Иероглифика была практически забыта на протяжении более чем тринадцати столетий. Интерес к изучению иероглифов возник у европейских ученых только после появления в 1636 году трактата Атанасия Кирхера[150] на коптском языке.

Однако основным побуждающим фактором, заставившим ученых заняться изучением иероглифов, стало событие, связанное с находкой в 1799 году каменной плиты с надписями (как предположили в то время) на трех языках. Каменную плиту нашли французские солдаты в ходе раскопок при закладке форта в Розетте (портовый город Рашид на берегу Средиземного моря). Это знаменитый Розеттский камень с надписями на двух языках – египетском и греческом, но сделанных иероглифами, демотическим письмом и по-гречески. Перевести с греческого, естественно, не составило труда, а вот перевод двух других надписей оказался не под силу многим ученым. К 1816 году сэр Томас Янг, которому мир обязан созданием волновой теории света, установил, что надписи иероглифами и демотическим письмом – две формы одного языка. Кроме того, он доказал, что иероглифы могут обозначать различные звуки, то есть служить буквами, и что в овальные рамки, так называемые картуши, помещены имена царей. Спустя восемь лет в 1822 году Жан Франсуа Шампольон[151] опубликовал свое знаменитое сочинение «Письмо к господину Дасье», в котором изложил основную идею расшифровки иероглифов.

К сожалению для его репутации, Шампольон полностью проигнорировал работу предшественников, без которой он, возможно, не смог бы сделать свое открытие. После того как была проделана большая работа по определению значения слов и фраз и установлению грамматических правил, появилась возможность изучать древний язык Египта, как и другие языки, с помощью грамматики, словарей и текстов с комментариями.

Древнеегипетский язык связан как к семитской, так и хамитской группой языков. До сих пор внимание было обращено на связь египетского языка с семитской группой, а связь с хамитской еще ждет своего часа, чтобы подвергнуться такому же научному исследованию, как и в случае с семитской языковой группой. Язык не бывает статичным; со временем он претерпевает изменения в связи с появлением новых слов и конструкций. Старые формы отмирают, устаревают или меняют значение. Прямым потомком египетского языка является коптский язык, который, как французский и испанский языки, сходен с латынью.

В любой стране исторический период начинается с письменного свидетельства. В Египте это произошло примерно за четыре тысячи лет до Рождества Христова, когда разговорный язык был изложен в удобочитаемом письменном виде. До этого существовали символы, нацарапанные на глиняных сосудах, что-то вроде современных торговых марок, с указанием о содержимом сосудов и его качестве; какие-то символы наверняка свидетельствовали о том, кто является владельцем товара.

Династические египтяне или ввели систему письменности, или развили уже имеющуюся, поскольку были найдены тексты, выполненные как иероглифическим, так и иератическим письмом, относившиеся к I династии, а также создали десятеричную систему счисления.

Письменность начиналась с того же, что и у других первобытных народов, – с картинок, но, в отличие от других народов, египтяне не отказались от картинок и не упрощали их, использовали в скульптурных произведениях и для написания религиозных текстов.

В деловой документации использовалась особого рода иероглифическая скоропись, известная грекам как иератическое письмо, то есть священное[152], поскольку им писались только религиозные тексты.

В иератическом письме не только упростилась форма знаков, но и сократилось их количество. Иератическое письмо использовалось приблизительно до 700 года до н. э. Оно имело такое же отношение к иероглифам, как рукописный текст к печатному. Иератическое письмо является адаптацией иероглифического; оно упростило иероглифы, в результате чего знаки получили более округлую и курсивную форму, и ускорило их написание. Иератикой писали всевозможные административные и юридические документы, письма, математические, медицинские, литературные и религиозные тексты. На смену иератического письма пришло демотическое письмо. Это еще более упрощенный тип письма: сокращается общее число используемых знаков, увеличивается число слов, написанных алфавитными знаками, а не пиктограммами. В римский период количество демотических текстов сокращается. Юридические и административные документы стали писать только по-гречески. Встречаются тексты, написанные демотическими знаками вперемежку с греческими буквами, что является переходным этапом к созданию коптского алфавита. Коптский язык, ставший последней формой развития египетского языка, в качестве разговорного использовался до XVIII века.

Греки несут ответственность за многие современные представления относительно египетской письменности. С их способностью неправильного толкования того, что происходит за пределами их маленькой страны, они приписали мистическое значение текстам, которые не могли прочитать, со страхом вглядываясь в странные знаки, высеченные в храмах и гробницах. Египетские гиды, как гиды в любой стране, воспользовались этой слабостью греческих туристов, в результате чего на протяжении столетий из уст в уста передается всякая нелепица.

Египтяне называли иероглифы (священные знаки) «словами богов», а письменность «речью богов», тем самым увековечив веру в божественное происхождение иероглифов. Жрецы и писцы ревниво охраняли значения иероглифов, хотя иератическое письмо было общеизвестно. Художники и скульпторы, привлеченные красотой иероглифов, украшали ими стены храмов и гробниц, изображали на стелах. Ни один шрифт не может сравниться по красоте с египетскими иероглифами. Именно это является настоящей причиной, почему от них не отказывались до тех пор, пока великая цивилизация не погибла под римским игом. Даже в худшие времена, когда при Птолемеях иероглифы претерпели существенные изменения, высеченные на стенах надписи производят неизгладимое впечатление.

Стремясь сохранить красоту своих иероглифов, египтяне не заботились о правилах написания. Надписи могли идти справа налево, слева направо, сверху вниз. В частности, это зависело от поверхности, на которую наносилась надпись. Надпись на стене или стеле могла начинаться в центре и двигаться вправо или влево. Зачастую верхняя часть саркофага отводится молитвам умершего: с одной стороны он обращается к Осирису, а с другой – к Анубису. Надписи спускаются вниз, обвивая саркофаг, пока не встречаются в нижней его части, поэтому одна молитва читается справа налево, а вторая – слева направо.

Обычно иероглифы были цветными, причем каждый иероглиф имел свой цвет[153].

Особенно красивы птицы, поскольку окраска многих из них совпадает с природной окраской. Однако цветовая гамма было довольно ограниченной, поэтому существовала своего рода договоренность относительно цвета, изображавшего определенные предметы. Некоторые иероглифические надписи являются выдающимися произведениями искусства.

Иероглифы можно разделить на четыре группы:

1. Алфавитные, иероглифы-буквы.

2. Силлабические, иероглифы-слоги.

3. Иероглифы-слова.

4. Детерминативы, иероглифы-определения.

Иероглифы-буквы обозначают один звук; их двадцать четыре.

Иероглифы-слоги могут состоять из двух или трех иероглифов-букв, то есть представлять сочетание двух или трех согласных; гласные никогда не обозначались. Изначально силлабические иероглифы представлялись в виде изображения предметов.

Иероглифы-слова – это рисунки тех предметов, которые обозначают данное слово. Их употребляют нечасто; многие из них стали слоговыми иероглифами. Но когда их все же используют, то отделяют вертикальной чертой, давая понять читателю, что это одно слово.

Детерминативы появились довольно поздно. Египтяне никогда не пытались упростить свое прекрасное письмо, но, поскольку оно со временем усложнялось, им пришлось прибегнуть к детерминативам, чтобы облегчить чтение. Детерминативы помогают чтению, но сами не читаются. Они всегда стоят после написания слова. Нетрудно догадаться, что, например, детерминатив в виде шагающих ног означает глагол, связанный с движением, – ходить, бежать, танцевать, приезжать и т. д. Рисунок свернутого свитка с торчащими концами завязок служил детерминативом для всех отвлеченных понятий.

Головы людей, птиц, животных, изображенные на иероглифах, всегда были повернуты в ту сторону, откуда надо начинать чтение. Слова в предложении не отделялись друг от друга, как не отделялся конец одного предложения от начала другого.

При транслитерации египетских слов возникают те же трудности, с которыми сталкиваются при расшифровке любых иностранных языков.

При изучении египетского алфавита было установлено, что многие алфавитные символы обозначают звуки, которые передаются в английском языке двумя буквами. Как уже говорилось, в египетском алфавите нет гласных, кроме двух полугласных W (рис. 23) и Y (рис. 21), и есть два символа, aleph (рис. 20) и ayin (рис. 22), не имеющие аналогов в английском языке. Поскольку различные языки имеют различный звуковой строй, дело не только в том, чтобы заменить каждый письменный символ одного языка символом другого. Чаще всего простой символ должен быть заменен комбинацией символов или символом со специальными знаками (точками или черточками), называемыми диакритическими. Диакритические знаки добавляются к символам, указывая на то, что они имеют отличие в фонетическом значении. Обычно в транслитерации представляются только те знаки, которые имеют звучание, ею не охватываются немые символы, используемые для уточнения значения. Правила транслитерации основываются, как и все подобные правила, на соглашении.

Рис. 20

Рис. 21

Рис. 22

Рис. 23

Рис. 24

Положение гласных представляет проблему, на данный момент далекую от решения. Первые египтологи были последовательны, используя греческие формы египетских имен; в тех случаях, когда не было греческих аналогов, они, по общему соглашению, пользовались несколькими гласными, вставляя их между согласными. Некоторые известные имена, такие как Рамсес, Исида, Осирис, Анубис, настолько точно установлены, что не допускают никаких изменений в правописании.

