Глава 10

15 апреля 1778 года адмирал граф д'Эстен отправился из Тулона к Американскому континенту, имея под своим командованием 12 линейных кораблей и 5 фрегатов. С ним ехал пассажиром на борту посланник, аккредитованный при американском конгрессе, который получил инструкции отклонять все просьбы о субсидиях и избегать явных обязательств относительно завоевания Канады и других британских владений. «Версальский кабинет, – пишет французский историк, – не сожалел о том, что Соединенные Штаты будут иметь под боком причину для беспокойства, которая заставит их ценить альянс с Францией»[122]. Зная о симпатиях многих французов к своей революции, американцы не должны обманываться насчет своекорыстия французских властей. Не следует их винить за это, потому что долг любых властей ставить национальные, в данном случае французские, интересы на первое место.

Д'Эстен продвигался крайне медленно. Утверждают, что он потратил много времени на учения и даже просто впустую. Как бы то ни было, он достиг пункта назначения, Делавэра, лишь 8 июля – совершив двенадцатинедельный переход, причем четыре недели ушло на выход в Атлантику.

Английское правительство знало о его намерении совершить переход через Атлантику. Фактически, как только Лондон отозвал своего посла из Парижа, в Америку были посланы распоряжения эвакуировать Филадельфию и сосредоточиться на Нью-Йорке. К счастью для английских властей, передвижения Хоу отличались большей активностью и систематичностью, чем те, что совершал д'Эстен. Собрав сначала свой флот и транспорты в заливе Делавэр и поспешив затем взять на борт необходимые материалы и припасы, он покинул Филадельфию, как только армия выступила из нее маршем на Нью-Йорк. Десять дней занял выход к устью залива[123]. Но он вышел из него 28 июня, за десять дней до прибытия д'Эстена, хотя более чем через десять недель после того, как тот отправился в море. После выхода в открытое море благоприятный ветер позволил флоту достигнуть в два дня Санди-Хука (мыс, полуостров и бухта с этим названием к югу от бухт Нью-Йорка (Лоуэр– Нью-Йорк-Бей и Аппер-Нью-Йорк-Бей). – Ред.). Война такого не прощает. Эскадра, которую упустил д'Эстен из-за своей медлительности, помешала его попыткам взять Нью– Йорк и Род-Айленд.

Через день после прибытия Хоу в Санди-Хук английская армия достигла высот Навезинк, пройдя изнурительным маршем по Нью-Джерси с войсками Вашингтона, наступавшими англичанам на пятки. К 5 июля англичане вошли в Нью-Йорк при активном содействии английской эскадры. Затем Хоу вернулся назад, чтобы перекрыть доступ в порт французской эскадре. Так как битвы не состоялось, то подробностей его активности приводиться не будет, но в сочинении Экина «Морские битвы» можно найти весьма полное и интересное описание одного офицера о действиях эскадры Хоу. Можно порекомендовать обратить внимание на сочетание энергии, интеллекта, мастерства и решимости, проявленное адмиралом. Перед ним стояла проблема защиты удобных проходов артиллерией 6 64-пушечных и 3 50-пушечных кораблей, против 8 74-пушечных (или более), а также 1 50-пушечного французских кораблей – можно сказать, против сил, вдвое (на одну пятую. – Ред.) превосходящих его собственные.

11 июля д'Эстен бросил якорь у входа в залив, к югу от Санди-Хука и оставался там до 22 июля, занимаясь промером бара (в данном случае подводное продолжение полуострова Санди-Хук, выходящее близко к поверхности воды. Через эту подводную гряду есть два прохода – канал Санди-Хук и канал Амброз. – Ред.) и явно стремясь войти в залив. 22 июля сильный северо-восточный ветер вкупе с сизигийным (т. е. наибольшим) приливом поднял воду на баре до 30 футов (свыше 9 м). Французская эскадра снялась с якоря и начала выбираться на ветер к месту, удобному для прохода через бар. Затем решимость д'Эстена была поколеблена предостережениями лоцманов. В конце концов он отказался от атаки и направился к югу.

Морские офицеры не могут не разделить сомнения моряка в связи с рекомендациями лоцманов, особенно когда речь идет о прибрежных водах, незнакомых ему. Но такая солидарность не должна ослеплять их в отношении оценки характера высшего типа. Пусть кто-нибудь сравнит поведение д'Эстена у Нью-Йоркского залива с действиями Нельсона в сражении у Копенгагена и в Абукирской битве или поведение Фаррагута в боях при Мобиле и Порт-Хадсоне, и станет предельно ясно, что француз как военный лидер, руководствующийся исключительно военными соображениями, уступает им. Нью-Йорк являлся самым центром власти здесь англичан, его падение не могло не приблизить окончание войны. Отдавая справедливость д'Эстену, нужно, однако, вспомнить, что ему следовало взвесить не только военные соображения. Французский адмирал, несомненно, получил инструкции, похожие на те, что получил французский посланник, и он, вероятно, полагал, что падение Нью-Йорка ничего не даст Франции, кроме замирения Америки и Англии, что, в свою очередь, даст возможность англичанам обратить всю свою мощь против его собственной страны. Даже менее важных соображений было бы достаточно, чтобы настроить французского адмирала против рискованной проводки эскадры через бар.

Хоу был счастливее д'Эстена, так как не преследовал половинчатых целей. Сумев, благодаря своему усердию, уйти из Филадельфии и спасти Нью-Йорк, он приготовил себе в дальнейшем с прежней стремительностью лавры спасителя Род-Айленда. Застрявшие в пути корабли, посланные из Англии, теперь стали подтягиваться к нему. 28 июля Хоу сообщили, что французский флот, скрывшийся в южном направлении, был замечен двигающимся к Род-Айленду. Через четыре дня эскадра Хоу была готова выйти в море, но из-за встречного ветра достигла мыса Джудит лишь 9 августа. Там он встал на якорь и узнал, что д'Эстен за день до него прошел батареи и встал на якорь между островами Конаникут и Гульд[124]. Сиконнетский и Западный проходы также были заняты французскими кораблями. Эскадра была готова поддержать атаку американской армии на британские укрепления.

Прибытие Хоу расстроило планы д'Эстена, хотя французская эскадра оставалась более сильной. С преобладающими здесь летними юго-западными бризами, дующими прямо в залив, Хоу мог ожидать любых нападений противника. В ту же ночь ветер неожиданно поменялся на северный, и д'Эстен сразу же снялся с якоря и вышел в море. Хоу, хотя и удивившийся этому неожиданному действию, – поскольку он не считал себя достаточно сильным для атаки, – тоже поставил паруса, чтобы держаться в наветренном положении. Следующие 24 часа прошли в маневрировании с целью занять выгодную позицию, но ночью 11 августа сильный шторм разметал эскадры. Большие повреждения получили корабли обеих эскадр, и среди них 90-пушечный французский флагман Languedoc, потерявший все свои мачты и руль. Сразу же после шторма два различных 50-пушечных английских корабля вступили в бой в боевом порядке, один с Languedoc, другой – с 80-пушечным Tonnant, сохранившим только одну мачту. В таких условиях английские корабли решились на атаку, но в связи с наступлением ночи они прекратили бой, намереваясь возобновить его утром. Когда наступило утро, подошли другие французские корабли, и благоприятная возможность для атаки была утрачена. Уместно заметить, что одним из капитанов английских кораблей был Хотем. Семнадцатью годами позже Хотем стал тем адмиралом Средиземноморского флота, который так раздосадовал Нельсона своей бесстрастной констатацией, что захватил только два корабля: «Нам следует быть довольными, мы очень хорошо выполнили свой долг». На это Нельсон сделал характерное замечание: «Если бы мы захватили десять кораблей и позволили одиннадцатому уйти, имея возможность взять и его, я никогда бы не назвал это хорошим исполнением долга».

Англичане вернулись в Нью-Йорк. Французы снова сосредоточились у входа в Наррагансеттский залив. Но д'Эстен решил, что не может оставаться здесь дальше из-за ущерба, нанесенного эскадре штормом, и поэтому 21 августа отправился в Бостон. Род-Айленд, таким образом, был оставлен англичанам, которые удерживали его еще год, а затем ушли из него по стратегическим соображениям. Со своей стороны, Хоу произвел тщательный ремонт своих кораблей и снова двинулся к Род-Айленду, когда узнал, что там находятся французы. Но, встретив по пути судно, с которого сообщили о следовании французов в Бостон, английский адмирал последовал за ними к этой гавани, в которой французские корабли занимали слишком выгодные позиции, чтобы подвергнуться нападению. Принимая во внимание вынужденное возвращение Хоу в Нью-Йорк, необходимость ремонта и то, что он прибыл к Бостону всего лишь на четыре дня позднее французов, можно поверить, что английский адмирал до конца демонстрировал активность, которой характеризовалось начало его операций.

Две эскадры едва ли один раз обменялись выстрелами, тем не менее более слабая эскадра превзошла в военном искусстве эскадру сильную по всем статьям. За исключением маневров с целью выхода на ветер, после того как д'Эстен покинул Ньюпорт, – маневров, подробностей о которых не сохранилось, – и поисков Хоу диспозиций с целью отразить ожидавшуюся атаку в Нью-Йоркском заливе, уроки рассмотренных операций отнюдь не тактического, но стратегического свойства, они вполне применимы и в наши дни. Главный урок среди них, несомненно, состоит в выявлении значения быстроты и бдительности, сочетающихся с профессиональной сноровкой. Хоу узнал, какая опасность ему угрожает, благодаря инструкциям, полученным из Англии, через три недели после отбытия д'Эстена из Тулона. Ему пришлось вызвать свои крейсеры из Чесапика и других мест, линейные корабли – из Нью– Йорка и Род-Айленда, погрузить на корабли припасы для армии в 10 тысяч человек, отправиться к Делавэру – что неизбежно заняло 10 дней – и снова вернуться в Нью– Йорк. Д'Эстен прибыл к Делавэру через 10 дней после Хоука, к Санди-Хуку – через 12 дней, и только днем раньше его – в Ньюпорт, перед гаванью которого он простоял 10 дней, прежде чем войти в порт. Англичанин, бывший на одном из кораблей, говоря о неустанной работе адмирала между 30 июня, когда английская армия достигла высот Навезинк, и 11 июля, когда прибыла французская эскадра, пишет: «Лорд Хоу, как обычно, присутствовал повсюду лично и своим присутствием возбуждал рвение и прилежание офицеров и матросов». Этими качествами он разительно отличался от своего добродушного, но ленивого брата, генерала Хоу.

