Белго и Маравшей

Когда рассказывают эту историю -камни трещат, горы дрожат, море стонет, а небо черными тучами заволакивается. Когда же люди слушают ее, то горькими слезами заливаются.

А вас попрошу набраться мужества и выслушать до конца эту печальную историю, которую донесли до нас наши предки в назидание будущим поколениям.

В давние времена, в такие давние, когда еще были данандеи и дервиши, амалданы и данусменды, падишахи и владельцы сказочных дворцов, когда письма посылались друг другу через караванщиков, -вот в те дальние времена в одной горной стране жили-были муж и жена. Очень крепко любили они друг друга: между ними вода бы не просочилась, иголка бы не пролезла. За многолетнюю совместную жизнь ни муж, ни жена не сказали друг другу грубого слова, не повысили голоса своего. Муж называл жену свою Мозол, что значит -Счастье, а жена мужа своего – Шолум, что значит – Мир.

«Мозол, жить тебе и здравствовать!» – с этими словами всегда начинал муж свое обращение к жене.

Жили они очень богато: табуны коней, стада коров, отары овец, сотни гусей, индюков, уток; бескрайние сады и виноградники; огромный расписной дворец с семью хейвунами. Всего у них было много: живи и радуйся! Но нет, ни богатство, ни огромное хозяйство, ни кованые сундуки с золотом и драгоценностями не радовали глаза супругов. Известное дело, самое дорогое – это собственное дитя. Но этого самого дорогого богатства у них не было.

Всякий раз, когда они сидели без дела, то мучительно раздумывали над тем, кто будет оплакивать их после смерти и кому же останется их большое хозяйство и казна?.. Чтобы забыться от этих дум, муж засветло уходил из дома, объезжал свое хозяйство и на время забывался. А жена оставалась дома и тоже находила себе работу: то птиц накормит, то коням овса даст, то коров подоит, то еду приготовит, – словом, что-нибудь да делала. Лишь бы не думать о том, что нет у них самого дорогого богатства – детей.

Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год трудились супруги. Но пришло время им состариться, стать бессильными и беспомощными. Теперь они все чаще и чаще сидели дома и доживали свою старость. Но скорбь и печаль не оставляла их, так сильно хотелось им иметь своего ребенка. А в старости это самое сильное беспокойство.

– Мозол, жить тебе и здравствовать, что-то нужно сделать, чтобы у нас родился ребенок, – то и дело поговаривал старик, – Хотя бы горбатого, слепого, но иметь бы дитя.

– Шолум, да исполнятся твои желания, – с горечью отвечала жена. -Все в руках Бога. От нас ничего не зависит.

А Шолум ей на это настоятельно повторял:

– Мозол, жить тебе и здравствовать, но надо что-то делать, мы уже стары, скоро в могилу сойдем, если сидеть и ждать, то и Бог не поможет.

Но что делать, ни он сам, ни его жена не знали, а потому только горестно вздыхали и тайком друг от друга утирали слезы.

Но в один прекрасный день Шолума осенила мысль пригласить к себе данусмендов из далеких заморских стран и выложить им свое горе.

«Может быть, что путное и посоветуют», – решил он и послал во все концы своих глашатаев.

Вскоре дворец убитых горем супругов посетили данусменды. Поведал старик им свое горе и стал просить совета и помощи.

– Все в руках Бога. Мы здесь бессильны, – сказали данусменды.

Но один из них по имени Меошиерах сказал:

– Добрый человек, согласен ли ты пожертвовать собой, если у вас родится сын?

Старик, не задумываясь, ответил:

– Огнем клянусь!.. Согласен!

Тогда данусменд Меошиерах обратился к жене старика:

– Согласна ли ты, добрая хозяйка, пожертвовать собой, если вторым ребенком у вас родится дочь?

– Огнем клянусь... Согласна! Только бы были у нас дети, – сказала убитая горем Мозол.

Меошиерах повелел хозяину дома, не откладывая ничего на завтра, сегодня же собираться с ним в путь.

– Знай, старик, дорога дальняя и трудная, – предупредил данусменд.

Старик решительно ответил:

– Что будет, то и будет!

На следующий день, когда небо только начало светлеть, слуги изловили в табуне двух самых лучших коней, оседлали их и привели ко дворцу. А жена уложила в хурджуны разного кушанья, прочитала в дорогу молитвы и вышла во двор, где шли сборы. Много народу собралось провожать владельца этого сказочного дворца и данусменда в путь-дорогу, и все они желали им счастливой дороги и удачного возвращения.

– Мозол, жить тебе и здравствовать, не терзай себя дурными мыслями, – сказал на прощание старик своей любимой жене.

Затем он и Меошиерах сели на своих добрых коней и предались дороге. Семь месяцев и семь недель пробыли они в пути. За эти семь месяцев и семь недель семь раз они взбирались на вершины крутых гор и семь раз спускались в глубокие сырые ущелья, у семи рек делали привал и поили коней своих; во многих караван-сараях, ночевали; семь велиетов проехали и, наконец, доехали до одного таинственного леса, где жила древняя старушка Гузелгюл. Остановили они на краю темного дремучего леса своих коней и стали искать тропинку, которая привела бы их к сакле старушки Гузелгюл.

Долго искали они эту тропинку, но так и не смогли найти. Сели тогда на лужайке, чтобы усталость с себя сбросить, и видят: к ним подлетел соловей и сказал:

– Я знаю, вы к старушке Гузелгюл пришли... Идите за мной, я вас проведу...

Путники взяли под уздцы своих коней и заспешили за перелетающим с ветки на ветку соловьем.

Старик Шолум и данусменд Меошиерах подошли к одному холму и видят, что на нем растет много кустов черных роз: одна красивее другой! Ну прямо загляденье! А запах от них такой одурманивающий, что путники наши тут же опьянели и бесчувственными свалились на землю. Увидел соловей все это, взлетел на одно дерево, набрал в клюв росинок и капнул им в рот: путники пришли в себя, встали и вновь пошли за перелетающим с ветки на ветку соловьем.

Наконец подошли они к низкой сакле старушки Гузелгюл, предстали перед ней и стали рассказывать о себе и о цели своего прихода.

Выслушала Гузелгюл путников и, посмотрев на их усталые лица, на изорванную одежду, на пыльные, порванные кожаные чувяки с высокими голенищами, пожалела их.

– Я бы помогла вашему горю, – сказала она, – но это не в моей власти. Вам нужны розы, которые растут в моем цветнике, но они строго охраняются всеми осами этого леса. Если вы сможете зайти в тот цветник, да так, чтобы осы не покусали вас до смерти, и сорвать розу и розочку, то ваша взяла. Если же осы вас покусают, то считайте, что вы пришли сюда, чтобы обрести свою смерть.

Данусменд выслушал старушку Гузелгюл и сказал:

– Что судьбой предрешено – тому и быть. Ступай, мой хозяин, в цветник... Такой дальний путь прошли, много трудностей перевидали, стыдно ни с чем возвращаться.

Ничего не оставалось делать несчастному бездетному Шолуму. Вошел он в цветник и только потянулся к цветку, как из таинственной чащи леса с жужжанием слетелись рои огромных, большеглазых ос. Как только не махал старик руками, защищаясь от злых и разгневанных ос, как только не кричал, взывая неведомо кого на помощь, но огромные злые осы все садились ему то на плечи, то на шею, то на лицо, то на руки и больно жалили. Явная смерть ждала бы бедного старика, если бы не знакомый соловей. Сел соловей на куст розы и стал изо всей силы петь песню, в которой говорилось:

Если из моря взяли каплю воды,
Море не станет от этого мельче;
Нищему если дать напиться воды,
Воды от этого, нет, не убавится.
Если на клумбе розу сорвать,
За ночь другие вырастут.
Если уверовать в это во все,
Божья милость свершится
В этой и в будущей жизни...

Услышали осы волшебную песню соловья и тут же замерли, застыли на месте. Те, которые хотели ужалить – не могли высунуть свои жала; те, которые летали – так и застыли в воздухе; те, что хотели взлететь – так и не взлетели... Околдовала их песня соловья. А бездетный старик между тем поспешно сорвал одну розу и еще розочку и вышел из цветника, уже покусанный и опухший.

Пришел он к древней старушке Гузелгюл, а та и говорит:

– Высушишь розу и розочку, затем растолчешь и заваришь чай. Семь дней по семь раз в день с женой будешь чай этот пить. Пройдет девять месяцев и девять дней, и у вас родится сын. Но знай, когда сыну исполнится семь лет и семь дней, ты умрешь. За девять месяцев до твоей смерти жена родит тебе и дочь. Когда девочке исполнится семь лет, умрет и жена... А теперь возвращайтесь, Бог вам в помощь.