Современные египтологи предпринимают огромные усилия в создании системы транслитерации египетских имен, которая должна сочетать научный подход с реальным произношением того периода, в который использовалось данное имя. Появившийся в Германии метод, представляющий странный гибрид из греческого и коптского языков в сочетании с немецкими представлениями, был отвергнут современными египтологами. Имя бога солнца, которое присутствует в титулатуре фараонов начиная с IV династии, обозначается в египетском языке двумя символами, R (рис. 24) и ayin; в современной клинописи XVIII и XIX династий оно произносится как два Рис 24 слога ri-ya. Тронное имя Рамсеса II Усер-маат-Ра-сетеп-ен-Ра (в удобочитаемой транслитерации); в клинописной транслитерации Вас-муа-Риа-сетеп-на-Риа. Греки, похоже, сочли ayin за произносимый в нос звук, поскольку транслитерировали имя фараона Хаф-Ра как Хефрен, а Мен-кау-Ра как Микеринос (Микерин). Многие имена египетских фараонов английские ученые позаимствовали у греков. К примеру, Сенусерта теперь называют Сесострисом, Аменемхета – Амменемесом. Но самым нелогичным образом обошлись с именем фараона Яхмес, по-гречески Амасис, которое теперь превратилось в Яхмос, и таких примеров множество. Короче говоря, в настоящее время нет узаконенных, или общепринятых, транслитераций египетских имен.

Схожесть форм, повторяющиеся фразы, параллелизм и аллитерация, похоже, связывают древнюю поэзию многих стран.

Все это можно найти как в нашей (английской) древней поэзии, так и в древнеегипетской. Основой древних поэтических произведений является ритм. Это особенно заметно в египетской поэзии, но из-за отсутствия гласных не всегда понятно, где надо делать ударение. В египетской поэзии нет регулярного размера, есть только ритм. Аллитерация использовалась, но не во всем произведении, а только в отдельных строчках. Повторы использовались в самых ранних произведениях, но начиная с XIX династии от них отказались, оставив только для хора. Излюбленным поэтическим приемом был параллелизм, такое построение текста, при котором мысль, выраженная в одной строке, повторяется в следующей строке или строках, либо противопоставляется мысли, выраженной в другой, соседней строке, либо более полно раскрывается в последующих строках. Параллелизм часто встречается в гимнах и религиозных текстах. Следует отметить, что в еврейской религиозной поэзии параллелизм тоже был излюбленным приемом. Можно предположить, что греки заимствовали этот прием, как большую часть культуры, у египтян.

В Египте господствовала религиозная литература, что вполне естественно, когда священнослужители, а в данном случае жрецы, являются единственными людьми, которые умеют писать и вести документацию. Самый ранний египетский сборник текстов, который можно отнести к литературе, исключительно религиозного содержания. Он включает гимны и заклинания, высеченные на стенах погребальных камер в пирамидах царей VI династии (примерно 2800 год до н. э., а может, и раньше). Теперь они известны как «Тексты Пирамид». Содержание и язык этих текстов доказывает, что они были созданы намного раньше, чем записаны; они могут восходить ко времени начала Древнего царства, если не к додинастическому периоду. Можно не сомневаться в том, что на более раннем этапе самые древние из текстов передавались из уст в уста, пока письмо не было изобретено и доведено до такого уровня, что на нем стало возможно записывать такие тексты. Их так часто переписывали, что зачастую трудно разобрать, на каком языке они написаны. Тем не менее удалось перевести большую часть надписей. «Тексты Пирамид» состоят из гимнов, молитв и заклинаний, цель которых – облегчить покойному путешествие в загробный мир, и являются древнейшими религиозными текстами. В период XII династии многие тексты из «Текстов Пирамид» писались или высекались на саркофагах. За время своего правления гиксосы разрушили огромное количество египетских памятников, поэтому нет ничего странного в том, что удалось найти «Тексты Пирамид» только начиная с периода XVIII династии. Часть древних заклинаний попадается в занятной компиляции, получившей название, которое вводит в заблуждение, – Книга мертвых. Она разделена на главы, написанные на папирусе. Эти папирусы, украшенные тончайшими рисунками – миниатюрами и связанные с заупокойным культом и представлениями о загробной жизни, были найдены в гробницах. Главы не связаны между собой, отличаются по объему – от длинных гимнов до коротких магических формул, и непонятно, почему они должны считаться главами одной книги. Для удобства сохранили название Книга мертвых и нумерацию так называемых глав.

Древнейшим из гимнов, входящих в «Тексты Пирамид», является так называемый «Каннибальский гимн» Вениса (Унаса)[154].

Неизвестно, исполнялся этот гимн при жизни царя, чтобы показать, какое ожидает его великолепное будущее, или во время погребальной церемонии. Гимн Унаса своими корнями уходит в глубочайшую древность и отражает те обычаи Древнего Египта, от которых Осирис, как говорят, отучил египетский народ.

Вариант 1

Небеса пролились дождем, и все звезды дрожат
От страха; лучник спешит укрыться;
Трясется старый Акер, лев земли,
И все его поклонники бросились в бегство,
Ведь Унас восходит, являя себя в небесах,
Подобный богу, который питается плотью
Его отцов и его матерей.
Унас властитель
Мудрости; имя его – тайна,
И даже мать ее не знает… Его ранг высок
На небесах; власть его подобна власти Атума,
Его божественного отца… Он выше Атума,
Тени его двойников следуют позади,
Пока он шагает вперед. Надо лбом возвышается
Урей; царская змея указывает ему путь.
Он видит свой ба – пламя живого огня.
Сила Унаса охраняет его… Он теперь
Бык Небес, творящий свою волю,
Кормящийся тем, что дает силу богам, —
Он ест пищу тех, кто наполняет свои животы
Словами силы из пылающих озер.
Мощью своей защищенный от духов,
Унас приступает к трапезе —
Он ест людей; он угощается плотью богов,
Этот властитель, принимающий дары: он заставляет
Каждого склонить свою голову, низко согнувшись.
Амкенхуу – ловец; Хетерту
Связывает их надежно; а Хонсу убийца,
Который режет им горла и выпускает кишки, —
Его послал Унас, чтобы их привести…
Шесему разделил порции и смотрит теперь,
Как готовится пища в горящих котлах.
Унас поедает их тайные имена;
Унас поглощает их души —
поутру он съедает самых больших, людей среднего роста —
Под вечер, оставляя до ночи тех, кто поменьше.
Тела старцев становятся хворостом в его очаге.
Смотрите! Могучий Унас заставляет пламя плясать
Средь бедер старцев, а ноги женщин
Он бросает в котлы, чтоб ими затем угощаться.
Унас Великий, Великий среди Великих!
Унас, могущественный бог, бог всех богов!
Жадно съедает он все, что находит,
И он дает защиту, которая крепче
Защиты всех мумий под западным небом.
Унас теперь самый главный над всеми —
Много тысяч он съел, много сотен он сжег;
Он правитель рая… Средь богов
Его душа поднимается на самые высокие небеса —
Корона его, и он властелин горизонта.
Он поедает печень одну за другой без счета;
Сердца богов он съедает, и они становятся его;
Он проглатывает Белую корону и Красную,
Жир внутренностей течет по его горлу; тайные имена
У него в животе, и он процветает —
Смотрите! Он пожрал мозг каждого бога
И будет жить теперь вечно и делать всегда
То, что пожелает.
Души богов теперь в его великой душе;
Его дух поглотил их; он получает
Пищу в количестве большем, чем боги, —
Его огонь объял их кости, и вот! их души
Стали душою Унаса; их тени там, где их формы.
Унас восходит… Унас восходит со всеми —
Унас сокрыт, он сокрыт… Небосвод для него
Был вспахан… Седалище каждого разума
В сердце у Унаса, единого для всех живых людей.

Вариант 2

В небесах звезды дрожат, проливаясь дождем,
Страх лучника гонит укрыться,
Таится старый Акер, лев земли,
Поклонники все его бросились в бегство.
Велик царь у нас восходящий, являя себя в небесах,
Ведь Унас, богоподобный, питается плотью крайней
Его отцов и его матерей.
Унас – властитель.
Он всех мудрей, а имя его останется тайной,
Которую даже мать не сумеет узнать.
Так высок его ранг, а власть его выше Атума
И тени его двойников семенят позади,
Пока он шагает вперед. Надо лбом
Возвышается Урей, змея фараона, судьба путь указует,
Он видит свой ба – пламя живое, как зверь,
Сила Унаса с ним… Он теперь
Бык небес! Сам и жрец он и храм,
Кормящийся тем, что силу дарует богам.
Там он ест пищу тех, кто насыщались до сих пор,
Силою слов из горящих озер.
Пылающий взор защищает от духов весь мир…
Унас начинает свой пир:
Поедает людей, угощается плотью богов;
Льстивых слов принимает дары на обед,
И склоняются головы, шеи, хребет наконец.
Амкенхуу – ловец; Хетерту —
Их вяжет надежно, а убийца Хонсу
На весу режет им горло и выпускает кишки.
Ему послал Унас большие горшки,
Чтобы Шесему разделил на порции прах
И следил, как готовится пища в бурлящих котлах.
Унас пожирает, как сочные туши,
Тайные имена, их плоть и души.
Поутру он съедает самых широкоплечих;
Людей среднего роста – под вечер;
А меньших и прочих – оставляет до ночи.
Стариков тела – это хворост его очага.
Унас пламя заставил плясать у старцев в ногах,
А женские ноги он бросает в котлы,
Чтобы ими затем угощаться.
Унас Великий. Среди богов его лик.
Бог всех богов, над богами – Велик.
Все, что видят глаза, пожирая,
Он защиту дает крепче мумий под западным небом,
Непокорных карая. Ведь он – правитель рая!
Много тысяч он съел, много сотен он сжег,
Унас теперь самый главный наш бог!
Душа его выше небесного пика.
Корона – его. Он горизонта владыка.
Печень, без счета, одну за другой поглощая,
Сердца врагов он глотает, не замечая…
Он венчался и Белой короной, и Красной.
Жир внутренностей горлом стекает и тает.
Тайные имена у него в животе, и он процветает.
Смотрите, Унас пожрал мозги всех богов,
И, вечно главенствуя, жить он готов.
И души богов в его душе великой
Поглощены и безлики.
И он получает помногу
Пищу, в количестве большем, чем боги.
Его огонь объял их кости, души стали кормом —
Душою Унаса; их тени там, где формы.
Вот Унас восходит… Унас превыше всего.
Унас сокрыт, он сокрыт… Небосвод для него
Был вспахан… Разум новых идей
В сердце у Унаса, единого для живущих людей.

