Глава III

Римская армия в эпоху Республики

Когда в начале V в. н. э. римское государство под ударами воинственных варварских племен уже клонилось к окончательному упадку, один римский писатель решил написать книгу о военном деле римлян, чтобы напомнить своим современникам, какой была римская армия в славном прошлом. Звали этого писателя Флавий Вегеций Ренат. Сам он не был военным человеком, но очень внимательно изучил большое количество древних сочинений и отобрал для своего «Краткого изложения военного дела» все самое ценное из опыта прежних поколений. Автор надеялся, что его книга поможет возродить былую мощь римской армии.

Этой надежде, однако, не суждено было сбыться. Но Вегеций сумел прекрасно разобраться, в чем заключалась действительная сила римского военного устройства. В самом начале своего труда, оглядываясь на великое прошлое Рима, он писал:

«Мы видим, что римский народ подчинил себе всю вселенную только благодаря военным упражнениям, благодаря искусству хорошо устраивать лагерь и своей военной выучке. В чем другом могла проявить свою силу горсть римлян против массы галлов? На что другое могли опереться низкорослые римляне в своей смелой борьбе против рослых германцев? Совершенно очевидно, что испанцы превосходили наших не только численностью, но и телесной силой. Мы никогда не были равны африканцам ни хитростью, ни богатствами. Никто не станет оспаривать, что в военном искусстве и теоретическом знании мы уступали грекам. Зато мы всегда выигрывали тем, что умели искусно выбирать новобранцев, учить их, так сказать, законам оружия, закалять ежедневными упражнениями, предварительно предвидеть во время упражнений все то, что может случиться в строю и во время сражения, и, наконец, сурово наказывать бездельников».

В своей книге Вегеций рассказывает в основном о римской армии первых веков нашей эры, и к его сведениям мы еще обратимся, когда подойдем к этому периоду военной истории Рима. Не следует, однако, упускать из виду, что многие военные порядки, традиции, приемы сражения и обучения возникли гораздо раньше, еще во времена Республики. И хотя римское военное искусство и сама армия постоянно развивались, их главные основы сохранялись на протяжении многих веков.

Еще задолго до Вегеция военная организация римлян вызывала восхищение у тех, кто мог наблюдать ее в деле или на себе испытать ее несокрушимую силу. Одним из таких людей был великий греческий историк Полибий, живший во II в. до н. э. Оказавшись на долгие годы в Риме, он внимательно наблюдал и изучал его государственное и военное устройство. Многое узнал он из общения со знаменитыми римскими военачальниками и государственными деятелями. Полибий и сам глубоко разбирался в военном деле и даже посвятил ему несколько своих сочинений. Итог своих размышлений о причинах стремительного возвышения Рима он подвел в главном своем труде – «Всеобщей истории». В ней Полибий подробно описал великие римские завоевания III – II вв. до н. э. Самое пристальное внимание при этом он уделил римской военной организации, которая как раз в его времена, после ряда столетий непрерывных войн, в полной мере сложилась и раскрыла свои наиболее сильные стороны. Именно у Полибия мы находим наиболее подробные и достоверные сведения о римской армии республиканского времени. На них мы и будем в основном опираться в этой главе.

В чем же греческий историк видит главные причины непобедимости римской армии, ее непревзойденные достоинства?

На первое место он ставит единство народа и войска. Сравнивая Рим с его наиболее сильным противником Карфагеном, Полибий указывает:

«..предпочтение должно быть отдано римскому государственному устройству перед карфагенским, ибо государство карфагенян каждый раз возлагает надежды свои на сохранение свободы, на мужество наемников, а римское на доблести собственных граждан и на помощь союзников. Поэтому, если иногда римляне и терпят крушение вначале, зато в последующих битвах восстанавливают свои силы вполне, а карфагеняне наоборот... Отстаивая родину и детей, римляне никогда не могут охладеть к борьбе и ведут войну с неослабным рвением до конца, пока не одолеют врага».

Действительно, основным принципом римской военной организации была всеобщая воинская повинность граждан. Все граждане делились на два разряда: «младшие», в возрасте от 17 до 46 лет, призывались в войско и участвовали в походах, а «старшие» граждане до 60 лет обязаны были нести службу по охране городских стен. До 46-летнего возраста каждый римлянин должен был совершить не менее 10 походов в коннице и не менее 20 в пехоте. Тот, кто уклонялся от призыва в ополчение, считался предателем свободы и продавался в рабство.

Главное соединение римского войска называлось легион (от слова legere – «собирать», «набирать»). В обычных условиях набирались четыре легиона. Согласно Полибию, набор осуществлялся следующим образом. Избранные консулы назначали 24 военных трибуна – старших командиров. Они распределялись по шесть в каждый легион. Затем в народном собрании консулы объявляли день, в который должны явиться в Рим все граждане, достигшие положенного возраста. Собравшихся в назначенный день на Капитолии или на Марсовом поле граждан разделяли согласно их имущественному состоянию. Самые богатые направлялись в конницу. Каждому легиону придавалось 300 всадников. Наиболее бедных граждан отправляли служить во флот. Остальные шли в пехоту. В каждый легион набиралось 4200 пехотных воинов – легионеров. Набор завершался принесением присяги всеми призванными в войско. После этого солдат распускали по домам, назначив день и место сбора для каждого легиона.

Одновременно с легионами по приказу консулов в италийских городах, находившихся в союзе с Римом, местные власти набирали требовавшееся от них количество войск и приводили новобранцев к присяге. В назначенный срок эти союзные отряды присоединялись к римскому войску.

Когда все войско собиралось в указанном месте, новобранцев делили на группы в соответствии с возрастом. Самых юных зачисляли в легковооруженные. Их было обычно 1200 человек. Назывались они велитами и вооружались мечом, дротиком и легким круглым щитом. На голове они носили гладкие шапки, а иногда надевали волчью шкуру или что-то в этом роде. По этому головному убору командиры могли отличать храбрых в сражении от нерадивых.

Воины постарше в количестве 1200 человек формировали первую линию легионной пехоты. Их называли гастаты (от слова hasta – «копье»). Люди, находившиеся в расцвете сил, определялись во вторую линию и назывались принципами. Их также было 1200 человек. Самых старших и опытных бойцов-ветеранов назначали в триарии, которые составляли третью линию боевого порядка. Если численность воинов в первых разрядах могла в случае необходимости увеличиваться, то триариев всегда насчитывалось 600 человек.

