29. ГЕРМАНИЯ В РУИНАХ

Протестанты в Европе терпели полное поражение. Баварские, имперские и польские части разгромили венгров, выведя из войны Трансильванию. Армия Тилли утюжила Северную Германию, Валленштайн шел на Копенгаген. Наемные полки, по своему обыкновению, зверствовали чрезвычайно. Если горожане, выдержав осаду, выговаривали капитуляцию, расставаясь только с деньгами и имуществом, это считалось везением. Если же город брали штурмом, обычно резали всех подряд. Как и население незащищенных деревень. Состоятельных хозяев предварительно пытали, вымогая ценности. Женщин, девочек, юношей поголовно насиловали — относительно пола партнера солдаты разборчивостью не отличались. А удовлетворив потребность, тоже убивали. Щадили лишь отдельных красоток, сохраняя в обозе для каждодневного пользования. Практиковались различные жуткие забавы: поджаривание, забивание в зад петарды, “качели” — перекинув через ветку веревку, на одном конце за груди подвешивали женщину, а на другом за половые органы мужчину, оставляя их умирать в таком положении. За армиями оставалась пустыня.

И датчане запросили пощады. По условиям мира, подписанного в 1629 г. в Любеке Христиан IV обещал не вмешиваться в германские дела. Валленштайн в награду получил герцогство Мекленбургское, титул “Генералиссимуса Балтийского и Океанического морей”. Казалось, война кончается. Англия фактически вышла из игры из-за внутренних дрязг, сопротивлялась только Голландия. Во Франции католическая партия ликовала — Мария Медичи, ее ставленники братья Марильяк, Анна Австрийская считали момент удобным, чтобы на стороне Габсбургов начать “крестовый поход” против Англии и протестантов. Однако Ришелье после взятия Ла-Рошели внезапно сделал крутой поворот. Предложив королю заключить мир с Англией, а врагом № 1 считать Испанию. Именно тогда кардинал ввел в употребление термин “равновесия в Европе” — который ни в коем случае нельзя понимать буквально. Вплоть до XIX в. он использовался в качестве прикрытия французской экспансии. А все приграничные земли, которыми могла “прирастать” Франция, принадлежали испанцам или их союзникам.

Удобным поводом испортить отношения с Мадридом стал спор о Мантуанском наследстве. Умер герцог Мантуи Винченцо II Гонзаго, и ближайшим наследником оказался его родственник по побочной линии французский принц Невэр. Что не устраивало испанцев. И они предложили герцогу Карлу-Эммануилу Савойскому поделить наследство, испанцам — Мантую, а герцогу — принадлежавший покойному Гонзаго маркизат Монферрат с крепостью Казаль. Невэр уступать своего не собирался, он был связан с мальтийскими рыцарями, Венецией. Но испанская армия де Кордовы перешла в наступление и осадила Казаль. Ришелье, вопреки католической партии, уговорил Людовика вмешаться и двинуть в Италию войска.

Герцог Савойский пропустить их через свою территорию отказался, выставил на границе полки. Тогда французы обошли их через перевал Суза и очутились в Савойе. Карл-Эммануил сразу запросил мира, испанцы сняли осаду Казаля, и Невэр был восстановлен в правах. А Людовик XIII повернул армию из Италии на последний очаг сопротивления гугенотов, Лангедок. Войско “первосвященника” Роана разбили, подступили к городу Прива. После 9 дней осады он был взят и отдан в полную волю солдатам, на резню и разграбление. Гугеноты “намек поняли”. И согласились капитулировать. По “эдикту милости”, подписанному королем в Але, им даровалась амнистия, свобода вероисповедания, но все политические привилегии отменялись. Подлежали разрушению замки аристократов и стены 20 городов, в том числе неприступного Монтобана. “Гугенотская республика” прекратила существование. Зато кардинал стал широко привлекать протестантов на службу — они теперь целиком зависели от милости короля и становились куда более верными воинами, чем католики.

Испания с утратой Мантуи не смирилась. Она пошла даже на снятие части войск из Нидерландов, договорилась с императором Фердинандом, и в Италию были направлены испанско-имперские контингенты во главе с лучшими полководцами Спинолой и Колальто, осадив Мантую и Казаль. Ришелье решил воевать. В конце 1629 г. направил армию через Альпы. Герцог Савойский снова не желал пропускать ее, и на этот раз позаботился перекрыть ущелье Сузы войсками. Но разведка кардинала узнала, что для этого савойцы вывели гарнизон из крепости Пиньероль, и внезапным броском французы захватили ее. И вторглись в Италию. Война казалась перспективной, Людовик загорелся сам возглавить ее.

