День «М»

Наступило 22 июня 1941 года.

«Примерно в 12 часов ночи командующий Киевским округом, находившийся в своем командном пункте в Тернополе, доложил по ВЧ, что, кроме перебежчика, о котором сообщил генерал М.А. Пуркаев, в наших частях появился еще один немецкий солдат – 222-го пехотного полка 74-й пехотной дивизии, – пишет Г.К. Жуков в своих воспоминаниях. – Он переплыл речку, явился к пограничникам и сообщил, что в 4 часа немецкие войска перейдут в наступление. М. П. Кирпоносу было приказано быстрее передавать директиву в войска о приведении их в боевую готовность.

Все говорило о том, что немецкие войска выдвигаются ближе к границе. Об этом мы доложили в 0.30 минут ночи И.В. Сталину. И. В. Сталин спросил, передана ли директива в округа. Я ответил утвердительно.

После смерти И.В. Сталина появилась версия о том, что некоторые командующие и их штабы в ночь на 22 июня, ничего не подозревая, мирно спали и беззаботно веселились. Это не соответствует действительности… Мы с наркомом обороны по возвращении из Кремля неоднократно говорили по ВЧ с командующими округами Ф.И. Кузнецовым, Д.Г. Павловым, М.П. Кирпоносом и их начальниками штабов, которые находились на командных пунктах фронтов» [81].

Это же подтверждает и заместитель начальника Оперативного управления Генерального штаба А.М. Василевский. В своем труде «Дело всей жизни» он пишет:

«Все работники нашего оперативного управления без каких-либо приказов сверху почти безотлучно находились в те дни на своих служебных местах.

В первом часу ночи на 22 июня нас обязали в срочном порядке передать поступившую от начальника Генерального штаба Г.К. Жукова подписанную наркомом обороны и им директиву в адрес командования Ленинградского, Прибалтийского Особого, Западного Особого, Киевского Особого и Одесского военных округов… В 0 часов 30 минут 22 июня 1941 года директива была послана в округа» [82].

О том, что происходило в период с 0.30 до 3.17 ночи, в хронологическом порядке не пишет ни Г.К. Жуков, ни А.В. Василевский. Но достоверно известно, что о подготовке гитлеровских войск к нападению на Советский Союз именно в 4 часа утра 22 июня 1941 года было известно многим начальникам пограничных отрядов. Около 2 часов ночи в пограничные округа начали поступать данные о том, что на сопредельной стороне слышен шум моторов, стук повозок, виден свет фар автомобилей. В 2 часа 22 июня они были доложены начальнику Главного управления пограничных войск, находившемуся в это время на участке 87-го пограничного отряда Белорусского пограничного округа, и его заместителю в Главное управление пограничных войск (Москва).

Но пограничные начальники, как позже выяснилось, не отреагировали должным образом на эту информацию и не отдали приказ пограничным частям занять оборонительные сооружения. А отдать такой приказ они имели возможность, ибо запрета на занятие пограничниками оборонительных сооружений в то время не было. Не получили пограничные отряды такого распоряжения даже и после того, как Генеральный штаб отдал приказ западным военным округам о вводе в действие Плана прикрытия государственной границы.

Фактическая бездеятельность высшего руководства страны и Красной Армии в период с 1.30 до 7.15 22 июня позволяет сегодня многим конъюнктурным авторам выдвигать самые нелепые гипотезы.

Но дальше можно ссылаться на «Воспоминания и размышления» Г.К. Жукова, в которых он пишет:

«В 3 часа 17 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С. Октябрьский и сообщил:

– Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний.

– Ваше решение? – поинтересовался я.

– Решение одно: встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота, – ответил адмирал.

Переговорив с С.К. Тимошенко, я ответил Ф.С. Октябрьскому:

– Действуйте и доложите своему наркому».

Итак, в ранний предрассветный час 22 июня 1941 года ночные наряды и дозоры советских пограничников, которые охраняли западный государственный рубеж Советского Союза, неожиданно отметили странное небесное явление – над территорией сопредельной Польши, захваченной гитлеровцами, далеко на ее западном крае, в уже начавшем светлеть небе вдруг появились новые, невиданные доселе, звезды. Необычно яркие и разноцветные, они безостановочно плыли пестрой стаей на восток. Вскоре оттуда же, с запада, послышался рокот многих сотен авиационных моторов. Сотни германских самолетов с зажженными бортовыми огнями стремительно вторглись в воздушное пространство Советского Союза, неся свой смертоносный груз к заранее намеченным целям. И уже через несколько минут первые сброшенные вражеские бомбы начали рваться в районах пограничных застав и близлежащих военных городков. Ярко запылали кварталы приграничных городов.

По другим официальным данным, в 3 часа 30 минут 22 июня 1941 года первая волна немецких бомбардировщиков в составе 30 отборных экипажей, осуществлявших перелеты группами по 3 самолета, пересекла западную границу Советского Союза. Вторгшись на советскую территорию, бомбардировщики легли на курс к намеченным целям в тот момент, когда немецкая артиллерия подала сигнал о начале наступления наземных войск. 30 бомбардировщиков первой волны в утренних сумерках нанесли удар по десяти советским аэродромам. Этим ударом фашистское командование рассчитывало посеять панику на передовых советских авиабазах.

Затем, уже на восходе солнца, основные силы немецких ВВС в составе 500 бомбардировщиков, 270 пикирующих бомбардировщиков, 480 истребителей нанесли удар по 66 аэродромам, на которых было сосредоточено почти 3/4 советской авиации.

В 3 часа 30 минут Г.К. Жукову позвонил начальник штаба Западного Особого военного округа генерал-лейтенант В.Е. Климовских и доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Через несколько минут раздался звонок от начальника штаба Киевского Особого военного округа: генерал-лейтенант М.А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским Особым военным округом генерал-полковник Ф.И. Кузнецов и доложил о налете немецкой авиации на Каунас и другие города. Г. К. Жуков немедленно доложил об этом С.К. Тимошенко. Далее события развивались в такой последовательности:

«Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину, – пишет Г.К. Жуков. – Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны. Прошу его позвать к телефону И.В. Сталина.

Минуты через три к телефону подошел И.В. Сталин.

Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И. В. Сталин молчит. Я слышу его дыхание.

– Вы меня поняли?

Опять молчание.

Наконец И.В. Сталин спросил:

– Где нарком?

– Говорит с Киевским округом по ВЧ.

– Приезжайте в Кремль с Тимошенко. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро» [83].

Несколько по-другому описывает последнюю мирную ночь начальник института Военной истории и советник Б.Н. Ельцина генерал-полковник Д.В. Волкогонов в своем труде «Триумф и трагедия». В частности, он пишет: «В 3 часа ночи Сталин устало смотрел из окна своего бронированного автомобиля на безлюдные улицы. Он еще не знал, что немецкие самолеты уже летят бомбить советские города и аэродромы, что экипажи немецких танков выводят свои машины на исходные позиции, что гитлеровские генералы все чаще смотрят на циферблаты своих часов. Их стрелки приближаются к роковой отметке. Но едва Сталин стал засыпать, разложив постель на диване в своем кабинете на даче, где он работал и отдыхал, в дверь осторожно постучали. Стук больно отозвался в сердце: Сталина никогда не будили. Должно быть, произошло самое худшее. Неужели он просчитался? Сталин вышел. Начальник охраны доложил:

– Генерал армии Жуков просит вас, товарищ Сталин, по неотложному делу к телефону!

Сталин подошел к аппарату.

– Слушаю…

Жуков коротко доложил о налетах вражеской авиации на Киев, Минск, Севастополь, Вильнюс, другие города. После доклада начальник Генерального штаба переспросил Сталина:

– Вы меня поняли, товарищ Сталин?

