Глава 14

Война 1778–1783 годов между Великобританией и странами, где правили представители династии Бурбонов, которая сложными узами оказалась связана с борьбой американцев за независимость, в одном отношении занимает особое место. Это была чисто морская война. Союзные королевства не только старательно воздерживались от вмешательства в военные конфликты на континенте, которые Англия в соответствии со своей традиционной политикой стремилась разжечь, но между двумя союзниками осуществлялась координация морской политики, чего не существовало со времени Турвиля. Спорные территории, цели, ради которых затевалась война или на которые она была нацелена, находились большей частью вдали от Европы. Ни одна из этих территорий не являлась частью Европейского континента. Единственное исключение представлял собой Гибралтар. Борьбе за эту крепость, расположенную на краю сурового и бесплодного выступа суши, отделенного от других стран территорией Испании и, далее, Франции, никогда не угрожало втягивание каких-либо иных сторон, кроме непосредственно заинтересованных.

В подобных условиях не велась ни одна война в эпоху между восшествием на престол Людовика ХГУ и падением Наполеона. Был период, во время правления Людовика ХГУ, когда французский флот превосходил в численности и оснащении английский и голландский флоты. Но политика и амбиции суверена преследовали тогда, как правило, экспансионистские цели на континенте, а сила его флота, не имевшая адекватной политической опоры, оставалась эфемерной. В течение первых трех четвертей ХУШ века морская сила Англии практически не сдерживалась. Хотя она оказывала большое влияние на решение проблем того времени, отсутствие достойных противников не позволяло извлечь из операций британского флота полезные уроки с военной точки зрения. В дальнейших войнах Французской республики и Британской империи внешнее равенство в численности кораблей и калибрах морской артиллерии было иллюзорным в силу деморализации французских офицеров и матросов, происшедшей от причин, о которых здесь нет необходимости долго распространяться. После нескольких лет самоотверженных, но бесплодных усилий страшная катастрофа при Трафальгаре возвестила миру о профессиональной непригодности французского и испанского флотов. Ее еще до этого своим острым зрением заметили Нельсон и его соратники. Этим объясняется пренебрежение, характеризовавшее отношение и, до некоторой степени, тактику Нельсона в отношении французов и испанцев. С этого времени французский император «отвратил свой взор от единственной военной сферы, где ему изменяла фортуна. Он решил преследовать Англию повсюду за пределами морей. Он занялся восстановлением своего флота, не предоставляя ему хотя бы доли участия в борьбе, ставшей ожесточенной более, чем когда-либо… До последнего дня существования империи он отказывал восстановившемуся флоту, полному энтузиазма и уверенности в своих силах, в возможности помериться силами с противником»[214]. Великобритания заняла свое прежнее положение бесспорной владычицы морей.

Исследователь морской войны поэтому испытывает особый интерес к планам и методам, используемым сторонами великого противостояния, и особенно там, где они соприкасаются со стратегией всей войны или определенных больших и четко определенных ее театров. Его интерес вызывает стратегическая цель, которая обеспечила или должна была обеспечить преемственность сражениям этих театров войны, с первого до последнего. Интересны также стратегические операции, которые повлияли во благо или во зло на превратности войны в более ограниченные периоды времени, которые можно назвать морскими кампаниями. Ведь нельзя согласиться с тем, что эти конкретные сражения, даже на сегодняшний день, полностью лишены полезных тактических уроков, извлечение которых являлось одной из целей этой книги. Несомненно верно и то, что, подобно всем историческим тактическим принципам, которыми руководствовались в сражениях того времени, их нынешняя польза для исследователя состоит скорее в тренировке ума, в выработке привычки к правильному тактическому мышлению, чем в предоставлении образцов для слепого подражания. С другой стороны, действия, которые предшествуют или подготавливают великие сражения (благодаря сочетанию в них искусства и энергии), достигают великих целей без фактического применения оружия и зависят от факторов более постоянных, чем оружие эпохи, и, следовательно, обеспечены принципами более долговременного значения.

В войне ради какой-то цели, даже если эта цель состоит в захвате конкретной территории или позиции, прямое нападение на искомый объект может и не быть, с военной точки зрения, наилучшим средством овладения таким объектом. Цель, которой подчиняются определенные военные операции, может, следовательно, отличаться от того объекта, которым враждующие стороны желают овладеть, и она получила собственное название – стратегическая цель. В критическом разборе любой войны исследователю необходимо прежде всего ясно определить цели, которых добивается каждая из враждующих сторон, затем убедиться, сможет ли выбранная стратегия при благоприятных обстоятельствах привести к достижению поставленных целей, и, наконец, изучить достоинства или недостатки разных операций, которыми реализуется стратегическая цель. Добросовестность такого критического разбора зависит от объема работы, который готов выполнить исследователь. Но разбор станет в целом яснее, если контуры, дающие только основные черты (не обремененные подробностями), будут предшествовать более подробному обсуждению. Когда основные направления схвачены, то детали легко прилагаются к ним и становятся на свои места. Здесь будут предприняты усилия с целью наметить такие контуры, которые, сами по себе, не будут выходить за пределы исследуемой темы.

Главные участники войны 1778–1783 годов были, с одной стороны, Великобритания, с другой – представители династии Бурбонов, правившие в двух больших королевствах – Франции и Испании. Американские колонии, уже участвовавшие в неравной борьбе с метрополией, с ликованием встретили столь важное для них событие, как вступление в войну двух королевств. Между тем Голландия была намеренно вовлечена Англией в войну, из которой голландцы ничего не могли извлечь, зато могли потерять все. Цель американцев была простой – избавить свою страну от власти англичан. Скудость их средств и отсутствие морской силы, за исключением нескольких крейсерских кораблей, охотившихся за коммерческими судами неприятеля, по необходимости ограничивали их усилия войной на суше, которая фактически отвлекала значительные силы англичан в интересах союзников и истощала ресурсы Великобритании. Но последняя могла быстро покончить с мятежом американцев, выйдя из войны. С другой стороны, Голландия, не опасаясь вторжения с суши, проявляла мало желания сделать что-либо большее, кроме как отделаться возможно меньшими потерями своих колониальных владений (при помощи союзных флотов). Следовательно, можно отметить, что целью двух малых участников войны было прекращение боевых действий, между тем как главные участники ожидали от продолжения войны определенных изменений в обстановке, что и определяло их цели.

Цель Великобритании в войне тоже была весьма простой. Ее прискорбная перебранка с многообещающими колониями переросла в ссору, достигшую шаг за шагом такой степени ожесточения, что возникла угроза их потери. Для сохранения власти в колониях силой, когда их добровольная привязанность улетучилась, Англия взялась за оружие. Ее целью при этом было предотвращение отпадения зарубежных владений, с которыми, в представлении того поколения англичан, было неразрывно связано величие Британской империи. Появление Франции и Испании в качестве активных поборников дела колонистов не внесло изменений в цели Англии, каким бы переменам ни могли подвергнуться (или подверглись) ее военные планы. Угроза потери колоний на Американском континенте резко возросла с присоединением к колонистам новых врагов, которые несли с собой также опасность (вскоре отчасти осознанную) утраты других важных заморских владений. В короткое время Англия оказалась (в отношении целей войны) в оборонительном положении.

Она боялась многое потерять и надеялась, в лучшем случае, сохранить то, что имела. Вынудив Голландию вступить в войну, Англия, однако, добилась преимущества с военной точки зрения, поскольку, таким образом, перед ее военной силой открылись возможности захватить несколько важных, но плохо защищенных военных и коммерческих позиций Голландии, при этом силы ее противников не умножались.

Намерения и цели Франции и Испании носили более сложный характер. Традиционная враждебность к Англии и жажда реванша за недавние поражения, несомненно, были распространены во Франции так же, как и сочувствие салонов и философов борьбе колонистов за свободу. Но как бы ни было велико влияние морального фактора в жизни наций, упоминания и оценки заслуживают лишь осязаемые материальные средства, которыми, как принято считать, они удовлетворяют свои потребности. Возможно, Франция желала вернуть свои североамериканские владения, но тогдашнее поколение колонистов еще сохраняло слишком свежие воспоминания о старых конфликтах, чтобы позволить удовлетворить такие желания в отношении Канады. Врожденное недоверие к французам, которое было характерно для американцев революционной поры, почти не принималось во внимание во время бурного изъявления благодарности, следовавшего за выражением французами искреннего сочувствия и оказанием ими помощи восставшим колониям. Но в то время осознавалось, и французы это чувствовали, что возобновление их претензий (на Канаду. – Ред.) могло побудить представителей одной англосаксонской крови, еще недавно враждовавших, пойти на примирение на основе справедливых уступок, которого могущественные и гордые англичане никогда не прекращали добиваться. Поэтому Франция открыто не признавала, а может, даже перестала вынашивать эту цель. Наоборот, она официально отказывалась от всех претензий на какую-либо территорию, которая тогда еще до недавнего времени была под властью британской короны, но выговорила себе свободу действий в завоевании и удержании островов Вест-Индии. Да и все другие колонии Великобритании не были, конечно, застрахованы от ее нападения. Главные цели, на которых Франция сосредоточила свое внимание, были, следовательно, английская Вест-Индия, возвращение контроля над теми территориями в Индии, которыми завладели англичане, и обеспечение в нужное время независимости Соединенных Штатов, после того как они исполнят свою роль в отвлечении сил англичан во французских интересах. В условиях торговой политики особых привилегий, характерной для того времени, потеря этих важных владений, как ожидалось, должна была ослабить торговую мощь, от которой зависело процветание Англии, и, таким образом, ослабить Англию и усилить Францию. Фактически эта война, выражаясь возвышенным стилем, была для Франции источником воодушевления. Все ее конкретные цели объединились в одну высшую цель – достижение морского и политического превосходства над Англией.

