56. ЛИБЕРАЛЫ И «РАСКАЗАЧИВАНИЕ»

Вступив на престол в ходе неудачной войны, Александр II сразу же после нее начал интенсивные преобразования армии и всего государства. Разросшиеся вооруженные силы сокращались, срок службы уменьшался. У казаков он был определен в 15 лет полевой и 7 лет внутренней службы. В 1857 г. царь упразднил последний пережиток военных поселений, округа «пахотных солдат», переведя их на положение государственных крестьян. А Департамент военных поселений, в ведении которого теперь остались только казаки, был преобразован в Управление иррегулярных войск (позже — Главное управление иррегулярных войск, а потом — Главное управление казачьих войск). В 1861 г. были освобождены крепостные крестьяне. Затем последовали судебная реформа, введение демократических земских самоуправлений. Ослаблялась цензура, провозглашалась «устность и гласность». Пошло бурное развитие промышленности, торговли, строительство железных дорог. Началось перевооружение армии скорострельными (но еще однозарядными) винтовками Карле, Крнка, а потом Бердана. Была разработана и специальная казачья винтовка. А казачьи офицеры, артиллеристы, трубачи вооружались револьверами Смит-и-Вессона.

Но реформы были далеко не безболезненными. Промышленный бум выплеснул массу хищников, рвачей, жулья. Катилась вакханалия махинаций, «приватизаций». На волне преобразований наверх вылезли и масоны. Три их иерарха попали в ближайшее окружение царя — Д.А. Милютин (военный министр), А.А. Абаза (министр финансов), М.Т. Лорис-Меликов. Они стали и главными реформаторами. Распространялись западные идеи, взгляды, оценки. Европа объявлялась идеалом для подражания с отвержением всего национального, русского. В системе просвещения делался упор на западные труды, подрывалась роль Православия. Не лишне обратить внимание и на продажу Аляски и американского побережья вплоть до Калифорнии — это была самый первый случай «добровольного» отчленения российских территорий. Все последующие реформаторы будут делать то же самое… И исчезла община аляскинских казаков. Кто-то из них перебрался в Россию, кто-то остался, и их потомки смешались с американцами.

В Казачьих Войсках плоды реформ стали неоднозначными. Освобождению крестьян казаки сочувствовали. Но крепостных имели и казачьи дворяне, только на Дону их насчитывалось 300 тыс. А государство-то освободило их без земли. С одной стороны, крестьяне были не виноваты, что их предки очутились на территории Войска. Но ведь и казаки в этом не были виноваты. Войсковая земля составляла «казачий присуд», она обеспечивала тех, кто несет службу, и ее всегда не хватало. А крестьяне казаками не были, да и не испытывали склонности становиться таковыми. Поэтому полных прав им не предоставили. Называли «иногородними», и землю все же выделили, но лишь по 4 десятины.

На Кубани и Тереке крепостных почти не было, только дворовые у офицеров. Но здесь возникли другие проблемы. Так, черноморцы восприняли объединение с линейцами весьма тяжело. Сочли (вероятно, не без оснований), что подобным образом власти стремятся лишить их самобытности и особого статуса, требовали восстановить прежнее положение Черномории. В это время как раз реализовывался проект Евдокимова о колонизации Западного Кавказа, туда планировалось переселить 17 тыс. казачьих семей, в том числе 12400 кубанских, 1200 донских, 2000 крестьянских и 600 солдатских, которых тоже приписывали в казаки. Черноморцы переселяться отказывались — говорили, что потеряют земли, дарованные им Екатериной, а за Кубанью неизвестно, какие права получат. Доходило до арестов протестующих черноморских офицеров, до решения перенести центр Войска из оппозиционного Екатеринодара в устье Лабы (но на это не нашлось средств). Кстати, в 1860-х гг. шло и определение старшинства Казачьих Войск. И черноморская буза стала одной из причин, по которым старшинство Кубанского Войска приняли по Хоперскому полку, а не по запорожцам.

