Глава 9

СТРАНА БЕЗ ХОЗЯИНА

Но вот в начале марта 1953 г. был убит Сталин (Мухин Ю. Убийство Сталина и Берия. М., Крымский мост, 2002). Убит за попытку на XIX съезде ВКП(б) передать власть от партийной номенклатуры Советам. В конце июня того же года был коварно убит и Л.П. Берия, попытавшийся продолжить начатую Сталиным перестройку. У власти оказались бюрократы — люди, которые Сталина считали своим начальником, которые несколько десятилетий выполняли его указания и посему, так или иначе, отвыкли думать об общей сути этих указаний — о том, зачем они даются, как они должны повлиять на общее состояние дел. У Сталина начальников не было (сотня членов ЦК ВКП(б) и съезды не в счет — эти люди сами смотрели Сталину в рот, а не командовали им), поэтому Сталин должен был до всего доходить своим умом. Напомню, что он собирал в свою библиотеку книги, которые прочел и которые предполагал впоследствии или перечитать, или использовать. Только в библиотеке его дачи (на которой он жил последние годы) было 20 тысяч томов, из которых 5,5 тысячи было исписаны пометками Сталина, т. е. изучены досконально. У его соратников так работать не было необходимости: возник трудный вопрос — пошел к Сталину и спросил, что делать. А потом делай это, и можно не думать, зачем ты это делаешь — Сталин приказал!

Сталин умер, спрашивать стало не у кого. И сначала Хрущев, а затем и все остальные за ним стали узнавать, что делать, у ученых — они ведь умные! И началась вакханалия идиотизма, при которой правительство СССР внедряло в жизнь мероприятия одно за другим без малейших хозяйских оценок того, как они повлияют на общее состояние дел.

Возьмем, к примеру, сельское хозяйство сразу после Сталина в период правления Хрущева. Еще при Сталине была создана комиссия иод председательством выдающегося биолога Т.Д. Лысенко по планированию развития этой отрасли. Комиссия пришла к выводу, что экономичнее всего на том этапе вложить деньги в традиционные сельскохозяйственные районы России и Украины (в которых уже есть села, дороги, элеваторы и т. д.) и за счет удобрений, мелиорации, посадки лесополос в степях, строительства сельхозкомплексов получить большой и быстрый эффект от увеличения урожайности сельхозкультур. А в это время на целинных землях Казахстана, Сибири и Алтая построить испытательные станции, на которых определиться, как распахивать целину, какие сорта сеять, в какие сроки, как бороться с засухой, с сорняками и т. д. И уж потом на прибыль от роста урожайности в традиционных районах земледелия осмотрительно освоить и целинные земли. Но научные противники Лысенко, так называемые генетики, убедили Хрущева, что Лысенко дурак, не понимающий величия Моргана и Вейсмана и того, что если распахать Целину, то хлеба сразу будет очень много. И начиная с 1954 г. СССР израсходовал огромные средства на освоение целинных земель, миллионы энтузиастов переехали туда на жительство. И первые три года Целина давала огромные урожаи, но толку от этого было мало, поскольку еще не было ни дорог, ни элеваторов и зерно, если его убирали, сгнивало на токах. Распахали на Целине 41,8 млн. га (в царской России, включавшей Польшу и Финляндию, пахали всего 118 млн. га), А потом начались пыльные бури, которые сдули плодородный слой целинных земель, не защищенный ни лесополосами, ни агротехникой, и хлеб вообще перестал расти. И спустя 20 лет в Казахстане урожайность в 3,7 ц с гектара была плановой, а на Украине за урожайность в 10 раз выше агронома выгоняли с работы, так как такую урожайность считали неурожаем. Колоссальные убытки легли на себестоимость сельхозпродукции в целом по СССР при мизерном результате, Л.И. Брежнев, которому не было никакого смысла приуменьшать достижения Целины, сообщил в своем бестселлере, что за 24 года своей истории Целина дала 250 млн. тонн зерна, т. е. чуть более 10 млн. тонн в год. (Брежнев Л. И. Целина. М., Политиздат, 1979). Урожайность же по всему СССР в зависимости от погоды колебалась от 180 до 220 млн. тонн. Т. е., если на Украине и юге России в мае и начале лета пройдут дожди, то в Казахстане можно и не сеять: колебания урожайности в традиционных районах с лихвой перекрывали урожай Целины. Лысенко-то знал, что предлагал. И сегодня, по прошествии почти 50 лет, член-корреспондент РАН, директор Института степи Уральского отделения РАН А. Чибилев пишет:

«После смены руководства страны весной 1953 года травопольная система земледелия была сперва раскритикована, а затем даже запрещена. Тогда же были ликвидированы лесо-, почвозащитные и другие агробиологические станции. Более того — власти предписали впредь не ухаживать за лесозащитными полосами, созданными в 1948–1953 годах и позволившими предотвратить во многих регионах опустынивание, засоление почв, снижение их естественного плодородия. (Программа создания лесозащитных полос в сочетании с травопольными севооборотами на прилегающих землях была рассчитана на 1948–1963 годы.) Страна начала невиданную в истории цивилизации распашку целинных степей и лесостепных земель. Такая аграрная политика стала роковой для страны» («Русский деловой вестник» № 1, 2002).

