Стремление власти контролировать народные колдовские практики уходит своими корнями в ранее Средневековье. В Англии первые королевские законы против колдовства относятся еще к англосаксонскому периоду. Однако появление этих законов, как признают исследователи, было обусловлено скорее королевской политикой по христианизации населения и искоренению языческих суеверий и практик среди народа, чем изолированным наступлением на колдовство как таковое[254].

Начиная с XII века, под влиянием нормандской традиции, колдовские практики стали рассматриваться в системе общего права как действия, содержащие угрозу для человека и его имущества. Согласно этой трактовке, колдовские действия оценивались и наказывались лишь по тому конкретному ущербу, который они приносили конкретным людям. Другими словами, именно в это время в английское общее право вошло понятие maleficium (букв, «злодеяние»), ставшее обычным для обозначения колдовства. В соответствии с ним, любой обвиненный в убийстве посредством maleficia мог быть передан в руки семьи жертвы для наказания[255]. Исследователи считают, что до второй половины XVII века, расправы толпы иногда могли быть правомерными, исходя из этих оснований[256].

Вплоть до середины XVI века особого внимания со стороны королевской или церковной власти по отношению к колдовству не зафиксировано: последнее продолжало интерпретироваться в рамках сложившейся ранее традиции. В качестве вредоносного действия колдовство оставалось в правовой сфере и продолжало трактоваться светской властью в рамках системы общего права. Церковь же, в лице духовных судов, рассматривала все те случаи колдовства, которые не содержали в себе вредоносного действия и не влекли за собой пагубных последствий: к таковым относились разного рода прогностические практики, любовная магия, поиск кладов, целительство и т. д.[257], которые квалифицировались церковью как моральные преступления, и за которые налагалась епитимья, или заменявший ее денежный штраф[258]. Так, по материалам духовных судов в лондонском диоцезе, опубликованных в 1847 году У. Хейлом, в период с 1475 по 1640 годы было рассмотрено 24 преступления, так или иначе соотнесенных с колдовством или ведовством[259]. Однако, ни одно из этих дел не имело отношения ни к убийству человека или животного с помощью колдовства, ни к причинению им какого-либо вреда. То есть, они не относились к тем преступлениям, которые интерпретировались как maleficium, и находились в компетенции светских судов. Учитывая, что 8 из 24 дел относятся к периоду с 1566 по 1640 годы, можно говорить о том, что моральная интерпретация колдовства продолжала сохраняться в правовом сознании и в период «охоты на ведьм».

С середины XVI века в английской истории наступает новый период, известный как «охота на ведьм». Причины возникновения такого феномена в Англии именно в это время, равно как и причины появления «охоты на ведьм» в истории Западной Европы, представляют собой в исторической науке самостоятельную проблему, требующую специального изучения и привлечения дополнительных источников, и поэтому находятся за рамками настоящего исследования[260]. Тем не менее совершенно очевидно, что непосредственное влияние на обнаружение обществом ведовства в Англии оказала ведьмомания, начавшаяся в государствах континентальной Европы веком раньше[261]. Именно благодаря континентальной традиции в Англии и возникло концепт-явление «ведовство»[262] (условно понимаемое в тот период как вредоносное колдовство ведьм, совершаемое последними с помощью дьявола), получившее, однако, собственную английскую интерпретацию.

Появление непосредственного интереса к проблеме ведовства и ведьм со стороны власти в этот период зафиксировано в ряде юридических документов — актах и биллях, принятых в Англии в период с 1542 по 1736 годы[263]. С их помощью государство четко квалифицировало ведовство и конкретные человеческие действия, которые должны были определяться как ведовские и противозаконные, вписало ведовство в существующую правовую традицию и практику, и инициировало преследование ведовства, признав последнее общественно-опасным преступлением, требующим государственного вмешательства и регулирования. Чтобы лучше понять смысл и значение этого шага, необходимо остановиться на указанных источниках более подробно.

Всего в истории английского права в указанный период насчитывается пять правовых актов, имеющих отношение к ведовству[264]. К ним относятся: антиведовской билль XXXIII Hen. VIII (1542 года); билль I Ed. VI (1547 года), отменивший предыдущий билль; антиведовской акт IV Eliz. I (1562 года); антиведовской акт II Jam. I (1604 года); и, наконец, акт LIII Geor. II (1736 года), окончательно отменивший все антиведовские акты и упразднивший официальные преследования ведьм в Англии[265]. Следует обратить внимание на то обстоятельство, что все пять документов имеют один из двух (а вообще из трех) видов и правовых статусов: первые два — билли (закон, внесенный в парламент королем, но не одобренный парламентом), остальные три — акты (закон, принятый парламентом единолично). Статутов (закон, принятый парламентом и подписанный королем и обладающий высшей юридической силой) среди них нет. Учитывая, что имеющиеся источники не позволяют выяснить детали и обстоятельства принятия документов, говорить с уверенностью о том, почему были приняты те, а не иные виды правовых актов в отношении ведьм, пока невозможно. Однако некоторые размышления относительно специфики механизма законодательного оформления преследований ведьм здесь все же уместны. Вполне очевидно, что законодательная инициатива преследования ведьм в Англии принадлежала монарху в лице Генриха VIII, другими словами, короне. Однако затем, при следующих правителях она по каким-то причинам перешла к парламенту — выразителю интересов общества в лице его элиты. Тем не менее, говорить в этой связи о незаинтересованности и непричастности английских монархов к законодательному оформлению преследований ведьм преждевременно. Известно, что в 1559 году королевой Елизаветой I принималась попытка принятия билля против ведовства, однако она провалилась[266]. Король Яков I также был знаменит своим личным интересом к вопросу ведьм: он не только написал ставший впоследствии авторитетным труд по демонологии, но и считал себя жертвой козней ведьм, а, кроме того, лично принимал участие в некоторых судах над ведьмами[267]. В связи с этим, рискну предположить, что позиции короны и общества в вопросе преследования ведьм последовательно совпали: импульс, посланный короной, нашел со временем отклик в обществе и был должным образом оформлен парламентом в законах против ведьм. Переход же законодательной инициативы из рук монархов к парламенту мог быть обусловлен, с одной стороны, вполне понятной в условиях непростой социально-политической и религиозной обстановки эпохи (Елизаветы I и Якова I) осторожностью монархов, предоставивших принятие решения обществу и парламенту. С другой стороны, также вполне резонным расчетом на то, что такой шаг обеспечит большую эффективность практической реализации закона.

Дело в том, что заниматься преследованием ведьм в государстве предстояло, в первую очередь, местной администрации[268] и для воплощения в жизнь антиведовских законов короне обязательно требовалась ее поддержка и содействие. Известно, что Тюдоры и особенно королева Елизавета I и ее правительство придавали большое значение этому вопросу. Причем не последнее место в арсенале средств по воздействию на местную администрацию занимала пропаганда. Как отмечает в специально посвященном проблеме взаимодействия короны и местной администрации исследовании А. А. Бельцер, королева и ее Совет часто направляли послания мировым судьям на вошедших в обычай собраниях мировых судей в Звездной палате. Именно там они получали специальный наказ от королевы. Еще одним местом, где можно было обратиться к большой аудитории, был парламент. Там, «акцентируя внимание на недостатках местного управления, королева и правительство подчеркивали свою заботу о подданных, свое внимание к их нуждам. А затем правительство старалось создать иллюзию единения интересов правительства и общества». «Ведь, — как подчеркивает А. А. Бельцер, — обращаясь к Палате общин и Палате лордов, правительство говорило с теми, кто заседал, будет заседать или заседает в мировой комиссии, служил шерифом, то есть непосредственно участвует в управлении провинцией»[269]. Другими словами, корона, понимая роль местного управления в реализации своей политики, не могла не искать способы сделать представителей местной администрации своими агентами. Насколько эффективно эта стратегия работала именно в отношении ведьм, можно судить по настроению мировых судей на процессе 1582 года. В зафиксированном памфлетистом обращении одного из них к обвиняемой можно различить тенденции к пониманию гонений на ведьм как возложенной на судей особой миссии: «Елизавета, если ты хочешь получить снисхождение, сознайся. Ибо человек, обладающий большими знаниями и весьма искусный, посещал недавно Ее Королевское Величество и проинформировал ее о сообществе и количестве ведьм, обитающих в Англии. Поэтому я и другие Ее Судьи получили указание задержать столько ведьм, сколько существует внутри наших границ, и они должны признать правду, касающуюся их деяний, чтобы получить снисхождение. Другие же будут сожжены и повешены»[270]. Судя по всему, мировые судьи и другие местные чиновники могли оказываться вполне восприимчивыми к импульсам, искусно посылаемым обществу короной. Так или иначе, принимая во внимание количество принятых законов против ведьм, можно с уверенностью констатировать следующее: в период с середины XVI до первой половины XVIII века английская монархия уделила большое внимание правовой стороне вопроса о ведьмах и ведовстве. В этом смысле эпоха ведьмомании в Англии была гораздо насыщеннее, чем на Континенте.

Первый в Англии антиведовской билль, принятый Генрихом VIII в 1542 году, носит название «Билль против Заклинаний, Ведовства, Колдовства и Волшебства»[271]. Несмотря на то, что билль ставит ведовство в один ряд с другими магическими практиками, все же нужно отметить важный момент появления этого термина в английском правовом тексте. В первой части этого документа перечисляются виды колдовской деятельности, обозначенной там как «противозаконная» и «преступная»: «Те, кто противозаконно вынашивают коварные замыслы и занимаются 1) вызыванием (Invocations) и заклинанием (Conjurations) духов, получая с помощью подобных средств знания для своей собственной выгоды о скрытых сокровищах из золота и серебра, которые могли бы или могут быть найдены в земле или других потайных местах; 2) используют и занимаются ведовством (Witchcrafts), чародейством (Enchantments) и колдовством (Sorceries), ради причинения ущерба соседям и их собственности; 3) для своих нечестивых целей изготавливают или заставляют изготавливать подобия или изображения мужчин, женщин, детей, ангелов или дьяволов, зверей или птиц; 4) изготавливают короны, скипетры, сабли, кольца, стекла и другие вещи, с верой в подобные фантастические приспособления, 5) раскапывают и вынимают кресты в пределах королевства и посредством их заявляют о том, где могло бы находиться потерянное или украденное. Все названное не может рассматриваться иначе, как тяжкое преступление…»[272].

Следует обратить внимание на то, что билль запрещает не «заклинания, колдовство, чародейство и магию» как таковые, а совершенно конкретные целенаправленные действия, связанные с ними:

«получить или разыскать деньги или сокровища»;

«разорить, уничтожить или испортить кого-либо или его близких, или имущество»;

«подстрекать кого-либо к противоестественной любви с нечистыми или непристойными намерениями»;

«для поругания Христа или извлечения выгоды вырывать или выдергивать кресты, или посредством вызывания и заклинания духов, колдовства, магии или чародейства узнавать, где скрыто потерянное или украденное»[273].

Другими словами, билль признает четыре вида преступного использования колдовства:

Поиск кладов, посредством вызывания духов и получения от них знания о месторасположении сокровищ[274];

Причинение вреда или смерти людям и ущерба их скоту и имуществу с помощью колдовства[275]. Эта формула и есть в строгом смысле первоначальное определение maleficium, хотя сам термин не встречается в тексте билля. Будучи широко известным и распространенным в континентальной практике «охоты на ведьм»[276], этот термин был известен как английским судьям, так и теоретикам ведовства, а также использовался в повседневной судебной практике. Кроме того, вредоносное колдовство составляло в юридическом отношении суть ведовства и, насколько можно судить по материалам английских памфлетов и специальным исследованиям, был наиболее частым основанием для обвинения в английских ведовских процессах[277];

Изготовление магических фигурок людей, животных и прочих[278]. Этот вид действий мог использоваться с разными целями: от любовного приворота до убийства, однако как следует из второй части билля, в данном случае закон подразумевает исключительно любовную магию[279];

Изготовление магических предметов и выкапывание крестов с кладбищ в целях нахождения потерянных или украденных предметов[280].

Итак, несмотря на содержательное различие перечисленных видов преступного использования колдовства, их объединяет общий признак. Во всех четырех случаях речь идет о причинении вреда кому-то или чему-то, что наиболее очевидно из параграфа билля, в котором говорится о «причинении вреда или смерти людям и ущерба их скоту и имуществу». При этом поиск кладов мог нанести ущерб королевской казне, так как те, кто ищет клады, делают это «для своей собственной выгоды». Любовные привороты, как известно, часто использовались в распутных целях и внебрачных связях, которые также осуждались христианской моралью. Известно, что они могли иметь и непредсказуемые для здоровья объекта приворота последствия. Любовная магия наносила моральный вред конкретным людям, вроде обманутых супругов, и шла вразрез с социальными нормами, связанными с понятием чести и бесчестья. Ведьмы, осуществлявшие такого рода посредничество, исполняли роль сводни или ее пособников, преступая общественный порядок. Что же касается выкапывания крестов для колдовских ритуалов, то такого рода действия до сих пор квалифицируются как осквернение священных символов, святотатство. Уолтер Скотт связывал введение данного параграфа билля преимущественно с межконфессиональной борьбой в Англии и комментировал положение статута 1542 года о запрете разрушения крестов следующим образом: «Статут о разрушении крестов был, очевидно, задуман, дабы унять пыл реформаторов, которые в Англии, как и всюду, жаждали повсеместно „выкорчевать“ папистов. Этот последний статут отменили в первый год правления Эдуарда VI, может быть, как создающий ненужные ограничения усердию добрых протестантов в борьбе против идолопоклонничества»[281].

Так или иначе, указанные выше колдовские деяния — все без исключения — наносили явный или скрытый вред обществу и ущерб отдельным его членам, и были направлены против общественного блага, спокойствия и порядка. В отличие от континентальной практики, ведовство в Англии трактовалось преимущественно как антисоциальное преступление, а не ересь. Отмечая этот момент, английский историк XIX века Т. Райт писал, что «самые масштабные преследования в Англии проходили под лозунгом общественного блага»[282]. Однако важно еще раз отметить, что билль 1542 года устанавливал наказание[283] только за те колдовские действия, которые влекли за собой конкретный ущерб, а не за колдовскую практику вообще. Тем самым институционализация преследований ведьм в Англии развивалась по пути уголовной юстиции, пути, заложенном по отношению к колдовским практикам еще в XII веке нормандской правовой традицией. Именно благодаря этому обстоятельству ведовство в Англии было квалифицировано как уголовное преступление (Felony) и, в отличие от континентальной Европы[284], было сразу вписано в светское правовое поле.

Весьма любопытна в связи с этим формулировка наказания, предусматриваемого законом за перечисленные колдовские преступления, трактуемые как «тяжкое преступление против законов Господа и подданных Его величества»: «…и души таких преступников обречены на бесчестье перед Господом, лишение всех прав и позор в королевстве»[285]. Обращает на себя внимание тройственное значение устанавливаемого наказания: религиозное («бесчестье перед Господом»), юридическое («лишение всех прав») и моральное[286] («позор в королевстве»). Как и любое другое антисоциальное преступление, ведовство было противно евангельским принципам христианского общества и обременено религиозным и морально-нравственным комплексом вины.

Уголовный характер ведовства конкретизируется в тексте билля следующим образом: «…любая попытка совершить вышеуказанное начиная с 1-го мая будет объявляться, и рассматриваться как уголовное преступление (Felony). Любое лицо или лица, совершившие вышеуказанное, их наставники, соучастники и поставщики будут объявляться, и рассматриваться как уголовные преступники (Felons). В соответствии с данным актом названные преступники или преступник должны быть осуждены по закону на смерть и конфискацию имущества, движимого и недвижимого, земель и всего состояния, как и иные преступники, на основании общих законов королевства, с лишением права убежища в храме и церковного погребения»[287]. Как видится, ведовство приравнивается здесь ко всем остальным уголовным преступлениям, и не выделяется как исключительное преступление (crimen exeptum).

Итак, билль Генриха VIII положил начало новому правовому пониманию, в соответствии с которым ведовство трактовалось как уголовное преступление. Однако билль просуществовал всего 5 лет и был отменен актом 1547 года[288], по принятому в историографии мнению, «главным образом, как проясняющее действие перед правительством юного Эдуарда VI, символизирующее новую законодательную программу»[289]. Взамен этого билля в период правления Эдуарда VI ничего издано не было, и колдовские практики официально не преследовались законом до 1563 года.

Тем не менее в период правления Елизаветы I ведовство опять появилось в сфере внимания государства[290]. В 1563 году был издан акт известный как «Акт против Заклинаний, Волшебства и Ведовства»[291]. В его преамбуле следующим образом сформулирована цель принятия нового закона: «Поскольку в настоящее время гнусные занятия заклинанием (Conjurations) и вызыванием (Invocation) нечистых духов, колдовством (Sorceries), чарами (Charms), волшебством (Enchantments) и ведовством (Witchcraft) обычно остаются без должного наказания по закону, принятому на 33 год царствования короля Генриха VIII, который объявлял их преступлением, но отмененном в первый год царствования короля Эдуарда VI, и со времени его отмены многие дьявольские и фантастические личности изобретали и применяли способы заклинания и вызывания злых и проклятых духов и занимались колдовством, чародейством и заговариванием для уничтожения людей, имущества их соседей и окружения и с другими непристойными и богопротивными целями и намерениями, подвергая опасности свои души, к большому бесчестью и беспокойству окружающих»[292]. Исходя из текста акта, необходимость издания нового антиведовского закона диктовалась увеличением количества практикующих колдовство и, как следствие, распространением колдовских преступлений. Известно, что одна из вспышек преследований ведьм в Англии приходится как раз на правление Елизаветы. Вместе с тем, трудно сказать, увеличилось ли во времена Елизаветы I количество людей, практикующих ведовство, так как мы не можем сравнить этот период с ситуацией во время правления Эдуарда VI и Марии, когда колдовство не преследовалось, однако, несомненно, практиковалось. Вероятнее всего, что во время елизаветинского правления вспышка ведовских преследований произошла по причине издания антиведовского закона, создавшего возможность для официального преследования и наказания ведовства. Необходимость же издания такого закона, вполне возможно, кроется в политике государственного дисциплинирования, спровоцированного, с одной стороны, ведьмоманией на континенте, с другой стороны, непростой в то время религиозно-политической ситуацией в английском королевстве.

В отличие от билля 1542 года, определяющего одинаковое наказание для всех перечисленных в законе преступных колдовских действий, акт 1563 года классифицирует колдовские преступления по трем степеням тяжести, согласно которым в законе предусматривались три вида наказания. К лицам, совершавшим преступления первой степени тяжести, относились: «…любое лицо или лица, после 1 июня сего года использующие, практикующие и упражняющиеся в любых заклинаниях и вызываниях нечистых и злых духов с любыми намерениями и целями, любое лицо или лица, после указанного дня использующие, практикующие и упражняющиеся в колдовстве, заклинаниях, заговорах и чародействе, при котором кто-либо будет искалечен или убит, а равно и в других подобных попытках вышеуказанного вызывания или заклинания, их сообщники и помощники в колдовстве, заклинаниях и чародействе; а также и лица, практикующие указанные занятия, не приведшие к чьей-либо смерти, их помощники и сообщники в названных занятиях…»[293]. Перечисленные лица, согласно тексту акта, должны были быть «осуждены и наказаны смертью как уголовные преступники (Felons) с лишением привилегий и права убежища в храме»[294]. Иными словами, к преступным колдовским действиям первой степени тяжести, наказываемым по закону смертью, относились три типа колдовских действий:

1. Вызывание и заклинание духов с любыми целями и намерениями

2. Убийство с помощью колдовства

3. Покушение на убийство с помощью колдовства

В двух последних случаях речь идет о явных уголовных преступлениях, которые и без вмешательства колдовства карались смертью. В пространной формулировке первой статьи («любое лицо или лица… использующие, практикующие и упражняющиеся в любых заклинаниях и вызываниях нечистых и злых духов с любыми намерениями и целями») P. X. Роббинс усматривает прием, позволивший назвать ее «статьей-ловушкой»[295], так как она создала правовую основу для вольного истолкования содержания ведовского преступления и, как следствие, разного рода злоупотреблений в судебной и повседневной практике. Очевидно, что данная статья отражает изменение, произошедшее в государственном и общественном восприятии ведовства. В соответствии с ним, ведовство перестает трактоваться как преступное деяние исключительно материально-конкретного характера (как ранее в билле 1542 года), ибо наказание по указанной статье устанавливается не за нанесенный вред и причиненный ущерб, иначе были бы перечислены результаты, к которым вышеуказанные действия могут привести (как в случае с другими статьями), а за сам факт вызывания и заклинания духов, независимо от его цели («с любыми целями и намерениями») и последствий (или даже при отсутствии таковых). Появление этой статьи фиксирует, на мой взгляд, знаменательный поворот английской правовой мысли от признания ведовства как явления состоящего из реальных фактов нанесения вреда обществу к рассмотрению его как практики общения с демоническими силами как таковыми.

Возвращаясь к тексту акта 1563 года и преступлениям ведьм, находим, что к преступникам, совершавшим преступления второй степени тяжести, относились те, кто: «будет заниматься, использовать или упражняться в колдовстве, заклинаниях, заговорах или чародействе, при котором кто-либо будет истощен, избит, искалечен телесно, а также, чье-либо имущество, движимое или недвижимое, будет разрушено, испорчено или приведено в негодность…»[296]. Согласно тексту закона «каждый подобный преступник или преступники, равно как и их сообщники и помощники, осужденные в законном порядке за преступление, совершенное впервые, должны понести наказание в виде тюремного заключения сроком на год без права выхода под залог и один раз за каждую четверть указанного года должен будет простоять шесть часов у позорного столба на рыночной площади и публично покаяться в своих преступлениях, а за подобное преступление, совершенное вторично вышеуказанные должны быть осуждены по закону и наказаны смертью как изменники и лишены гражданских прав и права убежища в храме»[297]. Иными словами, в процитированном тексте говорится о двух преступлениях:

1. Нанесении телесных повреждений или увечий с помощью колдовства

2. Нанесении ущерба имуществу

Оба эти преступления карались по закону тюремным заключением сроком на один год, с обязательным публичным покаянием у позорного столба, в том случае, если преступление совершено впервые. При повторном совершении преступления за него полагалась смертная казнь. Надо отметить, что, в отличие от билля 1642 года, акт 1563 года смягчил наказание за колдовские действия, не приведшие к смерти человека.

Что касается преступлений третьей степени тяжести, то о них в тексте акта сказано следующим образом: «если кто-нибудь впредь с 1 июня возьмется за колдовство, заклинания, чары или гадания, чтобы рассказать или заявить о том, где находится серебро, золото или другое сокровище, спрятанное в земле или другом месте, или о местонахождении украденного или потерянного имущества, или будет заниматься или использовать любое колдовство, заклинания, чары или гадания для склонения кого-либо к незаконной любви, уничтожения или причинения телесного вреда кому-либо, то каждое такое лицо должно быть осуждено за первое такое преступление тюремным заключением в течение года без права выхода под залог с обязательным стоянием у позорного столба один раз за каждую четверть указанного года в течение шести часов с публичным раскаянием в совершенных преступлениях. И, если кто-либо, осужденный за указанное преступление, уже совершил однажды такое же преступление, то каждый такой преступник, осужденный во второй раз, будет наказан пожизненным заключением с полной конфискацией всего имущества в пользу Ее Величества, ее наследников и преемников»[298]. Итак, в третьей части акта называются следующие преступления:

1. Поиск кладов с помощью колдовства

2. Нахождение потерянного или украденного имущества с помощью колдовства

3. Любовный приворот

4. Нанесение телесных повреждений с помощью колдовства

Все перечисленные преступления, если они совершались впервые, как и преступления второй степени тяжести, предполагали согласно тексту акта тюремное заключение сроком на один год, с обязательным публичным покаянием у позорного столба. При повторном совершении преступления наказанием становилось пожизненное заключение с полной конфискацией имущества.

Любопытно, что во второй и третьей части акта речь идет об одном и том же преступлении — нанесении телесных повреждений с помощью колдовства, тем не менее, наказание за него устанавливалось разное. Возможно, закон предусматривал различие наказаний в зависимости от степени тяжести телесных повреждений, нанесенных жертве преступления, но при этом по неизвестной мне причине это не было отражено должным образом в тексте акта. В связи с этим примечательно содержательное сходство, наблюдаемое между текстом третьей части акта 1563 года и текстом второй части билля 1542 года. Несмотря на разницу в формулировках, а также некоторых деталей, в обоих случаях речь идет об одних и тех же четырех типах преступления. Можно предположить, что вторая часть билля Генриха VIII была взята за основу при составлении третьей части акта Елизаветы I. Тогда становится ясно, почему статья о нанесении телесных повреждений повторяется в акте 1563 года два раза.

