Пролог

Вина Бордо: немного истории

Как они возникли — Шато О-Брион, Лафит, Латур, Марго, Мутон, д’Икем, Озон, Шваль Блан, Петрюс и другие прославленные вина Бордо, и почему цены на них исчисляются сотнями евро? Почему от одних вин Бордо возникают райские ощущения неописуемой сложности, а от других сводит челюсти? Что представляет собой этот крупнейший в мире регион-производитель элитного вина, департамент Жиронда, виноградники которого, общей площадью более 120 тысяч гектаров, дают от 300 до 600 миллионов литров вина в год в зависимости от урожая?

На эти и многие другие вопросы и призвана ответить данная книга. Но начнем по порядку — с истории возникновения и развития этого знаменитого виноградника, расположенного на юго-западе Франции, по берегам рек Гаронна и Дордонь и их продолжения — Жиронды (длиной 75 и шириной до 10 километров), впадающей в Атлантический океан. Город Бордо, давший название местным винам, стоит на Гаронне невдалеке от ее слияния с Дордонью, примерно там, где некогда существовало небольшое кельтское поселение битуригов-вибисков Burdigala (Бурдигала). В 56 году до н. э. это поселение было подчинено Риму легатом Цезаря Публием Крассом и стало позднее, во II веке н. э., столицей римской провинции Аквитания.

Греческий географ и историк Страбон, рассказывая о городе, каким он был при императоре Августе, не счел достойными упоминания виноградники, если они там и существовали в его время. Но не прошло и 100 лет, как римлянин Плиний в своей «Естественной истории» уделил серьезное внимание достоинствам местной лозы Vitis biturica. Считается, что именно от нее в результате различных мутаций произошло прославившееся в наше время сортовое семейство: Каберне Совиньон, Мерло, Пти Вердо, Совиньон Блан и др.

Культуру виноделия вместе с подходящими для местного климата сортами виноградных лоз[3] принесли на своих мечах римляне, и местные жители, за несколько веков до этого приобщенные к культуре «винопития»[4], достаточно быстро освоили все необходимые технологии для производства излюбленного напитка.

Виноделие в этих новых для него местах Галлии, в которых кельты раньше умели только варить пиво и сбраживать медовуху, прижилось так хорошо, что в конце I века н. э. император Домициан издал указ о сокращении в провинциях площадей под виноградники вдвое (а в Италии запретил посадки новых виноградников).

Великие французские умы, такие как знаменитый бордоский философ Монтескье или ученый Шапталь — изобретатель шаптализации (добавления в сусло сахара для улучшения ферментации и повышения крепости будущего вина), склонны были толковать этот указ как проявление черной зависти старого Рима к восходящей винодельческой звезде будущей Франции и ее новому для античного вкуса бочковому вину. Однако, по свидетельству Светония, этот указ был направлен против виноградников, занимавших пахотные земли и, таким образом, вместо хорошего зерна в изобилии производящих дрянной виноград.

На протяжении всей истории Франции подобные указы издавали и бургундские герцоги, и французские короли в стремлении предохранить страну от голода, вызванного недостаточным производством зерновых культур. Этим они также препятствовали снижению качества вина, уменьшая урожаи безвкусного винограда на неподходящих почвах. Кстати, один из последних указов, направленных против засилья виноградников, был издан в 1725 году Государственным советом Франции именно в отношении Бордо по настоятельной просьбе интенданта финансового округа Аквитания (Гиень) господина Буше. Он пребывал в полной растерянности от происходящего с чудовищной скоростью превращения региона в гигантский виноградник и рекомендовал выкорчевать все лозы, посаженные после 1709 года, за исключением тех, что росли на почвах с существенными включениями гравия — в Медоке, Граве и на холмах по берегам Гаронны. Эту политику затем поддержал его знаменитый преемник, господин Турни, которому город Бордо обязан строгой гармонией своего нынешнего архитектурного ансамбля и благоустройством.

Но мы забегаем вперед. Достаточно сказать, что, даже если Домициан и вынашивал коварные планы лишить Галлию ее лучших виноградников, ему все равно не удалось это осуществить, о чем сообщает тот же Светоний, так что драматическая картина выкорчевывания великолепных лоз по всей Галлии на рубеже I и II веков н. э. не слишком соответствует исторической действительности. Во всяком случае, уроженец Бурдигалы римский поэт Авсоний в IV веке н. э. писал, что отражающиеся в прозрачных водах увитые виноградом крутые берега-террасы реки Мозель в Германии напоминают ему своим прелестным видом родину (за одним исключением — воды Гаронны никогда не бывают прозрачными, они всегда мутного желто-бурого цвета из-за изобилия песка и грязи). Значит, какие-то виноградники в районе будущего Бордо продолжали процветать.