А в 1958 г. были ликвидированы машинно-тракторные станции (МТС) и вся сельхозтехника была передана колхозам и совхозам. Товарооборот в производстве сельхозпродукции был резко сокращен. Ни Хрущев, ни его консультанты — «ученые-экономисты» абсолютно не понимали того, почему Сталин требовал всемерного «разворота товарооборота». МТС пахали землю, убирали урожай ограниченного числа колхозов, цены на использование техники МТС были фиксированы, следовательно, и доход МТС был фиксированным. Чтобы не потерпеть убытков, МТС обязаны были очень бережно относиться к своим основным затратам — к покупке тракторов, комбайнов, автомобилей и т. д., к их ремонту и рациональной эксплуатации. Если бы МТС оставались, то они бы не дали СССР производить сельхозтехнику в таких удручающе огромных количествах — они бы не покупали ее. А у колхозов, повторю, затраты на технику были всего лишь одной из строчек общих затрат на производство продукции. Цепочка товарооборота — тракторный завод продал трактор МТС, а МТС продала вспаханное поле колхозу, — которую так настойчиво сохранял Сталин, позволяла сокращать затраты и сохранять ресурсы страны чисто экономическим способом, безо всяких кампаний «борьбы за бережное отношение».

Эти хрущевские эксперименты проводились еще в послесталинском СССР, когда производство в сельском хозяйстве, как и во всех остальных отраслях, шло достаточно быстро, но теперь затраты на сельское хозяйство опережали рост продовольствия. В условиях, когда у руля страны стоят люди не соображающие, что делают, снижать цены было некуда, их планомерное снижение прекратилось, а в 1961 г. произошел первый подъем цен. Накануне, в 1960 г., был отправлен на пенсию министр финансов А.Г. Зверев. Прошли слухи, что он пытался застрелить Хрущева, а такие слухи убеждают, что уход Зверева не обошелся без конфликта. Возможно, в основе этого конфликта была денежная реформа 1961 г., а как мы помним по реформе 1947 г., такие мероприятия начинают готовиться примерно за год до их проведения. Хрущев, видимо, не мог решиться открыто поднять цены в условиях, когда народ явственно помнил, что при уже заплеванном Хрущевым Сталине цены не поднимались, а ежегодно снижались. Официально целью реформы было объявлено спасение копейки, дескать, на копейку ничего нельзя купить, поэтому рубль надо деноминировать — увеличить его номинал в 10 раз. Заметим, что такая скромная деноминация никогда не проводится, к примеру, в 1997 г. рубль был деноминирован в 1000 раз, хотя копейку сразу же выбрасывали из сдачи даже нищие — в 1997 г. и на 10 копеек ничего невозможно было купить. Хрущев проводил деноминацию только с целью прикрытия ею повышения цен. Если мясо стоило 11 рублей, а после повышения цен должно было стоить 19 руб., то это сразу же бросилось бы в глаза, но если одновременно проводить и деноминацию, то цена мяса в 1 руб. 90 коп. сначала сбивает с толку — вроде и подешевело. Трудно сказать, но и исключать нельзя, что у Зверева вышел конфликт с Хрущевым именно по поводу вот такого сугубо политического, а не экономического использования финансов.

Итак, в 1961 г. послесталинская безголовость дала о себе знать всему народу — началось повышение цен, причем, довольно существенное. Подорожали хлеб, яйца, молоко. Масло стоило 28 рублей, в новых рублях стало стоить 3 руб. 50 коп., и т. д. Причем, безголовость правительства, когда одна рука не знает, что делает вторая, сказалось и в том, что правительство Хрущева не только заранее, но и вообще не прекратило планомерного сталинского снижения расценок и тарифов, т. е. плановые меры по снижению доли зарплаты в себестоимости и цене, которые вызвали снижение цен. То есть хрущевцы накладывали сниженные расценки на повышение цен — дикий идиотизм, как с точки зрения сохранения спроса на рынке, так и с социальной точки зрения. По всему СССР прошли бунты, причем в Новочеркасске бунт подавили войска, открыв огонь по толпе, что было невероятно для СССР Сталина. Ведь Сталин делал все, чтобы трудящиеся стали хозяевами страны, и ситуация, когда слуги стреляют по хозяевам, для сталинского СССР была просто дикой. К примеру, я уже упоминал, что в октябре 1941 г. немецкая агентура подбила ивановских ткачей на бунт. Когда началась вывозка ткацкого оборудования на восток из-за очередного наступления немцев, ткачи заполнили цеха, не дали демонтировать станки, разбивали ящики с уже упакованным оборудованием и громогласно объявляли, что им все равно, на кого работать — на СССР или на Гитлера. Это было предательством, и в связи с этим предательством, казалось бы, сам Бог велел применить пулеметы. Но ни один солдат не прибыл в Иваново, к толпе выехали партийные работники всех рангов, успокоили толпу, решили ее бытовые вопросы, толпа успокоилась и подчинилась. В это время работники НКВД внедрились в толпу, выявили немецких агентов, ночью их арестовали, и на следующий день все было в порядке. А в Новочеркасске в 1961 г. рабочие взбунтовались из-за снижения оплаты труда на фоне повышения цен, вопрос, казалось бы, не сложный — надо было немедленно отменить или задержать изменение тарифов. Но партноменклатура разбежалась, выставила вместо себя солдат, те, не имея даже представления о том, как действовать в таких случаях, совершили грубейшую ошибку — стали стрелять поверх голов, толпа, не видя убитых от стрельбы, решила, что солдаты стреляют холостыми патронами, и бросилась отбирать у них автоматы. Защищая свое оружие, солдаты стали стрелять в толпу, а в таких условиях каждая пуля находит цель. Вообще-то случай в Новочеркасске очень мутный, и, несмотря на многочисленные исследования, в нем до сих пор очень много непонятного, например, исключительная осмысленность действий толпы: она действовала как руководимая штабом воинская часть.

