В КРЕСЛЕ ГЕНЕРАЛЬНОГО

Академик Чазов вспоминает, как 10 ноября 1982 года ему по­звонил охранник Брежнева:

— Евгений Иванович, Леониду Ильичу нужна реанимация!

Когда Чазов приехал, то увидел, что Брежнев скончался уже несколько часов назад. Так что Чазов задумался не о медицинских проблемах. Перед ним стояла сложная задача: кому первому из силь­ных мира сего доложить о том, что генерального секретаря больше нет?

«Я не исключал, — вспоминает Чазов, — что телефоны прослу­шиваются и все, что я скажу, станет через несколько минут достоя­нием либо Федорчука, либо Щелокова. Я прекрасно понимал, что преж­де всего о случившемся нужно информировать Андропова. Он должен, как второй человек в партии и государстве, взять в свои руки даль­нейший ход событий».

Решение академика Чазова было политическим. Кто первый прие­дет на дачу Брежнева — тот и наследник.

Андропов в этот ранний час еще не добрался до ЦК. Чазов по­просил дежурного в приемной сразу же соединить Юрия Владимировича с дачей Брежнева. Когда Андропов позвонил, Чазов, ничего не объяс­няя, попросил его сразу приехать. Андропов не задал ни одного во­проса, но сразу понял, что произошло. Приехав, он повел себя крайне неуверенно.

«Почему-то суетился, — вспоминает Чазов, — и вдруг стал просить, чтобы мы пригласили Черненко. Жена Брежнева резонно заме­тила, что Черненко ей мужа не вернет и ему нечего делать на даче. Я знал, что она считает Черненко одним из тех друзей, которые снабжали Брежнева успокаивающими средствами, прием которых был ему запрещен врачами...»

Юрий Владимирович в сопровождении Чазова зашел в спальню, чтобы попрощаться с Леонидом Ильичом.

«Андропов вздрогнул и побледнел, когда увидел мертвого Брежнева, — пишет Чазов. — Мне трудно было догадаться, о чем он в этот момент думал — о том, что все мы смертны, какое бы положение ни занимали (а тем более он, тяжелобольной), или о том, что близок момент, о котором он всегда мечтал, — встать во главе партии и го­сударства. Он вдруг заспешил, пообещал Виктории Петровне поддержку и заботу, быстро попрощался и уехал».

10 ноября во второй половине дня, рассказывал потом член политбюро и первый секретарь ЦК компартии Казахстана Динмухамед Ахметович Кунаев, его разыскал Клавдий Михайлович Боголюбов, пер­вый заместитель заведующего общим отделом ЦК КПСС, и просил срочно вылететь в Москву. Причину он не назвал. Кунаев терялся в догад­ках. К концу дня прибыл в Москву, явился в Кремль и зашел в комна­ту, где собираются члены политбюро перед заседанием. Все были в сборе. Сразу вошли в зал, где проходили заседания политбюро. На ходу Кунаев спросил у Щербицкого:

— Что случилось?

— Случилось худшее, — ответил руководитель Украины, Люди, близкие к Брежневу, впоследствии уверяли, что если бы он не умер столь неожиданно 10 ноября, то буквально через неделю, 17 или 19 ноября, на пленуме ЦК назвал бы имя своего преемника — Владимира Васильевича Щербицкого.

Открыв заседание, Андропов сообщил о смерти Брежнева. Все молчали несколько минут. Молчание прервал Черненко. Он предложил безотлагательно решить, кто будет генеральным секретарем, и доба­вил:

— Я предлагаю избрать генеральным секретарем ЦК КПСС Юрия Владимировича Андропова,

Министр обороны Устинов уверенно сказал;

— Армия поддерживает товарища Андропова. На этом дискуссия завершилась, не начавшись.

12 ноября в Свердловском зале Кремля открылся пленум ЦК. Юрий Владимирович Андропов, который первым появился из комнаты президиума, прошел к трибуне и коротко отдал должное Брежневу:

— Партия и страна понесли тяжелую утрату. Ушел из жизни крупнейший политический деятель, наш товарищ и друг, человек большой души... Прошу почтить память минутой молчания.

Отговорив положенный текст, он сказал:

— Пленуму предстоит решить вопрос об избрании генерального секретаря ЦК КПСС. Прошу товарищей высказываться.

Встал Черненко и от имени политбюро предложил избрать гене­ральным секретарем Андропова, В зале — настоящая овация.

— Все члены политбюро, — говорил Черненко, — считают, что Юрий Владимирович хорошо воспринял брежневский стиль руководства. Его высоко ценил Леонид Ильич за марксистско-ленинскую убежден­ность, широкий кругозор, выдающиеся деловые и человеческие каче­ства. Ему присуши партийная скромность, уважение к мнению других товарищей и, можно сказать, пристрастие к коллективной работе.

Проголосовали единогласно, и Юрий Владимирович поблагодарил за доверие:

— Я глубоко тронут и взволнован вашим доверием, избранием на такой высокий пост. Особенно после Леонида Ильича Брежнева. Мы здесь все свои. Я не хочу кривить душой. У меня нет такого автори­тета а мире и в партии, такого опыта. Но я обещаю вам приложить все силы и знания, чтобы оправдать ваше доверие..

Чазов при удобном случае поинтересовался:

— Выступление Черненко — это результат вашей дипломатии или его искреннее желание?

Андропов ответил уклончиво:

— Мы с товарищами решили, что лучше, если с представлением выступит Черненко. Это подчеркнуло бы единство политбюро.

Автоматически он был наделен всеми остальными атрибутами власти — номинальными и реальными.

15 ноября 1982 года на заседании политбюро решили:

«Рекомендовать сессии Верховного Совета СССР избрать тов. Андропова Ю.В. членом Президиума Верховного Совета СССР».

29 ноября 1982 года на заседании политбюро приняли Гюлее важное решение:

«Утвердить Председателем Совета Обороны СССР Генерального секретаря ЦК КПСС т. Андропова Ю.В.

Одобрить проект Указа Президиума Верховного Совета СССР по этому вопросу».

Избранию Андропова генеральным секретарем предшествовала серия переговоров между старшими членами политбюро. Юрий Влади­мирович повторял, что примет этот пост, если таково будет общее мнение политбюро. Вот поэтому Черненко, Громыко, Устинов и Тихо­нов, переговорив друг с другом, договорились, что Андропова должен представить именно Константин Устинович. Особенно старался министр иностранных дел Громыко.

Андропов сделал ему приятное предложение:

— Я, конечно, хотел бы, чтобы ты продолжал работать мини­стром иностранных дел, но в то же время, если ты согласишься, предлагаю тебе занять пост председателя президиума Верховного Со­вета. У меня нет сомнений, что все товарищи и на политбюро, и в Верховном Совете поддержат мое решение.

Громыко поблагодарил и отказался. Андропов очень удивился:

— А я думал, тебе это предложение понравится.

Но Громыко и в самом деле не хотел пересаживаться в новое кресло. Андрей Андреевич объяснял потом сыну:

— Я знаю, пройдет два-три месяца после моего назначения на пост председателя, как Юрий Владимирович начнет крепко сожалеть о своем предложении.