Старик и данусменд поблагодарили Гузелгюл за розы и тронулись в обратный путь.

Много месяцев и недель пробыли они в дороге, семь чужестранных земель проехали, во многих караван-сараях ночевали; семь раз спускались в непролазные ущелья и семь раз выбирались оттуда. А старый Шолум никак не мог дождаться конца пути: ему все не терпелось скорее добраться домой и обрадовать заждавшуюся его старушку.

Добрались они до седьмой реки, напоили коней своих, разожгли костер, поставили казан с пловом на огонь и сами сели у огня отдохнуть. Тут Шолуму представилось, как радостно встретит его Мозол и на радостях всплакнет. От этой приятной мысли в нем заиграла кровь, и старик стал танцевать вокруг костра:

– Арса, арса, у меня будет сын, у меня будет дочь!.. Арса! Арса!..

Неподалеку от этих мест жил один данандей. Услыхал вещун, что кто-то в такт танцу хлопает и «Арса! Арса!» кричит. Приблизился он к костру и, увидев пляшущего старика, спросил:

– Да пусть радость и веселье вечно сопутствуют вам, старцы! Почему вы так радостны?

Рассказали ему старцы все как есть. А вещун улыбнулся ехидно и говорит:

– У сегодняшней радости в завтрашнем дне горе бывает.

Не по душе пришлись данусменду слова незнакомца, и он зло сказал:

– Чтоб язык твой сгнил, собачий сын.

Разозлился данандей, стукнул своим волшебным посохом о землю и крикнул:

– Исчезни с глаз моих на дно реки, и стань там Серови.

В это время из того места, куда незнакомец ударил своим посохом, вырвался смерч, закрутил, завертел Меошиераха, и унес в реку.

– А ты, старец, ступай своей дорогой, – сказал данандей и добавил: – Но знай и помни, что у сегодняшней радости в завтрашнем дне горе бывает.

Сел старый Шолум на коня своего и, не отведав плова, поехал лицом к своей стране. Семь раз пришлось ему подниматься на вершины крутых гор и семь раз спускаться, но, наконец, добрался он до родного порога. Обрадовалась жена возвращению мужа. Много народу пришло проведать Шолума, а вечером он рассказывал собравшимся обо всем случившемся с ним в дороге и о встрече с незнакомцем.

Когда старый Шолум закончил свой рассказ, жена сказала ему:

– Шолум, да исполнятся твои желания, я просила бы тебя этому доброму данусменду в нашем дворце памятник из золота и мрамора поставить. Такому человеку, как он, нужно воздать заслуженную честь и память. Пусть слава о добром человеке будет примером для детей, которые у нас родятся.

– Словами самого Бога говорит жена твоя. И вправду, нужно бы такому доброму данусменду, каким был бедный Меошиерах, поставить памятник, – в один голос обратились к Шолуму все собравшиеся.

Распорядился владелец дворца, чтобы поставили доброму старцу данусменду Меошиераху памятник. Через три дня и три ночи его приказ был выполнен. Много народу приходило смотреть на этот памятник и почтить заколдованного данусменда Меошиераха.

Спустя несколько дней бездетные супруги потолкли в ступе привезенные розы, заварили чай и стали пить. Семь дней и по семь раз в день пили они этот чай. А через девять месяцев и девять дней, как и говорила Гузелгюл, у стариков родился сын необыкновенной красоты. Назвали его Гавриил. Если у человека два глаза, то нужно еще два глаза, чтобы смотреть на красоту этого ребенка. Радости стариков не было предела – они готовы были лопнуть от счастья.

О, бедные старики, если бы они могли знать, что ждет впереди их новорожденного.

Но не станем забегать вперед, а расскажем о том, как растили они свое чадо.

Его ватой пеленали, чтобы ветерок не мог тела его касаться; его в масле купали, чтобы здоровым рос; его мясом без костей кормили, чтобы сильным был, ему хлеб без отрубей давали, чтобы рос скорее, его всеми молитвами благословляли, чтобы Бог был к нему добр... И он рос изо дня в день красивым, умным, здоровым и добрым.

За девять месяцев до того, как мальчику исполнилось семь лет и семь дней старая мать родила дочь. Назвали ее Белго. В ту ночь, когда родилась дочь, луне стало стыдно – девочка затмила ее своей красотой. И звезды на небе погасли – их погасил взгляд девочки. А когда наступило утро, лучи солнца тут же исчезли в золотых ее волосах.

Спустя некоторое время после рождения девочки старый отец умер, как и предсказывала старая Гузелгюл. Предали его тело земле, а через год устроили серсали и надгробный мраморный памятник поставили.

Но время шло. Гавриилу исполнилось четырнадцать лет, и у него стали появляться усы, а девочке исполнилось семь лет, и ее косички превратились в сорок тугих кос. Старая мать глядела на детей своих и не могла нарадоваться ими.

– Дети мои, живите дружно и никогда не грубите друг другу, – часто говорила она. – Где дружба и согласие, там и колючка розой станет.

И дети обещали быть такими, как велит их мать.

Вскоре старая Мозол слегла в постель и умерла. Похоронили ее дети рядом с могилой отца, поставили надгробный мраморный памятник и остались совсем одни.

Жили они дружно, во всем помогали друг другу и никогда не сердились, грубого слова не роняли. Соседи их в пример другим ставили.

А между тем Гавриил каждое утро уезжал осматривать сады и виноградники, а поздно вечером возвращался домой. А сестра его оставалась дома, за дворцом присматривала, готовила к возвращению брата вкусные кушанья. Брат, глядя на сестру свою, всегда радовался тому, что только у него есть такая красивая и милая сестра, а сестра смотрела на брата своего и тоже радовалась, что только у нее есть такой красивый, добрый и вечно занятый хозяйством брат.

Так жили брат и сестра до тех пор, пока не случилось одно событие.

...Однажды, когда Гавриил уехал в сады, а Белго осталась дома одна и была занята хозяйством, к ней пришла поболтать соседская дочь и предложила свою помощь.

– Я сама справляюсь, – ответила Белго.

Но соседская дочь, а звали ее Маравшей, все же стала помогать. Много разных дел переделали в этот день Белго и Маравшей: и птиц накормили; и коров и лошадей загнали по своим местам; и двор прибрали; и комнаты в порядок привели; и обед приготовили... А когда дело близилось к вечеру, соседская дочь ушла, попрощавшись с хозяйкой дома.

С заходом солнца вернулся Гавриил домой, поцеловал, как того требовал обычай, сестру в лоб и угостил ее фруктами из сада.

– Ешь, сестричка, на здоровье. Для тебя рвал, – сказал он.

Сестра поблагодарила и велела брату садиться ужинать. За ужином Гавриил рассказал любимой сестре о делах на виноградниках и в саду, а Белго рассказала брату, как приходила соседская дочь и помогала ей по хозяйству. Затем они ушли по своим комнатам спать.

На следующее утро брат, как всегда засветло, уехал в сады, а сестра занялась хозяйством. И в этот день к ней пришла соседская дочь и снова стала помогать. Между дел она сказала Белго:

– Брат твой красивый и умный!

Белго ответила:

– Да, он очень хороший.

И тут они разговорились.

– Вот женился бы он, и тебе было бы легче, – сказала соседка Маравшей. – Глядишь, вдвоем, невестка и золовка, станут хозяйство вести... Одной все же трудновато и скучно.

– Ну что ты, моему брату еще рано жениться, – ответила Белго, смущаясь.

Но нет, не так-то легко было отделаться от Маравшей. Она была себе на уме, да и хитрости не лишена.

Когда солнце, отработав свое время, ушло на покой, Гавриил вернулся домой. Как и всегда, он мило поцеловал сестру и угостил спелыми грушами.

– Ешь на здоровье, сестра! – сказал брат и, увидев ее грустное лицо, встревожено спросил: – Что с тобой, сестра, не больна ли?

И Белго ответила:

– Дорогой мой брат, у меня к тебе есть серьезный разговор.

– Говори, сестра, – ответил брат.

И сестра стала говорить брату, что пора бы ему жениться, что ей трудно в хозяйстве... Много всяких причин выставила Белго брату, но брат выслушал и, усмехнувшись, ответил:

– Дорогая сестра, мне и без жены неплохо... А помогать тебе я сам буду... Только не говори мне больше о женитьбе.

Сестре стало неловко, она покраснела и ушла в свою комнату.

На следующий день, когда Гавриил уехал в сады, Маравшей снова пришла и спросила:

– Ну как, красавица, говорила с братом о женитьбе?

