Лекция 13: Предэллинизм на западе: кризис полисной демократии и «младшая тирания» в греческих полисах.

Кризис полиса и возрождение тирании.

Хотя наиболее впечатляющей стороной истории Греции IV в. до н.э. был для современников и остается для новейших исследователей инертно кризис полиса, содержание исторического процесса не ограничивалось тогда одним разрушением старого полисного строя. Одновременно, как уже отчасти было показано в предыдущей лекции, более или менее стихийно шли поиски выхода из создавшегося тяжелого положения, испытывались различные варианты дальнейшего развития, и в этих поисках и опытах устанавливались новые истины, которые могли стать исходными моментами в формировании новой общественной системы.

Важное место в ряду этих исторических опытов принадлежит так называемой «младшей тирании» (обозначаемой так, чтобы отличать ее от тирании архаического времени, сопутствовавшей рождению греческого полиса).

В условиях кризиса обнаружилось банкротство полисного государства, чьи возможности были весьма ограниченны, между тем как граждане предъявляли к нему все большие требования, настаивая: бедные — на дальнейшем расширении системы государственного воспомоществования, а богатые — на обеспечении своей собственности и жизни от посягательств со стороны этой бедноты, на наведении в стране твердого порядка. Не будучи в состоянии удовлетворить эти требования, а следовательно, и обеспечить единство и согласие граждан, полисное государство утрачивало исторический смысл. На практике было важно и то, что один и тот же социальный процесс — обнищание народных масс — приводил не только к подрыву традиционной опоры полиса — гражданского ополчения, но и к созданию новой политической силы — наемной армии, которую при случае можно было использовать для ниспровержения существующего строя. Сложившееся положение поощряло отдельных честолюбцев, которые начинают все чаще домогаться единоличной власти.

Наметившаяся тенденция к преодолению полисного строя изнутри дополнялась не менее отчетливой тенденцией к его преодолению и извне. Растущие экономические и политические связи подрывали полисный партикуляризм, повсюду обнаруживается тяга к объединению, в особенности в рамках отдельных исторических областей (Халкидикский, Фессалийский, Беотийский, Аркадский и другие союзы). Однако развитие это наталкивалось на серьёзные препятствия; помимо традиций полисной автономии сопротивление вызывало стремление полисов-гегемонов превращать союзы в собственные державы, а в то же время продолжалось их соперничество между собой. Все это вело к непрекращающимся междоусобным войнам, которые ослабляли греков и поощряли вмешательство в их дела соседних негреческих государств — Персии на Востоке и Карфагена на Западе.

Социальный и политический кризис полиса естественно дополнялся кризисом идеологии.

Характерной чертой времени было растущее равнодушие граждан к судьбам своего полисного государства. Рационалистическая и этическая критика существующего порядка, начало которой положили софисты и Сократ, не оставила камня на камне от полисного патриотизма, на смену которому теперь пришли новые настроения и новые идеи. Между тем как народная масса все больше увлекалась воспоминаниями иди, скорее, мечтами о примитивном, уравнительном общественном устройстве, верхушка общества все более и более пропитывалась индивидуалистическими и космополитическими настроениями. Традиционные государственные доктрины, равно и демократические и олигархические, оказывались несостоятельными перед лицом новых задач, и, по мере того как кризис принимал все более затяжную и острую форму, среди людей различного социального и культурного уровня начинало крепнуть убеждение, что лишь сильная личность, авторитетный вождь или диктатор, стоящий над гражданским коллективом, сможет найти выход из того тупика, в который зашло полисное государство. В литературе, выражавшей запросы полисноп элиты, популярными становятся тема и образ сильного правителя (в трактатах Платона и Аристотеля, в речах Исократа, в исторических или мнимоисторических произведениях Ксенофонта). Поскольку, однако, внутреннее переустройство не мыслилось без переустройства внешнего, наведение порядка внутри отдельных городов — без установления общего мира в Греции ж победоносного отражения варваров, образ сильного правителя приобретал одновременно черты борца за объединение Эллады, руководителя общеэллинской войны против варваров, черты царя-завоевателя (в особенности у Исократа в речах «Эвагор» — и «Филипп» и у Ксенофонта в романе «Киропедия»), Так мечты о социальном и политическом переустройстве общества оказались связанными с монархической идеей, а эта последняя, в свою очередь,— с идеей панэллинской.