Говоря об отличительных особенностях акта 1563 года, следует отметить, что в нем отдельно оговаривалась ситуация, когда осужденный за колдовство на смерть принадлежал к знати, что в свое время не было предусмотрено биллем 1542 года. В этом случае закон устанавливал: «что если совершивший любое из вышеназванных преступлений, за которые следует наказание смертью, будет пэром, то он должен быть судим равными ему в этом отношении, как положено изменнику или государственному преступнику; а не иначе»[299]. Таким образом, по отношению к высшим слоям общества преступление на почве ведовства приравнивалось в Англии к государственной измене[300].

Однако в целом акт 1563 года устанавливал более мягкие наказания за ведовские преступления, чем предыдущий антиведовской билль 1542 года, так как наказание смертью по нему положено только лишь в случае убийства человека. Возможно, отчасти именно это стало причиной издания при Якове I в 1604 году более сурового «Акта против Заклинаний, Ведовства и сношений со злыми и нечистыми духами»[301]. созданного с целью «…лучшего обуздания вышеуказанных преступлений, и для их более жестокого наказания…»[302].

В отличие от предыдущего елизаветинского акта, новый акт 1604 года классифицирует ведовские преступления только по двум степеням тяжести. Первая часть акта предостерегает тех, кто будет: «1) практиковаться или упражняться в вызывании или заклинании каких-либо злых духов, просить их совета, или заключать договор с принятием платы или награды от какого-либо злого и нечистого духа с любой целью или намерением; 2) или вытаскивать трупы мужчин, женщин или детей из их могил или из других мест, где они покоятся, или кожу, кости или любую другую часть трупа, чтобы использовать ее каким-либо способом для ритуалов ведовства (Witchcraft), колдовства (Sorcery), чар (Charm) или заклинаний (Enchantments); 3) или использовать и применять ведовство, колдовство, чары или заклинания с тем, чтобы убить человека, уничтожить, измотать, измучить, иссушить, или наслать увечье на его или ее тело или любую его часть» тем, что «тогда каждые преступник (Offender) или преступники (Offenders), их помощники, пособники, советчики, которые были надлежащим образом и законно осуждены и лишены всех своих гражданских и имущественных прав за вышеупомянутые преступления, должны быть казнены как уголовные преступники (as Felons), и должны быть лишены как всех обычных привилегий, так права убежища в храме»[303]. Итак, речь идет о следующих преступлениях:

Общении со злыми духами, включающем:

а) вызывание и заклинание духов;

б) совет с ними;

в) заключение с ними договора с принятием от них платы или награды.

Осквернение могил и трупов, захороненных в них (по всей видимости, с целью получения колдовских артефактов).

Причинение вреда с целью убийства или увечья.

Из трех вышеперечисленных преступлений, первое и последнее присутствовали в предыдущем акте 1563 года в категории преступлений, караемых смертной казнью. Существенно новым в акте 1604 года является первая статья, касающаяся отношений людей с нечистыми духами и главное — заключения с ними договора. Известно, что доктрина о возможности заключения договора (пакта) между ведьмой и дьяволом являлась основой континентальной концепции ведовства. И хотя в тексте акта 1604 года о дьяволе не говорится, место инфернальных сообщников ведьм в нем занимают «злые духи» (Evil Spirits). Очевидно, что само общение со злыми духами — преступление духовного содержания (договор с нечистым духом с точки зрения христианской религии — акт отступничества от Бога), причисляемое христианской церковью к религиозной ереси и не имеющее отношения к уголовному преступлению. Тем не менее акт 1604 года причисляет данное преступление именно к уголовным (Felony) и относит его к компетенции и юрисдикции светской власти. Это кажущееся противоречие, вероятно, объясняется особым устройством и статусом англиканской церкви, а вернее, главенством в ней английского монарха, рассматриваемого как источник высшей власти в королевстве. Надо сказать, что этим шагом английское государство последовательно продолжило в вопросе ведьм путь, заложенный ранее Генрихом VIII. Таким образом, с изданием акта 1604 года государство окончательно секуляризировало ведовство, признавая при этом отчасти его религиозное содержание, и потому этот момент следует признать заключительным в процессе институционализации ведовства и оформлении антиведовского законодательства[304].

^{Эстамп из очень редкого памфлета: Carmichael J. Newes from Scotland. Declaring the damnable life of Doctor Fian, а notable sorcerer, who was burned at Edenbrough in January last 1591, 1592.}

Возвращаясь к тексту акта 1604 года, надо отметить появление в нем статьи об осквернении могил. Ранее в билле 1542 года осквернение могил связывалось с «вырыванием и выкапыванием крестов» и их использованием для колдовских ритуалов, в частности для поиска потерянных и украденных вещей. В новом акте 1604 года осквернение могил связано с совершенно новым пунктом — осквернением трупов и использованием их различных частей для колдовских ритуалов. Трудно сказать наверняка, что послужило первопричиной появления новой некромантской поправки в яковитском акте, однако вполне очевидно, что оно было обусловлено целым рядом факторов. Во-первых, личной заинтересованностью в проведении «охоты на ведьм» в английском королевстве эрудированного в вопросах континентальной демонологии[305], принимавшего участие в европейских ведовских процессах[306], а также пристрастного в вопросе ведьм короля Якова I[307]. Во-вторых, активным проникновением континентальной традиции ведовства и практики «охоты на ведьм» на Британские острова. В-третьих, распространением популярной памфлетной литературы о ведьмах, а также продуцируемых ею популярных стереотипов, представлений, историй и идей. В-четвертых, накоплением судебного опыта в практике преследования ведьм. И, наконец, некромантская поправка могла служить пропагандистским целям: трудно представить себе что-либо более оскорбляющее религиозные чувства людей, чем осквернение захоронений.

Во второй части акта говориться, что если кто-либо будет использовать Ведовство, Колдовство, Чары и Заклинания для того, чтобы: «1) указывать в каком месте находятся золотые или серебряные сокровища, в земле или других тайных местах, 2) или где потерянные и украденные Товары или Вещи могут быть найдены; 3) или с целью спровоцировать кого-либо на незаконную любовь; 4) или для того чтобы Скот или Добро любого человека могли быть уничтожены, испорчены, повреждены; 5) или намерение нанести вред или уничтожить любого человека, хоть даже эти действия и не были доведены до конца», тогда «все и каждый из таких людей, совершивших такие преступления и, следовательно, законно осужденные, должны быть заключены в тюрьму сроком на один год без права выхода под залог, и что в каждый квартал этого года в каком-нибудь городе, где проходят базары, в рыночный день или во время проведения там ярмарок, они должны быть публично выставлены у позорного столба на шесть часов, и там открыто признаться в своих ошибках и преступлениях». И далее: «если кто-нибудь, будучи однажды осужденным за одно из этих вышеупомянутых преступлений, повторно совершит какое-либо из этих преступлений, и во второй раз будет законно и должным образом осужден и лишен всех своих прав, в этот раз должен быть казнен как Уголовный преступник (as a Felon), и потеряет все свои привилегии, а также право убежища в Храме»[308]. Другими словами, к преступлениям второй степени тяжести, акт относит:

1. Поиск кладов, потерянного или украденного имущества.

2. Любовный приворот.

3. Нанесение ущерба имуществу.

4. Намерение совершить убийство или нанести телесные повреждения.

Согласно акту, перечисленные преступления должны были наказываться тюремным заключением сроком на один год, с обязательным выставлением у позорного столба и публичным покаянием. В случае повторного совершения преступления за них следовало наказание смертью. В этой статье акт 1604 года полностью повторял акт 1563 года.

Антиведовской акт Якова I просуществовал в Англии (а затем и в Великобритании) 132 года, и был отменен актом 1736 года Георга II[309]. В тексте нового акта об отмене говорилось следующим образом: «Настоящим предписывается Его Величеством, с всеобщего одобрения и согласия членов Палаты Лордов, как духовных так и светских, и членов Палаты Общин, собравшихся на настоящей сессии, данной ему властью, что закон, принятый в первый год царствования короля Якова I, озаглавленный „Акт против ворожбы, колдовства и сношений со злыми и грешными духами“, впредь, с 24 дня июля, объявляется отмененным, полностью недействительным и недействующим (за исключением статьи об отмене закона, принятого на пятом году царствования королевы Елизаветы и озаглавленного „Акт против ворожбы, чародейства и колдовства“)»[310].

Выходя за хронологические рамки настоящей работы, надо отметить, что факт отмены антиведовского законодательства вовсе не означал, как казалось бы, последовательного упразднения отношения к ведовству как преступному деянию. Наоборот, в акте Георга II ставшая традиционной трактовка ведовства, заменяется содержательно иным (хотя в исторической ретроспективе и не новым), но остающимся в пределах правового поля пониманием ведовства. Так, текст акта гласит: «И для более действенного предотвращения и наказания любых притязаний на вышеуказанные искусства и способности, посредством которых невежественные люди часто вводили в заблуждение и обманывали, далее предписывается, что если любое лицо будет впредь и далее 24 июня, 1) притворяться, что занимается или использует любые виды колдовства, чародейства, ворожбы, или 2) предпринимать предсказание судьбы, или 3) симулировать знание любой оккультной или хитрой науки или искусства, или 4) рассказывать, где и каким образом можно открыть украденное или найти потерянное, то любое лицо, совершившее такое правонарушение, будучи законно признано виновным, в обвинительном акте или жалобе в суд в части Великобритании, называемой Англией, а также в обвинительном акте или печатном пасквиле в части Великобритании, называемой Шотландией, будет за каждую такую попытку наказываться заключением на срок до одного года без права освобождения под залог (поручительство) и единожды в каждом квартале названного года в любом городе с рынком в названной стране, в течение торгового дня должно стоять с непокрытой головой у позорного столба в течение одного часа и еще должно (если вынесший приговор суд это решит) внести денежный залог в своем хорошем поведении, причем сумму и срок должен определить суд присяжных соответственно обстоятельствам дела, а также определить, на какой срок будет продлено заключение, пока этот залог не будет внесен»[311].

Иными словами, акт 1736 года фактически приравнивал ведовство к мошенничеству[312], и квалифицировал «ведьм» как «невежественных людей», которые «вводили в заблуждение и обманывали». И если на протяжении «охоты на ведьм» власть признавала и отстаивала реальность и опасность ведовства для общества, то актом 1736 года она отказала ведовству в реальности, признав его, тем не менее, вредной практикой, продолжавшей содержать в себе угрозу для общественного порядка. Именно поэтому уголовная ответственность, положенная по принятому закону за колдовские практики, была оставлена властью в качестве средства социального дисциплинирования.

Вполне очевидно, что истоки такой смены правового ракурса берут начало, в первую очередь, в религиозных и культурных трансформациях общества раннего Нового времени. В частности, они связаны с изменениями представлений о дьяволе и сверхъестественном мире в целом, продиктованными, в свою очередь, сменой научных парадигм и рационализмом новой эпохи[313]. Что же касается обусловленности государственной позиции и инициативы в вопросе ведьм на рассматриваемом этапе, думается, особую роль здесь сыграла социально-экономическая сторона колдовских практик.

Дело в том, что вера в эффективность колдовства в общественном сознании вовсе не исчезла с окончанием преследований ведьм, как не исчезла она до сих пор. Более того, в эпоху «охоты на ведьм» ведовство как социокультурное явление, получившее большой общественный резонанс, было выведено за исконные пределы традиционной культуры и обрело, вопреки ожиданиям Церкви и государства, широкую известность, новую популярность и специфическую славу. В результате этого люди, практикующие колдовство, остались (и остаются) востребованными в повседневной жизни как городских, так и сельских сообществ. И эта востребованность вкупе с преимущественно коммерческой основой такого рода деятельности, сохранила ведовство/колдовство как чрезвычайно популярную практику и прибыльное занятие. Учитывая исключительно частный характер таких практик и потенциальную ограниченность доступа к ним со стороны властных структур, можно предположить, что акт Георга II был направлен именно на дисциплинирование, регулирование и ограничение ведовства как социальной и коммерческой практики. Поэтому акт 1736 года, отрицая реальность ведовства, признает преступным обман, который совершают те, кто верит и убеждает других в реальности ведовства. Итак, ведьмы и колдуны все же оставались по новому акту преступниками, однако их преступление трактовалось уже в концептуально ином ключе. Другими словами, антиведовское законодательство в Англии прошло путь от признания реальности и опасности ведовства и наносимого им ущерба, до объявления ведовства социально вредным и уголовно наказуемым обманом.

Возвращаясь теперь к периоду «охоты на ведьм», следует еще раз подчеркнуть следующее. В процессе оформления антиведовского законодательства государство сделало главный шаг в том, что вывело ведовство из частной сферы, в которой то функционировало преимущественно на уровне неформального конфликта между конкретными людьми, на государственный уровень, признав его социально опасным и уголовно наказуемым преступлением. Хотя вопрос о побудительных причинах институционализации ведовства в указанный период требует специального рассмотрения, привлечения дополнительных источников и выходит за рамки настоящего исследования, надо сказать, что в целом исследователи связывают их с централизацией власти, абсолютизацией и усилением роли государства, а также другими политическими процессами, требовавшими в процессе своего становления более масштабных и глубоких практик социального дисциплинирования. Замечу, однако, что все эти гипотезы до сих пор строились на материалах других регионов[314]. Что же касается Англии, то согласно сложившейся в историографии традиции, указанные выше процессы государственного строительства не связываются там с процессом институционализации ведовства. По мнению приверженца этой идеи британского историка Брайана Левака, Англия являлась регионом, в котором центральная власть была силой, скорее сдерживающей, чем инициирующей преследования, а инициаторами последних выступали преимущественно местные власти и элиты[315]. Однако, как представляется, указанная гипотеза не совсем корректна, так как строится на смешении понятий законодательной и судебной инициативы, исходящем из игнорирования роли правительственной инициативы и королевской политики в процессе институционализации ведовства и преувеличения в этом процессе роли местной судебной практики. Так, представители центральных судов, по наблюдению ряда исследователей, действительно часто сдерживали произвол местных властей[316]. Однако это не отменяет значения того обстоятельства, что сама инициатива развязывания «охоты» в масштабах государства первоначально принадлежала в Англии монархии[317]. Сдерживание местных властей из центра может свидетельствовать не о лояльности или скептицизме со стороны первых по отношению к практикам ведовства, как считает Б. Левак, но скорее о целенаправленной политике централизации судебной системы, об установлении контроля из центра над местными властями и о пресечении попыток перейти границы королевской юрисдикции[318].

Таким образом, в Англии практика ведовских преследований развивалась в правовом смысле последовательно. Государство и общество в лице короны и парламента уделили достаточное внимание оформлению правовой базы преследований, которые с самого своего начала были плодотворно интегрированы в светское правовое поле. Наиболее значимым шагом в ходе институционализации ведовства является процесс перенесения ведовства из частной коммуникативной сферы в публично-правовую, путем объявления ведовства общественно-опасным преступлением, требующим непременного вмешательства и регулирования со стороны государственной власти и королевской администрации. Однако чтобы лучше понять механизм правовой трансформации ведовства необходимо обратиться к конкретной практике судебных преследований.

Присвоение ведовству статуса уголовного преступления имело далеко идущие последствия в общественном восприятии этого феномена. В соответствии с новыми условиями, общество оказалось перед необходимостью вписать новую концепцию ведовства в уже существовавшую тогда культурно-правовую традицию, а также повседневную коллективную практику. На особенностях последних, с целью выяснения традиционных основ механизма социального дисциплинирования колдовства, необходимо предварительно остановиться. Для этого следует обратиться к традиционным способам решения конфликтных ситуаций, связанных с колдовством.

Памфлетные истории о причинении ведьмами реального вреда людям и их имуществу акцентируют хозяйственно-бытовую основу большинства таких конфликтов. Причинами последних могли быть различные бытовые неурядицы, хозяйственные неудачи, домашние несчастья и казусы, случавшиеся в повседневной жизни. Прокисшее пиво, несбитое масло, гибель или болезнь урожая, внезапный падеж скота, необъяснимая болезнь или смерть человека могли быть истолкованы как результат чьей-то недоброй воли и демонического вмешательства. Подобные происшествия были неизбежны в повседневной жизни и потому часто становились причиной вражды между соседями, которая, в свою очередь, могла привести к обвинению в ведовстве[319]. На подробных примерах таких несчастий построено подавляющее большинство английских судебных процессов против ведьм, благодаря чему ими изобилует памфлетная литература, и потому нет необходимости приводить их здесь подробно. Очевидно, что конфликт между ведьмой и ее жертвой представлял собой конфликт преимущественно частный, неформальный, возникающий между людьми на повседневно-бытовом уровне социальной жизни. В социально-психологическом плане это был межличностный конфликт внутри тесного, преимущественно, деревенского сообщества. Решался он, до возникновения антиведовского законодательства, на уровне общины, преимущественно неофициально, с опорой на сложившиеся обычай, традицию, нормы поведения и морали[320], а иногда, в зависимости от сути конфликта, при посредничестве церковных представителей. При этом именно община делегировала пострадавшей стороне и ее сторонникам полномочия на преследование подозреваемого в ведовстве человека и давала санкции на какие-либо действия в отношении него. Известно, что во многих культурах существовала традиция предпринимать пострадавшей стороной ответные действия в случае подозрения в причинении ведьмой колдовского вреда. Характер ответных действий мог быть совершенно разным, в зависимости от конкретной ситуации и намерений пострадавшей персоны. Вот несколько типичных моделей — действий со стороны жертвы, направленных на изменение ситуации в случае колдовства.

Первая модель носила мирный характер и заключалась в том, что жертва шла к ведьме, пыталась договориться с ней или даже просила у нее прощения. Главной целью здесь была стабилизация ситуации, направленная на то, чтобы убедить ведьму простить свою жертву и нейтрализовать свое колдовство. Очевидно, эта модель обычно применялась в случае, когда жертва колдовства точно знала навредившую ей ведьму и знала конкретный случай в прошлом, который мог послужить поводом для колдовских действий. Другими словами, жертва должна была знать, чем она обидела или оскорбила ведьму, и, более того, осознавать свою неправоту и чувствовать вину за случившееся. Примеры, иллюстрирующие указанную модель, в доступных мне памфлетах не встречаются[321]. Однако это вполне логично объясняется идеологическим характером большинства памфлетов, с присущей тому центральной идеей о виновности ведьм и необходимости их искоренения. Вместе с тем, подтверждения о существовании такой модели в традиционных культурах можно найти в этнографических наблюдениях, в частности в работе А. С. Сидорова, изучавшего колдовские верования и практики народов коми. По его наблюдению, вредоносное колдовство, а точнее, его самая распространенная форма — порча, являлись актом мести колдуна, который наказывал обидевшего его человека за нарушение своих личных интересов. В условиях существования деревенской общины и незначительной имущественной дифференциации в деревне эти интересы были общими и значимыми для всех членов общины, и укладывались в рамки обычного права. Таким образом, порча была явлением «правовым» и согласовалась с моральными устоями населения. Именно поэтому человек, обидевший колдуна, понимал его обиду и должен был испытывать чувство вины[322].

Вторая модель реализовывалась в случае, если жертва не знала или не могла назвать точно, кто являлся виновником ее страданий и каким образом от них избавиться[323]. Она применялась также и в тех случаях, если предполагаемая ведьма при обращении к ней не признавалась в содеянном[324] или же не прощала жертву[325], и потому последней требовались магические контрмеры для нейтрализации наведенного колдовства. В этих ситуациях жертва или ее родственники шли к «белой ведьме», знахарю, «мудрому человеку» (cunning man) и просили у тех помощи[326]. На плечи последних ложилась задача определения виновника, нанесшего магический вред и изобретение средства устранения последнего. Закономерно, что в силу своего особого положения в традиционной культуре, знахари должны были играть важную роль в формировании общественного мнения. Именно поэтому прогностическая функция, лежавшая на «мудрых людях», в социально-коммуникативном плане представляла собой легализацию уже существующих подозрений относительно конкретной персоны[327]. Другими словами, знахарь «озвучивал» подозрения, которые имплицитно или эксплицитно возникали вокруг случаев колдовства, придавая им вес и публичность[328]. Такая социальная функция знахаря делала последнего чрезвычайно важным посредником в конфликтных ситуациях, связанных с ведовством и в рассматриваемый период «охоты на ведьм», что подтверждается распространенностью практики обращения к знахарям, отраженной в источниках[329].

Третья модель носила наиболее агрессивный характер, и применялась в том случае, когда ведьма была доподлинно, по мнению жертвы, известна. В этом случае, жертва пыталась разными способами встретиться с ведьмой (необходимо заметить, что в таких случаях вокруг жертвы, как правило, уже образовывалась коалиция сочувствующих и также агрессивно настроенных по отношению к подозреваемой ведьме людей) и пыталась публично расцарапать ей лицо и/или тело. В этом жесте артикулировалось народное верование в то, что по принципу обратной связи, причинение вреда ведьме ее жертвой нейтрализует причиненный ведьмой магический вред[330]. Бытование указанной традиции в рассматриваемое время подтверждается разными источниками. В 1616 году пуританский проповедник Александр Робертс в своем ученом трактате возмущался существованием этой «полной греха» практики, распространенной, по его мнению, «среди христиан, которые считают, что одно ведовство может вытеснить другое»[331]. В более раннем памфлете 1606 года описано, как считавший себя жертвой околдовывания мужчина, не задумываясь, поступил согласно традиции, встретив ведьму на улице: «Но на следующее утро, когда он встретил ее в переулке, его боль скорее усилилась, чем успокоилась, и тогда он расцарапал ей своими ногтями все лицо»[332]. В памфлете 1582 года я также встретила ситуацию, указывающую на существование обозначенной выше практики: «Эта допрашиваемая и упомянутая Урсула Кемп, по прозвищу „Серая“ были сведены в очной ставке. Упомянутая Урсула обвинила тогда эту допрашиваемую в том, что та извела и причинила муки ребенку Майкла, из-за чего он и умер. А также в том, что ребенок жены Фортуна зачах по той же самой причине. В ответ на эти обвинения упомянутая допрашиваемая использовала оскорбительные слова, называя упомянутую Урсулу „шлюхой“, и, говоря, что она исцарапает ее, потому что та — ведьма…»[333]. Наконец, в памфлете 1592 года, вобравшем в себя популярные верования и представления о ведовстве простого народа[334], персонаж по имени Роберт поступил с ведьмой, надо заметить, при поддержке не только своего хозяина — джентльмена, соседей, но и священника, тем же самым образом: «Когда же она пришла, то этот Ричард набросился на нее и не остановился, пока не раскровянил ей все лицо, приговаривая при этом, что делает богоугодное дело, с помощью которого он сможет излечиться»[335].

A priori насильственный характер указанной традиции способствовал тому, что связанные с ней экзекуции часто выходили за обычные рамки[336], заканчиваясь самосудами и убийствами подозреваемых в ведовстве женщин. Такие случаи происходили чаще всего тогда, когда люди, считавшиеся околдованными, умирали, и родственники начинали мстить за них тем, кого они подозревали в причастности к их смерти. Однако, как отмечает исследователь английской судебной системы Дж. X. Бэйкер, в период правления Тюдоров месть со стороны жертв и их родственников в любом конфликте стала считаться преступлением, преследоваться и наказываться законом[337]. По свидетельству юриста Бернарда, царапать и избивать ведьму также считалось противозаконным[338]. В связи с этим, резонно предположить, что третья модель в новых условиях стала менее доступной и популярной. При этом необходимость существования этой модели в повседневной жизни очевидна и объясняется социально-психологической необходимостью разрешения конфликта в тех случаях, когда другие способы и модели не действовали. Другими словами, такая модель была нужна, когда конфликт находился на острой, неразрешимой мирным путем стадии. Следовательно, когда государство наложило запрет на применение самостоятельных насильственных мер по отношению к ведьмам, образовалась лакуна, которую необходимо было заполнить альтернативным средством разрешения конфликтов. Таким альтернативным средством как раз и стало антиведовское законодательство, предложенное обществу впервые Тюдорами, а затем и Стюартами в качестве новой модели правового решения проблемы.

