Незадолго до 9.00 утра 14 февраля, когда новые порядки «Летающих крепостей» уже направлялись к Дрездену, министерство авиации выпустило первый подробный информационный бюллетень, объявлявший об осуществлении минувшей ночью атак Королевскими ВВС.

В заявлении, в котором город-цель был обрисован на удивление подробно, министерство авиации подчеркнуло жизненно важное значение Дрездена для врага: в качестве железнодорожного узла и крупного промышленного города он приобрел исключительную значимость в организации немцами обороны против армий маршала Конева. Телефонные службы и средства коммуникации были почти столь же насущно необходимы для германской армии, как и железные и шоссейные дороги, сходящиеся в Дрездене. Здания Дрездена были крайне необходимы войскам и административным учреждениям, эвакуированным из других городов, говорилось в бюллетене. С гораздо меньшей пунктуальностью в заявлении указывалось, что «в числе прочих военных предприятий в Дрездене были огромные цеха по выпуску военного снаряжения в старом Арсенале и огромное количество мелких машиностроительных предприятий, занятых производством всевозможной военной продукции. Там имелись стратегически важные заводы, выпускавшие электромоторы, точные и оптические приборы и химические вещества. Город был сопоставим по размеру с Манчестером. Выпуская бюллетень, министерство авиации давало оценку стратегического значения города и его промышленных сооружений. Эту оценку разведка командования бомбардировочной авиации Королевских ВВС не подтверждала в дни, предшествовавшие атакам, и было более сдержанно в высказываниях относительно столь успешно атакованного города. В еженедельном секретном обзоре, который не предназначался для столь широкого распространения, как бюллетени министерства авиации, командование ограничилось определением Дрездена в качестве города, который приобрел значение цели первого порядка по значимости и высшего приоритета в качестве пункта управления обороной восточных границ Германии.

В выходящем в 18.00 бюллетене новостей первой новостью, с которой познакомила слушателей британская радиовещательная корпорация, было сообщение об авианалетах на Дрезден. Этот авиарейд расценивался как один из самых мощных ударов, обещанных лидерами союзников в Ялте.

«Наши летчики докладывают, что при малом количестве зенитной артиллерии в городе они имели возможность совершать точные и прямые полеты над целями, не особенно беспокоясь по поводу противовоздушной обороны».

Примечательно, что открытое признание в этом первом бюллетене новостей того, что рейды на Восточную Германию были обещаны русским, было изъято из главного выпуска новостей в 21.00. Рейд на Дрезден, который рассматривался в качестве «крупного промышленного центра», сравнимого с Шеффилдом, теперь представлялся примером «дальнейшего тесного сотрудничества между союзниками». Когда масштаб дрезденской трагедии стал широко известен во всем мире, и особенно после того, как премьер-министр изложил свой очевидный упрек командованию бомбардировочной авиации союзников за тройной удар, как мы далее увидим, возникли и соблазн, и склонность к тому, чтобы намекнуть, что русские просили об этом рейде. Коммунистические режимы в послевоенный период не упускали возможность и развязать антизападную пропаганду в Восточной и Центральной Германии на основании дрезденской трагедии. И каждый год 13 февраля церковные колокола звонили в этих странах с 22.10 до 23.30 – продолжительность первой атаки Дрездена бомбардировочной авиации Королевских ВВС. К досаде западных союзников, эта традиция распространилась даже на Западную Германию, и именно в попытке прикрыть эту кампанию американский Госдепартамент объявил 11 февраля 1953 года, чтобы предотвратить дальнейшие акции, что «разрушительная бомбардировка Дрездена во время войны была предпринята в ответ на просьбы советской стороны оказывать нарастающую поддержку с воздуха и что она была заранее одобрена советскими руководителями». В то время как, о чем уже говорилось выше, это заявление фундаментально не противоречило фактам, незамысловатая надежда была на то, что сразу же или в переводе это заявление будет цитироваться как доказательство требования русских атаковать Дрезден, а не просто как уступка. Если надежда действительно возлагалась на это, то американцы не были разочарованы, потому что к февралю 1955 года, десятому году со времени авианалетов, даже солидные газеты, такие как «Манчестер гардиан», были готовы вспоминать такую бомбардировку Дрездена, которая была «совершена британскими и американскими самолетами в результате просьбы советской стороны атаковать важный центр коммуникаций».

В самой Германии первый опубликованный доклад о дрезденском деле появился 15 февраля в коммюнике германского Верховного командования, в котором лаконично сообщалось: «14 февраля 1945 года. Прошлой ночью объектом террористических рейдов британцев стал Дрезден».

В германских наиционалистических газетах не было новых прямых упоминаний о налетах или их последствиях вплоть до начала марта. Однако германские радиопередачи на иностранных языках не были столь сдержанными на этот счет, и в эфир хлынул поток обличительной антибританской и антиамериканской пропаганды.

Служба радиоперехвата Би-би-си публиковала во время войны ежедневные конфиденциальные отчеты о радиопередачах как союзников, так и оси Берлин – Рим объемом от 70 до 80 двойных страниц в день. 15 февраля главный обзор перехватов, предваряющий отчет, был необычным в том, что рассматривал только одну тему, реакцию не только Германии, но и нейтральных и союзнических государств на первую новость о налетах на Дрезден. Из передач всех подконтрольных Германии радиостанций сразу стало ясно, что министерство доктора Геббельса сняло все ограничения, эксплуатируя дрезденскую трагедию на полную катушку.

В 3.00 ночи в тот день служба радиоперехвата Би-би-си засекла передачу на арабском языке радиостанции, называвшей себя «Свободная Африка», которая, очевидно, была тайной немецкой радиостанцией:

«Из Лондона сообщали, что число беженцев в Дрездене чрезвычайно возросло; в то же время британская служба новостей сообщала, что самолеты союзников начали крупнейшую в истории атаку Дрездена. Такие сообщения не требуют комментариев; очевидно, что эти мощные налеты направлены против миллионов беженцев, а не военных объектов».

Это со всей наглядностью показало лицо «так называемого гуманизма союзников», внушала радиостанция, «но терпение; завтрашний день недалек!». В 3.57 ночи официальная телеграфная служба зарубежной информации с горечью комментировала описание Дрездена в качестве главного центра коммуникаций, которое давало Би-би-си. «На фабриках Дрездена в основном производились зубная паста и детская присыпка, – утверждала служба зарубежной информации. – Тем не менее, их бомбили. Как и во всех крупных городах, товарные станции Дрездена располагались на окраинах города; только пассажирская станция находится в центре. Но войска и боеприпасы не перевозятся с пассажирских станций, а только с товарных станций».