Сталин молчал. А из трубки вновь последовал вопрос:

– Товарищ Сталин, вы меня поняли?

Было четыре часа утра 22 июня 1941 года. Началась Великая Отечественная война…»

Далее Г.К. Жуков пишет, что «в 4 часа 30 минут утра все вызванные члены Политбюро были в сборе в кабинете И.В. Сталина. Меня и наркома пригласили в кабинет…»

Происходит некоторое несоответствие с Журналом посещений И.В. Сталина в его кремлевском кабинете. В соответствии с этим документом, первые посетители (В.М. Молотов, Л.П. Берия, Л.З. Мехлис, С.К. Тимошенко, Г.К. Жуков) вошли в кабинет вождя только в 5 часов 45 минут). К тому времени агрессия Вооруженных сил Германии против Советского Союза продолжалась уже два часа, и доклады об этом поступили со всех западных военных округов, по линии НКВД и от флота. В этих условиях прямой обязанностью начальника Генерального штаба было отдать приказ о передаче сигнала боевой тревоги. Но, как ни странно, Г.К. Жуков этого не сделал. Он терпеливо дождался, пока вместе с С.К. Тимошенко будет принят Иосифом Виссарионовичем в Кремле, и оставил следующие впечатления об этом первом военном совещании:

«И.В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках набитую табаком трубку. Он сказал:

– Надо срочно позвонить в германское посольство.

В посольстве ответили, что граф Шуленбург просит принять его для срочного сообщения.

Принять посла было поручено В.М. Молотову.

Тем временем первый заместитель начальника Генерального штаба генерал Н.Ф. Ватутин передал, что сухопутные войска немцев после сильного артиллерийского огня на ряде участков северо-западного и западного направлений перешли в наступление.

Через некоторое время в кабинет быстро вошел В.М. Молотов:

– Германское правительство объявило нам войну.

И.В. Сталин опустил голову и глубоко задумался.

Наступила длительная пауза.

Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.

– Не задержать, а уничтожить, – уточнил С.К. Тимошенко.

– Давайте директиву, – сказал И.В. Сталин.

В 7 часов 15 минут 22 июня директива наркома обороны № 2 была передана в округа…» [84]

И опять неточности. Первая: среди приглашенных в кабинет И.В. Сталина в 5.45 генерал Н.Ф. Ватутин не значится. Но вполне допускается, что он в то время сопровождал Г.К. Жукова и находился в приемной. Вторая: докладывать обстановку И.В. Сталину должен был лично начальник Генерального штаба Г.К. Жуков, а не ограничиваться репликами. Третья: утром 22 июня Г.К. Жуков находился в кабинете И.В. Сталина с 5.45 до 8.30 (почти три часа!). Непонятно, чем там занимался начальник Генерального штаба в то время, когда рушились советские границы и должен был вводиться в действие план их прикрытия?

Объясняя свое бездействие в это время, Г.К. Жуков пишет: «Генеральный штаб… не мог добиться от штабов округов и войск правдивых сведений, и, естественно, это не могло не поставить на какой-то момент Главное командование и Генеральный штаб в затруднительное положение».

Дохлый аргумент. Оперативные планы действий войск в случае войны годами разрабатываются в мирное время только для того, чтобы при необходимости быть приведенными в действие по короткому сигналу, буквально по одному слову, которое стремительно веером должно быть передано с самого верха до самого низа. По этому сигналу солдат хватает свое оружие и становится в строй. Подразделения, боевые машины, орудийные расчеты, экипажи, штабы оставляют места постоянной дислокации и перемещаются в запасные районы. Вводятся в действие запасные средства и линии связи. Войска в боевом порядке занимают указанные полосы, районы, позиции… Поэтому всякая ссылка на непередачу установленного сигнала боевой тревоги из-за плохого знания частной обстановки в условиях начавшейся войны из уст начальника Генерального штаба звучит более чем неубедительно.

Отслеживаем хронологию первого дня войны дальше. Г. К. Жуков пишет, что к 8 часам утра Генеральному штабу удалось прояснить сложившуюся на то время оперативную обстановку и то, что «поднятые по тревоге стрелковые части, входящие в первый эшелон прикрытия, вступили в бой с ходу, не успев занять подготовленных позиций». Это жестко наталкивало на вывод о том, что все предвоенные планы прикрытия государственной границы требуют самой серьезной коррективы, а директива № 2, переданная в округа в 7 часов 15 минут, оказалась явно нереальной.

Что должен был делать в такой обстановке начальник Генерального штаба? Ответ один – отменить все предыдущие указания и приказать еще не связанным боем войскам перейти к обороне на выгодных рубежах под прикрытием тех частей, которые уже вступили в сражение, с тем чтобы разобраться в сложившейся обстановке и подготовить новую оборонительную операцию. Г. К. Жуков не сделал этого, фактически «благословив» на разгром армии прикрытия государственной границы.

Возможно, Георгий Константинович в это время решал другие не менее важные вопросы в соответствии со своими должностными обязанностями. В своих мемуарах Г.К. Жуков пишет, что в 9 часов утра он вместе с С.К. Тимошенко снова поехал к И.В. Сталину для того, чтобы «доложить проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о проведении мобилизации в стране и образовании Ставки Главного Командования, а также ряда других вопросов». И.В. Сталин их принял через полчаса.

Еще один важный свидетель первых часов начала войны – заместитель Народного комиссара обороны СССР и бывший в недавнем прошлом начальник Генерального штаба К.А. Мерецков. В первой половине 22 июня 1941 года он находился в пути в Ленинград. В своих мемуарах «На службе народу» он пишет: «Днем 22 июня я включил радио и услышал выступление Народного комиссара иностранных дел В.М. Молотова о злодейском нападении фашистской Германии на нашу страну.

Прибыв в Ленинград, я немедленно отправился в штаб округа. На месте были генерал-майор Д.Н. Никишев и корпусной комиссар Н.Н. Клементьев, вскоре назначенные соответственно в качестве начальника штаба и члена Военного совета этого округа… Командующий войсками округа М.М. Попов в момент начала войны инспектировал некоторые соединения округа… Мы не знали планов врага и поэтому могли ожидать чего угодно… К вечеру 22 июня положение в Прибалтике не улучшилось. Тем не менее округ наряду с другими округами и фронтами получил третью директиву Наркома обороны. Сражавшимся соединениям предписывалось перейти к наступлению и разгромить агрессора…» [85]

Возвращаемся к мемуарам Г.К. Жукова. Он пишет: «Приблизительно в 13 часов 22 июня мне позвонил И.В. Сталин и сказал:

– Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск. Руководство решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Верховного Главнокомандования. На Западный фронт пошлем маршала Шапошникова и маршала Кулика. Шапошникова и Кулика я вызвал к себе и дал им указания…

Я спросил:

– А кто же будет осуществлять руководство Генеральным штабом в такой сложной обстановке?

– Оставьте за себя Ватутина.

Потом несколько раздраженно добавил:

– Не теряйте времени, мы тут как-нибудь обойдемся.

Я позвонил домой, чтобы меня не ждали, и минут через 40 был уже в воздухе… К исходу дня я был в Киеве…» [86]

9-часовой визит С.К. Тимошенко и Г.К. Жукова не соответствует записям о посещении И.В. Сталина в тот день. Из них следует, что в период с 9 до 14 часов И.В. Сталин принимал в основном членов Политбюро и Центрального Комитета партии. В 12 часов по радио выступил В.М. Молотов.

С.К. Тимошенко, Г.К. Жуков и Н.Ф. Ватутин были приняты И.В. Сталиным только в 14 часов и пробыли там до 16 часов. В кабинете вождя на то время уже 45 минут находился Маршал Советского Союза Б.М. Шапошников. Позже туда были вызваны нарком Военно-Морского Флота адмирал Н.Г. Кузнецов и начальник Главного артиллерийского управления РККА Маршал Советского Союза Г.И. Кулик. Видимо, именно тогда и произошел разговор о выезде Г.К. Жукова, И.В. Сталина и Г.И. Кулика на фронты.