После появления возможности обращаться по делам о ведовстве в суд в руках у потенциальных и реальных жертв появился весомый аргумент, чтобы убедить предполагаемую ведьму самой пойти на контакт и исправить конфликтную ситуацию. Этот относительно мирный вариант заключался в том, что подозреваемую ведьму могли склонить при помощи угроз или других похожих средств к тому, чтобы помириться с жертвой[339]. Однако если этого по каким-то причинам[340] не происходило, наиболее удобным и очевидным (в новых правовых условиях) способом решения конфликта становилось обращение в суд. Другими словами, взамен «самосудов» и персональных методов разрешения частных конфликтных ситуаций государство, с одной стороны, предложило народу свое посредничество в решении межличностных конфликтов, а с другой стороны, установило контроль над той сферой общественной жизни, которая ранее была недоступна или менее доступна для государственного контроля и надзора. Учитывая запрет на месть, самосуды и угрозу наказания в случае нарушения этого запрета, общество в конечном итоге было вынуждено приспособиться к установленным государством законам и принять предложенную им модель. В конце концов, модель обращения пострадавшей от ведовства стороны в суд для решения конфликта с ведьмой не только прижилась в Англии, но и приобрела несомненную популярность, о чем свидетельствует, в первую очередь, сам факт «охоты на ведьм», развернувшейся в Англии в конце XVI века. И если статут 1542 года еще не вызвал большой инициативы со стороны населения, то спустя некоторое время после принятия второго антиведовского статута Елизаветы I в 1563 году наблюдается резкое увеличение числа судебных процессов над ведьмами, инициированных, насколько позволяют судить памфлетные источники, самим населением[341].

Объявив ведовство уголовным преступлением, преследуемым по закону официальными институтами, власть облекла соседские и межличностные конфликты в правовую форму, что позволило решать их уже не на личностном, а на судебном уровне, где шансы недовольной или потерпевшей стороны выиграть спор были гораздо выше. Это обеспечило поддержку со стороны деревни как официальной политике власти по отношению к ведовству, так и господствующей религиозной идеологии. Взамен этого, государство получило в свои руки контроль над частью трудно поддающейся официальному надзору сферы общественной и частной жизни. Насколько взаимовыгодным было это сотрудничество общества и власти, можно судить по продолжительности «охоты на ведьм» в Англии, которая официально проходила с разной интенсивностью с 1542 по 1736 годы.

Итак, возвращаясь к рассматриваемой проблеме, еще раз подчеркну, что еще до законодательного оформления преследований ведьм в английском обществе существовали различные неофициальные механизмы и способы для решения ситуаций, связанных с колдовством. В процессе институционализации ведение дел о ведовстве было передано в руки официальным судебным институтам. «Обнаружение ведьм», — писал Уильям Перкинс, — «дело судьи, как и разоблачение вора и убийцы, и принадлежит не каждому человеку, а тому, кто назначен в судебном порядке магистратом, согласно форме и приказанию закона»[342]. В период «охоты на ведьм» в Англии ведовство в основном преследовалось Судами королевских ассиз (Royal Assizes) или королевскими выездными судами присяжных (Jury), которые собирались в каждом графстве не меньше 2–3 раз в год[343] под председательством и при участии судей из суда Королевской Скамьи (King's Bench). Большинство судей в них были из судов высших инстанций и утверждались они на свою должность только монархом[344]. Суды ассиз в основном занимались рассмотрением тяжких преступлений. Кроме ведовства в период с 1550 по 1880 годы уголовной юрисдикции этих судов подлежали убийство, ограбление, кража со взломом, крупная кража, изнасилование и фальшивомонетничество[345].

Реже ведовские преступления рассматривались проходившими четыре раза в год Судами квартальных сессий графств (Quarter Sessions)[346], на которых заседали мировые судьи (Justice of the Peace)[347]. Власть этих судей четко ограничивалась законом, но часто была значительна на практике, ибо кроме своего официального статуса судей они имели власть как лендлорды или же обладали большим местным влиянием. Однако в случае, когда дело о ведовстве рассматривалось судом четвертных сессий графств, окончательное решение всегда оставалось за судами ассиз, как судами высшей инстанции по отношению к судам четвертных сессий графств. В целом, суды ассиз были по своему статусу намного выше, чем и главные уголовные суды высшей инстанции, ибо под их контролем находились все остальные судьи и местное правительство[348]. Тем не менее, благодаря частичному совпадению юрисдикции местных судей и судей, назначенных из центра, реальная практика судебных преследований часто принимала характер соперничества между инстанциями.

Известно, что английская судебная система основывалась на жестком разделении функций следствия (investigation), обвинения (prosecution) и судопроизводства (jurisdiction), института присяжных (jury) и соблюдении презумпции невиновности обвиняемого (presumption of innocence). Обвиняемый (accused) и обвинитель (accuser) формально считались равными перед судом. Сама процедура возбуждения уголовного дела требовала инициативы обвинителя — частного лица, по заявлению которого начиналось расследование. Судья юридически не обладал полномочиями для возбуждения иска против того или иного лица по своей личной инициативе[349]. В основе английского уголовного процесса лежал судебный поединок, в котором публично сталкивались обвинитель и обвиняемый, с привлечением свидетелей в пользу каждой из сторон[350]. В случае несогласия обвиняемого с вынесенным судебным решением, он мог подать аппеляцию в вышестоящую инстанцию. Принимая во внимание то, что дела о ведовстве чаще всего рассматривались Судами королевских ассиз, такой вышестоящей инстанцией до 1641 года была Звездная палата.

Следует также обратить внимание на то, что в отличие от континентального судебного порядка, применять пытки к обвиняемым в ведовстве, в Англии было запрещено. Разрешение на использование пыток составляло прерогативу монарха и санкционировалось им в каждом конкретном случае[351]. Легальное использование пыток исторически засвидетельствовано при рассмотрении некоторых дел о ведовстве Звездной палатой[352]. Все остальные известные случаи использования пыток или их аналогов в английских ведовских процессах, как, например, в преследованиях, инициированных Мэтью Хопкинсом в 1645-46 годах, были незаконными[353].

Судебное преследование ведовства — специфического в юридическом смысле и сложного в плане доказательства преступления, — требовало особого подхода, и это признавали английские юристы. Озабоченный этим вопросом Ричард Бернард, написал в 1627 году специальное руководство для судей («A Guide to Grand Jury Men»)[354], чтобы облегчить тем самым процесс преследования ведьм и прояснить связанные с ним сложные вопросы[355]. Среди характерных трудностей, встречающихся при разоблачении ведьм, он выделял следующие: «тайный характер ведовства; странные симптомы естественных болезней; умелые мошенники и фальшивые обвинения; сильное воображение тех, кто подозревает ведьм и общественное мнение[356]; мнимые вероятности и отсутствие серьезной возможности разоблачения коварства Сатаны, который часто действует без какого-либо союза или связи с Ведьмой»[357]. Итак, расследование ведовства требовало специальной системы, которая и была создана в процессе практического воплощения законов против ведьм. Доказательство причастности человека к ведовству требовало главного — доказательства союза с дьяволом. Поучая судей, Бернард писал: «Осудить кого-либо за ведовство — значит доказать его союз с дьяволом»[358]. Последнее доказывалось на основании специальных улик и процедур, к рассмотрению которых необходимо обратиться подробнее.

Множество судебных улик, которые принимались в делах о ведовстве, классифицируются следующим образом[359]: к первой категории причисляются обстоятельства дела. Их структурообразующим элементом являются истории о ведьмах и их жертвах, а точнее, о плохих взаимоотношениях между ведьмой и ее жертвой, произошедшей между ними ссоре, внезапной болезни, смерти или несчастном случае после нее[360]. Основу таких историй составляли судебные рассказы жертв и очевидцев. Для жанра популярных памфлетов характерны две традиционные модели обвинительных историй о ведьмах[361]. Первая — модель «отказа» — сводится к тому, что в ней жертва отказывается помочь ведьме, и та отвечает на нанесенную обиду, причиняя какой-либо вред жертве. Хрестоматийным примером может служить следующий случай: «…вышеупомянутая Елизавета Фрэнсис призналась, что… пришла к одной жене поляка, ее соседке и попросила у нее немного старых дрожжей, но та отказала ей. Тогда она отправилась к другой хозяйке… и по пути… она прокляла жену поляка, и ужасное горе обрушилось на ту за то, что она не дала ей дрожжей»[362]. Во второй — модели «мести» — жертва вредит ведьме, которая в ответ клянется, что та пожалеет об этом, после чего жертва заболевает или умирает. Приведу следующий характерный пример этой модели: «Стало известно, что матушка Ноукс сказала, что ее муж спал с некой женой Тайлера из Ландберт Энда, и укоризненными словами ругала ту, приговаривая в конце: „У твоего ребенка есть няня, однако это не продлится долго“. И некоторое время спустя ребенок умер»[363]. Понятно, что обе модели — предельно схематичны, и реальная практика повседневных конфликтов была гораздо шире и многограннее. Для иллюстрации возможных вариаций приведу следующий пример: «Как выяснилось, и как созналась заключенная, ее дочь и дочь некой вдовы Веб из Малдона, упомянутой выше, поссорились и подрались. По этой причине Смит [подозреваемая в ведовстве — Ю. И.] была раздражена и, встретив дочь доброй хозяйки Веб на следующий день, ударила ту по лицу, и эта девочка вскоре после того пришла в дом и заболела. Она чахла два дня, постоянно крича: „Вон ведьму!“, „Вон ведьму!“, и так умерла»[364]. Указанные истории о ведьмах, рассказанные на суде жертвами и их свидетелями, служили в качестве улик, позволявших подозревать тех или иных персон в ведовстве.

Также уликами служили болезненные припадки предполагаемых жертв колдовства и признания, сделанные околдованными, во время этих припадков[365]. Заслуживает внимания следующий пример: «… Сесилия Бейли…. подметала улицу перед дверью своего господина в субботу вечером, и Мария Смит стала подкалывать ее… подстрекая к ссоре…. И на следующую ночь в воскресенье к ней [Сесилии — Ю. И.] пришла кошка, которая покормилась от ее груди, чем ужасно мучила ее. И она [кошка — Ю. И.] так навалилась на нее, что она не могла дышать без труда, и в какой-то момент ясно увидела в комнате вышеупомянутую Марию, которая (как она чувствовала) сидела на ней, как кошка. И затем сразу она почувствовала тошноту, ослабела и стала невероятно худой»[366]. Весьма серьезной уликой могли служить и сведения об имевшем место скрытом признании в причастности к колдовству со стороны подозреваемой ведьмы[367], как, например, следующие: «Так, будучи проклята Генри Миллем такими словами: „Чтоб ты сгорела! Я проболел две или три ночи!“, она [ведьма — Ю. И.] ответила: „Тогда ты должен оставить меня в покое“»[368]. Уликой могло служить и подозрительное поведение, к которому относили, например, появление подозреваемой персоны в доме у жертвы при особых обстоятельствах[369]: «И той же ночью было следующее. Он [Иствуд, жертва колдовства — Ю. И.] сидел у огня с одним из соседей и, по их мысли, они увидели крысу, поднимающуюся в дымоход. И тотчас она упала обратно в образе жабы. Взяв ее щипцами, они запихнули ее в огонь и держали ее там силой, отчего огонь загорелся синим, как небеса, пламенем, затем огонь почти потух. И от этого горения вышеупомянутой Эллен Смит было чрезвычайно больно и неспокойно, после чего она обманным путем пришла в дом страдающего Джона Иствуда и спросила его о том, как он. И он ответил: „Хорошо, слава Богу!“ И она сказала: „Я думала, ты не в порядке, и поэтому пришла посмотреть, как ты“. И так ушла своей дорогой»[370]. Все перечисленное считалось серьезным основанием для подозрений и принималось в качестве веских улик вкупе с другими уликами и доказательствами. Из перечисленных примеров видно, что получение информации об обстоятельствах дела требовало вовлеченности в процесс большого числа самых разных людей: членов семьи подозреваемых ведьм и их жертв, соседей, специальных экспертов, уважаемых деревенских женщин, врачей, представителей власти и порядка, о роли которых подробнее речь пойдет ниже. В основе историй, которые они репрезентировали на суде, лежали не просто факты, а их интерпретации тех или иных событий, или нарративы. Именно эти они составляли содержание обвинений. Особенно ярко это наблюдение иллюстрируется на материале следующего краткого сюжета.

Центральным понятием среди улик, относящихся к обстоятельствам дела, является болезнь, вызванная колдовством, воплощенная в традиционной культуре в представлениях о порче. Такая болезнь проявлялась в форме внезапного, резкого, сильного приступа, который обычно описывается в источниках следующим образом: «… вышеупомянутая жена Стантона пришла также в дом к некоему Уильяму Корнеру из Броквалдена в пятницу, как она делала часто и до этого, и получила отказ дать ей кое-какие вещи, которые она настоятельно просила (такие как, кусок кожи и т. д.). Она спросила хозяйку, сколько у той детей, и та ответила, что у нее один ребенок; этот ребенок находился тогда в добром здравии, но тотчас его тело так вспотело и похолодело, стало биться и трястись, скручиваться и извиваться туда и обратно, что все видевшие это, сомневались в том, что он выживет»[371]. Характерным было следующее протекание болезни: «… в один майский вечер, ребенок, находившийся в доме Джона Кэнэллса, заболел. Он лежал со скрученной шеей, так что его лицо [находилось — Ю. И.] под левым плечом, правая рука была вывихнута вместе с запястьем назад, а тело лежало неправильно, скорчившись так, что правая нога была вывернута назад за спину — все это было противоестественно…»[372]. Именно на колдовской болезни и вокруг нее завязано большинство английских судебных разбирательств против ведьм. Замечу, что установление факта околдовывания считалось с практической и юридической точки зрения делом чрезвычайно трудным и ответственным. Не случайно, Ричард Бернард (в числе многих других) выделял несколько типичных признаков околдовывания, которые, на его взгляд, могли помочь установить истинный характер болезни:

1). Когда врачи не могут установить естественный характер болезни;

2). Когда не помогают лекарства;

3). Когда начинаются сильные внезапные боли в здоровом теле;

4). Когда похожие припадки происходят у разных обитателей дома;

5). Когда в припадке человек говорит различные истинные вещи;

6). Когда возникают различные физические и психические эффекты;

7). Когда у больного появляется сверхъестественная сила;

8). Когда больного тошнит кривыми булавками, железками, углем, серой, ногтями, иголками, свинцом, воском, волосами и другими подобными вещами;

9). Когда у больного случаются видения[373].

Дело в том, что состояние «испорченности», включающее элементы общения с домашними духам, имело сходные моменты и с состоянием одержимости дьяволом[374], а также с симптомами других измененных состояний человеческой психики, таких как, видение и безумие[375]. В связи с этим примечательно то, каким образом средневековые люди различали эти случаи. Посвятившая этому вопросу специальную статью[376] Катерина Ходжкин, отмечает, что большую роль в этом играли теологи, врачи и судьи, то есть, специалисты, которые могли составить авторитетное заключение, основываясь на ученых представлениях того времени. Кроме того, играли роль обстоятельства, которые определяли, к какому специалисту (или сразу же ко всем трем) требовалось обратиться в том или ином случае. Большое значение также имело окружение человека: его семья, друзья, враги, соседи, которые на основе, как своих представлений и знаний, так и личных мотивов, составляли мнение о происходящем и предпринимали какие-то меры. Имеющиеся источниковые материалы иллюстрируют эту мысль.

Существует множество доказательств того, что практика приглашения разного рода специалистов была широко распространена. Так, чтобы констатировать неестественный характер болезни, почти обязательным считалось признание врачей в том, что они бессильны эту болезнь диагностировать и вылечить[377]. Иногда от врачей требовалось заключение о причине смерти человека, если та казалась необычной и подозрительной[378]. Мнение представителей клира также считалось обязательным при экспертизе странных болезней[379]. Что касается обстоятельств и окружения, то именно характер и детали этих обстоятельств определяли дальнейшие действия заболевшего и его окружающих и содержание той интерпретации, которую они излагали на суде. Следующий отрывок из признания свидетеля наглядно иллюстрирует то, как обстоятельства возникновения болезни могли повлиять на ее интерпретацию. «Упомянутая Грейс далее говорит, что около полугода назад у нее началась ломота в костях, особенно в ногах. И в это время упомянутая Урсула пришла к ней без приглашения и без спроса. Она сказала, что может помочь ей с ее хромотой, если упомянутая Грейс даст ей 12 пенсов, которые упомянутая Грейс, говоря об оплате, обещала ей дать. И вслед за этим в течение пяти недель после этого она поправилась и стала в том же добром здравии, что и была до этого. И тогда упомянутая Урсула пришла к ней и спросила с нее деньги, которая та обещала ей. После чего упомянутая Грейс дала ответ, что она — бедная и нуждающаяся женщина и у нее нет денег. И тогда упомянутая Урсула потребовала у нее сыра в качестве оплаты, но она сказала, что у нее нет сыра. И, упомянутая Урсула, видя, что с упомянутой Грейс нечего взять, поссорилась с ней и сказала, что расквитается с нею. После чего ту одолела хромота, которая продолжается с того дня по сегодняшний день»[380]. Процитированная ситуация несколько отличается от традиционных обвинительных историй о ведьмах тем, что в ней никакой ссоры между Урсулой и Грейс до болезни не происходило и последняя возникла у Грейс не вследствие нее. Обвиняемая Урсула, которую заподозрила в порче Грейс, была известной в деревне «белой» ведьмой, повитухой и знахаркой и ее предложение помощи было вполне естественным. Исходя из сделанных Грейс признаний (которые я здесь опустила) она и раньше принимала помощь Урсулы в разных случаях и не отрицала ее способности лечить людей. Тем не менее, несмотря на эти обстоятельства, Грейс нашла причину своей наступившей болезни именно в Урсуле. Этому, конечно, поспособствовала ссора, которая случилась после того, как она отказалась выплатить обещанные Урсуле деньги и последовавший за ней рецидив ее болезни. Большую роль здесь сыграла традиционная ситуация «отказа», ведь именно ее в качестве объяснительной модели своего случая привела Грейс. Однако не менее важно то, что Грейс просто недолюбливала Урсулу, в чем она сама призналась, приведя случаи неоднократной демонстрации этой неприязни. И ее интерпретация собственной болезни определенно была связана с этой неприязнью[381].

Итак, продолжая мысль К. Ходжкин, замечу, что интерпретация случаев колдовской болезни/порчи, при всем своем традиционном характере и относительно устойчивой семантике, всегда была ситуативной, зависящей от конкретных обстоятельств, людей и отношений между ними. Болезнь с одной и той же симптоматикой, в зависимости от ситуации и участников, могла быть истолкована и как естественная, и как колдовская. Яркими примерами могут также послужить широко известные случаи с мошенничавшими подростками[382]. Общая черта этих типичных историй, детали которых здесь нет необходимости приводить, заключается в том, что детям в них сначала удалось убедить настроенных против ведьм окружающих в истинности своих припадков и дьявольском характере болезни. Однако затем, при содействии или под прямым напором скептически настроенных лиц, все они были разоблачены. Таким образом, основа обстоятельств дела в обвинениях о ведовстве — интерпретация, которая, в свою очередь, основана, с одной стороны, на коллективных представлениях, традиционных верованиях, и относительно устойчивых дефинициях, с другой, на индивидуальном восприятии той или иной ситуации конкретными людьми. Именно в таком качестве указанная категория улик оказывала влияние на конкретную судебную практику преследований и была инкорпорирована в нее.

Ко второй категории относятся физические улики[383]. Среди примеров этой категории: восковые фигурки, магические предметы, места и сосуды для хранения домашних духов, сами духи в виде животных или насекомых, а также прочие атрибуты ведовства[384]. Все они могли быть обнаружены при специальном поиске[385], как правило, в доме подозреваемых. Их обнаружение также требовало свидетельств очевидцев, которыми выступали односельчане и соседи подозреваемых. Следующие показания весьма показательны как свидетельства такого рода: «Эта допрашиваемая, будучи спрошена о том, каким образом она узнала о том, что у упомянутой Елизаветы Беннет есть два духа, говорит, что три месяца назад она ходила в дом к матушке Беннет за молочной похлебкой, которую та ей обещала. Эта допрашиваемая говорит, что, подойдя к дому, она постучала в дверь, но ей никто не открыл. Тогда она подошла к окну, которое выходит в комнату, и посмотрела туда, спрашивая: „Эй, матушка Беннет, ты дома?“ И, бросив взгляд в сторону, она увидела духа, поднявшего покрывало, лежащее на горшке, очень похожего на хорька»[386]. Однако особенно ценными и достоверными, как замечал Бернард, считались свидетельства членов семьи подозреваемой ведьмы[387]. Такие свидетельства были на удивление частыми, и, как правило, они звучали из уст детей обвиняемых в ведовстве женщин: «Кроме того, сын этой матушки Смит признался, что у его матери были три духа, один из которых был назван ею Большим Диком, и был заключен в плетеный сосуд. Второго звали Маленький Дик и он был заключен в кожаный сосуд. И третьего, которого звали Уиллет, она хранила в пучке шерсти»[388].

Физическими уликами могли выступать также материальные результаты разного рода гаданий, связанных с обнаружением ведьмы. Так, по народным представлениям, труп человека, умершего от колдовства, должен кровоточить при приближении ведьмы[389]. Также, согласно верованиям, солома, взятая с крыши ведьмы и сожженная, должна приводить ту к дому гадающего, а сожженные волосы или ногти ведьмы — доставить той настоящие мучения[390].

Однако одними из важнейших физических улик считались «ведьмина метка» и «метка дьявола», которые находились непосредственно на теле ведьмы. Введенные в заблуждение противоречивыми данными английских источников, исследователи иногда отождествляли или путали эти понятия, хотя своим происхождением они обязаны разным представлениям. Под «ведьминой меткой» («witch mark») понимали похожий по форме на сосок, необычный выступ или нарост на теле (часто на гениталиях), из которого по поверьям домашние духи сосали у ведьмы кровь. Описаний «ведьминых меток» полны как популярные памфлеты, так и ученые трактаты[391]. Для иллюстрации приведу одно из описаний такого рода: «… эти осведомители обнаружили, что у этой Марии были соски или отростки в интимных частях тела, не похожие на геморрой, но в тех местах, где он обычно беспокоит женщин. И они истинно верят в то, что ее духи кормятся этими сосками…»[392]. Иногда за «ведьмину метку» принимали какое-нибудь подозрительное пятно: «… на левой стороне бедра этой допрашиваемой было несколько пятен и на левом плече также было одно или два пятна. Пятна, которые Урсула Кемп имела на своем теле, были похожи на места, которые сосали»[393]. Р. Бернард признавал достоверными оба варианта: «Кроме сосания крови, они оставляют на них [ведьмах — Ю. И.] метки, иногда похожие на синие пятна, как это было у Алисы Дэвис, или похожие на маленький сосок, как это было у Матушки Саттон и ее дочери из Милтон Миллес в Бедфордшире»[394]. Идея о «ведьминой метке» непосредственно связана с обширным комплексом народных представлений о домашних духах и представляет собой самостоятельную научную проблему, поэтому ее детальное обсуждение видится более уместным оставить для соответствующей главы настоящей книги.

«Меткой дьявола» («Devil's mark») считался нечувствительный и некровоточащий при прокалывании участок тела, который, согласно верованиям, становился таковым после заключения договора между ведьмой и дьяволом, в знак которого дьявол прикасался к ней своим когтем. В качестве иллюстрации приведу отрывок, позаимствованный автором памфлета из ученого трактата: «Кроме этого, дьявол оставляет другие отметки на телах [ведьм — Ю. И.]. Иногда он похожи на синяки, красные пятна или блошиные укусы, иногда плоть может быть выпуклой или впалой… И эти дьявольские метки нечувствительны и при проколе не кровоточат»[395]. Следующий отрывок является редким для английской памфлетной литературы сообщением о метке дьявола: «Вышеупомянутая матушка Лейкенд… после многочисленных соблазнений дала ему [Дьяволу — Ю. И.] свое согласие. Тогда он провел своим когтем (как она призналась) по ее руке и ее кровью подписал договоры»[396].

Заимствуя блестящую идею А. Е. Махова об обратной симметрии, как структурном принципе христианской демонологии[397], рискну предположить, что идея о метке дьявола могла возникнуть в результате переосмысления по указанному принципу христианской идеи о стигматах. Дело в том, что стигматы — раны Христа, нанесенные ему при распятии, — как считалось, появляются у исключительно верующих и преданных вере людей, на которых снизошла высшая милость разделить в знак своей веры испытания Христа[398]. Согласно принципу обратной симметрии, «метка дьявола» обладала прямо противоположными характеристиками. Так, по представлениям, метка была нечувствительна к боли и не кровоточила при прокалывании, в противоположность стигматам — постоянно кровоточащим и страшно болезненным ранам. В соответствии с тем же принципом осмыслялись и носители этих знаков: стигматы свидетельствовали об исключительной святости и избранности носящего их человека, в то время как «метки дьявола» носили на себе отрекшиеся от Бога ведьмы, в знак их верности договору с дьяволом.

