Глава 7

Из сатрапий

Наших знаний повседневной материальной культуры Ахеменидов недостаточно. Деревня в Сузах у царского дворца – единственное место, откуда мы можем черпать детальные сведения о стилях зданий, свойственных данной местности. Метод строительства домов блоком на семью сначала появляется на родине арийцев в Хорезмии, и именно к этой территории относится часть гончарных изделий самой ранней стадии существования деревни. Ахеменидские гончарные изделия, однако, почти одинаково неинтересны, и в лучшем случае они повторяют металлические формы ассирийской керамики. Приход персов не изменил местные стили керамики, использовавшиеся по всему Ближнему Востоку, поскольку Ахемениды не были колонизаторами. Но гончарные изделия, которые можно отнести к ахеменидскому производству, обнаружились в нескольких местах за пределами Ирана: в Уре, Ниппуре, Телль-Дейме, в иракском Курдистане и в Гордии во Фригии.

Таким образом, больше всего информации об Ахеменидах за границами их страны мы получаем из гарнизонов-фортов, спрятанных кладов, захоронений чиновников и в немногочисленных экспортированных товарах. Дворцы в персидском стиле обнаружены в финикийском Сидоне и в азербайджанском Cap-Тепе, а прочные официальные «резиденции», спланированные по принципу ассирийского дворца с открытым двором, найдены в Телль-Дейме, Лахише и Телль-Квасиле в Палестине, но, безусловно, существовали и многие другие. Жизнь Ахеменидов в Малой Азии, наиболее важной сатрапии, подчинялась задаче преодоления ионийского, лидийского и фригийского влияния. Недавно раскопанное строение в Даскилее (современный Эргили) в Северо-Западной Анатолии было, по всей вероятности, резиденцией сатрапа Геллеспонтийской Фригии (Тиайи драяхъя), но, несмотря на значительное число ахеменидских глиняных булл,[10] это здание настолько же чисто ионическое, как и здания в Сардах. Даже на широко застроенном и укрепленном персидском слое в Гордии, на царской дороге из Эфеса в Сузы сделано лишь несколько уступок персидским сооружениям. Но кое-где рельефные скульптуры конца V в. несут на себе персидские мотивы и трактовки. Два отдельных рельефа, один из Бюньяна возле Кайсери и другой из Даскилея, являются чисто персидскими; на них показаны мидийские маги в наброшенных на плечи меховых плащах в момент жертвоприношения (рис. 52). На фризе также из района Даскилея, выполненном в смешанном греко-персидском стиле, изображена всадница. Другие скульптурные рельефы, особенно ценный цикл памятника Нереид с реки Ксанф в Ликии, показывают персидское влияние, но уже не так явно. Не говоря уже о типично ахеменидских ювелирных изделиях, например об экземплярах из Сард или о серебряном блюде из Синопа, продукция ионийских ювелиров указывает на то же самое персидское влияние, которое обнаруживается у греков из колоний в Южной России.

Естественно, больше всего ахеменидские изделия нравились скифам. Обеденные сервизы, роскошные ложа и троны, предназначенные для пиршеств в шатрах персидских чиновников, пребывающих в действующей армии, соответствовали вкусам алчных и надменных вождей кочевников-скифов. Скифские гробницы были досконально меблированы, и в любом случае скифы не только имели тесные отношения с мидянами и персами, но и поставляли со своих уральских территорий много золота, в котором Персия нуждалась. Многочисленные отдельные ахеменидские предметы получены из скифских могильников как типично ахеменидские, например ритон из Куль-Оба, так и испытавшие определенное классическое влияние, например длинные изогнутые рога для питья V в. (один из них с необычной головой собаки на конце) из кургана «Семь братьев» (Кобан).

Рис. 38. Покрытый серебром железный боевой топор, скифский курган Келермес. Приблизительно 600 г. до н. э. Эрмитаж, Санкт-Петербург.

Скифские связи с мидийским искусством замечены в некоторых предметах из клада Зивие, в котором звери в чисто скифском стиле объединены с ассиро-урартскими животными. Чуть позже этого скифского влияния на Иран воздействие мидийских и урартских источников вернулось обратно в Южную Россию и обнаружилось в серебряных предметах из могильных курганов Келермес (Кобан), Чертомлык (район Приднепровья) и Литой (Киев). Теперь эти изделия, как и пластины с решетчатыми узорами, упомянутые ранее (глава 2), следует считать принадлежащими к северной ветви индийского искусства, способного синтезировать урартские, каспийские и скифские мотивы. Некоторые стороны этого синтеза можно найти в Зивие, развивающем стиль материала, обнаруженного в этих самых ранних скифских захоронениях, особенно в Келермесе и кургане Литой.