Тем же усердием и бдительностью проникнуты остальные операции лорда Хоу. Как только французские корабли направились к югу, за ними последовали разведывательные суда, продолжилась подготовка кораблей (особенно брандеров) для преследования. Последний корабль, прибывший из Англии, прошел через бар у Нью-Йорка 30 июля. 1 августа эскадра, в состав которой входили четыре брандера, была готова к выходу в море. Ветер задержал дальнейшие передвижения адмирала, но, как известно, он подошел к Ньюпорту только на день позже вхождения туда неприятельской эскадры, чего его менее многочисленная эскадра не могла предотвратить. Но само его присутствие сорвало осуществление цели противника, с которым Хоу не был в состоянии бороться на равных (при равном количестве линейных кораблей и французов было больше орудий, примерно на 20 процентов. – Ред.). Д'Эстен так же не торопился войти в Ньюпорт, как и выйти оттуда. Положение Хоу в стратегическом отношении было великолепно. Поскольку он занял наветренную позицию по отношению к преобладающим ветрам, французские корабли, которые попытались бы вырваться из узкого прохода гавани в море, подвергались опасности быть атакованными поодиночке, в то время как английский адмирал, полагаясь на свое искусство, мог уберечь свою эскадру от разгрома, если бы подул неблагоприятный ветер.

Купер в своем романе «Два адмирала» заставляет своего героя сказать придирчивому приятелю, что если бы он не был настроен на удачу, то не смог бы извлечь из нее выгоду. Уход французов, последующий шторм, причинивший их эскадре серьезные повреждения, – все это в целом можно признать за удачу. Но если бы не присутствие эскадры Хоу у мыса Джудит, угрожающее французам, они бы могли переждать шторм, став на якорь в бухте. Энергия Хоу и его вера в себя как моряка помогли ему добиться удачи, и было бы несправедливо отрицать его деятельную роль в стимулировании удачного развития событий. Если бы не он, шторм не уберег бы британские войска в Ньюпорте[125].

Д'Эстен, исправив повреждения на своих кораблях, 4 ноября отправился всей эскадрой к Мартинике. В тот же день английский коммодор Хотем отбыл из Нью-Йорка курсом на Барбадос во главе эскадры в составе пяти 64-пушечных и 50-пушечных кораблей и конвоя из транспортных судов с 5 тысячами солдат на борту, предназначенных для захвата острова Сент-Люсия. В пути сильный шторм нанес гораздо большие повреждения французской эскадре, чем английской. Причем французский флагман утратил грот– и бизань– стеньги. Потеря рангоута и то, что 12 военных кораблей налегке достигли Мартиники только на день раньше, чем конвой из 59 английских транспортов прибыл на Барбадос, расположенный на сотню миль дальше, характеризует с худшей стороны профессиональное мастерство французов, которое тогда и сейчас определяет судьбу морской войны.

Адмирал Баррингтон, командовавший на Барбадосе, проявил такую же энергию, что и Хоу. 10 ноября транспорты прибыли. Войска, остававшиеся на их борту, утром 12 ноября отправились к Сент-Люсии. Там конвой встал на якорь 13 ноября в 3 часа пополудни. Тогда же на остров высадилась половина войск, другая половина – следующим утром. Они сразу же захватили лучший порт, к которому адмирал собирался двинуть транспорты, но ему помешало появление эскадры д'Эстена. Всю эту ночь транспорты верповались за военные корабли, а последние перегородили вход в бухту. Особое внимание уделили укреплению флангов боевой линии и мерам по предотвращению попыток противника обойти наветренный фланг с тыла, как это позже сделали английские корабли во время Абукирского сражения. Французская эскадра превосходила английскую более чем вдвое, и если бы британская эскадра была уничтожена, то транспорты и войска оказались бы в западне.

Д'Эстен прошел вдоль боевого строя английской эскадры с севера на юг, производя ее обстрел с дальней дистанции, но воздерживался от того, чтобы встать на якорь. Отказавшись затем от намерения навязать бой английской эскадре, он переместился в другую бухту, высадил часть войск, атаковавших позиции англичан. Не добившись и здесь успеха, он отступил к Мартинике, а французский гарнизон Сент– Люсии, оттесненный в глубь острова, капитулировал.

Едва ли необходимо подчеркивать необыкновенное усердие адмирала Баррингтона, благодаря которому, а также умелому выбору диспозиций был достигнут важный стратегический успех. Ведь так это и было. Сент-Люсия располагалась к югу от Мартиники, а гавань Гроз-Иле на северной оконечности острова была специально приспособлена для наблюдения за французской морской базой у Фор-Рояля на Мартинике, главной базой французов в Вест-Индии. Отсюда Родней преследовал французов перед своей главной битвой в 1782 году.

Отсутствие точной информации не позволяет осуждать д'Эстена за эту огорчительную неудачу. Мера его ответственности зависит от того, насколько ветер мог быть слабым у берега и насколько он располагал возможностью стать на якорь. Остается фактом, однако, что он дважды проходил вдоль боевого строя неприятеля на дистанции орудийного выстрела, и тем не менее французский адмирал не навязал решительного сражения. Его поведение резко критиковал великий Сюффрен, бывший тогда одним из капитанов д'Эстена.

Таким образом, англичане компенсировали себе потерю Доминики, захваченной 8 сентября французским губернатором островов Вест-Индии. Там не было английской эскадры, поэтому французы не встретили никаких трудностей. О значении Доминики для Франции уже говорилось, и здесь на примере Доминики и Сент-Люсии необходимо подчеркнуть то, на что уже указывалось, – владение этими малыми островами зависело исключительно от преобладания на море. С пониманием этого принципа связано критическое рассмотрение следующего сражения д'Эстена, к которому мы незамедлительно переходим.

За взятием Сент-Люсии последовало шесть месяцев почти полного мира. К англичанам поступило подкрепление в лице эскадры Байрона, который принял главное командование. Однако французы, увеличив свой флот на 10 вновь прибывших линейных кораблей, сохраняли превосходство в численности. Около середины июня эскадра под командованием Байрона сопровождала большой конвой торговых судов, направлявшийся в Англию, – до тех пор, пока он не вышел из района островов. В это время д'Эстен снарядил очень небольшую экспедицию, которая 16 июня 1779 года без труда захватила остров Сент-Винсент, а 30 июня он повел весь свой флот на захват Гренады. Встав 2 июля на якорь у Джорджтауна, он высадил на остров своих солдат. 4 июля гарнизон острова численностью 700 человек капитулировал. Между тем Байрон, узнав о потере Сент-Винсента и вероятном нападении на Гренаду, отправился с большим конвоем судов с войсками на борту и 21 линейным кораблем сопровождения, чтобы вернуть один остров и постараться освободить другой. Получив по пути информацию о присутствии французов у Гренады, он направился туда, обогнув на рассвете 6 июля северо-западную оконечность острова. За день до этого о его подходе доложили д'Эстену, который оставался стоять на якоре[126], опасаясь, как бы течения и слабые ветры не отнесли его под ветер, если вообще не пустили на дно. Когда англичане появились в поле зрения, французы снялись с якоря, но скученность их кораблей не позволила Байрону сразу оценить неравенство сил. У французов было 25 линейных кораблей. Байрон подал сигнал к общей погоне. Поскольку беспорядок вынудил французскую эскадру выполнять построение по самому подветренному кораблю, англичане легко приобрели преимущество наветренной позиции, располагая которой они сблизились с неприятелем. Когда началось сражение, французы, следовательно, располагались к западу в частично сформировавшемся строю, двигавшемся правым галсом курсом на север. Их арьергард шел в беспорядке, на ветре авангарда и центра (план 10, А). Англичане спускались на полном ветре, курсом на юго-запад, лежа на левом галсе (А), между островом и неприятелем. Их головные корабли подходили чуть под углом, но направляясь прямо к еще не выполнившему построение арьергарду противника. Между тем английский конвой находился между своей эскадрой и островом на попечении трех кораблей (А, а), которым приказали теперь вернуться в боевой строй. Поскольку сигнал к общей погоне еще действовал, три самых быстрых английских корабля, один из которых нес флаг адмирала Баррингтона, заместителя командующего, вырвались вперед, попав под огонь французского центра и арьергарда. Очевидно, эти корабли оказались без поддержки. От сосредоточенного на них огня французов они изрядно пострадали. Когда англичане достигли самых задних кораблей неприятеля, они сделали поворот через фордевинд на один галс с ними, курсом на север, позади и на ветре арьергарда. Примерно в это время Байрон, не знавший о капитуляции гарнизона острова, увидел, что над фортами развевается французский флаг. Последовали сигналы повернуть через фордевинд поочередно, а вырвавшимся вперед кораблям – построиться в линию для взаимной поддержки, прекратив общую погоню, в условиях которой до тех пор велось сражение. Пока главные силы все еще держали курс на юг, лежа на левом галсе, три корабля – Cornwall, Grafton и Lion (в), – исполняя приказ к бою буквально, уклонились под ветер больше других, навлекши на себя большую часть огня линии противника. Поэтому они понесли большие потери в людях и рангоуте. Хотя им помогли наконец корабли вырвавшейся вперед группы, которые подошли с юга на контргалсе, все же они, повернув через фордевинд (Б, в', в''), не смогли идти вровень с эскадрой, отстали и приблизились к французам. Основной ущерб англичан составили эти три корабля, три выдвинувшихся корабля под командой Беррингтона и два других у арьергарда (А, а). Эти два корабля, заметив, что авангард целиком вовлекся в бой, не последовали его маневрам. Они вышли из боевого строя и заняли свои места в голове колонны (Б, а, а'). Их поступок очень напоминал действия, которые прославили Нельсона в битве у Сан-Висенти, но был гораздо менее обязательным[127].

До сих пор Байрон вел бой, пользуясь инициативой, которую позволяли преимущество наветренной позиции и беспорядок во французском арьергарде. Надо заметить, что, хотя было желательно, не теряя времени, атаковать арьергард, пока он находился в смятении, сомнительно, чтобы трем кораблям под командой Баррингтона было позволено отделиться на столь значительную дистанцию от остальной эскадры. Общая погоня допустима и оправданна, когда корабли эскадры, вступившие в условиях численного превосходства или благоприятной обстановки в бой первыми, не встретят чрезмерно превосходящие силы противника или не подвергнутся его подавляющему огню до того, как их поддержат свои корабли. Так же обстоит дело, когда существует вероятность того, что неприятель может ускользнуть, если своевременно не нанести по нему удар. Однако в данном случае все было не так. Недопустимо было также, что– бы Cornwall, Grafton и Lion пошли курсом, который позволил, почти вынудил противника скорее сконцентрировать на них огонь, чем рассредоточить. Подробности этой битвы не так определенны, чтобы не ограничиться в ее оценке указанием на данные ошибки, причем эти ошибки не обязательно стоит относить на счет адмирала.