Все три линии легиона представляли собой тяжеловооруженную пехоту. Их вооружение было тяжелым в самом прямом смысле слова. В его состав входил прежде всего большой изогнутый щит шириной около 75 см и высотой около 120 см. Он имел прямоугольную или овальную форму и изготавливался из склеенных вместе досок, которые обтягивали снаружи грубой тканью или телячьей кожей. По краям сверху и снизу щит обивали железными полосами, которые защищали его от ударов меча и позволяли воину ставить его наземь. В центре щита крепилась железная выпуклость, охраняющая его от ударов копий и метательных снарядов. Такой щит весил около 10 кг. При атаке легионер держал его на выпрямленной руке, опирая на левое плечо. Сходясь с противником, он обрушивал на него вместе со щитом вес всего тела и пытался опрокинуть его. Затем он ставил щит на землю и, пригнувшись, сражался из-за него. О прочности и надежности подобого щита красноречиво свидетельствуют факты, сообщаемые древними историками: щит одного из воинов Цезаря выдержал в бою попадание 120 стрел, а в другом сражении в щит самого Цезаря попало 200 вражеских копий.

Вооружение римского легионера: щит, шлем, меч

Защитное вооружение легионера включало также поножи, закрывавшие левую ногу, которая в бою выставлялась вперед, и нагрудник из небольшой металлической пластины, который, вероятно, надевался на панцирь из кожи или льна. Более богатые воины вместо нагрудника носили кольчугу из железных пластин. Она, конечно, лучше защищала тело, но была очень тяжелой – примерно 15 кг. Голову защищал бронзовый или железный шлем, украшенный тремя перьями почти в 45 см высотой. Благодаря этим перьям, воин казался вдвое выше и имел внушительный вид.

Защищенный такими достаточно надежными доспехами, римские легионеры обладали и весьма грозным оружием для атаки. Гастаты и принципы имели по два метательных копья – пилума. Пилум считают римским изобретением. В длину это копье имело около 1,5 м и весило до 4 кг. Его можно было метнуть на 10-20 шагов. Древко пилума делалось из прочного тяжелого дерева. В отличие от обыкновенного копья, пилум имел чрезвычайно длинную железную часть с тонким, нередко зазубренным острием. Длина этого наконечника доходила до 1 м. Попадая в щит, пилум часто пронзал его насквозь и ранил прикрывающегося им вражеского воина. Но даже если пилум просто застревал в щите, противнику все равно причинялся серьезный ущерб. Пилум, вонзившийся в щит, невозможно было перерубить ударом меча, так как длинный наконечник не позволял противнику достать своим мечом до древка. Зазубренное острие не давало возможности выдернуть пилум из щита. Поэтому щит приходилось бросать. Кроме того, длинное тонкое острие пилума от удара сгибалось, и его нельзя было метнуть обратно. Подобных копий не было в войсках других народов.

Римские пилумы

Находившиеся в третьей линии боевого построения триарии вместо метательных пилумов были вооружены обычным длинным копьем для рукопашного боя. Исход сражения все же, как правило, решался рукопашной схваткой, в которой легионеры пускали в ход мечи. В III в. до н. э. римляне приняли на вооружение так называемые испанские мечи с крепким сужающимся клинком длиной около 60 сантиметров. Таким мечом одинаково успешно можно было и колоть противника, пробивая его доспехи, и наносить тяжелые рубящие удары, способные снести человеку голову. Короткий меч был наиболее удобным для тесно сомкнутого пешего строя.

Римский всадник

Последовательное употребление в дело и метательного копья-пилума, и меча было для своего времени очень важным шагом вперед в военном искусстве – таким же, как введение в XVIII в. ружей со штыками. Подобно тому как залп ружей служил подготовкой к атаке в штыки, так и дружный залп пилумов в начале сражения расчищал место для рукопашного боя на мечах.

Всадники, входившие в легионы, вооружены были по греческому образцу – круглым щитом и прочным копьем. Доспехом им служила кольчуга, такая же как у пехотинцев, но только снабженная разрезом на бедрах, который позволял сидеть на лошади. Конница в сражениях обычно размещалась на флангах и часто употреблялась для преследования уже опрокинутого противника. Однако сами римляне не были искусными наездниками и со временем стали отдавать предпочтение конным отрядам, набираемым среди подвластных или союзных племен.

Италийские союзники Рима образовывали отряды численностью в 4-5 тысяч пехотинцев и 900 всадников. Каждый такой отряд приписывался к легиону и имел похожую организацию и вооружение. В сражении союзные отряды чаще всего ставили на флангах – справа и слева от стоящих в центре легионов. Таким образом, одна половина армии состояла из римских легионов, а вторая из союзнических отрядов. Без помощи союзников римлянам едва ли удавалось бы на протяжении длительных войн выдерживать огромное напряжение всех сил.

Начиная с IV в. до н. э., когда войны стали особенно длительными, легионерам начали выплачивать жалованье из казны. Они снабжались также продовольствием, одеждой, оружием и снаряжением. Но за все это из солдатского жалованья вычиталась определенная плата. Союзникам жалованья не платили, и они все необходимое получали бесплатно. В победоносных походах все солдаты могли рассчитывать на долю в добыче.

Ко времени Полибия римляне существенно усовершенствовали организацию и боевое построение своего войска. В этом отношении они сделали большой шаг вперед по сравнению с греками, у которых очень многому научились в области военного искусства. Превзошли они даже македонян, совершивших под предводительством царя Александра самое грандиозное завоевание в истории древнего мира. (Александр Македонский, как вы, наверное, помните, покорил в 334-323 гг. до н. э. огромную Персидскую державу и дошел до Индии).

Греки первыми придумали особый тесно сплоченный строй тяжеловооруженных пехотинцев-гоплитов. Строй воинов, стоявших в несколько рядов, прикрывался сплошной стеной больших щитов и ощетинивался выставленными вперед копьями. Он был почти неуязвим для ударов противника с фронта. Восемь шеренг этого строя, который растягивался в ширину до одного километра, создавали сокрушительный натиск при непосредственном столкновении с врагом. Напор атаки многократно увеличивался потому, что на стоявших в передних рядах бойцов всей массой своих тел давили стоявшие сзади. Такой строй у греков назывался фалангой.

Еще более грозной была македонская фаланга. Она имела в два-три раза более глубокое построение, чем греческая. Общее количество рядов в ней доходило до двадцати четырех. Стоявшие в передних шеренгах воины вооружались очень длинными копьями – сариссами. Такие копья достигали шестиметровой длины, и их приходилось держать наперевес обеими руками. Все копья первых шести рядов выступали вперед из строя. Каждый воин первого ряда имел перед собой пять сарисс. Задние шеренги держали копья вверх, обеспечивая тем самым защиту от стрел и дротиков. Многие противники содрогались при одном виде ужасающего зрелища из двигающейся массы торчащих копий. Ничто не могло устоять против македонской фаланги. Но только в том случае, если она действовала на подходящей равнине. Любой холм, лесная поросль, ров или даже небольшие канавы могли привести фалангу в беспорядок, особенно при наступлении широким фронтом, лишить ее главнейших преимуществ.

