Везир

Она может уплыть – та, что вступает во тьму.
Она входит крадучись.
Нос у нее позади – лицо повернула назад.
Неудача ей в том, зачем она пришла!

Ты пришла поцеловать этого ребенка?
Я не дам тебе его поцеловать!

Ты пришла изувечить его?
Я не позволю тебе изувечить его!

Ты пришла забрать его?
Я не позволю отобрать его у меня!

Стоя на коленях на голом земляном полу, женщина напевала чуть слышно, чтобы не разбудить спящего у нее на руках малыша. Единственная комната хижины была погружена во мрак, только один уголок освещали тлеющие в жаровне угли. Вспыхнувшее внезапно пламя на миг осветило согнутую фигурку, длинные, черные как смоль волосы женщины и обращенные к двери темные глаза. Эти глаза были одновременно полны и страха и вызова. Хижина изнутри закрыта на засов, но женщина чувствовала, как тьма давит на дверь. Из этой тьмы та, что «лицо повернула назад», может ворваться в комнату и украсть дыхание у спящего ребенка.

Я вижу эту картину, читая строки песни, записанные несколько тысяч лет назад на древнеегипетском языке. Ночная ведьма, о которой пела женщина, – самый страшный персонаж в фольклоре любого народа – с головой, которая свободно вращается на шее, существо бесформенное, на что указывает слово «уплыть». Подобно древней шотландской молитве против призраков, вурдалаков и демонов, поражающих в ночи, слова египетской песни заключают в себе намек на дьявольскую опасность, тем более ужасающую, что она не имеет внешнего облика.

Есть и еще одна схожая черта у шотландской молитвы и египетской песни. В наши дни мы эту молитву вспоминаем, когда хотим пошутить, изобразить мнимый страх; произнося слова, мы оглядываемся через плечо в притворном испуге, а потом смеемся, однако в прошлом эта молитва, как и египетская песня, вовсе не вызывала смех. Создатель молитвы отнюдь не упражнялся в стихосложении; молитва была заклинанием против сил зла. И в шотландской молитве, и в древнеегипетской песне сначала идет описание угрозы, а далее следует заклинание. В египетской песне защита принимала форму усиленного отрицания: «Я не дам тебе его поцеловать!.. Я не позволю тебе изувечить его!» – и сопровождалась перечнем магических растений, который я не привела. В шотландской молитве призыв к охранительным силам короче: «Боже, защити нас!»

Я не буду проводить сравнение дальше, это не имеет особого значения – я хотела лишь показать, что во все времена и во всех странах люди испытывали и испытывают страх перед темнотой и тем, что может из нее явиться. Египетская песня трогает тем, что она создана в защиту ребенка. Любой человек более всего уязвим перед Судьбой именно беззащитностью своих детей. Беспомощен младенец, когда он нагим и кричащим приходит в наш мир, во многом ему враждебный. Наша книга посвящена повседневному существованию древних египтян, и разумнее всего начать повествование именно с начала жизни – то есть с момента рождения. Мы произнесли необходимое заклинание и теперь перейдем к появлению нашего вымышленного героя на свет.

Когда-то давным-давно жила в Египте женщина, которая привлекла внимание не кого-либо иного, а великого бога солнца Ра. Возможно, это внимание было вызвано не столько чарами самой женщины, сколько желанием Ра иметь потомка, которому он мог бы доверить трон правителя египетских земель. Эта женщина была женой скромного жреца бога Ра по имени Раусер. Ее же звали Редджетет, и вот:

«Однажды Редджетет почувствовала родовые схватки, и муки ее были сильны. И потому великий Ра сказал Исиде, Нефтиде, Месхенет, Хекет и Хнуму: «Идите и освободите Редджетет от тех трех детей, что находятся в ее утробе и что будут править по всей земле».

Знающий историю Древнего Египта читатель сразу узнает в Исиде и Нефтиде двух великих богинь египетского пантеона; первая была женой, а вторая – сестрой Осириса. Месхенет тоже была богиней, она покровительствовала деторождению – что было для этого случая очень кстати. Хнум, единственный среди упомянутых бог-мужчина, также имел отношение к деторождению. Хнум был гончаром, он лепил из глины тела рождающихся младенцев на своем божественном гончарном круге. Хекет же каждое утро помогала рождению солнечного бога, так что вполне понятно, почему при появлении на свет детей бога солнца Хекет поручили принимать роды.

Богини переоделись в наряды танцовщиц, а гордому Хнуму пришлось преобразиться в их носильщика. Приняв таким образом облик земных людей, все пятеро направились в дом жреца. Будущего отца они застали в смятенном состоянии духа, о чем достаточно красноречиво повествует египетский автор: Раусер сидел неподвижно, его одежда была в беспорядке. Дальнейшее вызвало у меня глубочайшую симпатию к этому жрецу. Хотя Раусер отчаянно тревожился за судьбу своей жены, он нашел в себе силы вежливо побеседовать со странствующими танцовщицами: «Как видите, госпожи мои, хозяйка дома рожает, и роды у нее тяжелые».

Танцовщицы взялись за дело. «Позвольте взглянуть на нее. Мы знаем, как облегчить роды».

Будущий отец не мог отказаться от их предложения – взирающий на все это из своей золотой ладьи Ра не допустил бы этого. Однако нам думается, что Раусер согласился по своей воле. В те времена еще не было профессиональных акушеров. В примитивных сообществах, в том числе и в средневековой Европе, роженице, вероятно, помогала другая женщина из того же дома или из той же деревни. Только в случае, если роды были трудными, на помощь призывали местную знахарку. Поэтому даже танцовщица могла утверждать, что мастерски принимает роды, так что согласие мужа вполне объяснимо. В том состоянии, в каком он находился, он принял бы помощь от кого угодно. Так или иначе, но жрец дал пятерым гостям свое разрешение, и они закрылись с роженицей в доме. «Тогда Исида встала перед ней, Нефтида – сзади от нее, а Хекет помогала при рождении». Могут спросить, как она помогала – массажем или магией? Возможно и то и другое, возможно также, что главным в этой помощи были слова Исиды, обращенные к стремящемуся выйти ребенку: «Не будь чересчур силен в ее чреве, хотя твое имя и Усер-каф». Слово «силен» на древнеегипетском языке звучало как «усер», так что слова Исиды содержали связанную с именем ребенка игру слов. В наше время игра слов (каламбур) считается самой примитивной формой юмора – но в тех древних культурах, где слова и обозначаемая ими вещь магически связаны и как бы имеют одинаковую силу, игре слов приписывалось магическое действие. И потому речь Исиды превратилась в повеление, которое исполнилось бы, даже если оно было бы произнесено не богиней.

«Тогда этот ребенок выскользнул ей на руки». Ребенок имел весьма впечатляющий вид: его тело было украшено золотом, а волосы имели цвет лазурита. Рождение царей обычно сопровождалось чудесами и предзнаменованиями, но, возможно, что столь невероятные черты внешности – просто фигуральное выражение: можно и в нашей литературе встретить «жемчужные зубы» или «рубиновые губы». Любящий взгляд матери вполне мог принять смугло-золотистое тельце за отсвечивающее золотом. Лазурит – темно-синий камень; ребенок, по всей видимости, имел темные волосы.

Богиня омыла ребенка, обрезала пуповину и положила новорожденного «на ящик из кирпичей». После этого Месхенет, которая вела себя на удивление безучастно, несмотря на то что в деторождении была главным знатоком, благословила ребенка, а Хнум «дал здоровье его телу». Та же самая процедура быша проделана и со вторым, и с третьим ребенком – включая очень важное повеление-каламбур.

Выполнив свою задачу, богини – все еще в облачении танцовщиц – покинули «родильные покои» и увидели, что Раусер все еще продолжает сидеть перед дверью. «Да возрадуется твое сердце, Раусер, – ободрили они жреца, – у тебя родилось трое детей». Он ответил: «Что я могу для вас сделать, женщины? Пусть этот мешок с зерном возьмет ваш носильщик. Примите зерно как плату и прикажите приготовить из него пиво».

Эта история – часть долгой и замысловатой легенды – есть самое подробное из дошедших до наших дней описаний родов в Древнем Египте. Остальные источники содержат очень мало ясных сведений, однако, суммируя их, мы все же можем получить представление о том, как производила на свет ребенка древнеегипетская мать. Она сидела или лежала на сделанном из кирпичей сиденье. Поскольку такие «акушерские кресла» до наших дней не дошли, можно предположить, что их сооружали лишь по мере надобности и разбирали после использования. Надписи говорят, что роженица находилась «на кирпичах». Из иероглифов мы можем сделать вывод, что положение, в котором проходили роды, напоминает то, в котором роды происходят и в наши дни – знак для обозначения роженицы представляет собой изображение сидящей с поднятыми ногами женщины. Иероглиф «рожать» – рисунок женщины с округлым животом, стоящей на коленях; ниже ее тела видны ручки и головка ребенка. В нашем распоряжении имеется и несколько довольно натуралистических (с эстетической точки зрения) маленьких статуэток, изображающих процесс рождения практически так же, как и иероглиф. Наряду со статуэткой роженицы сохранились фигурки поддерживающих ее спереди и сзади женщин, а также стоящей перед ней восприемницы, готовой взять ребенка на руки.

И это – практически все, что нам осталось. Один из потенциальных источников информации по этому предмету – медицинские папирусы, – хоть и содержат кое-какие сведения по гинекологии, ни слова не говорят о родах и технике акушерства.

Кажется поразительным, что древние египтяне, сообщив нам множество подробностей о своей жизни – вплоть до самого смертного часа, оставили так мало сведений об этих двух весьма важных предметах. Впрочем, кажущееся обилие материалов на самом деле иллюзорно – их много только по сравнению с тем, что сохранилось от других догреческих культур. Только вдумайтесь в такой факт: любой египтолог вполне способен, занимаясь исследованиями, изучить все до единого документы в своей области, все первоисточники – и при этом у него еще останется время изучить труды других египтологов и написать один-два собственных труда. Исследующий же историю своей страны ученый не в состоянии сделать что-либо подобное даже при изучении периода в тридцать лет – не то что в три тысячи. Он не сможет даже ознакомиться со всеми первоисточниками: повестями и рассказами как известных писателей, так и второстепенных, с посмертными завещаниями, с отчетами с заседаний судов, с юридическими документами, личными и деловыми письмами, с текстами договоров и со сводами законов, с научными трактатами и так далее.

Я пишу об этом не из тайного злорадства по отношению к египтологам, чьи источники столь скудны, а только для того, чтобы выразить сожаление. Книги о Древнем Египте часто вводят читателя в заблуждение, выдавая гипотезы за установленные факты и высказывая предположения столь уверенно, будто они уже доказаны. А между тем предлагаемые гипотезы часто отнюдь не бесспорны – поскольку документов, которые могли бы восстановить истинную картину во всех подробностях, просто не существует. Именно по этой причине в книгах, которым можно доверять, так много оговорок: «возможно», «по всей видимости», «вероятно». Из чисто стилистических соображений ученые избегают писать «может быть», но этими словами можно предварить добрую половину текста любой книги по Древнему Египту, включая и эту.

Сейчас мы не в состоянии уверенно сказать, имеют ли под собой основание легенды о некоей «утраченной науке» об оккультных силах – до нас не дошло ни одного документа об этом. Мы даже не знаем, существовали вообще подобные трактаты или же они за четыре тысячи лет просто не сохранились. Египетская культура была письменной, но она не анализировала самое себя, и не существует общих обзоров. Египтяне были занятым народом: им приходилось засевать поля, убирать урожай, прокладывать ирригационные каналы; приходилось строить пирамиды, сражаться в битвах, снабжать всем, по их мнению, необходимым гробницы. Египтяне записывали только то, что считали необходимым для себя, а не то, что представляло бы интерес для людей в далеком будущем. Нет ничего удивительного, что мы знаем о деторождении в Древнем Египте столь мало; удивительно, что в наше время мы все же располагаем тем количеством сведений, что у нас имеются.

Итак, маленький египтянин появился в нашем мире. Его привычки, верования, манеры мы опишем на последующих страницах. Сейчас же мы ограничимся только одним вопросом – каким был внешний вид этого ребенка?

Но прежде чем описывать египтян такими, какими они нам кажутся, интересно было бы взглянуть на них их собственными глазами. Как они желали бы выглядеть? Каков был их физический идеал?

Представление об этом могут дать картины и скульптуры. Поражает то, что на протяжении столетий египтянами изображаются одни и те же физические типы – приблизительно с трехтысячного года до нашей эры (с возможным отклонением в несколько столетий в ту или другую сторону) вплоть до первого столетия нашей эры. Дамы стройные и столь тоненькие, что в профиль их тела от талии до колена выглядят почти плоскими. Округлые бедра явно не вызывали восхищения; другое дело – хоть и небольшая, но хорошо сформированная грудь. Некоторые мумии старых женщин, лишенных преклонным возрастом своих природных украшений, набивали воском или опилками в грудном отделе, чтобы создать необходимые выпуклости. У одной мумии, описанной Эллиотом Смитом в его классической книге о мумификации, тело престарелой дамы имело совершенно новое очертание, приданное ему при помощи бинтов и смолы в технике, напоминающей папье-маше. Груди были вышеплены1 великолепно, их венчали медные наконечники. Эта мумия изготовлена просто уникально; восхищенный Смит утверждает, что она напоминает изысканную статую Венеры.

Внешний вид мужчин – от царей до простолюдинов – соответствует и нашему представлению о совершенстве тела: широкие плечи, плоский живот, узкие бедра. Ясно, что те, кто заказывал свою статую скульптору или свое изображение на стенах гробницы художнику, желали видеть свои тела именно такими.

Однако из этого правила было несколько исключений. Большинство из них широко известно, их, безусловно, знает каждый египтолог – именно потому, что они исключительны: старый слепой арфист с покрытым морщинами лицом и опущенными плечами; усталый пастух с обтянутыми кожей ребрами; карлик, гордо восседающий рядом со своей имеющей нормальный рост супругой. Некоторые из этих произведений в самом деле исключительны – тем, что представляют собой выдающиеся образцы художественного мастерства.

Мне особенно по сердцу скульптура, которую мы сейчас называем «Шейх аль-Белед», что означает «староста деревни». Это прозвание имеет собственную, очень любопытную историю.

Статуя была найдена Огюстом Мариетом, одним из крупнейших французских египтологов XIX столетия. Для меня имена Мариета и Масперо неразрывно связаны, словно бекон и яичница: Масперо был основателем Египетской службы древностей, и именно он установил правила, которые дали возможность сохранить большую часть сокровищ Древнего Египта для современных египтян. Мариет был его преемником – как на посту, так и в преданности своему делу. По долгу службы Мариет осуществлял наблюдение за всеми происходящими в Египте археологическими работами, однако иногда он производил и собственные раскопки. Однажды утром его рабочие в страхе разбежались, когда из-под земли показались голова и плечи какой-то статуи. Статую очистили, подняли на поверхность, и дюжина арабских глоток выдохнула в один голос: «Шейх аль-Белед!»

Любой посетитель Каирского музея – его коллекция была создана именно Масперо и Мариетом, – подойдя к этой статуе, легко может понять, почему статуя напомнила рабочим старосту их деревни. Даже мне эта фигура кого-то напоминает. Деревянная статуя в рост человека тщательно пригнана в соединениях. Она изображает мужчину средних лет, довольно дородного, с круглым лицом, в выражении которого объединились добродушие и твердость характера. Человек стоит в обычной для египетских скульптур позе – одна нога выставлена на шаг вперед. Одна рука свободно опущена, другая согнута и сжимает длинный посох, который придает фигуре особую значительность. Изображенный человек определенно быш облечен властью и принадлежал к знатному роду. Его лицо удивительно живо; кажется, что он смотрит на зрителя, но не с обычным слепым выражением статуй, а со спокойным интересом. Выразительность взгляду придало мастерство скульптора. Глазницы обведены медными полосками, а глазные яблоки состоят из кусочков непрозрачного кварца, изображающего белки, горного хрусталя в качестве радужной оболочки и черной смолы на месте зрачков. Статуе предположительно четыре тысячи лет. Она сохранилась благодаря чуду сухого египетского климата. Этот «шейх», чье настоящее имя было Ка-апер, куда шире в талии, чем в плечах; он определенно не может считаться образцом мужской красоты, что не относится к большинству других статуй. Как я говорила, он является исключением, но даже при этом «шейх» красив на свой лад. Он полноват, но не толст. Смотреть на него приятно. Собственно, и прочие исключения, подобные Ка-аперу, тоже нельзя назвать отталкивающими. Я не знаю ни горбунов, ни калек, ни отвратительно толстых старух (знаменитая царица Пунта с ее кошмарной фигурой не была египтянкой; варвары не удостаивались таких почестей, как жители великой египетской земли). Создается впечатление, что никто в Египте не имел ни бородавок на носу, ни сколиоза, ни кривых зубов.

Царица Пунта

С изображения в погребальном храме Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри

Ученые, исследовавшие египетское искусство, объяснили причину подобного постоянства художественных канонов. Оно основывалось на массовом сознании египтян, обращенном ко всей вселенной, а также самим предназначением искусства, которое выполняло в большей мере магические, нежели эстетические функции. Об этом мы еще поговорим позже. Однако я не без веселого ехидства подозреваю, что какой-нибудь египетский купец приходил в мастерскую скульптора не только с целью иметь свое точное посмертное изображение. Зачем оставлять навечно двойной подбородок и основательный животик, если ваятель вполне способен создать посмертный образ, подобный Аполлону?

Разумеется, нам не следует воспринимать изображения египтян как буквально точные. Не существовало в любые времена народа без увечных и уродов – и даже просто некрасивых людей. И тем не менее некоторые египтологи, ребята доверчивые, принимают любое изображение за истинное.

История человечества вовсе не набор твердо установленных фактов; она, по сути, свод мнений и теорий, порой имеющих серьезное обоснование, а порой представляющих собой лишь более или менее вероятные домыслы. Если пишущий книгу историк не ограничивает себя определенным промежутком времени, он не сможет объяснить все свидетельства, правильно оценить все факты и дать все возможные объяснения каждому из обсуждаемых вопросов. Обычно этих вопросов так много, а свидетельства столь немногочисленны и скупы! Тем не менее из этих скупых свидетельств исследователи пытаются воссоздать подлинную картину – и порой наблюдать за этим весьма интересно.

Мы уже сделали одну подобную попытку, пытаясь представить себе внешний облик древних египтян. Но этот вопрос не принадлежит к числу важнейших с точки зрения истории человеческой культуры; нельзя его назвать и очень сложным. Либо вы знаете, как люди выглядели, либо нет. Либо в вашем распоряжении есть мумии и скелеты, либо их нет. Либо эти люди рисовали собственные изображения, либо нет.

Нарисованные египтянами изображения помогают представить людей Древнего Египта. Но все же эти свидетельства не относятся к числу самых надежных. Наиболее объективными и убедительными свидетельствами следует считать скелеты, по ним можно определить рост, комплекцию, пол и возраст. Мумия представляет нам еще больше данных – цвет и структуру волос, цвет кожи, вес тела. Однако даже эти факты можно трактовать по-разному. Почитайте отчет о научной дискуссии по поводу предполагаемого скелета Эхнатона – и у вас возникнет сомнение, об одном ли и том же скелете ведут речь ученые мужи.

Что касается свидетельств в виде изображений и статуй, то они часто крайне субъективны. Египтяне не стремились изобразить истинный облик. Тем не менее археологи – часто весьма хорошие – нередко ошибочно обсуждают египтян не такими, какими они были в реальности, а какими они предстают в статуях и рисованных изображениях. Недавно я была просто потрясена двумя посвященными Древнему Египту популярными книгами, в которых речь идет о царице Ти – простолюдинке, ставшей женой царя и матерью еретика Эхнатона. В одной книге она описана как голубоглазая и светловолосая, в другой – как негритянка.

Строго говоря, особой роли не играет, была ли царица Ти блондинкой, брюнеткой или кожу ее покрывал узор в пурпурный горошек, но все же подобные разночтения весьма неприятны. Авторы изображали Ти, не руководствуясь полетом собственной фантазии, а на основании трудов профессиональных египтологов. Как же они могли так разойтись в описаниях?

Ответ очевиден: ученые мужи делали свои выводы на основе сохранившихся изображений. Начнем со светловолосых цариц Египта. Насколько я знаю, в Египте никогда не было светловолосых цариц. Знаменитая дама из Четвертой династии, которую считали светловолосой или рыжеволосой, просто изображалась с желтым платком на голове. Больше подобных описаний в египетской истории не встречается.

Скорее всего, легенда о светловолосой царице родилась как версия. Красивые теории нередко довольно живучи. Большинство же египтологов считает, что царица Ти происходила из Нубии. Это значит, что голубых глаз у нее быть не могло. Думаю, я даже знаю причину возникновения версии о происхождении царицы – эта причина проста и довольно любопытна.

В Берлинском музее находится знаменитая голова, которую считают скульптурным портретом царицы Ти. Это замечательное произведение искусства, превосходный «портрет», который передает не только внешний облик, но и черты характера. Тот человек, которого изобразил скульптор, не относится к числу людей, с которыми вы захотели бы жить постоянно; не захотели бы вы, чтобы он оказался и среди ваших врагов. Возможно, это впечатление несправедливо по отношению к давно скончавшейся царице, но от навеваемых скульптурой чувств тоже нельзя отмахнуться. Из-за того, что портрет выполнен мастерски и остается в памяти, впечатление от него сильное и долгое. Голова царицы вырезана из черного дерева.

Наверное, не вполне справедливо обвинять египтологов в том, что они сочли Ти прибывшей из Нубии только на том основании, что величественное, властное лицо скульптуры имеет черную поверхность, но я не могу избавиться от этого подозрения. Естественно, ни один из ученых мужей, делавших подобное заявление, не признается, что именно данное обстоятельство оказало влияние на его мнение. Не согласится он и на то, что черный цвет подтолкнул его к этому заключению на подсознательном уровне. Он наверняка начнет с видом знатока рассуждать о негроидных чертах в изображениях Ти, о видном положении нубийцев в дворцовой иерархии той поры, о популярности нубийских причесок. Последний аргумент вообще не имеет отношения к делу, даже если он и верен; что же касается негроидных черт головы в Берлинском музее, то это весьма субъективное мнение. Антропологи – специалисты по физическому облику – не обнаруживают черт, характеризующих негроидную расу. В довершение ко всему до нас дошли данные о родителях Ти – объективные и бесспорные. У нас нет мумии царицы, но мы располагаем мумиями обоих ее родителей – Йуйи и Туйи, найденными Теодором Дэвисом в 1905 году.

Теодор Дэвис был американским миллионером, путешественником и исследователем, фанатически увлеченным Древним Египтом. Подобно Карнарвону, но на двадцать лет позже, он отправлялся на раскопки в зимнее время, когда климат в Египте сравнительно мягок. Дэвис заключил соглашение с правительством Египта, согласно которому получил право на исследования в Долине Царей. Без его личного разрешения никто не имел права вести там раскопки. Дэвис финансировал все работы, но найденное им становилось собственностью египетского правительства.

Человеку, не одержимому страстью к египтологии, подобное соглашение покажется выгодным лишь одной стороне. Дэвис охотно это признавал – однако любой человек, испытавший азарт археологических исследований, счел бы, что разрешение правительства Египта бышо выгоднее именно для Дэвиса. Хотя американец и собрал великолепную коллекцию, уже сам азарт поисков и радость от находок с лихвой окупили все его затраты.

Дэвис, которого даже его друзья называли «грубоватым и эксцентричным», был невероятно удачлив. Конечно, следует помнить, что он занимался раскопками в то время, когда Долина Царей не была еще основательно перекопана, но, даже учитывая это, нельзя не назвать некоторые его находки просто поразительными. Он обнаружил гробницы, принадлежавшие Тутмосу IV, Хатшепсут, Сиптаху (из Двадцатой династии), а также и тайник, содержащий до сих пор вызывающую споры мумию, которую последовательно относили к царице Ти, Эхнатону и Сменхкара. Да, Дэвис имел весьма нелегкий характер, но для египтологов его труд просто неоценим. Исследования велись не только благодаря его деньгам, людьми двигал горячий энтузиазм американца. После смерти Дэвиса его коллекция перешла в музей «Метрополитен», где с ней может ознакомиться широкая публика.

В феврале 1905 года исследовательская группа Дэвиса работала на участке между гробницами Рамсеса III и Рамсеса XI, недалеко от того места, где двадцатью годами позже будут обнаружены сказочные богатства Тутанхамона – другим миллионером-любителем, бывшим помощником Дэвиса Говардом Картером. Дэвис не предполагал, что в этом районе можно найти царскую гробницу, – места было слишком мало. Но про Долину Царей ничего нельзя сказать наверняка.

5 февраля рабочие Дэвиса обнаружили верхнюю ступеньку гробницы. Дэвис послал за Вейгаллом, инспектором древностей Верхнего Египта; примерно через неделю была расчищена вся лестница, и перед исследователями открылась верхняя часть прохода в гробницу. Здесь восторг исследователей поугас, поскольку печати на двери были сломаны. Кто-то – без сомнения, грабители – здесь уже побывал.

Исследователи вошли внутрь, и здесь их ждал приятный сюрприз. Погребальная камера находилась сразу за дверью; в гробнице не было переходов и дополнительных камер. Первым бросился в глаза деревянный саркофаг, разбитый и без крышки. В саркофаге обнаружили три гроба, вставленные один в другой. Крышки со всех трех гробов были сняты и валялись рядом с саркофагом, словно их бросили в лихорадочной спешке. Мумия лежала в самом маленьком гробу, маска с лица была сорвана.

Мумия принадлежала «пожилому человеку эффектной наружности и царственного достоинства. Его тонкие черты и великолепно сохранившаяся голова вызывали в памяти образ Линкольна».

Так писал обозреватель, вошедший в камеру вместе с Дэвисом. С левой стороны от этого саркофага находился еще один. Его крышка тоже была сброшена; в позолоченном гробу лежала мумия женщины. «Ее лицо было безмятежным и выразительным, глаза широко расставлены, брови низко опущены, рот выглядел на удивление выразительным и чувственным».

Камера была битком набита изумительными вещами. Ларцы и мебель, прекрасно сохранившаяся колесница. На маленьких внутренних гробах сохранились позолота и орнамент из синего фаянса. Грабителям удалось прорыть вход в гробницу, но, по всей видимости, их спугнули до того, как они смогли нанести существенный ущерб. Ценнее всего оказалось то, что надписи на гробах и прочих предметах не были повреждены. Это позволило легко идентифицировать мумии. Они принадлежали Йуйе и Туйе, родителям царицы Ти.

При всем многообразии и красоте найденных в гробнице предметов, для темы нашей книги главный интерес представляют обе мумии. Я видела фотографии этих мумий; приведенное выше их описание достаточно справедливо, особенно если позволить себе некоторый полет фантазии. У меня, должна признаться, фантазии недостает. Мне трудно, глядя на сморщенное лицо мумии, на твердую коричневую кожу, сжатые губы, впалые щеки, представить, что все это принадлежало первой даме древних Фив. Впрочем, кости головы, так сказать, основа красоты, позволяют все же сделать некоторые выводы. Брови у женщины, судя по всему, были округлыми и высокими, зубы ровными и белыми, лицо имело очаровательный овал. Но созданная в уме картина исчезает при взгляде на отталкивающее лицо мумии.

А вот мумия Йуйи, отца Ти, отталкивающего впечатления не производит. Даже наоборот. Йуйя, при жизни начальник отряда боевых колесниц (отсюда, возможно, колесница в его гробнице), был, по всей видимости, высоким человеком с волевыми чертами лица и сильно выдающимся крючковатым носом. Эллиот Смит, эксперт по мумиям данного периода, исследовав обе мумии, нашел, что череп Йуйи нехарактерен для Древнего Египта. Смит предположил, что Йуйя мог быть семитом. Что касается Туйи, его жены, то, по мнению Смита, она типичная египтянка того времени.

Я не знаю, был Йуйя семитом или нет. Некоторые египтологи считают его таковым – обычно ради того, чтобы подтвердить ту или иную теорию. Нет никаких указаний на то, что этот человек откуда-то переселился в Египет, – за исключением того факта, что его имя писали по-разному. Временами подобные разночтения появлялись, когда египтяне не были уверены, как написать какое-то иностранное имя правильно. Но я не считаю это достаточным доказательством. Если Йуйя действительно перебрался в Египет из какой-то другой страны, он должен был это сделать в совсем юном возрасте; для того чтобы подняться по бюрократической лестнице столь высоко, требовалось длительное время. Я не могу чем-либо опровергнуть или подтвердить мнение Смита. Во многих вопросах он показал себя выдающимся ученым, но порой чересчур увлекался собственными теориями, а не существует ничего более вредоносного для объективного исследования, чем «любимый конек».

Однако, хотя мы не знаем, был Йуйя семитом или египтянином, одно мы можем утверждать достаточно уверенно – из Нубии он не происходил. А если он не нубиец, а его жена типичная египтянка, нет никаких оснований приписывать нубийское происхождение их дочери.

От египтян, какими они не были, перейдем к египтянам реальным. Мы обнаружим, что можем описать общие типы, даже не обращаясь к произведениям искусства. Ростом они были ниже нас: женщины примерно пяти футов, мужчины, как правило, не выше пяти футов пяти дюймов. И снова, как всегда, отметим особые случаи: так, Аменхотеп II был шести футов ростом. Кожа египтян имела коричневый оттенок; об этом может догадаться любой и без мумий, пробыв хотя бы недолгое время под нещадно палящим египетским солнцем. У тех египтян, чьи волосы еще не стали седыми, они обычно имели темный цвет – черный или темно-каштановый; они могли быть и прямыми, и волнистыми. В своей основной массе египтяне были народом некрупным. Описывая женщин, Смит часто упоминает маленькие изящные руки и ступни. Черты лица у большинства правильные, носы узкие, хотя у некоторых мумий можно обнаружить, как я бы назвала, нос «тутмосидов». Подобный нос был у Джорджа Вашингтона.

Антропологи различают два физических типа у населения Древнего Египта. Додинастические египтяне не были такими же, как народ Гизы Третьей и Четвертой династий. Самые ранние египтяне – изящные, невысокие, с маленькими тонкими лицами. Мужчины стройные, поскольку скелеты женщин и мужчин неразличимы – присущих современным мужчинам массивных костей скелета не обнаружено. Единственное исключение – народ Тазы, одной из очень ранних додинастических культур. У этих людей были квадратные головы, более массивные кости, более крепкие скелеты (слово «крепкий» не слишком подходит для описания скелетов, но именно его использовал один из землекопов, отсюда и пошло это определение).

Более позднее население плато Гизы напоминает тип людей из Тазы. Доктор Дерри, один из медиков-специалистов по Древнему Египту, утверждал, что этот тип также напоминает происходивший из Ливии правящий класс Двадцать первой династии.

Я не хочу углубляться в спор о двух различных расах, живших в Египте. Этот спор неразрывно связан с другими проблемами, к примеру, с тем, какая именно «раса» принесла в Египет его классическую культуру. Даже если согласиться, что в Египте жили люди разного физического типа, невозможно определить, какая из двух групп населения имеет исключительное право приписать себе монументальную архитектуру Египта, письменность, сложную социальную организацию. Более древний физический тип – невысокие додинастические египтяне с тонкими костями – могут быть отнесены к смуглому «средиземноморскому типу», к абиссинцам и сомалийцам. Мы можем дать им условное название «хамиты», хотя это слово больше подходит для обозначения группы языков, чем для описания народов (антропологическая терминология вполне может пересматриваться – за время существования антропологии в ней накопилось немало путаницы). Возможно, египтян более позднего времени можно отнести к семитам, имея при этом в виду, что определение «семитский» прежде всего относится к лингвистике. Лучше всего, однако, просто отметить, что среди египтян было два разных типа, хотя для современного человека они могли бы показаться одинаковыми: коричневая кожа, темные волосы, темные глаза. Ни одна группа людей никогда не была «чистой», если только не находилась в полной изоляции; если бы она стремилась к «чистоте», это бы означало этническое самоубийство из-за кровосмешения. Подобно всем нам, египтяне, по всей вероятности, быши полукровками. На севере они могли быть арабами или иметь семитскую кровь; на юге могли быть сильны нубийские элементы.

Поэтому расовая дискриминация становилась нелепостью. Дискриминация, естественно, была, но не на основе цвета кожи. Как греки и многие другие народы, египтяне называли себя «люди». Другие народы не быши людьми, но всего лишь варварами. Когда в каком-нибудь тексте упоминается Куш (Нубия), его всегда именуют «жалкий Куш». «Не беспокойся об азиатах, – говорит принц Тринадцатой династии своему сыну. – Они всего лишь азиаты». Позднее на смену презрению к иноземцам пришел горький опыт. Некоторые из «всего лишь» азиатов вторглись в Египет и завоевали его; позднее им на смену пришел и некогда тихий, «жалкий» Куш. Потом настал черед греков, персов и римлян. Однако завоевания и оккупации не поколебали веру египтян в собственное превосходство. В этом они быши ничем не хуже и не лучше нас; нам еще предстоит пройти долгий путь, пока мы обретем способность понимать, что величие принадлежит не нации, что его может заслужить лишь отдельный человек и что все люди – братья в своих слабостях и бренности, как и во многом другом.

Символы Верхнего и Нижнего Египта

Мир, в котором появился наш египетский малыш, быт довольно узок, особенно в физическом смысле – долина Нила имеет протяженность примерно шестьсот миль в длину и только десять миль в ширину. Во времена фараонов Египет состоял из долины Нила и треугольной дельты, где река разбивалась на несколько рукавов, впадающих в Средиземное море. Эти две части Египта отличались по своей физической географии, и потому египтяне всегда делили свою страну на два отличных друг от друга района. До Первой династии, когда Египет вступил на историческую сцену в качестве единого государства с единым царем, Дельта и Долина, по всей видимости, были отдельными царствами. Поскольку до нас не дошло письменных свидетельств той эпохи, о существовании додинастических царств мы можем догадываться лишь по косвенным источникам, причем эти сведения носят крайне отрывочный характер.

Цари Египта носили на голове две короны – в буквальном смысле слова. «Двойная корона» состояла из короны Верхнего Египта и короны Нижнего Египта. На двойственный характер этой монархии указывают и другие детали: две богини, Нехбет на юге и Буто на севере, охраняли царя; его титул включал слова «Царь Верхнего и Нижнего Египта» и «Владыка Двух Земель». Мы можем продолжать, но этих свидетельств вполне достаточно, чтобы с уверенностью утверждать, что когда-то наряду с топографическим существовало и политическое разделение между Верхним и Нижним Египтом.

Египтяне называли свою землю «Две страны». Государство делилось на Верхний Египет и Нижний Египет, что в грубом приближении соответствовало Долине и Дельте (Нил нес свои воды с юга на север, так что Верхний Египет на современной карте находится ниже Нижнего Египта). Иногда в книгах встречается выражение «Средний Египет» по отношению к району между Кипром и Ассиутом, но такое разделение на три части возникло лишь недавно. По всей видимости, древние египтяне любили контрасты, они резко отделяли Верхний Египет от Нижнего, а Красную землю от Черной земли.

«Черной землей» был собственно Египет, и любой, кто посещал долину Нила, легко поймет, почему египтяне выбрали именно такое название – по сравнению с Красной землей пустыни. По обоим берегам Нила тянется полоса плодородной черной почвы, ежегодно удобряемой разливами реки. Черная земля кончается внезапно, словно палец божества провел границу, повелевая: на этой стороне – жизнь, зелень растущих хлебов; на другой стороне – смерть и бесплодие безжизненных песков. Бесплодные земли окружают долину на западе, востоке и севере и переходят в две огромные пустыни – Ливийскую и Аравийскую.

Египтяне ненавидели пустыню. Там обитали только жалкие бедуины, не знающие богов кочевники; любой попавший в пустыню видел лишь нестерпимую жару, голод и жажду. Тем не менее без Красной земли Египет не был бы Египтом, каким мы его знаем. Именно на бесплодных плато Красной земли египтяне добывали золото, из которого изготавливали предметы, вызывавшие зависть у владык других держав Ближнего Востока, и которое давало власть, приносимую богатством. В пустыне и на Синайском полуострове египтяне добывали медь – сырье для инструментов, нужных при строительстве пирамид, и для оружия – при его помощи были завоеваны Нубия и восточные соседи Египта. В песках, раскинувшихся за окаймляющими Черную землю скалами, египтяне построили храмы и гробницы, сохранившиеся до наших дней, чтобы поведать нам о великолепии и величии Египта. Плодородная черная почва, столь любимая египтянами, давала вещи недолговременные, а пустыня сохранила даже такие недолговечные предметы, как ткани и папирусы – и даже человеческую плоть. Древний Египет был продуктом как Черной земли, так и Красной земли, хотя народ Египта называл себя «кемит», то есть «черные».

Район Дельты полностью относился к Черной земле – плоской, покрытой зеленью и часто болотистой. А это значит, что мы можем узнать об этом районе намного меньше, чем о районе Долины. Подавляющее большинство предметов, выставленных в музеях, было обнаружено в Верхнем Египте; Дельта же представляет собой «белое пятно» в наших знаниях о египетской культуре, и «пятно» это требует, чтобы его заполнили, особенно сейчас, когда новая плотина поднимает уровень воды над древними городами Дельты, делая их недоступными для раскопок.

Многие из этих городов во времена фараонов играли очень важную роль. В западной части Дельты находилась древняя столица Буто, «место трона». Столица располагалась среди топей, и ее богиня, кобра, позднее стала одной из двух защитных сил, охранявших царя. К югу от Буто находился Саис с его священным озером, обителью богини Нейт. Дальше на восток, почти в центре Дельты, располагался Бусирис, где Осирис жил до того, как перебрался в Абидос в Верхнем Египте. Расположенный на юго-востоке от Бусириса Бубастис должен представлять интерес для всех любителей кошек, поскольку именно здесь находилось место поклонения Баст – богине с головой кошки. К северо-востоку от Бубастиса лежал Мендес, где почитали священного барана, а прямо на востоке от этого города располагался Танис, на равнине южнее озера Мензала. Этот город не был столь древним, как Саис или Буто, зато имел довольно интересную историю. Ученые до сих пор спорят, быш ли Танис Аварисом, крепостью захватчиков-гиксосов, и Пи-Рамсесом, где подневольные древние евреи возводили для своих поработителей город-сокровищницу.

В поздний период египетской истории Танис стал столицей; именно в этом городе французская экспедиция под руководством Пьера Монте обнаружила весьма важные царские гробницы. В окрестностях города цари-рамессиды воздвигли дворцы и здания для разного рода удовольствий. Одним из источников этих удовольствий, без сомнения, были прекрасные вина с окружающих Танис виноградников, а также из Инета, расположенного к югу от Таниса.

Северо-восточная часть Дельты была в древние времена хорошо известна своими винами. Там были прекрасные пастбища для принадлежавших царю и храмам огромных стад. Однако большую часть этого района, по всей вероятности, занимали обычные болота, на которых росли высокие, более чем рост человека, папирус и тростник. Тростник служил хорошим укрытием для гусей и уток, а также для прочей дичи, включая ибисов и цапель. Возможно, в те времена в Дельте водились и гиппопотамы, хотя в наше время этих животных там уже нет. Города и села Дельты чаще всего возводились на возвышенностях – как на природных холмах, так и на созданных человеком. Сейчас Нил имеет в Дельте два главных русла – Дамиеттское и Розеттское. Во времена Геродота существовало не меньше семи устьев, между ними были протоки, каналы и озера.

Жаль, что мы не знаем о Дельте больше – о ее прекрасных дворцах и храмах, о ее прославленных многими виноградниках, о ее стадах, дичи и полях. Нам приходится довольствоваться взглядом с высоты птичьего полета. Попытаемся компенсировать скудость дошедших до нас сведений о Дельте более подробным изучением того, что дошло до нас о Верхнем Египте. Для того чтобы ближе узнать этот район, нам лучше всего подняться на борт корабля. Сейчас это самый приятный способ осмотреть Египет; в древние же времена это был способ единственный. Мы отплывем в свое воображаемое путешествие приятным летним утром, перед самым рассветом, на пятьдесят первом году правления Владыки Двух Земель Усермаатра Сетепенра Рамсеса Мериамона, которого последующие поколения будут называть более удобным именем Рамсес II. Мы получили разрешение царя на участие в поездке, а такое разрешение обязательно, поскольку корабль и его груз принадлежит царю, как почти все в Египте – зерно, храмы, животные и люди. Это путешествие не носит торговый характер и совершается не ради выгоды. Судно доставляет вино с королевских виноградников в Египте в храм бога Хнума в Элефантине жрецам, которые, возможно, будут рады вину больше самого бога. Во время пути корабль должен сделать несколько остановок, чтобы выгрузить кувшины с вином в особо любимых царем городах.

Когда мы, зевая, опираемся на поручень, чтобы бросить взгляд на очертания пирамид Гизы, небо уже приобрело светло-голубой цвет. Паруса над нашими головами натянулись и стали тугими; суда, идущие в Мемфис, могут воспользоваться течением – нам же приходится полагаться только на северный ветер. К счастью, ветер почти всегда дует именно в нужном направлении, и мы набираем скорость, быстро оставляя позади Мемфис – Белую стену, первую столицу объединенного Египта, которая стоит на границе Двух Земель еще со времен Менеса-объединителя. Вдали мы можем увидеть колонны входа в храм Птаха, возвышающиеся высоко над зелеными вершинами пальм и тамариска, делающих храм еще прекраснее.

Небо уже совсем просветлело, и вот наконец сияющий диск солнца, Ра-Харахте, поднимается на соколиных крыльях из-за линии горизонта. Его лучи заливают светом громаду ступенчатой пирамиды, расположенной у старого кладбища в Саккара. За рекой, слева от нас, видны на бледно-золотистых скалах черные провалы каменоломни в Масара, где добывают известняк. Именно отсюда прибыши камни, которыми были облицованы – чтобы сделать поверхность ровной – грани пирамиды в Гизе. С тех пор многие фараоны брали здесь известняковые плиты для своих гробниц и храмов.

Когда мы проплываем мимо пирамид в Дашуре, солнце уже поднялось высоко; склоны пирамид под прямыми лучами кажутся золотыми. Дальше по реке будет Лишт – как его назовут много позже – с большим числом пирамид, небольших по размерам, уже обвалившихся. В Медуме мы видим последнюю из больших пирамид-гробниц Древнего царства. Во время нашего путешествия она еще выглядит как пирамида, но это продлится не долго. Скоро с нее начнут заимствовать камень, и к 1960 году она будет выглядеть как высокая квадратная башня.

Около Медума нам придется остановиться и привязать корабль на ночь. Ничто на свете – кроме угрозы жизни монарха или собственной матери – не заставит капитана плыть во тьме. Во-первых, в водах реки слишком много песчаных отмелей. Во-вторых, в ночи бродят духи. Некоторые из них несут смерть – «те, чьи лица обращены назад». Возможно, во тьме бродит и еще кое-кто.

Капитан пригласил нас отужинать с ним на палубе. Здесь довольно приятно, прохладный ночной бриз слегка дует в лицо; высоко в небе мерцает звезда. Капитан просит извинения за угощение – незамысловатую пищу моряков, – однако мы находим ее более чем аппетитной. Жареная утка, лук, редиска, свежий печеный хлеб из деревни, где мы стали на якорь, финики, абрикосы и фиги. И – не может быть! – вино из Инета!

Капитан удивлен и слегка уязвлен, когда мы спрашиваем о вине, хотя мы и делаем это очень тактично. Да, это вино из Инета. Но никто не ждет, что капитан проделает 600 миль с самым настоящим нектаром на борту и не попробует его. Он пожимает плечами – жест, который, должно быть, появился на свет вместе с человеческим родом. Немного вина всегда можно взять, это знают все, это обычай. Он – честный человек; он не продаст ни кварты груза на сторону, чтобы поделить прибыль с писцом, который должен рассчитать расходы царя к концу путешествия. Такими вещами он не занимается! Да это и не обязательно, поскольку Усермаатра (да живет он и процветает и пребывает в полном здравии!) не спускает проделки такого рода. В прошлом, помнит капитан, такие вещи еще сходили с рук. Старые добрые времена… Но ради одного-двух кувшинов никто шума поднимать не станет. Это превосходное вино, не так ли?

Мы соглашаемся и опустошаем еще одну кружку, с чувством уверенности, что если кто-то и пострадает за исчезновение вина, то не мы.

На следующий день мы входим в Файюм. Если бы мы могли видеть дальше – а из-за пальм нам видно мало, – перед нами открылись бы широкие озера, окруженные зелеными полями, храмами, городами и дворцами. Самое удивительное сооружение Файюма – Лабиринт, как его назовет грек Страбон через тысячу лет после времени нашего путешествия. Капитану это сооружение известно как храм Аменемхета, древнего царя; он состоит из двух тысяч комнат, выбитых в каменном монолите. Файюм – это большой оазис, соединяющийся с Нилом каналом, который будет назван Бахр-Йусуф, или канал Иосифа, – в память о человеке и о событиях, оставивших след в Библии. Однако в египетских письменных источниках и то и другое не отмечено. Потому ли, что Иосифа никогда не было и он обязан своим появлением поэтическому воображению древних евреев, или потому, что египтяне предпочитали не замечать чужеземцев и варваров в своей среде? Если верно последнее, то вполне возможно, что потомки Иосифа до сих пор трудятся в топях Дельты, стараясь после работы набрать немного соломы для своих хижин. Может быть, пока мы плывем по реке, Моисей прокладывает путь идущим за ним людям, а жрецы царского двора в Танисе видят странное предзнаменование во время своих жертвоприношений. Но… все это наши фантазии. Если мы находимся на этом корабле, на пятьдесят первом году жизни Рамсеса, мы способны разузнать, как все происходило на самом деле. Если бы дьявол предложил какому-нибудь египтологу возможность совершить подобное путешествие в обмен на его душу, на такой обмен тот согласился бы наверняка.

Находясь уже в ста восьмидесяти милях к югу от Мемфиса, мы поворачиваем в доки Бени-Хасана, чтобы оставить здесь несколько кувшинов с вином. Это наша первая большая остановка. Местный принц любит вино из Дельты, к тому же он – близкий друг царя. Во время битвы при Кадеше он опустошил с царем не один кувшин. Город расположен на восточном берегу; выше города, в скалах, находятся гробницы, которые считаются древними уже в то время, о котором идет речь. Археологам будущих поколений эти гробницы подарят немало радостных открытий. Принца во дворце сейчас нет – он отправился на охоту в пустыню, так что нас не пригласят на обед. Капитан хочет побыстрее продолжить путь, а потому, как только носильщики принца завершают переноску кувшинов, он приказывает вновь поднять паруса. На следующий день, проходя по реке, мы видим, что скалы на восточном берегу уступили место плодородной долине. Команда собирается у борта, оглядывая берег; моряки негромко переговариваются и касаются пальцами амулетов, что висят на их шеях. Но смотреть здесь особо нечего – только разрушенные стены и груды камней. Когда-то здесь располагался большой город, владения самого большого еретика Древнего Египта, отвергавшего самого главного из богов. Он получил то, что заслужил, этот преступник Эхнатон. Сейчас запрещено даже произносить его имя.

Когда корабль миновал Ахетатон, который в наши дни известен под названием Телль-эль-Амарна, мы замечаем общее напряженное состояние. Капитан выходит из своего укрытия и становится на носу, внимательно обозревая реку. За весла садятся все моряки. Затем мы видим, что на восточном берегу вновь вырастают скалы. Они образуют наклонную каменную стену; из бесчисленных трещин в скале вылетают стаи птиц, с криками носящихся в воздухе. Это место – одно из самых опасных на реке, здесь порыв ветра, дующего со скал, вполне может бросить судно на песчаную отмель. Вот и сейчас весла под водой натыкаются на песок. Немедленно следуют энергичные команды, и гребцы проскакивают скалы, минуя отмель буквально в нескольких дюймах. Но предстоит пройти еще двадцать миль опасного участка, и, когда мы наконец минуем узкие места у Гебель-Абу-Феды (это название капитан, разумеется, никогда не слышал), мы думаем только об остановке. Капитан испытывал судьбу, проходя опасный участок так поздно – как только мы бросили якоря и приготовили вечернюю трапезу, опустились сумерки.

На следующий день мы уже в восьмидесяти милях от Бени-Хасана и в двустах пятидесяти от Мемфиса и медленно приближаемся к Ассиуту. Путешествие длится уже более десяти дней, а мы не прошли еще и половины пути до Элефантины. Ассиут – большой город, его правители некогда были близки к тому, чтобы стать царями Египта, а принц Ассиута и до сих пор один из влиятельных вельмож. Если до заката мы доберемся до города, нам следует найти время, чтобы посетить находящиеся в скалах гробницы предков этого вельможи.

Финиковые пальмы и сикоморы, гранаты и персики, поля пшеницы и льна – этот плодородный район мы минуем, оставляя за кормой Ассиут. Через две недели после отплытия из Ассиута мы достигаем священного города Абидос. Здесь был погребен сам Осирис. Пристани Абидоса забиты судами. Среди них – несколько барж с камнем для воздвигаемого в городе великого храма Рамсеса; однако большинство кораблей занято паломниками, направляющимися к месту поклонения Осирису. Погребальный корабль со стоящим на палубе позолоченным ящиком для мумии проходит прямо перед носом нашего корабля, и капитан, забыв обо всяком почтении к усопшим, обрушивает поток ругательств на потных матросов. Затем он отступает в сторону и произносит молитву или две, обращенные к Великому Храму. Однажды и ему придется отправиться в такое путешествие, на судне, похожем на то, на котором когда-то плыл Осирис – конечно, если к этому сроку удастся собрать достаточно денег на подобное путешествие.

Когда мы достигаем Ху (который греки назовут Диосполис Парва), матросы начинают переговариваться громче, чем обычно. Нас несет быстрая протока, и им приходится сидеть на веслах не только в местах сужения реки, но и на многочисленных поворотах. И здесь же начинается большой изгиб реки, уводящий Нил на протяжении тридцати миль почти строго на восток, после чего река снова меняет направление, чтобы еще тридцать миль течь на запад.

Последний город в нашем путешествии на восток – Дендера, в нем находится храм Хатор. В ХХ веке н. э. многие готовы проделать огромный путь, чтобы посетить храм в Дендере, но они увидят лишь некрасивую, более позднюю версию того чуда, что открывается взору плывущих на нашем корабле. Мы видим гробницу, воздвигнутую великим полководцем Восемнадцатой династии по плану, сохранившемуся еще со времен Хуфу.

Чтобы благополучно миновать города Коптос, Кус и Нагада, гребцам приходится изрядно потрудиться. Затем – поворот на запад, после которого перед носом корабля начали расти обелиски и пилоны Фив, алые в свете золотого солнца. Столица царя Египта в это время находилась в Танисе, но для погребения монархов по-прежнему привозят сюда, в бывшую столицу царей-богов – в «стовратные Фивы», с их огромными храмами – Карнаком и Луксором. Проплыв немного дальше, мы можем видеть оба храма; перед ярко раскрашенными пилонами трепещут под утренним бризом алые знамена, древки знамен венчают золотые верхушки. Когда мы приближаемся к докам на восточном берегу Нила, перед нами открывается панорама Западных Фив, «города мертвых». Мы видим каменные фигуры, сидящие перед красивым погребальным храмом Аменхотепа III. За этим храмом стоит храм правящего ныне Рамсеса, еще недостроенный и выглядящий удивительно новым на фоне изъеденных непогодой скал. Однако и недостроенный, он смотрится неплохо, даже по сравнению с другими богатыми храмами, что выстроились в ряд вдоль скал на западном берегу. Одно из этих чудес приковывает взгляд – храм с изгибающимся рядом колонн и с наклонными скатами; террасы этого храма зеленеют деревьями. Как говорит нам капитан, этот храм посвящен Амону, Хатор и царям-тутмосидам; и он должен это знать, он много путешествует и посетил немало храмов. Мы вежливо киваем – но мы, прибывшие из другого времени и другой страны, знаем все же больше, чем капитан, живущий во времена Рамсеса Усермаатра. Этот храм принадлежит Хатшепсут, той женщине, что дерзнула занять царский трон. Ее имя не упоминают в списках царей, ее картуши и ее изображения на стенах храма счищены или замазаны. В будущем археологам потребуется немало времени, чтобы вернуть память о ней.

До наступления сумерек еще несколько часов, но капитан принимает решение остановиться в Фивах до завтрашнего утра. Он снисходительно относится к своей команде и потому разрешает морякам отправиться на берег. Мы решаем тоже воспользоваться предоставившейся возможностью и отправляемся засвидетельствовать наше почтение Амону: баран, которого моряки ведут с собой, возможно, предназначается для вечерней службы в святилище Амона. После религиозной церемонии можно осмотреть достопримечательности. Мы просто обязаны увидеть ночную жизнь этого великого города далекого прошлого. У нас нет времени, чтобы осмотреть гробницы на западном берегу, – даже если бы нам позволили это сделать. Долина Царей охраняется, и потому все, что мы можем увидеть, – это каменная стена из покрытых трещинами скал. Посетителей здесь явно не жалуют – даже туристов.

К несчастью, матросы проявили не меньший интерес к ночной жизни, хотя и не с чисто исторической точки зрения. Наутро вид у них сонный, а двое матросов вообще не явились на борт. Капитан посылает проклятия их предкам, нанимает двух новых матросов, из тех, что слоняются без работы возле пристани, и мы снова отправляемся в путь, лишь на час отставая от нашего расписания.

Матросам приходится десять—пятнадцать миль работать веслами, но мы – отдыхающие туристы – можем облокотиться на поручни и полюбоваться на уходящие вдаль обелиски Карнака. Колоссы Аменхотепа III исчезают из виду последними. Скоро мы минуем Хермонтис, расположенный на той же равнине, что и Фивы. Здесь жил Монту, бог войны. Затем мы поворачиваем и двигаемся на юг, подгоняемые довольно сильным бризом. После тяжелой многодневной гребли кажется, что корабль летит. Всего через два дня после выхода из Фив мы минуем два города на противоположных сторонах реки – Эль-Каб с остатками древней стены и Иераконполис. Немного дальше располагается Идфу, одно из святилищ Гора. Как и в Дендере, мы видим с корабля совсем другой храм, чем стоящий ныне на этом месте храм Птолемеев, который каждый год привлекает к себе тучи туристов; перед нашими глазами – оригинал, спланированный самим великим Имхотепом, тем самым, что воздвиг Ступенчатую пирамиду. К его плану бережно относились все жившие после него цари.

Проходит еще два дня, и мы приближаемся к Сильсиле, городу, посвященному Собеку, богу-крокодилу. В этих местах есть серьезные основания относиться уважительно к крокодилам. Известняковое плато северной части Египта здесь меняется на плато из песчаника, а это значит, что в реке появляются песчаные отмели, подводные скалы и водовороты. Река становится опасной. Немало судов в этих местах разбилось или село на мель – и потому молитва Собеку не будет лишней. Но, вглядываясь в воду, мы не видим ни одного крокодила; их в последнее время стало совсем мало. Но, как угрюмо замечает капитан, обычно крокодила не замечают до тех пор, пока не становится слишком поздно.

Еще один небольшой поворот, и мы видим группу островов возле Ком-Омбо, который станет через несколько тысяч лет одним из любимейших туристами мест. После островов река двадцать пять миль идет прямо, пока не доходит до Элефантины. В конце нашего путешествия пейзаж особенно красив. Прямо впереди виден остров Элефантина; на нем высится окруженный несколькими домами храм. Холмы из известняка чередуются с гранитными скалами, обломки массивных глыб видны и над поверхностью речных вод.

На острове стоит дом принца – его земной дом. «Дворец Вечности» для него воздвигается на севере Египта, так что принц будет лежать неподалеку от своего царственного владыки. На острове есть и другие гробницы, высоко в скалах на дальней от нас западной его оконечности; при солнечном свете мы видим их черные прямоугольные входные отверстия, пробитые прямо в скале. Если мы пожелаем, то можем подняться по скалам и войти внутрь. «Дворцы Вечности» пусты. Возможно, принц Элефантины, который также является и везиром Куша, достаточно рассудителен, чтобы выбрать место для своей гробницы в столице, где кладбища охраняются от воров. Его предшественники, владельцы пустых гробниц, не заботились об охране, поскольку не привыкли думать о своей защите. Исследователи и искатели приключений, они отправлялись в загробный мир так же, как некогда в дикие джунгли внутренней Африки, – в одиночку, никем не изведанным путем. Если мы захотим, то сможем прочесть описание их подвигов – оно высечено на стенах их гробниц. Некоторые слова звучат немного странно, они устарели, но любой грамотный человек может их прочитать. На Элефантине многое стоит осмотреть: гранитные каменоломни и два туннеля, сквозь которые проходят воды Нила. К югу, на острове Сехел, находится «ниломер», который измеряет высоту уровня воды, что весьма важно для благосостояния всей страны.

Остров Элефантина находится на границе Египта и Нубии; эту границу отмечают пороги. Чтобы добраться до Нубии, нам приходится пройти несколько миль по берегу и лишь потом сесть на судно, которое волоком протащили через пороги. На борт мы поднимаемся напротив большого острова, который в свое время назовут Филае.

Последующая часть путешествия менее интересна; земля скудна, и растущие хлеба не столь зелены. Однако на берегах еще встречаются монументы. Примерно в полудюжине мест мы видим построенные в традиционном стиле храмы – по крайней мере половина из них воздвигнута Рамсесом. Самым величественным его сооружением стал Абу-Симбел, которого мы достигаем на восьмой день после отбытия из Асуана. Две огромные статуи Рамсеса в шестьдесят футов высотой уже завершены. Эти статуи стоят с одной стороны от входа в храм, и сейчас похожие на муравьев маленькие черные фигурки на лесах отделывают лица двух статуй по другую сторону входа. Сам храм вырублен в толще скалы. Один из пассажиров нашего корабля – писец, который должен высадиться в Абу-Симбеле, чтобы проследить за правильностью нанесения надписей в храме. У писца с собой целый мешок свитков с текстами, которые должны быть скопированы. Писец говорит нам, что царь желает запечатлеть еще раз свою великую победу над хеттами – живущим далеко на севере дерзким народом. Писец – человек средних лет, уже начавший набирать жирок, как, впрочем, многие писцы. Его лицо выражает холодную любезность опытного бюрократа всех эпох. Но мы все же замечаем нервное подергивание уголка его рта, когда он заводит речь о знаменитой победе фараона. Мы знаем кое-что о сражении при Кадеше, но мы тактичны, как и писец.

Статуи в Абу-Симбеле кажутся слишком большими и несколько приземистыми. В самом деле, фасад здания явно перегружен этими четырьмя колоссами, а также находящейся над дверями сложной скульптурной группой и рядом вырезанных из камня обезьян на самой вершине. Впрочем, красиво это или нет, но выглядят статуи весьма внушительно. Как сказал капитан, храм проживет не меньше, чем пирамиды Гизы.