Следовательно, атака центра Дрездена не могла быть оправдана с военной точки зрения.

«Американцы, – продолжали передавать по телеграфу, – которые заявляют, что у них самые лучшие в мире бомбовые прицелы, доказали, что могут точно поражать цели, если захотят. Значит, можно было пощадить жилые районы Дрездена и исторический центр города. Применение зажигательных бомб доказывает, что были намеренно атакованы сокровища архитектуры и жилые районы. Бессмысленно сбрасывать зажигательные бомбы на железнодорожные сооружения; они никогда не использовались для уничтожения железнодорожных сооружений в этой войне».

С оттенком впечатляющего сарказма в бюллетене в заключение обращалось внимание на то, что хотя союзники и утверждали, что стоят на пороге победы, однако посчитали необходимым испепелить Дрезден и Хемниц. Включение Хемница было характерно для тактики германской пропаганды: хотя, как говорилось выше, атака Хемница была в целом неудачной, доктор Геббельс, как министр пропаганды, давно осознал, что если враг слышал из радиопередач самих немцев, что цель уничтожена, то не будет с такой же настойчивостью предпринимать вторую атаку; Хемниц, с его крупным заводом танковых двигателей, был целью, которая требовала длительной отсрочки.

Нейтральные страны в не меньшей степени ужаснулись от рассказов своих собственных корреспондентов в Германии; некоторые предпринимали попытки позаботиться о том, чтобы немцы также не оставались в неведении о событиях в Центральной Германии, а также информировать оккупированные территории. 15 февраля в 22.15 в бюллетене новостей шведского радиовещания на оккупированную Данию на датском языке объявлялось, что уже есть сведения о том, что от 20 до 35 тысяч человек расстались с жизнью. «Вчера утром откопали тела 6 тысяч жертв». Спустя пятнадцать минут «Новая британская радиовещательная станция», подобная контролируемой немцами радиостанции «Свободная Африка», передала на Англию любопытный пропагандистский опус относительно авиарейдов, содержание которого служба радиоперехватов Би-би-си вновь посчитала необходимым в полном объеме довести до сведения британского правительства: «Позапрошлой ночью я сидел с коллегой, который немного понимал по-немецки, и мы слушали специальную радиопередачу на немецком языке. Предполагалось, что эта передача поставит в известность немецкое население о том, какую часть рейха атакуют наши бомбардировщики, – так начал свой рассказ мнимый англичанин. – Диктор-немец время от времени прерывал музыку своим гортанным «Внимание, внимание!». Затем мой друг переводил то, что он говорил. Должен сказать, мне было чертовски не по себе сидеть тут и слушать о том, как наши бомбардировщики волнами заходят на бомбежку, сбрасывая свой смертоносный груз, чтобы разрушить Дрезден. На минуту я призадумался: что ж, при такой войне немец не сможет долго продержаться. Но в следующее мгновение я подумал: какому дьяволу все это нужно? Мы тратим бомбы, технику и губим экипажи, которые не возвращаются из этих рейдов. Сами дрезденцы, естественно, от этого ничего, кроме горя, не получат. Единственно, кому это, похоже, на руку, – русские: они получат Дрезден за наш счет.

Меня не слишком волновали соображения гуманности, – без обиняков было сказано в заключение. – В конце концов, мы должны победить в войне. Но я не вижу причины, по которой мы должны идти и убивать людей на пользу одним только русским. А вы?»

На следующий день контролируемое немцами скандинавское телеграфное бюро сообщило, что Дрезден теперь стал «одним большим полем развалин», и добавило, что всякая связь между Дрезденом и остальной Германией прервана. О количестве погибших сообщалось, что их насчитывалось 70 тысяч. Теперь уже и московские газеты сообщали об авианалетах.

Не желая навлекать на себя дальнейшее осуждение мирового общественного мнения, глубоко задетого хлынувшим по телеграфным проводам потоком откликов по поводу судьбы населения европейских городов, в четверг 15 февраля командование американской бомбардировочной авиации благоразумно направило свои самолеты атаковать нефтяные объекты в Руланде и Магдебурге в качестве приоритетных целей. 1100 бомбардировщиков 8-й воздушной армии обязались «совершать налет на нефтяные объекты в соответствии с новыми требованиями». Судьба вновь оказалась неблагосклоннай к Дрездену и Хемницу; видимость над первоочередными целями была слабой, и бомбардировщики повернули, чтобы атаковать цели второстепенные; единственной приоритетной целью, видимость над которой была хорошей, оставался нефтеочистительный завод «Брабаг» в Ротензе, неподалеку от Магдебурга. Однако 210 «Летающих крепостей» повернули от Руланда к Дрездену, где примерно в 12.30 после полудня была сброшена еще 461 тонна бомб, при ориентировке по приборам, в пределах города. Другие бомбардировочные группы, в частности 1-я воздушная дивизия, получили указание рассматривать Дрезден в качестве второстепенной цели для атаки, но все операции были отменены до вылета. На бомбы, которые были сброшены в районе Дрездена и, должно быть, показались ничтожным событием после уже пережитого городом, население не отреагировало. Можно обратить внимание на то, что 3-я дивизия получила инструкции атаковать «город» Котбус, такую мелочь, о которой еще в американской официальной истории записано как о «сортировочных станциях» Котбуса. На него была сброшена тысяча тонн бомбового груза. Об этой атаке многозначительно сообщалось, что ее могла наблюдать наступающая Красная армия». Для критиков в Англии, которые, возможно, поддадутся соблазну повторить замечание о том, что эти рейды совершались только для русских, официальный ответ звучит следующим образом: «Восточный и Западный фронты в настоящее время достаточно близки для ударов, нацеленных на германские города между ними, с тем чтобы повлиять на оба фронта одновременно, и цели выбраны с таким намерением».

Командование военно-воздушных сил союзников в штабе Верховного командования во Франции, должно быть, осознавало, что мировое общественное мнение медленно, но верно поддается потоку германских обличений, хлынувшему в результате бойни в Берлине, потом в Дрездене. Но все же именно в это время, 16 февраля после полудня, когда германская пропагандистская кампания шумно приближалась к своей кульминации, командующие уполномочили коммодора авиации, откомандированного в штаб Верховного командования экспедиционных сил в качестве офицера воздушной разведки ACS.2, выступить на пресс-конференции.