Естественным следствием социального, политического и идеологического кризиса греческого общества в позднеклассический период явилось возрождение тирании.

Недостатка в попытках ее возрождения не было. Характерное для того времени развитие крайнего индивидуализма порождало у сильных и заносчивых людей стремление выйти из-под контроля общества, сбросить подчас действительно тягостную опеку гражданского коллектива и подчинить этот коллектив своей воле. Не человек — обществу, а общество — сильному человеку — такова была здесь исходная аксиома, теоретическое обоснование которой положили софисты своим учением об относительности закона по сравнению с природой, с конечным выводом о безусловном праве сильного от природы человека на первенство и власть над другими.

Это убежденно сильной личности в своем праве на власть опиралось на осознание реально существовавших возможностей. Ситуация была благоприятна для осуществления самых дерзких замыслов не только потому, что старый порядок был поколеблен непрерывной смутой; важным условием успеха было также наличие необходимых сил, на которые инициатор переворота мог опереться. Обычно такой авантюрист действовал в согласии с группой влиятельных друзей, возлагавших на него личные надежды. Затем он старался демагогическими заверениями привлечь на свою сторону массу простого народа, что при легкой возбудимости демоса сделать было не так уж трудно. Наконец, в его распоряжении всегда могло быть достаточное число вооруженных наемников. Распространение наемничества вообще было одним из важнейших факторов, подготовивших рождение «младшей тирании». Именно наемники, которым в отлично от воинов гражданского ополчения менее было свойственно чувство долга перед государством и больше — сознание своей связи с непосредственным командиром, оказывались чаще всего тем средством, с помощью которого честолюбивый и не слишком лояльно настроенный полководец мог свергнуть свое правительство. При этом очевидно, что такая возможность открывалась не только местным политическим деятелям, занимавшим высокий военный пост по воле своих сограждан, но и обычным начальникам наемных отрядов, чужакам-профессионалам, пришедшим на службу часто вместе со своими отрядами.

Обычно рождение тирании совершалось в обстановке острой внутренней смуты, стимулированной или осложненной внешними угрозами. В такой момент полисное государство, чувствуя свое бессилие справиться с одновременно обрушившимися на него внутренними и внешними трудностями, нередко прибегало к помощи какого-либо авторитетного политика или полководца, а предоставление ему чрезвычайных полномочий, например, должности единоличного стратега-авгократора, создавало необходимую легальную предпосылку к установлению режима личной власти. Тирании возникают и Сиракузах, в Фессалии, в Фокиде, в Сикионе, на Боспоре (династия Спартокидов), в Гераклее Понтийской, на Кипре; однако этого далеко не полного перечня достаточно, чтобы убедиться, насколько распространенным явлением оказалась «младшая тирания».

Тирания в Балканской Греции.

В Балканской Греции условия для возрождения тирании в общем возникали повсеместно. Даже в крупных и развитых государствах с укоренившимися полисными традициями в пору сильных потрясений не было недостатка но крайней мере в кандидатах в тираны. В Афинах в конце Пелопоннесской войны Алкивиад был близок к захвату единоличной власти (в 407 г. до н.э., после своего назначения в стратеги-автократоры), и если он не отважился на решающий шаг, то объяснялось это, по-видимому, его убеждением в невозможности удержать тираническую власть надолго. То, что не решился сделать Алкивиад, сделали, однако, другие, и дважды в этот период к власти в Афинах приходили антидемократические правительства — Совет Четырехсот в 411 г. до н.э. и «тридцать тиранов» — в 404—403 гг. до н.э.