Факты из кургана Келермес наиболее важны. Хотя это не группа могил в самом строгом смысле, серебряное зеркало и рог-ритон, изготовленные ионийскими греками, вероятно, в какой-либо древней колонии на Черном море в Колхиде, допускают довольно точную датировку. Их привлекательные узоры, сравнимые с разрисованными греческими вазами приблизительно 600 г. до н. э., устанавливают хронологические рамки для скифско-мидийских находок. Важнейшие из них – это акинак (короткий мидийский меч с рельефов Персеполя) и боевой топор с железным лезвием и длинной серебряной ручкой, типично скифское оружие, как считал Геродот, с которым изображены на стенах Персеполя мидяне и персы (рис. 38). Хотя лезвие меча испорчено, серебряные рукоятка и ножны сохранились хорошо. На верхней части ножен и нижней части рукоятки изображена одна и та же сцена урартского происхождения: крылатые гении в человеческом обличье срывают плоды со священного дерева. Остальная часть рукоятки покрыта геометрическим рисунком священного дерева, основанным на геометрической версии урартского узора, который можно увидеть на пластинах из Фарса и Кармир-Блура.

Рис. 39. Мидийско-скифские животные: лев с серебряных ножен, курган Литой; заяц с топора, Келермес, приблизительно 600 г. до н. э.

Остальная часть ножен, не считая повернутых друг к другу львов на оковке, занята вереницей мифических чудовищ (львогрифонов, львобыков и т. д.), чьи стилистические корни можно обнаружить в «мидийских» пластинах Зивие (рис. 39). Одно необычное и поэтому необъясненное дополнение к каждому зверю – огромный карп, лежащий вдоль его спины и будто кусающий передние бедра. Некоторые жрецы на ассирийских рельефах часто показаны в капюшонах из чешуи карпа, но здесь на ножнах из Келермеса рыба оказывается живой. Выступающий вперед предохраняющий руку эфес на верхней части ножен является чисто скифским, несущим на себе прекрасное изображение скифского царского оленя, окруженного каймой из клювов грифонов, стилизованных таким образом, чтобы получился своего рода витой орнамент. Это, по-видимому, характерная черта ранних скифских предметов, происходящая от использования голов грифонов в окаймляющих узорах Зивие.

Скифский олень с поджатыми ногами обнаружен также на обухе боевого топора и в вертикальной веренице животных на ручке. Среди них встречаются козел, дикая лошадь, горный козел, осел, кабан, антилопа. Их ноги или нарисованы натуралистически, или заканчиваются то кружками, то, в характерной скифской манере, головой грифона. Стилизация, вытянутые шеи и рисунок тел сами по себе, конечно, не скифские, а скорее происходят от традиций звериного стиля, обнаруженных на некоторых кубках из Марлик-Тепе (см. рис. 10в). Наконец, следует обратить внимание на прекрасную золотую чашу, имеющую чеканные фризы с изображениями животных, страусов сверху, каменных козлов и львов внизу, выполненных в несколько более ассирийском стиле, чем животные на ножнах. Между прочим, страусы, по-видимому, были довольно хорошо известны урартам и мидянам; даже на греческом ритоне из Келермеса аккуратно проводятся отличия между страусами и журавлями. Вторая золотая чаша покрыта горельефами пирамид и, очевидно, подражает украшенной орнаментом чаше хамаданского типа. На ней также имеются любопытные орнаменты, заканчивающиеся типично урартскими львиными головами.

Рис. 40. Золотая рукоятка кинжала. Курган Чертомлык. VI в. до н. э. Высота – 6 дюймов.

Из клада кургана Литой наиболее важны меч и ножны, почти идентичные таким же предметам из Келермеса, безусловно принадлежащие той же мастерской. Головки рукояток обоих мечей, как и форма меча замечательной модели из Шумейко в районе Полтавы, украшены золотыми гранулами в технике, редкой в Скифии, но уже известной в Урарту и Мидии. В могильнике Литой вождь лежал на ложе, от которого сохранились серебряные ножки (ассирийского типа). Раскопки захоронения в Калитве на Дону принесли урожай в виде бронзовой головы быка того типа, который можно видеть на рельефных представлениях ассирийских и урартских тронов.