В преобладании над Англией в союзе с Францией состояла также цель такого же униженного, но менее сильного Испанского королевства. Однако существовала определенность в понесенном уроне и целях, которых Испания особо добивалась, но которые имели меньшее значение на более широкий взгляд ее союзницы – Франции. Хотя испанцы, жившие в то время, уже не могли помнить, когда испанский флаг развевался над Меноркой, Гибралтаром или Ямайкой, прошедшее с тех пор время так и не примирило гордую и упрямую нацию с потерей этих территорий. Со стороны же американцев не исчезло то же самое унаследованное неприятие восстановления испанского суверенитета над двумя Флоридами, какое они сохраняли и в отношении претензий на Канаду.

Таковы тогда были цели двух держав, вмешательство которых меняло весь характер Войны американских колоний за независимость. Нет нужды говорить, что эти цели не всегда открыто признавались как причины и поводы для их участия в войне, но проницательные англичане в то время справедливо расценили (как воплощение в нескольких словах реальной основы для действий союзных дворов Бурбонов) следующую фразу Французского манифеста: «Отомстить за соответствующий урон и положить конец тиранической власти, которую Англия узурпировала и претендует распространить на весь океан». Короче говоря, в отношении целей войны союзники занимали наступательную позицию, между тем как Англия была отброшена на позицию обороны.

Тираническая власть над морями, в которой Англию тогда обвиняли (и не без оснований), опиралась на могучую морскую силу, явную и скрытую, на торговлю и военный флот, коммерческие учреждения страны, колонии и военно– морские базы во всех частях света. Вплоть до нынешнего времени разбросанные повсюду колонии питают к Англии чувства привязанности, но еще больше они связаны с ней не менее сильным мотивом собственной выгоды благодаря тесным торговым отношениям с метрополией и защищенности в силу постоянного присутствия ее мощного флота. Теперь же, из-за мятежа колоний на Американском континенте, в цепочке сильных портов, на которые опиралась английская морская сила, образовалась брешь. Между тем многочисленные торговые связи между колониями на континенте и в Вест-Индии, нарушенные постоянными конфликтами, имели тенденцию настроить против англичан и острова. Борьба велась не только за политические и коммерческие интересы. Она решала военный вопрос первостепенного значения – останется ли в распоряжении Англии цепь военно-морских баз, протянувшаяся в условиях поддержки процветающего приморского населения вдоль побережья Атлантического океана и связывающая Канаду и Галифакс с Вест-Индией. Ведь до сих пор Англия использовала свою беспрецедентную по мощи морскую силу с постоянной и решительной агрессивностью, и почти всегда с неизменным успехом.

В то время как Великобритания встречала, таким образом, трудности в сохранении контроля над базами, которые составляли оборонительную составляющую ее морской силы, ее флоту угрожал рост военно-морских сил Франции и Испании. Эти две страны теперь выступили против нее в сфере, которую она считала своим «заповедником», располагая организованной военной силой равной или превосходящей мощи. Следовательно, сложился благоприятный момент для нападения на великую державу, чье богатство, нажитое за счет моря, являлось решающим фактором в европейских войнах прошлого (XVIII. – Ред.) столетия. Вопрос заключался в выборе объектов атак – главных целей, на осуществление которых атакующей стороне следовало направлять свои усилия, и второстепенных целей, которые отвлекли бы внимание обороняющейся стороны и рассредоточили ее силы.

Один из наиболее здравомыслящих государственных деятелей того времени, Тюрго, считал, что в интересах Франции американские колонии не должны были получить независимость. Если колонии покорят посредством изнурительной блокады, Англия лишится их поддержки; если их будут сдерживать гарнизонами опорных пунктов, но не покорят, необходимость постоянных карательных операций будет постоянно ослаблять метрополию. Хотя эта точка зрения не была преобладающей среди советников французских властей, которые желали полной независимости Америки, в ней содержались реалистичные элементы, которые эффективно влияли на ведение войны Францией. Если поддержка Соединенных Штатов содействием их освобождению была бы главной целью французов, то Американский континент становился естественной ареной войны, а важнейшие военные пункты основными целями операций. Но так как первоочередной целью Франции было не благо Америки, но ослабление Англии, то здравый военный расчет требовал не содействия скорому окончанию войны на континенте, но придания ей большей ожесточенности. Это было отвлечение сил, доставшееся Франции в готовом виде и изнурительное для Великобритании. Оно требовало лишь такой поддержки, которая способствовала бы продолжению борьбы мятежников, обреченных действовать в отчаянном положении. Территории 13 американских колоний, следовательно, не суждено было стать главной целью Франции, тем более Испании.

Важная роль в торговле делала английскую Вест-Индию заманчивой целью для французов, которые легко приспособились к социальным условиям этого региона, где они уже имели обширные колониальные владения. Кроме двух самых прекрасных из Малых Антильских островов, Гваделупы и Мартиники, которые Франция сохраняет до сих пор, она владела тогда Сент-Люсией и западной половиной острова Гаити (тогда остров Сан-Доминго). Она вполне могла надеяться захватить посредством успешной войны большинство английских Антильских островов и, таким образом, увеличить свои поистине имперские тропические владения. И, хотя лишенная возможности претендовать на Ямайку из-за особой чувствительности Испании, Франция вполне могла отвоевать этот великолепный остров для своего более слабого союзника. Но как ни заманчивы были Малые Антильские острова как колониальные владения и, следовательно, как объекты нападения, их военная защита в большой степени зависела от господства на море, потому что они сами по себе являлись стратегическими целями. Поэтому французские власти запрещали своим флотоводцам захватывать эти острова в полное владение. Им следовало пленять гарнизоны островов, уничтожать оборонительные сооружения и после этого удаляться. В великолепном военном порту Фор-Рояль на Мартинике, у Французского мыса, в надежной для союзников бухте Гаваны, эскадра соответствующей численности имела надежные, защищенные, удобно расположенные базы. Раннюю же и чувствительную потерю Сент-Люсии следовало отнести неудачному командованию французской эскадрой и высоким профессиональным качествам английского адмирала. На побережье островов Вест-Индии соперничающие державы оказались, таким образом, примерно одинаково обеспеченными необходимыми базами поддержки. Простая оккупация других территорий не могла усилить в военном отношении какую-либо из сторон, зависевших от численности и качества своих флотов. Для дальнейшей надежной территориальной экспансии необходимо было прежде всего добиться преобладания на море – не только в местном масштабе, но и во всей войне. Иначе территориальные захваты становились рискованным предприятием – если они не подкреплялись высадкой настолько большого контингента войск, что его содержание превышало ценность объекта высадки. Таким образом, ключевую роль в Вест– Индии играли флоты. Они являлись подлинными стратегическими целями военных усилий. Тем более что реальная военная польза портов Вест-Индии в войне состояла в том, что они служили промежуточной базой между Европой и Американским континентом, где укрывались эскадры, когда сухопутные армии уходили на зимние квартиры. В Вест– Индии не было предпринято ни одной значимой стратегической операции, кроме захвата англичанами Сент-Люсии и неудачной операции против Ямайки в 1782 году. И нельзя было предпринять ни одной серьезной операции по овладению военным портом, таким как Барбадос или Фор-Рояль, – до тех пор пока не было обеспечено превосходство на море либо посредством сражения, либо удачным сосредоточением сил. Ключевое значение, следует повторить, имел флот.

Влияние морской силы, военного флота на Войну американских колоний за независимость отмечалось при цитировании высказываний Вашингтона и Клинтона. Касаясь же положения в Индии, рассматриваемой как отдельный театр войны (в основном в рамках кампании Сюффрена), следует повторить, что все здесь зависело от контроля морской акватории превосходящими силами флота. Захват Тринкомали, весьма важного порта для французской эскадры, не имевшей другой базы, осуществлялся так же внезапно, как и в случае с Сент-Люсией, и мог состояться в результате поражения или, по случаю, отсутствия неприятельского флота. В Северной Америке и Индии здравая военная политика имела в качестве своей подлинной стратегической цели уничтожение неприятельского флота, от которого зависели также коммуникации с метрополией. Остается Европа, о которой едва ли стоит долго распространяться как об отдельном театре войны, поскольку гораздо важнее ее роль в войне в целом. Достаточно просто указать, что единственными двумя опорными пунктами в Европе, за переход которых из рук в руки велась война, были Гибралтар и Менорка. Гибралтар, по настоянию Испании, оставался всю войну главной целью военных усилий союзников. Контроль же над обоими пунктами явно зависел от господства на море.