В Спарте опасным было возвышение победоносного полководца Лисандра. и блюстителям традиционного порядка — царям и эфорам пришлось вскоре после окончания Пелопоннесской войны принять решительные меры, чтобы пресечь дальнейший рост его личного могущества. Лисандр покорился державной воле полиса, однако другой видный спартиат Клеарх, тоже составивший себе имя во время Пелопоннесской войны, не побоялся бросить вызов своей общине, утвердившись в качестве тирана в союзном со Спартой Византин. Спартанскому правительству пришлось послать против непокорного полководца целое войско. Вынужденный оставить Византии, Клеарх удалился в Малую Азию и стал вождем одного из наемных отрядов на службе Кира Младшего.

Наконец, в Фивах в конце 80-х годов IV в. до н.э. утвердилась у власти олигархия, которая, по существу, была такой же корпоративной тиранией, как и правление афинских «Тридцати». Режим этот, просуществовавший около трех лет (382 — 379 гг.), был свергнут благодаря энергичному выступлению фиванских демократов во главе с Пелопидом.

Если язва тирании затронула, таким образом, даже ведущие полисы Эллады, которые лишь с трудом положили предел нарождавшемуся злу, то тем более широким было распространение этого общественного недуга в других районах и городах Балканской Греции, где полисные, республиканские устои были менее прочными, а давление внешних обстоятельств более сильным. Наиболее значительной и интересной в историческом плане была тирания в Фессалии.

Оригинальна была ситуация, вызвавшая к жизни фсссалийскую тиранию. В классическую эпоху Фессалия, подобие некоторым другим, по преимуществу аграрным, областям, сильно отставала в своем развитии. В существенных чертах здесь сохранялась архаическая, сложившаяся ещё в послемикенскую эпоху система общественных отношений. Основную массу свободного населения составляли потомки завоеватслей-феесалийцев, покоривших эту область во время великого передвижения племен на рубеже II — I тысячелетий до н.э. Как и у других народов-завоевателей, сохранявших первобытнообщинный строй, захваченная фессалийдами земля составила собственность всего народа, общий фонд, откуда выделялись наделы-клеры для отдельных родов и семей. Фессалийцы — владельцы клеров образовали привилегированную военно-землевладельческую знать, гражданское сословие в собственном смысле, возвышавшееся над двумя другими группами населения — пенестами и периеками.

Потомки покоренного завоевателями населения, пенесты были крепостными, обрабатывавшими наделы фессалийцев. Подобно спартанским илотам, они не были собственностью отдельных хозяев, но составляли слой населения, зависимого от общины-государства завоевателей в целом, причем формы этой зависимости регулировались рядом установлений, возможно даже договорного характера. Другую группу неполноправного населения составляли периски — жители периферийных районов, подчиненные фессалийцами и обязанные платить им дань и поставлять вспомогательные отряды.

Однако в отличие от пенестов они оставались свободными людьми, сохраняли свое общинное устройство и известную автономию и даже наравне с самими фессалийцами пользовались представительством в Дельфийской Амфиктиопии.

В политическом отношении Фессалия представляла собой конгломерат практически независимых общин. В военных условиях эти общины объединялись в более крупные областные союзы, а эти последние — в единый Фессалийский союз во главе с выборным военачальником — тагом. Однако слабое развитие городской жизни и в связи с этим отсутствие такого центра, который мог бы стать носителем прочных объединительных тенденций, обусловили неразвитость и непрочность этого единства, которое после кратковременного периода активности в VI в. до н.э. влачило жалкое существование.

Как ни медленно совершался процесс социального развития в Фессалии, все же и здесь в конце концов под его воздействием стали обнаруживаться трещины в традиционном порядке. Решающее значение при этом имели спонтанное расслоение фессаллийских общий и связанное с этим формирование настоящих городских центров. Первое обстоятельство привело к выделению и общинах собственно знати, чья экономическая и политическая мощь основывалась на сохранении преимущественных связен с традиционной родо-племенной структурой: экономическая — на удержании в своих руках клеров, обрабатываемых пенестами, а политическая — на использовании в собственных интересах общинных органов власти.

Располагая материальным достатком и поставляя наиболее важный род войска — конницу, это военно-землевладельческое сословие всадников образовало привилегированный слой, противополагавший себя остальной массе простых общинников-крестьян. Последние владели небольшими наделами, которые они обрабатывали собственными силами, служили в пехоте и сохраняли свое политическое значение лишь постольку, поскольку составляли окружение знатных родов.

