Глава 6

За Утрехтским миром вскоре последовали смерти правителей двух держав, которые играли ведущую роль в Войне за испанское наследство. Английская королева Анна умерла 1 августа 1714 года, Людовик ХIV – 1 сентября 1715 года.

Преемник королевы на английском троне, немец Георг I (курфюрст Ганновера. – Ред.), хотя и был возведен на престол, несомненно, по воле английского народа, однако не пользовался симпатиями. Скорее, его терпели как неизбежное зло, давшее англичанам протестанта вместо католика. Сталкиваясь с прохладным отношением и неприязнью своих сторонников, он обнаружил вместе с тем большое число недовольных подданных, желавших видеть на троне сына Якова II. Поэтому положению нового короля не хватало прочности, более кажущейся, чем реальной, но все же реальной. Во Франции, наоборот, наследование трона не вызывало споров, наследнику было всего пять лет, но возникло острое соперничество за регентство, дававшее власть с большими прерогативами, чем у английского короля. Регентства добился следующий претендент на наследование трона, Филипп, герцог Орлеанский, но ему приходилось опасаться соперников не только во Франции, но также активного противодействия со стороны испанского короля Филиппа V, враждебность которого, видимо, восходила к интригам орлеанской ветви Бурбонов в течение последней войны, противившейся занятию Филиппом испанского трона. Поэтому власти Англии и Франции были охвачены настроениями нестабильности и опасений, которые влияли на политику обеих держав. Что касается отношений Франции и Испании, то взаимная вражда их правителей препятствовала некоторое время согласию, которое, как надеялся Людовик XIV, обеспечат семейные связи, и наносила ущерб подлинным интересам обеих стран.

Регент из орлеанских Бурбонов, по совету наиболее способного и знаменитого государственного деятеля того времени, аббата Дюбуа, стал зондировать почву для заключения союза с королем Великобритании. Он начал с торговых уступок, в целом выгодных для англичан, запретив под страхом смерти французским торговым судам заходить в южные моря и понизив пошлины на импорт английского угля. Англия сначала отнеслась к таким авансам сдержанно, но это не обескуражило регента. Он далее предложил удалить претендента на английский престол, Якова III, за Альпы. Он также остановил работы по сооружению порта в Мардике (упоминается в «Пиренейском мире» (1659), но на современных картах нет. – Ред.), которым французские власти хотели компенсировать потерю Дюнкерка. Следует заметить, что эти уступки, все, кроме одной, осуществлялись в ущерб морской мощи и торговым интересам Франции. Они побудили Англию подписать договор, по условиям которого две державы обоюдно гарантировали выполнение Утрехтских соглашений в той мере, в какой они затрагивали их интересы, в частности статью, предусматривавшую занятие французского трона представителем орлеанской ветви Бурбонов в случае смерти Людовика XV в несовершеннолетнем возрасте. Аналогичным образом были даны гарантии наследованию английского трона претендентом– протестантом. Голландия, обескровленная войной, не хотела присоединяться к англо-французскому альянсу на условиях новых обязательств, но в конце концов ее переубедили снижением некоторых пошлин на голландские товары, экспортируемые во Францию. Договор, подписанный в январе 1717 года, известен как договор Тройственного союза. Он на несколько лет вперед связал Францию с Англией союзническими отношениями.

В то время как Франция выступала с такими предложениями к Англии, Испания, направляемая другим способным представителем церкви, стремилась к такому же альянсу и в то же время наращивала силы с надеждой вернуть под свой контроль утраченные итальянские княжества. Новый министр, кардинал Альберони, обещал Филиппу V создать условия для возвращения Испании Сицилии и Неаполя, если стране будет обеспечено пять лет мира. Он упорно работал над наполнением государственной казны деньгами, созданием военного флота, реорганизацией армии, способствуя развитию в то же время мануфактур, торговли и торгового флота. Он добился в этом замечательных результатов. Но более разумному стремлению Испании вернуть свои прежние владения и с их помощью укрепить в Средиземноморье свое положение, столь серьезно подорванное утратой Гибралтара, мешала несвоевременная одержимость Филиппа V в его попытках устранить регента из Орлеанской ветви Бурбонов во Франции. Альберони приходилось отмежевываться от Франции, интересам морской силы которой, так же как и испанской морской силы, более соответствовало владение Сицилией дружественной властью. Вместо этого естественным союзникам приходилось искать согласия с морскими державами, Англией и Голландией. Этого согласия Альберони пытался достичь за счет торговых уступок, пообещав Англии привилегии по Утрехтскому договору, от предоставления которых Испания до сих пор воздерживалась. Взамен он просил содействия морских держав в Италии. Георг I, остававшийся в душе немцем, к подобным предложениям отнесся холодно, поскольку они противоречили интересам австрийского императора (он же император Священной Римской империи) сохранять контроль над итальянскими территориями. Оскорбившись, Альберони отказался от них. Тройственный союз, гарантировав условия наследования французского трона, еще более оскорбил Филиппа V, который мечтал навязать свои собственные претензии на престолонаследие. Итогом всех этих переговоров стало объединение Англии и Франции против Испании – результат недальновидной политики двух королевств Бурбонов.