Тогда же произошла ликвидация Азовского Войска [244]. В общем-то казаки-азовцы этого ждали, с самого начала их поселение под Бердянском считалось «временным», вопрос о переводе на Кубань поднимался в 1837, 1843, 1856 гг. Предполагалось разместить их в районе Геленджика в качестве «береговых казаков», чтобы охраняли и осваивали берег. Но каждый раз проект натыкался на прежнее препятствия — к кавказской войне азовцы были не приспособлены, выделенные им места находились под ударами горцев, и переселение стоило бы многих жертв. Войско было маленьким, 10 тыс. человек обоего пола, однако стало очень богатым и благоустроенным. За 30 лет казаки освоили приазовские земли, завели интенсивное земледелие и скотоводство, рыбные промыслы, выгодно торговали.

Но в 1862 г. царь принял окончательное решение о переселении. По проектам Евдокимова, следовало перевести на Западный Кавказ 8 офицерских и 800 казачьих семей азовцев. Обещалась денежная компенсация, земля, бесплатный перевоз имущества. Тем не менее, власти понимали, что оставление насиженных мест принесет людяи большие убытки. Поэтому предполагалось провести жеребьевку. От нее освобождались семьи казаков старше 45 лет, не имеющих взрослых сыновей, несовершеннолетние сироты и еще ряд категорий. А те, кто оставался в Приазовье, переводились в сословие государственных крестьян, офицеры — в дворяне. Могли заниматься своим хозяйством уже без службы, Азовское Войско упразднялось.

И что самое любопытное — жеребьевка не потребовалась. Казаки Никольской и Покровской станиц, потомки запорожцев, единогласно высказались за переселение. Согласились ехать и казаки Стародубской станицы, потомки переселенных черниговских крестьян, помнивших о своем казачьем происхождении. А жители Новоспасской и Петровской станиц, потомки местных крестьян и мещан, желали остаться. Со времени образования Азовского Войска сменилось поколение, разнородные составляющие 30 лет служили вместе, но теперь четко расслоились! Одни предпочли сохранить звание казака, хотя для этого требовалось бросать хозяйство, ехать в неосвоенные края, на еще не замиренный Кавказ. Для других оказалось важнее материальное благополучие. Всего переселилось 1093 семьи, 5224 человека — половина Войска. Они были размещены в станицах Абинского и Адагумского полков.

А в 1864 г. кончилась Кавказская война. И… это вызвало сильнейший кризис казачества. Среди гребенских староверов даже возникли слухи о скором «конце света». Доходило до того, что люди бросали хозяйства, пусть владеет, кто хочет. Нет, кризис, конечно, был вызван не особой воинственностью и «кровожадностью» казаков. От войны-то в первую очередь страдали они сами. Но вспомним, что и после Великой Отечественной солдатам было очень нелегко адаптироваться к мирной жизни — все помыслы, все чаяния были связаны с победой. И вдруг она достигнута… А ведь с войной на Кавказе жизнь казаков была связана не несколько лет, а полтора века! И вот победили. А… дальше? Терек и Кубань оказались уже не передним краем, а внутренними территориями. Даже и в семейной жизни все изменилось! Раньше казак был защитником родных. И кормильцем — ему шло жалованье, провиант, он приносил добычу. Жена, дети, старики, которые вели хозяйство, только помогали ему выполнять главную задачу. Теперь кормильцами становились они, а казак оказывался в роли чуть ли не нахлебника [23].

Мало того, стали носиться слухи о «расказачивании». И не без оснований. Масоны-реформаторы взяли именно такой курс. Гнули линию, что казачество не вписывается в структуры «современного» государства, в образцы «современных» (т. е. западных) армий, что казачья «патриархальность» (т. е. духовно-патриотические традиции) не соответствует либеральным реформам. Поддержала их набирающая вес буржуазия, раскатавшая губы на богатства казачьих земель. Лорис-Меликов высказывался, что «роль и задача казачества уже окончена». А Милютин благополучно похоронил проект Евдокимова заселить Северный Кавказ казаками и сделать его единым казачьим краем, а самого Евдокимова спровадил в отставку. Вместо прежнего плана началось переселение крестьян. Еще в 1861 г. люди из центральных губерний, освобожденные без земли, писали в Казачьи Войска, просили принять их — мол, сами себе землю отвоюем, служить за это готовы. Теперь их зазывали на Кавказ! И ни служить, ни воевать не надо! Крестьяне хлынули потоком.

