|
||||
|
Глава восьмая ВЕСНА 1952 ГОДА. «ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛИЗМА»…
В 1950 ГОДУ американского художника Рокуэлла Кента, который приехал в Париж на очередную встречу сторонников движения за мир, неожиданно для него пригласили в Москву. В своей автобиографической книге «Это я, Господи!» он пишет об этом так:
«Записной» «демократ» презрительно сморщит нос: «Лакировка! Да от него агенты НКВД не отходили». Но я должен его разочаровать, потому что далее Кент написал вот что:
Это — свидетельство о России начала 50-х годов с Запада, принадлежащее человеку, который приехал в послевоенную Россию, считая ее своим врагом, но уехал из России ее другом. А вот свидетельство с Запада, принадлежащее человеку, который приезжал в Россию во время войны на танке и который так и остался ее врагом. Я имею в виду генерал-майора вермахта Фридриха Вильгельма фон Меллентина, книга которого «Panzer battles 1939–1945» («Танковые сражения 1939–1945 гг.») вышла в свет в Лондоне в 1956 году и в 1957 году была издана у нас:
Фон Меллентин умел анализировать, и поэтому он ухватил ключевую черту в облике новой России — постоянно растущий уровень образования самых широких масс. Этот уровень поражал немцев в русских уже во время войны, и уже во время войны он был хорош настолько, что, сталкиваясь на оккупированных территориях или в самой Германии с советскими рабочими, немцы лишь удивлялись их умению — в отличие от самих немцев — мыслить широко. Был, впрочем, и в России человек, который лучше многих других понимал, как важно обеспечить не просто неплохое образование для молодых поколений в Советском Союзе, но привить им дух той единственно прочной свободы, которую может обрести лишь всесторонне развитая личность. Человеком этим, остро понимающим суть эпохи и улавливающим ее «нерв», был, конечно, Сталин. Причем свои мысли на сей счет он изложил вполне определенно, внятно и публично. А было это так… Накануне открытия первого послевоенного съезда ВКП(б) — XIX, разговор о котором у нас еще будет, в № 278 (12480) «Правды» за 4 октября 1952 года на двух с половиной полосах, начиная со второй, были впервые опубликованы знаменитые сталинские «Экономические проблемы социализма». И в том же номере «Правды» на первой полосе в передовице «За новые победы коммунизма!» говорилось о «новом классическом труде товарища И. В. Сталина». Эта небольшая по объему работа оказалась действительно классической во многих отношениях, в том числе и потому, что была в СССР «классически» проигнорирована почти сразу же после смерти Сталина. А ведь в этой работе были скрыты как возможный триумф социализма, так и его возможный крах. Триумф — в том случае, если бы идеи Сталина стали для страны рабочими, действующими. Крах — если бы потенциал этих идей потихоньку «спустили на тормозах». Произошло второе, в силу чего крах социализма стал возможным, а потом и реализовался. Формально это были ответы участникам дискуссии по экономическим вопросам, начатой в апреле 1950 года в связи с разработкой проекта учебника политической экономии. Причем сам факт такой дискуссии и ее тон опровергают миф об СССР как об интеллектуальной пустыне, где одно светило — Сталин. Участники дискуссии — она была закрытой, по многим принципиальным вопросам высказывали несогласие со Сталиным, хотя последующая история страны доказала их неправоту. Однако значение «Экономических проблем социализма» вышло далеко за рамки текущей дискуссии — по сути, они стали политическим завещанием Сталина потомкам. Так, увы, и не понятым… Полный, развернутый анализ этой последней сталинской работы в мои задачи сейчас, конечно, не входит. Но остановиться на ней я остановлюсь… ЗАДАЧУ написания популярного учебника политэкономии поставил сам Сталин, и необходимость его он объяснял так:
Итак, работа вождя СССР была прямо обращена прежде всего к молодым. И если говорить о ее главной, магистральной идее, то она заключалась в том, что основные экономические проблемы социализма не являются чисто экономическими, потому что лежат в сфере не столько производства, сколько в сфере нравственной, мировоззренческой. Сталин раз за разом проводил мысль, что для того, чтобы решить основные экономические проблемы социализма и построить развитое социалистическое, а затем и коммунистическое общество, советской молодежи необходимо, используя уже мощную материальную базу реального социализма, построить себя как новую общность развитых и образованных людей. А уж эта мощная молодая сила, которой не будет преград на море и на суше, сможет стать примером для молодежи всего мира. Я еще проиллюстрирую сказанное примерами из работы Сталина, а пока скажу, что она состояла из четырех частей, датированных 1 февраля, 21 апреля, 22 мая и 28 сентября 1952 года: «Замечания но экономическим вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 года», «Ответ т-щу Ноткину Александру Ильичу», «Об ошибках т. Ярошенко Л. Д.» и «Ответ товарищам Саниной А. В. и Вннжеру В. Г.». Можно предполагать, что окончательно Сталин утвердился в том, о чем писал в «Экономических проблемах», к осени 1952 года — что и подтверждается временем их опубликования накануне XIX съезда. Вряд ли он стал бы затягивать с публикацией этой работы, если бы она была готова значительно раньше. Датировка же первой части позволяет думать, что итоги ноябрьской дискуссии Сталин начал изучать еще в «отпуске», который длился в 1951 году с 10 августа по 22 декабря. После отпуска появились вначале «Замечания…», а затем — когда с ними ознакомились участники дискуссии и высказали свои (!) замечания на «Замечания…» Сталина, последний написал и три остальные части. При этом то, что формально они адресовались конкретным людям, ничего не значило. Вряд ли вопросы Ноткина, жалобы Ярошенко на то, что его «затирают», статьи Саниной и Венжера были для Сталина истинной отправной точкой для его размышлений. Он просто воспользовался формой, удобной во всех отношениях. К тому же формой тактичной — он не громил, а