В гимне Унас предстает самым главным из богов. Но любому не ослепленному религиозным фанатизмом становится ясно, что с появлением следующего царя или бога Унас разделит судьбу, которую он предназначил своим предшественникам. Вполне возможно, что именно по этой причине гимн был найден в гробницах более позднего периода.

Следующий отрывок интересен тем, что в нем царь выступает как посланник Геба, бога земли, к Осирису, с сообщением об урожае. Появление царя вызывает переполох на небесах: «Это он! Поспешите! Это он! Идите сюда! Он предвестник года, о, Осирис! Смотри, он идет с сообщением от твоего отца Геба. Повезло ли с урожаем в этом году? Очень повезло? Хороший урожай в этом году? Очень хороший!»

В период Древнего царства, хотя царь после смерти становился Осирисом, он был все так же полон сил и энергии. Но в период XII династии Осирис выглядит молчаливым и пассивным, зависящим от других богов.

Характерным примером религиозной литературы является гимн Осирису, который начинается как гимн, а заканчивается как молитва.

Слава тебе, Осирис,
Владыка вечности, царь богов!
Многоименный,
Дивный образами.
Тайный обрядами в храмах,
Это – дивный духом, первый в Бусирисе,
Великий пищей в Летополе,
Владыка похвал в номе Бусириса,
Обладатель яств в Гелиополе,
Владыка поминаний в Месте двух истин.
Душа тайная, владыка Керерт,
Дивный в Мемфисе,
Душа Ра и тело его собственное,
Упокоившийся в Ненинисут,
Ликуют в честь него в дереве Нарет,
Ставший, да возвысит он душу свою.
Владыка великого зала в Шмуну,
Великий ужасом в Шасхотеп,
Владыка вечности, первый в Абидосе,
Восседающий на троне своем в Та-джесер.
Чье имя пребывает в устах людей,
Издревле сущий для всего Египта.
Пища и яства пред Девяткой богов,
Дух блаженный среди духов.
Излил ему Нун воды свои,
Дует к югу для него ветер северный,
Рождает небо ветер для носа его,
Для успокоения сердца его.
Растут растения по воле его,
И родит ему поле пищу.
Покорно ему небо и звезды его,
И открыты ему врата великие.
Владыка восхвалений в небе южном
И прославлений в небе северном.
Незаходящие звезды пред лицом его
И жилище его – неподвижные.
Жертвуют ему по воле Геба,
Девятка богов восхваляет его,
В преисподней сущие целуют землю,
И жители некрополя склоняются.
Предки ликуют, когда видят его,
И находящиеся там – в страхе перед ним.
Обе Земли вместе восхваляют его
При приближении его величества.
Знатный, дивный, первый среди знатных,
С вечным саном и укрепленной властью.
Могучий, прекрасный для Девятки богов,
Сладостноликий, любят смотреть на него,
Исполнивший страхом своим все земли,
Да называют они имя его
Пред всем, что приносят они ему.
Владыка поминаний на небе и земле.
Многохвалимый на празднике Уаг,
Творит ему хвалы весь Египет.
Всестарейший из братьев его,
Древнейший из Девятки богов.
Укрепляющий истину на берегах обоих,
Утверждающий сына на месте отца.
Хвалимый отцом своим Гебом.
Любимый матерью своею Нут.
Великий силой, повергнет он врага своего,
Могучий дланью, поражает он противника своего,
Наводящий ужас на недруга своего,
Сметающий границы замышляющего зло,
Твердый сердцем, попирает он врагов.
Наследник Геба на царстве Египта.
Увидел он (Геб) благости его (Осириса),
Велел ему вести к блаженству страны,
И взял он землю эту в руку свою,
Воды ее и воздух ее,
Растения ее и скот ее весь,
Летающее все и порхающее все,
Пресмыкающихся и мелкий скот,
Все дано было сыну Нут,
И Египет радовался этому.
Воссиявший на троне отца своего,
Подобно Ра при восходе его на горизонте.
Дает он свет лику омраченному,
Засветил он солнце двумя перьями своими,
Разлился он по Египту,
Подобно солнцу утром.
Корона его пронзила небо
И породнилась со звездами.
О, вожатый бога каждого,
Благодатный повелениями,
Хвалимый Девяткой великой,
Любимый Девяткой малой,
Защитила его сестра его,
Удалившая противников,
Отразившая дела злодея
Благодатью уст своих.
Праведная речью, не лживая словами,
Благодатная повелениями.
Исида благая, защитница брата своего.
Искавшая его без устали.
Обошедшая землю эту в печали,
Не остановилась она, не найдя его,
Сделавшая тень перьями своими,
Сотворившая ветер крыльями своими.
Ликуя, извлекла она брата своего на землю,
Поднявшая усталость утомленного,
Приявшая семя его.
Сотворившая наследника,
Вскормившая сына в одиночестве,
И не знали места, где он был.
Приведшая его, когда рука его окрепла.
Вовнутрь залы Геба.
Девятка богов возрадовалась:
«Вот идет Гор, сын Осириса,
Твердый сердцем, правогласный,
Сын Исиды, наследник Осириса».
Собрался для него суд истины,
Девятка богов и вседержитель сам.
Владыки истины, соединившиеся там,
Отражающие неправду,
Сели в зале Геба, чтоб вернуть сан владыке его.
Царство тому, кому следует отдать его.
Найден был Гор правогласным,
И отдан ему сан отца его.
Вышел он, венчанный по велению Геба,
И взял он власть над Египтом.
Корона крепка на челе его,
И владеет он землей до границ ее.
Небо и земля под властью его,
Подчинены ему люди, народ, смертные и человечество,
Египет и народ островов моря,
И все, что обтекает солнце, – под властью его,
Северный ветер, река и поток,
Плодовые деревья и все растения.
Непри дает плоды свои ему
И питание – блаженному.
Приносит он насыщение
И дает его во все земли.
Люди все ликуют, сердца сладостны,
Сердца радуются, все смеются.
Все прославляют красоты его:
«О, как сладко любим мы его!
Благость его окружила сердца,
Велика любовь к нему в теле всяком».
Дали сыну Исиды врага его…
Сотворили злейшее злодею…
Защитил сын Исиды отца своего,
Сделано прекрасным и благостным имя его,
Сила заняла место свое,
И благость пребывает в законах своих.
Дороги открыты, и пути отверсты,
О, как радуются Обе Земли!
Зло исчезло, и мерзость удалилась,
Земля спокойна под владыкой своим.
Утверждена правда для владыки своего,
Обращен тыл ко лжи.
Радуйся, Веннофре! Сын Исиды взял корону,
Присужден ему сан отца его в зале Геба.
Ра изрек, и Тот записал,
И суд промолчал.
Повелел тебе отец твой Геб,
И сделано, как он приказал.
Зло исчезло, и мерзость удалилась,
Земля спокойна под владыкой своим.
Утверждена правда для владыки своего[155].

Помимо гимнов и заклинаний существует еще один вид религиозной литературы, связанной с умершим. Речь идет о добрых пожеланиях родственников, чтение которых следовало сопровождать хлопаньем в ладоши и соответствующими жестами. Считалось, что таким способом родственники обеспечат счастливое пребывание усопшего в Другом мире.

Типичным для литературы периода Нового царства является гимн богу солнца, входящий в Книгу мертвых.

«Привет тебе, о Блистающее Божество! Ты, создавший все вещи, – о Атум-Хорахти, когда ты восходишь на Горизонте, возгласы радости вырываются из уст людей. О Прекрасное Божество, ты омолаживаешь себя сам в свое время в лоне твоей матери Хатхор, поэтому везде каждое сердце преисполняется ликованием, когда ты восходишь, и будет так всегда. Восточная и Западная области Неба приветствуют тебя и издают возгласы радости при твоем появлении. О Ра, ты – Хорахти, Могущественный, Наследник вечности, сам себя зачавший и сам себя родивший, Царь земли, Правитель преисподней, Владыка гор Иукерт (загробного мира), ты поднимаешься над горизонтом и озаряешь мир лучами изумрудного света. Ты родился из воды, проистек из Нуна, который сформировал и расположил в порядке члены твоего тела. О коронованный Царь богов, Бог жизни, Повелитель любви, – все народы живут в твоем сиянии. Богиня Нут приветствует тебя, а богиня Маат обнимает тебя. Они поют тебе вслед оды радости и склоняются до земли в поклоне, когда встречают тебя. Бог Небес, правитель Земли, Царь Правды и Справедливости, Бог вечности, Повелитель бесконечности, Царь всех богов, Бог жизни, Творец вечности, Основатель Неба и Создатель всего, что там! Эннеада богов приветствует твое появление, земля ликует, когда твои лучи касаются ее, мертвые воскресают с возгласами радости на устах, чтобы узреть твою красоту. Ты путешествуешь над землей и по небу, становясь с каждым днем все сильнее благодаря твоей матери Нут. Ты плывешь в высших сферах Небес, и твое сердце преисполняется торжества, а Озеро Испытаний пребывает в покое. Твой Враг повержен, его руки отсечены, его тело разрублено пополам. Жив Ра воистину. Ладья Сектет продвигается вперед по своему пути и заходит в порт. Юг, Север, Запад и Восток восхваляют тебя, о не имеющая формы природа земли, создавшая себя сама. Исида и Нефтида приветствуют тебя, они поют в твою честь гимны в твоей ладье, они защищают тебя, закрывая своими руками. Души Востока следуют за тобой, Души Запада восхваляют тебя. Ты – правитель всех богов, твое сердце расширяется, когда ты пребываешь в своем храме. Змей Ник предан пламени, и твое сердце будет радоваться вечно. Твоя мать Нут присуждена твоему отцу Нуну».