Еще через два дня нашего путешествия мы доходим до второго порога, где река срывается вниз по черным блестящим валунам, мокрым от брызг. За этим препятствием и расположена конечная цель нашего маршрута, и ее уже видно: по обеим сторонам реки стоят на скалах массивные крепости с зубчатыми стенами и башнями. Мы везем с собой послание к начальнику крепости Семна, расположенной на западном берегу залива, – там нас встречает целая толпа, состоящая главным образом из жителей крепости. Жизнь гарнизона скучна, и потому здесь всегда рады видеть приезжих из родных мест.

На Семне нам стоит и завершить свое мысленное путешествие, поскольку этой крепостью заканчиваются южные земли, находившиеся во владении египетских царей так долго, что здесь приняты египетские обычаи и манеры. Хотя египетские храмы и крепости есть и много южнее, путь к ним преграждают пороги, а почти вся береговая линия до самого Судана представляет собой бесплодные скалы и каменные глыбы. К тому же мы путешествуем за пять столетий до появления пирамид в Напата и Мерое, которые будут воздвигнуты потомками «жалких нубийцев», как только что назвал их начальник гарнизона Семны. Это дружелюбный, гостеприимный человек; мы не будем говорить ему, что через несколько столетий «жалкие нубийцы» двинутся на север, чтобы завладеть египетским троном.

Итак, мы осмотрели большую часть «Черной земли», почти не покидая борта корабля. Путешествие по воде всегда приятно; но когда теперь мы отправимся в «Красную землю», нам останется только порадоваться, что наше путешествие лишь мысленное. Итак, мы направляемся в пустыню – и для этого нам понадобится вся сила духа.

Пустыни – Ливийская на западе и Аравийская на востоке – находятся немного выше уровня долины. В доисторические времена река прорезала себе путь через плато, состоящее из известняка на севере и песчаника на юге. Ко времени фараонов – то есть к рассматриваемому нами сейчас периоду – долина Нила уже лежит на дне ущелья, чьи края возвышаются над ней на несколько сот футов.

Если бы мы отправились в лежащую на востоке пустыню вместе с группой египтян, то, возможно, пришли бы обратно в долину Нила в районе Коптоса, который лежит на восточном изгибе реки, где Нил подходит к Красному морю ближе всего. Здесь могли бы снарядить караван из ослов – верблюдов в этих местах не будут знать еще долго, – чтобы отправиться по небольшому ущелью Вади Хаммамат, идущему строго на восток.

На восточном плато множество подобных каньонов и ущелий. На нашей тропе, существующей уже несколько столетий, есть несколько колодцев. Но даже при этом путешествие производит жуткое впечатление. Земля бесплодна и мертва, как поверхность Луны, параллельно берегу Нила идут высокие горы, а в одном месте нам приходится преодолевать перевал, возвышающийся над уровнем моря на 2500 футов. Солнце печет неимоверно, и появляющиеся после зимних дождей весенние цветы живут не долго. Утирая пот, мы вспоминаем раскинувшиеся вокруг дворца принца прохладные сады Коптоса и с удивлением думаем, что за сумасшедшие отправляются в это чистилище. Ответ на этот вопрос лежит, в частности, в древнем имени Коптоса. Этот город носил название Небет – «Золотое место».

Часть золота, что давало Египту возможность возвыситься среди других народов, прибывает из Нубии, но наибольшее его количество добывают в пустыне к востоку от Египта. Немного золота в этом месте осталось даже до ХХ века н. э. Тогда для разработок древних шахт была создана корпорация; от этой затеи пришлось отказаться, поскольку прибыль не покрывала затрат на извлечение золота из руды, эта проблема не беспокоила египтян: если они желали что-либо сделать, они прикладывали к этому все силы, чего мы позволить себе не можем. Блистательный пример тому пирамиды. Возможно, однако, что египтяне выработали богатую руду и бросили все остальное.

В музее в Турине есть один очень интересный папирус – самая древняя в мире карта сокровищ. Возможно, ее составили именно в те времена, в которые мы отправились в наше воображаемое путешествие по Древнему Египту. Карта показывает размещение некоторых золотых шахт восточной пустыни. Археологи не могут с уверенностью сказать, что за шахты имелись в виду – это вполне могли быть те, что лежали вдоль тропы Хашаманат. Эти шахты – шахты Фуахира – располагались почти у дверей Египта. У некоторых заброшенных шахт, находившихся далеко от троп, до сих пор сохранились остатки древних лагерей золотодобытчиков, представляющие собой загоны для скота и для того человеческого скота, что работал на шахтах, а также бараки для солдат, которые гнали рабов на тяжелейшую работу. По всей видимости, в эти богом забытые места посылали только преступников и военнопленных. Подобные наказания годились для любого, даже самого тяжкого преступления.

Древняя карта района добычи золота

В пустынях можно было найти не только золото, но и полудрагоценные, поделочные камни – гранат, агат, халцедон, яшму, горный хрусталь, карнелиан – полупрозрачный кварц темно-красного цвета. Все эти камни использовали для ювелирных украшений. По всей видимости, древние никогда не видели бериллов и изумрудов, они были найдены в Аравийской пустыне только в наши дни.

Из пустыни привозили также твердый камень. Известно, что все камни тверды, но некоторые тверже остальных. Известняк и песчаник окружающих долину гор были мягкими камнями, из них сооружена большая часть храмов. Но для особых строений, таких, как призванные защищать тела царей саркофаги и вечно хранить внешний вид фараонов статуи, требовались более долговечные материалы. В Асуане добывали гранит, в каменоломнях к северо-востоку от современного Каира – кварцит, а из шахт по маршруту Вади Хаммамат доставляли «прекрасный камень бехен», разновидность кварца, особо ценимая за то, что после полировки его поверхность становилась зеркальной. Камень также добывали в пустыне; в наши дни известно даже, где именно. Мрамор, порфир, сланец, базальт – список добываемых камней очень велик.

Под своей отталкивающей поверхностью пустыня просто ларец с драгоценностями. Но у египтян была еще одна причина, по которой они решались отправляться в пустыню. По Вади Хаммамат караваны могли дойти до Красного моря, и из портов египтяне отправляли торговые экспедиции на юг, вдоль побережья Африки. Там располагалась страна, которую египтяне поэтически именовали «землей богов». Из этих мест в Египет прибывали обезьяны и слоновая кость, золото и черное дерево, шкуры пантер, перья страусов, ладан и мирра. Мы не знаем точно, где находилась эта экзотическая страна, но существует предположение, что поблизости от современного Сомали.

Следом за нашим мысленным прыжком с острова Элефантина в город Коптос сделаем еще один – на север, к Дельте, в которой Нил словно разводит свои зеленые руки на запад и восток. На востоке от Дельты лежит пустыня, которая тянется вплоть до Синайского полуострова. Эти земли – один из источников процветания Египта и дорога в дальние страны.

Синайский полуостров богат медью. Все египтяне имели медные вещи. Вполне разумно предположить, что египтяне получали медь с Синая, но это только предположение; как ни странно, доказательств у нас нет. Шахты на Синае, в Магхаре и Серабит-эль-Хадиме, безусловно, принадлежали египтянам, поскольку именно египетские надписи нацарапаны на окружающих шахты скалах, но там добывали бирюзу, а не медь. На Синае есть древние медные копи, но ничто не свидетельствует о том, что они принадлежали египтянам. Медь, которая была так важна для Египта, могли доставлять из восточной пустыни – после долгих исследований там были найдены египетские надписи, о Синае же нам ничего не известно.

Дороги, проложенные через пески и скалы Синая, вели в Азию. С востока египтяне получали цинк и серебро, окаменевшую смолу, лазурит и жадеит, а также знаменитый ливанский кедр. Во времена империи, когда Египет вел завоевательные войны или отбивался от захватчиков, египтяне получали с востока рабов, наемных солдат, скот и разнообразную добычу. К несчастью, дороги ведут в двух направлениях – по ним могли пройти как египетские войска, так и войска из Азии. Пройти азиатам было нелегко, поскольку египтяне охраняли эти дороги; расставив военные гарнизоны у немногих колодцев, они довольно легко могли контролировать перемещение в Египет и из Египта «жалких азиатов». Однако временами небольшая струйка чужеземцев превращалась в бурный поток. Ненавистные гиксосы, придя из Азии, подвергли Египет национальному унижению, преодоленному только после того, как царь-полководец из Восемнадцатой династии вышвырнул иноземцев в пустыни, из которых они пришли. Даже от завоевателей египтяне перенимали новые и полезные идеи, и во все времена они поддерживали постоянные контакты с другими странами Ближнего Востока – Шумером, Вавилоном, Ассирией, Митанни, хеттской державой, что стимулировало развитие египетской культуры и отразилось на истории Египта. К другим великим цивилизованным державам, с которыми Египет поддерживал торговые отношения, относился остров в середине «Великой зелени» – Крит[1]. Позднее египтяне познакомились и с микенской культурой.

Пустыня к западу от Египта, Ливийская, заслужила меньше хвалебных слов. В ней было мало ценных минералов, в основном диорит и аметист. Самое лучшее, что в ней бышо, – это цепочка оазисов, протянувшихся почти параллельно Нилу. Всего бышо шесть крупных оазисов, пять из которых входили в египетские владения. Кардах, «южный оазис», был самым важным из них – он славился вином, как и Бахрийя, «северный оазис». Для хозяйственной деятельности, возможно, самым полезным был Вади Натрум, источник окиси калия – соли, которую египтяне использовали при бальзамировании. Далеко на северо-запад от Вади Натрум лежал Сива, единственный из оазисов, который не был под контролем египтян до сравнительно позднего времени истории Древнего Египта. Именно сюда прибыл Александр Македонский для того, чтобы стать признанным царем Египта, самим Амоном.

Вода, которая позволяет существовать оазису, сохраняется в озерах и прибывет из подземных источников, в том числе термальных. Как это ни странно звучит, воды здесь даже избыток, а многочисленные комары распространяют малярию. Наверное, поэтому во времена фараонов оазис служил местом ссылки для политических противников и преступников. Изолированность оазиса делала его надежной тюрьмой и без заграждений – попадавший туда мог выбраться обратно, только подкупив солдат патруля, чтобы они смотрели в другую сторону, пока беглец не нагрузит караван ослов водой и пищей. Ссылка сюда обрекала на медленную смерть каждого, от кого желал избавиться царь.

Египтяне называли оазис словом «wahe», это одно из немногих слов, которые перешли в английский язык (другим словом был «adobe» – «необожженный кирпич», от египетского «djebat» – «кирпич из грязи»). Поначалу оазисы, по всей видимости, заселяли племена кочевников, которых египтяне называли «тджемеху» и «тжехену». Этим людям нужно было где-то обитать, а других пригодных для жизни мест в этом районе не было; всего в нескольких днях кочевки на запад начинались бескрайние пески Сахары. Другие кочевники проживали дальше к северу, около западного края Дельты. Они были весьма примитивны по сравнению с египтянами, которым приходилось постоянно присылать сюда карательные экспедиции. Помня о том, в каких условиях жили кочевники, мы вряд ли имеем право осуждать племена Ливийской пустыни за нападения на деревни в Дельте или на какой-нибудь оазис. Кочевники никогда не представляли серьезной опасности, пока в XII столетии до нашей эры не получили поддержку других бродячих племен.

Совершив свое воображаемое путешествие не поднимаясь с кресла, мы ознакомились с большей частью Египта, чем это могло сделать большинство древних египтян. Даже если бы они были путешественниками, прошедшими всю дорогу от Коптоса до Мемфиса или от Амарны до Элефантины, они все равно могли увидеть лишь один и тот же, не меняющийся веками ландшафт – Нил и его долину, высокие утесы, пустыню и пашни. В лучшие дни империи египтяне могли своими глазами увидеть экзотичные заморские страны. Простолюдины обычно шли туда в качестве солдат, но если они не оставляли свои кости в нечистой земле Азии или Куша, то, вернувшись, не любили вспоминать время, проведенное вдали от родной земли. Для них мир был маленьким, хорошо предсказуемым; каждый египтянин хотел, чтобы таким его мир остался и впредь.

Дети и животные

Когда египетский вельможа отправлялся на охоту, он брал с собой всю свою семью. Человек, изображенный на рис. 3 нашей книги, носил имя Небамон и был чиновником времен Восемнадцатой династии; на корточках у его ног сидит его дочь; его жена, красивая и весьма не по случаю одетая, стоит за его спиной в такой позе, что, будь такое в реальности, легкая лодка из папируса наверняка бы перевернулась. Через плечо Небамона перекинуто несколько лотосов, собранных его ребенком; мы почти слышим высокий детский голос: «Они тут такие красивые, папочка!» В одной руке египтянин держит живых уток, которые служат приманкой, в другой сжимает метательную дубинку, по форме напоминающую змею. Здесь есть даже домашний кот, схвативший утку за крыло, чтобы не дать ей улететь. Под яликом спокойно проплывают словно выстроившиеся в шеренгу рыбы; слева мы видим и растущие на болоте цветы, и высокий тростник.

Подобный сюжет встречается на стенах гробниц очень часто. Другой вельможа, по имени Менна, имел троих детей, двух девочек и мальчика, и вся семья – его жена, мальчик и девочки сопровождали его в экспедиции, целью которых была, по всей вероятности, не только добыча, но и общее увеселение.

Возможно, египетские отцы больше радовались появлению сыновей из практических соображений – только мальчики могли играть роль Гора, верного долгу сына, в скорбный час погребальной церемонии. Однако нет никаких оснований считать, что дочерей отцы любили меньше, чем сыновей. Если маленьких девочек брали на охоту на уток, это говорит о привязанности, которую в наши дни осмеливаются выказывать лишь очень немногие отцы.

Одним из самых нежных отцов в Древнем Египте был Эхнатон, супруг Нефертити, великий еретик. У Эхнатона не было от Нефертити ни одного сына, и, по всей вероятности, это вызывало его безмерную скорбь. Но даже если это и так, Эхнатон не оставил об этом ни одного упоминания. Все семь его дочерей были его гордостью, и, судя по всему, он отчаянно их баловал. Куда бы он ни отправлялся, Эхнатон неизменно брал их с собой – и в храм для почитания Атона, и на государственные обеды, и на церемонии в честь особо отличившихся государственных деятелей. Когда Эхнатон и Нефертити отправлялись в поездку в своей колеснице, дочери неизменно ехали за ними в своих собственных колесницах или в той, что принадлежала их родителям. На одном изображении можно видеть Эхнатона, повернувшегося к жене для нежного поцелуя; одна из едущих с ними в колеснице дочерей воспользовалась тем, что родители отвлеклись, чтобы подстегнуть лошадей палкой. Эхнатон потерял одну из дочерей, когда она была еще совсем маленькой. На стенах царской гробницы, где был похоронен этот ребенок, он оставил строки полные столь безутешного горя, подобного которому нельзя встретить ни в одной другой гробнице.

Эхнатон был уникален в том, как открыто он выражал любовь к своим детям, но он, безусловно, не был единственным из египетских родителей, кто испытывал к детям нежные чувства. Эстетические каноны, которым следовало египетское искусство, обычно запрещали изображение семейных сцен. Однако из исключений из этого правила, таких, к примеру, как изображение охоты, а также из косвенных свидетельств мы знаем, что семейные отношения были близкими и теплыми. Среди возвышенных эпитетов на погребальных стелах встречаются и приведенные в начале этой главы слова: «Горячо любимая своими отцом и матерью».

Пока дети были малы, они вели довольно беззаботный образ жизни. Чем они играли? Скорее всего, камнями, песком, осколками разбитой посуды, поскольку в те далекие времена родители не обременяли своих детей разного рода познавательными игрушками. Некоторые из древних игрушек сохранились до наших дней – это миниатюрное оружие и несколько довольно искусных механических устройств. Одно из них представляет собой стоящий на платформе ряд маленьких танцующих карликов; они поднимаются и опускаются при помощи веревки. Это была дорогая игрушка и предназначалась, очевидно, для сына какого-то вельможи, который, возможно, поиграв с нею пять минут, положил ее пылиться, чтобы вернуться к любимым пирожкам из песка. Еще одна механическая игрушка, показанная нами на фото, представляла собой кота. Челюсти кота двигались при помощи веревки.

Египетских кукол можно найти во многих музейных коллекциях, однако скорее всего они не были детскими игрушками. Это с уверенностью можно сказать о маленьких обнаженных женских фигурках, служивших заупокойными магическими талисманами; их находили в гробницах. Другие куклы очень примитивны и представляют собой обточенные в виде лопасти деревянные бруски, грубо разрисованные, с шапкой глиняных кудрей. Поскольку их тоже находили в гробницах, возможно, и они имели магическое значение.

По всей видимости, дети любили плавать. Богатые люди кичились искусственными прудами в своих садах; простонародье имело в своем распоряжении Нил или какой-нибудь рукотворный канал. Молодежь играла в мяч. Этот мяч напоминал современный бейсбольный. Мячи сшивали из шкур животных и набивали. У мальчиков были популярны состязания в бегах и борьба, у девочек – танцы и игры в «свой дом». Изображения некоторых игр сохранились на барельефах гробниц; на одном играют четверо детей, двое забрались на спины двух других и перебрасываются мячом. Цель игры угадать нетрудно. Судя по всему, игра доставляла немало радости, особенно ловким и проворным. В другой игре один мальчик стоит в центре, четверо или пятеро окружают его, взявшись за руки. Игра называлась «Обход кругом четыре раза», но ее правил мы не знаем.

Домашние животные доставляли немало радости и взрослым и детям. По всей видимости, именно Египет родина домашнего кота. Диким предком котов наших переулков (прошу прощения, «домашнего короткошерстного кота»), вероятно, было небольшое животное с темными полосами или пятнами. Египтяне обнаружили полезность этого замечательного создания очень рано и, возможно, в связи с выращиванием зерновых культур. Где есть зернохранилища, там появляются и грызуны, и ни одна мышеловка не может сравниться с котом. С присущей этому зверю самоуверенностью египетский кот вскоре перебрался из амбара и в дом, заняв любимое кошачье место под стулом хозяина.

Кот под стулом своего владельца

Одна чтимая египтянами богиня имела голову кошки, что само по себе не есть признак особого почтения, поскольку многие животные были связаны с тем или иным богом. И не все коты, вопреки расхожему мнению, считались в Египте священными животными, но такие кошки жили в Бубастисе, где находилось главное святилище богини с кошачьей головой. Обнаружены и мумии кошек; некоторые, вероятно, были священными животными, а некоторые – просто домашними любимцами. Похоже, что изящество гибкого кошачьего тела нравилось египетским скульпторам – до наших дней дошло великое множество статуэток, изображающих кошек, от совсем маленьких, которые можно было носить при себе в качестве амулета, до больших, почти в натуральную величину. В последнем случае грациозные линии спины и боков, а также гордая, покрытая пятнышками мордочка изваяны с поразительным изяществом. На всех сохранившихся изображениях и скульптурах кошка выглядит гладкой и хорошо ухоженной. К кошкам и в самом деле относились с нежной заботой, это видно хотя бы из заклинания для изгнания яда из тела кошки, ужаленной скорпионом. Как и заклинания при человеческих болезнях, это заклинание призывает на помощь магию. «О Ра, приди к своей дочери, – начинается оно, – которую ужалил на пустынной дороге скорпион. Ее крики обращены к тебе; услышь их на своем пути! Она пыталась высосать яд из раны, но, увы, яд проник в ее конечности». Ра отвечает, что готов прийти на помощь кошке, а затем каждую часть кошачьего тела отдают под покровительство отдельного бога: «О кошка, твоя голова – это голова Ра; о кошка, твой нос – нос Тота…» и так далее. После этого в заклинании дана куда более практическая рекомендация – наложить жгут.

Кот на охоте

Да, уж точно, что египтяне очень любили кошек. Они даже давали дочерям ласкательное имя «маленькая кошка», равнозначное нашему «котеночек». Мы должны упомянуть, что слово, обозначающее кота, по-египетски звучало «миу».

Собак, видимо, одомашнили довольно рано, так было во многих странах мира. Ко времени, когда собаки появились на египетских барельефах, существовало уже несколько разных пород. Собаки одной из этих пород быши длиннотелыми, с длинными ногами и напоминали американских грейхаундов. Возможно, они имеют какое-то отношение к породе африканских собак салуки, которых до сих пор используют для охоты. Другой тип собак походит на короткошерстного терьера – за исключением странного шарика на конце хвоста; такой шарик не встречается ныне ни у одной из пород и, возможно, был украшением, которым собака была обязана своему владельцу. Но среди собак, увиденных мною на древнеегипетских изображениях, мне больше всего по сердцу маленькие собачки с кривыми лапами, округлым тельцем и длинной мордой таксы, хотя и с ушами острыми, а не висячими, как у наших такс.

Собак можно часто видеть на картинах и барельефах – в виде домашних животных и спутников на охоте, но их скульптурные фигурки почти не встречаются. Возможно, это связано с тем, что собак не обожествляли – за исключением тех случаев, когда бога Сета изображали в виде собаки, тоже напоминавшей грейхаундов.

Три породы египетских собак

Любители собак в наши дни утверждают, что их четвероногие друзья проявляют больше любви к хозяевам, чем кошки. Возможно, египтяне считали так же; по крайней мере, они давали своим собакам такие же имена, как членам семьи. Профессор Й.М.А. Янссен составил список собачьих имен, и он достаточно велик, чтобы сделать вывод, что многие собаки носили имена. Это очень существенно, поскольку имя у египтян имело и магическое значение. Кажется, самые известные собаки древности принадлежали молодому фараону Фив в предшествующий Среднему царству период. Его звали Ваанкх, на его погребальной стеле рядом с ним изображено пять собак. Возможно, он надеялся сохранить привязанность своих собак и в следующей жизни. Возле каждого изображения собаки написано ее имя. Трех псов звали одинаково, в переводе эта кличка звучит Газель, одна имела кличку Черный, одна – Кухонный Горшок. Последнее прозвище выглядит странно, но объяснить его несложно. Кухонный горшок полон пищи, и, по всей вероятности, эта собака любила поесть.

К домашним животным относились и обезьяны. Сохранилось несколько изображений, на которых эти животные с грустным видом сидят на корточках под стулом хозяина – на месте, обычно занимаемом домашней кошкой. Одна более веселая картинка показывает обезьян, держащихся за руки детей. На одном из моих любимых изображений можно увидеть кота, гуся и обезьяну. Обезьяна весело крутится на перекладине стула; кот и гусь дружески обнимаются, кот обхватил лапкой шею гуся. Птица, похоже, сомневается в его дружеских намерениях – в глазах у гуся страх, лапы находятся над землей, словно он собрался взлететь. Мне очень хотелось привести эту сцену в книге, но какие-то еще древние вандалы отбили коту голову и испортили всю картину. Остались лишь верхушки ушей и кончики усов – чего, впрочем, достаточно, чтобы с уверенностью сказать, что челюсти киски не сомкнуты на шее его не в меру перепуганного соседа.

Египтяне одомашнили и многих других животных, но мы не можем сейчас сказать, насколько они были к ним привязаны. Лошадей египтяне использовали, но сравнительно мало. Возле гробницы Сенмута, близкого друга царицы Хатшепсут, погребена мумия кобышыг Должно быть, этот вельможа любил животных, поскольку вместе с ним похоронена его любимая обезьяна. Цари нубийского происхождения из Двадцать пятой династии очень любили лошадей. Один невезучий египетский принц, чей город был осажден и завоеван, едва не лишился головы, когда его победитель Пианкхи, первый царь нубийской династии, обнаружил, что лошади в стойле принца отощали от долгой осады. Пианкхи заявил, что страдания лошадей доставляют ему гораздо сильнейшую боль, чем что-либо еще – включая, надо думать, голод среди жителей осажденного города и смерть многих солдат обеих армий. Я сама люблю животных, но все же считаю подобное пристрастие несколько чрезмерным. Однако в Древнем Египте подобными взглядами трудно бышо кого-то удивить.

Возможно, на лошадях список животных, к которым люди чувствовали привязанность, и заканчивался, однако я убеждена, что египетские дети получали удовольствие и от игры с другими животными, особенно с детенышами. Египтяне не использовали верблюдов; тяжести переносили ослы. На мясо выращивали коз, свиней и другой скот. Детенышей газелей и горных козлов приручали, и, пока они не вырастали, к ним, вероятно, проявляли определенный интерес дети. Видимо, забавляли их утята и гусята, но не цыплята – кур в Египте не знали.

Маленькие дети об одежде могли не беспокоиться – они бегали нагишом. Однако подростки уже должны были надевать такие же одежды, что и родители, – юбки для мальчиков, простые полотняные платья для девочек. Волосы девочек лежали свободно или были связаны в пучок, но мальчики носили весьма необычную прическу – голову брили, за исключением спускающейся с макушки на одну сторону заплетенной косички.

Такую косичку можно достаточно отчетливо видеть на барельефах; она обнаружена у одной из мумий, принадлежащей мальчику примерно одиннадцати лет. Длинная косица мумии не была срезана, однако известно, что по достижении юношей определенного возраста косичку состригали на соответствующей церемонии, после которой совершалось обрезание. В одном из текстов упомянуто о массовом обрезании 120 мужчин и говорится, что ни один из них не отказался и не был вычеркнут из списка! Подобные массовые церемонии, знаменующие достижение половой зрелости, известны во многих культурах; от юноши во время такого посвящения в мужчины (инициации) ожидали твердости духа и терпения к боли. У нас нет сведений, что данный ритуал был связан с определенным возрастом, но мы знаем наверняка его смысл. «Косичка юности» часто упоминается в египетских текстах. После церемонии мальчик уже больше не считался подростком или, как модно сейчас говорить, тинейджером. Он становился мужчиной, готовым для исполнения взрослых обязанностей. На Ближнем Востоке и в наши дни физически созревают раньше, чем в западных странах, поэтому египетские дети, скорее всего, вступали во взрослую жизнь в возрасте, который нам может показаться возмутительно ранним. Надгробные автобиографии крайне скупы на сведения о возрасте, в котором автор этой биографии начинал свою карьеру, но считается, что выбор и обучение профессии и женитьба происходили после десяти лет.

Косичка подростка

Взрослый человек мог обзавестись семьей. Мужчине нужны были сыновья, которые после смерти отца исполнили бы все требуемые погребальные церемонии и обеспечили бы его дух пищей и питьем. Это одна из главных причин, по которой египтяне вступали в брак. Нередко браки детей устраивали родители, однако в Египте не существовало той изоляции женщин, которая принята на современном Ближнем Востоке, и в принципе юноша и девушка могли пожениться по взаимной любви.

Египетская любовная лирика появилась в сравнительно поздний период истории Древнего Египта, но у нас нет никаких оснований полагать, что состояние души, столь красочно описанное этой поэзией, могло быть пережито только после, предположим, 1500 года до н. э. Строки древней поэзии могут кому-то показаться смешными – но только тем, кто сам не испытал описываемых чувств.

Считалось, что юноша должен показать свои чувства первым; до того, как он это сделает, девушка должна вести себя скромно и застенчиво.

Я встретила Мехи – он ехал по дороге
Вместе со своими друзьями.
Я не знаю, куда свернуть с его пути;
Следует ли мне как бы случайно пойти за ним?
Гляжу, вместо дороги я вступила в реку.
Я не знаю, куда поставить ногу!

Глядя на ничего не подозревающий предмет своего обожания, девушка не осмеливается показать свою любовь; пытаясь сохранять спокойствие и равнодушие, она не видит, куда идет. Но вот она узнает, что ее любят, и выражает страстное желание:

О, если бы ты пришел ко мне,
Подобный жеребцу царя,
Выбранный из всех других коней,
Лучший в конюшне!

Юноша испытывает те же муки и восторги, что волнуют и героев современных романов. Когда его возлюбленная отвечает на его любовь, он погружается в смелые мечтания:

Любовь моей возлюбленной
На том берегу;
Нас разделяет река
И крокодилы, что прячутся
На песчаных отмелях.
Но, войдя в реку, я преодолею волны.
Мое сердце не дрогнет в потоке.

Вода подобна земле у моих ног, ее любовь охранит меня.
Любовь, словно амулет, поможет преодолеть воду!

Когда девушка покидает его, юноша впадает в уныние:

Семь дней я не видел свою возлюбленную,
И меня одолела болезнь.
Мое тело отяжелело; я забыл о себе.
Если лучшие врачи придут ко мне,
Мое сердце не излечить их средствами.
И жрецы мне не помогут.
Моей болезни нет названия.

Как увижу ее, тогда и поправлюсь.
Когда она откроет глаза, мое тело помолодеет.
Когда она заговорит, я стану сильным.
Когда я обниму ее, она изгонит из меня зло.

Но она ушла – вот уже семь дней.

В этих стихах нет эротики; они выражают романтическую любовь, хотя многие специалисты, кажется, считают, что подобные эмоции могут иметь место только в нашей культуре. Нет сомнения, любящие в конечном счете желают физического союза – однако их занимает не только это. В стихах прекрасно выражены и chagrin[2], и plaisir d'amour[3]. Одного присутствия объекта любви бышо достаточно, чтобы девушка или юноша испытали душевный подъем, а поцелуй отправлял их на небеса. Некий юноша восторженно говорит:

Когда я целую ее и ее губы открыты,
Я счастлив без пива!

Иначе говоря, опьянен любовью. Существует общее убеждение, что египтяне не целовались, а только терлись носами. Строчки, приведенные выше, полагаю, ясно показывают, что носами дело не ограничивалось. Поцелуй подразумевает сближение лиц, самая выступающая деталь на лице – нос, и потому на некоторых рельефах действительно можно видеть стоящих «нос к носу». Каноны искусства не позволяли египетским художникам показывать лицо в том тесном контакте, который требуется для поцелуя; положение «нос к носу» было максимумом, что они могли позволить, не перекрывая части изображения и не нарушая тем самым общепринятых правил. Я совершенно уверена, что Эхнатон целовал свою жену: он был иконоборцем, еретиком, а красота Нефертити, бесспорно, возбуждала его. Некоторые из барельефов Амарны показывают царственную чету в достаточно романтических позах. В одном случае голова Нефертити откинута назад, и совершенно очевидно, что должны встретиться губы, а не носы. На других барельефах царица сложила губы для поцелуя. Поскольку художникам Амарны предоставили большую свободу в изображении людей, может быть, они пытались отразить существующий обычай, который прежде невозможно было сделать предметом изображения.

Эхнатон и Нефертити

Египтяне даже верили в то, во что многие не верят и в наши времена, – в любовь с первого взгляда. Рамсес II влюбился в свою невесту, принцессу из государства Митанни, в то же мгновение, как увидел ее, «потому что она была прекраснее всего». И в одной из самых красивых египетских легенд… Впрочем, давайте ее расскажем по порядку.

«Давным-давно, в старину жил царь, у которого не было сыновей. И тогда его величество обратился к богам с просьбой подарить ему сына – и боги решили, что у него родится один. В ту ночь он лег со своей женой, и она забеременела. И вот, когда прошло время беременности, родился сын. Жена отправилась к Семи Хатхор[4] узнать его судьбу. Хатхор сказали: «Он погибнет либо от крокодила, либо от змеи, либо от собаки».

Люди, что были около ребенка, услышали это и передали эти слова его величеству. От этой вести сердце царя преисполнилось великой печалью. И его величество приказал построить на пустынном месте каменный дом и наполнить его слугами и всем самым лучшим из дворца, чтобы мальчик мог не выходить из дома.

Когда мальчик подрос, то однажды, находясь на террасе, он увидел собаку, бегущую за бредущим по дороге человеком. И он сказал своему слуге: «Что это за вещь, следующая за идущим по дороге человеком?» Тот ответил: «Это собака». И мальчик сказал: «Пусть кто-нибудь принесет мне такую же». Когда слуга передал эти слова его величеству, царь сказал: «Принесите ему маленькую собачку, чтобы он не печалился». И слуги принесли мальчику щенка».

Когда мальчик повзрослел, его стало тяготить пребывание во дворце, и он уговорил отца отпустить его, сказав, что боги все равно осуществят то, что написано на роду. Облачившись в дорожную одежду, сын царя отправился в путешествие и в конце концов оказался в Нахарине, где узнал о необычайном случае. Царь Нахарина имел одну лишь дочь, для которой выстроил особый дом. Окна этого дома находились в семидесяти локтях над землей. Царь призвал к себе сыновей всех князей Сирии и объявил им: «Тому, кто допрыгнет до окна моей дочери, я отдам ее в жены».

Вновь прибывшего царского сына доброжелательно встретили сирийские юноши: он был красив собой, к тому же всех тронула его печальная история: скрыв свое происхождение, он сказал, что новая мачеха сделала его жизнь в доме невыносимой. Он спросил сирийцев, зачем они прыгают перед высокой башней весь день напролет, и они рассказали об условии царя. И он сказал им: «О, если мои ноги не подведут меня, я бы тоже прыгал с вами». И когда они снова отправились прыгать, что делали каждый день, он стоял в стороне и смотрел. И дочь царя Нахарина увидела его.

Прошло несколько дней, и царский сын тоже пошел прыгать с другими юношами. Когда настала его очередь, он допрыгнул до окна царской дочери! Она обняла его и поцеловала. Свидетели отправились к ее отцу, чтобы поведать ему об этом… и царь спросил: «Он сын одного из князей?» Ему ответили: «Он сын вельможи из Египта и убежал от своей мачехи».

От этих слов царь Нахарина пришел в великую ярость и сказал: «Я должен отдать свою дочь беглецу из Египта? Пусть возвращается к себе домой!» И юноши вернулись к египетскому царевичу, чтобы сказать: «Ты должен возвратиться туда, откуда пришел!» Но молодая девушка обняла его и сказала: «Клянусь Ра-Харахте, если его отнимут у меня, я перестану есть, перестану пить, я немедленно умру!» И посланец пришел к царю и сообщил, что сказала дочь. Тогда ее отец послал солдат убить царевича на месте. Но девушка сказала: «Клянусь Ра, если вы убьете его, я умру, едва солнце зайдет! Я не буду жить ни часом больше!»

Царь Нахарина вынужден был уступить своей разгневанной упрямой дочери; кроме того, на него произвели впечатление и красота юноши, и его царственные манеры. В конце концов царевич и девушка, влюбившаяся в него с первого взгляда, поженились. Когда царевич рассказал своей жене о судьбе, которую предсказали ему Семь Хатхор, она попросила его избавиться от собаки; но он ответил, что растил собаку с того времени, когда она была еще щенком, и не может с ней расстаться. Благодаря бдительности своей преданной жены царевич избежал первой угрозы – змеи; но потом его напугал собственный пес, и, убегая от своего любимца, он попал в пасть крокодила. Но тут зверь обещал царевичу отпустить его, при условии, что тот вступит в схватку с духом воды, с которым крокодил тщетно сражался в течение нескольких месяцев…»

На этом решающем для царевича моменте древний манускрипт обрывается; это один из самых досадных пробелов во всей древнеегипетской литературе. Нам остается только догадываться, избежал ли царевич смерти от змеи и крокодила лишь для того, чтобы стать жертвой выращенной им же собаки, или его пес пришел ему на помощь. Я больше надеюсь на вторую версию – не только потому, что я оптимистка, но и потому, что египтяне были оптимистами; большинство подобного рода сказочных историй имеет счастливый конец. Проницательный читатель наверняка узнает много знакомых деталей в этой истории – к сожалению, менее известной, чем она того заслуживает.

Внезапная любовь принцессы к принцу – обычный эмоциональный элемент западных сказок. Переодетый принц, принцесса в недоступном замке, чья рука является наградой за удаль, предсказанная печальная судьба, попытка отца юноши избежать этой судьбы, спрятав сына, – все это встречается в дюжине хорошо известных европейских сказок. Древняя легенда заставляет задуматься над тем, где находятся истинные истоки нашего фольклора. С начала христианской эры, когда была записана эта сказка, и до XIX века, когда ее нашли и перевели, ни один человек на земле не мог прочитать «Обреченного принца» – так озаглавлен этот древний манускрипт. Как сюжеты из него попали в такие европейские сказки, как «Рупунцель» или «Принцесса на Стеклянной горе»? Может, мы имеем дело с какими-то общими, глубинными психологическими особенностями человека?

Так это или нет, но взгляды египтян на любовь были во многом похожи на наши. Их взгляды на брак, который, разумеется, являет собой совершенно особый характер, – мы рассмотрим в следующей главе.

Знатная египтянка

Кто-то – я думаю, это была доктор Маргарет Мюррей – однажды сказал, что о состоянии цивилизованности страны можно судить по положению в ней женщин. Чем выше культура народа, тем большее уважение он оказывает женской половине населения.

Как бы мне ни хотелось поддержать эту идею, приходится признать, что даже при самом беглом изучении фактов этот постулат совершенно не подтверждается. Возьмем простой пример: расцвет творческого гения в Афинах во время правления Перикла выдвинул Грецию в ряд великих цивилизованных государств – но, возможно, ни одна древняя культура не держала женщин в столь жалком положении, как во времена Софокла, Сократа и Фидия. Им не оставляли даже Kinder, Kuchen und Kirche[5]; на женщин косо смотрели, даже когда они появлялись рядом с храмом. И наоборот, ряд обществ, в которых женщины занимали высокое положение, относятся к весьма примитивным.

На примере Древнего Египта не видно, чтобы величие страны соответствовало привилегированному положению женщины. Хотя им было и лучше, чем во многих других странах, но «равных прав», которых требуют себе современные женщины, они не имели. Освоить какую-либо профессию они не могли, как и овладеть каким-либо ремеслом, за исключением чисто женских. Среди женщин не было ни плотников, ни скульпторов, ни писцов, хотя некоторые дамы, по крайней мере в царской семье, умели читать и писать. Не было среди женщин и жриц, но при некоторых храмах состоял свой штат женщин. Большинство из них упоминается как «певицы» – они пели в хоре и танцевали для увеселения богов. Аккомпанировали себе «певицы» при помощи систра[6]. Иногда этих женщин рассматривали в качестве наложниц бога, хотя и не сохранилось свидетельств о сакральной проституции, имевшей место в некоторых других культурах.

Женщины могли быть певицами, танцовщицами или музыкантшами, и в этом качестве они, как это видно на изображениях, часто развлекали гостей на частных обедах. Но эти девушки – большинство из них были молодыми и красивыми – могли и не быть профессионалками, работавшими за плату, но всего лишь рабынями или домашней прислугой – хотя в одном рассказе группа странствующих женщин-музыкантов описана как очень похожая на современный оркестр. Однако главным местопребыванием женщины служили дом и семья.

Если ты человек высокого положения, тебе следует завести свой дом и любить свою жену, как это подобает. Наполняй ее желудок и одевай ее тело; покрывай ее кожу маслом. Пусть ее сердце радуется все время, пока ты жив, она – плодородное поле для своего господина. Ты не должен спорить с ней в суде; не выводи ее из себя. Делись с ней тем, что выпадает на твою долю; это надолго сохранит ее в твоем доме.

Именно так следует относиться к жене, согласно Птахотепу, мудрецу времен Древнего царства, оставившему потомкам книгу советов. Нам довольно трудно представить себе этого человека пересекающим кишащую крокодилами реку ради того, чтобы добраться до своей дамы сердца, или погружающимся в глубокое уныние, когда она отправляется на неделю к своим родителям. Птахотеп писал свои советы во времена Древнего царства, а любовные песни появляются лишь через тысячелетие, но не следует думать, что за эту тысячу лет египтяне стали смотреть на женщин иначе. И во времена любовных песен находились мудрецы, дававшие чисто практические советы:

Если ты молодой человек и берешь себе жену и вводишь ее в свой дом, помни, что тебя родила и вырастила мать. Не доводи до того, чтобы жена стала тебя проклинать, обратилась бы с жалобами к богам и они бы ее услышали… Не обременяй жену опекой, если ты знаешь, что она в полном здравии; не говори ей: «Где это? Принеси это нам!», когда она [уже] положила эту вещь в [самое] удобное место. Побольше молчи и наблюдай – только так узнаешь ты ее способности.

Последнее предложение указывает на глубокую проницательность этого мудрого пожилого человека; лишь немногие из мужчин догадываются, как раздражают их жен постоянные «назидания» о ведении домашних дел.

Между вышеприведенными, относящимися к разным эпохам цитатами заметна большая разница. Возможно, она свидетельствует о том, что в более позднее время женщины приобрели больше прав, чем на заре египетской истории. У них определенно были права на собственность; сохранились десятки юридических документов о покупке или приобретении имущества, в которых женщины распоряжаются домами и землей по своей воле, без ссылок на разрешение мужа или отца. Мисс Мюррей назвала такое положение вещей «продвинутым», и в этом Древний Египет стоял на несколько ступенек выше, к примеру, викторианской Англии. Слова Птахотепа о том, что муж не должен спорить в суде со своей женой, позволяют предположить, что еще в те времена жена имела равные с мужем права.

Слова Птахотепа не содержат ни крупицы романтики, но в них можно усмотреть один весьма отрадный элемент. Хотя хозяином дома, безусловно, был муж, его главенство следовало устанавливать справедливостью и вниманием, а не грубой силой. Похоже, что древний мудрец ничего не говорит о рукоприкладстве по той причине, что не считает возможным даже упоминать о столь грубом поведении, но, наверное, оно все же имело место. Однако в египетской культуре очень многое говорит о нежности и обходительности, в том числе в отношениях между мужем и женой. Отношения быши явно иными, чем на современном Ближнем Востоке; их можно назвать утонченными, даже изысканными.

О церемонии бракосочетания мы знаем очень мало. Большинство авторитетов считает, что свадьба была очень скромной; некоторые даже утверждают, что ее не было вовсе. Возможно, мужчина просто возводил дом и приглашал в него женщину, а когда она перебиралась к нему, тогда и происходила свадьба. Скорее всего, существовало какое-то документальное оформление брака, но свидетельствами о религиозных обрядах мы не располагаем.

Полигамия была допустимой, но не общепринятой. Существовала определенная разница между статусами жены и наложницы. Первая, или главная, жена именовалась «хозяйкой дома» (мне неизменно доставляет удовольствие, когда ко мне так обращаются торговцы; я собираюсь как-нибудь поприветствовать кого-то из них по-египетски). Брак не считался пожизненным, вполне быш возможен развод, однако обычно муж и жена считали, что продолжат свой брак и в загробной жизни, и потому некоторые статуэтки из гробниц изображают мужа и жену сидящими обнявшись, с обращенной в вечность улыбкой.

Когда женщина становилась матерью, ее общественный статус повышался. Считалось, что сыновья должны были почитать и любить своих матерей, и надписи на гробницах конца Древнего царства и всего периода Первого междуцарствия, перечисляя заслуги усопшего, обычно содержат упоминание о том, что он любил свою мать. Довольно странно, но в этих надписях о любви к жене не говорится. Человека почитали за любовь к родителям, детям, братьям и сестрам – но никогда, насколько я знаю, за любовь к своей супруге. Это серьезное упущение, и объяснить его трудно.

Мы видели, какими были права женщины. Каковы же ее обязанности? Одна из главных – «быть плодородным полем для своего господина», то есть рожать ему детей, предпочтительно сыновей. Хотя о других обязанностях говорится редко, естественно ожидать от жены создания удобств для супруга, приготовления пищи, поддержания в порядке одежды, надзора за домом, выполнения материнских обязанностей. Если муж был земледельцем, жена помогала ему в поле; жены чиновников и «бизнесменов» часто управляли делами своих мужей, когда те уезжали. В бедных домах женщины занимались размалыванием зерна, пекли хлеб, готовили пиво, ткали, шили одежду. И никто не ждал от них, что они будут чинить электроприборы, прочищать канализацию, обсуждать политические вопросы, управлять машиной, хорошо готовить сухой мартини – или станут специалистами в диетологии, детской психологии, дизайне, бридже и теории всеобщего образования.

По сравнению с женщинами многих других культур жены египтян имели очень мало поводов для недовольства. Их уважали как хозяек дома, от их мужей требовалось доброе к ним расположение. Дети были привязаны к матери и относились к ней почтительно. Ее права на собственность защищались, и, по крайней мере, одно время при разводе жене полагалась треть имущества, приобретенного супругами за время брака. Хотя дети были весьма желанны, у меня нет сведений ни об одном случае развода из-за бесплодия жены – у многих народов даже сейчас это достаточное основание для развода (заметим в скобках, что в полигамных обществах подобная проблема решается легче).

Существовало только одно серьезное преступление против брака – неверность. Поскольку ни одного кодекса древнеегипетских законов до нас не дошло, мы вынуждены использовать косвенные источники по этому вопросу: на основании нескольких повествований можно судить, что супружеская измена – по крайней мере, со стороны жены – была опасной игрой. Существует история о великом волшебнике и его неверной жене. Эта женщина серьезно искушала судьбу, задумав изменить мужу столь опасной профессии; он, разумеется, тотчас обо всем узнал. Любовник жены был брошен в пруд к крокодилам, которые, надо думать, обошлись с ним не слишком любезно. Неверная жена по распоряжению царя была погребена заживо. В другом рассказе жена-грешница, замыслившая измену, но еще ее не совершившая, была убита мужем, а тело ее брошено на съедение собакам.

К сожалению, не сохранилось свидетельств, что происходило с неверными мужьями, однако бесспорно, что неразборчивость – до женитьбы и после нее – осуждалась обществом. Мудрецы древности оставили суждения по этому поводу. Птахотеп писал: «Если ты желаешь, чтобы дружба длилась долго, в доме, куда тебя пускают, как сына, брата или друга… не приближайся к женщине… Не делай такого… это истинная мерзость». Мудрец более позднего времени, Ани, предостерегает: «Держись настороже с прибывшей издалека женщиной, которую в городе не знают. Не таращи на нее глаза, когда она проходит мимо; не стремись ее познать – женщина, которая находится далеко от своего мужа, словно глубокий омут, водовороты которого беспредельны… Это большое преступление, [достойное] смерти».

Существует распространенный трюизм, что в Древнем Египте были в обычае браки между братом и сестрой. Я всегда с подозрением отношусь к «общепринятым мнениям» и с большим удовлетворением должна сообщить на основании собственных исследований, что это широко распространенное представление лишено оснований. Несколько лет назад мои выводы были подтверждены исследованиями профессора Ярослава Черны; его имя заслуживает упоминания не только потому, что он усомнился в господствующем мнении, но и потому, что он проделал колоссальную – и крайне трудоемкую – работу, чтобы прийти к окончательным выводам. Профессору пришлось изучить сотни надписей, разыскивая малейшие крохи информации о брачных отношениях. Очень затрудняло работу то обстоятельство, что во времена Восемнадцатой династии – если не раньше – слово «сестра» значило то же, что и «жена», а в любовных стихах оно еще заменяло слово «возлюбленная». С уверенностью утверждать, что муж и жена являются также и братом и сестрой, можно было только в тех случаях, когда были названы родители мужа и жены, причем одни и те же у того и у другой, а такое встречалось редко. Тем не менее профессор Черны нашел достаточно примеров, чтобы прийти к определенным выводам – и эти выводы оказались ошеломляющими. Во времена Среднего царства он обнаружил всего несколько возможных случаев брака брата и сестры, но один из них опирается лишь на предположение, что слово «сестра» не употреблялось в значении «жена» до Восемнадцатой династии. В других случаях совпадало имя матери – довольно обычное в тот период. Профессор Черны не нашел в Восемнадцатой династии ни одного случая, когда о браке между братом и сестрой можно было бы сказать с уверенностью. Из этого мы, конечно, не вправе делать вывод, что такого вообще не случалось, поскольку данных по всем египетским бракам у нас нет; но если свадьбы между родственниками и быши разрешены, они происходили нечасто, что противоречит популярной теории.

Простые египтяне обычно не заключали браков со своими сестрами. Цари же это определенно делали – не всегда, но часто. Почему?

С этой точки зрения следует внимательно обсудить вопрос о роли царицы в наследовании трона. Излагая свои взгляды, я не могу избавиться от некоторого смущения. В своей книге я стремлюсь предоставить читателю всю информацию о тех проблемах, по поводу которых египтологи не выработали общую точку зрения, но в данном случае я не согласна со всеми египтологами столь основательно, что не могу двигаться дальше, не объяснив причины своего несогласия.

Традиционная теория утверждает, что царица не могла править, но именно через нее переходило право наследования трона. Право это переходило от матери к дочери, и только тот, кто вступал в брак с наследницей – будь он сыном царя или нет, – имел право законно занимать престол. С этой точкой зрения вы можете познакомиться в большинстве книг в Египте. Это мнение распространено так широко, что почти невозможно разобраться, когда и как оно возникло. Во всяком случае, в 1890-х годах, когда сэр Джеймс Фрейзер опубликовал «Золотую ветвь», он писал: «Г-н Уильям Питри уверял меня, что все египтологи признали постулат о наследовании царской власти по женской линии».

Сэр Джеймс занимает меня в данном случае потому, что он наряду с другими антропологами как раз тогда обнаружил матриархат в первобытном обществе. По их суждению, большинство, если не все, первобытных сообществ управлялись женщинами. Богиня-мать, символ плодородия, быша главной богиней, а женщина-мать – главой семьи, возможно даже у целого племени. Все это происходило на заре истории, до появления письменности; ко времени, когда возникли древние цивилизации, мужчины взбунтовались и взяли верх. Но следы старого порядка вещей сохранились в религиозной практике, праве наследования, в обозначающих родство терминах и так далее.

На первый взгляд эта теория кажется обоснованной. Физическая связь ребенка с матерью очевидна, а роль отца порой темна. В начале XX века в Австралии существовали племена, в которых и не подозревали о роли мужчин в зачатии. Детей приносили духи. Европейцы нашли это наивное мнение в высшей степени забавным. Фрейзер поведал в своей книге трогательную историю об австралийце, чья жена родила ребенка после того, как тот целый год находился в отсутствии. Австралиец не мог понять, почему европейцы, на которых он работал, постоянно над ним подшучивают.

Следует признать, что роль мужчин в зачатии действительно не очевидна. Некоторые замужние женщины вообще не беременеют, а некоторые девушки, отрицая, что имеют контакты с мужчинами, «вдруг» оказываются беременными. Временной промежуток между зачатием и первыми признаками беременности довольно велик; только через пять месяцев эмбрион начинает подавать признаки жизни; лишь движение плода указывало неолитической женщине со всей определенностью, что она беременна. Первобытная женщина не могла связать свою беременность с чем-либо, кроме еды, сна или посадки растений; нет ничего удивительного в том, что у примитивных народов половой контакт не связывали с беременностью до того, как не возникло более сложное представление о физиологии. Мы вполне можем согласиться с тем, что первобытный человек не знал, кто его отец.

Но от признания факта, что в первобытном обществе рождение связывалось исключительно с женщиной, – а факт этот, заметим, не подкреплен ни единым свидетельством из доисторических культур, – достаточно далеко до утверждения, что в этом обществе господствовал матриархат. Даже если доисторический человек знал лишь свою мать, вовсе не обязательно, что именно поэтому он желал видеть ее вождем племени. Физическая и политическая сила не нуждается в опоре на происхождение.

Суровая истина гласит, что мужчина всегда сильнее женщины. В доисторические времена, до начала возделывания сельскохозяйственных культур, люди занимались охотой. Именно мужчины приносили пищу, от которой зависело существование семьи или племени. Деторождение в те времена было не преимуществом женщины, а ее слабостью. Каждый год на протяжении нескольких месяцев она передвигалась с трудом, медленно и неуклюже. Ребенок, как и в наше время, выбирал для рождения время, которое было удобно ему, но оно могло быть крайне неудобным для женщины, если роды происходили во время кочевья, войны или в разгар уборки урожая. Даже допуская, что первобытная женщина была физически немного крепче нынешних изнеженных женщин и меньшее время была физически недееспособна во время беременности, ей все же требовалось какое-то время на ребенка; я просто вижу, как ее стройный супруг перебирает ногами, пока племя уходит все дальше, нетерпеливо поглядывает на движущееся по небу солнце и поторапливает свою супругу. Следует помнить также, что деторождение – вещь опасная. Возможно, смертность у неандертальцев была и не столь высокой, как в XIX веке, когда ученые доктора заносили бациллы родильной горячки из анатомичек в родильные отделения, но некоторые первобытные женщины действительно умирали при родах. Может, это мое мнение и пристрастно, но мне кажется, что беременный вождь – это не подарок для любого племени, особенно для странствующего в поисках добычи.

Можно считать доказанным, что женщины обрели независимость только с появлением агрикультуры. Первыми земледельцами, по всей видимости, были женщины, и некоторые проницательные неандертальские мужья, должно быть, заметили связь между плодородием земли и их собственных жен. Это могло привести к обожествлению если и не женщин, то женского начала. Но древнейшие статуэтки, символизирующие, как полагают, матерей-богинь, относятся к палеолиту, а не к неолиту, то есть мы возвращаемся к пещерному человеку – со слезами на глазах и дрожащими губами склонившемуся над своей женой, когда она с улыбкой протягивает ему сына…

Нет, концы с концами не сходятся. Если основываться на фактах, придется отбросить как совершенно несостоятельную теорию о первобытном матриархате. А раз матриархата не бышо, исчезает и базовый тезис, на котором основывается теория о переходе власти в Египте по женской линии.

В самом деле, если мы изучим историю внимательно, то обнаружим, что наследование по женской линии постоянно прерывалось «исключениями из правила». Этих исключений чересчур много, и вразумительных объяснений этим исключениям никто не дал. Я не буду утомлять читателя подробным их перечислением, но если кто-то изучал египетскую историю, он, возможно, сразу вспомнит о нескольких подобных исключениях (самое известное из них – Ти и Нефертити, мать и жена Эхнатона). Одно-два исключения могут подтвердить правило, но обилие исключений требует поиска нового правила. Я бы объяснила правила наследования трона в Древнем Египте простейшим принципом – царь передавал свою власть старшему сыну своей главной жены. Если главная жена имела только дочерей, право наследования переходило к дочери, но в этом случае ей подбирали жениха, предположительно из сыновей царя от второй жены или от наложницы. Этот человек и становился царем. Поскольку женщины не могли править, наследница династического трона должна была обрести мужа, но если наследовал власть сын царя, он обладал всеми правами.

Должна сказать, что подобная схема наследования трона не очень популярна среди египтологов. Причина заключается в том, что выдвинутая когда-то гипотеза о наследовании по женской линии никогда не подвергалась серьезному изучению; никто не сомневался в теории браков между сестрами и братьями, вплоть до тщательного исследования вопроса профессором Черны. Конечно, из-за того, что профессор разрушил одно традиционное представление – о наследовании по женской линии, – еще не следует, что неверно и другое – о матриархате, – но все же профессор создал обнадеживающий прецедент.

Поскольку мы в своих рассуждениях дошли до женщин на троне, поговорим о них подробнее. Их роль можно назвать уникальной. Во все периоды египетской истории царицы были «первыми леди» страны. Даже во время Первой династии встречаются гробницы цариц столь же большие и искусно оформленные, как и у царей. Цари, возводившие пирамиды, создавали небольшие пирамиды и для своих жен; сравнение размеров пирамид тотчас наводит на мысль, что, как бы ни бышо высоко положение царицы среди прочих женщин, по сравнению с царем это положение было намного скромнее. Полные титулы цариц в надписях предполагают ее высокий статус. Один из подобных титулов трудно перевести дословно, но, если постараться, не слишком отступая от текста, передать его смысл, можно предложить следующий перевод: «Та, для которой все, что она говорит, делается». Весьма впечатляет, если это правда. Согласно легенде, Древнее царство завершилось единоличным правлением царицы. Бышо ли правление женщины причиной упадка или только его симптомом, мы сказать не можем.

Хотя царицы имели высокое положение еще на заре истории Египта, ко времени Восемнадцатой династии их влияние значительно возросло. Судя по всему, женщины на троне фиванского дома, объединившего Египет после вторжения гиксосов, были выдающимися личностями; их глубоко почитали мужья, сыновья и даже внуки. Кроме того, эти женщины располагали реальной властью. Возможно, царицы более ранних династий исполняли обязанности регентов при малолетних сыновьях или во время отсутствия мужей, но ни одна из них не была так известна, как женщины Восемнадцатой династии. Зенит влияния женщин пришелся на правление Хатшепсут, женщины-царя, отнявшей трон у своего юного племянника. Она правила Египтом на протяжении более чем двадцати лет. Похоже, Хатшепсут кончила весьма плохо, но это не помешало появлению в дальнейшем новых цариц. Столетием позже Аменхотеп III женился на бедной простолюдинке Ти, которую преданно любил. Из относящихся к тому времени посланий иностранных монархов видно, что Ти участвовала – вполне весомо, хотя и неофициально – в управлении государством. Сначала она добилась первенства в гареме, а затем заняла более высокое положение, чем царские дочери и знатные дамы. Ее сын Эхнатон не только относился с глубоким почтением к матери, но и предоставил большие права собственной супруге. Если верить дошедшим до нас статуям, Нефертити была очень красивой, так что Эхнатона понять нетрудно; но, по таким же свидетельствам, Ти красотой не блистала. Впрочем, возможно, она обладала тем, что мы называем сексапильностью.

Хатшепсут была не единственной женщиной, управлявшей Египтом. Судя по всему, на троне в разное время восседали по крайней мере еще три женщины. Две из них фигуры столь неясные, что понадобилось немало времени, чтобы доказать, что они вообще когда-нибудь существовали. Не сохранилось никаких записей о их деяниях. Еще одна царица, Таусерт, иногда упоминается с титулом «царь». На ней завершилась Девятнадцатая династия, тогда как две вышеупомянутые царицы завершали Шестую и Двенадцатую. Но и о Таусерт мы знаем очень мало; любопытно то, что Таусерт, возможно, не была дочерью царя, и это выглядит особенно странно – ведь и просто как женщине ей было особенно трудно претендовать на трон. Хатшепсут же несомненно была великой женщиной-узурпатором. Нарушение ею традиций заключается не только в том, что она осмелилась править Египтом, но и в том, что она правила, называя себя царем. Править Египтом как монарх должен был мужчина; титул, хвалебные надписи и все церемонии предназначались для мужчин, в традициях и взглядах это укоренилось так глубоко, что женщине было гораздо легче приспособиться к существующему порядку вещей, чем вносить изменения, соответствующие ее полу.

В постимперский период некоторые женщины на троне приобрели права, которые, возможно, давали существенную политическую власть. Новые права царских дочерей-девственниц удостоверял титул «супруга бога»; во времена Нового царства этот титул сделался чисто религиозным и принадлежал всем царицам. По всей видимости, титул говорил об интимных отношениях царицы с богом Амоном, который был, согласно легенде, отцом ее царственного сына. Царевны более позднего времени, носившие тот же титул, могли также считаться и невестами Амона-Ра, но их браки не быши благословлены потомством. Они не вступали в брак, не брали себе земных мужей и жили в Фивах, где имели некоторую власть как верховные жрицы Амона. Поскольку столица Египта в те времена располагалась в Дельте, это позволяло царю иметь своего «вице-короля» на юге – тем более ценного, что этот «вице-король» правил от имени царя, а не от своего собственного. Так как «супруга бога» не могла иметь детей, она удочеряла царевну, наследовавшую власть после своего отца; эта девушка в свою очередь принимала титул «супруги бога», когда умирала ее приемная мать.