До этого времени французы строго держали оборону в соответствии со своей обычной практикой. Теперь же представился удобный случай для наступательных действий, в которых прошли бы проверку профессиональные качества д'Эстена, и для оценки положения противников на данный момент. Обе эскадры лежали на правом галсе курсом на север (Б, Б, Б), французы в подветренной позиции. Парусное вооружение французских кораблей пострадало немного, но их строй оставлял желать много лучшего. У англичан же из– за неудачной атаки получили серьезные повреждения 7 кораблей, 4 из которых – Monmouth (a'), Crafton, Cornwall (в') и Lion (в'') – вышли из строя. Последние три корабля в 3 часа пополудни отстали от своей линии на целую лигу и свалились под ветер, оказавшись ближе к французам, чем к англичанам. Между тем английская эскадра была вынуждена сбавить ход, чтобы поврежденные корабли оставались в строю. Эти обстоятельства отчетливо показывают трудности эскадры, ущерб которой сконцентрировался на нескольких кораблях, а не распространился на все. 10–12 кораблей, оставшиеся практически неповрежденными, были вынуждены сообразовывать свой ход с поврежденными кораблями. Теперь д'Эстен с 25 кораблями оказался под ветром у Байрона с 17–18 кораблями, способными держаться компактно, но более медленными и хуже управляемыми, чем корабли противника. Англичане были связаны в тактическом отношении и заботой о конвое, расположенном в наветренной позиции от эскадры, и о трех вышедших из строя кораблях – под ветром. В этих условиях перед французским адмиралом открывались три возможности: 1) он мог продвинуться вперед и, повернув последовательно на другой галс, вклиниться между Байроном и караваном транспортов, направив против них фрегаты; 2) он мог совершить поворот оверштаг всей эскадрой и, построившись параллельно линии англичан, навязать им бой; 3) он мог после поворота оверштаг отрезать от английской эскадры три вышедших из строя корабля, что позволило бы вести общий бой с меньшим риском.

Ни одну из этих возможностей он не использовал. Что касается первой из них, то он, зная о критике действий эскадры, писал на родину, что ее линия была слишком дезорганизована, чтобы совершать этот маневр. Каковы бы ни были неполадки технического свойства, трудно поверить, что при относительном превосходстве французского флота над неприятельским в подвижности этот маневр был бы безнадежным. Третья альтернатива, вероятно, сулила наибольшую выгоду, поскольку гарантировала отделение поврежденных кораблей от главных сил неприятеля и могла весьма вероятно спровоцировать британского адмирала на атаку в крайне опасных условиях. Английские источники утверждают, что, по словам Байрона, он готов был снова атаковать неприятеля, если бы тот предпринял попытку напасть. В 3 часа пополудни д'Эстен повернул всю эскадру на другой галс, построив ее в линию по подветренному кораблю[128], и снова взял курс на юг. Англичане совершили тот же маневр, за исключением корабля авангарда Monmouth (а'), который, имея слишком много повреждений для того, чтобы маневрировать, держался курса на север, и трех отделившихся кораблей. Два из них (в') продолжали двигаться на север и снова прошли под бортовыми залпами французских кораблей. Lion (в') же, неспособный держаться на ветре, сделал крутой бейдевинд перед носом противника в направлении Ямайки, расположенной за тысячу миль. Французы его не преследовали, в качестве трофея им достался единственный транспорт. «Если бы профессиональное мастерство адмирала равнялось его храбрости, – писал знаменитый Сюффрен, командовавший кораблем авангарда, – мы не дали бы уйти четырем поврежденным кораблям без мачт». «Д'Эстен в возрасте 30 лет был переведен из армии во флот в звании контр-адмирала, спешно ему присвоенном. Когда началась война, флот не верил в его способности к морской службе, и можно смело сказать, что он оправдал такое мнение своим поведением»[129]. «Отважный, как его собственная шпага, д'Эстен всегда оставался идолом солдат, идолом матросов. Но в ряде случаев он не пользовался авторитетом среди офицеров, несмотря на явное покровительство ему короля»[130].

Французские историки обычно указывали не на отсутствие мастерства в морском деле, а на иную причину бездействия д'Эстена в данном случае. Они утверждают, что он усматривал в Гренаде главную цель своих усилий, а английская эскадра имела для него второстепенное значение. Раматюель, эксперт по морской тактике, который активно участвовал в войне и занимался писательством в эпоху Империи, преподносит этот случай, наряду с битвой при Йорктауне, как пример правильного курса в морской войне. Эта оценка, вероятно отражающая мнение его сослуживцев того времени, так же как и политику французских властей, требует большего внимания, поскольку она содержит принципы, заслуживающие самого серьезного рассмотрения: «Французский флот всегда предпочитал славу обеспечения и сохранения владения территорией славе, возможно, более ярких, но на самом деле менее действенных захватов нескольких кораблей. И в этом он стал гораздо ближе к истинной цели войны. Что значила для англичан на практике потеря нескольких кораблей? Более важно атаковать их в собственных владениях, которые являются непосредственным источником их доходов от торговли и их морской силы. Война 1778 года дает примеры, доказывающие верность французских адмиралов истинным интересам своей страны. Защита острова Гренада, взятие Йорктауна, где капитулировала английская армия, захват острова Сент-Кристофер явились результатами сражений, в которых скорее противнику было позволено безнаказанно отступить, чем идти на риск предоставления ему шанса оказать поддержку атакованным пунктам».

Эту проблему нельзя проиллюстрировать лучше, чем случаем с Гренадой. Никто не станет отрицать, что бывают обстоятельства, когда следует поступиться возможным военным успехом или отсрочить его ради более значительного и решающего результата. Положение де Грасса при Чесапике в 1781 году, когда решалась судьба Йорктауна, как раз сопряжено с такими обстоятельствами. В данном же случае оно сравнивается с положением д'Эстена у Гренады, как будто оба флотоводца действовали в одинаковых условиях. Оба флотоводца одинаково оправдываются не на основе сравнения их способностей к действиям в каждом конкретном случае, но на основе общего принципа. Но правилен ли сам этот принцип?

Автор невольно выдает свою предвзятость в словах о захвате «нескольких кораблей». Одним ударом нельзя сокрушить целый флот. Захват нескольких кораблей означает обыкновенную победу в морском сражении. В знаменитой битве Роднея было захвачено всего пять кораблей, хотя благодаря этому и была спасена Ямайка.

Чтобы определить правильность этого принципа, который, как утверждается, иллюстрируется вышеупомянутыми двумя битвами (операции у Сент-Кристофера будут разобраны позднее), необходимо уяснить, чего добивались в них французы и что явилось решающим фактором успеха. В Йорктауне французы добивались пленения армии Корнуоллиса. Целью было уничтожение организованной силы противника на берегу. В Гренаде объектом выбора стало обладание какой-то территорией небольшой значимости с военной точки зрения, потому что надо иметь в виду, что все Малые Антильские острова нуждаются, если их удерживать силой, в многочисленных довольно крупных воинских контингентах, взаимодействие между которыми полностью зависит от флота. Без его поддержки такие контингенты войск могут быть разгромлены поодиночке, а чтобы обеспечить морское превосходство, нужно сокрушить неприятельский флот. Гренада, расположенная рядом и под ветром Барбадоса и Сент– Люсии, прочно удерживаемых англичанами, была особенно уязвимым пунктом французов. Но эффективная военная политика в отношении всех этих островов была возможна при наличии одной-двух сильно укрепленных и укомплектованных войсками морских баз – в остальном она зависела от флота. Кроме этого, требовалась защита от нападений одиночных крейсеров и каперов.

Таковы цели обсуждаемых операций. Что было определяющим фактором борьбы? Разумеется, флот, как организованная военная сила на море. Судьба Корнуоллиса полностью зависела от моря. Бесполезно рассуждать о том, что случилось бы, если бы 5 сентября 1781 года шансы, выпавшие де Грассу, оказались бы в пользу противника, если бы французы вместо того, чтобы иметь на пять кораблей больше, имели бы на пять кораблей меньше англичан. В сложившейся обстановке де Грасс в начале боя располагал превосходством над англичанами, равным результату выигрыша ожесточенного боя. В этом случае вопрос заключался в том, следовало ли ему рисковать почти обеспеченной решающей победой над организованной вооруженной силой противника на берегу ради крайне сомнительной выгоды в сражении с организованной неприятельской силой на море? Вопрос состоял не в Йорктауне, но в Корнуоллисе и его армии. Многое зависит от того, как поставлен вопрос.

В том виде, в каком вопрос поставлен, – а иначе и не могло быть, – на него может быть только один ответ. Но следует четко заметить тем не менее, что в любом случае целью де Грасса были организованные вооруженные силы противника.

Иная ситуация была с д'Эстеном в Гренаде. Превосходство его эскадры в численности над англичанами было почти таким же, как у де Грасса. Его альтернативными целями были организованная сила на море и маленький остров, плодородный, но малозначимый в военном отношении. Утверждают, что Гренада представляла собой сильную оборонительную позицию, но это не столь важно, если позиция не имеет стратегического значения. Чтобы сохранить за собой остров, он отказался воспользоваться огромным преимуществом в численности флота, которое даровала ему фортуна. Однако владение островами зависело от соперничества флотов. Чтобы надежно удерживать острова, Вест-Индии требовались, во-первых, мощный морской порт, которым французы владели, во-вторых, власть над морем. В последнем случае требовалось не множить воинские контингенты на островах, но уничтожить флот противника, который мог своевременно привлекаться для поддержки полевой армии. Острова являлись лишь богатыми поселениями, а требовалось не более чем один или два укрепленных города или поста.

Можно смело сказать, что принцип, которым руководствовался д'Эстен в сражении, не был как минимум безоговорочно правильным, поскольку этот принцип вел его в ложном направлении. В случае с Йорктауном принцип, провозглашенный Раматюелем, не является оправданием поведения де Грасса, хотя вполне возможно, что именно этот принцип был реальной причиной такого поведения.

Оправдывало де Грасса то, что он действовал в условиях, когда, в течение лишь короткого времени, можно было проводить операцию, зависящую от надежного контроля над морем – благодаря превосходству в численности флота. Если бы соотношение в численности кораблей было равным, военная необходимость, видимо, вынудила бы его в это время вступить в бой, чтобы отразить нападение, которое английский адмирал, несомненно, предпринял бы. Уничтожение нескольких кораблей, как выражается небрежно Раматюель, как раз и дает то превосходство, которому была обязана победа в Йорктауне. В качестве общего принципа эта цель, несомненно, лучше, чем та, которую преследовали французы. Конечно, бывают исключения, но такие исключения имеются, вероятно, там, где, как в Йорктауне, военная сила подвергается непосредственным ударам отовсюду или, как в Маоне, на карте стоит мощная и желанная база такой силы. Хотя даже в случае с Маоном представляется спорным, уместна ли была там осторожность. Если бы Хоук или Боскавен оказались на месте Бинга, они бы не уходили в Гибралтар на ремонт до тех пор, пока французский адмирал не сопроводил свой первый удар другими, ослабив боеспособность французов.

