51. КАВКАЗСКОЕ ЛИНЕЙНОЕ ВОЙСКО

Остановка ермоловского наступления на Кавказ, отвлечение войск против Персии и Турции имели катастрофические последствия. Мюридизм получил передышку, набрал силу. И снова посыпались трагические донесения. Кабардинцы уничтожили казачий хутор, 20 защитников во главе с зауряд-хорунжим Федотовым пали в бою, 6 мирных жителей зарезаны, 17 угнаны в рабство… чеченский набег на казачьи станицы… уничтожен пост у Червленной… банда Джембулата прорвалась к Баталпашинской, сожгла Незлобную, погибло 370 жителей [201]… Приходилось возобновлять активные действия. Черноморский атаман Безкровный одержал ряд побед за Кубанью, построил укрепление Шебш, но получил тяжелую рану в рукопашной и оставил службу. Удалось замирить карачаевцев. В 1829 г. состоялась даже первая научная экспедиция на Эльбрус. Прикрывали ее 600 солдат и 400 казаков, а на восхождение пошли 6 ученых, 20 казаков и проводник-кабардинец Киляр. Так что и первыми русскими альпинистами стали казаки.

Однако Кази-Мухаммед взбунтовал всю Чечню. В ноябре 1831 г. чеченцы ворвались в Кизляр и разграбили его, угнав горожан в горы. Затем атаковали Бурную и Внезапную. Были отбиты, но разорили окрестности. Это переполнило чашу терпения, против имама были брошены крупные силы. Несколько раз били его отряды, загнали в аул Гимры и в августе 1832 г. взяли его штурмом. В рубке погибли Кази-Мухаммед и все его мюриды. Спасся только один — прикинувшийся мертвым раненный Шамиль. В восточной части Кавказа настало затишье, но оно было кажущимся. У Кази-Мухаммеда нашелся преемник Гамзат-бек. Который, не трогая пока русских, принялся покорять горские народы, сохранявшие лояльность к России. Коварно умертвил аварских князей, и в отместку за это был убит сам. Его место занял Шамиль — не только фанатичный имам, но и талантливый организатор. Разослал своих наместников-наибов по всему Кавказу, наладил связи. С середины 1830-х закипело повсюду — на Кубани, в Кабарде, Чечне, Дагестане.

Россия наращивала силы на Кавказе. Для централизации и лучшего руководства в 1832 г. все казаки Кавказской линии, кроме черноморских, были объединены в Кавказское линейное Войско, в которое вошли полки — Кавказский, Кубанский, Хоперский, Волгский, Моздокский, Гребенской, Кизлярский (вобравший в себя Терско-Семейное и Терско-Кизлярское Войска). Первым наказным атаманом Войска стал генерал-майор П.С. Верзилин. Позже полки были преобразованы в бригады, выставлявшие по несколько полков — например, 1-й Хоперский, 2-й Хоперский и т. д. Кавказский корпус развертывался в армию, в него переводились новые дивизии. Но это вело только к большим потерям. Солдаты и офицеры свежих частей не имели нужной выучки, посты вырезались и похищались. А в густые войсковые колонны горские пули летели без промаха. И не хватало того, чем выигрывал Ермолов — планомерности и систематичности. Операции предпринимались разрозненно, в ответ на действия противника, и решающего успеха не приносили.

В оружии и деньгах горцы недостатка не испытывали, их щедро обеспечивала Турция и ее покровители, Англия и Франция. Чтобы перекрыть этот поток, на Кавказ был возвращен помощник Ермолова А.А. Вельяминов, под его руководством стала строиться Черноморская береговая линия от Анапы до Сухуми. Первый десант высадился в 1830 г. у Гагр, второй в Геленджикской бухте. Были основаны укрепления Новороссийское, Новотроицкое, Михайловское, Вельяминовское (Туапсе), Лазаревское, Головинское, Навагинское (Сочи), Св. Духа. Но этот край был тогда отнюдь не курортным. Маленькие укрепления простреливались с гор, с внешним миром были связаны только по морю. Побережье было болотистым, свирепствовала малярия. Бывало, что гарнизоны вымирали за год. Но солдаты вырубали лес, брали берега под контроль. В десантных операциях, строительстве, связи с постами, пресечении провоза оружия участвовали Черноморский флот и Азовское Казачье Войско. В нем было сформировано 10 команд по 20 казаков (позже число команд дошло до 26), они патрулировали на специально построенных баркасах, которые базировались на Сухумской и Константиновской станциях [117]. Наши моряки, солдаты и казаки неоднократно захватывали суда со смертоносной контрабандой. В марте 1835 г. две шхуны и целый склад оружия были с боем уничтожены у Новороссийска, в 1836 г. там же конфисковали английское судно «Виксен» с грузом винтовок.

