III. БЕСПРЕЦЕДЕНТНЫЙ ПРЕЦЕДЕНТ, ИЛИ «ПРАВИЛА М'НАЙТЕНА»

В течение первых пятидесяти лет нашего века около 20 000 лиц предстали перед судом за преступления, не являющиеся умышленным убийством. Из них 29, т. е. 0,15 %, сочли «виновными, но невменяемыми».

В течение того же полувека 4077 человек были судимы за предумышленное убийство. Из них 1013 были оправданы. Что же касается остальных 3064 случаев предумышленного убийства, 1241 человек были сочтены «виновными, но невменяемыми», либо в ходе следствия, либо перед судом, что в общем дает около 40 %.

Другими словами, признание в невменяемости как способ защиты — исключительное явление в процессах по любым преступлениям, кроме предумышленного убийства, в то время как в последнем случае это едва ли не правило. В ходе более чем половины этих процессов перед судом рассматривается вопрос, находится ли подсудимый в здравом уме, и в приют для умалишенных отправляют вдвое больше убийц, чем на виселицу. Очевидно, что предумышленное убийство теснее связано с безумием, чем любое другое преступление. Но это обстоятельство не играет заметной роли на фоне чудовищной диспропорции (40 % versus 0,15 %) в тех случаях, когда сумасшествие было использовано как защитное средство в процессах по предумышленным убийствам, и во всех прочих. Настоящая причина — то, что для всех преступлений и проступков наказание обвиняемого должен определять суд, за исключением того случая, когда закон строго и неумолимо предусматривает применение смертной казни. Взломщик или человек, виновный в изнасиловании, могут быть приговорены, учитывая обстоятельства дела, к наказаниям от условного срока до пятнадцати лет строгого тюремного заключения. Но когда речь идет о предумышленном убийстве, было ли это хладнокровное отравление, умерщвление из жалости или выживание после самоубийства вдвоем, у присяжных нет иного выбора, кроме как объявить его виновным или же «виновным, но невменяемым». Нет иного средства (кроме как ходатайство о помиловании с неопределенным результатом), чтобы учесть обстоятельства процесса, чтобы спасти человека, который, в представлении присяжных, со всей очевидностью не должен быть повешен. Отсюда громадная важность «правил М'Найтена», определяющих случай безумия. На самом деле невменяемость — единственный путь к спасению для присяжных, как и для обвиняемого: и те и другой оказываются в ловушке строгого древнего закона. Более того, эти правила имплицитно содержат определение того, что подразумевается под «уголовной ответственностью». Следовательно, они играют решающую роль в философских, научных и моральных проблемах, актуальных для человеческого правосудия. Исследование этого последнего аспекта я предприму в главе под названием «Свободная воля и детерминизм».

Итак, судебная практика, вытекающая из постановления М'Найтена, — последняя надежда преступника, то есть именно оно определяет, куда он отправится — на эшафот или в приют для умалишенных; за исключением помилования, иного выхода для него нет. Мы видели, что она спасла две трети признанных виновными. Не подлежит сомнению, что история постановления М'Найтена важна для понимания проблематики смертной казни.

М'Найтен не был судьей. Это был сумасшедший — североирландский протестант, живший с навязчивой идеей, будто Его Святейшество Папа, орден Иезуитов и вождь консервативной партии сэр Роберт Пиль вступили в заговор с целью его погубить. Посему он обзавелся пистолетом и в один прекрасный день 1843 года встал на Даунинг Стрит с целью выстрелить в Пиля, которого он считал Князем Тьмы. Иллюстрированная печать еще не была изобретена в ту эпоху, М'Найтен не знал, как выглядит Пиль, и потому он по ошибке выстрелил в Эдварда Драммонда, секретаря Пиля, который находился там.

На его процессе свидетельствовали восемь медиков (слово «психиатр» еще не было изобретено), и все утверждали, что в силу своей навязчивой идеи М'Найтен был лишен возможности контролировать свои действия. Когда они закончили, Лорд Правосудия Тайндел практически приостановил процесс и попросил присяжных вынести вердикт «невиновен в силу невменяемости». М'Найтен отправился в приют для умалишенных.