Несомненно, Гренада в представлении д'Эстена представляла большую ценность, поскольку операция по ее захвату закончилась успешно. После неудач в Делавэре, Нью– Йорке и Род-Айленде, наряду с довольно унизительным случаем у Сент-Люсии, трудно понять, почему некоторые французские историки выражают веру в его способности. Обладая блестящей и впечатляющей храбростью, этот адмирал отличился больше всего, когда лично возглавил штурм укреплений на Сент-Люсии и Гренаде, а также безуспешную атаку через несколько месяцев на Саванну.

В период отсутствия французского флота зимой 1778/ 79 года, англичане, контролируя морскую акваторию частью своих кораблей, не ушедших в Вест-Индию, решили переместить театр континентальной войны в южные штаты, где, они считали, имелось большое число их верноподданных. Английская экспедиция направилась в Джорджию и была настолько успешной, что в последние дни 1778 года англичане овладели Саванной. Быстро подчинился и весь штат. Отсюда военные операции распространились на Южную Каролину, но Чарлстон взять не удалось.

Сообщение об этих событиях было послано д'Эстену в Вест-Индию. Сообщение сопровождали представление о чрезвычайной опасности, грозящей жителям Каролины, и жалобы каролинцев на французов, которые обвинялись в том, что бросили своих союзников, что не оказывают им никакой поддержки и что, наоборот, извлекают выгоду из любезной помощи бостонцев, содействующих переоснащению потрепанного французского флота. В обвинениях об отсутствии поддержки имелась изрядная доля истины, что побудило д'Эстена пренебречь находящимися на руках распоряжениями о немедленной отсылке в Европу части кораблей. Вместо исполнения этих приказов, он отправился к американскому побережью с 22 линейными кораблями, имея в виду две цели – оказание помощи южным штатам и захват Нью-Йорка во взаимодействии с армией Вашингтона.

Прибыв 1 сентября к побережью Джорджии, д'Эстен застал англичан в полной беспечности. Но фатальное отсутствие оперативности, которое и прежде отличало стиль командования этого весьма отважного военачальника, вновь его подвело. Пока он болтался вначале без дела у Саванны, ушло несколько бесценных дней, после чего условия изменились. Приближение неблагоприятного погодного сезона вынудило д'Эстена, первоначально с серьезными колебаниями, пойти на неподготовленный штурм. В ходе штурма он проявил присущую ему отвагу, сражаясь, как и американский генерал, во главе наступающей колонны, но в результате атака была отбита с большими потерями для обеих сторон. Осаду сняли, и д'Эстен немедленно отправился во Францию, не только забросив свой план захвата Нью-Йорка, но также оставив южные штаты на милость противника. Эта помощь могучей морской силы Франции, промелькнувшая перед глазами американцев лишь для того, чтобы удалиться, оказалась, однако, ценной благодаря действиям англичан, которые в чрезвычайной спешке оставили Ньюпорт, когда узнали о присутствии французского флота. Решение об эвакуации Ньюпорта было принято заранее, но прибытие эскадры д'Эстена превратило эвакуацию в бегство.

После отбытия д'Эстена, а фактически всего французского флота (поскольку корабли, которые не возвратились во Францию, направились снова в Вест-Индию) англичане возобновили наступление в южных штатах, которое на время было приостановлено. Их флот и армия двинулись в последние дни 1779 года из Нью-Йорка в Джорджию и, собравшись, направились к Чарлстону через остров Эдисто. Бессилие американцев на море не создавало помех этому наступлению, за исключением действий отдельных крейсеров, которые перехватывали отставшие суда неприятеля – преподнося еще один урок того, какие ничтожные результаты приносит морская война одними крейсерами. Осада Чарлстона началась в конце марта – английские корабли вскоре после прохождения через бар и мимо форта Моултри без серьезного ущерба встали на якорь на дистанции пушечного выстрела. Форт Моултри был взят приступами с суши быстро и легко, сам же город сдался 12 мая после сорокадневной осады. Весь штат затем был быстро оккупирован и подчинился военной администрации.

К оставшимся кораблям бывшей эскадры д'Эстена присоединился отряд кораблей из Франции под командованием графа де Гишена, который 22 марта 1780 года принял верховное командование флотом Вест-Индии. На следующий день он отбыл к острову Сент-Люсия, который надеялся захватить врасплох. Но жесткий, боевитый старый английский адмирал традиционного типа Паркер расположился на якорной стоянке со своими 16 кораблями, и Гишен со своими 22 кораблями не решился их атаковать. Благоприятной возможности, если она вообще существовала, больше не представилось. Де Гишен вернулся на Мартинику и бросил там якорь 27 марта. В тот же день к Паркеру на Сент-Люсию прибыл новый английский главнокомандующий, Родней.

С этих пор знаменитому, а прежде только известному адмиралу было шестьдесят два года, когда он принял командование. После этого он завоевал неувядаемую славу. Когда началась война, этот человек, обладавший необыкновенной отвагой и профессиональным мастерством, но также экстравагантными, если не необычными привычками, задержался во Франции на чужбине из-за денежных затруднений. Похвальба в том, что он мог бы разделаться с французским флотом, если бы обстоятельства позволили ему вернуться в Англию, побудила французского дворянина, услышавшего ее, взять на себя его долги, руководствуясь чувствами, в которых уравновешивалось рыцарство с национальным самолюбием. По возвращении на родину Роднею предоставили командную должность, и он отбыл в январе 1780 года во главе эскадры из 20 линейных кораблей на помощь Гибралтару, тогда находившемуся в тесной блокаде. Близ Кадиса Родней, чья удачливость вошла в поговорку, встретился с испанской эскадрой из 12 линейных кораблей. Она неуклюже маневрировала в одном месте, пока не лишилась возможности бегства[131]. Подав сигнал к общей погоне и перекрыв противнику возможность уйти под ветер между англичанами и портом, Родней, несмотря на ночную тьму и шторм, сумел взорвать один и пленить 6 кораблей. Поспешив продолжить путь, он освободил Гибралтар от блокады, снабдив крепость всем необходимым, и затем, оставив в нем трофеи и большую часть кораблей своей эскадры, отправился на свою базу.

Несмотря на личную отвагу и профессиональное мастерство, которое в тактическом отношении опережало его английских современников, Родней, как главнокомандующий, принадлежит скорее к когорте последователей осторожной и сдержанной тактики французов, чем к подражателям импульсивного, необузданного Нельсона. Как в Турвиле отразилась яростная битва ХУЛ века, лишающая противника возможности перейти к формальной, искусственной (можно сказать, мелочной) и парадной тактике ХУ111 столетия, так в Роднее мы видим переход от церемониальных поединков к сражению, которое, будучи искусным по замыслу, направлено на серьезные результаты. Ведь было бы несправедливо в отношении Роднея навязывать сравнение его с французскими адмиралами того времени. Профессиональное мастерство Роднея, которое де Гишен признал сразу после того, как они впервые сошлись в бою, имело целью нанесение ущерба врагу, а не удовлетворение личного тщеславия. Какие бы приятные сюрпризы ни преподносила попутно английскому адмиралу судьба, целью, которую он всегда держал в поле зрения, оставался французский флот – организованная военная сила противника в море. И в день, когда фортуна покинула де Гишена, пренебрегшего ее благоволением, когда победитель Корнуоллиса не смог атаковать Роднея, находившегося в невыгодном положении, – последний одержал победу. Она освободила Англию от всех тревог и одним ударом вернула ей все те острова (кроме Тобаго), которые осторожная тактика соперников приобрела на некоторое время.

Впервые де Гишен и Родней встретились в бою 17 апреля 1780 года, через три недели после прибытия англичанина к новому месту службы. Французская эскадра лавировала в проливе между Мартиникой и Доминикой, когда с юго– востока показался противник. День ушел на маневры с целью выбраться в наветренную позицию, что удалось Роднею. Обе эскадры находились теперь под ветром островов (план 11)[132]. И та и другая эскадра шли правым галсом, курсом на север, французы на подветренном крамболе у англичан. Родней, форсировавший паруса, сигнализировал эскадре, что намерен атаковать арьергард и центр неприятеля всеми наличными силами. Когда он достиг удобной для английских кораблей позиции, то приказал им спуститься на 8 румбов (90 градусов) всем вместе (А, А). Де Гишен, заметив угрозу для арьергарда, сделал поворот всей своей эскадры через фордевинд и спустился ей на помощь. Родней, увидев, что его маневр не удался, снова выбрался к ветру на один галс с противником, после чего обе эскадры пошли курсом на северо-восток[133]. Позднее он снова подал сигнал к бою, за которым через час, как раз в полдень, последовал приказ (цитата из его собственной депеши) «каждому кораблю спуститься и двигаться в направлении противостоящего корабля неприятельской линии». Приказ, напоминающий старое правило боя корабль на корабль, в трактовке Роднея означал, что атакуется корабль противника, противостоявший атакующему кораблю в данный момент, а не по порядковому номеру в строю. Вот его собственные слова: «В косвенном направлении, чтобы мои головные корабли могли атаковать головные корабли центра противника и чтобы английская эскадра могла быть атакована лишь двумя третями кораблей противника» (Б, Б). Затруднения и недопонимание, последовавшие затем, проистекали, видимо, главным образом из несовершенства сигнальной книги. Вместо того чтобы совершить маневр, нужный адмиралу, головные корабли (а) поставили паруса так, чтобы достичь положения на траверзе противостоящих кораблей одинакового порядкового номера линии противника. Потом Родней отмечал, что во время второго спуска французская эскадра имела весьма растянутую линию баталии и, если бы его приказы были исполнены, неприятельский центр и арьергард были бы выведены из боя до подхода авангарда.

Видимо, имеются все основания полагать, что намерения Роднея на всем протяжении сражения заключались в том, чтобы поставить французов между двух огней, как он и утверждал. Неудачу обусловили сигнальная книга и слабая тактическая подготовка кораблей эскадры, за которую адмирал, недавно принявший командование, не нес ответственности. Но и де Гишену настолько явно бросалось в глаза скверное положение его собственной эскадры, что он воскликнул (когда английская эскадра атаковала в первый раз), что у него пропало шесть или семь кораблей. Он сообщил в письме Роднею, что если бы английские корабли последовали сигналам своего адмирала, то ему (де Гишену) пришлось бы стать его пленником[134]. Более убедительное доказательство осознания де Гишеном грозности своего противника обнаруживается в том, что в последующих сражениях с Роднеем он не заботился о подветренной позиции. После того как его тщательно продуманные планы не осуществились, Родней показал, что обладал, помимо них, еще несгибаемой волей мужественного воина. Вступив в бой с неприятельским кораблем, он обстреливал его до тех пор, пока тот не остался без фок-мачты и грот-рея, причем с такими повреждениями корпуса, что едва держался на плаву.