Курган Чертомлык был комплексом захоронений, сделанных в разное время. В одном из этих отсеков сохранилась золотая рукоятка кинжала, увенчанная соединенными затылками головами телят в ахеменидском стиле. Остальную часть рукоятки занимает сцена охоты, изображающая одетых в штаны всадников с луками и стрелами, преследующих диких козлов, сильно напоминающая сцену на ножнах из клада на реке Оксу.

Этот клад содержит самый разнообразный и крупный набор ахеменидских реликвий. На самом деле он находился не в самой Скифии, а в Бактрии, но главным образом содержит изображения носивших штаны скифов. Обнаруженные в 1877 г. на песчаном берегу Оксу недалеко от Кундуза предметы оказались сначала в Кабуле, затем в Пешаваре и наконец попали в Британский музей.

Ювелирные изделия с Оксу демонстрируют несколько наследственных черт. Пластины и орнаменты на концах имеют скифский тип, на некоторых пластинах изображены скифы, одетые в их обычные костюмы, как на рельефах Персеполя и греко-скифских металлических вазах из Южной России (рис. 41, 42).

Рис. 41. Золотая фигурка перса из клада с реки Оксу. Британский музей. Высота – 2¹/₂ дюйма.

Рис. 42. Один из нары инкрустированных золотых широких браслетов из клада с Оке у. V в. до и. э. Музей Виктории и Альберта. Диаметр – 4³/₄ дюйма.

Несколько статуэток представляют мидян в куполообразных головных уборах, тяжелой одежде на шерстяной подкладке с рукавами и вязаных шлемах. Две такие статуэтки помещены на золотую повозку персидского крытого типа с огромными обитыми колесами – одно из самых замечательных сокровищ Британского музея. Другие предметы принадлежат к различным эпохам и обнаруживают разные влияния, но особенно интересно, что египетские мотивы представлены медальонами богов Беса и Гора в образе сокола. Из всего этого материала, принадлежащего преимущественно к V в., выделяются золотые ножны, имеющие форму ножен из курганов Келермес и Литой. По всей их длине чеканкой изображена сцена царской охоты на льва в стиле, напоминающем рельефы дворца Ашшурбанипала, только фигуры одеты в скифские штаны и то ли скифские головные уборы, то ли в какое-то подобие ассирийской царской короны. Похожую на эту сцену охоты, правда, не на львов, а на козлов, можно видеть на рукоятке кинжала из Чертомлыка, и, следовательно, можно предположить, что в начале VI в., когда были произведены эти изделия, мидяне продолжали использовать мотив, скопированный ими с ассирийских дворцов.

Рис. 43. Серебряные патеры с чеканными узорами, обнаруженные в Ахал гори, Грузия. Диаметры – 6¹/₄ и 1¹/₂ дюйма.

После клада с реки Оксу следующим по великолепию идет менее известный клад из Ахалгори в Грузии. Как и сокровища Оксу, его нашли на берегу реки, но есть основания считать, что он происходит из могильного кургана, находящегося на реке Ксаник у селения Садсегури. Крестьяне, нашедшие клад, подумали, что это тайник с посудой, принадлежащей местной церкви, но постепенно изделия собрали и продали музею Тбилиси, в окрестностях которого находится Ахалгори. По-видимому, это было пышное скифское захоронение, куда за вождем после его смерти следовали кони, как в Костромском и других крупных могильниках. Многочисленные удила и другие мелкие части сбруи выполнены в стиле, родственном скифскому, но в великолепных работах по золоту немногое напоминает о скифском искусстве, как мы его себе обычно представляем. Четыре плоских, украшенных орнаментом блюда изготовлены в ахеменидском стиле (рис. 43), как и несколько серег и других драгоценных украшений (рис. 44). Вероятно, группа медальонов принадлежит ко второму, и более позднему штамму мидийско-скифского искусства, к которому мы должны отнести треугольные золотые оправы ритонов из Ахалгори и гробницы «Семь братьев» в Кобане (рис. 45). Крылья и хвосты птиц на оправах из «Семи братьев» имеют что-то общее с крыльями и хвостами птиц на диадемах из Ахалгори и с Оксу.

Рис. 44. Золотые ушные подвески из клада Ахалгори, Грузия.