Сложность ситуации, возникшей под воздействием различных устремлений и настроений, заключалась в том, что и австрийский император, и испанский король добивались Сицилии, которая по условиям Утрехтского договора была отдана герцогу Савойскому. И Франция, и Англия стремились к сохранению мира в Западной Европе, поскольку война давала шансы оппозиционерам в обоих королевствах. Однако положение Георга I было более прочным, чем положение представителя Орлеанской ветви. Политика регента имела тенденцию к уступкам английскому королю, и эта тенденция усиливалась из-за активных происков короля Испании. Как немец, Георг I желал успеха австрийскому императору, как английский государственный деятель, естественно, предпочел бы видеть Сицилию во владении своего недавнего и испытанного союзника, нежели Испании. Франция, вопреки своим подлинным политическим интересам, но вынуждаемая шаткостью положения регента, разделяла взгляды английского короля. Решили подправить Утрехтский договор так, что Сицилия переходила от Савойи к Австрии, а Савойе взамен отдавали Сардинию. Приходилось, однако, считаться с Испанией, уже достигшей под управлением Альберони уровня военной державы, поражающего тех, которые наблюдали слабость этой страны в ходе последней войны. Испания пока еще не была готова к войне, поскольку прошла только половина пятилетнего срока, запрошенного кардиналом. Но еще меньше испанцы были готовы поступиться своими амбициями. Войну спровоцировал незначительный инцидент. Высокопоставленный испанский чиновник, направлявшийся в Испанию из Рима по суше и, следовательно, проезжавший через итальянские княжества императора, был взят под арест, как мятежный элемент, по приказу императора, который все еще мнил себя королем Испании. После такого оскорбления Альберони больше не мог сдерживать Филиппа. На Сардинию была отправлена испанская эскадра из 12 военных кораблей с 8600 солдатами на борту, которые за несколько месяцев подчинили Мадриду остров, еще не переданный Савойе. Это случилось в 1717 году.

Несомненно, испанцы сразу же двинулись бы против Сицилии. Но теперь с целью предотвращения всеобщей войны, угроза которой казалась реальной, более активно вмешались Франция и Англия. Англия послала в Средиземное море эскадру, а в Париже, Вене и Мадриде начались переговоры. Их результатом стало соглашение между Англией и Францией об упомянутом выше обмене Сардинии на Сицилию, о компенсации Испании посредством передачи ей Пармы и Тосканы в Северной Италии и выполнении императором условия о его отказе навсегда от абсурдной, но раздражающей претензии на владение испанской короной. Выполнение условий соглашения предполагалось подкрепить, в случае необходимости, силой оружия. Сначала император отказался от уступки, но растущие масштабы военных приготовлений Альберони в конце концов заставили его принять столь выгодное предложение, а присоединение к соглашению Голландии дало повод для приобретения им исторического названия соглашения Четверного союза. Испания упрямилась. И показателем достижений Альберони в развитии военной мощи Испании, а также озабоченности, если не сказать тревоги Георга I является то, что была предпринята попытка купить испанское согласие уступкой Гибралтара. Если регент от орлеанской ветви Бурбонов знал о таком предложении, то это частично оправдывает ускорение им переговоров.

Альберони пытался подкрепить свою военную мощь дипломатическими усилиями во всей Европе. К плану вторжения в Англию в интересах Стюартов привлекались Россия и Швеция. Агентами Альберони было задержано подписание договора о заключении Четверного союза в Голландии. Во Франции начали плести заговор против регента. Против императора подстрекались турки. Возбуждалось недовольство по всей Великобритании. Была предпринята попытка переманить на свою сторону герцога Савойи, возмущенного лишением его Сицилии. 1 июля 1718 года испанская армия численностью в 30 тысяч человек при поддержке 22 линейных кораблей высадилась в Палермо. Войска Савойи оставили город и очень скоро весь остров. Силы сопротивления сосредоточились в крепости Мессина. Тревогу ощущали в самом Неаполе, пока эскадра британского адмирала Бинга[74] не стала здесь на якорь через день после осады Мессины. Теперь король Сицилии согласился на условия Четверного союза. Бинг взял на борт 2 тысячи австрийских войск для высадки в Мессине. Когда английский адмирал появился у крепости, обнаружив ее в осаде, он написал испанскому военачальнику письмо с предложением отложить военные действия на два месяца. Предложение, конечно, было отвергнуто. Тогда была произведена высадка австрийцев в Реджоди-Калабрия, в Италии. После этого Бинг проследовал через Мессинский пролив в поисках испанского флота, который ушел в южном направлении.

Столкновение, которое затем последовало, едва ли можно назвать битвой. И как случается в обстоятельствах, когда стороны находятся на грани войны, еще не объявленной, возникает сомнение в степени оправданности атаки англичан. Видимо, можно утверждать с большой долей уверенности, что Бинг заранее настроился на захват или уничтожение испанской эскадры и что как военачальник он подчинялся приказам. Испанские морские офицеры так и не выбрали для себя линию поведения. Их было гораздо меньше, а главная причина, должно быть, состояла в том, что флот, в спешке возрождавшийся Альберони, не достиг за одинаковый период времени уровня боеспособности испанской сухопутной армии. Когда англичане приблизились на угрожающую дистанцию, один или несколько испанских кораблей открыли огонь. Англичане, шедшие на ветре, атаковали испанцев и разгромили их. Немногие испанские корабли спаслись в бухте Валлетты (Мальта). Испанский флот был практически уничтожен. Трудно согласиться с некоторыми авторами, придающими большое значение тому, что Бинг в этом бою атаковал, не соблюдая боевой строй. Ведь ему противостояла неорганизованная сила, уступающая англичанам как в численности, так и дисциплинированности. Заслуга Бинга скорее заключается в готовности взять на себя ответственность, от которой более щепетильный человек мог бы уклониться. Но в этом бою и во всей военной кампании он оказал большую услугу Англии, чья морская сила укрепилась благодаря уничтожению еще не реального, но потенциального соперника. Бинг был вознагражден за службу пэрством. В связи с событиями того дня было написано донесение, оказавшее большую услугу английским историкам. Одного из командиров высокого ранга послали с частью эскадры преследовать спасавшегося бегством противника. Его донесение адмиралу выглядело так: «Сэр, мы захватили или уничтожили все испанские корабли у этого побережья, их число указано на полях. С почтением и пр. Дж. Уолтон». Один английский автор делает, а другой одобряет неспровоцированную, но характерную насмешку в адрес французов, суть которой состоит в том, что корабли, помеченные таким образом на полях, заполнили бы целые страницы англоязычного французского рапорта[75]. Вероятно, так называемая «битва» при мысе Пассаро не заслуживала долгого описания, и капитан Уолтон, видимо, осознавал это. Но если бы все донесения о морских боях составлялись в его манере, воссоздание истории флота не зависело бы от официальных документов.