Чтобы прикрыть Закавказье от нападений чеченцев и лезгин стала строиться Лезгинская линия — от Кодор до Нухи. В самой Чечне и Дагестане шли тяжелые бои — под Могохом, Гоцатлем, Гимрами, Хунзахом, Ашальты, Ахульго. 17 июня 1837 г. Шамиля все же удалось блокировать в ауле Тилитль. И… он сдался. Принес генералу Фези присягу, пообещал покорность, согласился отправить в Россию сына. И был отпущен на все четыре стороны! В результате этой гуманности плоды всех усилий оказались перечеркнуты. Сын Шамиля, кстати, встретил в Петербурге отличный прием, был определен в офицерское училище. Но его отец опять использовал передышку, чтобы собрать силы, и нападения возобновились. Кстати, имам отнюдь не был бескорыстным «борцом за свободу», от всех горцев ему шла пятая часть добычи, и он стал одним из богатейших людей своего времени. Турецкий султан произвел его в «генералиссимусы Кавказа», при нем действовали английские инструкторы, 3 тыс. польских повстанцев, неосмотрительно сосленных в этот край, появилась своя артиллерия.

В ответ следовали очередные экспедиции, кровопролитные штурмы аулов. Возможно, читателю известна байка о кантонистах — дескать, ездили при Николае I по Волыни армейские повозки, хватали еврейских детей и обращали в кантонистов. Это беспардонная ложь, пущенная сионистами и подхваченная нашими либеральными писаками. Школы (батальоны) кантонистов были учреждены для сыновей семейных солдат. Но огромный приток в них дал Кавказ. Государство брало на попечение, принимая в кантонисты, казачьих детей, чьих родителей вырезали или угнали горцы. И подобранных в развалинах селений осиротевших детей горцев. На предложения русского командования выпустить из осажденных аулов мирное население мюриды всегда отвечали отказом — ведь если при обстрелах и штурме убьют непричастных жителей, их родственники захотят мстить, а западная пропаганда получит повод вопить о «зверствах русских». Зато сам Шамиль из всех осад неизменно ускользал.

В 1839 г. успеха добились кубанские казаки, в бою с ними погиб лидер черкесов Казбич. Но этим воспользовался Шамиль, послал на Западный Кавказ своего наиба Магомет-Амина, объединившего местные племена. В 1840 г. массы черкесов хлынули на приморские посты. Погибли гарнизоны фортов Лазаревского, Головинского, Вельяминовского, Николаевского. В Михайловском укреплении, когда пали почти все 500 защитников во главе со штабс-капитаном Лико, рядовой Архип Осипов взорвал пороховой погреб. Он стал первым русским солдатом, навечно зачисленным в списки части. А Шамиль, найдя общий язык с дагестанским лидером Хаджи-Муратом, перешел в наступление и на восточном фланге. Русские гарнизоны погибли или оказались осаждены. С большим трудом их удалось деблокировать и вывести. И Дагестан попал под контроль Шамиля.

И все же положение на правом фланге Кавказской линии стало меняться к лучшему. Способствовал этому генерал Григорий Христофорович Засс. Он начал службу гусаром, отличился под Лейпцигом, командовал Моздокским казачьим полком, потом самым беспокойным Баталпашинским участком на Кубани. И был назначен начальником правого фланга Кавказской линии. Он вернулся к планам Ермолова. Громил банды черкесов стремительными рейдами, но вместе с тем начал продвигаться укреплениями. С 1840 г. стала строиться Лабинская линия и был основан Лабинский казачий полк, заселявший ее. Одна из станиц и сейчас носит имя Засса. Он организовал агентурную разведку, применял разные военные хитрости и даже мистификации — Засс обладал искусством иллюзиониста, и горцы стали считать его колдуном, пугали им детей.