Встает вопрос: чем же могли заниматься в кабинете Иосифа Виссарионовича высшие руководители РККА в столь ответственное время в течение двух часов после того, как там побывали члены Политбюро и В.М. Молотов объявил по радио на всю страну об агрессии Германии против СССР, если никаких новых докладов из фронтов И.В. Сталину в это время не поступало?

Версия автора: если допустить, что все-таки готовилась наступательная операция СССР против Германии и в предназначенных для нанесения главных ударов Западном и Киевском Особом военных округах на этот счет какие-то документы были, то тогда все становится на свои места. Высшие военачальники были направлены туда с задачей изъять или уничтожить эти сверхсекретные документы. СССР на весь мир официально был объявлен жертвой фашистской агрессии, и для И.В. Сталина было крайне важно сохранить этот статус.

И опять вернемся к воспоминаниям Г.К. Жукова, который пишет:

«– К исходу 22 июня, несмотря на предпринятые энергичные меры, Генштаб так и не смог получить от штабов фронтов, армий и ВВС точных данных о наших войсках и о противнике, – пишет Г.К. Жуков. – Сведения о глубине проникновения противника на нашу территорию довольно противоречивые. Отсутствуют точные данные о потерях в авиации и наземных войсках. Известно лишь, что авиация Западного фронта понесла очень большие потери. Генштаб и нарком не могут связаться с командующими фронтами генерал-полковником Ф.И. Кузнецовым и генералом армии Д.Г. Павловым, которые, не доложив наркому, уехали куда-то в войска. Штабы этих фронтов не знают, где в данный момент находятся их командующие.

По данным авиационной разведки, бои идут в районах наших укрепленных рубежей и частично в 15–20 километрах в глубине нашей территории. Попытка штабов фронта связаться непосредственно с войсками успеха не имела, так как с большинством армий и отдельных корпусов не было ни проводной, ни радиосвязи.

Затем генерал Н.Ф. Ватутин сказал, что И.В. Сталин одобрил проект директивы № 3 наркома и приказал поставить мою подпись.

– Что за директива? – спросил я.

– Директива предусматривает переход наших войск к контрнаступательным действиям с задачей разгрома противника на главных направлениях, притом с выходом на территорию противника.

– Но мы еще точно не знаем, где и какими силами противник наносит свои удары, – возразил я. – Не лучше ли до утра разобраться в том, что происходит на фронте, а уж тогда принимать нужное решение?

– Я разделяю вашу точку зрения, но дело уже решенное.

– Хорошо, – сказал я, – ставьте мою подпись».

Эта директива была подписана в 22 часа 22 июня 1941 года и поступила командующему Юго-Западным фронтом около 12 часов ночи» [87].

Директива № 3 была подписана С.К. Тимошенко, Г.К. Жуковым и членом Главного военного совета Г.М. Маленковым и предназначалась военным советам Северо-Западного, Западного, Юго-Западного и Южного фронтов. В ней сообщалось, что противник, нанося главные удары из сувалкского выступа в течение 22 июня, «понеся большие потери, достиг небольших успехов» на ряде направлений. «На остальных участках государственной границы атаки противника отбиты с большими для него потерями». В качестве ближайшей задачи на 23–24 июня ставилось: «концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкскую группировку противника и к исходу 24 июня овладеть районом Сувалки. Мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиацией Юго-Западного фронта и других войск 5-й и 6-й армий окружить и уничтожить группировку противника, наступающего в направлении Владимир-Волынский, Броды. К исходу 24 июня овладеть районом Люблин» [88].

Выход в свет директивы № 3 говорит не только о полном незнании Генеральным штабом реально складывавшейся оперативной обстановки на конец первого дня войны, но и об уверенности советского руководства в возможности немедленного перехода Красной Армии в контрнаступление и переносе военных действий на территорию противника.

Теперь посмотрим, как первый день войны прошел в войсках западных приграничных округов, подвергшихся удару врага. Вдоль этой границы, от Балтийского до Черного моря, 22 июня 1941 года находились войска Прибалтийского Особого, Западного Особого, Киевского Особого и часть сил Одесского военных округов, которые с началом войны были развернуты соответственно в Северо-Западный, Западный и Юго-Западный фронты, к которым через несколько дней присоединился Южный фронт.

В 0 часов 25 минут начальник штаба Прибалтийского Особого военного округа генерал-лейтенант П.С. Кленов направляет донесение в Генеральный штаб РККА и копии начальнику Разведывательного управления РККА, начальникам штабов 8, 11 и 27-й армий, начальнику штаба Западного Особого военного округа. В нем он сообщает, что по данным, заслуживающим доверия, продолжается сосредоточение немецких войск в Восточной Пруссии. Выдвижение частей к государственной границе продолжается. Закончено строительство понтонных мостов через реку Неман в ряде районов. Охрана границы и наблюдение за советской территорией возложены на полевые части. В Клайпедской области гражданскому населению (главным образом лицам преклонного возраста) предложено эвакуироваться в глубь от границы на 20 километров. В Сувалкском уезде жители выселены в глубь от границы на 5 километров. 16 июня 1941 года в районе Сувалки был произведен учет лошадей, которые должны быть взяты в армию 20 июня [89].

После того как в 1.30 была получена телеграмма Генерального штаба, в 2 часа 15 минут директива Военного совета Прибалтийского Особого военного округа о приведении войск в полную боевую готовность была направлена военным советам 8-й и 11-й армий. Однако и в этой директиве просматривается явная осторожность со стороны командующего округом. Ф. И. Кузнецов извещал подчиненных о том, что «возможно в течение 22–23.6 внезапное нападение немцев на наше расположение», но при этом приказывал «в течение ночи на 22.6 скрытно занять оборону основной полосы, боевые патроны и снаряды выдать». Он строго предупреждал подчиненных, что главная задача наших войск «не поддаваться ни на какие провокационные действия немцев, могущие вызвать крупные осложнения. В случае провокационных действий огня не открывать» [90].

О том, как восприняли эту телефонограмму в штабах армий, пишет Н.М. Хлебников: «Примерно в половине второго ночи начались непрерывные звонки из частей. Командиры спрашивали: как понимать директиву командующего округом? Как отличить провокацию от настоящей атаки, если противник предпримет боевые действия?

Положение у Егора Павловича (заместитель командующего войсками округа генерал-лейтенант Е.П. Сафронов. – В.Р.) затруднительное: что им ответить, если сам в глаза не видел этой директивы? Командующий войсками округа отдал ее войскам первого эшелона, не известив своего заместителя… Оказывается, командующий округом генерал-полковник Кузнецов, как и другие командующие приграничными округами, сам получил из Москвы директиву наркома обороны и начальника Генерального штаба о приведении войск в боевую готовность лишь около часу ночи 22 июня… Приказ поступил в части 8-й и 11-й армий за полтора-два часа до начала боевых действий. Главные силы этих армий располагались в нескольких десятках километров от границы» [91].

Эта двойственность в указаниях привела к тому, что агрессия фашистов для многих командиров и частей Прибалтийского Особого военного округа началась внезапно и противник получил возможность нанести мощные неожиданные удары на избранных направлениях.

Первый удар врага приняли пограничники и инженерные батальоны, занимавшиеся оборудованием приграничной полосы обороны. Эти части, нацеленные исключительно на строительные работы, не имели даже легкого штатного вооружения. Поэтому, как вспоминает начальник инженерных войск 11-й армии полковник Фирсов, они «рассыпались и сразу же потеряли всякую воинскую организацию, превратившись в толпы людей, спасавшихся от гибели, как кто умел… Они беспорядочно сопровождали соединения армии вплоть до отхода ее на рубеж р. Западная Двина и только усиливали зарождавшуюся панику» [92].