– Говорила, но он и слушать не хочет, – ответила Белго, улыбаясь и гордясь своим братом.

А соседская дочь обняла Белго за плечи и стала советовать:

– А ты будь умницей, когда он вернется, расплачься и скажи ему, что тебе одной оставаться страшно... да и ужин ему не готовь... Женится брат, и тебе легче с невесткой будет, как-никак помощь.

Послушалась Белго подружку и сделала все так, как она насоветовала.

Увидел Гавриил, что сестра его плачет, испугался: не случилось ли чего? И, обняв ее за плечи, спросил:

– Милая сестра, что с тобой?

И вот тут-то Белго и высказала:

– Никакая я тебе не милая. Если бы любил сестру свою, то исполнил бы ее просьбу, женился бы...

– Дорогая сестра, но мне не на ком жениться. Где же я невесту найду? – сказал Гавриил.

Обрадовалась Белго, что наконец-то брат согласился жениться, и говорит:

– Да исполнятся твои желания, милый брат, далеко ходить не нужно, невеста рядом живет.

И она рассказала о соседской дочери и в конце заверила: – Лучшего и искать не надо. Она хозяйственная, умная, добрая.

Не хотелось Гавриилу обижать свою любимую сестру, и он сказал:

– Милая сестричка, быть по-твоему.

Вскоре сыграли богатую свадьбу, и Маравшей перебралась к мужу в дом. Так у красавицы Белго появилась невестка...

Стали они жить втроем и хозяйство вести. Гавриил, как и раньше, с восходом солнца в сады уезжал, а Белго и Маравшей оставались дома и все дела переделывали. А когда Гавриил возвращался, то привозил из сада жене и сестре вкусные фрукты.

– Ешьте на здоровье, – говорил он, угощая.

Белго от всего сердца радовалась за доброго брата своего, дорожила его вниманием и всегда старалась ответить заботой о нем. А Маравшей злилась дружбе мужа с золовкой и копила на них злобу, которая с каждым днем и часом готова была выплеснуться, причинить горе, изжить из дому Белго.

«Поселилось в доме зло – от горя не избавишься», – говорит народ.

И вот в один из дней, когда Гавриил отправился в сады, Маравшей тайком зашла в курятник и всем курам головы поотрывала. А когда муж вернулся, то она выбежала к нему навстречу и стала кричать, в ноги мужу падать. Испугался Гавриил и спрашивает:

– Что случилось?

А хитрая Маравшей отвечает:

– Зайди в курятник и посмотри сам.

Вбежал встревоженный Гавриил в курятник и видит, как в собственной крови безголовые куры трепыхаются.

– Это дело рук твоей любимой сестры, – поспешила уверить его Маравшей.

Не стал Гавриил браниться, а только сказал:

– Ничего страшного. Пусть жизнь этих бедных птиц будет жертвой перед Богом.

Еще злее стала Маравшей от всего того, что сказал ей муж, и пуще прежнего возненавидела она свою золовку.

На следующий день Гавриил снова уехал в сады, а она зашла в коровник, чтобы коров подоить, да всем животным пообрезала вымя и стала ждать возвращения мужа. А когда пришло время возвращения Гавриила, выбежала ему навстречу со слезами и стала кричать:

– Опять твоя любимая сестра беду натворила, всем коровам вымя пообрезала... Чего она только этим добивается?

И на этот раз не стал Гавриил браниться, а только коротко сказал:

– Ничего страшного, велю зарезать коров, а мясо – бедным раздать.

Лютой злостью налились глаза хитрой и коварной Маравшей от слов мужа, но она промолчала и затаила в душе новую злобу.

Шли дни за днями, брат и сестра по-прежнему окружали друг друга заботой и вниманием, а жена по-прежнему продолжала презирать золовку и, не переставая, думала, как бы выжить ее.

И такой день пришел. Маравшей на этот раз пообрезала всем лошадям хвосты, а когда муж вернулся из садов, растрепала свои волосы, глаза слюнями намазала и, свалившись на холодный пол, притворилась плачущей.

Гавриил обеспокоился, когда увидел жену в таком виде, подбежал к ней и спрашивает:

– Что с тобой? Почему ты на холодном полу лежишь? Так ты можешь застудить себя и у нас не родится ребенок.

И вот тут-то хитрая Маравшей поняла, что только ребенком можно напугать мужа и заставить его выгнать из дому любимую им сестру.

– Если ты хочешь жить со мной и ребенка иметь, то прошу тебя, выгони из дому сестру свою... На этот раз она всем лошадям хвосты обрезала... Чего она только этим добивается?

Испугался Гавриил, как бы с женой чего не случилось, и не осталась она без ребенка, и позвал к себе свою любимую сестру и сказал ей:

– Дорогая сестра, ни о чем расспрашивать тебя не буду и объяснять не стану. Построю тебе в другом месте дом – половина из серебра, половина из золота... Бери все, что тебе нужно из этого дома, и уходи!

Не стала Белго перечить любимому брату, но слез сдержать не смогла, расплакалась и сказала:

– Воля твоя, милый брат, поступай, как знаешь!

За три дня и три ночи по приказу Гавриила мастера выстроили в самом дальнем саду дом – половина из серебра, половина из золота, и бедная Белго перебралась туда. Радостям коварной Маравшей не было предела. Она торжествовала свою победу над золовкой.

Спустя несколько месяцев после того, как Белго покинула дом брата, у молодых супругов родился сын. Красотой своей он походил на отца своего, и Гавриил рад был этому сходству, и души не чаял в наследнике своем. Каждый вечер, возвращаясь из садов, он брал младенца на руки и подолгу забавлялся им, смеясь и радуясь от души.

«Злодейка не может жить, чтобы зла не делать», – говорит народ.

Не могла жить без зла и Маравшей. Все это время она только и думала о том, как бы вновь причинить своей золовке зло.

И вот однажды Гавриил, как всегда, отправился в сады, а жене наказал, чтобы за ребенком присматривала, плакать не давала да вовремя кормила. Осталась Маравшей с ребенком одна-одинешенька, и тут ей в голову пришла мысль: убить ребенка и свалить вину на свою золовку. «Вот когда я золовку вконец изничтожу!» – обрадовалась коварная Маравшей.

Когда пришло время кормить ребенка, она намазала грудь свою ядом и дала младенцу пососать. Не успел бедный крошка губами материнской груди коснуться, как тут же скончался, не издав ни единого детского писка. Коварная и жестокая Маравшей преспокойно запеленала и положила в колыбель-качалку мертвого ребенка и ушла во двор, чтобы вернувшийся муж мог видеть ее за работой.

Вскоре во двор въехал и сам Гавриил. Он привязал коней к коновязи и заспешил в дом, где находилось его чадо. Гавриил подошел к колыбели, чтобы взять ребенка, – и, о ужас! – сердце отца будто замерло, когда он коснулся мертвого, холодного родного тельца сынишки.

– Сыночек мой! – страшным голосом крикнул Гавриил, и из глаз его хлынули слезы.

А стоявшая в это время за дверью Маравшей, сделав растерянно-испуганный вид, вбежала в комнату, бросилась к ребенку, словно она еще ничего не знала, и стала кричать, рвать на голове волосы.

– Ой, ой! Сыночек наш родненький, – кричала она. – Зачем же ты оставил нас одних, ушел от нас?.. Это проклятая твоя тетя задушила тебя... Зачем я, дура, позволила ей с тобой играть... Зачем? Зачем? -Она металась по комнате, а сама исподтишка наблюдала за мужем.

Послушал Гавриил, о чем сквозь слезы кричит жена его, и тут же велел сходить за Белго и привести ее.

Со всех ног побежала коварная невестка к своей золовке. Прибежала, вошла в дом, а тем временем золовка была занята шитьем. Маравшей еле переводя дыхание, сердито сказала:

– Брат велел срочно явиться к нему, – сказала и сразу же ушла.

Вернулась она к себе и стала ждать, что же будет дальше.

А Белго тем временем связала в узелок подарки для своего племянника, нарядилась сама и заспешила в гости к брату. Не успела она переступить порог дома, подарки свои выложить, как брат сказал:

– Дай мне сюда твою руку.

Белго покорно протянула правую руку, не понимая, в чем дело. Брат обнажил кинжал свой и одним взмахом отсек сестре руку и швырнул ее на пол.

– Дай сюда и вторую руку, – сказал брат нервно.

Белго покорно протянула и левую руку. Гавриил отсек одним взмахом и вторую руку и швырнул ее туда же, где лежала правая рука.

– А теперь ступай на все четыре стороны. С этой минуты ты мне не сестра, я тебе не брат, – сказал Гавриил.