Милютин распорядился и о том, что в связи с общими реформами надо переработать законы о казачестве — дабы повысить его благосостояние и «гражданственность» [118]. В Войсках были созданы комитеты, вырабатывались проекты, как же повысить эту «гражданственность» без утраты традиций и боевых качеств. Спорили, ломали копья. Но все это оказалось никому не нужно. В 1865 г. в Петербурге был создан Особый комитет по пересмотру казачьих законоположений, и предложения из Войск он даже не расматривал. А Милютин на первом заседании расставил точки над «i» — дескать, при противоречиях между вопросами военных традиций и «гражданственности», надо отдавать приоритет «гражданственности». Вовсю подключилась пресса. Так, либеральная газета «Голос» напрямую «голосила» — мол, нужно ли ставить вопрос о благосутройстве Казачьих Войск и расходах на это, если спорным является вопрос «о необходимости самого существования этих Войск», как «силы, боевые качества которой не могут быть совершенны». Нашлись и защитники казачества — одним из самых активных стал начальник штаба Войска Донского А.М. Дондуков-Корсаков.

И идти на общее «расказачивание» реформаторы не рискнули. Понимали, что без крупных потрясений оно не обойдется. Да и царь этого не поддержал бы. Решили действоавать исподтишка и разрушить казачество иными способами. В 1868 г. вышли законы, дозволяющие иногородним селиться на казачьих землях, приобретать собственность. А казакам предоставлялся свободный выход из казачьего состояния, разрешалось заниматься любой торговой и промышленной деятельностью [247]. В 1869 г. было принято «Положение о поземельном устройстве в Казачьих Войсках», в 1870 г. «Положение об общественном управлении в Казачьих Войсках» — станичная община признавалась всесословной, иногородним давалось право участия и голоса в станичных сходах. Правда, только в вопросах, которые их касаются, но это означало все вопросы хозяйственной жизни. А наделы офицеров и чиновников, которые раньше давались вместо окладов и пенсий, превращались в частную собственность, их разрешалось продавать кому угодно. И их стали скупать пришлые. На Казачьи Войска были распространены общегражданские суды. Несмотря на протесты казаков, учреждались земства. На казаков возлагалась земская поземельная подать, что вызвало бурю возмущения, и данный пункт пришлось отменить. Но остались другие земские подати и повинности.

Реформировалась и администрация. Посты войсковых атаманов были совмещены с должностями начальников областей. То есть чиновник в первую очередь оставался гражданским начальником, а во вторую ему довешивали титул атамана. При этом Милютин ловко (и единолично) подправил терминологию. В своих циркулярах разъяснял, что неправильно называть «войсковой землей» всю территорию Войск. Ее надо называть землей Кубанской, Терской и т. п. областей, а «войсковой землей» — только ту, что непосредственно занята казаками. Районы же, заселенные крестьянами или горцами, надо выделять в гражданское управление. В итоге территориальную целостность сохранили всего два Войска — Донское (здесь войсковой атаман еще до реформ получил права губернатора) и Уральское (из-за неплодородных земель иногородние сюда не ехали). А территория остальных Войск была раздроблена, казачьи юрты перемежались гражданскими волостями [118, 249].

Кое-кого под шумок «расказачили» и напрямую. В 1865 г. от Оренбургского края были отделены Самарская и Уфимская губернии. И те оренбургские казаки, которые очутились в этих губерниях — на приволжской части Самарско-Оренбургской линии (крепости Красносамарская и др.), в районе Уфы, были переведены на положение крестьян. В 1868 г. были упразднены Дунайское и Башкирско-мещерякское Казачьи Войска. Дунайское Войско после Крымской войны несло только внутреннюю службу — на таможенных кордонах, выполняло полицейские обязанности в Одессе, Аккермане. Оно было небольшим, природных казаков в нем было мало, и ликвидация прошла почти безболезненно — бывшие казаки устроились на тех же таможнях, в полиции. А многие из башкир были недовольны, протестовали. И добились их включения в Оренбургское Войско.