В первые часы фашистской агрессии штаб Северо-Западного фронта тщетно пытался организовать управление подчиненными войсками. Воздушные линии связи были частично разрушены немецкой авиацией, частично перерезаны диверсантами и агентами германской разведки из числа местных жителей. Но признаваться в своей беспомощности не хотелось. Поэтому в 10 часов утра 22 июня штаб фронта направил боевое донесение начальнику Генерального штаба РККА общего характера. В нем говорилось о начале наступления войск противника и о вступлении с ним в бой отдельных соединений округа.

Между тем наступление противника продолжается успешно. К 14 часам на ряде участков Северо-Западного фронта создаются кризисные моменты. Части передовых дивизий под напором врага начали медленно отходить на восток. Связи со штабом округа и соседями не было, каждый командир части и соединения действовал по своему усмотрению. Несмотря на это, в 14 часов 30 минут штабом Северо-Западного фронта в Генеральный штаб было отправлено новое боевое донесение. В нем говорилось про тяжелые бои наземных войск и о значительных потерях авиации [93].

В 22 часа в Генеральный штаб и соседям Северо-Западным фронтом была направлена оперативная сводка, которая начиналась сообщением о том, что части фронта продолжают сдерживать противника, стремящегося охватить Таурогенскую группировку (90, 125, 48-я стрелковые дивизии) с флангов. Далее в нем говорилось, что части 27-й армии подняты по тревоге и заняли оборону. И только после этого следовало главное: «Фронт обороны 8-й армии прорван на направлении Крытинга танками и мотоциклетными частями, в направлении Кулеи пехотой противника. Соединения 11-й армии под натиском противника отходят. Связь с отдельными соединениями утеряна» [94].

В параллельном политдонесении начальник управления политпропаганды Северо-Западного фронта бригадный комиссар Рябчий 22 июня 1941 года писал: «Среди местного населения имеют место проявления паники. У руководителей местных партийных организаций и органов власти в первый момент наблюдалась растерянность. Кайдановский уездный комитет партии в течение шести часов с момента начала бомбардировки г. Кайданы бездействовал… Только после приезда в Кайданы наших работников уездный партийный комитет занялся наведением порядка в городе и организацией охраны городских объектов. Такое же положение имело место в городе Паневежис.

Часть жителей приграничных районов самостоятельно эвакуируется. Кулацкая и зажиточная часть населения ведет борьбу против наших частей. По сведениям Паневежского укома партии (который, по докладу, бездействовал. – В.Р.) в лесах района Вешеляй и Тарашкуии сосредотачивается кулацкая банда, во главе которой стоят ксендзы» [95].

Вечером 22 июня генерал Ф.И. Кузнецов получил директиву наркома № 3, в которой фронту приказывалось: «Прочно удерживая побережье Балтийского моря, нанести мощный контрудар из района Каунаса во фланг и тыл сувалкской группировки противника, уничтожить ее во взаимодействии с Западным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки».

В полосе 8-й армии Северо-Западного фронта к исходу 22 июня соединения, ведя бои в условиях полного господства авиации противника в воздухе, вынуждены были отойти на восточный берег рек Саланта и Миния. Противнику удалось на стыке 8-й и 11-й армий вклиниться в советскую оборону на глубину 15–20 километров. На шауляйском направлении советская оборона оказалась прорванной на глубину от 20 до 35 километров.

Войска 11-й армии оборонялись на важном оперативном направлении Каунас – Вильнюс. В их полосе наступали основные силы 18-й армии гитлеровцев, нанося несколько мощных дробящих ударов. Под воздействием этих ударов к исходу 22 июня передовые полки соединений правого крыла армии (5, 33 и 188-й стрелковых дивизий) были вынуждены отойти на восток на глубину до 10 километров.

Еще более катастрофической сложилась обстановка на левом крыле армии. Оборонявшиеся там 126-я и 128-я стрелковые дивизии оставили ряд населенных пунктов. Противник вклинился в советскую территорию на глубину 15–18 километров, переправился через Неман по захваченным мостам и устремился на восток. Его передовые подразделения вышли на линию железной дороги Гродно-Вильнюс.

За пехотными дивизиями по мостам через Неман устремились соединения 3-й немецкой танковой группы и, преодолевая разрозненное сопротивление стрелковых соединений советских войск, устремились к мостам через Неман. «Для 3-й танковой группы, – писал ее командующий генерал Гот, – явилось большой неожиданностью, что все три моста через Неман, овладение которыми входило в задачу группы, были захвачены неповрежденными».

Переправившись через Неман, танки Гота устремились к Вильнюсу, но натолкнулись на отчаянное сопротивление. «Вечером 22 июня, – доносил генерал Гот в штаб группы армий «Центр», – 7-я танковая дивизия имела крупнейшую танковую битву за период этой войны восточнее Олита. Уничтожено 70 танков и 20 самолетов (на аэродромах) противника. Мы потеряли 11 танков».

Попытки штаба фронта повлиять на эту ситуацию также успеха не имели главным образом по причине отсутствия надежной связи. Так, помощник начальника связи по радио 11-й армии вспоминает, что к концу первого дня войны проводная связь со всеми штабами была нарушена и единственным средством связи осталось радио. Но к управлению войсками по радио штабы не были подготовлены, а радиобоязнь снизу доверху еще более усугубляла положение. В. П. Агафонов пишет:

«Войска армии вели ожесточенные бои с немецко-фашистскими войсками под Ивановом. Несмотря на большое количество радиограмм, переданных в штаб фронта, последний упорно молчал и не отвечал на запросы штаба армии. Как позже выяснилось, все наши радиограммы штабом фронта были получены, расшифрованы, но… в штабе фронта почему-то решили, что в этих шифродонесениях «не стиль Шлемина» – начальника штаба армии и «не стиль Морозова» – командующего армией. Поэтому на указанные радиограммы штаб армии предпочитал не реагировать».

Не реагировало командование 11-й армии и на радиограммы фронта. Тот же В.П. Агафонов ниже пишет:

«…мне докладывают радисты, что на радиостанцию вызывают члена Военного совета армии т. Зуева для переговоров с членом Военного совета фронта т. Дибрава… Вспоминая этот злосчастный случай, я никак не могу себе простить, как я, будучи в то время помощником начальника связи армии по радио, мог поддаться и сам этой радиобоязни. Но факт остается фактом. Подойдя к радиостанции, я прежде всего спросил у радистов: «Какая радиостанция вызывает, ее мощность и тональность?» Получив ответ, что радиостанция, производившая вызов микрофоном, не та, которая работала с нами в телеграфном режиме, я усомнился в принадлежности этой радиостанции штабу фронта (как выяснилось позже, вызов действительно производился другой радиостанцией штаба фронта). Доложив Военному совету армии о вызове для переговоров т. Зуева, а также и свои сомнения насчет принадлежности радиостанции, я предложил Военному совету ответить этой радиостанции следующим образом: «Кого вы вызываете, вы прекрасно знаете, что его здесь нет», что с разрешения Военного совета и было передано. На этом была закончена на долгое время радиосвязь со штабом фронта».

Таким образом, к исходу дня соединения 11-й армии оказались расчлененными на части. Между Северо-Западным и Западным фронтами образовалась большая брешь, закрыть которую оказалось нечем.