вел разговор в стиле публичной научной дискуссии, приглашая к ней тем самым и всех остальных. Пожалуй, одной из главных мыслей Сталина, которую умные политики-марксисты, то есть — большевики, должны были взять за основу дальнейшей практической работы по строительству державы, была мысль о том, что экономические общественные законы в те периоды, пока они действуют, так же незыблемы, как законы природы! А незыблемы они потому, что отражают объективные процессы, происходящие независимо от воли людей в обществе, так же как законы природы отражают объективные процессы, происходящие независимо от воли людей в природе. Особенность же законов политической экономии состоит в том, писал Сталин, что «ее законы, в отличие от законов естествознания, недолговечны», что они «действуют в течение определенного исторического периода, после чего… уступают место новым законам». Но пока они действуют, их не обойдешь и не отменишь — как это можно делать с законами юридическими, предупреждал Сталин. Сталин, между прочим, сформулировал (абсолютно точно!) основной экономический закон как капитализма, так и социализма:
И вот тут я попрошу читателя потрудиться немного больше, чем до этого, потому что какое-то время ему придется иметь дело в основном не с фактами, сообщаемыми автором, а с его аргументами — надеюсь, в той или иной мере убедительными. И уважаемому читателю придется вместе с автором порассуждать… Итак… Сталин в основных идеях своей последней работы был гениально точен, и лично я понял это полностью, лишь работая над данной главой своей книги! Повторю еще раз: он четко заявил, что законы общества так же незыблемы — пока действуют, как и законы природы. Но что из этого следует? А то, что при их игнорировании общественные экономические законы мстят их нарушителям так же жестоко, как и законы природы. Можно игнорировать закон всемирного тяготения и бездумно шагнуть в пропасть. Но итог будет однозначным. Что ж, посмотрим на основные законы капитализма и социализма — по Сталину… На чем — по Сталину — базируется основной закон капитализма? На потребности производить прибыль. И — ничего более. Иными словами, капитализм базируется на жадности, на принципе: «глаза завидущие, руки загребущие!» Удачливые капиталисты не раз в минуты откровенности признавались, что они и сами не знают, зачем множат капитал, и объясняли свое поведение тем, что капитал не может не производить капитал. То есть не производство счастья для населения Планеты, а производство капитала ради капитала — вот основной экономический закон капитализма. Это, между прочим, подтвердил однажды и один из президентов фирмы «Дженерал Моторс», заявив, что заблуждение-де считать, что его фирма производит автомобили, она производит прибыль. Это было сказано уже после смерти Сталина. Так же, как уже после смерти Сталина президент США Эйзенхауэр публично предупредил об опасности милитаризованной экономики в США и ввел в оборот общеупотребительное понятие «военно-промышленный комплекс». Однако впервые о ВПК как угрозе для человечества сказал, как видим, Сталин! До тех пор, пока существует капитализм, действует и его основной экономический закон. Его нельзя отменить, как нельзя отменить закон всемирного тяготения или законы Ома. И пока он действует, движителем капиталистической экономики является жадность! Можно утверждать и обратное: пока обществом правит жадность, это общество может быть лишь капиталистическим! Свойственна ли жадность человеку изначально? В определенной мере — да. В какой же? Да в той, в какой в человеке присутствует зверь. И частнособственническое общество еще на стадии Древнего Рима провозгласило: «Homo homini lupus est» — «Человек человеку волк». Правда, эти слова принадлежали знаменитому древнеримскому поэту-комедиографу Титу Макцию Плавту, но мир нормативной жадности возвел их в свой принцип всерьез. Хищный зверь может быть в какие-то моменты ласковым, благодушным и чуть ли не великодушным. Однако он не может, в конечном счете, не убивать — иначе он не сможет жить. Капитализм может иметь в каких-то своих чертах вполне человеческое лицо. Однако он не может, в конечном счете, не основываться на жадности — иначе он тоже не сможет жить, существовать. То есть капитализм не может не низводить человека — в конечном счете — до уровня зверя. Ничего другого капитализм предложить человечеству не может — в соответствии со своим основным экономическим законом, который до тех пор, пока существует капитализм, незыблем в капиталистическом обществе так же, как незыблемы в мире законы Ньютона. Два слова насчет обнищания… Один из идеологов глобализации, нобелевский лауреат 2001 года по экономике Джозеф Штиглиц, давно признал, что по мере роста глобализации основная масса населения Земли не богатеет, а нищает все больше и живет на сумму менее двух долларов в день. Причем эта доля нищающих по мере усиления глобализации увеличивается. Как «честный» классический буржуазный либерал, Штиглиц, бывший вице-президент Всемирного банка, в своей книге «Глобализация. Тревожные тенденции» пытается найти человечный вариант глобализации, но марксист Сталин уже в 1952 году внятно разъяснил, что это невозможно в принципе, потому что это противоречит основному экономическому закону капитализма, который невозможно отменить или изменить, пока существует капитализм. Но существуют ли в человеке силы более мощные, чем жадность? Да, существуют — в той мере, в какой человек преодолел в себе зверя и воспитал в себе человека. Однако капитализм не может воспитывать людей, он воспитывает — в конечном счете — зверей в человеческом облике. А КАК там с социализмом, с его основным экономическим законом? Напомню, что по Сталину он состоит в обеспечении максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путем непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники. Это ведь тоже не чье-то желание или прихоть — это объективный закон, который невозможно обойти до тех пор, пока существует социализм. И пока этот закон