ОБРЯД НАЗЫВАНИЯ,

Начать эту главу я хочу с выдержки из книжки Ю. В. Откупщикова «К истокам слова» (2-е издание). В рассказике «Президент Джексон создает новое слово» автор пишет:

«Президент Соединенных Штатов Америки Джексон, живший более ста лет тому назад, предпочитал писать английские слова так, как они слышатся. Об этом можно судить по следующему рассказу, который обычно выдается за быль.

Как-то президенту принесли бумагу на подпись. Ознакомившись с документом, он одобрил его, сказав при этом: «All correct» (ол корект) – «Все в порядке!» или «Все верно». В качестве своей резолюции президент напирал эти слова на документе, но написал он их в сокращенном виде. По правилам английской орфографии сокращение это должно было бы иметь форму A. G. (all correct). Но президент Джексон написал не те буквы, которые требовались нормами орфографии, а те, которые соответствовали произношению слов: О. К. Поскольку последняя буква (к) называется в английском алфавите кау (кэй), резолюция президента была прочтена: окау (оу кэй). Так с помощью президента Джексона в английском языке возникло новое, весьма популярное в настоящее время слово: окау «все в порядке!»

Интересная история. Только не зря в повествовании ставится под сомнение ее достоверность. В ряде словарей английского языка приводятся иные, правда, менее занятные версии.

А потому перейдем к другим рассказикам, более полно и надежно раскрывающим механизм создания новых слов. С тем, как они «работались», нас познакомят свидетельства самих словотворцев.

Если придерживаться хронология, то первым из серии следует слово щепетильный.

В 1765 году плодовитый литератор В. И. Лукин издал собрание своих сочинений. В их числе была и переработка французской одноактной комедии «Бутик де бижутье» («Лавка ювелира»). Лукин, по собственным словам, питал «к чужестранным словам, язык наш безобразящим, совершенное отвращение». Как будет видно ниже, писатель долго ломал голову над русским соответствием французскому названию пьесы.

«Я думаю, – писал он своему другу – драматургу Ельчанинову, – что не забыл ты своей просьбы, которою нередко убеждал меня к переложению („Лавки ювелира“) на наши нравы, чтобы ее как драматическое сочинение и на театре представлять можно было».

Далее Лукин сообщает, что во сне ему привиделся сосед, который перевел название этой пьесы французским же словом «Галантерейщик». «Но мне не захотелось назвать ее „Галантерейщиком“, это бы значило чужое слово написать нашими буквами, и для того назвал я ее „Ще-петильником“, и в защищение оного слова принужден написать предисловие».

В предисловии к пьесе автор продолжает развивать ту же мысль. «…Странно показалось мне сию комедию назвать французским галантерейщиком… и я чаял, что многие читатели меня за то еще более, нежели за слово щепетиль-ник, осуждать стали.

Итак, следуя сему мнению, думал я, каким бы словом объяснить на нашем языке французское слово «бижутье (р)», и не нашел иного средства, как чтобы, войдя э существо той торговли, от которой произошло у французов оное название, сообразить ее с нашими торгами и рассмотреть, нет ли ей подобной…»

«…Мне, издавая сию комедию на русском языке, – продолжал драматург, – не захотелось французское слово тиснуть русскими буквами… Все наши купцы, торгующие перстнями, серьгами, кольцами, запонками и прочим мелочным товаром, назывались и называются щепетиль-никами». Автор, еще раз мотивируя свой выбор, напоминает, что в народе такие «безделки» назывались также ще-петким товаром и «щепетильниками продаваны были». «И сверх того, неоднократно, не только от жителей малых городов и от купцов, но и от многих степенных господ, в столицах живущих, слышал я в разговорах( что они вместо того: «он одет „богато или прибористо“ говорят: „он щепотко одет“.

Пьеса В. И. Лукина не оставила следа в драматургии. А вот слово щепетильный попало в литературную речь и даже пустило ростки. Пушкин употребляет его и в прямом смысле:

Все, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный,

(то есть производящий галантерейные товары и продающий их) и в переносном: «…что есть общего между щепетильными французиками и дочерью Неккера, гонимой Наполеоном?..», где лукинское слово уже становится синонимом к «пустячный, мелочный».

В значениях «педантичный», «принципиальный в мелочах», «деликатный» слово щепетильный дошло и до наших дней.

Вандализм. Древнегерманское племя вандалов смерчем прошло по Европе, с востока на крайний запад. В начале V века дикие орды вандалов перевалили через Пиренеи и обосновались на юге Испании. Спустя двадцать лет они переправляются через Гибралтарский пролив и вторгаются в одну из самых цветущих провинций Римской империи – Северную Африку. Столицей вандалов становится Карфаген.

Могущественный когда-то Рим безвольно взирает на грозных завоевателей, отторгающих одну за другой жемчужины его прежних владений. Более того, Рим, признав завоевания ненавистного племени официальным договором, расписался тем самым в полном бессилии. Но самые страшные унижения от варваров гордые римляне испытали в 455 году нашей эры.