Опытный Громыко предсказывал, что Андропову самому понадо­бится этот пост для ведения международных дел. Так и произошло. 9 июня 1983 года на политбюро решили:

«Внести на рассмотрение Пленума ЦК КПСС предложение об из­брании Генерального секретаря ЦК КПСС т. Андропова Ю.В. Председа­телем Президиума Верховного Совета СССР».

14 июня на пленуме ЦК Черненко от имени политбюро предложил рекомендовать Верховному Совету избрать Андропова председателем президиума. Пленум послушно проголосовал...

Громыко в порядке компенсации получил к посту министра должность первого заместителя главы правительства. Фактически это ничего не меняло, но Андрею Андреевичу все равно приятно было по­лучить повышение.

Незадолго до своей смерти, в октябре 1982 года, Брежнев подписал секретное постановление ЦК и Совета министров о повышении цен на сахар, хлеб и хлебобулочные изделия. Рассказал об этом много позже Владимир Георгиевич Пансков, тогда начальник бюджетно­го управления союзного Министерства финансов. Постановление входи­ло в силу 1 декабря. Повышать цены накануне праздника, тем более 7 ноября, никто не решался.

О подписанном постановлении знали председатель правитель­ства Николай Тихонов, министр финансов Василий Гарбузов, будущий премьер-министр Валентин Павлов и сам Владимир Пансков. Не знал даже второй секретарь ЦК Андропов!

Брежнев подписал бумагу, а 10 ноября умер. Избрали гене­ральным секретарем Андропова. Ему, естественно, сразу доложили о постановлении. Он возмутился:

— Вы что?! Пришел новый человек и начинает с повышения цен на хлеб?..

Уже принятое решение отменили.

На 15 ноября 1982 года был намечен пленум ЦК, на котором должны были рассмотреть и одобрить план развития экономики и бюд­жет страны на следующий год. Доклад для генерального секретаря был готов (писали еще для Брежнева). Андропов прочитал текст, попросил его переработать, а пленум отложить хотя бы на неделю. Он выступил после основных докладов:

— Хотелось бы со всей силой привлечь ваше внимание к тому факту, что по ряду важнейших показателей плановые задания за пер­вые два года пятилетки оказались невыполненными... В общем, това­рищи, в народном хозяйстве много назревших задач. У меня, разуме­ется, нет готовых рецептов их решения.

По тем временам такая фраза произвела впечатление, привыкли же, что с высокой трибуны могут только поучать. Но когда новый ге­неральный секретарь стал перечислять, что надо сделать, то остался в рамках обычных благих пожеланий.

Зато всем понравилось, когда Андропов сказал, что надо укреплять дисциплину, стимулировать хорошую работу рублем и наобо­рот:

— Плохая работа, бездеятельность, безответственность долж­ны самым непосредственным и неотвратимым образом сказываться и на материальном вознаграждении, и на служебном положении, и на авто­ритете работников.

Новому генеральному секретарю ЦК КПСС Юрию Владимировичу Андропову исполнилось шестьдесят восемь лет. В нашей стране это весьма серьезный возраст — немногим удается в такие годы сохранять энергию и динамизм для того, чтобы начать новое дело. Под Новый год, 31 декабря 1982 года, помощники повезли Андропова на Мо­сковский станкостроительный завод, чтобы генеральный секретарь по­беседовал с рабочим классом.

Зрелище было печальное. Выглядел Юрий Владимирович неважно, ораторствовать, тем более на митинге, он не умел. И призывать к строгой дисциплине, когда по всей стране уже накрывались празднич­ные столы, тоже было не совсем уместно. Подготовленные за­водским парткомом рабочие говорили в ответ нужные слова. Но что они думали на самом деле?

Назначение Андропова генеральным секретарем породило множе­ство новых шуток. ЦК КПСС предлагали переименовать в ЧК КПСС, а Кремль — в Андропов. Говорили, что аграрная программа у Юрия Вла­димировича такая: сажать всех, не дожидаясь весны, а снимать, не дожидаясь осени.

Первой заботой нового генерального секретаря стали кадры. Ему нужны были свои люди на ключевых постах. Заодно он мог изба­виться от тех, кого терпеть не мог. На первом же пленуме, 22 ноя­бря 1982 года, через десять дней после избрания генеральным секре­тарем, Андропов исполнил давнюю мечту — отправил на пенсию секре­таря ЦК Андрея Павловича Кириленко — «по состоянию здоровья и по собственной просьбе». Самого Кириленко на пленуме не было.

Академик Чазов давно говорил Андропову о тяжелом положении Андрея Павловича:

— Вряд ли мы далеко уйдем, если страной руководят люди, у которых при компьютерной томографии мозга обнаруживается атрофия его коры.

— Если бы это было только у одного Кириленко! — отозвался Андропов. — Посмотреть на некоторых других, так вы не у одного об­наружите те же самые изменения.

Андропов рассказывал Горбачеву, что он сам зашел к Кирилен­ко:

— Андрей, у нас сложилось общее мнение, что состояние твое­го здоровья стало заметно влиять на дела. Ты серьезно болен, должен лечиться.

Кириленко заплакал.

— Ты сейчас поедешь отдыхать — месяц, два, сколько нужно. Все за тобой сохранится — машина, дача, медицинское обслуживание. Но надо, чтобы инициатива исходила от тебя...

— Хорошо, — выдавил из себя Кириленко, — раз надо... Но ты помоги мне написать заявление.

Андропов продиктовал ему несколько слов.

На том же пленуме решили создать экономический отдел ЦК. Поставили руководить им Николая Ивановича Рыжкова, которого од­новременно избрали секретарем ЦК. Рыжков много лет проработал на Уральском заводе тяжелого машиностроения имени Серго Орджоникидзе. В 1975 голу его перевели в Москву первым заместителем министра тя­желого и транспортного машиностроения, еще три года он был первым заместителем председателя Госплана.

Идея принадлежала еще Брежневу. Незадолго до смерти Леонид Ильич предложил сформировать на Старой площади экономический отдел. Но кандидатуру на этот пост не назвал. Юрий Владимирович пригласил к себе Рыжкова, едва став генеральным. Это было в воскресенье. Андропов стал расспрашивать Рыжкова о положении в экономике.

«Он очень внимательно слушал, — вспоминал Николай Иванович, — задавал только короткие и точные вопросы, заставляя меня, как боксера на ринге, раскрываться и говорить, говорить... Уже потом я ближе познакомился с этой его довольно хитрой манерой — молчать, побуждая собеседника к монологам, быстрыми вопросами вытягивать из него нужное».

Андропов вытащил Рыжкова из Госплана и, минуя промежуточные ступени партийной лестницы, назначил сразу отраслевым секретарем ЦК КПСС по экономике. Уважение к Андропову Рыжков сохранил навсе­гда. В политическом истеблишменте он один воспринял смерть Юрия Владимировича как личное горе.

Андропов создал тандем Рыжков—Горбачев. Вызвал обоих в на­чале декабря 1982 года. Сказал Горбачеву:

— Михаил Сергеевич, не замыкайтесь только на сельском хо­зяйстве, поактивней подключайтесь к вопросам общей экономики.

