ШКОЛА ОТТО КУУСИНЕНА

В июне 1940 года Андропова перебросили в Петрозаводск и утвердили первым секретарем ЦК комсомола недавно созданной Карело-Финской Советской Социалистической Республики.

Сохранилась выписка из протокола заседания бюро Ярославско­го обкома партии от 13 июня 1940 года:

«О СЕКРЕТАРЕ ОБКОМА В.Л.К.С.М.

В связи с избранием тов. Андропова Ю.В. секретарем ЦК ВЛКСМ Карело-Финской ССР освободить его от работы первого секретаря об­кома ВЛКСМ.

Временное исполнение обязанностей первого секретаря обкома ВЛКСМ возложить на второго секретаря обкома ВЛКСМ тов. Батунова С И.».

От руки приписано: Т Андропов Ю.В.

Утвердить первым секретарем ЦК ЛКСМ Карело-Финской ССР, осво­бодив его от работы первого секретаря

Ярославского обкома ВЛКСМ

Протокол оргбюро ЦК ВКП(б) № 62...»

В двадцатых и тридцатых годах это была просто Карельская Автономная Республика в составе Российской Федерации. Во время мирового экономического кризиса 1929 года советская пропаганда за­зывала в Карелию финнов.

Около двенадцати тысяч финнов перебрались в советскую Каре­лию. Приехали даже несколько тысяч финнов из Америки.

Они все бросили, распродали имущество и поехали в счастли­вую страну, где нет безработицы и эксплуатации. А попали в глухие карельские леса, в тяжелейшие условия, где трудились за гроши. Паспорта и валюту у них отобрали. Целые группы американских финнов приезжали со своей техникой, но ее отбирали и передавали в совхозы.

Из-за присутствия иностранцев в Карелии постоянно шли чистки. Наибольшее недоверие вызывали те, кто по своей воле прие­хал в Советский Союз, чтобы участвовать в строительстве социализ­ма.

2 августа 1935 года бюро Карельского обкома приняло совер­шенно секретное решение:

«Учитывая особо сложную обстановку Карелии — пограничность, наличие лагерей, спецпоселков, наплыв иностранцев и чуждых элемен­тов, — предложить всем секретарям райкомов:

с особой тщательностью всеми доступными средствами подхо­дить к проверке:

а) приехавших легально в последнее время или издавна

живущих в СССР иностранцев;

б) переведенных из иностранных компартий;

в) ранее состоявших в иностранных социал-демократических партиях;

г) финских перебежчиков, перешедших границу добро-

вольно или переброшенных фашистами;

д) участников карельской авантюры и белогвардейцев;

е) участников зиновьевско-троцкистской оппозиции».

Осенью 1935 года в Карелии провели кампанию по борьбе с «финским буржуазным национализмом и сняли руководство республики во главе с первым секретарем обкома Кустаа Ровно. Начались аресты по делу о мнимом заговоре, якобы организованном разведкой финского Генерального штаба. В Карелии существовала егерская бригада, сфор­мированная из местных жителей. Бригаду расформировали, командиров посадили. Осенью 1937 арестовали практически все руководство рес­публики, начиная с первого секретаря обкома.

Но когда Сталин в ноябре 1939 года начал войну с Финлянди­ей, у него возникли далеко идущие планы в отношении Карелии. Если бы его планы осуществились и Финляндия капитулировала, то ее тер­ритория, видимо, сильно уменьшилась, а Карелии, напротив, увеличи­лась бы. Карельскую АССР заранее переименовали в Карело-Финскую и повысили ее статус до союзной республики. Соответственно Карель­ский обком преобразовали в ЦК компартии Карело-Финской ССР.

Возглавил новую республику один из создателей компартии Финляндии, многолетний работник Коминтерна Отто Вильгельмович Ку­усинен. Он станет покровителем Андропова, сыграет в его карьере решающую роль. Куусинен был образованным, трудолюбивым, спокойным и разумным человеком, и общение с ним многое даст молодому комсо­мольскому секретарю,

Отто Вильгельмович Куусинен родился в 1881 году, окончил университет в Хельсинки. Он баловался стихами (как и Андропов), играл на пианино и даже сам сочинял музыку. После университета Ку­усинена приглашали занять должность директора театра. Но он отка­зался. В 1904 году он присоединился к финским социал-демократам, к моменту революции в Москве возглавил исполком социал-демократиче­ской партии. В ночь на 28 января 1918 года отряды Красной гвардии вошли в Хельсинки. Куусинена включили в состав Совета народных уполномоченных, то есть правительства Финляндской рабочей республики. Юг страны на несколько месяцев перешел под управление коммунистов.

Но республика была жестоко подавлена с помощью немецкого экспедиционного корпуса, Куусинен, которому грозил расстрел, скры­вался в квартире молодой женщины по имени Айно Сарола. Между ними возник роман. Куусинен писал ей стихотворные послания... Айно оставила первого мужа и последовала за Куусиненом в Москву, где Отто Вильгельмович стал одним из основателей финской компартии, созданной эмигрантами.

Куусинен сделал большую карьеру в Исполкоме Коминтерна, Его должность в разные годы называлась показному, но на протяжении по­чти двух десятилетий он неизменно состоял в руководстве Коминтер­на. Владевший несколькими языками, Куусинен проворачивал огромный объем бумажной работы. Штаб мировой революции. Исполком Коминтер­на, со временем превратился в министерство по делам компартий с колоссальным документооборотом.