Воспользовавшись происшедшими в Риме смутами, вандалы, предводительствуемые Гейзерихом, захватили город. Четырнадцать дней они грабили и разрушали его. Жестокое и бессмысленное уничтожение замечательных памятников культуры и искусства, беспощадная расправа с населением привели в ужас Европу. С тех пор слово вандал стало нарицательным для обозначения воинствующего невежды, бездумного разрушителя культурных ценностей.

Минули долгие века, а печальная слава, оставленная по себе вандалами, не стерлась в памяти народов.

В 1792 году французы свергли своего короля Людовика XVI. Высшим законодательным органом страны стал созданный французской буржуазной революцией Национальный конвент.

С трибуны Конвента и прозвучало впервые на весь мир резкое, обличающее слово вандализм. Оратором был Анри Грегуар, священник по профессии республиканец по убеждению. В своей страстной речи епископ из Блуа сравнил королей с чудовищами, а историю их царствования назвал кровавой историей угнетенных народов.

В изданных посмертно «Мемуарах» (1839) французского прелата и политического деятеля есть такие строчки:

«Я создал это слово, чтобы убить дело, им означаемое».

Стушеваться. До сих пор распространено ошибочное мнение о том, что творцом слова стушеваться является Ф. М. Достоевский. При этом ссылаются на воспоминания самого писателя, хотя подобного утверждения в его записках нет. «В продолжение всей моей литературной деятельности, – вспоминал писатель, – всего более нравилось мне то, что и мне удалось ввести (выделено мною. – Эд. В.) совсем новое словечко в русскую речь, и когда я встречал это слово в печати, то всегда ощущал самое приятное впечатление».

Ф. М. Достоевский даже написал изданную за четыре года до смерти заметку «История глагола стушеваться», в которой рассказывает об этом следующее:

«Словцо это изобрелось в том классе Главного инженерного училища, в котором был и ях именно моими однокурсниками…

Во всех шести классах училища мы должны были чертить разные планы… Все планы чертились и оттушевывались тушью, и все старались добиться, между прочим, уменья хорошо оттушевывать данную плоскость, с темного на светлое, на белое и на нет… Вдруг у нас в классе заговорили «Где такой-то?» – «Э, куда-то стушевался!» Или, например, разговаривают двое товарищей, одному надо заниматься: «Ну, – говорит он, садящийся за книги, другому, – ты теперь стушуйся!» Или говорит, например, верхнеклассник новопоступившему из низшего класса: «Я вас давеча звал, куда вы изволили стушеваться?» Стушеваться именно означало тут удалиться, исчезнуть, и выражение взято было именно с стушевывания, т. е. с уничтожения, с переходом темного на нет. Очень помню, что словцо это употреблялось лишь в нашем классе, вряд ли было усвоено другими классами, некогда наш класс оставил училище, то, кажется, с ним оно и исчезло. Года через три я припомнил его и вставил в повесть».

Эта повесть – «Двойник», напечатанная в «Отечественных записках» в 1846 году. А вот и цитата. «Ему [4] пришло было на мысль как-нибудь, этак под рукой, бочком, втихомолку улизнуть от греха, этак взять – да и стушеваться».

Правда, это слово услышали годом раньше на квартире В. Г. Белинского, где Достоевский читал рукопись повести. И снова следуют воспоминания: «Ну вот тут-то, на этом чтении, и употреблено было мною в первый раз слово „стушеваться“, столь потом распространившееся. Повесть все забыли, а новое слово подхватили, усвоили и утвердили в литературе».

И все-таки Достоевский заблуждался. Творцами слова «стушеваться» не были даже его однокашники. Но об этом стало известно лишь в конце прошлого века. Прослушайте одну выдержку:

«Честолюбие, сопровождаемое успехом, с каждым шагом вперед умаляет в глазах честолюбца предметы, остающиеся у него позади, и так До тех пор, пока они совсем не стушуются».

Это выдержка из «Дневника» А. В. Никитенко. Год написания 1826-й [5] – за двадцать лет до «Двойника» Достоевского! Итак, пока автором слова стушеваться может значиться Никитенко – в ту пору еще не критик и не цензор, а студент Петербургского университета, недавний крепостной, получивший при содействии Жуковского вольную от графа Шереметева. «Пока» – ибо кто поручится, что литературоведы не раскопают это слово в более раннем источнике?

Великий же Достоевский, введя это слово в литературу, авторитетом своим способствовал его распространению. Слово продолжает жить; переносный смысл стушеваться расширился: ныне это и «сделаться менее заметным» и «оробеть», «смутиться».

Неон. Английский химик Уильям Рамзай совместно со своим коллегой и соотечественником Джоном Уильямом Рэлеем открыл в 1894 году инертный газ аргон. А через год обнаружил на Земле и другой газ, гелий, который прежде наблюдали только в солнечном спектре.

Достаточно было взгляда на Периодическую таблицу Менделеева, чтобы предположить наличие в природе и других родственных газов. Ведь клетка между аргоном и гелием пустовала. Новые газы, писал Рамзай, «непременно должны быть найдены в атмосфере, как бы ничтожно ни было их количество».