Однако по пути в Лионе он заболел. Сочли, что умрет. И его мать, жена и брат Гастон, уже чувуствуя себя хозяевами страны, вырвали у больного обещания удалить кардинала и уступить во всем Мадриду. Начали переговоры, посредником в которых выступал капитан папской армии Мазарини. И боевые действия поехали наперекосяк. Испанцы перешли в контрнаступление, Колальто взял Мантую. Жителей перебили поголовно, не считаясь ни с полом, ни с возрастом. Город был разграблен, улицы и площади устилали трупы стариков, младенцев, обесчещенных и зарезанных женщин и девочек. А Спинола дожимал Казаль, в руках французов осталась лишь центральная цитадель. В их армии началась чума, усилилось дезертирство… Но очень быстро все переменилось. Людовик неожиданно для всех выздоровел, а у испанцев, наоборот, вдруг умер Спинола. Французские маршалы перестали ждать скорой перемены в верхах, под Казаль выступила свежая армия Шомберга. И Мадрид занервничал, предложил компромиссные условия мира. Но у Ришелье нервы оказались крепче, он этих условий не принял. И выиграл — испанцы согласились на все возможные уступки. Мантуя досталась Невэру, а Франция удержала за собой Пиньероль и Сузу, владея которыми, всегда могла вмешиваться в итальянские дела.

А по возвращении кардинала в Париж грянула внутренняя “разборка”. Мария Медичи решила подтолкнуть сына к выполнению обещаний, данных во время болезни. Ришелье до сих пор числился у нее управляющим, а его племянница (и, возможно, любовница) Комбале — фрейлиной. Королева-мать отъявила о их отставке. Многие придворные, сочтя песенку кардинала спетой, отвернулись от него. Людовик пытался примирить стороны, пришел к матери и застал безобразную сцену, когда Комбале валялась в ногах Марии, а та пинала ее и поливала площадной бранью. Явился кардинал — и получил то же самое, был изгнан вон. Он уже собирался бежать, но по совету приближенного Сен-Симона решил погодить. И… получил вдруг приглашение короля встретиться лично. Оказалось, что сцены у матери произвели на Людовика обратное впечатление. А может, и воспоминания, как Мария, Гастон и Анна распоряжались во время его болезни. И он принял сторону Ришелье, обласкав его и заверив в поддержке. Этот поворот назвали “днем одураченных” — многие из тех, кто поспешил “похоронить” кардинала, поплатились опалами. Марильяков арестовали — один умер в тюрьме, другого казнили. А Мария очутилась под домашним арестом в Компьене.

Только теперь кардинал стал настоящим “хозяином” Франции. В полной мере развернулся и его дипломатический талант. Он говорил: “Абсолютно необходимо для блага государства неустанно, явно или тайно, вести переговоры всегда и везде, даже там, где результаты не слишком обнадеживают”. В Германии Фердинанд II чувствовал себя после побед абсолютным господином и издал реституционный эдикт, обязывающий протестантских князей вернуть церковные земли, захваченные с 1552 г. Что вызвало понятное недовольство. И не только протестантов — католических князей усиление императора тоже не устраивало. Ришелье решил отколоть их от Фердинанда и под флагом защиты “германских свобод” создать “третью партию” из Максимилиана Баварского и государств Католической лиги. Нейтралитет их гарантировала бы Франция. Которая выдвинулась бы на роль гегемона ряда германских земель.

В 1630 г. в Регенсбурге открылся имперский сейм. Из-за упоминавшихся особенностей французской дипломатии, когда послов приходилось назначать не по способностям, а по социальному статусу, кардинал направил туда двух представителей, официально де Леона, а неофициально — самого талантливого своего клеврета отца Жозефа. И задач ставилось две. Официально — добиться от Фердинанда признания изменившегося положения в Италии, а неофициально — провести нужную работу с князьями. И император получил вдруг мощную оппозицию. Князья-электоры с подачи о. Жозефа потребовали от него отставки Валленштайна и роспуска его армии. Фердинанд вынужден был согласиться, поскольку в обмен надеялся выторговать у электоров для своего сына титул “римского короля”. Номинальный, но заявляющий претензии на участие в итальянских делах и повышающий шансы на избрание следующим императором. Однако даже в этом князья ему отказали.