Как бы то ни было, к началу Средних веков виноградники во Франции были почти везде (одними из самых изысканных, например, считались вина парижских виноградников), и у вин Бордо появился сильный конкурент, более выгодно расположенный (прямо на атлантическом побережье) северный сосед — Ля-Рошель, которая практически монополизировала винный рынок северных стран. Так, в фаблио (короткой комической повести в стихах) «Битва вин», написанном Анри д’Андели в XIII веке, вино Ля-Рошели хвастливо рассказывает о себе: «А я пою Англию, жителей Бретани и Нормандии, фламандцев, валлийцев, шотландцев, ирландцев, норвежцев и датчан», а вина Бордо удостаиваются лишь упоминания через запятую с ничем не знаменитыми винами Ангулема. Но вскоре ситуации суждено было измениться.

В 1137 году Элеонора Аквитанская выходит замуж за короля Франции Людовика VII и приносит ему в приданое графство Пуатье и герцогство Аквитанское, в том числе Бордо, где и состоялась их свадьба. В 1152 году Людовик ее отвергает, и спустя несколько недель она выходит замуж за Генриха II Плантагенета, короля Англии, и ее драгоценное приданое (существенно превышающее по площади французское королевство той поры) переходит во владение английской короны — так был заложен один из краеугольных камней будущей Столетней войны между Францией и Англией. Теперь представители английской королевской семьи, сыновья Элеоноры Ричард Львиное Сердце и Иоанн Безземельный, нередко навещают Бордо, в особенности после того, как их мать основала в Пуатье собственный двор, где собирались самые знаменитые трубадуры Европы тех времен и где царили поэзия и куртуазная любовь.

И если поначалу вина Бордо вызывали у англичан только легкий интерес, то после сдачи Ля-Рошели в 1224 году королю Франции именно Бордо становится главным поставщиком вин английского королевского двора и Англии в целом. Так, только на коронацию Эдуарда II в Лондон в 1307 году была отправлена тысяча бочек с бордоским вином. Несколько лет спустя тот же король возвращает Сент-Эмильону, городу на правом берегу Дордони, центру важной винодельческой области, право избирать собственного мэра (отобранное за непослушание предыдущим королем) в обмен на обещание ежегодно поставлять к королевскому двору 50 бочек сент-эмильонского вина.

Самыми знаменитыми были вина, которые делали во владениях архиепископа Бордо в Пессаке (в области Грав, прямо под Бордо) и по крутым правым берегам Гаронны, но активно закупались также вина из Сент-Фуа, Либурна, Фронсака, Бура (побережье Дордони и правый берег Жиронды), а также Сен-Макера и Лангона (по берегам Гаронны): все это — районы современного производства вин различных, по большей части одноименных, бордоских AOC (Appellation d’Origine Controlee — наименование, контролируемое по происхождению). К началу XIV века вина Бордо составляли 9/10 английского винного импорта, а в 1368 году сумма, которую требовалось выплатить за сезонную партию вин, была названа английским парламентом гибельной для королевства.

Еще в 1212 году Бордо получил королевский патент на проведение винной ярмарки, к концу столетия эта ярмарка уже включает все продукты, производимые в регионе. Кроме того, в Бордо учреждаются специализированные портовые винные ярмарки. Каждый год осенью сюда прибывает английский флот, в ноябре происходит оживленная закупка вин нового урожая, и под Рождество флот возвращается в Англию с грузом нового вина.

Бордо процветает, устанавливая свои цены на вино и одновременно, с помощью полученных от английских королей привилегий, не пуская на рынок вина из других областей Гаскони в самый важный торговый период — до декабрьского отбытия английскою флота. Виноторговцам Бордо удается даже выпросить у Генриха IV в 1401 году запрет на продажу вин иностранным торговцам по всему левому побережью Жиронды в Медоке, чтобы прикрыть возможную лазейку для конкурентов. Это одна из основных причин, по которой в Медоке, несмотря на наличие крупных церковных владений и большее, чем в остальных районах Бордо, удобство работы на виноградниках (в связи с особенностями почвы), вплоть до XVII века практически не производили конкурентоспособных вин.

В октябре 1453 года, после битвы при Кастийоне (тоже одна из современных областей вин AOC Бордо) и капитуляции Бордо, Столетняя война закончилась победой французской армии, а Бордо и Аквитания окончательно вошли в состав Франции после 300-летнего английского господства. Междуречье Дордони и Гаронны (область Антр-Де-Мер) было полностью опустошено, виноградники разорены, аббатства и деревни лежали в руинах, а многие из тех их обитателей, кому удалось выжить, покинули эти места. К тому же Карл VII лишил население всех привилегий, которыми оно пользовалось при англичанах (правда, в следующем же году, в связи с плачевным состоянием, в которое пришла экономика региона, эти привилегии были восстановлены).

Вина других областей Гаскони опять лишились выхода к покупателю до начала зимы, к тому же виноделам было запрещено пользоваться бочками, похожими на бочки для вин Бордо (особенно прочными и идеально пригодными для морских перевозок), а продавать свой товар они могли только в одном месте, на пустыре у Шато Тромпетт[5], воздвигнутого королем Франции в знак победы над Бордо. За выполнением всех этих требований пристально следила специально созданная корпорацией виноторговцев Бордо винная полиция!