Титул «супруга бога», возможно, давал некоторые привилегии благодаря связанным с ним отношениям с Амоном, но титул «мать бога», который иногда встречается рядом с именем царицы, по всей вероятности, означает «мать обожествляемого царя». Царь был богом одновременно в нескольких смыслах; он был не только Гором, но и сыном бога Ра, а позднее – Амона. Египтян не волновало такое явное противоречие. Ра и Амона они, скорее всего, считали проявлениями одной и той же сверхъестественной силы, и Амон определенно быш божественным отцом царя; два не связанных друг с другом набора барельефов демонстрируют его отцовство совершенно ясно. Хотя бог посещал царицу в виде ее смертного мужа, он, естественно, предупреждал ее о своем истинном имени, что весьма ее радовало.

Царица или простолюдинка, египетская женщина вела относительно приятную жизнь, и нам нет нужды обращаться к сомнительным теориям вроде гипотезы о первобытном матриархате, чтобы объяснить высокое положение женщины в обществе. Египтяне были цивилизованным народом в широком смысле слова, они были вежливыми, дружелюбными, справедливыми. Нет нужды объяснять, почему они хорошо относились к своим женщинам; скорее требует объяснения, почему этого нет у других народов. Представление о первобытном матриархате, видимо, зародилось в XIX столетии, во времена, когда на женщин смотрели как на бесполых ангелов и когда к ним относились как к несмышленым детям; возможно, гипотеза о матриархате была одной из попыток бородатых ученых мужей викторианской Англии увидеть в других культурах нечто похожее на их обычаи.

Ожерелье

Похоже, страсть к одежде у женщин врожденная, излечению она не поддается (это относится и к мужчинам, хотя они не желают это признавать). Во все времена и во всех странах женщины облагали доходы своих мужчин налогом, призванным обеспечить им красивый внешний вид. Нет нужды упоминать, что моды в разных странах были самыми разными; некоторые из фасонов даже недавнего времени выглядят сейчас смехотворными, а наряды «высокой моды» других культур могут показаться просто нелепыми.

Египетский макияж и женские наряды настолько чужды нам, что кажутся совершеннейшей экзотикой. Примечательно, что для одежды использовали только один материал – полотно; шерсть с точки зрения ритуальной считалась нечистой, а хлопок и шелк долгое время не быши известны. Однако и полотно позволяло создавать довольно разнообразные наряды. Египетские ткачи были искусными, и ткань они производили самую разнообразную – от простого, обычного полотна до тонкого полупрозрачного газа.

Обычная одежда женщин времен Древнего царства

Египетская версия нашего, пригодного для любого случая «черного платья» представляла собой тесно облегающее фигуру платье от уровня чуть выше груди до колен. На плечах платье держали широкие тесемки, оставлявшие большое декольте. Именно такие наряды чаще всего можно видеть на статуях и раскрашенных рельефах, хотя неопытный глаз может разглядеть их не сразу, из-за условностей египетского искусства, которые сильно искажали женскую анатомию. Обычно одну грудь изображали в профиль, а вторая угадывалась только аккуратным круглым соском в условно выбранном месте. Тесемки одежды изображались «анфас», они напоминают тесемки вышедших сейчас из моды купальных костюмов. Иногда на статуях и рисунках трудно вообще разглядеть какую-нибудь одежду, кроме пары тесемок и обозначенной на месте ожерелья линии. Очевидно, платья шили так, чтобы они облегали фигуру как можно плотнее, и, возможно, при этом выбирали тонкий материал. Такая мода вполне подходит стройным и грациозным, но я задаю себе вопрос: как чувствовали себя в подобных нарядах дамы дородные? Может, они набрасывали на себя накидки, которые были весьма кстати в прохладные вечера. По выбору обладательниц накидку можно было надеть на одно плечо, перебросив другой край через руку, либо просто прикрыть оба плеча, как шалью или палантином.

Изысканное женское платье времен Нового царства

С усложнением общественного строя в целом у состоятельных людей появилась новая мода. Это был наряд из самого легкого полотна, собранного в мелкие складки. На плечи набрасывали накидку, концы которой завязывали на груди; это создавало эффект широких плеч. Ткань накидки также была собрана в складочки. Увы, изображений тучных дам не сохранилось. Эти наряды были не только полупрозрачными, но и не застегнутыми спереди от груди до лодыжек, они ниспадали свободно, если только талия не была стянута ярким вышитым или отделанным золотом кушаком. Концы кушака спускались почти до земли. Под платье скромная дама могла надеть нижнюю рубашку, какую носили в Европе в недавнем прошлом, однако некоторые из дам, похоже, вообще ничего не надевали.

Возможно, не существовало в истории времени, когда мужчины одевались бы столь однообразно, как сейчас, когда изменения в одежде ограничены числом пуговиц или шириной отворотов. Интерес к смене фасонов, подобный женскому, мужчины проявляют не часто; я подозреваю, что египетские мужчины, напротив, с интересом обсуждали новый воротник Сетнахте и живо интересовались у Аменхотепа, где он раздобыл новую плиссированную юбку. Юбка – иногда очень короткая – была основной одеждой мужчин; штаны были уделом далекого будущего. Юбка имела несколько видов. Чаще всего она представляла собой полотняный треугольник, длиной до колена, который оборачивался вокруг талии и закреплялся спереди узлом или поясом или же просто перехлестывался и затыкался за пояс. Позднее древнеегипетский Бо Браммел решил надеть плиссированную юбку; его соперники удлинили юбку и собрали длинные концы в ряд складок, отчего спереди появилось что-то вроде плиссированного передника. Другие соперники, наоборот, укоротили кусок ткани и два ее конца подняли спереди к талии; образовавшийся спереди открытый промежуток закрывал кусок более плотной материи, который служил как бы ножнами для фаллоса.

Самая же изысканная мужская одежда напоминала наряд женщины: легкая, длинная и с плиссировкой. Мужчина мог надеть и одеяние из двух предметов: плиссированной юбки и рубашки с широкими плиссированными рукавами. У такой рубашки не было воротника, и она завязывалась на шее.

Мужские юбки – различные типы:

а, б, в – простолюдины; г – вельможа, в рубашке и прозрачной верхней накидке; д – царь, с изысканным кушаком и в синей короне

Костюм вельможи времен Нового царства

Существовало несколько разновидностей одежды, в зависимости от рода занятий владельца. Работники в поле – как мужчины, так и женщины – носили только набедренную повязку или короткую юбку. Искусные акробаты и маленькие хрупкие девушки, обслуживавшие гостей на приемах, имели на себе лишь узкие пояса и бусы. Даже рабочие костюмы мужчин были более разнообразными; некоторые из них можно назвать униформой. Везир носил ниспадающий неплиссированный наряд, спускающийся с уровня подмышек до колен; это одеяние держалось на узких тесемках. Моряки, судя по всему, предпочитали носить несколько странную для нас одежду, изготовленную из грубой сетки с кожаной заплатой сзади, которая предохраняла кожу во время гребли. Самым живописным было одеяние, в которое облачался жрец-сем: шкура леопарда, наброшенная таким образом, чтобы оскаленная пасть лежала на груди.

Наряд жреца-сема

Большинство египтян ходило босиком, но, когда человек хотел принарядиться, он надевал сандалии. Даже самые бедные могли себе позволить сандалии из папируса, но, конечно, эти сандалии не могли служить долго; кожаные были более практичными. Найденная в захоронениях золотая и серебряная обувь, по всей вероятности, использовалась только для похорон. Она была бы крайне неудобной в жарком египетском климате, хотя и тогда люди ради красоты могли многое вытерпеть.

Наши представления о египетском костюме по большей части почерпнуты из рисованных изображений и скульптур. Сухой жаркий климат Египта сохранил многие хрупкие материалы в отменном состоянии, однако, к нашему сожалению, мумии погребали без одежды. У нас есть всего несколько образцов одежды, которую действительно носили египтяне, и эти образцы дополняют представления, которые мы можем составить по скульптурам и рисункам.

Возможно, мы никогда бы не узнали, насколько разнообразным и изысканным был гардероб египетского фараона, если бы лорд Карнарвон и Говард Картер не открыли гробницу Тутанхамона. Золотые гробы и маски, ларцы и ювелирные украшения затмили собой менее впечатляющие, но не менее важные предметы. Среди них были и некогда носимые Тутанхамоном наряды, тщательно уложенные в ящики и сундуки, чтобы фараон мог выглядеть в загробном мире столь же величественно, как и при жизни. До наших времен дошли ювелирные украшения, принадлежавшие некоторым царицам и царевичам, но ни единого образца их одежды; мы не получим их, пока не найдем какую-нибудь нетронутую гробницу – если вообще найдем.

Одним из первых предметов, обнаруженных взволнованными исследователями гробницы Тутанхамона, был ярко раскрашенный ларец с изображенными на его стенках сценами царской охоты и участия царя в битве. Изображения эти так великолепны, что невольно забываешь, что ларец имел и чисто утилитарное предназначение. Он служил для хранения; в него уложено много вещей: четыре пары сандалий, подголовник, наряды, перчатка, перчатка лучника, головные уборы, набедренные повязки и разнообразные куски материи. Описание Картером того, как он разбирал содержимое ящика после извлечения его из гробницы, служит хорошим примером для археологов в изучении старины, а также объясняет, почему у Картера заняла целых пять лет расчистка четырех небольших помещений.

Открыв сундук в первый раз, Картер обнаружил на самом верху пару сандалий; слева от них лежал свернутый узел, в котором опытный глаз Картера сразу распознал царский наряд. Поверхность этого наряда покрывала сеточка из фаянсовых бусинок, собранных в квадраты. Каждый второй квадрат был заполнен золотыми блестками. Вдоль краев одежды шла кайма из маленьких цветных стеклянных бусинок[7], тоже собранных в узоры. Эти узоры еще можно было разобрать, хотя нити, которые держали бусинки на месте, давно истлели, и малейшее движение могло привести к тому, что они оторвутся.

Картер сам впоследствии с трудом верил в то, что извлек этот уникальный наряд из сундука, сумев сохранить узор. Строго говоря, гробница Тутанхамона не была нетронутой – в древности в нее наведывались грабители, и, хотя они взяли с собой не многое, они все же вытащили все содержимое из ящиков и сундуков в поисках легко переносимой добычи. Наряд, о котором шла речь, был брошен на пол; жрецы, возвращавшие гробнице первоначальный вид, не стали аккуратно складывать одежду царя – они просто свернули ее в узел и засунули в сундук.

Ткань, выглядевшая на первый взгляд прочной, рассыпалась под пальцами Картера, как только он пытался осторожно до нее дотронуться. Чтобы увидеть следующий слой одежды, пришлось пожертвовать верхним слоем ткани. Картер стоял перед выбором – ткань или узор. Был выбран – весьма разумно – узор. Перенося узор из бусинок фрагмент за фрагментом, Картер восстановил его предполагаемый вид.

Сандалия Тутанхамона

Только когда эта кропотливая работа была завершена, Картер начал исследование содержимого сундука. К счастью, сандалии оказались в хорошем состоянии, извлечь их удалось без проблем. Под нарядом и сандалиями обнаружилось еще три пары сандалий, внешне похожих на те резиновые, что в наше время носят на пляже. Один ремешок у них начинался у большого пальца и соединялся с другим ремешком, охватывавшим подъем ноги. На одной паре сандалий Тутанхамона центральный ремешок сделан в виде лотоса. Ствол этого лотоса выложен мельчайшими драгоценными камнями, цветок отделан полосками, изящно изогнутыми и украшенными инкрустацией. Третья пара обуви представляла собой шлепанцы. Они не имели каблуков, их носки были изготовлены из кожи, а стороны выложены маленькими золотыми блестками.

Под сандалиями Картер с глубоким сожалением обнаружил разложившуюся массу, которую невозможно было восстановить. Как он предположил, раньше это было семь разных одеяний, связанных в узел; их покрывали блестки и розочки из драгоценных металлов.

Еще два наряда, спешно завязанные в узел и положенные в один из ящиков в пристройке к гробнице, выдержали испытание временем несколько лучше. По мнению Картера, они представляли собой одежду для церемоний. Наряды выглядели как длинные свободные ризы с узорами ручного плетения и бахромой. На одном была вышита карликовая пальма, цветы пустыни и животные – эти изображения шли вдоль каймы и вдоль ворота. Другой был покрыт вытканными разноцветными розочками, цветочками и картушами; у ворота был узор в виде раскинутых в стороны крыльев сокола.

Насколько я знаю, не обнаружены барельефы, которые изображали бы царя в подобного рода нарядах. Не встречалось и изображений шлепанцев, что были найдены в гробнице Тутанхамона. На некоторых статуях мужчины и женщины одеты в вышитые платья или одеяния с плетеным узором, но таких изображений очень мало. Это заставляет задуматься, насколько достоверны наши представления, возникшие на основании подобного рода источников. Возможно, условность египетского искусства не только определяла позы, но и ограничивала художников в изображении одежд. Мы не можем с уверенностью сказать, что скульптуры точно воспроизводят детали – к примеру, тесемки на плечах женской одежды. Исходя из этого, некоторые авторитеты высказывают предположение, что женские платья облегали фигуру не так плотно и не были такими простыми, как это видно на рисунках. Конечно, мы не можем что-либо сказать по этому поводу с уверенностью, но я не вижу причин, по которым платья не могут быть простыми и облегающими. У египтян не было комплексов по поводу наготы. Однако их нельзя считать и нудистами, как это утверждают некоторые нудистские журналы, поскольку нудизм в современном смысле этого слова предполагает сознательное нарушение общепринятых норм. Обычно половые органы взрослых мужчин и женщин были скрыты под одеждой, но вся остальная часть тела оставалась обнаженной, если только этому не препятствовали погода или соображения удобства.

У меня есть основание полагать, что наряду с художественными канонами у египтян были и строгие каноны относительно причесок, хотя следует признать, что типов причесок было немало. Мужчины столь же внимательно относились к моде в этой области, как и женщины. Волосы у дам обычно были длинными, хотя во времена ранних династий встречались и «мужские» короткие прически. Чаще всего густые и волнистые волосы свободно падали вниз из-под ленты на голове или венка из цветов; но некоторым эта прическа казалась чересчур простой. Временами женщины заплетали волосы во множество тонких косичек или разделяли на локоны, перевязанные золотыми лентами. Иногда волосы кажутся взбитыми и напоминают пышные прически сегодняшнего дня. Но в прическе египетской дамы были волосы, а не воздух, – когда ее собственных локонов недоставало, она подкладывала пряди чужих волос. Если ей не нравился черный или каштановый цвет, она могла покрасить волосы в рыжий при помощи хны.

В «классическое» время Древнего царства мужчины часто носили простые короткие прически, подобные тем, что распространены в наши дни. Популярной была подстриженная на лбу, длинная, до плеч, прическа, из крутых локонов, завитых в строгие ряды. Для Среднего царства характерна прическа в виде «платка» с падающими на лоб челками, которые по краям лба сходили на нет. Во времена Нового царства по стране распространилась новая прическа – по крайней мере, среди вельмож. Она имела два слоя. Верхний состоял из тонких, длинных, размером с сосиску завитков; нижний слой представлял собой ряды более коротких завитков или же завитых локонов, свисающих до плеч.

Стили причесок Древнего и Среднего царств:

а, б, в – прически мужчин; Древнее царство; г, д – женские стили при Древнем царстве; е – типичная мужская прическа при Среднем царстве; ж – женская прическа при Среднем царстве, вид спереди и сзади

Стили причесок Нового царства:

а – стили мужчин; б – стили женщин

Во времена Восемнадцатой династии этот завитой мужской парик имел две разновидности – длинную и короткую. Короткий тип, иногда называемый (совершенно безосновательно) «нубийским стилем», носили также и женщины при дворе Эхнатона. По этой причине некоторые из скульптурных изображений периода Эхнатона очень трудно идентифицировать. Предполагают, что появление мужского стиля в женской моде – одна из «упаднических» черт, появление которых некоторые ученые относят к еретику Эхнатону и его семье. Мы в наше время тоже кое в чем находимся в состоянии упадка, так что популярность подобных причесок у нашей молодежи, возможно, подтверждает такой тезис. Однако дамы Четвертой династии – периода классической царской власти, не запятнавшей себя какими-либо недостойными чертами – также носили мужские прически. Может быть, мода на одежду и прически и имеет какое-то отношение к прогрессу или регрессу культуры, но пока что этого никто не доказал.

Зачесанная наверх прическа женской мумии

Я уже писала о своих подозрениях, что рельефы сообщают нам о прическах далеко не все. Это подозрение подтверждает найденная мумия женщины средних лет. На ее голове сохранилась крайне необычная для египетских женщин прическа. Конечно, за прошедшее время она потеряла свой первоначальный вид, но, судя по ее современному состоянию, эта дама зачесывала волосы вверх и завивала их волнами над ушами и в напоминающие соску завитки на макушке. Это совсем не вписывается в наши представления о внешнем облике египтян, и я не помню ничего подобного ни на одном из дошедших до нас изображений.

Многие изысканные прически – как женские, так и мужские – представляли собой парики из чужих волос. Образцы таких париков дошли до наших дней. На некоторых статуях и изображениях можно, если постараться, увидеть под париком настоящие волосы владельца.

Как правило, растительность на лице у египетских мужчин встречалась редко. Иногда мужчины носили маленькие аккуратные усы или короткую бородку, нечто вроде эспаньолки. Но египетские горожане, как и жители деревень, обычно чисто брились. Длинные твердые бороды, которые носили цари во время церемоний, были искусственными.

Хотя иногда платья и верхняя одежда были вытканы из нитей разного цвета, обычно египтяне предпочитали белую одежду, краски на которой присутствовали в виде орнаментов. Египетские ювелирные украшения – просто чудо; мастерство ювелиров раннего времени заслуживает самой высокой оценки. Инкрустация, чеканка, филигрань, золочение и серебрение – в Египте знали почти все техники, известные современным ювелирам. Исключительного мастерства они добились в изготовлении узоров из мелких золотых сферических гранул, сплавлявшихся с золотым основанием. Они умели делать и нечто вроде перегородчатой эмали, но вместо эмали устанавливали в окруженные золотом ячейки драгоценные камни или фаянс.

Для украшений использовали только полудрагоценные камни; за исключением жемчуга, из которого сделано всего несколько вещей, ни один из драгоценных камней египтянам известен не был, хотя изумруды и встречаются в расположенной на востоке от Египта пустыне. Карнелиан, бирюза, гранат, полевой шпат, горный хрусталь и лазурит употребляли чаще всего; однако самым распространенным материалом для ювелирных украшений был фаянс – искусственный материал, изготовленный из кварца, смешанного с клейким веществом и вылитого в твердую форму. Фаянс покрывали глазурью самых разных цветов, чтобы он приобрел вид ювелирных камней; бирюзовый цвет был, по всей видимости, самым популярным.

Главными металлами для ювелирных изделий служили медь и золото, медь – для простолюдинов, золото – для людей знатного происхождения. Золото использовали таким, каким его находили, без обработки для увеличения чистоты, так что проба золота в различных изделиях различна. Из-за примесей серебра или железа золото имело разные оттенки – от серого до красно-коричневого. Наиболее часто из этих естественных соединений встречался электрум, состоящий из серебра и золота и имеющий бледно-желтый цвет, а также несколько больший вес, чем золото. Египтяне, видимо, использовали электрум в том виде, в каком его добывали в пустыне из золоносных жил. Похоже, только один вид окрашенного золота был создан искусственно; это золото имеет приятный розовый оттенок. Его считают продуктом одной из «утерянных египетских наук», которые в наше время многие люди усердно разыскивают. Однако в данном случае разыскивать нечего – такое золото было создано и современными учеными. Этот цвет возникает из-за примеси железа.

На изображениях орнамент крайне беден; к счастью, нам можно не обращаться к древним изображениям для того, чтобы получить представление об орнаменте золотых украшений. Просто удивительно, как много ювелирных украшений дошло до наших дней со времен Древнего Египта – даже несмотря на то, что большая часть была унесена в качестве добычи грабителями гробниц. Помимо знаменитой коллекции из гробницы Тутанхамона, мы располагаем по меньшей мере полдюжиной наборов ювелирных украшений, которые сейчас хранятся в различных музеях.

Среди находок чаще всего орнамент можно видеть на широких гибких воротниках. Сами воротники изготовляли из концентрических бусинок, некоторые из них имели форму животных, цветов или листьев. Воротник закрывал переднюю часть тела от шеи до середины груди, и, поскольку бусины имели яркие цвета, воротник был важной частью верхнего одеяния. Вместо воротника надевали также бусы или подвески. Бусы из нанизанных на веревочку простых бусинок были найдены в таких количествах, что их можно приобрести в частную собственность, когда музеи, имеющие коллекции египетских предметов, устраивают распродажу, но обычно продаваемые бусы имеют малопривлекательный вид. Лучшие, естественно, остаются в запасниках музеев. Подвесные украшения, на веревочке или золотом шнурке, в зависимости от состоятельности владельца, представляют собой как амулеты в виде богов или магических иероглифов, так и изысканные изделия из перегородчатой эмали, рельеф на которых изображает какую-нибудь сцену. Египтяне носили и браслеты – либо гибкие, из нескольких рядов бусин, либо твердые, из меди и золота. Женщины и мальчики, а возможно, и мужчины носили серьги. Волосы поддерживали диадемами или узкой повязкой. Шитые золотом ленты или кольца держали длинные кудри. К ювелирным изделиям относятся также пояса, кожаные браслеты, кольца всех разновидностей – список этот бесконечен.

Самые красивые ювелирные украшения из всех найденных принадлежали принцессе Двенадцатой династии Хнумит. Мне удалось найти лишь несколько хороших фотографий этих прелестных вещиц, но даже фотографии не могут передать всю их красоту. Мои грубые рисунки, возможно, делают это еще хуже, но они позволяют представить размещение украшений на их обладательнице. Показанная на рисунке корона изготовлена из золота со вставками из лазурита, красно-оранжевого карнелиана, красной яшмы и зеленого полевого шпата. Другая корона, самая хрупкая из всех когда-либо носимых царевнами или принцессами какой-либо страны, состоит из очень тонких золотых нитей, на которых разбросаны мельчайшие красные и голубые цветы. Золотые нити местами схвачены вместе крестообразными пряжками из четырех цветков папируса. Дизайн исключительно прост. Бусы принцессы представляют собой простую золотую цепочку с различными подвесками. Некоторые из этих подвесок – такие, как большие звезды и бабочка, – покрыты мелкими золотыми гранулами, в нанесении которых египетские мастера были исключительно искусны. Один предмет необычен – медальон, свисающий на нитях с двух цветков, покрытых ажурным узором из гранул. На бледно-голубом фоне изображен миниатюрный бык с черными пятнами; картинка заключена в золотую рамку и покрыта тонкой пластинкой из горного хрусталя.

Драгоценности принцессы Хнумит

Ювелирные украшения Хнумит считаются неегипетскими, возможно из-за их исключительной красоты. Но сама технология их изготовления типично египетская и показывает ту высокую степень мастерства, которой достигли ювелиры во времена Двенадцатой династии – и которую впоследствии никогда не превзошли. Миниатюрные изображения для Египта действительно не характерны; высказывалось мнение, что бык имеет критское происхождение, но я ясно узнаю в нем один из египетских иероглифов. Тем не менее трудно сказать, что было на уме у принцессы, когда она заказывала это изделие. Быть может, изображение быка имело для нее какое-то личное значение?

В разных музеях хранится еще несколько украшений принцесс Среднего царства. Более позднее время также представлено достаточно широко. Самая же обширная и самая знаменитая коллекция, без сомнения, осталась от Тутанхамона.

Осматривая коллекцию ювелирных украшений Тутанхамона в Каирском музее, стенд за стендом, мы должны помнить, что она – только часть того, что было захоронено с фараоном. Поскольку ювелирные украшения невелики по размеру и очень ценны, грабители гробниц искали их в первую очередь, и Картер был уверен, что большая часть драгоценностей была унесена. Аккуратные надписи на ящиках перечисляли их содержимое, и по этим надписям Картер сделал вывод, что ларцы с драгоценностями потеряли по меньшей мере 60 процентов из того, что в них было. Подтверждает это и тот факт, что Картер нашел на полу гробницы одежду с привязанными к ней золотыми кольцами, что свидетельствовало как о самом факте ограбления, так и о том, что грабителям помешали – возможно, охрана некрополя.

Нагрудное украшение Тутанхамона

Сережки, подвески и нагрудные украшения Тутанхамона поражают разнообразием красок, не отмеченным в более ранние периоды. Изображенное на рисунке подвесное украшение типично. Оно лучше смотрится, чем прочие украшения, хотя и перегружено деталями. Конечно, я не могу передать на своем рисунке блеск подвески, восхитительную игру цвета и великолепие общего орнамента. По этому наброску нельзя судить о мастерстве древнеегипетских ювелиров, но читатель может, по крайней мере, получить представление о внешнем виде подвески, не отвлекаясь на прочие ее особенности. Пусть дизайн несколько замысловат, но столь же замысловатые вещи обнаружены и в гробницах Двенадцатой династии. Некоторые принадлежавшие царевнам нагрудные украшения, кажется, включают все на свете – за исключением разве что кухонной лохани. И некоторые ювелирные украшения Тутанхамона весьма выгодно отличаются от довольно простых украшений более ранних времен. Ножны кинжала Тутанхамона можно назвать исключительно красивыми по любым меркам; то же можно сказать и о некоторых из его колец и об одной из его диадем. Утяжеленный дизайн подвесок и нагрудного знака с лихвой компенсируется мастерством ювелира и разнообразием цвета и материала. Цвета могут показаться читателю чересчур яркими, когда мы их описываем – темно-синий лазурит, оранжево-красный карнелиан, бирюза, красный гранат, зеленый полевой шпат, – но все это удивительно гармонично сочетается, особенно благодаря тонким золотым полоскам, разделяющим камни. По всей видимости, сравнивать украшения Двенадцатой и Восемнадцатой династий нет смысла. Могу сказать по этому поводу, что я хотела бы любоваться украшениями Тутанхамона, но предпочла бы носить украшения принцессы Хнумит – если, конечно, я могла бы позволить себе такое.

Короны царей:

а – Красная корона; б – Белая корона; в – Двойная корона; г – Синяя (боевая) корона; д – головной убор «немсет»; е – головной убор «афнет»; ж – корона «атеф»

Хотя Тутанхамон и царевны оставили нам несколько диадем – или простых корон, – ни одна из официальных корон, которые мы видели на изображениях, до наших дней не дошла. Царь носил либо высокую Белую корону, либо похожую на корзину Красную корону, либо корону, в которой были объединены обе предыдущие. Синяя (боевая) корона, возможно, первоначально представляла собой боевой шлем. Корона «атеф» очень замысловата, выглядит тяжелой, носить ее на голове было явно нелегко. Для неофициальных случаев у царя имелся полотняный головной убор, напоминающий женский платок, концы которого, однако, завязывались не у подбородка, а на затылке. Короны цариц были столь же замысловаты, хотя и о них мы можем судить лишь по барельефам и статуям. Высокая Синяя корона Нефертити хорошо известна по скульптурному портрету; царица предпочитала именно этот тип, поскольку он закрывал волосы (у меня возникало подозрение, не было ли у нее каких-либо проблем с волосами), но подобный тип головного убора для цариц, вообще говоря, не характерен. Наибольшее распространение имела корона в виде стервятника, изготовленная из золота и выложенная кусочками цветных камней в удивительной технике, которая похожа на перегородчатую эмаль. На вершине короны могли быть высокие перья и лунный диск богини Хатхор, отлитый из золота. Были и другие короны, некоторые настолько сложные, что можно только удивляться, как хрупкая женская шея могла выносить их тяжесть.

Короны цариц:

а – ранняя форма короны в виде стервятника; б – более поздняя форма той же короны с перьями; в – корона с лунным диском и рогами; г – высокая синяя корона Нефертити

Чтобы подчеркнуть свою красоту, египетские дамы не только покрывали лицо гримом. На туалетном столике, который, собственно, представлял собой не столик, а низенький ящик, они держали металлическое зеркало, горшочки для косметики, щипчики, лезвия и гребни. Большую часть времени и внимания уделяли уходу за глазами. Черную краску для век, так называемую кохл, используют на Ближнем Востоке и в наши времена, но сейчас ее делают из сажи. Зеленую краску делали из малахита, серую – из галенита. Эти минералы толкли, после чего изготавливали из них пасту, которую накладывали густым слоем на брови и вокруг глаз при помощи маленькой деревянной или костяной палочки или просто пальцем. Сохранилось изображение, на котором дама накладывает на губы помаду при помощи кисточки.

Но большая часть красивых маленьких горшочков на туалетном столике египетской дамы предположительно содержала масло. Египтяне любили покрывать тело маслом, что вполне объяснимо при их жарком и сухом климате. Духи египтян не были духами в нашем понимании, поскольку не имели спиртовой основы. Египетские духи представляли собой ароматическое масло. Когда женщина желала, чтобы от ее тела приятно пахло, она использовала мирру и сладко пахнувшие масла, а также цветочные настои, например, «аромат лилии».

Танцовщица-акробатка

Наверное, если бы читателю предложили отправиться в Луксор 1800 года нашей эры, он бы счел, что город должен не слишком отличаться от Луксора нынешнего. Но если из Луксора 1800 года нашей эры перенестись в город 1800 года до нашей эры, изменения показались бы колоссальными. На самом деле все обстоит наоборот – поскольку древние памятники часто разрушает не время, а хищнические раскопки тех «археологов», которые охотятся за сокровищами и заявляют при этом, что служат науке. «Страсть к древностям… разрушила то, что пощадили столетия».

Я цитирую Бернара Брюйера, исследователя Дейр-эль-Медины, местечка, находящегося на западном берегу Фив. Брюйер, возглавлявший экспедицию Французского института восточной археологии, работал на таком участке более двадцати лет. Он пишет, что в начале XIX столетия посетитель Дейр-эль-Медины мог видеть дома с еще не поврежденными стенами и гробницы, увенчанные маленькими пирамидами, по которым можно было делать выводы о времени захоронений. К тому времени, как он появился в этих местах, все это уже исчезло, разрушенное археологами-любителями и некоторыми профессионалами, недостаточно хорошо знавшими свое ремесло.

Дейр-эль-Медина хорошо известна только египтологам, но это исключительно важное место, одно из нескольких, где когда-то располагалось древнее поселение. В отличие от гробниц дома строили из недолговечных материалов, вот почему сегодня на месте большинства древних городов стоят города современные. Древний город, над которым нет современных построек, очень важен для изучения египетской культуры. Благодаря самоотверженным усилиям французской миссии Дейр-эль-Медина предоставила нам больше полезной информации о городской жизни, чем какое-либо другое место, за исключением разве что Телль-эль-Амарны. Хотя Амарна была гораздо большим по размеру городом, с большим разнообразием зданий, она пример нетипичный: это – весьма специфический город, который существовал in extenso[8] всего двадцать лет. Когда жители уходили из города, они унесли с собой даже столбы и дверные рамы, не говоря уже о письменных документах. Что касается Дейр-эль-Медины, то в ней осталась масса папирусов и черепков с надписями, большая часть которых носит фрагментарный характер. Некоторые из этих документов еще исследуются, уже изученные дают уникальную возможность узнать о повседневной жизни обычных людей Девятнадцатой и Двадцатой династий.

Причиной, по которой остатки города сохранились так хорошо, – изолированное местоположение Дейр-эль-Медины. Она лежит в стороне от Нила, в спрятанной за пустынями и скалами долине, далеко от регулярных туристических маршрутов. Этот район выглядит пустынным и негостеприимным; здесь нет даже источников воды. Естественно задать вопрос – почему город был построен именно здесь? Ответ можно узнать в другой долине, расположенной не так далеко от Дейр-эль-Медины. Жители поселения были работниками некрополя – каменщиками, писцами и ремесленниками, участвовавшими в сооружении гробниц Долины Царей.

Город, по всей видимости, возник в начале Восемнадцатой династии, когда в Долине Царей появилась первая гробница; существовал он примерно 450 лет. Вокруг была воздвигнута стена; единственные ворота открывались на главную улицу, прямую, шириной всего четыре-пять футов. Построенные из глиняных кирпичей дома выходили прямо на главную улицу. Большая часть этих домов имела только четыре комнаты. Комната, обращенная одной стеной к главной улице, была без окон, кроме маленького зарешеченного под самой крышей. За этой комнатой находилась общая жилая комната: в ней спали, обедали, работали и развлекались.

Столбы поддерживали потолок, который здесь был выше, чем в других комнатах, благодаря чему в образовавшийся зазор проникал свет через окна, подобные тем, какие есть на хорах в наших церквах. В центральной комнате обычно находилось возвышение, которое служило кроватью или диваном. Из двух комнат поменьше одна служила кухней, другая – кладовой или дополнительной спальней. В большинстве зданий существовал подвал, в который можно было попасть из главной комнаты по лестнице. Другая лестница вела на плоскую крышу, используемую как дополнительная жилая площадь.

Не очень роскошно? Без сомнения, вилла вельможи предпочтительнее, и, когда египтяне могли это себе позволить, они строили именно такую виллу. В качестве примера приведем одну из вилл Телль-эль-Амарны, которая никогда не была городом для тружеников, а одно время, хоть и на короткий срок, стала столицей Египта. Большинство исследователей Телль-эль-Амарны считают, что это название неверно. По ошибке его создали из названий двух современных деревень. Однако это название используется давно и так много значит в наши дни, что я предпочитаю пользоваться им, а не древним именем Ахетатон, похожим на имя его основателя Эхнатона.

Амарна не была окружена стенами, поскольку с одной стороны она граничила с рекой, а с другой упиралась в скалы. Главная улица древнего города, названная археологами Царской дорогой, сохранилась до сих пор. Вдоль этой дороги город как бы разделяется на три части. Первой по времени возникла центральная часть с царским дворцом, Великим храмом и красивыми частными домами. Позднее добавилась южная часть с жилыми домами и с еще одним дворцом. Незадолго перед тем, как город был оставлен жителями, началось строительство северного пригорода, в том числе и северного дворца.

Поскольку до времен Эхнатона это место было необитаемо, его главный архитектор мог разместить дома так, чтобы вокруг каждого из них оставался большой участок земли. Сады, которые египтяне очень любили, были полны тщательно подобранных цветов и деревьев, бережно выращиваемых садовниками. При хорошем водоснабжении у дома устраивали бассейн – больше для красоты, чем для плавания; в некоторых садах возводили маленькие беседки или усыпальницы. Сам дом имел всего один этаж и был довольно просторным. Его воздвигали на низкой платформе, и к дверям вела лестница или скат. Через главный вход попадали в приемный зал с крашеными деревянными колоннами. За приемным залом располагался центральный зал – что-то вроде комнаты для всей семьи, тоже с колоннами, с жаровней для обогрева в холодные вечера и встроенным диваном вдоль одной из стен. Личные апартаменты членов семьи представляли собой небольшие помещения, отделенные от главного зала. У некоторых членов семьи были личные гостиные. Существовала и спальня – ее можно определить по приподнятым над полом платформам, на которых располагались кровати. Стены ванной комнаты были сложены из камня или оштукатурены. Моющийся стоял на каменной плите; вода уходила в дыру в полу. Поскольку шкафов, естественно, не существовало, отдельная комната с несколькими рядами полок служила кладовой. Удобства виллы завершала маленькая комната, где на подпорках из кирпича было установлено сиденье, а под ним – легко убираемое судно.

Всех этих удобств недостаточно? Тогда мы можем предложить царский дворец. Не многие из них сохранились до наших дней, поскольку их строили из тех же кирпичей и древесины, что и частные дома. Планы дворцов в Амарне известны, но гораздо интереснее план дворца Аменхотепа III, отца Эхнатона. Этот дворец расположен на западном берегу Фив, в месте под названием Малката.

Дворец Аменхотепа – почти что город в миниатюре: он состоит из четырех отдельных царских резиденций, храма, поселения для работников, а также ряда домов для чиновников. Возможно, один дворец принадлежал царю, а другие – царицам и наследнику трона. У Аменхотепа III было две главных жены и сын, ставший впоследствии Эхнатоном, так что это предположение имеет под собой основание, хотя с полной уверенностью мы, конечно, подтвердить его не можем. Давайте рассмотрим поближе строение, которое называют дворцом фараона.

На северной стороне располагаются три зала для приемов – два больших и один малый. В каждом есть возвышение для трона. Главный вход дворца ведет через широкий коридор в самый большой зал. Личные помещения фараона представляют собой длинный зал с колоннами и отдаленным тронным залом в его задней части. За тронным залом находится спальня фараона, ванная и гардеробная комнаты. За каждой из четырех стен зала – по ряду комнат, возможно для дам из гарема. В каждом таком ряду есть кладовая с полками, гардеробная с еще большим числом полок, спальня, общая комната и ванная.

Однако дворец знаменит не своей просторностью, а своей отделкой. Потолки, полы и стены расписаны яркими красками; изображения выполнены в натуралистическом стиле, достигшем вершины именно во время правления Аменхотепа III. Наиболее распространенным сюжетом для росписи пола был бассейн, окруженный растениями и морскими птицами, наполненный рыбами, лилиями и плавающими утками. На потолке изображали решетку, поддерживающую виноградные лозы, или летящих птиц; стены украшены изображениями животных и грациозных придворных дам. В спальнях можно было видеть напыщенную фигурку Бэса – странного маленького бога-карлика, который, как считалось, оберегал дом. Даже на поддерживающих полки кирпичах были нарисованы животные и растения папируса. Роспись тронных комнат более официальна. На стенах изображены фигуры фараонов и коленопреклоненные пленники. Деревянным колоннам, поддерживавшим потолок в некоторых комнатах, придавали форму лотосов, папирусов и других растений. Эти колонны также были ярко расписаны. Поражает контраст между теми сооружениями, по которым мы обычно судим о древнеегипетской архитектуре, – мрачными, серыми, монолитными, – и этими дворцами, блистающими яркими красками и оживленными трепетом взметнувшихся птичьих крыльев.

Мы привели лишь несколько образцов египетских жилищ – от жалких лачуг тружеников до резиденции самого фараона. Хотя эти примеры можно считать довольно типичными, другие здания нередко во многом от них отличаются. Дворец в Малкате, во многом схожий с дворцом в Амарне, особенно в украшениях, является исключением, поскольку исключительным был сам период его создания – особенно в области изобразительного искусства. Колонны, изображающие растения, были популярны во все времена, даже в частных домах, но стены, пол и потолок дворцов более раннего времени скорее всего были расписаны более строго и официально. Египетские животные и птицы своим очарованием оживили стены дворцов только в период строительства дворцов в Амарне. У нас нет никаких свидетельств, что подобные мотивы, живые и прекрасные, использовали при росписи более ранних дворцов.

Следует отметить одно важное отличие вилл в Амарне по сравнению с подобными зданиями других периодов: в них нет отдельных помещений для женщин. Хозяйки состоятельных домов в других местах имели собственные комнаты, отдельные от комнат хозяина дома. В Амарне же, по-видимому, муж и жена жили в одних и тех же помещениях. Что это значит? Мы, конечно, можем сделать предположение об изменении роли женщины в правление очень любящего свою жену борца против старых традиций Эхнатона, но догадки остаются лишь догадками.

Виллы и дворцы необычны и еще в одном отношении – они просторны. Фараон, само собой, занимал столько помещений, сколько ему заблагорассудится, а виллы были загородными домами. Городской дом египтянина, даже вельможи, был небольшим, так как из-за необходимости оставлять больше драгоценной плодородной земли под посевы египетские города вообще занимали не слишком обширную площадь. Мы полагаем, что в таких городах, как Фивы, городские дома имели по нескольку этажей. За редким исключением земли под сады или дворы не оставалось, так что семье приходилось дышать свежим воздухом на крыше, которую часто огораживали циновками. Думаю, большинство из нас хорошо бы себя чувствовало, доведись им жить в здании вроде дворца в Малкате; мы бы даже не возражали и против отсутствия водопровода – ведь наши рабы то и дело сновали бы туда-сюда с кувшинами, доставляя воду. Но на тесное жилище в поселке для рабочих согласились бы далеко не все. Однако даже эти лачуги были хорошо приспособлены к египетскому климату и соответствовали египетским традициям. Главные особенности этого климата – почти полное отсутствие дождей и постоянное сияние солнца. Высушенные на солнце кирпичи, из которых было построено большинство зданий, прекрасно соответствовали сухому климату. В наклонных крышах нет необходимости. Дешевый и легкодоступный строительный материал всегда под рукой, а плоские кровли можно использовать как террасы – весьма ценное дополнение к городским зданиям. Чтобы в доме было прохладно, проникновение солнечных лучей сводилось к минимуму: окон мало, они расположены высоко и невелики. Стены толстые – двадцать дюймов в домах Дейр-эль-Медины; вентиляционные отверстия на крышах улавливали преобладающий северный ветер. Городские дома имели ограниченную площадь, и по этой причине приготовлением пищи приходилось заниматься в самом доме, но, когда это было возможно, кухню выносили в отдельное строение. На примыкающей к вилле земле возводили, кроме кухни, жилье для рабочих и загоны для скота. Рядом с загородным домом вельможи строили помещения для выпечки хлеба, приготовления пива, ткацких работ, а также разделочную для мясника.

Египтяне держали в доме как можно меньше мебели, но те предметы, что сохранились до наших дней, достаточно элегантны, чтобы выдержать сравнение с современными образцами. По крайней мере, они выглядят лучше, чем большая часть моей собственной мебели. Как и их друзья-ювелиры, египетские плотники имели основания гордиться своим мастерством, тем более удивительным, если вспомнить о том, какими материалами им приходилось пользоваться. В Египте мало высоких деревьев, и еще в самом начале власти фараонов в эту страну из Ливана стали ввозить кедр, позволявший выполнять тонкую работу. Но такой товар был, разумеется, дорогим, так что египетским плотникам пришлось учиться работать со скромными местными породами деревьев – сикоморой, акацией, тамариском, лиственницей, ивой. Полученные из местной древесины небольшие дощечки соединялись пазами и шипами, а также деревянными колышками. Инструменты изготавливали из меди, это были долота, топоры и сверла. Пилы принадлежали к тому типу, который нужно тянуть на себя, с зубцами, направленными к ручке. Я сама имею в этом деле небогатый опыт, но знаю, что наши пилы нужно еще и толкать, и потому их зубцы направлены в противоположную сторону от ручки. Перепиливая бревно, мы кладем его на козлы или стол, египтяне же привязывали бревна к столбу и начинали пилить от вершины, что было более удобно при использовании пил, которые нужно тянуть. Когда дерево было распилено на доски, их «обстругивали» при помощи острого камня.

Избалованные мягкими пружинными матрасами, многие из нас нашли бы египетские кровати неудобными. Они представляли собой деревянную раму, на которую были натянуты перекрещивающиеся веревки или полоски кожи. У большинства таких кроватей было приподнято изголовье, и потому они имели изножье, чтобы спящий во сне медленно не сполз на пол. В изголовье опоры в виде спинки не делали. На веревки укладывали в качестве тюфяка сложенное в несколько раз полотно. Простыни изготавливали из того же материала, что и покрывала. Думаю, такие кровати были примерно так же удобны, как наши ложа в туристических лагерях, но мы пользуемся подушкой, а египтяне клали вместо нее подголовник на уровне плеч, в котором было вырезано углубление для шеи. Долгое время я удивлялась, почему египтяне не подкладывали подушки на это орудие пыток, но со временем поняла, что подголовник не столь неудобен, как это кажется на первый взгляд. Его используют и другие народы, а современный археолог Х.Э. Уинлок после небольшой практики счел подголовники на удивление удобными, «если они только не упираются вам в ухо». В жарком климате использовать вместо подушки подголовник намного разумней.

В египетской спальне, кроме кровати, находилось еще немногое: несколько ящиков и корзин для одежды. Большая часть их, однако, хранилась на полках кладовой. Женщины держали свои туалетные принадлежности в ларчике или корзинке; когда дамы прихорашивались, грим они размещали на столиках. У некоторых ящиков были ножки, что превращало их в нечто вроде шкафа. Один такой «шкаф» был найден в гробнице Тутанхамона, он представляет собой исключительно красивый предмет мебели, когда-нибудь я его обязательно зарисую. В отличие от многих вещей Тутанхамона у него несложный дизайн, но пропорции очень элегантны, красивы и изображенные на нем иероглифы. Некоторые ларчики из гробницы Тутанхамона являют собой настоящие «objets d'art»[9], особенно тот из них, на котором изображены сцены охоты и битв. Но таких ларчиков не много, чаще встречаются более простые деревянные ящики и плетеные корзины. У некоторых ящиков есть крышки, которые можно было завязывать, а если владелец не в меру подозрителен, то и опечатывать. Нередко ящики имеют довольно замысловатое внутреннее устройство, с отделениями для разных предметов. У одного под крышкой оставлено место для зеркала и есть держатель, при помощи которого зеркало могло быть закреплено и не испортилось при переноске. В этом же ящике есть небольшие отделения для горшочков с мазями и духами.

Мебель общей комнаты состояла из стульев, табуретов и столов. Простолюдины либо располагались на полу, либо на небольшом помосте; более состоятельные египтяне, естественно, имели больше мебели. Сохранившиеся стулья демонстрируют нам большое разнообразие форм – с длинными ножками, с короткими подлокотниками и без них, – но большинство стульев, с нашей точки зрения, широковато, особенно если помнить, насколько худыми египтяне выглядят на барельефах. Самый великолепный стул из дошедших до нас принадлежал Тутанхамону; возможно, это был трон, а не просто предмет мебели. Стул выложен сотнями маленьких кусочков эбенового дерева, слоновой кости и окрашенной древесины. У табуреток были короткие ножки и сиденье из плетеного тростника. Обеденных столов на двадцать четыре места, как у нас, не было даже в царском дворце. На пирах гостю или паре гостей ставили маленький отдельный столик.

Мебель демонстрирует нам хороший вкус и высокое мастерство ремесленников Древнего Египта. Богатое воображение и чувство прекрасного позволяли им волшебно преображать даже предметы каждодневного обихода. Все подголовники Тутанхамона, к примеру, богато изукрашены. Даже самые простые выглядят очень богато и, разумеется, такие не по средствам торговцу средней руки. Один подголовник изготовлен из слоновой кости, с двумя резными головами домашнего бога Бэса по сторонам. Ножки подголовника оканчиваются изящными стилизованными утиными головами.

Подголовник Тутанхамона

Богатое воображение и талант египетских мастеров особенно проявились в изготовлении туалетных принадлежностей. Зеркала представляют собой круглые листы отполированного металла с деревянными ручками, искусно вырезанными в форме животных, цветов лотоса или стройной обнаженной девушки. Во многих музейных коллекциях можно увидеть маленькие ложечки для косметических притираний. Сами сосуды для притираний, накрытые крышечкой, имели форму утки; резные ручки изображали плывущую девушку. Даже простые корзины для бедняков были очень красивыми: в камышовое плетение вставляли образующее орнамент цветное стекло. Египтяне остро чувствовали естественную красоту материала и умели это использовать.

Хотя мебели было не много, интерьер египетского дома был привлекателен благодаря ярким, праздничным краскам. Цветные плетеные циновки украшали пол и стены, а иногда покрывали и потолок.

Обстановка кухни органичивалась печью и хозяйственной утварью. Это может показаться странным, но кухонного стола у египетских хозяек не было. Они размалывали зерно сидя на корточках, точно так же и замешивали хлеб. Печь представляла собой глиняное сооружение примерно тридцати дюймов в высоту, с дверцей на уровне пола для разведения огня и с крышкой наверху. Когда от дров оставались только тлеющие угли, через верхнее отверстие в печь опускали тесто и помещали его на особую полку. Хозяйка могла готовить еду либо на верхней части печи, либо на жаровне. Я непременно описала бы, как она мыла посуду, но этого я не знаю сама. Не сохранилось ни одного изображения и ни одной статуэтки, которые просветили бы нас на этот счет.

В стенах некоторых кухонь устраивали ниши для посуды; в иных случаях горшки и кувшины просто стояли вдоль стен. Египтяне изготавливали керамическую посуду разнообразнейших форм – блюда и горшки, кувшины с носиками и кружки с ручками. Глина с берегов Нила придавала керамическим изделиям красновато-коричневый цвет. В районе города Кене в Верхнем Египте встречался особый тип глины светлого цвета – из нее лепили особенно красивые горшки.

И это все, что я хотела бы рассказать о посуде. Подробное описание ее видов интересно лишь специалистам. Откровенно говоря, египетская посуда описываемого периода не слишком привлекательна. Она искусно изготовлена, ей придана изящная форма, но раскрашенные изделия из других стран Ближнего Востока выглядят куда лучше. Египетская глиняная посуда имела чисто утилитарное назначение. Предметы роскоши лепили не из глины. Во времена ранних династий изысканную посуду, призванную служить богам и усопшим царям, старательно вырезали из камня – алебастра, мрамора, порфира, известняка, горного хрусталя и базальта. Я даже не могу сказать, что впечатляет больше – удивительное искусство, с которым была изготовлена каменная посуда, или огромное ее количество. Профессор Уолтер Эмери обнаружил более 1500 каменных блюд в гробнице одного из царей Первой династии в Саккара. Самые красивые предметы посуды относятся к первым трем династиям; они вырезаны с таким мастерством и тщательностью, что их стенки иногда не толще современных обеденных тарелок.

Металлическая посуда появилась еще во времена Первой династии; судя по всему, царственные особы обедали на серебре. Большое количество серебряной посуды было найдено Пьером Монте в царских гробницах Двадцать первой династии в Танисе; уже во времена Четвертой династии царица Хетеферес обладала золотым кубком для питья и несколькими золотыми чашами.

Египтяне пользовались и стеклом. Согласно последним данным, стекло появилось в Египте как бы внезапно, примерно во время Восемнадцатой династии. В отличие от современного стекла оно было полупрозрачным, так как плавление было несовершенным. Стеклянные вазы, судя по всему, изготавливали по глиняным моделям, которые погружали в жидкое стекло, какое-то время быстро его вращали, чтобы стекло распределилось равномерно. В расплавленный материал добавляли красители и вытягивали из этого расплава цветные стеклянные нити, обвивая ими вазы. Поверхность становилась как бы волнистой – это характерная особенность египетской стеклянной посуды. Стеклянных ваз найдено не много – отчасти из-за хрупкости материала, возможно, и потому, что большая часть стекла из мастерских Фив и Телль-эль-Амарны шла на изготовление ювелирных изделий в виде бус и инкрустаций.

Что же египтяне ели из всех этих горшков? Те, кто могли себе это позволить, – самую разнообразную пищу. Постоянно ели хлеб. До наших дней дошло несколько ломтей, твердых как камень; это самый черствый хлеб на сегодняшний день. Дрожжи для хлеба существовали во многих разновидностях и были не очень чистыми – хотя один из образцов, найденный в гробнице Восемнадцатой династии, при анализе оказался таким же чистым, как и современные дрожжи. Эти дрожжи, правда, использовали не для выпечки хлеба, а для приготовления пива – их высохшие остатки были найдены на дне кувшинов.

«Тысяча [ломтей] хлеба, тысяча [кувшинов] пива» – так начинались египетские посмертные надписи. Следом шло перечисление пищи, желательной для усопшего в загробном мире. Эти два главных элемента рациона египтян были связаны еще одним – оба проходили примерно одинаковый первоначальный процесс. После того как тесто было замешено и сформовано, его отставляли, чтобы оно поднялось. Если хозяйка желала получить хлеб, она ставила сковородку (горшки) с тестом в печь; если же она хотела получить пиво, она разделяла тесто на кусочки и смешивала с водой, чтобы получить закваску. Месиво оставляли на несколько дней для брожения; затем процеживали и разливали в кувшины. Похожий напиток, называемый «буза», изготавливают и в наше время. Он содержит примерно семь процентов алкоголя.

Имея хлеб, пиво и немного овощей, даже самый бедный египтянин мог кое-как перебиться. Бедняки ели лук, бобы и чечевицу. Мясо, по всей вероятности, появлялось в их домах только в праздники, но в рыбе, скорее всего, ограничений не было. В некотором смысле рыба считалась нечистой, и в виде надписей на гробницах иероглифы с изображением рыбы намеренно искажены, чтобы не был нанесен вред усопшему. Однако вряд ли простые люди пренебрегали столь доступным источником белка.

Рацион состоятельного вельможи был намного разнообразнее. Из говядины, баранины, гусей, уток и другой птицы готовили самые разнообразные блюда. Сахар не был известен, основной сладостью служил мед, ели также фрукты – финики, фиги и виноград. Утонченные египтяне Нового царства культивировали вкус к хорошим винам. Если какое-то вино ценилось выше других, на кувшины прикрепляли этикетки с указанием года урожая и названием виноградника.

Египтяне ели не только для того, чтобы утолить голод, но и чтобы весело провести время. Изображенные на стенах гробниц пиры должны были обеспечить усопшему непрекращающийся пир в загробной жизни. Ели руками, и после завершения трапезы слуга или дочь хозяина дома обходили застолье и поливали гостям на руки. Судя по некоторым изображениям, к примеру барельефам из Амарны, на которых царская семья поедает свернутое рулетом мясо и зажаренных целиком уток а-ля Генрих VIII, сотрапезникам нужно было нечто вроде салфетки.

Можно себе представить, что важнейшей частью пира была не еда, а напитки. Спокойные семейные вечеринки не заканчивались оргиями, но пышные пиршества, возможно сходные с современными коктейль-парти и устраиваемые, как и коктейли, с целью произвести впечатление на друзей и на время забыть о приличиях, порой изобиловали безобразными сценами и завершались весьма буйными увеселениями. Одно изображение такого пира показывает гостью в крайне плачевном состоянии; другие гости, похоже, помогают ей держаться прямо. Конечно, по одному изображению нельзя сделать вывод, что на больших пирах все мертвецки напивались, но несомненно, что возбуждающий эффект пива и вина древним египтянам был знаком очень хорошо.

Пир обычно сопровождался представлениями. На празднествах выступали певцы и музыканты. Основным инструментом оркестра была арфа; на барельефах изображено несколько различных типов арф – от маленьких до больших, устанавливаемых на полу, выше самого музыканта. Такт отбивали ударные инструменты: небольшие барабаны и тамбурины. Танцующие тоже отбивали такт – хлопаньем в ладоши и щелканьем пальцами. С началом Восемнадцатой династии появились и такие инструменты, как лира, гобой и лютня, вероятнее всего заимствованные в Азии.

К сожалению, мы не можем узнать, как звучали египетские мелодии. Но до нас все же дошло несколько песен. Вот как звучит в прозаическом переводе одна из песен арфиста.

Весело проведи день; смажь свои ноздри, умасти их душистым маслом; возложи цветы лотоса на тело твоей возлюбленной. Пусть музыка и пение звучит перед твоим лицом. Оставь позади все зло и думай о радости, пока не наступит день, когда ты достигнешь гавани в той земле, что любит тишину. Проведи день весело и не уставай; никто не унесет с собой свое добро; ничто уходящее не вернется к тебе.

Не слишком веселая песня, но, как говорится, все зависит от точки зрения. Однако эту и подобные ей песни обнаруживали на стенах гробниц, где изображенный на ней певец обращался к своему усопшему хозяину. Быть может, на настоящих пирах таких песен не пели. Впрочем, нет оснований полагать, что египтяне воспринимали их как печальные. Совет вполне житейский: ешь, пей, веселись, поскольку с собой на тот свет ничего не возьмешь.

Главной фигурой в оркестре был сгорбленный, почтенного возраста арфист, часто слепой. Остальными музыкантами были девушки, и, если они и в самом деле были столь молоды и прелестны, как на картинах, их внешний вид наверняка доставлял пирующим дополнительное удовольствие. Их одежды, как и одежды танцоров, выглядят чисто условно; порой на музыкантшах надеты лишь нитка бус или гирлянда.

Танцы, судя по всему, служили либо религиозным целям, либо развлекали зрителей; я не знаю ни одного изображения юношей и девушек, танцующих лишь ради веселья. Худенькие, маленькие девушки-танцовщицы были профессионалками; некоторые из них умели выполнять акробатические трюки. Музыку, вероятно, тоже исполняли профессионалы. Однако один барельеф изображает играющую на арфе супругу везира, так что, возможно, удовольствие получали не только от слушания музыки, но и от ее исполнения.

Таким вот образом состоятельные люди развлекали своих друзей. Средние классы, наверное, стремились подражать знати, хотя и с меньшим размахом; к услугам людей, которые предпочитали распитие спиртного в одиночестве, всегда находилась пивная на углу. В египетских городах было много подобных учреждений, не исключено, что были у египтян и свои, всем известные городские пьяницы. Умеренное употребление спиртного было допустимо и даже поощрялось, но пьянство на людях считалось неприличным. Одна из надписей предостерегает от опасностей пивных заведений: «Бойся пристраститься к спиртному, – говорит Ани, – потому что неподобающие речи могут выйти из твоего рта; ты даже не узнаешь, чего наговорил. Ты упадешь и сломаешь конечности. Никто не возьмет тебя за руку; твои товарищи по выпивке будут стоять в стороне и говорить: «Посмотрите на этого пьяницу. Если кто-нибудь придет повидать тебя, попросить у тебя совета, он найдет тебя лежащим на полу, словно маленький ребенок».

Борцы

Другим популярным зрелищем была борьба. Наши иллюстрации показывают только несколько из десятков приемов борьбы, нарисованных на гробнице Среднего царства. Похоже, рисунки сделаны мастером борьбы; знающие люди говорили мне, что некоторые приемы похожи на современные. К слову, на рисунках не обязательно изображен поединок нубийца и египтянина. Разный цвет кожи художник выбрал для того, чтобы зритель не запутался в переплетении рук и ног.

Если уж заговорили о развлечениях, стоит упомянуть и о сказителях. Такой резкий переход от борьбы к литературе выглядит странным, но это впечатление неверно. Если читатель заглянет в перечень содержания книги, он заметит, что главы «Египетская литература» не существует. Я решила взглянуть на вопрос глазами египтян, в тех главах, к которым литературные произведения относились, – любовные песни там, где говорится о любви и браке, гимны и молитвы – там, где речь идет о религии, изречения мудрецов – при тех сюжетах, к которым они относятся. Тому, кто занимается сравнительным литературоведением, удобнее свести все эти сочинения воедино, но это современный подход к проблеме, а не древний. Завершив чтение этой книги, читатель получит представление о главных направлениях египетской литературы. Не узнает он только, какими были в Египте драма и эпическая поэзия, да и то лишь потому, что этих двух видов литературы в Египте просто не существовало. Нечто несколько напоминающее драму можно обнаружить только в связи с религиозными празднествами. Судя по сохранившимся фрагментам папирусов, разыгрывались такие мифы, как смерть и воскресение Осириса и сражение Гора и Сета. Но пока у нас нет других документов, о драме говорить мы не можем. Эпической поэзии у египтян, похоже, никогда не было. Восхваление доблести царя происходит скорее в гимнах, чем в эпосе, а единственный персонаж, который мог бы претендовать на роль эпического героя, – Осирис – большую часть повествования о нем является мертвым.