В бывшем центральном партийном архиве я просмотрел многие десятки толстенных папок — материалы секретариата Куусинена. В основном это донесения компартий с оценкой обстановки в своих странах, просьбы дать политические инструкции, помочь деньгами и принять на учебу местных активистов. Куусинен с его финским темпе­раментом держался крайне осторожно. Это был бледный, застенчивый и работящий человек, говоря словами одного из коминтерновцев.

Куусинен — один из немногих крупных иностранных коммунистов в Москве, кто уцелел. Зато он не жалел других: «Когда кто-либо из работников Коминтерна и его секций вставал на путь оппозиции про­тив линии ЦК ВКП(б) (а таких было много), я выступал против них и активно участвовал а борьбе Коминтерна в поддержку линии ЦК ВКП(б), линии товарища Сталина».

Защищать от несправедливых наветов, спасать от беды Кууси­нен никого не стал. Зато вождь не тронул Куусинена. Они с женой получили квартиру в знаменитом Доме на набережной, летом жили на даче в Серебряном Бору, в отпуск отправлялись на юг, где однажды проведи несколько иней вместе со Сталиным.

Но жену Отто Вильгельмович потерял.

Айно Куусинен разочаровалась и в муже, и в Коминтерне, и в советской власти. Она нашла повод и возможность уехать из Совет­ского Союза хотя бы на время. В январе

1931 года она отправилась в Соединенные Штаты — вести партий­ную работу среди финнов, эмигрировавших за океан. В 1933 году перешла на работу в советскую военную разведку, и ее командировали в Японию. В конце 1937 года она получила приказ вернуться в Моск­ву. Айно приехала. 1 ян-паря 1938 года ее арестовали.

Следователи требовали от нее сказать, что Куусинен — ан­глийский шпион. Она показаний на мужа не дала. Год шло следствие, еще восемь лет Айно провела в воркутинских лагерях. Вышла на сво­боду, а в 1949 году ее опять посадили и выпустили только после смерти Сталина. Отто Вильгельмович пальцем не пошевелил, чтобы ей помочь.

«Никакие кремлевские архивы, — писала Айно Куусинен, — даже если их когда-нибудь откроют, не смогут дать объективного пред­ставления о характере Куусинена, его личности. Куусинен всегда оставался для советской власти чем-то инородным. Он был иностранец, родился не на русской земле, знал шведский и немецкий, читал по-французски. Но по-русски до последнего говорил с сильным акцентом, речь всегда выдавала в нем иностранца.

А может, это и было его главным преимуществом?

Он устраивал Сталина еще и тем, что всегда оставался в тени.

Его как иностранца многие вещи в России не трогали. Он без­различно относился к строительству коммунизма в России, к вопросам экономики и политики: трагедия коллективизации, террор, аресты не­виновных — все прошло мимо него.

Он был всегда нужен тем, кому принадлежала власть, точно знал, как надо обращаться с новым господином. Поэтому он и выжил в годы террора.

Он всегда держал нос по ветру, с легкостью изменял бывшим своим друзьям. Я не смогла вспомнить ни одного случая, когда бы Куусинен помог кому-нибудь в беде. Отто отказывался помогать даже в мелочах. Один из старых товарищей после своего ареста передал через кого-то из знакомых просьбу, чтобы ему прислали немного мыла и теплое белье — у него был ревматизм. Отто посоветовал ничего не посылать.

У Отто никогда не было близких друзей. Многим финнам, своим товарищам по партии, он помог скатиться в пропасть. Когда опас­ность нависала над самим Отто, чувства и эмоции для него не суще­ствовали.

Чего же Отто ждал от жизни? Знавшие его в молодости расска­зывали, что когда-то Отто был поэтом, романтиком, интересовался искусством. Друзья его ценили. Но так до конца и не поняли. Он был как бы окутан тайной. В данной компании он оставался посторонним».

Куусинен понадобился Сталину после начала финской войны. 30 ноября 1939 года советская авиация бомбила Хельсинки, Части Ленин­градского округа перешли границу. Нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов он заявил, что действия Красной армии — выну­жденный ответ на враждебную политику Финляндии, а цель боевых дей­ствий — обеспечить безопасность Ленинграда.

Москва сообщила о создании «народного правительства» Фин­ляндской демократической республики во главе с Отто Куусиненом. «Правительство» с трудом сформировали, потому что многих финских коммунистов, работавших в Москве и в Карелии, уже успели уничто­жить. Министром внутренних дел стал зять Куусинена. Министром по делам Карелии сделали председателя Совнаркома Карело-Финской ССР Павла Степановича Прокофьева, который стал Прокконеном.

1 декабря правительство никогда не существовавшей республи­ки привезли в финский приграничный поселок Терийоки, только что занятый советскими войсками (ныне город Зеленогорск). Отобранные Куусиненом финские коммунисты провели заседание, которое по-русски стенографировал его сын, и призвали финский народ встретить Крас­ную армию как освободительницу.