Идея о «метке дьявола», несомненно, имела континентальное происхождение и была экспортирована в Англию в период зарождения там демономании[399]. Надо сказать, эта идея в указанном выше исполнении не получила на Британских островах большого распространения, несмотря на то, что активно обсуждалась в среде интеллектуалов. Доказательством тому служит весьма скудное ее освещение в популярных памфлетах, а значит, и судебных материалах. Скорее всего, такая ситуация объясняется фольклорным, преимущественно традиционным характером английского ведовства, сильно опосредованным влиянием на него ученых идей и демонологии. Тем не менее, идея о «метке дьявола» все же получила свое особое звучание в английском концепте ведовства. Дело в том, что непременным атрибутом союза ведьмы с дьяволом в Англии считалось наличие у ведьмы домашних духов[400]. В разных источниках появление у ведьм духов напрямую связывается с дьяволом, трактуясь или как дьявольский дар ведьме за ее верность[401] или же, как присутствие самого дьявола в различных образах[402]. Как следствие, авторы источников часто отождествляли домашних духов с дьяволом и наоборот. Так, например, Бернард писал: «Ныне его [дьявола — Ю.И.][403] появления [наблюдают — Ю.И.] не в одном, а в различных образах и формах. Как то: в образе мужчины, женщины, мальчика, бурой или белой собаки, жеребенка, пятнистой суки, зайца, крота, кошки, котенка, крысы, серовато-коричневого цвета курицы или совы, жабы или краба; все эти образы я почерпнул в рассказах самих ведьм»[404]. Перечисленные облики традиционно приписывались в памфлетах и домашним духам: «Упомянутый Томас Рэбит говорит… что Титтей походит на маленького серого кота, Тиффин — белого ягненка, Пиджин — черный как жаба, а Джек — черный как кот» и еще: «Упомянутая Фиби Хант говорит, что… у ее матери были два маленьких существа, похожие на лошадок, один — белый, другой — черный, которых она хранила в маленьком низком глиняном горшке с шерстью белого и черного цвета»[405]. Рассуждая о местах кормления духов, Бернард писал: «Дьяволы выбирают те места, из которых они сосут кровь, какие пожелают»[406]. В памфлете 1589 года отчетливо видно взаимопроникновение черт обоих персонажей, размывание границ между ними: «Обвиняемая говорит….что… если встать на колени и очертить круг, а потом помолиться сатане, владыке всех дьяволов… то к ней придут духи» и далее «Там она начертила на земле круг, и стала в центре него на колени, помолилась словами забытой теперь молитвы и призвала сатану. Два духа и впрямь появились внутри круга: они приняли облик черных лягушек и сказали ей, что сделают все, чего она не попросит, но не раньше, чем она отдаст им свою душу. Тогда она пообещала им свою душу, а они согласились делать все, чего она от них потребует… Тогда она подняла их с земли и понесла в подоле домой, где положила их в коробку и кормила хлебом и молоком»[407]. Другими словами, ученая демонизация домашних духов и народная фольклоризация дьявола привели к частичному отождествлению этих персонажей в коллективном восприятии ведовства. В свою очередь, это привело и к отождествлению на практике «ведьминой метки» и «метки дьявола», в том смысле, что наличие «ведьминой метки» считалось доказательством заключения союза с дьяволом. По всей видимости, указанной особенностью английского концепта ведовства и объясняется некоторая неясность в употреблении современниками обозначенных выше понятий и терминов.

В третью категорию входят невидимые улики. Таковыми, в первую очередь, считались свидетельства демонических появлений и деяний[408]. Своему появлению в источниках они обязаны судебным историям свидетелей и признаниям обвиняемых. Описания появления домашних духов встречаются в популярных памфлетах довольно часто. Однако одним из наиболее известных и ярких можно признать следующее: «И спустя четверть часа там появился дух, похожий на собаку. Он был белым с рыжеватыми пятнами, казался очень толстым, с короткими лапами и сразу же испарился. И Елизавета сказала, что имя этому духу — Ярмара. И сразу же появился другой дух, которого она назвала Уксусный Том, в облике борзой с длинными лапами. А потом Елизавета сказала, что следующий дух должен быть черным… он появился и моментально исчез. И последний, кто появился, был в облике хорька, но голова была от кого-то большего»[409]. Невидимой уликой считались и случаи, истолкованные как божья кара[410]. К числу таких случаев можно причислить следующую приведенную в одном из памфлетов историю: «Этот осведомитель говорит, что мистер Лонг сообщил Елизавете Хэар, что некая Мария Смит обвинила ее в том, что она прелагала ей, вышеназванной Марии, двух духов. И что вышеназванная Елизавета Хэар, умоляя Господа с распростертыми к небу руками, что если она была виновна в указанных вещах, то он указал бы на нее какими-нибудь знаками. И этот осведомитель говорит, что тотчас же она затряслась и задрожала, затем упала спиной на землю, кувыркнулась на земле вверх-вниз и сейчас все еще остается больной»[411]. Очевидно, что третья категория улик представляла собой наиболее специфическую группу, в которой произвольная интерпретация и индивидуальное толкование тех или иных явлений или событий занимали самое большое место.

Итак, среди указанных трех категорий улик подавляющее большинство составляют явления, в которых артикулировались традиционные народные верования и представления. Это свидетельствует о том, что источником складывавшейся в процессе практической реализации антиведовского законодательства системы преследования ведьм был опыт, накопленный традиционной народной культурой, и эффективно инкорпорированный в юридическую и уголовную практику. Для убедительности, приведу еще один пример. Так, вполне приемлемым на судах против ведьм считалось свидетельство «белых ведьм». Как показывает анализ памфлетов, множество таких историй приводилось свидетелями в пользу своей правоты, и в целом народ уважительно относился к заявлениям «мудрых людей». Имеются все основания считать, что они принимались и в суде, ибо Ричард Бернард писал: «Свидетельское показание волшебника, „мудрых мужчины или женщины“ может быть серьезным предположением, ибо кто разоблачит ведьму лучше, чем ведьма?»[412].

Кроме улик, важное место в судебном процессе против ведьм играли особые судебные процедуры. Среди них можно выделить четыре наиболее специфические, связанные исключительно с расследованием ведовства: осмотр (searching), прокалывание (pricking), плавание (swimming) и наблюдение (watching).

Осмотр или поиск на предмет наличия «ведовской» или «дьявольской метки», представлял собой процедуру тщательного осмотра всего тела подозреваемой персоны, с целью обнаружения там подозрительных сосков, пятен, наростов, укусов и тому подобных телесных дефектов[413]. Один из таких осмотров описан в памфлете 1582 года: «Аннис Деверделл и Маргарита Симпсон, назначенные смотреть и оценить тело допрашиваемой, сказали и поклялись своей честью, что на левой стороне бедра этой допрашиваемой было несколько пятен и на левом плече также было одно или два пятна. Пятна, которые Урсула Кемп имела на своем теле, были похожи на места, которые сосали»[414]. Любопытно и следующее описание: «Этот осведомитель говорит, что будучи назначенной соседями Торпа, как упоминалось выше, осмотреть Маргарет Мун, которая подозревалась в том, что является ведьмой, она нашла три длинных соска или ячменя на интимных участках ее тела, которые выглядели так, будто их недавно сосали. И что они не были похожи на геморрой, о котором она хорошо знает, ибо он беспокоил ее саму»[415]. Учитывая, что большинство ведьм были женщинами, закономерно, что осмотр их тел на предмет «меток» также должен был осуществляться женщинами. Поскольку таковых среди судебных чиновников быть не могло, суд был вынужден прибегать к помощи населения. В результате, для процедуры осмотра привлекали заслуживающих общественного доверия деревенских матрон, как правило, имевших опыт в качестве повивальных бабок[416]. Первоначально процедура осмотра носила неформальный характер, однако приобрела статус официальной и стала неотъемлемой частью уголовного процесса, начиная с 1630-х годов[417].

Процедура прокалывания была непосредственно связана с процедурой осмотра ведьмы и идеей о «метке дьявола.» Если при осмотре обнаруживалось, что на теле обвиняемой есть подозрительные пятна, их прокалывали иглой, чтобы или удостовериться в том, что они нечувствительны к боли и не кровоточат, или же убедиться в обратном. Процедуру проводили специальные люди — «прокалыватели», которые считались своего рода «экспертами» в поимке ведьм[418] и получали за свои услуги определенную плату[419]. Распространенность этой процедуры в Англии была относительно невелика, в связи с непопулярностью самой идеи о «метке дьявола». Свидетельства о ее проведении встречаются преимущественно на материалах процессов, проведенных печально известным Мэтью Хопкинсом и его помощником Джоном Стерном, которые в качестве экспертов были допущены к проведению серии процессов в нескольких восточных графствах в 1645–1646 годах[420]. Однако считать ее обычной для английского ведовского процесса не совсем корректно. Скорее можно сказать, что она была локально введена в судебную процедуру как дань континентальной практике по инициативе отдельных людей.

Процедура испытания ведьмы водой, называемая в источниках «плаванием», представляла собой одну из форм испытания «Божьим судом» или ордалии — indicium aquae[421]. Применение судебных испытаний такого рода по отношению к лицам, подозреваемым в колдовстве известно еще с III века до нашей эры. В Англии они приобрели официальный характер при англо-саксонском короле Этельстане в 928–930 годах. Затем в 1219 году в результате реформ Генриха III это испытание было официально запрещено в судебной практике[422]. Однако существуют свидетельства того, что, несмотря на свой неофициальный характер, «плавание» было чрезвычайно распространено на практике и применялось в случаях ведовства вплоть до середины XIX века[423]. Естественно, в период «охоты на ведьм» indicium aquae было весьма популярным способом определения ведьмы, особенно, как засвидетельствовал анонимный памфлетист, в северных графствах[424]. Некоторые ученые авторы, теологи и юристы, несмотря на нелегальный характер «плавания» одобрительно отзывались в своих трудах о его применении. Одним из них был Бернард Ричард, считавший его веским доказательством для осуждения ведьмы[425]. Защитником ордалии был и английский король Яков I, объяснявший ее значимость следующим образом: «Установлено, что Господь определил (в качестве сверхъестественного знака чудовищной нечестивости ведьм), что вода смывает с них священную воду крещения и отказывает им в милости, не принимая их в свои глубины»[426].

^{«Плавание» Марии Саттон. Эстамп из памфлета: Anon. Witches Apprehended, Exatined and Executed, for notable villanies by them committed both by Land and Water. London, 1613}

Процедура «плавания», по свидетельству памфлета 1613 года, представляла собой следующее: в положении лежа на спине руки и ноги испытуемой связывали крест-накрест, то есть, привязывая большой палец правой руки к большому пальцу левой ноги, а большой палец левой руки, соответственно к большому пальцу правой ноги и затем опускали ее в воду. Если подозреваемая тонула, считалось, что она невиновна, если же всплывала, то, наоборот. Погружение в воду могло производиться до трех раз. «Плавание» Марии Саттон, обвиняемой на процессе 1613 года, выглядело по описанию так: «… будучи брошена первый раз в воду, она погрузилась туда на глубину всего лишь два фута, но всплыла опять и плавала на поверхности подобно дощечке» и далее «Тогда она была второй раз связана крест-накрест за большие пальцы рук и ног, согласно давнему обычаю, но не утонула вовсе, а держалась на воде, поворачиваясь, подобно колесу или, как это у нас принято называть, водовороту»[427]. Сведения о проведении этой процедуры встречаются также в памфлете 1645 года: «При ее [ведьмы — Ю. И.] первом заключении в тюрьму она говорила многим другим, которые были арестованы до нее, признаться, если они виновны. И настаивала довольно упрямо на том, что она непричастна к каким-либо таким вещам [касающимся ведовства — Ю. И.]. И что если ее кинут в воду, испытывая, таким образом, она должна непременно утонуть. Но когда она была опущена в воду, и стало очевидно, что она держится на воде, выталкиваемая наверх, джентльмен, которому она перед этим так самоуверенно говорила и которому предлагала поспорить на 12 шиллингов на то, что она не сможет плавать, спросил ее о том, как же она могла быть такой наглой, что не призналась сама, в то время как уговаривала других признаться»[428]. Очевидно, что процедура «плавания» при ее неофициальном и нелегальном характере требовала инициативы или одобрения толпы. Последняя не только делегировала полномочия на проведение испытания, но и фиксировала его конечный результат. В целом, «плавание» было публичной процедурой и сильно зависело от доминирующего настроения общества в отношении испытуемой персоны.

И, наконец, процедура наблюдения заключалась в том, что специально выбранные и пользующиеся доверием и уважением люди, в течение какого-то времени следили за подозреваемой ведьмой, с целью зафиксировать момент ее общения с домашними духами. В памфлете 1645 года эта процедура описана так: «Этот осведомитель говорит, что по предписанию вышеназванных судей, несколько ночей подряд за Елизаветой Кларк… велось наблюдение для более тщательного расследования ее нечистых деяний. Этот осведомитель вошел в комнату, где наблюдали за Елизаветой, 24 марта нынешнего года, то есть прошлой ночью, не намереваясь остаться там надолго. Но Елизавета тотчас сказала этому осведомителю и еще некоему магистру Стерну, что если они останутся и не причинят ей вреда, то она позовет своих белых духов и поиграет с ними у себя под полой… и спустя четверть часа там появился дух, похожий на собаку…»[429]. Процедура «наблюдения» также носила неофициальный характер, хотя имела значение на практике. К участию в ней, как правило, за отдельную плату часто привлекались те же самые «эксперты», что проводили процедуру «прокалывания». Тем не менее, судя по материалам памфлетов, процедура «наблюдения» была вовсе не обязательной и имела место преимущественно в тех процессах, где заинтересованные в осуждении ведьм люди были способны оказывать какое-либо влияние на ход судебного расследования. К ним можно отнести все те же инициированные Мэтью Хопкинсом процессы 1645–1646 годов.

Очевидно, что все четыре рассмотренные процедуры носили субъективный характер и в сильной степени зависели как от личностей и намерения людей, которые их санкционировали и проводили, так и от царящих в конкретный момент в обществе настроений. Наиболее ярким свидетельством этого может служить профессиональная деятельность М. Хопкинса и его помощников, которым в одном только Эссексе удалось осудить больше 50 ведьм[430]. По существу, использование указанных процедур на ведовских процессах было ответом на требования времени создать эффективную систему судебного преследования ведьм в связи с введением антиведовского законодательства. Насколько она себя оправдала, в некоторой степени иллюстрируют общественные протесты 1646–1647 годов, закончившиеся оправданием для многих из обвиненных в 1645–1646 годах людей[431].

Таким образом, процесс инкорпорирования ведовства в судебную практику проходил путем интеграции в судебную систему традиционного народного опыта в отношении дисциплинирования колдовства. Это, в свою очередь, требовало общественного сотрудничества и вовлеченности в процесс преследования как официальных судебных институций разного уровня, королевской и местной администрации, представителей ученой культуры и клира, так и неформальных общественных групп из числа местного населения и их отдельных представителей. В разоблачение ведьм, так или иначе, оказывалось втянутым все местное сообщество. Весь процесс судебного преследования ведьмы носил публичный характер и сочетал в себе как официальные, так и неофициальные методы и процедуры.

Вполне закономерно, что в основу санкционированного властью идеологического обоснования необходимости ведовских преследований в масштабах английского государства легло признание уголовной природы ведьм и их деяний[432]. Известно, что уголовные преступления всегда рассматривались обществами как наиболее опасные (и средневековым обществом в том числе). Следовательно, такая уголовно-правовая интерпретация ведовства имела большие шансы на социальное усвоение и успех.

Приучение общества к правовому толкованию ведовства, проходило практическим путем — посредством проведения судебных процессов против ведьм. Именно на них судьи, трактовавшие деяния тех, кто считался ведьмой, и выносившие им приговоры, особые следственные процедуры и ритуал казни — все наглядно демонстрировало обывателям новую установку: ведовство — тяжкое преступление против общественного благополучия и спокойствия и потому должно быть наказано. Впоследствии события и детали наиболее интересных судов облекались в форму популярных памфлетов и относительно быстро расходились по всему английскому королевству и даже за его пределы[433]. В этом смысле антиведовские памфлеты являются уникальной иллюстрацией процесса популяризации официальной позиции по отношению к ведьмам посредством судебной практики. По всей видимости, и сами авторы, так или иначе, понимали информативно-пропагандистское значение своих произведений. Подтверждение тому можно найти уже в одном из самых ранних памфлетов:

«Недавно в город славный сей,
О Челмсфорде веду я речь,
Прислали главных трех судей,
Чтобы законы уберечь.
Известный королевский суд
Стал правосудие чинить,
И трех преступников ведут,
Чтоб их дела искоренить.
Три местных дамы Сатаной
Заражены презнатно были,
Но духа грешного дела
Своею смертью искупили.
Читайте ниже вы о том,
О чем они суду сказали,
И как бумаги подписали
Признавшись в колдовстве своем.
К деяньям злобным присмотрись,
Ты, дорогой друг, и молись,
Дабы забрал Бог поскорей,
От нас сих ведьм со свитой всей.
Тут я кончаю и надеюсь,
Что ты прочтешь мои слова,
И правду, наконец, узнаешь,
Когда поймешь, что прочитаешь»[434].

Итак, необходимость приучить общество к мысли об уголовно-преступной природе ведовства повлекла за собой рождение образа ведьмы-преступницы. Создававшийся в рамках правовой концепции и транслировавшийся в популярных памфлетах, он был по своему характеру идеологическим, поэтому в значительной степени фиктивным. В этом смысле, реальные обвиняемые в ведовстве не всегда соответствовали ему и, тем более, он не был с них «списан». Кроме того, обозначенный образ ни в коем случае не отражал в полной мере реальную картину общественного восприятия ведьм и ведовства, хотя, по всей видимости, и претендовал на это. Скорее всего, в социальном плане он свидетельствует о некоторых общественных настроениях и тенденциях, с одной стороны, умело распознанных и вовремя подхваченных властью, с другой стороны, генерируемых и моделируемых ею.

Посредством трансляции образа ведьмы-преступницы власть вполне последовательно старалась привить обществу новое отношение к ведьмам, выраженное в законах и продиктованное ими. Признание ведовства опасным преступлением, дало импульс к развитию идеи об угрозе, потенциально исходящей от ведьм, подразумевавшей, в свою очередь, мысль о необходимости избавления от них путем насильственного исключения из общества. Другими словами, внедрение правового понимания ведовства подразумевало под собой создание образа врага, который должен был стать ключевым средством пропаганды изменившегося отношения власти и общества к колдовским практикам.

Одним из наглядных свидетельств эффективности антиведовской пропаганды являются изменения (выделенные и исследованные Б. Розен и М. Гибсон[435]), произошедшие после 1590-х годов в жанре популярных памфлетов о ведьмах. Дело в том, что для обвинительных историй в памфлетах, датирующихся до 1590-х годов, характерны следующие модели. Первая — история о мести ведьмы: жертва вредит ведьме, которая клянется, что та пожалеет об этом, после чего жертва заболевает или умирает. Вторая — история об отказе жертвы: в ней жертва отказывается помочь ведьме, и та отвечает на нанесенную обиду, причиняя какой-либо вред жертве. Для обеих историй типично изображение ведьмы, наказывающей своих соседей за невнимание или грубое отношение к ней. Такие истории склонны находить вину жертвы и мотивы для действий ведьмы. Однако после 1590-х годов жертвы в историях начинают отрицать то, что они провоцировали ведьму. В большинстве памфлетов после 1590-х годов они представлены как полностью невиновные, даже когда это с очевидностью не соответствует действительности сюжета, в то время как ведьмам приписывается агрессивная, немотивированная атака, подчеркивающая их антисоциальную природу[436]. В результате эволюции жанра две изначальные модели — мести ведьмы и отказа в просьбе — замещаются моделью немотивированной атаки ведьм, и она становится доминирующей в поздних памфлетах.

Представляется, что изменения в памфлетах связаны не только с такими факторами, как авторство, источник и характер времени, как считает М. Гибсон[437], но и с приспособлением памфлетного жанра к нуждам антиведовской пропаганды и официальной политики, благодаря которым в обществе насаждалась идея искоренения коллективного врага в лице ведьм. Если модели мести и отказа являются по своему происхождению традиционными, воспроизведенными из народной практики, то модель необоснованной атаки ведьм — идеологическая, — отразившая, в первую очередь, транслировавшуюся государством и официальной культурой идею, под которую подводилась соответствующая культурная практика. То обстоятельство, что в результате традиционная модель была окончательно заменена идеологической, иллюстрирующееся поздними памфлетами, свидетельствует об успешной адаптации этой идеи в общественном восприятии. В пользу последней также свидетельствует тот факт, что после отмены антиведовского законодательства в 1736 году вспышки несанкционированных судов над ведьмами, приводившие к неофициальным расправам над ними, продолжались в Англии вплоть до XIX века.

Итак, какой же представала перед обществом ведьма, исходя из предложенной властью правовой репрезентации ведовства?

Благодаря влиянию народной традиции, под ведовством понималось не просто однократное действие, повлекшее за собой преступление закона и негативные последствия для окружающих, а особый род деятельности. В источниках ведовство часто называют «промыслом», «ремеслом», «искусством», понимая под ним профессиональное занятие, в котором можно быть «обученным и искусным», и иметь «наставника»[438]. В памфлете 1619 года автор, проводя параллели между современными ему ведьмами и ведьмами из библейских текстов, прямо назвал и тех, и других «…профессионалами в области вышеупомянутой практики убивать и причинять беды…»[439]. Чуть ранее авторитетный пуританский проповедник Уильям Перкинс убедительно отстаивал следующую мысль: «Ведьма — это Колдунья или Чародейка, которая посредством открытого или тайного союза, умышленно и охотно, соглашается использовать помощь и поддержку Дьявола в совершении Чудес. Я назвал Ведьму „чародейкой“ (magician), чтобы показать, что это такой тип людей, который профессионально занимается ведовством и практикует его. Ибо Колдун или Чародей — это профессионал и практик в своем искусстве…»[440]. Представление о том, что ведьмы перенимают искусство колдовства от других ведьм, чаще всего родственниц по женской линии — известный топос в памфлетах, выражавшийся в формулах типа: «Впервые она познакомилась с искусством ведовства в возрасте двенадцати лет, благодаря своей бабушке, которую звали матушка Ив из Хатфилд Певерилл, ныне покойной»[441].

В пользу ремесленного характера ведовства свидетельствует и распространенное представление о присущей ведьмам специализации[442], которое выражалось, в первую очередь, в многообразии терминов, которыми в английских источниках обозначались люди, практикующие колдовство: witch (ведьма), sorcerer (колдун), magician (маг), conjurer (колдун, заклинатель, чародей), harridan (ведьма, карга), shrew (ведьма, мегера), scold (ведьма, сварливая женщина), healer (знахарь), cunning wise man (досл. «знающий мудрец»), cunning man или cunning women («мудрый человек», «мудрая женщина»), wizard (волшебник)[443]. Однако наиболее популярным, как сообщает, например, автор памфлета 1652 года, было простонародное деление ведьм на «белых» и «черных»: «Существует два сорта ведьм, которые простонародье различает названиями „добрая“ ведьма и „дурная“ ведьма. Вследствие этого, когда одна околдовывает некоего субъекта, другая расколдовывает его вновь»[444]. В силу глубокой укорененности в народной традиции, это представление перекочевало и в судебную практику. Так, Ричард Бернард писал: «Все ведьмы, на самом деле, плохие, и хороших нет, но мы различаем их, таким образом, в соответствии с простонародной речью…»[445]. Еще одним распространенным топосом, описывающим ведовство, было указание на давность занятий ведьм, подразумевавшее под собой наличие у тех определенного опыта. По сведениям памфлетов, большинство обвиняемых проводили за занятиями ведовством значимую часть своей жизни[446].

Таким образом, в результате преломления народных представлений в правовом ключе, ведовство стало мыслиться, как особого рода преступное ремесло или преступный промысел, который сродни другим видам профессиональной преступности, требующим специальной склонности, особых личностных качеств, обучения, определенного опыта и мастерства, таким, как, например, воровство[447]. Тем не менее, ведьмы представлялись не как обычные преступники[448], но скорее как убежденные, неисправимые «уголовники»: «Обычный преступник и убийца, греша против морального закона правосудия — удушаются… Колдун и ведьма, отрицая Господа Бога в его лице и жесточайше попирая ногами драгоценную Кровь сего невинного Агнца, Иисуса Христа — упрямы: один умирает на эшафоте и точно так же поступает другой»[449]. В свою очередь, и их преступления признаются намного более худшими и опасными, чем все остальные: «…несомненно, не только необходимо, но и лучше, когда все эти колдуны (Sorcerers), волшебники (Wizzardes), а вернее, Dizzardes, ведьмы (Witches), мудрые женщины (Wisewomen) сурово наказаны», и далее: «ибо для них никакое наказание не может считаться причиняющим настолько высокую степень страданий, чтобы быть достаточным для такой дьявольской и греховной практики. А почему? Потому что всем фантазиям, всем консультациям, всем совещаниям, всем экспериментам, в конечном счете, всем богохульствам должно пожелать быть задушенными петлей»[450]. Как представляется, в этой установке частично воплотилась бытовавшая на Континенте идея ведовства как исключительного преступления (crimen exeptum), не получившая в законодательном смысле распространения в Англии.