действует, социалистическое общество — в полном соответствии с ним — развивается как социалистическое общество. То есть в нем увеличивается достаток для всего общества — пусть не для всех сразу намного, но непрерывно и для всех, кто трудится. Причем увеличивается не на базе ограбления кого-то (например, на базе сырьевого ограбления собственных внуков и правнуков, как это происходит сейчас в «Россиянин»), а на базе непрерывного роста и совершенствования производства. И в таком обществе увеличивается число развитых его членов, которые все более успешно используют «высшую технику». По крайней мере, со второй половины тридцатых годов до конца пятидесятых годов в СССР так и было. Было так какое-то время и позднее — по инерции. В конечном счете, в соответствии со своим основным экономическим законом, социализм производит счастье — для всех. Точнее — для всех, кто трудится или потрудился. И основной закон социализма — пока существует социализм, нельзя ни отменить, ни изменить! А что можно? Можно его игнорировать, но лишь так, как слепец, идя к пропасти, не принимает в расчет закон тяготения. Подобными слепцами и глупцами и оказались референты и «ученые» времен Хрущева, Брежнева, Горбачева, не говоря уже о самих Хрущеве, Брежневе и Горбачеве и их «политбюрах»… Под референтами я здесь имею в виду не тех, кого надо числить по ведомству «агентов влияния», а тех недоучек, которые в молодости втихомолку посмеивались на занятиях по изучению «Экономических проблем», а после смерти Сталина тут же высокомерно от них отвернулись. «Агенты влияния» — а их, как читатель, надеюсь, уже понял, даже в СССР Сталина хватало, — лишь подталкивали этих невежд и их «шефов» в нужном направлении, к пропасти. И эти невежды почти сразу после 1953 года стали все более нагло и глупо игнорировать основной экономический закон социализма, начиная с авантюры целины, с передачи сельскохозяйственной техники колхозам — что Сталин считал гибельным для развития сельского хозяйства, и продолжая формальным отношением к всестороннему образованию молодежи и к внедрению в нашу жизнь «высшей техники». Я еще об этом скажу позднее… Если капитализм будет игнорировать свой основной закон и прекратит ставить во главу угла прибыль, он не сможет существовать как капитализм и превратится в свою противоположность — в социализм. Но и социализм, если будет игнорировать свой основной закон и прекратит ставить во главу угла потребности всесторонне развитого человека, тоже не сможет существовать, как социализм, и превратится в свою противоположность — в капитализм. Вот один из главных выводов, к которому подводит вдумчивый анализ последней сталинской работы и который полностью подтвержден процессами в СССР, начавшимися почти сразу после смерти Сталина. Но это еще не всё… КАПИТАЛИЗМ невозможен без того, чтобы поощрять в человеке зверя. Но так же и социализм невозможен без непрерывного, постоянного поощрения и воспитания в человеке человека. Ленин в первые же годы Советской власти, обращаясь к молодежи, предупредил ее, что коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество. Сталин же, как истинный ученик Ленина, развил эту мысль в «Экономических проблемах социализма» так:
Итак, образование народных масс виделось Сталину не просто средством обеспечения экономического процветания, а прежде всего средством создания интеллектуально и социально активного общества, которое было бы кошмарным для любого бюрократа, начальственного самодура и тирана! Сказал Сталин и так:
То есть Сталин был единственным в мировой истории главой государства, который практически ставил грандиозные социальные задачи, условием (а не следствием) выполнения которых был пяти (!) часовой рабочий день! Причем он прекрасно понимал, что реальная жизнь полна противоречий, но сам же убеждал страну, что «при правильной политике руководящих органов эти противоречия не могут превратиться в противоположность», а затем, будучи главой государства, уже прямо указывал:
«Но ведь социализм рухнул», — возразит мне читатель. «Да, — отвечу я, — рухнул. Потому что он не мог не рухнуть в условиях, когда все советское общество упорно, десятилетиями, начиная особенно с середины шестидесятых годов, игнорировало основной экономический закон социализма, сформулированный Сталиным». Если вспомнить бессмертную «Кавказскую пленницу», то можно сказать, что «диагноз товарища Саахова» в данном конкретном районе не мог не подтвердиться, если товарищ Саахов руководил данным конкретным районом. Так и во всей стране — если ею руководили люди, пренебрегающие основным экономическим законом страны, а народные массы им не препятствовали, то могла ли эта страна не рухнуть в пропасть? Вот она в пропасть и рухнула и пока еще не достигла ее дна. А будет ведь больно. Сразу замечу, что возможность не разбиться у нас есть — надо срочно выдернуть кольцо «парашюта», которым в России может быть лишь восстановленный в своих правах тот экономический общественный закон, действие которого воспитывает в человеке не зверя, а человека. А все кажущиеся успехи современного капитализма? Что ж, они у всех на глазах, но многие из них можно увидеть лишь на экранах телевизоров. Недаром после краха ГДР кое-кто в Западной Германии признавался, что в ГДР победил не более совершенный общественный строй, а более совершенные телевизионные программы Запада. Ну, пускать пыль в глаза капитал учился не одну тысячу лет. И, надо признать, научился. А втихомолку он вовсю пользуется одним из наиболее впечатляющих достижений социализма, обеспеченных политикой Ленина и Сталина, той массой образованных, культурных специалистов, которых подготовила для капитализма лучшая в мире система высшего образования — советская… Впрочем, в двух сферах она толковых специалистов уже давно не готовила: я имею в виду экономистов и историков. Лишний раз это можно понять, знакомясь с оценками «Экономических проблем», данными в 2005 году историком Юрием Жуковым. Касаясь этой сталинской работы, он пишет, что летом 1952 года, когда «узкое»-де руководство якобы «сотрясала борьба за лидерство», Сталин-де «неожиданно занялся сугубо теоретическими, чисто абстрактными вопросами…». Итак, даже после всех бед, обрушенных на наши головы нашей собственной социальной глупостью и гражданской леностью, Юрий Жуков отзывается о работе Сталина фактически снисходительно. А ведь Жуков являет собой не только не худший, но один из самых лучших примеров современного профессионального историка! Он не понял многого в описываемой им эпохе Сталина, но он старается писать о ней честно и ввел в научный оборот немало интересных фактов и аргументов! Но знание не всегда, увы, означает понимание. А ВЕДЬ прежде всего своими «Экономическими проблемами» Сталин показал, насколько его волнует и беспокоит будущее социалистической России как общности людей, созидающих людей, достойных ими называться. И именно своими «Экономическими проблемами» Сталин показал, как чуждо ему самодовольство тирана. Чего более всего боится тиран, деспот? Тут не может быть двух ответов — он более всего боится свободолюбивых людей. Тем более ему должна быть страшна свободолюбивая масса. А массовое свободолюбие невозможно без массового фундаментального образования, к обеспечению которого — как к залогу построения нового общества призывал Россию Сталин. Напомню, что он писал: «…нужно … ввести общеобязательное политехническое обучение, необходимое для того, чтобы члены общества имели возможность свободно выбирать профессию и не быть прикованными на всю жизнь к одной какой-либо профессии». Вот это и есть суть подлинного Сталина. А между тем и при его жизни, и сразу после его смерти, и уж тем более — в последние «россиянские» годы о Сталине часто писали как о «царе»… Намекали на его самоотождествление с Иваном Грозным, проводили и другие аналогии… Этот подход к Сталину свойственен даже некоторым очень неплохим и неглупым книгам о Сталине… Так, во многих отношениях просто блестящие книги «сталинского» цикла Александра Бушкова называются «Ледяной трон», «Красный монарх». Есть ли в том резон? Казалось бы, да — есть… Вот, пожалуйста, цитата из статьи не раз поминавшегося мной Максимилиана Волошина «Россия распятая»:
Это было написано в Крыму, в Коктебеле, 17 мая 1920 года. И кто-то, прочтя эти строки и помня книги того же Бушкова, может воскликнуть: «Надо же! Ну и Макс Волошин! Как в воду смотрел!»… Но все это, уважаемый читатель, чепуха! Сталин и цезаризм — это из «радзинской» области глубокой «философии» на мелком месте. Надеюсь, я сказал уже достаточно, чтобы читатель со мной согласился. И если уж сравнивать Сталина с кем-то из русских царей, то можно вспомнить Петра Великого с его державной мечтой образовать Россию, с его стремлением приобщить дворянских недорослей, да и вообще всех толковых русских людей к знанию. Умница Петр понимал, что новой, мощной России без нового человека не построишь — даже царской, самодержавной. И это же — но неизмеримо более остро и глубоко — понимал Сталин, потому что он ставил задачу создания не просто новой могучей России, но такой России, в которой невозможен никакой деспотизм! Впрочем, аналогия с Грозным тоже допустима, но не в том смысле, как это обычно делается — с намеком на большое внимание, уделенное Сталиным фильму «Иван Грозный». Этот фильм неумные люди рассматривают как заказанную Эйзенштейну самим Сталиным апологию тирании и террора, но так может понимать идею фильма лишь глупец или подлец. 26 февраля 1947 года Сталин в беседе с режиссером Сергеем Эйзенштейном и актером Николаем Черкасовым прямо пояснил: «Царь Иван был великий и мудрый правитель… Мудрость Ивана состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения… Петр I — тоже великий государь, но он слишком либерально относился к иностранцам, допустив онемечивание России…» «Иван Грозный» — это прежде всего фильм о том, как были заложены прочные основы национального государства. То есть государства, ставящего во главу жизни — на уровне эпохи — интересы деятельной части национального общества, а не интересы космополитической по своей психологии знати, элиты, как вышло в загнившей со временем Польше. Но это так — к слову… ВОЗВРАЩАЯСЬ же к раздумьям и тревогам Сталина в начале 50-х годов, надо сказать, что хотя после войны его волновало многое, в том числе и чисто экономические проблемы социализма, более всего его волновали нравственные проблемы социализма, этические проблемы социализма, цивилизационные его проблемы, наконец! Он прекрасно понимал, что капитализм еще силен и что силен он не столько экономически — достаток в умном обществе дело наживное, сколько силен тем, что апеллирует в человеке к зверю. А ломать — не строить… Провести оглушительный вечер в толпе под блики лазерных проекторов проще, чем увидеть в тиши библиотечного зала вдруг блеснувший для тебя луч знания и понимания. В беседе с Александрой Коллонтай в 1939 году он предвидел, что в будущем «развитие пойдет более сложными и даже бешеными путями, повороты будут предельно крутыми»… Он это понимал и тревожился — кто победит в нарастающем столкновении старого и нового? Что победит? О мире, наполненном героями вместо глупцов, о мире, в котором ни один — даже самый доблестный и справедливый — король не сможет царствовать, о мире, где людьми будут управлять благородство и правда, мечтали многие и до Сталина — тот же Карлейль. Но только Сталин и его страна, продолжая дело Ленина, подвели под эту мечту и реальную, созидательную идейную базу, и реальную материальную базу. Да, база к началу 50-х годов была, и у нее были отличные перспективы развития. И тем не менее, а возможно, как раз поэтому Сталин тревожился. 