Не могу не привести отрывок из большого гимна Эхнатона в честь бога солнца, но не вижу смысла целиком цитировать этот широко известный гимн.

«Да живет Ра-Хорахти, ликующий на небосклоне, в имени своем как Шу, который (есть) Атон, да будет он жив вечно, вековечно, живого и великого Атона, находящегося в Празднестве Сед, владыки всего, что окружает солнечный диск, владыки неба и владыки земли, владыки «Дома Атона» в Ахетатоне (и) царя Верхнего и Нижнего Египта, живущего правдой, владыки Обеих Земель (Египта) Неферхепрура – единственного для Ра, сына Ра, живущего правдой, владыки венцов Эхнатона, большого по веку своему, (и) жены царевой великой, возлюбленной им, владычицы Обеих Земель Нефернефруитен-Нефертити, да будет она жива, здорова, молода вечно, вековечно»[156].

Еще до того, как Эхнатон изменил свое имя, покончил со старой религией и построил новую столицу, существовали гимны в честь бога Солнца, в частности Ра-Хорахти, Амона-Ра. Популярность бога Ра была столь велика, что с ним стремились отождествить разных богов, желая таким образом повысить их значение в пантеоне.

В одной из гробниц в Телль-эль-Амарне молитва начинается с гимна Атону:

«Славословие Хору горизонтов, ликующему на горизонте, в имени его Шу, который есть Атон, живущий вечно. Атон, живущий, вечный, владыка солнца, неба и земли и дома Атона на горизонте! Как прекрасен твой восход на горизонте, о Атон предвечный! Ты восходишь на восточном горизонте, ты наполняешь мир своими красотами. Ты прекрасен, велик, лучезарен, высок над всею землею; лучи твои обнимают все страны, которые ты сотворил. Ты Ра, ты связываешь их любовью своею. Ты далек, а лучи твои на земле…

Заходишь ты на горизонте – и земля во мраке, как мертвая. Люди спят в своих жилищах, закрыв головы; один не видит другого. Имущество их расхищается из-под головы, а они не замечают этого; львы выходят из своих логовищ, и змеи все кусаются; молчит земля, ибо создавший ее успокоился на горизонте своем. Утром ты озаряешь землю; прогоняешь мрак, посылаешь лучи твои; обе земли ликуют, вскакивают на ноги: ты поднял их; омывают члены свои, берут одежды; руки их воздеваются, прославляя восход твой. Вся земля принимается за свою работу. Животные удовлетворяются своими злаками; деревья и травы зеленеют; птицы летают в своих болотах; крылья их величают дух твой; скот ликует скача, и птица порхает – все живет, когда ты смотришь на них. Корабли плывут вверх и вниз: все пути открыты при сиянии твоем; рыбы речные скачут пред тобою; лучи твои приникают в глубину морей. Ты производишь потомство людей, оживляешь детей в утробе матери, успокаиваешь их, чтобы они не плакали, пестун любви. Ты даешь дыхание, чтобы оживить творение твое. Когда оно выходит из чрева в день рождения своего, ты отверзаешь уста его для того, чтобы он говорил. Птенец говорит уже в скорлупе: ты проводишь к нему воздух, чтобы сохранить ему жизнь, и делаешь его сильным, чтобы он разбил яйцо. Как многочисленны творения твои! Ты создал землю по воле твоей, единый! Людей, животных, все, что на земле и ходит ногами, и все, что в воздухе и летает на крыльях, Сирию, Нубию и землю Египетскую. Ты определяешь каждому его место и уготовляешь потребное для него. Каждый имеет свое питание. Исчислено время жизни его. Языки людей отличны по их речи; также их внешний вид различен, и цвет кожи их, о разграничитель, разграничивший страны! Ты создал Нил из преисподней; ты приводишь его, по воле твоей, для оживления людей, которых ты создал, ты их владыка… Ты дал жить и отдаленным странам: ты дал им Нил с неба. Он сходит на них и наводняет потоками горы, как океан; он оплодотворяет их поля, касаясь их. Как дивны предначертания твои, владыка веков! Ты определил Нил небесный (дождь) для жителей иноземных областей и для коз пустыни, ходящих на ногах, а Нил, идущий из преисподней, – для Египта. Ты создал времена года для рождения всего, что ты сотворил. Сотворил ты небо пространным, чтобы сиять на нем и обозревать все, что сотворил. Ты сияешь в виде твоем Атона: все глаза обращены к тебе, ибо ты – дневное солнце над землей»[157].

Эхнатон-еретик заявил последователям Амона, что солнце является источником света и тепла. Атона стали называть «Тепло, которое есть Атон» и «Свет (Шу), которое есть Атон». Духовенство всегда встречало в штыки любое научное открытие, которое изменяет сложившиеся религиозные представления о вселенной; показательны примеры с Галилео Галилеем и Чарльзом Дарвином. Эхнатон был царем, своего рода неприкасаемым, но слишком сильна оказалась оппозиция. Вполне возможно, что не таким уж добровольным был его отъезд из Фив. Он с маниакальным упорством отождествлял себя с богом, твердо держался принципов новой религии, пренебрегал своими непосредственными обязанностями, одновременно подчеркивая свои права, так что нет ничего странного, что в истории страны и в истории религии он считается странной, малоприятной личностью.

Достойны внимания не только молитвы и гимны, высеченные на стенах храмов и гробниц или написанные на папирусах, лежавших в гробницах фараонов и богатых египтян, но и обращения к богу простых людей. Эти небольшие гимны передают более сокровенные чувства к богу, чем литературные произведения, запечатленные в больших храмах.

Я воздаю хвалу, когда вижу твою красоту.
Я пою гимн Ра, когда он заходит за горизонт,
О величественный, возлюбленный и милосердный Бог,
Кто слышит эту молитву,
Кто слышит просьбы того, кто взывает к нему.

Необычный гимн Тоту написал царь Харемхеб в бытность свою писцом и, следовательно, поклонником Тота.

«Говорит царь Верхнего и Нижнего Египта Рахакма, которому дана вечная жизнь, подобно Ра: рассуждаю я в сердце моем об отце моем, владыке моем… ты (?) Тот. Ты – месяц, пребывающий в небе; ты обновляешь по желанию, стареешь по воле твоей. Если ты исходишь для прогнания мрака, умащенный, наряженный из (?) Эннеады, снабженный заклинаниями совершенными для чарования их, для того чтобы отправить их врагов на место казни их; (тебе) говорят: «…писец, сладостный устами с живущими, считающий (?) для познавания дней, месяцев для того, чтобы придавать один к другому, чтобы знать время их, ибо ты – Нил великий во время жатвы во главе времен; живут люди и боги от влаги от тебя… Ты – высота неба, ты почитаешься на земле; преисподняя утверждена твоими предначертаниями до века… Я полагаю тебя в сердце моем ежедневно, и вот, я возвещаю дела мои пред лицом величества твоего, трибунала (?) великого, который позади тебя: правда в них в широту, нет в них лжи. Я царь введения (то есть законный), не узурпатор; я – на троне родителя моего, как сын Изиды с тех пор, как сижу в царстве на престоле Хора…»[158]

Придворные поэты во все времена и во всех странах писали поэмы, прославлявшие вступление царя на престол. Однако в Египте почти не сохранилось подобных стихов. Из тех, что удалось найти, лучшим представляется стихотворение неизвестного автора, написанное в честь вступления на трон Рамсеса IV.

«Счастливый, счастливый день! Радость на земле и небесах! Смотрите, вот хозяин Египта! Они, кто сбежали, вернулись в свои дома; они, кто прятались, могут вернуться обратно; они, кто голодали, едят свой хлеб; измученные жаждой наслаждаются водой; нагие и грязные одеты в белые одежды».

Египетская драматургия, которая дошла до нас, была исключительно религиозной. Драматургия, как и все сферы египетского искусства, никогда не вырывалась на свободу, сбросив религиозные оковы. Однако, несмотря на все ограничения, наложенные религией, драматические произведения динамичны и наполнены глубоким смыслом. Наиболее известными являются мистерии, посвященные сотворению мира, коронации, и драма о Хоре и Сетхе. Религиозная драма «Хор и Сетх» превосходит все известные египетские произведения этого жанра и по литературным достоинствам, и по объему. Мистерия разыгрывалась в храме в Эдфу ежегодно на двадцать первый день второго месяца сезона зимы, 21 мехира, то есть в первой половине января. Местом действия был священный пруд и его берега. Актерами – жрецы храма. Если присутствовал фараон, то он исполнял роль Хора, царица, по всей видимости, роль Исиды. Предполагают, что зрители были настолько захвачены происходящим, что выкрикивали слова вместе с хором.