Римляне пошли другим путем. Они отказались от сплошной, нерасчлененной на отдельные части фаланги. Легион, как сказано выше, делился на три возрастных разряда – гастатов, принципов и триариев. Каждый такой разряд подразделялся на десять отрядов, которые назывались манипулами. Манипулы гастатов и принципов имели по 120 человек, а триариев – по 60. Один манипул состоял, в свою очередь, из двух подразделений, называвшихся центуриями. Каждая центурия имела своего командира – центуриона и одного знаменосца. Каждому из тридцати манипулов легиона придавалось по сорок легковооруженных воинов. С IV в. до н. э. манипул стал основой боевого построения римлян. Поэтому этот строй называют манипулярным.

Попробуем представить, как он действовал в сражении.

Перед боем легион выстраивается в три линии по десять манипулов в каждой. Первыми становятся молодые бойцы гастаты, затем, на некотором расстоянии, принципы, воины среднего возраста, а позади них – самые старшие, триарии. Центурии каждого манипула плотно стоят одна за другой, построенные по шесть человек в глубину и десять в ширину. Все манипулы располагаются в шахматном порядке. Между манипулами каждой линии имеются промежутки. Напротив промежутков первой линии построены манипулы второй. Промежутки второй линии прикрываются сзади манипулами третьей.

Организация римской армии в III в. до н. э.

По сигналу к битве через эти промежутки выбегают легковооруженные бойцы. Они – застрельщики боя. Их цель – осыпая противника дротиками, нарушить его строй или отбросить вражеские легковооруженные отряды. Главные силы противников тем временем сближаются. Трубит сигнал, и легковооруженные через те же пропуски в строю легиона отступают в тыл за ряд триариев или отправляются на фланги, к коннице.

Задние центурии гастатов выдвигаются вперед, чтобы закрыть промежутки в первой линии. Теперь передовые ряды сомкнуты наподобие фаланги, и по сигналу к атаке молодые отважные гастаты под ободряющие крики остального войска бросаются на вражеский строй. Приведя врага в замешательство градом своих пилумов, они вынимают мечи и сходятся врукопашную. Если противник стойко выдерживает этот натиск и, в свою очередь, начинает теснить римлян, то задние центурии гастатов по сигналу отходят от врага и открывают промежутки, чтобы пропустить через них принципов. Теперь эти лучшие воины армии, сомкнув ряды, идут в наступление. Неприятель, уже потрепанный гастатами, встречает свежих бойцов и обычно не выдерживает их мощного напора. Ряды врага расстраиваются, и он обращается в бегство. Конница и легковооруженные преследуют отступающего противника.

Так чаще всего и бывало. Но случалось, что и принципам не удавалось остановить и опрокинуть врага. Тогда принципам подавался сигнал к отступлению, и они вслед за гастатами шаг за шагом отходили в промежутки между триариями. Триарии до этого стояли на правом колене, выставив вперед левую ногу и уперев плечо в щит, а копья втыкали в землю. Теперь, приняв принципов и гастатов в промежутки между своими манипулами, гастаты поднимались, быстро смыкали строй и встречали врага единой сплошной стеною, не имея уже за спиной никакой поддержки. «Это, – пишет один римский историк, – оказывалось для врагов самым страшным, ведь, думая, что преследуют уже побежденных, они вдруг видели, как внезапно вырастает новый строй, еще более многочисленный».

Третья линия редко принимала участие в битве. Поэтому когда говорили «дело дошло до триариев», это означало, что римлянам действительно пришлось туго.

Итак, мы видим, что манипулярный строй означал расчленение фаланги. Причем она расчленялась одновременно и вдоль, и поперек. Нетрудно понять, какие преимущества это давало. Разделив армию на три линии, римляне, по сути дела, впервые ввели постоянное применение резерва: отряд самых опытных бойцов приберегался для решительного натиска в самый критический момент боя. Манипулярный строй позволял легко смыкать разрывы, возникающие при столкновении с противником. Их можно было прикрывать, выдвигая отряды из второй или третьей линии. Кроме того, построение с промежутками облегчало передвижение на неблагоприятной местности. Римский строй мог очень гибко менять свою форму: делиться, поворачивать в одну или другую сторону, быть непроницаемым и одновременно рассыпаться своими мелкими группами в разных направлениях.

Манипулярный боевой порядок

В отличие от македонской фаланги, римский боевой порядок давал возможность воинам сражаться как отдельными отрядами, так и один на один. На это особо обратил внимание наблюдательный Полибий. «...Каждый римлянин, – писал он, – раз он идет в битву вполне вооруженный, приготовлен в одинаковой мере для всякого места, времени, для всякой неожиданности... Он с одинаковой охотой готов идти в сражение, ведется ли оно всей массой войска разом, или одною его частью, манипулом или даже отдельными воинами».

Выгоды манипулярного строя, казалось бы, вполне очевидны. Однако, чтобы на деле с успехом использовать все эти преимущества, нужны были определенные условия: тщательная выучка войск и каждого бойца, строжайшая военная дисциплина и в высшей степени твердое командование. И только римлянам удалось добиться сочетания всех этих условий. На каждом из них стоит остановиться подробно.

В прежней фаланге боевая выучка отдельного бойца не имела решающего значения. Фаланга действовала как единое целое. Давлением общей массы в строю удерживались и плохо обученные и недостаточно храбрые воины. Манипулярный же строй требовал гораздо большего, чем то, чего достигли в боевой подготовке солдат греки и македоняне. Римский легионер должен был одинаково искусно владеть и копьем и мечом, держать строй, четко и быстро совершать перестроения. Конечно, абсолютное большинство солдат в римской армии имело за плечами не один поход. Но и они нуждались в постоянных тренировках и переподготовке.

Новобранцам же необходимо было пройти и самое первоначальное обучение. Оно включало в себя прежде всего строевую подготовку. По словам Вегеция, «больше всего следует заботиться и во время похода и в боевом строю о том, чтобы все воины сохраняли правильные ряды при движении. А этого возможно достигнуть только в том случае, если благодаря постоянному упражнению они будут учиться двигаться быстро и ровно». В «тренировочную программу» входили бег, прыжки и плавание, а главное – упражнения с оружием. Всем этим римские юноши еще до призыва в войско занимались на Марсовом поле, рядом с которым протекал Тибр. Для обучения фехтованию использовали деревянные чучела. При этом новобранцам давали деревянные дубины, весившие вдвое больше настоящих мечей, и утяжеленные щиты, сплетенные из прутьев. Это делалось для того, чтобы новобранец, получив настоящее, более легкое оружие, как бы избавившись от более тяжелого груза, сражался спокойнее и бодрее. Особое внимание в этих упражнениях обращали на то, чтобы, действуя мечом, сам новобранец не открывал ни одной части своего тела и наносил главным образом колющие удары, более опасные для врага. При упражнениях в метании использовали учебные копья, также более тяжелого веса, чем настоящие. Приучали новобранцев носить тяжести, идя военным шагом, а также сооружать укрепленный лагерь.