Несмотря на все меры по восстановлению благосостояния, винная торговля с англичанами наладилась только к концу XV века, причем ее объем составлял всего лишь 10 тысяч бочек[6] вина Бордо в год (в предыдущем веке средний объем ежегодного экспорта достигал 80 тысяч бочек). За время послевоенной разрухи англичане успели выйти на новые рынки и открыть для себя вина Испании и Португалии.

В XVI веке продажа легких белых вин и свежего светло-красного кларета (clairet) Бордо, которые англичане с таким удовольствием пили в Средние века, возросла до 20–30 тысяч бочек в год (а в урожайные годы объемы продаж подчас приближались к среднему для предыдущего века уровню). Помимо верной своим вкусам Англии винам Бордо удалось закрепиться на рынках Фландрии и северной Франции. Но, несмотря на эти достижения, легкие освежающие вина Бордо, которые пьют молодыми (с прибытием вин нового урожая те, что оставались с прошлого года, раздавали бедным или перерабатывали в уксус), начали постепенно выходить из моды. Вкус и требования людей изменились с наступлением новой эпохи.

С началом эры великих географических открытий винный рынок расширился далеко за пределы Европы, чему в немалой степени способствовала постоянная борьба за господство над морями, неотъемлемой частью которой традиционно были обильные возлияния. Все больше вина требовалось не только для Старого, но и для Нового Света, и во втором случае вино должно было хорошо переносить многомесячные морские путешествия, а значит быть более крепким и массивным.

Одним из способов добиться этого стало производство крепленых вин, то есть добавление в виноградные вина винного спирта, перегнанного из тех же вин. Винный рынок Франции XVII века был почти полностью ориентирован на голландцев, которые, владея множеством колоний, торговали по всему миру. Им требовалось гигантское количество перегнанного вина, так как в моду начинали входить крепкие напитки. Производились также белые сладкие вина для стран северной Европы (преимущественно расположенных по берегам Балтийского моря — у них именно такое вино пользовалось наибольшей популярностью).

К середине XVII столетия голландцы закрепились на левом берегу Гаронны между Барсаком и Ланюном. Они пристально следили за будущим товаром. Так, в октябре 1647 года именно голландцы вместе с корпорацией бордоских виноторговцев зафиксировали вилку цен на вино этого урожая. Дороже других было оценено красное вино с самого узкого участка перед слиянием Дордони и Гаронны, затем сотерны, чуть дешевле барсаки, примерно во столько же — вина Грава и начавшие постепенно появляться у виноторговцев вина Медока.

В то же время вина с виноградников, расположенных к северу (Коньяк, Ангулем, Ля-Рошель) и югу от Бордо (Монтобан, города региона Арманьяк, Каркассон), все больше шли на перегонку, ими голландцы также крепили сладкие белые вина Бордо, чтобы они не портились при перевозке. Последние, как правило, производили, останавливая процесс брожения на середине небольшой добавкой серы, в результате чего вина получались менее крепкими (потому они и нуждались в стабилизирующих алкогольных добавках) и существенно более сладкими, так как не весь виноградный сахар успевал переработаться в алкоголь.

Для получения таких вин требуется виноград, достигший максимальной сахаристости, поэтому сбор урожая сдвигается на как можно более поздний срок. В случае жаркой осени происходит некоторое заизюмливание винограда, сок ягод теряет большую часть воды и концентрируется, став еще более приторным. Но поскольку по берегам Гаронны осенью часто бывают туманы, поздний урожай иногда неожиданно приобретает необычный вид: ягоды винограда покрываются благородной плесенью Botrytis cinerea, прославившейся на весь мир. Это явление, обычное в Сотерне, как выяснилось уже в XVIII веке, не только не вредно, но и придает вину из подобного винограда естественную, как правило не нуждающуюся в искусственной остановке брожения, сладость и неповторимую вкусовую и ароматическую гамму. Так на свет появилась технология создания великих сотернов и барсаков…

Между тем, несмотря на ориентацию виноделов Бордо на заинтересованных прежде всего в белых винах голландских торговцев, в области производства традиционных красных вин тоже наметились серьезные изменения. И хотя в 1738–1740 годах из Бордо на экспорт отправлялись 26 800 бочек белого вина, а красного только 2700 бочек, последнее относилось к категории the new french clarets — новых французских красных вин — необыкновенно изысканных и глубоких, которые разбудили в англичанах задремавший было интерес к винам Бордо.

Именно об этих винах в парламенте Бордо в 1725 году было сказано: «…[красное], которое англичане называют великим вином и закупают под этим названием по немыслимым ценам, производится 15–20 частными лицами и составляет всего 1/200 нашей винной продукции, которая отгружается торговцам или перегоняется». Но чтобы узнать, как в Бордо появились необычные красные вина, надо вернуться на век назад и ознакомиться с биографией первого главы бордоского парламента Арно де Понтака, владельца замка О-Брион в Пессаке, под Бордо.