2 декабря Куусинен вернулся в Москву. Его принял Сталин. Молотов подписал с Куусиненом договор о взаимопомощи и дружбе. Отто Вильгельмович с одобрения Иосифа Виссарионовича и Вячеслава Михайловича возложил на себя и обязанности министра иностранных дел. Отто Рудольфович щедро подарил советскому правительству острова, прикрывавшие вход в Финский залив. Полуостров Ханко пере­дал в аренду на тридцать лет, В обмен Советский Союз был готов отдать Финляндии часть территории советской Карелии вместе с насе­лением, которое, между прочим, никто не собирался спрашивать, же­лает ли оно оказаться в составе другой страны. Землю отдавали вме­сте с крепостными...

К договору, как водится, приложили «конфиденциальный прото­кол», который рассекретили только в конце девяностых годов. В про­токоле говорилось: «Установлено, что СССР имеет право держать на арендованной у Финляндии территории полуострова Ханко и примыкаю­щих островов до пятнадцати тысяч человек наземных и воздушных во­оруженных сил».

Поскольку мир был возмущен нападением на Финляндию, то Мо­лотов немедленно обратился в Лигу Наций с заявлением: «Советский Союз не находится в состоянии войны с Финляндией и не угрожает финскому народу. Советский Союз находится в мирных отношениях с Демократической Финляндской Республикой, с правительством которой 2 декабря заключен договор о взаимопомощи и дружбе. Этим докумен­том урегулированы все вопросы».

По части цинизма Вячеслав Михайлович Молотов кому угодно мог дать сто очков вперед. «Правительство» Куусинена вызывало в мире насмешки. Только в Берлине были готовы признать его, если Красная армия победит и доставит Куусинена в Хельсинки.

Куусинену и его окружению поручили сформировать Народную армию — за счет карелов, финнов и ингерманландцев, которые жили в Карелии и Ленинградской области. К юбилею Сталина Куусинен соб­ственноручно написал обращение к вождю от имени «бойцов и команди­ров 1-го корпуса Народной армии Финляндии»:

«Собравшись на многолюдные митинги для ознаменования 60-ле­тия великого вождя народов товарища Сталина, мы, сыны финляндского и карельского народов, охваченные пылом сегодняшней борьбы за освобождение финляндского народа от ига преступной плутократии и империализма, шлем Вам, дорогой товарищ Сталин, проникнутый глубо­ким уважением наш пламенный боевой привет...

Гордость и радость овладевают нами сегодня, когда вместе с десятками тысяч наших товарищей, борющихся по ту сторону фронта, во внутренней Финляндии, против белофинских палачей народа, присо­единяемся к боевым приветствиям, посылаемым Вам, товарищ Сталин, трудящимися со всех концов земного шара...»

Обком Карело-Финской республики принял решение организовать трехмесячные курсы по изучению финского языка для партийных и со­ветских работников, переброшенных на занятые войсками территории. Но им не пришлось страдать над учебниками. Война с маленькой Фин­ляндией оказалась настолько кровавой и неудачной, что Сталин счел за благо закончить ее, удовлетворившись малым.

Но его не покидала надежда целиком присоединить Финляндию к Советскому Союзу, поэтому он оставил Куусинена в Петрозаводске и сделал его председателем президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР. В 1941 году ввел в состав ЦК ВКП(б).

Под руководством Куусинена Андропов и осваивал науку поли­тической борьбы.

В Петрозаводске Андропов, не имевший высшего образования, поступил в только что открытый Карело-Финский государственный уни­верситет, где было тогда всего четыре факультета — историко-фи­лологический, физико-математический, биологический и геолого-гид­рогеографический.

2 сентября 1940 года в университете начались занятия. Перед студентами выступил и секретарь республиканского ЦК Геннадий Нико­лаевич Куприянов, и глава Верховного Совета Куусинен — на русском и финском языках. На торжественном собрании присутствовал секре­тарь ЦК комсомола Карело-Финской ССР Юрий Андропов.

Но учебе помешала война. Впрочем, фронта Андропов избежал, он был нужнее в тылу — четыре года возглавлял республиканский ком­сомол.

В официальных биографиях написано о его «активном участии в партизанском движении в Карелии». В реальности партизанами занима­лись органы госбезопасности. Начальником штаба партизанского дви­жения Карельского фронта был генерал-майор Сергей Яковлевич Верши­нин, профессиональный чекист; до войны он был начальником Нориль­ского исправительно-трудового лагеря НКВД, Комсомольским секрета­рям чекисты поручали отбирать молодежь для партизанских отрядов и разведывательно-диверсионных групп.

Исследователи обращают внимание на то, что Андропов не был награжден даже медалями «За победу над Германией» или «Партизану Отечественной войны», которые раздавались в массовом порядке. Ска­жем, его коллега по комсомолу, секретарь Московского горкома Алек­сандр Николаевич Шелепин, который реально занимался помощью парти­занскому движению, в марте 1942 года получил орден Красной Звезды, а затем и партизанскую медаль.

Похоже, «партизанская» строчка в биографии Андропова появи­лась для того, чтобы украсить образ главного чекиста страны, полу­чившего погоны генерала армии, но ни дня не служившего в вооружен­ных силах.

Задача республиканского комсомола состояла в том, чтобы мобилизовать всех, в том числе заключенных, на работы военного ха­рактера. Так Андропова включают в состав оперативного штаба по строительству Беломорского аэродрома: обязанность штаба — вывести на работы всех, кого можно найти в Беломорске.

