Когда рассвет первой недели Великого поста, 14 февраля, забрезжил над Центральной Германией, с северо– запада все еще дул сильный ветер. В Дрездене наступление рассвета едва ли было замечено: над городом все еще висел столб желто-коричневого дыма и стояла гарь – характерные последствия огненного смерча. Наверное, этот отличный от других цвет облака дыма от огненного смерча вобрал в себя частицы обуглившихся и съежившихся фрагментов зданий, деревьев и обломков несчастного города. Они были захвачены искусственным торнадо и, подхваченные воздушными потоками, все еще парили в небе.

Дымные массы потянулись вдоль реки Эльбы в направлении Чехословакии, и люди в больших и малых городах, над которыми они проплывали, должно быть, сомневались, что они образовались в результате не обычного авианалета. Они, наверное, решили, что облако дыма, проплывавшее над сельской местностью, фактически, последний смертельный вздох города, который 12 часов назад был пристанищем миллиона людей с их имуществом. По мере того как дымное облако относило все дальше от горевшего города, воздух охлаждался, и сырые облака, отяжелевшие от пыли и дыма, начали разрываться; дожди пошли на всем протяжении долины Эльбы. Не только вода падала с неба: на сельскую местность с подветренной стороны Дрездена пролился дождь мокрого черного пепла. Британские военнопленные, работавшие на сортировке огромной груды посылок в лагере Stalag IVB в 40 километрах к юго-востоку от Дрездена, заметили, что облако дыма оставалось три дня, а частички тлеющей материи и обуглившейся бумаги в течение многих дней после этого все еще висели в воздухе над лагерем и плавно опускались на землю. Один домовладелец в Мокетале, что в 5 километрах от Дрездена, обнаружил, что его сад усеян аптечными рецептами и коробками из– под таблеток. Судя по этикеткам, они попали сюда из самого центра старой части Дрездена. Бумаги и документы из обгоревшей конторы регистрации земель в центре города дождем просыпались в деревне Ломен, неподалеку от Пирны, в 30 километрах от города. Школьникам понадобилось несколько дней для того, чтобы очистить от них окрестности.

Так проявил себя последний и самый ужасный огненный смерч в истории бомбардировок германских городов Королевскими ВВС. Одна только огненная буря, появление которой было отмечено через 45 минут после времени «Ч» в первой атаке и которая убывала постепенно, привела к гибели тысяч слабых и старых людей, которые в ином случае могли бы выбраться из окружавшего их огненного кольца.

Битва за Гамбург в июле 1943 года вызвала первый на германской земле огненный смерч: 20 квадратных километров города сгорели в едином костре. Этот феномен был настолько ужасен, что начальник полиции распорядился провести научное расследование причин огненного смерча с тем, чтобы можно было предостеречь другие города: «Оценить силу этого огненного смерча можно, только трезво проанализировав метеорологический феномен: в результате резкого слияния нескольких очагов пожаров воздух наверху раскалился до такой степени, что возник бурный восходящий поток, который, в свою очередь, привел к тому, что окружающий свежий воздух затягивался со всех сторон в центр области огня. Чудовищное засасывание вызвало движение воздуха, гораздо более сильное, чем при обычном ветре.

В метеорологии разница температур, возникающая при этом, составляет примерно от 20 до 30 градусов Цельсия. В этом огненном смерче она была не менее 800 или даже 1000 градусов Цельсия. Это объясняло колоссальную силу ветров огненного смерча».

Мрачный прогноз начальника полиции состоял в том, что никакие предупреждения по радиопередатчику противовоздушного оповещения не в состоянии помочь избежать последствий огненного смерча, если он уже зародился. Огненный смерч был явно чудовищным творением человеческих рук, но его не мог укротить ни один человек.

В Дрездене образовавшийся огненный смерч, судя по обследованию более 75 процентов территории разрушений, поглотил 20 квадратных километров; городские власти теперь определяют этот район в 28 квадратных километров.

Тем не менее, огненный смерч был, несомненно, самым разрушительным из всех, когда-либо случавшихся в Германии. Все его признаки, наблюдавшиеся в Гамбурге, в многократно большем масштабе проявились и в Дрездене. Гигантские деревья были вырваны с корнем или наполовину сломлены. Толпы спасавшихся бегством людей были неожиданно подхвачены торнадо, их протащило по улицам и швырнуло прямо в огонь; сорванные крыши и мебель, грудами валявшиеся на улицах после первого налета, были выброшены в центр полыхающей старой части города.

Огненный смерч достиг пика в трехчасовом промежутке между налетами, именно в тот период, когда укрывшимся в погребах и подземных коридорах жителям центра города следовало бежать на его окраины.

Железнодорожник, укрывавшийся возле Почтовой площади, наблюдал, как женщину с детской коляской потащило по улицам и швырнуло в пламя. Другие люди, спасавшиеся бегством вдоль железнодорожной насыпи, которая казалась единственным путем спасения, не заваленным обломками, рассказывали, как железнодорожные вагоны на открытых участках пути сдуло бурей. Даже открытые пространства больших площадей и парков не стали защитой от чудовищного урагана.

Как только возник огненный смерч, пожарные бригады уже не могли ничего поделать, чтобы сдержать его или взять под контроль. Во время всех крупных налетов на Германию, сопровождавшихся огненной бурей, быстрое и беспрепятственное разрастание пожара происходило при предварительном выведении из строя телефонной связи между пунктами радиооповещения о воздушных налетах и дополнительными пожарными подразделениями извне. В Германии, как и в Англии, пожарные бригады были реорганизованы во время войны в государственные военизированные формирования, одна из характерных особенностей которых состояла в том, что они оставались постоянным мобильным резервом из пожарных полков, размещенных за пределами опасных зон.

Большинство крупных городов на этом этапе войны были оборудованы обходной телефонной связью и радиосвязью между важными пунктами управления. Но она всегда оказывалась ненадежной, когда доходило до практического применения, и администрации радиооповещения о воздушных налетах приходилось обращаться к обычной сети почтово-телефонной службы. Поэтому многое зависело от того, как долго действует эта система, прежде чем в конце концов заглохнет. В битве за Гамбург телефонная связь быстро прервалась в ночь первого налета, и, когда через три ночи последовал огненный смерч, эта служба не была полностью восстановлена. К этому можно добавить, что сгорело полицейское управление, с пунктом радиооповещения о воздушных налетах, что на какое-то время серьезно затруднило принятие противопожарных мер. В Касселе телефонное сообщение было нарушено через 20 минут после начала атаки, а курьерская служба на мотоциклах оказалась несостоятельной в данной чрезвычайной ситуации. По этой причине пожарные команды, прибывавшие в Кассель из близлежащих городов, ждали несколько часов, не получая никакого конкретного приказа действовать.

В Дрездене почти немедленное выведение из строя телефонной связи стало роковым для города. Дрезден, с его местной пожарной командой в менее чем тысячу человек и с немногочисленными средствами пожаротушения в непосредственном распоряжении города, зависел от оперативно предоставляемой помощи извне. Но вскоре после того, как первые бомбы упали на Дрезден, нарушилось электроснабжение, необходимое для работы телефонной связи. В довершение всего установка аварийной подачи электроэнергии в здании была разбита обрушившейся стеной и уже не подлежала восстановлению.

Как главная силовая электроподстанция, так и все административные здания находились в секторе, обозначенном как объекты атаки. Из поста оповещения донесения должны были передаваться в штаб управления военно-воздушного округа IV на Веверштрассе, а из управления – прямо в ставку фюрера в Берлине, что стало невозможным. Не было никакого способа ни информировать Берлин об авианалетах, ни направлять доклады из постов наблюдения в Саксонии в штаб дивизионного командования истребительной авиацией в Деберице неподалеку от Берлина. Только из городов вблизи Дрездена пожарные подкрепления прибыли сразу же после первых налетов; зарево на горизонте говорило само за себя. К 1.00 ночи местные пожарные команды прибывали в Дрезден со всей Саксонии, пробиваясь через городские окраины. Не было возможности даже электрическими сиренами оповещать о втором налете.

«Пожарные подразделения и пассивные средства защиты города, – сухо сообщали командиры авиации союзников, – были совершенно задавлены двойным ударом.

Нет точной статистики относительно того, как действовали все пожарные команды в городе. Один пример может дать представление о судьбе большинства из них: пожарная команда, направленная в Дрезден из Бад– Шандау, в 16 километрах от Дрездена, прибыла вскоре после 1.00 ночи. Из этой пожарной команды не выжил никто. Все были погребены при втором авианалете.

В 1.05 ночи оператор службы оповещения противовоздушной обороны города Георг Фейдт докладывал в пункт управления в бетонном бункере в несколько этажей под зданием Альбертинума напротив теперь сгоревшего управления полиции. Бункер был забит партийными функционерами и офицерами службы противовоздушной обороны. Он был небольшим, всего 2 на 3 метра. Тут же находился и гаулейтер Мучманн. Они все еще пытались воссоздать картину разрушений, определить эпицентр огненного смерча, но выход из строя телеграфной связи не давал возможности обратиться с просьбой о немедленной помощи. Не было связи и с пожарными, и с местными пунктами управления мероприятиями по противовоздушной обороне.

В течение нескольких минут с начала второго налета Альбертинум находился в окружении горевших зданий, и возникла опасность обрушения и самого этого строения из песчаника. Гаулейтер со своим штабом, чтобы спастись, совершил бросок через горящие улицы с обрушивающимися зданиями на открытые пространства снаружи. В ту самую ночь, согласно официальному отчету, все были вызваны на дежурство в центр чрезвычайных ситуаций, сооруженный в Локвицгрунд – деревне в 8 километрах к юго-востоку от Дрездена, где нацисты подготовили запасной штаб округа как раз для такой чрезвычайной ситуации, как эта.

Так же как и повсюду в Германии, городская система мер местной противовоздушной обороны находилась в составе структуры национал-социалистической партии с начальником полиции города, являвшимся по должности ее руководителем. Каждый принимал определенное участие в деятельности не только гитлерюгенда, но и организации «Дойчес юнгфольк» («немецкая молодежь»).

«В феврале 1945 года мне было пятнадцать лет, и в течение всего периода войны в мои обязанности входило быть курьером, сообщавшим об авианалетах, – записал один член «Дойчес юнгфольк». – 13 февраля был день нашего великого праздника – вторник на Масленой неделе, – и я провел вечер в цирке Сарассани, постоянно размещавшемся в одном из зданий в Новом городе Дрездена. Во время последнего номера программы, веселого представления с обезьянами, разъезжавшими на велосипедах под руководством клоунов, из громкоговорителей прозвучал сигнал тревоги. Публике под шутки клоунов велели пробираться в подвальные помещения здания цирка. Поскольку у меня было удостоверение курьера, мне разрешили покинуть здание. В то время я был сильно поражен огнями[2]. Новый город Дрездена оставался совсем не затронутым первым налетом, так что я сразу же побежал домой. Там нечего было делать, так что, согласно указаниям, я приступил к обязанностям в качестве курьера в местном отделении «ханса» партийной организации на Гроссенхайнерштрассе. Местный группенлейтер в форме штурмового отряда («коричневой рубашке») вручил мне и другим молодым людям донесения о нанесенных повреждениях, чтобы мы передали их в центр гражданской обороны в центральной, старой части города. Нам выдали синие стальные каски, противогазы и велосипеды, и мы отправились».

Церковь, замок-резиденция и Оперный театр уже вовсю горели, а на мостах через Эльбу повсюду валялись погасшие или еще горящие зажигательные бомбы. Улицы были заполнены водой из прорванных водопроводов. Храбрые, но едва ли достаточно оснащенные курьеры службы местной ПВО успели пробиться лишь к Почтовой площади, когда начался второй налет. Они сумели только проводить беженцев в подвальные помещения больницы вблизи Почтовой площади. Послания были еще при них, но они никогда не будут доставлены.

Так что служба местной ПВО в центре города оставалась в полном неведении об очагах пожаров и их разрастании, поскольку телеграфная, телефонная, радио– и, наконец, курьерская линии связи оборвались одна за другой.

В послевоенные годы родилась легенда вокруг этого несчастного города, чему способствовали оккупационные власти, о том, что Дрезден был не только не защищен зенитками и истребительной авиацией, но что не было принято никаких мер по местной противовоздушной обороне.

В известной степени так оно и было: не посчитали необходимым строить огромные общие бомбоубежища из бетона и стали такого типа, которые спасли жизни сотен тысяч людей в других испытавших огненный смерч городах. В Гамбурге даже больницы были оборудованы специальными бомбоубежищами – к 1 июня 1943 года там имелось четыре действующих кинотеатра и три родильных дома, устроенные в бомбоубежищах. В Дрездене ни в одной из крупнейших больниц Фридрихштадта и Йоханштадта не было таких укрытий. Никто не позаботился о том, чтобы создать альтернативные источники воды или силовые установки для насосных станций на случай крупной аварии водопровода или нарушения работы электроподстанций. Но ведь никто не ожидал, что Дрезден будут бомбить. Когда в конце 1944 года было объявлено, что в рамках «расширенной программы фюрера» несколько тысяч рейхсмарок должны быть потрачены на меры ПВО, городское население лишь беспечно посмеялось. Конечно, с начала войны и в ходе ее полиция противовоздушной обороны работала в две смены на сооружении сети подземных аварийных туннелей, больших стационарных емкостей для воды на площади Альтмаркт, Зайдницерплац и Зидонинштрассе, и даже начали строить подземные резервуары для воды. «Даже не грузовики, а поезда были задействованы в плане этих работ», – подчеркивает инженер системы ПВО того времени; планы были разработаны старшими архитекторами городского архитектурного института.