10 ноября 1947 года в беседе с Юрием Ждановым он сказал: «Мало у нас в руководстве беспокойных… Есть такие люди: если им хорошо, то они думают, что и всем хорошо…» Как же его уже за эти слова, за эти мысли и за дела, такими мыслями пробуждаемые, должны были ненавидеть все те, кому уже сейчас было хорошо — хоть в Москве, хоть в Вашингтоне и Лондоне, хоть в уютной квартирке парижского рантье… И как его должны были возненавидеть еще больше все умные враги России и социализма за его потенциально гибельную для врагов России и социализма работу, представленную для всеобщего ознакомления осенью 1952 года. А Сталин старел. Накапливалась усталость — не только физическая, но, что было еще опаснее, психологическая. Физической смерти Сталин не мог страшиться так, как ее страшится обычный человек. Он ведь знал, что независимо от того, сбудется его прогноз развития ситуации, который он сделал в беседе с Коллонтай, или не сбудется, лично он давно обессмертил себя. Но смог ли он гарантировать бессмертие и тому делу Ленина, продолжателем которого он стал? Обеспечена ли устойчивая историческая перспектива той державе, которая выросла на его глазах при его повседневном деятельнейшем участии и руководстве? И есть ли кто-то, на кого можно положиться персонально? Сформировались ли тот узкий слой в высшем управлении и тот мощный пласт в народной толще, наличие которых только и способно развить социализм, демократию и все производительные силы России? На кого положиться конкретно? Как заранее угадать — нет ли в человеке червоточины? Вот генерал Осликовский… Из бедняков, в Гражданскую — командир партизанских отрядов в Летичеве и Проскурове, командир эскадрона, храбро воевал с Деникиным и Врангелем… А потом — срыв… И вновь война, бои, храбрость… А после войны — вновь срыв. Испытание смертью человек выдержал не раз. Испытание жизнью — нет. Михаил Ромм — обленившийся после войны «мэтр». Но он ведь когда-то в скудных условиях снял по Мопассану «Пышку», наизусть — кадр за кадром — выучивал «Броненосец “Потемкин”», «Мать», «Парижанку» Чаплина, исписывал заметками сотни страниц, работал по пятнадцать часов, спал по пять… Снял «Тринадцать», снял «Ленин в Октябре» и много других отличных фильмов… «Ленинградец» Алексей Кузнецов был сыном рабочего и сам в 1922 году, в семнадцать лет, начал как рабочий. В девятнадцать стал секретарем Ореховского волостного комитета комсомола, а там пошло-поехало: инструктор укома, секретарь окружкома, райкома, с 1932 года — в двадцать семь лет, инструктор Ленинградского горкома партии, а в тридцать четыре года — уже член Центрального Комитета ВКП(б)! Активная советская биография, и — тоже срыв! А «ленинградец» Николай Вознесенский? Тоже блестящее начало и еще более блестящее продолжение, а потом — нарастающее чванство, самодовольство, и как итог — срыв. Такими были не все, но таких было все же удручающе много… Это был результат не неких врожденных системных пороков социализма и не просчетов Сталина, а результат той многовековой азиатчины, которая за столетия самодержавия въелась в душу народа слишком глубоко и сильно. На кого же можно было надеяться без сомнений? Сталин не мог над этим не задумываться все чаще. И вывод был очевиден: на новую, образованную и свободную от «родимых пятен» капитализма советскую молодежь. Это был, так сказать, общий вывод. Но из него могли последовать уже конкретные действия Сталина по изменению основного принципа формирования власти в стране. Я имею в виду советскую выборную систему. В ДЕКАБРЕ 1936 года была принята новая Конституция СССР, а через год прошли первые выборы в Верховный Совет СССР. Это известно всем. Но по сей день мало кто знает, что они, по замыслу Сталина, должны были стать альтернативными, что уже были подготовлены образцы избирательных бюллетеней, где стояло несколько фамилий. Между прочим, обнародованием этого факта мы обязаны как раз Юрию Николаевичу Жукову. В предоставлении гражданам возможности выбора из нескольких кандидатур, выдвинутых различными общественными организациями, Сталин видел противовес усиливающейся «партоплазме» — партийной и беспартийной. Однако в 1937 году сопротивление разложившейся части партийно-государственного и хозяйственного руководства проявилось так явно, эта «элита» обнаружила свое подлинное лицо так очевидно, что в том же 1937 году Сталину и сталинскому «ядру» партии пришлось прибегнуть к масштабным чисткам. Я пишу книгу не о 1937–1938 годах, и поэтому ограничусь здесь лишь этим интегральным выводом, сказав далее, что хронологически чистки в партийно-государственном руководстве совпали с чистками в армии, вызванными заговором Тухачевского, а также с масштабными превентивными мерами против потенциальной «пятой колонны», в том числе — в народных «низах». Но при несомненной системной связи этих трех репрессивных чисток друг с другом лишь чистка «элиты» была связана с неудавшейся идеей Сталина об альтернативности выборов в органы Советской власти. Я убежден, что Сталин был твердо намерен вернуться к этой идее перед следующими выборами — в декабре 1941 года. Однако в том декабре было не до выборов, как и в целой веренице последующих декабрей. Первые послевоенные выборы в Верховный Совет прошли в 1946 году, следующие — 12 марта 1950 года. И они были тоже безальтернативными. В бюллетенях стояла фамилия лишь одного кандидата, и весь выбор избирателей заключался в том, оставить ли ее в бюллетене или вычеркнуть ее. По тому времени отказ от альтернативности выборов был вполне разумным решением. С одной стороны, страна напрягала все силы для того, чтобы поскорее преодолеть разруху, и надо было обеспечивать максимальное единение всех. С другой стороны, жилось многим тяжело, не все понимали, что впереди не худшее, а лучшее, мало кто знал о вынужденно больших расходах на такие оборонные проекты, как атомный, ракетный, на создание реактивной авиации и новой электроники… И это недовольство могло сказаться на результатах выборов так, что вместо единения в обществе мог получиться «раздрай». Однако в марте 1955 года предстояли новые выборы. И к ним должна была подойти страна, качественно отличающаяся от страны в 1950 году! Причем впервые к урнам должны были прийти молодые избиратели рождения 1937 года. Они, их старшие товарищи, их повзрослевшие отцы-победители уже могли вполне осознанно выбирать из нескольких кандидатур, выдвигая