Рис. 45. Золотые оправы краев рогов для питья: а – из клада Ахалгори, высота – 4 дюйма, б – из кургана «Семь братьев», Кобан, высота – З¹/₂ дюйма.

Оправа ритона из Ахалгори покрыта теми же самыми миниатюрными пальмами, которые обнаружены на медальонах. Это не обычные ахеменидские пальмы, как и битвы зверей на оправах из «Семи братьев», так часто описываемые как ассиро-персидские, будь они ахеменидские или ассирийские. Мы можем лишь предположить, что в начале V в. до н. э. существовал мидийско-скифский стиль, к граничным проявлениям которого принадлежат эти объекты.

Ахеменидские изделия достигли еще более далеких от своей родины мест. Скифские захоронения в Прохорово в Оренбургской области (Урал) содержали изящно сделанные коврики, ахеменидские серебряные чаши для питья (две из них с арамейскими надписями) и ахеменидскую печать. Один из самых прекрасных экземпляров кубков с головой барана – серебряный сосуд, обнаруженный в 1734 г. под Усть-Каменогорском в Сибири, – теперь хранится в Эрмитаже. Другое замечательное серебряное изделие, найденное в Узбекистане, – пиала с чеканными пальметтами между изогнутыми лебедиными шеями идентична чаше из греческой гробницы на Родосе. Перечисленные предметы представляют собой лишь подборку; даже без них существует достаточно важных фактов, позволяющих установить, что подобный импорт оказал сильное влияние на скифские искусства и ремесла обработки многих материалов. Выпиливание по дереву, обработка кожи и вышивка из огромных замороженных скифских захоронений на Алтае (битвы зверей, головы лебедей с пальметтами, голова Беса и другие мотивы могли быть переняты в этих отдаленных районах только из ахеменидских источников) и сохранение персидских ковриков в могильнике Пазырыка ясно демонстрируют непосредственную связь. Небольшой, но очень существенной деталью является трактовка мускулатуры на крестцах в виде «круга и капли», господствующих в ахеменидском рисунке V в. и возникающих на животных в алтайско-скифском искусстве (рис. 46).

Рис. 46. Фрагменты многоцветной тканой тесьмы из скифских захоронений. Алтай.

Рис. 47. Серебряная амфора с поильником, Дувалиж, Болгария. V в. до н. э. Высота – 10 ⁵/₈ дюйма.

Среди фракийцев Персии ахеменидский вкус успел оказать влияние только на европейскую сатрапию Скудру (часть Фракии, вытянувшуюся на территорию Северной Болгарии). Эта область дала две ахеменидские находки, принадлежащие, вероятно, к Vb. Первая, возможно, относится ко временам Ксеркса: изящная серебряная амфора с носиком в ручке из кургана Кукова в Дувалиже под Пловдивом (рис. 47). Ее корпус с искусно нанесенными желобками под носиком украшен цепочкой цветков и бутонов. По греческой керамике этот курган датируется серединой V в., но амфора, вероятно, была изготовлена на полвека раньше; ее ручки, сделанные в форме крылатых львов с рогами горного козла, имеют много устаревших черт, очень похожих, особенно гривами, на ритон из Метрополитен-музея, хотя в очертаниях задних частей использован мотив «круг и капля», характерный для V в., и корпус вазы по стилю близок амфоре с носиками в основании из Синопа (см. главу 6, рис. 33). Кроме того, по греческому содержимому могильника, в котором они были найдены, два серебряных кубка и чашу из могилы вождя в Долбоках, у Стары Загоры, в центре Восточной Болгарии, следует отнести ко второй половине V в. Чаша эта не украшена, но конические кубки имеют у края простой и приятный узор из цепочки цветов лотоса и пальм. Интересно заметить, что узор вокруг нижних частей этих кубков происходит от грубых, чешуевидных перьев, обнаруженных на ассирийских и урартских зверях и использованных Ахеменидами в таких изделиях, как ритон Бейелера. Этот перьевой узор бесцельно воспроизводился скифами: мы находим его на одном роге для питья из кургана «Семь братьев», на скифском оружии и более поздних псалиях удил; он долго сохраняется в скифских землях и возникает на знаменитой амфоре Концести византийской работы V в. н. э.