И действительно, новый газ был открыт в 1898 году Рамзаем, уже с другим ученым – Траверсом, при спектрографическом исследовании газа, испаряющегося из жидкого воздуха. В Периодической таблице он занял отведенную ему Менделеевым клетку и стал соседом гелия и аргона. Новосела назвали неон.

О том, как нарекли его таким именем, вспоминает Рамзай:

«Когда мы в первый раз рассматривали его спектр, с нами находился и мой двенадцатилетний сын.

– Отец, – спросил он, – как называется этот красивый газ?

– Это еще не решено, – ответил я.

– Что он, новый? – полюбопытствовал сын.

– Новооткрытый, – поправил я.

– Почему бы в таком случае не назвать его «новум»?

– «Новум» не годится, потому что это не греческое слово, это – латынь. А по-гречески «новый» будет неон».

Дело в том, что к тому времени, хотя и было известно несколько различных газов, химики и физики основательно изучили свойства только трех основных газов воздуха – азота, кислорода и углекислоты. В этом смысле новооткрытый газ вполне уместно был назван «новый». Что же касается «языка называния», в то время традиционно пользовались греческим (хотя названия многих элементов уже несли на себе печать латинского, арабского и других языков). Поэтому имя газа-бездельника аргона было образовано из греческого прилагательного аргос (из а + эр-гос) (а,: как известно, – отрицание; о значении слова эргос вы можете судить по наименованию эрг – единице работы); аргон – «безработный», «недеятельный». Газ гелий вначит «солнечный», от греческого гелиос – «солнце».

Из греческого же почерпнул Рамзай наименования двум другим «ленивцам». Газ, с трудом обнаруженный и выделенный из воздуха, стал зваться криптон (от крип-тос – «скрытный»). Количество следующего газа в воздухе оказалось столь ничтожным, что он получил имя ксенон – «гость», «чужак».

Позже Рамзай принципу изменил, но греческий облик «его» газов остался.

Робот. В 1920 году Карел Чапек создал пьесу «РУР» – «Россумские Универсальные Роботы». Ее сюжет – бунт человекоподобных «мыслящих» механизмов против своих создателей.

Через год пьеса ожила на подмостках Пражского национального театра. С той поры начинается триумфальное шествие «РУР» по сценам Чехословакии, а затем и других стран. Ставилась она и в Советском Союзе.

«Чапек, чех, написал очень интересную и талантливую пьесу…» – отозвался М. Горький из Сорренто.

А. В. Луначарский увидел в ней «яркую трагикомическую сатиру».

А. Н. Толстой охарактеризовал ее как «динамитную по содержанию и динамическую по силе развития действия пьесу».

…Не многим писателям выпала удача стать творцами слов, и уж буквально по пальцам можно пересчитать сочинителей, чьи изобретенные слова закрепились в родном языке и, того более, вошли в словарный состав других языков.

А вот Карелу Чапеку, этому замечательному чешскому писателю, повезло. В специальной литературе, в учебниках по языку так и говорится: слово робот выдумано Чапеком.

Так ли это? И да, и нет. Но обратимся лучше к воспоминаниям самого писателя. Вот что он пишет, причем упоминая о себе в третьем лице:

«…В одно прекрасное мгновение… автору пришел в голову сюжет пьесы… Он прибежал с новой идеей к своему брату Иозефу, художнику, который в это время стоял у мольберта и размахивал кистью так, что холст под ней трещал.

– Эй, Иозеф, – начал автор, – у меня вроде бы появилась идея пьесы.

– Какой? – пробурчал художник (он в полном смысле слова бурчал, потому что вторая кисточка была у него во рту).

Автор изложил сюжет так коротко, как только мог.

– Ну так пиши, – проронил художник, даже не вынимая изо рта кисти и не прекращая грунтовать холст. Это было просто оскорбительное равнодушие.

– Но я не знаю, – сказал автор, – как мне этих искусственных рабочих назвать. Я бы их назвал лаборжи [6], но мне кажется, это слишком книжно.

– Так, назови их роботами [7], – пробормотал художник, не выпуская изо рта кисточки…»

Слово, удачно найденное Иозефом Чапеком, легло в название талантливой пьесы Карела Чапека. А оттуда слово робот, и вы уже знаете почему, совершило свой завидный путь во многие языки мира.

В скобках замечу, что первое упоминание о «механическом человеке» относится к середине тринадцатого столетия. Творцом его считают графа фон Больштедта, более известного под именем Альберта Великого. Могучий ум, необычайная начитанность и глубокие разносторонние знания сделали его одной из самых замечательных фигур средневековья.

Его детище «механическая служанка» могла передвигаться, выполнять несложные операции, говорить несколько фраз.

Тридцать лет жизни, тридцать лет работы – такова была цена создания первого «механического человека», андроида (от греческих слов андрос – человек и эйдос – сходство; «человекообразный») или как мы сейчас говорим, робота…