Кавказская армия была вообще богата яркими личностями. В 1842 г. Засса сменил Сергей Дмитриевич Безобразов, блестящий придворный аристократ, получивший известность тем, что приревновал жену к самому царю и дал ему по физиономии, за что и отправился на Кавказ. За особый шик и отчаянную храбрость его прозвали «казачьим Мюратом». Но и организатором он оказался отличным, успешно продолжив оборудование новых рубежей.

На левом фланге было хуже. Мюриды выработали весьма эффективную тактику: когда в горы выступала русская экспедиция, она встречала на пути завалы из деревьев. Пробивалась через них под пулями из лесной чащи. Жители успевали уйти в горы и угнать скот. Отряд, добравшись до места, рушил пустые сакли. А на обратном пути уже собирались горцы со всех окрестностей, снова перекрывали дорогу завалами, и экспедиция двигалась под непрерывным огнем, неся большие потери. Особенно трагичной стала «сухарная экспедиция» в 1845 г. Дойдя до аула Дарго и разорив его, войска были отрезаны и лишены продовольствия. Пришлось пробиваться назад к обозу, потом выводить части из ловушки. Урон составил 3 тыс. человек, погибли 3 генерала. После этого новый главнокомандующий М.С. Воронцов вернулся к ермоловскому плану «осады». С Кавказа были выведены 2 лишних корпуса. А оставленные войска повели сплошную вырубку лесов, прокладку дорог. Опираясь на строящиеся базы, наносились удары по горным районам. Освободившиеся земли заселялись казаками.

Их роль в Кавказской войне была огромной. По-прежнему творили чудеса пластуны. И в дополнение к первому батальону было создано еще пять. Но на Кавказе сражались не только кубанцы и терцы. На морском побережье азовцы помогали восстанавливать разрушенные форты. Сменяясь через 4 года, в Грозном несли службу 2 сотни Дунайского Войска, посменно находились на боевом дежурстве 10 донских и 3 астраханских полка. Прославились своими подвигами донец Степан Полунин, в одиночку принявший бой с 20 чеченцами и выигравший его, хорунжий Погожин, выстоявший под Нефтянкой с 40 казаками против 400 чеченцев. Но в целом донцы на этом театре уступали кавказским Войскам. Они учились сражаться в чистом поле, и горцы не считали их серьезным противником, за бесполезные пики презрительно называли «камыш». К тому же донские полки, приходя на Кавказ, растаскивались по сотням для сопровождения почты, курьеров и других нужд [63].

Изменил это положение «донской богатырь» Яков Петрович Бакланов. Уроженец станицы Гугнинской (которая впоследствии в его честь будет переименована в Баклановскую), за доблесть в турецкой войне он был произведен в офицерский чин. В 1834 г. сотником попал на Кавказ, отважно дрался на Кубани под началом Засса и признавал — «спасибо Зассу и горцам, они многому меня научили». Потом служил в Новочеркасском учебном полку, а в 1845 г. был направлен в Чечню командиром полка № 20. И свою часть, размещенную в Куринском укреплении, он сделал образцовой. Первым делом велел убрать для парадов мундиры, а одежду добывать самим — переодевались в трофейные черкески и бешметы. И переворужились трофейными шашками, кинжалами, длинностольными винтовками. Из отбитых табунов выбирали лучших коней. В каждой сотне один взвод обучался саперному делу. Бакланов завел в полку учебную сотню, пластунскую команду из лучших стрелков и разведчиков. И впервые — ракетную батарею. Яков Петрович очень тщательно изучал местность, создал среди горцев сеть агентуры. Вскоре его имя загремело по всему Кавказу. Его никто не мог застать врасплох, наоборот, он сам нежданно сваливался на голову врага. Громил мюридов, разорял их базы, угонял скот. Наводил ужас на всю Чечню, и горцы стали считать, что он «даджал» — черт.

Бакланов не разуверял в этом врагов. Напротив, переняв приемы Засса, поддерживал такие убеждения. Однажды группа чеченцев попросила у казаков взглянуть на Бакланова. Он сразу согласился. Будучи и без того огромного роста и устрашающей внешности, сунул руку в печь и вымазал сажей лицо. И поднялся навстречу, свирепо вращая глазами. Делегаты в ужасе вылетели вон, разнося весть, что он и впрямь чудовище. Пугая врагов и порождая легенды о своей неуязвимости, Бакланов всегда шел в бой в видной издалека ярко-алой рубахе. Впрочем, был случай, когда он в страшную жару спал, раздевшись догола — и произошло нападение чеченцев. Накинув только бурку и шашку, он в таком виде возглавил атаку, что тоже вызвало у горцев переполох. А потом от неизвестного адресата ему пришла посылка, черное знамя с черепом и костями и надписью «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь». Очень может быть, что посылку инициировал сам Бакланов. Во всяком случае он поднял знамя над полком. Казаки сперва были смущены столь мрачной символикой, но увидев, какую панику наводит знамя на горцев, полюбили его.