Горбачев после пленума, избравшего Андропова генсеком, хо­дил веселый и торжественный, как будто его самого избрали, расска­зывал его многолетний помощник Валерий Иванович Болдин. Вечером, когда Болдин зашел к шефу с очередной порцией документов, тот многозначительно сказал:

— Мы с Юрием Владимировичем старые друзья, семьями дружим. У нас было много доверительных разговоров, и наши позиции совпада­ют.

Положение Михаила Сергеевича сразу изменилось. Формально он по-прежнему отвечал за сельское хозяйство. Фактически Андропов опирался именно на него, постоянно звонил, приглашал, обсуждал с ним многие вопросы, давал поручения, далеко выходившие за рамки его прежних обязанностей. Андропов откровенно поддерживал Горбаче­ва. Он поручил Михаилу Сергеевичу в апреле 1983 года сделать доклад по случаю очередной ленинской годовщины.

«Право выступить с таким докладом, — считает опытный пар­тийный работник Наиль Биккенин, — было своеобразным знаком от­личия, показывающим, кто сегодня «кронпринц», каковы его удельный вес в партийной иерархии и возможности на перспективу. Для Михаила Сергеевича это был дебют на открытой политической сцене*.

Но ради Горбачева Юрий Владимирович не хотел ссориться с другими членами политбюро. В середине августа на секретариате ЦК под председательством Горбачева рассмотрели вопрос «Об опережающем росте производительности труда по отношению к заработной плате». На следующий день этот вопрос был вынесен на политбюро. Но туг, записал в дневнике Воротников, возмутился глава правительства Ти­хонов: проект постановления не согласован с Советом министров.

Он резко сказал:

— Необходимо сначала разобраться в правительстве, а потом уже, если надо, выносить на политбюро.

 Тихонов был недоволен тем, что секретариат ЦК берется за чисто хозяйственные вопросы.

— А что делать, если вы не решаете, — огрызнулся Михаил Сергеевич.

— Не пытайтесь работать по проблемам, в которых вы не компетентны, — не менее резко ответил Тихонов.

Андропов не стал высказываться по существу, снял вопрос по формальной причине:

— Не дело выносить на заседание политбюро несогласованные вопросы.

Косвенно он сделал выговор Горбачеву. Представлять на по­литбюро неподготовленные вопросы считалось большим аппаратным про­махом. Все важнейшие вопросы полагалось заранее согласовать со всеми членами политбюро.

В отличие от Брежнева Юрий Владимирович продолжал работать в здании ЦК на Старой площади. В Кремль он приезжал только по чет­вергам на заседания политбюро. Из прежнего кабинета на пятом этаже Андропов перебрался в тот, что прежде занимал Брежнев. На этом этаже стоял дополнительный пост охраны. У постоянных работников, имевших право заходить на этот этаж, в пропуске стоял дополнитель­ный штамп.

Приемная генерального секретаря была небольшой. Дежурный секретарь — эту должность занимали только мужчины — сидел не за обычным столом, а за высокой деревянной стойкой. Самый близкий к генеральному помощник сидел в кабинете напротив хозяина, приемная была общей. В кабинете генерального стояли письменный стол и большой стол для совещаний. Когда Юрий Владимирович с кем-то бесе­довал, то пересаживался за большой стол.

Так же были устроены апартаменты генерального в Кремле, ря­дом с комнатой заседаний политбюро. Зал заседаний политбюро тоже представлял собой вполне ординарный кабинет. В центре большой стол для членов политбюро. По бокам столики для заведующих отделами и помощников генерального.

В аппарате ЦК Андропов сразу же расстался с руководителем отдела пропаганды Евгением Михайловичем Тяжельниковым, выходцем из комсомола. Еще не будучи генсеком, Юрий Владимирович пригласил к себе Тяжельникова со всеми его заместителями, провел с ними беседу и заметил, что отдел слабо ведет агитационно-пропагандистскую ра­боту. Опытный первый заместитель Тяжельникова Георгий Лукич Смир­нов понял, что это был звонок. Замы недолюбливали Тяжельникова, долгое время возглавлявшего комсомол, считали его мастером показу­хи, в своем кругу откровенно называли его «инициативы» чепухой.

Тяжельников только что выдвинул новый лозунг: шестидесяти­летию СССР — шестьдесят ударных недель. Георгий Смирнов возмущал­ся: «Подумайте только — 420 дней. Более года непрерывного ударного труда! Да ведь само по себе ударность означает кратковременное со­средоточение сил на узком участке, иначе никто такой «ударности» не выдержит».

Евгений Тяжельников в юности играл в молодежном театре, пел в хоре, танцевал. Налет театральности привнес в комсомольскую ра­боту, пытался так же продолжать. В аппарате ЦК партии. Главный ре­дактор «Правды» Виктор Григорьевич Афанасьев считал, что Тяжельни­кова сгубило излишнее рвение. Еще будучи руководителем комсомола, Тяжельников отличился тем, что на съезде партии прочитал хвалебную заметку о молодом Брежневе из заводской многотиражки. Когда Андро­пова избрали генсеком, Тяжельников занялся поиском стихов молодого Андропова в Карелии, где тот начинал партийную карьеру. А в Петро­заводске действительно вышла книга стихов Андропова под псевдони­мом Юрий Владимиров.

Андропов в такой славе не нуждался, и Тяжельников уехал по­слом в Румынию. В кресле заведующего отделом пропаганды его сменил Борис Иванович Стукалин. Стукалин был человеком спокойным, осто­рожным и, в отличие от своего предшественника, малозаметным.

Многие умелые люди искали тогда возможности выдвинуться, бросились изучать биографию нового вождя, но там не нашлось даже Малой земли. Однако же главного режиссера Театра на Таганке Юрия Любимова укорили, почему у него в одном из спектаклей на сцене все ходят в тельняшках:

— Вы что, не знали, что Андропов был матросом?

— Первый раз слышу! — откликнулся Любимов.

— А вы что, — в голосе было нескрываемое возмущение, — биографию вождя не читаете?

Летом 1983 года сменили заведующего отделом науки и учебных заведений. Вместо одиозного Сергея Павловича Трапезникова, мало­грамотного, но верного Брежневу, вернули в аппарат ЦК Вадима Алек­сандровича Медведева, человека разумного и порядочного.

Впрочем, на идеологическом фронте больших перемен не произошло.

Академик Арбатов попал в опалу к Андропову, написав ему большую записку в декабре 1982 года. Генеральный секретарь прочи­тал ее и в тот же день с фельдъегерем вернул автору, не сочтя за труд составить подробный ответ.

Академик Арбатов написал новому генеральному секретарю о том, что волновало в те дни научную интеллигенцию. А беспокоило ощущение еще большего закручивания гаек и торжества догматизма в общественных науках, особенно в экономической. Судя по всему, Ан­дропову эти проблемы показались мелковаты, поэтому его раздражен­ный ответ заканчивался такими словами: «Пишу все это к тому, чтобы Вы поняли, что Ваши подобные записки помощи мне не оказывают. Они бесфактурны, нервозны и, что самое главное, не позволяют делать правильные практические выводы».

