КАФЕДРА ВАННАХА: О войне без биологии

Автор: Ваннах Михаил

В заметке «Продолжение политики иными средствами, или?..» («КТ» #639) Дмитрий Шабанов говорит о войне как о возможной причине антропогенеза. Согласно исследованиям, на которые он ссылается, организованные нападения на группы себе подобных совершают не только люди, но и шимпанзе и даже паукообразные обезьяны. Заметка завершается предположением: не мог ли именно этот феномен сыграть важную роль в возникновении разума. Опять Гераклит, «Война — отец всех»?

В вопросе этом стоит разобраться. Дело в том, что война обрушивается на наши головы помимо нашей воли — независимо от того, хотим ли мы драться или склонны сочинять сонеты.

Начнем с классиков. Вот Гераклит: «Война (Полемос) — отец всех, царь всех… Должно знать, что война общепринята, что вражда — обычный порядок вещей, и что все возникает через вражду и заимообразно». Но в историю мысли Гераклит-то вошел не как апологет милитаризма, а как философ, открывший, что мир есть не сумма всех вещей, а целостность всех событий, изменений, фактов. Как человек, заложивший ту дорогу разума, на которой — уравнения Максвелла и философия процесса Уайтхеда. И его Полемос скорее война стихий, вечные перемены.

Вот блистательный Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц. Генерал прусский и российский. В армию вступил двенадцати лет. Несмотря на аристократическое имя происходил из бедной семьи. Ветеран наполеоновских войн. Уже будучи наставником прусского принца, слушал лекции по философии профессора Кизеветтера, известного популяризатора философских трудов Канта. Своим сочинением «О войне» перевернул представления об этом роде человеческой деятельности.

Воспользуемся менее известным определением Клаузевица «…война — это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю. Насилие использует изобретения искусств и открытия наук…».

Итак — обратим внимание! Насилие интеллектуальные ценности не создает, но использует! Как сам Клаузевиц использовал философию Канта в своем «Vom Kriegе».

И воля. Средневековые последователи Дунса Скота и Фомы Аквинского спорили, что первично, разум или воля, но разделить эти понятия не решился никто.

Вот второе, более известное определение Клаузевица, где он говорит о войне как о продолжении политики. Здесь опять-таки первична политика. Осуществление реальных целей государства. Ну а государство — продукт достаточно развитого общества и свидетельство достаточно далеко зашедшей специализации людей.

Перейдем к британцам. Вот Джон Фредерик Чарльз Фуллер, апологет высокотехнологических войн тех времен, когда танк был новшеством. Он был склонен рассматривать войну как господствующий фактор истории. И был, конечно, прав. Война для социумов нечто вроде испытательного стенда, распределяющего полупроводниковые кристаллы. Что-то к потребителю, что-то перемаркировать на низшие частоты, а что-то и в помойку.

Но вряд ли кто скажет, что кристаллы порождает испытательный стенд. И те микросхемы, которые отброшены, несут дефекты в себе самих. И те, которым предстоит успешно работать, — они ведь овеществленная мысль конструктора, а не результат процессов отбора.

Другой англичанин, Бэзил Лиддел Гарт. Он считал, что целью войны является достижение мира лучшего, чем предшествующий. Но опять — первичен тут мир.

Автор склонен считать войну всего лишь организованным, узаконенным и оправдываемым моралью убийством. Чем убийство более массово, тем успешнее война. Но термин «убийство» — уже плод морали. Узаконенность предполагает право. И, самое главное, тут необходима совесть. Рефлексия высшего уровня. Способность сочувствовать другому разумному существу.

Насилие — жену там избивать или (по нынешним временам унисекса) мужа — не имеет никакого отношения к войне. Какая уж тут организация.

И — охота. Похоже, куда более важный для истории вид человеческой деятельности. Гоминиды, употреблявшие собратьев в пищу, не воевали — охотились. Прихватив ствол карабина к дереву ремнем, выцелив кабана под лопатку и готовясь нежно тронуть шнеллер, человек не воюет со зверем. Он охотится. И нарваться на клыки — это не пасть жертвой ответного насилия. Всего лишь — пренебречь техникой безопасности.

И выбор веса пули обусловлен не этическим желанием сократить страдания животного. Просто мясо набегавшегося подранка менее вкусно…

А вот рассуждая о правах животных, мы переходим грань между охотой и войной и невольно начинаем апологизировать последнюю.

Возьмем знакомый всем «винт». Название «винчестер» прилипло к айбиэмовскому накопителю из-за его сдвоенности — съемный блок на 30 Мбайт и точно такой же фиксированный, что напоминало обозначение патрона (а не ружья) Winchester .30-30 WCF. Первого охотничьего патрона под бездымный порох. Здесь .30 — обозначение калибра в долях дюйма, диаметр пули 7,82 мм, а не 7,92 мм как у трехлинейки; второе число 30 — количество гран бездымного пороха в заряде (1,95 г в первой серии) — может меняться.

Обозначение патрона двумя группами знаков куда информативнее, чем калибр, — один и тот же диаметр пули может иметь и ружьецо для развлекательной стрельбы, и сверхмощный «Магнум», укладывающий наповал носорога с расстояния четыре-пять сотен метров. Сдвоенность имела принципиальное значение при выборе прозвища, перекочевавшего к шедевру ИТ от патрона, которым было отстрелено больше всего оленей. На войне же .30-30 не применялся никогда.