Этот процесс послужил пищей для многочисленных споров, и тогдашние оракулы сочли, что М'Найтена должно было бы отправить на виселицу для того, без сомнения, чтобы помешать другим сумасшедшим того же рода полагать, будто Папа и сэр Роберт Пиль посягают на их жизнь. Палата лордов, как обычно, последовала за оракулами. Сиятельные пэры составили вопросник, касающийся уголовной ответственности лиц, страдающих умопомешательством. Вопросник был разослан — но не врачам, а пятнадцати судьям, председательствующим в судах королевства. Их ответы — данные четырнадцатью из пятнадцати судей — и составили «правила М'Найтена». Было бы более правильным назвать их «правилами против М'Найтена», поскольку эти четырнадцать пришли к выводу, что медики ошиблись в своем диагнозе и что М'Найтена следовало бы повесить. Этой счастливой импровизации удалось, как и некоторым другим юридическим текстам, с торжеством уцелеть в бурях века, или, если быть точным, на сегодняшний день в течение ста тринадцати лет. Среди наиболее важных отрывков судейского ответа есть, прежде всего, такой, в соответствии с которым:

«чтобы установить невменяемость, необходимо ясное доказательство того, что в момент совершения действия, которое ему ставится в вину, обвиняемый страдал расстройством рассудка, вытекающим из такого умственного помрачения, что он не мог знать природы и качества действия, им совершаемого, или, если он это знал, он не мог сознавать, что совершаемое им преступно».

И, на втором месте, что если кто-то находится под властью навязчивых идей, «в рассуждении его ответственности, его положение должно рассматриваться таким образом, как если бы факты, составляющие предмет его навязчивой идеи, были действительными».

Другими словами, следовало повесить М'Найтена потому, что, хотя он доказал свое безумие верою в то, что Пиль его преследует, он должен был находиться в здравом уме в достаточной степени, чтобы справиться со своим порывом и не стрелять, поскольку он не мог не знать: закон не позволяет стрелять в того, кто вас преследует. Потом мы увидим, что лорд Годдард столетие спустя в своем свидетельстве по делу Лея перед Королевской комиссией должен будет принять ту же позицию.

Хотя «правила М'Найтена» были установлены в том же самом году, в котором Джозеф Смит утвердил многоженство у мормонов, они представляли собой еще более глубокий регресс. В 1800 году человек по имени Джеймс Хэтфилд, одержимый мыслью, будто от него зависит спасение мира, совершил покушение на жизнь Георга III. После знаменитой речи лорда Эрскина он был оправдан в силу своего помешательства. По сути тот утверждал, что человек, находящийся под властью навязчивой идеи, невменяем и, следовательно, не подлежит ответственности, даже если он и не утратил разум целиком. Эрскин знал то, чему никогда не научатся оракулы, поскольку это разрушило бы искусственный мирок, за пределы которого они не выходят: человеческая природа в своих потаенных глубинах управляется эмоциями и импульсами, страстью и верим, и корка рациональности, которой все это покрыто, — сравнительно молода и ненадежна, она может лопнуть в любой момент, когда внутреннее давление становится слишком сильным. Он знал также и то, что, коль скоро это произошло, разум теряет всякий контроль над действиями, независимо от того, сохранилась ли способность отличать «хорошее» от «дурного». Арготическое выражение «у него поехала крыша» показывает ясное понимание природы человеческого разума, которое закон отвергает в виду абсурдной гипотезы, что если х% способностей рассуждения утрачены, оставшиеся у% продолжают действовать, как если бы ничего не произошло, и это позволяет человеку оставаться господином над своими импульсами, как будто он нормален.

Точка зрения Эрскина на невменяемость, приведшая к оправданию Хэтфилда в 1800 году, не всегда была использована в последующих процессах. Однако это был видный прецедент, и именно на него опирались судьи, оправдывая М'Найтена. Правила против М'Найтена, с другой стороны, — беспрецедентный курьез в истории обычая, поскольку они были всего-навсего суждением, высказанным по поводу отвлеченного и вымышленного дела, не имея за собой дела настоящего. С технической точки зрения они не могут рассматриваться как законотворчество, поскольку нет процесса, который послужил бы им основанием. Но они остались в окаменевшем лесу закона — непоколебимы и нетленны. И таким образом на вопрос о том, виновен подсудимый или нет и, следовательно, будет ли он жить или умрет, сегодня ответ дают на основании мнения четырнадцати судей, объяснивших в 1843 году, почему М'Найтена, которого отпустили на свободу, отпускать было никак нельзя. Все время, пока существовал обычай, судьи основывались на прецеденте; но в течение столетия судьба громадного числа людей решалась исходя из антипрецедента, созданного фиктивным суждением, сформулированным специально для того, чтобы добиться иного заключения, нежели то, какое было высказано на настоящем процессе.