во власть действительно наиболее достойного. В «безальтернативном» бюллетене прибегать к ручке было необязательно — если ты голосовал «за», то было достаточно просто опустить бюллетень в урну. При «альтернативном» варианте использование ручки было обязательным — так или иначе надо было кого-то вычеркивать. И это сразу исключало автоматическое избрание в депутаты Верховного Совета высоких партийных, советских и хозяйственных руководителей. Их могли избрать — если они имели не дутый, а настоящий, заработанный ими авторитет в массах, а могли и не избрать. Но если бы первый секретарь райкома или обкома партии или председатель райисполкома или облисполкома оказался бы забаллотированным, то уж это-то автоматически означало бы их изгнание из власти. Да и хозяйственным руководителям, баллотировавшимся в Верховный Совет СССР, в этом случае тоже жить стало бы неуютно. Пока на дворе был 1952 год, до выборов было далеко, и трудно было сказать наверняка — какую позицию займет Сталин в отношении их возможной альтернативности. А вот предполагать кое-что на сей счет «партоплазма» могла. И вряд ли ее эти предположения радовали. А СТАЛИН старел… До дряхлости было, впрочем, еще далеко, да такие люди, как Сталин, и не дряхлеют в буквальном смысле этого слова — они обычно и в глубокой старости сохраняют ясность мысли, если только их очень уж не подводят сосуды головного мозга — как это вышло у Ленина. Однако Сталин уставал, уставал всё более, и все в руководящей Москве это знали и понимали. И поэтому вопрос о преемнике не возникать так или иначе не мог. Уже скоро в самые партийные «верхи» должен был прийти целый отряд вполне молодых — для такого уровня — руководителей, новых секретарей ЦК. Но в реальном масштабе времени все они были фигурами второго плана. Лишь с течением времени кто-то из них мог обрести нужные качества главы государства, к тому же определенный срок был необходим для того, чтобы умножилась и окрепла новая молодая поросль энтузиастов социализма, которая могла бы молодого лидера государства подкрепить и поддержать. При наличии в обществе такого массового слоя и требования к лидеру могли бы быть не такими высокими, какие их предъявила эпоха к самому Сталину. Для всех, кто владел информацией и был знаком с ситуацией в «верхах», это было достаточно очевидно. Что не было очевидным — так это кандидатура преемника. Стандартным тезисом «россиянских» историков — заимствованным, впрочем, у западных советологов — стал тезис о якобы ожесточенной борьбе за власть среди «узкого» руководства, особенно якобы усилившейся в последние годы жизни Сталина. Так, в предисловии к научному изданию «Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945–1953» (тираж 1500 экз.) его составители этот тезис активно проводят, и даже не стесняются прямо ссылаться на первоисточники своих «прозрений», сообщая, например, о том, что еще 3 марта 1957 года историк-эмигрант Б. И. Николаевский в письме к издателю Б. К. Суварину писал: «Вы слишком упрощаете все, утверждая, что был только Сталин. Дело много сложнее. Чтобы диктаторствовать (н-да! — С.К.), Сталин допускал развиваться под его надзором конфликтам (? — С.К.) в Политбюро и решение принимал не в начале спора, а лишь когда выяснялась обстановка…» «Россиянские» «историки» — как, впрочем, и «историки-эмигранты — вряд ли когда-либо держали в руках что-то более тяжелое, чем серебряная ложка или хрустальная рюмка богемского стекла. И вряд ли эти «историки» принимали решения более важные чем: «Бросать черный или белый шар на защите диссертации имярек?» Возможно, поэтому им невдомек, что описанная Николаевским процедура принятия решения является нормативной для любого компетентного руководителя, действующего в любой сфере управления. Им — наблюдающим ныне грызню политических шакалов в овечьих и медвежьих шкурах — также невдомек, что можно спорить и ссориться по вопросам не шкурным, а деловым, и они клевещут на Сталина, да и на его коллег, утверждая, что «сам Сталин поощрял соперничество в Политбюро», но что «в основе этого соперничества и конфликтов лежали не столкновения принципиальных позиций, а борьба за максимальную приближенность к Сталину». Низводить Клима Ворошилова или «железного наркома» Лазаря Кагановича до уровня современных политиканов? И о какой такой еще более «максимальной приближенности к Сталину» речь? Сталин и его сотрудники были «красными», а не «голубыми», их взаимоотношения не имели характера отношений царя и царедворцев! Да и что бы дала эта «максимальная приближенность к Сталину» любому из членов Политбюро? Место главы «РАО ЕЭС» или «представителя» «Россиянин» в НАТО? Чем ближе — товарищеским, деловым образом — был человек к Сталину, тем больше на него (этого человека) валилось дел и тем большей была его ответственность как перед Сталиным, так и перед делом, ему доверенным! При этом даже Николаевский признавал, что «члены Политбюро вовсе не были безликими», что «ряд из них к Сталину пришел со своими идеями, за которые Сталин и взял их в свои ближайшие сотрудники»… Тут спорить не с чем — Сталина окружали коллеги, каждый из которых имел свое лицо. И, как каждый человек, знающий себе цену, они не могли не оценивать свои возможности как преемника Сталина. Однако это необязательно подталкивало к интригам как против Сталина, так и друг против друга. Задумываться же задумывались. Так над этим почти открыто задумывался и сам Сталин… ОН ПОКА занимал два из трех высших постов в стране: был Генеральным секретарем ЦК ВКП(б) и Председателем Совета Министров СССР. Третий высший пост — Председателя Президиума Верховного Совета СССР — занимал с 1946 года, после смерти Калинина, Шверник, и он был, конечно, лишь номинальным «главой» государства. Однако Сталин уже склонялся к тому, чтобы отойти от оперативного руководства как партией, так и народным хозяйством, тем более что это по факту все чаще и происходило. Уже скоро — на XIX съезде партии пост Генерального секретаря ЦК будет упразднен, и Сталин будет