«О действиях авиации в целом, акцентируя особое внимание на авиации противника. Меня не уполномочили обсуждать политику, которая лежит в основе проведения наших бомбардировочных операций. Такая политика была избрана штабами ВВС Великобритании и США в Лондоне и Вашингтоне после того, как она была одобрена на правительственном уровне и не доводилась до сведения разведштабов на моем уровне и на уровне занимаемой мной должности до тех пор, пока в этом не возникла необходимость для выполняемой мной работы».

Согласно тому, что записано в официальной американской истории, новый план союзников, который он обрисовал, предусматривал «бомбардировки крупных населенных городов, а также усилия по пресечению поступления помощи и бегства жителей – все это как часть общего плана приведения к краху экономики Германии».

Отвечая на вопрос, заданный ему одним из журналистов, коммодор авиации вспоминает, что, кажется, сослался на голословные утверждения немцев о «террористических рейдах» – он тогда занимался разведывательной деятельностью по германским операциям, – и, однажды произнесенное, слово запомнилось корреспонденту Ассошиэйтед Пресс. В течение часа послание корреспондента агентства передавалось по парижскому радио и по телеграфу в Америку для того, чтобы попасть в утренние газеты: «Шефы авиации приняли долгожданное решение согласиться на произвольные террористические бомбардировки германских городов с мирным населением как на безжалостный способ приблизить гибель Гитлера. Новые налеты, такие, как недавно исполненные тяжелыми бомбардировщиками ВВС союзников на жилые кварталы Берлина, Дрездена, Хемница и Котбуса, уготованы немцам с явной целью создать еще большую неразбериху на шоссейных и железных дорогах нацистов и подавления их морального духа. Развязывание тотальной воздушной войны против Германии стало очевидным после беспрецедентной атаки среди бела дня переполненной беженцами столицы».

Таким образом, в какой-то исключительный момент то, что можно было назвать «маской» командования бомбардировочной авиации союзников, похоже, было сброшено. Послание, которое, конечно, было в высшей степени тенденциозной версией более скромного высказывания коммодора авиации, передавалось по всей освобожденной Франции, разнеслось авиацией по Америке на первых полосах газет. Не только командование бомбардировочной авиации Королевских ВВС, на воздушные наступательные операции которых давно с подозрением смотрели в Соединенных Штатах, но и собственная стратегическая авиация ВВС США теперь уже совершала террористические рейды против германского гражданского населения. Ко времени, когда в Америке разнеслась эта новость, многие люди только что с недоверием прослушали радиопослание, переданное через Атлантический океан германскими радиопередатчиками, в котором осуждался крупный налет американских бомбардировщиков на Берлин 3 февраля: «Генерал Спаац знал, что немцам пришлось мобилизовать всю свою изобретательность, чтобы справиться с задачей обеспечения питанием и кровом беженцев, не участвовавших в боевых действиях. Сотни тысяч из них бежали от организованного варварства и терроризма коммунистической Красной армии, вторгшейся в Восточную Германию. Генерал Спаац также знал, что все наличные военно– воздушные силы Германии сосредоточены на Восточном фронте, чтобы противостоять потоку наступающей Красной армии, которая угрожает уничтожением Германии и всей Европы. Это акты исключительной трусости».

Теперь злобная пропаганда из Берлина, очевидно, получила подтверждение из официального объявления Верховного командования; британские слушатели удачно избежали этой дилеммы: британское правительство, которое получило информацию из пресс-конференции Верховного командования в 19.30 17 февраля, наложило полный запрет на публикацию послания.

Эту новость довели до сведения генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра и генерала Генри Г. Арнольда. Оба были обеспокоены не только тем, что эта история получила такое широкое освещение, но также и тем, что американские воздушные наступательные операции, которые они считали направленными лишь на точечные военные объекты, так громогласно представлены в ином свете. Генерал Арнольд телеграфировал Спаацу, чтобы тот проверил, действительно ли есть существенная разница между слепым бомбометанием по радару по военным объектам в населенных районах и «террористической» бомбардировкой, такой, о которой говорится в коммюнике Верховного командования – как об этом сообщило Ассошиэйтед Пресс, – где утверждается, что американцы имеют к этому отношение. Генерал Карл Спаац ответил несколько туманно, что он не отступал от исторических традиций американской политики в Европе – даже в случае с рейдом на Берлин 3 февраля или налетом на Дрезден 14 февраля. Эта дискуссия и ее последующее объяснение удовлетворили генерала Арнольда, и расхождение во мнениях было сглажено.

Генерал Карл Спаац снял с себя бремя ответственности за налеты на Дрезден и их последствия, и как раз вовремя. Его заверения в том, что стратегические ВВС США атаковали только военные объекты, как всегда, успокоили и Арнольда и Эйзенхауэра.

Однако германское правительство в известном смысле отдавало себе отчет в том, что ни у мировой, ни, конечно, у германской общественности не было намерения упускать важную пропагандистскую деталь о том, что в действительности произошло в столице Саксонии. Сама манера, в которой был выпущен доклад штаба Верховного командования экспедиционных сил союзников, а потом поспешно придержан, а также запрет британского правительства говорили о том, что в послании Ассошиэйтед Пресс, которое к тому времени достигло Берлина через Швецию, содержалось информации больше, чем лежало на поверхности.

В то время как по данному поводу многие немцы, исполненные сознанием долга, относительно налетов союзников на германские города говорили на стандартном национал-социалистическом жаргоне как о «террористических рейдах», теперь уже многие готовы были поверить, что, вероятно, таковыми они в действительности и являлись. Ясно, что если британское правительство отказывалось сказать британскому народу, что делается от его имени командованием бомбардировочной авиации Королевских ВВС, то германское правительство должно было принять необходимые меры, чтобы заверить свой народ в том, что правду от него не утаивают. Уильяму Джойсу, диктору антибританской пропагандистской машины германского правительства, были даны указания включить в свой следующий выпуск передачи «Сообщения и мнения» вещания на Англию выступление о Дрездене. И опять служба перехвата Би-би-си посчитала необходимым передать полный текст выступления своему правительству.

В 22.30 18 февраля знакомый и ненавистный голос «Говорит Германия» приступил к выполнению задачи по информированию британцев о террористических рейдах на Дрезден. Немцы, увы, не могли выбрать менее заслуживающего доверия диктора, если хотели повлиять на британское общественное мнение.