Тренировки и учения проводились не только до выступления в поход. Даже на войне, в перерывах между военными действиями, римские военачальники упражняли свои войска. Вот, например, какие упражнения устроил для своих воинов знаменитый полководец Сципион во время Второй Пунической войны. В первый день солдаты пробегали шесть километров в полном вооружении. На другой день они чистили и чинили свое оружие и выставляли его перед палатками для осмотра командирами. На третий день они отдыхали, а на четвертый должны были сражаться друг с другом деревянными мечами, обернутыми в кожу, и метать копья, снабженные для безопасности кожаными шариками на концах. С пятого дня и дальше все названные упражнения повторялись в той же последовательности.

Как бы хорошо ни были обучены отдельные воины, спаять их воедино могла только огромная сила настоящей военной дисциплины. Только тогда никакое душевное волнение или угроза смерти не способны были разъединить их в бою. Ни в одной армии древнего мира дисциплина не была столь строгой, а повиновение начальникам столь беспрекословным, как в римских войсках. Полибий признавал, что греки никогда не могли научиться истинному повиновению. Лишь римляне действительно вполне постигли принципы дисциплины и сумели применить их на деле. Сами римляне по праву считали дисциплину основой всех своих военных успехов и называли ее главной гордостью, оплотом и вернейшим стражем своей державы.

Римская дисциплина основывалась прежде всего на огромной власти военачальника и беспощадной суровости наказаний. В строю и на войне полководец неограниченно распоряжался жизнью и смертью солдат. Телесным наказаниям и смертной казни могли быть подвергнуты по решению полководца даже высшие командиры самого знатного происхождения. От консулов, осуществлявших верховное командование, такая же непререкаемая власть распространялась и на нижестоящих командиров.

Самым распространенным наказанием за серьезные проступки был так называемый фустуарий – избиение палками или камнями. Его описание оставил Полибий: «Трибун берет палку и ею как бы только касается осужденного; вслед за этим все легионеры бьют его палками и камнями. Наказуемых забивают большею частью до смерти тут же, в самом лагере, а если кто-нибудь и выходит еще живым, то не на радость себе. Да и какая ему радость, если возврат на родину ему не дозволен, и никто из родственников не осмелится принять такого человека к себе в дом. Поэтому раз постигло кого подобное наказание, он погиб бесповоротно».

Избиением палками наказывали прежде всего тех, кто засыпал на посту или покидал его. Такое же наказание налагалось за воровство в лагере, за попытку улизнуть от обязанностей путем намеренного нанесения себе ран, за ложные свидетельства. К фустуарию приговаривали и в том случае, если кто-то ради получения награды ложно приписывал себе доблестный подвиг; если кто-то по трусости покидал место в строю или бросал какое-либо оружие в пылу битвы. «Вот почему, – замечает по этому поводу Полибий, – иные солдаты, стоя на посту, обрекают себя на верную смерть и в виду гораздо более многочисленного неприятеля не решаются покидать свои посты из страха наказания, которое ждет их по возвращении с поля битвы. Другие, потеряв в сражении щит или меч, или какое-нибудь иное оружие, кидаются как безумные в ряды неприятелей или в надежде обрести потерянное, или в сознании, что только смерть может избавить их от неизбежного позора и обид от своих же товарищей». Смертью каралось также неповиновение командиру и дезертирство. Смертный приговор всегда приводился в исполнение на глазах у всего войска в назидание остальным.

Если неповиновение командующему или трусость в сражении проявлял целый отряд, то проводилась так называемая децимация. В провинившемся отряде (а иногда это мог быть и целый легион) по жребию отбирали каждого десятого. Тех, на кого выпал жребий, перед строем всего войска забивали на смерть камнями или палками. Остальные солдаты наказанного отряда вместо пшеницы получали ячмень и должны были ставить палатки вне лагеря.

За менее серьезные преступления трибуны могли назначить штраф, потребовать поручителей или высечь провинившихся розгами. Часто применялись в римской армии и разного рода позорящие наказания. Цель их заключалась в том, чтобы, выставив провинившихся в смешном или унизительном положении, пробудить в них чувство стыда. Солдатам, проявившим трусость, военачальник мог, например, приказать стоять босиком, без пояса или в одной нижней рубахе в центре лагеря, иногда с куском дерна или жердью в руках, копать ненужные канавы или носить взад и вперед кирпичи. Рассказывают, что когда один из легионов отказался идти в тяжелый поход, консул приказал мятежным солдатам выйти без оружия и поясов, окружил их четырьмя вооруженными легионами и велел рубить солому на виду у всего войска.

При сражении манипулярным строем очень многое зависит от твердой уверенности каждого бойца в своих товарищах, в том, что его подразделение будет действовать сплоченно. Чтобы обеспечить эту взаимную уверенность друг в друге, римские воины в собравшемся уже войске приносили особую клятву. В своих центуриях они добровольно клялись друг перед другом, что страх не заставит их ни уйти, ни бежать, что они не покинут строй, разве только чтобы взять или поискать оружие, чтобы поразить врага или спасти согражданина.

Надо сказать и о том, что настоящий военный порядок невозможен был без штабной «бумажной» работы. В римских войсках с очень ранних времен тщательно вели записи жалованья, распределения нарядов, командировок и отпусков. Существовали особые журналы, куда командиры заносили сведения о нравах и поведении отдельных солдат. В каждой центурии имелись писцы, ведавшие всей этой документацией.

Дисциплина и мужество поддерживались среди римских солдат не только страхом жестоких неотвратимых наказаний. Не менее важную роль в обеспечении сознательной дисциплины играла продуманная система поощрений и наград. Здесь мы можем вновь предоставить слово Полибию, который специально обратил внимание и на этот момент. Вот что он пишет:

«Прекрасно также умеют римляне возбуждать отвагу в солдатах. Так, если было какое дело и некоторые солдаты отличились в нем храбростью, консул созывает в собрание все войско и ставит подле себя тех солдат, которым молва приписывает выдающиеся подвиги. Сначала он произносит похвальное слово о заслугах каждого воина отдельно и обо всем, что было в его жизни достойного доброй памяти, затем дарит солдату, ранившему неприятеля копье, солдату, убившему врага и снявшему с него доспехи, дарит чашу, если он пеший, или конскую сбрую, если конный... Однако награды даются не тогда, когда воин ранил нескольких врагов или снял с них доспехи в правильной битве или при взятии города, но тогда только, когда враги ранены или убиты в легкой стычке и вообще при таких обстоятельствах, которые нисколько не обязывали отдельных воинов отваживаться на опасность и в которых солдаты по доброй воле и собственному побуждению шли в дело. Золотым венком консул награждает солдат, которые при взятии города первые взошли на стену. Он отмечает наградами и тех из римлян или союзников, которые в битве прикрыли кого-либо щитом и тем спасли его. Спасенные также награждают своих спасителей... Да и во всю жизнь спасенный чтит своего спасителя как отца и обязан угождать ему во всем как родителю. Такого рода поощрения возбуждают к соревнованию в военной доблести не только свидетелей и очевидцев, но и остающихся дома граждан. Ибо солдаты, удостоенные подобных наград, помимо того, что слава о них идет в лагере и теперь же достигает родины, участвуют в торжественных процессиях со знаками отличия: носить подобные украшения может лишьтот, кого консул наградил ими за доблесть; в домах своих они кладут снятые с неприятелей доспехи на самых видных местах, как памятники и свидетельства своей доблести. При столь внимательном и заботливом отношении к военным наградам не удивительно, если военные предприятия римлян увенчиваются блестящими успехами».