Очень крепко обкорнали и Кубанское Войско. Сперва от него оторвали Черноморский Край от Новороссийска до Адлера — вместо казаков его стали заселять армянами. А в связи с наплывом иногородних в 1869 г. от Кубани отчленили Ставропольскую бригаду, 12 станиц, и 1 станицу от Терского Войска, перевели в «гражданское управление», станицы переименовали в села, а казаков обратили в крестьян [51]. И единая Кавказская линия была разорвана, посреди образовалась «гражданская» область. Позже таким же образом, когда накопилось достаточно иногородних, был отделен от Кубанского Войска и «расказачен» Адагумский полковой отдел.

А основной массе казачества предстояло развалиться самой. Ее устои подрывались не только по линии административных, но и военных реформ. Суть-то этих реформ была нужной и правильной, заменить рекрутскую систему воинской повинностью, чтобы при относительно небольшой армии мирного времени иметь обученный запас резервистов. Но казачьи полки в 1869 г. были распределены по армейским кавалерийским дивизиям — в каждую входили 4 полка, уланский, драгунский, гусарский и казачий. Что обидело казаков, они получили «четвертые», последние номера. А в 1875 г. на казаков был распространен Устав о всеобщей воинской повинности. Что само по себе тоже было обидным, ведь казаки всегда расматривали службу отнюдь не в качестве «повинности», а долга, главного своего предназначения. Но в этом Уставе казачьи войска перечислялись даже после запаса, перед частями из инородцев. Их вообще не относили к основному составу кавалерии, а к «вспомогательным войскам»!

Порядок службы был значительно изменен, общий ее срок определялся в 20 лет. С возраста 18 до 21 года казак находился в «приготовительном разряде», с 21 до 33 лет — «в строевом разряде», но на действительной службе был лишь 4 года, а потом на льготе, однако обязан был исправно содержать коня и снаряжение. С 33 до 38 лет он числился в запасе, а потом увольнялся в отставку. Но вдобавок ко всему и общее количество кавалерийских дивизий в российской армии Милютин значительно сократил, их осталось всего 16. Плюс единственная казачья, 1-я Донская. Таким образом, в армии мирного времени сохранилось лишь 20 казачьих полков. Казаки оказывались в «избытке», и даже на 4 года в полк попадали не все. Требовалось отбирать по жребию, а те, на кого он не выпал, платили вместо службы особый налог.

По мысли реформаторов, служба в общекавалерийских дивизиях, да еще и недолгая, и не для каждого, должна была стереть особенности казачества. И оно растворится в наплыве иногородних. Логически (по логике либералов) так и должно было случиться! Быть казаком стало невыгодно с материальной точки зрения! Зачем тратиться на коней, форму, оружие (хотя, может, и не призовут в строй), отвлекаться на сборы, войсковые обязанности, если можно запросто выйти из Войска и заниматься собственным хозяйством? А если все же призовут в армию (но и крестьян призывали не каждого, а по жребию), то отслужить без хлопот, на полном государственном обеспечении. Но… у господ масонов ничего не получилось. У казаков-то действовала другая логика. И они, несмотря ни на что, оставались казаками! Случаи выхода из казачества были единичными. Даже переселялись из «расказаченных» селений в казачьи, абы остаться казаками.

Любопытно отметить, что в то же самое время, когда кампания «расказачивания» разворачивалась в России, за границей завершилась боевая история некрасовцев. Их дунайские общины потеряли воинский дух, меняли род занятий и постепенно растворялись в липованском населении — последний атаман дунайских некрасовцев занимал этот пост чисто номинально и был купцом. Ну а в Турции тоже шли либеральные и военные реформы, «казачьи» функции перелагались на кавказцев-башибузуков, и в 1864 г. некрасовцы были лишены своего статуса. Их общины на Мраморном море и в Анатолии превратились в старообрядческие и этнографические «изоляты», живущие замкнутой жизнью, сохраняя обычаи XVIII в.