Драма рассказывает о борьбе Хора с Сетхом и окончательной победе Хора. Пьеса состоит из пролога, трех актов, разделенных на сцены, и эпилога.

Следует отметить, что во вступительных словах к первой сцене возникает путаница с двумя Хорами, та путаница, которая встречается во многих религиозных текстах. Имя Хор было обязательным компонентом официальной титулатуры любого фараона. Одним из Хоров, причем очень важным, был Хор Бехдетский, в честь которого и воздвигнут храм в Эдфу. В текстах храма Хор Бехдетский выделяется среди других Хоров, но и здесь он смешивается иногда с Хором, сыном Исиды. Сетха в тексте называют гиппопотамом, но на рисунках он изображен в виде кабана.

В качестве примера привожу две сцены из мистерии.

Говорит Хор Бехдетский, великий бог, владыка неба, владыка Месена, крепко держащий, кормчий своей боевой ладьи, мечущий свой гарпун с тридцатью лезвиями в пасть гиппопотама, в то время как его мать защищает его.

Хор и зрители. Пойдем, поспешим к озеру Хора, да увидим мы Сокола в его ладье, да увидим мы сына Исиды в его боевой ладье, подобного Ра в Утренней ладье! Крепко схвачен его гарпун в его руке, подобно Хору-Тима! Он бросает и влечет, да пленит он гиппопотама и да убьет он Нижнеегипетского быка! Ликуйте, обитатели Эджбо! Горе, горе в Кенмет!

Царские дети, команда Хора, гарпунщики владыки Месена, доблестные гарпунщики Хора Бехдетского, стремящиеся покончить со всеми его врагами, искусные в схватывании, храбрые герои, чье оружие попадает в цель, которые пронзают глубокие воды, чьи стрелы мчатся за хищными зверями, чьи лезвия вонзаются в их плоть, чьи руки сильны, когда надо тащить врагов, – они прибывают в Месен, грозно ликуя: «Схвати свой престол, спустись и твердо вступи с своими украшениями, которые принадлежат Хеджхетеп, с своею сетью, которая принадлежит Мину, которая была соткана для тебя и связана для тебя богиней Хатхор, владычицей растения тэх! Обед из передних ног приготовлен тебе, и ты съедаешь его. Боги неба в страхе перед Хором. Да услышите вы вопль Нехеса! Тверже, о Хор! Не беги из-за тех, кто в воде, не бойся тех, кто в потоке! Не слушай, когда он спорит с тобой! Держи крепко, о Хор, держи крепко!»

Исида. Иди к своей боевой ладье, о Хор, сын мой, любимый мной, к кормилице, которая качает Хора на воде, пряча его под своими бревнами, в глубокой тьме сосен. Нет страха при причаливании, ибо благое весло поворачивается в его месте подобно Хору на коленях его матери Исиды. Весла укреплены в уключины, подобно везиру во дворце. Мачта стоит твердо на основании подобно Хору, когда он стал правителем этой страны. Этот прекрасный парус ослепительного блеска подобен Нут великой, когда она была беременна богами. Два рулевых весла – это Исида и Нефтида, каждая из них крепко держит то, что ей принадлежит… Уключины укреплены на поясе, подобно украшениям царских детей. Весла бьют по обеим ее сторонам, подобно вестникам, когда они возвещают о поединке. Планки пригнаны точно и не отделяются одна от другой. Палуба подобна доске для письма, наполненной образами богинь. Балки в трюме подобны колоннам, прочно стоящим в храме… Черпак из настоящего лазурита вычерпывает воду, как прекрасное благовоние, а трава них убегает перед ней, как большая змея в ее нору. Канат около кола как цыпленок около его матери.

Хор и зрители. Держи крепко, о Хор, держи крепко!

Исида сказала юным гарпунщикам, когда она увидела их прекрасные руки: «Нападайте на врага, убивайте его в его логове, сразите его в его час здесь и сейчас! Вонзите ваши ножи в него еще и еще! Боги неба в страхе перед Хором. Да услышите вы вопль Нехеса! Тверже, о Хор! Не беги из-за тех, кто в воде, не бойся тех, кто в потоке! Не слушай, когда он спорит с тобой!., в твоей руке, о мой сын Хор! Держи, о Хор, держи древко гарпуна! Я – владычица древка! Я – прекрасная, владычица Громко кричащего, выходящая на берега и смотрящая за хищными зверьми, раздирающая его шкуру, ломающая его ребра».

Хор и зрители. Держи крепко, о Хор, держи крепко!

Говорит Хор Бехдетский, великий бог, владыка Месена, Венти, пронзающий Неудачливого, его врага: «Я метнул мой гарпун с 30 лезвиями в пасть гиппопотама».

Говорит Хор Бехдетский, великий бог, владыка неба, обладающий короной Нижнего Египта, царь царей Верхнего Египта, царь царей Нижнего Египта, благой князь, князь князей: «Я получаю жезл и плеть, ибо я владыка этой земли. Я овладеваю Обеими Землями, получая Двойную корону. Я низвергаю врага моего отца Осириса как царь Верхнего и Нижнего Египта вовеки!»

Говорит Тот, дважды великий, владыка Шмуну, который судит двух соперников, первый на Великом престоле, великий вождь великой Девятки, которого никто не может заменить: «Я низвергаю твоих врагов, я защищаю твою ладью своими благожелательно сказанными чарами!»

Царица. Я играю для твоего удовольствия, о ты, сияющий как царь Верхнего и Нижнего Египта, когда твои враги… под тобою!

Царевны Нижнего Египта и женщины Бусириса, ликующие о Хоре при его победе: «Мы ликуем о тебе, мы счастливы видеть тебя, мы радуемся… Мы возносим тебе радостную хвалу до высоты неба, когда ты воздаешь за злодеяния твоих врагов! Мы поклоняемся тебе и воспеваем твое величество, ибо ты низложил врага твоего отца!»

Царевны Верхнего Египта и женщины Пе и Депа, ликующие о Хоре при его победе: «Мы ликуем о тебе, мы обрадованы твоим лицезрением, когда ты восходишь в блеске для нас как царь Верхнего и Нижнего Египта! Мы бьем тебе в бубны, мы радуемся при виде тебя, когда ты получаешь звание Хорахте! Мы ликуем твоему подобию, когда ты сияешь для нас, подобно тому как Ра сияет в горизонте! Как счастлив твой лик, когда ты появился во славе на своей ладье, Хор Бехдетский, великий бог, владыка неба, подобный Ра в Утренней ладье, когда ты принял свой сан с жезлом и плетью и увенчан Двойной короной Хора, и Сохмет побеждает того, кто восстает против тебя, и великий Тот защищает тебя. Твое наследие – твое, великий бог, сын Осириса, теперь, когда ты победил Нижнеегипетского быка! Ликуйте, обитатели Великого престола, Хор взял престол своего отца!»

Царица. Ликуйте, женщины Бусириса и горожане подле Анджет! Придите и взгляните на Хора, пронзившего Нижнеегипетского быка! Он плавает в крови врага, его древко гарпуна быстро достигает добычу. Он делает реку цвета крови, как Сохмет в радостный год!

Женщины Бусириса. Твое оружие ныряет в поток подобно дикому гусю подле его птенцов! Держи крепко, о Хор, держи крепко!

Царица. Ликуйте, женщины Пе и Депа и горожане около Болот! Придите и взгляните на Хора на носу его ладьи, подобного Ра, когда он сияет на горизонте, одетый в зеленое одеяние, одетый в красное одеяние, покрытый его украшениями, Белая и Красная короны прочно посажены на его голове, и два урея – посреди его бровей! Он получил жезл и плеть, будучи увенчан Двойной короной, и Сохмет пребывает с ним, и Тот охраняет его!

Женщины Пе и Депа. Это Птах сотворил твое древко, это Сокар отковал твое оружие! Это Хеджхетеп в прекрасном месте сделал из пряжи твою веревку! Лезвие твоего гарпуна – из листовой меди, твое древко – из привозного дерева небес.

Xор. Я метнул моей правой рукой, я бросил моей левой рукой, как делает храбрый житель болот!

Хор и зрители. Держи крепко, о Хор, держи крепко![159]

Понятно, что, хотя у Хора мало слов, в этой драме он исполняет главную роль. Постоянные выкрики «Держи крепко, Хор!» показывают, что Хор все время присутствует на сцене, заставляя зрителей волноваться и радоваться.

В этих песнях перечисляются завоевания и блистательные победы египтян. Они представляют огромный интерес, поскольку помогают проследить развитие египетской поэзии. Эти песни, конечно, существовали с древнейших времен. Одна из самых ранних, наиболее примитивных по стилю песен относится к периоду правления VI династии. С незапамятных времен в Египте преобладал такой тип поэтических произведений, в которых сочетается ритмическая организация текста и параллелизм его композиции, подчеркнутый дословным повторением первой строчки каждой строфы.

Вернулось это войско благополучно,
разорив страну жителей песков.
Вернулось это войско благополучно,
растоптав страну жителей песков.
Вернулось это войско благополучно,
разрушив укрепления ее.
Вернулось это войско благополучно,
срубив смоковницы ее и виноградные лозы.
Вернулось это войско благополучно,
предав огню все (дворцы правителей) ее.
Вернулось это войско благополучно,
истребив воинство ее – многие десятки тысяч (мужей).
Вернулось это войско благополучно,
(захватив) в ней множество пленников[160].