Нет сомнения в том, что жители Дрездена были лучше защищены от авианалетов, чем население многих сопоставимых с ним британских городов, которые считали себя в безопасности в своих бомбоубежищах Моррисона или Андерсона, конструкция которых во время огненного смерча была бы превосходной смертельной ловушкой.

Позднее, когда Дрезден был заполнен беженцами с востока и запада и когда иногда стал доноситься грохот орудий на Восточном фронте, власти города лихорадочно приняли дальнейшие ограниченные меры защиты для своего населения. Школьников мобилизовали на работу по рытью траншей в Бисмарке и на Винерплац (с каждой стороны Центрального вокзала), Барбароссаплац и в большинстве парков и скверов в городе. Была создана система проходов в стенах между подвалами соседних домов. В чрезвычайных ситуациях, если дома загорались во время локальных авианалетов, жители могли пробраться в соседний подвал и спастись через него. Таким образом, при необходимости люди могли проламывать стены одну за другой до тех пор, пока не добирались до дома, из которого они могли выбраться.

Эти меры годились для небольших атак, которые пережили другие города и даже Дрезден до февраля 1945 года. Однако никто не мог предвидеть, что море огня и пожарища поглотят столицу Саксонии. В подвалах и цокольных этажах викторианских домов к началу атаки укрылись 80–90 человек, а люди с улиц все прибывали и прибывали, спускаясь по ступенькам. Когда миновала первая атака, началась суматоха бегства. Снова и снова складывалась преимущественно одна и та же ситуация: беженцы с восточных болот, которые раньше никогда не слышали завывания сирены или взрывов бомб, теперь оказались в ловушке в самом центре величайшего пожарища в истории; они не смогли спастись, убегая по улицам, – их смели 15-метровые сильнейшие струи пламени. Они могли только переходить из одного подвала в другой, пробиваясь через проломы в тонкой части стен, пока, наконец, не выходили на открытое место или в конец улицы.

Подобное развитие событий предвидел начальник полиции Гамбурга, генерал-майор Керл, когда поддержал строительство такой подземной системы отхода. Обратив внимание на ужасающее количество людей, погибших в подвальных помещениях в районах огненного смерча, он предложил там, где ряды домов прерываются перекрестками, дома на противоположных сторонах улицы соединить туннелями. Однако на его предостережения в Дрездене не обратили внимания, и система, которая могла предотвратить большую трагедию, если бы была претворена в жизнь, фактически, как мы увидим, сама привела к гибели большого числа людей, которым до этого не угрожало отравление угарными газами и дымом.

Большинство людей надеялись, что огонь погаснет и они смогут выйти наружу невредимыми и со своим сохраненным имуществом, поэтому оставались в подвалах и подземных туннелях, когда уже пробило 1.30 ночи и без предупреждения начался второй налет. Командир транспортной роты государственной трудовой повинности, который поспешил с колонной на помощь из одной из окрестных деревень, описывал развитие событий следующим образом: «Взрывы сотрясали стены подвалов. Грохот смешался с новым странным звуком, который, казалось, становился все ближе и ближе, звуком грохочущего водопада; это мощное торнадо с ревом врывалось в старую часть города».

«Когда налет прекратился, – докладывал еще один офицер службы государственной трудовой повинности, подобным же образом оказавшийся в ловушке со своими людьми, – я понял, что мы со всех сторон окружены огнем: чудовищное пламя гуляло по улицам. Я узнал от других, что ниже по улице было открытое пространство площади со зданием цирка Сарассани. Я велел своим людям прорываться через проломы от дома к дому, и так мы, наконец, вырвались на простор. Здание цирка располагалось в центре площади; думаю, что там как раз проходил праздничный вечерний карнавал. Здание полыхало и рушилось на наших глазах. На соседней улице я увидел группу пятнистых цирковых лошадей с яркими цветастыми сбруями, напуганно жавшихся друг к другу».

Этим чудесным арабским скакунам не долго оставалось жить; во время второй атаки Королевских ВВС сорок восемь лошадей из цирка Сарассани были убиты. В последующие после налетов дни их трупы должны были оттащить вниз на набережную Эльбы к северному берегу – Кенигсуфер, между мостами Альберта и Аугуста, где 16 февраля можно было увидеть мрачную картину, когда туда слетелась стая грифов, сбежавших из городского зоопарка.

Во многих случаях люди во время ночных налетов, обнаруживая, что густой удушливый дым сверху стелется вниз, проникая в непроветриваемые подвальные помещения, проделывали бреши в стене, и дым проникал в соседние подвалы. Эта дилемма озадачила даже жителей Гамбурга и Кельна, закаленных продолжительными испытаниями в результате воздушных атак союзников. Для миллиона и более жителей Дрездена, ночью 13 февраля успокоенных ложным ощущением безопасности и совершенно неискушенных в практике гражданской обороны – что, вероятно, можно было сказать и о жителях каждого крупного британского города, – эта дилемма стала кошмаром, с которым слишком многие люди в конечном счете были готовы смириться.

Ротмистр кавалерии по дороге в свою часть на Восточном фронте во всех подробностях рассказал о том, что выпало на долю людей, находившихся вместе с ним во время этой второй атаки. Его временная квартира находилась на Каульбахштрассе, улице в самом центре района, превратившегося в эпицентр огненного смерча во время второго налета.

«Кто-то безрассудно проломил стену смежного подвала, – вспоминал ротмистр. – Тот дом сильно горел, и нам стал слышен треск огня, густой дым стал проникать внутрь. Нужно было что-то делать. Я сказал людям, находившимся рядом со мной, что мы все задохнемся в нем, если не выберемся на открытое пространство. Я велел всем намочить пальто в имевшихся в каждом погребе пожарных ведрах. Согласились немногие, поскольку женщинам очень не хотелось портить свои дорогие меховые пальто подобным образом. Я велел всем встать следом за мной на лестнице, и, когда я крикну «пошел!», выбежать на улицу. Мой призыв не возымел действия, так что я в конце концов прокричал приказ и сам выбежал на улицу. За мной последовали лишь немногие».

Человек мужества этого кавалерийского ротмистра, награжденного, кстати, одной из самых высоких германских военных наград, может рискнуть своей жизнью подобным образом. Большинство же жителей города не были молодыми и храбрыми; многие, что понятно, предпочитали умирать в своих домах, чем мчаться в борьбе за жизнь через огонь. Так что проломы в подвалах несли гибель их обитателям.

Под всей почтовой площадью была одна протяженная система описанных выше туннелей, но и от нее оказалось мало пользы. Эти туннели и в самом деле связывали главные административные здания, расположенные вокруг площади, но огненный смерч был настолько обширным, что они, в сущности, оказались бесполезными. Вентиляция в туннеле Острааллее вышла из строя, что привело к множеству жертв. Когда всю старую часть города охватил огонь, все выходы из сети туннелей были завалены.

Авиационная бомба попала в сберегательный банк министерства почт, и из подвальных помещений близлежащих частных домов людской поток вылился по подземным связующим туннелям. Телефонистка из Центрального телеграфа так описывает эти события: «Я помню одну пожилую женщину, потерявшую ногу. Некоторые девушки предложили выйти на улицу и бежать домой. Лестница вела из подвала здания телефонного узла в четырехугольный двор под стеклянной крышей. Они хотели выбраться через главные ворота двора на Почтовую площадь. Мне не нравилась эта идея; неожиданно, как раз когда двенадцать или тринадцать девушек перебегали двор и возились с воротами, стараясь их открыть, раскаленная докрасна крыша обрушилась, похоронив их всех под собой. Теперь уже весь телефонный узел в огне».

Так что всем, оказавшимся в ловушке в самом центре старой части города, оставалось только ждать, пока стихнет огненный смерч, и надеяться, что до этого момента хватит остающегося в подвалах воздуха.

Будь в Дрездене приняты хотя бы минимальные меры ПВО, будь там бомбоубежища с необходимой вентиляцией, как сплошь и рядом в других германских городах, той катастрофы, которую пережил Дрезден в течение 14 часов тройного удара, можно было бы избежать. Ввиду веры национал-социалистических лидеров в то, что Дрезден никогда не будут бомбить, эти недостатки могут показаться простительными; тем не менее более 100 тысяч гражданского населения города должны были теперь расплачиваться жизнями за близорукость своих лидеров.

Американские бомбардировщики, участвовавшие в нанесении третьего удара, еще не прибыли, когда первые колонны спасателей начали стекаться в Дрезден со всей Центральной Германии. Местное руководство ПВО наконец нашло средства оповещения населения, и моторизованные колонны обеспечения продуктами и медицинской помощью, а также несколько саперных батальонов направлялись в столицу Саксонии. Даже из далеких Берлина и Линца в Верхней Австрии команды трудоспособных мужчин и спасателей были спешно мобилизованы, чтобы принять участие в борьбе с огнем и спасательных работах в Дрездене. Кроме того, были задействованы полиция ПВО и полиция пожарной охраны.

Тем временем моторизованные колонны передвижных кухонь и грузовики экстренной помощи прибыли на Нордплац в дрезденский Новый город. Второй эшелон «Геббельс» пробивался в Дрезден-Зайдниц. Хотя в каждой колонне было всего около двадцати грузовиков, помощь была отчаянно нужна городу. К 16 февраля колонны с грузами стали прибывать в Дрезден из каждого региона земли Саксония, чтобы обеспечить продуктами питания оставшиеся без крова семьи, а также спасателей. «Никто не будет испытывать недостаток продуктов», – оптимистично объявила 17 февраля дрезденская газета «Фрайхайтскампф».

Партийная организация могла гарантировать, вместе с германским Красным Крестом, что десятки тысяч матерей получат молоко и детское питание. На крупных станциях в Дрездене были срочно организованы национал-социалистические центры помощи, силами партийного Союза немецких девушек и женских объединений.

«Это был, – сказала одна пострадавшая от бомбежки женщина с десятидневым младенцем, – настоящий акт милосердия со стороны партии. Мы имели возможность получить детское питание и горячее питье для детей, хлеб для взрослых».

Несомненно, эти мелкие добрые дела со стороны партии совершались с целью поднять упавший дух в других городах, разгромленных бомбардировщиками под руководством командования бомбардировочной авиации. Однако Дрезден пострадал настолько, что эти потери нельзя было восполнить снабжением горячим питьем и детским питанием.

Прибыл также генерал Эрих Хампе, руководивший чрезвычайными операциями по восстановлению систем железных дорог в разбомбленных городах. Всю ночь он добирался из Берлина со своим помощником. «Я не смог сразу же попасть на Центральный вокзал, – докладывал он, – потому что путь в город был полностью перекрыт. Первым живым существом, которое я увидел при въезде в город, была большая лама. Вероятно, она убежала из зоопарка. В старой части города все было разрушено, но меня заботили только Центральный вокзал и система железных дорог. Не было на месте никого из железнодорожной администрации. Мне пришлось послать за кем– нибудь из руководства железных дорог рейха в Берлин, чтобы помочь разобраться в этом беспорядке и обсудить меры, которые нужно было принять для возобновления движения поездов».

Первый этап работы по восстановлению железной дороги состоял в очистке станционных залов и засыпании воронок от бомб вдоль железнодорожной насыпи. Эту работу выполняли солдаты из казарм, военнопленные и мобилизованные на принудительные работы. На втором этапе работы по возведению аварийных линий были возложены на особые отряды Хампе. В Дрездене у него было два саперных батальона, каждый численностью 1500 человек, большей частью пожилые солдаты, вышедшие из призывного возраста.

Кровавая баня на Центральном вокзале в Дрезден– Альтштадте, к югу от Эльбы, была самым страшным зрелищем из когда-либо виденных генералом Хампе.

Между тем беженцы продолжали прибывать в город, набиваясь в рейсовые пассажирские поезда, идущие с востока. Нескончаемые организованные колонны беженцев, каждая со своим руководителем, одна за другой направлялись в «районы приема». Это были Большой сад, выставочный комплекс, в котором позже сотни сгорят заживо от воспламенившегося топлива из разгромленной стоянки транспорта вермахта, расположенной там; погибнут и те, кто надеялся двигаться далее в западном направлении, на площади с каждой стороны Центрального вокзала. И лишь немногие беженцы, оказавшиеся на станции вечером во вторник на Масленой неделе, остались в живых: только один поезд, стоящий на станции, когда прозвучали сирены, отбыл на запад – экспресс на Аугсбург и Мюнхен.

В сводчатых подвальных помещениях под Центральным вокзалом было пять просторных укрытий, в которых хватало места для 2 тысяч человек, однако отсутствовали взрывобезопасные двери, встроенные вентиляционные установки. Собственно говоря, власти оборудовали эти подземные проходы под вокзалом для временного проживания тысяч беженцев из Силезии и Восточной Пруссии. Заботу о них взяли на себя Красный Крест, отряды женской службы в рамках государственной трудовой повинности, женских объединений, национал-социалистическая служба социального обеспечения. В любом другом городе рейха скопление такого большого количества людей и легко воспламеняющихся материалов в уязвимом и потенциально опасном месте, каким был Центральный вокзал, выглядело бы самоубийственным. Но это упущение можно было понять, принимая в расчет хваленую неприкосновенность Дрездена для атаки, и острую необходимость в каком-либо пригодном жизненном пространстве (напомним: была середина зимы).

«Даже по лестницам, ведущим на платформы, невозможно было пройти: все они были завалены грудами багажа, – рассказывал руководитель одной из колонн беженцев, прибывших на Центральный вокзал в ночь атаки. – Сами платформы были переполнены людьми, толпы подавались вперед и назад каждый раз, когда подъезжал пустой поезд».

Снаружи вокзальные площади Бисмаркплац и Винерплац также были запружены массами ожидающих поездов людей.