Наградные венки: 1) гражданский венок; 2) осадный венок; 3) крепостной венок; 4) морской венок; 5) венок за взятие вражеского вала

К сказанному Полибием следует добавить, что самыми почетными знаками отличия у римлян считались венки, и в особенности два из них: за спасение товарища в бою и за вызволение из осады своего отряда или войска. Первый делали из дубовых листьев и называли «гражданским». Второй сплетали из простой травы, сорванной на месте осады, и называли «осадным». Он был самой редкой наградой. Известно, что до середины I в. н. э. им были награждены только восемь человек. Кроме перечисленных Полибием наград, в качестве знаков отличия в римской армии использовались особые флажки, ожерелья и браслеты, а также фалеры – особые металлические бляхи с разного рода изображениями. Всадники могли также награждаться серебряными рожками, которые крепились на шлеме.

Римский панцирь с наградными бляхами-фалерами

В Риме всегда было немало отважных воинов, чьи подвиги отмечены были большим количеством боевых наград. Но среди всех этих героев на все времена непревзойденным остался Луций Сикций Дентат, которого за исключительную храбрость прозвали римским Ахиллом. По преданию, он жил в середине V в. до н. э. и за свою жизнь участвовал в ста двадцати сражениях, восемь раз выходил победителем в единоборствах, имел сорок пять шрамов на груди и ни одного на спине, был награжден восемнадцатью копьями, двадцатью пятью фалерами, восмьюдесятью тремя ожерельями, более чем ста шестьюдесятью браслетами, четырнадцатью гражданскими венками, восемью золотыми, тремя венками за то, что первым взошел на стену, и одним осадным венком. Дентат участвовал в девяти триумфах, которых удостаивались полководцы, под чьим командованием он сражался.

Для римских полководцев наивысшей наградой являлся триумф – торжественная процессия в честь выдающейся победы, посвящаемая, как мы говорили в предыдущей главе, богам римского государства. Получить триумф было заветной мечтой каждого римского военачальника. Некоторые из них даже специально ввязывались в войны и сражения, чтобы удостоиться этого высшего отличия. По римским обычаям, триумф мог быть дарован только в случае достойной победы. Это значит, что в ходе сражения должно было быть уничтожено не менее пяти тысяч врагов. Необходимым условием получения триумфа было также то, что просить о нем полководец мог только после полного завершения военных действий. При этом в результате войны должны были быть расширены пределы римского государства. Наградить триумфом мог только сенат. Лишь в исключительных случаях, когда сенат по какой-либо причине отказывал в этой почести, полководец-победитель просил о назначении триумфа народное собрание.

Наградные ожерелья и браслеты

Если римское войско одерживало крупную победу, достойную триумфа, воины провозглашали своего полководца императором. Во времена Республики этот титул не давал никакой дополнительной власти и был только почетным наименованием полководца-победителя. Получив от войска этот титул, военачальник украшал лавровыми венками свои фасции – знаки должностной власти – и отсылал их с послом в сенат с просьбой наградить его триумфом. Если сенат признавал победу действительно значительной, он утверждал за полководцем звание императора, выслушивал его отчет и назначал триумф. Полководец и его войско дожидались сенатского решения за городской чертой Рима: находится в священных границах города вооруженному войску категорически запрещалось.

Если полководец проявил храбрость, оказал на войне важные услуги государству, но при этом одержал победу, не имевшую решающего значения, по постановлению сената его награждали малым триумфом – овацией. Овацию назначали также в тех случаях, когда победа была одержана в необъявленной или междоусобной войне, либо когда война не была еще полностью закончена или вообще прошла без кровопролития. Название «овация» появилось, вероятно, потому, что во время нее приносили в жертву овцу (по-латыни ovis), а не быка, как в большом триумфе. Отличалась овация также тем, что получивший ее победитель въезжал в Рим на коне или входил пешком. Его голову украшал венок из мирта, а не из золота. Одет он был не в особую триумфальную тогу, но в магистратскую тогу, окаймленную пурпуром. Кроме того, полководец шествовал без скипетра и за ним следовало не войско, а сенат. За победы, одержанные на море, командующий флотом, удостаивался морского триумфа, который справлялся так же, как и большой.

Смысл триумфа заключался не только в том, чтобы торжественным шествием, жертвоприношениями и дарами воздать благодарность за победу Юпитеру и другим богам. Триумфальная процессия включала в себя такие элементы, которые наглядно показывали, над каким противником одержана победа, какой добычей обогатилось римское государство, какими подвигами прославились войска и их император. В древности не было ни кино, ни телевидения, но римлянам не меньше, чем современным людям, хотелось воочию представить себе великие события и деяния.

Рисунок с серебряного кубка из Боскореале с изображением триумфа

Как же достигалась эта цель? На этот вопрос можно ответить, прочитав многочисленные описания триумфов, сделанные античными историками. Приведем одно из таких описаний из рассказа греческого историка Аппиана о триумфе по случаю победы римлян над Карфагеном в 201 г. до н. э.

«Все выступают увенчанные венками, впереди идут трубачи и движутся повозки с добычей, проносят башни и изображения взятых городов, картины, изображающие военные события, затем золото исеребро... и другие подобные же ценности и все венки, которыми наградили полководца за доблесть или города, или союзники, или подчиненные ему войска. Затем шли белые быки, а за быками слоны и все вожди и самих карфагенян и их союзников, которые были взяты в плен. Впереди самого полководца шли ликторы, одетые в пурпурные туники, и оркестр кифаристов[8]и флейтистов... Подобным образом выступают другие в строю с пением и приплясыванием... Один из них, в пурпурной до пят одежде, в золотых ожерельях и браслетах, делает различные жесты, вызывая смех, как бы насмехаясь над неприятелем. За ним множество носителей благовоний, а за благовониями – сам полководец на колеснице, пестро расписанной, в венке из золота и драгоценных камней, одетый, по отеческому обычаю, в пурпурную тогу с вотканными в нее золотыми звездами, несет скипетр из слоновой кости и лавровую ветвь, которую римляне всегда считают символом победы. С ним всходят на колесницу мальчики и девушки, а на конях с обеих сторон едут юноши, его родственники. За ним следуют все те, которые во время войны были у него писцами, служителями, оруженосцами. И после них войско, все увенчанное и несущее лавровые ветви; лучшие же воины несут и знаки отличия. Из начальников одних они восхваляют, других осмеивают, а иных порицают; ибо триумф не знает запрета, и все вправе говорить, что только хотят».