В морской, как и всякой другой войне, важны прежде всего две вещи – удобная база на границе (в данном случае на побережье), откуда начинаются военные операции, и организованная военная сила (в данном случае флот), адекватная масштабу и особенностям предполагаемых операций. Если война, как в настоящем случае, распространяется на отдаленные районы земного шара, то в каждом из этих отдаленных районов потребуются безопасные порты для флота, которые будут служить как вспомогательные базы или базы на непредвиденный случай в войне регионального масштаба. Между такими вспомогательными и основными базами, то есть базами в метрополии, должны быть, естественно, коммуникации, надежность которых зависит от контроля силами флота морей района вмешательства. Этот контроль должен осуществляться флотом, либо посредством зачистки морской акватории во всех направлениях от неприятельских крейсеров, давая возможность, таким образом, своим кораблям проходить там в условиях разумного обеспечения безопасности, либо посредством вооруженного сопровождения (конвоирования) каждого из караванов судов снабжения, необходимых для поддержки военных операций в отдаленных районах. Первый способ связан с усилиями по широкому рассредоточению вооруженных сил страны, второй – с сосредоточением их в той части морской акватории, где в данный момент движется конвой. Какой бы из этих способов ни был принят, коммуникации, несомненно, должны быть упрочены военным контролем удобных гаваней, расположенных надлежащим образом (но не слишком многочисленных) вдоль маршрутов морского судоходства, таких, например, как мыс Доброй Надежды и Маврикий (бывший Иль-де-Франс. – Ред.). Базы такого рода были необходимы всегда, но вдвойне нужны сейчас, когда корабли нуждаются в пополнении топливом гораздо чаще, чем они нуждались раньше в снабжении провиантом и разными материалами. Такие сочетания сильных опорных баз в метрополии и форпостов за рубежом, а также коммуникаций между ними можно определить как стратегические особенности общей военной обстановки. По этим сочетаниям, а также соотношению сил противоборствующих флотов следует определять природу военных операций. В каждом из трех театров войны, Европе, Америке и Индии, о которых для ясности велась речь, контроль над морем выдвигался в качестве решающего фактора, а уничтожение неприятельского флота – как подлинная цель. Давайте теперь приложим вышеупомянутые выводы ко всему театру войны в целом и увидим, насколько они применимы и в этом случае. Если они применимы, то какова будет природа операций каждой из сторон?[215]

В Европе базой Великобритании служило побережье Ла– Манша с двумя главными портами – Плимутом и Портсмутом. База союзных держав располагалась на побережье Атлантики с главными военными портами – Брестом, Эль– Ферролем и Кадисом. За ними, на средиземноморском побережье, находились верфи Тулона и Картахены, а далее – английская база Маон на Менорке. Последнюю базу, однако, можно полностью оставить без внимания, поскольку во время войны ей отводилась чисто оборонительная роль из-за невозможности для английского флота отрядить в Средиземное море хотя бы эскадру. Гибралтар, наоборот, благодаря своему положению эффективно контролировал прохождение по Гибралтарскому проливу караванов судов или военных кораблей при условии, что использовался как база достаточной для этой цели эскадры кораблей. Этого не случилось.

Британский европейский флот был привязан к Ла-Маншу, то есть к обороне Британских островов. Он совершал нечастые походы к Скале (Гибралтару), сопровождая караваны судов снабжения, важные для обеспечения жизнедеятельности гарнизона крепости. Однако роли Гибралтара и Маона различались. Маон, в то время малозначащий, не привлекал никакого внимания со стороны союзников вплоть до окончательной фазы войны, когда он пал в результате шестимесячной осады. Между тем Гибралтар, считавшийся базой первостепенного значения, с самого начала навлек на себя значительное число атак противника и, таким образом, отвлек большие силы союзников в интересах Великобритании. К этому обзору основных черт стратегической обстановки в Европе можно с полным основанием добавить замечание, что помощь, какую могла бы оказать союзникам Голландия посылкой своей эскадры, была лишена надежной линии коммуникации, поскольку ее маршрут проходил мимо английской базы на побережье Ла-Манша. Эта помощь фактически так и не была оказана.

В Северной Америке региональными военными базами в начале войны были Нью-Йорк, залив Наррагансетт и Бостон. Двумя первыми базами распоряжались англичане. Это были самые важные базы на континенте благодаря своему положению, оборонительным возможностям и ресурсам. Бостон перешел в руки американцев и обслуживал, следовательно, союзников. Из-за направления, которое фактически приняла война (поскольку англичане в 1779 году проявляли активность в южных штатах), Бостон оказался вне главного театра военных действий и утратил свое военное значение. Но если бы англичанами был принят план блокады Новой Англии с удержанием линии реки Гудзон – озеро Шамплейн и сосредоточением военных усилий к востоку, то стало бы ясно, что эти три порта имеют решающее значение. Побережье к югу от Нью-Йорка – залив Делавэр и Чесапикский залив, – несомненно, представляли собой заманчивые районы для морских операций. Но ширина входов в эти заливы, нехватка удобных, легкозащитимых мест для военных баз возле моря, рассеяние на большом пространстве сухопутных сил в результате попыток удерживать так много укрепленных пунктов, нездоровый микроклимат в течение большей части года исключали для этих территорий возможность играть главную роль в планах начального этапа войны. Нет необходимости включать их в число региональных баз войны. Англичан влек к крайнему югу обманчивый огонек надежды найти поддержку среди колонистов. Они не могли понять, что если даже большинство населения там предпочитало покой свободе, то эти самые настроения удержат это большинство от мятежа против революционной власти, которой это население, по версии англичан, угнеталось. Однако именно на такой мятеж и делалась ставка – в надежде на полный успех этой дальней и в конце концов крайне неудачной операции. Региональной базой этих дальних боевых действий был Чарлстон, который перешел в распоряжение англичан в мае 1780 года, через 18 месяцев после первой экспедиции, высадившейся в Джорджии.

Главные региональные базы войны в Вест-Индии уже известны по предыдущему повествованию. Для англичан это были Барбадос и Сент-Люсия и, в меньшей степени, Антигуа. На расстоянии почти в тысячу миль находился под ветром большой остров Ямайка с обширными природными ресурсами и верфями в Кингстоне. Для союзников первыми по значению являлись Фор-Рояль на Мартинике и Гавана. Менее важными были Гваделупа и Французский мыс. Главной особенностью стратегической обстановки того времени, чертой, которая не утратила своего значения и в наши дни, был пассат с сопутствующим морским течением. Выход на ветер вопреки этим препятствиям был долгим и тяжелым предприятием даже для отдельных кораблей, но еще тяжелее для группы кораблей. Вследствие этого эскадры направлялись к западным островам с большой неохотой или тогда, когда получали заверения того, что неприятель уже отплыл в том же направлении, как было с Роднеем, отправившимся на Ямайку после битвы у островов Ле-Сент, зная, что французская эскадра ушла к Французскому мысу. При таком ветре Наветренные, или Восточные, острова становились пунктами естественных линий коммуникаций между Европой и Америкой (так же, как и региональными базами морской войны) и привлекали к себе эскадры. Отсюда также следует, что между двумя театрами военных операций, между Американским континентом и Малыми Антильскими островами, помещалась широкая центральная область, куда было небезопасно переносить крупные военные операции, если конфликтующая сторона не располагала большим превосходством в силах флота или пока не было достигнуто решительного преимущества на одном из флангов. В 1762 году, когда Англия владела всеми Наветренными островами, имея бесспорное превосходство в море, она легко совершила нападение и захватила Гавану. Но в 1779–1782 годах французская морская сила и французское военное правление Наветренными островами фактически сравнялись с английской мощью. Это развязало испанцам в Гаване руки для осуществления собственных планов в отношении Пенсаколы и Багамских островов в упомянутой центральной области[216].

Такие форпосты, как Мартиника и Сент-Люсия, давали, следовательно, в данной войне большое стратегическое преимущество в сравнении с Ямайкой, Гаваной или другими территориями, лежащими под ветром. Эти форпосты занимали господствующее положение в отношении островов под ветром, благодаря чему проход в западном направлении мог совершаться гораздо быстрее, чем в обратную сторону. Между тем стратегические пункты на континенте находились дальше от Наветренных островов, чем от тех, которые лежали под ветром. Это преимущество в равной степени разделяли большинство из островов, известных как Малые Антильские острова. Но небольшой остров Барбадос, самый наветренный из всех, обладал особыми преимуществами не только в силу выгодного положения для наступательных операций, но также в силу затруднительного подхода к нему большой эскадры даже от такого близкого порта, как Фор-Рояль. Напомним, что экспедиция, которая высадилась наконец у острова Сент-Китс, направлялась к Барбадосу, но не могла добраться до него из-за сильного пассатного ветра. Таким образом, Барбадос на то время особенно отвечал требованиям региональной базы и базового склада для англичан, а также порта-укрытия на линии коммуникаций к Ямайке, Флориде и даже более северному побережью Северной Америки. Между тем Сент-Люсия, лежащая под ветром на дистанции 100 миль, удерживалась силой в качестве форпоста для флота, отслеживая с близкого расстояния неприятеля в Фор-Рояле.