Как любой другой преступный род деятельности, ведовство стало трактоваться как занятие, ведущее человека к позору[451]. С одной стороны, потому что преступить закон в принципе считалось (и считается) позорным, с другой стороны, по причине того, что в те времена привлечение человека к суду влекло за собой позор. Общество оказалось чрезвычайно восприимчивым к этой трактовке и ее социальный эффект не замедлил проявиться в комплексе коллективных представлений, связанных с честью и бесчестьем. Известно, что люди, привлекавшиеся к уголовной ответственности, особенно прошедшие через пытку и прикосновение палача, навеки покрывались позором, даже в том случае, если их вина не была доказана и они не были осуждены. В таком случае человек становился бесчестным в глазах остального общества, и последнее лишало или существенно ограничивало его в нормальных социальных контактах и социальной жизни[452].

В случаях с обвинениями в ведовстве момент, связанный с бесчестьем, встречается особенно часто, в силу самого характера этого преступления, считавшегося тяжким[453]. При Елизавете I и Якове I весьма показательным в этой связи было одно из возможных наказаний за ведовство — тюремное заключение с принесением публичного покаяния у позорного столба: «…каждый подобный преступник или преступники… за преступление, совершенное впервые, должны понести наказание в виде тюремного заключения сроком на год без права выхода под залог и один раз за каждую четверть указанного года должен будет простоять шесть часов у позорного столба на рыночной площади и публично покаяться в своих преступлениях…»[454]. Только бесчестьем (уже и так значимым для социальной жизни индивида[455]) неприятности подозреваемых в ведовстве людей не ограничивались. Для человека, привлеченного за ведовство, но впоследствии официально оправданного, выход из тюрьмы мог закончиться не только социальной изоляцией, но и смертью. Хорошо знакомый с реалиями народной жизни проповедник Дж. Гиффорд комментировал эту ситуацию так: «…если суд только по подозрению определил человека виновным в убийстве скотины[456], то он сразу приговаривает его к тюремному заключению, ставит к позорному столбу и не только обесчещивает его навсегда, но если за этим вновь последует новое подозрение и арест, то это будет означать неизбежную смерть. Так что вы видите, сколь тонкая грань отделяет их [судей — Ю. И.] от пролития крови. Но если даже человека не убивают, и он спасается, пребывая в заточении или стоя у позорного столба, а в дальнейшем никогда не попадет под подозрение, то разве не прискорбно и не позорно то, что он был осужден за колдовство?»[457]. Очевидно, что оправданные и освобожденные от подозрения и обвинения люди, в силу бесчестья, страха и застарелых обвинений, часто становились жертвами повторных обвинений через некоторое время снова[458]. Что характерно, на повторных судах информация о первом привлечении свидетельствовала не в пользу обвиняемых. Кроме того, привлечение к суду одного из членов семьи часто влекло за собой привлечение кого-то другого (как правило, это касалось женщин)[459]. В этой практике отражалось народное представление о том, что колдовские способности передаются внутри рода по женской линии[460]. Другими словами, обвинение человека в ведовстве стигматизировало его и членов его семьи, ставило их в ситуацию социального отчуждения.

Итак, правовая трактовка ведовства обеспечила идейную направленность образа ведьмы-преступницы в общественном сознании, в то время как его базовое содержание изначально задавалось преимущественно фольклорной традицией. Постепенно в этом образе были аккумулированы наиболее отрицательные черты, приписывающиеся в обществе преступникам, что привело к трансформации его в образ идеальной преступницы. Портрет последней (под которым подразумевался внешний, внутренний и социальный облик ведьмы) включал в себя следующие характерные черты: отталкивающую внешность, злую натуру, дурной характер, не соответствующий принятым моральным нормам образ жизни и социальное неблагополучие. Пожалуй, наиболее яркая иллюстрация такого образа ведьмы встречается в памфлете 1619 года: «Матушка, Джоанна Флауэр, была чудовищно злобной женщиной, полной богохульств, проклятий и проклятого неверия, и по любому поводу они замечали в ней явный атеизм. Кроме того, в последние дни само ее лицо было отчужденным, ее глаза были горящими и ввалившимися, ее речь была колкой и завистливой, ее поведение было странным и необычным, а ее беседа — замкнутой; так что весь остальной образ ее жизни вызывал большое подозрение в том, что она была пользующейся дурной славой Ведьмой»[461].

Изображенная в такой манере ведьма предстает перед читателем как социально чуждый персонаж, ставший таковым в силу своей асоциальности. Природа этой последней раскрывается в памфлетной литературе в трех взаимосвязанных проекциях портрета ведьмы и на них следует остановиться немного подробнее. Первая — проекция ее внутреннего мира, суть которого, как представлялось, заключена в мизантропии. Ведь ведьмам приписывались не только наихудшие человеческие качества: злоба, жестокость, зависть, жадность и др.[462], но и ненависть к людям, ставшая непременным литературным топосом, с помощью которого объяснялись их злокозненные намерения и действия в памфлетных текстах. Типаж злобно настроенной и агрессивной ведьмы, вроде матушки Аткинс из памфлета 1592 года, сформировался уже на раннем этапе антиведовской популярной литературы. Поэтому такие эпитеты как «упрямая женщина», «опасная оса», «распространяющая заразу ведьма»[463] очень быстро стали в популярных текстах про ведьм литературными клише. В одном из поздних памфлетов автор, давая определение ведьме, прямо писал о том, что «ведьма движима лишь злобой наносить вред и мстить за себя»[464]. Второй проекцией являлся социальный облик ведьмы, сущностная черта которого (в рассматриваемом сейчас контексте) виделась в несоответствии жизни ведьмы принятым в обществе нормам, и прежде всего в ее аморальности. Этот мотив также стал одним из обязательных еще на этапе ранних памфлетов и часто был связан с представлениями о распущенности и развратном образе жизни ведьм[465]. Так, например, автор памфлета 1589 года, обыгрывая образ Джоаны из Стайстеда — одной из обвиняемых на том суде ведьм, — изменил в тексте памфлета ее фамилию с «Cony» на «Cunny»[466]. Как считает М. Гибсон, слово «cunny» переводится с просторечного английского как «вагина» и в этом жесте памфлетиста британская исследовательница усмотрела прием наделения персонажа «говорящей» фамилией. Далее в самом тексте памфлетист прямо характеризует Джоану как развратную женщину, вырастившую по своему образу и подобию таких же дочерей: «У этой Джоаны Канни, которая сама жила в разврате, две дочери, такие же, как их мать, и у каждой по ребенку, оба мальчика»[467]. В другом, более позднем памфлете 1619 года автор, подчеркивая недостойный облик обвиняемых, приводит сведения об их распущенном образе жизни: «…их исключительные изобилие и траты имели отношение к…. поддержанию беспутного образа жизни и низкой компании, которая часто посещала дом этой матушки Джоаны Флауэр и особенно ее младшую дочь». И далее: «Что касается Филиппы [старшей дочери — Ю. И.], то она непристойно приставала с любовью к некоему Т. Симпсону, который отважился сказать, что она околдовала его, ибо он не имел сил оставить ее, и как он считал, изменился телом и душой с тех пор, как попал в ее компанию»[468]. И, наконец, третья проекция — внешний облик ведьмы, который в духе средневековых симметричных конструкций создавался авторами в прямом соответствии с представлением о внутренней сущности объекта. В связи с этим обязательное внешнее уродство ведьм, описываемое в памфлетных текстах и наглядно иллюстрируемое в эстампах к ним, было призвано подчеркнуть природную сущность ведьм — низменную, злую и преступную. Ведьм часто наделяли уродливым лицом, хромотой[469], увечностью[470], кожными и другими болезнями или нечистотой тела, немощью[471], разными физическими дефектами (к которым в первую очередь, относились ведьмины метки[472]) и проч. Скептически настроенный Реджинальд Скот очень удачно выразил эти черты типичной ведьмы в общественном сознании: «К первому типу тех, кого причисляют к ведьмам, относятся женщины, как правило, старые, хромые, туповатые, бледные, морщинистые, грязные, бледные, мрачные, заблуждающиеся в папистской, либо вообще не знающие никакой религии… Они — тощие и обезображенные, на их лицах постоянно лежит печать меланхолии, подвергающая в ужас всех окружающих. Они — слабоумные, ворчливые, безумные, дьявольские, и не сильно отличаются от тех, кто считается одержимым духами»[473]. Особо показателен в связи с передачей низменной сущности ведьм посредством изображения их внешнего уродства эстамп из памфлета 1640 года, на котором ведьма изображена со свиным рылом. В целом и весь комплекс представлений о способности ведьм превращаться в разных животных свидетельствует о том, что ведьма наделялась ущербной, низшей, животной природой[474]. Эта последняя иногда могла обыгрываться авторами и через мотив смрада — обязательного средневекового атрибута дьявола и демонов[475]. В одном из самых коротких памфлетов (1606), встречается следующий пассаж относительно запаха ведьмы: «…поскольку напиток был сладостно приятен, он продолжал пить его, не подозревая того, что она уже коснулась его своими губами. И что при этом ее дыхание, такое сильное, что даже все воды, что бегут в реке, были бы не способны смыть его, завладело всем сосудом»[476]. Итак, английская ведьма эпохи «охоты на ведьм», по представлениям современников, была особой малопривлекательной во всех смыслах и чрезвычайно опасной для общества[477]. Широко известный же нам сейчас образ молодой и привлекательной ведьмы-соблазнительницы — изобретение романтичного XIX века.

^{Эстамп из памфлета: Anon. А certain Relation of the Hog-faced Gentlewoman called Mistris Tannakin Skinker. London, 1640.}

Итак, формирование в общественном восприятии указанного выше портрета ведьмы, обусловленного, в свою очередь, правовой категоризацией ее как преступницы, привело в социокультурном смысле к идентификации ее как «чужой» всему обществу. Развитию этой идеи, ведущей к социальной изоляции тех, кого считали ведьмами, в немалой степени способствовало и то, что ведьмы мыслились в христианской культуре в обязательном контексте дьявольского. Дело в том, что как пишет А. Е. Махов, идея «чужого» в средневековой демонологии была преимущественной областью дьявольского. Дьявол мыслился чужим человеческому обществу, во-первых, по степени его удаленности от Бога, во-вторых, по отличию его онтологической судьбы от судьбы человеческой. Если человеческая судьба в метафизическом смысле была движением вверх, к Богу, то дьявол двигался в противоположном направлении, вниз, от Бога. Земная жизнь, таким образом, оказывалась краткой точкой соприкосновения судеб человека и дьявола. Однако грешники, нарушающие богоустановленный порядок, разделяли судьбу дьявола в его нисхождении вниз, в ад, и потому были как бы сопричастны с ним. В конечном счете, они мыслились не людьми, но демонами, дьяволами[478]. И в первую очередь, это касалось, конечно же, ведьм, считавшихся добровольными слугами дьявола[479]. Поэтому к ним, разделяющим судьбу дьявола, в первую очередь относился средневековый христианский пафос «очищения как отчуждения»[480] — все они подлежали отбрасыванию, изгнанию, уничтожению как чужие человеческому сообществу. Пожалуй, наиболее откровенно в памфлетной литературе о ведьмах эта идея чужеродности ведьм выражена в формуле: «недостойные жить в христианском сообществе» (из памфлета 1582 года)[481].

^{Эстамп из памфлета: Anon. А Most Certain, Strange, and true Discovery of а Witch. London, 1643.}

^{Эстамп из памфлета: Anon. The Wonderfull Discoverie of Elizabeth Sawyer, а Witch, late of Edmonton. London, 1622.}

Идентификация ведьм как «чужих» по сути маргинализировала их, вынося за границы общества. Идею маргинальности применительно к феномену охоты на ведьм последовательно ввел и разрабатывал Карло Гинзбург, рассмотревший возникновение образа шабаша как «главу в истории сегрегации и изгнания маргинальных групп»[482]. Однако применительно к Англии говорить об идее шабаша (на которой Гинзбург и строил свою теорию) неправомерно, потому что следов сколько-нибудь значимого распространения и бытования этой идеи в указанном регионе не выявлено[483]. И хотя, по всей вероятности, на возникновение идеи маргинальности (применительно к ведьмам) в Англии значительно повлияло распространение этой идеи на Континенте, все же видится, что появление ее в этом регионе было не просто следствием диффузии, но отвечало внутренним, в первую очередь, социально-религиозным процессам, английской истории. Последнее наблюдение хорошо иллюстрируется тем известным фактом, что к числу графств, где проходили наиболее активные и масштабные преследования, относились преимущественно восточные графства[484], которые, как известно, были прибежищем пуритан. При этом пуританские общины, между которыми существовали тесные связи, сотрудничали и с французскими гугенотами, многие из которых после Варфоломеевской ночи бежали в Англию и нашли убежище в Эссексе. Все это создавало в восточных графствах особую атмосферу стремления к чистоте веры и правильности религиозного поведения, а также религиозной нетерпимости к инакомыслию, что, без сомнения, питало почву и для антиведовских настроений, формулировавшихся в известных максимах.

^{Эстамп из памфлета: Anon. A full Confutation of Witchcraft. London, 1712.}

Справедливости ради, нужно отметить, что приписывание общественным мнением тем, кого считали ведьмами, маргинального статуса шло в разрез с исторической действительностью того времени. По давно устоявшемуся мнению исследователей, выходцы из бедных, низших слоев английского общества действительно составляли больший процент жертв обвинений в ведовстве[485], однако это вовсе не означает, что все они обязательно были маргиналами. Скорее, наоборот, большинство жертв преследований были вполне интегрированы в общество, и в первую очередь, через труд и род занятий (что уже исключает их маргинальный статус), хотя и относились к трудящейся бедноте[486]. Этот момент хорошо иллюстрируется тем обстоятельством, что (как уже подробно обсуждалось в предыдущих параграфах), конфликт между ведьмой и ее жертвой был преимущественно частным конфликтом двух хорошо знакомых людей. Следовательно, потенциальная ведьма обязательно должна была быть укоренена в той социальной среде, где возникал конфликт. Другими словами, маргинализация ведьм в обществе носила, на мой взгляд, идеологический характер: стигматизация последних в глазах общества как маргиналов была закономерным этапом формирования идеи о необходимости их искоренения.

Призыв к избавлению от ведьм проходит лейтмотивом через памфлетную литературу, начиная с самого раннего периода: «К деяньям злобным присмотрись, // Ты, дорогой друг, и молись, // Дабы забрал Бог поскорей // От нас сих ведьм со свитой всей» (1566)[487]. Как известно, единственно верным способом избавления от ведьм считалась смерть последних, утверждаемая государственными законами. Автор памфлета 1589 года ясно выражает эту идею: «Если бы мы не забывали обо всех тех милостях и бесчисленных благах, которыми Господь осыпает нас каждый день нашей жизни, то наверняка простились бы со своими греховными привязанностями и дурными склонностями к омерзительным деяниям, противным как Богу, запретившему их в своих могущественных заповедях, так и человеку, чей закон называет такие деяния ненавистными Господу, на чьем слове стоят и которое заключают в себе все земные законы, применяемы для того, чтобы наказывать и уничтожать тех порочных и закоренелых нарушителей заповедей Всевышнего, которые по все законам человеческим заслуживают казни»[488]. Однако, как считают исследователи, процент реально казненных по приговорам английских судов ведьм все же был очень низким в сравнении с континентальными странами[489]. Поэтому распространенность идеи об искоренении ведьм в обществе следует рассматривать скорее как результат пропаганды принятых государством законов против ведьм, общественных настроений, массовых паник и страхов, возникавших вокруг тех или иных случаев и судов над ведьмами, а также сложных событий социально-политического или религиозного характера, чем непосредственным отражением практики преследований[490].

Таким образом, спровоцированный государственной антиведовской политикой новый образ ведьмы в общественном восприятии приобрел в этой связи черты идеальной преступницы — злобной, маргинальной, чужой и очень опасной для общества, а потому достойной смерти. Эта интерпретация в эпоху преследований ведьм получила статус социальной нормы. С ее помощью общество определило ведьмам должное место в миропорядке, коим оказалось место вне социального бытия, и бытия как такового — в смерти. В результате дальнейшей эволюции феномена «охоты на ведьм» образ ведьмы-преступницы станет составной частью персонажа «ведьмы-карги», и этому последнему будет суждена долгая судьба самого популярного и выразительного общественного стереотипа ведьмы.

Примечания:

2

Гуревич А. Я. Средневековье как тип культуры // Антропология культуры. М., 2002, Вып.1. С. 31.

3

Количество псевдонаучной литературы по теме ведовства и «охоты на ведьм» колоссально. Среди наиболее ярких примеров см.: Буркевиль, Ментюрье. Шабаш колдунов. СПб., 1916; Васильев А. В. По следам «святых» преступлений. М., 1988; Ведьмы. Очерк. Ярославль, 1915; Мир теней. Духи, привидения, заклинания и колдовство. СПб., 1911; Новохацкая Л. П. «Охота на ведьм»: из истории церковной инквизиции. Киев, 1990; Парнов Е. И. Трон Люцифера: Критические очерки магии и оккультизма. М., 1991; Прядильщиков В. Ведьмы и колдуны — деградантки тамплиерства // Великие тайны великих людей. М., 1998. С. 78–95; Слепцова М. H. Колдуны и ведьмы. СПб., 1901; Dillinger J. Terrorists and Witches: popular Ideas of Evil of the early modern period // History of European Ideas, vol. 30. 2004. P. 167–182; Hulford S. Ergot // <http://www.hulford.co.uk>, 23.09.2005; Hulford S. False Memory // <http:// www.hulford.co.uk>, 23.09.2005; Hulford S. St. Osyth Witches // <http://www.hulford.co.uk>, 23.09.2005; Hulford V. To What Extend Did Superstition Or Other Factors Influence The Convictions of Essex Witches // <http://www.hulford.co.uk>, 23.09.2005.

4

Одним из примеров подобного обращения к ведовству является интерес к нему со стороны немецких нацистов. В 1935 году по личному распоряжению Гиммлера было создано Особое отделение по ведьмам (Hexen-Sonderkommando) при службе безопасности и разведке СС. Считается, что оно имело двоякую цель — обнаружения следов древнегерманских народных верований и сбор материала для антихристианской пропаганды. Сотрудники этого учреждения проработали насквозь архивы инквизиции и составили картотеку на несколько десятков тысяч формуляров. Однако результаты этой работы разочаровали фашистов: никакой информации о тайных знаниях, которыми располагали ведьмы, они не нашли. См.: Шверхофф Г. От повседневных подозрений к массовым гонениям. Новейшие германские исследования по истории ведовства в начале Нового времени // Одиссей: Человек в истории. М., 1996. С. 316. Из многочисленной эзотерической литературы см.: Пьобб П. Древняя высшая магия: Теория и практические формулы. М., 1990; Энкосс Ж. (Папюс). Возможно ли околдовывание? М., 1914.

25

Сведения об английских и континентальных памфлетах о ведьмах, касающиеся их авторства, происхождения, года издания и количества сверялись мной по следующим специальным справочникам: Catalogue of books printed on the Continent of Europe, 1501–1600 / Comp, by H. M. Adams. Cambridge: Cambridge University Press, 1967. 2 vols; A Short-Title Catalogue of Books printed in England, Scotland, Ireland, Wales, and British America 1641–1706 / Comp, by D. Wing. New York, 1945. 3 vols; A Short-Title Catalogue of Books Printed in England, Scotland, & Ireland and of English Books Printed Abroad 1475–1640 / Comp, by A. W. Pollard and G. R. Redgrave. 2nd ed. London, 1986; Titles of English Books (and of Foreign Books Printed in England) / Comp, by A. F. Allison and V. F. Goldsmith. Kent, 1976. 2 vols; Witchcraft catalogue of the Witchcraft Collection in Cornell University Library / Introd. by R. H. Robbins / Ed. by M. J. Crow. New York, 1977.

26

См. Библиография. Источники.

27

English Witchcraft 1560–1736 / Ed. by James Sharpe. London, 2003. 6 vols.

28

The Apprehension and confession of three notorious witches arraigned and by justice condemned and executed at Chelmsford, in the county of Essex, the 5th day of July last past, 1589, with the manner of their devilish practices and keeping of their spirits, whose forms are herein truly proportioned. London, 1589. Anon. Witches Apprehended, Examined and Executed, for notable villanies by them committed both by Land and Water. London, 1613.

29

The Examination of John Walsh, before Maister Thomas Williams, Commissary to the Reuerend father in God William bishop of Excestre, upon certayne Interrogatories touching Wytchcrafte and Sorcerye, in the presence of diuers gentlemen and others. London, 1566; P. 25–32; The Several Facts of Witchcraft approved and laid to the charge of Margaret Harkett. London, 1585; The Witches of Northamptonshire: Agnes Brown, Joan Vaughan, Arthur Bill, Helen Jenkinson, Mary Barber, witches, who were all executed at Northampton the 22nd of July last 1612. London, 1612; Awdeley J. The Examination of John Walsh, before Master Thomas Williams, commissary to the Reverend Father in God, Willim, Bishop of Exeter, upon certain interrogatories touching witchcraft and sorcery, in the presence of divers gentlemen and others, the 20th August 1566; Galis R. A Rehearsall both straung and true, of hainous and horrible actes committed by Elizabeth Stile alias Rockingham, Mother Dutten, Mother Deuell, Mother Margaret, fower notorious witches, apprehended at Winsore in the countie of Barks and at Abbington arraigned, condemned, and executed,on the 26 daye of Februarie laste Anno 1579. London, 1579; Goodcole H. The Wonderfull Discoverie of Elizabeth Sawyer a Witch. London, 1621; Potts T. The Wonderful Discovery of witches in the county of Lancaster; with the arraignment and trial of nineteen notorious witches, at the assizes and jail delivery, holden at the Castle of Lancaster, upon Monday the 17th of August last 1612. London, 1613.

30

Включает: The Witchcraft Papers. Contemporary Records of the Witchcraft Hysteria in Essex. 1560–1700 / Coll. and ed. by P. Haining. London, 1974. Anon. A Child possessed by the Devil; P. 130–132; Anon. How a witch Served a Fellow in an Alehouse; H. F. A True and Exact Relation of the severall Informations, Examination, and Confessions of the late Witches, arraigned and executed in the County of Essex. London, 1645.

31

Известно, что в России за всю ее историю явления, аналогичного по масштабам европейской демономании, не наблюдалось.

32

Допрос и признание известных ведьм в Челмсфорде в графстве Эссекс перед судьями ее королевского величества в 26 день июля 1566 // Демонология эпохи Возрождения (XVI–XVII вв.). / Пер. с англ., лат., нем., франц. / Под ред. М. А. Тимофеева. М., 1995. С. 39–48; О самом злобном деянии некоей негодной ведьмы, о подобном которому никто не слышал в Англии уже много лет // Демонология эпохи Возрождения (XVI–XVII вв.). / Пер. с англ., лат., нем., франц. / Под ред. М. А. Тимофеева. М., 1995. С. 51–58.

33

Задержание и признания трех известных ведьм, которых казнили по приговору суда в Челмсфорде, графство Эссекс, пятого дня прошедшего июля месяца 1589 г. С описанием их дьявольских деяний и помощников, истинный облик которых изображается здесь // Бич и молот. Охота на ведьм в XVI–XVII веках. / Пер. с англ. Н. Масловой; Состав, и предисл. Н. Горелова. СПб., 2005. С. 219–228; Наиболее достоверное, странное и истинное обнаружение ведьмы, взятой парламентскими войсками, когда она на маленькой дощечке пересекала реку в Ньюбери, а также правдивое описание странной ее смерти и пророческих слов, сказанных ею перед гибелью // Бич и молот. Охота на ведьм в XVI–XVII веках. / Пер. с англ. Н. Масловой; Состав, и предисл. Н. Горелова. СПб., 2005. С. 261–264.

34

Цит. по: Sharpe J. General Introduction… Р.15.

35

Сохе F. A Short Treatise declaringe the detestable wickedness of magical sciences, as Necromancie, Conjurations of Spirites, Curiouse Astrologie and suche lyke. London, 1561.

36

Scot R. The Discoverie of Witchcraft. London, 1584. В посвящении пагинация отсутствует, нумерация моя. Основной текст трактата имеет отдельную пагинацию.

37

Gifford G. A Dialogue Concerning Witches and Witchcraftes. London, 1584; Русский перевод этого трактата см.: Гиффорд Дж. Диалог о ведьмах и колдовстве // Демонология эпохи Возрождения (XVI–XVII вв.). / Пер. с англ., лат., нем., франц. / Под ред. М. А. Тимофеева. М., 1995. С. 59–148.

38

Gifford G. А Discourse of Subtill Practices of Devilles Ьу Witches and Sorcerers. London, 1587. Пагинация отсутствует, нумерация моя.