А параллельно Ришелье решил реанимировать угасающую войну против Габсбургов. Путем замены выбывших датчан шведами. Правда, сперва их требовалось вытащить из Прибалтики. И кардинал нашел полное взаимопонимание с канцлером Оксеншерной. При содействии Франции начались переговоры с Польшей, и был заключен чрезвычайно выгодный для Швеции Альтмаркский мир — к победителям отошли Рига, вся Лифляндия, несколько прусских портов, в том числе Пиллау, “морские ворота” Кенигсберга. Ну а потом договорились и о войне. Густаву Адольфу гарантировались ежегодные субсидии по 1 млн. ливров в течение 5 лет, а он обязался вступить в Германию и держать там 30 тыс. пехоты и 6 тыс. конницы, уважая при этом нейтралитет Баварии и Католической лиги. Впрочем, проекты Ришелье с самого начала стали давать трещины. Потому что каждый из его партнеров вынашивал собственные цели. Максимилиан Баварский был не против сближения с Францией, но желал, в свою очередь, оторвать ее от протестантских государств. В результате успех вышел половинчатым. Заключили союз, обязавшись не помогать врагам друг друга, хотя князья Католической лиги настояли на том, что сохранят и свои обязанности перед императором. Ну а Густав II Адольф тайно вынашивал планы возродить союз протестантов, растрепать католиков, а потом вместе с русскими ударить на поляков.

В европейскую дипломатическую кашу лез и папа Урбан VIII. В это время у герцога Савойского зачесалось захватить кальвинистскую Женеву. Папа горячо поддержал идею и разработал проект, чтобы герцогу помогли французы — вот, мол, и будет компенсация за отнятый у савойцев Пиньероль. Ришелье такие поползновения отверг. Ему требовался нейтралитет швейцарских кантонов — ведь они не только контролировали альпийские проходы, но и поставляли протестантам наемных солдат. И “компенсация” обломилась лишь самому римскому первосвященнику, чтобы не вмешивался не в свои дела. Он раскатывал губы на герцогство Урбино, и французы намекнули, что не выразят ни малейшего протеста, если папа его захватит и присоединит к своим владениям. Что Урбан и сделал.

От вступления Франции в масштабную войну Ришелье решил воздерживаться, насколько это будет можно. Тем более что внутри страны опять возникли проблемы. Мария Медичи, сидя в Компьене, сплела заговор с Гастоном Орлеанским и Анной Австрийской. По гороскопам, коим тогда свято верили, получалось, будто Людовик должен скоро умереть. Вот и задумали дождаться этого (или помочь свершиться) и женить Гастона на Анне. Написали в Мадрид, чтобы поддержали. Кардинал письма перехватил. Всех испанцев из свиты двух королев выслали на родину. А Гастон удрал в свою вотчину, Орлеан, и начал набирать армию. Поддержать бунт согласились губернаторы Прованса, Пикардии, Бурбонне. Король сам отправился с войском на Орлеан, и его братец бежал за границу. Его сообщников Людовик обвинил в преступлении против величества и объявил изменниками.

Но… Парижский парламент отказался зарегистрировать эдикт — он уже начал борьбу против “тирании Ришелье”, а за такую мелочь, как бунт против короля, во Франции знатных людей к изменникам не причисляли, и эдикт восприняли, как наступление на “свободы”. Людовику пришлось лично явиться в парламент и настоять на своем. А королеву-мать хотели отослать домой, во Флоренцию. Но это было далеко от средоточий европейских интриг, и она ехать отказалась. Предлагали на выбор губернаторства — тоже отказывалась, изображая из себя жертву. А Гастон обосновался в Лотарингии. Это государство было весьма своеобразным, считалось независимым герцогством и представляло собой жуткую “путаницу юрисдикций”. Вся территория состояла из мешанины клочков — некоторые из них принадлежали Франции, другие мелким германским князьям или епископствам, третьи были имперскими. Имелись даже деревни, не подчиненные вообще никому, в путанице разделов о них просто забыли.

Лотарингский герцог Карл IV был сторонником императора и врагом Людовика. Он предоставил убежище мятежному принцу, но гороскопы тоже читал и верил им. И для оказания помощи выставил условие — женитьбу Гастона на своей дочери Маргарите де Водемон. Чтобы после смерти Людовика она стала королевой Франции. Гастон согласился. Вместе связались с испанцами, получили от них деньги и стали собирать войска под предлогом “освобождения королевы Марии”, якобы пребывающей в заточении. Составили хитрый план — Мария сбежит из Компьена в пограничную крепость Ла-Капель, комендант коей примкнул к заговорщикам. Захват крепости откроет дорогу для вторжения из-за границы, а королева-мать обратится к французам с манифестом о “тирании Ришелье”, разжигая восстание.