Не стала бедная Белго ни о чем расспрашивать брата своего, а только посмотрела на валявшиеся в крови руки свои, которыми она обнимала любимого брата, готовила ему обеды, стирала, гладила, и, обливаясь горькими слезами, покинула дом брата и невестки, покоряясь не разуму, а ногам своим.

Долго шла она, истекая кровью, обливаясь слезами боли и обиды. Ночи шла, дни шла, много месяцев шла, семь гор прошла. И все это время питалась чем придется и как придется. Лесом шла – дичками питалась. Если дички над головой росли, она губами тянулась к ним. Когда полем шла – ягоды собирала: ложилась на живот и губами срывала их.

Но в один из жарких дней случилось так: пришла она к одной шумной речке, такой шумной и могучей, что камни по дну ворочает, и села на крутом бережку. И так ей пить захотелось. Легла она ничком у самого берега и стала губами воду захватывать. Вдруг – надо же такому случиться, когда она хотела захватить губами воду, поток воды подхватил ее и стал уносить на дно. Бедная Белго стала кричать, да так громко, что в лесу деревья, словно от сильного ветра, гнуться стали, шелестя листвой, и крик этот о помощи дальше уносить. А как она, бедная, барахталась, старалась не уйти на дно шумной реки! Если бы кто видел все это, тут же ослеп бы от ужаса...

Но на счастье, ее страшный, предсмертный крик дошел до речной царицы Серови. Выплыла Серови на поверхность воды, вынесла несчастную на берег реки и исчезла.

Побрела бедная Белго в сторону леса, дрожа от страха, который ей только что пришлось испытать, и вскоре набрела на одно плодовое дерево, на котором росли дикие груши. Попробовала девушка губами сорвать с дерева одну грушу, а дерево поднялось и выше стало. Стала тогда Белго на носки и снова потянулась к плоду, а дерево еще выше стало. Села тогда она под деревом и стала ждать, когда с дерева упадет плод. Долго сидела она так, но дерево все не роняло плодов. И девушка взмолилась, запрокинув к небу голову:

– О, Худо, за что же ты так жесток ко мне? В чем моя вина?.. Даже этими дикими плодами и то не хочешь накормить меня, несчастную, беспомощную, бездомную.

Не успела Белго произнести эти слова, как с неба сорвался длинноголовый, многохвостый ветер. Он подхватил своими длинными, костлявыми руками девушку, тихо поднял ее, посадил на грушевое дерево и тут же с шумом поднялся и исчез.

Обрадовалась Белго, что какое-то чудо посадило ее на дерево, и спокойно стала рвать губами груши и есть. Много дней и ночей сидела она на дереве и ела дикие груши. Кто знает, сколько еще она могла так сидеть на дереве, если бы не случай.

А случилось вот что.

Неподалеку от этого леса, где на дереве сидела бедная безрукая красавица Белго, находилось падишахство одного знатного падишаха, которого звали Генедон. Было у этого падишаха три сына: старшего звали Нагулдан, среднего – Шумшун, младшего – Джугово. Все братья были очень красивыми и сильными, и всегда во всем помогали отцу своему.

И вот в один из дней Генедон говорит старшему сыну:

– Нагулдан, погони лошадей на водопой.

Взял Нагулдан плеть, сел на коня и погнал весь табун к реке. Когда лошади подошли к лесу, вдруг остановились, как вкопанные, и ни с места.

– Но!.. Гей!.. – кричит старший сын Генедона и бьет плетью лошадей.

Лошади ржут на весь лес, на дыбы встают, а к реке не идут. Семь часов мучился падишахский сын, семь потов сошло с него, но так и не смог он заставить заупрямившихся лошадей подойти к реке. Пригнал он тогда табун обратно и говорит:

– Отец, не знаю почему, но лошади не идут к реке. Чего-то боятся.

Послал тогда падишах среднего сына. Пригнал Шумшун табун в лес, встали лошади на одном месте, словно к земле приросли, и ни с места. Семь часов мучился Шумшун, семь потов с него сошло, но и он не смог подогнать лошадей к реке.

Вернулся он домой и говорит:

– Отец, лошади и вправду кого-то боятся, не идут к реке.

Обратился тогда падишах к младшему сыну:

– Джугово, погони табун и выведай, в чем дело.

Джугово пообещал отцу все выведать, вскочил на коня и погнал табун на водопой. Лесом лошади шли спокойно, но, когда стали подходить к реке, встали и ни с места: ржут на весь лес, землю копытят, друг друга кусают. Видит Джугово, что нет смысла кричать на них, погнал он тогда их обратно, а сам остался, чтобы вызнать, в чем дело.

Пошел он налево, каждый куст, каждое дерево осмотрел – ничего нет. Пошел он направо – опять ничего нет. Спустился он тогда к реке и вдруг почувствовал, что глазам его стало больно от какого-то света. Прикрыл юноша ладонями лицо, чтобы глаза свои не ослепить, и стал сквозь пальцы смотреть вокруг. Посмотрел он на одно дерево, и глазам его предстало невиданное, неслыханное чудо! С дерева водопадом спадали золотые, ослепляющие своим блеском волосы. Такой свет излучали эти волосы, что, казалось, лес пылает огнем и погасить этот огонь никто и никогда не сможет.

Подошел Джугово к дереву и, не отрывая от лица рук, спросил:

– Кто сидит на этом дереве, отвечай?

Но ему никто не ответил. Только золотые волосы заколыхались и еще сильнее стали слепить юноше глаза.

А Джугово опять обратился к невиданному чуду:

– Если старушка – станешь мне второй матерью, если старик – вторым отцом будешь, если юноша – четвертым братом будешь, если девочка – сестрой станешь, если девушка – женой будешь. Скажи хоть слово, дай о себе знать, назови свое имя...

И тут с дерева донесся ответ:

– Не возьмешь ты меня в жены, добрый юноша.

Поклялся тогда Джугово в верности своих слов и попросил девушку сойти на землю.

– Я не могу сойти, у меня нет рук, – сказала девушка. Из глаз ее капнули слезы. Капнула одна слеза – трава под деревом тут же сгорела, капнула вторая слеза – яма образовалась, капнула третья – и угодила юноше на плечо, и ему стало больно: слеза девушки обожгла ему кожу. Больно жгучими были от всех обид и мучений слезы бедной красавицы Белго.

Когда увидел Джугово красавицу, тут же всем сердцем влюбился в нее. Примчался он со всех ног домой, запряг в золотую карету двух самых добрых коней. Затем повязал этим коням черными повязками глаза, чтобы не пугались блеска волос красавицы, и мигом приехал в лес, под то самое дерево, где сидела неведомая ему девушка. Взобрался юноша на дерево, снял оттуда безрукую красавицу, и привез в отцовский дворец.

Старый Генедон – отец юноши – вышел на хейвун, посмотрел вниз, и чуть было чувств не лишился. Уж очень красива была эта безрукая невестка. Вышла на другой хейвун и жена Генедона, посмотрела на красавицу и тут же упала в обморок: едва привели в чувство. Прибежали и старшие братья посмотреть на девушку, которую привез во двор их младший брат. Как увидели старшие братья, так и ахнули. Долго, разинув рты, смотрели собравшиеся на ослепительную красоту безрукой девушки и ничего не могли сказать от восторга и удивления, а Джугово тем временем помог безрукой красавице выйти из кареты, провел ее в отцовские покои и объявил всем собравшимся:

– Она моя невеста.

Назначили день свадьбы. Падишах наказал мастеровым сделать его невестке руки из чистого золота, дворцовым портным наказал сшить ей дорогие свадебные наряды, а хундекучи своим велел созывать на свадьбу сына всех знакомых и незнакомых, всех бедных и богатых.

Вскоре во дворце Генедона заиграла музыка – это справляли свадьбу Джугово и красавицы Белго. Гости только тем и занимались, что восторженно хвалили невесту. А она и вправду была так красива и прелестна в своем свадебном одеянии, что гости наслаждались, глядя на нее. А когда она танцевала, подняв над головой свои золотые руки и мелкими шажками шла по кругу, то казалась всем грациозной ланью.

– Надо быть счастливым, чтобы иметь такую красавицу в доме,– говорили гости и подносили молодым два стакана: один с медом, другой с маслом.

Сорок дней и ночей шло пиршество в честь молодых. На сорок первый день гости разошлись по домам, а молодые супруги предались радостным объятиям и стали жить в дружбе и привязанности, будто медом помазанные.

