Об источниках

В этой войне произошло такое множество событий, что перо не в состоянии описать их все, а язык — перечислить.

(Нешри, турецкий хронист XV века)

Падение Константинополя — или взятие Стамбула — стало своего рода вехой в истории Средних веков. Новости распространялись в мусульманском и христианском мире с поразительной быстротой, и жадный интерес к истории помог сохраниться великому множеству рассказов, а потому кажется, что данному событию очень повезло по уникальной степени освещенности. При ближайшем рассмотрении, однако, сумма частей оказывается несколько меньше, чем целое. Число очевидцев совсем невелико, и в основном это христиане. Имена многих из них уже хорошо знакомы читателям этой книги: архиепископ Леонард Хиосский, суровый служитель католической церкви; Никколо Барбаро, судовой врач, который писал наиболее надежно датируемый дневник; Джакомо Тетальди, флорентийский купец; православный русский, Нестор Искандер; Турсун-бей, турецкий чиновник, и еще несколько свидетелей, таких как Георгий Сфрандзи, чьи хроники заставляют поломать голову современных историков. За этими очевидцами следует небольшая группа тех, кто жил вскоре после этих событий и узнал о них из вторых рук — Дука, легкий на перо греческий хронист, чье изложение ярко, ненадежно и полно апокрифических историй, что весьма оживляет повествование, — и другой грек, Критовул, судья с острова Имброс, автор, уникальный в том отношении, что, будучи христианином, он изложил протурецкую версию. (Одна из многих задач, которые он ставил перед своим трудом, состояла в том, чтобы его читали «все западные народы», в том числе и населяющие Британские острова.) Последующие века явили нам множество различных версий с обеих сторон. Некоторые представляют собой простой пересказ, другие добавляют слухи, утраченную устную традицию, легенды, а также утверждения христианской и турецкой пропаганды, в результате чего получается крепкая смесь не поддающихся проверке сведений. Таков набор повествований, на основе которых написана эта книга.

Многие из трудностей, возникающих при работе с данными источниками, свойственны истории как таковой, в особенности истории донаучного периода. Свидетели осады весьма склонны к значительным округлениям, когда речь идет о численности армий или потерях сторон, датах и временных отрезках, пользуются приводящими в отчаяние местными системами мер и весов и сильно преувеличивают то, что услышали от других. Хронологическая последовательность событий представляет собой некую условность, а разграничение фактов, выдумок и мифов оказывается серьезной проблемой. Религиозные предрассудки так тесно переплетаются с событиями, что в рассказ о взятии Константинополя люди верят как и в произошедшее в действительности. И, конечно, представления об объективном повествовании всему этому совершенно чужды.

У каждого автора есть свои цели и мотивы в отношении излагаемой им версии, и потому необходимо проявлять осторожность, имея дело с утверждениями и особыми интересами каждого из них. Суждения обычно обусловлены религией, национальностью и мировоззрением. Венецианцы, разумеется, будут расхваливать бесстрашие своих моряков и поносить за предательство генуэзцев — и наоборот. Итальянцы будут обвинять греков в трусости, лености и глупости. Католики и православные станут бросать друг другу тяжкие упреки в ответственности за возникновение схизмы. У христиан поиск объяснения (теологического или светского характера) причин падения Города ставится во главу угла, и страницы их трудов пестрят словами осуждения. И, конечно, все христианские авторы привычно посылают проклятия в адрес кровожадного Мехмеда — за исключением Критовула, всячески старающегося угодить султану. Турки, естественно, позволяют себе аналогичные выпады в адрес христиан.

Все рассказы очевидцев ярки — их авторы прекрасно осознавали, что наблюдали и пережили в высшей степени экстраординарное событие, — но их версии полны странных умолчаний. Учитывая огромное значение 1453 года для истории турецкого народа, остается удивляться, почему сохранилось так мало рассказов современников с турецкой стороны о взятии Города. Нет рассказов очевидцев, и почти ничего не известно о чувствах и побуждениях мусульманских воинов, за исключением письма шейха Акшемсеттина Мехмеду. Турецкое общество по большей части оставалось неграмотным, повествования о событиях носили в основном устный характер. Традиция письменной фиксации индивидуальных сообщений отсутствовала. То, что мы имеем, существует в форме кратких хроник, переработанных позднее с целью формирования легенды о династии османов, поэтому о взглядах турок зачастую приходится узнавать, читая между строк христианских авторов. 1453 год необычен, являя собой историю, написанную по большей части побежденными.