Так и сделали. В одну прекрасную ночь Мария села в карету и устремилась на север. Кардинал узнал о замыслах врагов в последний момент, но принять меры успел — сменил коменданта Ла-Капели. Беглянку вполне можно было задержать. Но тогда опять пришлось бы терпеть ее под боком и возиться с ней. И поступили проще. Королева-мать потыкалась в запертые ворота крепости и, не зная, что делать, покатила дальше — в Бельгию. Покинуть страну ей никто не препятствовал. А заговор по ее “освобождению” развалился сам собой.

В 1631 г. во исполнение заключенных договоренностей в Померании высадился Густав II Адольф. Начал сколачивать новую коалицию против католиков, но примкнули к нему немногие князья и города. Память о карательных рейдах имперских армий была свежа. Да и вообще менять систему слабой империи на гегемонию шведов было мало желающих. Протестантские князья во главе с Иоганном Георгом Саксонским и Вильгельмом Бранденбургским собрались в Лейпциге и предложили Фердинанду II свою помощь против пришельцев — если будет отменен эдикт о возврате церковных земель. Император наотрез отказал и двинул свою армию во главе с Тилли. Который, прежде чем ударить по шведам, решил наказать поддержавший их Магдебург. Город был взят и разграблен, а все 30 тыс жителей умерщвлены.

Это вызвало возмущение протестантов, как и тупая неуступчивость императора перед лицом внешней угрозы. И князья начали исподволь наводить контакты со шведами. А 17 сентября войска Густава Адольфа и Тилли встретилась у деревни Брейгенсфельде под Лейпцигом. Тут-то и проявилось превосходство реформированной шведской армии. Ядро ее состояло из свободных крестьян и дворян, спаяных высокой дисциплиной и протестантской идеологией, войне придавался “священный характер”. Новые мушкеты были втрое скорострельнее немецких, ливень огня дополнялся многочисленными легкими пушками, выставленными в шеренгах пехоты и коницы. Имперцев разгромили наголову. Кстати, в битве участвовали и русские из тех, кто после Смуты попал в шведское подданство. Олеарий вспоминал, как в Копорье гостил у боярина Никиты Васильевича, получившего рану под Лейпцигом.

После такой победы позиция германских князей изменилась. На сторону шведов перешли и Саксония, и Бранденбург. Густав Адольф послал саксонскую армию под командованием Арнима на Богемию, а сам ураганом ринулся по Германии — к Рейну. Впрочем, протестантские князья продолжали вести двойственную политику, с оглядкой на императора. Они хотели не полного поражения Габсбургов, а только их ослабления, что дало бы возможность выторговать для себя побольше льгот и “вольностей”. Арним продолжал переписываться с Фердинандом. И хотя вторгся в Чехию, любезно не затронул владения Валленштайна, обойдя их стороной.

Но и Густав Адольф быстро рассеял надежды Ришелье на то, что шведы станут послушным орудием его политики и выведут Францию на роль верховного арбитра в германских делах. Считаться с нейтралитетом католических князей король не собирался. Напротив, подвергал их владения полному опустошению. Стоит уточнить, что очень высокая для того времени дисциплина шведских солдат была понятием относительным. Это была безусловная дисциплина в бою и в походе. Но на поведение подчиненных вне строя командование смотрело сквозь пальцы. Правда, на союзной, протестантской территории бесчинств не допускали, и разгул ограничивался охотой за бабами. Что пришлось по душе и немкам, и современник писал: “То-то печалились женщины, и не только горько рыдали при расставании, но даже лишались чувств… ибо трудно поверить, какие вольности позволяли себе шведы в подобных делах”.

Но католические земли подвергались полному разграблению. Шведы громили церкви и монастыри, резали священников, глумились над монахинями. Если крестьяне или горожане пытались сопротивляться, их самих заставляли вешать друг друга. Питались за счет местного населения, выгребая все дочиста. Если же хозяева успевали спрятать продовольствие, типичным шведским приемом было построить семью и на глазах матери одеть петлю на ребенка. Ответит, где спрятано — обречет семью на голодную смерть. Не ответит — вешали и ставили под виселицу следующего. Обозначая путь руинами и пожарищами, армия Густава Адольфа прокатилась через Франконию, Тюрингию, захватила Эрфурт, Вюрцбург, Франкфурт-на-Майне. Другие шведские корпуса взяли Росток и Висмар.