Заметив страсть англичан к своему красному вину с мощным бархатистые вкусом, совершенно не похожим на вкус традиционных бордоских красных вин, этот винодел послал своего сына в Лондон, где в 1666 году тот открыл ресторан изысканной французской кухни Chez Pontac (просуществовавший до 1780 года), в котором бывали такие знаменитости, как писатели Даниэль Дефо и Джонатан Свифт, философ Локк, а также сливки высшего английского общества, которые могли наслаждаться вином О-Брион, стоившим примерно в три раза дороже модных испанских и португальских вин. Успех пришел мгновенно.

В то же время современники и знакомые де Понтака, как представители аристократических фамилий, так и выходцы из богатых буржуазных семей, начали постепенно покупать поместья «на выселках» — в Медоке, вдоль левого берега Жиронды, где до этого в основном выращивали рожь, и экспериментировать там с виноградниками. Так, поместья Шато Латур и Шато Лафит были созданы Сегюрами, Шато Марго основал Дени д’Олед.

Уже в начале XVIII века вина этих замков (несмотря на очередной разрыв торговых отношений между Францией и Англией из-за военных действий) появляются на английских аукционах, отвлекая англичан от новых модных напитков — кофе, шоколада, а также весьма популярных хереса, малаги и портвейна. Так, в винный погреб графа Бристольского Шато О-Брион попало в 1702 году, Шато Марго — в 1703-м, Шато Латур — в 1720-м, а Шато Лафит — в 1721-м.

В самом Медоке потрясение от качества новых вин было настолько велико, что все буквально заболели «винной лихорадкой» и, невзирая на протесты, угрозы и упомянутые выше указы властей, засаживали все возможные и невозможные территории по левому берегу Жиронды виноградниками. Энтузиазм оказался настолько заразительным, что «эпидемия» активных посадок виноградников перекинулась на весь бордоский регион, где власти всячески пытались ее остановить. Даже Монтескье, прославленный бордоский академик и философ, живший неподалеку от Бордо, в замке Ля Бред, и купивший в 1725 году в дополнение к своим виноградникам поместье в Пессаке (не без оглядки на коммерческий успех О-Бриона), так и не смог получить разрешения на устройство там нового виноградника.

И только в 1759 году король Франции издал указ, позволяющий владельцам земли засаживать ее по своему желанию. Но к тому времени основные виноградники Медока, которые сыграли позже немаловажную роль в истории бордоских вин, уже процветали на скудных, подходящих по сути только для виноградных лоз почвах.

Интересно, что именно англичане оказались первыми ценителями новых красных вин Бордо. В Париже при королевском дворе они стали известны только с 1758 года, когда герцог де Ришелье, внучатый племянник знаменитого кардинала, стал губернатором Гиени и начал присылать лучшие вина в столицу, где они понравились, но все равно продолжали цениться ниже шампанских или бургундских вин и эрмитажей долины Роны.

А вот на друга Джорджа Вашингтона и будущего американского президента Томаса Джефферсона, посетившего в бытность свою американским послом во Франции виноградники Бордо с 24 по 28 мая 1787 года, они произвели неизгладимое впечатление, о чем он и рассказал в своем дневнике. Среди красных вин он выделил четырех «принцев»: Шато Марго, Шато Латур, Шато О-Брион и Шато Лафит, a на первое место среди сладких белых вин поставил Шато д’Икем.

Эти крю (cru), что у виноторговцев Бордо означает «участок с виноградником, отвечающий определенным условиям», и соответственно «вино, произведенное с виноградников, отвечающих определенным условиям», до сих пор продолжают лидировать во всех системах оценки вин Бордо. Стали они лидерами и первой официальной классификации вин Бордо на парижской Всемирной выставке 1855 года.

По сути, такая классификация сложилась задолго до этого на основе ежегодных заметок бордоских винных негоциантов-куртье (которые, как правило, занимались дегустацией вин в поместьях и затем служили посредниками между виноделами и виноторговцами) о качестве и цене входящих в моду вин Медока и Сотерна. Именно они, имеющие дело с лучшими винами Бордо, распределяли их по пяти категориям (от первого до пятого крю) в зависимости от рыночной стоимости бочки того или иного вина.

Несмотря на все исторические потрясения и частые торговые блокады, вызванные сначала Великой французской революцией (после которой многие знаменитые крю сменили владельцев, так как прежние были гильотинированы), а затем наполеоновскими войнами, система оценок развивалась очень стабильно и редкие крю меняли свой ранг больше, чем на ступень вверх или вниз, а многие оставались на своих позициях больше века (одна из первых сохранившихся ценовых классификаций отдельных крю относится к 1745 году).