В сорок первом немецкие и финские войска, наступая, оккупи­ровали две трети территории Карело-Финской ССР. Осенью Петроза­водск пришлось оставить.

10 октября 1941 года бюро ЦК компартии постановило: «Счи­тать необходимым перевести Правительство КФССР в г. Беломорск. Для размещения аппарата СНК и ЦК КП(б) освободить помещение, занимае­мое Управлением Кировской ж.д.»

Это был городок, состоявший, собственно, из небольших островков. Там было всего несколько каменных зданий. Беломорцы обитали в обычных избах, тротуары и мостовые тоже были деревянны­ми. Канализация в городе отсутствовала. Вокруг — тундра. Бомбоубе­жищ в городе не было. Для населения вырыли щели. Начальство решили укрыть понадежнее. 10 июня 1943 года бюро ЦК постановило «в крат­чайший срок построить вблизи здания ЦК бомбоубежище». Впрочем, ни немцы, ни финны город практически не бомбили.

В Беломорске молодого Андропова наблюдал в неформальной об­становке будущий профессор-литературовед Ефим Григорьевич Эгкинд. В Беломорске, в разведотделе Карельского фронта, служил знакомый Эткинда, прежде заведовавший кафедрой в ленинградской Высшей партийной школе. Его красавица жена Мария Павловна Рит (ее все звали Муся) была эстонкой.

«Тогда, в 1942 году, — вспоминал профессор Эткинд, — мы встречались часто — каждую неделю я бывал с ним и его женой в го­стях у единственного из наших знакомых, владевшего в Беломорске частным жильем, — у московского писателя, в то время военного жур­налиста, «интенданта второго ранга» Геннадия Фиша, Туда же прихо­дила из госпиталя медсестра Катя Зворыкина, моя молоденькая жена.

И, кстати сказать, среди гостей обычно бывал молчаливый на вид и, судя по некоторым репликам, вполне образованный молодой че­ловек Юра, безнадежно влюбленный в Мусю. Гораздо позже, лет через сорок, я узнал, с кем спела нас тогда щедрая на выдумки судьба: то был Юрий Владимирович Андропов.

В шестидесятых годах, кажется, Муся Рит обратилась к нему с какой-то письменной просьбой, для нее жизненно важной; он не отве­тил».

В декабре 1941 года наступательный потенциал немецких и финских войск истощился. Два с половиной года линия фронта не ме­нялась. Немецкие и финские войска не могли прорвать советскую обо­рону. Но и у Красной армии пока не было сил и средств, чтобы вы­бить врага. Только летом 1944 года войска Карельского фронта пере­шли в наступление и очистили территорию республики от войск про­тивника. В Петрозаводск 28 июня первыми воспались морские пехотин­цы, десант высадила Онежская военная флотилия.

15 ноября 1944 года Карельский фронт был расформирован. Для республики война закончилась. Началось восстановление разрушенно­го. В Москве были недовольны руководством республики, считали, что оно действует недостаточно энергично. 22 ноября оргбюро ЦК приняло постановление «О работе ЦК ВКП(б) Карело-Финской ССР». В нем гово­рилось: «ЦК компартии не принял надлежащих мер по восстановлению хозяйства и ликвидации последствий финской оккупации. ЦК компартии республики и его первый секретарь т. Куприянов примиренчески отно­сятся к проявлениям безответственности, недисциплинированности и фактам недостойного поведения отдельных руководящих работников. В республике имеют место вредные для дела настроения самодовольства и благодушия».

В порядке укрепления кадров Андропова в ноябре 1944 года перевели на партийную работу — сделали вторым секретарем Петроза­водского горкома партии. Для тридцатилетнего человека завидная ка­рьера. После войны, в январе 1947 года, он стал уже вторым секре­тарем ЦК компартии Карело-Финской ССР.

Заняв высокий пост, Андропов заочно (без сдачи экзаменов) окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Без диплома о высшем образовании он чувствовал себя неуютно. Высшая партшкола и созда­валась для достигших немалых высот практических работников, не имеющих ни образования, ни времени, а чаще и желания его получить.

Потом будут ходить легенды о его энциклопедических познани­ях, о том, что он в совершенстве знал английский язык. Чего не было, того не было. Английский Юрий Владимирович пытался учить, уже будучи председателем КГБ, по в таком возрасте и при такой за­нятости это оказалось невозможным. Впрочем, работа за границей, чтение книг и справок, общение с интеллигентной публикой в какой­-то степени помогли ему компенсировать отсутствие систематического образования.

Из литературы он предпочитал оба знаменитых романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова — «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», постоянно их цитировал.

Мой отчим, ставший мне отцом, Виталий Александрович Сыро­комский, в семидесятых годах работал в «Литературной газете». По­бывав у Андропова на Лубянке, заметил на его рабочем столе том Плеханова с закладками. Он искренне восхитился образованностью председателя КГБ...

Председатель КГБ в день должен был просмотреть несколько сот страниц различных документов, ответить на множество телефонных звонков и принять немалое число полей. При такой загруженности неужели он действительно находил несколько свободных часов, чтобы углубиться в серьезно написанные труды Георгия Валентиновича Пле­ханова? Но впечатление на своих посетителей Юрий Владимирович производил сильное.

В 1949 году разразилось знаменитое «ленинградское дело». По этому делу арестовали, судили и расстреляли видных партийных ра­ботников, выходцев из Ленинграда. Нее держалось в тайне. Родные и не подозревали, что их отцов и мужей уже расстреляли.