Среди этого хаоса и беспорядка 13 февраля из Клоцше в 21.41 вечера резко и явственно прозвучал сигнал общей воздушной тревоги, эхом разнесшийся по городу от западного района Фридрихштадт до восточных окраин. Свет погас повсюду на Центральном вокзале, оставались гореть только сигнальные огни в конце вестибюля платформы. Затем погасли и они. Однако люди оставались безразличными, отказываясь верить в возможность воздушного налета. Многие беженцы, которые несколько дней ожидали поездов, не желали оставлять свои места только потому, что это вполне могло быть 172-й ложной тревогой в Дрездене. Незадолго до этого прибыли из Кенигсбрюка два поезда с эвакуированными детьми из провинций, к которым подступала Красная армия.

Несмотря на толпы и замешательство в зале ожидания, к тому времени, когда начали падать бомбы, все поезда были отведены на открытое пространство. Из громкоговорителей донеслась команда спуститься в подвалы под платформами. В первый момент послушались немногие; но, когда стали падать бомбы, началось паническое бегство.

Центральный вокзал располагался вне сектора, обозначенного как цель для первой атаки, поэтому он отделался незначительными повреждениями после первого налета. Именно тогда железнодорожная администрация совершила, как оказалось, роковую ошибку. Нарушение связи между Дрезденом, Берлином и постами системы оповещения ПВО оставило руководство ПВО города в полном неведении об обстановке в воздухе. Полагая, что Дрезден в последний раз видел в ту ночь самолеты Королевских ВВС, начальник станции распорядился вернуть поезда к платформам. В течение трех часов станция работала в максимальном режиме, притом что потоки людей из горящего Старого города внесли свой вклад в суматоху. Платформа снова ожила с появлением работников Красного Креста и национал-социалистической службы социального обеспечения, эвакуирующихся беженцев и солдат, и тут без всякого предупреждения началась вторая атака. На этот раз станция оказалась в самом центре района атаки.

Два поезда, заполненные детьми от двенадцати до четырнадцати лет, остались стоять на путях за пределами вокзала, у моста Фалькенбрюке. После того как первая атака прошла для этого района без неприятностей, начальник лагеря эвакуирующихся, пожилой партийный работник, опрометчиво объяснил любопытным детям, что белые огни обозначали бомбардировщикам район для уничтожения. Когда бомбардировщики возвратились, он, должно быть, корил себя за бестактность; хотя он поспешно велел задернуть в вагонах занавески, ребята ясно видели, что парашютные светящие бомбы теперь маркировали широкий прямоугольник, в центре которого располагался сам вокзал.

Сотни зажигательных бомб посыпались дождем, проникая сквозь хрупкую стеклянную крышу вокзала. Загорелись горы багажа, чемоданов, сложенных в зале ожидания. Другие зажигательные бомбы попали в лифтовые шахты багажных туннелей, куда бежали многие люди. Туннели наполнились ядовитыми газами, поглощавшими драгоценный воздух.

Туннели и коридоры под платформами не были оборудованы так, как бомбоубежища, и не имели вентиляционных установок. Одна молодая мать прибыла на пассажирском поезде из Силезии как раз к началу первого налета. Ее муж писал ей из дрезденских казарм, что достигнуто соглашение о том, что город не будут бомбить, потому что «союзники хотят сделать его столицей послевоенной Германии»; она приехала с двумя грудными детьми в Дрезден, где надеялась чувствовать себя в безопасности.

«Меня спасло только одно: я пробилась в бойлерную под одной из платформ, – вспоминала эта женщина. – В тонком потолке была дыра, пробитая неразорвавшейся зажигательной бомбой. Через эту дыру к нам поступало достаточно необходимого для дыхания воздуха. Прошло несколько часов, затем армейский офицер вывел меня через длинный проход. Мы прошли через подвальные помещения: там было несколько тысяч человек, все лежали очень тихо.

На площади плечом к плечу толпились тысячи людей, не паникуя, тихо и безмолвно. Над ними бушевал огонь. У входов в вокзал лежали трупы погибших детей, их уже складывали друг на друга и вывозили с вокзала.

Вероятно, на станции был поезд с детьми. Мертвые тела складывали штабелями друг на друга и накрывали одеялами. Я сняла одно из таких одеял с одного из моих младенцев, который был жив, но совсем окоченел. Утром пришли несколько служащих медико-санитарного батальона, и один из них помог мне и моей семье пробраться через город в безопасное место».

Если случайная пробоина в потолке спасла жизнь этой кучке людей в вокзальной бойлерной, то несколько тысяч других не оказались столь удачливы. Из 2000 беженцев с востока, которые, фактически, поселились в единственном туннеле, как докладывал начальник ПВО вокзала, сто человек сгорели там заживо в результате прямого воздействия зажигательной бомбы, еще 500 человек задохнулись в ядовитом дыму.

«Я оставила всю детскую одежду и медикаменты в сумках под платформой, – продолжает свой рассказ женщина из Силезии. – Сначала было совершенно невозможно достать какую-нибудь детскую одежду, и я рискнула вернуться в Дрезден на вокзал. Вокзальные подвалы оцепили части СС и полиции. Они говорили, что существует опасность распространения тифа. Тем не менее, мне разрешили войти в главный подвал в сопровождении однорукого администратора имперской железной дороги. Он предупредил меня, что там, внизу, нет живых, все были мертвы. То, что я увидела в тусклом свете фонаря железнодорожника, было кошмаром. Весь цокольный этаж был покрыт лежащими в несколько слоев телами погибших людей».

Повторюсь, большинство людей на Центральном вокзале стали жертвами не столько фугасных, сколько зажигательных бомб, сброшенных на город. Большинство погибли от отравления просочившимся угарным газом и ядовитым дымом. В меньшей степени пополнил список погибших недостаток кислорода. «Когда выбрались, мы обратили внимание на то, что у вокзальных стен скопилось не столько мертвых тел, сколько людей, которые, очевидно, крепко заснули, прислонившись к вокзальным стенам», – вспоминает курсант военного офицерского училища танковых войск, которому нужно было пересесть в Дрездене на другой поезд по пути в Берлин. Из 86 курсантов, направлявшихся вместе с ним в ту ночь, чтобы прибыть на время отпуска в столицу рейха, остались в живых менее тридцати.

Однако, в то время как зажигательные бомбы и в самом деле доказали свою эффективность в качестве оружия уничтожения живой силы и для общего поджога самого города, их едва ли можно было считать наилучшим оружием для того, чтобы атаковать город как «главный центр коммуникаций и железнодорожный узел».

Ввиду настойчивости правительств союзников в том, чтобы тройной удар был нанесен с целью нарушения трафика через Дрезден и чтобы атака была в высшей степени успешной, некоторую оценку следовало бы дать и времени, в течение которого главные линии связи в городе не функционировали.

С прибытием генерала Хампе с двумя инженерными батальонами работы по спасению материальных ценностей и ремонтные работы начались в Дрездене незамедлительно. Довольно любопытно, что, как явствует из показаний свидетелей и изучения послевоенных аэрофотоснимков, самые крупные сортировочные станции Дрездена в районе Фридрихштадта почти не получили повреждений. На фотографиях видны двадцать четыре поезда – товарные, пассажирские и санитарные, – стоящие на сортировочных станциях после налетов, в то время как повсюду полыхают здания, очень большие районы охвачены огнем. Из трех паровозных депо на станциях зажигательная бомба попала в одно. В пакгаузах видны четыреста вагонов и платформ, все еще в идеальном порядке стоящих в ожидании на запасных путях и мостовых весах, без единого разрыва между ними. Не поврежден железнодорожный мост Мариенбрюке через реку.

«Если они и в самом деле хотели нарушить движение через город, – отмечал генерал Хампе, – им нужно было только сосредоточиться на этом единственном мосте; чтобы заменить его, потребовалось бы много недель, в течение которых все железнодорожное движение пришлось бы пускать по длинному окольному пути».

Работая день и ночь, генерал Хампе и его саперы были в состоянии открыть дублирующую линию железной дороги для нормального функционирования всего в течение трех дней после тройного удара.

«Значение Дрездена в качестве железнодорожного узла, – заявляет Хампе, – которое было немалым, не было снижено более чем на три дня в результате этих трех авианалетов».

Это наблюдение может показаться удивительным, если рассматривать его в свете утверждений союзников о том, что атака транспортных сооружений была успешной. Американская официальная история операций ВВС США на Европейском театре военных действий, с недоверием относясь к тому, что отчет по итогам авиарейда «весьма пространно объясняет, как это город превратился в огромный промышленный центр и являлся поэтому важной целью», констатирует: «Если жертвы были чрезвычайно высоки, а разрушения жилых кварталов огромны, очевидно также, что промышленные и транспортные сооружения [Дрездена] были полностью уничтожены».

Восточногерманская история разрушения и реконструкции Дрездена утверждает: «Линии железных дорог были не слишком значительно повреждены; аварийные службы смогли восстановить их настолько быстро, что сильных сбоев в движении поездов не произошло».

Многие источники также поддерживают это утверждение. Можно вспомнить, что пилот головного бомбардировщика во второй ночной атаке Королевских ВВС докладывал после рейда, что сортировочные станции, «похоже, избежали больших повреждений». Хотя об этом не упоминается в соответствующих публичных заявлениях министерства авиации, ясно, что информация не была скрыта от самого бомбардировочного командования союзников. Так, в отчете № 226 по выполнению задачи 390-й американской бомбардировочной группой относительно атаки города 2 марта говорится следующее: «Экипажи по метеоусловиям отвернули от курса на предназначенные для бомбежки нефтяные объекты [в Руланде]. Огромные сортировочные станции Дрездена, один из немногих путей, ведущих в Чехословакию, которые не подверглись сильной бомбардировке, были целью «Летающих крепостей».

Пути на Центральном вокзале очистили от обломков в течение всего нескольких часов, и пустили поезда по временным путям.

Регулярное движение поездов было восстановлено через дрезденский Новый город к 15 февраля.

Западногерманские послевоенные отчеты о разрушении Дрездена также обращают внимание на то, что уцелела железнодорожная система Дрездена.

Влиятельная мюнхенская газета «Зюддойче цайтунг» писала 22 февраля 1953 года: «Объяснение [американского Государственного департамента] о том, что Дрезден бомбили согласно советским указаниям для того, чтобы помешать переброске подкреплений через город, явно противоречит фактам. Железная дорога между Дрезденом и границей с Чехословакией [одна из рассматриваемых в связи с этим] построена между горной цепью и рекой Эльбой. Для маркировщиков Королевских ВВС не составляло труда уничтожить эти дороги».

Ни один стратег не смог честно признать, что массы германских войск на самом деле шагали боевыми порядками через центр города на Восточный фронт.

«Наоборот, – продолжала передовая статья газеты, – поражаешься той необыкновенной точности, с которой были разрушены не стратегически важные сооружения, а жилые кварталы города. Центральный вокзал Дрездена был заполнен грудами тел, зато железнодорожные пути повреждены незначительно и вскоре снова были пригодны для использования».

Ранним утром 14 февраля в город пригнали тысячи британских военнопленных. Несмотря на то что центр города был охвачен сильным пожаром, людей направляли к месту их прежней работы, в разрушенные школы на Веттинерштрассе, район, который подвергся удару во время небольшого налета американцев в октябре 1944 года. Однако в 11.00 пленных вернули в их лагеря: спасательные работы в центральной части города все еще исключались, из-за нестерпимого жара на узких улицах и отсутствия достаточно прохладных подвалов, где можно было бы спрятаться. Это раннее возвращение спасло жизни многим людям, потому что если бы они остались в городе в полдень, то также попали бы под американские атаки.

Так что огонь бесконтрольно свирепствовал более 14 часов, и не было сделано сколько-нибудь значительных попыток пробиться к еще остававшимся в живых людям, которые оказались замурованными в просторных проходах в катакомбах города. Кстати сказать, в Брунсвике решение не мешкая применить технику «водной аллеи» спасло жизни нескольким тысячам человек, оказавшимся в западне в городском бомбоубежище в самом центре района огненного смерча, даже еще до окончания авианалета.

Только к 16.00, через три с половиной часа после окончания американского налета, в Дрездене приступили к первым масштабным спасательным операциям. Были подняты роты солдат из казарм короля Альберта в дрезденском Новом городе и посажены в грузовики. Они были в противогазах и стальных касках со спасательным оборудованием, с бутылками воды и однодневным запасом пищи. На восточных берегах Эльбы стояли колонны грузовиков; мосты были заминированы четыре дня назад, и заряды могли сдетонировать при малейшем дополнительном сотрясении.

Когда солдаты шагали в колонне по одному через мост Августа, многие приостанавливались и смотрели на рубцеватые очертания Дрездена. Большая часть знакомой картины города исчезла, многие церкви и остроконечные соборы были разрушены во время налетов. Замок все еще полыхал, а сумерки становились темнее из-за обилия дыма, все еще медленно поднимавшегося ввысь. Однако каким-то чудом самая знаменитая достопримечательность Дрездена, 100-метровый купол церкви Георга Бэра Фрауенкирхе все еще стоял, завеса серого дыма клубилась вокруг золотого креста и фонаря на его верхушке. Фрауенкирхе выдержала несколько войн: именно по ее куполу молодой Гете в 1768 году определил, какие опустошения произвел длительным артиллерийским обстрелом король Пруссии Фридрих II во время Семилетней войны. Картины Каналетто разрушений в Дрездене в то время поразительным образом перекликаются с разрушениями после 1945 года. Если Фрауенкирхе все еще стояла, то разрушение Дрездена в какой– то степени можно было считать неполным.