Египетская проза представляет несколько типов повествования. Одни истории более сложны, более «литературны»; они предназначены для аудитории, которая способна оценить каламбуры, четкую последовательность логики, тонкость литературного стиля. Другие же призваны увлечь читателя не столько стилем, сколько сюжетом. Некоторые рассказы – настоящие мелодрамы, столь кровавые и невероятные, что напоминают плохие современные триллеры.

Вопрос о юморе в египетских рассказах сложен; разным людям смешными кажутся разные вещи. Но то, что у египтян чувство юмора было, можно сказать наверняка – оно наглядно проявляет себя на картинах и барельефах. Некоторые рисунки позднего времени на папирусах и черепках от посуды носят явно сатирический характер – на них изображены животные, усердно выполняющие человеческие обязанности. Кошки-служанки прислуживают сидящей за туалетным столиком даме-мыши; кошка-няня баюкает мышонка; стоящий на колеснице царь мышей берет штурмом обороняемую котами крепость; лев играет с газелью в настольную игру. Одна – к сожалению, очень маленькая – скульптурная группа из Телль-эль-Амарны изображает едущих в экипаже обезьян; правящая колесницей обезьяна, если пристально вглядеться, имеет поразительное сходство с фараоном Эхнатоном, которого часто изображали на колеснице. Другие фигуры просто смешные, без намека на сатиру – к примеру, невероятно тучная женщина рядом с крошечным осликом.

Среди литературных произведений есть по крайней мере одно, которое с большой долей уверенности можно назвать юмористическим, – «Противоборство Гора и Сета», о нем мы подробно расскажем в другой главе. Это длинный и не совсем пристойный рассказ, полностью лишенный благоговения по отношению к бессмертным богам. Собравшиеся вместе боги сквернословят и бранятся, как невоспитанные ребятишки. Исида всячески разыгрывает своих врагов, Астарта пытается развлечь верховного бога Ра, откровенно демонстрируя ему себя, – все это не слишком тонко, однако, наверное, казалось смешным. Есть и рассказы, которые достаточно сложно классифицировать, к примеру история о Венамоне. Венамон был египетским чиновником, отправленным в Библ за кедровой древесиной в те времена, когда престиж Египта за рубежом был не слишком велик. На долю Венамона выпали тяжелые испытания – его оскорбляли, ему угрожали, над ним насмехались, и, наконец, его ограбили. Когда Венамон прибыл в Библ, он целый месяц не мог получить разрешение встретиться с царевичем, как жаловался сам Венамон: «[Царевич] который день отсылал меня обратно, говоря: «Убирайся из моей гавани».

Когда я читала эту историю, она показалась мне смешной – каждое из злоключений Венамона описано довольно занятно. Но смеялись ли над этим рассказом египтяне? По всей видимости, нет. Точно я сказать не могу.

Поскольку большинство египтян было неграмотно и поскольку у них не было кино и телевидения, они, возможно, любили слушать профессиональных рассказчиков. Эти люди, странствовавшие из города в город, были довольно популярны у некоторых лишенных письменности народов, хотя должна признать, что о них в работах о Древнем Египте упоминаний нет. Все же, если бы они и существовали, нашлось бы хорошее местечко, где с удовольствием послушали такого бродячего сказителя, – у колодца на деревенской площади. Вечером, когда воздух становился прохладным, жители деревни могли слушать истории вроде той, что я намереваюсь сейчас вам поведать.

«Давным-давно в старину жили два брата. Старшего звали Анубис, младшего – Бата. У Анубиса были дом и жена, а его младший брат жил с ними. Младший брат во всем угождал старшему. Этот младший был очень хороший юноша, один такой на всю страну. Сила бога воплотилась в нем.

Однажды, когда он пас коров, они сказали ему: «Хорошая трава растет вон там». Бата отвел коров, куда они хотели, и они скоро стали красивыми и упитанными.

Однажды, когда братья работали в поле, у них кончилось зерно, и старший брат послал Бату домой за зерном. Дома Бата увидел, как жена брата расчесывает волосы. Когда он попросил у нее зерна, она сказала, чтобы он сходил за зерном сам. Когда Бата вышел из амбара с огромным мешком, жена поняла, что он очень силен, – и захотела познать его как мужчину. Но когда она сказала: «Приди ко мне, давай полежим часок вместе», Бата рассердился: «Что за мерзкие вещи ты мне предлагаешь?»

Вернувшись в поле, Бата снова приступил к работе, ни слова не сказав брату. Но когда старший брат вернулся вечером домой, он обнаружил, что в доме темно, а его жена лежит больная, словно ее сильно избили. Она сказала мужу, что Бата сделал ей нескромное предложение, а когда она в ужасе отказалась, он стал ей угрожать и избил. Тогда Анубис схватил свое копье и бросился разыскивать еще не вернувшегося с поля младшего брата. Анубис спрятался за дверью конюшни и стал ждать. Когда Бата подошел к конюшне со стадом коров, первая корова сказала: «Берегись! Здесь твой брат с копьем, он ждет тебя, чтобы убить». Следующая корова сказала то же самое, как и та корова, что шла следом за ней. Поверив в конце концов, Бата посмотрел вниз и увидел под дверью ноги брата. Бросив все свои вещи, он побежал быстро, как только мог, а его брат побежал за ним.

Убегая, Бата молился Ра, прося его о помощи: «Ты тот, кто судит, где зло, а где добро!» Ра услышал его и повелел, чтобы между братьями появилась река, полная крокодилов. Старший брат ударил в ладоши от ярости, что не может догнать младшего. Тогда Бата стал спорить со своим братом, рассказывая ему, что случилось на самом деле. И он взял нож и отрезал свой пенис и бросил его в реку».

Этот впечатляющий жест сразу убедил старшего брата (в это вполне можно поверить); глядя, как Бата страдает от боли, он стал громко стонать и плакать.

Вплоть до этого момента история довольно незамысловата, но достаточно драматична; по всей вероятности, здесь египетские слушатели разражались возгласами сожаления, страстно желая, чтобы добродетельный младший брат был вознагражден.

Сложности в сюжете начинаются с того, что Бата говорил с братом, стоя на другом берегу реки. Он сказал, что уйдет в Долину Кедра и повесит свое сердце на вершину дерева. Если это дерево срубят и сердце упадет на землю, с Батой случится беда – и тогда Анубис должен прийти к нему на помощь. Бата рассказал Анубису, каким образом тот получит весть о несчастье, а сам ушел, предоставив брату возможность по возвращении домой разобраться со своей лживой женой. Анубис убил ее и бросил ее тело собакам. Потом сел и стал оплакивать своего брата.

Теперь мы перенесемся к Бате, в Долину Кедра. Он поживал достаточно хорошо, пока боги не решили, что ему нужна жена. Боги сделали для него девушку – краше всех других девушек, и Бата сразу в нее влюбился. Рассказчик даже не упоминает, что Бата изувечил себя в первой части истории; возможно, подразумевается, что боги уладили это пустяковое дело. Как и любой счастливый жених, Бата все рассказал о себе своей невесте – в том числе и о своем сердце на верхушке дерева. Он предупредил ее, чтобы она никогда не выходила из страха перед богом моря.

Как и следовало ожидать, девушка пропустила предостережение мимо ушей. Морской бог бросился за ней в погоню, как только она появилась; ей удалось убежать, но она оставила в руках у бога прядь своих волос, которую тот унес с собой в Египет. Прекрасные волосы были так душисты, что, когда рабы фараона пришли к реке стирать царские одежды, они сами пропитались запахом этих волос. Удивленный этим начальник рабов вышел на берег, чтобы определить, откуда исходит аромат. Он нашел прядь волос и принес ее фараону, который тут же обратился к своим жрецам. Те поведали царю, где эта девушка, и дали совет послать за ней.

Но гонцы фараона были убиты Батой – все, кроме одного, которого Бата отослал обратно, чтобы тот рассказал фараону о случившемся. В следующий раз царь послал множество воинов и – с коварным умыслом – пожилую женщину, руки которой были полны самых разных женских украшений. Это и решило дело. Девушка отправилась в Египет с эскортом (нам следует предположить, что Бата в этот день был на охоте) и поменяла скучную жизнь в Долине Кедра на положение царской фаворитки. Скоро она выдала царю секрет сердца Баты, и однажды Анубис (я надеюсь, вы еще не забыли о полном угрызений совести старшем брате) обнаружил, что его пиво в кружке стало плохим. Поняв, что это – знак, он взял палку и сандалии, одежду и оружие и отправился в Долину Кедра. После долгих и трудных поисков он нашел сердце Баты и его самого, лежащего мертвым в кровати, и вложил сердце ему в грудь.

Бата вернулся к жизни и захотел отомстить за свою жену. Он превратился в могучего быка, и Анубис отвел его в Египет, где фараон приветствовал быка как священное животное; но девушка-негодяйка убедила фараона умертвить животное. Тогда Бата превратился в два дерева. Девушка снова сумела его погубить, но до того, как деревья были срублены, семечко от одного из них попало ей в рот, и она забеременела – самим Батой, который, как предполагаемый сын фараона, теперь должен был унаследовать трон. Первое, что сделал Бата, став фараоном, это приволок свою жену-мать в суд, где ее единодушно приговорили к смерти. Затем Бата объявил, что наследником трона станет Анубис, и после этого все жили счастливо.

Мне нравится эта история, несмотря на ее женоненавистнические настроения. Мне нравится это надменное равнодушие к мотивации поступков героя, легкость, с которой отождествляются герои и негодяи, и богатая изобретательность сюжета, начисто отвергающего логическую последовательность. И в легенде, в которой принцу предрекли гибель Хаторы, и в «Сказке о двух братьях» мы находим знакомые мотивы – превращения героя, говорящих животных, удивительную прядь волос и то, что главный герой сказки – младший сын, преодолевающий многочисленные препятствия, чтобы в конце концов стать царем. Первая часть этого повествования сходна с историей Иосифа и жены Потифара; временная смерть Баты и его самокастрация так же безвредны, как отравление Белоснежки и Спящей красавицы, – все это поправимо при помощи магии.

Описанные нами развлечения многим могут показаться довольно вялыми, но у египтян существовали и более активные формы отдыха. Излюбленным занятием была охота, а поскольку ею увлекались вельможи и царь, охотились не ради еды, а ради удовольствия. В походы за дичью, как мы уже имели возможность убедиться, отправлялись всей семьей. По барельефам можно сделать вывод, что для этого вида спорта забирались в болотистые места, где камыш был выше человеческого роста. Охотник плыл, отталкиваясь шестом, на легкой лодке из связанных вместе стволов папируса, по мелководью, пока не обнаруживал дичь. Если охотник пользовался луком, он брал тупые стрелы, чтобы они оглушали дичь, а не убивали. Метательные палки и бумеранги также не были смертельным оружием. Поскольку их бросали одной рукой, другой рукой охотник мог держать подсадную домашную утку, которая хлопала крыльями и крякала, привлекая диких сородичей. Охотник удерживал ее за лапы.

Думается, чтобы успешно охотиться с подобными метательными орудиями, требовалось большое мастерство. Однако главной гордостью египтян было умение мастерски стрелять из лука. Лук использовали как в сражениях, так и на охоте, и мальчики тратили немало времени, чтобы достигнуть хороших результатов. Египтян можно считать первыми великими лучниками в истории. Робин Гуд ни за что не получил бы в награду золотую стрелу, если бы Аменхотеп II участвовал в соревнованиях в Ноттингеме. Но из древних надписей ясно, что, кроме меткости, для стрельбы из лука требовалась еще и недюжинная сила. Главным предметом гордости Аменхотепа было то, что он мог пробить стрелой металлическую пластину толщиной в ладонь. «Никто не мог натянуть его лук, – утверждает надпись, – ни в его собственном войске, ни среди правителей иноземных государств, ни среди царевичей Ретену, – потому что его сила была больше, чем у всех когда-либо живших».

Египтяне охотились за рогатыми дикими животными – горными баранами, газелями и им подобными, но истинно царской добычей мог быть только лев. Требовалось немалое мужество, чтобы поразить льва при помощи лука, – даже стоя на колеснице, как всегда охотился царь. Разъяренный лев без особых усилий переворачивал это легкое средство передвижения, и даже притом, что возле фараона находилась его свита, охотник вполне мог превратиться в добычу. Тутмос III чуть не погиб на охоте – хотя и не от когтей льва, а под ногами слона; он был спасен одним из воинов, который встал на пути разъяренного животного и вонзил в него копье. Тутмос встретил этого слона в одном из своих азиатских походов; останков слонов в самом Египте не найдено.

Вернувшись домой после охоты, утомленный, покрытый потом вельможа мог расслабиться в спокойной игре сенет. В Египте было несколько популярных настольных игр. Возможно, они кажутся занимательными, и я сожалею, что не могу описать читателям правила этих игр. Доски для игр можно видеть во многих музеях – некоторые египтяне так увлекались играми, что прихватывали их с собой на тот свет, то есть в гробницы; некоторые доски были тщательно отремонтированы, так как совершенно износились от частого употребления. Самые удобные доски для игры изготовлены в форме плоского прямоугольного ящика, внутри которого помещаются фигурки; на одной стороне ящика изображено поле для игры в сенет, на другой – для другой игры в какую-нибудь другую игру.

Поле для сенет состояло из трех рядов по десять квадратов; у каждого игрока было шесть фишек в виде маленьких конусов, ходы определяли бросанием палочек. Сенет мало походил на шахматы; перед игроками ставилась цель не забрать фигуры противника, а пройти сквозь них к начальной точке или к противоположному концу доски. К сожалению, мы не в состоянии воспроизвести эту игру, поскольку нам неизвестна одна важная деталь – как определяют ходы падающие палочки. Ни одного руководства «Как играть в сенет» не найдено, и не похоже, что когда-либо мы его обнаружим, поскольку древние египтяне писали руководства очень редко.

У египтян было еще одно пристрастие, которое может быть отнесено к развлечениям и которое на первый взгляд выглядит невероятным. Египтяне любили путешествия. Значительное число египтян посетило много стран в качестве послов, воинов и торговцев. Невероятным это кажется потому, что попавшие в чужие края египтяне страстно желали снова оказаться в Египте. И недаром Венамон прошел ряд суровейших испытаний, когда, отправившись в Библ за кедром, был ограблен в Доре, услышал оскорбление в свой адрес и в адрес своей страны от князя Библа и лишь чудом спасся от убийц на Кипре. Однако и снискавший у бедуинов славу и богатство Синухет из повести более раннего времени тоже стремился домой в Египет, несмотря на все богатство и поклонение. Как только Синухет получил вызов от фараона, он оставил жену-бедуинку, детей, высокое положение и поспешил обратно в Египет.

Притом что египтяне были домовитыми и любили тишину своих обнесенных стенами садов, они много путешествовали по своей стране. Писцы, чиновники, купцы, везущие на рынок свои товары крестьяне особенно часто использовали столь дешевый и удобный путь, как Нил.

Покончив со своими делами в Мемфисе или Фивах, египтяне – как и изнывающие от скуки бизнесмены наших дней – отправлялись осматривать достопримечательности.

Нет ничего удивительного в том, что египтяне очень интересовались своими древностями. От живших во времена Среднего царства египтян пирамиды Гизы и Дашура отстояли на такой же срок, как самые старые средневековые замки от нас. Во времена Саисской династии, в VII столетии до нашей эры, египетские туристы осматривали древности, простоявшие уже два тысячелетия, – эти сооружения были для них древнее, чем для нас римские Колизей и Форум.

Путешественники более поздних времен любили оставлять надписи – в наше время их называют «граффити». Такими надписями буквально испещрены пирамиды Четвертой династии; по «граффити» можно сделать вывод, что пирамиды в Медуме посещались очень часто; большая часть надписей относится к периоду Восемнадцатой династии. Обычно надписи содержат имена, иногда – даты, а в одной посетитель выразил свой восторг храмом: «Словно небеса были в нем, и солнце сияло в нем». Посещали египтяне и частные гробницы; некоторые туристы времен Саисской династии сочли изображения на барельефах столь восхитительными, что скопировали их до последней детали в своих собственных гробницах. Но самый интересный для меня случай относится к гробнице в Дейр-эль-Бахри, которую раскопала в 1925 году экспедиция музея «Метрополитен» под руководством Герберта Уинлока.

Я уже использовала в этой книге немало цитат из работ Уинлока. Порой мнение Уинлока противоречит мнению других ученых, но я все же разделяю его взгляды, поскольку они подкреплены аргументами, приведенными им в одной из самых великолепных из всех когда-либо написанных книг по археологии. Книга носит не очень выразительное название «Раскопки в Дейр-эль-Бахри» и представляет собой подробный, сезон за сезоном, отчет об исследованиях экспедиции музея «Метрополитен». Большая часть текстов взята из издаваемого музеем бюллетеня, но в целом книга написана для непрофессионалов – в ней отсутствуют специальные термины, много юмора, личных впечатлений и гипотез. Судя по этой книге, Уинлока отличают удивительная проницательность и впечатлительность. И не его одного, если судить по описанию Людвигом Борхардтом мастерства скульпторов Амарны и печальным строкам Джорджа Рейснера о скелетах слуг, погребенных живыми в Судане. Все это вызывает сопереживание и увлекает читателя, как и рассказы других участников раскопок. Жаль, что участникам раскопок часто не хватало времени даже на технические отчеты, не говоря уж об увлекательных рассказах для неархеологов. Различие между техническими отчетами и популярными статьями колоссально. Флиндерс Питри написал увлекательнейшую автобиографию, но его отчеты невероятно скучны. Конечно, они необходимы, но при их чтении часто возникает сожаление, что их авторы не писали автобиографий: они могли быть намного интересней, чем популярные сегодня романы об актерах и дамах полусвета. Эти автобиографии, несомненно, отличались бы хорошим слогом, поскольку многие исследователи писали исключительно хорошо.

Но вернемся к Дейр-эль-Бахри. Самые большие сооружения здесь – храмы Хатшепсут и Ментухотепа. В сезон 1924/25 года (раскопки в Египте проводятся с осени по весну, поскольку лето в этих местах ужасно) египетское правительство решило восстановить фасад храма Хатшепсут. Еще со времен Мариета было известно, что под храмом находится гробница царицы Неферу, однако никто не пытался в нее проникнуть, поскольку для этого требовалось проползти, «подобно одной из змей, с которыми все боятся встретиться» (Уинлок), через груды хлама по узким подземным переходам. Еще одним препятствием были груды расчлененных мумий римского времени, которые заполняли часовню храма от пола до потолка.

Когда передняя часть храма была расчищена, исследователи обнаружили кирпичный фасад царской гробницы с коридором, ведущим вниз, в святилище. Им пришлось произвести весьма неприятную работу по расчистке святилища и коридора, но этот труд не был вознагражден никакими ценными находками. Через несколько столетий после погребения царицы ее усыпальница стала мастерской по изготовлению посуды из известняка. Известняковые блоки стояли рядами вдоль всех стен. Удалось обнаружить лишь небольшой фрагмент созданного во время постройки усыпальницы барельефа.

Из святилища в гробницу вел еще один коридор. В древности он был перегорожен стеной, грабители все же проникли в погребальную камеру и все из нее вынесли. Все же кое-что исследователи сочли интересным, конечно, не сам факт разграбления, с чем приходилось сталкиваться довольно часто, а то, что, судя по всему, в древности святилище часто посещали туристы. Надписи на полу и на некогда красивых барельефах выражают восхищение, которое, однако, не удержало туристов от надписей на самих барельефах.

Царица Неферу жила во времена Одиннадцатой династии. Поскольку Хатшепсут, построив храм, перегородила вход в гробницу, высказывалось предположение, что оставившие свои имена туристы посещали гробницу в период между Одиннадцатой и Восемнадцатой династиями, до того, как был построен храм. Но раскопки 1925 года принесли сюрприз – был обнаружен подземный ход, который вел на север от двора храма к дверям гробницы. Есть только одна убедительная причина для сооружения этого прохода – облегчение доступа в гробницу после того, как старый вход будет перекрыт террасой более поздней и более великой царицы, чем Неферу. Кто-то пожелал оставить проход к одному из образцов мастерства в создании барельефов. Был ли этим человеком Сенмут, предполагаемый архитектор Дейр-эль-Бахри, или же им была сама царица, движимая интересом к древностям? Или же просто пришлось уступить требованиям местных жителей, обслуживающих туристов, которых, как и в наши дни, гнали сюда любовь к красоте и желание увидеть чудо?

Иероглиф для обозначения принадлежностей писца

Но вернемся к тому маленькому египетскому мальчику, с которого началась наша книга и который только что стал совершеннолетним. При всем моем феминизме объективность вынуждает признать, что египетскую культуру создали, повзрослев, именно мальчики – художники, скульпторы, управляющие, цари, писцы, плотники и ювелиры… Назовите почти любую профессию – вы обнаружите, что наибольших успехов добились именно мужчины, а не женщины.

Мы уже рассказывали о некоторых ремеслах. Теперь поговорим о профессиях, имеющих более высокий статус, чем простые ремесла. Путь к овладению любой из этих профессий всегда начинался в одном месте – в школе для писцов.

Порой мы говорим о писцах как о особой профессии, но на самом деле они представляли, так сказать, сырой материал, на основании которого формировалось большинство профессий. На вершине лестницы находились придворные, управляющие, жрецы высшего ранга и воины. На более низких ступенях – военные писцы, придворные писцы и храмовые писцы, выражаясь современным языком, секретари, клерки и «белые воротнички», следившие за тем, чтобы государственная машина работала безупречно. Профессор Джон А. Уилсон предложил для обозначения этой категории термин «белые юбки». Это очень удачное и точное выражение, с которым египтяне наверняка бы согласились. Белые одежды писцов были таким же знаком высшего достоинства, как и длинные ногти у китайских вельмож: они означали, что их обладатель не занимается физическим трудом.

Мальчики, чьи отцы желали вывести своих детей в люди, посещали школу, в которой их учили читать и писать. Мы знаем об этих школах очень мало. Кто руководил этими школами – храмы, государство или частные учителя? В каком возрасте мальчики поступали в школу? Учились ли в школах девочки? Сколько времени занимал полный курс? Обучали после его окончания иностранным языкам и бухгалтерии? Мы можем лишь строить гипотезы, но точных ответов не знаем.

В Египте не существовало небольших школьных зданий из кирпича – по крайней мере, ни одно такое здание не обнаружено археологами. Возможно, некоторых мальчиков учили в ближайшем храме. Других, возможно, обучал местный писец-скриба у себя в доме. Вполне можно предположить, что для молодежи из состоятельных и знатных семей приглашали частных учителей. Оборудование комнаты для занятий было простым – археологам не пришлось порадоваться таким находкам, как маленькие столики-парты или черная доска. Не существовало и учебников. Основное время урока занимала диктовка. Все, что требовалось от учеников, – это принести принадлежности для письма: то, что заменяло тогда перо и чернила, а также «остраки» – используемые как грифельные доски гладкие черепки разбитой посуды или камни. Начинающие ученики не пользовались папирусом – это было бы чересчур дорого.

Внешний вид писцов нам хорошо известен – по скульптурным и рисованным изображениям. Так называемая палетка представляла собой прямоугольную деревянную дощечку с углублением для чернил в центре. Перьями служили тонкие тростинки, расщепленные или разжеванные на одном конце, чтобы получилась мягкая кисточка; хранили такие орудия для письма в пеналах, которые чаще всего имели форму красивой маленькой колонны с «капителью» в виде цветка. Чернила хранились в твердом состоянии; черные делали из сажи, красные, которыми писали заголовки или заглавные буквы, получали из красной охры. Для разведения чернил писцу требовалась вода – ее хранили в маленьком горшочке или раковине. Один из часто употребляемых иероглифов изображает письменные принадлежности – кувшинчик с водой, расположенный между держателем ручки и длинной палеткой с двумя кругляшками твердых чернил. В дополнение к этим принадлежностям писец пользовался особым инструментом для сглаживания неровностей папируса и ступкой для приготовления чернил, а также мотком льняных нитей, чтобы связывать свиток папируса, когда текст будет завершен. Для подчисток можно было употреблять тряпку, но самым удобным приспособлением для этого был язык писца.

Скриба писал сидя на полу, скрестив ноги. Передняя часть его юбки, туго обтягивая колени, служила «письменным столом», на котором можно было развернуть папирус. Горшочек с водой находился справа от писца, палетка – слева; писец макал ручку в воду и проводил этой ручкой по лепешечке твердых чернил, после чего был полностью готов к тому, чтобы слушать диктовку. Используемый для письма папирус обильно рос в болотистых окрестностях Египта. В наши дни это растение – редкость. Любопытствующие туристы могут увидеть его разве что на тщательно ухоженном участке близ Каирского музея, и это очень жаль, потому что папирус – красивое растение со стройными, тонкими и длинными стеблями и похожим на султан из перьев зеленым пучком на вершине. Искусство изготовлять из этого растения материал для письма не забыто; в частности, им владеют в наше время специалисты Британского музея. Папирус обязательно должен быть свежим. Стебель срезали на уровне воды; для самого лучшего писчего материала больше всего подходит нижняя часть стебля. Надрезав стебель по всей его длине, с него удаляли внешнюю оболочку. Внутреннюю часть разделяли на полоски шириной в одну восьмую – одну четвертую дюйма. После этого полоски клали на поглощающий влагу материал таким образом, чтобы они чуть перекрывали одна другую. Сверху таким же образом укладывали еще ряд полосок поперек нижних. После этого ремесленник простукивал папирус деревянным молотком. Если кто-либо из читателей захочет воспроизвести этот процесс, он должен знать, что отбивание молотком происходило более часа. После этого папирус помещали под пресс. Благодаря этому получался довольно тонкий папирус, но его нужно было еще отполировать камнем. Сок папируса склеивал полоски столь прочно, что другого связующего вещества не требовалось. Клей использовали только для скрепления листов в длинный рулон – таковы были книги египтян.

Хотя папирус был сравнительно дешев, все же для первых уроков письма его не употребляли; любой, кто собирал в школу первоклассника, легко поймет, почему родители египетских учеников не покупали им папирус, тем более что в любом селении было сколько угодно совершенно бесплатных черепков. Взмокшие от усердия ученики должны были освоить два типа письма – красивые, состоящие из фигурок иероглифы и используемый для скорописи иератический шрифт. Позднее появилась третья форма письма – демотическое. Иероглифических знаков были сотни, и задача у начинающего писца была не из легких, хорошо еще, что все три вида письма относились к одному языку. Как только ученики осваивали достаточное число знаков, они начинали записывать диктуемые учителем тексты, после чего учитель проверял и исправлял ошибки. Некоторые тексты были занимательными – рассказы и легенды, другие же навевали скуку. Как и большинство педагогов всех эпох, египетские учителя не упускали случая изречь некое поучение. Самыми популярными из этих поучений были те, в которых превозносилась профессия скрибы. Один из текстов отмечает ее духовное преимущество.

Любой человек умирает, его тело обращается в прах, все его современники уходят в землю, и только письмо дает возможность вспомнить об усопшем тому, кто произносит [молитвы об усопшем]. Письменный текст дает больше, чем дом строителя или гробницы на Западе. Он лучше, чем возведенная крепость или чем стела в храме.

Далее текст идет в столь же возвышенном и горделивом тоне; в нем упомянуты имена знаменитых писцов прошлого, чьи гробницы были забыты потомками и чьи дома рассыпались в прах; только имена их сохранились для потомков благодаря их писаниям. Следует отметить, что египтяне заботились о сохранении своих имен в памяти живых из чисто практических соображений: это означало для них жизнь после смерти.

Другие тексты на эту тему не столь выспренни. В них описаны, с нескрываемым удовлетворением, недостатки прочих занятий. Руки кузнеца напоминают шкуру крокодила; запах от него хуже, чем от рыбьих потрохов. Ремесленник так устает за день, что вечером с трудом может двигаться; цирюльник все еще бреет головы и тогда, когда солнце зайдет. Подрядчик-строитель грязнее свиньи от той глины, в которой возится весь день; ткач с утра до заката вынужден сидеть в своей мастерской, согнувшись и поджав колени к груди, вдыхая спертый воздух. Примерно то же можно сказать и о тех, кто бальзамирует тела, делает обувь, ловит птиц, да и обо всех прочих. Но не о писце! Он никогда не голодает; он вхож в самые высокие учреждения. Самое важное преимущество его работы: «Нет профессии, свободной от начальника, кроме профессии писца – он сам начальник!»

Ученики копировали самые разные документы – поучения мудрецов древности, легенды, длинные списки имен существительных, поэмы, деловые письма. Не всегда копирование было точным, и, поскольку некоторые важные литературные тексты дошли до нас только в виде нескольких упражнений, нам сегодня приходится горько сожалеть об этом недостатке умения. Египетский язык не относится к числу наиболее легких для чтения, особенно когда автор изъясняется изысканным слогом, и оттого порой трудно понять, где именно египетский ученик совершил ошибку.

Поскольку никаких учебников до наших дней не дошло, мы можем сделать предположение, что обучение велось устно. Каким именно оно было, мы не знаем. В наши дни египетскую грамматику изучают в соответствии с моделью латинской грамматики, то есть учебник тоскует об именах существительных, глаголах и прилагательных, о будущем и прошедшем временах глаголов и так далее. Что касается иероглифов, современные ученые классифицируют их по функциям, форме и происхождению. Некоторые из них передают отдельные звуки, некоторые – целые слова, а некоторые – классы объектов, к которым данное слово принадлежит. Знаки из последней категории называются детерминативами, они добавлялись к записанному «произношению» слова, чтобы прояснить его значение; звукового эквивалента они не имеют. К примеру, слово «sesh», которое изображается иероглифом в виде палетки писца, может быть глаголом «писать» или именем существительным «писец» (есть и другие значения, но мы не будем усложнять пример). Если данное слово имеет значение глагола «писать», к изображению палетки добавлялся знак, указывающий на соответствующий класс понятий. Если имеется в виду «писец, писатель», ставился детерминатив в виде человеческой фигурки.

Скорее всего, египетским школьникам давали уроки по грамматике и синтаксису. Применять правильные формы они учились так же, как дети учатся говорить на своем родном языке, – подражанием образцу и повторением. У меня всегда было подозрение – хоть я и не имею возможности это проверить, – что египетские писцы знали о предназначении таких вещей, как детерминатив, и что они держали в памяти несколько простых правил по их использованию. Даже если этим правилам и не учили, любой школьник на нескольких примерах легко мог сформулировать их для себя. Предположим, он в первый раз слышит во время диктовки слово «писец». Зная написание глагола «писать» и помня о других примерах, он может под строгим взглядом учителя изобразить иероглифы слова «писать», заменив абстрактный детерминатив на фигурку человека. Подобной сообразительности не могли не способствовать педагогические принципы египтян, кратко изложенные в следующем виде: «Уши мальчика на его спине, и лучше всего он слушает, когда его бьют».

Главным предметом при подготовке писца были чтение и письмо, но некоторые будущие писцы получали во время обучения и другие навыки. Наверняка главной из этих дополнительных дисциплин была арифметика, поскольку вычислять приходилось и армейскому писцу, определяющему нормы довольствия, и ответственному за собственность бога писцу при храме, и занятому архитектурными и строительными делами придворному писцу. Арифметику определенно преподавали, но кто и как, мы не знаем.

В начале Нового царства еще одним важным предметом стало изучение иностранных языков. Даже не имея соответствующих документов, мы вполне вправе предположить, что в больших богатых городах при дворе всегда было несколько человек, знавших иностранные языки, – именно к этим людям обращались торговцы, доверенные лица и посланники из других стран. Дощечки из Амарны свидетельствуют, что во времена существования этого города египетские цари вели постоянную переписку со своими представителями в завоеванных городах Сирии и Палестины, а также с дружественными монархами больших империй Митанни, хеттов и Вавилона. Писцы из «министерства иностранных дел» не обязаны были знать языки всех этих земель, поскольку в тот период существовал единый дипломатический язык – аккадский – точно так же, как латынь стала языком международного общения в средние века. Должно быть, при царском дворе существовала группа писцов, которые могли читать по-аккадски – и писали по-аккадски, выдавливая свои послания клинышками на глиняных дощечках.

Ученики получали некоторые сведения по истории (или египетскому эквиваленту этой дисциплины), литературе, риторике и этике через копируемые ими тексты. По всей видимости, мы никогда не узнаем, какие еще предметы учитель вдалбливал в головы своих учеников. Может, их и вообще не существовало. То, что ученики осваивали чтение и письмо, было уже огромным достижением. Самым радостным в их учебе, скорее всего, было время обеда, когда появлялись матери с хлебом и пивом. Научившиеся писать могли надеяться на хорошую карьеру и подняться очень высоко; чаще всего выпускник школы занимал хорошее, уважаемое положение при дворе царя, в храме или в свите вельможи.

В один из июльских или августовских дней где-то около двухтысячного года до нашей эры на веранде своего дома отдыхал после полуденной трапезы человек по имени Мерсу. Солнечные лучи нещадно накаляли пыльную землю двора, с женской половины доносился пронзительный голос жены Мерсу, пытавшейся созвать детей на полуденный отдых. Эти крики нисколько не беспокоили египтянина – он к ним привык. Он уже собирался закрыть глаза и немного подремать, но вид входящего в ворота незнакомца заставил Мерсу выпрямиться в кресле. Незнакомец был гонцом и держал в руке свиток папируса. Мерсу схватился обеими руками за живот – опять она, эта слабая непонятная боль, которая беспокоит его в последнее время, особенно после еды. Потом Мерсу встал, чтобы принять у посланного письмо от отца.

Отец Мерсу, Хеканахте, был жрецом «ка» у везира по имени Ипи, который жил и умер во времена Первого промежуточного периода. Когда этот почтенный человек был похоронен в гробнице близ Фив, после него осталось имущество; доход с него надлежало тратить на подношения, поддерживающие жизнь духа усопшего в загробном мире.

Хеканахте нес ответственность за соблюдение всех необходимых обрядов; его жалованье выплачивалось из доходов с имущества везира. Хеканахте жил в маленькой деревне под названием Небсит, в нескольких милях от Фив и от гробницы, за которой он присматривал. В его обширной семье выросло пять сыновей: самый старший Мерсу, за ним следовали Синебнут и Сихатхор, оба уже взрослые; младшие, Анубис и Снефру, еще не достигли совершеннолетия. Взрослые сыновья были женаты и жили с Хеканахте. В его доме были и женщины – его престарелая мать, бедная родственница по имени Хетепет, а также женщина, которая, по всей вероятности, приходилась Хеканахте дочерью и рано овдовела. Важную роль в доме выполнял помощник Хеканахте, Хети, хотя он и не был членом семьи. Дом, таким образом, был полон людей, и, как и следует ожидать, в нем часто вспыхивали ссоры.

Хеканахте вынужден был время от времени покидать дом, чтобы проверить собственность, находящуюся на его попечении. Иногда он уезжал на несколько месяцев, поручая Мерсу заботу о доме, но и тогда, когда Хеканахте отсутствовал, он не давал ближним забыть о себе. Он то и дело посылал старшему сыну письма, и, поскольку тот был обязан не только следить за домом, но и служить при храме, Мерсу часто брал пространные послания своего отца с собой в пустую гробницу близ большой гробницы Ипи, где он мог обдумать мудрые слова родителя в тишине и покое. В пустой гробнице он и оставлял порой эти послания. Когда гробница была готова, строители сгребли весь мусор, в том числе и письма, в яму и заровняли землю. Там, в яме, письма и пролежали до того, как в 1922 году их нашли археологи. Эти письма позволили нам как бы заглянуть в жизнь одной из семей древнего мира. Этими письмами, в частности, заинтересовалась Агата Кристи, которая использовала их – правда, изменив имена персонажей, – в романе об убийстве в Древнем Египте «Смерть приходит в конце».

Хеканахте представляется мне невысоким худым стариком с несколько округлым животом, но живым и подвижным, словно кузнечик. В моем воображении он лысоват, седые волосы сохранились лишь на затылке и за ушами. При исполнении своих обязанностей он надевает парик. В дорогу всегда берет с собой посох, делающий его шаркающую походку более энергичной. Лицо египтянина покрыто морщинами, нос отвис, но черные блестящие глаза, с подозрением глядящие на окружающий мир, все еще полны огня.

В письме, которое Мерсу получил этим утром, отец просил прислать пять мешков пшеницы, весь ячмень, что он может наскрести по амбарам, и всю пищу, в которой семья не нуждается. Скоро должен начаться разлив Нила, и письмо Хеканахте содержит следующее угрожающее предупреждение: «Что касается разлива на наших землях, это именно ты возделываешь их, и я спрошу с тебя. Работай усердней и будь осторожен. Береги урожай моего зерна! Береги все, что мне принадлежит, поскольку я за все с тебя взыщу. И если мою землю смоет, берегись!»

За этим письмом было отправлено еще несколько, но следующее дошедшее до нас было написано через год. Все это время Хеканахте домой не возвращался. А год выдался труднейший – разлив был небольшой, и низкий урожай довел многие районы почти до голода. Письмо Хеканахте говорит, что ему удалось раздобыть немного пищи и он намеревается послать ее семье. По-видимому, количество пищи было небольшим, поскольку Хеканахте тщательно определяет, какую ее часть получит каждый член семьи. «Ты не должен сердиться на это, – настаивает он. – Пойми, весь дом, как и дети, зависит от меня, и все принадлежит мне». Затем он приводит пару пословиц того времени: «Голодные должны голодать» и «Сокращение жизни наполовину лучше, чем полная смерть». Дальше в письме прорываются его чувства: «Боже, здесь уже начинают поедать мужчин и женщин! Никому не давайте еды. Моим людям ты должен давать еду, только когда они работают. Помни это! Выжмите все из моей земли, старайтесь из последних сил, копайте землю хоть своими носами. Знаешь, если ты трудолюбив, люди будут благодарить бога, что ты есть. Я счастлив, что могу оказать вам помощь! И если кто-либо из мужчин и женщин найдет мою пищу плохой, пусть они придут ко мне, останутся со мной и поживут так, как живу я! Нет, – с горечью пишет он, – никто не согласится приехать ко мне».

В промежутках между морализаторством Хеканахте дает подробные указания, как управлять его собственностью в Фивах: каким зерном засевать каждое поле, каким людям сдавать в аренду землю и так далее. Хеканахте беспокоит, как бы кто не взял себе больше, чем ему полагается, и предупреждает сына, что, если тот переплатит за что-то, возмещать ущерб придется ему, Мерсу. Похоже на то, что в положении Мерсу не было никаких преимуществ, а неприятностями оно грозило многими – он нес ответственность за все, в случае же богатого урожая Хеканахте не вознаградил бы его никак. Одно из писем, найденных в яме, было в первый раз открыто, только когда археологи сломали на нем печать. Письмо содержало набор советов по ведению дел; похоже, что Мерсу, которому надоели указания, бросил письмо непрочитанным в яму и отправился делать то, что он сам считал нужным.

Одно из удивительных явлений того времени – обилие почты. Такой поток требовал какой-то «службы доставки». Мы привели только письма Хеканахте к Мерсу, но из написанного в них ясно, что Хеканахте получал письма не только от Мерсу, но и от других родственников. Родственники жаловались друг на друга, сообщали за спиной Мерсу о его действиях и о плохих отзывах об отсутствующем отце со стороны других членов семьи. Хеканахте читал эти письма с большим интересом. Бедную родственницу Хетепет, судя по всему, в семье не любили – в одном из писем Хеканахте раздраженно пишет: «Я уже говорил, не запрещай подруге Хетепет к ней приходить. Обращайся с ней хорошо, даже если ты ее и не выносишь». Еще одной заботой Мерсу были младшие братья – инстинное наказание. Анубис жаловался старику отцу, что Мерсу взял у него какие-то его вещи, а Хеканахте немедленно написал последнему: «Верни Анубису все вещи, какие ты у него взял, а если пропало, заплати за это. И не заставляй меня писать об этом еще раз! Я уже писал тебе дважды!» Младший из сыновей, Снефру, был отцовским баловнем, и Хеканахте постоянно просит Мерсу, чтобы тот ни в чем ребенку не отказывал. «Мне сообщили, что (Снефру) несчастен. Заботься о нем как можно лучше, передавай ему от (меня) приветы – тысячу раз, миллионы раз! Приглядывай за ним и, как только кончится сев, отправь его ко мне». Однако Снефру отказался от отцовского приглашения, и на следующий год Хеканахте пишет мягче: «И если Снефру хочет присматривать за быками, дай ему эту возможность. Он не желает работать в поле, не желает и приехать ко мне. Ну что ж, пусть занимается чем хочет, доставь ему такую радость».

Читатель может подумать, что Хеканахте чересчур заботится о своей недружной семье, но так подумает только тот, кто не страдал от одиночества. А Хеканахте, судя по тому, что он ни разу не упоминает о жене, был вдовцом. Поддавшись увлечению, он завел было наложницу, и эта молодка окончательно разрушила и без того шаткое семейное равновесие. Прошло совсем немного времени, и Хеканахте пришлось написать: «Разве не я содержу вас, пятеро моих сыновей, и чем вам насолила моя наложница? Если вы причините ей вред, берегитесь! Я с вами расстанусь! Заткнитесь, это для вас самое лучшее», – грубо заканчивает он свое письмо.

Наложница, Иутенхеб, ухитрилась восстановить против себя всех. Хеканахте приказывает своему сыну уволить служанку, которая плохо относилась к этой девушке или оскорбила ее; он предостерегает Мерсу насчет третьего сына, Сихатхора. Были у Мерсу хлопоты с обитателем дома по имени Ип. В конце концов старик в отчаянии просит прислать это яблоко раздора к нему; его письмо полно горестных жалоб: «Как я могу жить с вами под одной крышей, если вы не выполнили просьбу отнестись с уважением к моей наложнице?»

Нет ничего удивительного в том, что Агата Кристи, признанный эксперт по части убийств, увидела в доме Хеканахте все предпосылки для будущей кровавой драмы. Хотя, впрочем, трудности, с которыми столкнулся Хеканахте, можно встретить в огромном числе семей, особенно в тех, где есть бедные родственники, бабушки, мачехи при взрослых сыновьях (любопытно, что же сделал Сихатхор наложнице?). Письма дают весьма редкую возможность узнать в подробностях повседневную жизнь семьи «белой юбки» второго тысячелетия до нашей эры, с ее хлопотами, ссорами и обидами. Просто удивительно, как ясно мы можем представить себе каждого из тех, о ком идет речь в письмах. Хеканахте не просто персонаж этой истории – он предстает перед нами личностью в полном смысле слова, с его сопровождающими каждое письмо указующими выражениями типа «теперь учти это» или «обратите внимание на то, что я говорю» и с его постоянными язвительными напоминаниями, что семья зависит именно от него. Когда я пытаюсь представить себе его самого старшего сына, Мерсу, то вижу довольно скромного человека, преждевременно облысевшего, с начинающейся язвой желудка. Я надеюсь, что на смертном одре своенравный отец завещал всю свою собственность сыну, так много потрудившемуся для поддержания отцовских дел, и что Мерсу нашел способ обуздать своих вздорных родственников.

Одной из особенностей египетской жизни, хорошо заметной в письмах Хеканахте, было то, что один человек мог совмещать, казалось бы, несовместимые работы. С одной стороны, Хеканахте выполнял функции жреца «ка» усопшего везира и делал подношения душе усопшего в дни, обусловленные посмертным контрактом. С другой стороны, по письмам Хеканахте мы видим, что он тратит бездну времени, распоряжаясь землями ушедшего в мир иной везира для того, чтобы материально обеспечить эти подношения. Таким образом, его скорее можно назвать управляющим имением, чем жрецом.

Чем выше был пост человека в египетской бюрократии, тем больше обязанностей он вынужден был выполнять. В среде ремесленников существовало четкое разделение труда, и это позволяло любому из них быть великолепным мастером своего дела. Мы знаем о лекарях, плотниках, ловцах птиц, пчеловодах, дворниках, изготовителях сандалий, плетеных ковриков, ладана, изделий из золота и меди, о рыбаках и многих других. Но когда мы переходим к высшему чиновничеству, то обнаруживаем, что здесь один человек мог заниматься практически всем. Убедительный пример тому карьера Сенмута, любимца царицы Хатшепсут. Он был пророком как Монту, так и Амона (то есть жрецом), главным служителем Амона и смотрителем принадлежащих храму складов, фруктовых садов и другой собственности (храмовая служба), главным служителем царя (это уже гражданская должность), надсмотрщиком за работами (архитектура, строительство, инженерное дело), учителем дочери царицы, распорядителем ее имущества и имущества двора, хранителем королевской печати – и в определенное время своей весьма бурной жизни мог быть и воином. Впрочем, возможно, некоторые из приведенных выше занятий просто свидетельствуют о большом числе подчиненных. Президент современной большой корпорации руководит художниками, техниками, водителями грузовиков, инженерами и так далее; на египетский манер его бы можно назвать надсмотрщиком за водителями грузовиков, главным художником и руководителем инженеров. Скорее всего, титулы египетского вельможи свидетельствуют лишь о том, что он осуществлял общее руководство. Но даже при этом его функции разнообразнее функций президента корпорации, поскольку ни один президент не возносит каждое второе воскресенье молитву с кафедры и не отправляется руководить походом армии, что было совсем не редкостью для высших чиновников Четвертой династии.

Египетским чиновникам наша поговорка «кесарю – кесарево, Богу – Богово» была бы непонятна. Кесарь, то есть фараон, и Бог были для них одним и тем же; четкого разделения между религией и государством не существовало. Один и тот же человек мог одновременно быть и везиром, и верховным жрецом Амона, то есть возглавлять и гражданскую и религиозную иерархии. Концепция нераздельности государства и религии в некоторой степени объясняет совмещение столь разных постов, удивительно часто встречающееся в карьере чиновников Древнего Египта.

Следует также взять в расчет взгляды древних на профессиональную подготовку, умение и таланты. Обычно отцы не готовили своих детей к большой карьере. Конечно, были особенно способные дети, которые поднимались из низов до ранга вельможи или князя, но подавляющее большинство мальчиков проходило обучение в доме отца, перенимая там соответствующие навыки. Даже те высокие посты, на которые теоретически должен был назначать фараон, фактически переходили по наследству в ограниченном числе семейств. Когда у фараона умирал его преданный старый везир, его преемником считался сын везира, получивший от отца его знания и опыт. Пост везира был высшим в чиновничьей иерархии, он мог заменять царя во всех государственных делах. Во времена Древнего царства этот пост обычно занимал царевич – так же, как и другие высшие посты; позднее на этом посту стали появляться выходцы из народа. Мы привыкли думать, что везир был один, тогда как их существовало по меньшей мере два – один в Верхнем Египте, другой – в Нижнем; в наши дни никто не может точно сказать, сколько их было. Не знаем мы и то, не был ли в некоторых случаях титул везира просто почетным. То же можно сказать и о многих других титулах; в четкую иерархическую систему выстроить их невозможно.

Но мы, конечно, знаем, что на вершине иерархической лестницы находился фараон. Вернее, не на вершине, а даже над ней. Представление о божественности фараона со временем стали подвергать сомнениям, но оно не было поколеблено; официально фараон считался богом, и, если его подданные – отдельные люди или весь народ – думали иначе, это никак не отразилось в официальных документах. Земля и сами люди принадлежали фараону; все жалобы разбирал именно он, именно он руководил всеми армиями и был верховным жрецом всех богов. Между официальной догмой и реальностью, разумеется, существовал огромный разрыв – фараон не мог присутствовать одновременно в сотнях мест, и потому он перепоручал свои религиозные обязанности жрецам, а государством управлял при помощи везира и целого «кабинета» чиновников.

Социальная пирамида Египта держалась на крестьянах – неграмотных, никак не организованных и, возможно, даже не соблюдавших простейших правил санитарии. Жизнь феллахов, как называют египетских крестьян, в XIX веке до н. э. во многом была такой же, как и в XIX веке н. э. Рабство, видимо, возникло только после Нового царства, но жизнь небогатого крестьянина на его участке земли вряд ли была намного лучше рабства. Крестьянин должен был выполнять многочисленные обязанности перед государством и перед своим непосредственным начальником; когда он не спал, он обычно работал в поле, если только не волочил каменные глыбы для пирамид или других строений или не «очищал» Египет от различных врагов. Тем не менее и в его убогой жизни выдавались радостные минуты, и, если верить редким барельефам, где изображены крестьяне, он делал работу весело, с песней, обмениваясь шутками с другими тружениками. Об этих людях, которые составляли подавляющее большинство египтян, мы знаем не много. Я думаю, несправедливо, что о многих поколениях «простых людей» мы знаем куда меньше, чем о фараонах. И все же ни один из могучих правителей Египта – даже Эхнатон – не кажется нам столь же реальным, как вздорный старик по имени Хеканахте, который был всего лишь малозначительным жрецом «ка» маловлиятельного везира по имени Ипи.

Воин

В определенное время почти каждый мальчик мечтает стать воином. В наши дни он может превратиться в римского легионера, надев пластмассовые наколенники и нагрудник, или в рыцаря в латах, но все это разнообразное обличье демонстрирует одно и то же – любовь к разрешенному законом кровопролитию, характерную для всех особей мужского пола. Маленькие египтяне не были исключением из этого правила. Поскольку в Египте не существовало производителей игрушек, которые могли бы как-то повлиять на его мечты, выбор юного египтянина был очевидным: он желал быть воином.

Среди текстов, которые переписывали египетские ученики, некоторые можно озаглавить: «Почему не следует выбирать карьеру воина». Вот один из таких текстов:

Позволь мне рассказать тебе о горестях солдата! Его будят, давая поспать всего час, и погоняют, словно осла. Он работает до самого заката. Он голоден, его тело истощено, он становится живым мертвецом.

Его отправляют в Сирию. Он марширует по высоким горам. Воду он пьет через два дня на третий, и его кожа покрывается солью. Его здоровье подорвано. Приходит враг, обрушивает на него стрелы, и жизнь покидает его. Ему говорят: «Спеши, отважный воин, – покрой свое имя славой!» – но он ничего не соображает, его еле держат колени, лицо у него болит.

Когда приходит победа, его величество поручает воину сопровождать пленных в Египет. Иноземные женщины не могут долго идти, и воины несут их на спине. Его походный мешок падает, и другие несут этот мешок, пока воин тащит сирийскую женщину. В родной деревне воина ждет семья, но он так и умирает, не повидавшись с женой и детьми.

Страшновато, не правда ли? Мне пришлось значительно сократить этот текст, поскольку он весьма обширен. Но мне думается, что военная служба привлекала молодежь, если учителя были вынуждены бороться с этим увлечением при помощи столь пугающих описаний. Но имелся ли у будущих писцов вообще какой-то выбор? В Египте существовало что-то вроде военного призыва; вряд ли от него можно было уклониться.

Приведенный мной текст датируется сравнительно поздним временем, когда служба в армии стала профессией. Во времена Древнего царства, когда строились пирамиды, большой постоянной армии, скорее всего, не существовало. Когда возникали осложнения с ливийцами или нубийцами, фараон повелевал местным правителям, номархам, выставить солдат. Должно быть, это напоминало набор в армию в Англии XVIII века, когда приходилось выволакивать из кроватей симулянтов и искать будущих героев в пещерах и местных тавернах. Похоже, египтяне не особенно любили воевать. «Армия», вероятно, представляла собой большое, плохо организованное ополчение, которое создавалось не только для военных действий, но и для государственных работ под началом военных командиров: в каменоломнях, на рытье каналов и, возможно, на строительстве пирамид.

Профессор Р.О. Фолкнер, автор известной статьи о военной организации Египта, считает, что всегда существовало нечто вроде профессиональной, постоянной армии, даже во времена Древнего царства. Он полагает, что у фараона было достаточно здравого смысла, чтобы сознавать потенциальную опасность войсковых соединений, принадлежащих тем местным правителям, которые эти войска набирали. Довод Фолкнера вполне убедителен, однако свидетельств о наличии в Египте большой постоянной армии у нас нет. По всей видимости, постоянно существовало лишь некое ядро армии, из телохранителей фараона, которые с началом боевых действий становились офицерами в набираемом ополчении. Хотя до нас дошло упоминание о ранге «командующего армией», что, возможно, соответствовало нашему чину генерала, одну из самых известных кампаний Древнего царства возглавлял человек, у которого не было никакого военного чина. Его звали Уни, и он служил одному из фараонов Шестой династии. Когда возникла необходимость призвать к порядку кочевников пустыни, Уни, занимавший пост «надзирающего за живущими во дворце», был поставлен во главе армии. Он утверждал, что его выбрали потому, что он был способен управлять войсками лучше кого бы то ни было.

Снова мы видим, что предпочтение отдали человеку с административными навыками – впрочем, какой другой талант требовался тогда, чтобы управлять армией? В Египте еще не существовало военной науки. Командующий просто вел свою армию туда, где находился противник, после чего начиналась битва – со стрельбой из лука, ударами бубна и топоров, пока у одной из сторон не иссякали силы и она не уступала. Некоторые из самых знаменитых битв позднего периода, после которых фараон оставлял полные самовосхвалений надписи, демонстрируют поразительные просчеты и отсутствие даже элементарного здравого смысла, не говоря уж о военной стратегии. Нет причин, чтобы фараон не послал на неприятеля какого-нибудь «надзирателя» вроде Уни, который – как он сам утверждает – справился со своей задачей успешно. Даже в современных войнах лучшие полководцы не всегда имеют за плечами военную академию.

После Шестой династии опасность, которая тревожила профессора Фолкнера – и, надеемся, фараона, – дала о себе знать. Местные правители, опираясь на собственные отряды, объявили о своей независимости и дерзко заявили фараону, что он ничего не сможет им сделать. Один из владетельных князей хвастливо объявил, что разобьет царскую армию в одиночку. Никто, включая профессора Фолкнера, однако, не утверждает, что распад государства был вызван лишь наличием местных армий; скорее, номархи просто воспользовались ситуацией, совершив то, о чем при сильном монархе они не могли бы и помыслить.

Когда во времена Среднего царства сильная центральная власть была восстановлена, влиятельные вельможи все еще имели собственные армии, но, по всей видимости, владели они этими армиями не долго. Сенусерт III, великий фараон-воин Двенадцатой династии, судя по всему, подчинил себе гордых вельмож, точно так же, как подчинил и нубийцев. К этому времени армия стала более упорядоченным институтом. Армейские писари набирали рекрутов (хотя это, возможно, слишком вежливое слово для обозначения тех, кого забирали в армию) по определенным квотам для разных районов. Вероятно, большая часть набранных на военную службу «молодых мужчин», как их называли в египетских текстах, служила лишь определенное время, после чего солдат распускали по домам, но другая часть армии, так называемые воины, состояла из настоящих профессионалов. Впрочем, возможно также, что «молодыми людьми» называли новобранцев, а «воины» были эквивалентны прошедшим первоначальную подготовку рядовым. Упоминаются также «ударные части», которые, скорее всего, состояли из закаленных в боях ветеранов.

Название «слуги фараона» носил элитный корпус, который состоял из молодых людей достаточно высокого происхождения, достойных участвовать в сражении рядом с самим царем. Это соединение следует отличать от отряда телохранителей, хотя, возможно, в корпусе были и телохранители. Во всяком случае, быть «слугой фараона» считалось весьма почетным.

Во главе всего войска стоял «великий надсмотрщик над войском», иначе главнокомандующий. Он давал распоряжения полководцам – некоторые из них лишь руководили работами в каменоломнях, хотя были среди них и те, кто действительно командовал войсками на поле боя или же возглавлял крепостные гарнизоны в Нубии. Армейские писцы выполняли буквально все административные работы – от рекрутирования до снабжения. Звание одного египтянина меня особенно заинтриговало: «хозяин секретов царя в армии». Профессор Фолкнер полагает, что этот пост, вероятно, означал военного советника. Поскольку я постоянно читаю Эрика Амблера, мне пришло в голову другое предположение: даже если египтяне не использовали тайных агентов, секретную войну могли вести те народы, с которыми они воевали; сохранился удивительный рассказ о том, как был обманут накануне сражения сам великий Рамсес, когда два человека, утверждавшие, что они дезертировали из армии противника, сообщили фараону, что большая часть их армии находится далеко от города. Они обманули Рамсеса, и его доверчивость стоила ему поражения в битве, а могла стоить и жизни.

Сегодня мы не знаем, как долго продолжалась подготовка молодого рекрута – если она вообще проводилась – до того, как его отправляли воевать с нубийцами. Однако молодые египтяне наверняка получали навыки в стрельбе из лука и бросании метательных дубинок во время охоты. Египетские луки были очень незамысловатыми – они представляли собой лишь куски пружинящего дерева; для стрел выбирали твердые породы деревьев. К стреле иногда прикрепляли деревянный наконечник. Своим мастерством в стрельбе из лука египтяне гордились и, должно быть, упражняться в стрельбе начинали с юного возраста.

Из лучников формировали отдельную группу. Особой группой вступали в сражение и воины с топорами. Остальное войско было вооружено пращами, пиками, мечами и дубинками. Скорее всего, сражение начинали лучники и пращники, задачей которых было с дальнего расстояния внести беспорядок в первые ряды наступающих. Затем начиналось рукопашное сражение с использованием топоров и дубинок. У меня сложилось впечатление, что раненых во время таких битв было не много – если только по упавшим не пробегало множество ног. Однако один из сохранившихся до наших дней медицинских трактатов посвящен лечению ран, в частности повреждений черепа, а такие повреждения, без сомнения, должны были встречаться часто, когда сражались дубинками. Никто из воюющих не носил доспехов, хотя воины и прикрывались большими щитами, обшитыми шкурами.

Гиксосы, таинственный азиатский народ, вторгшийся в Египет в конце Среднего царства, похоже, внесли в военное искусство – если только это можно называть искусством – много нового. Ученым постоянно приходится вносить поправки в свои представления о гиксосах; даже само это название могло быть иным, поскольку является собирательным для большой массы захватчиков. Принадлежность некоторых из приписываемых гиксосам предметов остается спорной. Однако несомненно, что военный арсенал египтян при гиксосах подвергся существенным изменениям – как и воинское искусство.

Именно с гиксосами обычно связывают появление в Египте лошадей и колесниц. Хотя недавно в египетской крепости Бухен в Нубии были найдены останки лошади в слое, определенно относящемся к предшествующему гиксосам периоду, это еще ни о чем не говорит, поскольку в самом Египте до прихода гиксосов ни лошадей, ни колесниц не существовало.

До нас дошло несколько египетских колесниц – из гробниц Тутанхамона и его предполагаемого предка Йуйи, о котором мы упоминали в первой главе. Йуйя командовал отрядом колесничих, и неудивительно, что он пожелал взять с собой свое оружие. При взгляде на колесницу бросаются в глаза два колеса – очень большие, с четырьмя спицами на каждом и с кожаной шиной по деревянному ободу. Между колесами располагался корпус колесницы, выстланный полосками кожи и частично окруженный резными поручнями. Задняя часть колесницы обычно оставалась открытой. Колесницы выглядели легкими и хрупкими. Они часто опрокидывались, и для устойчивости ось относили как можно дальше назад, а палку, соединяющую хомут с основанием колесницы, изгибали. Колесницы приходилось делать легкими, поскольку египетские лошади были малорослыми. Некоторые колесницы запрягали парой, в таких колесницах стояло по два человека – возничий и воин. На некоторых барельефах фараон изображен единственным в колеснице, с обвязанными вокруг талии поводьями, что освобождало руки для стрельбы из лука. Если так было и на самом деле, дело требовало невероятного мастерства.