Один эпизод этого сражения, упоминавшийся французскими источниками и Бота[135], который, вероятно, пользовался ими же, но не обнаруженный в английских описаниях, показывает, что французы воспринимали эту атаку как крайне серьезную. Согласно этим источникам, Родней, заметив разрыв в боевом порядке французов, возникший из– за того, что корабль, следовавший за французским адмиралом, оказался не на своем месте, попытался прорваться через этот разрыв (б). Однако капитан 74-пушечного Destin, поставил больше парусов и встал на пути 90-пушечного английского корабля.

«Действия Destin справедливо заслужили похвалу, – пишет Лаперуз-Бонфил. – Эскадра подвергалась опасности почти неминуемого разгрома, если бы не отвага де Гуампи. Таково мнение всей французской эскадры, корабля за кораблем. И все же, допустим, наша линия была бы прорвана, какие еще несчастья неизбежно угрожали бы эскадре? Разве наш арьергард не смог бы легко исправить неблагоприятную ситуацию своевременным маневром с целью занять место блокированных кораблей? Такой маневр неизбежно вызвал бы свалку, которая пошла бы на пользу эскадре, располагающей наиболее храбрыми и преданными своему делу капитанами. Но в то время, как и во время Империи, действовал общепризнанный принцип, что блокированные корабли – это плененные корабли, и это убеждение диктовало определенную линию поведения».

Последствия прорыва через неприятельскую линию или боевой порядок зависят от нескольких условий. Важно здесь разделить силы противника посредством проникновения в обнаруженную или созданную в ходе боя брешь, а затем сосредоточить силы на одной из частей, оказание помощи которой другими частями эскадры противника представляется менее всего возможным. В колонне кораблей такой частью обычно является арьергард. Компактность атакованного строя, численность отрезанных кораблей, продолжительность времени, в течение которого их можно блокировать и превзойти в численности, – все это влияет на результаты сражения. Очень важным фактором в этом деле является моральное воздействие, сумятица, внесенная в прорванную таким образом линию неприятельских кораблей. Корабли, подходящие к месту прорыва, останавливаются, арьергард ставится между двух огней, в то время как корабли, находящиеся впереди, продолжают движение. Это – критический момент, который требует немедленных действий. Но мало найдется людей, которые в неожиданно сложившейся чрезвычайной ситуации могут разобраться в обстановке и сразу же принять правильное решение, особенно взять на себя ответственность (если занимают подчиненное положение). В обстановке такого смятения англичане, без сомнения, надеялись опереться на превосходство в морской сноровке. Ведь в данных обстоятельствах имеют значение не только «храбрость и верность долгу», но профессиональное мастерство. Все эти последствия «прорыва через неприятельскую линию» проиллюстрировала знаменитая морская битва Роднея в 1782 году.

В следующем месяце де Гишен и Родней встречались дважды, но ни в одном из сражений французский адмирал не прибегал к излюбленному приему его соотечественников – уходу под ветер. Между тем испанская эскадра из 12 линейных кораблей двигалась на соединение с французами. Родней крейсировал на ветре Мартиники с целью перехватить испанцев, но испанский адмирал пошел севернее, на виду у Гваделупы. Отсюда он направил депешу де Гишену, который соединился с союзником и сопроводил его в порт. Большое превосходство союзного флота в численности вызывало тревогу на Британских островах. Но отсутствие согласия между союзниками вело к задержкам и колебаниям. Ужасная эпидемия, распространившаяся на кораблях испанской эскадры, привела к тому, что из задуманных операций ничего не получилось. В августе де Гишен отбыл с 15 кораблями во Францию. Родней, не зная, куда направился французский адмирал, и тревожась за судьбу Северной Америки и Ямайки, разделил свой флот. Он оставил половину его у островов, а с другой половиной направился в Нью-Йорк, куда прибыл 12 сентября. Риск был велик и вряд ли оправдан, но дробление сил не имело неприятных последствий[136].

Если бы де Гишен намеревался повернуть к Ямайке или, как ожидал Вашингтон, к Нью-Йорку, ни одна из частей флота Роднея не смогла бы противостоять ему. Возникли две возможности поражения, вместо одной, поскольку англичане выступали бы малыми силами на двух аренах сражений, вместо того чтобы выступить единой силой на одной арене.

Тревога Роднея по поводу Северной Америки имела под собой серьезные основания. 12 июля этого года прибыла долгожданная французская помощь – 5 тысяч французских солдат и офицеров под командованием Рошамбо и 7 линейных кораблей под командой де Тернея (Тернье). С этих пор англичане, хотя еще и преобладавшие на море, почувствовали необходимость сконцентрировать свои силы в Нью– Йорке и не смогли усилить свои операции в Каролине. Трудности и дальние маршруты передвижения войск давали морской силе такое преимущество, что Лафайет призывал французские власти наращивать флот еще больше, но они, естественно и правильно, оставались приверженными своим непосредственным интересам на Антильских островах. Время освобождать Америку еще не пришло.

Родней, избежавший, благодаря своему отсутствию, сильного урагана в октябре 1780 года, вернулся в Вест-Индию к концу этого года. Вскоре после этого он узнал о войне между Англией и Голландией, которая была объявлена 20 декабря 1780 года. Войну вызвали причины, о которых будет сказано позднее. Адмирал немедленно захватил голландские острова Синт-Эстатиус и Синт-Мартен, помимо многочисленных торговых судов с грузами, стоимость которых достигала в целом 15 миллионов долларов. Эти острова, пока были еще нейтральными, играли такую же роль, что Нассау (Багамские острова. – Ред.) во время войны Севера и Юга в Америке, и оказались огромным хранилищем контрабандных товаров, огромное количество которых теперь оказалось в руках англичан.

1780 год стал крайне неблагоприятным для борьбы за независимость американских штатов. Битва при Камдене (16 августа, где 2200 англичан разбили 5 тысяч американцев. – Ред.), казалось, закрепит британское господство в Южной Каролине, и противник возлагал большие надежды на контроль Северной Каролины и Виргинии. Последовавшая затем измена Арнольда усилила состояние подавленности, от которого лишь частично освободила победа у Королевской горы. (Победа – громко сказано. 7 октября 1780 года на отряд англичан, пытавшийся вербовать рекрутов, напали здесь «пионеры Дикого Запада» из Теннесси и разбили. – Ред.) Существенная помощь французских войск в этой сложной для американцев ситуации вызывала ликование. Тем не менее даже она не давала уверенности. Значительная часть возможной французской помощи была блокирована английским флотом в Бресте. Между тем неспособность де Гишена появиться в регионе и полное господство на море Роднея делали надежды на благоприятный исход кампании призрачными.

Однако период энергичных и решительных действий был близок. В конце марта 1781 года граф де Грасс отправился из Бреста с эскадрой в составе 26 линейных кораблей и большим караваном транспортов. Когда эскадра подошла к Азорским островам, 5 кораблей отделились от нее, чтобы направиться в Индию – под командованием Сюффрена, с которым мы познакомимся ближе позднее. 28 апреля де Грасс появился у Мартиники. Адмирал Худ (Родней оставался у острова Синт-Эстатиус) блокировал в это время Фор-Рояль, французский порт и арсенал на подветренной стороне острова, а также 4 французских линейных корабля, когда разведочные суда доложили английскому адмиралу о появлении неприятельского флота. Худ преследовал две цели, одна из них – предотвращение соединения 4 блокированных кораблей с подходящей французской эскадрой, другая – противодействие попыткам последней стать между ним и бухтой Гроз-Иле на Сент-Люсии. Вместо реализации этого в течение следующих двадцати четырех часов, выбравшись на ветер у островка Алмазной скалы (Дайамонд– Рок), его эскадра настолько уклонилась под ветер, что де Грасс, пройдя 29 апреля через пролив, достиг Фор-Рояля, поместив сопровождавшийся им караван между эскадрой и островом. Родней сделал резкий выговор Худу за это, но, возможно, эскадра последнего оказалась в таком положении из-за слабых ветров и подветренного течения. Как бы то ни было, 4 корабля, находившиеся в Фор-Рояле, снялись с якоря и соединились с главными силами. Англичане располагали теперь только 18 кораблями против 24 французских, причем последние находились в наветренной позиции, но, имея соотношение сил 4:3 и возможность атаковать, де Грасс не воспользовался этим. Опасения за то, что караван может подвергнуться риску, заставили его воздержаться от серьезной битвы. Видимо, можно сказать, что его неверие в силы своей эскадры было слишком велико. Но когда еще эскадре навязывать бой, если не в такое время? Де Грасс ограничился канонадой с дальней дистанции, настолько губительной для англичан, что его удаление с места боя становится еще более странным. Могут ли вообще концепция и традиция, оправдывающие такую линию поведения, быть целесообразными?

На следующий день, 30 апреля, де Грасс, упустивший накануне свой шанс, попытался организовать преследование Худа. Но у последнего не было никакого основания желать боя. Положение, когда эскадра Худа изначально уступала французам в численности кораблей, усугублялось тем, что некоторые из английских кораблей получили 29 апреля серьезные повреждения. Де Грасс же уступал Худу в скорости и поэтому не мог его догнать. Многие из французских кораблей не были обшиты медью в подводной части, что нелишне отметить, поскольку французские корабли, благодаря лучшим обводам и размерам, могли быть быстроходнее английских. Но такое превосходство в скорости не было обеспечено из-за медлительности французских властей в деле внедрения этого усовершенствования (не обшитые медью подводные части кораблей подвергались обрастанию морскими животными (двустворчатые моллюски, усоногие раки, известковые мшанки и водорослями, снижавшими скорость. – Ред.).

Худ присоединился к Роднею в Антигуа, де Грасс же после короткого пребывания в Фор-Рояле сделал попытку овладеть бухтой Гроз-Иле на Сент-Люсии, с которой англичане вели наблюдение за передвижениями его эскадры. Потерпев здесь неудачу, он двинулся на захват острова Тобаго, который капитулировал 2 июня 1781 года. Отбыв отсюда, он после ряда незначительных операций стал на якорь 26 июля у Французского мыса (теперь Кап-Аитьен) на острове Гаити. Здесь он обнаружил ожидавший его французский фрегат из Соединенных Штатов с депешами от Вашингтона и Рошамбо, поставившими его перед необходимостью принять самое важное решение из тех, которые выпали на долю любого французского адмирала в ходе этой войны.