Так обстояли дела перед парижской выставкой 1855 года, на которую в торговой палате Бордо было решено послать лучшие образцы бордоских вин. Далеко не все шато представили свою продукцию, а Шато Лафит (тогда делавшее самое востребованное и дорогостоящее вино Бордо) и Шато О-Брион вообще устроили каждое свой собственный стенд. Это вызвало возмущение торговой палаты, которая всячески пыталась добиться того, чтобы эти вина не были премированы по отдельности, а только списком, вместе с остальными лучшими винами Бордо, с первого по пятое крю.

Однако в перечень крю вошли не только те шато, которые представили свои вина. Этот список включал вина Медока (только красные), к которым в силу исключительного качества были присоединены вина одного из шато Грава — О-Бриона — и белые вина Сотерна. Он был составлен по просьбе торговой палаты (совершенно не желавшей разбираться с оскорбленными владельцами шато, которых не устраивало их место в классификации) синдикатом куртье и отражал их многолетние оценки лучших вин Бордо.

Результаты выставки вместе с сакраментальным списком крю были опубликованы в ежедневной газете «Жиронда» 13 декабря 1855 года.

Ни во время выставки, ни после нее никому не удалось ничего изменить в этом списке, ставшем официальным документом раз и навсегда, — никому, кроме владелицы Шато Кантемерль, которая, узнав, что ее замок туда не попал, срочно отправила в синдикат куртье протест и, вероятно, документы, подтверждающие многолетнюю оценку Шато Кантемерль как пятого крю. В результате в список было внесено это единственное исправление.

Все остальные письма возмущенных владельцев шато, отправленные в торговую палату (немедленно переправившую их синдикату куртье), не возымели никакого эффекта, собственно как и попытки во время выставки склонить торговую палату к тому, чтобы перевести Шато Бран-Мутон, уже несколько лет находящееся во владении Натаниэля Ротшильда, из второго крю в первое. И так уже безмерно озабоченная интригами, связанными с Лафитом и О-Брионом, торговая палата ответила решительным отказом, так что Мутону пришлось ждать 118 лет, прежде чем в 1973 году состоялся его заветный переход в ряды первых крю, первое изменение в классификации с 1855 года[7].

И хотя говорят, что это лишь первая ступень масштабной программы по пересмотру классификации, что теперь работают над переоценкой вторых крю, а затем дойдет очередь до третьих и т. д., в Бордо в это не слишком верят. Конечно, эту классификацию, предлагая свои варианты, пытались изменить многие знаменитые специалисты по винам Бордо, но ее сила — в отсутствии неизбежной субъективности. В конце концов, это плод более чем 100-летней статистики, а большая часть шато, которых не устраивает их место в ней, просто пишут на этикетке, не указывая номера крю: grand cru classe en 1855 («классифицировано как великое крю в 1855 году») — и это соответствует действительности…

В России вина Бордо стали популярны вскоре после основания Петербурга. Уже в 1740 году в Петербург было отправлено 700 бочек бордоского вина, из них 600 с белым и 100 с красным. По мере роста популярности в Европе «новых красных вин» Бордо имена знаменитых замков и областей становились известны и в России, особенно после победы нал Наполеоном. Так, первое упоминание лафита у Пушкина относится к 1815 году («Вода и вино») — поэту тогда было 16 лет! А в «Евгении Онегине» он признается в любви к винам Бордо с позиции взрослого, пресыщенного удовольствиями человека, прошедшего через юношеское увлечение шампанским Аи:

…Но изменяет пеной шумной
Оно желудку моему,
И я Бордо благоразумный
Уж нынче предпочел ему.
К Аи я больше не способен;
Аи любовнице подобен
Блестящей, ветреной, живой,
И своенравной, и пустой…
Но ты, Бордо, подобен другу,
Который, в горе и в беде,
Товарищ завсегда, везде,
Готов нам оказать услугу
Иль тихий разделить досуг.
Да здравствует Бордо, наш друг!

Впрочем, в провинциальной России с винами Бордо дело обстояло не так хорошо, как в столице или Москве. Уже тогда процветала практика подделок французских вин знаменитых марок, причем как русскими, так и иностранными торговцами. Например, у того же Пушкина читаем, как Онегин во время своего путешествия по России посещает Нижний Новгород, куда «жемчуг привез индеец, поддельны вины европеец». Из той же серии все знаменитые французские вина[8], упоминаемые бахвалящимся гоголевским Ноздревым в «Мертвых душах»: «Штаб-ротмистр Поцелуев… такой славный! Усы, братец, такие! Бордо называет просто бурдашкой. “Принеси-ка, брат, говорит, “бурдашки”!»