Чем богаче были завоеванные Римом страны, тем пышнее справлялись триумфы. Иногда шествие растягивалось на несколько дней – так велика была добыча, которую надо было продемонстрировать согражданам. Триумф Эмилия Павла, полученный за победу над македонским царем Персеем в 167 г. до н. э., продолжался три дня. В первый день, с утра дотемна, на двухстах пятидесяти колесницах везли захваченные у врага статуи, картины, гигантские изваяния. На следующий день по городу проехало множество повозок с самым красивым и дорогим македонским оружием. За повозками с оружием шли три тысячи человек и несли серебряную монету в семистах пятидесяти сосудах, каждый из которых требовал четырех носильщиков. На третий день по улицам двинулись трубачи, играя боевой напев, которым римляне подбадривают себя на поле битвы. За ними вели сто двадцать откормленных быков с вызолоченными рогами. Далее несли сто семьдесят семь сосудов с золотой монетой, драгоценные вазы и прочую золотую утварь. Затем следовала колесница самого побежденного царя с его оружием и царским венцом. За ней вели царских детей в окружении толпы воспитателей и слуг, а позади них шел и сам плененный царь. Далее несли четыреста золотых венков, которые города вручили римскому полководцу по случаю его победы. И только после всего этого выезжал на колеснице сам триумфатор. После одной этой победы в казну внесено было столько денег, что все римские граждане были освобождены от податей.

Из полученной добычи триумфатор, по обычаю, щедро одаривал своих воинов и сограждан, устраивал для народа игры и зрелища. Пленных царей и полководцев, проведя в триумфе, обычно казнили. В ранние времена их умерщвление имело символическое значение – их как бы приносили в жертву богам.

Триумф, таким образом, имел в Риме общегосударственное значение. В центре этого величественного действия был победоносный военачальник. Получить триумф значило навсегда вписать свое имя в историю римского государства. В Риме имена всех полководцев-триумфаторов заносились в особые списки, которые велись на протяжении столетий. Традиция отмечать великие победы триумфальным шествием существовала в Риме более тысячи лет – от Ромула и до 403 г. н. э., когда был отмечен последний триумф. Учитывая все это, понятно, почему римляне никак не могли понять греков, превыше всего ценивших победы на Олимпийских играх.

Военное искусство и доблесть выдающихся полководцев – один из главных источников великих побед Рима. Но не единственный. Ни замыслы полководца, ни оружие, ни боевые построения сами по себе не могут обеспечить успеха на войне. Для этого нужны люди, которые владеют оружием и приемами боя и способны осуществлять замыслы военачальников или даже побеждать, несмотря на их ошибки. Главная задача полководца – правильно выбрать время и место сражения, умело расположить и построить войска, воодушевить их перед боем своей речью. Но в ходе самой битвы от главнокомандующего уже мало что зависело. Не имея ни радиосвязи, ни оптических приборов, он не мог по ходу дела отдавать приказы и непосредственно руководить своими подразделениями. В шуме сражения команда, подаваемая голосом, слышна только на очень небольшом расстоянии. А в манипулярном построении очень важно, чтобы подразделения из заднего ряда выдвинулись вперед в тот самый момент, когда в переднем ряду откроется брешь. Бойцы передних шеренг при этом должны быть абсолютно уверенны, что это выдвижение будет сделано не раньше и не позже, чем необходимо. Отход манипулов передней линии в промежутки между подразделениями второй и третьей линий тоже требовал согласованности, тем более если противник наседал очень активно. Иначе могла возникнуть давка и паника.

Кто же принимал решение и отдавал команду на выдвижение вперед или отход во вторую линию? Ответственность за это, очевидно, лежала на центурионах. Именно они непосредственно в боевых порядках руководили действиями манипулов и центурий. Центурионы римской армии – особая категория командиров. Роль их невозможно переоценить.

Тридцать центурионов – по десять в каждый возрастной разряд – назначались трибунами. Эти назначенные центурионы считались старшими и назывались «передовыми». Они командовали первой центурией в каждом манипуле и манипулом в целом. Старшие центурионы, в свою очередь, избирали младших, которые стояли во главе второй центурии каждого манипула и назывались «замыкающими». Каждый центурион назначал себе помощника, а также выбирал из числа самых лучших воинов знаменосца. Все центурионы легиона различались между собой по рангам. Ранг зависел от возрастного разряда и порядкового номера манипула, а также от места центуриона в манипуле. Соответственно, командир второй центурии в десятом манипуле гастатов считался низшим. Старшим центурионом всего легиона был командир первой центурии первого манипула триариев. Его называли примипилом. Он имел право участвовать в военном совете вместе с старшими офицерами. Со временем сложился порядок последовательного прохождения всех центурионских чинов – от самого младшего до примипила.

Римский центурион

Центурионы считались младшими командирами и получали жалование в два раза выше, чем у простых солдат. Но по возложенным на них обязанностям центурионы соответствовали современным командирам рот или взводов. Они должны были непосредственно в подразделениях поддерживать строгую дисциплину. Символом их дисциплинарной власти был жезл из виноградной лозы. Центурионы нередко пускали его в ход, обрушивая чувствительные удары на нерадивых солдат. В обязанности центурионов входило распределение различных поручений и нарядов, а также обучение новобранцев.

От опытности, выдержки и мужества центурионов очень многое зависело во время боя. Важно было, чтобы они пользовались непререкаемым авторитетом среди рядовых солдат. Поэтому выбору центурионов римляне всегда уделяли самое пристальное внимание. Как пишет Полибий, «от центурионов римляне требуют не столько смелости и отваги, сколько умения командовать, а также стойкости и душевной твердости, дабы они не кидались без нужды на врага и не начинали сражения, но умели бы выдерживать натиск одолевающего противника и оставаться на месте до последнего издыхания». Еще более подробно говорит о качествах, необходимых центуриону, Вегеций: «...в центурионы должен выбираться человек большой физической силы, высокого роста, умеющий ловко и сильно бросать копья и дротики, постигший искусство сражаться мечом или действовать щитом... бдительный, выдержанный, подвижный, более готовый исполнять, что ему прикажут, чем разговаривать об этом, умеющий держать в дисциплине своих товарищей по палатке, побуждать их к военным упражнениям, заботящийся о том, чтобы они были хорошо одеты и обуты, чтобы оружие у них всегда было хорошо вычищено и блестело». Такие же требования предъявлялись и к декурионам – командирам конных подразделений.

Центурионы набирались из людей простого происхождения и назначением на командную должность обязаны были только своим личным качествам. К сожалению, в сочинениях древних историков основное внимание почти всегда уделяется полководцам и очень немногое рассказывается об отдельных центурионах. Крайне редко упоминаются даже их имена. Но эти немногочисленные свидетельства тем более ценны, потому что позволяют представить живой образ людей, составлявших основу римской армии. Чрезвычайно интересное с этой точки зрения свидетельство имеется в «Истории Рима», написанной знаменитым римским историком Титом Ливием.