избран «просто» секретарем ЦК. Это вполне отвечало его курсу на изменение роли партии в советском обществе. Из руководящей, фактически государственной силы она должна была становиться силой, направляющей общество за счет идейного, нравственного и интеллектуального лидерства ее руководства и ее членов. Что же до Совета Министров СССР, то и после XIX съезда Сталин остался Председателем Совмина без четко выраженного первого заместителя, хотя по факту их было три — Берия, Маленков и Булганин. Но ведь Сталин мог — поближе к выборам в Верховный Совет — оставить и этот пост. И тогда у него осталась бы единственная государственная должность — «просто» депутат Верховного Совета СССР. Можно ли было сомневаться, что в этом случае на ближайшей же сессии — скорее всего, внеочередной — Верховного Совета все остальные депутаты единогласно избрали бы депутата Сталина своим Председателем? Это произошло бы даже без нажима Сталина, а само собой, по причине очевидной естественности такого шага. Иного варианта депутаты не могли бы себе и представить — и даже не из-за такой уж всеобщей любви к Сталину… Иного варианта не допустил бы сам народ! И вот уж тогда пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР стал бы не номинально, а фактически первым! И вся полнота реальной власти переместилась бы туда, где она теоретически всегда и сосредотачивалась, то есть — в Верховный Совет! Власть окончательно стала бы Советской! А главой ее был бы Сталин. Так что принципиально весьма вероятная и, возможно, достаточно близкая по времени широкая социалистическая демократизация советского общества, желаемая Сталиным, была еще одним дополнительным фактором, который заставлял антисталинские силы торопиться с его устранением. Все вышесказанное я не могу подтвердить документами, да вряд ли они сегодня где-либо и отыщутся! Если что-то на сей счет в архивах и было, то всё было уничтожено если не при Хрущеве, так уж при Горбачеве точно. Однако всё вышесказанное было вполне возможным, и ничто из того, что мы сегодня знаем о тех годах, такой версии не противоречит! Но и в этом случае оставался открытым вопрос о преемнике Сталина на посту Председателя Совмина. При этом с годами по вполне понятной причине все острее возникал вопрос о «полном» преемнике Сталина. Ясно было, что это не мог быть некий «серый кардинал». Сменять Сталина должна была фигура известная, крупная, авторитетная и достаточно популярная. Но кто из таких фигур мог воплотить идеи Сталина в реальное дело? В 1953 году Сталину шел 74-й год, Ворошилову — 72-й, Молотову — 63-й, Кагановичу — 60-й… Микоян и Булганин были 1895 года рождения, им в 1953 году исполнялось, следовательно, по 58 лет. Так что по возрасту среди высшего руководства в 1953 году в «полные» преемники Сталина наиболее подходили Маленков — 1901 года рождения, Пономаренко — 1902 года рождения, Сабуров — 1900 года рождения, Первухин — 1904 года рождения и Берия — 1899 года рождения. Это — по возрасту, по стажу нахождения на высших постах… А по деловым качествам? А по способности форсировать себя? А по близости к тем сталинским идеям о сути общественного развития, которые были заложены в «Экономические проблемы»? В частности — кто из всех был особо чуток к вопросам образования молодежи? Кто имел наибольшую склонность к смелому выдвижению кадров? ПОЖАЛУЙ, никто из высшего руководства, кроме, естественно, самого Сталина, здесь с Берией сравниться не мог. Во-первых, Берия самым страстным образом, настойчиво, неоднократно просил дать ему возможность самому получить высшее образование. Просил азербайджанский ЦК в Баку в 1920 году, просил грузинский ЦК в Тифлисе в 1922 году, просил и позднее — Орджоникидзе в начале 30-х годов… И это тогда, когда Берия уже занимал весьма высокие должности в ЧК, имел прекрасные руководящие перспективы! Быть готовым поменять кабинет начальника Секретно-политического отдела ГрузЧК и положение, занимаемое хозяином этого кабинета, на студенческий билет и скромные студенческие харчи? Нет, для этого надо было действительно очень любить знание как таковое. И Берия его любил. А Сталин это знал. Главное же — Берия, как и Сталин, стремился, чтобы вокруг него жили и работали люди образованные, в чем он, как и Сталин, видел залог успешного развития страны. Причем Берия не просто предавался прекраснодушным мечтаниям — он всегда активно действовал, и не случайным, а абсолютно закономерным было то, что именно при Берии Тбилиси стал одним из ведущих центров высшего образования в СССР, что именно при Берии грузинская наука начала мощно развиваться в своих наиболее серьезных отраслях, в том числе и в математической. С Берией была связана и одна история, о которой сам Сталин знал вряд ли, но не исключено что и знал. Это — малоизвестная история молодого физика Олега Лаврентьева. Начало его судьбы оказалось блестящим, потому что она начиналась в СССР Сталина и Берии. Дальнейшая же его судьба — уже в СССР Хрущева и Брежнева — была весьма грустной, хотя и не совсем неблагополучной с формальной точки зрения. Так или иначе, знать историю Олега Лаврентьева нам будет полезно. Полезно потому, что в ней, как в капле воды, отразился тот подход Берии к молодым кадрам, который был конкретным воплощением общего подхода к воспитанию молодых поколений советских людей, предлагаемого Сталиным в его «Экономических проблемах»… В 18 лет Лаврентьев ушел на фронт, воевал, а после войны его направили дослуживать в Сахалинский военный округ в 221-й зенитно-артиллерийский дивизион — радиотелеграфистом. Физика была его страстью, и на советском Сахалине, от которого в царское время у Антона Чехова остались удручающие впечатления, сержант Лаврентьев мог через Посылторг выписывать книги по физике и даже научный журнал «Успехи физических наук», учась при этом в вечерней средней школе. Тогда все газеты писали о том, что президент Трумэн ставит перед американскими физиками задачу создать «сверхбомбу» — так называемую «водородную». «Обычная» атомная бомба служила бы ей «запалом», создающим «звездные» температуры, необходимые для реакции синтеза гелия из тяжелых изотопов водорода Н2 — дейтерия, и Н3 — трития. Сам физический принцип сверхбомбы секретом не был — о нем писал, например, том 3-й 2-го издания Большой Советской Энциклопедии, подписанный в печать 17 мая 1950 года. Там же, на странице 434, сообщалось, что: «Американские поджигатели войны пытаются угрожать СССР и странам народной демократии этой водородной бомбой еще до ее осуществления…». Сложность была в том, что водород и его изотопы — газы с ничтожной плотностью, которая становится приемлемой лишь в жидком водороде. А жидкий водород — это температура почти абсолютного ноля, это космический холод, который на Земле так просто не обеспечишь. Над термоядерной бомбой активно работали не только в США, но и — без огласки — в СССР. И вот сержант Лаврентьев в 1949 году пишет письмо на имя Сталина, где заявляет, что знает, как сделать водородную бомбу. Сегодня это выглядит невероятным, но после того, как с соображениями сержанта ознакомился специально присланный в его часть подполковник инженерной службы Юрганов, Лаврентьева направили в Москву — сдавать экзамены на физический факультет МГУ. Его принимали в ЦК, им интересовались всерьез, и сержант того стоил! Чтобы читатель понял, что это было действительно так, я сообщу следующее… В основу первой советской водородной бомбы РДС-бс, испытанной 12 августа 1953 года, было заложено три основополагающие идеи, две из которых принадлежат А. Д. Сахарову, а третья выдвинута В. Л. Гинзбургом. И за свое предложение использовать в качестве термоядерного горючего твердый дейтерид лития-6 Гинзбург после испытания РДС-бс получил орден Ленина. Но эту же идею, которую лучшие умы советской физики резонно ставили себе в великую заслугу, совершенно независимо от всех — пусть и позднее, чем «корифеи», — высказал юный Олег Лаврентьев! И он же впервые сформулировал одну из ключевых идей, касающихся управляемого термоядерного синтеза! Так вот, Берия сразу заинтересовался бывшим сержантом, ожидал от молодого студента-физика многого, заботился о его быте и профессиональном росте, лично встречался с ним. К слову, и молодой Андрей Сахаров вышел на широкую дорогу не без внимательного и чуткого к себе отношения Берии — впервые в его кабинете он оказался как раз вместе с Лаврентьевым. Чтобы закончить историю Лаврентьева, скажу, что московский клан «элитных» физиков увидел в перспективном юноше будущего опасного конкурента, и как только Берия был устранен, физика Лаврентьева быстро спровадили в Харьков, в Украинский физико-технический институт, где он стал-таки доктором наук и сделал в области управляемого синтеза немало. Но и сегодня научные заслуги бывшего протеже Берии более признаны на Западе, чем у нас, ДА, БЕРИЯ, с его чутьем на новое, с его интересом и тягой к знаниям, с его интересом к талантливой молодежи, мог лучше кого-либо другого воспринять идеи Сталина о новом всесторонне образованном гражданине как главной гарантии крепости и исторических перспектив нового общества. И если бы Сталин решил оставить еще и пост Председателя Совмина СССР, то наиболее удачной заменой ему мог бы стать именно Берия. В том числе и поэтому именно о Берии после смерти Сталина и смерти самого Берии было написано особенно много гнусных, лживых мерзостей. Как, впрочем, и о самом Сталине. Был бы неплох Берия и как полный сменщик Сталина — в случае смерти Сталина. Но особенно эффективной могла бы стать связка: «Сталин — Председатель Президиума Верховного Совета СССР, и Берия — Председатель Совета Министров СССР». «Партийной» же «пристяжной» мог бы стать Маленков. Осенью 1952 года Сталин — как я понимаю — не был еще готов к такому развитию ситуации и преемника в Берии не видел. Но это не значило, что он с какого-то момента не пришел бы к такой мысли. Более того, он мог прийти к ней достаточно скоро. А это само по себе было бы смертельно опасно для всех тех внешних и внутренних сил, которым Сталин и социализм были костью в горле. И принципиально не исключенный вариант высшей связки «Сталин — Берия» также заставлял антисталинские и антисоциалистические силы торопиться. При всем при том именно на Берию уже давно взваливают тяжкое обвинение в умысле против Сталина, и сегодня эти нелепые обвинения получили новый импульс в книге Николая Добрюхи «Как убивали Сталина». Они, эти обвинения, действительно нелепы — как ни посмотри, о чем еще будет сказано. Да, тема «Сталин и Берия» в своей основе драматична, однако она лишена нечистых страстей и мелочных расчетов. Их отношения носили характер постоянно развивающегося процесса, и хотя в дружественные они не переросли, да и перерасти не могли — Берия был ровно на двадцать лет моложе Сталина, с годами их отношения все более напоминали отношения учителя и ученика в той фазе, когда талантливый ученик уже перерос учителя в оперативно-тактическом, так сказать, смысле, но все еще уступает ему в стратегической мудрости и умении верно увидеть историческую перспективу… Причем отношения Сталина и Берии не получили ведь своего логического завершения. С одной стороны, этому помешали, как я догадываюсь, закулисные интриги против Берии, питаемые, пожалуй, не столько кем-то из высшего сталинского окружения, сколько незаметными человечками из сталинского окружения, для которых окончательное сближение Сталина и Берии было нежелательно. Нежелательно по разным причинам — кому из чисто шкурных соображений, а кому и в силу положения этих «человечков» как агентов внешних враждебных России сил. Сталин старел, и его желчь в последние годы растравить было не так уж и сложно, хотя все россказни о его недоверии к Берии немногого стоят, и я это позднее докажу. С другой стороны, логическому завершению отношений Сталина и Берии помешала насильственная смерть обоих. А жаль… Ведь связка Сталин — Берия всегда обладала огромным, уникальным созидательным потенциалом. |
|
|||
|
Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке |
||||
|
|
||||
