Подводя итоги

Сравнительно недавно, в 1973 году, режиссер Питер Богданович совершил болезненную, но необходимую для трезвого осознания действительности операцию, приведя зрителей в маленький техасский городок, который в былые времена, очевидно, ничем не отличался от сотен других таких городков, где сто лет назад бурлила жизнь, многократно показанная нам вестерном во всей ее колоритнейшей пестроте, со всеми ее разнообразнейшими типами переселенцев, странствующих ковбоев, буйных завсегдатаев салунов, веселых девиц, богобоязненных обывателей, бандитов, королей и принцев скотоводческих владений. Он и теперь схож с остальными, однако схожесть эта может вызвать лишь грусть по отшумевшей вольнице, ибо жизнь этого городка и его собратьев подчинена ошеломляюще скучному стандарту, лишена событий и ярких красок, закована в непробиваемую броню провинциального равнодушия. Существование старших исполнено монотонности, в которую они втянулись настолько, что уже перестали ощущать ее мертвящее влияние. Младшие же любой ценой стремятся попасть в большой мир, чьи дразнящие отзвуки они слышат в своих приемниках. Но удается это немногим. И чтобы вырваться из круга ординарности, оставшиеся затевают жестокие развлечения, тешат себя иллюзией несуществующей любви.

Впрочем, есть еще один способ отвлечения — погружение в экранные мифы. Однако Богданович, назвавший свою картину «Последний киносеанс», лишил ее персонажей и этого. Единственный кинотеатр, грязноватый сарай, ставший местом паломничества юных романтиков, которых притягивала отрешающая от тоскливых реалий темнота его зала, которые стрекотание старенького проектора воспринимали словно ровный шум машины времени, уносящей в иные края и иные времена, закрылся, и только еще один раз промчался на верном коне человек-символ ушедшей эпохи — молодой Джон Уэйн. Й никакое телевидение уже не сможет вернуть им это чувство единения с героем легенды.

Пожалуй, фильм Богдановича, хотя он и лежит в русле иной проблематики, точнее и убедительнее показывает крепость привязанности американского зрителя к вестерну, чем многие специальные исследования. Мы понимаем, почему этот жанр все еще остается любимым, пусть даже в «Последнем киносеансе» и не названы все причины столь стойкой привязанности. Повторим их в конце книги снова: ощущение преемственности героики прошлого, идентификация себя с экранными персонажами, возникшими не вчуже, а из легенд национальной истории, контраст между размеренностью собственной жизни и вечной притягательностью приключения, пусть даже и происходящего не с тобой самим. Но будем помнить, что главным остается сохранение романтического идеала, который, подобно китайскому фонарику, бросает цветные блики на ординарность буден, помогая сохранить веру в неожиданное и невозможное.

Так что же такое вестерн? Можно сказать, что это жанр, объединяющий обширные циклы книг и фильмов, посвященных освоению Дальнего Запада. Ответ по форме правильный, но не приводящий к пониманию сути этого сложнейшего явления американского искусства. У древнего бога Януса было два лика: он мог одновременно смеяться и плакать. У вестерна ликов гораздо больше. Он может обернуться легендой или исторической былью. Может приукрасить прошлое и говорить о нем правду, быть официозно-патриотичным, верно служа идеологии правящего класса, и настроенным резко критически, наносящим чувствительные удары по ложным идеалам, десятилетиями устоявшимся представлениям и вредоносным сказкам. В нем, наконец, подлинное искусство постоянно соседствует с искусством потребительским, наносящим ему, к сожалению, все больший и больший урон.

История жанра не завершается сегодняшним днем, он все еще находится в движении.

Мы не беремся угадывать, что будет дальше.

Поживем — увидим.