Египетское оружие при гиксосах также претерпело серьезные изменения. Стали широко применять медные наконечники для стрел; появились новые разновидности кинжалов, отлитые целиком, чтобы упрочить соединения лезвия и рукояти. Похоже, что кинжалы стали вонзать сверху, а не от себя, что и потребовало их укрепления. Иногда ножны привязывали к верхней части левой руки, иногда – к поясу. Использовались и мечи; судя по длинной рукояти, некоторые из них были двуручными. Эти мечи заточены с обеих сторон, но сравнительно тупы на концах; скорее всего, их использовали для режущих ударов, а не колющих. Искусства фехтования в те времена не существовало, так что мы вправе предположить, что даже во времена Среднего царства бои на мечах представляли собой просто удары с максимально возможной силой. Одна странная, довольно романтично выглядящая египетская сабля имеет сильно выгнутое лезвие, как у кривых турецких ятаганов. Но и при гиксосах вместе с новым оружием использовали старые испытанные дубинки и топоры. То же относится и к луку, хотя последний тоже очень изменился. Вместо одного куска гибкого дерева появился составной лук из нескольких слоев твердого пружинящего дерева или перемежающихся слоев дерева и рога, склеенных вместе и окрашенных хной. Чтобы усилить мощь лука, в центре он был чуть вогнут в противоположном стрельбе направлении.

Оружие

Вверху – составной (верхний) и обычный (под ним) луки, а также стрела. Внизу, слева направо: «хепеш скимитар», кинжал времен после гиксосов, длинный меч, кинжал времен до гиксосов, топоры. Масштаб 4:1 за исключением луков, которые даны в масштабе 6:1

К середине Восемнадцатой династии появились защитные доспехи, по крайней мере у самого ценного воина – царя. Они представляли собой полотняную или кожаную рубаху, покрытую металлическими накладками. Царский синий боевой шлем из твердой кожи, по всей видимости, возник как средство для защиты, хотя скоро он стал одной из корон для официальных церемоний. Возничие колесниц держали большие щиты, которыми прикрывали и себя, и воина в колеснице. Даже на лошадей набрасывали тяжелые попоны. На небольшой кобыле, погребенной с Сенмутом, фаворитом царицы Хатшепсут, сохранилась такая попона из стеганой кожи, выстланная снизу полотном, чтобы у лошади не было потертостей.

Эта хорошо вооруженная армия представляла собой совсем иную силу, чем армия рекрутов времен Древнего царства. За столь разительные изменения можно поблагодарить гиксосов, египтяне пошли на них ради того, чтобы выдворить захватчиков из своей страны. Правда, изгнав гиксосов, египтяне сами стали захватчиками. Начиная с Яхмеса, изгнавшего гиксосов из Египта в Палестину, и кончая Тутмосом III, установившим контроль над территориями Сирии и Палестины и победившим могущественное царство Митанни, цари Восемнадцатой династии вели войны постоянно. При Тутмосе III каждый год на протяжении двадцати лет в Азию отправлялось новое войско; эти походы стали столь же обыденным явлением, как и разлив Нила. Воины, оставшиеся в живых после походов, становились умелыми вояками.

Во времена Восемнадцатой—Двадцатой династий армия подразделялась на группы примерно по 5000 человек; каждое такое подразделение носило название в честь бога, чей штандарт оно несло. Эти штандарты выглядели довольно интересно: золотые или позолоченные деревянные фигурки, помещенные на высокие шесты, чтобы их можно было поднять выше сражающихся, вселяя в их сердца отвагу. Во времена Рамессидов каждое подразделение состояло из пятидесяти «полков» по 200 человек в каждом. Эти полки также имели свои штандарты. Некоторые штандарты представляли собой простые раскрашенные деревянные квадраты, другие несли какое-либо изображение – к примеру, двух борющихся мужчин. Моряки фараона несли штандарты в форме кораблей. В египетских литературных памятниках не говорится о штандартах в столь возвышенных тонах, как у римлян, но не будет преувеличением предположить, что и египетские воины относились к своим штандартам не только как к способу обозначения полков.

Большинство воинов были пешими, хотя каждый полк имел отряд боевых колесниц. Колесницы были элитной частью армии, они вступали в бой первыми, прокладывая дорогу пехоте. Сама пехота подразделялась на несколько различных типов, каждый из которых имел свое название, но значение этих названий для нас не совсем ясно. Похоже, ветераны и новые рекруты состояли в разных отрядах, как, вероятно, и добровольцы и призываемые на службу. «Храбрецы фараона», вероятно, были отдельной группой; по крайней мере, один раз командир вел отряд с таким названием на осажденный город. Существовали также военные специальности: глашатаи, которые могли выполнять и роль рассыльных, передававших приказы полководца на разные участки поля боя; разведчики на лошадях (кавалерии, как таковой, не существовало), а также целая батарея писцов. У Тутмоса III был служащий, в задачу которого входило обеспечение царя жильем на ночлег во время марша; возможно, существовали и группы по обеспечению транспортом, продовольствием и связью.

У нас есть довольно подробное описание двух сражений древности, и, как я уже говорила, ни в одной из этих битв не виден особый полководческий талант, которым просто обязан был обладать предводительствующий войском фараон. В обоих случаях войско собиралось взять окруженный стенами город, и в обоих случаях противник не стал ждать нападения, а выступил навстречу. Тутмос III, шедший на Мегиддо, был настолько самоуверен, что направился к вражескому городу по самой короткой дороге, которая шла по узкому проходу в горах. Весьма очевидная идея о возможной засаде даже не приходила ему в голову. Возможно, что дорога не была столь опасной, как это описывает Тутмос в своем отчете, призванном прославить его храбрость и дерзость, а на деле показывающем его удивительную непредусмотрительность.

Рамсес II в битве при Кадеше также двинулся вперед не раздумывая – и его «храбрость» также оказалась обыкновенной глупостью. Сначала он поверил на слово двум случайным прохожим, которые вполне могли быть вражескими лазутчиками, что главные силы противника находятся очень далеко. Затем он выстроил свои войска и выступил, ведя за собой авангард; основная часть войска находилась далеко позади и не могла в случае необходимости быстро вступить в действие. Беда не заставила себя долго ждать. Действия вражеского военачальника заставляют предположить, что элементы стратегии (или тактики?) в столь глубокой древности отнюдь не были неизвестны, хотя египтяне ими и пренебрегали. Если вражеский полководец послал людей ввести Рамсеса в заблуждение о расположении своих частей, то он был исключительно искушен в коварстве. Отправив лазутчиков, он вывел свои войска через противоположную часть города и укрыл их от египтян. Когда египтяне подошли к городу, военачальник совершил обход и вступил в бой – причем не с первым, самым близким к городу отрядом, а со вторым, совершенно неготовым к бою. Этот отряд был вскоре уничтожен. С этого момента вся история становится довольно туманной. По версии египтян, своим спасением фараон был обязан исключительно собственной отваге, благодаря которой, отбиваясь одной рукой, он сумел сдерживать целую армию до тех пор, пока оставленные позади подразделения не подоспели ему на помощь. Рамсес II никогда не вызывал у меня особого доверия, так что я останусь при своем мнении.

Тутмосу III повезло больше, возможно, потому, что его противник был не столь искусен в стратегии, как противник Рамсеса. Тутмос свободно провел свою армию через ущелье и потому мог вести бой так, как ему было удобно. Противник ждал его, и обе стороны начали выстраиваться в боевые порядки на широкой равнине. Затем трубы возвестили о начале атаки (несколько красивых военных труб сейчас хранится в музейных коллекциях), и боевые колесницы, возглавляемые Тутмосом, выбрасывая из-под копыт камни и пыль, перешли на бешеный галоп, с диким грохотом колес. Конные лучники начали стрелять – хотя я не знаю, в самом ли деле они надеялись в кого-нибудь попасть. Такое могло произойти, только если враг наступал тесным строем. Противник тоже имел колесницы; два фронта колесниц сшиблись, но это было только прелюдией. Теперь ничто не мешало вступить в бой пехоте, которая побежала вперед, потрясая в воздухе топорами, дубинками, мечами и кинжалами. В конце концов – в египетском изложении – враг дрогнул и побежал к своему городу. За этим последовала осада, которая продолжалась до тех пор, пока осажденные не начали умирать от голода. Тутмос III, весьма занятой человек, у которого всегда было много еще не завоеванных городов, брал некоторые из них штурмом. Судя по его отчетам, в это время завоеванные города грабежу не подвергались. Поскольку отныне они принадлежали фараону, со всеми людьми и имуществом, обычному солдату добычи не полагалось.

Побежденные народы не всегда обращали в рабство, поскольку фараон брал мужчин в свою армию. Нет сомнения, что египтяне предпочитали использовать наемников, а не воевать сами. Армии позднего периода в основном состояли из наемников. Подобные отряды существовали и в более ранние времена – к примеру, знаменитые «медджаи», люди ливийского племени, составляли царскую охрану и полицию столицы. Но только в позднее время большинство в армии стали составлять те, чья преданность Египту целиком зависела от их жалованья. Нельзя утверждать наверняка, что именно этим объяснялись неудачи Египта позднего периода на поле брани, но определенную роль это могло сыграть.

Во многих странах мира армия нередко поднимала мятежи – в так называемый год четырех императоров римские легионы полностью узурпировали право определять верховного владыку страны. Мы попытались найти что-то подобное в Египте во времена усиления профессиональной армии – а кто ищет, тот всегда найдет. В конце Восемнадцатой династии, после падения царского дома из Амарны, египетский трон последовательно занимали два человека, имевшие, среди прочих титулов, еще и звание, эквивалентное нашему чину генерала. «Генерал» Хармхаб служил при Эхнатоне и Тутанхамоне. Ко времени, когда он возложил на голову «двойную корону», похоже, не осталось ни одного человека, который бы имел законные права на престол – по рождению и по крови, но это не объясняет, почему царем стал именно Хармхаб, а не какой-то другой простолюдин. У Хармхаба не было сыновей, и его наследником стал другой представитель армии, если утверждение об идентичности Рамсеса I с «генералом» Парамсесом имеет под собой основания. К сожалению, точных свидетельств у нас нет, и положение осложняется еще и тем, что и Хармхаб, и Рамсес I имели еще и другие звания, помимо генеральских.

Похожий случай произошел и в конце Двадцатой династии, когда в Фивах объявился некто по имени Херихор с весьма звучными титулами «везир Верхнего Египта» и «верховный жрец Амона». Он забрал себе – довольно мягко – бразды правления у последнего из слабых царей-рамессидов. Хотя Херихор никогда не претендовал на корону, нет сомнения, что именно он в действительности властвовал над Фивами и Верхним Египтом. На протяжении долгого времени историки считали, что возрастание роли жрецов привело к появлению в Верхнем Египте теократии, но потом кто-то заметил, что до того, как Херихор стал «верховным жрецом», он был вице-королем Нубии и командующим армией. Религиозный путч был на самом деле военным путчем – снова, как и в случае с Хармхабом, армия стала руководить государством.

При всем моем уважении к видным ученым, поддерживающим эту версию, я не могу избавиться от впечатления, что история Египта трактуется чересчур упрощенно, с использованием современных категорий, которые к древней культуре часто неприменимы. Армия, бюрократия, церковь и государство – эти социальные слои тогда не разделялись так резко, как в Египте сегодняшнего дня. Мы не знаем, как Херихор и Хармхаб получили власть в свои руки – и какой из их титулов скрывает источник силы, достаточной для того, чтобы надеть корону «Двух земель». Своим возвышением они могли быть обязаны контролю над армией, высокому рангу или, что не исключено, прекрасным карим глазам.

Мы не можем завершить раздел, посвященный армии, не рассказав о крепостях. Лучшее место для обзора – Нубия; одиннадцать крепостей были построены во времена Среднего царства на расстоянии пятидесяти миль от второго порога Нила. Самые внушительные руины, на наш взгляд, находятся в Семне, где Нил проходит по узкому руслу через гранитные скалы. Дороги на север и восток контролировали два форта на противоположных берегах реки. Семна Западная больше по размерам; Семна Восточная, называвшаяся также Куммех, находится строго напротив. Оба форта были тщательно раскопаны, в отличие от третьего форта, Семны Южной, поскольку возглавлявший археологическую экспедицию Джордж Рейснер, исследовавший первые два форта, внезапно столкнулся с удивительной несговорчивостью властей. Согласно легенде, однажды некий пастух привел двух своих верблюдов к развалинам форта на выпас и, найдя место с особенно сочной травой, скосил ее на корм своим верблюдам. Затем он решил вздремнуть, а когда проснулся, то увидел белую газель. Схватив ружье, пастух выстрелил и после этого обнаружил, что «газелью» оказался один из его верблюдов. Для пастуха это была не просто небольшая материальная потеря, но полная катастрофа, и он решил, что его наказал какой-то особенно злобный дух. После этого на развалины форта было наложено «табу», и там не имел права появляться ни один из местных жителей. Правда это или нет, но такую легенду рассказали Рейснеру.

Три форта в Семне и еще один в трех милях от них составляли административную единицу, которую возглавлял командующий Семной Западной, самой большой из крепостей. Исследователь подсчитал, что четыре форта имели гарнизоны не меньше 300 человек – и даже, возможно, вдвое больше, если учесть, что людям в древности для жилья было достаточно небольшого пространства, которое любой из нас счел бы чересчур тесным. Таким образом, военачальник мог распоряжаться силами в 150–200 человек, что было достаточно для борьбы с дорожными разбойниками. При серьезных многолюдных восстаниях египетские солдаты скрывались за стенами крепостей и ждали пополнения с родины.

Крепости были сооружены для контроля за рекой – главной в те времена магистралью для движения грузов, перемещения людей и переброски военных подразделений. Дорога на север и юг проходила через Семну Западную, так что военачальник мог следить и за передвижениями по суше. В крепости имелись склады и торговые лавки. К реке шла обнесенная толстыми стенами дорога, так что защитники крепости имели доступ к воде в случае осады. Взять Семну было нелегко – кирпичные стены в шесть – восемь метров толщиной и местами около десяти метров высотой были для прочности укреплены тяжелыми деревянными бревнами. На стене через равномерные промежутки были установлены квадратные бастионы; на каждом углу расположено по башне; при реконструкции эти форты выглядят удивительно похожими на средневековые замки. Верхние части стен не сохранились, но мы полагаем, что к ним вели лестницы. За исключением стены, обращенной к Нилу, крепость была окружена широким, облицованным камнем каналом.

Внутри крепости находился небольшой городок с храмом и с домом для военачальника. Некоторые из солдат – скорее всего, из офицерского состава – жили в крепости со своими семьями. Судя по всему, назначения в одну из этих крепостей сопровождались стонами и жалобами – в лучшем случае они сулили унылую службу в засушливом негостеприимном месте. В худшем – «жалкие» кушиты могли перебить весь гарнизон.

Похоже на то, что преподаватели школ для писцов были правы. Шансов на повышение и хорошее жалованье было не много, а «тяготы военной жизни» велики.

Художник за работой

Никогда не забуду, как я впервые увидела ныне ушедшего от нас профессора Генри Фрэнкфорта: он вошел в аудиторию, чтобы начать лекцию об искусстве и археологии Ближнего Востока. Ростом он был невелик, но прямая осанка и выразительные черты лица сделали бы его заметным в любом обществе. Однако больше всего мне запомнилось не это, а список рекомендованной им литературы и краткое описание всего курса. Мы ожидали услышать привычные имена – Эрман, Шефер, Бристед, Капарт… Они тоже упоминались, но в списке были и «Идея святости» Отто, и «Религия в ее сути и внешних проявлениях» ван дер Лиува, а также множество книг с обескураживающими названиями, которые, как нам тогда показалось, совершенно не были связаны с археологией Ближнего Востока.

Однако сама биография Фрэнкфорта должна была подготовить нас к такому списку. Хотя профессор начал изучение археологии с участия в раскопках в Египте и в других странах Ближнего Востока и проделал исключительную работу по их упорядочению, его интересы довольно скоро расширились. Он стал писать об искусстве и религии – при этом постоянно подчеркивал необходимость для каждого египтолога консультаций авторитетов по вопросам, не относящимся к его узкой области знаний.

Со временем египтологией начали заниматься профессиональные ученые, посвятившие этой науке все свое время. Это может показаться странным, но египтология настолько сложна, что ни один из ныне здравствующих египтологов не может считать себя универсальным специалистом. Постоянно появляются новые открытия, публикуются новые теории; сам египетский язык, как искусство музыканта, требует ежедневной практики для поддержания высокого профессионального уровня. В отдельных областях появляются подразделы – если вы обратитесь к какому-нибудь египтологу с просьбой высказать свое мнение о скарабеях, которых вы приобрели в Египте, он может переадресовать вас коллеге, заявив: что «моя область – растительный орнамент; но в Бостонском музее есть человек, который занимается скарабеями».

На этом примере легко понять, как тщательно египтологи избегают суждений в чужой области исследования, таких, как антропология или классическая археология. Тем не менее все египтологи сходятся на том, что общие выводы можно делать только на основе сведений из разных областей. Ни одно из направлений не существует изолированно от других, и чем шире поле исследований ученого, тем легче ему судить о каждом конкретном случае. Попыткой решить проблему «специализация – обобщение» служат научные симпозиумы и конференции, на которых встречаются историки и ученые иных специальностей, чтобы, сидя за общим столом и потягивая минеральную воду, потолковать друг с другом. Однако, несмотря на то что в этих конференциях часто участвуют блистательные ученые, я не знаю случая, чтобы какая-нибудь из них действительно синтезировала различные идеи. Даже на симпозиумах ученые мужи предпочитают пользоваться специфическими терминами из своей области (вполне для них привычной), а другие ученые мужи, слушая их, ищут в предлагаемой теории несовпадение с фактами, а не возможность ее чем-то подкрепить. Возможно, верные теории могут появиться только в голове у человека, являющегося специалистом одновременно в нескольких областях.

Если Генри Фрэнкфорт и не был таким человеком, то многие студенты считали его именно таким. Он осознавал необходимость широкого подхода – так же, как и многие другие ученые, но, в отличие от других, он отважился на многое в этом направлении. Его преждевременная смерть лишила египтологию выдающегося таланта, отсутствие которого весьма ощутимо.

Я завела речь о профессоре Фрэнкфорте для того, чтобы отдать – хотя бы в столь скромной форме – дань этому большому ученому, а также чтобы подготовить читателя к восприятию моего собственного взгляда на египетское искусство. Любая дискуссия на тему искусства, разумеется, не может быть объективной – если только не ограничиваться самыми общими характеристиками; к тому же любой, кто учился у выдающегося педагога, навсегда остается под воздействием его идей. Фрэнкфорт оказал на меня большее влияние, чем любой другой археолог, с которыми я вместе училась, – за исключением одного. Поскольку последний еще, к счастью, весьма активно работает в своей области, его скромность не дает мне возможности упомянуть здесь его имя.

Однако еще одно имя определенно должно быть названо – имя Генриха Шефера. Его книга «Египетское искусство» – одна из самых важных работ – может быть, самая важная – для любого, кто стремится изучить этот предмет. Ранние издания книги были напечатаны старым готическим шрифтом, что, наряду со строго научным стилем Шефера, делало постижение его теорий весьма трудоемким интеллектуальным упражнением. Однако недавно появилось новое издание, напечатанное обычным шрифтом, – жаль, что этот выдающийся труд до сих пор не переведен[10].

Фрэнкфорт признает, что очень многим обязан Шеферу, но по основным вопросам они придерживаются разных точек зрения. Шефер считает, что для понимания египетского искусства необходимо глубоко погрузиться в культуру Египта, постичь духовную жизнь египтян и их этические представления. Формы искусства невозможно понять без изучения его содержания. Подобного взгляда придерживаются многие историки и критики искусств, не говоря уж о критиках в литературе и музыке. Появился так называемый биографический метод, согласно которому работы художника не могут быть правильно поняты без знания его жизни. Однако критики этого метода возразили, что мотивы художника, его детские впечатления, уровень его культуры мало отражаются в его произведениях. Форма его творчества самодовлеюща.

Огороженный стенами сад с бассейном:

а – современный рисунок с использованием перспективы; б – египетская версия

Фрэнкфорт считал, что изучение жизни художника имеет смысл – принятые в его время художественные формы должно исследовать в первую очередь. Вместе с тем он отметил одну трудность – форму и содержание легко разделить в теории, но трудно в реальной практике. В этом с ним невозможно не согласиться.

Посмотрите на приведенный выше рисунок, который показывает принятый в Египте способ изображения обнесенных стенами сада и бассейна. Выше собственно египетского рисунка расположено изображение того же объекта с используемой в наши дни перспективой. Сравнение двух изображений может лучше, чем любые пояснения, показать читателю, чем египетский стиль изображения отличается от нашего. Египетский рисунок не фиксирует то, что мы видим, хотя в определенном смысле он передает элементы реальности. Здесь есть все части сада: бассейн, дерево, дверь в стене и утка в бассейне.

В перспективном рисунке не все из этого видно, тогда как в египетской версии наличествует аккуратное и полное представление всех объектов.

Одна из главных особенностей египетского искусства «двух измерений» – отсутствие перспективы. Для изображения человеческой фигуры, однако, египтяне использовали хитрую уловку. В чем она заключалась? Предположим, вы хотите нарисовать человеческую фигуру, и у вас, как и у меня, нет в этом особых навыков. Рисуя лицо анфас, вы вряд ли сможете изобразить на месте носа что-то лучшее, чем нечто, скорее похожее на ноль или вытянутую каплю. С ногами еще хуже – они будут выглядеть как деревянные столбики. Поэтому вам лучше нарисовать человека в профиль. По крайней мере, нос будет выглядеть как настоящий нос, а ноги приобретут некоторое сходство с человеческими ногами. Но как поступить с плечами?

Здесь египтяне пошли на хитрость – они совместили два ракурса: вид спереди и вид сбоку. Голову рисовали в профиль, глаз спереди, плечи спереди, ноги в профиль. Между ногами и плечами шел плавный переход. Изображение сада тоже совмещает два ракурса, но не столь искусно. Можно назвать его соединением вида спереди и вида сверху.

Мы можем несколько свысока рассуждать о египетских рисунках – ведь наша культура давно освоила изображение в перспективе. Однако Шефер – одним из первых – заметил, что перспектива для древних культур – явление довольно редкое. Она была открыта только однажды – в Греции в V веке до н. э.; только те культуры, что находились в контакте – прямо или косвенно – с греческим искусством, освоили искусство перспективы. Таково мнение Шефера; я просто повторяю это мнение, не имея возможности проверить его слова. Но главный его довод верен – изображение в перспективе действительно нехарактерно для тех частей мира, у которых не было связей с Древней Грецией.

Не использовали перспективу и в «двумерном» искусстве древних культур Ближнего Востока. Это не означает, что в древности никто не замечал сам эффект перспективы. Глаза людей во все времена были устроены одинаково, и задолго до греков любой прекрасно видел, что более удаленные предметы выглядят меньшими по размерам, чем близкие. Почему же так не рисовали?

Не потому ли, что без перспективы рисовать было легче? Я считаю, что намного легче; для меня сделать рисунок в египетском стиле много проще, чем скопировать Дюрера или Леонардо да Винчи. Но конечно, такого ответа недостаточно для цивилизации, которая воздвигла пирамиды без механизмов и железных орудий труда.

Я думаю, для ответа на этот вопрос нам следует отказаться от изучения одной лишь формы. То, что мы видим на египетских картинах, несет для нас мало смысла, пока мы не узнаем, почему были выбраны именно те или иные формы. Встречаются эстеты, которые восхваляют египетскую живопись лишь за ее внешнюю форму, – и приверженцев такого подхода немало, поскольку краски и впрямь хороши, рисунки выписаны в аккуратном следовании установившимся и признанным канонам, некоторые детали радуют глаз и рождают положительные эмоции. Но во всех восторгах этих эстетов звучит некоторая снисходительность, подтекст «хоть и примитивно, но привлекательно!». В середине второго тысячелетия до нашей эры были установлены изобразительные правила, «канон», и эти правила не менялись до самого конца существования Египта как самостоятельного культурного явления. Правила бы не оставались неизменными, если бы они перестали удовлетворять общественным требованиям. И потому мы сейчас должны эти требования рассмотреть.

Начнем с того, что большая часть египетского искусства была погребальной и, таким образом, выполняла скорее утилитарные, а не эстетические функции. Живопись в гробницах не предназначалась для украшения – она утверждала, что усопший получит в загробной жизни все изображенные предметы. Считают, что первобытное искусство возникло на основе магии. Удивительные росписи пещер в ранней истории Европы, такие, как в Ласко, были созданы вовсе не неандертальским Пинтуриккио, которого нанял вождь Уг, чтобы тот украсил его обиталище. Многие из этих картин нанесены на стены в темных, необитаемых подземельях. Специалисты считают, что, рисуя желаемых в качестве пищи животных, доисторические художники следовали магическому ритуалу, призванному помогать их соплеменникам на охоте.

А поскольку основой искусства, в том числе и египетского, служила магия, художникам было важно изображать объекты полностью, не упуская ни одной существенно важной детали – тогда душа усопшего получит духовный эквивалент того, что изображено. Как мы видим, сад у египтян изображен целиком, с бассейном. Рисунок в перспективе не может показать бассейн, так что сад усопшего в Стране Запада[11] оказался бы лишенным этого важного элемента.

Подобное объяснение особенностей египетского искусства вызывает два возражения. Первое – старый довод о том, что о мотивах давно умерших и превратившихся в прах мы судить не можем. Второе возражение – религиозная трактовка не объясняет все особенности египетского «двухмерного» искусства. Если вы желаете изобразить «целого» человека и быть при этом уверенным, что ни одна существенная его часть не упущена для возрождения к жизни вечной, то не следует изображать его в профиль. Египтяне рисовали человека с двумя плечами, двумя ногами, двумя руками, но при этом лишали его одного глаза и одного уха. Египтянам следовало изображать головы спереди; у одного из распространенных иероглифов именно такой вид: маленький бог Бэс всегда изображался спереди, с обращенным к зрителю лицом. Таким образом, теория необходимого в магических целях изображения всех деталей – только частичный ответ на наше «почему».

Я должна извиниться перед читателем за то, что этой оговоркой несколько затуманила довольно ясное объяснение, но я думаю, важно, чтобы читатель понял, что изучение истории – это не просто серия вопросов, на каждый из которых есть ответ. История – это серия вопросов, на многие из которых есть ответы, зато другие порождают новые вопросы. Порой мы, вместо ответа, можем лишь пожать плечами. Для того и проводятся исторические исследования, чтобы таких неопределенных «пожатий» оставалось как можно меньше. Когда-нибудь кто-нибудь опубликует труд, где объяснит все загадки египетского искусства. Пока этого не произошло, связь египетского искусства с магией дает ключ, но не полное объяснение.

Магическое объяснение может быть применено не только к живописи, но и к скульптурам. Некоторые из статуй богов и царей перешли в наши музеи из храмов, некоторые – особенно статуи обычных людей – были доставлены из гробниц. Причину создания статуй легко объяснить их магическим предназначением. Поскольку мы имеем дело с культурой, уделявшей большое внимание сохранению тела, с нашей стороны логично допустить, что точное воспроизведение черт усопшего было одной из предпосылок к вечной жизни. Если мумия была бы повреждена или уничтожена, статуя могла стать подходящей заменой.

Но независимо от того, имела ли статуя на самом деле магическое значение или нет, при ее создании исходили не только из практической целесообразности. Египетские скульптуры еще и красивы. Причем многие считают, что скульптуры намного эстетичнее живописи, так как в них нет отсутствия перспективы. Однако каноны существовали не только для живописи, но и для скульптуры. И те и другие были установлены в ранний период египетской истории и просуществовали около двух тысячелетий. Существенная особенность египетских скульптур, сразу бросающаяся в глаза, – их условность. Когда вы смотрите на статую, вы почти всегда можете угадать, каким был блок, из которого ее изваяли. К статуям применяли «канон переднего вида», ведь их ставили перед стеной, и предполагалось, что на них будут смотреть спереди. Но этот канон вовсе не обязывал делать все под прямым углом или параллельно, а в египетских статуях почти все линии проведены именно подобным образом. Особенно бросаются в глаза своей угловатостью сидячие статуи – одни из самых распространенных. Прямые углы на бедрах и коленях, прямые ноги, прямые спины и негнущаяся шея – и ни одного наклоненного корпуса, ни одного поворота головы. Все прямо – вверху и внизу.

Другая важная особенность египетских скульптур буквально всех периодов – схематичность изображения тела. Мышцы лишь обозначены; корпус представляет собой ряд гладких поверхностей, ноги и руки – это лишь изогнутые колонны. Даже когда в более поздний период была сделана попытка яснее показать мускулатуру, это было сделано так же формально и безжизненно, как и в ассирийской скульптуре приблизительно того же периода. Для обозначения этой особенности египетской скульптуры трудно подобрать точное название, поскольку каждый термин имеет еще и дополнительное значение. Некоторые ученые называют египетскую скульптуру абстрактной, а это слово вызывает в памяти бетонные глыбы с отверстиями, названные их авторами «Женщина, баюкающая ребенка» или «Желание»; подобного рода творения можно найти сейчас в любых музеях современного искусства. Но египетская скульптура слишком близка к реальности, чтобы называть ее абстрактной. Не можем мы использовать и слово «схематичная», ибо скульптуры имеют завершенный вид. Лучше всего вообще отказаться от любых ярлыков. Мое самое яркое впечатление от этих статуй – они безжизненны. Они не мертвы, а скорее заморожены, схвачены в некий момент вечности. Под мягкой полированной «кожей» чувствуются кости, но нет нервов и сухожилий, и есть только несколько самых больших мышц. Но и эти мышцы – в вечном покое, они не работают. Судя по внешнему виду, туловища и конечности могли быть отлиты в одной и той же форме. Даже если какой-то скульптор вносит изменения, они потом становятся стандартом, например три валика жира посреди торса для обозначения тучности.

Если стандартизованы тела – по крайней мере, на мой взгляд, – то что можно сказать о портретах? Я уже писала о своих сомнениях в сходстве портретов с оригиналами в искусстве Древнего Египта; не верю я и в то, что сходству придавали большое значение и в «портретной» скульптуре. Такой взгляд, разумеется, субъективен, но я не могу не привести в его подтверждение две репродукции (фото 17 и 18) «портретных голов» двух различных культур. Изображенная на первой репродукции голова египтянина рассматривается многими учеными как одна из наиболее индивидуализированных во всей египетской скульптуре. Вторая репродукция изображает бюст римского императора Каракаллы. Думаю, если бы я увидела Каракаллу на улице, я узнала бы его сразу. Даже без тела каменные головы из музеев древнеримского искусства несут печать индивидуальности каждого отдельного исторического лица; даже непрофессионал сможет легко и быстро научиться различать холодную красоту Августа, взгляд широко посаженных глаз Каракаллы и толстое, приплюснутое, с поджатыми губами лицо Веспасиана.

А у египтян? Некоторые из скульптурных портретов можно распознать. Думаю, я узнала бы Эхнатона, но только потому, что он не похож на других фараонов. Но как он выглядел в действительности? В крови и плоти? Подобным странным колоссам из Карнака с их продолговатыми лицами и жестко поджатыми губами – или же с тонкими чертами и меланхолическим выражением лица, как на миниатюре из Лувра?

Некоторые египтологи считают, что могут легко узнать своих «друзей»-фараонов; они уверенно называют принадлежность статуй или их фрагментов на основе сходства с другими, уже известными статуями. По всей видимости, у этих ученых глаз более наметан, чем мой. Большой опыт дает специалистам ощущение, что можно судить по сходству, но такой подход не может быть точен. Иногда он просто опасен, если кажущееся сходство лежит в основе замысловатых теорий о семейном родстве, узурпации престола и завоеваниях – в основе теорий, для которых нет никаких других свидетельств. Человек обычно замечает то, что желает – или ожидает – увидеть, а не то, что есть в действительности. Любой родитель новорожденного, к примеру, сталкивается с тем, что с полдюжины родственников с восторгом замечают «полное» сходство с собой.

Хотя, возможно, в этом вопросе правы специалисты, а не я, все же я вижу больше свидетельств, подтверждающих именно мою точку зрения. Египетскую скульптуру можно классифицировать по периодам, поскольку разные времена имели отчетливо выраженные различия в стиле. Главы Древнего царства стремились внушить идею о божественности царской власти, и на лицах фараонов можно увидеть спокойствие, уверенность и сверхчеловеческое величие. Тщательно изваянные черты были характерны и для статуй богов. «Сенусерты» и «Аменхотепы» Среднего царства измучены заботами, их лица покрыты морщинами. При Новом царстве черты становятся плавными, морщины исчезают, лица приобретают мягкость и мудрость. И не специалист сможет легко отличить голову, сделанную во времена Древнего царства, от головы, изготовленной при Двенадцатой династии. Но при всей этой разнице головы одного периода выглядят удивительно похожими одна на другую.

Из-за этой похожести порой и специалисты оказываются не в состоянии прийти к общему мнению о принадлежности некоторых голов, если им не сопутствуют надписи. Никто не перепутает бюст Тиберия и скульптурный портрет Августа, но одну и ту же голову разные ученые приписывают и Эхнатону, и его супруге Нефертити, и его преемнику Сменхкара.

Наше мнение о том, что внешнее сходство не играло для египтян большой роли, подтверждает частота, с которой статуи присваивались другими лицами. Если один царь желал «позаимствовать» статую кого-то из своих предшественников, он не изменял – как делали римляне на барельефах – внешние черты. Он просто высекал свое имя на месте имени прежнего владельца.

Здесь мы переходим к последнему аргументу в пользу нашей теории – к особой силе имени как средства идентификации. Слово – как изреченное, так и написанное – имело магическую власть. Оно не просто служило обозначением человека, оно было неотделимой частью его самого, искрой его собственного существования. Память об имени была необходима для воскресения в вечной жизни; если сохранялось только имя, это значило, что часть человека продолжает жить. Написание на статуе этих магических слов не только отождествляло ее, но в некоторой степени и оживляло. Необходимость портретного сходства не была столь же важной.

Однако, заметит знающий человек, в Древнем Египте были и подлинные образцы портретной скульптуры. Они смотрятся как изображения реальных людей. Принадлежность некоторых не вызывает сомнений – Нефертити, царица Ти, Аменхотеп.

Да, есть исключения. Есть скульптурные головы, которые определенно смотрятся как портреты, – упоминавшиеся нами Шейх аль-Белед, царица Ти, возможно еще с дюжину других. Было бы просто смешно утверждать, что в Египте все статуи одинаковы – какими бы жесткими ни были каноны, таланты и вкусы отдельных ваятелей весьма разнились. Иногда из-под умелых рук скульпторов выходили произведения искусства, которые, судя по всему, имели большое портретное сходство в самом строгом понимании слова. Проблема состоит в том, что в наши дни мы не можем твердо сказать, чья скульптура кого изображала. К примеру, в случае с царицей Ти мы можем быть уверены только в периоде, к которому относится скульптура. Некоторые ученые считают, что это скульптурное изображение принадлежит дочери Ти, Ситамон, некоторые – что оно к Ти не имеет никакого отношения. Другие так называемые портреты царицы Ти не позволяют сделать каких-либо выводов – существует только одна хорошо изваянная голова.

Думаю, читатель будет немало удивлен, узнав, насколько в действительности шатки доводы относительно принадлежности скульптурных портретов. Если надписи нет, то к портрету следовало бы просто привесить табличку со знаком вопроса, а не пытаться дать «точное» имя. Это относится и ко многим головам из Амарны – вполне рациональные, как правило, ученые почему-то склонны приписывать все скульптуры Эхнатону и его семье. Особенно меня раздражает случай с небольшой фигуркой – частью одного из сложных украшений Тутанхамона. Эта фигурка представляет собой судно, несущее женщину-карлика и еще одного человека, предположительно женщину. Она стоит на коленях на носу судна, тонкая и обнаженная. Нет никаких оснований предполагать, что эта фигурка – не часть общего орнамента, а какое-то исключительное лицо, тем более – царской крови. Тем не менее иногда можно видеть под фотографией пояснение – «Мутнедджмет, сестра Нефертити (?)». Вопросительный знак как бы делает законным совершенно нелепое предположение и позволяет ему быть основой научных теорий. Такой же магический знак иногда появляется под головой, которую мы воспроизводим на фото 20. Эту голову называют так: Аменхотеп III. Такую идентификацию подвергают сомнению многие ученые, но есть множество менее известных статуй, о которых говорится намного меньше, но которые сопровождены столь же нелепыми ярлыками – на том лишь основании, что кому-то подумалось, будто упомянутое в древних текстах лицо должно выглядеть именно таким образом.

Все эти дискуссии о портретах довольно интересны, но не очень важны – скульптурной голове нет необходимости иметь портретное сходство, чтобы считаться предметом искусства, а некоторые из египетских статуй – подлинные шедевры.

Я уже писала, что со временем стиль менялся. Но были правила, которые оставались неизменными на протяжении столетий. Эти правила – или каноны – фиксировали не только нормы живописи и скульптуры, но даже позы. Наиболее точное соответствие канонам требовалось при изображении лиц высокого положения. Чем ниже человек стоял на социальной лестнице, тем свободнее был художник; дети и животные находились у самого основания этой лестницы, и это одно из объяснений, почему египетские животные и птицы особенно живописны. Они могли летать, скакать и ползать без всякого ущерба достоинству, которого от них не ожидали. Не было достоинства и у слуг, так что их можно было изображать за работой, что считалось недопустимым для вельможи. Небольшие фигурки из гробниц Первого промежуточного периода показывают пекарей, мясников и ткачей, полностью погруженных в свою работу, а роспись гробниц демонстрирует большое разнообразие поз борцов, танцоров и акробатов. Наш рисунок показывает некоторые отклонения от канонических правил. Часто такие нестандартные рисунки очень красивы, они показывают, что египетские художники были не сильно стеснены ограничениями. Правда, другие отклонения от правил действительно ухудшали рисунок.

Отклонения от канона

В то время как слуги могли работать – и даже прыгать, – вельможа и его супруга должны были сидеть или стоять с выражением равнодушия на лице, отстраненные от реальной жизни. Сидячая или стоячая позы были наиболее распространенными для людей высокого положения. Они могли также преклонить колени перед богами или фараонами. Фараон, занимавший высшую ступень в иерархии, преклонял колени только перед богами. В некоторые периоды популярной была также поза «сидячего писца» – со скрещенными ногами, с натянутой на коленях юбкой и легким наклоном спины. Лежащих египтян не было – за исключением усопших. Мумия, конечно, лежала; гроб имел приблизительно человеческие очертания и в некотором отношении может также рассматриваться как лежащая скульптура. При всех ограничениях, которые накладывала форма гроба, мастера прошлого умели вложить в эту «скульптуру» и достоинство, и величественность, а временами даже изящество.

Твердо определяя позы царя, канон так же строго диктовал его внешний облик. Божественный правитель не мог быть некрасив и не иметь тело Аполлона. Именно так выглядят царские статуи – почти все.

При всей своей незыблемости официальные каноны в некоторые периоды несколько смягчались. Во время Первого промежуточного периода, времени политической анархии, появляется больше свободы. Для лиц более низкого звания допустимо большее разнообразие поз, техника становится менее изысканной. Но временем настоящих перемен считается эпоха Эхнатона, которого одни называли еретиком, другие – монотеистом, третьи – как-то еще. Мы будем именовать искусство этого периода «искусством Амарны»; оно существенно отличается от канонического стиля и потому требует подробного описания.

Наиболее поразительные изменения претерпел, на наш взгляд, внешний вид фараона. Если мы пройдем по тем залам Каирского музея, в которых находятся скульптуры Менкаура, Сенусерта, Тутмоса, то увидим, что все они внешне похожи – широкие плечи, тонкая талия, узкие бедра, сильное тело, прямая осанка. Подойдя к Эхнатону, мы обнаруживаем округлый живот, отвислую грудь, вытянутый череп и длинные ноги! Из чувства такта вельможи двора Эхнатона вынуждены были просить художников представить и их аналогичным образом, и потому рельефы гробниц этого периода пестрят людьми весьма непривычного вида. В искусстве Амарны радикально меняются и позы. Тутанхамон изображен опирающимся на свой посох или сутулым – и это на царском троне! Эхнатон целует свою жену и подбрасывает в воздух своих детей. Некогда строгие каноны соблюдаются лишь отчасти, человеческие фигуры и растения изображаются менее прямыми линиями. Все это можно назвать как свободой творчества, так и кошмарным упадком искусства, в зависимости от отношения к Эхнатону и его новым идеям.

Какие изменения в культуре повлекли столь радикальную ломку канонов? Точный ответ мы знать не можем, но, по всей видимости, ответ лежит в слове «ma'at», обычно переводимом как «правда». Это слово было лейтмотивом правления Эхнатона. Он жил по правде и почитал правду; если бы мы точно знали, что он считал правдой, то получили бы лучшее представление об одной из самых необычных фигур всей египетской истории. К сожалению, «ma'at», как и наша «правда», имеет много смысловых оттенков. Большинство египтологов сходятся во мнении, что «ma'at» Эхнатона не имела глубокого этического или философского значения – это не та вечная правда, которая делает человека свободным, это, возможно, даже не справедливость. Обычно применительно к искусству Амарны ее принято трактовать как «искренность». Применительно к новым художественным формам она обозначает стремление показывать мир таким, как он выглядит в реальности.

Но, даже предположив, что слово «ma'at» – ключ к пониманию искусства Амарны, мы еще должны научиться пользоваться этим ключом. Шефер видел в искусстве Амарны рост эмоционального содержания, экспрессию – пожалуйста, не спутайте это с экспрессионизмом – в выражении чувств. Фрэнкфорт признавал эту экспрессию, но считал ее производным элементом от «ma'at» в значении «искренность», которая требовала буквального отражение реальности.

Оба этих толкования оставляют у меня чувство неудовлетворенности – но я больше склоняюсь к мнению Шефера, поскольку в действительности искусство Амарны никогда не бросало вызова основным канонам официального искусства. При всей гротескности форм и необычности поз используются и старые формы и старые позы. Скульптуры более гибки и более округлы, но они по-прежнему имеют строго фронтальный вид и, несмотря на всю обманчивость изогнутых линий, вытянуты по оси вверх и вниз. Живопись и рельефы представляют человеческие тела во все той же знакомой комбинации вида спереди и вида сбоку, дом и дворец изображены в том же смещении вида спереди и вида сверху. Конечно, придворные художники привыкли работать именно в таком стиле, и большинство из них, видимо, считало для себя невозможным что-то менять, но я не могу отделаться от впечатления – особенно помня о ранних, хотя и редких попытках отойти от требований канона, что одаренные молодые художники желали точнее отразить видимую ими реальность – если, конечно, царь позволял им это. Без сомнения, Эхнатон хотел видеть что-то отличающееся от старого формального стиля – но что именно он хотел, мы не сможем уяснить, пока не узнаем больше об этом человеке и его времени.

Искусство Амарны может показаться современному человеку менее эстетичным, чем канонический стиль. Животные и растения выглядят лучше благодаря предоставленной художнику большей свободе, человеческие фигуры, по-прежнему лишенные перспективы, к тому же изображаются неприкрашенными, что лишает изящества и мужчин и женщин. Две маленькие царевны из Амарны, изображения которых часто приводят в книгах и которыми принято восхищаться, на самом деле настоящие страшилища. Их тела как будто лишены костей, а руки и ноги на вид слабенькие, словно резиновые. Безволосые головы вызывают в памяти инопланетян из романов Герберта Уэллса. Впрочем, если правы те, кто считает, что на рисунке изображены дети, то рисунок не кажется столь уж неудачным. Как и большинство художников, в том числе и греческих, египтяне изображали детей как миниатюрных взрослых. Однако пропорции у детей иные – голова больше, а животы выпирают. Но на многих рельефах Амарны все люди выглядят как дети, поскольку при Эхнатоне было принято изображать голову в увеличенном виде, а основательный животик Эхнатона вынудил его раболепного придворного художника придать и прочим фигурам несколько детский вид. Царевны из Амарны не были детьми, это взрослые женщины, неестественный вид им придал художник. Я должна завершить свою обличительную речь по поводу этих двух царевен откровенным признанием, что это – одна из моих любимых египетских картин. У меня есть большая репродукция в цвете, и я не могу повесить ее на стену по единственной причине: мои домашние ее не выносят. Как в живописи, так и в скульптуре искусство Амарны – несмотря на всю свою кратковременность – прошло несколько ступеней развития. Смягчение правил началось еще до правления Эхнатона – одна из статуй его отца, Аменхотепа III, изображает дряблое тучное тело, облаченное в тонкое плиссированное одеяние, под которым угадывается очень некрасивая фигура. Эта небольшая статуя, возможно, была первой попыткой на пути к изображению реальности; она показывает тело (голова, к сожалению, отсутствует) немолодого человека, который прожил жизнь чересчур бурно. К первым годам правления Эхнатона «искренность» превратила произведения искусства в нечто похожее на карикатуры. Наиболее ярким примером служит группа огромных статуй, которые Эхнатон предназначил для храма в Фивах. Лица скульптур неестественно удлинены, подбородок свисает, улыбка выглядит тревожной; тело словно поражено болезнью, дошедшей до кульминации. При всей своей уродливости эти статуи удивительно западают в память – некоторым они кажутся образцами великого искусства. Возможно, причина, по которой большинство египтологов находит эти статуи карикатурными, заключается в том, что они имеют формы, предписанные изображением Осириса, и грубое нарушение традиционных черт почти причиняет боль глазу, привыкшему к классическому, священному образу бога.

Как мы знаем, Эхнатон решил отряхнуть пыль Фив со своих сандалий и воздвигнуть в пустынном месте новую столицу, где он мог бы без помех поклоняться своему нежно любимому богу Атону. Здесь, в Амарне, сохранились несомненные шедевры искусства, красивые и лишенные крайностей более ранних попыток. Телль-эль-Амарну раскапывало несколько групп, но самый потрясающий древний предмет из Амарны был обнаружен Людвигом Борхардтом, работавшим по поручению «Немецкого восточного общества» («потрясающий» не значит «самый важный»; на последнее определение могут претендовать письма из Амарны). Борхардт обнаружил этот предмет в куче мусора, на месте которого была когда-то мастерская скульптора по имени Тутмос.

Тутмос жил и работал в одном здании. Возможно, он использовал одну и ту же комнату и в качестве склада, и для демонстрации своих творений. Когда Эхнатон скончался, скульптор продолжал жить на прежнем месте – обитатели же города через несколько лет начали постепенно уезжать. Поначалу горожане думали, что их отъезд обратно в Фивы носит временный характер. Они отправлялись следом за придворными, запирали дома и брали с собой только личные вещи. Позднее стало ясно, что с существованием города, посвященного Эхнатоном своему любимому богу, последователи Амона-Ра никогда не смирятся. Тогда некоторые из домовладельцев вернулись в Амарну и забрали из домов все – даже дверные рамы и колонны, чтобы использовать их в новых домах в Фивах. Некоторые богатые дома, по всей видимости, были ограблены – на месте города обнаружено очень мало мебели, ювелирных украшений и личных вещей. Но по какой-то причине в мастерской Тутмоса осталось в неприкосновенности немало ценных предметов. Немецкие археологи высказали предположение, что Тутмос собрал свои невостребованные и незавершенные скульптуры, после чего запер дверь и уехал.

Среди оставленных им скульптур был великолепный бюст царицы Нефертити, который в наши дни воспроизведен буквально на любом материале – от ткани до почтовой открытки. Царица действительно прекрасна – с длинной, изогнутой шеей, легкой улыбкой, краски делают ее лицо живым. Когда бюст впервые появился в Берлинском музее, он вызвал дружное восхищение во всем мире. Только один голос не выражал этого чувства, и принадлежал он египетскому правительству, которое задало вопрос: «Как она туда попала?»

Еще со времен Мариета в Египте существовали строгие законы, регулирующие вывоз древностей за границу. Иностранные археологические экспедиции обязаны были после окончания работ предъявлять все находки инспектору из Отдела древностей. Инспектор отбирал часть находок, а экспедиция могла забрать лишь то, что он оставил, если только предварительно не были достигнуты особые соглашения. Общее правило гласило, что египетское правительство будет все уникальные предметы оставлять себе, остальные же делит с изыскателями.

В случае с Нефертити египетское правительство заявило, что оно никак не могло позволить вывезти из страны столь уникальное сокровище. Скорее всего, это правда. Мне довелось услышать несколько историй о бегстве (или похищении) Нефертити; трудно сказать, что произошло на самом деле. Археологи из «Немецкого восточного общества» настаивали, что эта вещь была предъявлена инспектору и допущена к вывозу. Согласно условиям соглашения с Отделом древностей, они могли брать себе все художественные работы, признанные моделями или образцами. Нефертити была выставлена на стол вместе с другими предметами; ее уникальная красота, вероятно, не была по достоинству оценена инспектором, и бюст перешел в собственность исследователей вместе с другими предметами.

Глядя на скульптуру Нефертити, очень трудно поверить, что инспектор не мог распознать ее уникальность, если только он не был пьян, слеп на оба глаза или… но не станем употреблять слова, дающие основания для судебного преследования. К тому же необходимо признать, что у статуи могло не быть всей ее элегантной красоты, когда она была извлечена из руин студии Тутмоса. Возможно – будем милосердны – правительственный инспектор оказался просто недостаточно бдительным. Если он действительно прошел мимо Нефертити, вряд ли стоило бы требовать от археологов, чтобы они отвели его в сторону и заботливо объяснили, что он просмотрел один из самых выдающихся шедевров египетской скульптуры. Археолога, способного на такой подвиг, следовало бы объявить святым за его сверхчеловеческий альтруизм.

Кто был прав в случае с Нефертити, сейчас сказать нелегко, особенно в связи с тем, что вопрос затрагивает довольно щекотливую проблему о разделе древностей. В большинстве стран Ближнего Востока государство оставляет за собой право решать, что отдать, а что оставить, и, если оно вознамерится оставить все, спорить бесполезно. Право страны подвергнуто сомнениям быть не может – это ее земля. Но как быть с исследователями, которые тратят время, деньги, проводят экспертизу и работают по колено в грязи? «Наука ради науки» – хорошая вещь, но музеи, которые спонсируют археологические экспедиции, должны получать за свои деньги какие-то результаты. Следует принимать в расчет и еще одно важное обстоятельство: доступность материала. Ученые хотели бы видеть древности в одной-единственной крупной коллекции, что позволило бы им не путешествовать по всему миру ради своих исследований. Однако далеко не каждый может посетить Ближний Восток, а людей, интересующихся его памятниками, немало. Множество маленьких коллекций для них благо, поскольку такие коллекции позволяют увидеть шедевры древних культур значительно большему числу людей. Эта проблема весьма сложна, и, если бы я получила точные свидетельства, что Нефертити была похищена, я не стала бы бросать камни в похитителей, поскольку делали они это, чтобы выставить ее на публичное обозрение. Думаю, я бы тоже не предъявила эту скульптуру чиновнику из Отдела древностей.

После того как ереси Амарны были вычеркнуты из истории ортодоксальными наследниками Тутанхамона, искусство вернулось к своим прежним формам. Есть предположение, что мягкость стиля Амарны отразилась в некоторых работах Девятнадцатой династии, но это только предположение. При энергичном кушитском царе из Двадцать пятой династии появилась абсолютно новая скульптурная техника, соседствующая со старой. Несколько голов этого периода сочетают на своих лицах гладко полированную поверхность с грубо обработанными, резко очерченными плоскостями. Все же и в новой технике многие видят прежнюю традицию. Контакты с другими странами влияли на искусство мало, за исключением разве что декоративных украшений, а блистательное греческое искусство даже после завоевания Египта Александром привело лишь к второсортным, сравнимым лишь с провинциальной Грецией подражаниям – или частичному смешению двух техник. Возможно, египетское искусство было просто не в состоянии взять что-то у других стран – это требовало отказа от своих древних канонов, а такой отказ делал искусство уже не египетским.

До сих пор мы говорили лишь о египетских живописи и скульптуре, так что может сложиться впечатление, что мы игнорируем изящные египетские барельефы. Это не так – просто большая часть наших замечаний относительно живописи применима и к египетским барельефам, поскольку этот вид искусства также имеет два измерения. На большей части египетских барельефов выпуклости выражены слабо, и, как правило, барельефы раскрашены. Когда мы с восхищением замираем перед тонко выписанными фигурами настенных барельефов в гробницах Древнего царства, мы часто забываем, что во многих случаях мастерство художника закрывает от нас не менее значительное мастерство скульптора.

Перед тем как скульптор начинал высекать на стене гробницы или храма свой сюжет, поверхность тщательно выравнивали; все трещины и отверстия замазывали штукатуркой. Если используемая каменная основа была плохого качества, тонким слоем штукатурки покрывали всю поверхность стены. Когда штукатурка высыхала, появлялся «черновой разметчик» – так мы переведем его звание. Его задачей было нанести на заштукатуренную стену контуры будущей картины. Для большей точности и для того, чтобы соблюсти каноны в отношении пропорций, он использовал сетку, которую наносил прямо на поверхность стены. Расстояния между линиями отмерялись при помощи инструмента, похожего на линейку, – сами линии проводили, прикладывая к стене туго, как тетива лука, натянутую веревку, погруженную до того в красную охру. Затем художник – тоже охрой – рисовал фигуры, используя линии сетки в качестве направляющих. На протяжении большей части египетской истории человека изображали высотой девятнадцать клеток от подошв до макушки; отдельные части тела, такие, как ноги, кисти рук, туловище, также имели свои размеры в единицах координатной сетки. Такая техника изображений была широко распространенной и довольно удобной, поскольку позволяла изображать фигуру любой величины – художник просто уменьшал размеры квадратов для небольших фигур или же увеличивал, когда требовалось огромное изображение царя или бога. Приведенный рисунок показывает одну из таких сеток; туристы с острым зрением до сих пор могут видеть их на некоторых египетских монументах.

Когда художник завершал свою работу и отправлялся домой, за дело брался скульптор. Обычно его работа заключалась в удалении фона и придании фигурам выпуклости – но иногда, наоборот, из стены высекались именно фигуры. Время от времени ленивый или изобретательный скульптор обнаруживал, что он может удалить лишь ту часть фона, что граничит непосредственно с фигурой, – а потом постепенно выровнять эту часть с поверхностью. Это экономило немало времени и сил, но лучшие барельефы были созданы не в этой технике.

Человеческая фигура в египетском стиле

Вырезав все фигуры на поверхности стены, скульптор принимался за деталировку одежды и мускулатуры, но доводил барельеф до совершенства третий, последний, мастер – художник, который мог быть тем же, кто делал черновой набросок. Палитра художника от эпохи к эпохе менялась, но она всегда была сравнительно небогатой и к тому же ограниченной определенными правилами. Одежду следовало изображать белой, волосы – черными, человеческую кожу – красной для мужчин и желтой для женщин. Только при изображении животных допускалось большее разнообразие цветов, и здесь художники показали, на что они способны. Сверкающие красные птицы Амарны – одни из самых восхитительных персонажей на всех египетских барельефах; они изображены настолько точно, что без труда можно определить, какие именно это птицы, хотя краски на этих изображениях и не совсем соответствуют природным. На некоторых изображениях животных художники попытались передать строение перьев и шерсти, а также округлость тела.

Орудие художника делали из куска волокнистого дерева, расплющенного на одном конце, чтобы волокно превратилось в щетинистую кисть. Для разных красок использовали разные кисти. Почти всегда краски готовили из минерального сырья – именно поэтому древние картины так хорошо сохранились. Для черной краски обычно использовали уголь; для изготовления других, часто используемых красок брали зеленый малахит, красную и желтую охру. Минералы смешивали со связующим веществом, но это было не масло; египетская живопись была темперной, а не масляной. Точный состав связующего вещества неизвестен – не потому, что египетские художники использовали какие-то тайные, не дошедшие до нас знания, а потому, что очень трудно анализировать небольшие остатки краски, сохранившиеся на барельефах.

Можно с уверенностью утверждать, что египтяне использовали и воск – либо в качестве связующего вещества, либо для защитного покрытия законченных картин. Для последней цели иногда использовали лак; во время создания барельефа лак выглядел неплохо, но со временем он приобретал желтый или коричневый оттенок, приглушая яркость красок.

Практически все было расписным – шкатулки, стулья, колонны, полы дворцов, стены храмов, но большая часть самых лучших художественных изображений находится в гробницах. То же можно сказать и о многих выдающихся скульптурных изваяниях.

Подавляющее большинство египетских статуй изготовлено из камня – материала, который прекрасно соответствует строгой прямоугольности египетского художественного стиля. По незаконченным образцам можно сделать вывод, что сначала скульптор намечал контуры на четырех сторонах камня, затем делал грубую обработку, после чего приступал к окончательной отделке. Инструменты скульптора были медными; он использовал долото, сверло и пилу. После завершения отделки статую полировали абразивами – песком или камнем, а затем раскрашивали. Статуи из известняка или других мягких камней раскрашивали целиком. Обычно белой краской покрывали одежду, а красной или желтой – тело. Статуи из твердого камня, гранита или базальта, высоко ценившиеся за красоту самой структуры материала, лишь слегка трогали кистью – иногда наносили черной краской брови или же пририсовывали детали короны или прически. Некоторые детали изготавливались из вставок других материалов. Порой делали вставные глаза – именно потому у некоторых египетских статуй такой бесстрастный взгляд.

Для скульптур использовали и другие материалы. Некоторые из самых красивых статуй, дошедших до нас, изготовлены из дерева. В качестве примера можно привести голову царицы Ти и статую Шейха эль-Беледа. Металлические статуи менее известны, чем статуи из дерева и камня, но и они заслуживают упоминания, поскольку демонстрируют весьма впечатляющее мастерство. Во времена Шестой династии египетские мастера по металлу создали из меди большую, выше человеческого роста фигуру Пепи I, а также статую его сына несколько меньшего размера. Трудно сказать, как эти статуи были изготовлены; скорее всего, их делали при помощи молотка, а не отбеливали. К более поздним временам относятся статуи из бронзы и даже золота. Их делали при помощи изложниц, в которых помещалась модель из воска; изложницу нагревали, воск таял и вытекал через специально оставленные отверстия; в образовавшуюся пустоту заливали металл. Таким способом было можно изготовить как монолитные статуи, так и полые. Полые, естественно, были дешевле монолитных. Одна из лучших египетских бронзовых статуй – фигура женщины по имени Такушет из Двадцать пятой династии; узор на ее платье выложен медью на серебре.

