6. Универсализм гомеровских богов в его становлении

Во главе всего мира стоит у Гомера олимпийская семья богов, имеющая мало общего с примитивными местными демонами и претендующая на управление решительно всем миром и всеми людьми, претендующая на национальный и даже наднациональный универсализм. Этому много способствовало то, что греческий эпос, как известно, создался не просто на балканской родине греков, где он только еще начинался, но еще не достиг своего завершения. Греческий эпос, как известно, расцвел в Ионии, т. е. на малоазиатском побережье и на островах Эгейского моря, куда греки в свое время двинулись с Балкан под влиянием нужд растущих родовых объединений. Тут они встретились с культурой едва ли менее развитой, чем та, которая была у них самих. Грекам пришлось здесь считаться и с новыми культурными традициями и даже с новыми богами, которых пришлось ассимилировать со своей старой религией и к которым пришлось приспособляться и самим грекам.

Гомеровские поэмы обнаруживают перед нами самый процесс этой взаимной ассимиляции европейских греков с малоазиатской вековой традицией. Эта традиция дала грекам Аполлона и Артемиду с их матерью Латоной, Гефеста, Афродиту, а в некотором смысле и Ареса. Поэтому греческий олимпийский универсализм дан у Гомера только еще в своем становлении и, рассматриваемый как художественная действительность, содержит в себе черты существенного разнобоя. Не только широкая публика, но и множество авторов, писавших о Гомере, не учитывают этого изображенного у Гомера становления олимпийского универсализма. А без него судить о гомеровских богах с эстетической точки зрения совершенно невозможно.

Хотя Зевс и выше всех богов, но власть его здесь не абсолютна. Ему постоянно возражает Гера, его не хочет слушаться Посейдон. Боги-азиаты Аполлон, Артемида, Арес, Афродита явно ведут свою азиатскую линию, а в решительную минуту, когда Зевс разрешает всем богам вступить в войну, они все становятся на сторону троян (Илиада, XXI). Для этого нет ровно никаких религиозно-исторических оснований, но это объясняется только незаконченным становлением военно-политического могущества греков в Малой Азии.

Сам Зевс заметно двоится, так как Гомер опять-таки дает нам незаконченное отождествление Зевса Олимпийского с местным азиатским Зевсом на Иде. Этот последний Зевс имеет на Иде священный участок и алтарь (VIII, 48), где Гектор приносит ему многочисленные жертвы (XXII, 171); а в самой Трое имеется у этого Зевса Идейского жрец, сына которого убивает Мерион (XVI, 604). Гекуба посылает к этому Зевсу Идейскому Приама с молитвами по поводу предстоящей поездки к Ахиллу (XXIV, 291); и Приам (308) взывает к нему, подчеркивая его владычество с Иды. Любопытно отметить, что в период боев, неудачных для греков, созерцающий и направляющий эти бои Зевс сидит на Иде, и это на протяжении всех двух боевых дней (VIII и XI–XVII песни), причем так об этом не раз и говорится (VIII, 397, 410; XIV, 292 слог; XV, 146, 255; XVIII, 594). Если же спросим, почему Зевс, всегда живущий на Олимпе, оказался вдруг на Иде, то на это найдем наивное объяснение: Зевс хотел ближе видеть поле сражения (VIII, 41–52; XI, 181 слог), что вовсе не необходимо для V, XXI, XXII песни, где Зевс не заинтересован в исходе сражения. В VIII песни 438 слог даже подробно описывается его возвращение на Олимп.

Все эти обстоятельства подтверждают теорию Льювена (1906 г.), поддержанную Виламовицем, что Идейский Зевс, — это исконный азиатский, т. е. местный Троянский бог, с которым пришлые греки отождествили своего Олимпийского Зевса после достаточного освоения здешней культуры. И при том у этого троянского Зевса все же остается самая интимная и самая теплая симпатия к его любимым троянцам (IV, 43–49, XV, 595 слог, XXII, 168 слог). В конце концов становится даже не очень понятным, почему греки при заключении договора с троянцами обращаются именно к Идейскому Зевсу, к которому тут же обращаются и троянцы (III, 276, 320), и почему в VII песни, 202 греки, учитывая любовь Зевса к Гектору, просят его о даровании равной доли и их Аяксу.

Зевс. Бронзовая пряжка. Дельфы.