Так что неудивительно, что вина Бордо в России дали название не только бордовому цвету, но и во многом повлияли на возникновение и прочное укрепление в русском языке слова «бурда»… Хорошее вино считалось истинной драгоценностью во время вынужденного пребывания в провинции. Например, Пушкин в Михайловском пишет своему соседу Вульфу в 1824 году:

Лайон, мой курчавый брат…
Привезет нам, право, клад…
Что? — бутылок полный ящик…

Лайон, он же Лев Сергеевич Пушкин, судя по эпиграмме (предположительно 1837 год) их общего с братом приятеля С. А. Соболевского, как и сам поэт, скорее отдавал предпочтение изысканному красному бордо из знаменитой коммуны Медока Сен-Жюльен, чем искрометному игристому, в том числе и Сен-Пере (Saint-Peray) из долины Роны, которое в те времена весьма ценилось:

Лев Сергеич на Soiree
Был любезен как тюлень:
Выпил чарку Сен-Пере
И бутылку Сен-Жюльен.

Но уже тогда весьма ценились не только красные вина Бордо, но и белые сладкие сотерны, признак роскошной жизни. Тот же Пушкин пишет своему другу П. В. Нащокину (1 июня 1831 года): «…увез бы тебя в Петербург. То-то бы зажили! Опять бы завелись и арапы, и карлики, и сотерн». А когда он сам приезжает в Москву в гости к Нащокину, то снова среди прочих напитков пьет любимое красное бордо. «Вечер у Нащокина, да какой вечер! шампанское, лафит, зажженный пунш с ананасами — и все за твое здоровье, красота моя!» (письмо жене от 2 сентября 1833 года).

Немало упоминаний лафита и сотерна можно встретить и в поэме «Обед» (1832 год) незаслуженно забытого «русского Брийя-Саварена» (знаменитый французский гастроном, написавший в первой четверти XIX века трактат «Физиология вкуса») — философического гастронома В. С. Филимонова. Вот, например, его описание дружеского семейного обеда:

Кусок отварной осетрины
Хозяйкой соусом облит;
За нею отдых. Пьем лафит.
Вот блюдо спаржи. Вновь движенье,
Опять лафита продолженье:
Одно всем нравится вино,
Затем, что лучшее оно.

А на званом обеде высмеиваемые Филимоновым подхалимы, желая подольститься к хозяину, твердят ему «Обед, какого не бывало! // Какой лафит! Какой букет!», из чего можно сделать вывод, что на букет бордоских вин в России обращали внимание уже в первой половине XIX века. Есть в поэме и отнюдь не утратившие своей актуальности в наше время предписания о надлежащем возрасте французских вин и температуре, при которой их следует подавать:

Бургонское — середних лет,
Лафит, сотерн — не слишком молод,
Шампанскому — весенний цвет,
Тепло для красных, белым холод.

Это перекликается и с наставлениями знаменитого метрдотеля той эпохи, послужившего при нескольких королевских дворах Европы и в петербургском Дворянском собрании, И. М. Радецкого:

«Вина подает столовый дворецкий, который заблаговременно приготовляет назначенное к столу вино следующим способом:

Бургонское и лафиты разогреть до степени тепловатости.

Сотерны, рейнвейн и прочия вина белые держать следует холодными».

Рекомендации о сочетании бордоских вин с блюдами можно найти в кулинарной книге Е. Молоховец в меню обедов так называемого первого разряда (для парадных приемов). Так, к говяжьему филе, шпигованному трюфелями или анчоусами, она советует подавать из вин Бордо медок, сен-жюльен, Шато Лафит подогретое. Паштет из угря, налимов или раков либо стерлядь с картофелем сочетаются, по мнению Молоховец, с сотерном или великими сладковатыми немецкими рислингами. Зеленый горошек и цветную капусту с голландским соусом вполне можно сопроводить Шато д’Икем, а трюфели, гарнированные мозгами или котлетами из курицы, горячий винегрет из зелени и кореньев и свежие грибы в сметане помимо Шато д’Икем допускают и присутствие го-сотерна.[9]

Эти теоретические сведения находят подтверждение и в подлинных сохранившихся до наших дней дореволюционных меню. Так, в меню банкета, данного Московским биржевым обществом в честь французской делегации 9 февраля 1910 года, барсак сек сопровождает паровую стерлядь на шампанском, а Пишон-Лонгвиль (Пойяк) в графине и Шато Жискур (Марго) 1895 года подаются к седлу кавказского ягненка по-московски.

Вообще в старинных меню встречается немало упоминаний великих вин Бордо.

Вот завтрак в честь 100-летия торгового дома «Василий Перлов с сыновьями»: 1 января 1887 года из вин Бордо присутствуют Лафит 1875 года и Леовиль (Сен-Жюльен), без указания миллезима[10].

А в меню праздника в честь 25-летия московского мужского хора (1899 год) представлена целая плеяда вин Бордо, причем, что особенно интересно, с ценами: Медок Сент-Эстеф (1 р. 90 к. бутылка, 1 р. полубутылка), Лафит (2 р. 60 к. и 1 р. 40 к. соответственно), Леовиль (3 р. и 1 р. 60 к.), Лашапелль[11] (4 р. и 2 р. 10 к.), Шваль Блан[12] (4 р. 50 к. и 2 р. 40 к.), Ле Гэ[13] премьер крю 1893 года тираж дю шато (5 р. 25 к., не продается в полубутылках), Шато д’Икем двух видов, различия не объясняются (2 р. 60 к. и 3 р. 25 к.; полубутылки 1 р. 40 к. и 1 р. 75 к.).