Командующему Западным Особым военным округом Г.П. Павлову 22 июня в первом часу ночи начальник 8-го отдела доложил: «Из Москвы поступила шифровка, ведем раскодирование… ее параграфов». Эта работа была закончена за один-два часа до нападения Германии. Но и полученную директиву наркома обороны передавали в армии и командирам отдельных корпусов с припиской: «Войска привести в боевую готовность… усилить наблюдение за границей под личную ответственность командиров». (Курсив автора.)

Но осуществлять управление войсками по имеющимся линиям связи оказалось непросто. Около трех часов ночи начальник связи округа генерал Григорьев в большом волнении доложил: «Прекратилась проволочная связь со всеми армиями. Для ее восстановления были высланы подразделения. Связь была восстановлена через 30–40 минут. Выяснилось, что были вырезаны провода, а на линии Барановичи – Волковыск были спилены столбы. Также отмечалось, что в третьем часу ночи в районах Волковыска и Гродно диверсантами были выведены из строя электростанции… [96]

Распоряжение командующего войсками Белорусского Особого военного округа о приведении войск в полную боевую готовность было передано в корпуса и некоторые дивизии в 3 часа 30 минут. В нем указывалось, что необходимо «бесшумно» вывести из Брестской крепости 42-ю стрелковую дивизию и привести в боевую готовность 14-й механизированный корпус. Авиацию разрешалось перебазировать на полевые аэродромы [97].

Но эти распоряжения касались только армий прикрытия государственной границы. Другие соединения и части в отношении угрозы нападения Германии на СССР заблаговременно штабом округа сориентированы не были. Так, командир 100-й стрелковой дивизии, дислоцировавшейся в районе Минска в небольшом городке Уручье, генерал-майор И.Н. Руссиянов в своей книге «В боях рожденная» пишет, что в ночь на 22 июня 1941 года его соединение и сам он занимались обычными делами.

Уже в первые часы нападения противника проводная связь штаба округа со штабами 3, 4, 10-й армий была прервана, и восстановить ее до отхода на территорию Восточной Белоруссии не удалось.

Позже командир 100-й стрелковой дивизии генерал И.Н. Руссиянов вспоминал, что с целью уяснения обстановки и боевой задачи в полдень 22 июня 1941 года выехал с Уручья в Минск в штаб округа. В частности, он пишет:

«С трудом добрались мы до здания штаба и увидели, что оно частично разрушено. Никого из начальствующего состава на месте не оказалось. Где же генерал Павлов? Как с ним связаться?»

И.Н. Руссиянов разыскал командующего на запасном командном пункте. Там же находились заместитель наркома обороны СССР Маршал Советского Союза Б.М. Шапошников и первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П.К. Пономаренко. Командующий неожиданно поставил задачу 100-й стрелковой дивизии создать фронт обороны вокруг Минска шириной до 100 километров.

«Когда командующий поставил задачу дивизии, я даже опешил», – признается И.Н. Руссиянов. Но Пономаренко его несколько успокоил, посоветовав действовать, исходя из обстановки [98].

Бывший начальник оперативного отдела штаба Западного фронта позже утверждал, что «распоряжение о вскрытии пакета с планом обороны было отдано штабом округа к исходу 21 июня. К этому времени, на основании ряда отдельных распоряжений Генерального штаба, на 400-километровом фронте вдоль государственной границы, на расстоянии от 8 до 30 километров от нее, было полностью сосредоточено 30 стрелковых дивизий, а 14-я и 113-я стрелковые дивизии были на подходе к району Наревка-Мала (северо-западная опушка Беловежской пущи). На глубине 250–300 километров находилось еще шесть стрелковых дивизий. Но оборона границы до начала боевых действий не занималась.

К началу удара авиации и артиллерийской подготовки противника (3.50-4.00 22 июня) успели развернуться и занять оборону на государственной границе: в 3-й армии – управление 4-го стрелкового корпуса, 27-я и 56-я стрелковые дивизии; в 10-й армии – управления 1-го и 5-го стрелковых корпусов, 2, 8, 13 и 86-я стрелковые дивизии; в 4-й армии – 6-я и 75-я стрелковые дивизии. 49-я стрелковая дивизия 4-й армии оказалась на направлении главного удара 2-й танковой группы (до 3000 танков), и в первые часы войны штаб фронта о ней не имел никаких сведений. Только к исходу дня стало известно, что эта дивизия ведет бой на западной опушке Беловежской Пущи.

Удар этой же танковой группы захватил 113-ю стрелковую дивизию на марше в районе Нарев. Дивизия, будучи внезапно атакована на ходу, понесла большие потери и отошла в Беловежскую Пущу. Командир дивизии был ранен и попал в плен. 6-я кавалерийская дивизия оказалась связанной боем в районе Ломжа» [99].

С началом войны командование Западного фронта пыталось разобраться с обстановкой, но в условиях потери связи с армиями сделать это было невозможно.

Положение войск фронта серьезно осложняла неопределенность задач, поставленных директивой НКО № 1. Дело в том, что командующие фронтами и армиями должны были сами определить, являются ли провокацией начавшиеся боевые действия. Над командующими довлело указание Центра – не поддаваться ни на какие провокации. Вот почему, подняв по тревоге войска, они медлили с приказами о решительном отпоре. Командармы, а тем более командиры корпусов, дивизий и полков вынуждены были действовать на свой страх и риск.

В то же время Генеральный штаб постоянно требовал обстоятельных докладов. Выполняя эти требования, во второй половине дня 22 июня 1941 года в Москву из Минска было направлено первое боевое донесение. В этом донесении, в частности, указывалось:

«Первое. Противник крупными силами форсировал р. Неман… и развивает наступление в направлении Поречье. Противостоявший полк 56-й стрелковой дивизии почти полностью уничтожен. В районе Граево высажен десант противника. Левый фланг 3-й армии к 13 часам держится прочно.

Второе. Командиру 21-го стрелкового корпуса отдано приказание 17-ю и 37-ю стрелковые дивизии сосредоточить в районе Поречье, Озеры, Скидель, Острына с задачей совместно с танковой дивизией восстановить положение на восточном берегу р. Неман.

Третье. Ввиду потери связи с 10-й армией в Белосток вылетел заместитель командующего войсками И.В. Болдин с задачей установить положение на фронте 10-й армии и в зависимости от обстановки использовать 6-й механизированный корпус на гродненском и брестском направлениях.

Четвертое. По радиодонесению части 4-й армии отошли на меридиан Жабинка. Подробностей не доложено.

Пятое. 155-я стрелковая дивизия из района Нов. Барановичи к утру 25 июня сосредотачивается в районе Мочулино. 55-я стрелковая дивизия из района Слуцк перебрасывается автотранспортом в район Береза» [100].

Судя по этому донесению, к тому времени штаб Западного фронта уже достаточно хорошо знал обстановку и прочно управлял большей частью подчиненных войск. А в случае потери управления – немедленно применялись эффективные меры к его восстановлению.

В этот же первый день войны штаб Западного фронта направляет директиву командующему 4-й армией с требованием решительно уничтожать «прорывающиеся и прорвавшиеся банды противника, для чего в первую очередь использовать корпус С.И. Оборина (14-й механизированный корпус). В отношении действий руководствуйтесь красным пакетом».

Ниже говорилось: «Делегатов на самолетах присылать прямо в штаб округа или до ближайшей переговорной телеграфной и телефонной станции». Затем командующий фронтом признавался, что не имеет связи с командующим 10-й армией, и требовал от командующего 4-й армией установить связь с этим объединением с помощью делегата, с тем чтобы получить информацию о положении войск 10-й армии [101].