«Британские пропагандисты хвалятся, что, атакуя такие города, как Дрезден, Королевские ВВС и ВВС США сотрудничают с Советами. Они не помнят ни одного случая, когда бы советское Верховное командование озаботилось тем, чтобы присоединить свои усилия к усилиям британцев. Кстати, штаб Эйзенхауэра теперь выпустил глупое и наглое опровержение очевидного факта о том, что бомбардировка германских городов имела террористическую мотивацию. Представители Черчилля как в прессе, так и на радио, фактически, гордились воздушными атаками Берлина и Дрездена, беженцев с востока. Британские журналисты написали, будто убийство германских беженцев было первоклассным военным достижением. Никогда не забуду, как, упоминая об атаке Дрездена, один диктор Би-би-си радостно вещал: «Сегодня в Дрездене уже нет изящного фарфора». Может быть, это было сказано в шутку, но какого сорта шутка? Я далек от того, чтобы привносить сентиментальную ноту в мрачную и темную реальность этого этапа грандиозной борьбы, предназначение которой состоит в том, чтобы решать более серьезные задачи, чем судьбу фарфора…»

Джойс завершал свою передачу перечислением сокровищниц архитектуры, разрушенных в Дрездене, а также рассказами о судьбе беженцев.

Перед лицом этого массированного вала пропаганды всех подконтрольных немцам радиостанций в Европе единственным ответным обвинением союзников был вклад французов через их передачу на немецком языке «Радио Бир Хакейм»; вещая на Германию, оно объявило, что во время авианалета на Дрезден были наспех организованы пожарные команды, состоящие из членов гитлерюгенда и пожилых людей: «Вместо долгожданного пожарного оборудования им дали ружья, привезенные на станцию, и заставили отправляться на фронт, не попрощавшись с близкими».

Помимо болезненно очевидной подробности о том, что дрезденский вокзал, так же как и все ведущие на фронт пути, должен был быть полностью уничтожен, многие согласятся, что было время, когда германская радиопропаганда имела явное преимущество перед передачами из Франции и других союзных стран.

Второе коммюнике штаба Верховного командования экспедиционных сил союзников, в котором первый доклад был официально отозван, вышло в субботу 17 февраля. К сожалению, инструктирующий офицер, в данном случае не тот самый коммодор авиации, что прежде, изображал убийство беженцев как случайность: бомбардировка объектов в Германии преследовала единственную цель – разрушить города, являвшиеся транспортными или нефтяными центрами. Атака Берлина была предпринята, чтобы нарушить коммуникации в столице; налет на Дрезден имел ту же цель. По чистой случайности во время налетов Дрезден был заполнен беженцами. Реакция немцев была быстрой и резкой. «С тех самых пор, как главком авиации маршал Харрис, командовавший британской бомбардировочной авиацией, заявил, что главная цель налетов состояла в том, чтобы подорвать моральный дух граждан Германии, с тех пор, как британский премьер-министр нарисовал мрачную картину Германии, где голод и эпидемии погубят врагов Британии, так же как и авианалеты, – с горечью комментировала германская телеграфная служба 19 февраля, – нет сомнения в том, что военные преступники из штаба Верховного командования экспедиционных сил хладнокровно отдали приказ на ликвидацию ни в чем не повинного германского общества террористическими рейдами с воздуха».

По мере того как антибританская и антиамериканская кампания набирала обороты, а Швеция, Швейцария и другие нейтральные страны начали печатать по всему миру жуткие описания того, что союзники сотворили с Дрезденом, бесконечные обвинения германской информационной машины в том, что командование бомбардировочной авиации Королевских ВВС совершало чисто террористические налеты на германских мирных граждан, подвергались поразительной трансформации в британском правительстве, которое, конечно, имело все основания знать правду об атаке Дрездена, предпринятой командованием бомбардировочной авиации.

Несмотря на озабоченность американского секретаря по военным вопросам относительно общественного мнения о дрезденской трагедии, последующая американская дневная атака была произведена 2 марта 1945 года 3-й воздушной дивизией стратегической авиации США. Более 1200 бомбардировщиков в сопровождении всех пятнадцати групп истребителей стартовали вскоре после 6.30 утра, чтобы атаковать нефтеочистительные заводы в Магдебурге, Руланде и Белене, а также танковый завод в Магдебурге. И снова в связи с неблагоприятной для точных атак погодой было доложено, что сортировочные станции в Дрездене и Хемнице атакованы в качестве второстепенных целей. Было отмечено, что в Дрездене атака продолжалась с 22.26 до 11.04 утра, бомбардировщики пролетали над городом в пять заходов и, очевидно, атаковали столько же различных целей. Местные наблюдатели налетов предполагали, что атака предназначалась для уничтожения железнодорожной линии Дрезден – Пирна, но что маркировочные дымовые ракеты, выпущенные самолетом «следопытов», были отнесены ветром.

Присутствие всех 15 групп истребителей в этой операции указывало на масштаб, которого достигло последнее сопротивление, оказываемое внушавшими трепет немецкими реактивными Ме-262. Немцы подняли в воздух три большие группы истребителей и направили их в Берлин, ошибочно ожидая атаки на столицу рейха. В конце концов 75 из них взяли курс на Дрезден и близлежащий район Руланда, где «Летающие крепости» 3-й воздушной дивизии были брошены в атаку. В 22.17, все еще в девяти минутах лета до собственно Дрездена, первые боевые порядки реактивных истребителей атаковали ведущую эскадрилью бомбардировщиков, в то время как более медленные истребители с поршневым двигателем атаковали замыкающие группы, выманивая американские истребители сопровождения с передовых позиций. 35 реактивных истребителей, атаковавших головные бомбардировщики строя, сделали полубочку и атаковали эскадрильями по три реактивных истребителя в каждом, окружая со всех позиций и уровней. К 22.35, когда реактивные истребители удалились и когда стало заканчиваться топливо, были уничтожены шесть главных самолетов бомбардировочной группы. Остальные 406 бомбардировщиков, как было зафиксировано в отчете 8-й воздушной армии, «атаковали «сортировочные станции в Дрездене».

Однако в отчетах отдельных бомбардировочных групп говорится, что, как и до этого, упоминание сортировочных станций просто подразумевало бомбардировку территории города. Так, 34-я бомбардировочная группа, оснащенное радарами соединение «следопытов», которая подверглась яростной атаке реактивных истребителей, находясь в ведущей эскадрилье, нашла свою оптимальную точку нанесения удара – в центре города, и ведущий бомбардир отметил, что указанной целью атаки (согласно его личному бортовому журналу) было полное уничтожение города. Подобным же образом фотографии цели, сделанные 447-й бомбардировочной группой, с одной стороны, показывали город– цель более чем на три десятых закрытый облаками, с другой – ковровую бомбардировку самолетами группы, на этот раз с использованием 228 200-килограммовых фугасных бомб и 144 200-килограммовых фунтовых зажигательных бомб, сдетонировавших в округе Дрезден– Юбигау, в 3 километрах от ближайших сортировочных станций, а также вид на большой лагерь британских военнопленных. Значительная часть пленных из контингента лагеря добровольно вызвались помогать в спасательных работах в горящих домах.