Нее это были люди, замеченные Сталиным и назначенные им на высокие посты. Среди них секретарь ЦК. Алексом Александрович Куз­нецов, член политбюро, председатель Госплана и заместитель главы правительства Николай Алексеевич Вознесенский, член оргбюро ЦК и председатель Совета министров РСФСР Михаил Иванович Родионов.

В газетах о «ленинградском деле» не было ни слова. Но и огромном партийном аппарате знали, что фактически наказана целая партийная организация. Посадили в тюрьму, сняли с работы сотни партработников из Ленинграда, которые к тому времени работали уже по всей стране. Это была показательная расправа. Партработникам лишний раз давали понять, что они находятся под жестким контролем. Во всем аппарате закручивали гайки.

30 октября 1947 года бюро ЦК Карело-Финской компартии при­няло решение:

«В соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) от 11 октября 1947 года:

1. Установить, что все работники партийных организаций дают письменные обязательства о неразглашении секретных и служебных сведений, касающихся аппарата партийных организаций и его работы.

2. Обязать первых секретарей ГК и РК КЩб), руководителей учреждений, организаций и предприятий партийных органов обеспечить дачу письменных обязательств в неразглашении секретных и служебных сведений всеми имеющимися работниками не позднее 10 ноября 1947 года, а вновь принимаемыми на работу при преступлении их к испол­нению служебных обязанностей в утвержденной деятельности».

Почему выбрали Ленинград?

Ленинградцы с двадцатых годов воспринимались как оппозиция по отношению к Москве, и это пугало Сталина, он не доверял ленин­градцам. Массовые репрессии ленинградских партработников были сиг­налом всей стране: никакой самостоятельности! По каждому поводу просить разрешения у ЦК, а то будет как в Ленинграде.

Ленинградцев обвинили в том, что они проводили вредитель­ско-подрывную работу, противопоставляя ленинградскую партийную ор­ганизацию Центральному Комитету. Говорили, что они хотели создать компартию России, чтобы поднять значение РСФСР внутри Советского Союза, и перенести российское правительство из Москвы в Ленинград.

По всей стране искали партийных работников, выходцев из Ле­нинграда, снимали их с должности и сажали. Первым секретарем ЦК Карело-Финской компартии был Геннадий Николаевич Куприянов, он много лет работал Й партийном аппарате Северной столицы, в Петро­заводск его перевели с должности секретаря одного из ленинградских райкомом партии, так что и он считался «ленинградским кадром».

В сентябре 1949 года в республике провели большую проверку. Занимался этим приехавший из Москвы инспектор ЦК Григорий Василье­вич Кузнецов. В декабре он представил секретарю ЦК по кадрам Геор­гию Максимилиановичу Маленкову обширную записку о ситуации в Каре­ло-Финской ССР:

«ЦК компартии республики не только не устранил отмеченные в решении ЦК ВКП(б) ошибки в руководстве хозяйством республики и партийно-политической работе, но и усугубил эти ошибки.

Основной причиной этого явилось то, что ЦК компартии и его секретарь т. Куприянов, формально согласившись с решением ЦК ВКП(б), по существу не выполнили это решение и проводили свою прежнюю порочную линию в руководстве республикой».

Куприянову поставили в вину ежегодное невыполнение планов в промышленности и сельском хозяйстве и попытки скрыть это, зажим критики и самокритики, покровительство скомпрометировавшим себя работникам, совершавшим грубые политические ошибки, отсутствие коллегиальности в принятии решений, низкий уровень партийно-поли­тической работы среди лесорубов, снижение роста рядов партии, сла­бую воспитательную работу среди карел, финнов и вепсов...

2 декабря 1949 года секретариат ЦК принял решение: *В связи с тем, что при обследовании работы ЦК КП(б) Карело-Финской ССР вскрыты крупные недостатки в руководстве партийной организацией со стороны т. Куприянова, а также факты, порочащие его как партийного руководителя, поручить комиссии в составе т.т. Пономаренко (созыв), Шкирятова, Дедова и Кузнецова Г. предварительно рассмот­реть материалы проверки, заслушать объяснение г. Куприянова и под­готовить мероприятия по укреплению руководства Карело-Финской ССР».

Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко был секретарем ЦК, Матвей Федорович Шкирятов — заместителем председателя Комиссии партийного контроля, Афанасий Лукьянович Дедов — заместителем за­ведующего отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК.

26 декабря 1949 года на заседании оргбюро ЦК был заслушан доклад Куприянова, пытавшегося оправдаться, и резко критический содоклад инспектора ЦК Кузнецова. После чего секретариату ЦК пору­чили в недельный срок подготовить проект постановления.

Тем временем 19 января 1950 года в Петрозаводске на бюро республиканского ЦК Андропов представил список кандидатов в депу­таты Совета Национальностей Верховного Совета СССР от Карело-Финской ССР. В списке значились Куусинен и Андропов — от Пудожского избирательного округа. Куприянова в депутаты уже не выдвигали. Его судьба была решена

14 января 1950 года постановлением политбюро Г.Н. Куприянов был освобожден от должности первого секретаря и отозван в распоря­жение ЦК ВКП(б).