И тем не менее действия Правительства СССР показали, что оно само осознает свою умственную недостаточность, понимает свою хозяйскую (экономическую) неспособность и в связи с этим боится говорить с народом, предпочитая убеждать его не силой разума, а силой оружия. И это осознание все больше и больше бросало высшую власть СССР в объятия совершенно безответственных идиотов — бюрократического аппарата управления СССР и его составной части — «ученых-экономистов».

СССР стал превращаться благодаря этим умникам в испытательный полигон идиотских идей, которые и экономическими (хозяйственными) назвать трудно, поскольку они внедрялись в народное хозяйство без малейшего понимания того, что в нем происходит. То ликвидировали общесоюзные промышленные министерства и заменяли их совнархозами в областях, то ликвидировали совнархозы и восстанавливали общесоюзные министерства, то по всей стране сажали кукурузу, то спасением всего объявляли вал (общую стоимость продукции предприятия), то прибыль, то качество продукции, то управление этим качеством. При безголовом правительстве бюрократический аппарат страны и «ученые» резвились, на сколько фантазии хватало, зарабатывая себе на этих кампаниях ученые звания, огромные зарплаты и доплаты, а ничего не дающие затраты экономики СССР все росли и росли.

Плановость — как осмысленность понимания того, что нужно, и осмысленные действия по достижению необходимого были заменены тупым контролем за сотнями показателей работы предприятия. Хотя цепочка товарооборота как-то сохранялась, но возглавлявшие в ней предприятия хозяйственники потеряли всю хозяйскую самостоятельность: за них все решал тупой госаппарат в Москве и такие же партийные аппараты на местах. Чтобы было понятно, о чем идет речь, поясню сначала на абстрактном примере.

Положим, вы в СССР выпускаете табуретки и у вас что-то отапливается электричеством и углем. Расход угля и электричества контролируется аппаратом вашего министерства и стадом контрольных ведомств — от Госснаба до народного контроля. Углем топить дешевле, и вы решили реконструировать котельную, для чего ее нужно остановить и топить в это время только электричеством. В результате у вас по году будет перерасход электроэнергии, за который вас непременно накажут, и сокращение расхода угля, поэтому на следующий год вам плановые поставки угля автоматически снизят до того уровня расхода, когда у вас котельная стояла. Теперь вы запустили котельную, но угля у вас нет. Вам надо будет ехать в Москву и доказывать, что вы сэкономили государству деньги и что вам нужен дополнительный уголь. Доказывать надо будет цепочке московских инженеров, экономистов, старших экономистов, специалистов и т. п., которые либо не имеют никакого, либо имеют самое смутное представление об экономике вообще и о вашем предприятии в частности. У этих чиновников два варианта: разрешить и запретить (дать уголь или не дать). Но, не зная промышленности, они не могут принять и осмысленного решения. Тогда они действуют исходя из инстинкта самосохранения: если они разрешат, но дело окажется убыточным, то их начальство обвинит их, что они дураки, а никакие не кандидаты экономических наук. Если они запретят, то проявят бдительность в экономии государственного угля.

Поэтому аппарату выгоднее все запрещать. Если вы начнете бюрократов пугать тем, что они своим запрещением наносят убыток стране, то они начнут посылать вас согласовывать вопрос в десятки различных инстанций — от отраслевых институтов до санэпидемстанции — к таким же точно «специалистам», как и они. Я не говорю, что в СССР ни один вопрос нельзя было решить — можно, но времени и энергии, чтобы пробить эту бюрократическую стену нужно было море. Скажем, как писали газеты, чтобы изменить форму ручки настройки бытового радиоприемника, заводу ВЭФ потребовалось получить в Москве подписи в двадцати инстанциях.

В «Дуэли» я давал воспоминания Г.С. Гаврилина, который в середине 30-х годов руководил артелью и самостоятельно делал, что хотел: и землю арендовал, и безвозвратные ссуды рабочим давал и т. д. и т. п. Для послесталинских директоров такая самостоятельность была немыслима. Скажем, наш замдиректора официально продал котельной города для предзимнего ремонта два десятка тонн огнеупорного кирпича, чтобы дать ей отремонтироваться и зимой не заморозить город с нашими же рабочими. В результате завод оштрафовали на сумму продажи, прокурор потребовал у суда взыскать штраф лично с этого замдиректора и суд этот штраф с него содрал. Замдиректора плюнул на такую работу и уволился. Но он еще легко отделался. Газеты писали, как один председатель колхоза из Прибалтики нанял посторонних рабочих очистить пустырь от камней и распахал его. Уже первый урожай покрыл расходы на очистку поля, но председатель получил 3 года тюрьмы — не имел права платить неработникам колхоза.

А в Москве ЦК КПСС и «ученые-экономисты» все придумывали, что бы еще такого хорошего отечественной промышленности устроить. Какие-то московские ученые идиоты узнали, что в Японии предприятия практически не имеют запасов сырья, следовательно, они экономят оборотные средства. И с наших заводов потребовали уменьшить запасы на складах: было принято постановление, что если у завода на складе оборудования больше, чем норма, то нового оборудования ему не давать. Что делать? Лежащее на складе оборудование пока не требуется, продать его — в тюрьму сядешь, а без нового работать нельзя. Как быть? И старое оборудование «списывалось в производство», а фактически уничтожалось. В тот год когда ЦК КПСС осенила эта японская идея, таким образом было уничтожено нового оборудования в сумме, равной трети годового национального дохода. А как же в Японии? А в Японии открыто утверждают, что они пользуются опытом сталинского СССР, поэтому они всемерно развернули товарооборот. У них нужные склады с еще большими, чем у наших заводов, запасами сырья и оборудования находятся не в составе заводов, а в виде самостоятельных фирм при заводе. Наши ученые идиоты, посетив Японию и хлебнув сакэ, осмотрели только заводы, а надо было осмотреться еще и вокруг, прежде чем давать такие рекомендации тупому ЦК КПСС.