В Индии политические условия с необходимостью указывали на восточный, Коромандельский берег как на театр военных действий. Тринкомали, на соседнем острове Цейлон (Шри-Ланка), имел бухту хотя и с нездоровым климатом, но удобную для кораблей и обороны. Таким образом, это был порт первостепенного стратегического значения, все другие якорные стоянки на побережье представляли собой просто открытые рейды. Поэтому пассаты и муссоны здесь также играли стратегическую роль. От осеннего до весеннего равноденствия ветры постоянно дуют с северо-востока, временами с большой силой. Они гонят на песчаный берег тяжелые волны, затрудняя высадку войск. Но в летние месяцы преобладает ветер с юго-запада, обеспечивая сравнительно спокойное море и хорошую погоду. «Перемена муссона» в сентябре и октябре часто сопровождается мощными ураганами. Активные операции или даже пребывание у побережья становились с этого времени нежелательными до прекращения северо-восточного муссона. В этот сезон настоятельным становился вопрос о наличии порта укрытия. Тринкомали был единственным таким портом. Его уникальное стратегическое значение усиливалось в связи с его наветренным положением (в благоприятный сезон) на главном театре войны. Бомбейская бухта англичан на западном побережье Индостана находилась слишком далеко, чтобы рассматриваться как региональная база. Она, скорее, подпадает, подобно французским островам Иль-де-Франс (позже английский Маврикий) и Бурбон (ныне Реюньон), под разряд опорных пунктов на линии коммуникаций с метрополией.

Таковы были главные пункты поддержки, или базы, воюющих стран в Европе и за ее пределами. О заморских базах в целом можно сказать, что им недоставало ресурсов – важного элемента стратегического значения. Вооружение и, в значительной степени, продовольствие для флота приходилось посылать туда из метрополий. Бостон, находившийся в окружении процветающего, дружески настроенного населения, возможно, являлся исключением из правил, как и Гавана, в то время важный военно-морской порт, где строилось много кораблей. Но эти порты находились вдали от главных театров войны. На Нью-Йорк и залив Наррагансетт слишком сильное давление оказывали войска американцев, чтобы англичанам можно было излишне полагаться на ресурсы окружающей территории. Между тем отдаленные порты Индии, Ост-Индии и Вест-Индии целиком зависели от метрополий. Поэтому стратегический вопрос о коммуникациях приобретал дополнительное значение. Перехват большого каравана судов снабжения уступал по значению операции по уничтожению основных сил военного флота. Между тем защита таких караванов главными силами или уклонение от поисковых операций неприятеля требовали от властей и флотоводцев большого искусства в рассредоточении своих военных кораблей и эскадр среди многих, заслуживавших внимания объектов. Профессионализм Кемпенфельдта и плохое управление де Гишена в Северной Атлантике, усугубившееся штормовыми ветрами, создали для де Грасса серьезные затруднения в Вест-Индии. Аналогичный урон, посредством перехвата англичанами малых конвоев в Атлантике, причинялся Сюффрену, находившемуся в индийских морях. Между тем Сюффрен сразу же компенсировал значительную часть этих потерь тем, что беспокоил неприятеля успешной охотой своих крейсеров на английские суда снабжения.

Таким образом, флоты, которыми только и можно было обеспечить безопасность или поставить под угрозу эти жизненно важные коммуникации, оказывали такое же влияние на ход общей войны, какое уже рассматривалось в отдельных главах книги. Они являлись звеньями, связывавшими цепь отдельных военных конфликтов воедино, и поэтому были представлены как подлинные стратегические цели воюющих сторон.

Расстояние от Европы до Америки не требовало обязательного наличия промежуточных портов снабжения. Если возникали непредвиденные трудности, всегда существовала возможность избежать встречи с противником – либо вернувшись в Европу, либо зайдя в дружественный порт Вест– Индии. По-другому выглядело длительное плавание в Индию мимо мыса Доброй Надежды. Бикертон, покинувший в феврале Англию с отрядом кораблей, конвоировавших караван судов снабжения, как считается, успешно добрался до Бомбея в сентябре. Между тем энергичному Сюффрену, отбывшему в марте, потребовалось такое же время, чтобы достичь Маврикия, откуда переход до Мадраса занял еще два месяца. Плавание такой длительности редко могло осуществиться без остановок для набора воды, свежего провианта, часто для такой переоснастки, ради которой заходят в тихую гавань, даже если на борту кораблей имеются необходимые материалы. Совершенная линия коммуникаций требовала, как указывалось, нескольких гаваней, расположенных надлежащим образом, хорошо защищенных и имеющих достаточно припасов. Такими гаванями располагает Англия в настоящее время на своих основных торговых путях в результате приобретений последних войн. В войне 1778–1783 годов ни одна из воюющих сторон не имела подобных портов на таких маршрутах, пока, с вступлением в войну Голландии, мыс Доброй Надежды не был предоставлен в распоряжение французов и соответственно укреплен Сюффреном. С этим портом, а также Маврикием на пути следования и Тринкомали на его дальнем конце, коммуникации союзников с Францией были надежно обеспечены. Англия, владея тогда островом Святой Елены, зависела в обеспечении свежим провиантом и переоснастке своих эскадр и конвоев в Атлантике, направлявшихся в Индию, от благожелательного нейтралитета Португалии, распространявшегося на Мадейру, острова Зеленого мыса и бразильские порты. Этот нейтралитет на самом деле служил довольно хрупкой опорой для обороны, как показало столкновение между Джонстоном и Сюффреном на островах Зеленого мыса. Там имелось несколько возможных якорных стоянок, и неприятель не знал, какая из них будет использована, если вообще это случится. Такая неосведомленность сама по себе обеспечивала немалую безопасность, если флотоводец не во всем полагался на нее при выборе надлежащей диспозиции собственной эскадры, как поступил Джонстон в Прая. В действительности при наличии задержек и ненадежности, которые были характерны тогда для передачи информации из одного пункта в другой, сомнения относительно местонахождения противника являлись часто более серьезным препятствием для наступательных операций, чем слабая оборона колониального порта.

Сочетание выгодных гаваней и условий обеспечения коммуникаций между ними формируют, как было сказано, главные стратегические особенности обстановки. Флот, как организованная сила, связывающий это все воедино, представляется основным объектом военных усилий. Методы овладения этим объектом и способы ведения войны будут рассмотрены далее[217].

Перед тем как это сделать, следует коротко упомянуть об одной особенности морских условий, которая окажет влияние на дальнейший ход исследования, то есть о трудности получения информации. Армии проходят по территориям более или менее населенным оседлыми жителями и оставляют следы своего похода. Эскадры преодолевают пустынные водные пространства, через которые можно передвигаться, но где нельзя оставаться надолго. И когда корабли пройдут, случайная вещь, упавшая с палубы и способная держаться на морской поверхности, может свидетельствовать об их прохождении, но ничего не скажет об их курсе. В условиях, о которых идет речь, преследующий корабль может ничего не знать о преследуемом судне, которое тем не менее проходило в данном месте, но несколько дней или часов раньше. Позднее тщательное изучение ветров и океанских течений позволило проложить определенные выгодные маршруты, которыми обычно пользуются осторожные мореплаватели, дающие некоторые ориентиры. Однако к 1778 году подобная работа еще не была проделана. Однако даже если бы она и была проделана, то самому удобному пути моряки, очевидно, предпочли бы один из множества других возможных маршрутов, чтобы избежать преследования или засады. В такой игре в кошки-мышки преимущество имели те корабли, на которые охотились, и становится сразу очевидным огромное значение наблюдения за бухтами неприятельского берега и предупреждения попыток преследуемых неприятельских кораблей уйти в открытое море. Если по какой-нибудь причине такое наблюдение невозможно, то лучше не пытаться следить за маршрутами, которые невозможно контролировать, но, прежде всего, поспешить к конечному пункту следования неприятеля, где и ожидать его. Но это предполагает осведомленность в планах противника, чего не всегда можно достичь. Действия Сюффрена против Джонстона были стратегически выверенными как в нападении на Прая, так и в быстроте следования эскадр обоих соперников к общему пункту назначения. Между тем две неудачи Роднея в попытках перехватить конвои, следовавшие на Мартинику в 1780 и 1782 годах (несмотря на осведомленность об их выходе в море), свидетельствуют о том, насколько трудно настигнуть неприятеля, даже когда известен пункт его прибытия.