Однако к этому времени гражданское население было совершенно раздавлено тяжестью удара, обрушившегося на Дрезден. Всего несколько дней назад Дрезден был сказочным городом остроконечных соборов и мощенных булыжниками улочек, где можно было восхищаться заполненными витринами магазинов на главных улицах, где вечерние часы не приносили с собой полной темноты, где стекла были еще не разбиты, а занавески не сняты, городом, в котором вечерние улицы были заполнены оживленными толпами, направлявшимися домой из цирка, оперы или из многочисленных кинотеатров и театров, которые даже в эти дни «тотальной войны» все еще функционировали. Тотальная война положила всему этому конец. Теперь в центр Дрездена шагали колонны солдат, на удивление спокойных и совершенно опустошенных.

Жестокость дневного налета стратегических ВВС США 14 февраля в конце концов поставила людей на колени. Небо было затянуто облаками, и сброшенные «Летающими крепостями» бомбы падали с большим разбросом.

Но не бомбы в конечном счете деморализовали людей: по сравнению с ночными бомбардировками с 200– килограммовым использованием двух– и четырехтонных «блокбастеров» американские 500-фугасные бомбы должны были казаться довольно безобидными. Это были истребители «мустанги», которые неожиданно появились низко над городом, открывая огонь по всему, что двигалось, обстреливая из пулеметов колонны грузовиков, шедших к городу. Одна группа «мустангов» сосредоточилась на берегах реки, где скопились люди, перенесшие бомбежку. Другая группа атаковала цели в районе Большого сада.

Реакция гражданского населения на эти атаки истребителей с бреющего полета, которые, очевидно, предназначались для завершения задачи, предусмотренной директивами командиров, такой как «внести замешательство в процесс эвакуации граждан с востока», была немедленной и общей; оно осознало свою полную беспомощность.

Американские истребители на бреющем полете пролетали над Тиргартенштрассе, дорогой, ограничивающей Большой сад с южной стороны. Здесь нашли убежище те, кто остался в живых из известного детского церковного хора Кройцкирхе. В списке пострадавших инспектор хора, получивший тяжелое ранение, один из хористов был убит. Британские военнопленные, которых вытащили их из горевших лагерей, были в числе тех, кто пережил неприятные минуты пулеметного обстрела берегов реки, и подтвердили эффект подрыва морального духа. Везде, где шагали колонны в город или из города, на них обрушивались истребители, поливая пулеметным огнем или обстреливая из пушек.

Нет сомнения в том, что причиной многих жертв стали истребители на бреющем полете над городом, которые позднее стали отличительной чертой американских атак.

Понятно, что многим требовалась неотложная и срочная госпитализация. Но ситуация с больницами складывалась отчаянная: Дрезден не только считался центром для выздоравливающих и раненых военнослужащих со всех фронтов, но почти все временные госпитали подверглись ударам, а из 19 крупных стационарных госпиталей за пределами Дрездена 16 были повреждены и три полностью разрушены. Например, в высшей школе Витцтум, которая использовалась в качестве госпиталя, были заняты все 500 коек; лишь 200 инвалидов успели эвакуировать в течение получаса между сигналом воздушной тревоги и атакой, все остальные погибли.

Принимались временные меры по уходу за ограниченным числом раненых и больных граждан из Дрездена. Огромная лечебница, в которой содержались психически неизлечимые больные в Пирне, была приспособлена для таких больных. Часть бункера, пробитого подразделением СС в толстой горной породе около моста Мордгрунд, была предоставлена в распоряжение Красного Креста для развертывания там временного госпиталя и убежища для бездомных. Крыша, толщиной два метра, делала бункер совершенно неуязвимым для бомб.

Из двух крупнейших больниц в районах Фридрихштадт и Йоханштадт первая была все еще не полностью занята, в то время как вторая, на востоке города, в которой также находилась городская гинекологическая клиника и родильный дом, оказалась полностью разрушена.

Когда бомбардировщики появились над городом, больные все еще не были полностью эвакуированы; период предостережения оказался слишком коротким. «Блокбастер» попал в блок «Б». Две родильные палаты, операционная, два родильных отделения, отделение гинекологической хирургии были уничтожены.

Сразу же были предприняты попытки перевезти больных из блока «Б» в блок «А»; однако крыло блока «А» загорелось, и инвалидов тоже пришлось оттуда эвакуировать. Когда рассвело, блок «А» полыхал так сильно, что о борьбе с огнем не могло идти и речи; блок «Б» был уничтожен пятью фугасными бомбами; блок «В» разрушен до основания и выгорел; даже блок «Г» выглядел значительно поврежденным. Только блок «Д» не очень сильно пострадал, хотя его крыша горела. Бомбы при американской дневной атаке не попали в гинекологическую клинику, но один из истребителей «мустанг» в одиночку обстрелял из пулемета блоки «В», «Г» и «Д».

По масштабу людских потерь можно судить о степени ущерба, нанесенного больницам Дрездена. В гинекологической клинике в Йоханштадте, повреждения которой лучше всего подтверждены документами, например, было убито 200 человек. Однако идентифицировать удалось лишь 138 трупов. В больницах по меньшей мере повторились обычные последствия огненного смерча: в Касселе 31,2 процента жертв не смогли идентифицировать; в гинекологической клинике в Йоханштадте из 95 опознанных больных 45 были будущими матерями.

Все оставшееся время войны эта больница не функционировала. Были приняты меры для того, чтобы выжившие в городе беременные женщины были переведены в неповрежденное крыло главной больницы во Фридрихштадт, где специально освободили несколько палат.

Множеству больных требовалась срочная медицинская помощь. Но оказать ее вовремя не представлялось возможным, поэтому многие больные и раненые умерли прежде, чем им уделили необходимое внимание. Постепенно и без того огромный список погибших вырос еще больше, и это при том, что еще не предприняли организованную попытку спасения замурованных под кирgичными завалами.

Только в среду на первой неделе Великого поста 14 февраля на спасательные работы были брошены войска, размещенные в городских казармах, для армейских частей, располагавшихся поодаль от города, задержка была еще большей. В Кенигсбрюке, где собирались армейские части для отправки на Восточный фронт, о ситуации в Дрездене не знали даже через два дня после атак.

Нельзя сбрасывать со счетов и такой негативный момент, как то, что очаг огненного смерча находился на левом берегу Эльбы, в то время как Кенигсбрюк и большая часть сосредоточенных войск располагались на правом берегу. Но левый берег Эльбы считался «тылом», в то время как вся местность к востоку от реки относилась к «тыловому району военных формирований», поэтому всякая инициатива по перемещению этих войск должна была исходить от соответствующих властей. Только 15 февраля поступили необходимые указания на марш.

В случае с военнопленными из числа союзников, находившимися в Дрездене, которых ко времени атаки было более 20 тысяч, указания об их участии в спасательных работах пришли еще позднее.

В связи с тем, например, что более 230 военнопленным союзникам, находившимся в рабочем отряде № 1326 в Дрезден-Юбигау, посчастливилось остаться в живых 14 февраля, никаких новых рабочих команд не создавалось до 21 февраля. Только 150 пленным после этого командованием IV армейского округа было приказано отрядами по 70, 50 и 30 человек маршем идти в город на помощь в спасательных операциях. Всю неделю люди оставались в лагере.

Один военнопленный из другого лагеря с горечью вспоминал, что, хотя весь район вокруг них сильно пострадал от тройного удара, немецкие охранники заставили их каждое утро шагать через город к одному из мест на востоке Дрездена. Очевидно, это делалось для того, чтобы «ткнуть пленных носом» в кошмар, который устроили их соотечественники, и содействовать почти совершенно безуспешной вербовке пленных в Британский свободный корпус, чтобы они сражались против русских на Восточном фронте.

Большинство британских пленных с желанием помогали спасать людей и имущество. Многие поплатились жизнью за свой энтузиазм, когда, после недель жизни на скудном рационе, во время участия в спасательных операциях наталкивались на сохранившиеся продуктовые запасы в разбитых магазинах и гостиницах. Так, у одного американца из лагеря в Дрезден-Плауен во время обычной проверки нашли спрятанную под одеждой банку консервов, молодого канадского солдата поймали на попытке пронести украденный свиной окорок в лагерь в Дрезден-Юбигау. Оба они были расстреляны охраной. Как с немцами, так и не с немцами обращались в таких случаях одинаково. Немецкого рабочего поймали на мародерстве на Грунерштрассе – в его карманах обнаружили более 150 обручальных колец – и также казнили на месте. В Дрездене чрезвычайное положение было объявлено с 17 февраля.

«По приказу гаулейтера, – мрачно констатировала газета «Фрайхайтскамф» в тот же день, – грабители и мародеры были вчера расстреляны на месте, сразу же, как только их поймали. Обнаружив мародеров, их следует сразу же передавать партийным работникам или их представителям; гаулейтер Мучманн не намерен допускать никаких проявлений мягкотелости в этом отношении, в своем многострадальном округе. Это дело всего общества, что тот, кто совершает преступление против общества, заслуживает только смерти.

Не только мародеры пополнили гигантский список погибших от тройного удара в Дрездене. Как выяснилось, «безответственные элементы» все чаще стали распространять слухи, являвшиеся и злобными, и не соответствующими действительности.

Сплетники служат интересам только врага, и им уготована немедленная смерть. Гаулейтер издал указ, чтобы всех распространителей сплетен расстреливали на месте; в ряде случаев это уже делалось».

В течение нескольких дней после тройного удара улицы города были усеяны тысячами тел жертв, лежавших там, где их настигла смерть. У многих были оторваны конечности; другие жертвы имели столь умиротворенное выражение лица, что выглядели так, будто только что погрузились в сон. Лишь зеленовато-бледный цвет их кожи свидетельствовал о том, что они мертвы.

После двух дней задержки отряды теперь были брошены на работы по откапыванию выживших; солдатам приходилось работать сутками при скудном питании; всякая организованность была нарушена, и спасательным отрядам не приходилось надеяться получить пищу до тех пор, пока их не сменяли другие отряды.

«Работа была очень тяжелой, – вспоминает один солдат, направленный на спасательные операции в Дрездене. – Четыре человека требовалось для того, чтобы вынести одного раненого из тех, кто остался жив. Другие солдаты до нас уже начали разбирать каменные завалы и освобождать проход в подвалы. Где двадцать, где более человек нашли себе убежище от бомб в каждом из них. Огонь «съел» у них кислород, а жар, должно быть, доставлял им ужасные мучения. Нам посчастливилось находить то тут, то там одного-двух оставшихся в живых людей. Так продолжалось часами. Повсюду на земле лежали эти тела, сморщившиеся от сильного жара до 1 метра длины».

Он и его рота позднее были направлены на работу по спасению выживших, заблокированных в подвале разрушенного здания Оперного театра Земпера, где в ночь атаки давали специальное представление. Это здание видело премьеры опер Вагнера «Риенци», «Летучий голландец», «Тангейзер», а в последнее время «Кавалер роз» Рихарда Штрауса. Теперь оно уже ничего больше не представит миру культуры. Оно обрушилось, подобно цирку Сарассани, оставив после себя только полый, сквозной остов и множество людей, погребенных под развалинами.

Когда колонны солдат шагали обратно через реку, они видели, что теперь и свод «Фрауенкирхе» тоже обрушился. В подвальных помещениях церкви хранилась богатая фильмотека германского министерства авиации и – как раз в тот момент, когда пожарные, тушившие пожар в церкви, думали, что контролируют огонь, – жар, возникший в подвалах, привел к тому, что кинопленка вспыхнула как порох. Свод церкви рухнул в четверг 15 февраля в 10.15 утра. Теперь окончательно завершилось уничтожение всего архитектурного комплекса города.

Полицейское управление опустело из-за тройного удара и в результате того, что штаб-квартира гестапо и социал-демократической партии были переведены вместе со штаб-квартирой СС и начальника полиции в наполовину недостроенный, пробитый в скале бункер у дрезденского моста Мордгрундбрюке.

19 февраля газета «Фрайхайтскампф» опубликовала первое обращение к людям, которые искали пропавших родственников, с предложением связаться с только что организованным справочным бюро о пропавших в сохранившемся до сих пор здании министерства внутренних дел на Кенигсуфер, на берегу Эльбы. Это был первый шаг к воссоединению тысяч семей, разлученных в результате тройного удара.

В то же время была создана более мрачная организация, составлявшая реестр пропавших людей, которых уже никогда не найдут. В каждом из семи административных округов было создано бюро пропавших без вести. Бюро округов Вайсер-Хирш и Центрального располагались в зданиях местных муниципалитетов; бюро округов Блазевиц, Штрелен и Готта находились в местных начальных школах; бюро Трахау было на Добелнерштрассе, а округа Лейбен – по адресу Нойберинштрассе, 15.

В этом последнем бюро, в Дрезден-Лейбен, только и можно было справиться о жертвах без постоянного места жительства в Дрездене, в том числе о беженцах, солдатах и мобилизованных на работу. Там было создано центральное информационное бюро без вести пропавших.

Утром 15 февраля Ганс Фойгт, помощник директора одной из школ города, которая 4 февраля была закрыта, как и многие дрезденские школы, чтобы использовать ее в качестве госпиталя люфтваффе, получил указание явиться в новое бюро без вести пропавших в Дрезден-Лейбен, помещавшемся в бывшем детском саду на Нойберинштрассе, в 11 километрах к юго-востоку от центра города. Эта часть города, как полагали, должна была избежать новых повреждений от бомбардировок, так как располагалась на левом берегу реки, в Дрездене преобладало мнение о том, что грядет скорое вторжение русских. В конце концов, русские были уже всего в 100 километрах.