Или вот еще одна, но уже китайская идея, которая стукнула в голову нашим великим «ученым-экономистам», — на каждом предприятии выпускать товары народного потребления. Китайцы в период «большого скачка» в каждой деревне построили домну и получали чугун. Получили его естественно (деревень-то в Китае хоть завались!) очень много, но такого, который годен только свиньям на подковы. А в СССР теперь на каждом заводе надо было что-то выпускать для быта. Когда я стал замдиректора с ответственностью и за выпуск таких товаров, то мой предшественник оставил мне так и не освоенный им план выпуска ТНП в 130 тысяч рублей и так называемый «цех товаров народного потребления». Дело в том, что на завод давил обком и требовал по велению партии построить цех товаров народного потребления, а в понятии партийных придурков цех — это такое здание на заводе. Напрасно мой предшественник пытался объяснить, что, прежде чем строить здание, нужно определиться, что за товар мы собираемся выпускать, разработать его технологию, спроектировать размещение оборудования, договориться о поставках сырья и материалов, в уж потом проектировать и строить здание. Черта с два! Обкому надо было срочно отчитаться перед Москвой о выполнении этого китайского решения, и мой предшественник построил на заводе здание 12 х 60 и высотой 6 м, не дав построить половину 9-этажного жилого дома, действительно нужного людям. Но обком благополучно отчитался, что благодаря его стараниям в области построен еще один «цех товаров народного потребления».

Став отвечать за выпуск товаров народного потребления, я на совещании в обкоме предложил не маяться дурью и не налаживать производство совершенно нетипичных для заводов области товаров (ну какой бытовой товар может из своих отходов выпустить завод, производящий ракетное топливо, или глинозем, или ферросплавы?), а сброситься ресурсами и на долевых началах построить отдельное предприятие, скажем, по дублению овчин (в области много овчин не использовалось). Мое предложение было категорически отвергнуто — сказала партия, что на каждом заводе, значит, на каждом заводе! Потом я уже и выпуск этих товаров довел до 5 млн. рублей в год, а этот «цех товаров народного потребления» никак не мог задействовать и использовал как склад.

А почитайте мемуары Б.Н. Ельцина «Исповедь на заданную тему», в которых он открыто хвастается, как на посту секретаря обкома издевался над промышленностью Свердловской области. Этому вечно пьяному бездельнику захотелось без трудов отличиться перед ЦК, и он заставил директоров всех предприятий строить дорогу Свердловск — Серов. Поскольку официально он их заставить не мог, то вывозил тех директоров, кто отказывался тратить свои ресурсы не по назначению, в тайгу на трассу дороги и там выбрасывал из автобуса, предоставляя добираться до Свердловска пешком. Экий экономист! И они построили ему дорогу, дав получить лишний орденок, построили за счет прекращения строительства квартир для своих работников.

Бороться с этими партийно-научными идиотами было невозможно. В 1981 г. я был на курсах в Москве и там на занятиях пытался выяснить у одного из отцов так называемой «Комплексной системы управления качеством продукции», доктора экономических наук, почему в этой системе так много идиотизма. Тот накатал на меня жалобу в министерство, и я получил характеристику антисоветчика, выступающего против решений партии, что, впрочем, мне не сильно мешало. Да что я, тогда начальник цеха, — начальники главков, руководящие десятками заводов, бессильны были против этого экономического кретинизма. Главк, заводы которого выпускали электролампочки, добился такого их качества, что они стали очень редко перегорать. Торговля затоварилась ими и перестала принимать. Это было благо для страны, но несчастье для главка ~ у него уменьшился показатель выпуска товарной продукции. И начальник главка не сумел доказать, что это не результат плохой работы, что за это нельзя снимать премии с работников главка и их самих с должностей — он дал приказ начать выпуск низкокачественных лампочек, чтобы продажа их увеличилась, а цифра в отчетах выполнения плана продолжала оставаться выше 100 %.

Вот в такое вонючее болото превратилось то динамичное хозяйство, та динамичная экономика, которую оставил стране Сталин. И надо просто удивляться ее крепости. Ведь даже перед своей гибелью СССР по темпу роста национального дохода опережала только Япония. Бюрократический аппарат, душивший предприятия, не давал им рвануть вперед, но он же и не давал им спускаться назад. СССР продолжал идти вперед, но мелкими-мелкими шажками. Это действительно был застой. И, тем не менее, несмотря на самые тяжелые в мире климатические и географические условия, СССР обеспечивал своим гражданам очень достойную жизнь. Когда началась перестройка, то «говно нации» — интеллигенция СССР — стало кричать, что достойная жизнь — это когда колбасы в магазине 20 сортов, а в СССР, дескать, кушать нечего и все голодные. И хотя действительно к тому моменту некоторые интеллигенты, типа выдающегося экономиста Е. Гайдара или выдающегося писателя-сатирика М. Жванецкого, так опухли от голода, что уже ушей не стало видно, но цифры по обеспечению продуктами питания граждан СССР этого не показывают.

К концу СССР, в 1989 г., было произведено (кг на душу населения) в сравнении с другими странами и с Россией в 1913 г:

Примечание. По 1913 г. дано не производство, а потребление: масла — для крестьян Тульской губернии, рыбы — для Москвы.