Как и другие античные историки, Ливий очень часто вводит в свое повествование речи исторических персонажей. Все эти речи, разумеется, сочинялись самим автором и отделывались по всем правилам ораторского искусства. Речи нужны были прежде всего для того, чтобы ярко изобразить характеры деятелей прошлого, оживить рассказ о событиях, предложить читателю различные точки зрения на них. Одну из таких вымышленных речей произносит в «Истории» Ливия старый заслуженный центурион по имени Спурий Лигустин. Поводом для его выступления стали действия военных трибунов, проводивших в 171 г. до н. э. набор легионов для войны против Персея, царя Македонии. Трибуны обидели многих центурионов-ветеранов тем, что назначили их на должности ниже тех, какие они занимали в прежних походах. Возник спор, который был передан на рассмотрение народного собрания. От лица центурионов к народу обратился Спурий Лигустин и сказал: «Я, граждане, Спурий Лигустин, родом сабинянин. Отец оставил мне югер[9] земли и маленькую хижину, где я родился, вырос и живу доныне. Едва я вошел в года, отец женил меня на дочери своего брата, которая не принесла с собой никакого приданого, кроме прямоты, целомудрия и плодовитости, вполне достаточной даже для богатого дома. У нас шесть сыновей и две дочери, обе уже замужем. Четыре сына носят тоги взрослых, двое носят еще детские одеяния. На военную службу я был призван впервые в консульство Публия Сульпиция и Гая Аврелия [200 г. до н. э.]. В войске, направленном в Македонию, два года воевал я простым солдатом против царя Филиппа. На третий год [командующий] Тит Фламинин назначил меня за доблесть центурионом десятого манипула гастатов. После победы над Филиппом и македонянами нас привезли в Италию и распустили по домам, но я тотчас как доброволец отправился с консулом Марком Порцием в Испанию [195 г. до н. э.]. Из всех нынешних полководцев лучше всех умел он заметить и оценить доблесть... Этот победоносный военачальник оценил меня по достоинству и назначил центурионом в первую центурию первого манипула гастатов. В третий раз я вступил, снова добровольцем, в войско, посланное против этолийцев и царя Антиоха [191 г. до н. э.]. Маний Ацилий поставил меня командовать первой центурией принципов. Прогнали мы Антиоха, покорили этолийцев и возвратились в Италию; после этого дважды служил я в легионах, воевавших по одному году. Затем дважды сражался в Испании – один раз при Квинте Фульвии Флакке, другой раз – при преторе Тиберии Гракхе [181 и 180 гг. до н. э.]. Флакк привез меня в Рим в числе тех, кого за доблесть взял с собой из провинции для празднования триумфа. Тиберий Гракх сам позвал меня в свое войско. За несколько лет я четыре раза был центурионом-примипилом, получил от полководцев тридцать четыре награды за храбрость и шесть венков за спасение сограждан. Двадцать два года нес я военную службу и мне больше пятидесяти лет. И если бы даже не отслужил я положенного срока, если бы не полагался мне отдых по возрасту, и тогда следовало бы освободить меня от службы потому, что вместо себя я могу дать вам четырех солдат. Пусть сказанное мною оправдает меня в ваших глазах; что до меня, то сам я никогда не откажусь служить, если военачальник сочтет меня подходящим воином. И пусть военные трибуны своею властью определят, какого звания я достоин; я же постараюсь, чтобы никто в войске не превзошел меня доблестью; так я поступал всегда, свидетели тому – мои полководцы и товарищи по службе».

Как мы видим, речь эта является своеобразной «автобиографией» заслуженного воина, прошедшего все ступени службы. Трудно сказать, какие факты в ней достоверны, а какие придуманы историком. Но Ливию, вне всякого сомнения, удалось замечательно передать образ мыслей типичного римского центуриона, одного из тех, на ком держалась римская армия и на кого всегда могли положиться военачальники. Мужество, чувство долга, честолюбие, преданность государству и полководцу – вот отличительные черты этих людей. Военная служба давала им возможность прокормить семью, вырастить детей и в то же время приобрести почет и уважение в обществе.

Однако, как бы ни важна была роль центурионов и высших начальников, в конечном счете римская армия выигрывала сражения потому что римский легионер был лучшим солдатом. Благодаря дисциплине и выучке он в полной мере обладал главной солдатской доблестью – умением твердо держать свое место в строю перед лицом любой смертельной опасности и повиноваться приказам. В этом римский солдат не уступал прославленным спартанцам. Но самое важное его качество заключалось все же в другом – римскому легионеру не было равных в способности трудиться, выполнять тяжелую, но очень нужную солдатскую работу.

В походе римский воин, по словам одного древнего историка, мало чем отличался от навьюченного мула. С конца II в. до н. э. в Риме даже вошло в поговорку выражение «мул Мария» – так называли выносливого и трудолюбивого человека. Выражение произошло от имени полководца Гая Мария, который заставлял своих солдат совершать длинные переходы и нести на себе всю свою поклажу. Каждый легионер во время походного марша нес на себе около сорока килограммов груза. Обычный же дневной переход равнялся приблизительно 30 км, но мог достигать 50 км и более. Помимо вооружения, переносимая солдатом кладь включала личные вещи, уложенные в кожаный мешок, заступ, топор, веревки, ремни, цепи, корзину, серп, котелок для варки пищи, а также колья для укрепления лагеря. Кроме того, в этот набор входил запас пищи на несколько дней (немолотое зерно и вяленое мясо). У каждого солдата была также фляга с специальным напитком, который назывался поска – смесь воды и уксуса, хорошо утолявшая жажду. Поклажу переносили на деревянном шесте. Такая нагрузка римского пехотинца особенно бросалась в глаза грекам, которые считали едва возможным нести в походе даже свое тяжелое вооружение и часто использовали для его переноски оруженосцев. Выносливость и закалка солдат позволяли римскому войску обходиться без громоздких обозов и быстро передвигаться в походном строю.

Способ переноски поклажи легионером

В походе римляне неукоснительно соблюдали еще один обычай. Каждый вечер, несмотря на усталость, независимо от погоды и удаленности врага, римское войско устраивало укрепленный лагерь. Греки, чтобы избежать лишних трудов, обычно выискивали для лагеря места, защищенные самой природой. Римляне же всегда действовали по строгому порядку. Для устройства лагеря им было достаточно участка открытой местности примерно 800 на 800 метров, желательно на возвышенности и с выходом к источнику воды. В конце дневного перехода один из трибунов и несколько центурионов отправлялись вперед, чтобы выбрать и разметить место для лагеря. В центре будущего лагеря, там, где должна быть расположена палатка командующего, ставили белый флажок. По отношению к этой точке с помощью цветных флагов помечали все остальные части лагеря: пересекавшие его улицы, лагерную площадь, ворота, места для палаток командиров, подразделений легионов и союзников, загоны для скота, линии вала и рва. К моменту прибытия основной массы войска местность уже была размечена.