Рассматривая ахеменидские предметы из Болгарии, мы должны помнить, что Фракия соприкасалась с ахеменидским миром абсолютно независимо от существовавшей в ней персидской сатрапии. Милет владел колониями на западном берегу Черного моря и, перевозя свои товары по морю вдоль берега, тесно контактировал с Синопом и другими портами. Хотя вожди фракийского племени одрисов ввозили товары из Афин, та же прибрежная торговля доставляла изделия из Пантикапея и других греческих центров Крыма, и в то же время скифы оказывали общее влияние как на крымских греков, так и на фракийцев. Воздействия всех этих источников видны в крупной, относящейся к кануну эллинистической эры золотой находке 1949 г. в Панагджуриште недалеко от Пловдива. Изготовлены эти сокровища на самом деле греческими мастерами. Риты с головами животных близки к соответствующим формам афинской керамики; они украшены чеканкой со сценами из греческой мифологии, но многие незначительные декоративные детали, например пальметты и носик в форме льва в основании одного из сосудов, а также пиала с чеканными пучками травы напоминают греко-скифскую работу. Амфору с ручками в виде сатиров по украшению можно отнести к абсолютно греческим изделиям, но она имеет хорошо знакомую ахеменидскую форму. Считается, что этот клад был закопан вождем одрисов во время одного из кельтских вторжений во Фракию во второй половине IV в. до н. э.

В левантийских провинциях никогда не находили ничего столь же ценного. Согласно Страбону, Дамаск был важнейшим городом на сирийской территории, но у нас нет никаких сведений о нем в эпоху Ахеменидов. На землях арамейцев Северной Сирии, в Нейрабе, рядом с Алеппо, и севернее, в Деве-Хюйюке, открыты значительные ахеменидские захоронения, предположительно принадлежащие гарнизонным войскам, охранявшим официальные торговые пути. Поселение Нейраб, по-видимому, было основано в нововавилонский период и продолжало существовать при Ахеменидах, поскольку клинописные деловые документы, обнаруженные при раскопках, могут датироваться самое раннее временем правления Набонида и Камбиса. Могильник Деве-Хюйюк, как можно понять по кипрской и поздней египетской керамике, был начат в конце VI в. и продолжал использоваться в V в. Число иностранных предметов, похороненных с воинами и их женами, говорит об их гарнизонной службе в Египте, на Кипре и в Финикии. Кроме оружия и конских удил ирано-скифского типа, были найдены простые зеркала, застежки и набор металлических трубок с крышками, предназначенных предположительно для хранения краски для век или какой-либо другой косметики. Поселения, к которым принадлежат эти могильники, мало исследованы. Раскопки в Нейрабе, Кадете и Тиль-Барсипе имеют особое значение из-за найденных там ахеменидских терракотовых статуэток. Фигурки женщин точно в такой же одежде, в которую одеты представители персидской знати на рельефах в Персеполе и держащие лотос у груди, являются для нас единственным указанием о воспроизведении стиля дворца за его пределами. Кроме того, в Нейрабе точно датирована группа терракотовых фигурок всадников, очень популярных в Палестине, Сирии и даже в персидском Вавилоне. Эти маленькие статуэтки персидских кавалеристов являются полезными «окаменелостями типа» «персидской эпохи» в районах, где она археологически неразличима.