Вторжение англичан в южные штаты, начавшееся с Джорджии и последующего взятия Чарлстона, а также военной оккупации двух крайних штатов, продолжилось в северном направлении через Камден в Северную Каролину. 16 августа 1780 года американский генерал Гейтс потерпел сокрушительное поражение при Камдене (имея пять солдат против двух). В течение следующих девяти месяцев англичане под командованием Корнуоллиса упорно стремились захватить Северную Каролину. Их операции, выходящие за рамки нашего исследования, завершились, несмотря на значительные успехи на полях боев, вынужденным отступлением Корнуоллиса к морскому побережью и, наконец, к Вашингтону, в котором на такой случай были созданы склады разных припасов. Противник англичанина, генерал Грин, направил затем американские войска в сторону Южной Каролины. Корнуоллис, слишком ослабленный, чтобы надеяться на подчинение враждебной страны или даже на проникновение в глубь ее территории, стоял теперь перед выбором. Ему следовало выбрать между возвращением в Чарлстон (для подкрепления там и в Южной Каролине пошатнувшейся власти англичан) и продолжением движения в Виргинию, чтобы соединиться там с небольшими экспедиционными силами на берегах реки Джеймс (на ней стоит город Ричмонд. – Ред.) под командованием генералов Филипса и Арнольда. Отступление означало бы признание того, что изнурительные марши и сражения в течение прошедших месяцев не привели ни к каким результатам и что генерал легко согласился с тем, что надлежащим местом войны должен быть район Чесапика, даже если бы пришлось оставить Нью-Йорк. Английский главнокомандующий, Генри Клинтон, никак не разделял этого мнения, служившего оправданием самоуправных действий. «Операции в Чесапике, – писал он, – чреваты огромным риском, если мы не уверены в постоянном превосходстве на море. Я боюсь опасных последствий, которые могут повлечь за собой эти операции». Что касается Корнуоллиса, взявшего дело в свои руки, то он 25 апреля 1781 года начал марш из Уилмингтона (Северная Каролина), а 20 мая он уже соединился с англичанами в Питерсберге (южнее Ричмонда). Объединившиеся таким образом английские силы насчитывали 7 тысяч человек. Оттесненная с просторов Южной Каролины в Чарлстон, английская власть осуществлялась теперь из двух оставшихся центров – Нью-Йорка и Чесапика. Сообщение между ними, после того как Нью-Джерси и Пенсильвания оказались в руках американцев, целиком зависело от морского флота.

Безуспешно критикуя действия Корнуоллиса, сам Клинтон тем не менее уже рискнул посылкой крупного подразделения войск в Чесапик. Воинский контингент численностью в 1600 солдат под командованием Бенедикта Арнольда разорил долину реки Джеймс и в январе того же года сжег Ричмонд. В надежде перехватить Арнольда в Виргинию был отправлен де Лафайет с отрядом в 1200 солдат, а вечером 8 марта на поддержку этому отряду из Ньюпорта вышла французская эскадра с целью контроля над Чесапикским заливом. Английской эскадрой в заливе Гарднерс (остров Лонг-Айленд, к востоку от Нью-Йорка) командовал адмирал Арбутнот. Он узнал о выходе французской эскадры из докладов с разведывательных судов и утром 10 марта, через 36 часов, начал преследование. Благодаря усердию или удаче английский адмирал совершил переход так быстро, что когда обе эскадры появились в поле зрения друг друга близ мысов у входа в Чесапикский залив, то оказалось, что англичане опережают французов[137] (план 12, А, А). Англичане повернули через оверштаг, чтобы встретить противника, который, со своей стороны, выстроил линию баталии. В это время дул западный ветер, так что ни одна из эскадр не могла держать курс прямо в бухту.

Две эскадры были почти равными по численности, по восемь кораблей в каждой, но англичане включили в линию 90-пушечный корабль, а французы – тяжелый фрегат. Тем не менее это был не тот случай, когда действия энергичного начальника должна была определять осторожная французская тактика. Незавершенность же сражения нужно приписать скорее доброй воле коммодора Детуша или каким– нибудь иным причинам, чем предпочтению пресловутых «высших соображений» в проведении операций, с которыми так часто приходится сталкиваться при знакомстве с французской морской историей. Непогода угрожала штормом, ветер, раз-другой изменив направление, установился с северо-востока при сильном волнении моря, но стал попутным для вхождения в залив. К этому времени две эскадры лежали на левом галсе курсом в открытое море, французы впереди (Б, Б). С этой позиции они сделали последовательно поворот через фордевинд (в) и обошли противника с носа. Далее они спустились под ветер и получили, таким образом, возможность использовать нижние батареи, что было исключено в наветренной позиции в условиях сильного волнения моря. Англичане двигались вперед, пока линия неприятеля не вышла к ним на траверз (а, б), тогда они всей эскадрой совершили поворот через фордевинд и вскоре после этого атаковали в своей обычной манере и с обычными результатами (В). Рангоут трех английских авангардных кораблей получил серьезные повреждения, но, в свою очередь, сосредоточив огонь главным образом на двух головных кораблях противника, они нанесли серьезные повреждения их корпусам и такелажу. Французский авангард спустился под ветер, а Арбутнот, сбитый с толку, приказал своему авангарду снова привести к ветру. Теперь Детуш совершил весьма искусный маневр дефилирования. Подав сигнал своему авангарду повернуть на другой галс (д), он повел остальную эскадру мимо выведенных из строя английских кораблей и, обстреляв их, один за другим, бортовыми залпами своих сравнительно более боеспособных кораблей, сделал поворот через фордевинд (г) и ушел в море (Г). Так завершилось сражение, в котором англичане проявили себя с худшей стороны, но, будучи не в состоянии преследовать неприятеля на море, они с присущей им целеустремленностью направились в залив (Г), соединились с Арнольдом и таким образом расстроили планы французов и американцев, на которые Вашингтон возлагал столь большие надежды. Судя по отчетам, французы после сражения, несомненно, сохранили свои силы в более боеспособном состоянии, чем англичане. Фактически они имели основания претендовать на победу. И все же они не рискнули ради конечных целей экспедиции снова ввязаться в бой с английской эскадрой, почти равной им по численности[138].

Теперь, когда морской путь был открыт и охранялся эскадрой, еще 2 тысячи английских солдат были переправлены морем из Нью-Йорка в Виргинию (высадились 26 марта), а прибытие туда в мае Корнуоллиса довело численность британских войск до 7 тысяч человек. Операции противоборствовавших сил в весенние и летние месяцы, когда Лафайет командовал американцами, к нашей теме не относятся. В начале августа Корнуоллис, выполняя распоряжения Клинтона, ввел свои войска в междуречье рек Йорк и Джеймс, заняв Йорктаун.

На встрече 21 мая Вашингтон и Рошамбо решили, что в соответствии с требованием обстановки французский флот в Вест-Индии по прибытии к побережью Соединенных Штатов должен быть направлен либо против Нью-Йорка, либо к Чесапику. Таков был смысл депеши, полученной де Грассом у Французского мыса. Между тем союзные генералы подтягивали свои войска к Нью-Йорку, где бы они были под рукой в случае подхода французской эскадры к Нью-Йорку или находились относительно недалеко в случае ее прибытия в Чесапикский залив.

В любом случае результат, по мнению Вашингтона и французских властей, зависел от преобладания на море. Но Рошамбо в своей депеше информировал адмирала приватным образом, что предпочел бы выбрать в качестве района предполагаемых операций район Чесапикского залива. Более того, французские власти отказались выделить средства для открытой осады Нью-Йорка[139]. Поэтому предприятие приобрело характер широкой военной комбинации, зависящей от свободы и быстроты передвижений, а также введения в заблуждение неприятеля относительно реальной цели операции – задачи, решению которых вполне отвечали специфические возможности флота. Кроме того, были другие основания, которыми эта схема подкупала моряка, – небольшая протяженность морского перехода, большая глубина и более легкая проводка по фарватеру Чесапикского залива (чем в районе Нью– Йорк). – Ред.). Де Грасс охотно принял этот план. Он не стал чинить препятствия или требовать корректировок плана, что повлекло бы за собой споры и промедление.

Приняв решение, французский адмирал действовал весьма рассудительно, быстро и энергично. Тот же фрегат, что доставил депеши от Вашингтона, был отослан назад, так что к 15 августа союзные генералы знали о предстоящем прибытии эскадры. Губернатор Французского мыса выделил три с половиной тысячи солдат на условиях, что испанская эскадра, которую привел де Грасс, останется на якоре в бухте. Адмирал также получил от губернатора Гаваны деньги, срочно необходимые американцам. Наконец, он, вместо ослабления своих сил посылкой караванов с сопровождением во Францию, чего хотел двор, взял с собой к Чесапику все имеющиеся в наличии корабли и суда. Чтобы возможно дольше не обнаруживать своей экспедиции, де Грасс прошел через старый Багамский пролив, которым пользовались реже, и 30 августа его эскадра в составе 28 линейных кораблей бросила якорь в Линхейвенской бухте среди мысов у входа в Чесапикский залив. За три дня до этого, 27 августа, французская эскадра в составе 8 линейных кораблей, 4 фрегатов и 18 транспортов под командованием де Барраса отправилась на встречу с де Грассом из Ньюпорта. Она пошла, однако, кружным путем в открытом море, чтобы избежать столкновения с англичанами. Такой курс был тем более необходим, что эскадра имела на борту французские осадные орудия. 24 августа войска под водительством Вашингтона и Рошамбо переправились через реку Гудзон, двигаясь к Чесапикскому заливу. Таким образом, вооруженные силы разных видов войск, как сухопутных, так и морских, сходились к одной цели – месту дислокации войск Корнуоллиса.

Англичанам не сопутствовала удача на всех направлениях. Родней, узнав об отбытии де Грасса, отправил к Америке 14 линейных кораблей под командованием адмирала Худа, а сам в августе по причине нездоровья отправился в Англию. Худ, двигаясь прямым курсом, добрался до Чесапика за три дня до де Грасса, наведался в залив и, не обнаружив там противника, направился в Нью-Йорк. Там он обнаружил 5 линейных кораблей под командованием адмирала Грэвса (Грейвса), который, как старший начальник, принял командование всеми силами и направился 31 августа к Чесапику в надежде перехватить Барраса до того, как он соединится с де Грассом. Лишь через два дня Клинтона убедили, что союзные войска выступили против Корнуоллиса и ушли слишком далеко, чтобы догнать их.

По прибытии к Чесапику адмирала Грэвса неприятно удивило открытие, что там стоял на якоре флот, который, судя по численности кораблей, мог быть только неприятельским флотом. Тем не менее Грэвс вошел в залив на перехват противника. Когда же де Грасс снялся с якоря, позволив англичанам пересчитать количество французских кораблей, ощущение малочисленности своей эскадры – 19 кораблей против 24 – не заставило английского адмирала отказаться от атаки. Однако его отвагу подвела неуклюжая манера действий. Многие из английских кораблей маневрировали без всякой пользы. Де Грасс, поджидая де Барраса, оставался вне бухты пять дней, держа английскую эскадру в напряжении, но воздерживаясь от боевых действий. Затем он вернулся в порт и обнаружил там эскадру де Барраса, благополучно стоявшую на якоре. Грэвс снова отправился в Нью-Йорк, и вместе с ним улетучилась последняя надежда на поддержку, которую лелеял Корноуллис. Он упорно выдерживал осаду, но господство противника на море оставляло ему лишь один возможный выход: 19 октября 1781 года английские войска капитулировали. Вместе с этой катастрофой в Англии умерла надежда на подчинение американских колоний. Конфликт тлел еще год, но серьезных операций больше не предпринималось.