Триумфальных песен не было на протяжении длительного периода, пока на исторической арене не появились цари-воители XII династии. Триумфальная песня времен Сенусерта III сохранила форму ранних песен такого же типа, но стала намного длиннее. В качестве примера приведу несколько строк:

Дважды радуются предки за тебя,
Ты увеличил их завоевания.
Дважды радуется Египет твоей силе,
Ты сохранил прежний порядок.

Аменхотеп III, похоже, позаимствовал триумфальную песню Тутмоса III, вложив ее в уста бога Амона:

Сотворил я чудо для тебя, повернув лицо свое к югу:
Сделал так, что окружили тебя вожди Куша поверженного,
Принеся все дары свои на спинах своих.
Сотворил я чудо для тебя, повернув лицо свое к северу:
Сделал так, что страны до концов Азии пришли к тебе,
Принеся все дары свои на спинах своих.
Отдают они тебе себя и детей своих,
Моля тебя о даровании им дыхания жизни.
Сотворил я чудо для тебя, повернув лицо свое к западу:
Дал тебе схватить Чехенну, нет им спасения!
Построена крепость эта во имя величества моего,
Окруженная стеной великой, что достигает небес,
Заселенная сыновьями князей лучников Нубии.
Сотворил я чудо для тебя, повернув лицо к восходу солнечному:
Сделал так, что пришли к тебе земли Пунта,
Со всеми цветами благоуханными своих просторов,
С прошением мира твоего и дыхания жизни, что ты даешь…

Во всех триумфальных песнях начиная с древнейших времен и до окончания периода правления XVIII династии поэты упорно придерживались высокопарного архаичного стиля изложения. Песни были не чем иным, как обычным прославлением одержавшего победу фараона. Нет упоминаний о том, что происходило; не дается описаний сражений. Во времена XIX династии отошли от высокопарного стиля ранних триумфальных песен. Поэты стали описывать события, но по-прежнему продолжали восхвалять и превозносить фараона. В победной песне Рамсеса II великолепно описывается упоение боем, а в песне Мер-ен-Птаха прекрасно описаны чувства людей, избежавших опасности.

Особо следует упомянуть так называемую «Поэму Пентаура», содержащую описание знаменитой кадешской битвы между Рамсесом II и хеттами. В ней воспевается доблесть фараона и излагаются интересные исторические факты. Приведу только наиболее яркие отрывки из поэмы.

«И появился он в сиянии, как отец Монту, с боевым оружием и облаченный в панцирь, подобный Ваалу в час величия его, и с ним главный конь его величества по кличке Победа в Фивах, из конюшен Усер-маат-Ра-сетеп-ен-Ра, – да будет он жив, невредим и здрав, возлюбленный Амоном! И пустил тогда его величество коня вскачь, и врезался в гущу врагов поверженных хеттских, и был он один, и никого не было с ним; и стал он осматриваться, и увидел, что окружен и отрезан от дороги двумя тысячами пятьюстами колесницами со всеми лучшими воинами жалких поверженных хеттов и с воинами многих стран, которые воевали вместе с ними, – Арцавы, Масы, Пидасы, – и было их трое на колесницу, и действовали они все как один. И не было военачальника с его величеством, не было с ним ни колесничего, ни воина, ни щитоносца. Его войско и его колесничие бежали, и не остался с ним ни один, чтобы сражаться»[161].

В этом месте поэт передает слово царю, который взывает о помощи к Амону:

«Что же случилось, отец мой Амон? Неужто забыл отец сына своего? Совершал ли я что без ведома твоего? Разве не хожу я и не останавливаюсь по воле твоей? Разве преступал я предначертания твои? Что значит владыка Египта, если чужеземец осмеливается преграждать ему путь! Что сердцу твоему, о Амон, азиаты эти ничтожные, не ведающие бога?! Разве не воздвиг я для владыки множество великих памятников? Разве не заполнил я дворы храмов твоих плененными в странах чужих? Разве не возвел я храмы тебе на миллионы лет и не отказал всякое добро свое в завещании? Я принес тебе в дар все страны, дабы обеспечить твои алтари приношениями. Я даровал тебе несметное количество скота и всякие растения благоухающие. Не покладая рук трудился я для украшения святилища твоего. Я возвел для тебя великие пилоны и воздвиг высокие мачты для флагов. Я доставил тебе обелиски с Элефантины и сам сопровождал их до храма твоего.

Я снаряжал суда за Великую Зелень, дабы доставить тебе изделия чужеземных стран. И что скажут, если случится недоброе с покорным предначертаниям твоим? Будь милостив к полагающемуся на тебя и пекущемуся о тебе по влечению сердца! Я взываю к тебе, отец мой Амон, окруженный бесчисленными врагами, о которых не ведал, когда все чужеземные страны ополчились против меня, и я остался один, и нету со мной никого, и покинуло меня войско мое, и отвернулись от меня мои колесничие. Я кричал им, но не слышал из них ни один, когда я взывал. И постиг я, что благотворнее мне Амон миллионов воинов, сотни тысяч колесничих, десяти тысяч братьев и детей, охваченных единым порывом сердца. Единолично совершает Амон больше, чем множества. Я пришел сюда по велению уст твоих, Амон, я не преступал предначертаний твоих.

Вот я обращаюсь к тебе с мольбою у пределов чужих земель, а голос мой доносится до города Ермонта»[162].

Неизвестный поэт царя Мер-ен-Птаха преуспел в описании страны, одержавшей победу.

«Великая радость посетила Египет, слышно ликование в городах Тамери (Египта). В них говорят о победах, одержанных Мернептахом над Техану: «Как прекрасен он, победоносный правитель! Как возвеличен царь в кругу богов! Как счастлив он, повелевающий владыка! Воссядь в благополучии и говори, иди шествуй далеко по путям, ибо нет страха в сердцах народа. Укрепления предоставлены самим себе, колодцы вновь открыты. Гонцы проходят под стенами крепостей в тени солнца, в то время как стража дремлет. Солдаты лежат и спят, а работники у границы находятся на полях, как они пожелают. Среди ночи не раздастся крик: «Стой! Вот кто-то идет с чужой речью!»[163]

Победная песня Пианхи отличается от других песен прежде всего тем, что в ней упоминается мать фараона и ее гордость за сына:

«Счастлива мать, родившая тебя, о великий завоеватель; счастлива грудь, на которой лежала твоя голова; счастливы руки, которые качали тебя в колыбели; счастлива теперь она, сына которой мы приветствуем сегодня».

Любовные стихи Древнего Египта во многом напоминают любовную лирику других стран, а потому легко переводятся на любой язык. Влюбленный сравнивает возлюбленную со всеми растениями и цветами: она стройна и высока, как пальма, на ее щеках цветут розы и т. д.

Как лотос нераскрывшийся, уста
Сестры моей, а груди – померанцы.
Нет сил разжать объятья этих рук.
Ее точеный лоб меня пленил,
Подобно западне из кипариса.
Приманкой были кудри,
И я, как дикий гусь, попал в ловушку.

Влюбленный, мучительно желая увидеть возлюбленную, решает притвориться больным.

Улягусь я на ложе
И притворюсь больным.
Соседи навестят меня.
Придет возлюбленная с ними
И лекарей сословье посрамит,
В моем недуге зная толк[164].

В свадебных песнях, которые до сих пор поют в египетских деревнях, всегда превозносится необыкновенная красота невесты. Одна из красивейших свадебных песен посвящена царской дочери; скорее всего, рефрен исполнялся хором.

Сладостная, сладкая любовью, говорит жрица Хатхор Мутирдис;
Сладостная, сладкая любовью, говорит царь Менхеперра.
Госпожа, сладостная любовью, говорят мужчины.
Повелительница любви, говорят женщины.
Царская дочь, сладостная любовью,
Прекраснейшая из женщин.
Отроковица, подобной которой никогда не видели,
Царская дочь, сладостная любовью,
Волосы ее чернее мрака ночи.
Уста ее слаще винограда и фиников.
Царская дочь, сладостная любовью,
Ее зубы выровнены лучше, чем зерна.
Они прямее и тверже зарубок кремневого ножа.
Царская дочь, сладостная любовью,
Груди ее стоят торчком на ее теле…[165]

Тема девушки, брошенной возлюбленным, – одна из излюбленных тем поэтов всех стран, но, наверное, египетские поэмы являются самыми ранними примерами подобной поэзии.

Потерял! Потерял! Потерял! Он потерял любовь ко мне!
Проходит мимо моего дома, не поворачивая головы.
Я наряжаюсь, но он не смотрит.
Он не любит меня. О боже, я умираю!
Боже! Боже! Боже! О Амон!
Мои жертвы и молитвы напрасны?
Я приношу все, что может доставить тебе удовольствие,
Услышь мой призыв и верни любовь.
Сладкие, сладкие, сладкие как мед
Его поцелуи на моих губах, моей груди, моих волосах,
Но теперь мое сердце как обожженный солнцем Юг,
Где лежат пустынные поля, серые и бесплодные.
Приди! Приди! Приди! И поцелуй меня, когда я умру,
Поскольку жизнь в твоем дыхании,
И этот поцелуй, хотя я буду лежать в могиле,
Поднимет меня, и я сломаю смертельные оковы.