Итак, 11 августа 1718 года у мыса Пассаро испанский флот был разгромлен. Это окончательно решило судьбу Сицилии, если ранее кто-либо сомневался в ней. Английский флот кружил вокруг острова, поддерживая австрийцев и изолируя испанцев, ни одному из которых не было позволено покинуть остров до заключения мира. Дипломатические проекты Альберони рушились один за другим с поразительной неизбежностью. На следующий год французы во исполнение условий договора вторглись в Северную Испанию и уничтожили там корабельные верфи. По наущению английского атташе при французском командовании было сожжено 9 больших кораблей на стапелях, а также заготовки для постройки 7 других кораблей. Таким образом, получило завершение уничтожение испанского флота, которое, по мнению одного английского историка, следовало бы приписать морской мести Англии. «Это было сделано для того, – писал французский командующий, герцог Бервик, незаконнорожденный отпрыск династии Стюартов, – чтобы английские власти могли продемонстрировать парламенту следующего созыва, что ничего не было упущено для унижения испанского флота». Действия адмирала Джорджа Бинга, в толковании английских морских историков, раскрывают цели Англии того времени еще более явно. В то время как город и крепость Мессина осаждались австрийцами, англичанами и сардинцами, возник спор относительно того, чьей добычей станут испанские военные корабли у мола. Бинг, «по размышлении, что гарнизон крепости может капитулировать ради безопасного возврата Испании этих кораблей (чего он решил не допустить) и, с другой стороны, право владения могло вызвать нежелательную ссору в критический момент среди заинтересованных сторон (и в результате длительного разбирательства они Англии не достанутся), решил, что лучше, чтобы они не достались никому, и поэтому предложил графу де Мерси, австрийскому генералу, установить на удобной позиции артиллерийскую батарею и уничтожить корабли на месте якорной стоянки»[76]. После некоторых возражений других командующих это было сделано. Если постоянная забота и бдительность заслуживают успеха, то англичане, безусловно, заслужили свою морскую силу. Но как следует отнестись к неразумности Франции в это время и в этой связи?

Постоянные отступления и безнадежность борьбы за отдаленные заморские владения без поддержки флота сломили сопротивление Испании. Англия и Франция настаивали на отставке Альберони, и Филипп V уступил требованиям Четверного союза. Австрийская власть, по необходимости дружественная Англии, прочно утвердилась таким образом в Центральном Средиземноморье, в Неаполе и Сицилии, в то время как сама Англия владела Гибралтаром и Маоном. Сэр Роберт Уолпол, вошедший тогда во власть в Англии министр, не смог позднее поддержать эту благоприятную тенденцию и с этих пор изменил традиционной политике своей страны. Правление Савойской династии в Сардинии, начавшееся после этого, продолжилось. Лишь в наше время титул короля Сардинии растворился в более объемном титуле короля Италии (с 1861 года. – Ред.).

Одновременно и некоторое время спустя после краткого эпизода с министерским правлением Альберони и взлетом испанских амбиций происходило противоборство на берегах Балтики. Его следует упомянуть, поскольку оно вновь хорошо иллюстрирует морскую силу Англии, проявлявшуюся, как на севере, так и на юге, без малейшего напряжения, что заставляет вспомнить истории о легком ударе лапой тигра. Длительная война между Швецией и Россией на короткое время прервалась в 1718 году переговорами о мире и союзе двух стран для урегулирования вопросов о престолонаследии в Польше и восстановлении Стюартов в Англии. Проект, на который Альберони возлагал много надежд, в конце концов не удался из-за смерти в бою (Карл XII, много раз бывший на волосок от смерти в сражениях, погиб в траншее во время осады небольшой крепости Фредрикстаден в Норвегии (есть версия, что убит по наущению и за деньги англичан, поскольку склонялся к миру с Россией и вышеупомянутым действиям против Англии. В результате Швеция воевала с Россией еще три года). – Ред.) шведского короля. Война продолжилась, и русский царь, увидев ослабление Швеции, замыслил ее полное подчинение. Это нарушение равновесия сил на Балтике, превращающее ее в русское озеро, не устраивало ни Англию, ни Францию, особенно Англию, чья морская сила во время мира и войны зависела от морского снаряжения (корабельный лес и пенька), доставлявшегося главным образом из этого региона. Два западных королевства вмешались в ситуацию дипломатическими средствами, а Англия еще направила туда свой флот. Дания, тоже участвовавшая в войне против своего традиционного противника Швеции, охотно уступила, однако Петр Великий упорно сопротивлялся дипломатическому давлению, пока, наконец, английским адмиралам не приказали присоединиться к шведам и повторить на Балтике битву у мыса Пассаро. Обеспокоенный русский царь увел свой флот (в шхеры и под защиту береговой артиллерии). Это случилось в 1719 году. Но Петр, хотя и получил острастку, не смирился. На следующий год Англия повторила демонстрацию силы с большим эффектом, хотя и не столь своевременно, чтобы предотвратить серьезный ущерб побережью Швеции. Но царь, сознавая твердую волю, которая ему противостояла, и зная из личных наблюдений и опыта об эффективности английской морской силы, в конце концов согласился на мир. (Автор все ставит с ног на голову. Согласился на мир не Петр I, а давно принуждаемые к миру шведы. Избегая столкновений с англичанами и укрывая от них свой флот в шхерах под защитой береговых батарей, русские дважды, у Эзеля в 1719 году и у Гренгама в 1720 году, нанесли поражение шведскому флоту, высадили десанты на побережье Швеции. Вот этого шведы, привыкшие воевать на чужой территории, не перенесли и согласились на мир, получив от России назад занятую нашими войсками Финляндию и огромный выкуп за прибалтийские земли (1,5 млн рублей – около 43 тонн серебра). – Ред.) Французы приписывают этот благоприятный итог во многом успеху своей собственной дипломатии и утверждают, что Англия поддерживала Швецию вяло, желая, чтобы последняя утратила свои провинции на восточном побережье Балтики (так как Россия, увеличив протяженность своего морского побережья, могла бы с большей легкостью открыть для английских купцов свои необъятные внутренние ресурсы). Весьма вероятно, что это так, можно даже с уверенностью утверждать, что англичане действовали в интересах своей торговли и морской силы, но характер Петра Великого служит гарантией того, что для него самым весомым аргументом явилась высокая боеспособность британского флота и его способность появиться в любом месте побережья России. По Ништадтскому миру от 30 августа 1721 года Швеция оставила (отказалась – эти земли были давно завоеваны русскими войсками. – Ред.) Ливонию (Лифляндию), Эстляндию и другие земли на восточном побережье Балтики. Это было неизбежно, и с каждым годом малым странам становилось все труднее защищать себя (Швеция до поражения в Северной войне имела лучшую в Европе армию общей численностью до 200 тыс. чел. и «маленькой страной» не была. Слишком со многими соперниками схватился Карл XII, и прежде всего с набиравшей силы Россией, требовавшей возврата своих исконных земель, захваченных шведами в Смутное время (1611–1617). – Ред.).