Фойгту приказали учредить и организовать при бюро отдел регистрации умерших, который возьмет на себя функции регистрации людей, о которых известно, что они умерли, и их имущества, а позднее и тысяч других, вытащенных из городских развалин.

В течение двух недель со свойственной немцам старательностью Фойгт подобрал помощников и составил план создания организации, который суждено было стать величайшим в истории учреждением по идентификации и регистрации. 1 марта он доложил, что его отдел функционирует полностью, укомплектованный служащими и административными работниками числом более 70; еще 300 были заняты в бюро без вести пропавших. Отдел регистрации умерших стал отвечать за идентификацию жертв и окончательную цифру списка погибших. 6 марта отдел был признан на уровне рейха и включен в состав бюро без вести пропавших. Тщательная бюрократическая аккуратность, с которой у нас ассоциируются немцы, была прекрасно продемонстрирована структурой и деятельностью этого имеющего отношение к умершим учреждения. Дрезден был поделен для целей проведения идентификации на семь оперативных районов, в каждом из которых имелось целое центральное учреждение, то есть служба безопасности и спасения, которая главным образом действовала в переживших бомбежку городах. Извлечением тел руководили четыре отряда службы восстановления, а осуществляли его четыре роты санитаров, два батальона солдат и команды чрезвычайной технической службы.

Организация спасательных работ, идентификация и подсчеты должны согласовываться друг с другом. Чиновники были под рукой для того, чтобы контролировать работу по идентификации на месте. Тела в течение одного-двух дней складывали в ряд на освобожденном для этой цели месте на тротуаре. Все ценные вещи, включая драгоценности, документы, письма и другие предметы опознания, помещали в отдельные бумажные конверты. На этих конвертах содержалась важнейшая информация: место и дата обнаружения, пол и, если известна, фамилия человека в дополнение к серийному номеру. Кроме того, к каждой жертве прикреплялась цветная карточка с таким же серийным номером на ней. В то же время каждую голову считали чиновники, а эти постоянные бирки, вместе с ценностями, погруженными на грузовики, собирали руководители службы безопасности и спасения семи районных учреждений. Каждый вечер бюро без вести пропавших собирало все конверты и вносило в список фамилии и серийные номера, чтобы можно было обрабатывать данные в последующие недели.

«Восстановительная работа была труднейшей задачей, – объяснял начальник службы. – Скопившиеся в жарких подвальных помещениях газы представляли серьезную опасность для спасательных команд, поскольку не на всех хватало противогазов.

В первую неделю подразделения службы 1, полиции, работников имперской службы труда и роты службы безопасности и спасения заставили работать без резиновых перчаток – весь запас резиновых перчаток пропал в огне. Опыт других районов огненного смерча показал, что спасатели часто подвержены заболеваниям и воздействию трупных бактерий. Тем не менее, в первую неделю мужчинам и женщинам, занятым на работах по извлечению тел, приходилось работать голыми руками либо с импровизированными средствами защиты. Но вскоре поставки перчаток увеличили настолько, что их хватало с избытком, и через некоторое время их даже пустили в широкую продажу. Срочно нужна также была резиновая обувь: обычно сухие погреба и подвалы теперь стали непроходимыми в результате выделения влаги из серозных тел.

В этом отношении Дрезден был настолько же плохо подготовлен к огненному смерчу, как и Кассель: в округе ПВО «Кассель» снабжение также оказалось недостаточным, приходилось доставлять по воздуху дополнительный инвентарь. «Для противодействия очень сильному зловонию в результате гниения, которое появилось через несколько дней, всем подразделениям, участвовавшим в спасательных работах, доставляли коньяк и сигареты»; можно было получить даже одеколон и специальное мыло. Некоторые спасательные команды работали в противогазах с пропитанными алкоголем прокладками, вставленными в рамку фильтра.

В Дрездене уроки, полученные на опыте других авиарейдов, относительно личных нужд спасательных команд, были учтены на практике. И хорошо еще, что только запасы резиновых перчаток были уничтожены. Большие запасы шнапса в глубоких подвалах как Германского музея гигиены, так и музея Альбертинум оставались в целости. Задача по выносу тел из подвалов, часто наиболее тяжелая работа, поручалась вспомогательным рабочим отрядам: принудительно мобилизованным, украинским и румынским командам из бараков и военнопленным.

В некоторых местах в Старом городе стоял такой жар, что в подвалы невозможно было войти в течение многих недель; особенно в случае, когда, вопреки распоряжениям, большие запасы угля хранились в подвалах и были охвачены огнем. Одна улица в Старом городе была непроходима в течение шести недель. Как и в Гамбурге, обычные последствия огненного смерча в виде расплавленных консервных банок, кастрюль и даже сгоревших дотла кирпичей и черепицы были обнаружены в некоторых подвалах в центре Старого города. Это тоже указывало на то, что температура около 1000 градусов преобладала в районе огненного смерча.

В первые недели полиции города поручили погрузку тел жертв в вагоны и организацию работы по их подсчету. Каждый день посылали полицейского набрать из запасов по 30 бутылок коньяка на каждый отряд. Военнопленным союзников, которые разделяли их общую ответственность за налеты, не полагалось ни коньяка, ни сигарет.

Занятым на восстановительных работах женщинам, большей частью из имперской службы труда, которым не разрешалось употреблять алкоголь, выдавали патоку и по двадцать сигарет в день для успокоения нервов. Первой задачей, которая ставилась перед отрядами восстановления, состояла в том, чтобы очистить улицы от трупов.

«Никогда не забуду запечатлевшуюся в памяти картину, – писал дрезденский солдат своей матери после налетов, – в виде останков того, что, очевидно, было матерью с ребенком. Они сморщились и спеклись в один кусок и впечатались в асфальт. Их только что от него отлепили. Ребенок, видимо, был под матерью, потому что можно было хорошо различить его очертания, с руками матери, обнимающей его».

Ясно, что колоссальная задача встала перед властями, занимавшимися идентификацией. Еще один свидетель, один из солдат, участвовавший в восстановительных работах, писал: «На протяжении всей дороги через город мы видели жертвы, лежащие ничком, буквально слившиеся с дорожным покрытием, которое расплавилось от чудовищного жара».

Инженер городской ПВО Георг Фейдт насчитал около 200 тел, лежавших на одной только Рингштрассе.

«Один товарищ попросил меня помочь ему разыскать жену на Мушинскиштрассе, – рассказывал другой солдат из казарм Нового города. – Дом уже сгорел, когда мы до него добрались. Мой товарищ не переставал кричать и звать, в надежде, что люди в подвале его услышат. Ответа не было. Он не хотел прекращать поиски и продолжал осматривать подвалы соседних домов, даже выковыривал обугленные тела из расплавленного асфальта, чтобы посмотреть, нет ли среди них тела его жены».

Однако, даже осмотрев их обувь, солдат не смог распознать тело своей жены. И эта неспособность с уверенностью опознать погибшего была характерной проблемой, с которой столкнулось информационное бюро без вести пропавших.

«Никогда бы не подумал, что смерть придет к такому большому числу людей самыми различными путями, – сказал Фойгт, директор отдела регистрации умерших бюро без вести пропавших в Дрездене. – Никогда не ожидал увидеть людей, похороненных в таком виде: обгоревшими, сожженными, разорванными и раздавленными насмерть; иногда жертвы выглядели как и обычные люди, безмятежно спящие; лица других были искажены болью, тела почти полностью оголены в результате огненного торнадо. Тут были несчастные беженцы с востока в жалких лохмотьях, и люди из оперы, нарядно разодетые; тут были жертвы в виде бесформенных кусков и в виде слоев пепла, собранного в цинковый ящик. По городу, вдоль улиц распространялось характерное зловоние гниющего мяса».

Некоторые люди встретили чрезвычайно неприятную кончину, когда прорвало системы центрального отопления и подвалы заполнились обжигающей водой. Однако в большинстве случаев смерть была тихой и медленной. Пожалуй, в более чем 70 процентах случаев люди погибли от недостатка кислорода либо отравились угарным газом.

Не менее беспокоящим аспектом взрывной волны от тройного удара по Дрездену был эффект, судя по всему, произведенный на высшие эшелоны власти – официальных лиц Национал-социалистической рабочей партии и на правительство Германии. В течение месяца с нарастающей интенсивностью доктор Геббельс вбивал в головы историю о плане Моргентау, полуправде-полуфантазии для послевоенной Германии, который, как предполагалось, противник собирался обсуждать в Ялте. Теперь, неожиданно и драматично, кошмар, который зародился в их собственных хаотичных мозгах, стал сбываться. Вдруг, как показали первые данные, поступившие в Берлин, «от двух до трехсот тысяч человек» было истреблено в крупном германском городе. Инспектор немецкой пожарной службы писал после войны в мемуарах: «Большой пожар в Дрездене подогревал подозрения в том, что западные союзники были озабочены лишь ликвидацией немецкого народа. В последний раз Дрезден объединил немцев под знаменем свастики и бросил их в объятия своей службы пропаганды, которая теперь более вероятно, чем до этого, могла делать упор на страх: страх перед безжалостными авианалетами, страх перед ратификацией плана Моргентау, страх перед опасностью вымирания».

Другие высшие германские офицеры придерживались противоположных взглядов по поводу морального духа после тройного удара. «Когда эта катастрофа стала известна всей Германии, моральный дух был подорван повсюду», – признавал на допросе полковник, занимавший, пожалуй, значительное положение в люфтваффе. Однако тем в Дрездене, кто выжил в первой атаке, должно было действительно казаться, что все они предупреждены относительно плана Моргентау союзников, который только материализовывался слишком быстро.

На площади Альтмаркт в Дрездене под монументом, возведенным после Франко-прусской войны, были поставлены большие, на площади 8 квадратных метров, стационарные емкости для воды. Несколько сот человек пытались спастись и загасить горящую одежду, забравшись в эти емкости. Хотя стенки емкостей были на высоте 80 сантиметров над землей, фактически глубина там около 3 метров, и скользкие бетонные стенки не позволяли выбраться оттуда. Тех, кто умел плавать, утащили под воду те, кто не умел. Когда спасательные команды к вечеру следующего дня пробились на площадь Альтмаркт, емкости были наполовину пусты – вода испарилась от жара. Люди внутри все были мертвы.

Перед начальником принадлежащей организации Шпеера транспортной компании, базировавшейся в Дрездене, предстало жуткое зрелище, когда он и его подчиненные, наконец, пробрались к Линденауплац, площади к югу от Центрального вокзала, где была их штаб-квартира.

«Линденауплац была размером 100 на 150 метров. В центре площади лежал старик, рядом две мертвые лошади. Сотни тел, совершенно обнаженных, были разбросаны вокруг. Трамвайное депо оказалось взорвано. Рядом с депо был общественный туалет из гофрированного железа. Возле входа в него на меховом пальто ничком лежала женщина лет тридцати, совершенно обнаженная, неподалеку валялось ее удостоверение, указывавшее на то, что она приехала из Берлина. В нескольких метрах от нее лежали два мальчика приблизительно восьми и десяти лет, тесно прижавшиеся друг к другу, лицом уткнувшись в землю. Они тоже были совершенно обнаженными. Их согнутые ноги одеревенели. На рекламной тумбе, которая была перевернута, лежали два тела, также обнаженные. Нас было примерно двадцать или тридцать человек, из тех, кто видел эту сцену. Насколько мы могли разобрать, люди находились в подвалах слишком долго; в конце концов они были вынуждены выскочить оттуда, так как все равно задохнулись бы от недостатка кислорода».

В этом случае вряд ли причиной смерти стало отравление угарным газом: трупное окоченение не наступало бы так, как было описано.

Удар, которому подверглись некоторые районы Дрездена, оказался настолько жесток, что было маловероятно, что кому-нибудь удалось там выжить. Одним из таких мест была территория вокруг Зайдницерплац. На этой площади также находилась стационарная емкость для воды, площадью 5 квадратных метров, но не такая глубокая, как та, что на Альтмаркт. Это было абсурдное зрелище – от 200 до 250 человек все еще сидели по краям емкости, там, где их застал ночной налет. Между ними повсюду зияли пустые места, освобожденные теми, кто скатился в емкость с водой. Все были мертвы.

На углу Зайдницерштрассе и площади располагалось общежитие девушек из отряда имперской службы труда, а рядом с ним – временный госпиталь для безногих солдат. В момент, когда 13 февраля прозвучали сирены общей воздушной тревоги, девушки из службы и солдаты смотрели кукольное представление в цокольном этаже госпиталя. В госпитале, где выжившие девушки выполняли позднее спасательные работы, они обнаружили, что от сорока до пятидесяти больных и двое врачей стали жертвами огня; лишь двум врачам и одной медсестре удалось спастись. Атака обрушилась на город прежде, чем солдат успели эвакуировать.

«Никогда бы не подумала, что тела могут сжаться до такого малого размера из-за сильного жара; никогда не видела ничего подобного, даже ранее в Дармштадте», – вспоминала руководительница подразделения имперской службы труда, которой посчастливилось выжить в огненном смерче в Дармштадте.

Вдоль южного края Большого сада тянутся хаотично разбросанные зоологические сады одного из самых знаменитых зверинцев в Центральной Германии. Бомбы, попавшие в зоопарк, привели к тому, что значительное число животных вырвалось из разбитых клеток. Зоопарк Гагенбека в Гамбурге специально был укреплен во избежание бегства диких животных в результате авианалетов: в клетках были установлены двойные решетки, а помещения зоопарка окружены траншеями и ловушками. В Дрездене большинство клеток оказались повреждены, и, чтобы не дать хищникам вырваться на свободу, служителям было приказано отстреливать всех уцелевших животных в ранние утренние часы после авианалетов.