Между тем с развитием городов началось формирование слоя свободных людей — ремесленников и торговцев, и вовсе утративших связь с общинами и потому лишенных политических прав. Оба эти процесса — и разложение общин, и рост городов — создавали объективные предпосылки для развития сословной борьбы. В стране рано или поздно должно было начаться движение неравноправной части фессалийского населения вместо с периеками, а при случае также и с пенестами против засилья родовой знати.

Конечно, не приходится отрицать сильнейшего сходства процессов социального развития в Фессалии V—IV вв. до н.э. с тем, что было характерно для остальной Греции в архаическую эпоху. Однако, поскольку это развитие совершалось не в отрыве от остального греческого мира, оно подверглось воздействию ряда внешних факторов, которые ускорили его и сблизили по характеру происходящего с развитием остальной Греции в позднеклассический период.

Среди этих факторов надо отметить прежде всего вмешательство посторонних сил — Афин. Спарты, Беотии, македонских царей,— которые, откликаясь на призывы враждующих группировок и используя их в собственных интересах, усугубляли и без того сложную политическую ситуацию в Фессалии. При внешнем содействии быстро привилось использование наемников в решении внутренних споров, а знакомство с критическими идеями новейшей философии Сократа и софистов способствовало скорому вызреванию и на фессалийской почве политиков типа Алкивиада или Лисандра.

К концу V в. до н.э. острота социально-политических конфликтов в Фессалии достигла предела, и на юго-востоке страны, в Форах, ситуация разрешилась установлением тирании. Феры были самым развитым в торгово-промышленном отношении городом в этой консервативно-аграрной стране; этим он в значительной степени был обязан своей близости к единственной крупной в Фессалии гавани. Естественно, что противоречия между неполноправной народной массой и господствующей аристократией, равно как и ожесточение угнетенных пенестов против своих господ, должны были здесь достигнуть наибольшей остроты. Опасная ситуация могла еще усугубляться близостью пограничных периекских областей, запятых полуавтономными, неспокойными, всегда готовыми подать пример неповиновения общинами магнотов и фтиотидских ахейцев.

Возможно, что переворот готовился ужо и раньше, но первым точно засвидетельствованным тираном Фер был Ликофрон (404 г. до н.э.). По предположению английского исследователя Г. Вестлейка, он вышел из низов общества, и быть может благодаря успехам на коммерческом поприще. Очевидно, он относился к числу народных вожаков, и его тирания могла быть итогом местного демократического движения.

Новый режим быстро набирал силы: в 404 г. Ликофрон уже вел борьбу за первенство и власть во всей Фессалии. Его противниками выступали знатные фессалийские роды. В борьбе с ними Ликофрон ориентировался на союз со Спартой, которая, в свою очередь, в ферской тирании мечтала видеть средство давления на строптивую фессалийскую аристократию. Ликофрону не удалось достичь главной цели — установить свои контроль над всей Фессалией. Однако он сумел добиться ослабления противостоявшей ему аристократической коалиции. Его правление продолжалось, возможно, до конца 80-х годов IV в. до н. э., и он сошел со сцены, обеспечив сохранение власти в Ферах за своим домом.

Новый этап в истории фессалийской тирании связан с именем его сына Ясона, при котором тиранический режим в Ферах достиг наивысшего могущества и стал фактором, оказывавшим решающее влияние на политическое развитие всей Фессалии и весьма существенное — на развитие остальной Греции. Энергичные действия Ясона неизбежно должны были привести его к столкновению с тогдашним общегреческпм арбитром — Спартой. В этих условиях правитель Фер проявил большое политическое мастерство. Вступив в союз с враждебными Спарте Фивами и Афинами, он обеспечил себе свободу действий в Фессалии и в конце концов добился объединения всей страны под своей властью. В 374 г. до н.э. Ясон, оставаясь тираном Фер, был избран фессалийским тагом.