На неудачное проведение военных операций англичан повлияли как плохая организация, так и невезение. Отряд кораблей Худа можно было бы усилить несколькими кораблями с Ямайки, если бы приказы Роднея были исполнены[140]. Курьерское судно, также посланное им адмиралу Грэвсу, командовавшему в Нью-Йорке, обнаружило, что тот убыл в восточном направлении с намерением перехватить какие-то важные поставки, которые были направлены американским агентом во Франции. Английский двор придавал большое значение перехвату этого конвоя, но с учетом информации о том, что караван сопровождала эскадра, адмирал, вероятно, внял явно ошибочному совету оставить свою штаб-квартиру и уйти со всем своим флотом в то время, когда приближение сезона ураганов в Вест-Индии требовало активных операций флота у побережья континента. Вследствие своего отсутствия, хотя депеши Роднея были немедленно отосланы по назначению старшим офицером в Нью-Йорке, Грэвс не узнал о содержании депеш, пока 16 августа не вернулся в порт. Судно, доставлявшее их, было загнано крейсерами на мель. Извещение Худа о предстоящем прибытии было перехвачено. После прибытия Худа вряд ли можно было избежать задержки с выходом в море, но, видимо, курс французской эскадры был определен ошибочно. Англичане знали, что де Баррас отправился из Ньюпорта с восемью кораблями, направляясь, вероятно, к Чесапику – явно для соединения с де Грассом. Разумно предположить, что, если бы Грэвс выбрал место крейсировки близ входа в Чесапикский залив, но вне видимости берега, он едва ли смог бы избежать встречи с эскадрой де Барраса, имея над ним превосходство в силах. Зная теперь действительный ход событий, следует отметить, что так, несомненно, и надо было поступить. Но английский адмирал располагал недостоверной информацией. Никто не ожидал, что французы сосредоточат здесь такие силы. Грэвс же не имел информации о численности французского флота, которой должен был располагать, из-за нерадивости командиров своих крейсеров, патрулировавших район Чесапика. Им было приказано сняться с якоря, но оба крейсера оставались на якорной стоянке у мыса Генри, когда появление флота де Грасса лишило их возможности уйти. Один крейсер был захвачен, другой загнан в реку Йорк. Ни одно из обстоятельств не способствовало плачевным результатам больше, чем нерадивость этих двух офицеров, командовавших крейсерами, из-за которых Грэвс лишился крайне важной информации. Легко предположить, каковы были бы его действия, если бы он знал на два дня раньше, что де Грасс привел в залив кильватерную колонну из 27–28 линейных кораблей. Естественно допустить, во-первых, что он постарался бы перехватить эскадру де Барраса, с которой его 19 кораблей вполне бы справились. «Если бы адмирал Грэвс смог пленить эту эскадру, то это парализовало бы на продолжительное время действия осаждающей армии (эскадра имела на борту осадный парк), даже если бы и не предотвратило ее операции совсем. Это почти уравняло бы флоты сторон по численности. Это оказало бы сдерживающее влияние на боевые действия французов в Вест-Индии и, возможно, породило бы разногласия между французами и американцами[141]. Такие разногласия погрузили бы последних в пучину крайнего отчаяния, из которого их могло вывести только прибытие флота под командованием де Грасса»[142]. Такова реальная и трезвая оценка этой морской стратегии.

Что касается тактики адмирала, то достаточно сказать, что его флот использовался в сражении почти так же, как Бингом. Это повлекло за собой такие же несчастья. Когда он атаковал 24 корабля девятнадцатью, 7 кораблей, под командой способного офицера Худа, не смогли принять участие в сражении из-за занятой диспозиции.

С другой стороны, де Грассу следует отдать должное за ту степень энергии, предвидения и решимости, которая поражает в свете его прежних неудач. Решение сосредоточить под своим командованием все корабли, сделавшее его независимым от любой неудачи де Барраса; проход через Старый Багамский канал, что позволило обеспечить скрытность операции; обращение за деньгами и войсками к испанским и французским военным властям; предусмотрительность, которая побудила его 29 марта, вскоре после отбытия из Бреста, направить Рошамбо письмо с просьбой прислать на Французский мыс лоцманов, знакомых с прибрежными водами Американского континента; хладнокровие, с которым он вводил в заблуждение Грэвса до тех пор, пока эскадра де Барраса не проникла в порт, – все это достойно восхищения. Французам помогло также то, что адмирал своей волей задержал 200 коммерческих судов «вест– индской торговли», ожидавших конвоя у Французского мыса, где они оставались с июля по ноябрь, когда окончание военных операций позволило ему предоставить этим судам сопровождение военными кораблями. Этот случай демонстрирует слабость торговой страны с представительным правительством по сравнению со страной, имеющей чисто военный режим. «Если бы британские власти, – писал тогда один офицер, – разрешили это или британский адмирал принял такое решение, то первые были бы свергнуты, а второй повешен»[143]. В то же время Родней счел себя обязанным выделить пять линейных кораблей для конвоя, в то время как еще полдюжины сопровождали на родину торговый караван из Ямайки.

Легче критиковать разделение английского флота между Вест-Индией и Северной Америкой в следующие друг за другом 1780 и 1781 годы, чем понять трудную ситуацию, в которой оказалась Англия. Эта ситуация всего лишь отражала трудности страны как мировой державы, участвующей в большой и неравной войне. Англию повсюду теснили и ставили в неудобное положение, поскольку она, как империя, располагала определенным числом уязвимых опорных пунктов. В Европе английский флот в Ла-Манше неоднократно загонялся в свои порты превосходящими силами неприятеля. Гибралтар, плотно блокированный с моря и суши, продолжал отчаянное сопротивление только благодаря профессиональному превосходству английских моряков над неумелыми и несогласными противниками, объединившимися в коалицию. В Ост-Индии Хьюджес встретил в лице Сюффрена соперника, эскадра которого превосходила его эскадру по численности, как в случае де Грасса и Худа, но, кроме того, Сюффрен был значительно способнее де Грасса. Менорка, брошенная местными властями, покорилась превосходящей силе, как это случилось с падением, одного за другим, менее важных английских Антильских островов. Англия, с тех пор как Франция и Испания начали против нее морскую войну, повсюду оборонялась, кроме Северной Америки. С военной точки зрения это была ошибочная позиция. Она отовсюду ждала нападений, которые враги, превосходившие ее в каждом отдельном случае, могли осуществлять по своему выбору и в удобное для себя время. В действительности и Северная Америка не составляла исключения из правила, несмотря на некоторые наступательные операции, которые никоим образом не наносили вреда реальным врагам Англии, то есть ее соперникам в борьбе за морское преобладание.

В таких условиях, если не касаться вопросов национальной гордости и чувствительности, что диктовала Англии военная целесообразность? Этот вопрос предоставляет военному эксперту превосходную возможность для исследования, на него нельзя отвечать экспромтом, но можно указать на определенные очевидные истины. Прежде всего следует определить, какую часть атакованной империи необходимо сохранить в первую очередь. Североамериканские колонии, вслед за самими Британскими островами, были наиболее ценными владениями в представлении Англии того времени. Далее следовало решить, какие другие владения наиболее заслуживали сохранения из-за их естественных ресурсов, какие территории стратегически важны сами по себе или для империи в целом, главным образом с точки зрения морской силы, чтобы их можно было бы удержать с наибольшей вероятностью. Например, Гибралтар и Маон были очень важными территориями в Средиземноморье. Можно ли их было удержать? Которую из них флот мог легче достичь и поддержать? Если нельзя было сохранить обе территории, то одну из них следовало откровенно бросить и использовать войска и ресурсы, необходимые для ее защиты, в других местах. Точно так же в Вест-Индии очевидные стратегические преимущества Барбадоса и Сент-Люсии предписывали оставление других малых островов их военными гарнизонами, как только английский флот был в достаточной степени превзойден противником по численности, или даже раньше. Случай с таким большим островом, как Ямайка, следует разобрать отдельно и в связи с поставленным общим вопросом. Такой остров может располагать достаточными ресурсами, чтобы отразить любое нападение, кроме того, если такое нападение совершается слишком многочисленными и мощными силами, закономерно стянуть на защиту этого острова все английские силы с наветренных опорных баз на Барбадосе и Сент-Люсии.

Сосредоточившись на такой защите, мощное орудие Англии, флот, должно активно использоваться в наступательных целях. Опыт учит, что свободные нации с демократическими правительствами редко осмеливаются целиком отпускать от себя силу, которая охраняет берега и столицу их страны от агрессора. Поэтому, какова бы ни была военная целесообразность посылки флота в Ла-Манше на перехват противника, эта мера была возможной, пока враги не объединились. Но в менее важных пунктах атака англичан должна была предупредить нападение союзников. Это особенно касалось того театра войны, о котором до сих пор шла речь. Если Северная Америка была первоочередной целью, то Ямайкой и другими островами следовало смело пожертвовать. Родней не зря говорит, что в 1781 году адмиралы на Ямайке и в Нью-Йорке не выполнили его приказы, и именно поэтому флот Грэвса оказался меньше неприятельского по численности.

Но почему в 1780 году, когда в результате отбытия де Гишена в Европу Родней во время своего короткого пребывания в Северной Америке с 14 сентября по 14 ноября оказался во главе заметно превосходящих сил, не было предпринято ни одной попытки уничтожить отряд из семи французских линейных кораблей в Ньюпорте? Эти корабли прибыли туда в июле, но, хотя их стоянку немедленно защитили земляными укреплениями, вести о появлении флота Роднея близ побережья вызвали сильную тревогу их экипажей. Две недели, проведенные Роднеем в Нью-Йорке, а французами – в напряженной работе, внушили последним впечатление, что они способны бросить вызов всему флоту Англии. «Мы опасались дважды, и особенно во время прибытия Роднея, – писал начальник штаба французской эскадры, – что англичане могли напасть на нас еще на рейде. Был промежуток времени, когда такое предприятие не выглядело опрометчивым поступком. Теперь (20 октября) якорная стоянка укреплена так, что мы можем бросить вызов здесь всему флоту Англии»[144].

Позиция, которую занимали французы, была, несомненно, сильной[145]. Эта позиция образовывала входящий угол чуть меньше 90 градусов, который помещался между линиями, проведенными от Козьего острова до места, называвшегося тогда Брентон-Пойнт, нынешнего форта Адамс, с одной стороны, и Розового острова – с другой. На правом фланге позиции, на Розовом острове, установили батарею из 36 24-фунтовых пушек. Между тем 12 орудий того же калибра стояли на левом фланге в Брентон-Пойнте. Четыре корабля между Розовым и Козьим островами, располагавшиеся по линии западно-северо-запад у входа в бухту, в случае опасности били продольным огнем по приближавшемуся неприятельскому флоту. Три других корабля, располагавшиеся между Козьим островом и Брентон-Пойнтом, вели перекрестный огонь под прямыми углами к линии огня четырех первых кораблей.