Андропов перевел в ЦК своих помощников по КГБ плюс сохранил на своих постах некоторых брежневских помощников, да еще и пригла­сил новых людей. Помощником по экономическим делам взял себе Арка­дия Ивановича Вольского, оказавшегося политическим долгожителем. Вольский окончил Институт стали имени И.В. Сталина и работал на автозаводе имени Лихачева. Его избрали секретарем парткома, оттуда взяли в ЦК — заведовать отделом машиностроения. Аркадий Иванович любит рассказывать, как его попросили зайти к Андропову.

Генеральный секретарь сидел в кабинете без пиджака.

— Я решил взять вас к себе в помощники по экономике.

Вольский, как положено, стал отнекиваться:

— Юрий Владимирович, я, может, для этой работы не гожусь. Я заводской человек. Давайте я вам о себе немного расскажу.

Андропов, как в кино, снял очки:

— А почему вы думаете, что я о вас меньше знаю, чем вы о себе?

Юрий Владимирович высоко ценил своих помощников, следил за тем, чтобы они присутствовали на заседаниях политбюро, даже на са­мых секретных. Секретарей ЦК и кандидатов в члены политбюро он просил выйти, а помощников оставлял.

«Из всех руководителей, с которыми мне пришлось работать, — писал Александров-Агентов, — только Андропов практиковал серьезное коллективное обсуждение вопросов, намечавшихся к рассмотрению на очередном заседании политбюро.

Мы все собирались вокруг него в кабинете, каждый докладывал суть «своего» вопроса и свои соображения о путях и методах его ре­шения. Другие высказывали свои мнения. Андропов или соглашался, или возражал, или просто принимал к сведению. Но, во всяком слу­чае, в итоге он был лучше «вооружен* по каждому из вопросов».

По словам его помощника Виктора Шарапова, «Андропов мог вы­звать любого на откровенный разговор и сам говорил откровенно».

Помощникам он повторял:

— Вы, помощники, должны не поддакивать мне, а высказывать свою точку зрения. Если вы ее докажете, я с вами соглашусь. Если нет, то соглашайтесь с моей.

Во второй половине декабря 1982 года Андропов собрал помощ­ников и доверенных людей, стал обсуждать с ними первоочередные за­дачи. Александр Бовин записал слова генсека. Андропов сомневался, стоит ли ему становиться председателем президиума Верховного Сове­та СССР? В принципе удобно общаться с иностранцами в роли главы государства, однако заметил:

— Но что-то внутри сопротивляется.

Заговорил о ситуации в КГБ. Ему не нравилось поведение Фе­дорчука. Решил его сменить. Но на кого? Поставить Крючкова во гла­ве комитета не решился:

— Володя не потянет. Чебрикова буду двигать. Андропов не произвел впечатления уверенного в себе лидера, который твердо знает, что надо делать. «Какой-то он был одинокий, умученный», — записал Бовин.

Юрий Владимирович позвонил Чебрикову и попросил приехать. Сказал:

— Принято решение освободить Щелокова, на его место назна­чить Федорчука. Мы посоветовались с товарищами, общее мнение еди­но: рекомендовать на КГБ тебя.

Почему Андропов выбрал Чебрикова, а не начальника разведки Владимира Александровича Крючкова, с которым работал еще с венгер­ских времен? Для Андропова Крючков всегда оставался помощником, которого он продвигал, выдвигал, но не представлял в самостоятель­ной роли. Чебриков был профессиональным партийным работником, его назначение вполне укладывалось в рамки кадровых канонов.

Андропов присвоил Чебрикову звание генерала армии.

Юрию Владимировичу понравился и Виталий Иванович Воротни­ков, недавно назначенный первым секретарем Краснодарского крайко­ма. Андропов пригласил его к себе побеседовать.

— Многие ждут указаний сверху, поручений, рекомендаций, — возмущался Андропов. — Нужны принципиальность, самостоятельность решений и действий, ответственность. Надо быть откровеннее, прав­дивее. Объяснять людям, что может, а что не в силах дать страна.

Вид у Андропова был усталый и болезненный, отметил Инталий Иванович. Сам он произвел благоприятное впечатление на Андропова. Юрий Владимирович решил оставить его в Москве. Возможность такая открылась через полгода. Путем несложной комбинации Андропов осво­бодил Воротникову крупную должность.

29 мая 1983 года умер давний член политбюро Арвид Янович Пельше. Андропов перевел на освободившийся пост председателя коми­тета партийного контроля председателя Совета министров РСФСР Михаи­ла Сергеевича Соломенцева и тем самым освободил для Воротни­кова должность главы российского правительства,

Соломенцев не хотел уходить. На заседании политбюро (зара­нее его не предупредили) отказывался:

— Мне пошел уже седьмой десяток, перенес две сложные опе­рации. Если по каким-то соображениям нет возможности отпустить меня на покой, прошу оставить меня на ныне выполняемой и хорошо знакомой работе председателя Совмина РСФСР.

Потом еще позвонил Андропову, хотя и не принято было оспа­ривать решения политбюро.

— Пойми и ты меня. — Андропов отлично играл свою роль. — Здоровье тоже не блещет, возраст почти такой же. На мои плечи взвалили еще большую ношу. Один я не справляюсь, нужны надежные соратники. На пост председателя КПК рвутся три человека, но им полного доверия нет...

Подлинные причины перевода Соломенцсва в комитет парт­контроля Андропов назвал Воротникову:

— Соломенцев вел себя инертно, сложные вопросы старался переадресовать другим. Нередко находился в хвосте событий. Много нелестных отзывов было от секретарей обкомов. С чем, говорили, ни обратись — не решишь. Одни нотации, нудные разговоры, что-де сами во всем виноваты. Работал по принципу: Россия велика, все равно не поднимешь.

15 июня на пленуме ЦК Воротникова избрали кандидатом в чле­ны политбюро.

На первой же встрече после того, как Соломенцева утвердили в новой должности, Андропов просил усилить контроль за исполнением важных решений политбюро и правительства, в том числе заняться Ми­нистерствами обороны и внутренних дел.

Пост управляющего делами ЦК считался одним из важнейших в аппарате. Прежний управделами, Георгий Сергеевич Павлов, был дове­ренным человеком Брежнева. Другие члены политбюро жаловались, что им не уделяется достаточного внимания. Георгия Павлова не выносил Горбачев. Когда Михаил Сергеевич перебрался в Москву, Павлов не угадал в нем будущего руководителя партии, пренебрегал Горбачевым.

У генерального секретаря Андропова не нашлось подходящей кандидатуры. Горбачев предложил своего человека — Николая Ефимови­ча Кручину, которого хорошо знал и которому доверял. Кручина много лет был первым секретарем Целиноградского обкома компартии Казах­стана. В 1973 году за хороший урожай на целине Кручина получил «Золотую Звезду» Героя Социалистического Труда. В 1978 году его вернули в Москву. Горбачев, курировавший аграрные дела, сделал Кручину первым заместителем заведующего сельскохозяйственным отде­лом ЦК КПСС.

Черненко возражал против Кручины. Андропов колебался. По традиции управление делами курировал генеральный секретарь, поэто­му держал на этом посту своего человека, Зачем же ему заместитель; Горбачева? Но свою ка1щидатуру так и не подыскал, так что Михаил Сергеевич добился своего. В 1983 году управление делами ЦК КПСС возглавил Николай Кручина.