39

Holland H. A Treatise against Witchcraft. Cambridge, 1590 // English Witchcraft 1560–1736. vol. 1. / Ed. by J. Sharpe. London, 2003. P. 3–90.

40

James the VI Stuart. Demonology in the form of a Dialogue, Divided into Three Books. London, 1597. В предисловии пагинация отсутствует, нумерация моя. Некоторые главы этого трактата переведены на русский язык: Джеймс I Стюарт. Демонология в форме диалога // Герметизм, магия, натурфилософия в европейской культуре XIII–XIX вв. М., 1999. С. 345–385.

41

Roberts A. A Treatise of Witchcraft. London, 1616.

42

Perkins W. A Discourse of the Damned art of Witchcraft. Cambridge, 1618.

43

Cotta J. The Infallible True and Assured witch: or the Second Edition of the Tryall of Witchcraft. Shewing the Right and True Methode of the Discoverie: witch a confutation of Erroneous waies, carefully reviewed and more fully cleared and Angmented. London, 1625.

44

Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men. London, 1629.

45

Gaule J. Select Cases of Conscience touching Witches and Witchcrafts. London, 1646.

46

HopkinsM. The Discovery of witches, in answer to several queries, lately delivered to the Judges of Assize for the County of Norfolk. And now published by Matthew Hopkins, witch-finder, for the benefit of the whole kingdom. London, 1647.

47

Stearne J. A Confirmation and Discovery of Witchcraft. London, 1648.

48

Homes N. Demonologie and Theologie. London, 1650.

49

Filmer R. An Advertisement to the Jury-Men of England touching Witches. London,1653.

254

Среди королей, пытавшихся регулировать колдовские практики: Альфред (871–899), Этельстан (924–939), Кнут II Великий (1016–1035). Более подробный анализ раннего периода истории преследования колдовства на Британских островах см.: Crawford J. Evidences for Witchcraft…; Smith С. I. Northamptonshire… Р. 341.

255

Legis Regis Henrici. cap. 71… P. 156.

256

Thorpe В. Ancient Laws and Institutes… P. 156–157.

257

Стоит заметить, что некоторые колдовские практики, относящиеся к области так называемой «белой» магии (направленной на принесение пользы и оказание помощи человеку), могли легко оказаться вредоносными или, вернее, трактоваться как таковые. Так, например, целительство могло окончиться болезнью или смертью пациента, также и объект приворота мог, например, заболеть или даже умереть в результате заговора. В этих случаях сами потерпевшие или же родственники таковых могли обвинить знахаря или целителя в причинении вреда или смерти с помощью колдовства. Как показывает анализ памфлетных материалов, подобные случаи были очень частым явлением в период «охоты на ведьм» в Англии. См. типичный пример такого рода — Урсула Кемп из Сент-Осайтского процесса 1582 года: W. W. A True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of All the Witches, Taken at S. Oses… P. 2A-2A3V.

258

Хотя церковные суды, руководствуясь каноническим правом, не принадлежали к системе юрисдикции общего права, они в рассматриваемый период рассматривали многие уголовные дела. Будучи строго ограничены тем, что могли судить только преступления, неподсудные общему праву (или не ставшие еще предметом его рассмотрения), они включали в сферу своей компетенции значительный «остаток» преступлений. Основным преступлением, находившимся в их компетенции, была, конечно, ересь, подлежавшая (по гражданским законам) наказанию смертью через сожжение до 1677 года. В повседневной же практике важной функцией этих судов было наказание моральных преступлений, рассматривавшихся в церковных судах низшей инстанции с правом духовного порицания (archdeacons court). Преступлениями, с которыми наиболее часто имели дело в этих судах, были прелюбодеяние, сексуальные и иные преступления против морали, клевета, пьянство, сквернословие, а также другие проявления несоответствующего норме и распущенного образа жизни. См.: Baker I. H. Criminal Courts… P. 32; См. также: Outhwaite R. В. The Rise and Fall of the English Ecclesiastical Courts… P. 1–10.

259

Среди них зафиксированы следующие: вера в колдовство (2), сокрытие ведьмы (1), консультация с ведьмой (4), лечение лихорадки с помощью ведовства (1), сводничество (1), возвращение украденных вещей (2), лечение молитвой (1), лечение травами и молитвами (3), лечение с помощью псалтыри и ключа (1), лечение с помощью решета (1), приворот (2), использование колдовства (4). См.: A Series of Precedents and Proceedings in Criminal Causes… P. 3, 7, 10–11, 15–17, 20, 32–33, 36–37, 61, 63, 77, 84, 102, 107–108, 139, 147–148, 157, 163, 185–186, 219, 254.

260

По этой проблеме см.: Cohn N. Europe's Inner Demons…; Gibbons J. Recent Developments in the Study of The Great European Witch Hunt…; Haining P. The Anatomy of Witchcraft; Kieckhefer R. European Witch Trials; Levack B. The Witch-hunt in early modern Europe; Maxwell-Stuart P. G. An Abundance of Witches; Waite G. K. Heresy, Magic and Witchcraft…

261

Преследования ведьм в континентальной части Европы известны еще с начала XIV века. Однако начало периода интенсивной «охоты на ведьм» обычно связывают с 1484–1486 годами — периодом, последовавшим за изданием папой Иннокентием VIII буллы против ведьм и написанием «Молота ведьм». См.: Горфункель А.Х. «Молот ведьм»… О специфике континентальных процессов см.: Бессонов Н. В. Суды над колдовством; Ведовство, которого не было; Гуили Р. Э. Энциклопедия…; Делюмо Ж. Ужасы на Западе; Канторович Я. А. Средневековые процессы…; Монтер У. Ритуал, миф и маrия…; Рассел Дж. Б. Колдовство и ведьмы…; Саммерс М. История колдовства; Сперанскuй Н. В. Ведьмы и Ведовство; Сумцов Н. Ф. Очерк истории колдовства…; Тухолка С. Процессы о колдовстве…; Харт Р. История ведовства..; Шверхофф Г. От повседневных подозрений к массовым гонениям…; Bailey М. D. Battling Demons..; Bostridge I. Witchcraft…; Caro Baroja J. The World of Witches…; Ewen С. L. Е. Witch Hunts and Witch trials; Ginzburg С. The Night Battles…; Kieckhefer R. Magic in the Middle Ages; Kieckhefer R. The Holy and the Unholy…; Kieckhefer R. Forbidden Rites…; Summers М. The Geography of Witchcraft…; Trevor-Roper Н. R. The European Witchcraze…; The Witchcraft Reader.

262

В историческом смысле понятие «ведовство» является сложным для определения феноменом, потому что его отдельные составляющие относятся к различным областям религиозной и культурной практики. Йозеф Ханзен называл ведовство «собирательным понятием», потому что отдельные его компоненты были сами по себе значительно старше, чем понятие в целом. Цит. по: Шверхофф Г. От повседневных подозрений к массовым гонениям… С. 308.

263

Указаны годы принятия первого и последнего юридических актов против ведовства.

264

Отмечу, что в англоязычной историографии до сих пор не сложилось единого мнения относительно видов упомянутых правовых актов. Так, например, Дж. Шарп называет билль XXXIII Hen. VIII статутом. См.: Sharpe J. A. General Introduction… Р. 22. Дж. Элборн именует статутом акт IV Eliz. I. См.: Elborne J. Bewitching the mind… P. 3. Той же позиции придерживается и Дж. Хичкок. Hitchcock J. George Gifford and Puritan Witch Beliefs… P. 214. Вполне вероятно, что приписывание документам другого статуса, надо отметить, более значимого в правовом отношении, обусловлено тем большим значением, который вкладывали историки в эти документы применительно к возникновению «охоты на ведьм» в Англии. Учитывая, что историки не сочли нужным сослаться на источники, а свериться с оригиналами документов мне пока не представилось возможности, я в этом вопросе буду ориентироваться на русские переводы, а также доступные мне электронные версии оригинальных текстов. См. ниже.

265

Ведовство также упоминается в статуте XXII Eliz. I (1581 года), в связи с запрещением «обсуждать все, что касается жизни Елизаветы, ее правления и использовать какие-либо средства, в том числе магические, чтобы узнать, как долго будет жить Елизавета и сколько править». См.: An Act against seditious words and rumours uttered against the Queens most excellent Majesty. P. 78. Однако к обсуждаемой здесь проблеме этот источник прямо не относится, так как статут был направлен не на ведовство, а на прогностические практики (сами по себе не преследовавшиеся государством, но осуждавшиеся церковью как греховные, и, тем не менее, чрезвычайно популярные в то время, в том числе и при королевском дворе), направленные на личность правящей в тот период королевы Елизаветы I.

266

См.: Thomas К. Religion and the Decline of Magic. P. 442.

267

См.: James VI Stuart. Demonology…; Об инициированном Яковом I процессе см.: Thompsoп Е. Н. More Newes from Scotland… Касательно участия Якова I в антиведовских судах см. также: Murray М. А. The 'Devil' of North Berwick…; Roughead W. The witches of North Berwick…; Stafford Н. Notes оп Scottish Witchcraft cases…

268

Рассмотрением дел о ведовстве в Англии занимались в основном ассизные суды. Однако до того момента, как эти дела поступали в их ведение, они, как правило, проходили через руки местной администрации и мировых комиссий, которые занимались сбором информации, поимкой преступников, привлечением свидетелей, получением показаний, признаний и другими обязательными этапами уголовного процесса, вплоть до предъявления обвинения и вынесения предварительного приговора.

269

Бельцер А. А. «Слуги для всех дел», С. 96–98.

270

W. W. A True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of All the Witches, Taken at S. Oses… P. B6.

271

Оригинал билля см.: The bill against Conjuration and Witchcrafts and Sorcery and Enchantments… Русский перевод текста билля см.: Роббинс P. X. Энциклопедия… С. 105–106. В русском переводе название билля дано следующим образом: «Билль против заклинаний, колдовства, чародейства и магии». Однако этот перевод не представляется корректным, так как слово «witchcraft(s)» среди историков принято переводить как «ведовство». Именно такой перевод принципиален для исследования генезиса колдовских практик и возникновения концепта «ведовство».

272

Цит. по: Роббинс P. X. Энциклопедия… С. 105–106. Нумерация преступных действий в тексте моя.

273

Там же, с. 106.

274

«…занимаются колдовством, вызыванием духов, получая с помощью подобных средств знания для своей собственной выгоды о скрытых сокровищах из золота и серебра, которые могли бы или могут быть найдены в земле или других потайных местах...». Там же. С. 106.

275

«…используют и занимаются колдовством, магией и чародейством, ради причинения ущерба соседям и их собственности...». Там же. С. 106.

276

См.: Шпренгер Я., Инститорис Г. Молот ведьм. Passim.

277

Так, например, А. Макфарлайн анализировал 82 обвинительных акта против 52 человек на ассизных судах в Эссексе в период между 1560 и 1579 годами, и 195 обвинительных актов против 111 человек в период между 1580–1599 годами. В результате, он пришел к выводу, что подавляющее большинство обвинений было за maleficium. См.: Macfarlane A. Witchcraft in Tudor and Stuart England. Table 3. P. 28.

278

«…для своих нечестивых целей изготавливают или заставляют изготавливать подобия или изображения мужчин, женщин, детей, ангелов или дьяволов, зверей или птиц…». Цит. по: Роббинс P. X. Энциклопедия… С. 106.

279

В билле об этом сказано следующим образом: «…подстрекать кого-либо к противоестественной любви с нечистыми или непристойными намерениями…». Там же. С. 106.

280

«…изготавливают короны, скипетры, сабли, кольца, стекла и другие вещи, с верой в подобные фантастические приспособления, раскапывают и вынимают кресты в пределах королевства и посредством их заявляют о том, где могло бы находиться потерянное или украденное…». Там же. 106.

281

Скотт В. Письма о демонологии… С. 178. или Scott W. Letters on Demonology… P. 137.

282

Wright Т. Narratives of Sorcery and Magic… vol. 2. P. 145.

283

Характерно, что за все перечисленные в билле преступные колдовские действия устанавливается одно и то же наказание — «смерть и конфискация имущества». Цит. по: Роббинс P. X. Энциклопедия… С. 106. Другими словами, ведовство не квалифицировались по степени тяжести, и все действия с точки зрения закона считались причиняющими равный по степени тяжести ущерб. Однако в процессе эволюции «охоты на ведьм», с накоплением судебной практики и развитием демонологической теории представление о ведовском преступлении расширится, что найдет свое отражение в законодательной практике и детерминации наказаний.

284

В континентальной Европе ведовство считалось исключительным преступлением (crimen exeptum) и преступлением смешанного характера, находящимся на границе церковной и светской юрисдикций. Подробнее см.: Данилова С. И. Об истории развития инквизиционного процесса; Черняк Е. Охота за ведьмами… С. 15–17; Cryer F.H., Thomsen M.-L. Witchcraft and Magic in Europe…; Howman R. Witchcraft and Law…; Lee H. C. Materials toward a History of Witchcraft, vol. 2–3.

285

Цит. по: Роббинс P. X. Энциклопедия… С. 106.

286

Говоря о моральном значении преступления и наказания применительно к обществу периода раннего Нового времени, несомненно, следует иметь в виду специфику представлений того времени о морали, и в частности, о чести и бесчестье, а также влиянии последних на социальную жизнь и социальную интеграцию индивидуума. См. специально посвященную этому вопросу статью: Стюарт К. Позорная шуба… С. 225–265.

287

Цит. по: Роббинс P. X. Указ. соч. С.106.

288

Текст акта см.: An Acte for the Repeale of certain Statutes…

289

Sharpe J. A. General Introduction. P. 22.

290

Как упоминалось ранее, в 1559 году королевой Елизаветой I принималась попытка издания билля против ведовства, однако эта попытка провалилась, и билль принят не был. См.: Thomas К. Religion and the Decline of Magic. P. 442.

291

Оригинальный текст акта 1563 года см.: An Act against Conjurations, Enchantments, and Witchcrafts… Также оригинальный текст акта частично приведен в: Annals of the Reformation and Establishment of Religion, and other various Occurrences in the Church of England… Chapter 26. R 311–312. Русский перевод текста акта см.: Роббинс P. X. Энциклопедия… С. 163–164.

292

Там же. С. 163–164.

293

Цит. по: Роббинс P. X. Энциклопедия… С. 163–164.

294

Там же. С. 163–164.

295

Роббинс P. X. Энциклопедия… С. 29.

296

Там же. С. 163–164.

297

Роббинс P. X. Энциклопедия… С. 163–164.

298

Там же. С. 163–164.

299

Цит. по: Роббинс P. X. Энциклопедия… С. 163–164.

300

Важным пунктом в акте 1563 года была статья о правах супругов и детей тех, кто был осужден за колдовство. В этом случае акт предписывал: «Оставлять жене указанного выше преступника ее титул и приданое, равно как и его наследникам и преемникам, в соответствии с их правами на наследство и титул, если они не подвергаются изгнанию с лишением гражданских прав». Там же. С. 163–164.

301

Оригинальный текст акта 1604 года см.: An Act against Conjuration, Witchcraft and dealing with evil and wicked Spirits…

302

Ibid.

303

Ibid. Нумерация в тексте моя.

304

Весьма показательным комментарием к сложившейся в яковитское время государственно-правовой концепции ведовства могут служить следующие слова, написанные автором памфлета 1619 года: «И поэтому хотя так оно и было, что ни ведьма, ни дьявол не могли совершить таких вещей [которые им приписывают — Ю. И.], но „Не оставляй Ведьму в живых“, — говорит Господь, и „Умертви их“ — говорит закон Англии, за то, что они имели общение с духами и осмелились осквернить имя Господа своими чарами и заклинаниями». Anon. The Wonderful Discoverie of the Witchcrafts of Margaret and Phillip Flower… P. 48.

305

Как уже упоминалось, Яков I является автором трактата, посвященного ведовству, под названием «Демонология в форме диалога». См.: James VI Stuart. Demonology… Русский перевод некоторых глав этого трактата см.: Джеймс I Стюарт. Демонология…

306

Яков I имел возможность наблюдать за «охотой на ведьм» на континенте, находясь в Дании в период сватовства к Анне Датской. Подробнее см.: Thompson E. Н. More Newes from Scotland…

307

В период своего правления и жизни Яков I последовательно стоял на двух противоположных позициях по отношению к ведьмам: непримиримой и скептической. Время издания акта 1604 года пришлось на тот период, когда фанатично верящий в необходимость искоренения ведьм король проводил политику «охоты на ведьм» в своем королевстве. См. например, сведения о Норт-Бервикских процессах: Murray M. A. The 'Devil' of North Berwick; Roughead W. The witches of North Berwick…; Stafford H. Notes on Scottish Witchcraft cases…

308

An Act against Conjuration, Witchcraft and dealing with evil and wicked Spirits… Нумерация в тексте моя.

309

Любопытно, что отмена в 1736 году наказания за ведовство контрастировала с общей правовой тенденцией того периода к ужесточению мер наказания за совершение тяжких преступлений. См.: Unsworth С. R. Witchcraft Beliefs and Criminal Procedure… P. 3.

310

Оригинальный текст акта 1736 года см.: The Witchcraft Act of 1736… Русский перевод текста см.: Роббинс P. X. Энциклопедия… С. 106–107. Этим же актом был отменен и шотландский антиведовской акт 1562 года: «Далее приписывается властью вышеназванных, что впредь и после указанного 24 июня Акт, принятый парламентом Шотландии и девятой сессией парламента королевы Марии (1562), озаглавленный „Против колдовства“, объявляется отмененным». Там же. С. 106–107.

311

Там же. С. 106–107. Нумерация в тексте моя.

312

Хотя конкретно этот юридический термин в тексте акта не используется.

313

Подробнее вопрос об эволюции представлений о дьяволе см.: Махов А. Е. Сад демонов… С. 58–66, 84-101, 110–113, 128–137; Махов A. E. HOSTIS ANTIQUUS… С. 123–141, 278–284; Мюшамбле Р. Очерки…; Орлов М. История…; Пружинин Б. И. Спор о ведовстве…; Тимофеев М. А. Демонология….

314

Так, например, Кристина Лэрнер связывает институционализацию ведовства в Шотландии с процессом централизации власти, сделавшей в результате ведовство «центрально управляемым». Согласно К. Лэрнер, «шотландская „охота на ведьм“ охватывает период, начавшийся с расцвета доктрины божественного права королей и закончившийся с закатом доктрины благочестивого государства». См.: Lamer С. Enemies of God… P. 192. Другой исследователь, Робер Мюшамбле связывал официальные преследования ведьм на французских территориях не только с «централизованным абсолютизмом» и наступлением на партикуляризм, но и попытками государства дисциплинировать народ. См.: Muchembled R. Popular Culture and Elite Culture… Passim.

315

См.: Levack В. State-building and Witch hunting… P. 96–100, 115. См. также: Levack В. The Witch-hunt in early modern Europe. Passim.

316

См.: Notestein W. A History of Witchcraft… P. 201; Unsworth C. R. Witchcraft Beliefs and Criminal Procedure… P. 5–7.

317

Доминирующая роль короны в развязывании ведовских преследований, в которой Англии отказывает Б. Левак, хорошо иллюстрируется и тем фактом, что английское общество не сразу откликнулось на введение антиведовского законодательства и не сразу пошло на сотрудничество с властью, что доказывается низким уровнем инициативы и интереса со стороны населения, а также низким уровнем числа преследований в первые два десятилетия существования антиведовского законодательства.

318

Как отмечается в специальных исследованиях, для законодательной политики Тюдоров в отношении местной администрации были характерны две генеральные линии. Первая заключалась в постоянном увеличении обязанностей магистратов, прежде всего мировых судей. Вторая была направлена на упорядочивание их работы, стремление очертить рамки их полномочий и как можно больше подчинить центральной администрации — Короне, Совету и общегосударственным судам (Ассиз и Королевской скамьи). Рядом статутов Тюдоры стремились создать в королевстве прочную систему взаимоконтроля, где мировые судьи и шерифы следили бы друг за другом. Для обеспечения послушной системы местного управления на практике Тюдоры стремились установить прочные клиентельные связи с персоналом местной администрации, привязать его к Короне. Расцвет указанной политики в отношении местного управления пришелся в Англии на правление Елизаветы I. Однако уже в конце ее правления созданная система начала давать сбои. В результате наметилось противостояние центра и провинции, которое станет отличительной чертой при первых Стюартах. См.: Бельцер А. А. «Слуги для всех дел»… С. 68–69, 111, 120.

319

Подмечая эту особенность коллективного мышления, скептик Р. Скот писал: «Ведовские небылицы имеют такое сильное влияние и глубокие корни в сердцах людей, что немногие могут (или даже никто не может) в настоящее время с терпением закреплять власть и установления Бога. И если какое-нибудь несчастье, беда, болезнь, потеря детей, урожая, скота или свободы случится, то тогда они сваливают все это на ведьм». И далее: «…это абсурдное заблуждение [о том, что ведьмы виновны во всяких несчастьях — Ю. И.] стало привычным [для общества — Ю. И.]…». Scot R. The Discoverie of Witchcraft… Book I. Chapter 1. P. 1; Chapter 2. P. 5.

320

Надо сказать, что и во времена «охоты на ведьм», когда ведовство стало трактоваться и преследоваться королевским законом, сила общественного мнения в вопросе преследования ведьм все равно сохранялась. Указывая на это обстоятельство, автор одного из памфлетов назидательно писал, что «частное мнение не может преобладать над общественным осуждением». Anon. The Wonderful Discoverie of the Witchcrafts of Margaret and Phillip Flower… P. 48.

321

Попытка примирения с ведьмой описана в трактате А. Робертса применительно к случаю Марии Смит. Была ли это именно попытка попросить у ведьмы прощения пострадавшей стороной, исходя из текста источника, определить затруднительно: «Те, кто искали способы [добиться — Ю. И.] ее добровольного согласия помириться с несчастной заболевшей стороной, [не добились ничего — Ю. И.], кроме того, что она скрыла и замаскировала свои предыдущие бесчеловечные и жестокие действия, ибо никакого облегчения [состояния жертвы — Ю. И.] за этим не последовало». См.: Roberts A. A Treatise of Witchcraft… P. 45, 49–50. См. также: The Case of Mary Smith, for Witchcraft… P. 1054.

322

Сидоров А. С. Знахарство, колдовство и порча… С. 76, 131.

323

Подозрения в причастности к нанесению порчи конкретного человека вполне могли быть у самой жертвы, однако за подтверждением этих подозрений часто обращались к знахарям: «Эта допрашиваемая говорит, что в течение многих лет у нее были проблемы, связанные со странными болями в костях, и во всем остальном [теле — Ю. И.]. По этой причине она хирела на протяжении двух или трех лет. И говорит, что ей сказали, что около Седбери живет некий Херинг, прозванный Каркуном, к которому она пошла, и который открыл этой допрашиваемой, что она живет с ведьмой (называя жену Арнольда). И что она не избежит смерти без какого-нибудь лекарства, после чего, эта допрашиваемая говорит, она упросила упомянутого Херринг помочь ей». W. W. A True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of All the Witches, Taken at S. Oses… P. C2. См. также: H. F. A True and Exact Relation… P. 142.

324

Так, например, в памфлете 1582 года свидетель против обвиняемой Урсулы Кемп рассказывает следующую историю: «И упомянутая Эннис говорит, что приблизительно 10 февраля прошлого года она пошла к упомянутой Урсуле и сказала ей, что общалась со сведущим человеком, который сказал ей, что она, упомянутая Урсула, околдовала ее ребенка. На что упомянутая Урсула ответила, что она знает, что не совершала этого. И, продолжая далее, она сказала, что может положить об заклад свою жизнь в том, что она, упомянутая Эннис, ни у кого не была. После этого она попросила женщину, которая пряла в том доме вместе с упомянутой Урсулой, быть свидетелем того, что она сказала. И на следующий день состояние ее ребенка по наблюдению было наихудшим, поэтому она подумала, что было бы хорошо отнести его к матушке Рэтклифф, потому что та имеет некоторый опыт и мастерство в таких делах. Упомянутая матушка Рэтклифф, когда увидела ее, сказала упомянутой Эннис, что она сомневается в том, что сделает этому ребенку сколько-нибудь лучше, тем не менее, она помогла ему». W. W. A True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of All the Witches, Taken at S. Oses… P. 2A3-2A3V.

325

В трактате 1616 года в числе разного рода случаев, произошедших с обвиняемой Марией Смит, описывается провалившаяся попытка ее соседей помирить Марию с жертвой: «Те, кто искали способы [добиться — Ю. И.] ее добровольного согласия помириться с несчастной заболевшей стороной, [не добились ничего — Ю. И.], кроме того, что она скрыла и замаскировала свои предыдущие бесчеловечные и жестокие действия, ибо никакого облегчения [состояния жертвы — Ю. И.] за этим не последовало». По признанию автора трактата, сведения о случае Марии Смит были почерпнуты им из официальных документов, в этом смысле данный отрывок из трактата близок к памфлетной литературе. См.: Roberts A. A Treatise of Witchcraft… P. 45, 49–50. Публикацию этого случая см. также: The Case of Mary Smith, for Witchcraft… P. 1054.