Нет такого места, где различить ее было бы сложнее, чем в неясной Финикии. Мы можем быть уверены, что коммерческая деятельность в прибрежных городах при персах значительно активизировалась. Арад, Библ, Тир и Сидон были самоуправляющимися государствами, чеканившими собственные монеты: Арад по персидскому, остальные – или по греческому стандарту, или финикийский сикль. Трафареты этих монет были греко-финикийскими, как для монет персидского стандарта кипрских городов, но в Сидоне, резиденции сатрапа, производили прекрасные сикли, на которых чеканилось изображение персидского правителя на колеснице с триремой на оборотной стороне. В могущество империи Финикия вносила существенный вклад своим флотом, состоявшим из 300 трирем, адмиралом которого по должности был царь Сидона. Для ведения войны и поддержания мира флот являлся ключевым фактором. Вероятно, именно для верховного адмирала в Сидоне возвели дворец в персидском стиле. О нем известно немного, кроме находящихся теперь в Национальном музее в Бейруте капителей с быками и сферических оснований, провинциальных имитациях колонн Суз и Персеполя. Но существуют другие признаки главенствующей роли, полученной тогда Сидоном в Финикии: ее монеты и промышленно изготовленные амфоры проникли в Египет и Персию, а сидоняне заняли резиденции в Афинах и на Родосе. Местных финикийских царей, например Табнита и Эшмуназара, аккуратно хоронили в просторных египетских гробах из черного гранита, а сидонскую знать – в менее дорогих антропоидных саркофагах, значительное число которых было найдено в глубоких катакомбах вокруг города. При персах за пределами Сидона был реконструирован величественный храм Эшмуна; знаки строительства обнаруживаются в Араде, Библе и Тире. Но что касается ахеменидского искусства, мы должны помнить: среди населения финикийских городов преобладали греки, и их природный вкус был скорее ориентирован в сторону Средиземного моря, а не на территории в глубь Азиатского материка, в отношении которых у них сохранились грустные исторические ассоциации. Немногочисленные предметы скульптуры – пара львов из храма Баалат-Гебель в Библе и несколько могильных стел из окрестностей Тира – показывают уровень влияния Ахеменидов, но в остальном пределы финикийских устремлений представлены избитыми египетскими мотивами с некоторыми незначительными модификациями в греческом стиле. Расположенная дальше от моря персидская провинция Иудея пользовалась некоторой административной и финансовой независимостью от сиро-вавилонской сатрапии. При персидском режиме в Иудее впервые по греческим образцам отчеканили монеты, и, возможно, еще лучше «персидская эпоха» разграничивается археологически по керамике, ввезенной из Аттики. Однако она становится все более известной благодаря многочисленным ручкам тарных кувшинов с отчеканенными довольно нейтральными узорами и тремя древнееврейскими буквами, обозначающими Иудею. Из Книги Неемии явствует, что расходы персидской администрации оплачивались за счет налогов наличными и натурой. Вероятно, правительство производило клейменые кувшины, чтобы доставлять натуральный налог в некоторые провинциальные пункты. Распространение этих кувшинов четко определяет состав персо-иудейской провинции, известный нам из библейских источников, – Телль-ен-Насбех (Миспах, согласно Неемии, административный центр персов), Рамат-Рахель, Иерусалим, Иерихон, Гибеон, Лахиш, Гезер. Большинство из этих городов Неемия перечисляет среди внесших вклад в восстановление стен Иерусалима. Кроме резиденции в Лахише, ни в одном из этих мест не найдено персидского слоя с какими-либо ценностями; после «исхода» страна обеднела и население ее сократилось. Оттиск печати из Гибеона, сохранившийся на холстяном конверте из-под документа, – вот один из немногих ахеменидских предметов, найденных в Палестине.

К югу от Иудеи расположен жизненно важный путь Аравия – Газа, важный не только потому, что через него открывался доступ к Египту, но также из-за выхода в этом месте к морю могущественных идумейских, набатейских и кедаритских арабских государств, игравших со времен Набонида важную роль в месопотамских и египетских связях. Чтобы поддерживать баланс интересов, персы разместили на этой территории войска и расположились в Акабе. Персидская резиденция в Лахише была на краю идумейской территории, и присутствие здесь чиновников подтверждается богатыми захоронениями в Беф-Палете и Гезере. Однако существование «персидской крепости», обнаруженной Флиндерсом Петри в Телль-Джеммехе (Гераре), не подтверждено достаточно хорошо. Захоронение правителя или командира гарнизона в «гробнице 650» Петри в Беф-Палете предоставляет впечатляющее свидетельство персидской роскоши. Она содержала целиком серебряное ложе с шестью ножками и поперечинами, серебряную рифленую пиалу и восхитительный ковш с ручкой, выполненной по египетскому образцу в форме обнаженной купальщицы, держащей в вытянутых руках чашу ковша (рис. 48). Предметы из Беф-Пале-та демонстрируют моменты, представляющие особый интерес: литеры еврейско-арамейского шрифта, нанесенные на ножках ложа, указывают, как соединять в одно целое их составные части, а головка купальщицы в ковше носит явно семитские черты. Поэтому эти изделия должны были появиться из сиро-палестинских мастерских.

Рис. 48. Бронзовые ножки ложа и часть серебряного сервиза (пиала и ковш) из захоронений Ахеменидов в Беф-Падете, Палестина. Из коллекции музея Палестины.