Вполне понятно, что Испания была чрезвычайно недовольна условиями, навязанными ей Четверным союзом. Последующие двенадцать лет называют мирными годами, но мир был крайне неустойчив и чреват зачатками будущих войн. Три острые обиды, терзавшие Испанию, были связаны с тем, что Сицилия и Неаполь оказались во владении Австрии, Гибралтар и Маон – в распоряжении Англии и, наконец, английские купцы и суда вели контрабандную торговлю в Испанской Америке. Будет показано, что Англия активно способствовала всем этим бедам. Поэтому Англия была особым врагом Испании, но Испания не была единственным врагом Англии.

Спокойствию, которое установилось после падения Альберони, в основном способствовали характеры и политика двух министров, Франции и Англии, согласных в стремлении к миру. О политике и мотивах поведения французского регента уже говорилось. Движимый теми же мотивами и стремясь не причинять Англии малейшей обиды, Дюбуа добился для нее еще одной уступки от Испании в дополнение к тем, что англичане получили по Утрехтскому договору. Им предоставлялось право ежегодно посылать в Вест-Индию торговый корабль. Предусматривалось, что после того, как этот корабль станет на якорь, его будут постоянно снабжать грузами другие корабли с тем, чтобы новые грузы поступали на борт корабля с такой же быстротой, с какой старые отправлялись на берег. Дюбуа и регент умерли во второй половине 1723 года. Они правили восемь лет, в течение которых изменили политике Ришелье, поддерживая союзнические отношения с Англией и Австрией за счет французских интересов.