Отстранение первого секретаря было лишь началом кампании чистки, которая началась в Петрозаводске. 16 января появилось раз­громное постановление оргбюро о работе ПК КП(б) Карело-Финской ССР, в котором работа республиканского ЦК признавалась «неудовле­творительной». Характерно, что обвинения против Куприянова и рес­публиканского ЦК приобретали все более серьезный характер. Нывшего первого секретаря пристегивали к «ленинградскому делу».

В постановлении оргбюро говорилось:

«Признать неправильным, что ЦК КП(б) и Совет министров Ка­рело-Финской ССР без разрешения союзного правительства учредили представительства Совета министров, а также представительства не­которых республиканских министерств и ведомств в городе Ленингра­де.

Обязать ЦК КП(б) и Совет министров Карело-Финской ССР не­медля ликвидировать институт уполномоченных Совета министров, ми­нистерств и ведомств Карело-Финской ССР в городе Ленинграде».

Главные неприятности ждали Куприянова впереди.

В постановлении оргбюро говорилось, что «т. Куприянов не справился с руководством партийной организацией республики и допу­стил крупные ошибки в своей работе и поведении...

Признать неудовлетворительными объяснения, данные т. Куприя­новым по вскрытым при проверке фактам его неправильного по­ведения. Поручить КПК при ЦК ВКП(б) рассмотреть имеющиеся в ЦК ВКП(б) материалы о неправильном поведении т. Куприянова, дополни­тельно заслушать его объяснения и о результатах доложить ЦК ВКП(б)».

24 января 1950 года в Петрозаводске собрали пленум ЦК КП(б) Карело-Финской ССР. Председательствовал второй секретарь ЦК Юрий Владимирович Андропов. Сделать доклад приехал из Москвы инспектор ЦК Кузнецов.

На пленуме исполнили волю политбюро — освободили от должно­сти первого секретаря Геннадия Куприянова. Андропов, спасая себя, спешил отречься от своего недавнего руководителя. Он каялся в том, что вовремя не остановил бывшего первого секретаря и не доложил о его преступных ошибках в Москву. Сохранилась стенограмма выступле­ния Андропова на пленуме:

— Я признаю, что не проявил бдительность, партийную принци­пиальность, не сигнализируя вовремя в вышестоящие инстанции о недопустимом, в ряде случаев, поведении товарища Куприянова... Ку­приянов единолично решат важные хозяйственные вопросы республики, ни с кем не советуясь и не считаясь ни с чьим мнением. Теперь я понимаю: вести борьбу с недостатками в нашей республике — это зна­чит вести борьбу с Куприяновым...

15 марта 1950 года Куприянова арестовали и этапировали в Москву. Почти год продолжалось следствие, 17 января 1951 года Во­енная коллегия Верховного суда приговорила его к двадцати пяти го­дам исправительно-трудовых работ с конфискацией всего имущества.

Посадили практически всех руководителей республики, кроме Андропова. Принято считать, что его спас Куусинен.

По моим данным, из «ленинградского дела» его вытащил Ку­усинен, — считает Игорь Синицын, бывший помощник Андропова. — И он же подталкивал его наверх, потому что видел его перспективность и ценил отсутствие

у Юрия Владимировича этакого первичного хамства, характерного для многих тогдашних руководителей.

Если Куусинен и в самом деле проявил такое благородство, то, вероятно, впервые в жизни. Другие случаи, когда бы он за кого-то вступился, неизвестны.

Осужденных «ленинградцев» держали во Владимирской особой тюрьме. Геннадий Куприянов оставил тюремные дневники, читать кото­рые страшно:

«Приводят в карцер. За что? Пел песни, не вышел на оправку по графику, оскорблял старшину, ночью читал книгу. Банда с криком и гиканьем содрала одежду. Оставили босиком и в нижнем белье. Свя­зали, кляпом заткнули рот и били лежачего сапогами, потом, как ба­рана связанного, лежа на полу, остригли, и когда стригли, то тот, который держал, стучал моей головой о пол и приговаривал:

— Видать птицу по полету. Ну, у нас не забалуешь». Куприя­нову не повезло дважды. Он вел себя в лагере

непокорно, и лагерное начальство сделало все, чтобы продержать его за решеткой как можно дольше.

В мае 1954 года Хрущев выступал в Ленинграде на областном активе и рассказывал о «ленинградском деле». Он среди прочего вспомнил, что, когда встал вопрос о реабилитации несправедливо осужденных по этому делу, вспомнили и Куприянова. Хрущев обратился к Генеральному прокурору СССР Роману Андреевичу Руденко:

— Прошу пересмотреть дело Куприянова. Через несколько дней Ру­денко ответил:

— В этом деле надо думать.

— Что же тут думать, — удивился Никита Сергеевич, — мне хорошо известно, что он арестован по «ленинградскому делу».

— Верно, — ответил Руденко, — но он в лагере снюхался с преступниками, с белогвардейцами. Он разговаривает там языком бан­дитов, белогвардейцев.

Каких «белогвардейцев» обнаружил в лагерях генеральный про­курор через четверть века после окончания Гражданской войны? Но для Хрущева те события были еще живы, поэтому Никита Сергеевич больше вопросов задавать не стал.

— Если он быстро пошел на сговор с белогвардейцами, — го­ворил Хрущев, — нашел общий язык с классовым врагом, то у него ну­тро гнилое. А разве других Куприяновых нет? Есть. И у вас они есть. Поэтому, товарищи, будьте осторожны.