2 декабря 1982 года на заседании политбюро утвердили рас­пределение обязанностей между секретарями ЦК. В соответствии с протоколом заседания Андропов взял на себя следующие вопросы:

«организация работы Политбюро ЦК КПСС; оборона страны; основ­ные вопросы внутренней и внешней политики КПСС и внешней торговли; подбор и расстановка основных руководящих, кадров».

Вторым в списке секретарей стоял Черненко. Ему поручалось вести секретариаты ЦК и курировать важнейшие отделы — все идеоло­гические, оргпартработы, административных органов, а также привыч­ные ему общий отдел и отдел писем.

Третьим значился Горбачев — ему доверили сельскохозяйствен­ный отдел, отдел сельскохозяйственного машиностроения, легкой и пищевой промышленности, отдел химической промышленности. Это было совсем не то, чем котел заниматься Михаил Сергеевич, но положение второго человека в партии занял Черненко. Константин Устинович по­лучил право вести заседания секретариата ЦК, а в отсутствие Андро­пова — политбюро.

29 января 1983 года решением политбюро оформили:

«1. Предоставить Генеральному секретарю ЦК КПСС т. Андропо­ву Ю.В. отпуск (зимний) с 31 января 1983 г.

2. На время отпуска Генерального секретаря ЦК КПСС т. Ан­дропова Ю.В. возложить председательствование на заседаниях Полит­бюро ЦК КПСС на т. Черненко К.У., поручив ему также рассмотрение материалов и подготовку вопросов к заседаниям Политбюро и Секрета­риата ЦК».

Казалось странным, что Андропов делает вторым человеком Черненко, который вовсе не был его единомышленником. Более того, Черненко и Андропов не любили друг друга, они были соперниками. Когда избрали Андропова, семья Черненко не стеснялась в выражени­ях.

А кого еще мог назначить Юрий Владимирович? Андропов на Старой площади — без году неделя. Он не знал ни партийного аппа­рата, ни партийных кадров. Он вынужден был опереться на Черненко. Когда Андропов пришел в ЦК, он частенько заходил к Черненко, посо­ветоваться, расспросить, как и что делается в аппарате. Став гене­ральным, он формально сделал Константина Устиновича вторым секре­тарем, но на самом деле постарался его отстранить от реальных дел, от принятия решений.

При Брежневе Черненко сидел на шестом этаже, его помощники располагались там же. Став вторым человеком в партии, Черненко остался в прежнем кабинете. Он пересядет на пятый этаж только по­сле смерти Андропова, когда его самого изберут генеральным секре­тарем. Из-под Черненко убрали главную опору — заставили уйти с по­ста руководителя общим отделом. Кураторство осталось за ним, но заведующий появился новый. Черненко не хотел отдавать эту позицию, которая делала его самым осведомленным человеком в стране. Но Юрий Владимирович методично лишал Черненко рычагов влияния в партийном аппарате.

— Константин Устинович страшно переживал, — вспоминал его помощник Виктор Прибытков. — Внешне не показывал, но мы это чув­ствовали. Летом он ушел в отпуск. Впервые взял меня с собой, и я все наблюдал. Ему из Москвы даже не звонили — второму человеку в партии! Андропов уже болел. На хозяйстве оставался Горбачев, и он решал все без Черненко.

Константин Устинович отдыхал в Крыму. Рядом, в санатории проводил отпуск недавний председатель КГБ Виталий Васильевич Фе­дорчук, которого Андропов уже сослал в Министерство внутренних дел. Министр развлекался тем, что ловил ставриду и сам ее коптил. Желая сделать приятное Константину Устиновичу, притащил ему рыбки собственного копчения. Ставрида была на удивление хороша, вспоми­нает Виктор Прибытков. Свежая, жирная, чуть солоноватая. Под от­варную картошечку просто объедение. А ночью Черненко стало плохо: сильнейшее отравление.

В тяжелейшем состоянии его вывезли в Москву. Врачи не знали, выживет ли он...

По инструкции вся пища, предназначенная для членов политбю­ро, проходила тщательный контроль. Этим занималось девятое управ­ление КГБ. Непроверенной пищи членам политбюро не давали. Так что же случилось? Личная охрана Черненко не выполнила инструкцию, подумав, что бывший председатель КГБ Федорчук отравы не принесет?

И вот что еще удивительно: все остальные участники ужина чувствовали себя превосходно. Один только Константин Устинович оказался в реанимации.

Академик Чазов считает, что злого умысла не было. Федорчук прислал рыбу, которая оказалась плохо прокопченной. Такая пищевая инфекция у большинства проходит бесследно, но организм Черненко был подточен болезнями. Он выкарабкался. Но эта история оконча­тельно подорвала его силы, и, когда через полгода Константина Устиновича изберут генеральным секретарем, во главе государства окажется безнадежно больной человек. Но в окружении Константина Устиновича подозревали худшее — сознательную попытку устранить Черненко. Страной управлял Андропов, он выдвигал Горбачева, а Константина Устиновича старательно оттеснял от власти.

В последних числах августа 1983 года Черненко вернулся в Москву. Он находился в отпуске полтора месяца, но выглядел нездо­ровым. Заместитель директора Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Петр Александрович Родионов рассказывал, как встретил на Ста­рой площади помощника Черненко в минорном настроении.

— Вы чем-то расстроены? — спросил Родионов.

— Расстроен шеф, — пояснил тот.

Константин Устинович вышел на работу раньше срока, чтобы принять участие в крупном совещании, а Юрий Владимирович пренебре­жительно ответил:

— У тебя еще отпуск не закончился. Ты его догуливай, а со­вещание мы без тебя проведем.

Черненко растерянно сказал, что он специально торопился выйти на работу.

— Ну ладно, мы подумаем, — ответил Андропов. Константина Устиновича оттеснили от кадровых дел.

Вопрос о назначениях Андропов решал вместе с Горбачевым и с помощью Егора Кузьмича Лигачева, которого они вытащили из Томска, где тот семнадцать лет был первым секретарем.

Лигачев часто и с удовольствием вспоминал, как началось его возвышение. В апреле 1983 года он прилетел в Москву на совещание по вопросам сельского хозяйства, которое проводил Андропов. На следующий день должен был вернуться в Томск. Вечером в квартире сына Лигачева, который жил в Москве, раздался телефонный звонок. Звонил Горбачев:

— Егор, это Михаил... Надо, чтобы завтра утром ты был у меня.

Горбачев ко всем обращался на «ты» и по имени. К себе же требовал обращения только на «вы» и по имени-отчеству.

— Михаил Сергеевич, но у меня билет в кармане, вылетаю рано утром.

— Надо задержаться, Егор. Придется сдать билет.

В десять утра Лигачев был у Горбачева во втором подъезде здания ЦК на Старой площади. Тот сразу сказал:

— Егор, складывается мнение, чтобы перевести тебя на рабо­ту в ЦК и утвердить заведующим организационно-партийным отделом. Вот что я пока могу тебе сказать. Не больше. Все зависит от того, как будут развиваться события. Тебя пригласил для беседы Юрий Вла­димирович. Он меня просил предварительно с тобой переговорить, что я и делаю.