К данной таблице добавлю, что если производимые в СССР на 1989 г. продукты питания представить в их целевых показателях, то тогда в СССР производилось пищевых калорий в расчете на одного человека на треть больше, чем в среднем в остальных четырех развитых странах, а по пищевым белкам — на четверть больше. И это в стране, в которой климатические условия для сельского хозяйства гораздо хуже, чем в сравниваемых странах!

И, наконец, наступила перестройка. Думаю, что читатель уже догадался, что автор не очень сильно ценит умственные способности руководства СССР и его «научных» консультантов. Но то, что произошло в перестройку, уже нельзя списать только на идиотизм, это уже какое-то откровенное предательство, откровенная измена Родине.

Непонятны «проколы» горбачевцев на «ровном месте», т. е. в случаях, которые горбачевским советникам должны были быть абсолютно понятны. Читатель должен был обратить внимание, что в приведенном выше докладе А.Г. Зверева он постоянно заботится, чтобы количество денег, находящихся в обращении, постоянно соответствовало стоимости находящихся в торговле товаров. Сталин, предполагая в 1930 г. увеличить армию (платить людям, не производящим товары) и выдать армии дополнительные снаряды, (т. е. заплатить рабочим снарядных заводов за товар, который не продашь в магазине), увеличивает на рынке количество товара, который продается, — водки. Стоимость водки в данном случае уравновешивает количество денег, выдаваемых военнослужащим и работникам оборонных заводов.

А в перестройку горбачевцы, как истинные враги народа, выплеснули на рынок никаким товаром не обеспеченные деньги. Схема была элементарна: «кооператор» покупал тонну металла за 300 рублей внутренней цены, продавал ее за рубежом за 1500 долларов, на эти доллары покупал за границей компьютер и продавал какому-либо нашему предприятию за 100 000 рублей. Разницу между 100 000 и 300 рублями получал в виде зарплаты. Эти деньги хлынули в магазины, сметя с полок все товары, тем более что в то время советские товары, начиная от легковых автомобилей и кончая нержавеющими ложками, за рубежом брали прекрасно. Почему горбачевцы это сделали? Только ли ввиду их идиотизма?

Как вы увидели выше, при экономисте Сталине коммерческая торговля использовалась во всех затруднительных случаях, причем, с прямо противоположными целями, если это требовалось: в 30-х годах с ее помощью подняли цены продовольствия на рынке СССР, а во время войны не давали им подняться. В СССР Горбачева небольшое количество товаров было в дефиците (автомобили «Волга» и «Жигули», кое-какие импортные товары, типа мебельных гарнитуров, фирменных джинсов или сигарет «Мальборо»). На самом деле дефицита не было, была очень низкой цена на эти товары и, соответственно, за покупкой их выстраивалась очередь. Что в таких случаях делать, было отлично известно и горбачевцам. Ведь на получение квартир бесплатно тоже выстраивалась очередь, но квартиру можно было купить в рассрочку на 20 лет, вступив в кооператив, т. е. купив ее по коммерческой цене. Почему же все дефицитные товары не продавались, как при Сталине: тем, кто хочет купить их дешево — в порядке очереди, а тем, кто хочет купить немедленно — в коммерческой торговле? Вопили, что на Западе в магазинах 20 сортов колбасы, но что стоило свезти со всех стран в коммерческую торговлю 200 сортов, назначить чуть повыше цену и продавать интеллигенции, поскольку, кроме нее, вряд ли кто-либо предпочел бы это мыло своей свежайшей отечественной колбаске за 2 руб. 20 коп. Почему этого не было сделано? Как говорится, на этот вопрос может ответить только следствие…

Могучее хозяйство СССР без войны, без каких-либо малейших оснований разрушили деньгами. С их помощью сначала отобрали у промышленности СССР рынок СССР (ведь 90 % покупателей у нашей промышленности было на нашем же рынке). Деньги обесценили, без счета вбрасывая их на рынок под предлогом, что таков, дескать, курс рубля к доллару. Обесценились все активы покупателей СССР: сбережения, зарплаты, пенсии и, главное, оборотные средства всех предприятий. И люди, которым нужен был отечественный товар, были, но произвести товар ты не мог, поскольку те, кому твой товар нужен, не имели денег его купить, а ты не имел оборотных средств купить сырье. Промышленность СССР была остановлена таким подлым образом, и сейчас она работает на всем пространстве СССР едва ли вполовину своей мощности. А ведь если бы не эта подлость, то сегодня, даже при том идиотском бюрократическом аппарате, мы материально (о духовном и говорить не приходится) жили бы раза в четыре богаче, чем живем. Во имя чего мы от этого отказались? Утверждают, что во имя свободы. О какой свободе речь?

Если о свободе слова, то сегодня эту свободу имеют некоторые избранные болтуны, и только.

Как же, — скажете вы, раз Мухин может говорить в «Дуэли» и писать в этой книге о чем угодно, скажем, о том, что Ельцин сдох, то ведь это и есть свобода слова! Но разве в СССР вы не могли говорить свободно о чем угодно? На кухне. Не могли орать во всю глотку: «Долой Брежнева!»? В лесу. Могли. Да, — скажет читатель, — но на кухне и в лесу меня слушали бы несколько моих товарищей, и все.

А кто слышит «Дуэль», кроме ее читателей? Велика ли разница в слушателях, чтобы так радоваться? Люди, как правило, не понимают сути свободы слова — нет и не бывает свободы слова без ОБЯЗАННОСТИ СЛУШАТЬ!

Перестройка подменила эти понятия, именно при ней в прессе началась болтовня ради болтовни, именно при ней государственные органы получили право не реагировать на то, что пишет пресса. Перестройка уничтожила в СССР обязанность слушать и этим уничтожила саму свободу слова для всего народа.