Вновь созданное ферско-фессалийское государство было основано на политическом дуализме. В своем родном городе Ясон правил как неограниченный владыка, не скрывая и не оправдывая свою власть никаким официальным прикрытием. Его опорою здесь были группа преданных друзей и шеститысячное наемное войско. При этом, однако, полисная организация Фер не была уничтожена, о чем свидетельствуют существование гражданского ополчения н продолжавшийся чекан монеты от имени ферян. В остальной Фессалии Ясон выступал как конституционный вождь — таг. Правда, избрание его в фессалийские таги было им же самим искусно подготовлено, однако воссоздание единого фессалийского союза отвечало интересам всей страны, и население городов в массе своей склонно было поддерживать Ясона. Со сисей стороны, он выказывал уважение к полисной автономии и старался вовлечь фессалийские города в свою политику в качестве заинтересованных партнеров. В гибком сочетании монархического и державного принципов с полисной автономией, в признании за фессалийскими городами известного значения и роли надо видеть свидетельство большой политической мудрости нового фессалийского правителя.

Усилиями Ясона новое фессалийское государство скоро превратилось в сильную державу. В его состав помимо собственно Фессалии вошли соседние области; его влияние распространилось даже на Эпир и Македонию. Основой его военной мощи было наемное войско самого Ясона и общефессалийское ополчение, насчитывавшее до 20 тыс. гоплитов и 8 тыс. всадников. Для содержания этого войска периекские общины были обложены большой данью. Ясон намерен был также приступить к строительству большого флота, куда в качестве гребцов он собирался привлечь пенестов.

С дальнейшие планы Ясона входило установление фессалийской гегемонии во всей Греции, Удобной формой достижения такой гегемонии, по мысли Ясона, могло стать восстановление руководящей роли фессалийцев в Дельфийской Амфиктионии. По достижении гегемонии в Греции ферский правитель рассчитывал открыть завоевательную кампанию на Востоке против персов. Однако всем этим планам не суждено было осуществиться: в 370 г. до н. э., в самый разгар приготовлений к походу в Среднюю Грецию, Ясон пал жертвой заговора. Смерть Ясона не означала конца ферской тирании. Власть унаследовали его братья. Однако в отличие от Ясона его преемники оказались ые на высоте исторических задач. При них происходит постепенный упадок ферско-фессалийского государства. Причиной этого отчасти была междоусобная борьба за власть, которая разгорелась в правящем семействе. Сначала один из братьев пал от руки другого, а тот был устранен племянником, который, в свою очередь, после 11-летнего правления был убит по наущению собственной жены (358 г. до н. э.). Исполнителями заговора и восприемниками власти стали ее братья, сыновья Ясона, которым суждено было продержаться в Ферах еще несколько лет.

Дело в том, что одновременно с вырождением династии шел и другой, более важный процесс — вырождение всей созданной Ясоном политической системы. Правление преемников Ясона являло собою непрерывное сползание в сторону откровенной тирании не только в Ферах, но и в остальной Фессалии, что должно было иметь самые пагубные последствия для всего режима. Пробудившиеся к активности силы оппозиции, прежде всего аристократические роды, обратились за помощью к соседним державам, которые давно уже с тревогой следили за возвышением ферских правителей и теперь были рады поводу вмешаться в фессалийские дела. Неоднократные македонские и беотийские вторжения привели к тому, что власть Леонидов была ограничена областью Фер и учрежден был независимый от них союз фессалийских городов. В 353 г. до н.э.

Филипп Македонский совместно со свободными фессалийцами довершил разгром ферских тиранов, и Форы влились в состав опекаемого Филиппом II Фессалийского союза. Именно Филиппу, опиравшемуся на силы объединенных посредством личной унии Македонии и Фессалии, суждено было стать подлинным преемником Ясона, исполнителем его широких политических планов.

Тирания на переферии греческого мира.