Даже через десять дней после налетов тела погибших людей еще не были убраны с зеленых лужаек Большого сада. Житель Швейцарии рассказывал, как через две недели после авианалетов он отправился через подвергнутый опустошению район, чтобы навестить друга в Дрезден-Груна. Его путь лежал вдоль широкого бульвара Штюбельаллее, где у представителя имперского правительства, гаулейтера Саксонии Мучманна была вилла. Пробираться было трудно не только из-за воронок и обломков камней, но также из-за отвратительного зрелища наваленных повсюду груд тел погибших. Позднее он делился впечатлением, полученным от дрезденской трагедии в результате тройного удара бомбардировщиков союзников. Его очерк в течение трех дней, начиная с 22 марта, публиковался в одной из ведущих швейцарских газет, благодаря тому что ему удалось тайно вывезти свои заметки из Германии. Его отчет вызвал шок не только в Швейцарии: не прошло и шести дней после опубликования, как Форин офис сделал представление премьер-министру, вероятно, по поводу эффекта, который бомбовые операции в таком масштабе произвели на мировое общественное мнение. Этот независимый очевидец писал:

«Зрелище было настолько отталкивающим, что, даже не бросив взгляд во второй раз, я решил не пробираться между этими телами. По этой причине я повернул назад и направился в Большой сад. Но там все выглядело еще более жутким: проходя по земле, я видел оторванные руки и ноги, обезображенные туловища и головы, отделившиеся от тел и откатившиеся в сторону. В тех местах, где тела все еще лежали тесно, мне пришлось расчищать себе путь между ними, чтобы не наступать на руки и ноги.

Для отрядов Имперской службы труда авианалеты на Дрезден оказались особенно трагичны. Девушки должны были год работать в организации и еще шесть месяцев (согласно декрету фюрера от июля 1941 года) в службе помощи фронту – в почтовых отделениях, на автобусных и трамвайных маршрутах и в госпиталях. В VII округ «Дрезден», который направлял всех женщин имперской службы труда в Саксонии (мужчины были в ведении XV Рабочего округа «Дрезден»), поступало множество просьб от родителей позволить их дочерям выполнять трудовые обязанности в службе помощи фронту в последние шесть месяцев в Дрездене, который все считали «самым безопасным убежищем от авианалетов» в Германии. Теперь же жертв в этой части трудового фронта Германии оказалось больше всего. По оценке одной из руководительниц подразделения девушек, во время тройного удара по Дрездену одних только девушек из службы помощи фронту было убито 850. На Кениг-Йоханштрассе тела были положены рядами, для того чтобы их могли опознать родственники и соседи. В одной группе было с десяток кондукторш из службы помощи фронту, молодых девушек в форме. К одной из них была приколота карточка с надписью: «ПОЖАЛУЙСТА, ОСТАВЬТЕ МНЕ ТЕЛО; Я ХОЧУ ПОХОРОНИТЬ МОЮ ДОЧЬ САМА». Выжившим в авианалетах приходилось слышать о беспорядочных массовых захоронениях погибших за городом.

Когда дело касалось обязанностей в выполнении спасательных работ, девушки из службы труда и помощи фронту были такими же упорными, как и самые выносливые украинские солдаты и подневольные рабочие. Они не отлынивали, когда нужно было входить в подвалы, даже среди ночи – в первые дни спасательные работы проводились круглосуточно, – и вытаскивали тела на тротуары. Всех жертв обыскивали в поисках документов, которые удостоверили бы их личность; если не возникало сомнений при идентификации, данные жертвы записывали в желтую карточку с порядковым номером, которая прикреплялась к трупу. В дополнение к этому от девушек требовали, чтобы они снимали одежду с неопознанных жертв и отрезали куски от блузок и нижнего белья в качестве образцов, часть которых прикрепляли к телам, а остальные вкладывали в конверты с личными вещами. Неопознанные тела помечались красными карточками с порядковыми номерами во избежание путаницы.

Однако для девушек из службы труда наиболее тягостным заданием было заниматься с телами своих коллег.

Скажем, в большом общежитии на Вайсе-Гассе, узкой улице, примыкающей к Альтмаркт, подвал был заполнен мертвыми девушками, их здесь было девяносто.

«Девушки сидели там, как будто застыли посреди беседы, – рассказывает руководитель отряда, который первым добрался до подвала общежития. – Они выглядели вполне естественно, и с трудом верилось, что они мертвы».

Военнопленные солдаты союзников с энтузиазмом подключились к спасательным операциям, конструируя собственные прослушивающие приспособления, пропуская в подвалы газовые трубы для подачи воздуха тем, кто оставался в живых. При этом известно немало случаев проявления насилия, когда население изливало отчаяние на беспомощных пленных. Охранники обращались с ними должным образом, когда они участвовали в спасательных и восстановительных операциях, но временами немцы срывались: они не возражали, когда пленные солдаты союзников спасали их оставшихся в живых сородичей, но им претило, когда их врагам приходилось иметь дело с погибшими.

Начальник отдела регистрации умерших информационного бюро без вести пропавших Фойгт хотел на этом этапе лично присутствовать на как можно большем числе операций по вскрытию подвалов. Через десять дней после тройного удара его вызвал командир отделения службы безопасности в дом возле Пирнайшерплац. Отряд румынских солдат отказывался входить в один из подвалов; они очистили ступеньки, ведущие в него, но что-то необычное произошло внутри. Рабочие молча стояли вокруг входа в подвал, когда гражданский начальник, желая подать пример, спустился по ступенькам с ацетиленовой лампой в руке. Его успокоило отсутствие обычного запаха гниения. Самые нижние ступеньки оказались скользкими. Пол подвала был покрыт жидкой смесью крови, мяса и костей толщиной 20–30 сантиметров; небольшая фугасная бомба пробила четыре этажа здания и взорвалась в подвале. Начальник не рекомендовал руководителю службы безопасности пытаться вытащить кого-либо из жертв, а посоветовал обработать подвал хлорной известью и дать ей подсохнуть. Опрос дворника квартала дал информацию о том, что «в ту ночь внизу было от 200 до 300 человек; столько всегда собиралось при сигнале воздушной тревоги».

На Зайдницерштрассе столь же жуткие сцены предстали перед взором спасателей. Даже закаленные солдаты долго не выдерживали напряжения такой работы: двое мужчин, занимавшихся там извлечением тел из подвалов, отказались продолжать работу. Руководители отрядов приказали им вернуться к работе, но те наотрез отказались подчиниться. Обоих партийные функционеры казнили на месте, а тела сразу же погрузили на запряженные лошадьми повозки, вместе с гниющими телами жертв авианалетов.

Огромные груды тел оказались на улицах перед многочисленными кинотеатрами и трактирами города, куда сотни людей пришли на карнавал вечером перед атакой. Во время начала тройного удара по Дрездену кинотеатры и театры все еще работали.

Первое, что увидел директор Фойгт на Центральном вокзале, были сложенные на железнодорожных путях и привокзальной площади горы тел высотой 3 метра. Погибших солдат, оказавшихся транзитом в городе или находившихся здесь в отпуске ко времени налета, несколько дней вытаскивали из руин и вилами складывали в вагоны, их головы смотрели в одну сторону, а ноги в другую. Согласно первой оценке, которая была дана в тот день, когда он осматривал там жертвы, число их только на одном этом вокзале составило от 7 до 10 тысяч.

Как и во многих других случаях, цифры для разрушенного района заметно отличаются: есть две оценки для поврежденного района в Дрездене. По данным британского отдела изучения последствий бомбардировок, основанных на аэрофотосъемке, было уничтожено 680 гектаров застроенного района (цели). Однако в 1949 году дрезенский Департамент городского планирования опубликовал собственное подробное исследование причиненных повреждений, из которого получаются следующие цифры: 3140 акров составили более 75 процентов разрушений; еще 1040 акров соответствовали 25 процентам разрушений. Поскольку этот центральный район не был тем районом, который должен был пострадать от последующих жестоких авианалетов стратегичской авиации ВВС США 2 марта и 17 апреля 1945 года, трудно понять несоответствие, но оно могло возникнуть в результате различных способов оценки, использовавшихся британцами и немцами.

Чем больше спасательные операции углублялись в центр наиболее пострадавших районов, тем безнадежней казалась задача осуществления идеальной регистрации жертв. В конце концов спасательные отряды в своих действиях были ограничены одним только снятием обручальных колец и взятием образцов ткани одежды, которую носила каждая из жертв. В Дрезден-Лейбен директор отдела регистрации умерших в течение нескольких недель разработал систему индексов, достаточно простую для того, чтобы ею мог пользоваться ограниченный персонал работников, и в то же время достаточно всеобъемлющую, чтобы дать каждому обращающемуся за справкой шанс узнать о судьбе родственников.

19 апреля обербургомистр Дрездена объявил, что его Центральное бюро без вести пропавших обладает теперь наиболее полным источником информации о жертвах, пострадавших и выживших, а справочное учреждение, прежде функционировавшее при Центральном разведывательном отделе в здании министерства внутренних дел, будет немедленно закрыто. Информация Центрального разведывательного отдела и собранное имущество, вместе с личными вещами, все еще поступавшее от спасательных отрядов, будут перенаправлены в Центральное бюро, а оттуда в отдел регистрации умерших под руководством Ганса Фойгта.

Одну за другой он создал и довел до совершенства четыре системы регистрации документов, каждая из которых базировалась на различных данных. Первая система индексов содержала несколько тысяч учетных карточек по одежде; на эти карточки были наклеены кусочки образцов одежды, остававшейся на неопознанных телах, с указанием места и даты обнаружения, места захоронения и общим порядковым номером. Карточки одежды заполнялись с указанием улиц и номеров домов и были доступны для занимавшихся розыском в картотеках в домике в конце сада, примыкавшего к помещению бюро, помещенных туда из-за запаха гниения. «Вплоть до капитуляции мы заполнили почти 12 тысяч этих карточек», – утверждает директор.

Вторая система индексов обеспечивала картотекой, опять-таки составленной в порядке следования улиц, в которую были включены разнообразные личные вещи неопознанных жертв, обнаруженных в домах или на улице. Третьей системой индексов был простой алфавитный учет идентифицированных тел по обнаруженным при них удостоверениям или документам, однако список был одним из самых коротких, и его закрыли 29 апреля 1945 года.

Четвертая и последняя система индексов была, пожалуй, самой мрачной из всех: список собранных обручальных колец. Они были отделены от тел болторезами, чтобы обеспечить дальнейшую идентификацию: по немецкой традиции инициалы того, кто носил кольцо, должны были быть выгравированы на его внутренней стороне; часто полное имя или имена были выгравированы вместе с датой помолвки и бракосочетания. К 6 мая было собрано от 10 до 20 тысяч этих колец, помещено в ведра, объемом два галлона (около девяти литров), которые хранились в министерстве внутренних дел на Кенигсуфер. Все эти кольца не обязательно принадлежали женщинам; по германскому обычаю и мужчины носили обручальные кольца.

Тем не менее со всеми четырьмя системами индексации отдел регистрации умерших был в состоянии опознать 40 тысяч погибших. Еще одну цифру, не слишком отличающуюся от этой, дает главный инженер гражданской обороны города; он записал: «Официальные данные по опознанным среди погибших выражаются цифрой 39 773, объявленной утром 6 мая 1945 года».

Эти цифры представляют абсолютный минимум в списке погибших в Дрездене.

Однако в результате преждевременного вмешательства официальных лиц из Берлина работа по идентификации несколько раз прерывалась и даже прикрывалась. В начале марта командование СС из берлинского имперского управления прибыло в Дрезден и посетило канцелярию Центрального информационного бюро без вести пропавших в Дрезден-Лейбен; работа по идентификации, проводившаяся отделом регистрации умерших, задерживала захоронение жертв, и опасность эпидемий в городе возрастала. Работу по идентификации в дальнейшем предстояло частично перенести на кладбища.

Дрезденское похоронное бюро открыло три новых отделения, но и при этом было не в состоянии без сторонней помощи справляться с массой обращений к его услугам.

Были предприняты все усилия для того, чтобы проследить за тем, чтобы как можно больше погибших было похоронено должным образом, пусть и в общих могилах. На Хайде-Фридхоф к концу войны были похоронены останки последних 28 746 погибших. Эта цифра для одного из кладбищ Дрездена точна лишь постольку, поскольку представляет буквальное число голов, подсчитанных спасателями. Однако, как отмечал главный садовник кладбища: «Обезображенные и обуглившиеся тела, со сгоревшими или разбитыми головами, можно было учитывать в той же малой степени, как и те, что заживо сгорели в огненной буре и от которых не осталось ничего, кроме кучки пепла».

Похоронные команды, большей частью из летчиков, вызванных из школы операторов РЛС ВВС в Дрезден-Клоцше, получили указания хоронить жертв тройного удара без гробов и саванов. Общие могилы были вырыты экскаваторами и бульдозерами. Каждой из первых поступивших жертв выделялось пространство 90 квадратных сантиметров.

Из 50 городских катафалков четырнадцать были разбиты в авианалетах. Фермерам и крестьянам из окрестных деревень было приказано пригнать в Дрезден свои упряжки лошадей. Одновременно беспрерывным потоком прибывали и люди со своими погибшими для захоронения. Одних привозили на грузовиках для угля, других – на трамваях. Никто не возражал, если мертвых заворачивали в газетную или оберточную бумагу и перевязывали веревкой. Подразделения имперской службы труда некоторое время снабжали толстыми бумажными мешками для цемента, чтобы складывать в них расчлененные тела.