Рассказывая о художественных работах, мы обязаны упомянуть о художниках и скульпторах. Свое восхищение мы можем выразить им всем, не называя имен, поскольку имен художников и скульпторов до нас дошло очень мало – и даже их мы не можем связать с какой-нибудь картиной или статуей. Авторскую подпись имеют только укрытые в святилище одного из храмов скульптуры Сенмута, на которых написано нечто вроде «Сделал Сенмут». О принадлежности какого-либо из шедевров иногда позволяют судить обстоятельства его обнаружения или уже установившиеся представления. Возможно, Тутмос из эль-Амарны мог бы заявить, что голова Нефертити – это его шедевр; однако точными сведениями мы не располагаем. Сохранилось несколько имен других скульпторов, но без связи с их работами. Бак, скульптор Эхнатона, которого «его величество сам обучал», наводит на поразительную мысль, что царь-еретик был не только религиозным фанатиком, но и скульптором-любителем. Во времена Среднего царства жил Иритсен, который, согласно его собственным словам, был скульптором недюжинного таланта:

«Я – ремесленник, успешный в своем деле, тот, кто поднимался на самую вершину благодаря своим знаниям… Я знаю движения фигур, походку женщин… раболепие одинокого пленника, знаю, как один глаз смотрит на другой, как сделать испуганным лицо преступника, положение рук того, кто бросает копья в гиппопотама бегущего».

Используемое Иритсеном слово «ремесленник» отметим особо, поскольку оно указывает на статус художника и скульптора. Их труд не обладал существующей сейчас аурой «изящных искусств»; он не считался даже занятием, имеющим высокий профессиональный статус, – это было всего лишь «ремесло», сравнимое с изготовлением ювелирных изделий и плотницкими работами. Египетские искусства создавали четыре категории «ремесленников»: живописцы, «черновые проектировщики», скульпторы статуй и барельефов. В мастерских при дворцах и храмах все они работали вместе, под присмотром главного скульптора или надсмотрщика над ремесленниками. В мастерских существовало разделение труда – один человек мог ваять статую, а другой ее раскрашивал. Но по всей вероятности, не существовало цехов ремесленников, подобных европейским профессиональным объединениям средневековья и более позднего времени. Любой мог постичь тонкости всех стадий мастерства, быть одновременно и «черновым проектировщиком», и художником, – питая надежду подняться по меньшей мере на уровень надсмотрщика над ремесленниками. Есть основания полагать, что скульпторы находились в привилегированном положении по отношению к живописцам, так как гробницы, стелы и другие монументы, созданные искусными скульпторами, намного превышают числом картины, из чего можно сделать вывод, что скульпторы были богаче живописцев и более известны.

Скорее всего, большая часть художников и, определенно, лучшие из них работали на государство. Иногда фараон мог заказать статую или даже целую гробницу для хорошего слуги или для друга в знак особого расположения, но существовали и скульпторы, чьими услугами пользовались частные лица. Были это работники государственных мастерских, подрабатывающие по совместительству, или существовал некий слой нанимаемых частным образом скульпторов, мы не знаем. Та же неизвестность окружает и обучение скульпторов. Поскольку существовали мастерские, мы вправе предположить, что подающих надежды подростков посылали туда для подготовки. У меня есть подозрение, что мальчиков отбирали по родственным связям, а не по одаренности. Нам известно много случаев, когда скульптор наследовал занятие своего отца – так же, как и во многих других ремеслах. Навыки перенимались по системе ученичества, а учителем был отец. Тем не менее многие скульпторы определенно достигали вершин в своем искусстве именно благодаря своему таланту. Даже при следовании канонам оставалась возможность для проявления и мастерства и воображения; великие шедевры, дошедшие до нас со времен Древнего Египта, показывают, что древние Микеланджело действительно обрели себя на художественном поприще, ставшем для них подлинным призванием.

Достижения египтян в монументальной архитектуре можно видеть и в наши дни; из всех явлений культуры Древнего Египта храмы и гробницы производят наибольшее впечатление и остаются в памяти посещающих Египет туристов дольше всего.

Судя по всему, возведение храмов считалось более уважаемым занятием, чем изготовление статуй. Человек, который строил храмы, упоминал о этом в биографии на своей гробнице. Это позволяет нам связать некоторые имена с определенными постройками, чего мы не в состоянии сделать относительно статуй. Гробница Тутмоса была воздвигнута человеком по имени Инени; обелиск Тутмоса III в Карнаке создан его придворным архитектором Пуемре. Из всех имен, дошедших до наших дней, три стоят выше остальных – ни одно повествование о египетской архитектуре не может быть полным без упоминания о них.

Первым и, возможно, самым выдающимся архитектором был Имхотеп, везир и надсмотрщик над работами для царя Джосера из древней Третьей династии. Считают, что именно этот человек возводил ступенчатую пирамиду, которая до сих пор возвышается над окрестностями города Саккара. Однако ступенчатая пирамида не была самым выдающимся достижением Имхотепа. Насколько мы знаем, Имхотеп был новатором в строительстве – именно он спроектировал первую правильную пирамиду, впервые в истории решившись воздвигнуть такое грандиозное каменное сооружение. Таланты Имхотепа не ограничивались архитектурой. Более поздние поколения египтян почитали его как мудреца и превосходного врача, а затем стали считать его подлинным богом. Греки идентифицировали его со своим богом врачевания Асклепием.

Достижения Имхотепа столь невероятны, а время, в которое он жил, столь отдаленно, что некоторые ученые считают, будто такого человека не существовало вообще. Однако найденный всего несколько лет назад в пределах ограды вокруг ступенчатой пирамиды постамент для статуи с высеченным на нем именем Имхотепа не только подтвердил его существование, но и связал его с этим монументом. В наши дни мы, возможно, находимся на пороге нового открытия, которое совершенно определенно установит реальность давно умершего гения.

Путь к этому открытию начался почти десять лет назад, когда профессор У.Б. Эмери, известный исследователь древних гробниц в Саккара, обнаружил, что до конца времени раскопок у него остается очень мало времени. Он давно мечтал раскопать участок, расположенный в западной части древнего кладбища на север от Саккара. Древнее кладбище содержало гробницы времен с Первой по Третью династию; только в одном месте оно было густо усеяно осколками керамики греко-римского периода. Как мы знаем, Имхотепа почитали и в греко-римские времена, и ученые считали, что, если гробница Имхотепа существует, она должна находиться именно на этом древнем кладбище, где погребены другие вельможи того же времени. По этой причине в 1956 году, перед самым окончанием своих раскопок, Эмери вырыл две пробные ямы. В одной были обнаружены кирпичи времен Третьей династии и останки священных быков, а также мумии ибисов.

Ибис – посвященная Тоту длинноногая птица, один из атрибутов этого бога; в нее превратился Имхотеп, когда его стали обожествлять. Таким образом, находки в пробной яме выглядели весьма обещающими. Однако продолжить свои исследования профессор Эмери смог только в 1964 году. То, что он нашел, было неожиданно и оказалось чрезвычайно важным.

Весь исследуемый район был полон гробниц додинастического периода и времени Древнего царства. Во времена Птолемеев эти гробницы были снесены, а промежутки между фундаментами заполнены землей, так что получилась огромная плоская поверхность. Зачем это сделали? Вполне вероятно, что разровненное место предназначалось для фундамента большого строения, возможно – храма. Священные быки могли быть заложены в основание в качестве жертвоприношения гробницам или будущему храму.

Профессор Эмери взялся за раскопку одной из гробниц. Через погребальную шахту, в тридцати пяти футах под поверхностью земли, он буквально провалился в фантастическое подземное сооружение. Оно выглядело как огромный каменный лабиринт, напоминающий катакомбы или Серапеум в Саккара, в котором были погребены мумии священных быков. В камерах лабиринта, который Эмери назвал «Асклепион», он обнаружил мумии – тысячи и тысячи ибисов, забальзамированных и помещенных в глиняные кувшины.

К концу сезона профессор Эмери мог сказать, что он только приступил к исследованиям подземного лабиринта. Первоначальный вход так и не был обнаружен; не было ни одной надписи, которая позволила бы понять назначение лабиринта. Хотя большая его часть была возведена в конце эпохи Птолемеев, несколько галерей, обнаруженных в самом конце раскопок, относились ко временам Древнего царства. Профессор Эмери считает, что найденное им представляет собой остатки монументальной гробницы, построенной египтянами эпохи Птолемеев для своего бога врачевания Имхотепа, и что гробница самого Имхотепа – мудреца, врача, архитектора, гения во многих областях – находится где-то неподалеку отсюда. Мумифицированные же ибисы – скорее всего, оставленные пилигримами жертвоприношения.

Второй великий архитектор, которого после его смерти также считали богом, родился через тысячу лет или несколько позже после своего великого предшественника. Это был Аменхотеп, сын Хапу; он служил фараону с тем же именем – Аменхотепу III из Восемнадцатой династии. Некоторые ученые считают, что именно этот архитектор создал Луксор – один из самых красивых архитектурных комплексов Древнего Египта. Подобно Имхотепу, Аменхотеп, сын Хапу, был не только архитектором, но и прославленным мудрецом. Он родился у незнатных родителей в городке Атрибис в Дельте Нила и начал свою карьеру с очень незначительного поста – армейского писца, ответственного за набор рекрутов. По-видимому, лишь своими талантами он заслужил неслыханные знаки внимания со стороны фараона – Аменхотепу не только были поставлены статуи в Карнаке; ему оказали беспрецедентную честь – на западном берегу Нила, в Фивах, был воздвигнут посвященный ему храм, недалеко от храма фараона, которому он служил. Считается, что Аменхотеп оставил сборник мудрых изречений, но никаких следов этого сборника до нас не дошло. Из надписей на храме можно сделать вывод, что именно этому человеку принадлежат две оставшиеся от погребального храма Аменхотепа III скульптуры, сохранившиеся до наших дней. Это довольно известные статуи; огромные, ужасно обезображенные временем, они поднимаются прямо из возделываемых полей рядом с современным Луксором. В наши дни их называют «колоссами Мемнона».

Карьера третьего известного архитектора резко отличается от жизненного пути двух его предшественников, добившихся почета и уважения, а позднее даже обожествления. Сенмут, выскочка, фаворит царицы Хатшепсут, как считается, построил прекрасный погребальный храм царице в Дейр-эль-Бахри. Человеком он был непопулярным, и, когда его покровительница умерла, враги сделали все, чтобы вычеркнуть их имена со страниц истории. Судя по всему, всего через несколько лет после его смерти даже имя его было забыто. Уильям Стивенсон Смит отметил иронический момент во всей этой истории – позднее в Дейр-эль-Бахри была воздвигнута гробница с именами обожествляемых Аменхотепа и Имхотепа; в этом храме им возносили молитвы, а совсем рядом стоял самый красивый во всем Египте храм с оскверненной пустой гробницей царицы – и только в отдаленных уголках укрылись от разрушительной руки Тутмоса несколько статуй Сенмута, помогавшего фараону с самого рождения и вплоть до его двадцатилетия.

Теперь, после того как мы столь превознесли имена Имхотепа, Аменхотепа и Сенмута, справедливость требует заметить, что мы точно не знаем, существовали ли вообще в Египте архитекторы в нашем понимании этого слова. Мы же не считаем главу фирмы «Джонс, Смит энд Браун» архитектором небоскреба, если он приказывает Джонсу-младшему разработать чертежи. В древнеегипетском не было слова, эквивалентного нашему «архитектура», не было и слова, которое с уверенностью можно было бы истолковать в значении «архитектор». Некоторые египтологи называют архитекторами тех, кто дословно именуется в текстах «надсмотрщик за работами», – мы в этой книге тоже будем относить к архитекторам тех, кто, согласно биографии на гробнице, воздвиг обелиск или построил здание.

Надзиратель за работами, в отличие от скульптора или художника, не принадлежал к ремесленникам. Он был высокопоставленным чиновником и обычно имел другие важные титулы, которые возводили его в ранг вельможи. Скорее всего, его статус примерно соответствовал статусу министра общественных работ; этот человек был ответственным за весь строительный процесс – от добычи камня в каменоломнях до нанесения посвятительных надписей на полностью завершенные храмы. Очевидно, большую часть управленческой работы осуществляли его подчиненные: писцы подсчитывали необходимое число ломтей хлеба, которые поедали рабочие за день, и количество требуемого камня; прорабы руководили бригадами рабочих в каменоломнях, капитаны несли ответственность за доставку камня по реке; художники и скульпторы осуществляли украшение храма, каменотесы плотно подгоняли камни один к другому. Но кто же составлял чертежи здания?

Я бы очень хотела это знать. Также я хотела бы знать, как они делали чертежи и делали ли их вообще. Сохранилось лишь несколько истертых рисунков, которые могли быть набросками архитекторов. Ни один из них не несет в себе достаточно подробную информацию, чтобы можно было считать их чертежами и даже просто планами строительства. Большая часть представляет собой изображения небольших элементов – дверной проем, обсаженный деревьями двор. Один подобный план, более сложный, чем большинство, мы приводим здесь рядом с планом, созданным современным ученым, профессором С.П.К. Глэнвиллом, на основе цифр, указанных на рисунке египетского писца. Похоже, что в египетском рисунке о соблюдении масштаба не заботились – все пропорции неверны.

Другой набросок представляет собой план гробницы. Рисунок достаточно аккуратен, и мы вполне узнаем в нем гробницу Рамсеса IV. Однако, поскольку на этом плане указаны несколько другие размеры, похоже, архитектору пришел в голову новый замысел, когда часть работы была уже сделана, или же план был лишь предварительным. Так или иначе, но выбитая в скале гробница – сооружение куда более простое, чем храм: это ряд расположенных на одинаковом расстоянии одно от другого отверстий в скале; план такой гробницы способен придумать и непрофессионал: «Ладно, парни, сделайте эту комнату немного длиннее, чтобы в нее мог войти саркофаг, и пробейте вон там дверь, и тогда мы получим кладовую».

Очевидно, что подобные нехитрые указания не могли быть даны при сооружении храма в Дейр-эль-Бахри – да и любого другого наземного храма. Храм в Дейр-эль-Бахри отличается совершенством пропорций, он так гармоничен, что невозможно себе представить, чтобы эти пропорции не были определены на предварительно разработанной небольшой модели. Должен был существовать и план. Египтяне изготовляли модели зданий для погребения, но не обнаружена ни одна модель, которую можно было бы считать созданной для чисто архитектурных целей – кроме одного вероятного исключения.

План храма

Слева – первоначальный египетский набросок с размерами, указанными маленькими иероглифическими подписями. Квадраты справа и слева означают колонны, иногда они так и названы. Справа – план, сделанный профессором Глэнвиллом в соответствии с указанными на египетском плане размерами

В некоторых архивах есть ссылки на общие планы. Это не очень веское доказательство, но все же некоторая поддержка предположения, что перед строительством храма изготовляли его модель или составляли план. Конечно, существовали и «полноразмерные модели», по всему Египту, – храмы фараонов более раннего времени. К услугам Сенмута подобная модель находилась совсем близко – в Дейр-эль-Бахри, в виде храма Одиннадцатой династии – видимо, поэтому в сооружении Хатшепсут угадываются некоторые элементы более древних зданий. Но если Сенмут и начал с копирования храма Одиннадцатой династии, то завершил он свое сооружение в гораздо более совершенном виде.

Мы до сих пор не ответили на весьма важный вопрос: кто в действительности разработал план храма в Дейр-эль Бахри и планы других жемчужин египетской архитектуры? Есть два – довольно шатких – довода в пользу того, что надсмотрщик за работами создавал и план. Первый довод – до нас не дошло ни одного имени, связанного с планом какого-либо храма, что дало бы основание считать автором плана вовсе не «надсмотрщика за работами», а какое-то другое лицо. Второй довод: замысел дворца и сам его внешний вид имели исключительно важное значение, их логичнее всего было поручить человеку, несшему ответственность за всю работу. Этими двумя соображениями практически исчерпываются все доводы; они неубедительны, но до тех пор, пока не будет обнаружена надпись некоего «Джонса-младшего», утверждающего, что именно он составил план «прекрасного храма Джосер Джосеру», я предпочту считать главным проектировщиком Сенмута.

Завершая эту тему, хочу дать, возможно, самый лучший совет, какой только можно дать начинающему изучать египетское искусство, – оправляйтесь в путь, чтобы посмотреть на это искусство своими глазами. Лучшее место для этого, разумеется, Египет, но второе по значимости – музей. Те, кому и то и другое недоступно, могут посетить библиотеку или книжный магазин – в последнее время там можно найти большое количество хорошо иллюстрированных книг о Египте. Возросшее мастерство фотографов и новая техника изготовления репродукций делают такие книги весьма полезным приобретением. Следует заметить, что, несмотря на дорогие камеры и тяжелую аппаратуру, которые сейчас используют для подготовки новых книг, наилучшие из когда-либо изготовленных репродукций были сделаны художниками – супружеской «командой», Ниной и Норманом де Гарис Дэйвис. Экземпляры их работ найти трудно, поскольку большая их часть была создана для музеев и исследовательских организаций, эти репродукции можно увидеть лишь в дорогих, имеющих небольшой тираж томах. Но эти работы совершенно удивительны. Никому, с применением самых изысканных средств, не удавалось так точно передать истинную суть египетской живописи.

Жрец-учитель

Стерильная чистота лаборатории ученого; яркие витражи под сумрачными сводами готического собора; бедная задняя комнатка, в которой перед хрустальными колбами сидит человек в тюрбане. Три разных помещения и три системы мышления кажутся столь же несовместимыми, как три угла треугольника.

До этого места нашей книги мы касались весьма конкретных сторон жизни Древнего Египта – что египтяне делали, какие у них были вещи, какими ремеслами они владели. Все это важно, но этим жизнь не ограничивается. Помимо повседневного мира – пищи и мебели, забавных историй и любовных писем, существует другой мир – мир идей и отношений. В культуре Древнего Египта о подобных абстракциях говорили редко; тем не менее они существовали, и не только в качестве художественных канонов и в том, какую форму придавали гончары своим горшкам. Египетская культура имела важные и вполне определенные культурные достижения. Хотя египтяне так же, как и мы, любили посидеть с кружкой пива, их взгляды на мироздание существенно отличались от наших; основное различие заключается в том, как и что они думали о трех категориях, которые мы обсуждаем, – магии, науке и религии.

Магия: использование средств, которые считаются сверхъестественными, для достижения или предотвращения результата, недостижимого при помощи обычных средств.

Наука: получение и накопление знаний, их формулирование и систематизация для получения общих истин или для осуществления каких-либо действий на основе знания общих законов.

Религия: личная убежденность в существовании или вера в существование сверхъестественных сил или высшей сущности, управляющих судьбой человека.

Всякое обсуждение полезно начинать с точных определений. Они точно фиксируют значение используемых терминов и не позволяют избежать разночтений. Но представим, что мы разговариваем со жрецом из Фив времен Восемнадцатой династии. Мы просим его рассказать нам о науке в Египте и, чтобы он понял, что мы имеем в виду, даем ему определение «науки» из словаря Вебстера.

Египетский жрец с приведенным нами определением не то чтобы не согласится – он просто не поймет, о чем мы говорим. Наши трудности начнутся с того, что у древних египтян нет слова «наука». Нет у них и слова «религия». Магия? Такое слово существовало, но под ним священник понимает не совсем то, что понимаем мы. Когда же мы примемся разъяснять ему разницу между «естественным» и «сверхъестественным», он просто разинет в изумлении рот и начнет озадаченно чесать свою бритую голову. А на наши слова об «организованной системе знаний, систематизированной и упорядоченной в соответствии с определенными законами», он может выдать нам лекцию о систематизированном египетском пантеоне и о ритуалах, используемых для воздействия на богов.

Это предмет чрезвычайной важности. Для египтян, как и для большинства древних народов, многие категории, которые мы считаем имеющими разную природу, не разделялись. Если человек обращался к египетскому врачу по поводу сломанной ноги, врач мог наложить шину, натереть кожу смесью меда и трав, произнести магическое заклинание и повесить на шею больному амулет как своего рода «религиозную медаль». Мы бы сказали, что он использовал несколько различных методов лечения, из которых только один можно назвать эффективным. Но египетский пациент пришел бы в негодование, если бы лекарь ограничился только наложением повязки.

Однако было бы слишком просто считать, что разница между египетским врачом и современным доктором медицины заключается лишь в том, что первый верил в магию. К самому слову «магия» надо относиться осторожно. Что оно означает для нас? В памяти возникает Свами Хассан с его тюрбаном и хрустальным шаром, находчивый маленький Мерлин из фильма Уолта Диснея, продавший душу дьяволу Фауст и бледная тень Елены. Магия… одно из самых многозначных слов, вызывающее сонм ассоциаций – от самых романтичных до самых жутких, от мерцания в лунном свете крыльев Титании и до старухи, с душераздирающими воплями сгорающей на костре инквизиции. Однако у первобытного человека при слове «магия» возникали совершенно иные ассоциации. И мы постараемся их представить в этой главе.

Однако сначала обратимся к другому проблематичному слову – «верить». Первобытный человек верил в магию. Искушенный читатель, знакомый с антропологией и этнологией, может счесть это утверждение очевидным и не стоящим упоминания. Он это уже прекрасно знает.

Искушенный читатель может полагать, что понимает веру первобытного человека в магию, однако, скорее всего, это не так. Одна из самых больших трудностей для историков, археологов и этнографов состоит в том, что они видят прошлое глазами современного человека. Конечно, невозможно забраться, как говорится, в шкуру другого человека и мыслить, как он. Даже книгу о культуре писать трудно, поскольку приходится разбивать на главы то, что составляет неделимую сущность жизни людей; рассказывая о них, мы вынуждены пользоваться нашими словами, каждое из которых вызывает современные ассоциации и означает понятия нашего мира. Разрешить эту проблему невозможно – поэтому нам постоянно следует помнить, что при описании чужой культуры мы как бы осуществляем перевод, многое при этом теряя.

Я обвинила своего искушенного читателя в том, что он на деле не понимает сути магических верований древних людей. Поясню свое утверждение примером.

Недавно в научном египтологическом журнале появилась статья одного египтолога о заговоре в гареме во времена Рамсеса III из Девятнадцатой династии. Одна из наложниц решила, что вместо законного наследника на трон должен взойти ее сын. Для достижения этой цели требовалось, чтобы старый фараон, Рамсес III, отправился к своему отцу-солнцу как можно скорее. Наложнице удалось заинтересовать своим проектом немалое число важных сановников, но по меньшей мере одного ей уговорить не удалось. Из-за неясности древних текстов мы не можем точно сказать, был ли Рамсес III и в самом деле убит заговорщиками или нет, однако законный наследник, ставший Рамсесом IV, вовремя обнаружил заговор и спас тем самым и свой трон, и свою шею. Заговорщиков предали суду и, вероятнее всего, казнили – текст с почти викторианской иносказательностью выражений, к которой прибегали иногда египтяне, упоминает лишь о том, что преступников «настиг их приговор».

Одна из частей этого текста для нас особенно интересна. Чтобы захватить власть и проникнуть во внутренние покои дворца, заговорщики составили заклинание «для околдовывания, для изгнания мыслей, для помрачения сознания, поскольку некоторые боги были сделаны из воска и некоторые люди тоже».

Объяснить эти слова разумнее всего предположением, что заговорщики использовали магию. Восковые фигурки как помощники мага в колдовстве известны во всем мире. Что касается заклинаний, то они были призваны лишить воли стражей закона и придворных фараона.

Несмотря на то что подобное объяснение вполне логично, автор упомянутой мною статьи высказал сомнение, что заговорщики вообще использовали магию. Для того чтобы защитить эту точку зрения, он приводит новый, ранее неизвестный перевод таких слов, как «околдовывать» и «бог». Древнеегипетский язык хорош для такого рода аргументов, поскольку его лексика до сих пор точно не определена, у известных слов появляются новые значения. Касаясь важных слов «сделаны из воска», автор статьи утверждает, что это – оборот речи, а не обозначение магических предметов. Любой, кто изучал когда-либо иностранные языки, возможно, сталкивался с раздражающим свойством предлогов означать в разных контекстах совершенно разные вещи. К примеру, английский предлог out off («из») в определенном контексте может иметь значение into («в»). Существа «из воска», по мысли автора статьи, это «мягкие», «уступчивые» существа.

Этот довод можно считать в известной мере основательным, хотя автор использует английскую метафору, существование которой в египетском языке не доказано. Если филолог пытается подправить существующий словарь, он должен подкрепить это аргументами более убедительными, чем то, что «жена Цезаря выше подозрений». Он не имеет права давать новое значение только ради того, чтобы подкрепить созданную им теорию. А теория состоит в следующем: «Заговорщики слишком рисковали, доверяя исход своего заговора магической процедуре».

Автор статьи о заговоре в гареме не «верит», что египтяне верили в магию. Он «знает», что они верили: египетская культура полна тому примеров. Однако едва дело доходит до конкретного случая, автор статьи отказывает египтянам в этой вере.

Я рассказываю об этом столь пространно не для того, чтобы перемыть косточки этому ученому, а для того, чтобы показать, что, если ученый способен на подобную ошибку, остальные тем более должны беречься от излишней самоуверенности. Я считаю, что в столь рискованной ситуации, в которой находились заговорщики, они не могли не использовать магию. Магия – это не забава и не последнее средство человека, неспособного добиться цели иными средствами. Магия – это орудие, и, возможно, орудие самое сильное и действенное.

Теперь давайте вернемся к определениям магии, науки и религии, приведенным нами в начале главы.

По определению словаря Вебстера, психология и пирамидология в равной степени могут считаться науками. На случай, если читатель не слышал термина «пирамидология», поясню, что речь идет об изучении мистического и пророческого смысла египетских пирамид. Никто из тех, кто читал труды пирамидологов (или пирамидалистов), не станет отрицать, что этот предмет хорошо систематизирован, имеет много (и даже слишком много) материала для исследований, признан (многими людьми) за достоверное знание и основан на том, что исследователи пирамидологии называют универсальными истинами.

Из этого можно сделать вывод, что с тремя нашими определениями что-то неладно. Используя их, нельзя провести четкое разграничение между обсуждаемыми нами тремя словами. Точно сказать, что такое магия, мы не можем. Попытаемся подойти к этой задаче иначе: будем брать категории по парам и попытаемся найти в каждой паре принципиальное различие.

Магия и наука не являют собой диаметральную противоположность. Более того, оба понятия содержат много общего – намного больше, чем обычно принято думать. На общие черты уже обратили внимание некоторые весьма видные антропологи. Как и наука, первобытная магия была попыткой сформулировать принципы, посредством которых воздействующие на человека силы могут быть поняты и использованы. Эти принципы приходилось строить на предположениях. Если эти предположения оказывались истинными, они становились наукой. В этом смысле магию можно назвать преддверием науки, поскольку первобытный человек был еще не способен определить, какие из его предположений истинные, а какие ложные.

Естественно, интерпретация магии как преддверия науки кое у кого вызовет возражения – но какая научная теория не вызывает их? Сомневающийся может сказать, что первобытный человек знал разницу между магией и рациональным мышлением достаточно хорошо. Когда житель одного из островов Тробриан сажает растение, он тщательно пропалывает его, поливает и защищает. При этом он использует и магию, но, как говорит доктор Бронислав Малиновски, он улыбнется, если вы предположите, что он выращивает урожай при помощи одной лишь магии, без воды, без прополки или без семян.

При всем моем восхищении доктором Малиновски я не думаю, что его пример удачен. Его островитянин наверняка улыбнулся бы и на предложение выращивать урожай без магии, только рациональными методами. Для людей, верящих в магию, она так же важна, как вода или семена.

Может быть высказано утверждение, что первобытный человек, использовавший примитивную науку – если можно ее так назвать, – прибегал к магии только в тех случаях, когда требовалось уберечься от действия непредсказуемых обстоятельств. Но магию не использовали при выращивании урожая только для того, чтобы защитить его от бурь, заклинание часто касалось всего процесса: «Пусть зерно растет!» Первобытный человек не знал естественных законов окружающего мира; в каком-то смысле вся его жизнь была сверхъестественной, диктуемой могущественными силами, грубо воздействующими на его слабое тело и на то немногое, чем он владел. Он делал все возможное – бросал в землю семена, поливал их водой, а затем, в качестве защитной меры, призывал магические силы. Когда урожай прорастал, это служило доказательством правильности выбранного способа действий – в том числе и заклинаний.

Одно из главных различий между магией и наукой лежит в степени верности тех утверждений, на которых зиждется и та и другая. Однако отличить истину от лжи не всегда просто. Лучшим путем определить, верно ли данное предположение, является его проверка на практике. Это странно звучит, но, когда магия работает, она перестает быть магией – она становится наукой. Гипноз, некогда считавшийся исключительным достоянием колдунов, в наше время потерял свой таинственный ореол и добился определенного уважения. С другой стороны, в арсенале заклинаний знахаря любого племени были средства, положившие начало врачебной практике. Эксперименты таких ученых, как доктор Рейн, в области экстрасенсорного восприятия могут иметь результатом появление нового раздела в науке. При той скорости, с которой доктор Рейн продвигается в своих исследованиях, ждать нам придется долго, но не следует думать, что современные научные догматы будут существовать всегда.

Давайте рассмотрим один гипотетический пример, который способен показать, как верны могут иногда оказаться ложные на первый взгляд убеждения. Представьте себе неандертальца, подругу которого утащил к себе другой неандерталец, более сильный и рослый. Даже пещерный человек достаточно разумен, чтобы не вступать в схватку с тем, кто способен стереть его в порошок. Однако наш пещерный человек скоро столкнется с результатами утраты. Теперь некому приносить ему хворост, некому зажарить кусок мяса на углях, тащить тяжести, когда племя меняет место охоты. Всеми этими женскими делами заниматься ему приходится самому. Это весьма его удручает. Выбрав место, где обидчик его не видит – чтобы поведение обиженного не было истолковано как вызов, – наш пещерный человек выплескивает свою злость. Он мечется взад и вперед и яростно ревет. Он размахивает своим копьем и мысленно поражает им своего врага; он разражается бранью. Устав от бурных действий и исчерпав запас ругательств, он утомленно опускается на землю и вытирает потный лоб. После этого он, без сомнения, чувствует себя намного спокойней. Кто не успокоится после такой великолепной разрядки? Представление, в котором наш неандерталец мысленно сокрушал своего противника, не сокрушимого для него никаким иным способом, имело немедленный практический результат. Оно приносило облегчение. Возможно, оно могло дать и кое-что еще. Предположим, после этого ненавистный соперник встречается нашему герою на охоте, и обиженный побеждает обидчика. Почему бы и нет? Жизнь была очень сложной в те далекие дни. Что теперь остается думать нашему герою? Обдумав события, он может сделать вывод, что его вспышка ярости, последующее чувство облегчения и победа в поединке связаны между собой. Он просто не мог не убить своего соперника! Когда он чувствовал облегчение, он уже знал: что-то случится – он ведь чувствовал себя так хорошо!

Это один из примеров, в которых магия и наука могут составить друг другу компанию. Последовательность событий не всегда причинно обоснована, хотя легко принять ее за таковую. Однажды часа в четыре утра я могу надеть свободно ниспадающее платье желтого цвета и стану танцевать на балконе. Часом или двумя позже встает солнце. Есть ли в этой последовательности причина и следствие? Ведь я определенно изображала восход солнца и цветом одеяния, и своими телодвижениями. Я ли вызвала это явление природы? Вы, мой интеллигентный читатель, только рассмеетесь в ответ на такой вопрос, но я знаю людей, способных в это поверить. В сложном современном мире многие вещи очень трудно разделить. Что побуждает двух людей влюбиться, зачать ребенка? Что вынуждает растение цвести, птицу летать, ребенка подхватить корь? В чем причина какой-нибудь войны или одной из симфоний Моцарта? Из-за чего мои герани завяли, а у соседа они цветут? Даже если мы назовем причину, она часто оказывается недостаточной. Можно объяснить болезнь ребенка тем, что он заразился, но можно носить в себе эти бациллы и не болеть – при природном иммунитете, переболев корью раньше или же по какой-то причине, нам неизвестной. Нет ничего удивительного, что иногда нельзя отделить истинные причины от ложных, а некоторые современные логики полагают, что все вообще взаимосвязано.

Но вернемся к нашему герою-неандертальцу, радующемуся своему успеху и переживающему свой триумф. Если он обладает достаточным воображением, чтобы увидеть связь между вспышкой раздражения и смертью своего врага, он усвоит и всю практическую полезность этой последовательности. Это же великое открытие! Если неандерталец благороден и человеколюбив, он поведает о своем открытии всем соплеменникам, чтобы и они могли использовать его по отношению к врагам и к мамонтам. Однако может оказаться, что наш неандерталец не столь человеколюбив. Скорее всего, он рассказал о происшедшем с ним на охоте, но объяснил это другим только тем, что обрел магическую силу и владеет ею один. После этого он может стать знахарем, шаманом или колдуном – первым в долгой череде служителей магии, которые бессчетное число лет жили доверчивостью своих ближних.

Мы уже установили факт, что порой отличить истинную причину явления от того, что причиной не является, нелегко. Истинная причина всегда должна иметь один и тот же результат. Неужели маги не замечали, что их заклинания нередко имеют разные последствия?

Нет, не замечали. Люди не видят тех вещей, которых не желают видеть. Их воображение избирательно. Успех запоминается, неудача забывается, точно так же, как удовольствие остается в памяти дольше и представляется более ярким, чем боль. К тому же маги были людьми выдающегося ума и редкого мастерства. Если бы это было не так, они считались бы магами не долго. Еще одно отличие магии от науки – зависимость ее эффективности от личности мага. Ученый, который работает над установлением причинных связей, может быть и неприятен своим коллегами, но его характер никак не повлияет на вирус рака – или на то, что в конечном счете вызывает рак. Однако хороший маг должен обладать выдающимися личными качествами или тем, что называют харизмой, способностью влиять на людей.

Нет другой профессии, в которой харизма играла бы столь важную роль, как в магии, если не брать в расчет политику. Возьмем медицину, которой в первобытном обществе занимались маги. «Психосоматическое» лечение всех недугов – от зубной боли до слепоты – современной медициной не используется, но представьте себе, какое воздействие оно оказывало со стороны яркого, властного человека, многократно усиленное собственной верой пациента в магические силы. Больной определенно должен был ощутить некоторое облегчение. «Да, доктор, я и в самом деле чувствую себя лучше!» Даже в наши дни поведение врача может и способствовать излечению, и мешать. В первобытной медицине на поведение целителя приходилось 90 процентов лечебного воздействия.

Умный шаман мог затеять и эксперименты с растениями и порошками, правильное использование которых могло бы увеличить число излеченных от болезни. Свой ум он мог применить и для расширения сферы магического воздействия. Он мог создать заговор для того, чтобы одолеть, искалечить или убить врага. Составление подобных заговоров было одной из самых важных областей применения искусства черной магии. Хорошо известно использование яда ведьмами, причем в сравнительно недавней европейской истории. Человек, который платит магу, доволен результатами; он не знает – или не хочет знать, что именно уложило его врага – грозное заклинание или мышьяк.

Опытный отравитель, таким образом, мог своими «заговорами» весьма успешно доводить до смерти многих. Разного рода добавления к заговорам делали успешной и любовную магию. Такие добавления были различными – от совета расчесать волосы до прямого шантажа. Даже в магии, связанной с погодой, где, казалось, все зависит от природы, некоторую роль играла и личность мага – шаман мог использовать свой выдающийся интеллект для наблюдения за феноменами, просто не замечаемыми его менее сообразительными современниками. Если он и не мог вызвать дождь своими заклинаниями, то вполне был в состоянии его предсказать – по облакам или помня о сезонных изменениях. Если его просили остановить солнечное затмение, все, что от него требовалось, это держать руки воздетыми к небу и произносить заклинания до тех пор, пока тень на солнце не пройдет мимо. Если все попытки мага в чем-то заканчивались неудачей, умный маг находил способ объяснить это враждебными действиями колдунов врага, неточностью исполнения ритуала помощниками – любой подобный аргумент, высказанный достаточно энергично, вполне убедителен. Поскольку я отношу себя к циникам, я склонна согласиться со многими антропологами, которые считают, что самыми почитаемыми магами были те, кто совершенно не верил в собственные заклинания. Честный человек, столкнувшись с неудачей, должен был признать, что причина неудачи ему неизвестна. В некоторых первобытных культурах при подобных признаниях он не долго бы прожил.

Одной из причин, благодаря которой маг пользовался авторитетом, было то, что магия и в самом деле работала. Она заставляла людей во что-то поверить, а поверив, они воплощали это в жизнь. Это звучит парадоксально, но на самом деле парадоксального здесь мало. Выраженные вслух враждебные намерения могли вызвать беспокойство и страх, несварение желудка на нервной почве и болезни. Проклятие могло убить – если жертва в него верила. С другой стороны, психологическая поддержка в виде защитного амулета увеличивала уверенность человека в собственных силах и, следовательно, оказывала определенный эффект. И потому нет ничего удивительного в том, что люди обычно верили в магию. Куда удивительнее, что мы в нее не верим.

Многие ли из нас понимают принцип работы такого привычного домашнего аппарата, как телефон? Мы знаем, что он работает в соответствии с законами науки, а не магии, потому что разные авторитеты от школьного учителя до научно-популярного журнала уверяют нас, что это так. Но если с будущей недели учитель и журнал начнут утверждать, что сообщение переносится бегающими из города в город по проводам маленькими феями, многие из нас примут это объяснение совершенно спокойно. И если авторитетные люди скажут нам, что человеческая кровь помогает зерновым расти лучше, кое-кто из нас отправится в поле, чтобы полить зерновые собственной кровью. Не верим в магию? Кто, мы? Мы верим всяким знахарям, которые сочиняют целые книги заговоров о «позитивном мышлении» и о том, как приобретать друзей и оказывать влияние на людей. Без сомнения, у подобного рода заговоров есть солидный психологический базис, но он был и у первобытной магии. Мы, современные люди, имеем научное мышление, но среди нас есть много таких, кто запрещает делать своим детям прививки и не позволяет делать себе переливание крови только на том основании, что это противоречит воле Бога, хотя я не могу припомнить, чтобы Бог когда-либо высказывал свое мнение на эту тему. И совсем уж иррационально выглядят теории о расовой чистоте и расовом превосходстве. Они находятся на том же уровне, что и поливание поля кровью. Большая часть из нас не имеет научного склада ума; нас нельзя даже назвать рациональными. Мы живем в интеллектуальном климате, который принимает «науку» за самый важный общий принцип, но мы верим в науку так же, как верили египтяне в магию. Мы не можем понять систему взглядов наших далеких предков не потому, что мы более рациональны, а потому, что используем совсем другую магию.

Если какая-то доля науки присутствует в магии, то есть доля магии и в некоторых религиях. Условно говоря, магия и религия различаются средствами, которые они применяют, дабы оказать влияние на сверхъестественные силы. Маги повелевают демонами; священники почитают богов и умоляют их о милости. И снова мы сталкиваемся с тем, что общепринятое определение оказывается неточным. Жрецы некоторых древних религий, похоже, переняли угрожающий тон, более приличествующий шаманам, чем смиренным почитателям бога: «Либо ты пошлешь дождь, Великий Дух, либо никаких тебе жертвоприношений!» Иногда первобытные маги призывали на помощь сверхъестественные существа, богов и демонов, но они могли использовать – и использовали – только те заговоры, которые не требовали посторонней помощи: считалось, что эти заговоры воздействуют прямо на объект, о котором идет речь, вроде случая с нашим пещерным человеком, ритуальные жесты и проклятия которого «убили» его врага. Сверхъестественные существа, вызываемые древними колдунами, обычно имели божественное, а не дьяволическое происхождение, так что профессии мага и жреца порой перекликались. В самом деле, представления о магии как о связанном с темными силами искусстве были довольно редкими до широкого распространения монотеистических религий. Боги этих религий оказались ревнивыми; их служители считали себя единственными законными посредниками между человеком и миром сверхъестественного. Однако египтяне мыслили не так узко – у них была богиня магии, и, как мы еще увидим, египтяне стремились обрести бессмертие, следуя не только морали – «тому, что желает бог», но и через заговоры, позволявшие избежать божественного суда, оценивающего душу, – или, по крайней мере, позволявшие оказать воздействие на этот суд.

В Древнем Египте магия и религия нередко были взаимосвязаны. Боги были первыми учеными – Тот, изобретатель чисел, Хнум, божественный гончар, а также научивший людей заниматься земледелием Осирис. А некоторые ученые, как, например, Имхотеп, стали богами. Религия и государство в Древнем Египте не были разделены, и умный человек служил храму и фараону, не чувствуя, что он работает в двух разных ведомствах. Архитекторы и врачи часто были и жрецами. Знаменитый «Дом жизни», пристроенный к некоторым храмам, если и не был, как это часто считают, университетом, но определенно – помещением для переписывания рукописей. Среди этих рукописей были и медицинские, а в «штате» «Дома жизни» имелись и врачи.

Колдун, ученый, жрец – эти три категории были близки одна другой. Если мы признаем это и будем помнить об искренней вере первобытного человека в те феномены, которые мы называем магическими, то получим ключ ко многим верованиям и взглядам древних египтян.

Исходя из необходимости рассматривать Древний Египет в том же свете, в каком смотрели на мир египтяне, мы должны говорить о магии, по возможности используя египетские термины. Просто «несправедливо» пытаться создавать некую искусственную конструкцию под названием «египетская магия» и вместить в эту конструкцию все действия, которые могли бы отнести к этому понятию.

Что это были за действия? Они определенно включали в себя следующее: проклятия (в том числе вызывающие смерть); целительство, эротическую магию, заклинания для земледелия (в том числе влияющие на погоду), гадания, магию воскрешения. Поскольку египетская медицина была неотделима от магии, вопрос о лечебной магии мы рассмотрим в разделе, посвященном медицине. Возможно, необходимое количество сведений мы имеем о магии воскрешения умерших и создания для них счастливого загробного существования. Магией мы называем это лишь потому, что привыкли связывать вопрос о бессмертии с догмами иудейско-христианского вероучения.

Несмотря на то что в наших руках есть много материала на эту тему, не все категории представлены в Древнем Египте или представлены в виде намеков и случайных упоминаний. О магии, связанной с земледелием и погодой, мы знаем очень мало, и большую часть того, что нам все же известно, египтяне назвали бы религиозной магией, если бы у них существовало само слово «религия». Процветание страны и плодородие земли зависели не от дождей, а от ежегодных разливов Нила, чьи воды увлажняли и удобряли илом почву. Река сама по себе была богом по имени Хапи, а великий бог царства мертвых был связан не только с воскрешением мертвых, но и с регулярным появлением нового урожая. Крупнейшие государственные церемонии, проводимые фараоном или его представителями, прославляли этих богов для того, чтобы обеспечить ежегодные разливы, от которых зависел урожай. На основании того, что мы знаем о других обществах, я могу предположить, что феллахи Древнего Египта имели собственные магические церемонии, помогающие получить обильный урожай. Но точные сведения об этом до нас не дошли.

Заклинания, используемые для того, чтобы наслать проклятия на врага и погубить его, кажется, были чисто магическими, в них нет обращений к богам. Подобные заклинания писали на простых глиняных блюдах или на глиняных фигурках; эти блюда и фигурки потом разбивали. На множестве обнаруженных осколков сохранились имена правителей или названия различных городов Сирии и Нубии – видимо, то были, так сказать, проклятия официальные, налагаемые государством. На иных черепках встречаются имена египтян: «Амени умрет, учитель Сит-Бастет». Это, так сказать, личные проклятия. Со скрупулезностью, которую я хотела бы считать типично египетской, другой текст проклинает «каждое слово, каждую злую речь, каждый злой умысел, каждую злую мысль, каждое злое желание» и так далее; список весьма длинен. Для того чтобы наложить проклятие, надо было сделать две вещи: во-первых, совершить ритуальное действие, которое бы имитировало требуемый результат, – к примеру, блюдо «убивали», когда требовалось убить врага, а во-вторых, произнести заклинание, которое, в свою очередь, делилось на две части. Идентичность врага с разбиваемым предметом осуществлялась написанием на предмете имени врага; фраза «Он должен умереть» служила магическим нападением.

Некоторые из «магически-медицинских» текстов также содержат заговоры для уничтожения врага. Они гораздо сложнее, чем быстрый и простой способ, описанный выше: здесь самое главное словесный элемент. В медицинских текстах множество любовных заговоров; некоторые из обнаруженных мною довольно печальны и предназначены для того, чтобы заставить жену любить мужа. Такие заговоры оказывали действие только на жену или наложницу, их успешное применение зависело от того, состоит ли человек в близких отношениях с той, которую хотел бы приворожить. Любовные заговоры, вероятно, считались вполне законным занятием лекаря. В них часто обозначены названия средств, принимаемых внутрь или наружно. Были и любовные заклинания, призванные «превратить старого человека в молодого» или просто придать пожилому человеку моложавый вид – восстановить волосы, убрать морщины и тому подобное.

Нередко приводились доводы, что гадание (попытка предсказать будущее) и науки вроде астрологии не следует считать магией в полном смысле этого слова, поскольку магия подразумевает сознательное действие, попытку управлять тем, что должно произойти. Я думаю, эти доводы безосновательны. Все хотят знать свою судьбу именно для того, чтобы повлиять на нее. Июнь – несчастливый месяц? Не будем же ввязываться в сомнительное предприятие или даже останемся дома в постели. Карты Таро сказали, что высокий брюнет принесет заботы и горести? Будем общаться только с блондинами. Фаталисты, которые смиряются с нищетой, болезнями и невезением, не желая хоть как-то противиться предсказанным несчастьям, просто не обращаются к гадалкам.

Вопреки расхожему мнению, египтяне не были астрологами, они даже не имели концепции Зодиака, на котором, если я правильно понимаю, зиждется современная астрология. Однако у них существовали списки счастливых и несчастливых дней, весьма похожие на те, которые регулярно появляются в наших газетах и указывают, как нам следует вести себя в соответствии с гороскопом.

Египтяне делили день на три части и обозначали каждую часть либо знаком «хорошо», либо знаком «плохо». К примеру, на четвертый день месяца «паофи» мы получаем: «Плохо, хорошо, плохо. Ни при каких обстоятельствах не покидай в этот день свой дом. Родившийся в этот день умрет от чумы». Следующий день, пятый, весьма опасен: «Плохо, плохо, плохо. Ни при каких обстоятельствах не приближайся к женщине. В этот день мужчины должны приносить жертвы богам… Кто родился в этот день, умрет от занятий любовью». Возможно, многие сочли бы подобную смерть не столь уже плохой. Но еще лучшая судьба ожидала человека, родившегося в шестой день этого месяца: «Умереть ему суждено от пьянства».

Другим способом предсказания будущего было гадание по снам. Один из папирусов содержит толкования снов. Привожу некоторые из них:

Если человек во сне:

видит большого кота – хорошо, это к доброму урожаю;

ныряет в реку – хорошо; это означает очищение от всякого зла;

видит свое лицо в зеркале – плохо; это означает другую жену (!);

смотрит в глубокий колодец – плохо, это означает лишение имущества;

Эти толкования совершенно не совпадают с теориями профессора Фрейда. Возможно, египтяне не считали папирусы с толкованием снов настоящей магией; символические образы, которые возникали в снах, могли иметь для них так же мало смысла, как и наши сны для нас. Если мы хотим с уверенностью сказать, что именно египтяне считали подлинным колдовством, мы должны обратиться к их собственным описаниям. Существует древний папирус, который представляет нам прекрасную возможность для этого.

Главное действующее лицо этого рассказа – великий фараон Хуфу из Четвертой династии. Однажды он призвал к себе сыновей и попросил их развлечь его историями об удивительных событиях. Первый сын рассказал ему, как волшебник наказал свою неверную жену. Он вылепил из воска крокодила. Затем бросил изображение в реку, чтобы оно ожило и выросло до размеров настоящего крокодила. Когда любовник жены чародея пришел искупаться, крокодил схватил его. Неверная жена была сожжена.

Вторая рассказанная царевичами история описывает не менее искусного мага, который «свернул» воды озера, осушив тем самым дно – чтобы одна из женщин фараона могла достать украшение, которое уронила в воду. Однако оказалось, что самый великий маг живет во время правления Хуфу, и, когда младший сын сообщил фараону об этом человеке, Хуфу приказал, чтобы мага привели во дворец и чтобы он показал свое мастерство. Старик по имени Джеди предложил совершить истинное чудо: вернуть на место отрубленную голову. Хуфу велел привести преступника и проделать с ним обещанное. Но мудрец возразил: «Не человека, о владыка, мой господин!» – и использовал для фокуса гуся. Мне всегда нравилась эта история, потому что ее дух иной, чем во многих более поздних восточных сказках. Даже приговоренного преступника старый чародей отверг; магию запрещено применять к «скоту богов» – человеку.

Случай с крокодилом особенно интересен, поскольку это очень древний пример колдовства, доживший до наших дней. К тому же он подтверждает наше предположение, что восковые фигурки использовали заговорщики при попытке отнять власть у Рамсеса III. Талантливые «делатели чудес» в истории Хуфу не названы магами; в тексте их именуют «жрец-учитель». Люди с таким званием составляли класс храмовых жрецов, которые изучали священные тексты. Их считали мудрыми учеными, и они зачастую были весьма искусны в магии. Врачи тоже были в некоторой степени колдунами. Всем было известно, что болезнь вызывают либо демоны, либо души умерших, и врач должен знать, как с этим следует бороться. Но самый великий из всех магов, старый Джеди, не был ни жрецом, ни врачом. Он мог вернуть умершему жизнь, он знал число камер в святилище Тота, что было ключом к еще более могущественной магии, и он был способен предсказывать будущее. Знание искусства магии не было привилегией жреческой касты, существовала особая профессия чародея, а также титул, который дословно переводится как «человек-амулет». Такого человека порой включали в состав царской экспедиции, отправленной в пустыню за медью или камнем; мы можем допустить предположение, что этот человек снабжал всех участников амулетами, охранявшими от опасностей безводной пустыни.

Нет, магия не была игрушкой или придворной забавой. Лысые, морщинистые чиновники, платившие врачу за рецепт омоложения – возможно, для того, чтобы завоевать сердце глупенькой девочки, которую куда больше интересовали деньги, – не занимались играми. Магам платил и сам фараон, ибо магия могла служить орудием воздействия на другие государства, и вряд ли мы можем назвать это дипломатией.

Долото и шило

Доказав, что слова «магия», «наука» и «религия» не имеют четко разграниченного содержания, мы начнем наше изучение египетской науки в той же самой критической манере – с утверждения, что науки, как таковой, в Древнем Египте не существовало. Египтяне были весьма искусны во многих практических ремеслах, для многих из которых требовалось использование научных законов, но эти законы формулировались редко – если вообще формулировались. Так же, как и в наши дни, египтяне вполне могли обойтись только технологией, обладая умением что-то делать и не интересуясь тем, почему оно получается как надо.

Вероятно, самой близкой к чистой науке в Древнем Египте была математика. Египтяне использовали десятичную систему, в которой единицу обозначала одна черточка. Двойкой были две черточки и так далее, вплоть до девяти. Для десятки существовал отдельный знак, похожий на ворота для крокета. Числа от одиннадцати до девятнадцати обозначались путем добавления к знаку десятки требуемого числа черточек. Число двадцать представляло собой двое «ворот для крокета», число двадцать один состояло из двух «ворот» и одной черточки. Помимо единицы и десяти, еще только несколько чисел имели собственные знаки – сто, тысяча, десять тысяч, сто тысяч и миллион. Для нуля знака не было.

Египетские числа

Египетская система составления чисел была еще более громоздкой, чем римская. Римляне могли записать число 1965 с помощью всего шести знаков. Египтянам для этого требовался двадцать один отдельный символ. На основе египетских цифр мы можем высказать предположение, что вычисление в Египте было утомительным занятием, и это предположение верно.

Очень похоже, что египтологи создали какие-то сложные, не дошедшие до наших дней науки. Если эти науки и были сложны, то они имели так мало значения, что о них не сохранилось ни единого свидетельства. В тех египетских науках, какие нам известны, успехи были совсем незначительными – хотя они и заслуживают определенного уважения, если помнить, что знания, на которых они основывались, были крайне скудны. Достижения египетской математики не более значительны, чем в других науках. Говоря по совести, даже математикой эту дисциплину назвать трудно, она представляла собой немногим больше, чем простая арифметика.

Их арифметика была арифметикой сложения по преимуществу. Даже умножение и деление проводили при помощи сложения. В качестве примера я хотела бы привести умножение восьми на шестнадцать – так, как это делали египтяне.

1 – 8

2 – 16

4 – 32

8 – 64

16 – 128

Все, что мы должны делать, – это удваивать каждую сторону таблицы, пока не получим требуемый ответ. Если у нас возникнет проблема, что такой процесс не дает четного результата, следует просто добавить два множителя, необходимых для получения требуемой суммы. Десять умножить на восемь, используя вышеприведенную таблицу, равно сумме восемь раз по восемь и два раза по восемь – шестьдесят четыре плюс шестнадцать, то есть восемьдесят.

Деление осуществляли таким же способом, только в обратном порядке. Для того чтобы разделить девяносто шесть на восемь, мы должны удваивать восемь (правая колонка вышеприведенной таблицы) до тех пор, пока мы не получим два числа, которые при сложении составят девяносто шесть. Этому требованию отвечает «тридцать два» и «шестьдесят четыре». Соответствующие им числа на левой стороне таблицы, которые мы, конечно, удваивали, как мы удвоили и правую колонку, – восемь и четыре. Восемь плюс четыре дают двенадцать. Это и есть правильный ответ.

Иногда метод удвоения не позволял получить полный ответ. Тринадцать, деленное на три, оказывается эквивалентно четырем тройкам с единицей в остатке. Как египтяне поступали с остатком?

Египетские дроби – вещь довольно интересная. Их обозначали словом «г» («часть»), которое ставили над числом. Слово «г» над числом «пять» обозначало одну пятую, «г» над воротами для крокета и четырьмя черточками было одной четырнадцатой и так далее. Как в иероглифическом письме, так и в иератическом, существовали отдельные знаки для одной второй, одной четвертой, двух третей, а также редко использовавшийся знак для трех четвертых. Но в обыкновенных подсчетах египтяне пользовались лишь дробями с единицей в числителе.

Но, скажет читатель, при таком ограничении осуществлять арифметические вычисления невозможно. Когда вы складываете или умножаете дроби – почти любые, – то получаете ответ, в котором числитель не является единицей. Египетский метод удвоения будет работать, только если числитель является четным числом. Дважды по одной четвертой равно двум четвертым, что сразу можно сократить, получив одну вторую. Дважды по одной третьей равны двум третьим, и у египтян был знак для этой дроби. Но удвоение одной пятой или одной седьмой дает результат, который египтяне не смогли бы выразить.

Однако они выражали. Но не в виде «двух пятых» или «двух седьмых». Вместо «двух пятых» они писали одну треть плюс одну пятнадцатую – что при сложении двух чисел дает тот же результат.

Конечно, подобная процедура довольно сложна, и писцу при подсчете дробей требовалось определенное время для того, чтобы правильно подсчитать каждую. Потому египтяне составили несколько таблиц, так что писцу уже не требовалось удваивать одну девятую – он просто смотрел в таблицу и находил в ней, что ответом является одна шестая плюс одна восемнадцатая. На нашей иллюстрации приведены исключения из подобного рода таблицы, показывающие путь решения при сложных дробях.

Специалист по догреческой науке профессор Отто Нойгебауэр писал, что «на практике умение использовать такие правила приходит очень быстро». Я уверена, что с ним так и было, но большинство из нас «оперировать» с египетскими дробями научились бы далеко не скоро! Нам будут мешать уже известные нам способы. Если бы мы с самого начала изучали египетскую арифметику, то, возможно, и сочли бы ее легкой.

Мы не можем точно знать, как египтяне использовали свои таблицы. Алгебры у них не было. Геометрия существовала; египтяне могли вычислять площадь треугольников, трапеций, прямоугольников и кругов, а также объем некоторых элементарных фигур, в том числе усеченной пирамиды. Вычисление объема усеченной пирамиды было самым впечатляющим достижением египетских математиков. Вызывает восхищение то, что египтяне считали число «пи» равным 3,16 – это довольно точное значение. Утверждают, что московский математический папирус описывает способ вычисления объема полушария, однако профессор Нойгебауэр полагает, что, скорее всего, папирус посвящен более простой задаче.

Математика – базовый инструмент наук – в Древнем Египте не только находилась в зачаточном состоянии, но и носила целиком прагматический характер. Дошедшие до нас математические тексты содержат таблицы и примеры решения задач, которые придворный или храмовый писец должен был уметь решать, – например, определить площадь поля или число кирпичей, необходимых для строительства сооружения с наклонной крышей заданных размеров. Греки мало что могли перенять из египетской математической мудрости – во многих отношениях вавилоняне ушли намного вперед от своих современников на юге.

Египтяне имеют довольно высокую репутацию как астрономы; скорее всего, это связано с тем, что они создали хороший календарь, поскольку никакого другого существенного вклада в астрономию они не внесли. Их календарь – далекий предок нашего собственного, с его двенадцатью месяцами по тридцать дней в каждом и с пятью дополнительными днями, что в сумме составляет 365 дней. Известно, что астрономический год длился чуть дольше чем 365 дней, но прошло немало времени, пока человечество сообразило, как ему поступать с набегающей каждый год четвертью с небольшим суток. Египетский календарь эту добавку не учитывал, и в результате он скоро перестал соответствовать настоящему солнечному году. Тем не менее и такой календарь был значительным достижением по сравнению с лунным календарем других народов, в котором даже отдаленного совпадения с солнечным годом не имелось.

Наше деление года на двенадцать частей имеет египетское происхождение. Но деление на шестьдесят минут и шестьдесят секунд – нет. Установлено, что подобное деление появилось только с изобретением механических часов. Продолжительность египетского часа менялась в зависимости от времени года. Час представлял собой одну двенадцатую часть времени от восхода до заката для дня и от заката до восхода для ночи. Зимой ночные часы были длинней, чем дневные; летом – наоборот.

Такой час вряд ли можно назвать астрономическим. Сомнительно также, что египетский календарь появился на свет благодаря астрономическим наблюдениям. Скорее всего, он возник из наблюдений ежегодного подъема Нила, завершавшегося жизненно важным для египтян разливом. Этот разлив был связан с появлением над горизонтом Сириуса, до времени разлива невидного. Все же и этот факт еще не доказывает, что нашим календарем мы обязаны астрономическим талантам древних египтян.

Так чего же они добились в этой науке? Удивительно малого. Только во времена эллинизма, когда на египетскую мысль стали оказывать влияние идеи греков и вавилонян, мы находим кое-какие тексты с математическими расчетами астрономических феноменов. Единственное, что мы, по всей видимости, можем назвать астрономическим достижением Египта времен фараонов, – карта деканов.

Деканами называются созвездия, чье появление над горизонтом или проход по небу приходится на промежуток в десять дней (отсюда само название «деканы»). Знание деканов позволяет определять время ночью. На крышках гробов Среднего царства и на потолках гробниц более позднего времени мы можем найти изображение ночного неба с нанесенными на них созвездиями-деканами. Наиболее искусны изображения на потолке гробницы Сенмута, архитектора царицы Хатшепсут, и на кенотафе[12] царя Сети I в Абидосе. На первый взгляд рисунок на потолке в гробнице Сенмута носит не случайный характер. На нем изображены круги, разделенные на секторы, звезды, таинственные божества, короткие поясняющие надписи.