Оперативная сводка № 1 штабом Западного фронта была составлена только к 22 часам 22 июня 1941 года. В ней сообщалось, что в течение дня 22 июня части фронта вели сдерживающие бои и, оказывая упорное сопротивление противнику, к 17 часам отошли на рубеж Кельбасин, Осовец, Ломжа, Бельск. Наиболее сильные удары противника были направлены на Гродно и Бельск. В результате этих боев, по докладу командующего 3-й армией, практически была разгромлена ее 56-я стрелковая дивизия. От 8, 13, 86 и 113-й стрелковых дивизий 10-й армии сведений в течение дня не поступало. Данных о положении частей на левом фланге армии нет. В течение дня связь с армиями работала с большими перебоями. Оперативных сводок от армий фронта за первый день боя к 19 часам 30 минутам не поступало. Данных о потерях и трофеях нет [102].

Уже в первый день войны в небе над пограничными районами в полосе Западного фронта разгорелись ожесточенные бои. Летчики фронта вели ожесточенную борьбу, стремясь вырвать у противника инициативу и не дать ему возможность захватить господство в воздухе. Однако задача эта оказалась непосильной. Ведь в первый же день войны Западный фронт лишился 738 боевых машин, что составляло почти 40 % численности самолетного парка. Узнав о потерях, командующий ВВС фронта генерал И.И. Копец, человек храбрый, что в свое время он с успехом доказал, сражаясь в небе республиканской Испании, застрелился.

Запоздалый выход навстречу наступавшему противнику вынуждал советские войска вступать в бой с ходу, по частям. На направлениях ударов агрессора подготовленных рубежей им достичь не удалось, а значит, и сплошного фронта обороны не получилось. Встретив сопротивление, противник быстро обходил советские части, атаковал их с флангов и тыла, стремился продвинуть свои танковые дивизии как можно дальше в глубину. Положение усугубляли выброшенные на парашютах диверсионные группы численностью от нескольких десятков до двухсот человек, а также устремившиеся в тыл автоматчики на мотоциклах, которые выводили из строя линии связи, захватывали мосты, аэродромы, другие военные объекты. Мелкие группы мотоциклистов вели беспорядочную стрельбу из автоматов, чтобы создать у оборонявшихся видимость окружения. При незнании общей обстановки и потере управления их действия нарушали устойчивость обороны советских войск, вызывая панику.

В результате внезапного удара противника многие стрелковые дивизии первого эшелона армий с первых же часов были расчленены, некоторые оказались в окружении. Связь с ними прервалась. К 7 часам штаб Западного фронта не имел проводной связи даже с армиями.

Командование Западного фронта за весь первый день войны не получило ни одного донесения из армий. На основании весьма отрывочных данных начальник штаба фронта генерал Климовских сделал ошибочный вывод, что 3-я и 10-я армии к концу дня отошли, а 4-я армия продолжает удерживать свой рубеж на границе. Именно так он и сообщил Генеральному штабу в 22 часа, хотя к тому времени 4-я армия также оказалась отброшенной от границы на 25–30 км, а передовые танковые части немцев прорвались еще глубже – на 60 км. По сути, Климовских своим докладом ввел Генеральный штаб в заблуждение. К сожалению, командование фронта не осознало угрозы, нависшей над его войсками на брестском направлении. Его больше беспокоило положение под Гродно, где к концу дня определился глубокий охват белостокского выступа с севера.

В полосе Киевского Особого военного округа в 3 часа 30 минут 22 июня тысячи германских орудий и минометов открыли огонь по заставам, штабам, узлам связи и военным городкам, расположенным в приграничной зоне. Одновременно вражеская авиация нанесла удары по военным аэродромам, затем подвергла бомбардировке Ровно, Львов, Житомир, Киев и многие другие города.

Первый удар врага, как и следовало ожидать, приняли пограничники. В полосе округа находилось восемь пограничных отрядов. Каждый состоял из 4–5 комендатур, имевших 3–4 пограничные заставы по 30–40 бойцов. Начальником войск Украинского пограничного округа был генерал-майор В.А. Хоменко. Однако в связи с нарушением управления частями и подразделениями пограничных войск практически в самом начале войны речь о согласованных действиях отрядов и застав, конечно же, не велась. Каждая застава сражалась в одиночку, и только в отдельных случаях наблюдался бой пограничных отрядов.

Особенно отличился 90-й пограничный отряд под командованием майора М.С. Бычковского. От немецкого солдата, перешедшего на советскую сторону вечером 21 июня, командир отряда узнал примерное время вторжения фашистских войск и своим решением привел в боевую готовность все подчиненные ему 16 застав. Затем доложил о перебежчике командующему 5-й армией генерал-майору М.И. Потапову и поставил в известность командиров 41-й танковой и 87-й стрелковой дивизий. Правда, другими документами и свидетельствами это не было подтверждено.

В 4 часа утра 22 июня заставы 90-го пограничного отряда приняли бой в полосе 45 километров от села Корытница до Крыстынополя. Пограничники на ряде направлений успешно отразили первые атаки противника, но в 6 часов фашисты ввели в бой свежие силы и прорвали границу. 6-я застава вела бой до 24 июня.

На ковельском направлении стойкое сопротивление врагу оказали 8-я и 9-я заставы 98-го пограничного отряда (командир-полковник Г.Г. Сурженко). Они дали врагу бой при его переправе через реку Западный Буг и уничтожили несколько сотен солдат и офицеров противника.

11 дней и ночей у села Скоморохи защищала границу 13-я застава лейтенанта А.В. Лопатина. Напряженный бой разгорелся за Перемышль, где сооружения укрепленного района оборонялись пограничниками и бойцами 99-й стрелковой дивизии. Были и другие примеры героической обороны советской границы. Но это были слишком слабые силы для решения оборонной задачи в начале большой войны. Требовалось организованное вступление в сражение основных сил армий прикрытия государственной границы, по крайней мере дивизий и корпусов первого эшелона. Но, как известно, именно командиры и штабы этих соединений к войне конкретно не были подготовлены и четко своих задач не знали. Поэтому каждый из них в первые часы действовал на свой страх и риск.

Только к 10 часам утра 22 июня штабу Киевского Особого военного округа, превратившегося с началом войны в передовой пункт управления Юго-Западного фронта, удалось наладить связь с управлениями 12-й и 26-й армий, но что происходило в полосе 5-й и 6-й армий, никто точно не знал. Первое донесение из 5-й армии в штаб фронта по радио поступило только в 10.30 утра. В нем указывалось: «Сокаль и Тартакув в огне. 124-я стрелковая дивизия к границе пробиться не смогла и заняла оборону севернее Струмиловского укрепленного района» [103].

Только около 10 часов утра на пункт управления Юго-Западным фронтом пришла директива из Москвы, извещавшая о начале войны. От командующего и штаба фронта требовалось немедленно детально разобраться в сложившейся обстановке. Но сделать это было практически невозможно. Поэтому, когда в 15 часов Юго-Западный фронт должен был послать в Москву свое первое донесение, из-за отсутствия конкретной информации из войск приграничных армий на то время штабу фронта пришлось отписываться общими фразами.

Командующие армиями прикрытия государственной границы в первый день войны также в большинстве своем остались без связи с подчиненными соединениями. Было нарушено управление во многих корпусах и дивизиях. Командиры дивизий и полков были вынуждены действовать на свой страх и риск.

Позже выяснилось, что главный удар в полосе Юго-Западного фронта противник наносил по левому флангу 5-й армии и в стык этой армии с 6-й армией. В то же время в полосе 12-й и 26-й армий в первые дни войны он действовал ограниченными силами. В связи с этим около половины сил и средств фронта в самый ответственный период сражения практически оставались в стороне от него без дела.

Еще хуже обстояло дело на тактическом уровне. Из десяти соединений первого эшелона 5, 6 и 26-й армий только три (62, 87 и 99-я) стрелковые дивизии сумели занять рубежи по плану прикрытия. Остальные вынуждены были перейти к обороне на путях выдвижения под воздействием противника на совершенно необорудованной местности. Между соединениями и частями существовали большие разрывы. Так, между 87-й и 124-й стрелковыми дивизиями возник разрыв в 20 км, между 124-й стрелковой и 3-й кавалерийской дивизиями – 15 км.