Не в силах одолеть Бакланова в бою, Шамиль нанял лучшего стрелка, хваставшего, что промахнулся лишь раз в жизни, ребенком. Он поклялся на Коране убить казачьего героя. Когда рубилась очередная просека, лазутчик сообщил Бакланову, что стрелок завтра будет сидеть в засаде на кургане. Полковник отправился туда вдвоем с ординарцем, а потом оставил и его. В этом было не только рыцарство, но и ювелирный психологический расчет. Убийца готовился стрелять исподтишка. А увидев, что сам Бакланов едет прямо к нему, один, заволновался и промазал второй раз в жизни. Полковник же спокойно слез с седла, приложился к винтовке и стал ждать. Горец нервничал, заряжал торопливо, выпалил, толком не прицелившись, а едва высунулся, пуля Бакланова угодила ему между глаз. Восхищались не только казаки. Чеченцы, издали наблюдавшие за поединком, кричали: «Якши Боклю!»

Слава Бакланова, как человека совершенно необыкновенного, быстро распространилась за пределы Кавказа. В 1847 г., когда на Дону разразилась эпидемия холеры, люди лечились «баклановской настойкой» — ядренейшей, на спирту, но верили, раз «баклановская», то должна помочь. А в 1850 г., когда полк № 20 сменился с боевого дежурства, Бакланов по высочайшему указу был оставлен на Кавказе, принял полк № 17 и его тоже сделал образцовым.

Но казаками здесь становились не только от рождения. Во время посещения Кавказа в 1837 г. Николай I распорядился о создании на линии военных поселений. В них определяли семейных солдат, давали участки земли. Это были последние в нашей истории военные поселения — и единственные жизнеспособные. Потому что устраивались без муштры и мелочной регламентации, по образцу казачьих станиц. И поселенцы со временем слились с казаками. В казаки были поверстаны нижние чины Куринского полка, ставропольские крестьяне, в 1840-х гг. в станицы направлялись переселенцы с Украины и Центральной России. Таких казаков называли «приписными». Но не надо путать с приписными крестьянами. Это разные категории. Например, ранее отмечалось, что Потемкин покупал крестьян и поселил в Екатеринославском Войске — однако они при этом остались крестьянами. Были приписные крестьяне и в других Войсках, где больше, где меньше. Они не имели казачьих прав, не привлекались к службе, только платили подати и исполняли повинности не в пользу государства или помещика, а в пользу Войска. Приписка же крестьян и горожан в казаки тоже практиковалась давно (скажем, при образовании Оренбургского, Азовского Войск). Но сам термин «приписные казаки» родился в Кавказскую войну. Они получали все казачьи права и обязанности, а особенности быта и службы перенимали у потомственных казаков.

Часто и офицеры к казакам назначались «со стороны». Разумеется, «оказачивались» не все. Откроем, например, повесть Л.Н. Толстого «Казаки», созданную в это время и описывающую гребенскую станицу Старогладковскую. Очевидно, в образе Оленина автор отразил себя в пору армейской молодости. Мы видим человека, зараженного типичным либерализмом «культурного общества», сокрушающегося, как же это плохо — война, какое это зло — походы против чеченцев. Внутренний мир его совершенно искусственный, надуманный, загруженный нелепыми наворотами литературных и светских стереотипов. Но наряду с этим Толстой сумел объективно показать и мир казаков — цельный, яркий, живой. Оленина невольно тянет к ним, он даже размышляет, «не записаться ли» ему в казаки, однако это только очередная мысленная игра. Ему по душе другая роль, «белого человека», попавшего к «дикарям». И сам он абсолютно чужд казакам.