Замечательный французский писатель и журналист Теофиль Готье, побывавший в России, так описывает обычный обед на станции Бологое во время своего путешествия из Москвы в Петербург по железной дороге[14]: «У этой станции есть своя особенность, она стоит, как церковь Святой Марии на Стренде, не у края дороги, а между линиями рельсов. Железная дорога обвивает ее своими лентами, и здесь встречаются, не мешая друг другу, поезда, идущие из Москвы и из Санкт-Петербурга. Оба состава выплескивают на перрон справа и слева своих пассажиров, которые садятся обедать за одни и те же столы… Здешний обед — это разноплеменное пиршество, на котором говорят на большем количестве языков, чем у Вавилонской башни. Широкие сводчатые оконные проемы с двойными стеклами с двух сторон освещали зал, где был накрыт стол и где царила приятная тепличная температура, в которой веерные пальмы, тюльпанные деревья и другие растения тропических стран уютно расправляли свои широкие листья… Стол был накрыт роскошно — серебряными приборами и хрусталем, над которыми возвышались бутылки всевозможных форм и происхождения. Длинные бутылки рейнских вин высились над бордоскими винами с длинными пробками в металлических капсулах, над головками шампанского в фольге. Здесь были все лучшие марки вин: Шато д’Икем, Барсак, Шато Лафит, Грюо-ля-Роз, Вдова Клико, Редерер, Моэт, Штернберг-кабинет, а также всевозможные сорта английского пива. Полный ассортимент известнейших напитков пестревших позолоченными этикетками ярких цветов, привлекающими внимание рисунками, настоящими гербами. В России находятся лучшие сорта вин Франции и чистейшие соки наших урожаев, лучшая доля наших подвалов попадает в глотки северян, которые и не смотрят на цены того, что заглатывают»…

Но несмотря на все возрастающую славу в России и в мире вин Бордо после Всемирной парижской выставки и классификации 1855 года, XIX век принес виноделам Бордо немало бедствий и горя. Началось все с прибытия в бордоские виноградники (первый случай зафиксирован в 1845 году) американского грибка Uncinula necator (оидиум, или мучнистая роса), покрывавшего листву виноградных лоз густой серой пылью. В Медоке из-за него пропадали два урожая из пяти. Виноградари перепробовали немало средств, но только десять лет спустя в Марго и Сен-Жюльене начали экспериментировать с опрыскиванием раствором серы, оказавшимся действенным против этой напасти, однако понадобилось еще пять лет, чтобы его принялись использовать в других районах.

С 1860 года наступила золотая пора для Медока и для Бордо в целом: обильные урожаи, прекрасное вино, высокие цены на него — и так продолжалось двадцать лет. Но семена нового зла были уже посеяны. Уничтожающая корни лозы микроскопическая тля филлоксера (Phylloxera vastatrix), также прибывшая из Америки, была впервые обнаружена на бордоских виноградниках уже в 1865 году, а через шесть лет стало ясно, что разразилась очередная эпидемия.

Виноградари опрыскивали листья разнообразными растворами, подпитывали слабеющую лозу химическими удобрениями, но ничего не помогало. Лишь в 1895 году с напастью, пришедшей с американских лоз (успевших за многие столетия совместной жизни выработать иммунитет к филлоксере), начали бороться с их же помощью, прививая бордоские лозы на американский подвой. Именно из-за борьбы с филлоксерой и бесконечного количества удобрений урожаи Бордо 1893, 1896 и 1900 годов были чудовищно обильными, но не слишком качественными.

Однако гораздо страшнее оидиума и филлоксеры оказалась третья болезнь виноградных лоз, прибывшая из Америки в Бордо почти одновременно с филлоксерой. Речь идет о милдью (ложной мучнистой росе) — грибке Plasmopara, или Peranospora viticola, впервые опознанном на бордоских виноградниках в 1878 году. К 1882 году повсюду бушевала очередная эпидемия: на большей части виноградников были поражены листва, стебли и даже грозди.

В 1885 году в университете Бордо наконец изобрели противоядие, так называемую бордоскую жидкость на основе сульфата меди и известкового молока. Несмотря на это, наладить лечение опрыскиванием удалось далеко не сразу, а если лето выдавалось жарким и особенно влажным, с милдью было очень тяжело справиться. Так были практически полностью потеряны урожаи 1886, 1910 и 1915 годов.

Кульминацией всех бед и самым тяжелым периодом для Бордо оказалось первое десятилетие XX века: ухудшившееся повсеместно качество виноградников, дефектное вино, низкие цены — все это породило немало фальшивок под великими именами Бордо, Медока, Сотерна, Сент-Эмильона (сделанных из восточного изюма!) и изобилие вин Бордо, «подлеченных» добавлением более крепких красных вин Гаскони.