Части СС и полиции были направлены на полицейских грузовиках из Берлина для перевозки тел жертв на кладбища. Полицейские велели сваливать тела с грузовиков в общую могилу; после отправки похоронные команды должны были снова рассортировать беспорядочную массу тел, чтобы сохранить хоть какой-то порядок в этом царстве хаоса. Спасательные отряды прикрепляли желтые карточки к неопознанным телам и красные – ко всем остальным. Их хоронили отдельно друг от друга в разных частях кладбища.

Стало очевидно, что первоначальная норма на каждого погибшего была слишком велика, и вскоре тела стали класть вплотную друг к другу в общие могилы. С прибытием начальства из Берлина, согласно новым указаниям, тела были захоронены по глубине в три слоя. Огромное кладбище Хайде-Фридхоф, очевидно, могло предложить неограниченное пространство для захоронения всех жертв авианалетов союзников на город, даже если бы их было вдвое больше. Но если места хватало для подобающего захоронения всех жертв, слишком теплая погода этому не способствовала. По прошествии недель и при все еще незавершенной работе зловоние от гниения распространилось по городу.

Армейские подразделения воздвигли баррикады в центре Старого города, заблокированный район представлял собой площадь, ограниченную улицами на протяжении примерно трех кварталов с каждой стороны Альтмаркт. Спасательные отряды получили новые указания. Тела уже больше не нужно было доставлять на территорию кладбищ за городом, а предписывалось отправлять на Альтмаркт, в самый центр района, заблокированного войсками. Захоронение на Хайде-Фридхоф требовало транспорта в виде длинных колонн фургонов с телами, следовавших через Новый город, на который, несмотря на находившиеся там военные казармы и промзоны, не упало ни одной бомбы; власти не хотели, чтобы население видело гнетущее зрелище.

Идентификация жертв становилась хаотичной. Большие горы неопознанных тел скапливались на кладбищах. На некоторых кладбищах удавалось достигать невероятных результатов: на Йоханнес-Фридхоф в Дрезден-Толкевиц, например, начальник полицейской части смог провести полную идентификацию почти всех жертв. Но на других кладбищах тела громоздились все выше перед общими могилами, и возникали трудности; вернувшиеся официальные представители СС, увидев гору из 3 тысяч тел жертв на Хайде-Фридхоф, велели немедленно их похоронить без идентификации; тела были свалены бульдозерами в общие могилы.

Первые недели марта были холодными и пасмурными, но в середине месяца погода изменилась и необычно теплое солнце ранней весны пригревало мертвый Старый город. Развалины зданий подсохли, но сотни разбитых и заваленных подвалов к концу апреля все еще не были очищены. Среди руин сновали необычно большие крысы, их шерсть была перемазана гашеной известью, разбросанной внутри разрушенных домов. Солдаты, работавшие поздно ночью в заблокированной мертвой зоне, докладывали, что видели макак-резус, лошадей и даже льва, прятавшихся в тени зданий, где они жили и кормились, поскольку их клетки были разбиты два месяца назад. Но площадь Альтмаркт была свидетельницей более жутких сцен, чем убежавшие из клеток звери, крадущиеся в темноте.

Когда на смену зиме пришли теплые месяцы, каждодневный темп жизни в Дрездене ускорился. Если до этого извлечение и захоронение тел растягивалось на два– три дня, теперь отряды спасателей подстегивала новая настоятельная необходимость: реальная опасность эпидемии тифа.

Люди в течение многих дней разыскивали пропавших родственников, дабы избежать унизительного массового захоронения в общей могиле. Но когда они отправлялись на поиски тележек или повозок для того, чтобы перевезти тела погибших на кладбище, чтобы похоронить их самим, отряды службы безопасности убирали тела, и они, уже аккуратно сложенные под грудой тридцати других гниющих тел, лежали на телеге, которая двигалась с вереницей других по Гроссенхайнерштрассе в сторону сосновых и эвкалиптовых лесов к северу от города. Кто был прав? Родственники, желавшие, чтобы их близкие были похоронены подобающим образом, или отряды службы безопасности, обязанностью которых было избежать эпидемии и попытаться организовать ускоренную идентификацию на кладбищах? Многие из тех, кто видел бесконечные вереницы повозок и грузовиков, катившихся из города на север, вероятно, про себя обещали, что никогда не позволят, чтобы их родственников везли к их могилам подобным образом.

«На Маркграф-Генрих-штрассе я разговаривал с тремя людьми, – вспоминает один из эвакуировавшихся из Кельна, который находился в городе. – Они несли как носилки черное пальто, на котором лежало тело. Один из них спросил меня, что это было раньше за здание. Раньше здесь была школа, но потом она стала военным госпиталем, ответил я. Мужчина объяснил, что должен похоронить свою жену. Потом я видел, как они выкопали неглубокую могилу. Не было никакого гроба, и человек казался чужим в этом городе».

«Некоторые не понимают, – жаловался обеспокоенный директор отдела регистрации умерших, – что у них нет права собственности на тела своих родственников. Известны и случаи, когда родственники откапывали тела из общих могил и перезахоранивали в фамильных могилах. Таким образом законность и статистика безнадежно нарушались».

Один человек приводит еще один пример желания не позволять спасательным отрядам добраться до ближайших родственников: «Для того чтобы уберечь своих родителей от массового захоронения, моя свояченица прежде всего вывезла на тележке из города отца, чтобы похоронить его, а затем вернулась за матерью. Но за это время спасательный отряд увез ее. Таким образом, большинство умерших были похищены, а их свидетельства о смерти выглядели так, как и то, о двух ее родителях: УМЕРЛИ В ДРЕЗДЕНЕ, 13 ФЕВРАЛЯ 1945 ГОДА».

Таким был эффект от тройного удара по Дрездену в смысле человеческих страданий. Не менее впечатляющим этот удар был и с точки зрения статистических подробностей. Поскольку атаки Дрездена и Хемница замышлялись для того, чтобы уничтожить жилые районы города и не дать возможности германской армии разместить солдат в городе, налеты на Дрезден могли и в самом деле рассматриваться как ошеломляющий успех. В ноябре 1945 года городское управление планирования опубликовало подробные статистические данные об ущербе, причиненном городу, – не только атаками бомбардировочной авиации Королевских ВВС, но и всеми атаками, включая последние атаки стратегических ВВС США. Эта статистика приводится в приложении в конце этой книги. Из 35 470 жилых зданий в районе Дрездена лишь 7421 дом не был разрушен. Если говорить о домах и квартирах, то из 220 тысяч жилых массивов более 90 тысяч разрушены или сделаны непригодными для жилья в результате атак. Если все это выразить в квадратных футах, то 4 736 490 квадратных метров жилого пространства было полностью уничтожено и на 4 538 165 квадратных метрах были произведены умеренные разрушения. Говоря сухим языком, свойственным немецким статистикам авианалетов, то, если по сравнению с Мюнхеном, где на каждого горожанина приходилось 6,5 кубического метра каменных обломков, в Штутгарте их было 8,5 кубического метра, в Берлине – 12,6 и в Кельне – 31, в Дрездене же на каждого горожанина (включая тех, кто умер), приходилось 43 кубических метров обломков, то есть более одиннадцати грузовиков с обломками на каждого жителя.

Ущерб, причиненный промышленной зоне города, на первый взгляд мог показаться непоправимым: из двенадцати жизненно важных сфер коммунальных услуг и энергетических установок города только одна совершенно не пострадала; но к 15 февраля подача электроэнергии возобновилась для большей части Нового города, и, как показывает быстрое возобновление трамвайного обслуживания по дальним маршрутам, большинство окраин опять получили электроснабжение, которое было восстановлено в течение недели после налетов. К 19 февраля трамвайное сообщение было восстановлено между промышленной зоной, Вайксдорфом и Хеллерау; между Вайссигом и мостом Мордгрундбрюке, вскоре должно было распространиться и на сам разрушенный город.

Однако в Старом городе повреждения были непоправимыми: оказались разрушены трубопроводы и каналы протяженностью более 500 километров, требовалось засыпать более 1750 воронок от бомб для того, чтобы по улицам можно было ездить; восстановить 92 километра трамвайных проводов. Всего 185 трамваев и прицепов были полностью разбиты, более 303 получили различные повреждения. Эта последняя статистика поучительна: трамвайные вагоны можно рассматривать равномерно распределенными по городу во время атаки; однако, в то время как во всей битве за Гамбург 600 трамвайных вагонов были повреждены в течение недели массированных авианалетов, в Дрездене 488 были повреждены за одну только ночь.

Восстановление промышленности в Дрездене, тем не менее, было быстрым, как указывал Шпеер в своих послевоенных показаниях; промышленные районы оказались не так уж сильно повреждены по сравнению с остальной частью города, и среди крупных промышленных предприятий в Дрездене только оптические заводы «Цейсс-Икон» в Дрезден-Штризене серьезно пострадали. Заводы в районе, ограниченном Шандауерштрассе, Кипсдорферштрассе и Глашюттерштрассе, располагались менее чем в 5 километрах к востоку от центра города, на границе района тотального разрушения; считается, что они не могли возобновить производство до мая 1945 года.

Два завода «Заксенверк», производящие электронные комплектующие, в Дрезден-Нидерзедлиц и Радеберге (в 7 километрах к юго-востоку от центра города), не попали под удары фугасных бомб. На завод «Нидерзедлиц» упало несколько зажигательных бомб, которые были эффективно перехвачены заводскими пожарными, кроме этого, были только разбиты стекла. Утром после тройного удара немногие из коллектива этого завода явились на работу, и некоторое время не было подачи электричества и газа. Однако среди работников заводов «Заксенверк» жертв было на удивление мало: хотя все записи, относящиеся к заводу, были к концу войны уничтожены, руководящий состав докладывал, что менее 300 из 5 тысяч работников не приходили на работу в течение недели и считалось, что они погибли. Из 80 рабочих станко-механического цеха, например, все без исключения являлись на рабочие места в течение этого времени.

Объяснение этого факта простое: с одной стороны, немногие из рабочих завода «Нидерзедлиц» проживали в черте города, большинство набиралось из окрестных деревень, которых насчитывалось более восьмидесяти. Кроме того, районы полного разрушения в Дрездене охватывали окраины с населением из среднего класса, но районы, где жил рабочий класс в Нойштадте, Штризене, Лебтау, Фридрихштадте, Миктене и Пишене, оставались более или менее неповрежденными.

Подобным же образом принадлежащий «Цейсс-Икон Гулеверк» завод взрывателей на Гроссенхайнерштрассе, Дрезден-Нойштадт, вероятно, единственный завод в Дрездене, о котором можно было подумать как об объекте авианалета, уцелел, так же как и промзона на месте бывшего Арсенала в Дрезден-Нойштадте. Все эти заводы и фабрики, конечно, пострадали от непрямого воздействия авианалета, что выражалось в нарушении подачи электроэнергии, деморализации рабочих и служащих и сокращении их численности, а также в дефиците транспортных средств. Но никогда, за исключением случая с заводом «Штризен Цейсс-Икон», физическое повреждение завода не было чрезвычайно большим.

Менее чем через две недели после нанесения тройного удара полицейские власти в Дрездене решились на меру более ужасную в своей безжалостности, чем когда– либо применявшаяся на каком бы то ни было этапе воздушного наступления союзников. Сотни и тысячи тел жертв, которые каждую неделю извлекали из-под обломков и подвалов на улицах Старого города, уже не стали больше свозить к общей могиле в сосновых и эвкалиптовых лесах к северу от Дрездена. Опасность эпидемий и распространения тифа этими длинными караванами из фургонов с гниющими телами была слишком велика. Весь центр города вокруг Альтмаркт уже был оцеплен. Родственников погибших, которые заполняли все еще непроходимые улицы, ведущие в Старый город, разгоняли полиция и партийные функционеры. Дрезденская национал-социалистическая газета «Фрайхайтскампф», сообщая о скорой расправе над группой гражданских лиц из числа немцев, застигнутых на мародерстве в разрушенных зданиях, предостерегала, что Старый город закрыт для входа граждан, не имеющих соответствующих пропусков.

1. Завод «Цейсс-Икон»

2. (8 километров к юго-востоку) Завод «Заксенверк»

3. (14 километров к северо-востоку) Завод «Заксенверк»

4. Стеклодувный завод Сименса

5. Завод «Цейсс-Икон Гулеверк»

6. Промышленная зона

7. Арсенал

8. Армейские казармы

9. Сортировочные станции Фридрихштадта

10. Бункер С С в скале

11. Военный автопарк

12. Зональный командный пункт ПВО

13. Табачная фабрика Грейлинга

14. Табачная фабрика Енидзе

15. Центральный телеграф.

16. Газовый завод Лебтау

17. Газовый завод Нойштадта

18. Электростанция Веттина

19. Электростанция Йоханштадта

20. Нефтехранилище.

21. Нефтехранилище («Шелл»)

22. Городская отопительная станция

23. Фабрика Зейделя и Науманна

Начальник полиции Дрездена в качестве начальника ПВО района издает декрет: «Особые обстоятельства обязывают меня обратить внимание на то, что вход в районы вне дорог, уже открытых для общего пользования, строго запрещен. Люди, которые будут обнаружены там и которые не смогут удовлетворительно объяснить свою цель и удостоверить свою личность, будут считаться мародерами и в отношении них будут применяться соответствующие меры, даже если ничего подозрительного у этих людей обнаружено не будет».

Армия, полиция и отряды ополчения «фольксштурм» получили такие инструкции: всем, кто хочет пойти откапывать собственное имущество, надлежит в обязательном порядке сначала доложить об этом в соответствующий полицейский участок, чтобы получить провожатого.