У других бомбардировочных групп был столь же широкий разброс в выборе цели, если они действительно предполагали бомбить только сортировочные станции Дрезден-Фридрихштадта. Все локализации следов от бомб, как сообщалось, были отмечены в районах на значительном удалении от станций. В отчете 390-й бомбардировочной группы по миссии 266 объяснялось, что экипажи были отозваны от атак нефтяных объектов, чтобы атаковать крупный дрезденский железнодорожный узел, который бомбили недостаточно сильно. 100-я бомбардировочная группа докладывала о «достаточно результативной» атаке «заводского района» Дрездена в качестве второстепенной цели, после неудачной попытки бомбить нефтеочистительный завод в Руланде.

Повреждения были обширными по всему городу, единственным достойным упоминания успехом было потопление теплохода «Лейпциг», приспособленного под судно-госпиталь, чтобы принять тысячи раненых во время налетов на Дрезден две недели назад. Серия бомб накрыла теплоход, разнесла корму; теплоход медленно тонул, объятый огнем, спаслись немногие. В другом случае серия бомб разрушила лагерь русских подневольных рабочих в Лаубегасте.

Немцы все еще вовсю спекулировали на дрезденских налетах, хотя число погибших в списке, который они обнародовали, все еще намеренно занижалось. Несмотря на это, в близких Берлину кругах всего через несколько дней после налета называли цифру более чем 300 тысяч погибших, зарегистрированных в списке. Однако берлинские власти, отвечавшие за материальную помощь в подвергшихся бомбежке городах, исходили из количества от 120 до 150 тысяч погибших в Дрездене. И хотя число сваленных в общие могилы в Дрездене уже перевалило за 30 тысяч, уже в марте 1945 года в немецких пропагандистских листовках, сброшенных в Италии, все еще говорилось о «10 тысячах убитых беженцев из числа детей». На одной стороне такой листовки был снимок, запечатлевший жуткое зрелище двух сгоревших бесформенных детских трупов из дрезденских развалин. Фотографию невольно сравниваешь с появившимися позднее даже еще более ужасными фото жертв рейха, обнаруженных в германских лагерях смерти. На другой стороне изображено вручение ордена Белого пера генералу Дулиттлу и такой текст: «Жители Дрездена, включая военнопленных и иностранных рабочих, настоящим награждают орденом Белого пера и символом Желтого сердца генерал-лейтенанта ВВС Соединенных Штатов Джеймса Дулиттла за выдающуюся трусость – и за то, что он проявил себя как садист».

6 марта германская пропагандистская кампания добилась в Лондоне успеха, о котором доселе не могла и мечтать: таким счастливым случаем была первая полновесная дискуссия о наступательных действиях авиации с февраля 1944 года, когда епископ Чичестера поднял вопрос о воздушной бомбардировке гражданских объектов в Европе.

На этот раз, когда Ричард Стоукс взял слово в 2.43 дня, у него было преимущество более благосклонного отношения к вопросу британской общественности, чем раньше. Хотя было известно, что доктор Белл, епископ Чичестера, получил сотни писем в поддержку своей точки зрения в палате лордов, в феврале 1944 года он вел дебаты на пике бомбардировок Лондона и его общественное мнение было против епископа.

В марте 1945 года, когда на горизонте забрезжил конец войны и с единственной угрозой в виде «Фау-2», общество было более чувствительно к ужасающим описаниям последствий этих налетов, которые пересказывали в британских ежедневных газетах корреспонденты в Женеве и Стокгольме. Когда мистер Стоукс поднялся для выступления, госсекретарь по авиации сэр Арчибальд Синклер демонстративно встал с места и покинул палату. Он ни за что не хотел возвращаться, даже когда Стоукс обратил внимание присутствовавших на его отсутствие. Ричард Стоукс, следовательно, был обязан начать свою речь, одну из самых ярких речей в политической истории наступательных действий авиации против Германии, фактически, в отсутствие самого выдающегося свидетеля защиты.

В своей речи он вернулся к теме, которую последовательно поднимал с 1942 года; его не убедила повторяющаяся настойчивость по поводу точности атак бомбардировочной авиации. Он также сомневался в преимуществе того, что, как объявил, будет называть «стратегической бомбардировкой», и выразил мнение, что обращает на себя внимание, что русские, похоже, не занимаются «ковровыми бомбардировками». Он видел их преимущество в том, что они могли сказать, что именно западные капиталистические страны совершали все эти грязные деяния, в то время как советские ВВС ограничивались действиями бомбардировочной авиации в том, что мистер Стоукс называл «тактической бомбардировкой». Делая эти замечания, он демонстрировал поразительное предвидение, как показали послевоенные годы.

Вопрос состоял в том, было ли на этом этапе войны беспорядочное бомбометание по крупным населенным городам правильной политикой. Он зачитал перед палатой отрывок из отчета в «Манчестер гардиан», в котором за основу было взято телеграфное донесение немцев, содержащее информацию о том, что десятки тысяч дрезденцев оказались погребенными под руинами города и что даже попытка идентификации жертв становилась безнадежной.

«Что произошло вечером 13 февраля? – вопрошала газета. – В Дрездене находилось до миллиона человек, включая 600 тысяч подвергшихся бомбежке эвакуированных и беженцев с востока. Неистовый огонь, который беспрепятственно распространялся по узким улицам, привел к гибели огромного числа людей, оставив их без кислорода».

Стоукс язвительно поинтересовался, не странно ли, что русские демонстрируют способность брать крупные города, не разнося их на куски, а потом задал вопрос, который явно озадачил даже премьер-министра: «Что вы собираетесь найти, при всех городах, взлетевших на воздух, и при свирепствующих эпидемиях? Возможно ли будет остановить или преодолеть эпидемии, грязь и нужду, которые затем последуют? Очень хотелось бы знать, отдают ли себе отчет об этом на данном этапе? Когда я слушал, как министр [сэр Арчибальд Синклер говорил] о «крещендо разрушений», подумал, что за великолепное выражение для главы кабинета министров Великобритании на этой стадии войны.