Жизнь греческих колоний в общем подчинялась тем же законам, что и жизнь их метрополии, и в поздиеклассический период эти дочерние поселения также оказались охваченными глубоким социально-политическим кризисом, следствием которого было и здесь повсеместное возникновение авторитарных, тиранических режимов. Все же принципиальное сходство не исключало и известных различий в развитии колоний и метрополий. В греческих колониях с их более подвижной, менее скованной традицией жизнью, с менее устойчивой в силу этого социальной и политической структурой развитие кризисных явлении совершалось даже быстрее, чем в городах Балканской Греции. Велика была при этом стимулирующая роль внешних осложнений: давление враждебной периферии непрерывно ощущалось греческими поселениями, а в моменты внутренних кризисов это давление немедленно превращалось в грозное наступление, что решающим образом ускоряло катастрофу. Это особенное стечение внутренних и внешних осложнений, нередко выпадавшее на долю периферийных полисов, создавало в высшей степени благоприятные условия для утверждения здесь тираний: на периферии греческого мира они возникали быстрее, развивались стремительнее и достигали более полных форм самовыражения, чем в собственно Греции.

В качестве характерного примера можно привлечь Сицилию. Для исторического разлития греческих городов Сицилии большое значение имело их вынужденное участие в Пелопоннесской войне в связи с двумя вторжениями афинян (в 427 — 424 и 415 — 413 гг. до н.э.), а затем возобновление борьбы с карфагенянами. Последние, пользуясь взаимным ослаблением греков, в 409 г. до н.э. в широких масштабах начали наступление на греческую часть острова и уже в том же году взяли и разрушили два больших города — Селинунт и Гимеру.

Эти войны решительным образом нарушили стабильность сложившегося к концу второй трети V в. до н.э. положения — и в каждом отдельном городе, где полисные, республиканские и демократические принципы только что обрели силу, и в Сицилии в целом, получившей устойчивость под злаком сиракузского верховенства. В самих Сиракузах затянувшаяся и потребовавшая огромного напряжения сил борьба с Афинами резко стимулировала внутреннее развитие в сторону обострения социальных и политических отношений, что нашло отражение, например, и в столкновениях близкого олигархии Гемократа с демагогами Афидагором (в 415 г. до н.э.) и Диоклом (в 413 г. до н.э.), и в окончательном, как представлялось, торжестве радикальной демократии, которая после победы над афинянами добилась проведения важных преобразований в государственном строе Сиракуз (реформы Диокла в 412 г. до н.э.). на деле, однако, оказалось, что этот успех демократии еще больше обострил социальные отношении, углубил противоречия между консервативными и радикальными группировками, что должно было крайне отрицательно сказаться на полисном единстве.

Вместе с тем войны, поощрив профессионализацию армии, повысив роль военачальников и вызвав к жизни практику чрезвычайных назначений, содействовали развитию и иных опасных для полиса тенденций. И здесь, как и в городах Балканской Греции, неустойчивость социально-политической обстановки развязала инициативу отдельных честолюбивых политиков, готовых — именно здесь больше, чем где-либо в другом месте,— в случае конфликта с собственной общиной силой отстоять свое право на первенство. И действительно, когда в 408-407 г. изгнанный незадолго до этого Гермократ попытался насильственным путем добиться возвращения на родину, стало ясно, насколько реальна угроза ниспровержения республики и установления тирании в Сиракузах.

Гермократ был осужден на изгнание происками своих политических противников — демократов. Сам он в тот момент находился вместе с отрядом сиракузских кораблей у берегов Малой Азии, воюя на стороне Спарты против афинян. Получив известие о своем осуждении, он навербовал отряд наемников и вместе с ним вернулся в Сицилию. Здесь он пополнил свое войско гражданами разгромленных карфагенянами городов и на собственный страх и риск повел войну с финикийскими колониями в западной части острова. Спекуляциями на патриотических настроениях Гермократу удалось привлечь к себе симпатии народной массы в Сиракузах и даже с помощью друзей добиться устранения вождя радикальной группировки Диокла. Однако значительная часть граждан решительно воспротивилась возвращению Гормократа. С помощью своих сторонников Гермократу все-таки удалось проникнуть в Сиракузы, однако на городской площади отряд мятежного полководца был встречен вооруженными гражданами и после ожесточенной схватки весь уничтожен.