Горбачев снял трубку «кукушки» — прямого телефона, связываю­щего генерального секретаря с членами политбюро:

— Юрий Владимирович, у меня Лигачев. Когда вы могли бы его принять?.. Хорошо, я ему передам.

Андропов уже ждал Лигачева.

Егор Кузьмич поднялся на пятый этаж. Андропов сидел в каби­нете номер шесть, который еще недавно занимал Брежнев. Ждать в приемной пришлось недолго.

Андропов спросил:

— Горбачев с вами говорил?

— Говорил.

— Я буду вносить на политбюро предложение, чтобы вас утвердить заведующим орготделом. Как вы на это смотрите? Мы вас достаточно хорошо изучили...

— Я согласен. Спасибо за доверие.

— Тогда сегодня в одиннадцать часов будем утверждать вас на политбюро.

— Уже сегодня?

— А чего тут ждать? Надо делать дело...

Лигачев вышел из ЦК и по улице Куйбышева пошел к Кремлю, где по традиции собиралось политбюро. Утвердили Лигачева мгновен­но. В половине двенадцатого он вышел из зала заседаний политбюро уже в новом качестве.

Андропов поручил Лигачеву провести серьезное обновление высших партийных кадров, в частности, подготовить перевод в Москву первого секретаря Свердловского обкома партии Бориса Николаевича Ельцина. Может быть, с подачи свердловских чекистов Андропов обра­тил внимание на свердловчан и на свердловчанина. Егор Лигачев не раз вспоминал, как в конце декабря 1983 года ему из больницы по­звонил Андропов и попросил при случае побывать в Свердловске и «посмотреть» на Ельцина. Это не был вопрос: разузнайте, хорош или плох свердловский секретарь? Ответ у Андропова уже был, но он хо­тел, чтобы выдвижение Ельцина шло обычным порядком.

Лигачев правильно понял Андропова и поручение выполнил не­медленно. В январе он приехал в Свердловск: формально — принять участие в областной партконференции, а в реальности — увидеть, ка­ков Ельцин в деле. Егор Кузьмич не мог не доложить Андропову, что генеральный секретарь, как всегда, прав в подборе кадров. Тем бо­лее что энергичный и решительный первый секретарь понравился и самому Лигачеву. Но Ельцина тогда так и нс выдвинули, потому что Андропов умер. Обновление кадров приостановилось при Черненко и возобновилось уже при Горбачеве.

Сам Борис Николаевич, выступая позднее в Высшей комсомоль­ской школе при ЦК ВЛКСМ, на вопрос о его отношении к Андропову от­ветил:

— Отношение самое, самое хорошее. Я был у него два раза за короткий срок, когда он был генеральным секретарем. Должен отме­тить, что и разговор его очень умный, и реакция на просьбы, и опе­ративное решение вопросов, которые я ставил.

Еще в 1973 году председатель КГБ Андропов беседовал с новым польским министром внутренних дел Станиславом Ковадьчиком. Министр жаловался, что ему приходится начинать новую для него работу со старыми кадрами, которых он не знает, но чувствует, что отдельных руководителей надо менять.

— Наличном опыте, — сказал Андропов, — я убедился, что та­кие замены нужно делать как можно скорее. Позже, когда поработаешь с теми, кого следовало бы убрать, это делать во сто крат сложнее. Уже привыкаешь к ним, будет просто труднее разговаривать с ними, возникают какие-то препятствия, тогда как замена сразу, в начале деятельности на новом месте, является делом естественным и не вы­зовет ни у кого вопросов. Избавляйтесь от неугодных руководителей сейчас, позже будет труднее сделать это.

Присутствовавший при этой беседе руководитель представи­тельства КГБ в Польше генерал-лейтенант Павлов писал впоследствии, что его сильно удивляло: сам Андропов плохо следовал этому прави­лу.

Став главой государства, Андропов подбирал себе очень раз­нообразную команду. Единомышленниками этих людей не назовешь. Он приблизил к себе не только Горбачева и Рыжкова, но и перевел в Москву ленинградского секретаря Григория Романова и Гейдара Алиева из Баку. Вероятно, какую-то роль в своих планах он отводил и Бори­су Ельцину, У Андропова не было цельной программы действий, но брежневских людей, хотя среди них у него были личные друзья, он собирался заменить своими.

Лигачев рассказывал мне:

— Юрий Владимирович брал не тех, с кем прежде работал, как это происходило и при Хрущеве, и при Брежневе, а подбирал людей из разных мест страны. Горбачев — с юга России, Воротников — из Цен­тральной России, Рыжков — с Урала, я — из Сибири...

Слабость кадровой политики Андропова состояла в том, что он не знал перспективные и молодые кадры, которые мог бы выдвинуть. Сказывался дефицит его общения с людьми. Он был чисто кабинетным работником.

— У Андропова не было команды, — говорил его помощник Вольский. — А ему надо было менять окружение. Мы с Павлом Лаптевым много раз ему об этом говорили: «Юрий Владимирович, вам надо кадры менять!» Он: «Подождите, успеется!»

Полагал, что достаточно поставить на ключевые посты нескольких надежных и энергичных работников, этого будет достаточ­но.

Когда Андропов стал руководителем страны, Николай Григорье­вич Егорычев, бывший партийный руководитель Москвы, отправленный послом в Данию, написал ему личное письмо: «Юрий Владимирович, на Западе большой интерес к вашей персоне. Все видят, как вы начали руководить страной. Но на Западе принято оценивать не только поли­тику, но и личные качества. Я могу прислать хорошего журналиста, социал-демократа, порядочного человека. Он вас снимет где-нибудь на даче или дома (не на службе), и это пойдет по всему миру. Вас узнают как человека».

Андропов ответил личной шифротелеграммой, чего никогда не было: благодарю тебя, Николай, за это предложение, но не могу сей­час им воспользоваться. Может быть, попозже...

Попозже уже не получилось.

Андропов прислал в посольство в Дании резидента из Финлян­дии, человека очень доверенного. Он приехал, доложился, что по де­лам службы. Ходит, день, другой, третий. Егорычев его прямо спро­сил:

— Чего ты приехал? Он говорит:

— Юрий Владимирович меня послал посмотреть, как у нас тут дела.

— Ну и что ты напишешь? Он рассмеялся:

— Если бы я собирался плохо писать, разве бы я сказал вам, зачем приехал?

Юрий Владимирович хотел определить, кто ему нужен. Но не успел...

24 мая 1983 года Якову Петровичу Рябову, которого из секре­тарей ЦК перевели в заместители председателя Госплана, позвонил Андропов:

— Как у вас со временем?

— Для генерального секретаря я всегда свободен. Андропов засмеялся и предложил зайти к нему в пять

вечера. Не успел Рябов повесить трубку, как позвонил Черненко и попросил перед встречей с Юрием Владимировичем заглянуть к нему. Разговор с Черненко был ни о чем. Без пяти минут пять Константин Устинович снял трубку аппарата прямой связи и доложил Андропову:

— Рябов здесь.

Черненко, надо полагать, демонстрировал генеральному секре­тарю, что он в курсе всех дел и со всеми встречается.