К сожалению – за небольшим числом исключений – попытка сопоставить звезды из гробницы Сенмута с известными созвездиями успехом не завершилась. Возможно, это трудно сделать из-за того, что египтяне ставили искусство выше точности, а искусственно созданный порядок выше реального. Есть признаки, что первоначальная роспись потолка была перерисована заново – возможно, для лучшего художественного восприятия. Еще одной причиной отсутствия точности может быть механическое копирование устаревших со временем древних текстов – в которые к тому же могли вкрасться ошибки. Дальнейшим отклонениям могли способствовать религиозные требования – каждый час должен был проходить под покровительством определенного бога. Последнее соображение возвращает нас к знакомому выводу, что науку нельзя четко отделить от религии и магии. Так называемые астрономические тексты обычно находят в гробницах или в гробах; они предназначены не для научных, а для религиозных целей. Когда в этом была необходимость, их изменяли, чтобы они лучше выполняли свою роль. «Деканы» позднее пригодились в астрологии, но никак не повлияли на развитие астрономии.

Египтяне не могли рассчитать объем полусферы или предсказать наступление солнечного затмения, но, похоже, их такие задачи и не занимали. Они обходились без этого и с помощью имеющихся у них знаний могли создавать удивительнейшие вещи.

Мы уже упоминали несколько технологических процессов, в которых египтяне добились выдающихся результатов, – это работа с металлом, изготовление папируса, предметов из стекла, глины и фаянса, ткачество, приготовление пива и вина. Позже мы расскажем о технологии мумификации, которая также требовала большого мастерства. Для того чтобы изучить технологию египтян, лучше всего взять какую-то конкретную вещь и проследить, как ее изготавливают. Я выбрала для этой цели Большую пирамиду – по нескольким причинам. Во-первых, при возведении пирамиды требуется решить большое число различных технических проблем; во-вторых, пирамида Хуфу была изучена, измерена, описана и обсуждена в большем числе работ, нежели другие египетские сооружения.

Большая пирамида – крупнейшая из трех пирамид Гизы; это усыпальница фараона Хуфу (Хеопса у греков) из Четвертой династии, правившего примерно за 2600 лет до нашей эры. В моей предыдущей книге я отказалась признать, что усыпальница Хуфу является «планом вселенной» и содержит зашифрованные в камне пророчества, и подверглась за это критике моих друзей-пирамидологов, однако я не хочу, чтобы на меня обрушилась еще одна волна писем, и потому сохраню приверженность своему «примитивному» мнению. Большая пирамида была гробницей, и это все, чем она была.

Большая пирамида весьма впечатляет. Она выглядит очень внушительной, но еще более внушительна относящаяся к ней статистика. Пирамида состоит из более чем двух миллионов блоков, весящих в среднем около двух тонн каждый. Длина каждой из четырех сторон у основания составляет приблизительно 755 футов; стороны несколько отличаются по длине, но разница между самой длинной и самой короткой составляет всего лишь 7,9 дюйма. Все сооружение на момент окончания строительства имело 481,4 фута в высоту. Основание занимает плошадь 13,1 акра.

Еще поразительнее точность, с которой была выстроена пирамида. Стороны практически точно направлены на север, юг, восток и запад. Самая большая ошибка у восточной грани, ее северная часть отклонена на запад на 5 градусов 30 минут. Углы почти прямые: 90°3 2"; 89°59 58"; 89°56 27"; 90°0 33". Плиты облицовки пригнаны так плотно, что зазор между ними составлял одну пятнадцатую дюйма – то есть столь мал, что в него невозможно вставить даже иголку; его можно заметить, только приблизившись совсем вплотную. Все это массивное строение покоится на выровненной скальной платформе, имеющей наклон всего 0,004 процента.

Неудивительно, что многие поколения путешественников высказывают самые экстравагантные суждения об этой пирамиде. По поводу самого ее появления существуют самые нелепые версии – от той, что она была построена джиннами, до той, что она – результат «неизвестных, утраченных наук». Однако гадать нечего. Большая пирамида и ее несколько меньшие соседки могли быть построены с помощью простейших инструментов и технологий.

До начала укладки камней египетские строители должны были справиться с двумя задачами. Первая заключалась в выравнивании плато, вторая – в определении точной ориентации строения и построении правильных углов.

Сразу после удаления песка, камней и обнажения скального основания место, которое требовалось выровнять, обводилось низкими кирпичными стенами, а затем наполнялось водой. После чего выкапывали сеть траншей равной глубины, воду спускали, и пространство между траншеями выравнивали на их глубину. Египтяне имели большой опыт в работе с заливными полями, ирригационными каналами и тому подобным, так что этот метод для них был естественным.

То, что пользовались именно таким методом, как считает большинство авторитетов, подтверждает один любопытный факт: когда со стороны Каира дует преобладающий для этих мест северный ветер, это должно вызвать ошибку в определении уровня воды, а значит, ошибку при выравнивании плато. Именно такая ошибка имела место на площадке, где стоит Большая пирамида. Следует заметить, что площадку под Большую пирамиду выровняли не полностью. В середине была оставлена часть скалы, которую встроили в сооружение.

По каким-то причинам пирамиды строили так, что их грани были ориентированы на стороны света. Из настенных надписей более позднего времени мы знаем, что храмы при строительстве ориентировали «глядя в небо, наблюдая звезды и поворачивая [свои] глаза к Большой Медведице». Однако наблюдение даже столь хорошо различимой в небе звезды, как Полярная, не могло бы дать столь удивительную точность в ориентации пирамид, и потому было высказано предположение, что египтяне определяли направление на север, замечая точки восхода и захода звезды, а затем делили углы между этими точками и наблюдателем пополам. Для того чтобы сделать это точно, требовался искусственно сделанный «горизонт», иными словами – стена, верхний край которой был совершенно ровным, а значительная высота позволяла отрезать посторонние предметы пейзажа от взгляда наблюдателя. Наблюдатель размещался за стеной и ждал, когда из-за ее края появится выбранная им звезда. Следуя его указаниям, помощник отмечал на «горизонте» место появления звезды. Вторую отметку делали в той точке, где звезда уходила от глаз наблюдателя. После этого опускали отвес и отмечали на земле две точки, соответствующие точкам на стене. Отрезок между этими точками делили пополам, и линия от наблюдателя до этой новой точки и давала правильное направление на север. Направление на другие стороны света можно было получить построением прямых углов.

Еще во время выравнивания плато работающие в каменоломнях высекали первые из двух миллионов каменных блоков пирамиды. Основную массу Большой пирамиды составляют глыбы известняка – того же материала, из которого состоит плато. Добывали известняк недалеко от пирамид. Облицовочные камни, выравнивавшие поверхность сооружения, изготавливали из известняка с более мелким внутренним строением. Их, по всей видимости, привозили из знаменитых каменоломен в Туре, расположенных от плато Гизы прямо через реку, в горах, около места, где сейчас расположен Каир. В наши дни известняк считается мягким камнем, но тем не менее это камень. Его можно обрабатывать при помощи медных инструментов, как это и делали египтяне. При помощи медных зубил рабочие высекали блок нужной величины, со всех сторон, кроме нижней; от основания блок отделяли при помощи клиньев.

Не все камни, использованные для Большой пирамиды, были мягкими. Широкая дорога, идущая от расположенного рядом с пирамидой погребального храма, была вымощена базальтом (долеритом), очень твердым камнем. Огромный саркофаг, в котором находилась мумия фараона, был гранитным, как и стены царской погребальной камеры, и перемычки, закрывающие проход к саркофагу. Гранит использовали для облицовки второй и третьей пирамид в Гизе. В третьей пирамиде, возможно, большая часть облицовки была из этого трудного для обработки материала.

Твердые гранит и базальт невозможно резать медными инструментами. Одна из наиболее оптимистичных теорий предполагает, что для обработки этих материалов у египтян были стальные инструменты – за две тысячи лет до того, как у них впервые появилось железо. Согласно другой теории, египтяне знали метод упрочения меди, позволяющий сделать инструменты фантастически твердыми. Свидетельств, подтверждающих эти теории, нет – кроме того неоспоримого факта, что твердые породы действительно обрабатывались. Однако этому есть более простое объяснение.

Точно установлено, что по крайней мере в более позднее время египтяне использовали метод обработки гранита, при котором по этому материалу с силой били тяжелыми долеритовыми шарами. Эта технология, разумеется, была утомительной, тяжкой для здоровья работников, но именно с ее помощью и возводили пирамиду. Применялся и другой способ – с использованием медных пил и сверл. Следы от них обнаружены на гранитном саркофаге из Большой пирамиды и на базальтовых плитах мостовой, ведущей от храма до этой пирамиды. Можно с уверенностью сказать, что сверла применялись при изготовлении статуй из твердого камня. Конечно, резать базальт простой медной пилой было делом нелегким. В наши дни для распиливания твердых камней используют еще более твердые материалы, которые устанавливают в сверло или пилу. Широко применим для этой цели алмаз. По минералогической шкале алмаз имеет высшую степень твердости – 10 и может резать почти все, включая кварцит, самый твердый камень из тех, что добывали египтяне (7 по минералогической шкале). Однако египтяне – увы – алмазов не имели. Не было у них в догреческие времена и топазов (8), рубинов (9), сапфиров (9) и даже берилла (8). Поэтому мы можем сделать вывод, что у египтян для обработки гранита и кварца не было инструментов с резцами из твердых камней.

Существует еще один метод резки твердых камней – с помощью абразивного порошка. Алмазную пыль в наши дни используют для обработки алмазов. Поскольку алмазов у египтян не было, алмазную пыль они использовать не могли. Насколько мы можем судить, не пользовались они пемзой и корундом. Зато у них был кварцевый песок. Если алмазная пыль режет алмазы, можно предположить, что и кварцевый песок режет кварц. В одном случае песок был обнаружен на дне просверленного в куске алебастра отверстия; возможно, что этот абразивный порошок может дать ответ на вопрос – как египтяне обрабатывали такие камни, как гранит и базальт.

После того как плиты были вырезаны, их следовало доставить к пирамиде. Часть плит добывали непосредственно на плато Гизы, часть перевозили из каменоломни через реку. Долерит, по всей видимости, прибывал из расположенного неподалеку Файюма, гранит привозили из Асуана, за шестьсот миль от Гизы. Перевозки, где это возможно, осуществляли по воде. Из Асуана доставлять камень было нетрудно, поскольку груженые суда шли по течению. По всей видимости, перевозки производили во время разлива Нила, поскольку в этом случае корабли могли подплыть прямо к основанию плато. Самым трудным участком при транспортировке плит было расстояние от берега до места возведения пирамиды. Хотя до нас не дошло ни одного описания доставки камней к пирамиде, на гробнице Двенадцатой династии есть изображения, воспроизводящие перемещение огромной статуи. Этот колосс покоится на салазках, которые тянут 172 человека. Храбро забравшийся на колено статуи надсмотрщик хлопает в ладоши, задавая ритм песни «Хив-хо», до сих пор сопровождающей тяжелый труд на Ближнем Востоке. Еще один человек, на передней части салазок, льет на землю воду, которая уменьшает трение. Подобный колосс должен весить тонн пятьдесят—шестьдесят. Блоки для пирамиды весили от двух тонн до потрясающих воображение 200 тонн (в храме у Третьей пирамиды). Нет никаких сомнений, что при транспортировке плиты тащили; точно так же, как упомянутую выше статую, не используя колес или иных механизмов.

Когда участок под пирамиду был выровнен, а блоки готовы, оставалось только возвести сооружение.

Археологи до сих пор спорят о различных деталях, связанных с возведением пирамид, – точно так, как спорят и о многом другом, связанном с Древним Египтом, – однако в главном их мнения сходятся – эти циклопические сооружения, как и все прочие строения Египта, были созданы исключительно силой человеческих мышц, с использованием самых простых приспособлений. Для подъема каменных блоков египтяне не применяли блоков, воротов и лебедок. Это значит, что на нужное место каждый блок затаскивали точно так, как эти блоки тащили по земле от реки до пирамиды. Поднимать блоки наверх позволяла только наклонная насыпь – именно ее и использовали.

Если вы поместите в одну комнату двух египтологов и заговорите с ними на тему, имеющую отношение к Древнему Египту, – любую, – то, скорее всего, услышите две разные точки зрения. Различны и точки зрения по поводу насыпей. Согласно первой, к одной стороне пирамиды под прямым углом вела главная насыпь, к трем другим – вспомогательные. Есть и другие теории – от каждого угла шли одинаковые насыпи, повышающиеся по мере роста пирамиды.

Естественно, для первых слоев пирамиды насыпи не требовалось – блоки подтаскивали к выровненному участку и устанавливали на место. Затем возводили насыпь. Для каждого нового уровня ее повышали; камни затаскивали наверх и укладывали в ряд. Процесс этот был не так прост, как кажется. Во многих пирамидах для большей устойчивости строили внутри нечто вроде пирамиды из более прочного материала; эту пирамиду окружало еще несколько слоев облицовки (см. диаграмму). Блоки внутренней облицовки делали из пористого известняка из Туры.

Иногда внутрь пирамиды встраивали «начинку» – погребальные камеры, подъемы и проходы. Огромные гранитные саркофаги опускали в погребальные камеры до того, как закладывали сверху камнем. Одна из любимых тем обсуждения у любителей мистики – тот факт, что саркофаг имеет большие размеры, чем ведущий в погребальную камеру проход. Я не знаю, что подобный факт может обозначать (вмешательство духов?), кроме того очевидного объяснения, что саркофаг устанавливали сверху до того, как закрывали камеру потолком.

Диаграмма, показывающая несколько слоев облицовки и внешнюю облицовку пирамиды

Хотя замысел внешнего вида пирамиды на протяжении всего строительства оставался неизменным, план внутреннего ее устройства менялся несколько раз. На северной стороне пирамиды располагался вход, примерно в пятидесяти футах над землей и примерно в двадцати пяти к востоку от центра. За входом начинался коридор, который шел вниз под углом примерно в двадцать пять градусов – сквозь пирамиду и вниз в скалу плато. Вход, по всей видимости, был замаскирован облицовочными блоками. Высота прохода была меньше четырех футов – явно без учета удобства для любопытствующих туристов. Он спускался вниз на протяжении 345 футов, а затем выравнивался, заканчиваясь небольшой неоконченной камерой. На противоположной стороне этой камеры проход продолжался, но вскоре обрывался.

План большой пирамиды в Гизе:

а – вход; б – нисходящий проход; в – незавершенная погребальная камера первой стадии; г – вход в нисходящий проход; д – восходящий проход; е – погребальная камера царицы; ж – большая галерея; з – погребальная камера фараона; и – «прихожая»; к – вентиляционная шахта (?) из погребальной камеры фараона; л – то же самое – из погребальной камеры царицы; м – уменьшающие тяжесть камеры; н – перемычки, закрывающие восходящий коридор; о – вход в колодец; п – колодец; р – связь колодца с нисходящим проходом

Камера и проход, возможно, были частью первоначального плана внутреннего строения пирамиды, по которому погребальная камера должна была находиться под пирамидой, а не внутри нее. Подземные погребальные камеры обнаружены и в других пирамидах – в том числе и в двух прочих пирамидах Гизы. Однако позднее Хуфу изменил свои планы. К этому времени пирамида была уже частично построена, и строителям пришлось прорезать проход в крыше нисходящего коридора, примерно в шестидесяти футах от входа. Новый, поднимающийся вверх проход пронзал сердцевину пирамиды, поднимаясь под тем же углом, под которым старый коридор опускался. Этот проход имел длину примерно 130 футов. Затем следовал параллельный земле проход, в конце которого, прямо в центре пирамиды, располагалась камера. Ее называют камерой царицы, хотя она предназначалась не для царицы, а для фараона на второй стадии проектирования. Коридор, ведущий в нее, так низок, что туристы наших дней вынуждены выбирать одно из двух одинаково неудобных положений: либо опускаясь на четвереньки, либо наклоняясь вперед под углом девяносто градусов.

До того как погребальная камера царицы была завершена, Хуфу снова изменил свой план. Нам не дано знать – почему. Он вернулся к высшей точке восходящего коридора и велел построить большую галерею. Она поднимается вверх под тем же самым углом, что и восходящий коридор, но, в отличие от коридора, ее потолок отстоит от пола на целых 28 футов. Однако стены поднимаются только на семь с половиной футов; над ними находится свод поражающих воображение размеров – около 153 футов длины. Большая галерея по сей день – одно из самых впечатляющих зрелищ в Египте, несмотря на вид голых лампочек и грубо сделанную железную лестницу, установленную для того, чтобы помочь не слишком крепким туристам добраться до погребальной камеры.

Эта камера – погребальная камера фараона – является третьей и последней. Она выложена гранитными блоками и имеет прямоугольную форму. Ее размеры примерно 34 на 17 футов в основании и 19 футов в высоту. Большая галерея ведет не прямо в погребальную камеру царя – их разделяют низкий проход и «прихожая». Стены погребальной камеры царя не украшены; здесь нет ни барельефов, ни надписей, ни изображений. Стены ровные, за исключением двух странных проемов в северной и южной стенах. Этими проемами начинаются шахты. Сквозь пирамиду северная и южная шахты проходят под углами тридцать один и сорок пять градусов соответственно. Мы не знаем, зачем эти шахты были построены, – они слишком малы для кого-либо больше мыши. Самым логичным было бы предположить, что шахты созданы для вентиляции. Это предположение имеет некоторый смысл, поскольку фараон в действительности не считался мертвым. Однако сомнительно, чтобы египтяне понимали оздоравливающее влияние свежего воздуха. В гробницах более позднего времени таких шахт не было. Возможно, для сооружения этих шахт существовали религиозные основания, о которых мы сегодня не знаем. Погребальная камера царицы имела похожие шахты, но их строительство не было доведено до конца.

Хотя у погребальной камеры царя был плоский потолок, он служил основанием для еще одного удивительного архитектурного сооружения. Над потолком было пять небольших помещений, расположенных одно над другим. У четырех нижних комнат были плоские крыши, у самой верхней крыша была заострена. Во всех пяти помещениях побывало несметное число искателей сокровищ, однако не похоже, чтобы когда-либо в этих комнатах что-то содержалось. По всей вероятности, они уменьшали давление на потолок погребальной камеры фараона, а оно, надо признать, было немалым. Современные расчеты позволяют сделать вывод, что в подобном замысловатом средстве предосторожности необходимости не было. Египетские инженеры явно перестраховались, однако никто не станет отрицать, что излишняя предусмотрительность куда лучше, чем недостаточная.

Среди объектов, встроенных в центр пирамиды, есть несколько огромных гранитных глыб. Они предназначались для закрытия восходящего коридора после похорон, защиты погребальной камеры (как надеялся Хуфу) от алчных грабителей. Останки трех грабителей действительно были обнаружены в самом начале прохода.

Эти каменные перемычки вызывают несколько не очень значительных, но весьма интересных вопросов. Первый – в самом ли деле каменные глыбы были перемычками, поскольку по ширине они на полтора дюйма уже ширины коридора – и только на дюйм меньше в высоту. Подъем этих огромных блоков к нужному месту по наклонному проходу был явно трудной задачей даже для древних египтян. Как, к примеру, им удалось удержать первый блок в неподвижном состоянии, когда они пододвигали к нему вплотную второй и третий? Все эти блоки от толчков могли сдвинуться и раздавить работников.

Ответ заключается в том, что перемычки никто не поднимал. Вход в восходящий проход на дюйм уже, чем перемычки; их невозможно было втащить через входное отверстие пирамиды и через начало нисходящего коридора. Это значит, что перемычки опустили в пирамиду сверху и хранили в каком-то месте над восходящим проходом, пока не настало время ими воспользоваться. Измерения показывают, что единственным подходящим для них местом была большая галерея. После того как гроб Хуфу был помещен в огромный гранитный саркофаг, под горестные рыдания плакальщиц и торжественные молитвы жрецов, погребальная процессия удалилась, оставив в большой галерее лишь команду рабочих. Эти люди перетащили стоящие здесь каменные глыбы в восходящий коридор, одну за другой. Глыбы спускали до начала восходящего коридора; размеры входа не давали глыбам продвинуться дальше. Три состыкованные глыбы представляли весьма эффективную баррикаду между усопшим фараоном и внешним миром.

Ну а как же рабочие? Их положение кажется безвыходным – они тоже отделены от внешнего мира. Можно ли привести другой пример столь дикого жертвоприношения ради умершего?

Но взгляните на план пирамиды. В точке N вы увидите начало длинного колодца, или шахты, ведущей вниз из большой галереи в нижнюю часть нисходящего коридора, почти что в погребальную шахту, выстроенную по первоначальному плану и потом заброшенную. Замуровав выход, рабочие спускались вниз по шахте, им требовалось лишь пройти нисходящий коридор, миновать замурованный вход в восходящий коридор и выйти на поверхность. Вход «а» был последним, что требовалось перекрыть. Высказывалось предположение – довольно безосновательное, – что рабочие остались в шахте, поскольку выйти им не разрешили. У нас нет никаких оснований полагать, что Хуфу хотел разделить свою гробницу с группой жалких рабов.

К тому времени, как внутренняя отделка пирамиды была завершена, внешние стены пирамиды были еще покрыты наклонными насыпями, по которым тянули глыбы потные, распевающие песни рабочие. Эти глыбы были уже выровнены снизу, для установки на основание, а каменщики обтесывали для установки новых глыб ранее уложенный слой. После того как были уложены все «наполняющие» блоки, вверх поднимались облицовочные плиты из пористого известняка из Туры. Каменщики обтесывали их на земле, выравнивая основание и стороны, а также придавая лицевой стороне приблизительно требуемый наклон. До укладки камней их будущее место покрывалось строительным раствором, не столько для скрепления, поскольку вес камней делал их достаточно неподвижными, сколько для того, чтобы облегчить перемещение плиты к месту окончательной установки. После того как весь ряд облицовочных камней был полностью выложен, наклонные насыпи поднимались и удлинялись, сохраняя первоначальный угол, чтобы по ним подняли следующую партию камней. Вершину пирамиды, на высоте 481 фута над уровнем земли, венчал остроконечный пирамидион – миниатюрная пирамида из твердого камня, иногда покрытая золотом.

После этого насыпь начинали постепенно убирать. По мере уменьшения насыпи каменотесы сглаживали и выравнивали поверхность облицовочных камней. В более поздние периоды египтяне использовали при строительстве зданий леса, можно предположить, что их возводили и для окончательной отделки пирамид. По мере того как насыпь становилась ниже, каменотесы отделывали поверхность все на более низких уровнях – пока пирамида не представала во всем своем великолепии, гладкая и сверкающая на солнце, с украшенной золотом вершиной.

Сколько времени заняло возведение пирамиды таких размеров? Геродот, предприимчивый греческий путешественник, пораженный, как и тысячи туристов более поздних времен, размерами Большой пирамиды, задал этот вопрос своим проводникам. Ему ответили, что строительство заняло двадцать лет и требовало 100 000 человек на каждые три месяца для перевозки камня. Значит, на год нужны были 400 000 человек. Возможно, здесь есть некоторое преувеличение. Питри подсчитал, что за весь год над пирамидой трудилось только 100 000 человек, а современный исследователь Доус Данхэм утверждает, что в одно и то же время на строительстве пирамиды могло работать не более 2500 человек.

Геродот описал, как строили пирамиду, но цитировать его нет смысла, поскольку знал он об этом не больше, чем мы. Впрочем, одно его предложение стоит привести: «Сначала завершали верхнюю часть пирамиды, затем среднюю, а потом – ту часть, что была ниже всех и ближе к земле». По всей видимости, Геродот описывал окончательную отделку и обработку плит облицовки, но, когда я читала эту фразу в первый раз, в моей голове возник удивительный образ – верхняя треть пирамиды парит в воздухе, рабочие сооружают среднюю часть пирамиды, а потом принимаются за основание.

Часто, когда я думаю о пирамидах и о рабочих, напрягавших все силы, чтобы перетаскивать огромные блоки, я вспоминаю сцену одного из широкоэкранных, красочных фильмов о древних евреях. В этой сцене евреи тащат камни для строительства храма. За работой наблюдает Моисей, облаченный в юбку и с воротником на шее – такой костюм прекрасно демонстрировал его восхитительную мускулатуру. Когда покрытые потом рабы, шатаясь, со стонами тянули каменную плиту, под нее попал распростертый по песку край одежды старой женщины, помогавшей тащить плиту (ее длинное одеяние – великолепная рабочая одежда для такой цели). Моисей не знал, что старая женщина на самом деле его мать. Однако, как главный герой фильма, он потребовал от надсмотрщика остановить плиту. Жестокий надсмотрщик отказался. Следующие десять минут заставляют зрителя изрядно поволноваться. Сначала мы видим, как Моисей, словно безумный, носится по всему плато, пытаясь найти кого-то, кто имел бы власть приструнить негодяя надсмотрщика. Затем он бросается к камню, безуспешно пытаясь его оттолкнуть, пока престарелая женщина безуспешно дергает юбку, сшитую не иначе как из железа. Камеры то переходят к Моисею, то снова к старой особе. Никто в кинотеатре не смеется (кроме меня), поскольку никому не приходит в голову, как нелепо привлекать к такому тяжелому труду слабых старух, к тому же любой мог бы ее освободить, обрезав застрявший подол одежды ножом, и вообще эта страдалица вполне могла сбросить платье, позволив себе некоторую нескромность, чтобы избежать ужасной смерти под каменной глыбой. Наконец, ни один надсмотрщик не позволил бы раздавить человека хотя бы потому, что катящийся по бревнам каменный блок при этом остановился бы. Ни на одном из барельефов, изображающих подобного рода работы, нет женщин. Каменщики, каменотесы, чернорабочие – все мужчины. Пожилая особа не могла бы заработать даже на кусок хлеба и луковицу. Думаю, никто так не наслаждался этим фильмом, как египтологи: это дало им возможность – редкую для их профессии – посмеяться над невежеством профанов.

Такую же возможность посмеяться, думаю, предоставляют теории пирамидологов, которые, пренебрегая фактами, утверждают, что в создании Большой пирамиды участвовали оккультные силы. Пирамида была построена, считают пирамидологи, сверхлюдьми древнейших времен (особенно часто в них видят англосаксов); если знать, как прочитать их послания, можно предсказать все важнейшие события мировой истории. Согласно этим взглядам, строители пирамид – не только сверхчеловеки, но и пророки.

Нетрудно понять, почему возникают подобные теории – этому способствует сам вид пирамиды. Трудно поверить, что эти сооружения были воздвигнуты людьми при помощи столь примитивной техники, какой располагали древние египтяне. Другой мотив, который, по всей видимости, распаляет воображение мистиков, – это желание в соотношении размеров увидеть ответы на свои вопросы. Я могу понять такое желание, но рассуждения пирамидологов меня крайне раздражают. Сейчас бессмысленно спорить, имеет ли пирамида какое-либо профетическое или тому подобное значение. Раз египтяне построили ее, значит, имела, а их мнение в данном вопросе весомее, чем наше. Какими бы ни были причины появления Большой пирамиды и какое бы значение она ни имела, создание этого колоссального сооружения показывает нам, что способны совершить люди, если они этого очень захотят. Без железа, без машин, используя только силу мышц и руководствуясь волей, они выломали из каменной породы огромные глыбы и сложили их вместе. Это – большее чудо, чем любое проявление магических знаний.

Мы можем дать описание многих древних технологий Древнего Египта, но мы ограничимся еще только одной. Я хочу рассказать о постройке кораблей.

Египетские суда:

а – папирусная лодка; б – додинастическое судно; в – погребальный корабль; г – морское судно Восемнадцатой династии

На свете существует немного стран, для которых суда имели бы столь же важное значение, которое они имели в Древнем Египте. Нил не только играл роль самой удобной транспортной артерии, поскольку был судоходным на протяжении почти шестисот миль, но и делил Верхний Египет на две половины. Между восточным и западным берегами требовалась постоянная связь, особенно когда город стоял на восточном берегу, а его кладбище, как того требовали религиозные догматы, располагалось на западном. Без кораблей, чтобы попасть на другой берег, приходилось бы отправляться в длительный обходной путь. Для Дельты с ее многочисленными протоками и каналами перевозки по воде были столь же удобны, как и по суше. В некоторые места можно было добраться только по воде. Возможно, пирамиды и массивные храмы без реки никогда не были бы построены – каменные блоки, доставлявшиеся за 600 миль по Нилу, по земле дотащить было бы невозможно.

Самые ранние египетские суда делали из папируса. Небольшие лодки такого типа, приводившиеся в движение шестами или веслами, использовали еще во времена первых династий для охоты за болотной дичью. На протяжении всей египетской истории, вплоть до наших дней, на этих лодках плавают крестьяне, которые не могут позволить себе другие средства передвижения. Однако еще в доисторические времена строили и более сложные лодки. Мы можем видеть их очертания на горшках, относящихся к более ранним, чем Первая династия, временам. Я не могу сказать, насколько точны эти рисунки; думаю, если бы у лодок были именно такие резкие обводы, они пошли бы камнем на дно. По рисункам мы можем предположить, что древнеегипетские суда имели по две каюты и приводились в движение при помощи шестов или весел.

По всей вероятности, эти додинастические суда строили из дерева. С деревом в Египте были серьезные проблемы, поскольку ни из одной из местных пород нельзя было получить хорошие длинные доски. Посвященные богам корабли и корабли фараона иногда делали из кедра, доставленного по долгому пути из Ливана, однако корпуса подавляющего большинства кораблей представляли собой нечто вроде деревянной мозаики, с беспримерным искусством сложенной египетскими плотниками.

У современных судов есть киль, на котором близко одно к другому устанавливают шпангоуты. У египетских судов киля не было – только корпус или рама из досок с легкими шпангоутами на определенных промежутках. Ни доски палубы, ни доски банки не были связаны с каркасом, что придавало бы ему большую прочность; их прикрепляли прямо к обшивке корпуса.

В спокойных водах подобные суда ходили достаточно хорошо. Но по дороге к Азии и к Пунту большие морские волны могли легко разбить такой корабль. Надо было каким-то образом придать судам необходимую прочность. Египтяне не использовали гвоздей. Они скрепляли доски колышками или веревками, а для дополнительной прочности обвязывали веревками весь корпус. Некоторые изображения показывают два толстых каната, обматывавших нос и корму; к ним был привязан еще один канат, который тянулся через всю палубу и крепился на специальных опорах.

Веслами пользовались на протяжении всей истории Египта. К веслам приходилось прибегать, когда корабли шли против ветра или когда ветер стихал. Вниз по течению обычно шли на веслах, поскольку в Египте чаще всего дул северный ветер; для движения вверх по течению поднимали парус. Парус был нужен нечасто, и мачты можно было убирать. Их клали на специальные подставки, где мачты не мешали ни гребцам, ни рулевым. Паруса шились из полотна и обычно имели форму квадрата. Первые паруса крепили только к верхней рее; нижний край свободно развевался по ветру. Позднее появилась и нижняя рея, что сделало парус максимально эффективным. Со временем паруса увеличивались и достигли просто невероятных размеров – особенно в ширину.

Рули, поначалу очень простые, представляли собой два или три больших шеста, без румпеля[13] или рудерпоста[14]. В конце Древнего царства в рулевом управлении судов произошел качественный скачок – появились рудерпост и румпель, а число шестов руля сократилось до одного. Рулевой следовал указаниям помощника, который стоял на носу корабля и смотрел на реку, отдавая распоряжения при помощи сигнальной палки. В некоторых опасных местах – к примеру, в описанных уже нами в первой главе теснинах – ему приходилось быть очень внимательным.

Со времени Среднего царства до нас дошло много фигурок работников, моделей домов и мастерских. Сохранилось и большое число моделей судов. Все они очень красивы – с украшениями, командами и даже фигуркой владельца, сидящего в кресле и нюхающего цветок. Состоятельные вельможи этого периода, возможно, владели целым флотом. В гробнице одного из них было двадцать моделей судов различных типов.

Обычно речное судно имело длину 30–40 футов. Некоторые из прогулочных кораблей знатных вельмож были исключительно элегантными, с большими каютами из кожи на деревянном каркасе. Разъезжающий по своим делам чиновник брал с собой багаж, слуг и даже певиц, чтобы они услаждали его слух, пока он сидит в тени под балдахином, присматривая за командой из восемнадцати гребцов. Когда хозяин корабля чувствовал голод, он направлял судно к берегу и приказывал забить в дно причальный шест. К кораблю спешила лодка-кухня, плывшая следом на значительном расстоянии. Из маленькой служебной каюты на ее борту хозяину доставляли куски мясной туши и кувшины с вином. Служанки приносили испеченный во время путешествия хлеб.

Многие суда проектировались для того, чтобы служить не живым, а мертвым. Красивое погребальное парусное судно, которое несло тело умершего в священный город Абидос, имело характерные очертания. Изогнутый нос в виде стилизованного цветка папируса делал его похожим на древнейшие лодки из папируса. В гробницах оставляли модели «солнечных ладей», подобные тем, которыми пользовался солнечный бог. Встречаются в гробницах и корабли обычной формы – предполагалось, что ими умерший может воспользоваться в своей последующей жизни; египтяне считали, что в загробном мире воды не меньше, чем в мире живых.

Своего расцвета египетское судостроение достигло во времена Нового царства. Моделей в гробницах тогда уже не оставляли, зато до нас дошло несколько прекрасных изображений кораблей на стенах гробниц и храмов – к примеру, в поминальном храме Хатшепсут. Великая царица отправила свой флот к диким народам Западного полушария. Мы очень мало знаем о египетском искусстве навигации, но можем предположить, что, как и большинство мореплавателей древности, египтяне предпочитали не терять берег из виду. Это не представляло трудности во время путешествия в Пунт или на север, в Сирию и Палестину, но есть основания полагать, что египтяне наладили хорошие торговые и дипломатические отношения с островами Эгейского моря и Критом, а позднее и с городами микенской культуры материковой Греции. Однако может быть, что контакты налаживали греки: некоторые авторитетные ученые пытаются свести путешествия египтян к минимуму. Корабль, способный идти по морю, египтяне обозначали несколькими разными терминами – и одним из них был «библский корабль». Отсюда возникло предположение, что в морские путешествия египтяне отправлялись на кораблях, ведомых предприимчивыми моряками из Библа. Однако стоит вспомнить, что с Библом египтяне установили связь по морю в числе первых; вполне может оказаться, что это название означает всего лишь их собственные суда, отправлявшиеся в этот город за кедром.

Но вернемся к самим кораблям. Один ученый нашел большое сходство кораблей времен Восемнадцатой династии с современными гоночными судами. Корпус стал глубже, чем у более ранних кораблей, через него проходили бимсы[15], которые крепились снаружи. Паруса имели две реи, нижняя из которых крепилась жестко. Вся палуба была огорожена. Весла крепились в веревочных петлях, служивших уключинами и, возможно, удерживающих весла от падения в воду, когда гребец отпускал рукоятку. Корабли этого времени имеют исключительно изящный вид; размеры парусов позволяют предположить, что суда имели значительную скорость.

Кроме парусных судов египтяне строили баржи и грузовые суда. Баржи, которые тянули за собой обычные суда, использовали для перевозки больших кусков камня, таких, как обелиски. На рисунке в гробнице Хатшепсут изображены два обелиска, лежащие на барже, которую тащат тридцать кораблей с пятью тысячами гребцов. Матросам буксиров пришлось грести, поскольку корабли плыли вниз по течению из Асуана в Фивы, против ветра.

Корабли использовали также и при ведении боевых действий. Скорее всего, большинство из них предназначалось для перевозки войск, а не для морских сражений, однако в некоторых текстах говорится о сражениях не только на земле, но и на море. Во времена Двадцатой династии Рамсес III вынужден был отбивать вторжение «народов моря», нападавших буквально со всех сторон, за исключением разве что воздуха. Египетские корабли имели неглубокие корпуса с высокими фальшбортами[16] для защиты гребцов. Должно быть, такая конструкция оказалась достаточно эффективной – Рамсес победил своих врагов.

Когда вас в следующий раз ужалит скорпион, вы можете попробовать следующее средство. Повторяйте вслух:

Я – сын Царя, самый старший и первый, Анубис; моя мать Сехмет-Исида пришла следом за мной в страну Сирию, к горам страны Хек, в дом этих каннибалов, говоря: «Поторапливайся, поторапливайся, царский сын, первый и самый старший, Анубис…» И ты коснись [места укуса] своим языком немедленно, пока течет кровь; затем ты приложи немного масла и повтори это, ты повтори это семь раз, ты прикладывай масло на укус ежедневно; ты наложи повязку из полотна, ты наложи ее на рану.

Ни в какой другой из наук Древнего Египта не сплелись так тесно магия, наука и религия, как в медицине. Большая часть египетской медицинской науки – как по форме, так и по содержанию – соответствует приведенному «рецепту». Единственное, что мы можем признать в нем действенным, – это требование лизнуть рану, что, должно быть, подразумевало высасывание яда. Однако, возможно, и само заклинание, в котором упоминаются божественные имена Исиды и Анубиса, играло некоторую роль, если оно укрепляло стремление жить.

У греков египетские врачи пользовались исключительно высокой репутацией; в некоторой степени эта репутация сохранилась и до наших дней. Геродот писал, что в Египте существовала специализация: одни врачи занимались ногами, другие – зубами, третьи – глазами. Специализация существовала даже в эпоху пирамид, поскольку в папирусах, помимо прочих, упоминается «лекарь живота», «лекарь головы», «лекарь зубов». Врачи обладали довольно высоким социальным статусом. Они строили для себя богатые и красивые гробницы.

Болезни, которые лечили эти люди, были теми же, которыми страдают египетские феллахи и в наши дни. Очень часто встречались глазные болезни, особенно офтальмия. Древние египтяне также болели ревматизмом и глистами. По мумиям был определен еще ряд болезней – туберкулезный спондилит, который становился причиной искривления позвоночника, камни в почках и желчном пузыре, болезни артерий, остеосаркома. Юный фараон Сиптах страдал плоскостопием, а некоторые женщины умерли от родов. Кожа одной царской мумии покрыта сыпью, вызванной, вероятно, оспой. Болезни, которые оказывали действие только на мягкие органы тела, в наши дни определить уже невозможно. Одна несчастная старая леди была не способна двигаться столь долго, что у нее образовались ужасные пролежни, но мы не знаем, чем она болела.

Поскольку зубные врачи постоянно говорят нам, что кариес – результат мягкой пищи и избытка сладостей, мы вправе ожидать, что у людей, не знавших этих опасных излишеств, зубы должны быть в превосходном состоянии. До некоторой степени это так и есть – дупла или больные зубы у первобытного человека найти нелегко. Однако египетских бедняков подстерегали другие опасности. Начать с того, что их зерно мололось грубо, иногда в муке попадались песок и частицы размолотых камней. Результатом было повреждание твердой части зуба, открывалась пульпа и развивались альвеолярные нарывы. После «эпохи пирамид» состоятельные семьи начали страдать от кариеса, иногда и в сопровождении абсцессов.

Теперь мы рассмотрим важный вопрос – что делали египетские врачи, чтобы облегчить жизнь этим несчастным? Поскольку по останкам их давно умерших пациентов узнать об этом мы не можем, следует обратиться к медицинским текстам.

По этому вопросу египтяне оставили удивительно много информации. Так как по многим отраслям прочих наук мы не имеем ничего, приятно осознавать, что времена фараонов оставили нам целых семь папирусов по медицине. Некоторые из них имеют узкую специализацию: папирус «Кахун» посвящен гинекологии, а «Эдвин Смит» – хирургическому лечению ран и переломов. Прочие папирусы представляют собой набор разнообразных сведений.

Информация, которую мы можем получить из медицинских текстов, определенно полезна, однако ее части плохо согласуются. Тексты говорят нам о медицине и лекарствах, но этих сведений нам недостаточно. Некоторые лекарства принимали внутрь вместе с различными жидкостями – в текстах упоминаются вода, молоко, мед, вино и пиво; некоторые применялись наружно – их обычно смешивали с жиром для получения мази. Самый интересный вопрос – какие именно ингредиенты смешивали с жидкостью или с жиром? Другими словами, какой была эффективная фармакопея врачей Древнего Египта?

Некоторые ингредиенты лекарств изготавливали из органов животных; мы можем определить их довольно легко. Использовали кровь, жир, кости и внутренние органы различных млекопитающих, рептилий и насекомых, а также целые тушки, если они были достаточно малы, чтобы проглотить их целиком. Одним из лекарств при детских болезнях была еще не обросшая шерстью новорожденная мышь, которую глотали целиком, – к этому отвратительному средству явно прибегали лишь в крайнем случае, поскольку останки такой мыши были найдены в пищеварительном тракте нескольких детских мумий. Уоррен Доусон отмечает, что использование мыши в качестве лекарства для детей продолжалось до наших дней – как на Ближнем Востоке, так и в Европе, – хотя, конечно, обладатели степени «доктор медицины» такого средства больным не прописывали.

Определить, какие использовались растения и минералы, египтологам труднее. Приведем пример. Предположим, вы находите в медицинском папирусе слово «abet». Вы знаете, что это – какое-то растение, поскольку детерминатив относит слово к категории растений. Но мы встречаем это слово только в медицинских трактатах и потому не можем связать его с каким-либо словом нашего языка. Вы читаете рецепт, где встречается это слово, узнаете, что неведомый ингредиент используют против облысения, для нормализации чрезмерных менструаций, от глазных инфекций и бородавок. Так что же это за средство?

Благодаря поистине блистательному анализу некоторых занимавшихся этой проблемой ученых мы сейчас в состоянии назвать некоторые использовавшиеся при лечении вещества. Никаких важных открытий египтяне не сделали. Часто растения выбирали по их магическому значению – как и в средневековой Европе, когда главным средством были пиявки. Руководствуясь магическими принципами, красные фрукты выбирали для того, чтобы вернуть пациенту здоровый цвет лица, а листья, чьи очертания напоминали какой-либо орган, применяли для того, чтобы вылечить недостаточность этого органа или его физические повреждения.

Поскольку звания египетских врачей свидетельствуют, что специализация в Египте появилась довольно рано, мы вправе ожидать от египетских целителей высокого уровня анатомических и физиологических знаний. Памятуя о тех испытаниях, которым подвергались зубы египтян, мы вправе предположить, что зубные врачи должны были оставить после себя наиболее объемистые трактаты.

Однако при изучении человеческих останков бросается в глаза тот удивительный факт, что хирургических операций не делали. Из настенных росписей мы знаем только об одной: на очень древнем изображении показан ритуал обрезания – весьма распространенный в Египте. На этой картине «доктор» сидит на корточках перед стоящим перед ним пациентом. Мы знаем, что при подобной операции помощникам иногда приходится держать пациента за руки, но на данном изображении храброго мальчика не держит никто; он даже положил одну руку на голову хирургу, а другая рука покоится на бедре. Эту хирургическую операцию осуществляли при помощи каменного ножа, возможно – по требованию ритуала, поскольку у врачей были и медные инструменты.

Хотя в других древних культурах, как твердо установлено, практиковалась трепанация черепа, мы не располагаем информацией, что египтяне ее осуществляли. Но они накладывали шины, а также делали перевязки и устанавливали самые разнообразные прокладки; здесь искусство врача и бальзамировщика кое в чем пересекались. Последние использовали шины для соединения частей сильно поврежденных мумий. Без сомнения, обертывание мумий бинтами – очень древнее искусство, но мы не можем точно сказать, для кого впервые применили шины – для живых или для мертвых. В одном медицинском трактате дается описание, как лечить вывихнутую челюсть.

Заслуживает особого внимания отсутствие материала по лечению зубов. Я просто не представляю себе, что делали древние зубные врачи! Можно было бы предположить высокий уровень их мастерства, поскольку в одной челюсти времен Четвертой династии было просверлено отверстие – как полагают некоторые, для того, чтобы удалить из-под зуба гной от нарыва. Но если действительно делались подобные сложные операции, отсутствие текстов по зубоврачебному делу становится еще более странным! К тому же одна мумия – предположительно Аменхотепа III – имеет зубы в столь отвратительном состоянии, что он в конце своей жизни, похоже, постоянно кричал от боли и был наполовину инвалидом. И несмотря на это, ничего не было сделано для облегчения его состояния.

Вплоть до этого момента мы только критиковали врачей Древнего Египта. Однако в некоторых областях их достижения выглядят довольно внушительно. Но чтобы понять это, требуется вчитаться в медицинские папирусы более внимательно. Особенно тщательно следует изучить папирус, имеющий название «Эдвин Смит»: папирус назван так в честь своего первого владельца – американца, работавшего в Египте в 1860-х годах.

Эдвин Смит был один из тех, кого называют авантюристами. Многие пионеры египтологии, как, например, бывший циркач Бельцони, принадлежали к той же категории. Официально Смит занимался денежными кредитами и торговлей антиквариатом. Обе эти профессии давали возможность для разного рода махинаций. В ту эпоху очень немногие торговцы антиквариатом проявляли щепетильность при выборе источников, из которых они получали предметы старины, в результате Смит неожиданно для него был обвинен, помимо прочего, в подделке предметов, которыми торговал.

В январе 1862 года в конторе у Смита появилась группа египтян, которые принесли на продажу папирус. Папирус был явно неполным и выглядел так, словно его обрезали сверху и снизу. Смит сразу понял, что папирус может стать ценным приобретением, и купил его. До сих пор никто не знает, где эти похитители нашли папирус, но то, что это было именно похищение, несомненно, поскольку прежний владелец наверняка папирус им не передавал. Должно быть, свиток был изъят из гробницы его владельца – древнеегипетского врача.

Через два месяца после этой покупки египтяне объявились снова – с еще одним медицинским свитком. Смит внимательно его осмотрел и понял, что это подделка, сляпанная из разных обрывков с вставленной – видимо, для того, чтобы придать ему достоверность, – частью, отрезанной от предыдущего папируса. Несмотря на эту фальсификацию, Смит приобрел и этот свиток – и тем самым спас продолжение первого папируса, оказавшееся самым важным, поскольку оно содержало описание действий при операции на сердце.

Смит на протяжении всей своей жизни никогда не расставался с этим папирусом. Когда наследство перешло к его дочери, она передала свитки и все оставшиеся от отца бумаги в Нью-Йоркское историческое общество. Общество обратилось к Джеймсу Генри Бристеду с просьбой перевести и опубликовать текст, что он и сделал в 1930 году. Бристед с удивлением обнаружил, что Смит оставил весьма обширные записи по тексту со своими попытками перевода. Как и многие авантюристы, он не был просто мошенником. Записи демонстрируют на редкость хорошее знание египетского языка, даже притом, что египетские тексты ученые научились читать всего за пятьдесят лет до его рождения, и в переводе было еще много неясностей; к тому же его папирусы были написаны курсивным иератическим шрифтом, в то время еще менее исследованным, чем иероглифическое письмо.

По какому-то странному совпадению Эдвин Смит одно время был владельцем еще одного исключительно важного медицинского текста – папируса, позднее приобретенного немецким египтологом Эберсом и названного его в честь. Папирусы «Эберс» и «Эдвин Смит» – самые интересные и полезные из всех медицинских папирусов, все прочие носят фрагментарный характер и так безнадежно смешаны с магией, что дают совсем мало информации по собственно медицине.

«Эберс» (египтологи часто дают папирусам названия по фамилиям их владельцев) – самый обширный из всех древнеегипетских медицинских текстов. Длина его около двадцати метров. Для нас такой папирус может показаться очень громоздким, но египтяне умели управляться с подобными свитками. Текст этого папируса менее однородный, чем текст «Эдвина Смита» и состоит из заклинаний перед началом лечения; описания методов лечения внутренних болезней, болезней глаз, кожи, конечностей, головы и органов чувств, а также женских болезней; советов по домашнему хозяйству, общих замечаний на медицинские темы и примеров хирургического лечения.

Папирус «Эдвин Смит» был, по всей видимости, написан во времена Нового царства, но его содержание скопировано с ранних источников, которые могут уходить корнями в XXX век до н. э. – в то время, когда пирамид еще не существовало. Первоначальный текст так устарел, что через четыре или пять столетий после того, как он был написан, копировщик решил пояснить кое-какую архаическую терминологию. Он добавил к каждому разделу пояснения, или, как говорят археологи, «глоссы», в которых раскрыты некоторые слова и фразы.

Помня о том, что еще четыре тысячи лет назад первый комментатор счел язык первоначального текста «архаическим», следует признать полный перевод профессора Бристеда выдающимся достижением. Это в самом деле отличный перевод – впоследствии ученые критиковали некоторые его детали, но никто из них не предложил ничего лучшего. «Эдвин Смит» описывает хирургическое лечение ран и переломов в сорока восьми случаях, начиная с головы и двигаясь вниз – однако, к сожалению, ниже плеч текст обрывается. Мы не можем сказать, был ли утерян остальной текст или же переписчик пожелал этим ограничиться. Но порядок организации текста интересен – его логично применять к связанным с человеческим телом вопросам, и именно такой порядок использовали в средние века.

На первый взгляд описания в папирусе могут показаться длинными и беспорядочными, но чем внимательнее их изучаешь, тем они интереснее. Первое, что бросается в глаза, – разительный контраст в подходе между «Эдвином Смитом» и текстом, процитированным нами в начале этого раздела. Описание перелома черепа и другие описания «Эдвина Смита» строго практические. Здесь нет ни обращений к богам, ни сомнительных рецептов, ни заклинаний. Не встречаются и упоминания о злых духах. В другом случае ясно утверждается, что болезнь вызвана «вещью, которую сделала собственная плоть [пациента]», а не чем-то внешним, вроде вредоносного духа.

Все случаи заболеваний в «Эдвине Смите» изложены по одной системе – и это само по себе примечательно. Начинается каждый случай со слова «наставление», далее следует перечень симптомов. Третий элемент – диагноз врача, завершающийся прогнозом, который может принять одну из форм: 1) болезнь, с которой я буду бороться; 2) болезнь, которую я могу излечить; 3) болезнь, не поддающаяся лечению. За прогнозом следует соответствующий способ врачевания, а далее идут глоссы, или комментарии, переписчика, объясняющие трудные фразы.

Папирус «Эдвин Смит» примечателен своей подробностью, а также точностью врачебных наблюдений, очень скрупулезно зафиксированных. Врач понимает важность самых разных симптомов и в соответствии с ними меняет лечение. Анатомию он знает очень детально. В тексте есть отдельные слова для обозначения черепа, черепной коробки и мозга. Сухожилия, мускулы и связки египтянам уже были известны, как и их предназначение. Тем не менее в папирусе встречаются некоторые странности, удивительные в свете того, что вся прочая информация поразительно точна. Для обозначения мускулов, сухожилий и связок в папирусе используется одно и то же слово, и оно может означать также «сосуд» – пустую трубку, по которой движутся телесные флюиды. Довольно странно видеть, что одно слово имеет так много значений – особенно учитывая, что египтяне достаточно хорошо представляли себе разницу между связкой и кровеносным сосудом.

Раздел медицинского папируса «Эдвин Смит», описывающий медицинские случаи, связанные с сердцем и «сосудами» (этот раздел был также обнаружен и в «Эберсе»), – один из наиболее интересных и важных для нашего представления о египетских медицинских знаниях. «Сосуды» идут к различным частям тела – к глазам, анусу, рукам и так далее. Однако похоже на то, что «сосуды» могут переносить не только кровь, но и другие телесные флюиды. Хорошо известно, что иногда кровь течет из носа – не только сама по себе, но и в результате сильного удара по голове. Отсюда несложно сделать вывод, что некоторые из кровеносных сосудов, ведущих к носу, должны нести кровь. Но нос также выделяет и слизь. Значит, считали египтяне, два сосуда могут доставлять слизь к носу откуда-то из тела. По сосудам также переносятся моча, семя и вода.

Где сосуды берут свое начало? Они соединяются с сердцем; однако мы не можем сказать, что египтяне знали о функции сердца как насоса для проталкивания крови по телу. Сердце считалось египтянами жизненно важным органом, возможно даже самым важным. Другие, не медицинские тексты, достаточно ясно свидетельствуют, что сердце считалось вместилищем эмоций. Кроме этого, с сердцем египтяне связывали те функции, которые по нашим представлениям имеют отношение к мозгу.

Одним из великих достижений египетской медицины было открытие пульса. Он был назван «голосом сердца», и в одном разделе, который встречается как в «Эберсе», так и в «Эдвине Смите», врач говорит, в каких местах тела этот голос «звучит». При всей исключительности этого отрывка он еще не позволяет нам утверждать, что египтяне опередили Гарвея в открытии системы кровообращения. Тем не менее они уже знали и то, что пульс в определенной степени связан с деятельностью сердца, и то, что этим обстоятельством врач может воспользоваться. Египтяне не считали пульс, поскольку у них не было таких малых единиц времени, чтобы вести отсчет достаточно точно. Но полезность пульса в общей симптоматике они определенно понимали.

Функции мозга ими разгаданы не были. При мумификации мозг даже не сохраняли и, как и многие другие органы, удаляли из тела. Его извлекали по частям, после чего выбрасывали. Тем не менее, как видно из данного хирургического папируса, его автор знал, что повреждение мозга может подействовать на двигательную деятельность. Один приведенный в папирусе случай дает точное описание частичного паралича одной части тела, ставшего результатом удара по голове.

Обширные знания египетского врача в области анатомии мозга и черепа, скорее всего, результат его осмотров повреждений головы – он не мог получить их от своих друзей-бальзамировщиков. Вклад в анатомию изготовителей мумий, кажется, значительно преувеличен; бальзамировщику совсем неинтересно, как соединяются друг с другом разные части тела: он занимался исключительно областью живота.

Я начала главу о египетской науке с утверждения, что науки, как таковой, в Древнем Египте почти не существовало. «Почти» не значит «вовсе», и если какое-либо произведение древних времен и может быть названо научным, то это хирургический папирус «Эдвин Смит». Этот папирус – одна из высочайших вершин, и не только в египетском эмпирическом знании, но и в области мышления. Своим рациональным, трезвым подходом, своей стройной организацией и скрупулезной документацией – и, что важнее всего, своими попытками сделать выводы из наблюдений без привлечения «демонов» – «Эдвин Смит» является подлинно научной работой. Однако как нам следует его интерпретировать? Как отдельное, резко отличающееся от прочих течение мысли, существовавшее наряду с лечением пиявками и заговорами? Как работу одного великого человека – или же как труд представителя школы, подытожившего работу бессчетного числа поколений? Была ли эта работа создана потому, что ее автор выбрал оптимальные действия, – или же она стала результатом египетского «многообразия подходов», по которому сводились воедино даже противоречащие друг другу положения, если только от них можно было получить какую-то пользу?

Меня вдохновляет предположение, что и «Эдвин Смит», и «Эберс», и несколько других текстов – это копии с одного, очень древнего источника хирургических знаний. И в моем воображении сразу всплывает Имхотеп, мудрец Древнего царства, чью гробницу разыскивает профессор Эберс. Известность Имхотепа как врача превысила даже его славу архитектора – он был обожествлен именно как врач. Вряд ли мы совершим большую ошибку, если предположим, что хирургический папирус появился благодаря Имхотепу. Если бы я была врачом, то присоединилась бы к уже существующему движению специалистов, помнящих об исторических корнях медицины и добивающихся присвоения Имхотепу почетного звания «отца медицины», ныне принадлежащего Гиппократу. Как отметил Джордж Сартон, «Гиппократ находится примерно на половине пути между нами и Имхотепом». Он также находится на полпути между нами и потерянным оригиналом хирургического папируса «Эдвин Смит», который, таким образом, является древнейшим в мире научным документом. В любом случае автор этого папируса – Имхотеп или другой, неизвестный нам гений – должен быть удостоен бюста в каком-нибудь медицинском учреждении.

Жук, толкающий божественный солнечный диск

Придет время, когда станет ясно, что египтяне тщетно почитали это божество со всем своим искренним благочестием и усердными службами – и что все наше поклонение святыням оказалось бездейственным и бесцельным… О Египет, Египет, от твоей религии не осталось ничего – лишь пустые сказки, в которые твои собственные дети со временем перестанут верить; ничего не останется, кроме высеченных слов, и только камни расскажут о твоей набожности. И так боги расстанутся с человечеством.

(Гермес Трисмегист)

Некоторые из главных богов

Вверху слева направо: Тот, Анубис, Пта, Осирис. Ниже, слева направо: Себек, Хнум, Бэс, Сет

Да, боги ушли – Амон и Исида, бог с головой шакала Анубис и даже Осирис, божественный судья мертвых. В некотором смысле об уходе этих богов можно пожалеть, поскольку среди всех богов, созданных человеком по своему подобию, египетские боги были самыми гуманными. У них не было отвратительных черт других божеств, которые требовали сжигать грудных младенцев и класть на свои алтари истекающие кровью человеческие сердца – и даже полностью уничтожать народы, имеющие иные религиозные представления. За исключением одного короткого периода, египетская религия была наиболее толерантной из всех когда-либо существовавших. Любому иностранцу разрешалось почитать в Египте своих богов, а некоторых чужих богов египтяне переняли сами.

Некоторые из главных богинь

Слева направо: Баст, Хатхор, Маат, Нефтида. Ниже – Таурт и Исида, кормящая Гора

Возможно, у египтян было больше богов, чем у любого другого народа за всю его историю. Никто не знает точно всех их богов; один список насчитывает больше восьмидесяти, но я подозреваю, что эта цифра неточна. Начиная разговор о богах, нам следует привести «состав исполнителей» – конечно, не всех восьмидесяти, но главных богов, о которых мы поведем речь. Этот список, надо признать, очень упрощен. До сих пор ведутся дискуссии – какие именно у египтян были боги, как они стали богами и кого они заменили.

Амон – один из восьми богов хаоса; бог ветра и воздуха. Город: Фивы. Священные животные: баран, гусь, но сам бог всегда изображается в виде человека. Супруга – Мут. Сын – Хонсу.

Анубис – бог кладбищ, бальзамирования. Животное – шакал. Сын Осириса и Нефтиды.

Атум – бог-творец, отождествляется с Ра.

Бэс – карликовый, с кривыми ногами, бог спальни, туалетного столика; носит леопардовую шкуру и головной убор из перьев страуса.

Геб – бог Земли. Священное животное – гусь. Сын Шу и Тефнут. Супруга – Нут. Дети – Осирис, Исида, Нефтида, Сет.

Хапи – река Нил. Изображается в виде дородного мужчины со свисающими женскими грудями.

Гор – первоначально бог неба, с головой ястреба, чьи глаза – солнце и луна; отождествляется с царем. В виде «Гора, обитающего на горизонте», Харахте, слился с Ра, чтобы стать Ра-Харахте. Позднее это божество превратилось в Гора, сына Исиды и Осириса, главного антагониста Сета.

Хефра – солнце, бог-создатель. Животное – жук. Отождествляется с Ра.

Хонсу – бог луны. Изображается в виде красивого мальчика с ниспадающим на щеку локоном. Город: Фивы. Сын Амона и Мут.

Хнум – «литейщик», бог-креатор, создавший из глины человеческий род. Город: Элефантина. Животное – баран.

Мин – фаллический бог плодородия, покровитель путешественников и пустынь. Город – Коптос.