Регентство и номинальная власть во Франции перешли к другому представителю королевской династии, но подлинным правителем стал кардинал Флёри, наставник юного короля (Людовику XV исполнилось тогда тринадцать лет). Попытки сместить этого наставника привели только к тому, что ему было предоставлено в 1726 году звание и власть министра. В это время сэр Роберт Уолпол стал премьер-министром Англии, располагая влиянием и властью, которые фактически отдавали на его усмотрение ведение всей политики государства. И Уолпол, и Флёри были заинтересованы прежде всего в мире, и в первую очередь в Западной Европе. Поэтому Англия и Франция продолжали добиваться этой цели совместно, и, хотя им не удавалось полностью исключить ропот недовольных, все же в течение ряда лет они успешно боролись с угрозами возникновения войн. Однако, при всем согласии министров в политических целях, мотивы, которыми они руководствовались, отличались друг от друга. Уолпол стремился к миру из-за еще не решенных проблем престолонаследия в Англии, в целях поддержания роста торгового оборота страны, который происходил у него на глазах, и, вероятно, из-за своей нетерпимости к конкурентам в правительстве. Он опасался, что война могла бы способствовать выдвижению во власть сильных личностей. Флёри, занимавший достаточно прочные позиции в отношении трона и собственной власти, желал, как и Уолпол, мира для своей страны. Он опасался войны из стремления к покою, естественному для пожилого возраста. Ведь он заступил на должность в возрасте семидесяти трех лет, а оставил ее в возрасте девяноста лет в связи с кончиной. В условиях умеренности его правления экономическая жизнь Франции оживилась. Путешественники, навещавшие ее, могли заметить перемены в облике страны и ее населения. Тем не менее возникали сомнения, была ли страна обязана этими переменами правлению спокойного старца или просто естественной приспособляемости народа, более не испытывавшего тяготы войны и изоляции от остального мира. Французские власти утверждают, что подъем сельского хозяйства наблюдался не во всей стране. Несомненно, однако, что морская торговля Франции сделала поразительные успехи, главным образом благодаря отмене торговых ограничений, произведенной в годы, последовавшие сразу же за смертью Людовика XIV. Особенно процветали острова Вест-Индии, и благосостояние, естественно, делили с ними порты в самой Франции, через которые велась торговля. В тропическом климате Мартиники, Гваделупы и юга Луизианы, а также в условиях использования рабов патерналистское полувоенное правление, характерное для французских колоний, легко приживалось, но оно оказалось менее удачным в условиях более сурового климата Канады. В Вест-Индии Франция приобрела в это время решающее превосходство над Англией. Одна лишь французская половина острова Гаити представляла такую же ценность, как вся Британская Вест-Индия, а французские кофе и сахар вытеснили с европейских рынков аналогичные продукты Англии. Французские историки утверждают, что Франция обладала таким же превосходством над Англией в средиземноморской торговле и в торговле с Левантом. В то же время были воссозданы Ост-Индская компания и ее французские склады, с которыми ассоциируется название восточного бретонского городка Лорьян, быстро превратившегося в процветающий город. Пондишери на Коромандельском берегу и Чандернагор близ устья Ганга, главные оплоты французской мощи и торговли в Индии, быстро развивались. Остров Бурбон (позже Реюньон. – Ред.) стал богатой сельскохозяйственной колонией, а Иль-де-Франс (остров Франции), ныне Маврикий, чье положение удобно для господства в Индийском океане, – мощной военно-морской базой. Монополия великой компании ограничивалась торговлей между метрополией и основными плацдармами в Индии. Торговые пути через Индийский океан открылись для частного предпринимательства и быстро росли в численности судов и перевозимых грузов. Это мощное движение, полностью спонтанное и даже вызывавшее недовольство властей, олицетворяли два деятеля – Дюпле и Ла Бурдонне. Один из Чандернагора, другой из Иль-де-Франса указывали путь и направляли все эти предприятия, которые создавали мощь и славу Франции в восточных морях. Начавшемуся движению, превратившему Францию в соперника Англии на полуострове Индостан и обещавшему ей какое-то время владение великой Индийской империей (позже обогатившей титул королевы Великобритании), в конце концов было суждено замедлиться и вовсе прекратиться перед лицом морской силы Англии. Размах торговой экспансии Франции, ставший следствием мира и снятия ограничений, а также никоим образом не связанный с протекционизмом государства, доказывает рост французского торгового флота всего лишь с 300 судов в год смерти Людовика XIV до 1800 единиц через двадцать лет. Это, считает французский историк, развеивает «достойные сожаления предрассудки, вызванные нашими неудачами, будто Франция не приспособлена для морской торговли, единственного вида торговли, который безмерно увеличивает силу страны благодаря обширной сфере своей деятельности»[77].

Свобода и энтузиазм людей были неприемлемы для Флёри, который, видимо, смотрел на это с недоверием курицы, высидевшей утят. Он сам и Уолпол разделяли стремление к миру, но Уолпол был вынужден считаться с чаяниями англичан, а они остро реагировали на любое соперничество в сфере мореходства и морской торговли. Более того, Флёри унаследовал пагубную политику Людовика XIV – он все внимание обращал на континент. В действительности он хотел не ссор с Испанией по вопросам регентства, но, скорее, сближения с ней. Хотя французский министр не мог некоторое время следовать такому курсу, не поступаясь своей мирной политикой из-за острой враждебности испанцев к Англии, все же он был настроен главным образом на укрепление позиций Франции в континентальной Европе посредством навязывания, где только можно, принцев Бурбонов и сплачивания их семейными узами. Флоту позволялось деградировать все больше и больше. «Французские власти бросили море в то самое время, когда нация, благодаря активности частных предпринимателей, предпринимала усилия, чтобы вновь завоевать его». Численность флота сократилась до 54 линейных кораблей и фрегатов, большинство из которых находились в неблагополучном состоянии. И даже в пятилетний период, когда ощущалась неизбежность войны с Англией, Франция располагала всего лишь 55 линейными кораблями, в то время как у Англии их было 90. Эта разница предопределила результаты войны, продолжавшейся четверть века.

В тот же период Уолпол, полагаясь на содействие Флёри, решительно настроился против открытой войны между Англией и Испанией. Проблемы, возникавшие в связи с угрожающими и провоцирующими действиями испанцев и союзников, которых они были способны время от времени привлекать, разрешались, и небезуспешно, при помощи демонстраций морской силы. Эти демонстрации служили напоминаниями о той морской силе Англии, которую испытали на себе одна за другой разные страны, и уступали ей. В 1725 году испанский король и австрийский император договорились покончить со своей многолетней враждой и подписали соглашение в Вене, содержавшее секретную статью о том, что император поддержит требование Испании о возврате Гибралтара и Маона, при необходимости даже силой. Россия тоже проявила желание присоединиться к двум союзникам. Против них сформировался альянс из Англии, Франции и Пруссии. Были посланы английские эскадры, одна в Балтийское море – для острастки царского флота, другая к побережью Испании – для сдерживания испанских властей и защиты Гибралтара, третья в Портобело в Карибском море (на Панамском перешейке) – для блокирования сосредоточившейся там эскадры галеонов, а также для того, чтобы посредством контроля Англии над морскими коммуникациями напомнить испанскому королю о его зависимости от денежного потока из Америки. Неприятие Уолполом войны выразилось в строжайшем приказе английскому адмиралу не вести никаких боевых действий у Портобело и ограничиться блокадой. В результате этого из-за долгого пребывания у побережья с нездоровым климатом смертность среди экипажей кораблей настолько возросла, что это привело наряду с другими причинами через много лет к отставке министра. В этой экспедиции умерли от болезней 3–4 тысячи матросов и офицеров, включая самого адмирала Гозье. Однако цель Уолпола была достигнута. Хотя Испания предприняла безрассудную атаку на Гибралтар с суши, присутствие английского флота гарантировало снабжение крепости с моря провиантом и амуницией, а также предотвратило настоящую войну. Австрийский император вышел из альянса и под давлением Англии аннулировал хартию Ост-Индской компании, деятельность которой он санкционировал в Австрийских Нидерландах и которая взяла свое название от порта Остенде. Английские купцы требовали устранения этого конкурента, а также аналогичного соперника, обосновавшегося в Дании (датская Ост-Индская компания). Английское министерство приобрело с помощью Голландии концессии обоих конкурентов.