Но были и офицеры, которые не примеривались «записаться» в казаки, а становились ими. По своему внутреннему складу, по натуре. Скажем, Феликс Антонович Круковский. Поляк, шляхтич из Гродно. Служил в кавалерии, на Кавказе возглавил сперва Терско-линейный, потом Хоперский казачьи полки. Прославился в боях с чеченцами, дагестанцами, кабардинцами, в 1843 г. отстоял Пятигорск от огромной банды горцев, получив орден св. Георгия IV степени. И был назначен наказным атаманом Кавказского линейного Войска. Стал для казаков поистине «своим», его любили и гордились им. Он и был казаком, и в трудных походах, и в быту. Даже регулярно ходил в православную церковь, хотя сам был католиком.

Еще более яркий пример — Николай Павлович Слепцов. Так же, как Л.Н. Толстой (и его персонаж Оленин), из очень богатой аристократической семьи, пензенский дворянин. Так же, как они, ушел юнкером на Кавказ. И если Платов, Бакланов являются «легендами Дона», то Слепцов стал «легендой Терека». Его отвага поражала даже старых кавказцев, которых трудно было этим удивить. Быстро прошел все офицерские чины, был назначен командиром Сунженского полка. В 1845–1850 гг. руководил заселением Сунжи казаками с Терека и Кубани. Место было очень опасное, горцы старались уничтожить новоселов. Каждую минуту требовалось быть готовыми бросать все и отражать врага или нестись на помощь соседям. Налаживанием мирной жизни и непрестанными боями умело руководил Слепцов.

Историк И. Лукаш писал: «Слепцов — это цвет молодой имперской нации, один из тех, кто был на самых верхах ее, барин до кончика ногтей, изящный и тонкий человек, стал на Сунже истовым казачьим атаманом… Он всегда и во всем был красив прежде всего. Красивы и его курчавые черные волосы в серебре ранней седины, и его говор — скорый и звонкий, слепцовский, и его порывистые соколиные движения, и его светло сверкающий взгляд. В нем всегда движется стремительная, слепцовская красота, и в шумных пирах с кунаками и приятелями, хотя бы с тем же Сергеем Мезенцевым, тоже барином, ставшим гребенским казаком, и в том, как он, вспыхивая желтой черкеской, проносился перед казаками со звонкой командой: «На конь, за мной, Сунжа!»

В 1850 г. Слепцов наголову разгромил крупные силы чеченцев у Цоки-Юрта и Датыха, был произведен в генерал-майоры. Но носил генеральские эполеты недолго. Гнездом разбойников был аул Гехи. Горцы укрепились мощными завалами, даже пушками. В 1851 г. Слепцов возглавил поход туда и при штурме был ранен. Его вынесли на бурке, успели доложить, что завалы взяты. Он сказал: «Ну и то слава Богу!», перекрестился и умер. Современник писал: «Чтобы понять, как любили Слепцова на Сунже, достаточно было видеть, что там происходило, когда везли его тело. Все население высыпало навстречу, и все от мала до велика рыдали. Слепых подводили к гробу, матери клали на его крышку грудных детей».

Да, мюридов начали одолевать, но потери были не менее горькими. Шамиля все дальше загоняли в горы, лишили плодородных равнин. Когда была прорублена очередная просека на р. Мичик, он решил дать большое сражение. Экспедицию Барятинского встретили у Гудермеса главные силы мюридов. Их отразили. Но между Гонсалем и Мичиком Шамиль собрал огромную массу кавалерии, обрушившуюся на русских. К эпицентру сечи стремительно подоспел Бакланов. С ходу развернул ракетную батарею, сам наводил установки, и 18 ракет врезались в скопища врагов. А затем казаки и драгуны во главе с Баклановым ринулись в атаку, опрокинули войско Шамиля, гнали и рубили. Победа была полной. Бакланов был произведен в генерал-майоры и награжден орденом св. Георгия IV степени. Но в этой же экспедиции при штурме аула Дуба был убит наказной атаман Линейного Войска Ф.А. Круковский…

Кстати, Кавказская война оставила еще один след в казачьих традициях. Николай I всегда лично регламентировал воинскую форму вплоть до деталей. Как-то ему довелось увидеть кавказского служаку, сдвинувшего шапку на бок, но царю это вдруг понравилось. И в 1848 г. он издал указ, что чинам Кавказского корпуса «ради лихости» предписывается носить шапки «немного на затылок, с наклоном на правую бровь, так, чтобы левая сторона чела наискосок была открыта» [201]. Отсюда и пошел казачий обычай носить головные уборы набекрень.