Стоукс обратил внимание на послание в Ассошиэйтед Пресс из штаба Верховного командования экспедиционных сил и, фактически, зачитал его полностью. При этом оно было записано для будущих поколений. Он опять задал вопрос, который задавал раньше: «Являются ли теперь террористические бомбардировки частью официальной правительственной политики?» Если да, то почему тогда решение штаба Верховного командования принято, а потом отозвано? И почему это, несмотря на донесения, переданные по «Радио Парижа», опубликованные по всей Америке и даже пересланные для германского народа, британский народ «единственный, кто, вероятно, не знает, что делается от его имени?» Это было «совершенным лицемерием» – говорить одно и делать другое. В заключение мистер Стоукс утверждал, что британское правительство проклянет тот день, когда дало разрешение на эти рейды, и что рейды лягут на всех несмываемым «позорным пятном». Эти настроения были вдвойне значимы по той причине, выражаясь более формальным языком, что им суждено было вновь появиться в записке, адресованной премьер-министром своим начальникам штаба, предлагающей командованию бомбардировочной авиации пересмотреть «террористическую» кампанию.

Мистер Ричард Стоукс завершил свою речь к 3.07 дня 6 марта, но ему пришлось ждать до 7.50 вечера ответа от правительства. Командующий Брабнер, помощник министра авиации, ответил за Синклера, хотя последний к тому времени вернулся на свое место. Он указал, что, хотя доклад штаба Верховного командования был получен в Лондоне 17 февраля, его почти сразу же отвергли. Однако он также указал, что ему вовсе не хотелось бы признавать доклад: «Мы не тратим бомбы или время на чисто террористические тактики. Не к лицу достопочтенным членам парламента приходить сюда, в палату, и предполагать, что великое множество маршалов авиации, летчиков или кто-нибудь еще сидят и обдумывают, сколько им убить немецких женщин и детей».

Один любопытный аспект загадки послания штаба Верховного командования остается неразрешенным: когда циркулировало донесение Ассошиэйтед Пресс и в Лондоне появились возражения на его публикацию, первой реакцией штаба Верховного командования было то, что его нельзя отозвать, поскольку оно представляет официальную политику штаба Верховного командования экспедиционных ВВС. На это замечание, подкрепленное обещанием предоставить документальные свидетельства, сам сэр Арчибальд Синклер почувствовал себя обязанным ответить: донесение, конечно, не соответствовало действительности, и мистер Стоукс мог бы получить сведения от него.

Так завершились последние послевоенные дебаты относительно политики командования бомбардировочной авиации; британское правительство смогло уберечь свой секрет с того дня, как первый авианалет на территорию был совершен в отношении Маннхейма 16 декабря 1940 года, вплоть до самого конца войны.

Такая же буря разразилась вокруг Дрездена и рейдов на Берлин в Вашингтоне. Это были не яростные парламентские дебаты, характерные для Лондона, а более сдержанный обмен письмами между политическими и военными лидерами. 6 марта генерал Г.С. Маршалл получил указания ответить на запрос американского секретаря по военным вопросам Генри Стимпсона, извещая его о «важности Дрездена в качестве транспортного узла», а также о характере «просьбы» русских по его нейтрализации. Нет записей о том, был ли ответ Маршалла убедительным или удовлетворительным. На основании послевоенных исследований американский историк военно– воздушных сил Джозеф У. Эйнджел-младший предположил, что Дрезден несомненно был важным военным объектом. Хотя никаких документальных свидетельств не было представлено в качестве доказательства существования какой-либо просьбы советской стороны конкретно в отношении Дрездена как цели для атаки. Понятное дело, что генерал Маршалл слишком преувеличил содержание оригинального меморандума советского генерала Антонова в Ялте, который особо упоминал два европейских населенных центра, но не Дрезден. В Вашингтоне разногласия утихли мирно и за закрытыми дверями.

В действительности американцы позднее самостоятельно предприняли свою крупнейшую атаку (572 самолето-вылета) сортировочных станций в Дрездене 17 апреля – рейд, о котором не упоминает официальная американская история.

Однако в Лондоне неофициальные дебаты не утихали, и, когда первые донесения стали поступать в Лондон из нейтральных источников, они, фактически, усилились. Между 22 и 24 марта одна из ведущих цюрихских газет опубликовала три статьи швейцарского очевидца налетов на Дрезден. Швейцарцы составляли солидную часть населения города. После налета этому швейцарцу удалось бежать на родину в Швейцарию и рассказать там о пережитом. Его воспоминания стали одним из первых подробных описаний последствий атаки и подтверждались из не вызывающих сомнений источников. Из его информации следовало, что в городе не было бомбоубежищ, он оказался беззащитен против ударов с воздуха и в нем не было военных объектов. Известно также, что 22 февраля представитель Международного Красного Креста посетил Дрезден, чтобы узнать о судьбе военнопленных, и в его отчете вполне могла быть и другая информация, а не только сведения о числе жертв среди пленных.

В послании штаба Верховного командования экспедиционных ВВС подразумевалось, что новая политика бомбардировочного террора была разработана неназванными «главами союзных ВВС», как явствует из слов их политических лидеров. Это предположение окажется полезным, когда в послевоенные годы наступит время призвать к ответу за развязывание войны, которую часть европейского сообщества, несомненно, захочет рассматривать в том же свете, что и злоупотребления держав оси Берлин – Рим.

Идея, заложенная в послании штаба Верховного командования экспедиционных ВВС, состояла в том, что обвиненные в жестокости бомбардировочных атак не доставят особых хлопот тогда, когда первоочередная необходимость в бомбардировщиках останется в прошлом. Официальные историки отмечали: «Премьер-министр и другие представители властей, похоже, ушли от темы [стратегии наступательных действий авиации], как будто она была им неприятна и как будто они забыли свои собственные недавние усилия, для того чтобы начать и продолжать наступательные действия».

28 марта премьер-министр подписал проект документа на предмет проведения непрерывных наступательных действий авиации против германских городов и направил его начальникам штаба: он явно находился под сильным впечатлением от донесений, поступивших в правительство, о волнах потрясений, прокатившихся по цивилизованному миру по поводу атак восточногерманских густонаселенных городов.

«Мне кажется, – писал он, – что наступил момент, когда вопрос о бомбардировке германских городов просто ради развязывания террора, хотя и под другим предлогом, должен быть пересмотрен. В противном случае мы придем к тому, что будем контролировать полностью разрушенную страну. Мы, например, не сможем взять из Германии строительный материал для собственных нужд, потому что некоторые временные запасы придется сделать для самих немцев. Разрушение Дрездена продолжает оставлять большое сомнение в необходимости проведения союзниками бомбардировок. Я придерживаюсь того мнения, что военные цели должны впредь изучаться более серьезно скорее в наших собственных интересах, чем в интересах противника.