326

В качестве иллюстрации традиции обращения к знахарю в случае подозрения в порче можно привести следующий классический случай: «Упомянутая допрашиваемая говорит, что когда некая жена Пейджа и некая жена Грея, будучи увечными и околдованными, попросили ее прийти к ним и послали за ней, и она к ним пришла. И говорит, что она знала, что они околдованы, и по их желанию она помогла им вышеуказанным лекарством, так что вскоре они поправились». W. W. Ор. cit. Р. 2А7У. Подробное описание магического ритуала снятия порчи знахаркой См.: Anon. The Witch of Wapping… Р. 4.

327

По мнению некоторых историков, в силу особого доверия к «мудрым людям» со стороны народа, те при случае могли даже выполнять функцию «охотников» за ведьмами. Currie Е. P. Crimes without criminals… P. 126; Notestein W. A History of Witchcraft… P. 43.

328

В приведенной ниже ситуации, несмотря на то, что автор истории подчеркивает неосведомленность отца жертвы Эдуарда Дрейка в произошедшем, очевидно, что у того, как и у знахаря, на момент визита к последнему уже были подозрения относительно обидчицы его дочери, и именно визит помог ему укрепиться в своих мыслях: «…Эдуард Дрейк, ее отец, прибыл в город, взволнованный тем несчастьем и мучениями, которые случились с его дочерью. Он взял ее мочу и пошел к одному человеку за советом…. И, тот первым назвал ему причину его прихода, которая заключалась в том, что он хочет помочь своей дочери. И добавил, что она так истощена, что если бы тот помедлил хотя бы еще день, женщина, которая навредила ей, иссушила бы ее сердце, и болезнь стала бы неизлечимой. Вслед за этим он показал отцу ее лицо [ведьмы — Ю. И.] в магическом кристалле. Затем он открыл первопричину ссоры, возникшей перед этим из-за курицы. Дрейку, который никогда прежде не знал и не слышал об этом, он дал свой совет по излечению, которого тот искал и жаждал». См.: Roberts А. A Treatise of Witchcraft… P. 52. или The Case of Mary Smith, for Witchcraft… P. 1055.

329

Кроме памфлетных материалов, чрезвычайная популярность практики обращения к знахарям и «мудрым людям» засвидетельствована многими учеными авторами в демонологических трактатах. Так, по словам юриста Ричарда Бернарда, народ считал «мудрых людей» «подарком Господа», и верил в то, что они «истинно совершают свои дела с помощью Господа, ибо используют молитвы и добрые слова, и часто — имя Господа». Bernard R. А Guide to Grand-Jury Men… Р. 144–146. О практике обращения к знахарям см. также Р. 184. По свидетельству проповедника Дж. Гиффорда, сельские люди считали, что «одна „добрая ведьма“ сделала за год больше добра, чем все священники сделают за весь срок своей жизни». Gifford G. Dialogue concerning witches… Р. Мзv. В свою очередь, Генрих Холленд, указывая на всеобщность обращения к колдовству в самых разных жизненных ситуациях, сетовал на то, что «…среди глупых христиан есть всем известные ведьмы и искусные колдуны, к которым те приезжают и приходят во всех своих нуждах иногда за 20, а некоторые за 30 и даже за 40 миль…». Holland Н. А Treatise against Witchcraft… Р. 11. Среди тех, кто отмечал указанную склонность народа, был и автор бестселлера о меланхолии Р. Бертон: «Колдуны (sorcerers), объединяющие в целом мудрых людей (cunning men), волшебников (wizard), и „белых ведьм“ (white-witch), как они называют их, есть в каждой деревне, и, если возьмутся лечить, помогут от любой болезни тела и разума». Burton А. The Anatomie of Melancholy. Р. 220.

330

Указанное верование имело и другую вариацию, согласно которой вред не нейтрализовался, а лишь временно смягчался после экзекуции, и затем возвращался снова. Подтверждение бытования этого верования можно найти в некоторых памфлетах. Кроме того, о нем упоминает в своем руководстве для судей Ричард Бернард. См. Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 187.

331

См.: Roberts A. A Treatise of Witchcraft… P. 58.

332

Anon. How a witch Served a Fellow in an Alehouse. P. 129.

333

W. W. A True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of All the Witches, Taken at S. Oses… P. C3.

334

См. специально посвященное этому памфлету исследование: Игина Ю. Ф. Ад, Дьявол, ведьма…

335

О самом злобном деянии некоей негодной ведьмы… С. 57.

336

Формы и масштабы, которые могла принимать деревенская экзекуция над ведьмой, удачно иллюстрирует следующий случай: «Но эта осведомитель не успокоилась, пока не пустила кровь вышеназванной Марии Джонс; и, столкнувшись с ней в продолжительной драке, эта осведомитель выбила зубы вышеназванной Марии Джонс. И тотчас же вдруг вся боль у этой осведомителя исчезла, перестал болеть желудок, в котором практически две недели не было почти никакой еды, и в следующую ночь она хорошо выспалась, так как все время, пока ее беспокоила боль, она не находила себе места». H. F. A True and Exact Relation… P. 157.

337

Baker J. H. Criminal Courts… P. 15.

338

«Избивать подозреваемых [в ведовстве — Ю. И.], по предписанию магистрата, является противозаконным». В далее: «Бить подозреваемых [в ведовстве — Ю. И.] и царапать его или ее до крови — незаконное средство…». Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 185, 187.

339

Как писал Р. Бернард, убедительным аргументом чаще всего служила прямая угроза обращения в суд и намеки на возможный исход дела для ведьмы в таких случаях: «Некоторые идут к ним и угрожают повести их, к властям, чтобы преследовать по закону и повесить». Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 191. Согласно сохранившемуся заключительному протоколу одного из самых ранних судов над ведьмами в Англии, такая угроза могла быть вполне успешной: «И вскоре после этого [после ссоры с ведьмой — Ю. И.] она ушла домой, продолжая страдать с этого дня (субботы) до среды, в которую она упала бездыханной. И так болела она на протяжении 14 дней, что никто и не думал, что она выживет. И тогда ее племянники послали за священником, которому она все рассказала. Тогда он послал за вышеупомянутой женой Льюиса, угрожая ей тем, что если эта свидетель умрет, то она будет повешена за колдовство. И после ее прихода она [Филиппа — Ю. И.] вылечилась». Anon. Deposition against a Witch… P. 25–26. См. также признание своей причастности к околдовыванию и обращение к жертвам за прощением, сделанное матушкой Самюэль, жертвой процесса 1593 года: Anon. The Most Strange and Admirable Discoverie of the Three Witches of Warboys… P. G3r. Кроме того, интересен случай укрощения с помощью угрозы обращения в суд сварливой Марии Смит, что, впрочем, не спасло ее впоследствии (через три года) от судебного разбирательства: Roberts А. A Treatise of Witchcraft… P. 55. или The Case of Mary Smith, for Witchcraft… P. 1056.

340

Например, подозреваемая в ведовстве персона могла быть согласна помириться с потерпевшей стороной и даже настаивать на этом, но при этом не признавать своей вины. Один из таких случаев приводится в памфлете 1645 года, в котором потерпевшая Елизавета Отли признается, что «...вышеназванная Мария Джонсон (обвиняемая в ведовстве — Ю. И.) приходила в дом к этой осведомителю, убеждая ее в том, что она не причастна к смерти ее ребенка». H. F. A True and Exact Relation… P. 157. Памфлет 1593 года приводит другой случай, в котором обвиняемая в ведовстве матушка Самюэль сначала признала свою вину и попросила прощения у обвинявших ее в колдовстве людей, однако затем изменила свое решение под давлением родственников, упрекавших ее в том, что она опозорила тем самым и себя, и всю их семью. См.: Anon. The Most Strange and Admirable Discoverie of the Three Witches of Warboys… P. G3V.

341

См. сводные материалы судебных дел в Англии: Ewen С. L. Е. Witchcraft and Demonianism…

342

Perkins W. A Discourse of the Damned art… P. 642.

343

В рассматриваемый период Англия делилась на 6 округов. В каждом округе проходило по два слушания судов ассиз в год: на Великий пост и во время летних каникул. Суды ассиз были отменены только в 1971 году, и до этого момента они были наиболее обычными уголовными судами в стране. Baker f. H. Criminal Courts… P. 27.

344

Акт, регулировавший порядок назначения королевских судей на их должности был принят в 1536 году. В результате судебная система страны была унифицирована и целиком подчинена королю. См.: Бельцер А. А. «Слуги для всех дел»… С. 60–61.

345

Baker J. H. Criminal Courts… P. 28.

346

По другим сведениям, в каждой области графства (каждое графство разбивалось на области (limits), которые в свою очередь делились на сотни (hundreds)) судьи заседали ежемесячно. Суд заседал не в одном месте в графстве, зато существовала только одна мировая комиссия и все судьи, входящие в ее состав, могли заседать в любой сессии суда, в независимости от того, где она проходила. Однако на практике судьи были склонны присутствовать только в своих собственных областях. Norfolk Quarter Sessions… P. 8.

347

Состав мировой комиссии кроме мировых судей включал в себя и жюри присяжных. Должность мирового судьи была государственной и утверждалась со времен Генриха VIII Короной. Только монарх мог назначать и смещать судей. В состав же жюри входили представители от графств, бургов и местечек: джентльмены, зажиточные йомены и даже люди более низкого социального статуса. Как отмечают исследователи, в том случае, если присяжных, явившихся на заседание, было мало, то к ним могли добавить десять или более человек из тех, кто присутствовал на сессии и кто обладал достаточной квалификацией. Жюри занималось сбором сведений о преступлениях, выслушиванием обвиняемых и свидетелей, предоставлением своего решения и результатов расследования мировым судьям. Те, в свою очередь, принимали окончательное решение, выносили приговор и назначали наказание, основываясь на сведениях и решениях жюри. См.: Бельцер А. А. «Слуги для всех дел»… С. 28–31, 61. Подробнее о мировой комиссии см. также: Дмитриева О. В. В поисках надежного мирового судьи…

348

См.: Baker J. H. Criminal Courts… P. 27; Norfolk Quarter Sessions… P. 6.

349

Currie Е. P. Crimes without criminals… P. 118.

350

Такая судебная система остается в Британии и по сей день.

351

Currie Е. P. Crimes without criminals… P. 119.

352

Notestein W. A History of Witchcraft… P. 43, 167–168, 204.

353

Изучение специфики английской судебной системы привело к возникновению в историографии ведовства концепции о «сдержанной или ограниченной модели» («restrained type») преследования ведьм. В ней историки находят объяснение низкого числа английских преследований ведьм (в сравнении с континентальными странами). См.: Currie E. P. Crimes without criminals… P. 118–120,124.

354

Труд Бернарда имел большой успех, о чем свидетельствует, тот факт, что он неоднократно цитировался и приводился в качестве авторитетного издания в работах других ученых авторов и некоторых популярных памфлетах. См., напр.: Anon. The Laws against Witches… P. 4–6.

355

Замечу, что при написании своей книги Бернард обращался за протекцией и помощью к доктору богословия и архидьякону Джерарду Буду и к доктору гражданского права и казначею епископа Бата и Уэллса Артуру Даку. См. посвящение в: Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 6. Работа Бернарда опирается на труды континентальных авторов и в этом смысле она частично является попыткой переложения континентального опыта на английскую почву.

356

Любопытно следующее высказывание Бернарда относительно механизма формирования общественных подозрений: «…ввиду того, что эти пустоголовые личности во многих случаях являются гонителями подозреваемых… они будут усердно собирать факты, укрепляясь в своих подозрениях. Что-то они возьмут из слов и дел, взятых в наихудшем значении; что-то из [впечатлений от — Ю. И.] увиденного внезапно поздним вечером какого-нибудь создания, вроде кошки, ласки, хорька и им подобным, там, где их не видели до этого. Что-то — из пустых рассказов о сверхъестественных соседях; что-то — из несчастных случаев, произошедших с другими, связанных с подозреваемой личностью (и ссорой с ней). И если преследователи обладают некоторой ловкостью, то к ним добавятся самоуверенные заверения некоторых льстецов о том, что некто является Ведьмой, и, в конце концов, в дальнейшем все присоединятся к ярости гонителя, приведя подозреваемых к гибели». Bernard R. Op.cit. P. 196–197.

357

Ibid. P. 194–197.

358

Ibid. P. 212.

359

Unsworth С. R. Witchcraft Beliefs and Criminal Procedure… P. 13–14.

360

Бернард писал об этом так: «В случае, когда имело место богохульство и насылание проклятия, при ясных обстоятельствах, и, кроме того, с использованием угроз об отмщении. И некоторое время спустя вслед за тем произошло несчастье, и это происходило не однажды или дважды с одним или двумя, а часто, и с разными людьми». Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 200–201.

361

См.: Barry J. Introduction: Keith Thomas… P. 9, 43–45; Gibson M. Understanding Witchcraft?.. P. 43–52. Полностью текст см. с. 213. Подробнее о жанре ведовских памфлетов см. специальное исследование: Игина Ю. Ф. Памфлетисты и их тексты…

362

Anon. A Detection of Damnable Driftes… P. 4.

363

Ibid. P. 16.

364

Ibid. Р. 8–9. Подробнее см. с. 215.

365

«Когда имена подозреваемых называются [околдованными — Ю. И.] в момент припадков, а также то, где они были, и что делали там-то и там-то». Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 203.

366

The Case of Mary Smith, for Witchcraft… P. 1057.

367

Бернард трактовал это следующим образом: «Скрытое признание, когда кто-нибудь придет и обвинит их в том, что они докучают ему, вредят ему или его скоту; они должны ответить следующим образом: „Ты должен оставить меня в покое“, или „Я действительно не вредила тебе“, или „Я обещаю не вредить тебе“». Bernard R. Op. cit. P. 201–202.

368

Anon. The Wonderful Discoverie of the Witchcrafts of Margaret and Phillip Flower… P. 29.

369

Бернард писал: «Подозреваемые тщательно интересуются [после произошедшего — Ю. И.] потерпевшей стороной, и чрезмерно любопытствуют, чтобы узнать, что такое тот делает, заболев сразу после его или ее проклятия и угрозы, с приходом подозреваемых с целью навестить его или ее, без приглашения, особенно после того, как им запретят приходить в дом». Bernard R. Op. cit. P. 202.

370

Anon. A Detection of Damnable Driftes… P. 8.

371

Ibid. Р. 12.

372

Anon. Deposition against a Witch… P. 25.

373

Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 163–169.

374

См. специально посвященную этому вопросу статью: Игина Ю. Ф. Медицина против теологии…

375

См., например, описание болезни, природу которой долго не могли определить: «Болезнь, которую он впервые перенес, протекала в форме помешательства или экстатического припадка с некоторым расслаблением конечностей. Так что за тринадцать-четырнадцать недель он находился то в прекрасной памяти, то с расстроенным и потерянным рассудком, а также суставы и части его тела онемели…». The Case of Магу Smith, for Witchcraft… P. 1058.

376

Hodgkin К. Reasoning with Unreason… P. 217–237.

377

Бернард считал, что в случаях колдовства «совершенно необходимо иметь совет какого-нибудь здравомыслящего врача». Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 228. Александр Робертс приводит историю моряка — жертвы ведьмы, — который не мог излечиться от своей болезни никакими медицинскими средствами: «И не желая быть препятствием для других, служа себе помехой для добывания средств к существованию трудом, он оставил свое ремесло и остался дома, где его давняя напасть усилилась. Обратившись за помощью и лечению к хирургии, он, в конце концов, попал в город Ярмут, надеясь излечиться там с помощью одного человека, который считался очень искусным в этом деле. Но ни лекарства, применявшиеся по всем правилам врачебного искусства, ни опыт, не принесли желаемого эффекта. Обе руки и ноги, которые казались в какой-то мере исцеленными каждый вечер, утром опять приходили в прежнее и даже еще худшее состояние, чем были до этого. Так что хирург посчитал свои усилия тщетными и оставил лечение…». Roberts A. A Treatise of Witchcraft… P. 49. или The Case of Mary Smith, for Witchcraft… P. 1053. См. также другое описание болезни: «… и хотя он все еще жив, он испытывает величайшие страдания, и, как поистине полагают врачи, в руках которых он находится, он чахнет и гниет. И что половина его тела сгнила, в то время как сам он остается живым». Anon. The Laws against Witches… P. 8.

378

Существует интересный памфлет о случае Джоаны Петерсон, которую обвиняла в ведовстве группа сообщников, настаивавших на том, что она околдовала до смерти некую леди Павел. Памфлет не дает информации о том, кто заказал экспертизу целого консилиума врачей, созванных составить заключение по результатам вскрытия трупа леди Павел, однако это заключение было ими составлено и присовокуплено в качестве документа к памфлету. См.: Anon. A Declaration in Answer to Several Lying Pamphlets Concerning the Witch of Wapping. P. 13–14, 17–18.

379

См. цитированный ранее случай, в котором родственники околдованной женщины обращаются за помощью к священнику. Anon. Deposition against a Witch… P. 25. Об обращении к священнику см.: «Далее девочка рассказала об этом [о явлении домашнего духа — Ю. И.] своей тетке и послала за священником. Он же, прийдя, приказал ей молиться Богу и взывать к имени Иисуса». Допрос и признание известных ведьм в Челмсфорде… С. 47.

380

W W. А True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of АН the Witches, Taken at S. Oses… Р. 2a2–2a2v.

381

Ibid. P. 2А-2А2.

382

См. статьи о Бартонском мальчике, Билсонском мальчике, обманщике из Пендла и других похожих случаях в: Роббинс P. X. Энциклопедия… См. также: Anon. А Child possessed by the Devil… Историю Эдмунда Робертсона, обманщика из Пендла, см.: Webster J. The Displaying of Supposed Witchcraft… P. 347–349. Пагинация в приложении отсутствует, нумерация моя.

383

Описывая такого рода улики как «дела ведьм» (Witches deeds), Бернард объяснял, что они становятся уликами, «когда кто-нибудь видел их [ведьм — Ю. И] с их духами, или видел тайное кормление этих созданий, или где ведьма держит их, из-за запаха этого места, которое (как утверждают высоко ученые мужи и как было доказано на опыте) будет отвратительно вонять. Также когда будет найдено, что они сделали рисунки, отвратительные творения, или примеры ведовского искусства (Witchery Art). Более того, когда они дают какую-либо вещь другому человеку, или другому созданию, которая немедленно вызывает у него или боли, или становится причиной его смерти». Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 217–218.

384

Конкретизируя физические улики, Бернард выделял: «…рисунки, порошки, кости, узелки, горшки или другие места, где могут храниться их духи, мази, остриженные волосы, книги по ведовству или заклинаниям и тому подобное». Ibid. Р. 230.

385

Иллюстрация процедуры поиска: «В прошедшее у марта вышеупомянутые сообщники пришли в Уоппинг и получили приказ от некоего мистера Ватерона, мирового судьи, арестовать вышеупомянутую Петерсон и обыскать ее дом на предмет фигурок из глины, ногтей и волос, что согласно этому они сделали. Но, несмотря на строгий обыск и старательное расследование, они не смогли найти таких вещей». Anon. A Declaration in Answer to Several Lying Pamphlets Concerning the Witch of Wapping. P. 11.

386

W. W. A True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of All the Witches, Taken at S. Oses… P. B2V-B3.

387

Bernard R. Op. cit. P. 230.

388

Anon. A Detection of Damnable Driftes… P. 9. См. также: «Упомянутый Томас Рэбит говорит, что его упомянутая мать Урсула Кемп по прозвищу „Серая“ имеет четырех разных духов. Одного зовут Тиффин, другого — Титтей, третьего — Пиджин, и четвертого — Джек». W. W. A True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of All the Witches, Taken at S. Oses… P. 2A3V.

389

Anon. The Laws against Witches… P. 5.

390

Бернард признавал общепринятым в случае колдовства «сжигать что-нибудь от ведьмы (волосы и т. д.)». Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 186.

391

Ibid. P. 214.

392

H.F. A True and Exact Relation… P. 156.

393

W.W. A True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of All the Witches, Taken at S. Oses… P. C2V–C3.

394

Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 108

395

Anon. The Laws against Witches… P. 4.

396

Ibid. P. 7.

397

Махов A. E. HOSTIS ANTIQUUS… C. 7.

398

См.: Сб. Бонавентура. «Legenda maior». Гл. XIII. О святых стигматах; Динцельбахер П. Мистика // Словарь средневековой культуры. С. 295–300.

399

Идея о метке дьявола была одной из центральных в континентальной доктрине ведовства. Ее существование и важность в деле доказательства союза ведьмы с дьяволом признавали такие авторитетные авторы, как Я. Шпренгер и Инститорис, Н. Реми, А. Боге и Ж. Боден.

400

Как писал Р. Бернард: «Те, которые заключают этот союз [с дьяволом — Ю. И.], имеют домашних духов». Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 213. В памфлете 1619 года сообщается: «…эта допрашиваемая сказала, что она отдала свою душу дьяволу взамен владения этими духами». Anon. The Wonderful Discoverie of the Witchcrafts of Margaret and Phillip Flower… P. 39.

401

«Когда дьявол почувствовал такое враждебное расположение этой несчастной, и что она с дочерьми легко могут быть сделаны инструментами, способствующими усилению его королевства…. он предложил им свою службу…. Они согласились на это, и отдали свои души на службу тем духам, что он обещал им». Апоп. The Wonderful Discoverie of the Witchcrafts of Margaret and Phillip Flower… P. 19–20.

402

См. описание договора с дьяволом: «…Ведьма со своей стороны, как рабыня дьявола, связывает себя с ним священной клятвой… Дьявол, иным образом, со своей стороны, обещает быть готовым к вассальным приказам появляться в любое время в образе какого-нибудь существа…». Perkins W. A Discourse of the Damned art… P. 615.

403

Глава, откуда взят отрывок, целиком посвящена дьяволу.

404

Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 103.

405

W.W. A True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of All the Witches, Taken at S. Oses… P. 2A3V, 2A5V-2A6.

406

Bernard R. Op. cit. P. 107–108.

407

И далее: «…упомянутая подозреваемая сообщает…что дьявол явился к ней в упомянутом приюте для бедных. Около дести часов вечера он пришел в облике хоря темного цвета с пылающими глазами… Хорь сказал: „Я сатана, не бойся меня, я пришел не за тем, чтобы причинить тебе зло, а затем, чтобы взять твою душу, и никуда не уйду, пока она не станет моей“… хорь сказал: „Дай мне немного твоей крови“. Подозреваемая согласилась и протянула ему палец левой руки. Хорек ухватился за него передними лапами и стал сосать кровь…». Задержание и признания трех известных ведьм…в Челмсфорде… С. 222, 226.

408

«Появление призрака подозреваемого перед потерпевшим в его припадках». Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 205.

409

H. F. A True and Exact Relation… P. 141–142.

410

Бернард трактовал эту улику как «свидетельство самого Господа, случающееся в ответ на отвратительные проклятия Ведьм с ними самими, когда они умоляют Господа показать какой-нибудь знак, если они виновны». Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 219.

411

H. F. A True and Exact Relation… P. 158–159.

412

Bernard R. Op. cit. P. 207.

413

Ibid. Р. 215.

414

W. W. A True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of All the Witches, Taken at S. Oses… P. C2V–C3. См. также: «...вышеупомянутый судья (вопреки закону) дал приказ осмотреть ее, что и было сделано. Но лица, производившие осмотр, не смогли ничего найти на ее теле…» и далее «…вопреки закону она была еще раз осмотрена в наиболее неестественной и варварской манере несколькими женщинами, которых они непосредственно для этой цели взяли с собой. После чего женщины сказали судье, что нашли сосок из плоти в интимных частях ее тела…». Anon. A Declaration in Answer to Several Lying Pamphlets Concerning the Witch of Wapping. P. 12.

415

H. F. A True and Exact Relation… P. 161–162.

416

Демонстрируя на свою осведомленность и опытность, деревенская повитуха Бриджит Рейнольдс утверждала: «Вышеупомянутая Марианн Хокет не имела таких ячменей [ведовских меток — Ю. И.], но было найдено, что вышеупомянутые места у нее были не похожи на такие места у порядочных женщин». Ibid. Р.163.

417

Сарр В. When Gossip Meet… P. 299.