Важно вспомнить, что «правила М'Найтена» появились на свет в 1843 году, когда не было еще и такого слова, как «психиатрия», когда Дарвин еще не опубликовал «Происхождение видов», когда не могли и вообразить, что у человека есть биологическое прошлое, «животные» инстинкты и импульсы, которые, какое сожаление ни вызывали бы их проявления в салоне викторианской эпохи, не перестают от этого быть естественным наследием человека, и в то же время — до определенной степени объяснением и оправданием его поступков. Тем более не могли и представить себе, что детство, воспитание и общественная среда в значительной мере ответственны за формирование характера, в том числе и характера преступников. 1843 год — год, когда Королевская комиссия по вопросу о шахтах высказала мысль, что, может быть, не вполне хорошо, когда женщины и дети работают по четырнадцать часов в день под землей. И, однако же, даже в это время «правила М'Найтена» были анахронизмом, вызвавшим осуждение большей части медицинского корпуса и наиболее просвещенными представителями юридических профессий. В 1864 году союз медиков из больниц и приютов для умалишенных — а кто мог сравниться с ними в квалификации, когда речь шла о безумии? — приняли следующую резолюцию:

«По большей части законный критерий умственного здоровья преступника, относительно которого есть предположение, что он умалишенный, критерий, стремящийся рассматривать обвиняемого как ответственного за свои деяния на том основании, что он знает различие между добром и злом, подобный критерий несовместим с тем фактом, известным каждому из членов данного союза, что способность различать добро и зло часто наличествует у тех, которые, вне всякого сомнения, безумны, а также и тем, что она часто сочетается с опасными и неконтролируемыми маниями».

Но судьи воспротивились какой бы то ни было реформе.

Десять лет спустя крупнейший юридический авторитет своего времени, Стефен, попробовал улучшить «правила М'Найтена», но судьи отвергли любые изменения. Именно по этому случаю лорд Брэмуелл (изобретатель Обществ с ограниченной ответственностью) высказал знаменитую реплику, которую я приводил выше: правила «содержат такое определение безумия, что никто, или почти никто, не может быть в достаточной мере безумным, чтобы он смог соответствовать этому определению, которое, тем не менее, прекрасно и логично».

В 1922 году был создан Комитет под руководством судьи лорда Эткина для рассмотрения этого вопроса. Комитет выслушал мнения, высказанные Обществом британских медиков и Королевским обществом психологической медицины. Он принял их предложение, имеющее в виду улучшить правила таким образом, чтобы человек не мог рассматриваться как подлежащий уголовной ответственности, если, в силу умственного расстройства, он действовал под влиянием непреодолимого побуждения. Правительство, как обычно, отказалось последовать рекомендациям назначенного им комитета и переадресовало вопрос судьям. Десять из двенадцати судей, председательствующих в судах королевства, как обычно, проголосовали против реформы, и Палата лордов — и на сей раз как обычно — согласилась на том, что отвергла законопроект. Лорд Правосудия Хьюарт в ходе дебатов отозвался о предложенном изменении как о «странной теории неконтролируемого импульса, которая, если бы она была принята в качестве составной части нашей уголовной системы, в конце концов не оставила бы от нее камня на камне».

Еще четверть века спустя Королевская комиссия 1948 года предложила отменить «правила М'Найтена» и предоставить вопрос об уголовной ответственности решению присяжных. На худой конец она предложила, чтобы правила были распространены на случаи, когда обвиняемый признавался «неспособным помешать себе совершить поступок», который ему ставят в вину. На самом деле это было то исправление, которое предлагал за восемьдесят лет до того Стефен и за двадцатью пятью годами ранее — Комитет Эткина. Как обычно, судьи выступили против. Как обычно, правительство отказалось принять рекомендации назначенного им же Комитета. В ходе последних по времени парламентских дебатов, развернувшихся по этому вопросу, Генеральный Атторней просто заявил, что «крайне важно установить правила лучшие, нежели „правила М'Найтена"», и министр внутренних дел, экс-аболиционист Ллойд-Джордж старший, заявил в палате общин:

«Правительство очень внимательно изучило вопрос… Точка зрения, которую оно склонно принять, следующая: не было бы никакой пользы вносить смятение в нынешнее положение дел и лучше сохранить прежний порядок в делах».