Монту – бог войны. Город – Гермонтис (Фивы). Животные – бык, сокол.

Осирис – бог мертвых, судья душ. Изображается в виде мумии, имеющей контуры человека. Город – сначала Бусирис, затем Абидос. Супруга – Исида. Сын – Гор.

Нефертум – сын Пта и Сехмет. Изображается в виде человека. Символ – лотос.

Пта – бог ремесленников и мастеровых; изображается в виде человека. Священное животное – бык Апис. Город – Мемфис.

Ра – Великий бог-солнце. Город – Гелиополис. Животные – ястреб, бык Мневис.

Сет – брат и убийца Осириса. Бог горных местностей и чужеземцев. Животное – похожий на собаку, неидентифицированный зверь. Город – Омбос, позднее Танис-Аварис.

Шу – бог атмосферы, который отделяет Геба, землю, от Нут, неба. Сын Атума, супруг Тефнут.

Себек – бог-крокодил. Центры почитания: Файюм, Ком-Омбо.

Тот – бог-писец, изобретатель чисел. Ассоциируется с луной. Животные – ибис, бабуин. Город – Гермонтис.

Упуат – бог погребения. Город – Ассуит. Животное – волк.

Баст – богиня тепла, удовольствия, танцев, музыки. Животное: кот. Город – Бубаст.

Хатхор – богиня любви, красоты, радости. Животное – корова. Город – Дендера.

Хекет – богиня-лягушка; акушерка, помогавшая рождению солнца.

Исида – символ преданной жены (Осириса) и матери (Гора). Животное – корова.

Маат – богиня правды, закона, порядка. Дочь Ра. Символ – перо. Изображается в виде женщины.

Месхенет – богиня деторождения. Изображается в виде женщины с двумя изогнутыми рогами на голове.

Мут – богиня-мать. Супруга Амона. Город – Фивы. Сын – Хонсу.

Нейт – богиня охоты и войны. Символ – перекрещенные стрелы. Город – Саис.

Нехбет – одна из «двух леди», которые защищали жизнь фараона, главная богиня Верхнего Египта. Животное – стервятник. Город – Нехеб.

Нефтида – сестра Осириса и Исиды, супруга Сета, но дружески относящаяся к Осирису, и потому одна из богинь, охраняющих умершего.

Нут – богиня неба. Животное – корова. Супруга Геба.

Сехмет – богиня сражений. Животное – лев. Город – Мемфис. Супруга Пта. Ассоциируется с медициной.

Селкет – дочь Ра, осуществляет контроль над бальзамированием внутренностей, охранительница умерших. Животное: скорпион.

Сешат – богиня учения. Символ – звезда на шесте с перевернутым рогом.

Таурт – гиппопотамоподобная богиня деторождения.

Тефнут – богиня влаги, мать Геба и Нут, супруга Шу.

Уаджет – вторая из «двух леди», богиня Нижнего Египта. Животное – кобра. Город – Буто.

Рассказ о египетской религии делает сложным не обилие богов, а тот факт, что ни один из богов не оставался постоянно в одном и том же качестве. В связи с процессом, имеющим название «синкретизм», один бог мог присвоить себе имя, атрибуты или род занятий другого. Так, Осирис забрал себе титул и занятие погребального бога Абидоса. Боги с головами животных часто были похожи друг на друга – сокол мог представлять Ра, Гора, Монту и многих других. Однако это – сравнительно небольшая помеха для изучающих Египет по сравнению с тем, что боги часто выполняли чужие функции. Эту досадную особенность богов нам лучше всего рассмотреть на примере – и потому давайте посмотрим, как был создан мир согласно египетским верованиям.

В самом начале существовал лишь не имеющий формы первичный Хаос. Из вод Хаоса постепенно появился небольшой, покрытый мокрой землей холмик, точно такой, какие возникают при спаде воды после ежегодного разлива Нила. На этом первом холме появился Атум, Создатель.

Атум был богом мужского пола. Несмотря на этот свой недостаток, он произвел на свет первую пару – бога Шу и богиню Тефнут, воздух и влагу. В более пристойной версии истории он совершил это, сплюнув слюну. Согласно другой версии, для этого он использовал фаллос и руку. Каким бы ни был метод Атума, появилась первая пара из мужчины и женщины, которая могла начать уже нормальный процесс воспроизводства. Шу и Тефнут породили Геба (бога земли) и Нут (богиню неба), которые, в свою очередь, стали родителями Исиды, Осириса, Сета и Нефтиды. Группа из девяти божеств составила «эннеаду» Гелиополя; Атум принял на себя функции бога солнца Ра, божества этого города, и стал называться Ра-Атум.

Геб, Нут и Шу

Эта «история творения», как мы видим, имеет две разные версии. Но была и другая история творения – в ней у Атума есть супруга. И Атум в ней был не единственным творцом. Другим творцом был горшечник Хнум, вылепивший из глины первых людей. Самая же интересная из «историй творения» – это история, носящая название «мемфисская теология». Согласно ей, истинным творцом был Пта, главный бог Мемфиса:

Взгляд глаз, слух ушей, запах воздуха из носа – они говорят сердцу. Именно благодаря им делаются завершенные суждения и именно благодаря языку признают то, что думает сердце. Воистину, любое появление бога обретает существование через то, что думает сердце и повелевает язык.

Здесь тоже рассматривается творение – но не как физический акт, а как результат божественной «воли» и божественного «произношения вслух». Вместо слова «сердце» в приведенном отрывке следует читать «мозг» или «разум», поскольку египтяне считали вместилищем разума сердце.

Мемфисская теология – одно из самых блестящих достижений египетской философской мысли. Она более абстрактна и более мудра, чем прочие истории творения; многие ученые отметили ее сходство с доктриной «логоса». Тем не менее – именно это мы хотим отметить особо – ни мемфисская версия, ни какая-либо другая история творения не стала доминирующей. Для каждого космологического феномена существовало не одно объяснение, а несколько; и все они считались одинаково верными.

Приведем конкретный пример. Ра был богом солнца, как и Харахте-Гор, обитающий на горизонте. Поначалу Гор был богом неба, солнце считалось одним из его глаз. Ра плыл в ладье по небу, где летел, распростерев крылья, и ястреб. Вдобавок к Ра и Харахте-Гору, обитающему на горизонте, существовал еще и третий бог, в котором солнечный диск отождествлялся с Хепри – богом с головой жука – с тем самым богом, чья форма воплотилась в скарабеях. Как обитающее на земле насекомое смогло выбиться в солнечные боги? Дело в том, что египетский навозный жук, передвигаясь по песку, толкает перед собой маленький круглый шарик глины. Древние считали, что из этого шарика появляются по утрам на свет молодые жуки – в этом египтяне видели аналог ежедневному появлению солнца на небе. Наука, вечно лишающая людей иллюзий, установила, что в глиняном шарике нет личинок жуков, но египтяне не знали этого. Подобное «многообразие подходов» можно найти в почти любом размышлении египтян об окружающих их предметах и феноменах – о смерти, бессмертии, о разливах Нила, о звездах – и так до бесконечности. Некоторых ученых это отсутствие логической последовательности раздражает, и потому было предпринято много попыток привести всю большую, пеструю систему египетской религии в какой-то более-менее стройный вид. Но все попытки заканчивались ничем. Религия Древнего Египта не имела связей между своими элементами. Египтянам их система божеств казалась логически обоснованной, хотя нам эта логика абсолютно не подходит. Египетская религия не была искусственно созданной теологией, канонизированной каким-либо авторитетным жрецом. Она представляла собой смесь суеверий, магии, замысловатого теоретизирования и мифов. Все это дошло до нас в виде надписей на стенах храмов, строившихся на протяжении более трех тысячелетий. Разумеется, если задаться такой целью, мы вполне можем создать систему, в которой было бы объяснено все, но при этом окажемся в положении, увековеченном в старой песенке:

Прошлой ночью я видел на лестнице
Маленького человечка, которого там не было[17].

Моя терпимость к египетской нелогичности, возможно, имеет личный характер – как и египтяне, я ничуть не волнуюсь, когда сталкиваюсь с противоречивыми утверждениями. Я считаю, что мир слишком сложен, чтобы его можно было постичь с помощью одной системы взглядов. По этой причине – и по другим, которые можно подкрепить более убедительными аргументами, мне нравится определение профессора Фрэнкфорта «многообразие подходов». Это описание того, что египтяне делали, а не псевдопсихологическое объяснение, почему они это делали. Он точно и правильно называет основной тезис египетской религии:

«Есть дюжины различных способов объяснить любое существующее явление – и все они верные».

В настоящее время существует много различных точек зрения на религиозные воззрения египтян. При этом ни одна книга не ограничивается лишь перечислением богов. В некоторых делается попытка обобщить всю теологию и объяснить ее символику – ни то, ни другое сами египтяне никогда не пытались делать. Кое-кто из ученых исследует подробности ритуалов и оттенки религиозных догм. Одна школа делает особый упор на исторический аспект. Тексты и барельефы династического Египта дают для этого много материала, но ученые стремятся проникнуть в покрытые мглой неведомые годы предыстории, чтобы отыскать истоки египетской религии.

А в самом начале мы видим отнюдь не Атума, сидящего скрестив ноги на первобытном холме, но Египет, состоящий из нескольких дюжин небольших деревушек, у каждой из которых есть свой местный властитель и свой деревенский бог. Многие из этих богов воплощались в виде животного; возможно, они не что иное как тотемы первобытных сообществ. Со временем в Египте начинает происходить объединение – как правило, по принуждению – маленьких деревень в более крупные единицы. Объединялись и боги, в нечто вроде пантеона, что должно было усилить могущество покровительствующих сил. К пантеону присоединяли и чужих богов, заимствованных у завоевателей, торговцев и так далее. Общеизвестный бог загробного мира Осирис, чья смерть и воскресение составляют основу египетских «страстей по Осирису», относится, как утверждают некоторые ученые, к богам, заимствованным у чужеземных завоевателей. Появившись впервые в северной части Дельты, Осирис стал богом севера; два царства – север и юг – начали между собой войну, и этот конфликт со временем превратился в легенду о сражении между Осирисом и почитавшимся на юге рыжеволосым богом Сетом. Однако самый большой антагонизм египетских мифов возник не между Осирисом и Сетом, а между Сетом и сыном Осириса, племянником Сета, Гором, который тоже относился к числу северных божеств. В мифе об окончательной победе Гора над Сетом отразился факт победы севера над югом.

Еще один могущественный бог, появившийся в доисторические времена, – Ра, бог солнца. Его городом был Гелиополис, но некоторые ученые считают Ра заимствованным богом, появившимся откуда-то с севера, где дающее жизнь тепло солнца ценили больше, чем в Египте. В отличие от Осириса, который приобрел популярность благодаря своему воскресению, Ра поднялся до уровня живых божеств благодаря разного рода махинациям умных и хорошо организованных жрецов.

Подобные истории о появлении богов можно найти во многих книгах, посвященных Древнему Египту. Естественно, доказательств у этих теорий немного; трудно ожидать точной аргументации относительно столь отдаленного времени. Есть, однако, факты, противоречащие сложившимся теориям. Во-первых, политеизм, то есть многобожие не есть результат процесса объединения. Не похоже, что в каждой маленькой деревне поклонялись единственному богу, отличному от всех других богов всех других деревень, и еще более невероятно, что обширный пантеон исторических времен возник как некая сумма монотеистических богов всех селений. Кажущаяся столь удачной мысль о тотемизме тоже не может считаться верной. В Египте не обнаружено таких характерных для тотемизма черт, как экзогамия[18] и отождествление членов племени с тотемным животным.

Что касается самых известных египетских богов, дело обстоит не так просто. Некоторых из них никогда не изображали в виде животных. Пта ассоциировался со священным быком Аписом, но этого бога не снабжали на изображениях бычьей головой; бык не был животным, посвященным исключительно Пта. Амон всегда имел облик человека, не позаимствовав от посвященного ему животного, гуся, даже голову. Другие божества иногда принимали внешний вид животных, а иногда – облик человека; Хатхор могла быть представлена и как женщина с вполне выразительными формами, и как женщина с головой коровы, и просто как корова. Боги никогда не превращались в животных; животных никогда не почитали как богов; боги были существами, которые иногда могли принимать облик животных – целиком или частично.

Египет мог заимствовать некоторых богов у других народов, но пока что у нас нет доказательств, что Осирис и Ра были «иммигрантами». Что касается «последователей Сета», которые были якобы завоеваны «последователями Гора», то единственная война доисторических времен, о которой мы знаем, – это война в самом начале династической истории, и она имела совершенно противоположный результат – юг победил север. Единственным свидетельством этого часто упоминаемого завоевания служит миф, как таковой. Миф, возможно, дает поэтическое истолкование политических или исторических событий тех времен, но его сюжет переработан. Некоторые ученые связывают появление каждого нового могущественного бога с появлением новой, могучей армии вторжения или новой политической организации. Если исходить из подобной логики, то христианство распространилось по миру благодаря свирепым завоевателям из Палестины, которые уничтожили Римскую империю, а затем покорили остальные западные народы.

Даже начало исторических времен – то есть эпоха Первой династии – не оставило нам достаточных свидетельств, по которым мы могли бы воссоздать достоверную историю египетской религии. Недоумения и споры по поводу доисторических верований распространяются и на так называемый архаический период. Мы знаем лишь то, что многие из богов, хорошо известных во времена поздних периодов, почитались уже и тогда и что Гор уже отождествлялся с фараоном. Удивительно, но имя Сета, непримиримого врага Гора, также можно обнаружить среди титулов фараонов ранних династий. Значение этого бога – как религиозное, так и политическое – до сих пор служит предметом академических дискуссий. Одни видные ученые полагают, что Ра из Гелиополиса был уже могущественным богом; другие считают, что Осирис уже к этому времени стал хозяином Абидоса. Насколько это верно, мы сказать не можем.

Время Древнего царства позволяет делать более определенные выводы, поскольку сильно увеличилось количество надписей. Что касается веры в бессмертие, то она уходит в самые ранние времена египетской истории. Могилы доисторических времен содержат необходимые в загробном мире предметы туалета, например, палетки для косметики и накладные бороды, а также горшки, в которых погребенным оставляли еду и напитки. Но только на основании сведений о Пятой и Шестой династиях мы можем составить представление о воззрениях древних египтян на загробный мир. Тексты пирамид той эпохи позволяют судить, что Ра и Осирис имели статус богов мертвых. В это же время влияние Ра, бога-солнца, начинает расти как в религиозных церемониях при дворе, так и в погребальном культе. Однако, несмотря на убедительные и тщательно документированные доводы ряда выдающихся ученых, все же так и неясно, почему Ра в конце концов стал главным божеством.

Во времена Среднего царства Ра продолжают ценить так же высоко: он считается божественным отцом фараона; сам фараон при этом отождествлялся с Гором, сыном Осириса, культ которого получил широкое распространение в это же время. Теперь каждый простолюдин мог получить благословение воскресшего бога – если только это не было так же легко и раньше. Правители Среднего царства происходили из Фив, и во времена Двенадцатой династии малозначительный для того времени фиванский бог Амон стал главным божеством. Истинная природа Амона загадочна. Его имя переводится как «скрытый»; возможно, он олицетворял ветер или воздух. Скоро Амона стали ассоциировать с Ра и другими солнечными богами, и он получил имя Амон-Ра-Харахте. Было ли это вызвано политическими соображениями или диктовалось чисто теологическими причинами, мы не знаем.

Однако настоящий подъем Амона к высшей власти над богами и людьми начался только при Восемнадцатой династии, когда, после второго периода политической разобщенности, Египет был вновь объединен правителем Фив. В отличие от объединителей Двенадцатой династии новые фиванские цари после своих завоеваний не удалились к себе домой. Они сделали столицей государства родной город, но там уже существовал храм Амона. Точно так же, как несколько деревень Фиванской равнины слились в «Стовратные Фивы», так и жалкий храм Амона вырос в живописный комплекс храмов Карнак, который даже сейчас, полуразрушенный, являет собой одно из величайших сооружений, дошедших до нас со времен древнего мира.

Солнечные боги

Слева направо: Ра-Харахте, Амон-Ра, Атон

Бог Амон-Ра был божественным отцом фараона и покровителем фараонов-воителей начала Восемнадцатой династии. С присоединением к Египту ближневосточных земель трофеи царской армии хлынули в Фивы, и большая часть этой добычи осела в храме Амона-Ра.

К середине Восемнадцатой династии малозаметный некогда местный бог Фив стал «царем богов» и «единственным, кто создал все существующее». Здесь Амон не только создатель, но и единственный создатель – «единственный бог», если трактовать этот текст дословно. Однако этого делать не следует. Почитание других богов продолжалось, и некоторые из них тоже претендовали на «единственность». Все это – просто еще один пример той непоследовательности, которая была характерна для египетской религии.

Во времена возвеличения Амона появляются некоторые случайные упоминания о боге Атоне. Подобно Амону-Ра, он был солнечным богом, но представлял собой очень маленькую рыбку. Затем, где-то около 1390 года до н. э., у фараона Аменхотепа III и его главной жены Ти, женщины незнатного происхождения, родился сын и наследник. Юного царевича назвали Аменхотепом в честь Амона; он вырос в царском дворце в Фивах, где его, несомненно, учили почитать в первую очередь тех богов, которые покровительствовали его городу и дому. Когда юный Аменхотеп IV взошел на трон, его короновали в Фивах. Больше других богов новый царь почитал Амона. Он также построил храм малозначительному божеству Атону, которого тогда изображали в виде человека с головой ястреба – как и Ра-Харахте.

Затем – почти внезапно, чуть ли не в одну ночь, как это представляется нам многие столетия спустя, – произошла революция. Аменхотеп IV отбросил свое официальное имя и взял себе новое: Эхнатон, в которое входило имя бога Атона. Он перенес свой дворец из Фив в новый город, также названный в честь Атона, и распорядился, чтобы его гробница была построена в окрестностях этого города. В новых городских храмах Атона изображали не в виде человека или человека с головой животного, а в виде диска, единственной антропоморфной чертой которого были лучи, оканчивающиеся человеческими ладонями. Эти руки-лучи означали символы жизни фараона. Через некоторое время после переноса столицы фараон разослал по всей стране эмиссаров, приказав им сбить со стен храмов и гробниц имена других богов. Особенно досталось Амону – не было пощажено даже имя Аменхотепа, отца Эхнатона, поскольку в этом имени содержалось ненавистное слово. В некоторых случаях из надписей было изъято множественное число слова «бог» – «боги».

Это те факты, в которых мы можем быть уверены. Дальше мы вступаем в область догадок и предположений, которые переплелись со всякого рода ненаучными предубеждениями, и почти невозможно отделить логику от эмоций. Я, конечно, и сама несвободна от предубеждений – на меня по сей день оказывает действие образ Эхнатона, с которым я столкнулась на страницах книги Джеймса Генри Бристеда, считавшего короля-еретика «первым монотеистом» и «первой индивидуальностью в истории». Бристед восхищался Эхнатоном; великолепный литературный язык этого ученого и его эрудиция создают незабываемый облик бледнолицего мечтателя, хрупкого телом, но могучего душой, неколебимо стоящего против сил реакции, чтобы создать бога, который почти становится Богом[19].

Кто может устоять перед подобным образом? Он затуманивает мой разум и сейчас, когда я пытаюсь писать об Эхнатоне рационально; похоже на то, что яростная ненависть некоторых ученых к этому человеку вызвана именно его величием. А ненависть удивительно велика. Некоторые современные историки считают весь эксперимент с Амарной лишь «дегенеративным продуктом больного мозга», а Эхнатона – уродом и извращенцем. Его обвиняли в женитьбе на своей одиннадцатилетней дочери и в том, что она от него забеременела; в том, что он развелся со своей красавицей женой Нефертити; в том, что у него было противоестественное влечение к своему молодому зятю. На основании некоторой гротескности ранних статуй молодого царя делают выводы о том, что изображения эти точны, что Эхнатон был обречен какой-то паталогией, которая оказала негативное влияние на его мужскую силу. Однако в наши дни точно – насколько точно может быть установлен факт в нашем столь неточном мире – известно, что у Эхнатона было шесть дочерей. Этот факт совершенно игнорируют ученые мужи, упорно цепляющиеся за свои теории. Это упорство наглядно показывает, насколько научный характер носят «дебаты по Эхнатону». Даже «высокая мода» того периода трактовалась как упадническая – мужчины носили женскую одежду и копировали женские прически! Все эти аргументы, мне думается, такое же преувеличение, как нарисованная Бристедом романтическая картина.

Невозможно говорить о «периоде Амарны», как его называют, не рассказав о самом Эхнатоне. Обойти эту фигуру немыслимо – это как раз тот случай, когда движущей силой истории была отдельная личность. Трудность состоит в том, что мы не знаем об Эхнатоне практически ничего, кроме результатов его деятельности; и хотя эти результаты довольно ясны, выводы из них можно сделать разные, и потому почти всегда эти выводы носят печать индивидуальности того человека, который их высказал. Я хотела бы привести несколько примеров подобных выводов – только для того, чтобы показать читателю, что те утверждения, которые он может найти в книгах об Эхнатоне, часто основаны на ничтожных крохах правды.

В наше время брак отца со своей дочерью невозможен. Мы не можем знать, существовал ли такой запрет у египтян; факты говорят, что в царских семьях было несколько браков между дочерью и отцом; один такой случай почти бесспорен. Однако версия о любовных отношениях Эхнатона со своей третьей дочерью, Анхесенпаатон, которая позднее стала его супругой, основана на одной поврежденной надписи, рядом с которой изображена женщина, несущая ребенка. Надпись гласит: «Дочь царя, из его тела, которую он любит, Анхесенпа…», после чего следует неразборчивый отрывок, а затем слова: «…родился от царской дочери, из его тела, кого он любит, Анхесенпа…» Ясно, что молодая царевна была матерью ребенка; но его отец не назван, и потому нет никаких оснований относить перечисленные в начале титулы и имя к ребенку, а не к матери. Тем не менее некоторые научные книги утверждают, не приводя никаких доводов или объяснений и руководствуясь только этим поврежденным текстом, что Эхнатон женился на своей дочери и был отцом ее ребенка.

Разрыв Эхнатона с прекрасной Нефертити также относится к предположениям, основанным на недостаточных свидетельствах. Любовная история этой царственной пары – величайшая в истории Древнего Египта, ведь ни Антоний, ни Клеопатра не были собственно египтянами. Существует предположение, что в конце своего правления Эхнатон оставил Нефертити, или она его покинула, и романтическая идиллия пришла к печальному концу. Свидетельства: в одном из дворцов Амарны имя Нефертити соскоблено и заменено именем дочери, но не Анхесенпаатон, а Меритатон, самой старшей. Кроме того, Эхнатон наградил одним из эпитетов своей жены своего зятя и наследника, Сменхкара. Из этого свидетельства – если его можно так назвать – возникла гипотеза о возможном отчуждении. В наши дни это часто выдается за факт, даже чаще, чем женитьбы отца на дочери.

Так же осторожно, как мы подходим к изучению фактов, касающихся самого Эхнатона, мы должны подходить и к рассмотрению новой религии Эхнатона. «Революция» Амарны – если мы можем использовать этот термин по отношению к событиям, не связанным, как можно считать, с политическим переворотом, – привела к появлению многих совершенно новых явлений. Мы уже упоминали об изменении художественных канонов. Хотя еще в почитании Амона, например в провозглашении его «единственным богом», отмечены некоторые черты новой религии, все же, я думаю, нельзя не видеть, что реформы Эхнатона были радикальными. Мы попытаемся это доказать.

Сначала необходимо ответить на принципиальный вопрос: кому на самом деле поклонялся Эхнатон? Атона изображали в виде солнечного шара; его вырезали на очень выпуклых барельефах, так что трехмерность Атона сомнений не вызывает. Некоторые ученые считают, что с чисто внешней стороны этот бог – наименее абстрактный из всех богов Египта. Изображения богов в виде полуживотных, полулюдей могли – и должны были! – носить символический смысл, но солнечный диск – это реальность, видимая каждым на небе. Есть ученые, которые считают, что солнечный диск был символом, и в этом качестве его форма является самым абстрактным изображением головы бога.

У меня есть собственные предположения по поводу того, кому поклонялся Эхнатон; но я думаю, что сейчас точное представление об этом получить почти невозможно. Большой гимн Атону, который сравнивали со 104-м псалмом, значительную помощь в этом вопросе не оказывает. Гимн полон красивых, но туманных восхвалений бога; он описывает зависимость всех живых существ, как людей, так и животных, от света и тепла солнца – или же от радости и любви создателя, в зависимости от того, как вы захотите интерпретировать слова.

Другой важный вопрос – была ли религия Атона монотеистической? Бристед считал ее именно такой. Большинство современных ученых подходит к этому вопросу более осторожно. С Атоном связан целый набор титулов, среди которых были и царские; в этих титулах Атон уравнивался с Шу, Атумом и другими богами. Это, утверждают скептики, не позволяет говорить о монотеизме. Эти осторожные ученые также замечают, что, кроме фараона, никто не имел права возносить молитвы Атону; Эхнатон обращался к богу как сын, «единственный, кто знал его».

Поскольку точного ответа на вопрос о монотеизме так и не дано – существуют лишь противоречащие одна другой теории, я хочу предложить читателю собственный ответ. Чистого монотеизма не было практически никогда. Идея «божественного сына» как посредника между богом и человеком существует и в наши дни, в религии, которую мало кто рискнул бы назвать иначе, чем монотеистической. Эта религия имеет многоликого бога, почитаемого под разными именами и награждаемого разными эпитетами. Я считаю, что о монотеизме Эхнатона можно говорить потому, что этот фараон запретил почитание других богов. Особенно часто сбивали головы Амона, но этой процедуре подвергались и другие боги. Сохранилось еще одно косвенное свидетельство – в надписях вычеркивали имеющее множественное число слово «боги». В городе Амарна не найдено ни одного храма, посвященного другому богу, кроме Атона. В деревушках крестьян-замледельцев могли сохраниться другие боги, поскольку гонения властей на прежних богов не могли вычеркнуть их из сердец. Вопрос не в том, кто во что верил, а в том, какой была официальная религия, и ответ на этот вопрос для меня ясен: она была монотеистической.

Единственное, что меня удерживает от того, чтобы утверждать это наверняка, – это отсутствие в «атонизме» какой-либо этической системы. Наиболее развитые религии содержали в себе правила поведения, регулирующие отношения человека с богом и другими людьми. В гимне Атону практически не упоминаются моральные ценности, а этот гимн – единственный дошедший до нас документ этой веры.

Гимн Атону имеет протяженность, равную одному из самых длинных псалмов; как и псалом, гимн содержит восхваления. Из того факта, что мы не располагаем никаким подобием «Десяти заповедей» или «Нагорней проповеди», нельзя сделать вывод, что подобного этического свода в культе Атона не существовало. Мы привыкли тщательно исследовать каждую крупицу и порой забываем, что для определенных выводов у нас катастрофически мало материала. По поводу этики и морали мы находим в египетской литературе совсем мало свидетельств. Эхнатон правил на протяжении семнадцати лет (утверждения о более длительном правлении основаны на неверной интерпретации надписей), и созданная им религия умерла вместе с ним. Нет ничего удивительного, что у нас мало документов о столь коротком периоде, если в нашем распоряжении не слишком-то много свидетельств о целых трех тысячелетиях истории правления фараонов. Я не могу утверждать, что религия Эхнатона включала в себя моральные принципы, но не могу и отрицать этот элемент в культе Атона.

Не знаем мы и мотивов, по которым называвшийся Аменхотепом IV фараон пошел на столь коренные изменения в религии. Высказывались самые разные версии, порой противоположные, что естественно при таком недостатке свидетельств. Одна из версий гласит, что религиозным реформатором был не сам Эхнатон, а его жена или мать. Последняя, весьма склонная к философии женщина, прибыла из одного из северных царств – скорее всего, Митанни, где почитали бога-солнце. Сторонники другой точки зрения утверждают, что придворная партия (версия очень современная) была встревожена растущим влиянием жрецов Амона и решила лишить их влияния провозглашением нового бога. Однако ни та, ни другая гипотеза серьезных оснований под собой не имеет. Свидетельства об иностранном происхождении Ти крайне неопределенны, как мы уже говорили в первой главе; версия, что Нефертити имеет какое-то отношение к Митанни, серьезные исследователи отвергли. Предположение, что религию Атона впервые замыслил ввести не Эхнатон, а кто-то другой, не получило никакого подтверждения. Что касается версии дворцового переворота, то ее авторы наделяют Эхнатона свехъестественной проницательностью. Мы-то знаем, что через четыре столетия после Эхнатона высшие жрецы Амона действительно усилили свою власть настолько, что стали править Фивами, но у нас нет никаких оснований предполагать, что фараон – или кто-либо другой при дворе – мог это предвидеть.

Обе гипотезы – как и все прочие – рассыпаются в прах от одного-единственного довода: вера в Атона, пусть даже не вполне монотеистическая, настолько сильно отличается от политеистических религий, что ни в чем не сходна ни с одной из религий того времени – как в Египте, так и в Митанни и в любой другой стране. А это значит, что вернее всего объяснить феномен Амарны непопулярным у исследователей, но практически единственно логичным предположением, что Эхнатон сам относился к числу редких духовно возвышенных личностей, которые могут по той или иной причине подняться над обыденным образом мыслей и – на благо или во вред – повернуть ход истории по своей воле. Независимо от того, разделяем мы восхищение Бристеда Эхнатоном или нет, мы должны признать, что в характеристике «первая личность в истории» есть хотя бы доля правды. Уродливый, развращенный, болезненный – или как вы там еще хотите – Эхнатон был единственным из фараонов, кто дошел до нас не только в виде красивой статуи из твердого камня. Сам размах яростных споров об этой давно исчезнувшей исторической фигуре говорит о том, что личностью он был уникальной.

Каким бы ни был характер этой религиозной революции, она стала следствием усилий одного человека. Когда он умер, умерла и новая вера. Наследниками Эхнатона были несовершеннолетние мальчики; один из них, Сменхкара, возможно, не намного пережил Эхнатона, и царем стал Тутанхамон, которому при его восшествии на престол было всего девять лет. Через несколько лет он покинул город Атона и вернулся к почитанию Амона, многократно возмещая этому богу потерянное им за годы преследований. Тутанхамон был последним в своей династии – его преемником стал человек неизвестного происхождения, который пробыл на троне лишь несколько лет. Следующий фараон, Хоремхеб, завершил возврат к традиционной религии. Хоремхеб не просто решил вычеркнуть со страниц истории имя Эхнатона, он даже отрицал существование каких-либо правителей в период между Аменхотепом III и собой, утверждая, что все эти годы царем Египта был он сам. Если Эхнатон и упоминался, то лишь как «этот преступник». Победа Амона была полной.

Новая династия, Девятнадцатая, придерживалась ортодоксальных взглядов, за исключением одной несколько странной детали – Сету, старому врагу Осириса, оказывали почести. Однако и Осириса при этом не забывали. Один из самых красивых египетских храмов в Абидосе был построен в его честь двумя фараонами именно из этой династии. Поскольку имя одного из этих фараонов, Сети I, содержало крайне неуместное для Абидоса имя убийцы Осириса, маленькие изображения Сета в картуше царя были во всем храме заменены изображениями Осириса. Даже я нахожу такое непостоянство более чем странным, если имя царя считалось неприемлемым, зачем нужно было его выбирать. Объяснить это можно лишь знакомым принципом «множественности подходов». В Абидосе Сет был убийцей брата; его имя стало запретным; в других местах он был кем-то еще, и там проблем с его именем не возникало. Положение Сета необычно и до сих пор понято не в полной мере.

Цари Восемнадцатой династии пытались – иногда успешно – вернуть утраченные Египтом во времена Эхнатона и его отца земли в Азии. Одним из результатов военных походов стало появление в египетском пантеоне иноземных богов – Астарты, Ваала и прочих, – хотя их культы не получили широкого распространения.

Что же касается возглавлявшего пантеон Амона-Ра, то он продолжал усиливать свое влияние. К концу Двадцатой династии жрецы могли распоряжаться значительной долей всей египетской собственности, по одной из оценок, это тридцать процентов земельных угодий и пятнадцать процентов населения. В конце концов произошло то, что некоторые ученые считают неизбежным. Высший священник Амона взял себе если не титул, то обязанности фараона. Не играет роли, получил ли он власть благодаря своему религиозному посту или благодаря контролю над армией, – он властвовал от имени бога. В это время Египет был снова разделен, севером правил человек, утверждающий, что имеет звание фараона, югом руководили высшие священнослужители. Новое воссоединение ничего не изменило в культе Амона. Великодушный бог, позволяющий сиять на своем небосклоне и менее ярким солнцам, он продолжал возглавлять пантеон и в греческий период, поскольку Александр Македонский счел нужным проделать долгий путь до оазиса Сива, чтобы в местном храме сам бог Амон признал его царем Египта. Амон и окружающие его другие боги не уступали никому своего места до тех пор, пока Амона не столкнул с его трона Иегова, а его сын не заменил Осириса в обещании вечной жизни. Только тогда можно было сказать, что египетские боги умерли.

Тот, кто совершает по Египту стремительные пятидневные турне, возвращается с разнообразными воспоминаниями о египетских храмах. В памяти туристов остаются высокие массивные ворота, колонны, обезглавленные статуи и стены из плоских, изъеденных дождями камней, покрытых непонятными изображениями. Многие из храмов, по которым проходят туристические маршруты, относятся ко времени Птолемеев. Храмы в Идфу, Дендере, Ком-Омбо, Филах – все они были воздвигнуты во времена греческого или римского владычества над Египтом, после 300 года до н. э. Их планировка во многом схожа с планировкой храмов династических времен, но их внутреннее убранство совершенно иное. Иное и общее впечатление от храма.

Из всех собственно египетских храмов, сохранившихся до наших дней, самые известные находятся в Верхнем Египте – Карнак, Луксор, Абу-Симбел (в Нубии) и Абидос – вот главные из них. Некоторые из известных храмов фиванской эпохи, такие, как Рамессеум, Дейр-эль-Бахри и Мединет-Абу, посвящены не столько богу, сколько фараону.

Самые ранние египетские храмы представляли собой небольшие строения без внутренних стен. Их строили из камыша, дерева или кирпичей. Естественно, ни одно из них не сохранилось, но археологи имеют возможность представить их внешний вид по изображениям, в первую очередь по иероглифическим знакам. До наших дней в целом виде не дошло ни одного храма, построенного до Восемнадцатой династии. Исключением является лишь небольшой храм Сенусерта I, воздвигнутый в начале Двенадцатой династии. Он был полностью разрушен, но археологами в одним из пилонов в Карнаке были обнаружены составлявшие его камни, после чего археологам удалось восстановить храм. Египетские фараоны любили возносить хвалу трудам своих предшественников, но она чаще выражалась словами, чем делами. Строители одного из фараонов, сооружая третий пилон, использовали камни храма Сенусерта в качестве опор – и камни оставались в таком качестве вплоть до нашего времени.

Храм Сенусерта I

Храм Сенусерта имеет несложную планировку. Это простое прямоугольное здание с плоской крышей и большими окнами. Храм стоит на низкой платформе, на которую можно подняться по двум наклонным сходам, устроенным у двух противоположных стен. При всей своей простоте это красивое и величественное небольшое здание – такие храмы называются периптерами, их строили и во времена Восемнадцатой династии.

Планировка большинства сохранившихся храмов времен Нового царства не столь проста, но все же и не так замысловата, как может показаться на первый взгляд. Храм состоял из четырех главных элементов: пилона или ворот, двора с рядом колонн вдоль одной или нескольких сторон; широкого, обставленного очень большими колоннами зала и собственно святилища.

Вид на один из храмов времен Нового царства.

Реконструкция внешнего вида храма Амона-Ра в Луксоре

Ворота с пилонами представляли собой две башни с наклонными сторонами и плоскими вершинами; между башнями располагались ворота. За воротами сооружали окруженный колоннами двор, обычно без крыши; сверху закрывались только колонны. За двором находился гипостильный зал. Самый большой и наиболее внушительный зал такого рода находится в Карнаке. В нем установлен буквально лес колонн, настолько густой, что трудно определить истинные размеры помещения. Только если вы стоите в одном конце зала и смотрите в противоположный конец, где у основания великанской колонны присел на корточки араб, похожий отсюда на букашку, вы в состоянии оценить величину зала. Некоторые из колонн имеют 42 с половиной фута в высоту и 27 с половиной футов в обхвате. Свет проникал в зал через ряд окон, расположенных над двумя центральными рядами колонн. Эти гигантские колонны имеют 69 футов[20] высоты; подсчитано, что на каждую из огромных капителей этих колонн может встать сто человек, – я бы не хотела быть в этой сотне, если бы мое место было с краю.

Реконструкция ворот с пилонами, обелисками, статуями и штандартами. Храм Амона-Ра в Луксоре

Пройдя через огромный зал, избранный поклонник божества мог попасть в святилище, которое считалось местопребыванием богов. Это была простая прямоугольная комната без окон; в дальнем ее конце возвышалась статуя бога. Некоторые храмы были посвящены нескольким богам или же богу и его семье. Часто почитались триады, так что некоторые храмы имели по три святилища.

Высеченные в скалах храмы, такие, как Абу-Симбел, в основных чертах соответствовали канонам для обычных храмов. Фасад храма в Абу-Симбеле представляет собой пилон с гигантскими статуями, аналогичными тем, что устанавливались перед прочими храмами; за фасадом шли вырубленные в скале зал с колоннами и святилище.

Однако современный турист, вступив в древнеегипетский храм, обнаружит, что храмы имеют отличную от классической планировку. Причина этого – разного рода пристройки, создававшиеся не только во время возведения самого храма, но и позднее. Когда фараон желал улучшить один из храмов, он обычно строил еще один двор и/или пилон перед уже имеющимся. Подобного рода дополнения характерны для Карнака. Сейчас этот комплекс храмов представляет собой символ благочестия разных фараонов на протяжении более чем тысячи лет. Прошедшее время не сохранило только один из созданных в Карнаке храмов времен Среднего царства. Карнак имеет в общей сложности восемь пилонов, не считая тех, что относятся к другим близлежащим храмам.

Из второстепенных декоративных элементов украшения храмов наиболее впечатляют обелиски, прославлявшие бога. Часто их добавляли фараоны последующих поколений. Хатшепсут разрушила часть стены созданного ее отцом храма в Карнаке, чтобы поставить в зал – весьма не к месту – два красивых обелиска. Эти высокие тонкие квадратные в сечении колонны, сужающиеся кверху и увенчанные остроконечными пирамидками, часто устанавливали перед пилоном с воротами. Поверхность обелисков покрывали надписями, восхвалявшими – и не в самых скромных выражениях – тех, кто их возвел. Высота некоторых обелисков достигала почти сотни футов в высоту, и транспортировка их к месту установки была весьма трудной задачей; тем не менее в наши дни в Риме обелисков, возможно, стоит не меньше, чем во всем Египте, а есть еще и множество других, разбросанных по всему свету – от Нью-Йорка до Стамбула.

Важным архитектурным элементом были статуи; чтобы они соответствовали массивности храма, их делали очень большими. Статуи стояли в ряд у стен или между колоннами внутреннего двора. Гигантские статуи, изображающие фараона, могли украшать и входные ворота. В декоративном отношении важную роль играли барельефы и настенные росписи. Большую часть стен покрывали высеченные иероглифы; в каменных письменах в основном говорилось о фараоне и богах.

Типы колонн

Слева направо: связка папирусов, лотос, пальма, цветок папируса, цветок с множеством лепестков, Хатхор

Существовало несколько типов колонн, отличавшихся главным образом формой капителей. Археологи полагают, что, создавая колонны, древние копировали растения и тростник, подпиравшие легкие крыши храмов древнего периода. Первая из изображенных на нашем рисунке колонн, по всей видимости, символизирует связку стеблей папируса, верхушка, как бы обвязанная веревкой, поддерживает верхнюю плиту капители. От произраставшего повсеместно и удобного для строительных работ папируса произошел и тип колонны, изображенной на нашем рисунке четвертым, чья капитель представляет собой верхушку одного папируса, прижатую весом плиты. Вторая на рисунке колонна внешне выглядит похожей на крепко связанную охапку папируса, но тем не менее этот тип колонн происходит от лотоса. Стебли лотоса имеют круглое сечение, тогда как у стеблей папируса сечение треугольное, но легче всего отличить этот тип по суживающемуся верху.

Колонны, изображенные на третьем рисунке, встречаются реже, чем предыдущие. Они символизируют не цветок, как может показаться на первый взгляд, а пальму. Последний рисунок изображает колонну несколько странного вида – квадратная капитель венчается барельефом (или скульптурным изображением) богини Хатхор, с ее коровьими ушами. Подобные колонны устанавливали в храмах Хатхор. Иногда в самых разных сооружениях можно видеть колонны с изображением бога Бэса. Во времена Птолемеев появилось несколько новых, составных типов капителей, символизирующих растения. Несколько дюжин их можно видеть в Идфу, Дендере и в других храмах позднего времени. Не следует забывать самый простой и в некоторых отношениях самый рациональный тип египетских колонн. Он не требует иллюстраций, поскольку представляет собой красивые, с желобками по всей длине, цилиндры, которые в нашей памяти ассоциируются с греческими храмами. Археологи и историки искусств, похоже, сошлись во мнении, что между возникновением подобных колонн в Греции и Египте нет никакой связи, даже несмотря на то, что неискушенному наблюдателю они могут показаться очень похожими. Самые лучшие из колонн этого типа можно видеть в погребальном храме Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри, но такие колонны встречаются и в храмах более раннего времени.

Следует рассказать о планировке еще одного типа храмов – хотя этот тип до наших дней дошел только на планах. Храмы, которые Эхнатон воздвигал в честь своего бога-солнца Атона, довольно сильно отличаются от традиционных. Сверкающий диск почитали не в темном святилище, а на открытом дворе, в который можно было попасть, миновав несколько рядов колонн и двор с огромными воротами. Храм был окружен кладовыми и другими подсобными помещениями. В центре храма, под открытым небом, располагался алтарь бога, на платформе, на которую можно было подняться по ступенькам. Однако отличие храмов Эхнатона от традиционных не было столь сильным, как это может показаться на первый взгляд, – храмы солнца Пятой династии также имели окруженный обелисками жертвенник в центре открытого двора.

Нет ничего удивительного в том, что туристы (я использую это слово в уважительном смысле, поскольку говорю о группе людей, к которой часто принадлежу и сама) выходят из храмов, смущенные своей неспособностью разобраться, где и что в храме находится. Мне иногда делается жаль, что у посетителей создалось о храме абсолютно неверное представление. Древнеегипетские храмы выглядят аскетичными, громоздкими и почти унылыми. Они укрепляют многих в уверенности, что египетская культура – нечто тяжеловесное, скучное, подавляющее своим величием. Да, храмы очень велики. Но когда их только построили, они блестели, сверкали и переливались красками, как залитая полуденным солнцем церковь в стиле барокко.

Когда посетитель подходил к пилону, первое, что производило на него впечатление, были не столько размеры, сколько яркие краски, от блеска которых под золотым египетским солнцем болели глаза. Плоская поверхность пилонов была расписана огромными изображениями людей и богов. Оранжевая, синяя, зеленая и красная краски выглядели очень привлекательно на белоснежном фоне. Вершины стоящих перед воротами обелисков могли быть покрыты золотом, а иногда весь обелиск был позолоченным. Золотые верхушки венчали и высокие флагштоки перед порталом; на флагштоках развевались алые знамена. Пройдя через ворота, посетитель оказывался во дворе, колонны которого были расписаны яркими красками и покрыты иероглифическими надписями в виде небольших красивых картинок. Стоящие сомкнутыми рядами массивные статуи выглядели очень импозантно в те далекие времена: все головы, руки и носы были на месте, а сами статуи отполированы до блеска. Статуи из известняка расписывали красками: ослепительно белые одеяния, красновато-коричневая кожа, вставки из полудрагоценных камней на коронах и вокруг шеи.

Когда посетители попадали из залитого солнцем двора в огромный зал, куда проникали только отдельные лучи сквозь окна под самым потолком, они видели более приглушенные краски. Однако и зал был украшен очень богато. Двери обшиты полированным кедром или изготовлены из меди и позолочены. Но самую привлекательную картину описывают сами египтяне:

…Очень большой портал… весь отделанный золотом. Божественный дух, имеющий вид барана, инкрустирован настоящим лазуритом в золоте и множеством драгоценных камней… Пол украшен серебром, над ним возвышаются башни. С каждой стороны стоит по стеле из лазурита. Пилоны доходят до небес, как четыре небесных колонны, флагштоки, выложенные электрумом, сияют сильней, чем небеса.

В отличие от церквей, храмы никогда не заполняли толпы простых мирян. Только самые высокопоставленные жрецы могли войти в святая святых и приблизиться к богу. Согласно тогдашним взглядам, старшим жрецом всех богов был сам фараон; именно он должен был проводить посвященные богам ритуалы, но, поскольку он не мог присутствовать сразу в дюжине мест, приходилось перепоручать выполнение этих функций другим лицам.

Утром, как только солнце поднималось над скалами, в святилище появлялся жрец, выполнявший ритуалы в этот день. Он ломал печати на дверях святилища и направлялся к статуе бога – весьма вероятно отлитой из золота (естественно, ни одна из этих статуй до наших дней не сохранилась). С предписанной ритуалом осторожностью жрец омывал бога, умащивал маслом, потом надевал на статую новые рубашку и юбку и украшал ее драгоценностями. Далее следовали утреннее приношение богу пищи и воды, пение гимнов, восхваления; для увеселения верховного существа перед ним выступали «певцы бога». На закате святилище закрывали и запечатывали; верховный или «дежурный» жрец покидал святилище, подметая за собой пол, чтобы священное место осталось ритуально чистым.

Жреческое сословие было разделено на три группы, или «филы», каждая из которых служила по четыре месяца в году. Возглавлял их верховный жрец, обычно называемый «первым пророком». Верховные жрецы некоторых богов имели особые титулы; глава храма Ра в Гелиополисе именовался «величайший из пророков». Слово «пророк», которым мы переводим титул жреца с древнеегипетского, может ввести в заблуждение, поскольку мы привыкли связывать с этим словом предсказание будущего. На самом же деле этот титул лишь обозначал человека, которому позволено встречаться с богом лицом к лицу. Среди жреческих званий было также «жрец-учитель» – так называли ученых, ответственных за проведение ритуала и написание священных текстов. Были также жрецы «ваб», осуществляющие жертвоприношения. Женщины служили богу в качестве певиц или наложниц.

Во всей этой сложной деятельности обычные люди либо играли небольшую роль, либо вообще не принимали участия. Бога или его великолепную раку они могли лицезреть лишь когда бог отправлялся на какой-нибудь праздник. К счастью для египетского простого люда, в стране было много праздников – в некоторые периоды святыми считалась треть всех дней. Разумеется, богам было скучно все время сидеть в своих святилищах. Иногда они отправлялись в гости друг к другу – к примеру, Хатхор из своего храма в Дендере посещала Гора в Идфу.

Одним из самых больших был ежегодный праздник Амона в Фивах, когда бог прибывал из Карнака в свой храм в Луксоре посмотреть, что здесь происходит. Праздник проходил во время разлива, когда Нил затоплял землю и многие крестьяне лишались возможности работать – без сомнения, они погружались в празднование с головой. Статую Амона доставляли из святилища в Карнаке к реке на «божественную лодку». Это было великолепное судно, построенное из ливанского кедра, раззолоченное, с резными изображениями, украшенное дорогими тканями и цветами. На палубе устанавливали помост для статуи бога. Баржу тянул на буксире флагманский корабль фараона, укомплектованный сановниками самого высокого ранга, победившими в борьбе за честь участвовать в перевозке бога, а по берегу шли простые труженики, помогавшие тянуть судно при помощи веревок. Само собой, по реке плыло и множество других судов – барки разодетых в свои лучшие одежды, распевающих песни и жующих засахаренные фрукты состоятельных граждан, а также наемные суда с любопытными из низших сословий. Те, кто не мог попасть на судно, следовали по берегу, танцуя и покупая безделушки и лакомства в наскоро сооруженных по всей дороге лавках. В толпе шныряли карманные воры, предлагали свои услуги проститутки, клянчили деньги безногие попрошайки. Когда под громкие радостные возгласы «божественная лодка» достигала Луксора, статую бога поднимали, и возглавляемая фараоном процессия направлялась к храму. У ворот, ведущих во внутренний двор, толпа останавливалась. Как и в наши дни перед премьерой фильма или спектакля, здесь было много толкотни и давки. Раскрыв рты, зрители вставали на цыпочки, чтобы увидеть одного из главных персонажей всего действия. Через некоторое время начиналась раздача бесплатной еды, с большим количеством хлеба и пива, а возможно, даже и чаркой вина.

Храмы, государственные праздники, торжественные ежедневные ритуалы – это только одна сторона религии древних египтян. Другую иллюстрирует легенда, очень популярная в поздние времена; ее следует привести, причем с подробностями, которые очень ярко показывают, что именно некоторые египтяне думали об управляющих их судьбами божествах.

Легенда начинается с собрания богов на суд. В дальнейшем мы будем называть этот суд «эннеадой», хотя в нашем случае это слово будет означать не девятку высших богов, а большую часть. Су возглавил Ра-Атум, предметом разбирательства было дело о борьбе за трон Осириса и Гора.

В начале заседания все, кроме председателя, похоже, согласились с тем, что Гор должен наследовать трон своего отца. Однако Ра-Атум благоволил Сету – возможно, потому, что этот бог помог ему обратить в бегство змеевидных врагов во время путешествия в подземный мир. Хотя влияния Ра-Атума недостаточно, чтобы склонить в пользу Сета чашу весов, его достаточно, чтобы завести суд в тупик.

Тогда боги обратились к Тоту, который был хорошим писцом, с просьбой письменно обратиться к Нейт, древней богине Саиса, – возможно, как женщина почтенного возраста, она предложит мудрое решение. Нейт отвечает: «Вручите место Осириса его сыну Гору!» Услышав такой ответ, совет в один голос воскликнул: «Богиня права!»

Ра, великий бог солнца, вышел из себя. Он обращается к Гору с насмешкой: «Этот пост слишком высок для тебя – ты еще мальчик, пахнущий кислым молоком!» Маленький божок Баба, вытянувшись изо всех сил, кричит Ра: «Твоя сокровищница пуста!»

Это уж чересчур – заявить Ра, что его не считают за бога. Скандальная «эннеада» теперь набрасывается на малыша Бабу за оскорбление божества, а разобиженный Ра уходит в свою палатку. Он сидит в ней до тех пор, пока Хатхор, богиня любви, не проскальзывает в палатку и не открывает себя взору Ра. Этот нескромный поступок возвращает Ра хорошее настроение; он снова отправляется на суд и приказывает соперникам привести свои доводы.

Речь Сета содержит больше эмоций, чем логики. «Я – Сет, самый сильный в «эннеаде». Я каждый день убиваю врагов Ра, я нахожусь впереди «барки миллионов», ни один другой бог на это не способен. Я должен занять пост Осириса!»

Переменчивая «эннеада» немедленно заявляет: «Сет прав!» Сохранивший свое прежнее мнение Тот остается почти в одиночестве. Он пытается привести доводы в пользу своего кандидата, Гора, но они тонут в обмене взаимными оскорблениями, который заканчивается только тогда, когда поднимается Исида, чтобы отругать весь суд. Ее угрозы пугают бессмертных богов; они спешат заверить ее, что все будет хорошо и каждый получит то, что ему полагается. Сет грозит, что будет убивать по одному богу в день, если суд не примет решение в его пользу, и требует прекратить обсуждение, если Исиду не прогонят из суда. В отчаянии Ра предлагает перебраться всем на остров, где они могли бы обсудить дело спокойно. При этом он дает перевозчику строгий наказ не брать в лодку женщин.

Анти, перевозчик, так же ловок, как и боги. Когда на берегу появляется под видом пожилой женщины Исида, Анти за взятку перевозит ее на остров. Добравшись до места, Исида обнаруживает, что «эннеада» решила пообедать. Она снова меняет свой облик, обернувшись красивой девушкой, и начинает прохаживаться взад и вперед мимо окна, пока ее не замечает Сет. С первого же взгляда в нем вспыхивает любовь. «Прекрасная девушка, я с тобой!» – восторженно объявляет он.

Умная Исида рассказывает ему вымышленную историю. Она – вдова бедного пастуха. Пришли чужеземцы и угнали весь скот ее сына, наследника. Сет, ослепленный любовью – или же глупый от рождения, – негодующе восклицает: «Как могут иноземцы забрать ваш скот, когда жив сын его владельца?» Исида тут же превращается в птицу и, взлетев на дерево, вещает оттуда: «Это произнес твой собственный рот; именно твой собственный рассудок вынес это суждение».

Сет расплакался. Вытирая льющиеся ручьем слезы, он вернулся в суд и все рассказал. «Ну, – произнес Ра, – теперь ты сам все решил». Даже верховный бог не мог сделать ничего другого, как только вынести решение в пользу Гора.

Однако упрямый Сет не согласился с общим вердиктом – он потребовал, чтобы решение было вынесено на основании личного поединка. Превратившись в гиппопотамов, оба бога прыгнули в реку, чтобы выяснить, кто из них может дольше пробыть под водой. Исида, в страхе за своего сына, расхаживала взад и вперед по берегу, но в конце концов не вынесла ожидания. Она бросила в воду гарпун – подобно героиням современных триллеров, которые стремятся стукнуть злодея по голове, пока тот борется с благородным героем. Естественно, Исида промахнулась, и ее оружие попало в Гора – ему приходится всплыть, чтобы попросить Исиду извлечь ее магическое оружие из его шкуры. В следующий раз Исиде удается попасть в Сета, но, когда тот появляется на поверхности и обращается к ней как к своей сестре, эта непостоянная женщина освобождает от гарпуна и его. Это приводит в бешенство Гора, который отрезает голову своей матери, чтобы преподать ей небольшой урок.

Через некоторое время Ра замечает фигуру странного вида. «Кто эта женщина, у которой нет головы?»– спрашивает он. Знающий все на свете Тот отвечает на этот вопрос, и Ра принимает решение наказать Гора. Тем временем Сет находит Гора спящим и выкалывает ему глаза. Хатхор излечивает Гора с помощью магии, и снова «эннеада» богов собирается, чтобы попытаться решить трудный спор.

Сказка довольно длинна. В ней есть эпизод, в котором Сет замышляет нечестный трюк против своего племянника, однако благодаря хитрости Исиды в ловушку попадает он сам. Есть в легенде и другие поединки, есть и напыщенные речи в суде. Вопрос решается ни много, ни мало, как Осирисом, присылающим в суд письмо с угрозами; Сет уступает Гору. Гор увенчан короной, и все, кроме Сета, счастливы.

Очевидно, что эта легенда не была частью официальной религиозной догмы. Она довольно груба, фривольна и носит оскорбительный для богов характер. У меня нет сомнения, что египтяне считали эту историю юмористической. Она, скорее всего, была протестом против помпезных ритуалов, которые некоторые ученые считают единственным проявлением религиозной жизни в Древнем Египте. Однако не стоит думать, что фривольность была единственной альтернативой ритуалу и что легенда о Сете и Горе говорит о циничном отношении простых людей к официальному благочестию двора. Хотя мы знаем о каждодневной религиозной жизни египтян очень мало, некоторые свидетельства дают еще одну, и очень важную, картину религиозных взглядов.

Поскольку простых людей не допускали за ограду великих храмов, они имели свои центры почитания божеств. Для вознесения молитв паломники отправлялись в определенные места поклонения, но молиться всегда можно было и дома. В бедных домах было небольшое святилище в одной из комнат; вельможи строили для этого особое здание где-нибудь в саду. Поклонялись в основном самым великим богам пантеона; возможно, ремесленники предпочитали обращаться к Пта, а писцы могли возносить молитвы Тоту – изобретателю чисел и покровителю грамотных. Самой популярной была Хатхор – небольшой ее храм в Дейр-эль-Бахри буквально усыпан черепками фаянсовых изделий, которые приносили для нее паломники.

Два самых популярных домашних бога, которых почитали почти исключительно в малых святилищах, выглядели очень необычно. Если бы мы не знали, что богиня Таурет имела добрый нрав, мы определенно сочли бы ее чудовищем. То была богиня-гиппопотам, покровительница родильниц. Мы, пожалуй, подумали бы, что, только глянув на нее, беременная женщина скинула бы ребенка, но египтяне, видимо, считали ее привлекательной. Другим любимым домашним богом был Бэс, чья статуэтка часто украшала спальню. Этот бог был единственным, кого египетские художники изображали анфас. На египтянина Бэс не похож – округлое добродушное лицо и тело карлика позволяют предположить, что он происходит откуда-то из Центральной Африки – о чем свидетельствует и его одеяние. Возможно, Бэс – заимствованное божество, но урод уродом, а был он зато весельчаком, и в его ведение входили в основном игры и забавы.

Самые важные документы о верованиях простого люда – мемориальные плиты, найденные в Дейр-эль-Медине, деревне служителей фиванского некрополя. Одна из молитв обращена к богине по имени Мересегер, которую называли также «Та, что любит тишину» и «Вершина запада» – в честь большой горы близ Фив. Молитва написана рабочим некрополя по имени Неферабет, который называет себя «невежественным и бесхитростным человеком». «Я не знаю ни добра, ни зла, – утверждает он. – Когда я совершил греховное деяние против Вершины, она наказала меня, и я был в ее руках, как ночью, так и днем… Я призвал ветер, но он не пришел ко мне… Но когда я обратился к своей повелительнице, я обнаружил ее идущей ко мне с теплыми ветрами. Она излила на меня благодать, после того как она позволила мне видеть ее руку. Она изменила свое отношение ко мне, став благосклонной».

Этот текст поистине удивителен тем, что написан одним из веселых, самоуверенных египтян, которые покупали магические заклинания, чтобы обеспечить себе благосклонность судей в день посмертного суда. Этот текст не уникален. Другая молитва, выдержанная примерно в том же тоне, обращена к самому Амону-Ра, царю богов. Проситель, художник по имени Небра, обратился к богам, когда его сын тяжело заболел и оказался близок к смерти. Амон, которого наградили эпитетом «Тот, кто приходит на голос бедняка», ответил на отцовскую мольбу. Он спас сына от смерти. Преисполненный благодарности Небра обратился к богу со следующими словами: «Хотя слуга склонен поступать плохо, Господин склонен его прощать». В этой молитве мы видим признание греха, просьбу о прощении и уверенность в божественной милости, которая, если о ней попросить, будет оказана. Подобные мысли можно было встретить только в религиозной литературе евреев. Но они, как видим, свойственны египетским верованиям позднего времени.

В некотором смысле такие молитвы – самое главное в религии Древнего Египта. Длинные списки причудливых божеств и представление египтян о своих богах куда менее значимы, чем обращение человека к своему богу. Эти боги давно умерли, но когда-то они были живыми – не как холодные золоченые статуи в затемненном святилище, но как силы, способные вызвать благоговение и доверие у живых людей.