План римского военного лагеря

Лагерь имел четырехугольную, чаще всего продолговатую форму. В обычных условиях лагерь окружали рвом глубиной около метра. Землю, вынутую из рва, насыпали в виде вала и обкладывали дерном. Вал укреплялся палисадом из скрепленных между собой кольев. Если противник был недалеко, укрепления могли быть и более мощные. Каждый манипул под наблюдением центуриона трудился на своем участке работ. Часть войска во время разбивки лагеря несла боевое охранение. Соорудив защитные укрепления, ставили палатки, сделанные из кожи или полотна. Они всегда размещались внутри лагеря одинаково. Поэтому каждый боец знал заранее, где ему размещаться и в каком порядке покидать лагерь. В солдатской палатке размещались восемь человек, которые и в строю становились вместе. Между первыми рядами палаток и валом оставляли свободное пространство в 50-60 метров шириной для того, чтобы палатки при обстреле были недосягаемы для вражеских метательных снарядов. Всего на устройство лагеря уходило от трех до пяти часов. Все необходимые инструменты и снаряжение всегда были под рукой – в поклаже каждого легионера и в обозных повозках. Так что разбитый на любом месте лагерь превращался в подобие укрепленного города.

Жизнь лагеря подчинялась строгому порядку. Все находившиеся в лагере, включая рабов, давали клятву трибунам ничего не красть и приносить все, что будет найдено, командиру. Не вызывает поэтому удивления рассказ о том, что однажды с яблони, оказавшейся внутри лагеря, за время стоянки не было сорвано ни одного яблока. Дежурные манипулы следили за чистотой на лагерных улицах и площади, доставляли продовольствие, дрова, воду. Прием пищи, отбой и подъем, все построения совершались по сигналу трубы. С особенной строгостью обеспечивалось несение караулов. За охрану вала, ворот, складов и командирских палаток отвечали легковооруженные. В каждом манипуле назначалось четверо караульных – по одному на каждую смену ночного караула. Посты сменялись по сигналу трубы. Дежурный трибун назначал пароль, указывал порядок обхода ночных постов и каждое утро проверял, как несли службу ночные караулы.

По столь же строгому раз и навсегда установленному порядку производилось и снятие с лагеря. По описанию историка I в. н. э. Иосифа Флавия это происходило так. «Когда наступает время сворачивать лагерь, звучит труба и никто не остается вбездействии: солдаты мгновенно снимают палатки и делают все необходимые приготовления для выступления. Снова трубы подают сигнал к сбору, и воины, навьючив мулов и нагрузив повозки поклажей, немедленно занимают свои места, подобно бегунам, готовым броситься вперед. Теперь они поджигают лагерь, чтобы он не мог быть использован врагом, тогда как сами они могут в случае необходимости легко построить новый. В третий раз трубят тот же сигнал к отправлению, чтобы поторопить тех, кто по какой-то причине запаздывает, так что благодаря этому никто не может потеряться из строя. Затем стоящий справа от главнокомандующего глашатай вопрошает их, готовы ли они к бою, а они, едва дождавшись вопроса, трижды с воодушевлением громко восклицают «готовы» и, зажигаясь воинственным духом, вместе с ответом выбрасывают вверх правую руку. Затем они выступают, двигаясь в тишине и порядке и, как и в боевом строю, строго придерживаясь своего места».

Античные писатели часто сравнивали римский военный лагерь с городом. По словам того же Иосифа Флавия, прямые улицы, центральное расположение палаток военачальников, площадь, предназначенная для торговли и собраний, кварталы ремесленников[10], места для судейских кресел, где начальники разбирают споры и провинности, – все это уподобляет лагерь настоящему городу. А вот какую хвалу воздает военному лагерю римский полководец Эмилий Павел в речи, которая содержится в «Истории» Тита Ливия: «Предки наши считали укрепленный лагерь гаванью при всех превратностях военной судьбы: можно и выйти оттуда на битву, и там укрыться от бранных бурь... Лагерь победителю – кров, побежденному – убежище. Сколько раз бывало, что войско, не добившись удачи на поле и загнанное в лагерь, улучало время и порой, и очень скоро, мощной вылазкой обращало победоносного врага в бегство. Вторая наша отчизна, где вместо стен вал, а вместо очага и дома палатка, – вот что такое лагерь!»

Обычай устраивать лагерь, действительно, позволял римлянам соединять выгоды оборонительной войны с преимуществами наступательной. Сражаясь подле лагерного вала, как под стенами крепости, они всегда имели укрытие на случай неудачи. В зависимости от обстоятельств они могли принимать бой или избегать его, навязывая свою волю неприятелю. Поэтому уже в древности возникла поговорка, что римляне побеждают подсиживанием.

Известны также слова римского полководца Домиция Корбулона: «врага надлежит побеждать лопатой». Он имел в виду не только строительство лагерей, но и те земляные работы, которые требовались на поле боя или при осаде вражеских городов и крепостей. Десятки километров окопов, рвов и валов, осадные насыпи в сотни тысяч кубометров земли, многометровые подкопы под крепостные стены требовали от римского легионера упорного труда с лопатой в руках. И этот изнурительный труд был таким же важным источником римских побед, как доблесть, дисциплина и оружие. Случалось, что римские военачальники даже награждали своих солдат за усердие, проявленное при возведении военно-инженерных сооружений.

Тяжелый солдатский труд всегда был в почете у римлян. Нередко его разделяли со своими подчиненными римские военачальники. Для простых легионеров не было зрелища приятнее, чем полководец, который вместе с ними копает ров или ставит частокол. В римской армии трудно даже представить случай, подобный тому, что произошел однажды в афинском войске. Афинский командующий решил укрепить одну очень выгодную позицию, но ему не удалось убедить в необходимости этого ни военачальников, ни воинов. И только долгое бездействие, вызванное непогодой, побудило афинян взяться за работу.

Какой же главный вывод должны мы сделать, рассмотрев военное устройство Древнего Рима? Вывод этот прост. В римской военной организации неразрывно взаимосвязаны все ее стороны и элементы: набор и обучение новобранцев, вооружение и тактика, дисциплина и лагерное устройство, почетные награды и суровые наказания, патриотизм граждан и авторитет полководцев, доблесть и трудолюбие, лопата и меч, твердость государственной власти и вера в богов. Ядром и основой римской армии был легион, который, как отмечал Вегеций, представляет собой как бы настоящий вооруженный город: все нужное для сражения он имеет всегда и всюду с собой и не боится вназапного появления врагов. Даже среди поля он может без замедления оградить себя рвом. В его составе находятся воины всякого рода и всякого оружия.

Каким же образом действовала эта военная машина – самая совершенная из известных в древности? Об этом мы узнаем на следующих страницах.