Достаточно неожиданна краткость свидетельств, исходящих от православных греков. Причина, по-видимому, в том, что многие видные византийцы были убиты при разорении Города или, возможно, испытали слишком сильное потрясение, подобно Георгию Сфрандзи, и не могли останавливаться на деталях. Христианская версия событий, таким образом, исходит в основном от итальянцев и греков-униатов, в высшей степени неприязненно отзывавшихся о православных защитниках Города.

Вследствие всего вышеперечисленного история падения Константинополя продолжает таить в себе немало загадок, которые, по-видимому, никогда не удастся разрешить. Каким образом турки перемещали собственные суда, остается предметом острых дискуссий среди турецких историков. Продолжает волновать и тайна смерти Константина — каждая из конкурирующих версий имеет своих сторонников. Конечно, и сам Константин до сих пор предстает туманной фигурой по сравнению с нетерпеливым, неугомонным Мехмедом, поистине, как казалось, вездесущим во время осады.

Моя цель состоит в том, чтобы, несмотря на все эти трудности и противоречия, заново рассказывая историю падения Константинополя, создать надежную версию основных событий — настолько близкую к истине, насколько это в моих силах. Я выбрал свой путь в море источников, временами непростой, пытаясь согласовать различные свидетельства и найти наиболее приемлемые толкования. Датировки, как известно, неопределенны, несмотря на дневник Барбаро, который вел повествование об осаде день за днем. В каждом рассказе события по-своему упорядочиваются и по-своему датируются, и многие, кто исследует данный сюжет, не согласятся со мной в достаточно широко представленных спорных вопросах. При внимательном чтении моей книги обнаружатся некоторые мелкие неясности в отношении последовательности событий. Я оставил без комментариев те свидетельства, которые трудно понять и согласовать с другими. Я решил в целом следовать той хронологии, которая представляется мне наиболее вероятной, и исключить из повествования по мере сил ненавистные мне слова «возможно», «вероятно», «может быть». В противном случае я утопил бы читателя в массе версий, изложенных в источниках и мало что добавляющих к общей динамике сюжета, контуры которого вполне ясны и четки. В то же время исходя из таких объективных фактов, как география, ландшафт, погода и время, я сделал собственные выводы, считая их правильными.

Своей второй задачей при написании книги я ставил попытку донести до читателей голоса людей. Поведать прежде всего слова, предрассудки, надежды и страхи участников событий и рассказать своего рода «историю историй», версии, которые они считали такими же истинными, как и подлинные факты. Их авторы чрезвычайно субъективны. Они почти столь же поразительны и загадочны, как и то, о чем повествуют. От некоторых из них, например, от Барбаро, не осталось ничего, кроме их сочинений. Другие — такие как Леонард Хиосский и Исидор Киевский — сыграли определенную роль в церковной истории своего времени. К числу наиболее очаровательных и загадочных рассказов относится повествование православного Нестора Искандера, русского по национальности, прибывшего под Константинополь, по-видимому, в качестве воина турецкой армии. Можно полагать, что он проник в Город в начале осады. Нестор Искандер стал очевидцем и участником ряда событий — в частности, он ярко описывает обстрел Константинополя и происходившее на стенах — и выжил в ходе османских расправ, возможно, облачившись в иноческое платье и скрывшись в монастыре. В его загадочном рассказе, зачастую представляющем собой фантастическую смесь легенд, слухов и свидетельств из первых рук, так перепутаны датировка и последовательность событий, что многие авторы склонны отбрасывать его целиком, но он содержит массу вызывающих доверие подробностей: сообщает уникальные сведения о борьбе на стенах и выносе тел — работе, в которой он, видимо, сам участвовал. Почти единственный из источников, Нестор Искандер приводит данные о том, что греки действительно сражались, например об инциденте, приведшем к гибели Рангави. Венецианцы и генуэзцы представляют дело так, что почти все делали одни только итальянцы, а греческое население изображают в лучшем случае пассивным, а в худшем — из-за религиозных различий — вероломным, корыстолюбивым и трусливым.