Шли дни за днями, недели за неделями. Джугово вместе со старшими братьями каждый день уезжал в сады помогать отцу. А красавица Белго оставалась дома и помогала по хозяйству свекрови. Ей бы с такой красотой и обаянием сидеть бы целыми днями и озарять собою весь падишахский дворец! Но нет, не такой была невестка, она еще с детства привыкла к труду. За что ни возьмется – все спорится в ее золотых руках. И свекровь была довольна и рада за свою невестку, всегда хвалила ее мужу и сыновьям своим. А молодой супруг вовсе не мог нарадоваться своей красавицей женой.

– Моя радость, – говорил он нежно, всем сердцем обнимая ее. Все шло хорошо, так хорошо, что большего и желать не нужно было.

Но случилось так, что на одно падишахство напали войска другого падишахства. Юноши всех падишахств стали собираться на войну. Пошел на войну и Джугово, сел он на коня своего и уехал вместе с братьями воевать в далекую страну. Осталась бедная Белго без любимого, без его ласки и объятий. Но не пала духом, не омрачилась. Чтобы не думать о милом супруге, не наводить ни на себя, ни на других тоску, стала она целыми днями и ночами, без сна и отдыха трудиться по хозяйству, ездить со свекром в сады, помогать ему. «И откуда столько силы у этой красавицы?!» – удивлялись все. Неведомо было им, что от большой любви к своему супругу передавались ей силы.

Вскоре в падишахском доме появился новый человек: Белго родила сына – такого красивого, что на всем свете еще никто не видывал ничего подобного. Каждому, кто видел этого ребенка, чудилось, что он отлит из золота. А каким же он должен был быть, если родила его красавица?! Назвали новорожденного Манисманом.

Решили старики – Генедон и его жена – поделиться радостью со своим сыном и написали ему письмо, где были такие строки: «Дорогой наш сын Джугово, жена твоя родила тебе сына небывалой красоты. Силой он в тебя пошел, а красотой и мать свою превзошел». Препоручили письмо это караванщикам, что двигались к тем краям, где шла война, – и стали ждать ответа.

Пока караванщики находятся в пути, я расскажу вам про злодейку Маравшей, которая была женой брата красавицы Белго.

После того как разгневанный Гавриил отрубил любимой сестре своей обе руки и прогнал ее, сам он остался жить с женой Маравшей. Много лет еще они прожили вместе, но детей после того, как коварная мать отравила своего сыночка, ненажили. Этим Гавриил был очень опечален и не находил себе места. День для него был ночью, а ночь -могилой, и он готов был от такой жизни умереть, провалиться под семь пластов земли.

Но однажды до Гавриила дошли слухи, что на какое-то падишахство напали войска другого падишахства и что падишах страны, на которого напали, просил дружественные с ним падишахства помочь ему крепкими юношами, и он – Гавриил – решил податься на войну.

«Все равно горем и тоской изнываю, там хоть смерть обрету»,– подумал Гавриил и уехал.

Осталась его жена-злодейка хозяйкой на весь огромный дворец, и вскоре ей стало скучно быть одной. Решила она тогда дворец под караван-сарай использовать и к воротам прибила вывеску.

Много всяких путников, дервишей и караванщиков переночевали за это время в караван-сарае. Но на сей раз случилось так, что остановились здесь на ночлег караванщики, которым поручили передать письмо для Джугово.

– Что нового в тех местах, где вы побывали? – спросила хозяйка караван-сарая.

И караванщики рассказали ей, что в таком-то падишахстве у невестки такого-то падишаха родился внук небывалой красоты, и старики препоручили им письмо для сына, и что мать этого ребенка вместо рук своих носит золотые протезные руки, и что сама она очень красива, и что свекор и свекровь не нахвалятся ею, не нарадуются.

– Счастливым надо быть, чтобы такую красавицу жену иметь,-вздохнув, сказал один из караванщиков.

Догадалась коварная Маравшей, что это о сестре мужа речь, и хитро, как бы невзначай, спросила:

– Что же старики пишут сыну в этом письме?

Караванщики без всяких подозрений показали ей письмо и вскоре легли спать.

Когда караванщики уже спали глубоким сном, злодейка Маравшей украла это письмо, а вместо него положила другое, составленное ею самой. А писала она в письме следующее: «Дорогой наш сын Джугово, спешим сообщить тебе, что жена твоя родила урода. Если ты видел обезьяну, то этот ребенок на два дня раньше обезьяны родился; если ты видел черта, то он во много раз страшнее его. Знай, что на нашу голову свалилось непоправимое горе. Все люди над нами смеются. Мы просим тебя, сын наш, разреши нам выгнать твою безрукую жену вместе с ее уродом».

С восходом солнца караванщики, заплатив за ночлег, тронулись в путь. Долго ли они были в пути, много ли раз делали привалы, но, наконец, пришли в те места, где шла война. Отыскали они Джугово, отдали ему письмо и, не задерживаясь, пошли дальше.

Прочитал Джугово письмо, разозлился на своих стариков и тут же написал ответ, где говорилось: «Я, ваш сын Джугово, прошу, умоляю, падаю вам в ноги, не выгонять и не обижать мою жену, если даже родила она урода... Я ее люблю».

Отдал он письмо путникам, шедшим в те края, где жили старики и его любимая жена с сыном, – и стал ждать с нетерпением ответа.

По пути путники заночевали в том караван-сарае, где хозяйкой была злодейка Маравшей. Узнала Маравшей, что они едут из тех мест, где идет война, и ночью, когда путники спали, нашла в кармане одного из них письмо, прочитала и спрятала, а взамен написала следующее: «Дорогие мои отец и мать, если даже жена моя родила мне сына сильного, как я, и красивее, чем мать его, мне жена моя не нужна. Я очень вас прошу, умоляю, падаю вам в ноги, выгоните ее до моего возвращения. Мне не нужна безрукая калека».

Переночевали путники, а с рассветом, не ведая, что письмо, препорученное им, подменено, тронулись в путь. Долго ли они были в пути, много ли раз устраивали привал – это им знать, но нам известно, что, когда они проходили через падишахство старика Генедона, бросили во дворец письмо и отправились дальше.

Когда письмо было прочитано, старики прикусили от обиды пальцы себе и стали обрушивать на дурную голову сына проклятия и ругательства.

– Дурак, ай, дурак! Ума лишился! Такую жену с таким ребенком выгнать, – возмущалась старая мать.

– Пока мои глаза открыты, этому не бывать, – гневался Генедон, нервно шагая по комнате. – Я его, негодника, самого скорее выгоню из дому.

Долго возмущались и гневались старики, но письмо это решили спрятать подальше и ни слова и даже ни полслова не говорить об этом невестке. Сыну же они составили ответное письмо, где обзывали его всякими неприятными словами и приказывали образумиться, не выгонять такую прекрасную жену и такого красавца сына, не совершать позорнейшую глупость.

Через несколько дней препоручили они письмо это караванщикам, а сами остались в печали и слезах ждать ответа. «Горе и печаль человека по лицу видно», – говорит народ. Видя печальные, удрученные лица стариков, Белго стала догадываться, что здесь что-то неладное.

– Что с вами? Вы так печальны? – спросила она как-то. – Может быть, с моим любимым Джугово что случилось?

– Нет, доченька, – ответили ей Генедон и его жена. – Просто мы устали от работы.

Но в сердце Белго то и дело закрадывалось что-то неприятное, страшное, она не могла молчать и стала просить стариков сказать ей правду. Но свекор и свекровь таили от нее правду и говорили, что от сына нет писем и они обеспокоены, или что-то другое придумывали, а сами все писали и писали сыну ругательные, гневные письма, а в ответ получали глупые письма, где сын все настойчивее требовал выгнать жену и сына: ведь письма эти все время подменяла злая и коварная Маравшей.

Но в один из дней, когда Белго вернулась из сада домой, то у дворцовых ворот подобрала письмо: оно было от ее любимого Джугово. Вскрыла она письмо и горько-горько заплакала. Ведь любимый муж и отец ребенка писал: «Дорогие мои родители, я уже который раз пишу вам, чтобы вы выгнали до моего возвращения безрукую жену мою и ее сына, каким бы он распрекрасным не был. Прошу, умоляю, падаю вам в ноги, исполнить мою просьбу. Я женился уже на другой».

Бедная и несчастная Белго со слезами на глазах пришла к Генедону и попросила, чтобы сшили ей хурджун.

– Я должна покинуть ваш дом, – сказала она.

Догадались старики, что ей в руки попалось дурное и глупое письмо сына, и стали умолять ее не оставлять их одних.

– Для нас ты и внук наш дороже, чем наш сошедший с ума сын,– сказал Генедон. – Мы так полюбили тебя, красавица, что без тебя тут же умрем.