Относительно любой морской экспедиции определенно устанавливаются только два пункта – пункт отбытия и пункт прибытия. Последний пункт может быть неизвестен неприятелю, но до выхода в море факты присутствия определенной эскадры в порту и ее намерения оставить порт вполне могут быть известны. Это как раз тот момент, когда враждебная сторона может перехватить вышедшие из порта корабли и суда. Но (как всегда, а в это время – в особенности) необходимо позаботиться об обороне эскадры, поскольку ее командование не может знать, в каком именно из пунктов корабли могут подвергнуться угрозе нападения, тогда как нападающая сторона, имея информацию о противнике, легко достигнет цели, если сможет обмануть противника. Важность перехвата такой экспедиции становится еще более очевидной, если в какой-то момент она разделится на две или более части. Необходимость этого может легко возникнуть в том случае, когда услуги одной верфи недостаточны для обслуживания такого большого количества кораблей или когда (как в войне, о которой идет речь) союзные державы снаряжают отдельные эскадры. Предотвращение соединения таких эскадр – вопрос первостепенной необходимости, и нигде нельзя осуществить это более надежно, чем вне портов, пока одна или обе эскадры еще в пути. Предполагается, что обороняющаяся сторона, по самой своей сути, является более слабой. Поэтому тем более необходимо воспользоваться такой ее слабостью, как разделение сил неприятеля. В 1782 году Родней, следя из Сент-Люсии за французской эскадрой на Мартинике с целью предотвратить ее соединение с испанцами у Французского мыса, дал пример использования правильной стратегической позиции. И если бы эти острова располагались так, что он мог оказаться между французами и конечным пунктом следования их эскадры, вместо того чтобы находиться у них в тылу, ничего лучшего нельзя было и придумать. В реальной же обстановке он извлек максимум возможного в данных условиях.

Обороняющаяся сторона в войне, как более слабая, не может надеяться на блокаду всех портов, где находятся отряды кораблей противника, без ущерба своим интересам, потому что теряет перевес в численности над противником. Это противоречило бы фундаментальным принципам ведения войны. Если она примет правильное решение не делать этого, но собрать превосходящие силы перед одним-двумя портами, возникнет необходимость определить, какой из них следует, таким образом, блокировать, а каким пренебречь. Это вопрос, объемлющий всю стратегию войны после полного уяснения главных условий – военных, моральных и экономических – в каждом секторе театра военных действий.

Оборонительную позицию Англия в 1778 году заняла по необходимости. В предшествовавшую эпоху принцип, которому следовало командование флота Англии, Хоук и его современники, состоял в том, чтобы британский флот равнялся по численности объединенному флоту бурбонских королевств. Это условие при превосходстве боевых качеств личного состава и большем населении, связанном с морем (из которого черпал рекрутов английский флот), давало реальное преобладание в силах. Это правило, однако, не соблюдалось в недавнее время. Не здесь судить, объяснялось ли это несостоятельностью кабинета министров, на что жаловалась оппозиция, или неверными экономическими мерами, часто практиковавшимися властями в мирное время. Остается фактом, что, несмотря на ожидаемое соединение сил Франции и Испании в войне, английский флот уступал в численности флоту союзников. В том, что называется стратегическими особенностями обстановки, – в отечественных базах, вспомогательных базах за рубежом – преимуществами всецело пользовалась Англия. Ее позиции, если и не сильные сами по себе, были, по крайней мере, лучше расположены в географическом и стратегическом отношении. Но в следующем по значимости факторе войны, в организованной военной силе, в численности флота, необходимой для наступательных операций, Англии пришлось уступить. Поэтому оставалось лишь использовать эту уступающую в численности силу с таким искусством и энергией, которые опрокинули бы планы неприятеля, – опережением его с выходом в море, умелым использованием своих позиций, упреждением операций врагов быстротой своих маневров, созданием угрозы вражеским коммуникациям и объектам, перехватом основных соединений флота противника превосходящими силами.

Достаточно ясно, что продолжение этой войны повсюду, исключая Американский континент, зависело от метрополий в Европе и свободных коммуникаций с ними. Вероятным было и нанесение окончательного поражения американцам, но не прямыми военными действиями, а истощением их ресурсов – если бы Англии позволили безнаказанно подавить торговлю и промышленность восставших колоний при помощи ее преобладающей морской силы. Англия могла использовать против американцев эту силу, если бы избавилась от давления со стороны союзных эскадр. А этого избавления можно было бы достичь, если бы Англия приобрела решающее превосходство над союзниками, не только в материальном, но и моральном отношении, как это случилось через двадцать лет. В этом случае союзные монархии, чья финансовая слабость была хорошо известна, должны были выйти из борьбы, в которой они уже не добились основной цели, состоявшей в низведении Англии на положение подчиненной державы. Такого превосходства, однако, можно было добиться только боевыми действиями, посредством демонстрации того, что, несмотря на неравенство в численности флота, профессионализм английских моряков и богатые ресурсы позволяют британским властям, благодаря расчетливому использованию своих возможностей, одержать верх на решающих этапах войны. Этого нельзя было добиться посредством рассредоточения своих линейных кораблей по всему свету, подвергая их опасности истребления поодиночке в стремлении защитить все уязвимые позиции в заморских владениях.

Ключевое значение имела тогда Европа, а в Европе – неприятельские верфи. Если бы Англия не смогла (а так и случилось) спровоцировать на континенте войну против Франции, то в этом случае ее единственной надеждой оставалось бы обнаружение и уничтожение неприятельского флота. Французский флот можно было с большой определенностью обнаружить в портах Франции и нельзя было перехватить с большей легкостью, чем при выходе из этих портов. Этой целью Англия руководствовалась во время Наполеоновских войн, когда моральное превосходство ее флота было настолько прочным, что она осмелилась противопоставить уступающие в численности силы превратностям моря и более многочисленным и хорошо экипированным кораблям противника, покоящимся на якорных стоянках в портах своих стран. Идя на двойной риск, Англия обрела двойную выгоду в возможности слежения за передвижениями неприятеля и подрыва его боеспособности вынужденным бездействием вражеских корабельных команд в портах, в то время как ее собственные офицеры и матросы подводились суровым крейсерством к полной готовности включить свою энергию по первому зову. «У нас нет причин, – заявлял в 1804 году адмирал Вильнев, вторя словам императора, – испытывать страх при виде английской эскадры. Ее 74-пушечные корабли не имеют на борту и пятисот человек, они износились в результате двухлетнего крейсерства»[218]. Месяцем позже он писал: «Тулонская эскадра выглядела прекрасно в бухте, экипажи хорошо одеты и прекрасно обучены, но, как только их настигал шторм, все менялось. Они не были приучены к действиям в штормовых условиях»[219]. «Император, – говорил Нельсон, – теперь понимает, если императоры способны глядеть правде в глаза, что его флот теряет за одну ночь больше, чем наш за один год… Эти господа не привыкли к ураганам, с которыми мы боролись 21 месяц, не потеряв ни одной мачты или рея»[220]. Следует признать, однако, что как люди, так и корабли испытали тогда колоссальное напряжение и что многие английские офицеры находили в изношенности кораблей аргументы против присутствия их эскадр у побережья противника. «От каждого шторма, который мы переносим, – писал Коллингвуд, – убавляется безопасность страны. Последнее крейсерство вывело из строя 5 больших кораблей и позднее еще 2. Несколько кораблей нужно поставить в док». «В эти два месяца я едва ли выкроил одну ночь для отдыха, – писал он снова, – это беспрерывное крейсерство, кажется, выше человеческих сил. Кальдер истощен до предела, совершенно сломлен, и мне говорят, что Грейвс выглядит не лучше»[221]. Высокопрофессиональное мнение лорда Хоу тоже не одобряет такую практику.

Помимо износа людей и кораблей, следует признать, что никакая блокада не в состоянии полностью исключить выход из порта неприятельской эскадры. Вильнев ускользнул из Тулона, Миссиесси из Рошфора. «Я нахожусь здесь для наблюдения за эскадрой в Рошфоре, – писал Коллингвуд, – но чувствую, что практически невозможно предотвратить их выход. И все же, если они проскользнут мимо меня, я буду чрезвычайно удручен… Единственное, что может помешать им, – это опасение, что они окажутся среди нас, так как они точно не знают, где мы находимся»[222].

Тем не менее напряжение выдерживали. Английские эскадры опоясывали побережье Франции и Испании. Потери восполнялись. Повреждения кораблей исправлялись. Когда офицер погибал или выбывал по болезни или истощению, на его место заступал другой. Неусыпная вахта у Бреста расстроила комбинации французского императора. Бдительность Нельсона, несмотря на обилие трудностей, преследовала Тулонскую эскадру с момента начала ее перехода через океан до возвращения к европейскому берегу. Это было задолго до того, как состоялся бой между англичанами и французами, до того как отбросили стратегию, а тактика при Трафальгаре завершила дело. Постепенно грубые, но дисциплинированные английские матросы, старые и побитые, но хорошо управляемые корабли блокировали каждый маневр своих плохо обученных соперников. Расположившись во всеоружии перед каждым неприятельским портом и сомкнув свой строй цепью малых судов, англичане снова и снова могли терпеть неудачи в блокаде, но они надежно перекрыли неприятелю возможность создать большие соединения флота.