Нынешнее положение дел можно охарактеризовать цитатой, извлеченной из отчета Королевской комиссии: «Если умственно неполноценное лицо обвиняется в предумышленном убийстве и если суд присяжных убежден в том, что оно совершило проступок, в котором обвиняется, у присяжных нет иного выхода, кроме как объявить его уличенным в совершении предумышленного убийства, а судья обязан вынести смертный приговор».

Один выдающийся психиатр говорил недавно по поводу некоторых аспектов закона о предумышленном убийстве:

«Нехорошо было бы соединять в столь ограниченном пространстве такое количество отвлеченных и расплывчатых понятий, двусмысленных слов, уязвимых изобретений… Даже самый концепт «уголовной ответственности» — фикция, которую невозможно поддержать с логической точки зрения… Если справедливость и торжествует, это происходит вовсе не в силу данных правил и законов, а благодаря здравому смыслу, с которым подходят к этим законам наши трибуналы. Когда лицо, обвиненное в предумышленном убийстве, оказывается как будто приличным человеком и представляется, что оно в большой степени было спровоцировано своей жертвой — о которой можно сказать только то, что она получила по заслугам, — когда, в то же время, менталитет этого лица отличается от нашего, заместитель прокурора ослабляет свой натиск, судьи дают понять, что они склонны к милосердию, а присяжные цепляются за малейший случай не выносить вердикт, автоматическим следствием которого был бы смертный приговор».

Другими словами, касательно убийства мы достигли того же положения, какое существовало в XIX веке в случаях с мелкими кражами. Когда у присяжных не оставалось иного выбора, кроме как объявить виновным беднягу, стащившего предмет, оцененный в сорок шиллингов, говорили, что он не стоит больше тридцати девяти, и таким образом издевались над впавшим в анахронизм законом. Теперь, перед лицом дилеммы того же порядка, беднягу объявляют виновным, но невменяемым, хотя бы он и не был таковым, поскольку это единственный способ спасти ему жизнь.

Иногда присяжным удается таким образом спасти человека, иногда нет. Это во многом зависит от их смелости и от их решимости не считаться с советами придерживаться строгости, исходящими от судьи. Когда судья человечен, он «расширяет» правило. Вот уже пятьдесят лет тому назад один из величайших авторитетов в данной области писал, что в подобных обстоятельствах «судья должен строго придерживаться указаний закона, затем «расширить» смысл употребляемых в законе слов, пока человек, непривычный к употреблению юридического языка, не будет ошеломлен тем, какие искажения и уклонения претерпевают бедные слова, и не задаст себе вопроса, а так ли необходимо использовать этим способом язык, чье наиболее очевидное преимущество заключается в том, что он выражает все то, что говорящий хочет в него вложить».

Но если существуют человечные судьи, то есть и другие, придерживающиеся еще законов каменного века. Стрэффен был приговорен к смерти после того, как судье удалось убедить присяжных, что не следует считаться с тем фактом, что обвиняемый — юродивый; Бентли, девятнадцати лет от роду, неграмотный и умственно неполноценный, был повешен в следующем году; Ленчицкий, также умственно неполноценный, был повешен в том же году. Но в большом количестве других случаев и мужчины и женщины отправлялись в приют, хотя и были в здравом уме, поскольку в случае предумышленного убийства суровость закона противится любому смягчению наказания. Суждение, касающееся жизни и смерти человека, — самый торжественный акт, который только может предусмотреть закон. Но когда закон абсурден, оно превращается в игру в рулетку.

В этой бессмысленной и убийственной партии черные цифры, однако же, обладают преимуществом. Ведь задача, заключающаяся в «расширенном» толковании закона, чаще всего возлагается на призванных защитой психиатров. Мы видели, что на самом деле «правила М'Найтена» — акт недоверия судей к медикам. С тех пор в судилищах не прекращалась более или менее открытая война между судьями, защищавшими правила, и их оппонентами-врачами. И однако же, как замечает доктор Гобсон, «противостать судье — значит подчас сделать ставкой в игре человеческую жизнь». Он продолжает свое рассуждение типичным примером процесса, когда «допрос со стороны обвинения не представлял больших трудностей», но судья, резюмируя дебаты, дал понять, что психиатр некомпетентен и — более того — находится под чужим влиянием. Судья попросил присяжных объявить подсудимого виновным в предумышленном убийстве (речь шла о женщине, убившей собственного ребенка). Присяжные, проигнорировав доводы судьи, вынесли оправдательный вердикт. Но очевидно, что это было случайной удачей и пародией на правосудие.