418

См. специальные исследования на эту тему: Maxwell-Stuart P. G. Witch-hunters. Professional Prickers…; Neil W. N. The Professional Pricker…

419

Известно, что такого рода услуги неплохо оплачивались. Так, например, есть сведения, что Мэтью Хопкинс брал за них 5 ф. ст. См.: Haining P. Introduction… Р. 175. Сам Хопкинс, видимо, скромничал, когда писал, что сумма его гонорара составляла 20 шиллингов за каждую разоблаченную ведьму. Hopkins M. The Discovery of witches… P. 10.

420

См.: H. F. A True and Exact Relation… Следует учесть, что ведьмины метки рассматривались Хопкинсом и его помощниками как метки дьявола, поэтому он применял к ним процедуру прокалывания. См.: Hopkins M. Op. cit. P. 4. См. также: Stearne J. A Confirmation and Discovery…

421

См.: Zguta R. The Ordeal by Water…

422

Роббинс P. X. Энциклопедия… С. 317.

423

Известно, что в 1751 году подозреваемая в ведовстве Рут Осборн была подвергнута испытанию водой в Тринге, Хертфордшир, после чего умерла. Томас Колей, местный трубочист, который был причастен к ее «купанию», был позднее повешен за ее убийство. Sharpe J. A. Early Modern England… P. 315. Есть свидетельства о случае проведения «плавания» по инициативе толпы в 1857 году. The Hockham hocus-pocus. April 21st 1857. Bury and Norwich post…

424

Anon. Witches Apprehended, Examined and Executed… P. 272.

425

См.: Bernard R. А Guide to Grand-Jury Men… Р.209.

426

James VI Stuart. Demonology… P. 81.

427

Anon. Witches Apprehended, Examined and Executed… P. 272–273.

428

Anon. The Examination, Confession, Trial and Execution… P. 5.

429

H.F. A True and Exact Relation… P. 141.

430

Haining P. Introduction… P. 176. Самюэль Батлер, поэт того времени писал о деятельности Хопкинса так:

«Не он ли целых шесть десятков

Повесил здесь за целый год?

Одних за то, что не тонули,

Других — за то, что день и ночь

Сидели, на луну глазея… —

Теперь висят, им не помочь.

Иных — за гнусные проделки

C горластой птицей: каплуны,

Индейки, гуси, даже свиньи

Болезненно поражены от неестественной печали.

Так думал этот сэр…».

Цит. по: Харт Р. История ведовства… С. 392.

431

Известно, что осуждение деятельности М. Хопкинса началось еще в 1646 году, когда парламентский журнал новостей «The Modern Intelligencer», а затем несколько священнослужителей, подвергли сомнению его методы расследования. Священник Джон Гауль осудил его в памфлете «Дело выбора совести». В результате, общественная поддержка Хопкинса начала спадать, а его деятельности стали препятствовать. Он вернулся в родной Мэннингтри и прекратил свои расследования. Вскоре в 1647 году он умер от туберкулеза. Ходили слухи, что он умер оттого, что был подвергнут «плаванию», что, однако, маловероятно. Перед своей смертью Хопкинс пытался ответить на нападки своих критиков в трактате «Разоблачение ведьм» (Hopkins M. The Discovery of witches…). Haining P. Introduction… P. 176–177.

432

Напомню, что судебные чиновники вполне могли воспринимать введение законов против ведьм как целенаправленную политику «сверху». Так в одном из памфлетов судья обращается к обвиняемой в ведовстве со следующими словами: «… я и другие ее Судьи получили указание задержать столько ведьм, сколько существует внутри наших границ, и они должны признать правду, касающуюся их деяний, чтобы получить снисхождение. Другие же будут сожжены и повешены». См.: W. W. А True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of АН the Witches, Taken at S. Oses… Р. 86.

433

Известно, что в Англии имели хождение многие популярные памфлеты из других регионов Европы, переведенные на английский язык. Так же как и на Континенте были популярны некоторые памфлеты об английских судах над ведьмами. См.: Anon. A true discourse, Declaring the damnable life and death of one Stubbe Peeter…; Marescot M. A true discourse, upon the matter of Martha Brossier…; Anon. A strange report of sixe most notorious witches… cittie of Mancheninhigh, Germanie…; Anon. The life and death of Lewis Gaufredy, a priest of the Church of the Accoules in Marceilles in France…; Michaelis S. The admirable history of the possession and conversion of a penitent woman Seduced by a magician…

434

Допрос и признание известных ведьм в Челмсфорде… С. 40.

435

См.: Gibson M. Understanding Witchcraft?.. P. 43–52; Rosen B. Witchcraft. Passim.

436

См. специально посвященную этому вопросу статью: Игина Ю. Ф. Ад, Дьявол, ведьма…

437

М. Гибсон связывала изменения в памфлетах преимущественно с внутри жанровой эволюцией. По ее мнению, то обстоятельство, что после 1590-х годов репортажи о ведовстве попадают в руки дилетантов, или профессионалов, работавших на заказ, а источники памфлетов становятся не официальными, стало определяющим фактором смещения записей прямых новостей после 1590-х годов в сторону форм, которые впоследствии станут называться газетами. См.: Gibson M. Understanding Witchcraft?.. P. 51.

438

См.: Задержание и признания трех известных ведьм… в Челмсфорде… С. 222; W. W. A True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of All the Witches, Taken at S. Oses… P. 2A4V.

439

Anon. The Wonderful Discoverie of the Witchcrafts of Margaret and Phillip Flower… P. 5.

440

Perkins W. A Discourse of the Damned art… P. 636.

441

Допрос и признание известных ведьм в Челмсфорде… С. 41.

442

Некоторые ученые авторы, рассуждая о специализации ведьм, проводили аналогии с библейскими персонажами: «…так Пифии имеют дело с искусными заклинаниями; Маги издревле считались таковыми за исключительную мудрость и знание секретов лекарственных трав и растений; Халдеи знамениты в области астрономии и астрологии; Некроманты — практикой воскрешения мертвецов и предсказаний с их помощью событий на земле; Геоманты — общением с духами и использованием чар. Генетлиации [знамениты — Ю. И.] тем, что осмеливаются на вычисление дат рождений, или, если хотите, предполагают срок [жизни — Ю. И.] по бросанию фигур. Чревовещатели разговаривают глухими голосами, как если бы они были одержимы дьяволами. Отравители имеют дело с ядом и убивают и излечивают с его помощью… в действительности все они (за исключением одного) близки к английскому термину „ведьмы“…». Anon. The Wonderful Discoverie of the Witchcrafts of Margaret and Phillip Flower… P. 4–5. См. также размышления другого памфлетиста о различии между волшебниками, колдунами, ведьмами, чародеями, предсказателями и проч.: Anon. The Laws against Witches… P. 6–7.

443

См., например: Anon. The Laws against Witches… P. 6–7.

444

Anon. The Witch of Wapping… P. 3.

445

Bernard R. A Guide to Grand-Jury Men… P. 151–152.

446

Среди примеров: «…она призналась чистосердечно, что была ведьмой на протяжении пятнадцати лет…» [Допрос и признание известных ведьм в Челмсфорде… С. 48.]; «…допрашиваемая сказала, что около девятнадцати лет назад дьявол явился перед ней в образе мыши… она назвала дьявола своим личным духом». [Anon. The Examination, Confession, Trial and Execution… P. 5.]; «Вышеупомянутая матушка Лейкенд была… в действительности ведьмой (как она призналась) на протяжении около двенадцати лет». [Anon. The Laws against Witches… P. 7.]; «Этот осведомитель говорит, что Ребекка Вест призналась ему в том, что около семи лет назад она вступила в близкие отношения с дьяволом по наущению своей матери Анны Вест…» [H. F. A True and Exact Relation… P. 150.].

447

Как писал в этой связи У. Перкинс, «обнаружение ведьмы — дело судьи, как и разоблачение вора и убийцы, и подобает не каждому человеку, а тому, кто назначен в судебном порядке магистратом, согласно форме и приказанию закона». См.: Perkins W. A Discourse of the Damned art… P. 642.

448

Напомню, что уже билль Генриха VIII называл их деяния «тяжким преступлением против законов Господа и подданных Его Величества». The Bill against Conjuration and Witchcrafts and Sorcery and Enchantments… P. 243. Русский перевод см.: Роббинс Р. X. Энциклопедия… С. 105.

449

W. W. A True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of All the Witches, Taken at S. Oses… P. A3 v.

450

Ibid. P. A3-A3V. Другой памфлетист весьма показательно назвал ведьм «наиболее жестокими, мстительными и кровожадными созданиями из всех прочих». См.: Anon. The Laws against Witches… P. 4.

451

Уже в билле 1542 года этот момент сформулирован весьма четко: «…души таких преступников обречены на бесчестье перед Господом, лишение всех прав и позор в королевстве». The Bill against Conjuration and Witchcrafts and Sorcery and Enchantments… P. 243. Русский перевод см.: Роббинс P. X. Энциклопедия… С. 105.

452

Подробнее о чести и бесчестье в связи с уголовной ответственностью см.: Стюарт К. Позорная шуба… С. 225–265.

453

У. Перкинс писал по этому поводу: «Обычно люди ненавидят и плюют в лицо колдуну, который причинил им вред, как не достойному, чтобы жить среди них». Perkins W. A Discourse of the Damned art… P. 652.

454

An Act against Conjurations, Enchantments, and Witchcrafts… P. 182.; Роббинс P. X. Энциклопедия… С. 163–164. См. то же наказание в акте 1604 года: «…все и каждый из таких людей, совершивших такие преступления и, следовательно, законно осужденных, должны быть заключены в тюрьму сроком на один год без права выхода под залог, и что в каждый квартал этого года в каком-нибудь городе, где проходят базары, в рыночный день или во время проведения там ярмарок, они должны быть публично выставлены у позорного столба на шесть часов, и там открыто признаться в своих ошибках и преступлениях». An Act against Conjuration, Witchcraft and dealing with evil and wicked Spirits…

455

Известен случай, когда подозреваемая в ведовстве женщина, матушка Самюэль под угрозой обращения в суд признала свою вину перед обвинившими ее соседями, и попросила у тех прощения. Однако ее муж и дочь воспротивились этому жесту и убедили ее отказаться от своих слов) аргументируя это тем, что она опозорила их и себя. Взяв свои слова обратно) она вынудила соседей реализовать свою угрозу и обратиться в суд. Что закончилось смертью как для нее, так и для ее дочери. Anon. The Most Strange and Admirable Discoverie of the Three Witches of Warboys… Р. G3r-G3v.

456

Дж. Гиффорд здесь имеет в виду maleficia — причинение вреда человеку и его имуществу с помощью колдовства.

457

Гиффорд Дж. Диалог о ведьмах… С. 134.

458

Среди многочисленных примеров такого рода: Елизавета Френсис, которая обвинялась в 1566 году (приговорена к годичному тюремному заключению), затем в 1579 году (казнена). См.: Допрос и признание известных ведьм в Челмсфорде…; Anon. A Detection of Damnable Driftes…; Марджери Стантон, которая обвинялась в 1579 году (оправдана), и затем в 1582 году (казнена) См.: Anon. A Detection of Damnable Driftes…; W. W. A True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of All the Witches, Taken at S. Oses…; Анна Вест, которая согласно тексту памфлета «…подозревалась в ведовстве много лет тому назад и была заключена под стражу», была казнена в 1645 году. См.: H. F. A True and Exact Relation… R 146.

459

К таким случаям можно отнести: случай Эллен Кларк и Анны Лич (дочь и мать), случай Ребекки Вест и Анны Вест (дочь и мать) (H. F. Op. cit. Р. 149–150.); историю с семьей Флауэр (Маргарита, Филлипа и Джоана) (Anon. The Wonderful Discoverie of the Witchcrafts of Margaret and Phillip Flower…); случай Джоаны и Маргарет Канни (мать и дочь) (Задержание и признания трех известных ведьм… в Челмсфорде… С. 223.); случай Елизаветы Френсис и матушки Уотерхауз (сестры), Алисы Чанделер и Эллен Смит (мать и дочь) (Anon. A Detection of Damnable Driftes… P. 6–7.). Иногда подозрения в ведовстве также возникали на основании дружеских связей с обвиняемыми ведьмами. См. примеры: Елизавета Кларк, Анна Вест, Анна Лич и Елизавета Гудинг (H. F. Op. cit. Р. 145–147.).

460

Это представление, в свою очередь, разделяла и ученая культура. Так, проповедник У. Перкинс писал, что предположения о том, что человек является ведьмой, могут делаться, «если подозреваемая сторона является сыном или дочерью, слугой или служанкой, близким другом, близким соседом или старым компаньоном известной и осужденной ведьмы. Ибо ведовство это искусство, которому можно обучиться и которое может передаваться от человека к человеку, и часто случается, что ведьма, умирая, оставляет кого-либо из вышеупомянутых людей наследниками своего ведовства». Perkins W. A Discourse of the Damned art… P. 643.

461

Anon. The Wonderful Discoverie of the Witchcrafts of Margaret and Phillip Flower… P. 16.

462

Один из памфлетистов, рассуждая о причинах обращения к искусству ведовства, писал: «Есть только некоторые мужчины и женщины (как я сказал до этого), постаревшие и переросшие меланхолию и атеизм, которые избавились от злого намерения против тех, кто лучше их или тех, кто процветает рядом с ними. Но большую часть жизни от неудовлетворенного желания мести, учитывая какое-нибудь ощущение неудовлетворенности и недоброжелательности, люди не занимаются ничем, кроме зла, и причудливо практикуют омерзительные искусства и науки». Ibid. Р. 6.

463

О самом злобном деянии некоей негодной ведьмы… С. 55.

464

Anon. The Laws against Witches… Р. 6. Применительно конкретно к семейству Флауэр памфлетист писал: «…и под прикрытием лести и семейного гостеприимства, [они — Ю. И.] спрятали жалящую змею зла и ядовитую склонность ко злу…». Anon. The Wonderful Discoverie of the Witchcrafts of Margaret and Phillip Flower… Р. 21.

465

Сексуальный аспект образа ведьмы напрямую связан с темой дьявола и демонологическими представлениями (как учеными, так и народными) того времени.

466

Марианна Гибсон, изучавшая судебные документы этого процесса, специально выяснила, что настоящая фамилия обвиняемой была Кони (Cony). Gibson M. Early modern witches… P. 129.

467

Задержание и признания трех известных ведьм… в Челмсфорде… С. 223. Как становится ясно из текста памфлета, оба мальчика были незаконнорожденными детьми дочерей Джоаны Кони.

468

Anon. The Wonderful Discoverie of the Witchcrafts of Margaret and Phillip Flower.. P. 17.

469

Хромота могла рассматриваться в качестве наказания ведьме за службу дьяволу: «…когда матушка Осборн лежала хромой и жаловалась на свою больную ногу, она, вышеупомянутая Елизавета Френсис, пришла к ней и попросила разрешения посмотреть на ее ногу, которую та показала ей. Она, вышеупомянутая Елизавета, положила на ее голову руку, говоря, что она сама знает, что тоже самое постигнет и ее, в виду отсутствия верного служения Господу». Anon. A Detection of Damnable Driftes… P. 6–7.

470

Например, одна из обвиняемых на процессе 1645 года в Челмсфорде была калекой, и по памфлетным сведениям, у нее была «всего одна нога». H. F. A True and Exact Relation… P. 146.

471

Немощь, как правило, логически вытекала из старости ведьм. Хотя на английских ведовских процессах возраст обвиняемых был самым разным, женщины преклонного возраста составляли там внушительный процент. См.: Ewen С. L. Е. Witchcraft and Demonianism. По всей видимости, это обстоятельство сыграло решающую роль в формировании стереотипа «ведьмы-старухи» сначала в памфлетной литературе, а затем и в общественном восприятии.

472

Некая Бриджит Рейнольдс, повивальная бабка, осматривавшая ведьм на суде 1645 года в Челмсфорде, свидетельствовала: «…что она вместе с некоторыми другими женщинами была назначена осмотреть Сару Хейтинг, жену Уильяма Хейтинга, Елизавету Харви, вдову, и Мариану Бакет, вдову, которые подозревались в ведовстве. И при этом вышеупомянутом осмотре она (будучи повивальной бабкой) нашла такие метки или ячмени в интимных местах их тел, какие она никогда не видела у других женщин: у Сары Хейтинг было четыре соска или ячменя в этих местах, почти дюйм в длину, и такой же ячмень как мизинец этого осведомителя. Вышеупомянутая Елизавета Харви имела три таких ячменя упомянутого размера. Вышеупомянутая Мариана Бакет не имела таких ячменей; но было найдено, что вышеупомянутые места у нее не похожи на такие места у порядочных женщин». H. F. A True and Exact Relation… P. 164.

473

Scot R. The Discoverie of Witchcraft… P. 7.

474

Превращение ведьм в животных настолько известный сюжет в рассматриваемой тематике, что нет смысла останавливаться на нем подробно в данном контексте. Как считает А. Е. Махов, наделение ведьм способностью превращаться в животных является вариацией на тему дьявольских метаморфоз. Ведь известно, что в христианской культуре дьявол часто уподоблялся животному, в силу глубины его падения — ниже человеческой судьбы и человеческой природы. См.: Махов A. E. HOSTIS ANTIQUUS… С. 169, 229. В источниках сохранилось бесчисленное множество сведений о превращениях ведьм в животных. Из памфлетных и судебных материалов: превращение ведьмы в кота (О самом злобном деянии некоей негодной ведьмы… С. 55.); превращение ведьмы в крысу, жабу, пса (Anon. A Detection of Damnable Driftes… P. 8, 9.); ведьма в образе змеи (H. F. A True and Exact Relation… P. 166.). ведьма в образе гончей, лошади (Допрос Эдмунда Робинсона, «Пендлского мальчика», приведенный в: Webster /. The Displaying of Supposed Witchcraft… P. 347–349.).

475

Махов A. E. HOSTIS ANTIQUUS… C. 348–349.

476

Anon. How a witch Served a Fellow in an Alehouse. P. 128. См. также: «…она или ее дух в ее образе являлись перед ним, и махали перед его лицом (в то время как он лежал в кровати) мокрой одеждой омерзительного вида и запаха». The Case of Магу Smith, for Witchcraft… P. 1057.

477

Известно, что ведьм боялись даже мертвых, об этом свидетельствует находка в Сент Осайте (где в 1582 году проходил процесс над ведьмами, в результате которого две женщины были повешены) в 1921 году скелетов двух женщин (считается, что это Урсула Кемп и Елизавета Бенет — повешенные обвиняемые): в их колени и локти были вбиты железные гвозди — по поверьям того времени таким образом можно было предотвратить воскрешение ведьмы из мертвых. Цит. по: Hulford S. St. Osyth Witches…

478

Махов А. Е. HOSTIS ANTIQUUS… С. 7, 366.

479

Что касается причин, которые, по популярным представлениям того времени, добровольно приводили людей к дьяволу, то тут, кроме универсальной и всеобъясняющей злой природы ведьм, существовало еще много нюансов. Так, например, считалось, что человека на путь служения к дьяволу могла толкнуть неукоренненность в социуме, неспособность или невозможность создать там себе, если так можно сказать, комфортные условия. Кризисный момент и напряженный эмоциональный настрой, созданный таким обстоятельством, считался подходящим условием для сближения человека с дьяволом: «Когда Дьявол почувствовал такое враждебное расположение этой несчастной, и то, что она и ее дочери могут легко быть сделаны инструментами, способствующими усилению его королевства, и быть, как это бывало, палачами его мести. Он, не заботясь о том, обрушится ли он на невинных или нет, стал более близок к ним [к будущим ведьмам — Ю. И.], и в ясных терминах перешел поспешно к своей цели — предложил им свою службу — чтобы таким способом они могли бы легко приказывать ему то, что они пожелают». Anon. The Wonderful Discoverie of the Witchcrafts of Margaret and Phillip Flower… P. 19–20. Для сравнения, в позднем трактате 1650 года транслируется та же мысль: «Когда люди обманывают, раздражаются, недовольны, чего-то хотят и так далее, они находятся в состоянии глубокого неудовлетворения; так, что они говорят в своем сердце, что чтобы они не делали, они будут отомщены; и именно в это самое время, Дьявол, голосом, или в каком-то образе, появляется около них, и предлагает им помощь на своих условиях». Homes N. Daemonologie… P. 34–35. Другими словами, ведьма могла мыслиться как человек, не способный (в силу различных жизненных обстоятельств и личных качеств) найти себе место в установленном миропорядке, и потому выбравший иной (разумеется, неверный) способ социального бытия. Последнее в контексте христианских ценностей автоматически означало отсутствие должного смирения и покорности перед Богом.

480

По выражению А. Е. Махова.

481

W. W. A True and Just Recordes of the Information, Examination and Confession of All the Witches, Taken at S. Oses… Title.

482

Гинзбург К. Образ шабаша ведьм… С. 134. Карло Гинзбург видел истоки шабаша в фольклорных верованиях, которые при посредничестве ученой культуры получили распространение в связи с процессами против евреев и прокаженных во Франции XIV века. Кратко логика Гинзбурга такова: прокаженные/евреи — евреи/ведьмы — ведьмы. См.: Ginzburg С. The Night Battles…; Ginzburg С. Ecstasies

483

Упоминания о шабаше очень редко встречаются в английских источниках по феномену «охоты на ведьм» и относятся они к периоду более позднему по сравнению с рассматриваемым (конец XVII — первая четверть XVIII в.). Насколько можно судить) их появление — прямой результат заимствования континентальных идей по воле ориентированных на эти идеи отдельных авторов. См., например, памфлет 1712 года: Anon. А Full Confutation of Witchcraft…

484

Эта территориальная особенность английской «охоты на ведьм» позволила современникам окрестить восточное графство Эссекс «графством ведьм». См.: Haining P. Introduction… P. 21.

485

Thomas К. Religion and the Decline of Magic. P. 520.

486

Жертвы преследований, о которых говориться в популярных памфлетах о судах над ведьмами, это, как правило, крестьяне, сельские наемные работники, мелкие ремесленники, жены мелких арендаторов, чернорабочие, слуги и проч.

487

Допрос и признание известных ведьм в Челмсфорде… С. 40.

488

Задержание и признания трех известных ведьм…в Челмсфорде… С. 220. См. также: «Три местных дамы Сатаной // Заражены презнатно были // Но духа грешного дела // Своею смертью искупили». Допрос и признание известных ведьм в Челмсфорде… С. 40. Настроения, выражающие триумф коллектива над паршивой овцой и радость по поводу восстановления должного порядка и спокойствия в обществе выражены в следующем отрывке из памфлета: «Заметьте, матушка Апни, которую мучила совесть, воскликнула, что она тяжко согрешила, что дьявол обманул ее, и она дважды отдала ему свою душу, и все же дух Божий пробудился в ней, и она очень жалела, похоже, что мастеру Варду пришлось с ней так помучиться, и умерла, раскаиваясь, прося прощения у Бога и людей, до самого последнего вздоха своей низкой и отвратительной жизни». Задержание и признания трех известных ведьм… в Челмсфорде… С. 228.

489

Проведенный К.Томасом анализ документации судов Ассиз показал, что в период с 1559 по 1736 годы согласно ведовским законам в Англии было осуждено 513 человек, из которых чуть больше 200 человек были приговорены к смертной казни, и всего лишь 109 из них повешены (документов сохранилось 77 %). Thomas К. Religion and the Decline of Magic. P. 450. По подсчетам Ивена, в Англии за весь период «охоты на ведьм» было казнено не больше 1000 человек. Ewen С. L. Е. Witchcraft and Demonianism. P. 112. Для сравнения: например, в Германии по последним подсчетам за весь период гонений на ведьм погибло около 20 000 человек. Цит. по: Шверхофф Г. От повседневных подозрений к массовым гонениям… С. 313.

490

Классическим и показательным в этом смысле примером является эпизод с М. Хопкинсом, распространившим в восточных графствах слух о том, что ему удалось встретиться с дьяволом и обманным путем взять у него книгу(!), в которой написаны имена всех ведьм в Англии. Какое-то время благодаря слухам о существовании этой книги ему удавалось убеждать в виновности той или иной обвиняемой, как судей, так и самих обвиняемых. Однако затем эти же самые слухи легли в основу обвинения против М. Хопкинса в том, что ему помогал сам дьявол, инициированного общественностью. В своем оправдательном трактате М. Хопкинс сформулировал общественное обвинение против себя следующим образом: «Хотя он не зашел так далеко [чтобы стать колдуном или ведьмой — Ю. И.], как упоминалось ранее, однако доподлинно известно, что он встречался с Дьяволом и выманил у него его Книгу, в которой были написаны имена всех Ведьм в Англии. И если он смотрит на какую-нибудь Ведьму, то может определить по выражению ее лица, что это — она. Таким образом, его помощь — от Дьявола». В ответ на это обвинение М. Хопкинс оправдывал себя следующим образом: «Если он оказался слишком тверд для дьявола и заполучил его книгу, то это значит, что он заслужил большой похвалы, а вовсе не позора». Hopkins M. The Discovery of witches… P. 1.