И Куприянов остался в лагере еще на два года.

Освободили его только 23 марта 1956 года, реабилитировали 31 июля 1957 года. Бывший первый секретарь жил в городе Пушкине Ленинградской области, его назначили директором Пушкинских дворцов и парков. Куприянов написал воспоминания, в которых обвинял Андро­пова «в карьеризме, клевете и шкурничестве». И многие петроза­водские историки считают, что во время чистки перепуганный Юрий Владимирович топил товарищей по партии, чтобы уцелеть самому.

Предшественник Андропова на посту председателя КГБ Владимир Ефимович Семичастный рассказывал журналисту Николаю Добрюхе: «Был еще вопрос по Андропову, по поводу его «работы» в Карелии, когда «ленинградское дело» началось и ленинградцев в Карелии всех аре­стовали, и Куприянов, бывший первый секретарь Карельского обкома партии (которому десять дали, и он их отсидел), дал показания и письма по повод) юго, что обращался и к Хрущеву, и к Брежневу, и в КПК, что это дело рук Андропова. Куприянов написал две тетради — целое досье на Андропова, которое потом попало в распоряжение Брежнева».

По словам Семичастного, Андропов в этой истории выглядел не лучшим образом, хотя, разумеется, не он был организатором репрес­сий в республике.

Александр Николаевич Шелепин рассказывал, что в бытность председателем КГБ он видел форменный донос на Куприянова, подпи­санный Андроповым. Уже в брежневские времена Шелепин прямо сказал об этом Андропову и предупредил, что поставил об этом в из­вестность Брежнева.

Зачем ты это сделал? — обреченно произнес Андропов. Но он напрасно испугался. Эта история не помешала Брежневу сделать Андропова председателем КГБ. Леонид Ильич, как и многие властите­ли, любил держать на ключевых постах людей, в чем-то замешанных. Они служили рьяно и преданно.

Генерал-лейтенант Вадим Кирпиченко, который всю жизнь про­служил в разведке, писал, что Андропов был незлопамятный человек. Однажды, уже председательствуя в КГБ, поинтересовался, как работа­ет сотрудник, который в тот момент, когда было сфабриковано «ле­нинградское дело занимался Андроповым и чуть не довел его до ареста. Юрий Владимирович не только не пытался наказать этого че­ловека, но даже не отправил его на пенсию.,.

Незлопамятность и широта души — качества пеоложительные. Но зачем же держать в аппарате госбезопасности следователя, который фабриковал такие гнусные дела? Если этот случай подлинный, то вы­ходит, что Юрий Владимирович Андропов в душе не осуждал палачей и фальсификаторов следственных дел?

Министром госбезопасности Карело-Финской республики с 1943 года был полковник Андрей Михайлович Кузнецов. В сентябре 1950 гола его сменил полковник Николай Павлович Гусев, ставший впослед­ствии генералом. Ни того ни другого в хрущевские времена к ответу за соучастие в «ленинградском деле» не привлекли.

Нового хозяина в Петрозаводск прислали из аппарата ЦК — Александра Андреевича Кондакова. Высшего образования он не имел, начинал слесарем-электриком, затем его сделали секретарем партор­ганизации завода № 12 в Кипешме Ивановской области, и он пошел по партийной пинии. В конце войны он стал первым секретарем Костром­ского обкома, а 4 декабря 1946 года его освободили решением полит­бюро: «в связи с отсутствием необходимой общеобразовательной под­готовки и имеющимися недостатками в работе».

Первоначальное постановление секретариата ЦК от 22 ноября 1946 года было составлено в нейтральном стиле — «утвердить тов. Кондакова А.А. слушателем Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б), освободив его от работы первого секретаря Костромского обкома ВКП(б)». В таком виде постановление было отправлено на голосование членам политбюро. Сталин отдыхал на юге. Ему формулировка не по­нравилась.

Он приказал своему помощнику Поскребышеву позвонить члену политбюро и секретарю ЦК Андрею Александровичу Жданову и объяснить ему, что надо проявить партийную принципиальность и изменить фор­мулировку на более реальную. Проштрафившемуся Кондакову пришлось два года в Высшей партшколе зубрить историю партии, диалектический и исторический материализм, внешнюю политику СССР, партийное строительство, основы советской экономики. После ВПШ он недолго проработал инспектором ЦК, пока в январе 1950 года не получил на­значение в Петрозаводск.

После отстранения Куприянова Андропов становится очень ак­тивным на заседаниях бюро ЦК, 20 апреля 1950 года на бюро в соот­ветствии с поступившими из Москвы указаниями принимается решение об усилении режима в пограничных районах. Приказано расширять по­граничную зону, запретную для въезда, усилить охрану заключенных, «исключив возможность побегов и общения заключенных с мирным насе­лением».

Отдельным пунктом записали:

«Просить министра путей сообщения СССР т. Бещева прекратить прямое пассажирское сообщение Петрозаводск — Ленинград через по­граничные Суоярвский, Сортавальский и Куркийокский районы как яв­ляющееся серьезным препятствием в поддержании должного погранично­го режима в этих районах.

Заменить прямое сообщение на этой линии пересадочным: Пет­розаводск — Сортавала, Сортавала — Ленинград».