В СССР было не так. Да, действительной свободы слова и тогда не было, но обязанность слушать — была! Вот мой личный пример.

В середине 80-х наш завод становился на ноги, появилась возможность с него кое-что взять, и масса чиновников стала показывать нам, насколько они значительные люди и что мы обязаны их очень сильно любить и не отказывать им в их личных просьбах. Веселая это была компания — от прокурора города до директора банка.

Последний учудил такое, что у меня кончилось терпение. Мы по инструкции ВЦСПС обязаны были бесплатно раздавать в горячих цехах чай и делали это, как и остальные заводы, десятки лет. Но в инструкции было написано «бесплатно доставлять в цеха чай». И директор банка прекратил оплату магазинам наших счетов за чай на том основании, что речь, дескать, идет только о бесплатной доставке чая в цеха, а рабочие на рабочих местах должны покупать его за наличные.

Был бы старый секретарь горкома, за такие шутки директор банка мигом бы лишился партбилета и вместе с ним должности. Но секретаря горкома уже сменил болтливый перестройщик, будущий бизнесмен.

Снабжение завода было моей обязанностью, и я, разозлившись, собрал все факты воедино (не забыв и прокурора, и милицию) и написал статью в «Правду» с делократическим предложением, как быть с этой бюрократической сволочью. Предложение в «Правде» не поняли и из статьи убрали, но статью напечатали, переделав ее окончание.

Далее дело развивалось так. «Правда» у нас появлялась вечером, и номер с моей статьей «Чаепитие по-буквоедски» появился в четверг. В пятницу ее прочли, меня вызвал директор (исключительно умный и опытный руководитель) и приказал ко всем упоминаемым мною в статье фактам собрать документальное подтверждение (а вечером еще проверил, как я его указание исполнил). И приказал все документы забрать домой. В субботу утром он позвонил мне на квартиру и распорядился вместе с ним ехать в горком. Там нас ждали: второй секретарь обкома, прокурор области, комиссар областной милиции, директор областной конторы «Промстройбанка» и масса других областных чиновников. Там же у стенки сидели все, кого я критиковал в статье. Кстати, чай заводу банк оплатил еще в пятницу, тогда же начальник ГАИ лично сломал все шлагбаумы, которые он до этого поставил на территории нашего завода и т. д.

Нас с директором посадили напротив прокурора области, перед ним лежала моя статья, размеченная по эпизодам. Он читал эпизод и требовал: «Документы!» Я вынимал из своей папки необходимые и подавал. Он их смотрел профессионально: атрибуты бланков, входящие номера и даты, даты распорядительных подписей, сроки и т. д. Если не видел признаков недействительности, складывал эти бумаги в свою папку. На одном документе между входящей датой и распорядительной надписью срок был три дня. Прокурор проверил по календарику — два из них были выходными. (Спасибо директору—у меня на все вопросы прокурора были готовы документы.) Потом председатель комиссии — второй секретарь обкома — начал задавать вопросы, требующие устных пояснений. От стенки послышались жалобные сетования, что я, дескать, все извратил, но председатель заткнул им рот и слушал только меня.

В понедельник меня вызвали в обком, и я целый день присутствовал при таинствах — обком писал ответ в «Правду», в ЦК Казахстана и в ЦК КПСС. Мне его не показали, но позвонил из «Правды» журналист и зачитал мне его по телефону с вопросом — согласен ли я с таким ответом? Я не согласился (хотелось заодно додавить и городского прокурора, замордовавшего наших работников дурацкими исками), но во второй статье, завершающей тему, которую «Правда» дала уже сама, вопрос о прокуроре не прозвучал. Но даже то, что было сделано «Правдой», уже было огромным подспорьем в работе, да и прокурор поутих.

И подобное отношение к прессе было общим государственным правилом. Мой директор заставлял писать ответы во все газеты, включая собственную заводскую многотиражку, если только в них был хотя бы критический намек на наш завод или его работников. Был такой смешной случай.

У нас в городе служил офицер-пожарный, большой сукин сын. Как-то он задел меня лично тем, что оскорбил мою жену, и я, прикинув обстоятельства, нашел более выгодным не тащить его в суд, а дать ему в морду. И хотя сукин сын просимулировал в больнице сотрясение мозга две недели, но по Уголовному кодексу КазССР мое дело подлежало товарищескому суду, где меня и приговорили к максимально возможному наказанию — 30 руб. штрафа. (Божеские были тогда цены, надо сказать). Сукин сын написал во все газеты и инстанции. Занималась этим делом масса людей. Я дал кучу объяснительных по его жалобам, но на защиту этой мрази никто не встал, хотя и убрать его из МВД тоже не смогли. И вот прошел слух, что статья об этом инциденте появилась где-то в ведомственной газете МВД в Алма-Ате. В области этой газеты найти не смогли, и тогда директор дал дополнительное задание ближайшему командированному в Алма-Ату. И только когда тот привез оттуда нужный номер и когда директор убедился, что ни обо мне, ни о заводе в статье не было ничего плохого, успокоился.

Да, не все в советских газетах могло быть напечатано, но о советских людях, об их нуждах и интересах печаталось в сотни раз больше, чем сегодня. И — главное — эти газеты обязательно читались теми, кого это касалось.

Попробовал бы какой-нибудь козел-депутат или чиновник вякнуть, что он, дескать, «Дуэль» не читает. Не «Дуэль» бы была виновата, что ее не читают, а он, мерзавец, был бы виноват в этом. Потому что в СССР была обязанность слушать слово. Потому оно и было в тысячи раз свободнее, чем сегодня. И ликвидировал эту свободу Горбачев со своим паскудным партаппаратом.