Министр иностранных дел разговаривал со мной на эту тему, и я считаю, что необходимо более целенаправленно сосредоточиться на военных объектах, таких как нефтяные заводы и средства коммуникаций непосредственно за зоной боевых действий, а не просто на акциях террора и беспорядочном разрушении, пусть и впечатляющих».

Это был, конечно, примечательный документ. Две возможные его интерпретации дали в то время тем, кто был знаком с его содержанием. Либо документ был наспех написан среди накала и сумятицы великих событий и тогда, когда премьер-министр, испытывая в отношении себя давление, просто записал то, что стало уроком после дрезденских событий, либо он мог быть истолкован как тщательно сформулированная попытка возложения ответственности за Дрезден на последующие поколения; или же он мог быть истолкован как тщательно сформулированная оценка командования бомбардировочной авиации и сэра Артура Харриса.

Каким бы ни был мотив премьер-министра для написания этого документа – и представляется более приемлемым принять первый, чем второй из обозначенных выше вариантов, – премьер-министр теперь ясно дал понять, какого он придерживается мнения. В то время как мистер Ричард Стоукс в палате общин говорил о Дрездене как о вечном «позорном пятне» британского правительства, премьер-министр выступил с упреком в адрес бомбардировочного командования.

К чести начальника штаба ВВС, он не был склонен принимать этот документ в том виде, в каком он был изложен, и премьер-министр вынужден был составить второй. Вполне могло оказаться, что премьер-министр не уловил смысл, который был вложен в первый проект документа. В течение нескольких дней высшим офицерам командования бомбардировочной авиации стало известно о существовании этого документа, хотя есть некоторые сомнения в том, был ли поставлен в известность сам сэр Артур Харрис. Сэр Роберт Сондби, в качестве представителя Харриса в Хай-Уайкомб, ежедневно разговаривал по телефону с шифровальным устройством с сэром Норманом Боттомли, и не исключено, что во время одного из таких неформальных совещаний заместитель начальника штаба ВВС рассказал Сондби о том, что представлял собой документ премьер-министра. Во всяком случае, Сондби хорошо помнит удивление и испуг, которые охватили штаб ВВС по поводу того, что, как они понимали, имел в виду премьер-министр: он был намеренно введен в заблуждение своими военными советниками. Что особенно удивило штаб ВВС, как позднее вспоминал Сондби, так это предположение о том, что командование бомбардировочной авиации вело исключительно терроризирующие наступательные операции по своей собственной инициативе, «хотя и под другим предлогом».

Официальные историки обращаются к этим «жестким словам премьер-министра, хотя и не по соображениям морали, все-таки он сам внес большой вклад в стимулирование осуществления этого [налета на Дрезден]».

«Для начальников штаба, – говорил Сондби, – это выглядело так, будто была попытка со стороны премьер– министра сделать вид, что он никогда не давал указания по этому поводу и даже не высказывался в пользу чего– либо в этом роде. Создавалось впечатление, что написанное премьер-министром отдает фальшью ввиду того, что он говорил и делал до этого. Он скорее поддался вспышкам эмоций, которые вполне уместны в разговоре, но не в письменном документе. Он может навести людей на предположение о том, что сам премьер-министр был введен в заблуждение военными советниками и уступил политике терроризирующих бомбардировок, потому что они представили ее в «военном» обличье. Однако на данном этапе премьер-министр стал смотреть на то, что будет после окончания войны».

Именно это возможное последствие вызывало возражение начальников штаба. Они были полностью согласны с главным выводом документа.

Остановившись на твердой позиции против формулировок этого документа от 28 марта, начальники штаба – и офицеры командования бомбардировочной авиации, которые в конце концов узнали обо всей этой истории, – были вдвойне удивлены, когда премьер-министр почти сразу же отозвал документ.

«Мы все думали, что это было очко в его пользу, – говорил далее сэр Роберт Сондби. – Он был достаточно великим человеком, чтобы сделать это».

Ввиду возражений штаба ВВС по поводу его первого документа премьер-министр написал второй, в более осторожных выражениях, чем первый. Он опустил всякие прямые ссылки как на Дрезден, с одной стороны, так и на преимущество «терроризирующих бомбардировок» – с другой.

«Мне кажется, – писал премьер-министр 1 апреля, – что наступил момент, когда вопрос о так называемых «бомбардировках по площади» применительно к германским городам должен быть пересмотрен с точки зрения наших собственных интересов. Если мы возьмем под свой контроль полностью разрушенную страну, то будем испытывать огромный недостаток в средствах размещения для нас и наших союзников: и мы не сможем взять строительный материал из Германии для собственных нужд, потому что некоторые временные запасы придется сделать для самих немцев. Мы должны смотреть на это так, что наши атаки не могут не причинить нам самим большего вреда на дальнюю перспективу, чем тот, который они наносят существующей военной экономике противника. Прошу вас высказать свою точку зрения».

Этот документ был принят штабом ВВС без оговорок. Как отметил сэр Роберт Сондби, во всяком случае, он полностью совпадал с их собственным мнением. Немедленная реакция премьер-министра, конечно, согласуется с той точкой зрения, что его первоначальное высказывание не понималось как нападки на кого-либо, и он был в значительной мере удивлен тем, как оно было интерпретировано.

Уместно будет вспомнить, как 26 января премьер-министр спросил министра авиации, не следует ли считать Берлин и, конечно, другие крупные города Восточной Германии особенно привлекательными целями. Именно как прямое следствие этого запроса сэру Арчибальду Синклеру – запроса, который премьер-министр не включил в свои мемуары, – сэр Артур Харрис был проинструктирован обратить внимание на Дрезден, Лейпциг и Хемниц.

Точка зрения министра иностранных дел на бомбардировки, как отражено во втором пункте первоначального варианта документа, направленного начальникам штаба, тоже была примечательным поворотом на 180 градусов: за три года до этого, в письме министру авиации от 15 апреля 1942 года, мистер Энтони Иден выразил твердую поддержку атакам германских городов, даже несмотря на то, что в них не было стратегически важных целей.

«Психологическое воздействие бомбардировок не имеет большого военного или экономического значения в связи с конкретной целью; оно обусловлено исключительно степенью произведенных разрушений и дезорганизации… Поэтому я хотел бы рекомендовать, чтобы при выборе целей в Германии рассматривались претензии более мелких, не слишком сильно защищенных городов с населением менее 150 тысяч жителей, даже если в этих городах только объекты второстепенной важности».