Местному населению руководители республики не доверяли. 18 июля 1950 года бюро республиканского ЦК рассматривает вопрос «О состоянии и мерах усиления контроля за использованием радиоприем­ников коллективного слушания».

В подписанном Андроповым постановлении говорилось:

«Часть радиоприемников, предназначенных для красных уголков и изб-читален, находится в индивидуальном пользовании, учет и хра­нение радиоприемников коллективного пользования не организованы.

В результате имели место случаи, когда радиоприемники ис­пользовались враждебными элементами для организации коллективных слушаний антисоветской пропаганды, ведущейся иностранными радио­станциями.

И Петровском районе на Костомукшском лесопункте радиоприем­ник был использован для слушания богослужении, передаваемого из Финляндии. На Воломском лесопункте Сегозерского района организато­ром коллективных слушаний антисоветских радиопередач из Финляндии являлся некий Вересман.

Проверкой, произведенной отделом пропаганды и агитации ЦК КП(б), аналогичные факты выявлены также в Клленальском и Суоярв­ском районах».

С Кондаковым Юрий Владимирович проработал недолго. В октя­бре того же 1950 года Кондакова отправили на пенсию «по болезни», хотя ему было всего сорок два юла.

Решением политбюро от 14 сентября 1950 года первым секрета­рем Карело-Финской ССР утвердили Александра Николаевича Егорова. Они с Андроповым были почти что земляками. Когда Андропов толь­ко-только начинал в комсомоле, Егоров был первым секретарем Рыбинско­го горкома партии, потом его сделали заместителем предсе­датели Ярославского облисполкома. До Петрозаводска Егоров успел поработать в нескольких обкомах и в аппарате ЦК партии. Последняя должность — первый секретарь Брянского обкома.

С новым хозяином Юрий Владимирович проработал место несколько месяцев. Решением секретариата ЦК от 21 июня 1951 года его перевели в Москву и утвердили инспектором ЦК. Это была пер­спективная должность.

Дело в том, что в апреле 1947 года политбюро упразднило институт уполномоченных Комиссии партийного контроля в областях, краях и республиках, которые были выведены постановлением пленума ЦК от 24 мая 1939 года е задачей «проверки исполнения решений пар­тии и ее руководящих органов и своевременной сигнализации Цен­тральному комитету ВКП(б) о фактах неисполнения или плохого испол­нения этих решений».

Вместо уполномоченных КПК появились инспекторы ЦК с широки­ми полномочиями. Должность инспектора становилась трамплином на пути к большой самостоятельной работе. Андропов мог продвинуться в аппарате или стать первым секретарем обкома партии.

В качестве инспектора ЦК Андропов наблюдал за работой пар­тийных организаций прибалтийских республик. Он готовил к заседани­ям оргбюро ЦК отчеты о работе Вильнюсского горкома компартии Литвы и Коми обкома. В сентябре 1952 года встал вопрос о повышении; были представлены документы о назначении Андропова заведующим подотде­лом в отделе партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК. Требовалось решение секретариата ЦК, но в последний момент вопрос почему-то был снят с рассмотрения. Через несколько месяцев доку­менты о назначении Андропова были вновь подготовлены. Теперь уже ничто не могло помешать его назначению.

Его покровитель Отто Куусинен неожиданно для самого себя оказался в составе президиума ЦК, избранного 16 октября 1952 года на последнем при Сталине съезде партии. Причем о Куусинене вождь, похоже, вспомнил в последний момент. Его фамилия вписана от руки Поскребышевым в уже готовый машинописный список кандидатур. При поддержке Куусинена Андропов мог рассчитывать на большую карьеру. Но смерть Сталина и перемены на Старой площади прервали его восхо­ждение по партийной линии.

24 марта 1953 года постановлением секретариата ЦК Андропо­ва, наконец, утвердили заведующим подотделом. Но вот какая стран­ность — в отделе партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК было четыре подотдела, и в каждом уже имелся заведующий! Должность Юрий Владимирович получил, а места для него не было. В таком под­вешенном состоянии он пребывал полтора месяца. Удивляться нечему — после смерти вождя началась большая кадровая перетряска.

В первых числах мая 1953 года вновь назначенный министром иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов попросил отправить в распоряжение МИД трех работников аппарата ЦК, в том числе и Андро­пова. 15 мая секретариат ЦК удовлетворил просьбу Молотова, а бук­вально на следующий день состоялось решение преобразовать подотде­лы в секторы. Так что в реальности поруководить подотделом или сектором ЦК Юрию Владимировичу не удалось.

8 июня 2004 года в Петрозаводске Юрию Владимировичу открыли трехметровый памятник из нержавеющей стали — на улице Андропова в сквере напротив управления Федеральной службы безопасности по Ка­релии. Ожидали тогдашнего директора ФСБ Николая Платоновича Патру­шева, но он прислал заместителя.

— Когда я работал над образом Андропова, — рассказывал жур­налистам скульптор Михаил Коппален, — я представлял, как он, чело­век южный, в наших вьюгах, снегах терпел все невзгоды. И когда я приступил к работе, понял, что делаю не партийного начальника, а романтика и поэта.

Против установки памятника, сообщили московские газеты, пы­талась протестовать группа молодежи с плакатами «От жертв НКВД—КГБ—ФСБ», «От благодарных венгров», «От жертв войны в Афганистане». Всех задержали и увезли.