Понятием «египетская литература» объединяется совокупность не только собственно литературных произведений, но и всех текстов или их фрагментов, которые независимо от их назначения обладают эстетическими достоинствами и которым свойствен интерес к человеческой личности. Египетская литература самая древняя в мире, а потому интересно понять, как появлялись разные формы литературных произведений. Сохранилось много историй времен Среднего царства, которые по объему почти составляют романы, но в них настолько сухо изложены события, что при переводе они превратятся в простое изложение фактов без комментариев и не вызовут интерес у читателя. Скорее всего, это просто записи рассказчиков, таких как древние менестрели, которые ходили по стране и рассказывали интересные и смешные истории неграмотным жителям. Таким рассказчикам, особенно новичкам, были необходимы подобные записи. По желанию рассказ можно было сократить или расширить; при необходимости можно было вставлять слова или фразы; оживлять рассказ соответствующими жестами.

Ранние рассказы по своей сути ближе к сказкам, в которых большая роль отводится волшебству, но «Рассказ Синухе» можно назвать предшественником современного романа, а если точнее, приключенческого. Герой этого романа – Синухе, близкий родственник царицы. По непонятной причине он испугался, услышав о смерти старого царя, и сбежал из Египта. В пустыне он чуть не умер от жажды, «жажда напала на меня, овладела мною жажда, задыхался я, горло мое пылало, и я подумал: «Это вкус смерти». Но тут ободрил я свое сердце и овладел своим телом, услыхав мычание стад. Увидел я кочевников». Вождь кочевников узнал Синухе, очень обрадовался ему и в скором времени выдал за него замуж свою старшую дочь. Получил Синухе от вождя лучшие земли, «там росли фиги и виноград, и вина было больше, чем воды, и мед в изобилии, и много оливкового масла; на деревьях всевозможные плоды; ячмень, и пшеница, и бесчисленные стада скота. Велики были выгоды мои из-за любви его ко мне. Он назначил меня правителем лучшего племени в стране своей». В конце концов Синухе постарел и, очевидно, затосковал. Дети выросли, и ему страстно захотелось побывать на родине. Он написал фараону письмо с просьбой разрешить ему вернуться в Египет. Получив ответ фараона, Синухе пришел в невероятное волнение. «Застиг меня царский указ, когда я стоял среди племени моего. И прочитали мне указ, и простерся я ниц, и коснулся земли, и возложил землю на волосы мои. Обошел я свой стан, ликуя, и говорил я: «Как сделано сие для слуги, чье сердце направило его в чужеземные страны? Поистине прекрасна снисходительность сердца, спасающая меня от смерти! И да соизволишь ты повелеть, дабы завершил я телесную жизнь свою в царском подворье». Быстро уладив все дела, Синухе отправился в Египет. И вот он прибыл в Египет. «Десять человек пришли за мною, чтобы отвести меня во дворец. Я коснулся челом земли между сфинксами. Царские дети ждали с приветствиями у ворот. Повели меня царские друзья колонным двором в покои. Застал я его величество восседающим на Великом золотом троне под навесом. Распростерся я перед ним ниц и обеспамятел. Бог обратился ко мне милостиво, я же был подобен охваченному мраком. Душа моя исчезла, тело ослабло, и не было больше сердца в груди, и не различал жизнь от смерти». Фараон по-доброму поговорил с Синухе. В результате «дали мне дом владельца сада, он был царским другом. Множество мастеров строили дом, и каждое дерево посажено заново. Кушанья приносили мне из дворца три и четыре раза в день, не считая того, что давали царские дети, и не было ни в чем промедления. Построили мне пирамиду из камня среди пирамид. Начальник над строителями размерил место для постройки. Начальник над художниками писал изображения. Начальник над ваятелями работал резцом. Начальник над зодчим города Вечности следил за пирамидой. Все, что кладут обычно в гробницу, было наготове. Назначили жрецов для посмертных священнослужений. Отвели посмертный надел с полями в должном месте, как подобает царскому другу первой близости. Изваяние мое украшено золотом, набедренник из тонкого золота. Его величество повелел сделать так. Нет человека толпы, которому сотворили подобные благодеяния! И был в милости у царя по день смерти»[166].

В другой приключенческой повести рассказывается о человеке, который вышел в море на судне в «сто двадцать локтей в длину и сорок в ширину и сто двадцать отборных моряков из Египта. Озирают ли они небо, озирают ли землю – сердце их неустрашимее, чем у льва. И возвещают они бурю до прихода ее и грозу до наступления ее». Застигнутое штормом судно пошло ко дну; никто из команды не уцелел. В живых остался только герой повести. Волны выбросили его на волшебный остров, на котором жил огромный змей. Он хорошо отнесся к потерпевшему кораблекрушение и пообещал, что через четыре месяца за ним придет судно, на котором он отправится обратно. Все произошло именно так, как обещал змей. Когда прибыло судно, змей даровал герою повести «груз мирры, иби, хекену, нуденба, хесанта, даровал черни для глаз, хвосты жираф, большую груду ладана, слоновьи клыки, охотничьих собак, обезьян и всякое прекрасное добро. «Тогда спустился я к берегу, туда, где стояло судно, и окликнул людей, которые были на нем. И воздал я хвалу владыке этого острова, и моряки на судне – также. И двинулись мы на север, к подворью царя. Достигли мы царского подворья через два месяца, как предсказал змей. Тогда я предстал перед царем и принес ему дары, которые доставил с того острова. И тогда царь воздал мне хвалу перед Советом страны, и удостоен я был звания «спутник царя», и вознагражден подначальными людьми»[167].

В истории о взятии Иоппы (Яффа) описывается один из эпизодов многочисленных войн Тутмоса III, о котором ничего не известно из других источников. В основе рассказа лежат, возможно, подлинные события. Эта история созвучна с историей о Троянском коне, но ясно доказывает, что египтяне первыми придумали, как с помощью хитрости пробраться в осажденный город. Сохранилась только вторая половина папируса. Скорее всего, в первой половине папируса рассказывалось об осаде Иоппы египетским войском под командой полководца Тхутия, одного из военачальников фараона Тутмоса III. Тхутий, понимая, что силой ему не взять осажденный город, приглашает к себе в лагерь на пир князя Иоппы, обещая перейти на его сторону. Сохранившаяся часть папируса начинается с рассказа об этом пире. «И вот после того, как прошло время пирования, сказал Тхутий (князю Яффы): «Пожалуйста, я скроюсь вместе с женой и детьми в твоем собственном городе. Прикажи же, чтобы вошли мои конники со своими лошадьми, и пусть дадут им корм». И ввели их, и стреножили лошадей, и дали им корм. (И захотел князь Яффы увидеть булаву) царя Тутмоса, и пришли, и сообщили об этом Тхутию. И вот после этого князь Яффы сказал Тхутию: «Мое желание – посмотреть булаву великую царя Тутмоса, которая называется… прекрасная. Клянусь царем Тутмосом! Она ведь сегодня у тебя, (сделай милость), принеси ее мне». Он сделал это и принес булаву царя Тутмоса. (Он схватил князя Яффы за) одежду и встал перед ним и сказал: «Взгляни сюда, о князь Яффы! (Вот булава великая царя Тутмоса, льва свирепого, сына Сохмет»). И он поразил князя Яффы в висок, и тот упал без (сознания) перед ним. (И он связал его кожаными ремнями и заковал цепями) медными князя Яффы, и надели на ноги его оковы в четыре кольца. И велел он (Тхутий) принести 500 вместилищ, которые он приказал сделать, и велел он спуститься в них двумстам воинам. И наполнили другие (триста вместилищ) веревками и колодками, и запечатали их печатью, и снабдили их плетенками и носилками… И погрузили их на крепких воинов, числом 500 человек. И сказали им: «Когда вы войдете в город, выпустите ваших товарищей и схватите всех людей в городе и перевяжите их тотчас же». И вышли и сказали колесничему князя Яффы: (приказал) господин твой: «Иди и скажи твоей владычице: радуйся, ибо Сутех дал нам Тхутия вместе с женой его и детьми его. Смотри, вот их вещи», разумея под этим 200 вместилищ, наполненных людьми, веревками и колодками. И он пошел во главе их, чтобы приветствовать свою владычицу и сказать: «Схватили мы Тхутия!» И открыли ворота города перед воинами. И вошли они в город, и выпустили они своих товарищей. И овладели они городом, и малыми и великими, и связали их, и надели колодки тотчас же»[168].