— Речь идет о новой для тебя работе. — Андропов сразу при­ступил к делу. — У нас плохо в Госкомитете по внешним экономиче­ским связям. Скачков себя изжил, его первый зам увяз в сомнитель­ных связях, двое его друзей висят на «вышке». Не все в порядке и у военных в ГИУ и ГТУ. Вчера на политбюро обсуждали вопрос. Приняли решение Скачкова отправить на пенсию. Его первого зама снять с ра­боты и рассмотреть вопрос о его партийности. Тебя назначить пред­седателем ГКЭС. Вот и все.

Яков Рябов с полуслова понял генерального секретаря. «Ви­сеть на «вышке» — значит ожидать высшей меры наказания, смертной казни. Андропова беспокоило положение в двух управлениях госкоми­тета, которые занимались экспортом оружия. Упомянутое им Главное инженерное управление (ГИУ) ГКЭС ведало продажей оружия, Главное техническое управление (ГТУ) занималось строительством военных объектов за границей и ремонтом советской боевой техники. Оба управления курировали военные разведчики, а за ними присматривал КГБ.

— Спасибо за внимание и доверие, — ответил Рябов, — но все же это для меня новая работа. Можно ли подумать?

Андропов ответил, что думать нечего:

— Завтра на политбюро мы вас утвердим, а в оставшееся вре­мя лучше подумайте, как там наводить порядок.

На заседании политбюро Андропов представил Рябова. Устинов сразу сказал:

— Мы знаем Якова Петровича, а он знает ГКЭС, ему и карты в руки.

Андропов сказал, что прежний председатель, Семен Андреевич Скачков, попросился на пенсию. Надо просьбу удовлетворить и по­благодарить за многолетнюю работу. Но тут Скачков, руководивший госкомитетом с 1958 года, вдруг встал и громко сказал, что на пен­сию он не просился. Андропов не был готов к такому повороту, поэтому сказал:

— Мы не будем углубляться в этот вопрос. Решение принято, и все приглашенные могут быть свободны.

Скачков получил персональную пенсию.

Андропов не церемонился с министрами, которых считал необ­ходимым сменить. Он сам вел секретариат ЦК, на котором министр пу­тей сообщения Иван Григорьевич Павловский докладывал о тяжелом по­ложении на транспорте. Андропову доклад не понравился. Он не смог получить от министра внятного ответа о том, какие меры тот прини­мает для исправления положения. К тому же Андропов знал, что ми­нистр не пользовался поддержкой железнодорожного начальства.

Юрий Владимирович распорядился пригласить на заседание Вик­тора Ефимовича Бирюкова, заместителя председателя Госплана по транспорту (Бирюков рассказывает этот эпизод в книге «Жизнь особо­го назначения»). «Мое выступление понравилось присутствующим кон­кретностью и глубоким анализом, — без ложной скромности вспоминал Бирюков, — причем я ни одного плохого слова не сказал в адрес Пав­ловского».

— Вот вам пример, — сказал Андропов, — доклад министра — это сплошной поток оправданий и обвинений всех причастных к работе железнодорожников, в том числе и Госплана, и вот на этом фоне вы­ступление Бирюкова с глубоким анализом причин и мерами по исправ­лению положения. По-видимому, нам с таким министром не по пути.

Он обратился к секретарю ЦК по промышленности Владимиру Ивановичу Долгих:

— Я прошу, Владимир Иванович, вместе с Бирюковым подгото­вить справку и проект решения пленума ЦК КПСС.

Через неделю Иван Павловский был снят с поста министра пу­тей сообщений и назначен с понижением первым заместителем постоян­ного представителя СССР в Совете экономической взаимопомощи.

Андропов исправил несправедливость, допущенную в отношении его бывшего подчиненного. В 1976 году без объяснения причин поме­няли главного редактора «Известий». Льва Николаевича Толкунова, который умело руководил газетой, перевели в агентство печати «Но­вости». Те, кто это сделал, знали, что Толкунов в свое время был первым замом у Андропова в отделе ЦК, но для Суслова и Кириленко это значения не имело. Андропов, будучи председателем КГБ, тогда промолчал — не его епархия.

Новый главный редактор, Петр Федорович Алексеев, умудрился «Известия» погубить, тираж сократился на три миллиона экземпляров. Алексеев превратил «Известия» в стенгазету, читать которую стало невозможно. Но он был умелым царедворцем и преспокойно сидел в своем кресле. В феврале 1983 года Андропов вернул Толкунова в «Из­вестия», где нового старого редактора встретили аплодисментами. Это было сталь редко случающееся торжество справедливости.

На партийном собрании журналисты сказали все, что думали об Алексееве и — косвенно — о тех, кто его столько лет держал на по­сту главного редактора. Как положено, на собрании присутствовал инструктор сектора газет отдела пропаганды ЦК- Он с изумлением слушал крамольные речи, но возразить ничего не мог: в аппарате знали об особых отношениях Толкунова с новым генеральным секрета­рем. Но как только Андропов умер, Толкунова вновь убрали из газеты под благовидным предлогом — поставили руководить Советом Союза, одной из палат Верховного Совета. В те времена это была синекура — много поездок за границу, но мало реальной работы и никакой воз­можности влиять на жизнь в стране...

Андропов перевел в Москву первого секретаря Ленинградского обкома Григория Васильевича Романова, сделал его секретарем ЦК по военно-промышленному комплексу.

Хитроумный Андропов, не переставая повторять, что министр обороны Дмитрий Федорович Устинов ему друг, товарищ и опора, что он ни в коем случае не должен обижаться, нашел ему противовес в лице Романова, которому по случаю шестидесятилетия присвоил звание Героя Социалистического Труда. Устинов был возмущен этим назначе­нием, но поделать ничего не мог.

Дмитрий Федорович в течение четырех лет не допускал избра­ния секретаря ЦК по военным делам. Он руководил и вооруженными си­лами, и оборонной промышленностью. То есть был абсолютно бес­контролен. Андропов находился в отличных отношениях с Устиновым. Они помогали друг другу. Но, став хозяином страны, Андропов решил ограничить влияние Устинова и лишить министерство обороны статуса неприкасаемого ведомства. Человек крайне подозрительный, Юрий Вла­димирович боялся такой концентрации власти в одних руках. Знал, вероятно, что военные не были особенно рады его назначению гене­ральным секретарем, у военных с КГБ непростые отношения. Не зря в КГБ существовало целое управление, которое следило за армией.

Романов по распределению обязанностей руководил двумя клю­чевыми отделами ЦК — оборонной промышленности и машиностроения. Отделу оборонной промышленности подчинялся весь военно-промышлен­ный комплекс. Иначе говоря, Романов получал определенную власть над министром обороны Устиновым.

Григорий Васильевич родился в деревне в Новгородской обла­сти, перед войной успел окончить техникум, и его взяли в армию. После войны он работал в Ленинграде, в конструкторском бюро, где разрабатываются подводные лодки, заодно окончил институт и быстро попал на партийную работу. Ничем особо не выделяясь, он успешно перемещался в Смольном из одного кабинета в другой.