Пока мирная политика Уолпола, сопровождавшаяся, как это обычно бывает, годами всеобщего удовлетворения, не особенно затрагивала интересы торговли, ее проведение не вызывало трудностей, даже если Испания и продолжала выступать с угрозами вернуть себе Гибралтар. Но, к несчастью, противоречия политики Уолпола с английской торговлей в последующем стали серьезнее. Уже упоминались монополия «асьенто» на торговлю рабами и соглашение о ежегодном корабле в Южную Америку. Но эти привилегии являлись лишь частью английской торговли в этом регионе. Режим, который поддерживала Испания в торговле с колониями, отличался крайней ограниченностью и изолированностью. Но, пытаясь оградить колонии от иностранных купцов, Испания не позаботилась об обеспечении торговых путей для себя. В результате в ее американских владениях широкий размах получила контрабандная торговля, которой занимались в основном англичане, обеспечившие себе законное пользование торговыми путями по договору «асьенто» и соглашению о ежегодном корабле. Этому сопутствовала также незаконная или как минимум несанкционированная торговля. Такой режим, несомненно, был выгоден основной массе испанских колонистов и одобрялся ими, в то время как губернаторы колоний смотрели на него сквозь пальцы, иногда ради денег, иногда уступая настроениям жителей колоний, иногда исходя из собственного понимания сложности проблемы. Но имелись также испанские подданные короля, которые считали, что привилегии англичанам наносят ущерб их интересам, власть же страдала в связи с уклонением контрабандистов от налогов (как в денежном выражении, так и моральном). Тогда испанские власти стали ужесточать режим торговли. Вводились в действие и закреплялись старые ограничения. Формулировки, в которых выражались действия испанских властей в ходе этой полемики, ушедшей в прошлое, применимы, на удивление, и к некоторым нынешним спорам, в которых участвуют Соединенные Штаты. «Теперь следовали букве договора, дух же его был отброшен. Хотя английские корабли еще пользовались свободой захода в испанские порты для обеспечения провиантом, все же они не могли рассчитывать на преимущества дружественного торгового обмена. За ними теперь следили с дотошной подозрительностью, к ним на борт постоянно высаживалась таможенная стража, применялись любые действенные средства для того, чтобы помешать торговле с колониями, за исключением того, что разрешалось в рамках соглашения о ежегодном корабле». Если бы Испания ограничилась дотошным досмотром и навязыванием в своих водах таможенного крючкотворства, не особо отличавшегося от того, что допускалось представлениями о торговле того времени, то, возможно, большого вреда от этого не было бы. Но сложившаяся обстановка и характер власти не позволяли остановиться на этом. Не представлялось никакой возможности охранять и как следует прикрывать морское побережье, тянущееся на сотни (тысячи. – Ред.) миль и изрезанное бесчисленными заливами и бухтами. Нельзя было также сдержать купцов и моряков, стремящихся к выгодам, которые они привыкли считать причитавшимися им по праву, – ни наказаниями, ни требованиями учитывать обиды испанцев. Перед лицом такого поведения купцов у Испании не было достаточно сил, чтобы навязать английскому министерству какие-либо правила торговли или пресечь злоупотребления привилегиями, вытекающими из договора. И потому это более слабое государство, обиженное и загнанное в угол, прибегало к использованию совершенно незаконных средств. Военным кораблям и таможенной страже дали указания (или как минимум позволили) останавливать и обыскивать английские суда в открытом море, куда не распространялась испанская юрисдикция. Заносчивые испанцы, не сдерживаемые слабым центральным правительствам, совершили немало таких акций, как законных, так и незаконных, сопровождавшихся оскорблениями и даже насилием. Отчасти такое же отношение, проистекавшее отнюдь не от других причин, демонстрировали испанские официальные лица в отношении Соединенных Штатов и их торговых кораблей в наши дни (что, в числе прочего, было использовано в качестве поводов для развязывания американцами войны в 1898 году. – Ред.). Факты подобных акций, доходившие до Англии наряду с сообщениями о потерях страны от конфискаций и помех торговле, вызывали возмущение среди населения. В 1737 году купцы, торгующие с Вест-Индией, в петиции в палату общин писали: «В течение многих прошедших лет их корабли не только часто останавливались и подвергались досмотру, но также захватывались посредством насилия и произвола в открытом море испанскими кораблями, оснащенными для крейсерства под благовидным предлогом охраны своего побережья. Капитаны и экипажи их судов подвергались бесчеловечному обращению, корабли уводились в какой-нибудь из испанских портов и там подвергались конфискации вместе с грузами в вопиющем противоречии с соглашениями двух корон. Демарши министров его величества в Мадриде остаются без внимания, а оскорбления и грабежи, видимо, уничтожат вскоре их торговлю».

