XXVIII

Принцесса была убеждена, что ее любезный граф изменил императрице и вполне сочувствует ее планам. Так искусно умел герой Чесменский притворяться. Христенек также сделался близким человеком к принцессе и прикинулся самым ревностным ее приверженцем. Елизавета теперь не сомневалась более, что как русская эскадра, стоявшая в Ливорно, так и сухопутное войско, бывшее на ней в виде десанта, по влиянию Орлова, по первому воззванию примут ее сторону. Чтоб еще более убедить принцессу в своей преданности, граф Алексей Григорьевич не отказывал ей ни в чем. Стоило только пожелать ей чего-нибудь, тотчас же все исполнялось согласно ее воле. Так, однажды Христенек просил ее похлопотать у Орлова о награждении его полковничьим чином. Хотя Орлов и не имел полномочия производить подчиненных в штаб-офицерские чины, но в угоду принцессе превысил свою власть, и Христенек из рук принцессы получил полковничий патент.

Христенек, по свидетельству самого Орлова, отлично исполнял свою роль, обманывая легкомысленную и доверчивую женщину. "Могу вашему величеству, яко верный раб, уверить, — писал он императрице, — что оный Христенек поступает со всею возможною точностию по моим повелениям и умел удачно свою роль сыграть".

Таким образом принцессу успели завлечь в расставленные сети. Но как овладеть ею, как арестовать ее и отправить в Россию, чтоб исполнить волю императрицы? Это было не очень легко. В Пизе и вообще во владениях тосканских ходили уже слухи, что под именем графини Селинской скрывается дочь покойной русской императрицы, "опасная (?) соперница" Екатерины. Употребить против нее какое-либо насилие на тосканской территории было невозможно: флорентийский двор не дозволил бы этого. Притом у принцессы были истинные приверженцы: Доманский, Чарномский и некоторые из прислуги; они всеми силами воспротивились бы малейшему насилию со стороны графа Орлова. Наконец, иезуиты, принимавшие деятельное участие в создании самозванки, зорко следили за всем, что вокруг нее делается. А хотя орден их и был тогда уничтожен, но они были по-прежнему сильны и по-прежнему способны на все. На открытое сопротивление иезуиты, может быть, и не пошли бы, но защитить принцессу помощию местной полиции, а если нужно, то и употребить против ее врагов яд или кинжал, почтенные члены Общества Иисусова были очень способны. Граф Орлов боялся их даже и после ареста принцессы. "Признаюсь, всемилостивейшая государыня, — писал он Екатерине уже по взятии самозванки, — что я теперь, находясь вне отечества, в здешних местах, опасаться должен, чтобы не быть от сообщников сей злодейки застрелену или окормлену… я всего более опасаюсь иезуитов, а с нею некоторые были и остались по разным местам".

Орлову много помог в захвате "всклепавшей на себя имя" новопожалованный аннинский кавалер, сэр Джон Дик, английский консул в Ливорне. Через несколько дней по прибытии принцессы в Пизу Орлов получил от него письмо, в котором сэр Джон извещал графа о каком-то столкновении, возникшем будто бы в Ливорне между английскими и русскими чиновниками. Никакого столкновения не было, письмо сэра Джона Дика нужно было лишь для того, чтоб Орлову можно было показать его принцессе и тем оправдать в глазах ее поспешный его отъезд из Пизы. Когда он показал ей письмо консула и сказал, что личное присутствие его в Ливорне необходимо для устранения столкновений и водворения порядка, принцесса вполне тому поверила. Она спросила своего любезного, надолго ли он ее покидает. Орлов отвечал, что и сам не знает, на сколько времени задержит его в Ливорне неприятное дело и долго ли будет он лишен удовольствия находиться в обществе обворожительной принцессы. Грустно стало ей. Разлуку с милым графом страстная принцесса считала несчастием. Напрасно умоляла она его не покидать ее, поручить кому-нибудь из доверенных лиц уладить ливорнское столкновение: Орлов был непреклонен. "В таком случае, — решительным тоном сказала принцесса, — и я поеду с вами".

Орлову только этого и хотелось. Принцесса хотела подняться из Пизы всем домом и ехать в сопровождении всех многочисленных своих служителей. Но граф Орлов и Христенек стали ее от того отговаривать. "Зачем вам брать с собой всех служителей? — говорили они. — Ведь мы пробудем в Ливорно лишь несколько дней, а потом опять сюда воротимся". Не подозревая, что ей ставят ловушку, принцесса согласилась не отправляться из Ливорно в дальнейший путь, но возвратиться в Пизу, где в блаженстве взаимной любви жить с любезным графом, сколько поживется. Поэтому она поехала в Ливорно как на прогулку, взяв с собой только Доманского, Чарномского, камермедхен Франциску фон-Мешеде и двух камердинеров, Маркезини и Кальтфингера. Все свои вещи и бумаги она оставила в Пизе. Февраля 19 граф Орлов, вместе с принцессой и ее маленькою свитой, выехал из Пизы налегке. Христенек был с ними.