Брежневу не нравилось прежнее ленинградское руководство. Первый секретарь обкома Василий Сергеевич Толстиков считался хру­щевским человеком. И Брежнев при первой же возможности с ним расстался — отправил послом в Китай. На пост первого секретаря претендовали более заметные в Ленинграде люди, но Брежнев выбрал Романова, который оказался куда более жестким руководителем, чем предполагало его окружение. Григорий Васильевич быстро стал членом политбюро, и уже со значением говорили: «А в Ленинграде-то опять Романовы у власти».

Либеральная ленинградская интеллигенция Романова ненавидела и презирала. Невысокого роста, очень высокомерный, он установил над городом жесткий идеологический контроль. Замечательный артист Аркадий Райкин не выдержал постоянного давления ленинградского на­чальства и вместе со своим театром вынужден был покинуть родной город и перебраться в Москву. Известный писатель Даниил Гранин уже в перестроечные годы написал иронический роман, в котором низко­рослый областной вождь — все узнали в главном герое Романова — от постоянного вранья превращается просто в карлика.

Иногда, впрочем, кажется, что с ним просто сводили счеты. Сладкоголосого певца Сергея Захарова, одного из любимцев прежнего времени, посадили в 1977 году, потому что он жестоко избил челове­ка. Захаров был восходящей звездой советской эстрады, тюрьма сло­мала ему карьеру. Захаров теперь рассказывает, что стал жертвой ревности со стороны первого секретаря Ленинградского обкома. Рома­нов обожал популярную в те годы певицу Людмилу Сенчину, а тут по­явился красавчик Захаров. И первый секретарь вроде бы дал указание избавить его от счастливого соперника...

В те годы об этой истории рассказывали иначе. Говорили, что Захарову должны были дать больший срок, но вступился Романов, и он же запретил газетам писать о суде.

Посол Федеративной Республики Германия в Советском Союзе Аидреас Майер-Ландрут вспоминал свою незабываемую встречу с Рома­новым (см.: Независимая газета. 2000. 7 сентября). Григорий Васи­льевич прочитал подготовленную ему речь насчет того, что, раз ФРГ ставит у себя ракеты средней дальности, значит, желает развязать мировую войну. А Майер-Ландрут утром по транзисторному приемнику услышал, что в Женеве наконец начались переговоры советской и аме­риканской делегаций о ракетах средней дальности. И сказал Романо­ву, что не исключает возможности компромисса в Женеве.

— Нет! Это невозможно, — отрезал Романов. Посол вдруг предло­жил:

— Господин Романов, давайте пари.

Тот просто опешил от подобной вольности:

— Никакого пари!

Первый секретарь обкома дочитал то, что ему написали о ра­кетах средней дальности, и перешел к разговору о ситуации в горо­де. Сказал, что в Ленинграде все есть, и перечислил: есть масло, есть яйца, есть лук. Но тут поправился:

— Нет, кажется, лука нет. Но скоро будет.

Он дочитал заготовленные помощниками бумаги д конца и рас­порядился:

— А теперь перевод.

Майер-Ландрут, прекрасно говоривший по-русски,сказал:

— Перевода не нужно, я прекрасно вас понял. Романов растерял­ся:

— А у меня написано: перевод...

С появлением Григория Романова в руководстве партией возник еще один человек, который со временем мог претендовать на первые роли. Хотя бы в силу возраста перед Романовым открывались извест­ные перспективы — помимо Горбачева остальные были минимум на де­сять лет старше и давно пересекли пенсионный рубеж. Тем более что Романов представлял крупную партийную организацию и был специали­стом в промышленной сфере, а не в сельской, как Горбачев.

Именно поэтому Григорий Васильевич не вызывал теплых чувств у товарищей по совместной борьбе за идеалы развитого социализма. Перевод в Москву оказался для Романова роковым. Москвичи встретили его настороженно. Косыгин к тому времени уже ушел в мир иной. Дру­гих влиятельных выходцев из Ленинграда в ЦК и в правительстве не было. Романов оказался в полной изоляции — без своей команды и без поддержки. Говорят, что он к тому же злоупотреблял горячительными напитками, и ему не удалось скрыть это от товарищей по партии.

Некоторые назначения Андропова вызывали удивление. Он забрал из Баку, сделал первым заместителем председателя Совета министров и членом политбюро Гейдара Алиевича Алиева. После чего родилась новая шутка: «ДОСААФ — это Добровольное общество содействия Андро­пову, Алиеву и Федорчуку».

Почему Андропов перевел Алиева в Москву? Горбачев пишет, что задавал такой вопрос. Юрий Владимирович «нехотя и уклончиво отвечал, что вопрос был предрешен Брежневым и он не захотел менять этого решения само.

С юных лет Гейдар Алиев служил в госбезопасности. Когда на­чалась война, он заведовал секретной частью архива НКВД Нахичеван­ской АССР. Поработав в аппарате правительства автономной республи­ки, в 1944 году вернулся в органы госбезопасности. Бывший прокурор Азербайджана Гамбай Мамедов, которого Алиев снял с должности и ис­ключил из партии, рассказывал, что Алиев избежал фронта, предста­вив справку о том, что у него открытая форма туберкулеза, и ис­пользовал конспиративную квартиру госбезопасности как «дом свида­ний».

Алиев утверждал, что это клевета. Но за скандальную историю с женщиной, сотрудницей органов, он в 1955 году был понижен в должности и наказан по партийной линии. Неприятности в юные годы не помешали ему сделать изрядную карьеру. Гейдара Алиева Андропов сделал председателем КГБ Азербайджана после Цвигуна. А в 1969 году его утвердили первым секретарем ЦК компартии республики.

Гейдар Алиевич провел массовую чистку кадров, снял с работы около двух тысяч чиновников. Часть из них была арестована, в доход государству поступило немалое число конфискованных ценностей. По существу, произошла смена республиканской элиты. В Баку со всей страны приезжали группы партийных работников изучать опыт. Они возвращались приятно удивленные, рассказывали, как Алиев умело бо­рется с коррупцией. Поражались тому, что он сделал прозрачным про­цесс сдачи экзаменов в высшие учебные заведения, куда раньше по­ступали за деньги.

Впрочем, восхищались только те, кто приезжал в Азербайджан на экскурсию. Виктор Михайлович Мироненко, в те годы видный работ­ник Комитета народного контроля СССР, рассказывал, как, приехав в республику с проверкой, был поражен:

— В магазинах, в государственной торговле, все было как на рынке — продавцы самостоятельно устанавливали цены, покупатели с ними торговались. Продавец вел себя так, словно магазин принадле­жал ему, а не государству...

«Недавняя поездка в Баку меня доконала, — пометил, в днев­нике писатель Юрий Маркович Нагибин, побывав в Азербайджане осенью 1980 года. — Я и представить себе не мог, что достигнут такой уро­вень холуйства и подхалимажа. Разговор с начальством ведется толь­ко с колен. Чем не сталинское время? Пустословие и славословие до­стигли апогея. Никакого стыда, напрочь забыты все скромные уроки после сталинского отрезвления — разнузданность перед миром и веч­ностью полная».

Андропов все это должен был знать. Но он хотел усилить свои позиции в политбюро человеком, который смотрел на него как на бога. Бывший председатель республиканского комитета госбезопасно­сти генерал-майор Алиев привык беспрекословно исполнять все указа­ния Андропова.