В течение десяти лет после 1729 года Уолпол энергично боролся за предотвращение войны. В упомянутом году договор, подписанный в Севилье, претендовал на урегулирование всех противоречий, восстанавливая условия торговли в том виде, в каком они существовали четырьмя годами раньше, и предусматривая, что 6 тысяч испанских солдат должны оккупировать территорию Тосканы и Пармы. Уолпол доказывал англичанам, что война лишит их торговых привилегий, которыми они уже пользовались в испанских владениях. Между тем он постоянно вел переговоры с Испанией, добиваясь уступок и гарантий от убытков, что могло бы успокоить недовольных англичан. В середине этого периода вспыхнула Война за польское наследство. Свекор французского короля Станислав Лещинский (его дочь, Мария, была женой Людовика XV) выступал одним из претендентов на польский престол. Австрия поддерживала его соперника, саксонского курфюрста Августа III. (Автор «забыл» про Россию, войска которой разгромили армию французского ставленника Лещинского (и на польский трон был посажен Август III), который был изгнан, как и поддерживавшая его французская эскадра. – Ред.) Обоюдная враждебность к Австрии вновь объединила Францию и Испанию. К ним присоединился король Сардинии, надеявшийся благодаря союзу с ними отторгнуть от Австрии Милан и присоединить к своей территории Пьемонт (Савойю). Нейтралитет Англии и Голландии обеспечили обещанием не нападать на Австрийские Нидерланды. Обладание Францией какой-либо частью их территории считалось опасным для морской силы Англии. В октябре 1733 года союзные государства объявили войну Австрии. Их армии осуществили совместное вторжение на территорию Италии. Однако испанцы, нацеленные на реализацию своих давно лелеемых планов захвата Неаполя и Сицилии, бросили союзников и повернули на юг. Оба итальянских королевства были захвачены Испанией быстро и без труда, захватчики контролировали морские коммуникации и пользовались поддержкой населения. Второго сына испанского монарха провозгласили королем Карлом III, и, таким образом, появилось Королевство обеих Сицилий под властью представителя династии Бурбонов. Неприятие Уолполом войны вынудило его покинуть своего надежного союзника и привело в результате к переходу Центрального Средиземноморья под контроль неизменно недружественной к Великобритании страны.

Но в то время как Уолпол бросил австрийского императора, его самого предал союзник Флёри. Вступив в открытый союз с Испанией против Австрии, французские власти согласились на секретную статью, направленную против Англии. Она заключалась в следующем: «Когда это будет служить на пользу обеим странам, злоупотребления, вкравшиеся в торговлю, особенно через англичан, будут устраняться. И если англичане будут возражать, Франция ответит на их сопротивление всей своей мощью на суше и на море». «И это соглашение, – как указывает биограф лорда Хоука, – было заключено в период сокровенного и явного союза с самой Англией»[78]. «Так политика, против которой Вильгельм III призвал вооружиться Англию и Европу, наконец восторжествовала». Если бы Уолпол знал об этом секретном соглашении, то воспринял бы его как дополнительный аргумент в пользу мира, потому что острая политическая проницательность предупреждала его о существовании опасности даже тогда, когда ее еще не было видно. Он говорил в палате общин, что, «если бы испанцы не подстрекались извне державами более мощными, чем сама Испания, они никогда бы не отважились на оскорбления и ущерб, который был доказан в ходе парламентских дебатов», и выразил мнение, что «Англия не готова воевать с французами, да еще с испанцами в придачу».

Флёри действительно способствовал неприятному падению своего старого друга и коллеги. Специфичная проблема, вызвавшая двухлетнюю Войну за польское наследство, – выбор правителя для распадавшегося королевства, обреченного вскоре исчезнуть из списка европейских государств, – казалась не столь важной. Но с другой стороны, перемены в европейской политике, вызванные действиями вовлеченных в войну стран, придают этой проблеме особую значимость. В октябре 1735 года Франция и Австрия пришли к соглашению на условиях, которые приняли впоследствии Сардиния и Испания. Основные из этих условий следующие: французский претендент на польский трон (Станислав Лещинский) отказывался от своих претензий и получал за это герцогства Бар и Лотарингия на востоке Франции с условием, что после его смерти герцогства должны перейти под полный суверенитет его зятя, французского короля. Подтверждалось, что Сицилия и Неаполь (Королевство обеих Сицилий) остаются под властью представителя династии Бурбонов, дона Карлоса. Австрия возвращала себе Парму. Сардинская монархия также увеличила свои итальянские владения. Франция, таким образом, при правлении миролюбивого Флёри добилась через Бар и Лотарингию усиления, которого тщетно пытались достичь более воинственные правители. В то же время внешнеполитические позиции Франции укрепились за счет Англии, после того как господствующие позиции в Центральном Средиземноморье перешли к ее союзнику. Но Флёри, возможно, почувствовал себя не вполне уверенно, когда вспомнил о секретном соглашении по сдерживанию английской торговли и подумал о могучей морской силе Англии при одновременно деградирующем французском флоте. То соглашение между Францией и Испанией, к которому присоединилось позднее Королевство обеих Сицилий, содержало в себе зародыш больших войн между Англией и династией Бурбонов, в результате которых возникли Британская империя и Соединенные Штаты.

В Англии продолжались протесты против испанских бесчинств. Их заботливо взращивала оппозиция Уолполу. Возраст министра к этому времени перевалил за шестьдесят, он едва ли мог изменить устоявшиеся убеждения и первоначальную политику. Он столкнулся лицом к лицу с одним из тех спонтанных конфликтов между нациями и расами, в отношении которых может использоваться политика репрессий или компромиссов, но на короткое время. Англичане были настроены на торговлю с Вест-Индией и Испанской Америкой, испанские же власти были готовы равным образом противостоять этому. Успехам этой политики противодействия мешало то, что испанцы играли на руку врагам Уолпола своими незаконными досмотрами английских судов в открытом море и, возможно, оскорбительными выходками в отношении английских моряков. Некоторые из моряков были приглашены в палату общин и дали показания, что их не просто грабили, но подвергали истязаниям, заключали в тюрьмы, заставляли жить и работать в невыносимых условиях. Наиболее вопиющий случай произошел с неким Дженкинсом, капитаном торгового брига, который сообщил, что испанский офицер оторвал ему ухо, предложив отнести его своему королю и сказать, что, если бы тот оказался в данном месте, с ним поступили бы так же. Когда капитана спросили, как он чувствовал себя в момент опасности и страданий, ответ был таков: «Я передал свою душу Богу, а дело – своей стране». Столь складное эмоциональное заявление в устах человека простого сословия будит подозрения в преувеличении реального драматизма событий, но можно легко представить, какое большое впечатление оно произвело в момент наивысшего подъема народного возмущения. Волна возмущения смела политику Уолпола, замешенную на компромиссах, и 19 октября 1739 года Великобритания объявила Испании войну. Английский ультиматум требовал официального отказа Испании от права на досмотры судов в том виде, в каком они осуществлялись испанцами, а также официального признания британских претензий на Северную Америку. Одно из этих требований касалось границ Джорджии, недавно учрежденной колонии, граничившей с испанской частью Флориды.