Главное препятствие любому преобразованию этих анахроничных правил — опять-таки судьи. Их аргументы ничуть не изменились: невозможно придумать какое-либо лучшее узаконение; принять аргумент относительно «импульса, против которого нельзя устоять», или неполной ответственности было бы «подрывом устоев» и т. д. Однако доктрина о неполной ответственности была принята примерно сто лет тому назад в Шотландии, к полному удовольствию юристов, психиатров и публики. Это позволяет шотландским судам считаться с малейшими умственными отклонениями, и «когда присяжные убеждены, что лицо, совершившее предумышленное убийство, не будучи сумасшедшим, могло быть подвержено слабоумию или умственным расстройствам, приближающимся к безумию, так что его ответственность может рассматриваться как в достаточной степени неполная, то такое преступление может быть судимо не как предумышленное, а как непредумышленное убийство». Когда в Королевской комиссии лорду Годдарду задали вопрос на этот предмет, он был вынужден ответить так:

В. — Я изучил статистику дел о предумышленном убийстве в Шотландии в течение последних сорока девяти лет. Я обнаружил 590 случаев предумышленного убийства и только 23 таких, где имела место казнь, что составляет весьма незначительную долю.

О. — Весьма незначительную.

В. — Я полагаю, что там судьи основывались на доктрине о неполной ответственности?

О. — Единственное, что я читал по поводу неполной ответственности, — это то, что было в протоколах первых слушаний вашей Комиссии…

В. — Должен ли я полагать, что вы не чувствуете себя в достаточной степени знакомым с шотландской доктриной, чтобы высказать мнение на предмет того, полезно ли было бы впредь включить ее в английский закон?

О. — Я не слишком знаком с этой темой. Я предпочел бы, следовательно, не высказывать никакого мнения. Я нахожу, что теперь все более и более затруднительно хорошо знать наши собственные законы.

Однако за несколько минут до того на вопрос об унификации шотландского и английского законодательства лорд Годдард ответил:

«Я вполне согласен: на сей предмет закон должен быть едины в Англии и Шотландии при условии, что шотландцы действительно этого хотят, но они чрезвычайно ревнивы к собственным законам».

Полюбуемся на эту логику. Мы уже знаем, что опыт тех стран, где смертная казнь отменена, не принимается в расчет, поскольку иностранцы не такие, как англичане. Теперь мы узнаем, что и шотландский опыт также нельзя принимать в расчет, — вероятно, потому, что не такие и шотландцы. Бесполезно тратить время на изучение их законов, хотя доктрина и практика неполной ответственности в совокупности требуют от желающего полностью овладеть ими посвятить им одно рабочее утро. Закон Соединенного Королевства не может быть унифицирован, разве только шотландцы откажутся от ревнивой приверженности к собственным законам — то есть когда они согласятся вернуться от концепции неполной ответственности к 1843 году и «правилам М'Найтена».

Философия этого всего сосредоточена в следующем диалоге между Лордом Правосудия и членами Королевской комиссии:

В. — Согласны ли вы с общераспространенным мнением, что не следует вешать тех, кого можно назвать безумными с медицинской точки зрения?

О. — Я полагаю, что прежде всего это зависит от того, что понимать под выражением «с медицинской точки зрения»… Критерии, которые должны применяться в таких случаях, должны быть только критериями ответственности (т. е. критериями М'Найтена), а не критериями, которые позволят выяснить, является ли человек умственно неполноценным в том или ином аспекте.

У лорда Годдарда также спросили, одобряет ли он сложившийся в министерстве внутренних дел обычай, когда защита апеллирует к невменяемости и ее аргументация отвергается, заводить расследование, чтобы выяснить, может ли приговоренный быть повешен с учетом его умственной полноценности.

«Если он был признан ответственным после того, как присяжные надлежащим образом расследовали его умственное состояние, и если в его состоянии не произошло изменений, я не усматриваю, почему было бы полезно отсрочивать его казнь, и, как я уже сказал, в этом заключалось бы отрицание решения, вынесенного присяжными».