На действиях войск пагубно отразилась и нерешительность командующего и штаба Киевского Особого военного округа. Только около 9 часов утра командующий М.П. Кирпонос решился передать в войска приказ о вскрытии пакетов особой важности. Но вследствие отсутствия связи в некоторые объединения и соединения этот сигнал пришлось передавать при помощи специальных курьеров самолетами связи. Нередко, в условиях господства противника в воздухе, эти самолеты сбивались, и соответствующие команды либо поступали в войска с большим опозданием, либо не поступали вовсе. Поэтому низовые командиры были вынуждены принимать ответственные боевые решения самостоятельно, на что у некоторых просто не хватало духа.

Шло время, а штаб Юго-Западного фронта все не мог собрать необходимые сведения для оценки обстановки во всей его полосе. Командующий сильно нервничал, постоянно давил на начальника штаба, а тот, в свою очередь, на начальника оперативного отдела и начальника разведки. Но те только беспомощно разводили руками. Выход был найден: в 11 часов 22 июня штаб Юго-Западного фронта доложил начальнику Генерального штаба о том, что войска ведут бой с противником на занимаемых ими рубежах, не указав точного начертания этих рубежей. Получалось, что войсками этого фронта в точности выполняется первый этап Плана прикрытия государственной границы, и настала очередь переходить к реализации второй части этого плана – проведению армейских контрударов, разгрому вклинившихся группировок и переносу боевых действий на территорию противника.

Поэтому во второй половине 22 июня генерал-полковник М.П. Кирпонос, оставив в своем резерве в районе Тернополя 37-й стрелковый корпус, приказал командирам 22-го механизированного корпуса и 45-й танковой дивизии приступить к подготовке контрудара [104].

К тому времени в штаб фронта начали поступать сведения о вклинении противника в оборону советских войск в полосе 6-й армии. Это послужило основанием для отдачи распоряжения командующему 6-й армией и командиру 15-го механизированного корпуса о нанесении корпусом контрудара по прорвавшемуся противнику. В 14 часов задача корпусу была уточнена: «Нанесением встречного удара восстановить положение 124-й стрелковой дивизии» [105].

Но наиболее тяжелой в первый день войны была обстановка в полосе 5-й армии и на стыке ее с 6-й армией (участок до 100 км), где противник наносил свой главный удар силами шести пехотных и одной танковой дивизий. Там он нанес поражение 87-й и 124-й стрелковым дивизиям и вклинился на советскую территорию на глубину до 30 км.

В полосе 26-й армии день 22 июня прошел в пассивных оборонительных боях по рубежу реки Сан войск 8-го стрелкового корпуса. В полосе 12-й армии на всех направлениях атаки незначительных сил противника также в тот день были отражены.

Тяжелой была и воздушная обстановка в полосе Юго-Западного фронта. Авиация противника, нанеся внезапные бомбо-штурмовые удары по аэродромам, расположенным в тылу армий прикрытия, практически полностью захватила господство в воздухе. Только по официальным данным, потери авиации Юго-Западного фронта в первый день войны достигли 180 боевых машин, но, вероятно, они были значительно бо€льшими. Авиация фронта (четыре авиационные дивизии) в первый день войны практически бездействовала. 22 июня она совершила всего 100 самолето-вылетов, прикрывая район второстепенного значения (Шепетовка, Тернополь) [106].

В первый день войны нарком обороны и начальник Генерального штаба в штаб Юго-Западного фронта направили всего две директивы. Первая, полученная в 8.45 того дня, извещала о начале войны и предписывала «войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожать их в районах, где они нарушили советскую границу». Вторая, полученная в конце дня, извещала о достижении советскими войсками «небольших успехов» и также предписывала начать активные наступательные действия. Обе директивы высшего военного командования, полученные 22 июня штабом Юго-Западного фронта, свидетельствуют о том, что обстановка начавшейся войны расценивалась Ставкой ВГК настолько благоприятно, что она считала возможным начать активные наступательные действия по разгрому противника.

Штаб Юго-Западного фронта к тому времени не смог в полной мере установить управление подчиненными войсками и плохо знал сложившуюся обстановку. Но командующий фронтом предпочитал не докладывать об этом Генеральному штабу, отделываясь донесениями расплывчатого содержания. Поэтому Ставка Главного командования оценила действия врага в полосе Юго-Западного фронта «как достигшие небольших успехов» и потребовала от его командования «концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5-й и 6-й армий и не менее пяти механизированных корпусов при поддержке авиации окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский – Кристинополь, и к исходу 24 июня овладеть районом Люблин» [107].

В результате непонимания истинного положения дел между войсками, терпящими поражение вблизи границы, и штабами объединений Юго-Западного фронта, не знавшими истинного положения дел, вскоре возникли нервозные отношения, вплоть до непонимания и угроз, что также не способствовало качественному управлению операциями фронта и армий. Такая же обстановка складывалась и в полосе действий Западного фронта. Для оказания помощи командующим этими фронтами во второй половине 22 июня И.В. Сталин принял решение направить на Западный фронт С.К. Тимошенко и Г.И. Кулика, а на Юго-Западный фронт – Г.К. Жукова.

Позже в своих мемуарах Г.К. Жуков, стремясь снизить степень своей ответственности за катастрофу начального периода войны, писал: «Каждый военачальник, допустивший неправильные действия, не имеет морального права уходить от ответственности и ссылаться на вышестоящих. Войска и их командиры в любой обстановке в соответствии с уставом должны всегда быть готовыми выполнить боевую задачу. Однако накануне войны, даже в ночь на 22 июня, в некоторых случаях командиры соединений и объединений, входивших в эшелон прикрытия границы, до самого последнего момента ждали указаний свыше и не держали части в надлежащей боевой готовности, хотя по ту сторону границы уже был слышен шум моторов и лязг гусениц» [108].

Для того чтобы посмотреть на события начала Великой Отечественной войны с другой стороны советско-германского фронта, открываем Военный дневник начальника Генерального штаба Сухопутных войск Германии генерал-полковника Ф. Гальдера от 22 июня 1941 года. В этот день, в частности, он пишет:

«Утренние сводки сообщают, что все армии, кроме 11-й (на правом фланге группы армий «Юг» в Румынии), перешли в наступление по плану. Наступление наших войск, по-видимому, явилось для противника на всем фронте полной тактической внезапностью.

Приграничные мосты через Буг и другие реки всюду захвачены нашими войсками без боя и в полной сохранности. О полной неожиданности нашего наступления для противника свидетельствует тот факт, что части были захвачены врасплох в казарменном расположении, самолеты стояли на аэродромах, покрытые брезентом, а передовые части, внезапно атакованные нашими войсками, запрашивали командование о том, что им делать…

Русская моторизованная псковская группа (оперативный резерв) обнаружена в 300 км южнее предполагавшегося ранее района ее сосредоточения. Она находится южнее Западной Двины! Это только выгодно для нас.

О подтверждении дислокации различных русских соединений.

Перехвачена русская радиограмма: «Штаб 3-й армии разбит. Пришлите истребители»…

Командование ВВС сообщило, что наши военно-воздушные силы уничтожили 800 самолетов противника (1-й воздушный флот – 100 самолетов, 2-й воздушный флот – 300 самолетов, 4-й воздушный флот – 400 самолетов). Нашей авиации удалось без потерь заминировать подходы к Ленинграду с моря. Немецкие потери составляют до сих пор 10 самолетов.

Командование группы армий «Юг» доложило, что наши патрули, не встретив сопротивления, переправились через Прут между Галацем и Хуши и между Хуши и Яссами. Мосты в наших руках.