Насколько война, спровоцированная и начатая Англией вопреки воле ее талантливого министра, была с моральной точки зрения оправданна, ведут горячие споры английские писатели разных направлений. Испанские законы относительно торговли колоний не отличались по духу от законов самой Англии, о чем свидетельствует Навигационный акт. Испанские морские офицеры оказались в положении, почти идентичном положению Нельсона, когда он был капитаном фрегата в Вест-Индии полстолетия позже. Тогда американские купцы после отделения от метрополии продолжали торговать так, как торговали под властью колониальной администрации. Нельсон в пылу заботы о торговой выгоде Англии в том виде, в каком эта выгода воспринималась в то время, решил проводить Навигационный акт в жизнь и, поступая подобным образом, навлек на себя недовольство жителей Вест-Индии, а также колониальных властей. Видимо, он и его сторонники не стремились действовать незаконно, потому что у Англии было достаточно сил, чтобы защитить интересы своей морской торговли без применения незаконных средств, тогда как Испания между 1730 и 1740 годами, будучи слабой, поддалась искушению, и всегда так поступала с этого времени. Она задерживала повсюду, даже там, куда не распространялась ее юрисдикция, суда тех стран, которые, как она считала, наносили ей ущерб.

Познакомившись с весьма сочувственным представлением позиции противников Уолпола, выступающих за войну, которая излагается профессором Барроузом в его «Жизни лорда Хоука», иностранец едва ли избежит вывода, что испанцы сильно заблуждались относительно прав метрополии на свои колонии, как это было широко принято считать в то время. Хотя ни одна страна не потерпела бы права обыска ее судов, на котором настаивали испанцы. С позиции нашего предмета исследования стоит обратить внимание главным образом на то, что спор сторон касался исключительно морской проблемы, что он явился продолжением неудержимого стремления англичан к расширению своих торговых и колониальных интересов. Возможно, Францией двигало аналогичное стремление (как утверждали английские историки), но характер и политика Флёри, равно как и наклонности французов, не позволяют согласиться с таким утверждением полностью. В то время во Франции фактически отсутствовали парламент (Генеральные штаты не созывались с 1614 по 1789 год. – Ред.) и оппозиция, позволяющие выявить общественные настроения, и с тех пор прозвучали весьма различные оценки характера и правления Флёри. Англичане больше обращают внимание на его способность добыть для династии Бурбонов Лотарингию и Сицилию и порицают Уолпола за просчеты. Французы отмечают во Флёри только то, что «он жил сегодняшним днем, стремясь в своем старческом возрасте лишь к покою. Он оглушил Францию наркотическим зельем, вместо того чтобы попытаться излечить ее. Он даже не смог продлить свой безмятежный сон до собственной смерти»[79]. Когда началась война между Англией и Испанией, «последняя захотела воспользоваться выгодой своего оборонительного альянса с Францией. Флёри, явно против своей воли, был вынужден снарядить эскадру. Он поступал при этом как скряга». Эта эскадра из 22 кораблей сопровождала в Америку испанский флот, собравшийся в Эль-Ферроле. Подкрепление французов помешало англичанам атаковать испанцев[80]. «Все же Флёри объяснился с Уолполом и надеялся на компромисс – призрачная надежда, имевшая катастрофические последствия для наших морских интересов и помешавшая принятию мер, которые дали бы Франции в начале войны преобладание в восточных морях». Но «после свержения Уолпола, – пишет другой французский историк, – Флёри осознал свою ошибку, приведшую к деградации флота. Позднее его осенило осознание важности флота. Он понял, что короли Неаполя и Сардинии покинули альянс с французами просто потому, что английская эскадра угрожала бомбардировками Неаполю и Генуе, а также высадкой войск в Италию. Из-за отсутствия этой составляющей величия страны Франция молча проглотила величайшие унижения и могла лишь жаловаться на жестокость английских крейсеров, которые грабили ее торговые суда в нарушение международного права»[81]. Это происходило в годы формального мира, который длился со времени операций французского флота с целью защиты испанцев от англичан и до начала открытой войны. Объяснить столь различные взгляды нетрудно. Два министра молчаливо согласились вести свою политику, не выходя за рамки дозволенного, которые нельзя было переходить. Франции оставлялась свобода действий в экспансии на суше при условии, что она не будет возбуждать недовольство англичан и противоречить собственному пониманию Уолполом английских интересов соперничеством на море. Этот политический курс отвечал настроениям и пожеланиям Флёри. Одна сторона усиливалась на море, другая – на суше. Которая из них была мудрее, должна была показать война, поскольку с Испанией в качестве союзника одной из сторон война была неизбежной, причем морская война. Ни одному из министров не удалось увидеть результата своей политики. Уолпола отстранили от власти в 1742 году, он умер в марте 1745 года. Флёри умер, оставаясь в должности, 29 января 1743 года.