Сэр Артур Харрис утверждает, что не был информирован о содержании первого документа премьер-министра и ни разу в послевоенные годы не привлекал общественное внимание к роли, которую сыграл сам премьер-министр в организации налетов на Дрезден. Характерно, что, даже когда его лично проинформировали, что в официальную историю включено свидетельство того, каким образом премьер-министр открещивался от такого рода операции, он сначала отказывался этому поверить.

В своих мемуарах премьер-министр отзывается о трагической бойне в Дрездене в следующих выражениях: «Мы совершили массированный налет в прошлом месяце [феврале] на Дрезден, который тогда был центром коммуникаций германского Восточного фронта».

Не было предпринято никаких попыток рассказать о том, насколько огромны были личные трагедии людей, проживавших в городе, так же как и о противоречивой подоплеке и последствиях налета, хотя в его мемуарах на первый план выносится его решительность в том, чтобы убедить генерала Эйзенхауэра не строить планов захвата Дрездена американскими войсками. Сэр Артур Харрис был командующим, который не был ни злобным, ни необузданным, и, даже если бы он знал о характере документа от 28 марта, который премьер-министр намеревался адресовать начальникам штаба, вряд ли главнокомандующий бомбардировочной авиацией высказал о нем свое мнение.

За 18 лет, прошедших со времени дрезденских событий, действительно довольно редко сэр Артур Харрис высказывался в печати о роли, которую играл он и его доблестная авиация в победе в войне; не столь скупы на слова были его критики, которых великое множество. Послевоенное социалистическое правительство, которое отказывалось признавать официальное донесение на том основании, что оно содержало статистические приложения, особенно сильно негодовало в отношении человека, который завоевал такое обожание и уважение у своих подчиненных и который неизбежно в ходе войны ссорился со многими руководителями социалистической партии, а вышел победителем, как мог сделать только сэр Артур Харрис.

Когда заместитель премьер-министра военного времени Клемент Эттли писал в 1960 году, что Харрис «никогда не был настолько хорош», и настаивал, что «за всю эту атаку их городов» не пришлось бы заплатить так дорого, когда бы он более эффективно использовал свои бомбы, и «он мог бы сосредоточиться на военных целях», сэр Артур Харрис резко ответил: «Стратегия бомбардировочных сил, которую критикует эрл Эттли, была утверждена правительством ее величества, руководителем которого большую часть войны был он [эрл Эттли]. Было принято решение бомбить промышленные города ради эффекта воздействия на моральный дух и значительными силами, прежде чем я стал главнокомандующим бомбардировочной авиацией».

Ни один главнокомандующий не был бы уполномочен принять такие решения, однако, будучи опытным человеком, он мог доказать, что способен их выполнить. Даже тогда, как впоследствии признавал сэр Артур Харрис, он выражал глубокое сожаление в связи с тем, что был втянут в участие в сомнительной бомбардировке населенных пунктов.

В палате общин у сэра Артура Харриса не было недостатка в защитниках. Многие бывшие офицеры командования бомбардировочной авиации и личный состав были в числе новых членов парламента и вернувшихся к выборам 1946 года. Один из них во время длительных дебатов 12 марта 1946 года обратил внимание общественности к тому, что беспокоило многих в командовании бомбардировочной авиации во время войны. Он поставил на подробное рассмотрение вопрос о том, были ли оправданы с военной точки зрения операции командования бомбардировочной авиации во время Второй мировой войны, и затем сказал: «Это дело запечатлелось в моей памяти тем примечательным фактом, что при заключительном чествовании в конце прошлого года, при зачитывании наградного списка в связи с Новым годом, фамилия главного застрельщика командования бомбардировочной авиации, сэра Артура Харриса, подозрительно отсутствовала. Я знаю, и со мной многие согласятся, что в наградном списке шесть месяцев назад главнокомандующий бомбардировочной авиацией был удостоен ордена Бани I степени. Но он ушел в отставку из Королевских ВВС, не получив никакой благодарности от общества за работу – не ту, что он выполнил сам, а за ту, которую его командование выполнило под его руководством. Он уехал из страны, надев котелок, в Америку [по пути в Южную Африку], так и не включенный в итоговый наградной список. У людей, служивших в командовании бомбардировочной авиации, есть ощущение, что то, что выглядит как унижение главнокомандующего, фактически, является унижением тех, кто служил в командовании и, конечно, тех, кто понес тяжелые потери. Мы чувствуем, что, если наша организация во всех отношениях хорошо выполнила свою работу, и мы верим, что это так, самое меньшее, что следует сделать, это то, чтобы почестей был удостоен ее глава, подобно тому, как почести достались офицерам командного состава аналогичных частей, особенно других родов войск».

Сэр Артур Харрис действительно получил титул баронета в 1953 году; однако в своих заключительных исследованиях великих достижений командования бомбардировочной авиации официальные историки в записях 1961 года давали такой комментарий: «Естественно, масштаб наступательных операций варьировался, так же как и опасности, с которыми сталкивались экипажи, но при этом всегда оставалась общая линия фронта. Регулярно, а иногда несколько раз в течение недели главнокомандующий практически контролировал действия почти по всей своей линии фронта, вплоть до незначительных боев, а время от времени контролировал и почти весь резерв. Каждый раз ему приходилось идти на просчитанный риск не только ввиду ПВО противника, но и из-за капризов погоды. Каждый раз он мог оказаться ввергнутым в непоправимую катастрофу. Стойкость и мужество, решительность и уверенность сэра Артура Харриса, на котором более трех лет лежал груз большой ответственности, заслуживают того, чтобы чтили его память. Заслуживает этого и его заместитель, сэр Роберт Сондби, который разделял эту ответственность с ним и его предшественниками в течение почти пяти лет».

Менее чем через год после окончания войны, вместе со своими подчиненными из бывшего командования, которые тоже не только не были удостоены национального мемориала, но и не получили медаль за участие в военной кампании, за свое участие в самой кровавой и затяжной битве в войне, он объявил о своем решении покинуть Соединенное Королевство и получить назначение в коммерческую структуру в Южной Африке, где провел большую часть своей юности.

13 февраля 1946 года бывший главком бомбардировочного командования Королевских ВВС отправился теплоходом из Саутгемптона на первом этапе своего путешествия. В ту ночь по всей Восточной и Центральной Германии в 22.10 начали звонить церковные колокола. Двадцать минут колокола звонили по территориям, теперь оккупированным столь же безжалостной силой, как и та, которая развязала бомбовые атаки, направленные на разрушение. Была первая годовщина крупнейшей, единственной в своем роде бойни в европейской истории, бойни, совершенной для того, чтобы поставить на колени людей, которые, испорченные нацизмом, совершили величайшие в письменной истории преступления против человечества.