Крестьянские повозки с телами, каждую из которых тянули по две лошади, теперь отсылались к границам участка, оцепленного отрядами службы безопасности и подневольных рабочих, а затем передавались возницам вермахта и офицерам. Повозки отвозили к центру Альтмаркт, а там их груз сваливали на булыжную мостовую площади. Там работало много полицейских чинов, прилагая последние усилия для идентификации людей; с них взяли подписку о неразглашении подробностей того, что происходило. Неискривленные балки в здании универмага Реннер поднимали лебедкой из развалин, их складывали поверх наспех сваленных горок блоков из песчаника. Были установлены ряды массивных решеток длиной 8 метров. Под эти стальные балки и прутья заложили охапки дров и соломы. Поверх решеток свалили тела четырех или пяти сотен жертв, стараясь, чтобы поместилось как можно больше. На многих из погибших детей, втиснутых в эти ужасные погребальные костры, все еще были обрывки разноцветной карнавальной одежды, которую они надели на карнавал последнего дня Масленицы, две недели назад.

Старший офицер очистил площадь от всех ненужных в данный момент солдат и поднес спичку к штабелю дров под решетками. Через пять минут погребальные костры полыхали вовсю. «Худощавых и более пожилых жертв огонь схватывал не так быстро, как более упитанных и молодых», – вспоминал один очевидец. В поздние вечерние часы после того, как последнее из тел сгорело дотла, солдат вернули, чтобы они погрузили лопатами сгоревшие останки на стоявшие наготове запряженные лошадьми повозки. В приличествующем жесте уважения партийные функционеры проследили за тем, чтобы прах был собран, отвезен на кладбище и захоронен. Потребовалось несколько маленьких повозок и десять больших грузовиков с прицепами для того, чтобы привезти прах на кладбище Хайде-Фридхоф. Там останки 9 тысяч жертв, которые были кремированы у всех на глазах, захоронили в яме 8 метров длиной и 5 метров шириной. Несмотря на все попытки сохранить в тайне судьбу жертв, поглощенных вакуумом руин Старого города, история вышла наружу. Некоторые жители, рискуя жизнью, пробивались на площадь Альтмаркт, чтобы проверить справедливость слухов. 25 февраля одному человеку даже удалось сделать несколько цветных фотоснимков этой ужасной сцены. Он оказался не таким удачливым, как многие другие, и почти сразу же был арестован полицейскими чинами. Однако вместо того чтобы расправиться с ним на месте, как угрожали сделать, они привели его к бригадефюреру СС, который руководил полицейским управлением, только что переведенным в бункер СС, пробитый взрывами в скале у Мордгрундбрюке. Бригадефюрер велел отпустить фотографа, и таким образом фотографии того, что в ином случае могло показаться невероятным зрелищем, сохранились по сей день.

В Дрездене история повторилась жестоким и зловеще ироничным образом: в хрониках города Дрездена от 1349 года записано, что маркграф Мейсена Фридрих II заживо сжег в этом городе своих врагов. Тогда это были евреи, обвиненные в том, что занесли чуму; и тогда же сожжение происходило на площади Альтмаркт; и по жестокому совпадению удар обрушился также в день карнавала по случаю последнего дня Масленицы.

Собственно говоря, предложения о том, чтобы жертв авианалетов тайно сжигать на открытых площадях, дабы ускорить работу по очистке территории, поступали не в первый раз. В докладе начальника полиции Гамбурга об огненном смерче также описано, как это делать:

«Чтобы предотвратить эпидемии и по моральным соображениям было решено сжигать тела на месте, где они были обнаружены в районе огненного смерча. Но после обсуждения удалось установить, что опасности эпидемий нет, так что было возобновлено захоронение в общих могилах.

Атаки на Берлин, города Рура и другие промышленные центры германские лидеры были готовы принять как необходимость и неизбежность. Но «варвары», которые совершили атаки Дрездена с такими ужасными последствиями, вызвали потоки брани одного из самых влиятельных партийных вождей.

«Это дело рук умалишенных, – заявил, как сообщали, рейхсминистр пропаганды доктор Геббельс. – Это работа одного особенного безумца, который признает, что не обладает способностью возводить грандиозные храмы, и поэтому решился показать миру, что, по крайней мере, он специалист по их разрушению».

Доктор Геббельс зашел так далеко, чтобы предложить, чтобы в отместку за Дрезден германские военно-воздушные силы применили отравляющий газ для атаки британских городов. Немцы к тому времени разработали газ, способный проникать сквозь стандартные британские противогазы. Однако словам министра пропаганды, похоже, не вняли.

Однако точно так же, как гораздо раньше союзники узнали ценность пропагандистских кампаний на основании неизбирательных рейдов люфтваффе, доктор Геббельс теперь начал осознавать положительную сторону наступательных действий авиации союзников. Когда бомбили Ковентри, газетам позволялось ставить на первые полосы рассказы о бойне в центре города; в том же году широчайшей гласности было предано заявление голландского правительства в изгнании о том, что в мае 1940 года при атаке Роттердама были бесчеловечно преданы смерти 30 тысяч граждан». На самом деле послевоенные расследования в Роттердаме показали, что истинное число убитых было значительно меньше тысячи. Тем не менее британская и американская общественность, игнорируя реальный масштаб гибели людей, к которой привели вражеские атаки, была охвачена праведным гневом по поводу этой очевидной жестокости и не успокоилась до тех пор, пока командование бомбардировочной авиации Королевских ВВС и 8-я воздушная армия США не стали осуществлять атаки в масштабе, о котором ранее говорилось в этой книге. Так что пропагандистская кампания была способна направить симпатию общественности в русло наступления, которое, будучи проанализировано так, как теперь, – беспристрастно, как однажды выразился доктор Геббельс, заставило бы большинство граждан отречься от него.

Теперь, пусть и несколько запоздало, после американо-британского разрушения Дрездена доктор Геббельс обнаружил также пользу, которую можно было бы извлечь и из пропаганды бомбардировок. В начале четвертой недели марта он запустил умно спланированную кампанию слухов, рассчитанную на то, чтобы сподвигнуть немцев на последнее отчаянное сопротивление захватчикам. С этой целью он намеренно начал распускать слух о списке погибших в Дрездене, число которых в его версии намного превышало любые разумные пределы.

23 марта информация о «совершенно секретной повестке дня» просочилась к некоторым официальным лицам в Берлине, которые не оказались надежными ее хранителями.

«Для того чтобы противостоять диким слухам, циркулирующим в настоящее время, воспроизводится эта краткая выдержка из заключительного доклада начальника полиции Дрездена о налетах союзников на Дрезден с 13 по 15 февраля 1945 года: «К вечеру 20 марта 1945 года в общей сложности было извлечено 202 040 тел, в основном женщин и детей. Ожидается, что окончательный список погибших даст цифру 250 тысяч жертв. Удалось опознать только 30 процентов из общего числа погибших. Поскольку извлечение тел невозможно было производить достаточно быстро, 68 650 тел были сожжены; ввиду того что слухи намного расходятся с действительностью, эти цифры можно предать огласке».

Для высококлассных специалистов национал-социалистической пропаганды было характерно, что они не пытались распространять эти цифры через официальные сообщения в прессе, а только методом этого явно негодующего опровержения преувеличений. Все отвечающие за свои слова власти приводили значительно меньшую вышеупомянутой цифру дрезденского списка погибших. Ни начальник полиции Дрездена, ни его доклад по авианалетам не дожили до конца войны, начальник наложил на себя руки, а доклад никогда не использовался за пределами той фальшивой «повестки дня».

6 мая Ганс Фойгт из отдела регистрации умерших был вызван в Главное управление криминальной полиции в министерстве внутренних дел, где ему были даны указания взять в свое ведение магазины ювелирных изделий и обручальных колец. Национал-социалистическая верхушка города, очевидно, заметала следы и собиралась удрать на запад, но тем не менее хотела быть уверенной в том, что драгоценности не попадут в руки врага. Семь или восемь больших ведер обручальных колец, большей частью золотых, были собраны со всего города. Сам Фойгт не хотел брать на себя ответственность за такое большое количество драгоценностей, на сумму более чем миллион фунтов стерлингов. Так что все они еще оставались на правом берегу реки, когда двумя днями позднее, 8 мая, русские прибыли в город. Это был последний день войны: можно было с уверенностью сказать, что разрушение столицы Саксонии не ускорило ее падение ни на один день.

Красная армия заняла здание министерств, и все собранные драгоценности, обручальные кольца попали в ее руки. Вывезено было также бесценное собрание картин, и среди них «Сикстинская мадонна», которая в последние месяцы войны хранилась в железнодорожном туннеле. В течение одиннадцати лет картинам суждено было находиться в Москве, прежде чем в 1956 году их вернули правительству ГДР.

300 служащих и еще больше работников семи бюро без вести пропавших во всем Дрездене были изгнаны из своих контор, и всякая работа по идентификации была прекращена. Директору Фойгту велели перевезти записи на новое место, в здание муниципалитета в Дрезден-Лейбен. Ему разрешили держать трех служащих в офисе в Дрезден-Лейбен, которые под его руководством работали с оставшимися системами регистрации документов. Всякие попытки продолжить регистрацию новых жертв прекратились, и работа учреждения переключилась на дальнейшую обработку от 80 до 90 тысяч учетных карточек, собранных на известных и неизвестных жертв в месяцы после тройного удара.

Красная армия заняла бывшие офисы отдела регистрации умерших на Нойберинштрассе, как докладывал другой чиновник Центрального информационного бюро без вести пропавших, после чего вывалили в сарай значительное число пачек с карточками и образцами одежды, которые были последней надеждой идентифицировать еще 11 тысяч жертв. Еще через несколько дней эти карточки сожгли из-за их зловонного запаха.

Связь с семью обособленными районами была прервана. Во время интервью с директором Центрального информационного бюро без вести пропавших отдела регистрации умерших советские оккупационные власти, верные своему убеждению в том, что военно-воздушные силы союзников не были эффективным оружием в войне, отказывались признать установленную директором бюро цифру 135 тысяч погибших и, как утверждал Фойгт, «невозмутимо вычеркнули первую цифру».

Случайно, как уже говорилось выше, последние беженцы из провинций к востоку от Дрездена, прибывшие на официально выделенных поездах, выгрузились с них за день до первой из трех воздушных атак союзников. Первый из поездов с беженцами, который планировалось отправить на запад, задержался на несколько дней. По этой причине как раз в ночь тройного удара число жителей в городе оказалось большим, чем когда-либо. Этот фактор, в добавление к самому жестокому огненному смерчу в истории, с неизбежностью дал в результате более солидный список погибших, чем в Гамбурге.

Как и в Гамбурге, огненный смерч в Дрездене охватил самые населенные районы города; из 28 410 домов в центре города (Дрезден IV, включая районы 1, 2, 5 и 6), как показало расследование в ноябре 1945 года, 24 866 домов было полностью разрушено. Одному дрезденцу, возвращавшемуся в город после налетов, сообщили в Центральном информационном бюро без вести пропавших, что из 864 жителей Зайдницерштрассе, зарегистрированных в полиции к ночи атаки, выжило только восемь; а из 28 жильцов дома № 22 на Зайдницерштрассе, его бывшего дома, выжил только один; все 42 жильца из соседнего дома № 24 погибли. Одного только этого примера более чем достаточно, чтобы показать сокрушительную эффективность тройного удара по Дрездену.

Известно, что в Гамбурге в центре огненного смерча погибло около трети всего населения. В районе Хаммербрук доля случаев фатального исхода во время огненного смерча составила 361,5 на тысячу жителей. Если такой длины список жертв возможен в таком городе, как Гамбург, где были приняты самые строгие меры ПВО, представляется логичным предполагать, скорее всего, большее соотношение случаев фатального исхода во время тройного удара по Дрездену. В городе, неподготовленное население которого было совершенно не обеспечено общественными бомбоубежищами или бункерами, где пожарные команды были бессильны оказать помощь, а отсутствие ПВО давало возможность гораздо более высокой концентрации бомбардировок во времени и в пространстве, чем та, что была в битве за Гамбург, и где, самое главное, тройной удар не потребовал недели напряженных, тревожных дней и ночей, как в Гамбурге, а сразу обрушился на город, все завершилось в течение четырнадцати часов.

В Гамбурге тех, у кого вероятнее всего могли сдать нервы, тех, кто, мешая пожарным или создавая панику, мог тем самым увеличить число жертв, эвакуировали. В Дрездене же до эвакуации было далеко, более того, к тому времени он был переполнен эвакуированными из других германских городов.

Сразу же после авианалетов проявилась обычная тенденция сильно преувеличивать число жертв. В Берлине официальные источники в то время называли цифры от 180 до 220 тысяч погибших: известно, что даже руководящему звену министерства пропаганды сообщали о том, что эта цифра колебалась от 200 до 300 тысяч. Однако несколько дней спустя власти, отвечавшие за спасательные работы в подвергшихся бомбардировкам городах, называли более скромную цифру – «от 120 до 150 тысяч погибших». Цифра, которая называлась вскоре после налетов, близка к консервативной оценке списка погибших, представленного Гансом Фойгтом из отдела регистрации умерших. С большой степенью определенности можно принять цифру Фойгта 135 тысяч в качестве точной оценки с учетом ограничений, предусмотренных в цифре берлинских властей. Даже число жертв при атаке зажигательными бомбами Токио, предпринятой в ночь с 9 на 10 марта бомбардировщиками «Летающая крепость» командования бомбардировочной авиации Соединенных Штатов, не превысила дрезденский список погибших, хотя неядерная бомбовая атака опять-таки дала в итоге более длинный список погибших – 83 793 убитых, согласно официальным сообщениям Токио, чем тот, которым была отмечена Хиросима с 71 379 жертвами. Токио, конечно, не был столь же слабо защищен, как Дрезден, и ни в одном городе не скопилось столько беженцев в ночь перед его уничтожением.