Во второй половине дня поступило донесение об успешном продвижении наших войск, в особенности севернее Бреста (группа Гота) и на фронте 4-й танковой группы (Гёпнер).

Общая картина первого дня наступления представляется следующая:

Наступление германских войск застало противника врасплох. Боевые порядки противника в тактическом отношении не были приспособлены к обороне. Его войска в приграничной полосе были разбросаны на обширной территории и привязаны к районам своего расквартирования. Охрана самой границы была в общем слабой.

Тактическая внезапность привела к тому, что сопротивление противника в пограничной зоне оказалось слабым и неорганизованным, в результате чего нам всюду легко удалось захватить мосты через водные преграды и прорвать приграничную полосу укреплений на всю глубину (укрепления полевого типа).

После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешел к активным действиям. Без сомнения, на стороне противника имели место случаи тактического отхода, хотя и беспорядочного. Признаков же оперативного отхода нет и следа. Вполне вероятно, что возможность организации такого отхода была просто исключена. Ряд командных инстанций противника, как, например, в Белостоке (штаб 10-й армии), полностью не знал обстановки, и поэтому на ряде участков фронта почти отсутствовало руководство действиями войск со стороны высших штабов.

Но даже независимо от этого, учитывая влияние «столбняка», едва ли можно ожидать, что русское командование уже в течение первого дня боев смогло составить себе настолько ясную картину обстановки, чтобы оказаться в состоянии принять радикальное решение.

Представляется, что русское командование, благодаря своей неповоротливости, в ближайшее время вообще не в состоянии организовать оперативное противодействие нашему наступлению.

Наши наступающие дивизии всюду, где противник пытался оказать сопротивление, отбросили его и продвинулись с боем в среднем на 10–12 км! Таким образом, путь продвижения соединения открыт» [109].

И еще один очень интересный архивный документ – журнал боевых действий группы армий «Север». Из него следует, что данная группа армий, заняв исходные позиции в 3 часа 05 минут 22 июня 1941 года, начала наступление и перешла границу на участке Вистытис, Балтийское море. Сопротивление на границе было очень незначительным. Противник был застигнут врасплох, и все пограничные мосты в районе армии попали в руки германского командования в полной сохранности.

Сопротивление передовых советских частей было незначительным. Действуя через разрывы в боевых порядках советских частей, к вечеру первого дня войны группа армий «Север» прорвала приграничную линию укреплений и по всему фронту продвинулась на глубину до 20 километров. В районе западнее Шауляя германской авиацией было подбито и уничтожено от 150 до 200 советских танков и грузовых машин.

Далее в этом журнале отмечается: «На основе показаний военнопленных и местных жителей, а также найденных документов можно предполагать, что противник примерно 4 дня тому назад оттянул крупные пограничные силы, оставив лишь небольшое арьергардное прикрытие. Где сейчас находятся его главные силы – неизвестно. Поэтому необходимо по возможности быстрее установить с ними соприкосновение, с тем чтобы еще до выхода к Западной Двине завязать с ними бой и уничтожить их».

Таким образом, 22 июня 1941 года противнику удалось достичь не только тактической, но и оперативной внезапности. В результате этого его авиация, нанеся значительное поражение авиации западных военных округов, захватила господство в воздухе. Подавляющее большинство частей и соединений армий прикрытия государственной границы не успели занять назначенные им оборонительные полосы, а пулеметные батальоны – специально построенные для них укрепленные районы.

Произошло нарушение управления войсками западных военных округов на оперативном и тактическом уровнях. В результате этого некоторые командующие армиями, многие командиры корпусов, более половины командиров дивизий и около 80 % командиров стрелковых полков, не зная общей обстановки и не получая никаких указаний от вышестоящих штабов, были предоставлены сами себе и действовали на свой страх и риск в рамках довоенного Плана прикрытия государственной границы. При этом многие из них не понимали реального положения вещей или же делали вид, что не понимают. Об этом, в частности, свидетельствует записка командира 75-й стрелковой дивизии 4-й армии Западного фронта генерал-майора Недвигина от 28 июня 1941 года. Без купюр привожу ее текст полностью:

«Тов. генерал-майор!

Наконец-то имею возможность черкнуть пару слов о делах прошлых и настоящих.

Красный пакет опоздал – а отсюда и вся трагедия. Части попали под удар разрозненными группами. Лично с 22-го по 27-е вел бой с преобладающим по силе противником. Отсутствие горючего и боеприпасов вынудило оставить все в болотах и привести для противника в негодность.

Сейчас с горсточкой людей занял и обороняю г. Пинск, пока без нажима противника, что получится из этого, сказать трудно.

Сегодня получил приказание о подчинении меня 21 армии. Пока никого не видел и не говорил, но жду представителей. Настроение бодрое и веселое. Сейчас занимаюсь приведением в порядок некоторых частей. За эти бои в штабе осталось 50–60 % работников, а остальные перебиты.

Желаю полного успеха в работе. Вашего представителя информировал подробно.

С командирским приветом.

Генерал-майор Недвигин.

P.S. Прошу передать привет тт. Шлыкову, Сандалову, Раискову и Дмитриеву».

Думаю, что никаких комментариев этот оперативный документ не требует…

Западные военные округа, входившие в их состав армии, корпуса, дивизии, полки, батальоны без должной подготовки на рассвете 22 июня 1941 года приняли на себя хорошо подготовленный мощный удар противника, под которым они физически в тех условиях не могли устоять. Нужны были немедленные и очень решительные ответные действия, но не одиночного бойца, командира и даже командующего. Нужны были оперативные и грамотные директивы с самого верху, прежде всего со стороны Генерального штаба и штабов военных округов.

Архивные документы свидетельствуют, что Генеральный штаб РККА в лице генерала армии Г.К. Жукова в первый день войны фактически бездействовал. Вся ранее проделанная им большая работа по подготовке планов прикрытия военных округов и армий оказалась напрасной из-за того, что эти планы не были своевременно доведены до войск, а короткие сигналы приведения войск в полную боевую готовность подменялись пространными директивами, допускавшими их двоякое толкование.

В то же время Генеральный штаб Сухопутных войск Германии в лице генерал-полковника Ф. Гальдера 22 июня 1941 года работал четко по ранее разработанному плану. Была достигнута тактическая и оперативная внезапность, позволившая германской авиации захватить преимущество в воздухе. Наступление наземных сил немецких войск на советскую территорию произошло на всех запланированных направлениях и развивалось успешно. После успешного начала наступления пехотных соединений и преодоления ими полосы приграничных укрепленных районов были созданы благоприятные условия для ввода в сражение танковых групп с целью развития тактического успеха в оперативный.

Очень важно и то, что первые боевые неудачи 22 июня негативно отразились на боевом духе многих командиров и войск Красной Армии, которые, понеся значительные потери, были вынуждены начать отступление. В то время оставление «каждой пяди родной земли» в Советском Союзе расценивалось как преступление и могло повлечь к строгому наказанию. Уже одна мысль об этом лишала людей уверенности в себе.

Немецкие же войска, наоборот, с первыми боевыми успехами обрели уверенность в себе, в своих командирах и в целом в том деле, которому они служили. Об этом лучше всего свидетельствуют первые солдатские письма, отправленные с фронта в двадцатых числах июня 1941 года. Так, в одном из них ефрейтор Венцель писал: «Мы вошли в оборону русских, как нож в масло. Уже через час боя у нас оказалась испуганная толпа пленных солдат и офицеров. Без оружия, многие в нижнем белье, они дрожали от испуга. Мы не знаем, что делать с таким количеством пленных, так как всеми силами стремимся за нашими командирами дальше на восток. Думаю, я вернусь домой после победы очень скоро».