Сказка об обреченном царевиче одна из тех чудесных историй, которая приводит в восторг детей вот уже на протяжении многих столетий. Рассказ начинается с того, что царь с царицей, у которых не было детей, обратились с просьбой о сыне к богам. Боги выполнили просьбу, и у них родился сын. Пришли богини Хатхор, чтобы предсказать судьбу царского сына, и объявили, что он «умрет от крокодила, или от змеи, или от собаки». Узнав об этом, царь приказал построить в пустыне каменный дом, чтобы жил в нем сын и никогда не выходил наружу. Как-то увидел царевич, что по дороге идет человек, а за ним следует какое-то существо. Царевич спросил, что это за существо, и ему объяснили, что это собака. Царевич пожелал иметь собаку, и любящие родители, чтобы не огорчать сына, приказали привести сыну щенка. Когда мальчик подрос, он сказал отцу: «Что проку сидеть безвыходно, взаперти? Все равно я обречен своей судьбе. Пусть же позволят мне поступать по влечению моего сердца, пока бог не поступит по воле своей!» Родители не стали ему перечить, и царевич вместе с собакой отправился в путь и шел до тех пор, пока не достиг владений правителя Нахарины, у которого была только одна дочь. Как принято в сказках, родители прятали принцессу в башне. Окно комнаты, в которой жила принцесса, «возвышалось над землею на семьдесят локтей». Владыка Нахарины созвал сыновей всех правителей сирийской земли и сказал им: «Кто допрыгнет до окна моей дочери, тому станет она женою». Когда царевич, герой истории, подъехал к башне, то на вопросы, кто он и откуда, рассказал, что он сын египетского чиновника, его мать умерла, отец женился на другой, но мачеха возненавидела его, поэтому он убежал из дома. Не было никакой причины для этого бессмысленного вранья. Царевич, конечно, допрыгнул до окна, и молодые люди полюбили друг друга с первого взгляда. Но правитель Нахарины не захотел выдавать свою дочь за какого-то беглеца из Египта и приказал убить его. Узнав об этом, принцесса заявила отцу, что убьет себя, если погибнет ее возлюбленный. Отцу ничего не оставалось, как согласиться на этот брак. Царевич рассказал молодой жене, что обречен умереть «от крокодила, или от змеи, или от собаки». Жена предложила ему убить собаку, но он наотрез отказался, объяснив, что взял ее щенком и вырастил. Затем рассказывается о водяном духе, который жил в том же городе, что и молодые супруги. Он жил в том же водоеме, что и крокодил, который должен был убить царевича. «Могучий водяной дух не позволял духу крокодила выйти из воды, а крокодил не давал духу отлучиться. Когда поднималось солнце, они бились, сходясь в единоборстве, и так – что ни день, полных три месяца». Рассказ опять возвращается к царевичу. Однажды вечером, когда царевич заснул, его жена поставила рядом с ним чашу с пивом. Тут выползла змея, выпила пиво, опьянела и заснула, перевернувшись кверху брюхом. Принцесса разрубила змею на куски, разбудила мужа и сказала ему: «Смотри, твой бог отдал в твои руки одну из твоих судеб. Он будет оберегать тебя и впредь». Прошло много дней, и царевич отправился на прогулку вместе с собакой. Играя, собака забежала в пруд, царевич за ней. Тут из воды появился крокодил, схватил царевича и говорит: «Я твоя судьба, преследующая тебя. Вот уже полных три месяца я сражаюсь с водяным духом. Теперь я отпущу тебя… (а ты) убей водяного духа»[169]. На этом текст обрывается.

Еще одна история о путешествиях, основанная, по всей видимости, на реальных фактах, произошла в период правления XX или XXI династии. В ней рассказывается о путешествии некоего Ун-Амона, которого верховный жрец Амона отправил в Сирию для закупки леса, необходимого для строительства священной ладьи Амона. Ун-Амон, для собственной защиты и чтобы произвести впечатление на людей, с которыми будет вступать в контакт, взял с собой фигуру Амона, известного как Амон Дорожный[170].

Этот рассказ уже существенно отличается от более ранних рассказов о путешествиях. В нем говорится о событиях, которые происходили во время путешествия, даются характеристики персонажей, приводятся разговоры. Путешествие для Ун-Амона начинается не самым удачным образом: один из матросов крадет у него деньги и сбегает с судна. В течение долгого времени Ун-Амон пытался добиться встречи скнязем Библа. Наконец князь послал за ним. «Я нашел его сидящим на балконе, со спиной обращенной к одному из окон, а волны великого Сирийского моря разбивались позади него. И я сказал ему: «Да возлюбит тебя Амон!» И он сказал мне: «Велико ли время, что ты ушел от местопребывания Амона?» И я сказал ему: «Пять месяцев и один день до этого дня»… И он сказал мне: «Вот, если ты правдив, где же рукопись письма Амона, который в твоей руке, где же рукопись письма этого верховного жреца Амона, которая в твоей руке?» И я сказал ему: «Я отдал их Несубанебджеду и Танутамон». И он очень разгневался, и он сказал мне: «Но вот рукопись и писем нет в твоей руке, где же корабль из кедрового дерева, который дал тебе Несубанебджед, где же его сирийский экипаж? Ведь не поручил же он тебя чужому капитану судна, чтобы тебя убили и бросили в воду? У кого искали бы бога, у кого искали бы тебя самого?» Так сказал он мне. И я сказал ему: «Корабль египетский, и экипаж, который гребет для Несубанебджеда, также египетский, и нет на нем сирийцев». И он сказал мне: «Разве нет здесь в моей гавани 20 судов, которые имеют дела с Несубанебджедом, да и в Сидоне, куда ты также направляешься, разве нет в нем других 50 судов, которые также имеют дела с Биркатэлем и которые направляются к себе домой?» И я промолчал в этот великий час. И он тогда ответил, сказав мне: «С каким же поручением ты прибыл сюда?» И я сказал ему: «Я прибыл сюда за досками для великой и священной ладьи для Амона-Ра, царя богов. Делал это твой отец, делал это твой дед, сделай и ты подобное». Так сказал я ему». И он сказал мне: «Они, воистину, делали это, и если ты мне дашь, чтобы сделать это, – я это сделаю. Мои (предки) выполняли подобные поручения, но и фараон присылал шесть судов, груженных египетскими вещами, и их выгружали в наши склады. Так и ты принеси мне также»[171]. Слова Ун-Амона, особенно после того, как он указал на Амона Дорожного, лично приехавшего вместе с ним в Библ, испугали князя, и он согласился выделить кедр для постройки священной ладьи. Кедр погрузили на суда, но неприятности на этом не закончились.

В море появилось одиннадцать кораблей чекальцев, которым было приказано захватить Ун-Амона. Но князь Библа сказал: «Я не могу задержать посланника Амона в моей стране. Дайте мне его отправить, а затем преследуйте его, чтобы захватить его». Судно Ун-Амона оказалось более быстроходным, и он благополучно добрался до Кипра, где он опять попал в беду. Жители острова вознамерились убить его. Конец текста отсутствует, так что не известно, чем закончились приключения Ун-Амона, и удалось ли ему вернуться домой.

Легенда, родившаяся, по всей видимости, во времена Птолемеев, начинается с рассказа о бездетной паре – сыне и невестке фараона, которая мечтает о ребенке. Однажды в храме после долгих молитв жена впала в забытье и услышала голос, который приказал ей выпить отвар из дыни. Придя домой, она выпила отвар и в положенный срок родила сына, которого назвали Са-Осирис (сын Осириса). Это был удивительный ребенок, в нем соединились вся мудрость и все знания мира. Однажды, когда мальчику было пять лет, он стоял рядом с отцом у окна и увидел две погребальные процессии. Одна процессия хоронила богатого горожанина. Его везли в сторону пустыни в роскошном гробу, украшенном золотом, со всевозможными почестями, под громкие причитания плакальщиц, в сопровождении друзей и родственников. Следом за этой процессией из Мемфиса в город мертвых выносили умершего бедняка, завернутого в простую циновку, которого никто не провожал. Тогда отец сказал Са-Осирису: «Надеюсь, что, когда умру, мне воздадут такие же почести, как этому богачу». На это Са-Осирис ответил: «Я желаю для тебя участи этого бедняка». Слова сына причинили отцу боль, но Са-Осирис предложил отцу посмотреть, что уготовано в царстве мертвых тому бедняку, о котором никто не печалится, и тому богачу, которого все оплакивают. Отец согласился. Сын взял отца за руку и привел его город мертвых. К сожалению, не сохранилось сведений о том, каким образом они попали в потусторонний мир; эта часть папируса отсутствует. В загробном мире было семь больших залов, которые наполняли самые разные люди. В одном из залов люди сучили веревки, которые съедали стоящие за ними ослы. Были люди, которые пытались дотянуться до хлеба и воды, а в это время другие копали ямы у них под ногами. Совершившие злодеяния люди молили о прощении, толпясь у дверей пятого зала. Нижний шип этой двери торчал в правом глазу какого-то человека, который молился и громко стонал, когда дверь открывалась и закрывалась, и шип поворачивался в его глазу. Пройдя через дверь, отец с сыном попали в шестой зал, где увидели судилище богов в царстве мертвых. Каждый бог сидел на своем месте, и привратники царства мертвых оглашали приговоры. Вслед за сыном прошел отец в седьмой зал, где увидел Осириса. Он сидел на троне из чистого золота, увенчанный короной. По левую руку от него стоял Анубис, а по правую руку Тот, и все боги судилища царства стояли справа и слева от них. Перед ними стояли весы, на которых боги судилища царства мертвых взвешивали содеянное людьми добро и зло. Великий бог Тот записывал то, что показывали весы, а Анубис оглашал приговоры богов. Если злодеяния перевешивали добрые дела, грешника наказывали; если добрых дел было больше, то человеку отводилось почетное место. Тут отец заметил «человека благородного облика, облаченного в одеяния из тончайшего полотна. Он стоял вблизи Осириса на одном из самых почетных мест». Са-Осирис объяснил отцу, что это тот самый бедняк, за похоронами которого они наблюдали из окна. Этот человек всегда делал добрые дела, поэтому теперь он занимает почетное место рядом с Осирисом, а поскольку в земной жизни ему выпадало мало счастливых дней, то боги повелели отдать ему погребальное убранство того богача, которого хоронили с почестями. В отличие от бедняка злые дела, совершенные богачом, перевесили добрые дела, и он был тем человеком, которого они видели с шипом в правом глазу. И Са-Осирис торжественно сказал отцу: «Тем, кто на земле творил добро, здесь тоже воздается добром, а тем, кто совершал зло, воздается злом. Так было, так есть и не изменится никогда. Вот почему я пожелал тебе участи бедняка, а не богатого человека».