И все же — скажете вы, — сегодня ты можешь, пусть и в малотиражной «Дуэли», сказать то, что в СССР не мог сказать нигде. Вон и «Правда» твою статью урезала.

Да, конечно, но я ведь и не говорю, что положение со свободой слова в СССР было идеальным. Сейчас же положение усугубляется тем, что враг нашей страны не дремлет — он делает так, что я пишу, а меня просто не понимают, не понимают того, что без труда поняли бы 15 лет назад, в СССР. Идет катастрофическое оглупление населения. Не только в политическом смысле — население делается идиотами в буквальном смысле этого слова. Идиот беспомощен, он сам не может принять решения, он вынужден слушать других (скажем, толпу) и исполнять их волю (скажем, проголосовать), даже если это полностью ему во вред.

Поймите смысл — если сделать население идиотами, то тогда оно, даже услышав свободное умное слово, не поймет его. При оглуплении народа свобода слова бессмысленна. Некому слушать.

Оглупление идет несколько взаимосвязанными путями.

У человека есть оперативная и глубокая память. В оперативной памяти хранится то, что нам нужно в первую очередь. Если это нужное не требуется, то оно загоняется в глубокую память — так далеко, что и вспомнить невозможно. Чтобы нужные знания хранились в оперативной памяти, нужно, чтобы вы их постоянно вспоминали, чтобы об этих знаниях постоянно шла речь, чтобы вы их постоянно использовали.

Для вашего оглупления прессе надо исключить из даваемых ею сведений нужные вам знания — не упоминать о них. Но мозг ведь не может находиться в простое, поэтому вместо нужных знаний вам со всех сторон забивают оперативную память любой (пусть и интересной) чепухой. Нужные вам знания забываются, а чепуху в своей жизни вы никак использовать не сможете. Вы становитесь идиотом с полной головой знаний. Бесполезных для вашей жизни.

Присмотритесь к прессе и ТВ и задумайтесь, как вы смогли бы в своей личной жизни использовать ту «информацию», которую они вам дают. Бесконечный перечень катастроф и трагедий. Но вы ведь не работник МЧС и «Скорой помощи», что вы из этой информации почерпнете нужного для себя лично? «Путин там, Путин здесь, Зюганов сказал, Дума решила, согласительная комиссия, Совет Федерации».

Что вам с этого? В Чечне — «там стреляли и там стреляли». Вы что — командир роты? «Майкл Джексон там, принцесса Диана окочурилась, Клинтон триппером заболел». Они что — ваши родственники? Бесконечные мексиканские и американские сериалы — вы что, собрались жить в Мексике или в Калифорнии?

А попросите любого вокруг вас назвать 20 городов России — многие ли их вспомнят? Ведь о России в новостях нашей прессы и ТВ нет ничего, — если нет скандалов, то о России и не вспомнят! Та информация, которая вам, гражданину России, могла бы потребоваться в силу того, что вы живете здесь, на ТВ и в прессе отсутствует начисто. Предположим, что Вы сможете найти работу в Усть-Каменогорске и стать там богатым и счастливым. Вы знаете, в какой стране этот город? И можно ли там заработать с вашим образованием и профессией?

Если бы любого из нас 15 лет назад посадили в абсолютно изолированную от внешнего мира одиночную камеру, то нам осталось бы только перебирать в памяти то, что мы знали до этого. И после этого мы сегодня были бы умнее раз в 10 уже потому, что наша оперативная память не была бы загажена тем, что сегодня называют «информацией», эта «информация» не стерла бы те знания, которые действительно нужны.

Важно и то, кто именно вам дает информацию, — умный или дурак. Это же ведь понятно, что при прочих равных условиях человек в годах умнее юноши. Вы вспомните возраст журналистов в СССР и сравните его с сегодняшними. Эти дети и хотели бы сказать вам что-нибудь умное, да не могут. И именно эти дебиловатые хинштейны-леонтьевы пропускают через себя информацию для вас. Что же вы сможете получить от них, кроме идиотизма? Я говорю не о политическом, заказном идиотизме, который хотя бы можно объяснить деньгами, я имею в виду бытовой идиотизм.

В 2003 году исследователи подсчитали, что дикторы ТВ в России используют в своих информациях всего 450 слов. И это при том, что еще Пушкин почти 200 лет назад использовал в своих произведениях 10 000 слов. Убогость нынешней прессы ужасающая!

А теперь, вспомните — когда на ТВ и в прессе появилась орды юнцов и девиц? Правильно — при Горбачеве. Это при нем пошла в серию «Рабыня Изаура», это при нем в программе «Время» в качестве иностранных новостей могли показать дрессированную свинью, которую досужий американец держит в доме вместо собаки. Страшно необходимая информация для жизни советских людей. А мы должны благодарить Горбачева и ельциноидов за свободу слова. Такого слова?!

В Чили пришел к власти Пиночет, которого никто не называл демократом. Что там произошло с прессой после расстрела левых журналистов? Эксперт Центра новой социологии А. Тарасов так пишет об этом:

На смену серьезным изданиям пришли развлекательные, на смену проблемным радио- и телепрограммам — «мыльные оперы» и бесконечные ток-шоу. Крупнейший в Чили национальный газетный концерн «Меркурио — Зиг-Заг», принадлежащий ультраправым (у директора «Меркурио» Рене Сильвы Эспехо была клинка Старый нацист), принялся заполнять рынок бульварной, но «идеологически правильной» продукцией, проявляя чудеса маркетинга в области «узкой специализации»: так, журнал «Эва» печатал исключительно бульварные романы для домохозяек, журнал для подростков «Сине Амор» восхвалял второсортную голливудскую кинопродукцию и т. д.