Корабли 1805 года были в основном такими же, как в 1780 году. Несомненно, они претерпели усовершенствования, однако изменения отличались степенью, но не качеством. И дело не только в этом. Ведь еще двадцать лет назад эскадры под командованием Хоука и его сподвижников не боялись зимовать в Бискайском заливе. «В письмах Хоука, – говорит его биограф, – нет ни малейшего указания на то, что он усомнился, хотя бы на миг, не только в возможности, но и обязательности выхода в море даже в условиях зимних штормов и что он сможет вскоре «непосредственно заняться этим делом»[223]. Если будут настаивать, что состояние французского флота тогда было лучше, что боевые качества и подготовка его офицеров были выше, чем во время Хоука и Нельсона, то этот факт следует признать. Тем не менее адмиралтейство не могло долго игнорировать тот факт, что еще имеется такая нехватка подобных офицеров, которая может серьезно повлиять на качество корабельной службы, и что некомплект матросов так велик, что вызывает необходимость восполнить его солдатами. Что касается личного состава испанского флота, то нет оснований полагать, что он был лучше, чем пятнадцать лет спустя, когда Нельсон, говоря об испанцах, передавших несколько кораблей Франции, отмечал: «Считаю само собой разумеющимся, что они неукомплектованы [испанцами], поскольку это будет верный путь к их утрате снова».

По правде говоря, не требуется слишком много доказательств того, что для слабой стороны наиболее надежный путь к уничтожению неприятельских кораблей заключается в том, чтобы подстеречь их у бухты и дать им бой при выходе из нее. Относительно Европы единственное серьезное возражение этому состоит в штормовой погоде у побережья Франции и Испании, особенно в долгие зимние ночи. Этому сопутствует не только риск немедленного бедствия, которому прочные, хорошо управляемые корабли подвергаются редко, но также постоянное напряжение, от которого не избавляет никакая морская сноровка. Это требует, следовательно, большого резерва кораблей на смену тем, что отправляются в доки для исправления повреждений или для обновления экипажей.

Проблема значительно упростится, если блокирующая эскадра сможет найти удобную якорную стоянку на фланге маршрута, по которому должен следовать неприятель. Так в 1804 и 1805 годах Нельсон использовал Маддаленскую бухту в Сардинии (у северо-восточного берега острова. – Ред.), когда подстерегал Тулонскую эскадру. К этой мере он был вынужден прибегать и в дальнейшем из-за плохого состояния многих своих кораблей. Так Джеймс Сомэрс еще в 1800 году использовал бухту Дуарнене на побережье Франции, всего лишь в 5 милях (несколько больше, но суть не меняется. – Ред.) от Бреста, чтобы ставить там на якорь прибрежную эскадру блокирующего флота в штормовую погоду. С этой точки зрения Плимут и Торби нельзя считать абсолютно удовлетворительными портами. В отличие от Маддаленской бухты, расположенной на фланге неприятельского маршрута, но напоминающей Сент-Люсию, они находятся, скорее, в тылу. Тем не менее Хоук доказал, что усердие и хорошее управление эскадрой могут преодолеть это неудобство, как впоследствии Родней также продемонстрировал на своей базе (Сент-Люсии), менее подверженной ветрам.

Если рассматривать войну 1778–1783 годов в целом, то английское министерство пользовалось кораблями, находившимися в его распоряжении, таким образом, что старалось содержать свои заморские эскадры в Северной Америке, в Вест-Индии и Индии равными по численности неприятельским эскадрам. На самом же деле были периоды времени, когда это правило не соблюдалось, но в целом корабли отряжались таким образом. В Европе, наоборот, как неизбежное следствие упомянутой политики, британский флот, как правило, значительно уступал в численности флоту, стоявшему во французских и испанских портах. Поэтому использовать его в наступательных операциях можно было с крайней осторожностью. Счастливые случаи столкновений с отдельными отрядами неприятельского флота и даже дорогостоящая победа, если она не была решающей, влекли за собой серьезный риск последующего временного выхода из строя кораблей, участвовавших в боевых действиях. Вследствие этого английский флот метрополии (флот в Ла-Манше), от которого зависели также коммуникации с Гибралтаром и Средиземноморьем, использовался весьма бережно как в сражениях, так и в штормовую погоду. Его функции сводились к защите отечественного побережья или операциям на коммуникациях противника.

Индия находилась так далеко, что в вышеупомянутой политике нельзя было сделать никаких исключений. Посланные туда корабли должны были там оставаться продолжительное время без подкреплений и без отзыва на родину в случае чрезвычайных обстоятельств. Это был самостоятельный театр боевых действий. Но на Европу, Северную Америку и Вест-Индию следовало смотреть как на один большой театр военных действий, где происходили взаимозависимые события и где различные части его сохраняли тесные связи большей или меньшей значимости, и им нужно было уделять должное внимание.

Из предположения, что флоты, как стражи коммуникаций, являются господствующими факторами войны и что источники самих флотов и тех путей поставляемых припасов, которые называют коммуникациями, находятся в метрополии и сосредотачиваются в главных портах, следует два вывода. Во-первых, главные усилия державы, находящейся в обороне (то есть Великобритании), должны быть сосредоточены перед этими портами. Во-вторых, в рамках такого сосредоточения усилий зарубежные линии коммуникаций не обязательно должны быть растянуты так, чтобы увеличить сверх строгой необходимости число кораблей, отряжаемых для их патрулирования. Тесно связанным с этим соображением является необходимость укрепления (посредством фортификационных работ и другими способами) жизненно важных форпостов, к которым ведут коммуникации, – так, чтобы эти форпосты никак не зависели в военной поддержке от флотов, но зависели только от поставок припасов и подкреплений в разумные промежутки времени. Например, Гибралтар вполне удовлетворял этим условиям. Он практически неприступен и может накопить припасы, которые будут храниться очень долго.

Если эти соображения правильны, то диспозиция англичан на Американском континенте была крайне неудачной. Владея Канадой, вместе с Галифаксом, Нью-Йорком и заливом Наррагансетт, а также контролируя линию по реке Гудзон, они располагали возможностью блокировать значительную, возможно, самую важную часть мятежной территории. Нью-Йорк и залив Наррагансетт могли быть сделаны недоступными для тогдашнего французского флота. Таким образом, были бы гарантированы безопасность их гарнизонов от атак с моря и сведена к минимуму задача английского флота. Между тем этот флот находил бы там надежное укрытие в том случае, если бы сильная неприятельская эскадра смогла избегнуть встречи с английским флотом у европейского порта и добраться до американского побережья. Вместо этого два этих порта оставались слабо защищенными, и они, несомненно, капитулировали бы перед каким-нибудь Нельсоном или Фаррагутом (то есть будь французы настойчивее, и Нью-Йорк, и залив Наррагансетт были бы ими захвачены. – Ред.). Между тем английскую армию в Нью– Йорке дважды делили, первый раз для действий в Чесапикском заливе и затем для операций в Джорджии, причем ни одна из частей разделенных войск не была достаточно сильна для выполнения поставленной перед ней задачи. Английский флот, таким образом, использовался в обоих случаях для того, чтобы зажать противника между двумя частями разделенной английской армии, когда эта армия, еще не разделенная, не могла пробиться на эту территорию. Так как связь между разделенными частями армии целиком зависела от моря, объем обязанностей флота возрос с увеличением протяженности линий коммуникаций. Необходимость защиты морских портов и удлинившихся линий коммуникаций, в сочетании, обусловила дополнительные подкрепления флоту в Америке и, соответственно, ослабила силы англичан у главных портов в Европе. Таким образом, прямым следствием экспедиции на юг стал поспешный уход из залива Наррагансетт, когда в 1779 году у побережья появилась эскадра д'Эстена, – потому что Клинтон не располагал достаточными силами для обороны как бухты, так и Нью-Йорка[224].

В Вест-Индии проблема английских властей заключалась не в подавлении восстания в колониях, но в эксплуатации нескольких небольших плодородных островов, удержании их под властью Англии и охране свободной торговли от посягательств неприятеля. Следует еще раз напомнить, что это требовало превосходства на море – как над неприятельским флотом, так и над одиночными крейсерами – «губителями торговли», как они характеризуются сейчас. Так как ни одна бдительная вахта не может удержать их в своих портах, акваторию Вест-Индии следовало патрулировать британскими фрегатами и легкими судами. Но конечно, лучше всего было бы держать французский флот (по возможности) поодаль, чем сдерживать его на месте британским флотом равной численности – численности, склонной упасть, как это часто бывало, до неравенства в пользу неприятеля. Англия, ограниченная оборонительными функциями, всегда несла потери, когда уступала в морской силе. Она в самом деле потеряла большинство своих островов, один за другим, в результате внезапных нападений и в разные времена подставляла свои корабли под огонь батарей какого-нибудь неприятельского порта. Между тем противник, когда уступал в численности, мог ожидать подкреплений, зная, что в таком ожидании ничем не рискует[225].

Эти затруднения не ограничивались Вест-Индией. Близость островов к Американскому континенту всегда давала возможность наступающей стороне комбинировать силы флота в обоих регионах до того, как обороняющаяся сторона могла распознать намерения противника. И хотя такие комбинации до некоторой степени регулировались понятными погодными и сезонными условиями, события 1780 и 1781 годов все-таки демонстрируют растерянность в связи с этим наиболее талантливого английского адмирала, диспозиции которого, пусть ошибочные, отражали смятение его ума. Если к этим затруднениям, во всех случаях обычным для обороняющейся стороны, прибавляется забота о большой британской торговле, от которой главным образом зависело процветание империи, следует признать, что задача британского адмирала в Вест-Индии не была ни легкой, ни простой.