Двумя другими хронистами, которым была суждена яркая жизнь после падения Константинополя, стали Георгий Сфрандзи и Михаил Дука. Сфрандзи известен изложением двух версий событий, известных как Краткая и Пространная хроники. Долгое время предполагалось, что Пространная хроника представляет собой расширенный вариант Краткой, где почти ничего не говорится об осаде — самом примечательном, хотя и драматическом факте в долгой жизни Сфрандзи. Пространная хроника, являющаяся ярким, подробным и весьма достоверным повествованием, долгое время активно широко использовалась как главный источник информации о событиях 1453 года. Однако, как было впоследствии доказано, она представляет собой результат талантливой литературной переработки, сделанной сто лет спустя Макарием Мелиссином, писавшим от имени Сфрандзи. Его репутация не внушает доверия: он известен как священнослужитель, сфабриковавший императорский указ о запрете дискуссий по религиозным вопросам. Поэтому все содержание Пространной хроники оказалось поставлено под сомнение. Теперь историки проявляют в отношении ее крайнюю осторожность: всякий, кто собирается писать об осаде Константинополя, должен решить, что делать с этим сочинением. На основании тщательного текстологического анализа высказаны доводы в пользу того, что оно базируется на более подробной версии Сфрандзи, ныне утерянной, а особое своеобразие некоторых приводимых у Мелиссина фактов свидетельствует о том, что если он прибегал к вымыслу, то мы имеем дело с блестящим мастером исторической новеллы. Только у Мелиссина имеется рассказ Сфрандзи, стоявшего в темноте на башне вместе с Константином накануне последнего штурма. В его же труде содержится описание символического момента турецкой истории — рассказ о Хасане Улубате, янычаре-исполине, первым водрузившем знамя турок на стене Города. Хотя данный сюжет для вымышленного изложен у него слишком подробно.

Столь же экзотична хроника Дуки — повествование о долгой истории падения Византии. Дука — очевидец многих событий, связанных с осадой Константинополя, если не самой осады; вероятно, видел, как испытывали большую пушку Урбана в Эдирне и как гнили тела моряков, посаженных на кол Мехмедом после того, как их корабль потопили у «Перерезанного горла». Его яркий, проникнутый духом непримиримости рассказ имеет странное завершение: он обрывается внезапно, на полуслове, на описании осады Лесбоса турками в 1462 году. Судьба самого автора, что обычно для его истории, как бы повисает в воздухе. Яркий рассказ о событиях на Лесбосе производит такое впечатление, что автор там был, и заставляет предполагать, что он прервал повествование на описании последнего поражения греков. Постигла ли его ужасная участь прочих защитников Лесбоса, которых распилили во исполнение обещания не отрубать им головы, или его продали в рабство? Он прерывает рассказ на полуслове.

Изложение истории падения Константинополя само имеет богатую историю. Предлагаемая книга опирается на длительную англоязычную историографическую традицию. Нить традиции тянется от труда Эдуарда Гиббона, написанного в XVIII столетии, к работам двух английских ученых, удостоенных рыцарского звания, — сэра Эдвина Пирса (1903) и крупнейшего специалиста по истории Византии сэра Стивена Рансимена (1965)[36], а также множеству исследований на других языках. Что касается трудностей, связанных с постижением истины, то Критовул Имбросский, человек, весьма осведомленный в истории, заметил проблему еще пятью столетиями ранее и напрямую отказался решать ее, написав об этом в посвящении Мехмеду, — мудрая мера, если обращаешься к завоевателю мира и не присутствуешь при этом лично. И когда речь идет о последующих версиях, полезно помнить его слова: «Итак, о могучий владыка, мне пришлось немало потрудиться, чтобы установить правду об этих событиях, ибо я сам не был их свидетелем. Работая над историческим трудом, я опрашивал тех, кто знал об этом, и тщательно выяснял, как все происходило… И если мои слова покажутся недостойными твоих деяний… то в таком случае я… готов уступить в деле исторического повествования тому, кто более искушен в нем, чем я».

Примечания:

3

Странное утверждение. Античные авторы считали, что аргонавты приплыли в Колхиду, где никакого Днепра, естественно, нет. В древнегреческом мифе об аргонавтах речь идет о реке Фазис (современная Риони).

36

Существует русский перевод этой книги: Рансимен С. Падение Константинополя в 1453 году. М., 1983.