Католические князья, подвергшись таким ударам, обращали вопли к французам — где же, мол, ваши гарантии нейтралитета? И метнулись к императору. А Франции было не до того, она очутилась на пороге крупной смуты. Мария Медичи и Гастон Орлеанский во Фландрии и Лотарингии готовили вторжение. Хотя Филипп IV Испанский и правительница Фландрии инфанта Изабелла в реальность их предприятий уже не верили и денег не давали, наскребли в долг, Гастон стал набирать в Лотарингии наемников. На его стороне обещал выступить герцог Карл IV, имевший 20 тыс. воинов. Во Франции должны были поддержать герцоги Гиз, Эпернон и Буйонн. Мария сговаривалась и с “безработным” Валленштайном — тот соглашался выставить 30 тыс. войска, но при условии, что все захваченные города отдадут ему.

Людовик XIII и Ришелье стягивали армию к северным границам, готовясь к столкновению. Но непредсказуемость шведского короля сыграла им на руку. Значительная часть владений Карла Лотарингского находилась в Германии. И при прорыве Густава Адольфа на юг он вынужден был изменить планы — увел свои полки против шведов. А Гастон после ухода герцога почувствовал себя неуютно: против него сосредотачивались части короля, а у него были лишь отряды, навербованные из всякого отребья. Он решил перебросить эти “силы” во Фландрию, под защиту испанцев. Отправил туда один полк, но Людовик послал маршала Ла Форса, тот бесцеремонно вторгся в нейтральный Люксембург и разгромил полк у Флоревилля. Затем король окружил мятежный Седан, владение герцога де Буйонна. Крепость сдалась, заговорщиков арестовали. А оставшиеся у Гастона солдаты, торчавшие без дела, безобразничали, грабили лотарингское население, и чтобы не рассориться с единственными союзниками, принцу пришлось отправить их к Карлу IV, в Германию.

Но шведы разнесли Карла вдребезги, он потерял 2/3 армии. Густав-Адольф приближался уже к самой Лотарингии, и герцог вынужден был просить заступничества у французов. Людовик этим не преминул воспользоваться. Ввел полки в его владения и навязал Викский договор о “добрососедских отношениях”. Лотарингия передавала французам на 3 года ключевую крепость Марсаль, разрешала свободный проход их войск через свою территорию, обязалась не вступать в союзы, враждебные Франции, и выслать Гастона. Карл IV все условия исполнил — но, помня гороскопы, перед отъездом принца все же тайно обвенчал его со своей дочерью Маргаритой.

Однако, если лотарингская проблема снялась, то шведская нарастала. 20 декабря 1631 г. части Густава Адольфа взяли Майнц, отдельные отряды прорвались в Эльзас, выходя к французским границам. Ришелье пробовал приструнить союзника. Направил к нему послов, требуя уважать нейтралитет Баварии, отвести войска с Рейна и вступить в переговоры с католическими князьями. Шведский король такие требования отверг. И пообещал, что если в его лагере появятся представители германских католиков, он их вздернет. Заявил, что придя на Рейн, он рассчитывал встретить здесь французскую армию для совместных действий, а потому предложил встретиться с Людовиком лично — сесть по-нормальному, по-королевски вдвоем за кружечкой пивка, да и решить полюбовно все германские дела. Это — тебе, это — мне.

“Высококультурные” французы в XVII в. считали “варварами” не только “московитов”. Кардинал настоял, что королю Франции непристойно встречаться “с каким-то северным державцем”, и отписал — дескать, встреча возможна, но не с Людовиком, а с Ришелье. Да только и шведский монарх был не лыком шит. Ответил, что в таком случае и он предпочтет прислать на переговоры кого-нибудь из министров. На кардинала это произвело большое впечатление, заставило уважать партнера. Тем не менее он полагал, что шведы теперь представляют для Франции не меньшую опасность, чем испанцы. Чуть не дошло до полного разрыва. Но все же французские субсидии шведам сыграли свою роль. И кое-как договорились, что Густав Адольф уйдет от греха подальше, во внутренние области Германии. Хотя король-солдат оказался куда более “твердым орешком”, чем считал кардинал, и за свой уход заставил Францию разорвать союз с Максимилианом Баварским.