В Европе безопасность самой Англии и Гибралтара подвергалась серьезной угрозе из-за ухода больших британских эскадр, направленных в Западное полушарие. Этим можно также объяснить потерю Менорки. Когда 66 союзных линейных кораблей противостояли 35 кораблям, которые смогла собрать и увести в свои порты Англия, реализовалось то господство над Ла-Маншем, которое, по утверждению Наполеона, сделает его, вне всяких сомнений, хозяином Англии. В течение тридцати дней 30 кораблей, входивших во французскую эскадру, крейсировали в Бискайском заливе, ожидая прибытия медлительных испанцев, но те были потревожены английским флотом. Гибралтар не раз ставили на грань голода из-за нарушения его коммуникаций с Англией. И их восстановление произошло не благодаря мощи английского флота, своевременно отряженного английскими властями, но благодаря искусству британских офицеров и непрофессионализму испанцев. В ходе последней крупной операции по освобождению Гибралтара от блокады эскадра Хоу имела всего 34 корабля против 49 кораблей союзников.

Какой же курс был предпочтительнее в этих трудных для англичан условиях? Позволить неприятелю беспрепятственно выходить из своих портов и перехватывать его достаточными силами флота у каждой из морских баз? Или, при всех затруднениях, пытаться патрулировать его отечественные порты не без надежды предотвращения каждой вылазки противника? Или перехватывать каждый конвой неприятеля, но с расчетом помешать его более крупным операциям и преследовать по пятам любые значительные его эскадры, которым удалось ускользнуть от стерегущих порты английских морских сил? Такое дежурство англичан у портов не следует смешивать с блокадой – понятием, часто, но не совсем правильно используемым в данном случае. «Прошу разрешения Вашей Светлости сообщить, – писал Нельсон, – что я никогда не устанавливал блокаду порта Тулон. Совсем наоборот. Противнику предлагалась любая возможность выйти в море, потому что именно там мы надеемся реализовать надежды и ожидания нашей страны… Ничто, – продолжает он, – не удерживало флот французов в Тулоне или Бресте, когда они намеревались выйти из них». Хотя в этом заявлении содержится преувеличение, остается верным, что попытка блокады кораблей в порту была бы бесполезной. То, на что рассчитывал Нельсон, держа у неприятельских портов достаточное число дозорных кораблей, расположенных надлежащим образом, заключалось в выяснении, когда и в каком направлении выходили из порта французы. Он намеревался, пользуясь его собственным выражением, «преследовать их до их заморских владений» в Западном полушарии. «Я склонен полагать, – пишет он в другой раз, – что эскадра французских кораблей из Эль-Ферроля пойдет в Средиземное море. Если она соединится с Тулонской эскадрой, то намного превзойдет нас в численности. Но я не упускаю их из виду, а Пеллью (командовавший английской эскадрой у Эль– Ферроля) вскоре последует за французами».

Итак, в течение этой продолжительной войны часто случалось, что отряды французских кораблей выходили из портов, пользуясь погодными условиями, временным отсутствием блокирующего флота или просчетами его командующего. Но некоторые из многочисленных сторожевых фрегатов по тревоге брали французов под наблюдение, следили за ними с тем, чтобы установить конечный пункт их движения, передавали информацию от одного поста к другому, от эскадры к эскадре, и вскоре английская эскадра равной с французами численности следовала за ними, если нужно, «до заморских владений». Так как (в соответствии с традицией использования флота французскими властями) их экспедиции направлялись сражаться не с флотом противника, но со «стратегическими объектами», то упомянутая тревога и энергичная погоня, которые следовали за выходом французского флота, отнюдь не вели к безмятежному и методичному выполнению разработанной программы даже одной эскадрой. Между тем для крупных комбинированных операций, зависящих от объединения отрядов кораблей из различных портов, они были вообще губительными. Вспомним полное приключений крейсерство Брюи, который вышел из Бреста в 1799 году с эскадрой в составе 25 линейных кораблей, быстроту, с которой распространились об этом вести. Вспомним стремительность и отдельные ошибки англичан, крах французских проектов[226] и погоню за французами по пятам[227], уход Миссиесси из Рошфора в 1805 году, отрядов кораблей Вильоме и Лессега из Бреста в 1806 году. Разве все это, наряду с великой Трафальгарской эпопеей, не является источником интересных знаний о морской стратегии в направлении, намеченном этой книгой? Между тем кампания 1798 года, несмотря на ее блестящее окончание Абукирским сражением, могла бы завершиться и неудачей. Это могло произойти из-за того, что англичане не имели сил перед Тулоном, когда французская эскадра с экспедиционными силами вышла в море, а также из-за того, что Нельсону не хватало фрегатов. Девятинедельное крейсерство Гантома в Средиземном море в 1808 году тоже иллюстрирует трудность отслеживания движения эскадры, которой было позволено выйти из порта в море не замеченной значительными блокирующими силами даже в столь тесной акватории.

Никаких аналогичных примеров невозможно обнаружить в войне 1778–1783 годов, хотя старая монархия не засекречивала передвижения своих эскадр, в отличие от строго военного деспотического режима империи. В обе эпохи Англия находилась в обороне, но в первой войне она отошла от первой линии этой обороны, патрулирования неприятельских портов, и попыталась защитить все части разбросанной по всему свету империи, рассредоточив свой флот по этим частям. Была предпринята попытка продемонстрировать несостоятельность одной политики, сознавая трудности и опасности другой. Цели последней, направленные на скорейшее окончание войны или навязывание решающего сражения неприятельскому флоту, основывались на понимании того, что флот играет ключевую роль, когда море одновременно соединяет и разъединяет отдельные части театра военных действий. Последняя политика требует наличия флота, равного неприятельскому флоту по численности и более эффективного по боеспособности. Эта политика отводит флоту ограниченное пространство боевых действий, суженное до условий, которые позволяют взаимодействовать эскадрам, находящимся в этом пространстве. При таком рассредоточении сил такая политика опирается на искусство и бдительность личного состава флота в перехвате и преодолении сопротивления противника, вышедшего в море. Она защищает заморские владения и торговлю наступательными операциями против неприятельского флота, в котором видит своего реального противника и свой главный объект. Когда флот находится рядом с портами метрополии, переоснащение кораблей, нуждающихся в исправлении повреждений, осуществляется с меньшей потерей времени, в то же время меньше расходуются скудные ресурсы заморских баз. Другая политика требует (в целях эффективности) превосходящих сил флота, потому что его отдельные эскадры находятся слишком далеко друг от друга, чтобы взаимодействовать. Каждому соединению флота нужно поэтому равняться по численности любой комбинации сил противника, что подразумевает повсеместное превосходство над силами противника, с которым завязан бой, поскольку противник может неожиданно получить подкрепления. Насколько невозможной и опасной является такая оборонительная стратегия, когда обороняющаяся сторона не располагает превосходящими силами, показывает частое неравенство сил англичан в пользу противника как на заморских театрах войны, так и в Европе, несмотря на то что усилия повсюду должны прилагаться одинаково. В 1778 году Хоу в Нью-Йорке, в 1779 году Байрон в Гренаде, в 1781 году Грэвс (Грейвс) близ Чесапика, в 1781 году Худ у Мартиники и в 1782 году – у Сент-Китса уступали противнику в численности, в то время как в Европе флот союзников располагал подавляющим превосходством над англичанами. В результате в море удерживались непригодные для крейсерства корабли. Власти были готовы скорее поставить под угрозу жизнь корабельных команд и увеличить повреждения кораблей, чем уменьшить силы своего флота отсылкой кораблей в метрополию. А это было необходимо, потому что нехватка в колониях верфей при росте числа поврежденнных кораблей вынуждала многих из них пересекать Атлантику. Что касается сравнения двух стратегий по затратам, то вопрос состоял не только в том, какая из них дороже, но и в том, какая из них будет способствовать сокращению срока войны благодаря эффективности действий.

Военная политика союзников заслуживает еще более сурового осуждения, чем политика Англии, главным образом из-за того, что сторона, занимающая, по общему признанию, наступательную позицию, имеет преимущество, исходя из самого этого факта, над стороной, занимающей оборонительную позицию. Когда первоначальные затруднения, связанные с объединением сил союзников, были преодолены (и, очевидно, никогда еще Великобритания так серьезно не противодействовала их объединению), союзники встали перед открывшимся перед ними выбором: где, когда и как нанести удар по противнику превосходящими силами. Как они воспользовались своим несомненным огромным преимуществом? Они ощипывали Британскую империю на периферии и бились головой о Гибралтарскую скалу. Наиболее серьезные военные усилия предприняла Франция, когда послала к побережью Соединенных Штатов эскадру и часть войск, призванных удвоить уже имевшиеся там ее силы. Эти усилия менее чем за год открыли англичанам глаза на бесполезность борьбы с американскими колониями и положили, таким образом, конец отвлечению сил Англии, столь выгодному ее соперникам. В Вест-Индии, в целом из-за отсутствия английского флота, захватывались, один за другим, малые острова – с легкостью, показывавшей, насколько радикально весь вопрос следовало закрыть решительной победой над английским флотом. Французы же, несмотря на множество благоприятных возможностей, никогда не пытались развязать узел простой атакой на силу, от которой все зависело. Испания преследовала во Флоридах свои собственные цели и добилась подавляющим превосходством сил успехов, не имевших никакого военного значения. В Европе из-за плана, которому следовали английские власти, их флот год за годом уступал в численности противнику. Тем не менее операции, замышленные союзниками, очевидно, ни в коей мере не предусматривали разгром английского флота. В критический момент, когда эскадра Дерби в составе 30 линейных кораблей была окружена на открытом рейде Торби 49 кораблями союзников, решение военного совета не вступать в бой лишь выразило суть характера действий союзного флота. Еще больше осложняя положение союзников в Европе, Испания в течение длительного периода упрямо настаивала на оставлении своего флота по соседству с Гибралтаром. Однако ей никогда фактически не приходил в голову тот факт, что мощный удар по английскому флоту в Ла-Манше или в открытом море являлся самым надежным путем к захвату Гибралтарской крепости, гарнизон которой неоднократно ставился на грань голода.