Перуанский профессор Висенте Арельяно, специалист по СМИ стран «южного треугольника», так описывал в 1982 г. в журнале «Аурора» свои впечатления от посещения Чили: «Во-первых, чудовищно понизился профессиональный уровень журналистов… пришло новое поколение… молодых и совершенно некомпетентных, особенно это заметно в статьях по экономике, по гуманитарным наукам и вопросам культуры… Они не владеют специальной терминологией, путают „кадастр“ с „секвестром“… и совершенно искренне пишут, что „по указанию марксистского Интернационала, как известно, некий Дарвин придумал, что человек вовсе не создан Господом, а возник как плод противоестественной связи разных пород обезьян“…

Во-вторых, чудовищно деградировал язык. Он не только предельно засорен языком янки, но и предельно унифицирован… Новые чилийские журналисты никогда не читали Пабло Неруду и даже не слышали о существовании Гарсиа Маркеса, Астуриаса или Алехо Карпентера.

В-третьих, чудовищно понизился умственный уровень. Журналистика в Чили (если речь не идет о подпольных изданиях) более не является сферой приложения интеллекта… Теперь востребована посредственность; банальность наслаивается на банальность; репортаж или перевод с английского сплетен о жизни голливудских кинозвезд не требуют ума… В профессиональном и интеллектуальном плане это — катастрофа…»

((«Новая газета», № 24, 2000).)

Но ведь это же буквальное описание нынешнего состояния российской прессы! Однако в Чили Пиночета, сотворившего такое с прессой, называют фашистом. А Горбачева и ельциноидов, сотворивших то же с советской прессой, называют демократами. Ну не дебилизм ли? Христос учил: «По делам их узнаете их». По делам Горбачев и ельциноиды только за это старательно заслужили право быть украшением любой самой страшной казни.

Если же говорить о свободе личности от покушений на себя, то сегодня в России, в которой жителей вдвое меньше, чем в СССР: убийств в 3 раза больше, чем в СССР; пропавших без вести раз в 20 больше; а в тюрьмах сидит 1,1 млн. человек, хотя во всем СССР заключенных было едва 800 тыс. Жители России сами создали себе тюрьмы на дому, огородившись решетками и стальными дверями, а в СССР входные двери были из реек и картона, да и запирали их разве что на ночь или когда из дома уходили.

Если говорить о свободе передвижения, то нынешний гражданин России по сравнению с гражданином СССР свободен так же, как и заключенный тюрьмы по сравнению с жителем города. Ведь и заключенный в тюрьме свободно может передвигаться по камере из угла в угол. И не надо мне говорить про заграницу — по делам туда и в СССР ездил тот, кому это было нужно, а отдыхать мог поехать любой желающий. Но в СССР любой гражданин мог без проблем проехать 10 000 км, а на поезде — даже без паспорта, который, кстати, никто не обязан был при себе носить. И передвигались люди в десятки раз больше, чем сейчас. Моим обычным маршрутом был Павлодар — Москва — Днепропетровск. Из Павлодара в Москву (3000 км) летало два рейса Ту-154, билет стоил 52 рубля. Из Москвы в Днепропетровск летало 8 рейсов (билет стоил 21 рубль), но мне было удобнее ездить поездом, купе стоило 16 рублей, СВ — 21 рубль. Поездов было 6 в сутки. Сегодня из Павлодара в Москву летает Як-42 один раз в неделю, из Москвы в Днепропетровск идет один поезд в день и летает 2 рейса самолета (Як-40 и Ту-134). Мне могут сказать, что сегодня ездит тот, у кого есть деньги. Но в СССР у всех были деньги! С таким же успехом можно говорить, что и заключенный в тюрьме сидит только потому, что у него нет денег дать взятку. Но в этом и отличие свободных от рабов: раб может передвигаться, когда у него есть деньги, а свободный — когда захочет. И граждане СССР по сравнению с гражданами России были в десятки раз более свободны.

Наконец, говорят, что у нас сегодня товаров в магазинах хоть завались и продаются они свободно, без карточек, а в СССР, дескать, их в магазинах не было. Но ведь это надо быть последним идиотом, чтобы не понимать, что товар нужен не в магазине, а в доме, что производится товар не для того, чтобы на него любоваться в витрине.

В 1997 г. ельциноиды провели деноминацию рубля, подняв его номинал в 1000 раз, но для того, чтобы копейка хоть как-то заработала, как я уже писал выше, надо было деноминировать рубль в 10 000 раз, тогда порядок цифр зарплат и пенсий в СССР и сегодня стал бы одним.

Но уже тогда стали бы страшно оскорбительными цены. Продовольствия средний советский человек потреблял почти в два раза больше, чем средний россиянец, но хлеб в СССР стоил тогда 20 коп. за кг., а уже в 1997 году стоил бы при такой деноминации — 80 коп.; молоко стоило 25 коп. литр, а стало бы стоить 1,4 руб.; вареная колбаса стоила 2,20—2,80 руб., стала бы стоить 10–13 руб.; сырокопченая стоила 6 руб., а стала бы стоить 30 руб.; мясо стоило 1,9 руб. (магазин) и 3,5 руб. (колхозный рынок), а стало бы стоить 7—12 руб., огурцы в сезон стоили 10 коп. за килограмм, а стали бы стоить 1 рубль и т. д. и т. п.

Понимаете, если бюрократия берется вам что-то улучшить, она вам это обязательно ухудшит…