На другой день их отъезда, февраля 20 поутру, около одиннадцати часов, ординарец Орлова (вероятно, Франц Вольф) приехал к сэру Джону Дику.

— Сегодня к обеду будет у вас граф Орлов с обществом, — сказал немец англичанину, — приготовьтесь принять их.

Англичанин понял, в чем дело. Он немедленно приказал готовить роскошный обед и послал к русскому адмиралу, своему соотечественнику и другу, Грейгу и к адмиральше, жене его, приглашение к обеду. Ординарец отправился к адмиралу с письмом Орлова. Немедленно после того русская эскадра, состоявшая из пяти линейных кораблей и одного фрегата, стала готовиться к смотру.

К обеду приехал Орлов с принцессой и представил ей англичанок, жену консула и адмиральшу Грейг, при чем не называл спутницу свою по имени. Хозяин дома и адмирал также были представлены ей. Сэру Джону Дику лицо принцессы показалось знакомым.

— Вы говорите по-английски? — спросил он ее.

— Говорю, но мало, — отвечала принцесса.

Консул, быть может, видал ее где-нибудь в Лондоне и, вероятно, вопросом своим хотел навести ее на этот предмет, но ловкая женщина искусно повела речь о другом, и разговор ее с сэром Джоном перешел к посторонним предметам. За обедом, к которому были приглашены Доманский, Чарномский и Христенек, как граф Орлов, так и английский консул обходились с принцессой чрезвычайно почтительно. Грейг больше молчал. Принцесса была весела, разговорчива, любезна.

Она осталась в доме гостеприимных англичан. Жена консула тотчас же втерлась в ее доверенность, что было не трудно, судя по свойствам характера легкомысленной принцессы. Бессознательно стремившаяся к гибели, несчастная женщина вполне доверилась новой знакомой, открылась ей в любви к Орлову, посвятила ее в свои тайны, рассказала о своих планах, и англичанка, по свидетельству Кастеры и Гельбига, помогала врагам принцессы, питая в ней доверенность и обманчивые надежды.[61]

Вообще сэр Джон Дик и супруга его играли в этом деле роль неблаговидную и совершенно несообразную с званием дипломатического агента посторонней державы. Граф Орлов и другие, находившиеся на русской службе, делали это дело, исполняя волю своей государыни, и действовали во имя блага своего отечества, где принцесса могла произвести некоторые, хотя, конечно, самые незначительные замешательства, но из каких расчетов действовал сэр Джон Дик с своею супругой? Конечно, из-за денег. Мы не знаем, много ли заплатили английскому консулу и чего стоили бриллианты, подаренные его жене. Кастера в своей книге резко порицал поведение сэра Джона Дика, в газетах также указывали на несоответственную его званию роль, но англичанин промолчал. Он не мог, ему нечем было оправдываться. Он только рассказывал впоследствии, будто обманутая при содействии его и Грейга графом Орловым женщина была дочь нюренбергского булочника. Замечательно, что разглашали об ее происхождении из трактира или пекарни только англичане.

Принцесса возбудила в ливорнском населении общее любопытство и даже симпатию. Народ бегал за нею по улицам. Вечером она была в опере, и взоры всех обратились на красавицу, сиявшую счастием и довольством.[62]

Но это был канун тюрьмы.

Февраля 21 у английского консула был завтрак, предательский завтрак. К нему было приглашено многочисленное общество англичан, живших в Ливорно, спутницы принцессы, Доманский, Чарномский и Христенек. Принцесса была царицей праздника, все обращались с ней как с особой царственного происхождения; жена консула и адмиральша Грейг всячески старались угодить ей. Орлов не отходил от предавшейся ему беззаветно красавицы и, обращаясь к ней с утонченною вежливостью, с верноподданскою преданностью, от времени до времени бросал страстные взоры на свою обреченную жертву. Принцесса была необыкновенно весела, она утопала в счастии. За завтраком зашла речь о флоте. Елизавета сама изъявила желание посмотреть на русские корабли. Граф Орлов отвечал, что желание ее может быть исполнено тотчас же, что он для ее удовольствия прикажет кораблям произвести маневры, чтоб она могла составить некоторое понятие о морских сражениях, словом, наобещал такое множество самых любопытных вещей, если она удостоит адмиральский корабль своим посещением, что и не такая женщина, как принцесса, ни на минуту не задумалась бы над тем, принять или не принять такое любезное предложение. Притом же принцесса Елизавета считала русскую эскадру уже как бы ей принадлежавшею и потому с радостью согласилась на предложение графа Орлова.

Адмирал Грейг немедленно велел готовить шлюпки. После завтрака веселое общество отправилось на рейд. В одной шлюпке поехала принцесса с дамами (женой консула и адмиральшей),[63] в другую сели Орлов и Грейг, в третью вся приехавшая с принцессой в Ливорно ее свита. Кроме названных лиц, в каждой шлюпке находились еще другие, завтракавшие у консула. Христенек был в числе их.