В ведении наступательной войны союзные монархии пользовались противоречивыми советами и раздирались завистью, что мешало действиям их объединенных эскадр. Поведение испанцев, очевидно, было более своекорыстным, доходившим почти до нелояльности. Французы же вели себя более надежно, а потому более здраво с военной точки зрения, потому что искреннее взаимодействие и согласованные усилия в борьбе за достижение разумно выбранной общей цели гораздо лучше отвечали бы интересам союзников. Следует также признать, что показатели неэффективного управления и подготовки союзников, особенно испанцев, а также боевые качества личного состава[228] их флота были ниже, чем у англичан. Вопросы подготовки личного состава и управления флотом, однако, хотя заслуживают внимания и являются важными с военной точки зрения, весьма отличаются от стратегического плана или метода, принятого союзными монархиями, в выборе основных объектов нападения и реализации, таким образом, стратегических целей войны. Рассуждения на данную тему не только доведут настоящее исследование до неразумных размеров, но также затемнят главную проблему нагромождением ненужных подробностей, чуждых этой теме.

Что касается главной проблемы, то можно сказать по существу, что выражение «конечные цели» отражает кардинальную ошибку морской политики. Конечные цели свели на нет надежды союзников, потому что, сосредоточив на них все внимание, они необдуманно прошли мимо ведущего к этим целям пути. Страстное желание добиться достижения видимых целей (или, скорее, частичных, хотя и больших выгод, которые они видели в этих целях) дезориентировало их в отношении средств, которыми только и можно было достичь желаемого. Вот почему в результате войны их постигли одни неудачи. Если припомнить вывод, который ранее уже приводился, то целью союзников было «отомстить за понесенный сторонами урон и положить конец той тирании, которую Англия претендует сохранить над океаном». Месть лишила их собственных выгод. Они, как полагали современники, нанесли Англии урон тем, что способствовали освобождению Америки. Но они не исправили свои ошибки в отношении Гибралтара и Ямайки. Английский флот не испытал такого удара, который подорвал бы его надменную самоуверенность. Вооруженному нейтралитету северных стран было позволено отмереть без последствий, а британское владычество над морями вскоре стало еще более тираническим и полным, чем прежде.

Оставим в стороне вопросы подготовки личного состава и управления флотом, боевые качества союзных флотов по сравнению с английским флотом. Примем во внимание лишь один бесспорный факт значительного преобладания сил союзников. В этом случае следует отметить как основной фактор ведения войны то, что в то время, как союзные державы занимали наступательную, а Англия оборонительную позицию, поведение союзных флотов в присутствии английского флота оставалось, по привычке, оборонительным. Ни в проведении более крупных стратегических комбинаций, ни в сражении не возникало сколько-нибудь серьезного намерения со стороны союзников использовать свое преобладание в численности кораблей для уничтожения по частям неприятельского флота. Они не стремились увеличить неравенство в силах с неприятелем в свою пользу, положить конец английскому владычеству в морях разгромом организованной силы, которая его поддерживает. За единственным блестящим исключением Сюффрена, союзные флоты избегали или принимали бой на условиях противника, они никогда не навязывали сражения. Тем не менее, пока английскому флоту позволялось, таким образом, безнаказанно бороздить моря, не только отсутствовала уверенность в достижении конечных целей кампании (ведь неудачи случались снова и снова), но и сохранялась надежда, что английский флот, благодаря какому-то удачному стечению обстоятельств, благодаря достижению важной победы, восстановит баланс сил с неприятелем. За то, что этого не случилось, следует винить английский кабинет министров. Но если Англия совершила ошибку, позволив своему флоту в Европе отстать в численности от флота союзников, то последних следует еще больше винить за неспособность воспользоваться этой ошибкой. Более сильной стороне, по определению занимающей наступательную позицию, нельзя жаловаться на трудности, которые объясняют, хотя и не оправдывают излишнее распыление сил на оборону многих объектов.

Традиционная осторожность французов, которая здесь снова нашла выражение в методе ведения ими военных действий и критикуется нами в последний раз, очевидно была присуща как властям, так и морским офицерам того времени. Это ключ к пониманию тактики французского флота и, по мнению автора, к причинам его неспособности достичь более существенных результатов для Франции в этой войне. Весьма поучительно показать, насколько сильно традиция овладевает разумом людей, на примере того, как корпорация высокообразованных и отважных моряков принимает, явно безропотно, столь неподобающую роль для своей благородной профессии. Нелишне также предупредить, если эта критика правильна, что общепринятые суждения и правдоподобные догадки всегда следует основательно проверять, потому что в случае ошибочности они обязательно приведут к неудаче, а возможно, и к несчастью.

Существовало мнение, которого в основном придерживались офицеры того времени и которое широко распространилось в Соединенных Штатах теперь, об эффективности войны с целью уничтожения торговли – особенно когда она направлена против такой торговой державы, как Великобритания. «По-моему, самый надежный способ победить англичан, – писал известный офицер Ламотт-Пике, – это поражать их торговлю». То, что серьезное расстройство торговли влечет за собой истощение и нужду страны, признается всеми. Нет сомнений, что это наиболее важная побочная операция войны, и вряд ли она прекратится до конца самой войны. Но воспринимать ее в качестве главной и фундаментальной меры, самой по себе достаточной для разгрома противника, – это, видимо, заблуждение (и крайне опасное заблуждение, когда эта мера подается представителям народа в заманчивом облачении дешевого и легкого предприятия). Это особенно дезориентирует людей, когда страна, против которой направлена такая война, располагает (как Великобритания) двумя реквизитами сильной морской державы – широко развитой здоровой торговлей и мощным флотом. Там, где доходы и ремесленные изделия страны могут быть погружены в несколько кораблей, подобных тем, что составляли флотилию испанских галеонов, деньги и ресурсы, необходимые для ведения войны, вероятно, можно уничтожить одним ударом. Но когда богатство страны рассредоточено среди тысяч кораблей, приходящих в отечественные порты и уходящих из них, когда торговая система широко разветвлена и глубоко укоренена, она способна выдержать много жестоких потрясений и потерять много ветвей без серьезных последствий для жизни общества. Нападение на такую страну может быть губительным только тогда, когда нападающая сторона располагает господствующим в море флотом и долговременным контролем над стратегическими центрами торговли[229]. И такой контроль может быть отнят у сильного флота только посредством превосходящей военной силы. Англия остается великой торговой державой мира в течение двухсот лет. Богатство этой державы – более, чем какой-нибудь другой, – вверено морю как в мирное время, так и во время войны. Тем не менее из всех других стран она более всех других не хотела признавать торговый иммунитет и права нейтралов. История оправдала ее позицию – не с точки зрения права, но политики. И если Англия сохранит свой флот в полной силе, в будущем урок прошлого, несомненно, повторится.

Предварительные условия мира между Великобританией и союзными монархиями, положившие конец большой войне, были подписаны в Версале 20 января 1783 года. Двумя месяцами раньше было заключено соглашение между Великобританией и американскими представителями, которое признавало независимость Соединенных Штатов. Таким был важнейший итог войны. По соглашению между европейскими участниками войны Великобритания вернула себе все Вест-Индские острова, захваченные Францией, за исключением Тобаго. Англия возвратила Сент-Люсию. Были восстановлены французские базы в Индии. Так как Тринкомали оставался в распоряжении французов, Англия не могла противиться возвращению этого порта Голландии, но она отказалась вернуть голландцам Негапатам (Нагаппаттинам). Что касается Испании, то Англия передала ей обе Флориды и Менорку. Этот остров был бы серьезной потерей, если бы Испания располагала достаточными силами флота, чтобы его удерживать. Поскольку этого не было, Менорка вновь оказалась в распоряжении англичан во время следующей войны. Состоялись также несколько незначительных перераспределений торговых факторий на западном побережье Африки (Франция получила Сенегал, тогда не столь обширный, как позже и сейчас. – Ред.).

Как бы это ни выглядело тривиально, но необходимо сделать еще одно замечание по поводу этих соглашений. В любой грядущей войне прочность соглашений о мире будет целиком зависеть от соотношения морских сил, от господства в морях, относительно которого война ничего не решила.

Окончательные условия мирных договоров были подписаны в Версале 3 сентября 1783 года.