Но нет, напрасны были уговоры и лесть стариков, Белго и слушать их не пожелала.

– Я вас очень прошу исполнить мою последнюю просьбу: сшить мне хурджун, – стала просить она со слезами на глазах. Сшили мастеровые хурджун, а когда закончили, принесли и тут же удалились, чтобы не видеть горьких слез и не слышать душераздирающие вопли бедных стариков. Попросила Белго своего свекра закинуть хурджун ей за спину и посадить в него младенца.

– Я этого не сделаю, – в слезах промолвил Генедон.

Тогда бедная Белго попросила сделать это стоявших рядом слуг. Исполнили слуги ее просьбу, едва-едва сдерживая свои горькие слезы. И вот тут-то все, кто здесь были, не могли удержаться от воплей и слез, а больше всех плакали старый Генедон и его жена: ведь их лишали внука – забавы семьи и продолжателя рода. Не сдержалась и сама Белго, чтобы не заплакать.

– Возьмите ваши золотые руки. Если своих рук нет – протезы не помогут, – сказала красавица сквозь слезы и, оставив свои золотые протезы, ушла, доверяясь ногам, а не разуму.

Много дней и ночей шла она с ребенком за спиной, и все это время плакала, горькими слезами обливалась. Слезы стекали ей на грудь, жгли платье и затмевали белый свет.

В один из дней дорога привела ее к лесу, где росло множество различных ягод и дичков. Осталась она жить в этом лесу, стала, как когда-то с деревьев, дички губами рвать, с кустов ягоды есть. Часть сама съест, а часть разжует и ребенку в рот положит. И так все время. Днем бродила по лесу, кое-как питалась, а на ночь забиралась в дупло старого огромного дерева и спала там, телом своим согревая ребенка.

В один из жарких и сухих дней бедной Белго сильно захотелось пить. Спустилась она к берегу реки, легла, как когда-то, на живот и стала губами захватывать воду. Сама попьет и изо рта ребенку даст попить. Но неожиданно случилось так: когда она хотела губами захватить из реки глоток воды, из хурджуна выпал ребенок и стал тонуть. Что тут было!.. Бедная и несчастная мать с криком о помощи на устах бросилась в реку за тонущим сыночком своим, да и стала сама тонуть. Так она страшно, бедная, кричала, что от ее крика лес дрожал, бледное небо качалось. А если бы кто увидел бы этот ужас, сразу же лишился бы рассудка или оглох.

На счастье мимо плыла огромная рыба. Она подплыла к утопающим и проглотила их – сначала ребенка, а затем мать – и, вильнув хвостом, ушла на дно. Долго плыла это рыба с людьми в животе – ей было очень трудно плыть от такой тяжести. Но как бы то ни было, доплыла она до одного затона, предстала перед Серови – хозяйкой реки, и спросила:

– Приказывай, что дальше делать с этими людьми?

Серови погладила свои белые, словно из пены, волосы и таинственно сказала:

– Перенеси их на тот берег, прочти свои добрые заклинания и выпусти.

Когда рыба подплыла к другому берегу реки, она прочитала добрые заклинания на своем рыбьем языке и, выплеснув изо рта вместе с водой бедную женщину, опять ушла под воду.

Едва Белго коснулась земли, как почувствовала, что у нее выросли настоящие руки. Сначала она даже не поверила такому чуду, но, убедившись, что это не сон, а явь, всем сердцем обрадовалась и даже на мгновение забыла о ребенке. Но когда вспомнила, что сыночек остался в рыбьем животе, то бросилась к воде, стала плакать и звать своего младенца.

– Сынок, сыночек, где ты?.. Где?.. – кричала она, обливаясь слезами.

А рыба в это самое время на дне реки кормила младенца своим рыбьим молоком и наказывала:

– Манисман, ты будешь сильным, но смотри, не твори зла доброму делу, люби всех птиц и рыб. – Сказав это, она выплеснула его на берег и погрузилась на дно реки.

Обрадовалась Белго, увидев сына здоровым и невредимым. Взяла его в первый раз за всю свою жизнь на собственные руки и, целуя его всего, счастливая зашагала вдоль реки. Долго шла она вдоль берега. Теперь ей с руками было легче: она могла разжечь огонь и сварить обед, нарвать всяких дичков и ягод и тем жить.

Однажды в один из жарких дней Белго решила искупать в реке своего младенца. Окунула она его в первый раз – ребенок тут же подрос и стал как трехлетний, окунула во второй раз – он еще больше стал. Обрадовалась мать такому чуду, окунула его в третий раз – а ребенок на сей раз стал походить на семилетнего.

– Мама, я в этом лесу у самого берега реки дом выстрою и мы будем жить в нем, – вдруг сказал семилетний Манисман.

Наломал он много хвороста, сплел из него стены, смазал их глиной, сверху покрыл плетень – и дом был готов. Стали они жить в этом доме не бедно и не богато: что раздобудут, то и съедят. Белго то и дело занималась шитьем или вязанием, только бы не сидеть без дела, не скучать и не предаваться печальным воспоминаниям, а Манисман целыми днями бродил по лесу, купался в реке, лазал по деревьям. Он так полюбил и сдружился с лесными птицами и речными рыбами, что вскоре научился понимать их языки. А рос он не по дням, а по часам, на удивление любимой матери.

Когда Манисман стал походить уже на одиннадцатилетнего мальчика и стал понимать, что у всех на свете бывают отцы, он стал изо дня в день докучать матери своей расспросами об отце. Но красавица Белго все уклонялась от ответа и рассказывала ему разные сказки и небылицы. Мальчик на время отставал, а потом опять задавал свои вопросы. И так шли дни за днями, недели за неделями. В один прекрасный день Манисман, взяв с собой кусок чурека, отправился далеко в лес. В лесу он стал кормить чуреком птиц. Но случилось так, что один самый старый ворон сел мальчику на плечо и сказал в самое ухо:

– Манисман, хочешь, я тебе расскажу, почему вы с матерью остались одни?

– Да, очень хочу, добрый ворон!.. Рассказывай, да поскорей! – попросил мальчик.

Рассказал ему старый, видавший все на веку своем ворон о том, как он наблюдал за матерью мальчика в другом лесу, когда она еще была безрукой, как она ложилась на живот и губами собирала ягоды, как она тонула в реке, как ей помогла выбраться на берег Серови... – обо всем, что случилось с мальчиком и его матерью, поведал Манисману старый ворон. Даже о том рассказал, как письма, которые посылались его отцу Джугово и ответы на них перехватывала злодейка Маравшей -жена дяди мальчика.

– А не знаешь ли ты, добрый ворон, где сейчас находятся мой отец и дядя? – спросил Манисман птицу.

– Как не знть! Знаю! Они на войне, далеко отсюда, – ответил ворон.

Тогда Манисман спросил ворона: не знает ли он, как можно отыскать добрую Серови, чтобы отблагодарить ее.

– Этого я не знаю, – ответил ворон, – это знают рыбы.

Прыгнул тогда Манисман в реку и стал созывать к себе всех рыб. Когда рыбы подплыли, он спросил их:

– Добрые мои друзья, где можно увидеть Серови?

Одна из рыб, ничего не ответив, проглотила мальчика и мигом доставила его в чудный подводный дворец хозяйки реки – Серови. Предстал Манисман перед беловолосой Серови, поклонился ей в пояс и сказал:

– Почтенная и добрая речная хозяйка! Ты в самые трудные минуты пришла на помощь мне и моей матери и спасла нас от гибели... Поэтому я, Манисман, сын этой женщины, пришел отблагодарить тебя и сослужить любую службу.

Серови прижала к себе мальчика, насупила свои большие белые брови и, устремив свой взгляд куда-то вдаль, печально сказала:

– Службу сослужить, говоришь?.. Никому не под силу помочь в моем горе.

Манисман стал просить хозяйку реки поведать ему свое горе.

– Я все сделаю, чтобы избавить вас от горя, – сказал мальчик.

– О, добрый человек, вот уже много-много лет, как меня один данандей у седьмой реки околдовал в Серови...

А дело было так. В те далекие годы в стране горцев жил один богатый и почтенный старик, звали его Шолум. И была у него жена, которую звали Мозол, и любил он ее безмерно, и она его тоже любила. Но случилось так, прожили они вместе много лет, но детей родить все никак не могли. И вот в один из дней решил этот почтенный старик пригласить к себе со всех концов данусмендов и просить у них помощи или совета... Я тогда был самым мудрым данусмендом Хоазарии. Решил я помочь бедному старику и отправился с ним в далекую лесную страну Гузелгюл за волшебными розами, настой из которых надо было пить, чтобы у них родились дети. Много трудностей пришлось испытать нам в пути, но как бы то ни было, мы пришли в страну Гузелгюл, сорвали одну розу и одну розочку, хотя это было совсем не просто и, радостные, предались обратной дороге. У седьмой реки, когда мы сделали привал, нам встретился один данандей. Он увидел веселившегося Шолума и сказал: «У сегодняшней радости в завтрашнем дне горе бывает... Что вы так веселитесь?»