Черты становящегося универсализма необходимо отметить и в олимпийских богах, взятых в целом. Здесь тоже весьма заметна у Гомера тенденция создать единую семью богов, включивши в нее и указанных богов-азиатов. Это становление заметно на таких странных фактах, как фиксация культа и статуи Афины, этой исконной греческой богини, не больше, не меньше, как в самой Трое, где у нее оказывается целый штат прислужниц (Илиада, VI, 87 слог). Афродиту и Ареса ранит смертный герой Диомед (Илиада, V), а Аполлона изобличает в коварстве и обмане смертный Ахилл (XXII). И все-таки тенденция к универсализму у Гомера огромная, все боги у него в конце концов группируются на Олимпе и вокруг Олимпа. На Олимпе Гефест построил каждому богу особый чертог (I, 607), здесь Гера снаряжается для своего путешествия на Иду (XIV, 154, 166 слог). Здесь боги вкушают пищу и собираются на совет (I, 522 слог, IV, 1 слог, 74, VIII, 2 слог). Отсюда Гера и Афина направляются в бой (V, 720 слог, 750), здесь ищут пристанища раненые Диомедом Афродита (V,360) и Арес (V, 868 слог). Сам Зевс сидит в это время на вершине Олимпа и созерцает земные дела (V, 754). Также сидит он и смотрит в I, 498 слог, в XX, 22 слог и в XXI песни, 339 слог Сюда же приходит к нему обиженная Герой Артемида (XXI, 508 слог). Сюда же возвращаются с боя и прочие олимпийцы (XXI, 518). Отсюда боги созерцают и последние бои около Трои (XXII, 166, 187). 14 раз Зевс называется просто олимпийцем и 2 раза (I, 398, XX, 47) так именуются все прочие боги.

Таким образом, центральное значение Олимпа у Гомера как будто не может подвергаться никакому сомнению. И все-таки это не мешает тому, чтобы Афродита имела свое местопребывание на Кипре, а Арес во Фригии (Одиссея, VIII, 362) или чтобы Посейдон имел свой дворец под водой независимо от Олимпа (Илиада, XIII, 32 слог). Даже верная Зевсу Афина живет на афинском холме, а Артемида больше в лесах, чем на Олимпе.

Все это необходимо иметь в виду при исследовании вопроса о богах у Гомера. В науке эта противоречивая картина установлена уже давно в результате многочисленных исследований и отдельных наблюдений. Элементарную сводку этого материала сделал уже П. Кауэр в своей работе "Основные вопросы гомеровской критики", третье издание которой вышло еще в начале двадцатых годов нашего века.

Здесь небезынтересно будет привести работу В. Отто "Боги Греции" (W. Otto. Die Gotter Griechenlands. Francf. am M. 19473), в которой мы находим совершенно необычную характеристику олимпийских богов в их универсализме. Казалось бы, времена Винкельмана давно прошли и казалось бы, восхваление, идеализация и безоговорочный морально-эстетический панегирик в отношении этих богов в настоящее время не мог бы иметь место. В олимпийских богах раскрыта их тысячелетняя история со всеми периодами звериности, аморализма, бесчеловечности, жестокости, порочности и беспринципности. Правда, их традиционное благородство, величие и красота тоже не отрицаются. Но вот нашелся немецкий профессор, который посвятил целую большую книгу именно восхвалению, именно превознесению, именно духовному величию олимпийских и, в частности, гомеровских богов, зачеркнувши все в них отрицательное, жестокое и порочное. Некоторые отрицательные черты этих богов В. Отто указывает только в самом начале своей книги, относя все это к давно прошедшим временам, вполне преодоленным у Гомера. Свирепый и жестокий гомеровский Аполлон в специальной главе характеризуется как свет, чистота, величие, совершенство, духовность, упорядоченность, сознание, объективность, принцип познания и величавого парения над людьми. Такие же идеальные Артемида, Афродита и Гермес, не говоря уже об Афине Палладе (страница 43-126). В специальной главе о сущности богов В. Отто доказывает их духовность и материальность одновременно, их вечную юность, ясность, красоту и прекрасную оформленность, просветленность, далекую от всего мрачного, от смерти. Может быть, только относительно Посейдона и Гефеста В. Отто не решается на полный панегирик, считая их не вполне олимпийскими богами. Но духовными и просветленными оказались у него и Эриннии, и Гея, и Ночь, а уж о Фемиде и говорить нечего. Аид и культ мертвых тоже ничему не мешают, так как все это отодвинуто у Гомера на задний план. Гомеровские боги — это сущность вечного образа бытия, единства духа и природы, совершенство и полнота, а иной раз даже очарование и чистота (как у Афродиты или Артемиды). Звериных элементов у этих богов, по мнению автора, остается очень мало, они у Гомера неустойчивы и никак не могут нас беспокоить (страница 127–166).

Мы встречаем такое множество элементов грубости, жестокости и зверства у гомеровских богов, что все это является опровержением небывалого панегирика и возвеличивания. Поэтому едва ли стоит здесь заниматься специальной критикой работы В. Отто. Кроме того, в дальнейшем, переходя к юмористике и бурлеску богов у Гомера, мы найдем множество еще и других черт, опровергающих духовность и безоговорочное совершенство этих богов.

Нильссон так и пишет (М. Р. Nilsson. Gesch, d. griech. Religion. 1941. I, 349): "Греческое божество не дает откровения никакого закона, который стоял бы выше природы, никакой святой воли. Оно не обладает сердцем, которому человек мог бы довериться. Оно не посылает никакой любви или избавления от нужды. Оно находится на почтительном расстоянии от человека. Боги были бы опасны. Против судьбы, против смерти они не в силах бороться… То, что преподносит В. Отто, есть не что иное, как богословская защита созданного эпосом представления о богах, но не исследование по истории религии".