Группа надписей из Телль-эль-Масхуты, в 12 милях западнее Исмаилии в Нижнем Египте, также должна принадлежать гарнизонным военачальникам. Эти надписи посвящают местному святилищу в пустыне несколько серебряных чаш обычного ахеменидского типа, но с египетскими интонациями, превращающими их в местные изделия. Это была случайная находка, но в том же месте было обнаружено несколько аттических монет, бусы из кошачьего глаза и куски агата в форме бумеранга, окантованные золотом в стиле, обнаруженном в других ахеменидских раскопках. Несколько чаш несут на себе арамейские надписи с посвящениями Хан Илат, доисламской богине северных аравийцев, а одна посвящена «Каину, сыну Гешема, царя Кедара». Вероятно, она относится к «Гешему Аравитянину» из Книги Неемии, который должен был править племенами кедаритов в Северной Аравии приблизительно в 400 г. до н. э. Из ассирийских анналов известно, что с начала VII в. кедариты имели превосходство над другими аравийцами. Кроме того, Геродот нам рассказал, что Камбис, покоряя в 535 г. до н. э. Египет, получил поддержку арабов. Вероятно, почти в то же время племенам кедаритов дозволили поселиться в Северо-Восточном Египте, чтобы охранять границу с Палестиной и образовать проперсидский буфер между двумя странами. Разумеется, именно этот район Исмаилии и Порт-Саида был известен авторам «Исхода» как «Земля Гошена» (или Гешема). Имена лиц, посвятивших эти чаши, показывают определенную ассимиляцию культур, поскольку на одной указано наполовину египетское, а на другой – полностью египетское имя. Но, кроме того, находка аттических монет с головой Афины подкрепляет выдвинутое Геродотом предположение, что аравийцы отождествляли ее со своей исконной богиней Али-лат. Вероятно, поселенцы из Телль-эль-Масхуты познакомились с Афиной в Дафнах или Навкратисе, расположенных рядом греческих колониях.

Более всех других народов египтяне постоянно боролись за свое освобождение от персидского владычества. Египет мог немногому научиться у Персии, и, хотя многие идеи египтян (например, карнизы и производство изразцов) персы переняли и использовали в своих дворцах, персидское влияние на искусство XXVII династии невелико и ограничено скульптурой. Ахеменидские очертания видны в ряде небольших резных, стоящих на задних лапах львов (до той поры неизвестный в Египте мотив) из Телль-эль-Мукдама, обнаруженных на раскопках храмов бога-льва Маша в Леонтополе. Для инкрустации мускулы крестца вырезаны в форме «круга и капли». Изразцы из Копта и Кантира по технике и глазури очень похожи на изразцы с соколами Гора из Персеполя. Несколько предметов кажутся вывезенными с родины персов: каменный амулет, хранящийся в Музее Бруклина с соединенными затылками головами барана и льва, деревянные ножны акинака из Британского музея и интересная известняковая пластина, с вырезанными тремя рядами ахеменидских животных, возможно, пробное изделие или клише золотых дел мастера.

Если происхождение этого последнего изделия надежно, то оно предоставляет дополнительное свидетельство о взаимном обмене между золотых дел мастерами Египта и Персии. Мы уже упоминали собрание рифленых металлических чаш с чеканкой в виде цветков лотоса из Тмуиса (Тель-Тмая в Дельте) и их взаимосвязь с ахеменидскими серебряными изделиями. Судя по их глубоким формам, можно предположить, что они должны были появиться до правления Ксеркса. Важное свидетельство производства ахеменидских предметов в Египте дают стенные росписи в гробнице Петосириса (чиновника в правление Артаксеркса III) в Тунах-эль-Гебеле, которые показывают кузницу изнутри. Надзиратели, одетые в куртки с длинными рукавами и длинные юбки, типичные для XXVII династии, внимательно наблюдают за работой ремесленников, производящих риты, ковши, патеры с плоскими ободками и амфоры с ручками в форме животных в чисто ахеменидском стиле. У нас нет информации об обстановке в данной мастерской, мы не знаем, точно ли она принадлежит тому же времени, что и Петосирис, умерший незадолго до 300 г. до н. э. Вероятно, этот рисунок происходит из более раннего альбома образцов художника, но, по крайней мере, он предоставляет замечательное свидетельство существования довольно крупных фабрик серебряных изделий. По отношению к работе с алебастром мы даже можем говорить о «массовом производстве», поскольку известно более 30 бутылей, несущих на себе имена Ксеркса и Артаксеркса, записанные иероглифами и клинописью. Возможно, это древние эквиваленты наших коронационных кружек.