Не по душе пришлись мне слова злого данандея, и я сказал ему: «Чтобы язык твой сгнил, собачий сын». За эти слова он разгневался на меня, стукнул своим волшебным посохом о землю и гневно сказал: «С глаз моих исчезни в реке и стань там Серови». В это самое время на небе появилось облако, а в том месте, где он ударил посохом, расступилась земля, и оттуда выскочил длинный и страшный джинн в образе Смерча. Завертел меня этот джинн, закружил, да и в реку сбросил. Едва я коснулся дна реки, как тут же превратился в Серови. И вот с тех пор я, человек земли, живу заколдованный в Серови в реке, среди множества рыб... Много лет прошло с тех пор. Родились ли у этого почтенного старца дети, мне не ведомо.

Манисман не выдержал и тут же спросил:

– Добрая речная хозяйка, а можно ли вас расколдовать, сделать такой, какой вы были? Если можно, я все сделаю для вас, только повелите.

Серови угрюмо усмехнулась и ответила:

– Расколдовать меня можно, но это тебе будет не под силу.

– Добрая Серови, я все сделаю, я сильный, только скажите, как это сделать, – не отставал Манисман. – Скажите как, скажите!

Ничего не оставалось Серови, и она сказала:

– Чтобы сделать это доброе дело, тебе нужно добраться до седьмой реки. Там между горами в семи шагах от берега находится жилье джинна в образе Смерча, который заколдовал меня в Серови. Если ты сумеешь словить его и привести ко мне, то я опять приму человеческий облик и смогу жить на земле.

Пообещал Манисман во что бы то ни стало изловить злого джинна в образе Смерча и попросил одну из рыб, чтобы она доставила его на берег. Проглотила рыба мальчика и поплыла. Дорогой она напоила его рыбьим молоком и выплеснула на берег. Когда ноги Манисмана коснулись земли, то он тут же стал рослым и крепким юношей. Обрадовался он, что стал большим и сильным, но мысль о том, что ему предстоит вступить в единоборство со злым и сильным джинном, поборола в нем это радостное чувство. Пришел Манисман домой и украдкой от матери лег под огромный лист дерева, который он иногда использовал вместо одеяла. Лежит он и думает о том, как поймать джинна.

«Если связать его канатом, он все равно сбежит, – думал он. – Пожалуй, надо сшить мешок из каменной шкуры, в котором не было бы ни одной щели.»

Рано утром отправился добрый юноша к одной скале, содрал с нее шкуру, принес домой и говорит:

– Мать, ты должна из шкуры скалы сшить мне каменный мешок.

Мать в недоумении спросила:

– Сынок, а зачем тебе понадобился каменный мешок?

– Мать, вопросов мне пока не задавай, потом сама все узнаешь. Лучше поспеши исполнить мою просьбу, да постарайся, чтобы в этом мешке ни одной щели не было.

Не стала мать ни о чем больше расспрашивать сына, разожгла во дворе костер, на костре раскалила края каменной шкуры и скрепила их так, чтобы ни одной щели не было. Три дня и три ночи остывали раскаленные концы каменной шкуры, а на четвертый день все было готово, и Манисман стал собираться в дорогу. Свернул он мешок из каменной шкуры, положил под мышку и, захватив с собой самим же выкованную саблю, пошел к реке. Здесь он прыгнул в воду и стал звать рыб. Собрались вокруг него рыбы и спрашивают:

– Зачем мы тебе понадобились?

Рассказал им Манисман, что к чему, и попросил одну из рыб, чтобы она доставила его к седьмой реке, к тому самому месту, где живет джинн в образе Смерча. Проглотила рыба юношу и поплыла к нужному месту.

Долго ли она плыла с человеком в животе или нет, но, наконец, приплыла к берегу седьмой реки, где когда-то, много-много лет назад, делали привал нынешние водяная царевна Серови и почтенный старец Шолум из далекой горной страны. Здесь она напоила Манисмана своим рыбьим молоком, чтобы он стал еще сильнее, чем есть, и сказала:

– Старайся лишить противника земной опоры!..

Затем заботливая рыба выплеснула юношу на берег и, ударив хвостом по глади воды, скрылась в ее глубинах.

Не успел Манисман отсчитать от берега семь шагов, как со страшным шумом из расщелины земли выскочил огромный и страшный джинн с большими, как два арбуза, глазами и стал быстро-быстро вращаться вокруг Манисмана. Юношу поначалу охватил страх, но он его переборол и, обнажив свою саблю, бросился на джинна. Ударил он джинна в первый раз, закружился, заревел Смерч и как мяч отлетел в сторону. Второй раз ударил юноша по джинну, но Смерч и на этот раз отлетел в сторону, и опять закружился на месте, захватывая своими щупальцами юношу. Тогда Манисман присел на корточки и изо всей силы ударил джинна под самые подошвы ног. Джинн еще отлетел на семь шагов в сторону. И тут его охватила такая злоба, что он со всей яростью и со страшным свистом бросился на юношу и стал сильно вертеть его, таскать из одного места в другое, из другого – в третье. Долго вертел разъяренный джинн Манисмана, но юноша то и дело садился на корточки и, не переставая, размахивал саблей, лишая злого и сильного противника земной опоры. Вскоре джинн вовсе выбился из сил, истощился и растянулся на земле во всю свою невероятную длину, и вскоре замер в бесчувствии.

И вот тут-то смелый Манисман немедля схватил огромного джинна, сжал его в маленький ком, запихнул в каменный мешок и прыгнул в реку. Здесь он позвал своих рыб, одна из них проглотила его и мигом доставила в подводный дворец Серови.

Обрадовалась Серови, увидев побежденного джинна – врага своего, и говорит, обращаясь к нему:

– Злодей, ты, наверное, и позабыть успел, как когда-то давно скрутил меня, бросил в реку и заколдовал в Серови?.. Теперь-то мы с тобой поквитаемся.

Взмолился джинн и еле-еле проговорил:

– Речная хозяйка, не убивай меня, отпусти на землю, я тебя расколдую и вновь сделаю человеком.

Джин вытянулся во весь рост и стал вертеться вокруг Серови в обратную сторону, да так быстро, что в реке вода пеной покрылась. Когда джинн перестал вертеться и уменьшился, все рыбы и Манисман увидели перед собой не Серови, которая только что была покрыта рыбьей чешуей, а почтенного старика с добрыми, вдумчивыми глазами -это был тот самый данусменд Меошиерах, который некогда шел с бездетным стариком Шолумом в далекую лесную страну Гузелгюл.

– Спасибо тебе, смелый Манисман, за мое освобождение, – сказал бывший Серови.

Рыбы в реке и птицы на берегу, увидев расколдованного Серови, обрадовались и стали песни петь, и пляски устраивать. Но больше всех радовался Манисман. От радости он даже станцевал да так молодцевато, что заядлый танцор позавидовал бы его умению ходить на носках.

Только не радовался злой джинн: он молчал и думал о том, что как только данусменд простит его и выпустит на берег, он снова заколдует его, заодно и дерзкого юношу, а вместе с ним и всех рыб, и всех птиц этого леса. Данусменд посмотрел на джинна и тут же разгадал его тайные, коварные мысли и сказал:

– Манисман, ты должен немедля убить этого джинна!.. Знай, если он сейчас вынужден был совершить добро, то при удобном случае он обязательно совершит новое зло... Я слышу его мысли, они коварные и таят в себе злобу ко всему праведному.

Разрубил смелый Манисман злого и коварного джинна на части и зарыл на дне реки, а рыб попросил доставить данусменда и его самого на берег, где он построил себе и матери дом.

Вскоре привел Манисман старого данусменда к себе домой и представил матери:

– Это добрый старик, та самая Серови, которая не раз спасала тебя, когда ты была безрукой, – сказал он матери и добавил. – Отныне он будет жить с нами.

А мать пригрозила сыну, мол, выдумки все это, и наказала, чтобы он больше не болтал всяких глупостей.

Но нет, так просто она не могла отделаться от прошлого и вновь скрыть от сына всю правду: перед ней сидел живой свидетель тех страшных минут, когда река чуть-чуть не проглотила ее и сына.