С другой стороны, летом ветры дули прямо во вход, часто с большой силой. Даже корабль со значительными повреждениями имел реальную возможность войти в бухту и, смешавшись с неприятельской линией, заставить замолчать огонь береговых батарей. Батареи на Розовом острове – определенно, в Брентон-Пойнте – вероятно – имели меньшую высоту, чем две верхние батареи линейного корабля, а по числу орудий могли значительно уступать последним. Береговые батареи нельзя было казематировать, и, бесспорно, их можно было подавить крупной картечью корабельной артиллерии. К Розовому острову можно было подойти спереди и с западного фланга на дистанцию 200 ярдов, а с севера – на дистанцию полмили. Ничто не могло помешать английским кораблям, расположившимся к западу от Розового острова, подвергнуть продольному огню и сокрушить правый фланг французов, включая линию их кораблей. Таким образом, возможность подойти на близкую дистанцию и высота батарей давали существенные преимущества английскому флоту, имевшему 20 кораблей против 7 неприятельских. Если бы англичане преуспели в уничтожении кораблей противника и подавлении батарей Розового острова, то они смогли бы найти якорную стоянку в глубине бухты и, подождав благоприятного ветра, удалиться. По мнению одного незаурядного английского морского офицера[146], хорошо знакомого с условиями навигации в прибрежных водах, успех атаки был бы гарантирован. И он неоднократно предлагал Роднею провести эту атаку, вызвавшись провести головной корабль в прибрежных водах. Уверенность французов в безопасности своей позиции и признание этого англичанами отчетливо демонстрируют разницу морального состояния участников этой войны и войн под водительством Нельсона и Наполеона.

Попытка нападения на Ньюпорт рассматривается здесь не просто как изолированная операция, но в связи со всем ходом войны. Англия повсюду занимала оборонительную позицию при численности войск не в свою пользу. В такой позиции невозможно было выстоять без активных, почти на пределе возможностей, усилий. «Мы не можем, – писал Роднею с полным основанием первый лорд адмиралтейства, – иметь повсюду флот, превосходящий противника, и, пока наши главнокомандующие не станут, подобно вам, действовать крайне энергично и не возьмут под свою опеку все королевские владения, наши враги будут находить у нас где-то слабые звенья и добиваться своих целей»[147]. Нападения, которые рассматривались сами по себе и могли показаться неоправданными, были навязаны английским командирам. Союзный флот играл ключевую роль, и такие его большие подразделения, как в Ньюпорте, следовало уничтожать любой ценой. Воздействие такой линии поведения на политику французских властей – спорный вопрос, в отношении которого у автора нет сомнений, но ни один высокопоставленный английский офицер не поднялся на уровень осознания обстановки, за исключением Худа и, возможно, Хоу. Родней же был стар, нерешителен и хотя весьма способный, но скорее осторожный тактик, чем великий адмирал.

С поражением Грэвса и последовавшей за этим капитуляцией Корнуоллиса морские операции в Западном полушарии не закончились. Наоборот, прославить британский флаг в Вест-Индии предстояло наиболее интересным в тактическом отношении проявлением военного искусства и наиболее замечательной победой во всей войне. Но с событиями в Йорктауне борьба за независимость американцев практически прекращается. Перед тем как закончить эту тему, нужно еще раз подчеркнуть, что своим успехом, по крайней мере в столь короткий срок, эта борьба обязана господству на море – морской силе французов и неправильному использованию морской силы английскими властями. Это суждение подкрепляется авторитетом деятеля, который лучше других знал ресурсы страны, национальный характер народа, трудности борьбы и чье имя до сих пор является символом здорового, спокойного, стойкого здравого смысла и патриотизма.

Ключ ко всем выступлениям Вашингтона содержится в «Меморандуме о согласовании плана операций с действиями французской армии» от 15 июля 1780 года, пересланного помощниками Лафайета:

«Маркизу де Лафайету угодно сообщить графу Рошамбо и кавалеру де Тернею следующее общее соображение, как мнение нижеподписавшегося:

«1. В любой операции и при всех обстоятельствах решающее морское превосходство должно рассматриваться как фундаментальный принцип и основа, на которой в конечном счете зиждется надежда на успех».

Эта идея, хотя и выражает взгляды Вашингтона в наиболее официальной и решительной форме, все же является одним из многих других его соображений, в равной степени отчетливо выраженных. Так, в письме Франклину от 20 декабря 1780 года он пишет: «Испытав разочарование в связи со второй дивизией французских войск (блокированной в Бресте), но, еще более, в связи с тщетным ожиданием морского превосходства, являющегося осью, вокруг которой все вертится, мы были вынуждены вести кампанию пассивно после ее благоприятного начала… Позднее мы были вынуждены стать пассивными наблюдателями посылки ряда подкреплений армией в Нью-Йорке войскам Корнуоллиса, в то время как наша морская слабость и политический распад значительной части нашей армии лишали нас возможности контратаковать их на юге или взять над ними верх здесь».

Через месяц, 15 января 1781 года, в памятной записке полковнику Лоуренсу, направленному со специальной делегацией во Францию, он пишет: «После денежного кредита наиболее важной целью является обеспечение постоянного морского преобладания у американского побережья. Это мгновенно заставит противника перейти к трудной обороне… На самом деле нельзя себе представить, как бы они содержали большой контингент войск в этой стране, если бы мы располагали преобладанием на море, чтобы прерывать регулярные поставки припасов из Европы. Это преобладание, наряду с денежной помощью, дало бы нам возможность превратить войну в энергичное наступление. Что касается нас, это, видимо, является одним из двух решающих факторов».

В другом письме от 9 апреля тому же лицу, находившемуся тогда в Париже, он пишет: «Если Франция задержит своевременную и существенную помощь в условиях критического состояния наших дел, то ее позднейшие усилия в этом направлении не будут иметь для нас значения….Нужно ли мне вдаваться в детали, когда можно выразить одним словом то, что мы на пределе терпения и что наше освобождение должно наступить сейчас или никогда? Как легко можно было бы бить противника его же оружием, если бы это согласовывалось с общим военным планом постоянного содержания превосходящих сил флота в прилегающих морях, а Франция создала бы для нас условия активных действий, снабдив нас деньгами».

Корабли и деньги – лейтмотив его обращений за помощью. 23 мая 1781 года Вашингтон в письме кавалеру де ла Люзерну пишет: «Не понимаю, как можно оказать действенную помощь южным штатам и отвратить опасности, в то время как мы уступаем в численности флота в этих морях». С приближением благоприятного периода времени для активных военных операций его стенания становятся более частыми и настоятельными. В письме от 1 июня 1781 года генерал-майору Грину, испытывавшему затруднения в Южной Каролине, он пишет: «Мы внимательно рассмотрели свои дела со всех точек зрения и решили в конце концов сделать попытку захватить Нью-Йорк вместо проведения операции на юге, так как контроль над водными путями мы еще не обеспечили». В письме Джефферсону от 8 июня: «Если соседние штаты окажут мне такую помощь, какую я ожидаю, то противник, надеюсь, будет принужден перебросить часть своих войск с южного направления для защиты Нью-Йорка, или он подвергнется неизбежному риску быть выбитым с этой позиции, которая для него чрезвычайно важна. И если мы, благодаря счастливому стечению обстоятельств, обретем превосходство на море, поражение неприятеля станет неотвратимым… Пока мы уступаем в соотношении сил на море… обстановка требует, чтобы мы облегчили свое положение скорее отвлечением сил противника, чем посылкой подкреплений непосредственно туда, где нам угрожает беда», то есть на юг. В письме Рошамбо от 13 июня: «Ваше Превосходительство, несомненно, припомнит, что мы смотрим на взятие Нью– Йорка как на единственную осуществимую цель операции при нынешних обстоятельствах. Но если мы сможем обеспечить морское превосходство, то, возможно, выявим другие, более осуществимые и, в равной степени, рекомендованные цели». К 15 августу были получены письма де Грасса, извещающие о его отбытии курсом на Чесапик.

С того времени корреспонденция Вашингтона заполнена тематикой активных приготовлений к кампании в Виргинии с учетом перспективы прибытия долгожданного флота. Отказ де Грасса от атаки и его решение уйти в море по получении сведений об усилении английской эскадры в Нью-Йорке вызвали тревожное письмо от 25 сентября, которое слишком объемно для цитирования. Когда же опасность миновала, Вашингтон вновь обрел уверенность. Через день после капитуляции Нью-Йорка он пишет де Грассу: «Сдача Йорка… за что заслуга принадлежит Вашему Превосходительству, превзошла (по времени) наши самые смелые ожидания». Он продолжает затем настаивать на дальнейших операциях на юге с учетом того, что благоприятный период времени для этого еще далеко не исчерпан: «Морское превосходство англичан до вашего прибытия давало им решающие преимущества в боевых операциях на юге, в быстроте транспортировки их войск и необходимых поставках. Между тем безостановочные передвижения наших подкреплений, слишком медленные и дорогостоящие с любой точки зрения, были причиной того, что нас били по частям. Поэтому от Вашего Превосходительства зависит срок окончания войны». Вашингтон мгновенно реагирует на отказ де Грасса оказать помощь и его намек на готовность сотрудничать в следующем году: «Мне не нужно доказывать Вашему Превосходительству безусловную необходимость присутствия морской силы, способной дать вам абсолютную власть в этих морях… Вы и без этого поймете, что, каковы бы ни были усилия сухопутных армий, решающая роль в нынешнем противоборстве принадлежит флоту».

Через две недели, 15 ноября, Вашингтон пишет письмо Лафайету, который собирается отбыть во Францию: «Поскольку вы выражали желание узнать мое мнение относительно операций в следующей кампании, я без нудного резонерства коротко скажу, что они целиком зависят от морской силы, которая используется в этих морях, и срока ее появления в следующем году. Никакая сухопутная сила не сможет действовать решительно, если ей не сопутствует морское превосходство… Нет и не может быть ни у кого никаких сомнений в полном искоренении британских войск в Каролине и Джорджии, если граф де Грасс сможет продлить свое содействие еще на два месяца».

Таково, по мнению почетного главнокомандующего американскими войсками, было влияние морской силы на войну, которую он вел с таким искусством и с таким безграничным терпением и которую он довел до славного победного конца в условиях бесчисленных испытаний и разочарований.

Заметим, что борьба американцев сводилась к этим затруднениям, несмотря на значительный и признанный неприятелем ущерб, нанесенный британской торговле крейсерами союзников и американскими каперами. Это, а также незначительные результаты той войны, в которой доминировала идея уничтожения торговли, убедительно демонстрирует второстепенное и небольшое влияние такой стратегии на разрешение крупных военных проблем.