Уже была описана роль, сыгранная египетским чиновником Уджагорресентом в завоевании Камбиса и в ходе последовавшего правления Дария. Хотя он энергично поддерживал персов, ничто в его статуе, кроме разве что браслетов с головами львов, не говорит о восхищении ахеменидским искусством. Ситуация меняется на прямо противоположную на важной, покрытой письменами статуе Птах-хотепа, одной из очень редких статуй XXVII династии, хранящейся теперь в Музее Бруклина.

Хотя длинная надпись на спине этой статуи никак не определяет роль, которую он играл в политике того времени, и в ней просто перечисляются его должности и достижения, но костюм и орнаменты разоблачают его симпатии. Птах-хотеп одет в два простых одеяния: длинную запахивающуюся юбку, закрывающую его тело от груди до лодыжек, застегивающуюся с одной стороны, и поверх нее в тесно облегающую куртку с длинными, расширяющимися книзу рукавами (такие куртки носят персы с рельефов Персеполя). Никогда раньше в Египте не носили шитую одежду, и изображения этой куртки, по-видимому, ограничились скульптурой XXVII династии; мы уже это заметили по гробнице Петосириса. Имеются, таким образом, достаточные основания, чтобы рассматривать это как персидское нововведение. Вокруг шеи Птах-хотеп носит, кроме обычного египетского нагрудника, прекрасный ахеменидский металлический воротник, заканчивающийся козлами с поджатыми передними ногами.

Надпись Птах-хотепа указывает на его влиятельность: «Князь и граф, царский казначей и единственный друг, он велик должностью и велик заслугами, руководитель всех царских работ и министр финансов». Несмотря на его значительность, он известен лишь по еще одному памятнику – стеле, находящейся в Лувре, датированной тридцать четвертым годом правления Дария I и найденной в Мемфисе, где, согласно надписи, Птах-хотеп воздвиг памятник.

Мемфис в Нижнем Египте, знакомый грекам как «Белая крепость», был сделан административной столицей при Камбисе, и о присутствии там во время персидского господства лагерей наемных солдат и иностранных работников, в том числе корабельных плотников (поскольку Мемфис всегда был верфью), известно не только из отчета Геродота, но также из обнаруженных там настенных надписей и могильных камней. Согласно Геродоту, там основали лагеря для иудеев и тирян, а также для персов. На разоренных памятниках ранних династий обнаружены нацарапанные надписи по-арамейски и по-финикийски, а Петри нашел многочисленные оттиски ахеменидских печатей и терракотовые фигурки иноземцев, семитов и эгейцев.

Один из самых любопытных памятников Мемфиса – резное, некогда хранившееся в Берлине изображение церемонии похорон знатного мидянина или перса. Тело подготовлено к погребению на ложе с высокой подушкой. Ложе, как и столик напротив него, принадлежит к ассирийскому или ахеменидскому стилю мебели. У покойника кудрявая борода и прическа ассирийца или перса, но одежда с рукавами и высокий головной убор с круглым верхом наводит на мысль о мидийском наряде, представленном на рельефах Персеполя. Не менее интересны фигуры, окружающие торжественно возлежащего умершего. Две женщины, стоящие в голове ложа, разорвали одежду у себя на груди и рвут на себе волосы. Вероятно, это нанятые профессиональные египетские плакальщицы. Но две мужские фигуры в ногах ложа одеты в штаны, верхнюю одежду до колен и головные уборы той же формы, что и покойник. Это безусловно должны быть мидяне или скифы. Кроме того, на заднем плане стоит конюх с конем, вероятно принадлежавшим покойному, которого или по скифскому обычаю намереваются поместить в могилу, или в знак траура остричь ему гриву.

В этот краткий обзор не включены единичные находки ахеменидских предметов, например чаши из Афин, браслета из Коринфа и маленькой серебряной статуэтки горного барана из Индии, но нужно принять во внимание, что такой материал распространен очень широко и случайно. Этот факт, насколько бы он ни разочаровывал, имеет некоторое значение. В отличие от Микен бронзового века, в отличие от страны Ашшура в Ассирийской империи и Афин в Делосском союзе, родина персов в Фарсе, хотя и была локальным центром ахеменидского искусства, не стала экономическим и торговым центром для покоренных стран. Это было относительно незаселенное, неразвитое место, лежавшее в стороне от проторенных троп месопотамо-сирийских торговых путей. Собственно Персия была грекам едва знакома.