В это труднейшее для Бордо время все громче стали говорить о необходимости жесткой классификации вин по географическому принципу, начались предварительные работы по систематизации бордоских крю, которые прервала Первая мировая война. После нее произошла попытка систематизации наименований крю Бордо по юридическому принципу (винодел может прийти в суд и потребовать своему крю такое-то наименование, и, если он сможет доказать свои права на это наименование, оно будет присвоено!), которая окончательно погрузила систему наименований бордоских крю в хаос.

В середине 1930-х годов, в разгар Великой депрессии, экспорт с более 100 миллионов литров вина в год, как это было в конце XIX века, упал до 20–30 миллионов литров (а в это время благодаря обильным урожаям производилось 500 миллионов литров бордоских вин!). Тогда же были выставлены на продажу многие великие шато (О-Брион, Шваль Блан, Пальмер и др.) и по всем винодельческим районам Бордо созданы кооперативные погреба, чтобы спастись от затоваривания. И вот в этот критический период профессору-агроному и парламентарию Жану Капюсу удалось добиться создания Национального комитета, который затем стал Национальным институтом наименований, контролируемых по происхождению (INAO), -единственной организацией, имеющей право присваивать (при соответствии как географическим, так и производственным требованиям) вожделенную категорию — AOC — винам, спиртным напиткам и сырам Франции.

Так наконец была разработана норма: AOC Бордо — это только вина, производимые в пределах департамента Жиронда и, в свою очередь, поделенные на несколько региональных наименований, таких как AOC Медок, AOC Грав, AOC Антр-Де-Мер, и на более мелкие и более престижные коммунальные наименования, которые могут входить или не входить в область регионального наименования (например, AOC Сотерн — вина особо выделенной части Грав, а вина AOC Сент-Эмильон не имеют регионального наднаименования).

Вина шато, упомянутых в классификации 1855 года, сохранили свои титулы, но получили дополнительно наименование коммуны, к которой они принадлежат. Так, первое крю Шато Лафит относится к AOC Пойяк, первое крю Шато Марго — к AOC Марго и т. д.

С этой жестко регулируемой системой контроля вина Бордо доблестно пережили Вторую мировую и тяжелые кризисы второй половины XX века (например, страшные морозы февраля 1956-го, когда начавшие было пробуждаться лозы побил 20-градусный мороз; тогда погибла четверть всех бордоских виноградников) и вошли в III тысячелетие во всем блеске и великолепии своих последних миллезимов…

Примечания:

1

Радецкий И. М. Альманах гастронома, 1862

3

Ученые до сих пор спорят, откуда родом Vitis biturica — из испанской Наварры или из Эпира, области на северо-западе Греции (территория современной Албании).

4

Об этом свидетельствуют результаты многочисленных археологических исследований, в частности найденные в окрестностях Бордо фрагменты амфор с клеймом-печатью винодела и виноторговца из города Помпеи Марка Порция (I век до н. э.), черепки с печатями других виноторговцев, чьи вина поставлялись на юго-запад Галлии через Нарбон и Тулузу в районы, где тогда не было виноградников, вплоть до побережья Атлантического океана и дальше, в Британию.

5

После Великой французской революции Шато Тромпетт, как символ постылой королевской власти, незамедлительно снесли, и теперь на его месте расположена засаженная платанами гигантская эспланада Кенконс, выходящая прямо к набережной Гаронны, от которой и начинаются кварталы старого Бордо.

6

Каждая объемом 800?900 литров.

7

Классификация 1855 года полностью приводится в Приложении.

8

О шампанском «Клико матрадура, это значит двойное клико», о бургундском «Еще достал одну бутылочку французского под названием бонбон — Запах? Розетка и все что хочешь».

9

Несмотря на отсутствие официально закрепленного различия между названиями «сотерн» (Sauternes) и «о-сотерн» (Haut-Sauternes) — до революции писали «го-сотерн», последнее наименование продолжает пользоваться популярностью в Великобритании и других странах, поставки бордо в которые имеют долгую историю (подробнее об этом см. главу 3 части III).

10

Миллезим — винодельческий термин, обозначающий год сбора винограда, из которого сделано вино.

11

Пока автору не удалось выяснить, из какой именно области было это престижное вино, но явно не из Медока. Сейчас вина Бордо делают 20 различных производителей, использующих это слово в своем названии, но все они производят малоизвестное вино, и их виноградники находятся на весьма среднем по качеству терруаре (терруар — состав и структура почвы, в это понятие также часто включают климат и микроклимат на винограднике) Кроме того, так часто называются вторые вина и марки. Второе вино знаменитого Шато Озон также называется «Ля Шапель», но оно было создано совсем недавно, так что маловероятно, что в меню речь идет о нем.

12

Сент-Эмильон.

13

Помроль.

14

Готье Т. «Путешествие в Россию. Записки первого путешествия 1858–1859 годов» — М., 1988