Еще принцесса с обществом находилась в доме английского консула, как весть о предстоящем посещении эскадры русскою великою княжной разнеслась по городу. Корабли и фрегат расцветились флагами, флотские и сухопутные офицеры надели парадные мундиры, принарядились и матросы, готовясь к большому смотру.

Чуть не все население Ливорно высыпало на набережную или разместилось на шлюпках в ожидании какого-нибудь необыкновенного зрелища. Граф Орлов был хорошо известен ливорнцам за великого мастера устраивать великолепные и чудовищно дорогие спектакли. Все помнили, как года три перед тем он для одного итальянского художника устроил такой спектакль, подобного которому не представляют летописи европейских флотов. Граф Орлов заказал картину чесменского боя, и для художника, взявшегося нарисовать ее, на Ливорнском рейде были представлены разные эволюции. Была сильная пушечная пальба, ломка мачт и такелажа, — все это сделано было для того, чтобы дать живописцу понятие о морской битве. Но на картине надо было нарисовать и горевшие турецкие корабли и взрывы их. Чтоб и о них дать понятие художнику, граф Орлов приказал взорвать порох на одном из линейных кораблей русской эскадры и потом сжечь остатки этого корабля, еще годного к употреблению и далеко еще не выслужившего срока. Такая потеха обошлась русскому казначейству, может быть, не в одну сотню тысяч рублей, не говоря о том, что при взрыве погибло несколько матросов. Зато граф Орлов был польщен итальянскими ласкателями, сравнивавшими его в подносимых стихотворениях с самим Александром Македонским, сожегшим также с эстетическою целию город Вавилон (?). И теперь жители Ливорно ожидали какого-нибудь необычайного, небывалого зрелища. Густая толпа покрывала улицы и набережную при проезде принцессы к рейду. Ее приветствовали радостными кликами. Ждали великолепного спектакля, и спектакль действительно был представлен чесменским героем, но совершенно в другом роде, чем тот, за который он удостоился сравнения с величайшим героем древнего мира.

На кораблях заиграла музыка, раздались пушечные выстрелы. То был царский салют. Матросы стояли на реях и громко кричали «ура». Принцесса была в восхищении: мечты ее осуществлялись. Русские залпы, русское «ура» приветствовали внуку Петра Великого, внуку создателя русского флота! С адмиральского корабля "Трех иерархов" спустили покойное кресло и на нем подняли принцессу на палубу. Это сделано было для нее одной, и ей объявили, что это знак особенной почести. Контр-адмирал Грейг принял принцессу с изъявлениями глубокого почтения. Идя под руку с графом Орловым, она приветствовала офицеров, представляемых ей адмиралом, ласково кланялась матросам. «Ура» не умолкало на эскадре.

Обойдя палубы корабля, принцесса введена была в адмиральскую каюту. Здесь подали роскошный десерт. Наполнились кубки, и все общество пило здоровье принцессы Елизаветы. Начались маневры, все вышли на палубу, подле принцессы стояли в почтительном отдалении граф Орлов, Грейг, Христенек и дамы. Елизавета стояла у самого борта и с увлечением смотрела на маневры. Долго смотрела она и молчала…

Вдруг слышит, что подле нее кто-то повелительным голосам требует у Христенека, Доманского и Чарномского их шпаги. Принцесса оглянулась: перед ней стоял гвардейский капитан Литвинов, объявлявший ее спутникам арест. Ни Орлова, ни Грейга, ни дам, приехавших с принцессой, на корабле не было. Вместо их стояли вооруженные солдаты. Таков был блистательный спектакль, устроенный на корабле "Трех иерархов" усердием и ревностию графа Алексея Григорьевича Орлова.

— Что это значит? — строгим голосом спросила принцесса у Литвинова.

— По именному повелению ее императорского величества вы арестованы, — отвечал капитан.

— Где граф Орлов? — вскрикнула принцесса.

— Арестован по приказанию адмирала.

Принцесса лишилась чувств. Ее взяли под руки и отвели в каюту вместе с Франциской фон-Мешеде. Камердинер Маркезини оставлен был при ней для прислуги.

Доманский, Чарномский, Христенек и другой камердинер, Кальтфингер, были арестованы и перевезены на другой корабль.[64]

Примечания:

6

Манштейн.

61

Castera "Histoire de Catherine II". Paris, an VIII, II, стр. 86. Helbig "Russische Cunstlinge". Tubingen, 1809 г., стр. 250.

62

Castera, 86.

63

Так говорят Кастера, Гельбиг и другие. Сэр Джон Дик впоследствии рассказывал, будто ни жена его, ни адмиральша не участвовали в этой предательской поездке.

64

По другим известиям, принцесса в Пизе решилась вступить в брак с графом Орловым, но так как в этом городе не было православного священника, то она и согласилась на предложение жениха ехать в Ливорно и там обвенчаться на адмиральском корабле, где была церковь.