Разумеется, это полный абсурд. Отсрочки, предоставляемые в таких случаях, никоим образом не являются «отрицанием решения, вынесенного присяжными», а только отрицанием «правила М'Найтена». Суд присяжных обязан уважать эти правила, но министр внутренних дел не обязан. Этот последний — единственная инстанция, могущая позволить избежать ловушки этих правил, — инстанция, которую Лорд Правосудия желал бы устранить, как явствует из продолжения диалога:

В. — Хотите ли вы этим сказать, что одни и те же критерии ответственности должны применяться на обеих стадиях, то есть, сначала, чтобы знать, будет ли подсудимый признан виновным и приговорен к смерти, а затем чтобы знать, будет ли он повешен?

О. — Да… если присяжные думают… что он отвечает за совершенный им поступок, в рамках определения, данного «правилами М'Найтена», я не вижу причин, почему он не может быть казнен.

В. — В свидетельстве, которое мы получили от министра внутренних дел, он привел нам некоторые наиболее частые основания, по которым министру случается отсрочивать казнь. Одно из этих оснований — следующее: «Когда умышленное убийство совершено без предварительного обдумывания, причем оно является актом внезапного помрачения, и прежде убийца не имел намерений причинить вред своей жертве, часто показано изменение наказания. В случаях такого рода иногда необходимо принять во внимание тот факт, что подсудимый, не будучи в состоянии безумия, мог тем не менее оказаться слабоумным или эмоционально неуравновешенным вплоть до отклонения от нормы». Я думаю, что здесь речь идет как раз о таких делах, на которые вы ссылаетесь?

О. — Я продолжаю думать, что речь идет о бреши в концепции вынесения решения присяжными, поскольку министр внутренних дел принимает решение, не соответствующее таковому же суда присяжных, занимаясь расследованием, лишенным какой бы то ни было открытости… Это серьезное отклонение от нормы, прежде всего, если имеются в виду того рода свидетельства, выслушать которые нам была предоставлена возможность со стороны некоторых лиц, называющих себя психиатрами.

Будучи вынужден ответить на этот пункт, Лорд Правосудия добавил:

Я на самом деле думаю, что очень часто те советы, на которых основывается в своих действиях министр внутренних дел, слишком благоприятны для осужденного. Я хотел бы сделать замечание касательно недавнего случая, когда министр внутренних дел постановил отсрочить казнь. Я внимательнейшим образом прочел доклад, составленный тремя медиками-экспертами, которые обследовали этого осужденного и порекомендовали проявить милосердие. Признаюсь, мне было чрезвычайно трудно обнаружить те факты, на которых они основывались.

В. — Могу ли я на мгновение сыграть роль адвоката министра внутренних дел и сказать вам следующее: «…То, что решили присяжные, касалось факта выяснения, сознавал ли этот человек природу своего поступка и знал ли, что он поступает дурно, в словах "правила М'Найтена". То, что предстоит решить мне, — вещь совершенно иная. Я должен дать заключение, в таком ли состоянии этот человек, чтобы его можно было повесить». Что вы на это скажете?

О. — Я скажу, что если этот человек несет ответственность в рамках «правила М'Найтена» и если не произошло ничего нового, я не вижу причин, в силу которых министр внутренних дел мог бы придерживаться иного мнения.

Члены комиссии задали вопрос относительно одного конкретного случая. А именно — относительно случая с Леем, прозванным «карьерным убийцей», где председательствовал сам лорд Годдард. Он сослался на этот процесс в записке, адресованной Королевской комиссии, и заявил, что «он ни минуты не сомневался в том, что обвиняемый был безумен; все его поведение выказывало типичный случай паранойи». Лей был приговорен лордом Годдардом к смерти. Министр внутренних дел назначил экспертизу, и Лей был признан невменяемым. Его отправили в приют для умалишенных Бродмур, где он и умер несколько недель спустя.

В. — Возьмем этот очень интересный случай с Леем, о котором вы говорили. У вас не было никакого сомнения в том факте, что он не в здравом уме?

О. — Нет. Я думал, что он безумен, исходя из того, как он давал показания…

В. — И «правила М'Найтена» не могли его защитить?

О. — Нет. По крайней мере таково мое мнение.

В. — Я предполагаю, что вы не желали бы, чтобы этого человека повесили? Вы не думали, что он был в состоянии, позволяющем его повесить?

О. — Мне кажется, что повесить его было бы совершенно естественно…

Будем признательны лорду Годдарду. Наилучшая защита позиции сторонников упразднения смертной казни — аргументы ее приверженцев и их менталитет.