– Не надо врать мальчику, дочка. Ему все известно и даже больше, чем нам, – сказал данусменд и принялся рассказывать о том, как он был заколдован джинном в Серови и жил в реке; как он услышал душераздирающие крики утопающей женщины; как он подплыл к ней и увидел, что у несчастной нет рук, как помог ей выбраться на берег. Рассказал он также о том, как она тонула вторично, но на этот раз не одна, а с грудным ребенком, и она – Серови – речная хозяйка, – приказала большой рыбе спасти утопающих, и рыба проглотила их, доставила на берег и, выплеснув там, прочитала свои добрые заклинания.

– Кто вы, откуда и почему очутились в реке, мне и по сей день неведомо, – заключил данусменд.

Ничего не оставалось делать. Поведала Белго ему, все как было, начиная с того времени, как брат отрубил ей руки и выгнал из дома, а за что, она и сама не знает; как она стала женой прекрасного юноши, как он ушел на войну, а оттуда писал отцу и матери, чтобы выгнали ее и сына; как она ушла из их дома и нечаянно выронила из хурджуна ребенка, а вслед за ним и сама бросилась в реку и стала тонуть.

– Но тут, откуда ни возьмись подплыла огромная рыба, проглотила меня и моего ребенка, доставила к берегу и выплеснула, но уже с руками. Вот с тех пор я и мой сын живем здесь, добрый данусменд, -закончила Белго свой рассказ.

– Все это мне было давно известно, – сказал Манисман и добавил: – Я даже знаю, что письма эти писал не мой отец, а злая жена моего дяди.

Долго они говорили в этот день и только поздно ночью легли спать.

Шли дни. Манисман по-прежнему дружил с птицами и рыбами. И вот однажды, когда он бродил в лесу, села ему на плечо одна птица и говорит:

– Я видела, как отец твой сюда на коне скачет.

Обрадовался Манисман и бегом пустился домой, чтобы сказать матери и данусменду добрую весть.

– Не болтай глупостей, нет у тебя отца, – рассердилась было мать.

Манисман опять за свое:

– Нет есть, он едет сюда, я точно знаю.

В это самое время в дверь постучались, и Манисман радостно вскрикнул: «Отец приехал, я же говорил». Он выбежал во двор и, обняв незнакомого гостя, сказал:

– Отец, заходи в дом, мы с мамой очень заждались тебя.

Незнакомец вытаращил на него глаза и ответил:

– Но у меня нет такого большого сына... Я постучался к вам, чтобы спросить, по какой дороге ехать в падишахство Генедона.

Но подросток провел отца в дом и представил матери.

– Вот твой муж, а ты его жена, – сказал Манисман.

Смотрят они друг на друга и не могут понять, почему мальчик так говорит.

– Ведь у моей жены были золотые протезные руки, а у нее, как мне видится, свои, настоящие. А сын еще должен маленьким быть, – сказал растерянно незнакомец, глядя то на женщину, то на мальчика, то на седобородого старика.

А когда Белго посмотрела внимательнее на вошедшего, то и вправду узнала в нем своего любимого Джугово. Узнал ее и он.

Вскоре они рассказали друг другу все, что случилось с ними, и стали обнимать и целовать друг друга, а Белго не сдержалась, чтобы не прослезиться. Глядя на нее, и Джугово пустил слезу.

– Мужчина не должен слезу ронять, – сказал Манисман.

Когда все сели к столу, в окно влетела та же самая птичка, села мальчику на плечо и что-то прочирикала в самое ухо.

– Мать, слышишь, дядя сюда едет, – сказал мальчик и выбежал во двор.

На лесной тропинке встретил он всадника и говорит ему:

– Дядя, ты мой дядя!

А всадник пожимает плечами и говорит в ответ:

– Нет у меня племянников. Никого у меня нет, кроме жены.

Привел Манисман дядю в дом и говорит:

– Мама, вот и брат твой приехал. Но знай, он ни в чем не виноват. Во всем виновата его жена, злодейка Маравшей.

Посмотрел гость на хозяйку, хозяйка на гостя – и они сразу узнали друг друга. Но брата охватило сомнение:

– Нет, здесь какая-то ошибка. У моей сестры не было рук. Я их сам ей отрубил. Но предо мной женщина, точь-в-точь похожая на сестру мою, но с руками. – Гость расплакался.

Рассказала тогда сестра обо всем, что с ней было, познакомила со своим мужем и с добрым данусмендом.

– Да, сынок, все было так, – сказал данусменд. Это я велел рыбе проглотить ее и, прочитав добрые заклинания, выплеснуть с руками. И мальчик стал не по годам большим с помощью заклинаний той доброй рыбы. – Вдруг данусменд призадумался и спросил: – Скажите, дети мои, как звали ваших родителей?

– Отца покойного звали Шолум, а мать покойницу – Мозол, – сказал Гавриил.

– Это правда, – подтвердила Белго.

Узнал старый данусменд, что перед ним дети того самого почтенного старика, с которым он ходил когда-то в далекую лесную страну Гузелгюл. Рассказал им данусменд об отце Белго и Гавриила, рассказал, что приключилось с ним самим... Долго они в тот день рассказывали, вспоминали, связывали всю эту страшную и трогательную историю в одну большую поучительную повесть. Кто знает, сколько они еще так говорили бы, но Манисман сказал:

– Хватит вам в воспоминания вдаваться, все это можно потом сделать. Лучше давайте скорее поедем и привезем сюда на растерзание злодейку Маравшей, жену моего дяди. Все беды и горести, которые пришлось всем нам перенести, испытать, были из-за нее.

Свое слово сказал и старец данусменд:

– Да, поистине правильно народ говорит: «Поселишь в дом зло – от горя не избавишься»... Так, вижу, у вас и получилось, дети мои. Везите сюда злодейку.

Гавриил, Джугово и мальчик Манисман сели на коней и предались дороге. Семь дней и ночей провели они в пути. За это время семь раз они поднимались в горы и семь раз спускались; семь раз проезжали через густые леса и проходили через глубокие ущелья; у семи рек делали привал и наконец прибыли к месту. Въехали они в город и заспешили ко дворцу, где когда-то жили покойные Шолум и Мозол, а после их смерти – любимые брат и сестра, а теперь – злодейка Маравшей. Подъехали они к воротам и видят: на воротах вывеска: «Караван-сарай». Постучались мужчины и ждут. Долго ждать не пришлось, вышла на стук сама злодейка. Увидела она, что перед ней муж ее стоит и еще какие-то незнакомые люди, и сразу догадалась, что за ней приехали, отомстить хотят, но, так как она была хитра и коварна, решила пригласить их в дом, на ночлег, будто ничего не знает, не подозревает, а ночью, когда они уснут, убить их.

– Проходите! Проходите! Места свободные есть, – сказала она вежливо.

Но тут Манисман не сдержался и говорит:

– Маравшей, мы не ночевать сюда приехали, а чтобы тебя, злодейку, убить.

Связали они злую и коварную Маравшей, и доставили туда, где дожидались их красавица Белго и старый данусменд.

– За каждый стон всех безвинно пострадавших – свое возмездие, -сказал данусменд, глядя в злые глаза коварной злодейки Маравшей.

Привязал Манисман злодейку к хвосту коня и погнал его по колючкам, а злодейка кричит не своим голосом, стонет, прощения просит. Но нет, не таков Манисман, он не может зло простить, он знает, что от злодейки добра нечего ждать. До тех пор волоком тащил по земле, пока колючки не разорвали злодейку. А разве иначе можно поступать со злом? Ведь всем известно, что камень ватой не станет, а зло – добром. И потому каждому свое: за зло платят злом, за добро – добром. Вот так и поступил Манисман: за добро, сделанное заколдованным данусмендом, он ответил добром: помог расколдовать данусменда; а за зло, которое сотворила злодейка Маравшей и причинила много горя, он ответил злом: по колючкам поволок и убил ее...

Но вам интересно знать, что же было дальше?

Красавица Белго опять вернулась в падишахство мужа своего и стала в любви и дружбе жить с ним, а Гавриил – брат ее – вернулся в свое падишахство и женился на одной милой красавице, а вскоре стал и счастливым отцом. А вот Манисман и старый данусменд остались жить вместе на берегу реки, где юноша построил дом, и где в реке плавали верные его друзья – рыбы, а в сказочном лесу обитало множество пернатых друзей.

– Я рожден для того, чтобы жить с птицами и рыбами, – сказал он отцу и матери.

Как только его не уговаривали родители остаться с ними, он так и не согласился.

Говорят, что этот мальчик и старый данусменд и сейчас живут, – но где? – право, не знаю. Может быть, в вашем городе или селе?.. Поищите.