Путч Гермократа окончился провалом, однако это вовсе не означало, что опасность, нависшая над Сиракузской республикой, миновала. Положение оставалось весьма тревожным и в силу напряженности во внутренних отношениях, и ввиду растущей угрозы со стороны карфагенян. Победа над Гермократом усилила влияние консервативной группировки, что должно было вызвать подозрение у пылких приверженцев демократии, которые теперь не без основания могли опасаться олигархического переворота. При этом у демократов не было недостатка в поводах для критики: малоэффективная внешняя политика делала весьма уязвимыми позиции правящей группировки. Когда в 406 г. до н. э. карфагеняне возобновили свое наступление и осадили Акрагант, союзному греческому войску так и не удалось отстоять этот крупнейший после Сиракуз город Сицилии. II причиной тому была но столько многочисленность вражеского войска, сколько вялая и небрежная манера ведения воины, которой придерживались греческие стратеги.

Падение Акраганта повергло в ужас греков Сицилии и вызвало политический кризис в Сиракузах. Инициатором

антиправительственного выступления стал, молодой командир, соратник покойного Гермократа — Дионисий. Поддерживаемый влиятельными друзьями, Дионисий на народном собрании подверг уничтожающей критике действия сиракузских стратегов. При этом, несмотря на молодость (ему было всего 25 лет), он показал себя умелым демагогом. Спекулируя на патриотических настроениях и социальных антипатиях низов, шантажируя их угрозами карфагенского нашествия и олигархического переворота, он увлек за собой большинство парода. Прежние стратеги были до срока отрешены от должности, и на их место были избраны другие вместе с Дионисием. Ловкий демагог сумел вскоре дискредитировать и этих своих коллег и добился для себя назначения в единоличные стратеги-автократоры. Затем с помощью провокации он убедил сограждан предоставить ему личную охрану из 600 воинов. Он сам укомплектовал этот отряд преданными людьми и довел его численность до 1000 человек. Опираясь на своих друзей, на телохранителей и на прочих наемников, которых он привлек обещаниями щедрого вознаграждения, поддерживаемый также многочисленными сторонниками среди городских низов, которые ожидали от него радикального переустройства общества, Дионисий прочно утвердился у власти (лето 405 г. до н.э.). До конца жизни он оставался единоличным правителем Сиракуз и, умирая, завещал власть своему сыну — Дионисию Младшему.

Авторитарное монархическое положение Донисия было основано, безусловно, на подавляющем превосходстве сил, на которые он опирался,— партии друзей и войска наемников — над гражданским обществом. Однако его политика не была полностью беспринципной, и он умел частичным удовлетворением требований масс и особенно энергичной борьбой с карфагенянами создать некоторое оправдание и даже популярность своему режиму. Впрочем, действия Дионисия против карфагенян на первых порах были не более успешны, чем действия свергнутого им республиканского правительства. Под Гелой он потерпел поражение, чем незамедлительно воспользовались принципиальные противники тирании — сиракузские аристократы-всадники, которые подняли против Дионисия мятеж. Тиран сумел подавить это восстание, однако продолжать войну с карфагенянами было уже невозможно и пришлось заключить мир на условиях, которые продиктовала сильнейшая сторопа (в конце того же 405 г.).

Этот мир перечеркнул все державные завоевания, сделанные Сиракузами при старшей тирании и при последующей демократии. Греческие города северо-восточной части Сицилии, равно как и вес общины местных жителей — сикулов, стали свободными и независимыми. Размеры Сиракузского государства были ограничены г. Сиракузами и ближайшей примыкающей к нему территорией. Зато резко возросло могущество карфагенян, которые расширили и консолидировали свои владения на западе острова (с этих пор :аджио говорить о существовании правильно организованной карфагенской провинции в Сицилии) и поставили под контроль все греческие города южного и северного побережья. Военный разгром и последующее политическое уничтожение этих городов означали резкое ослабление греков в Сицилия. Последним оплотом эллинства остались Сиракузы, и было ясно, что исход возобновившегося противоборства карфагенян с греками будет зависеть от способности к сопротивлению именно этого города.

Для Дионисия подготовка к новой войне с карфагенянами стала первоочередной задачей. Он понимал, что только в такой войне может найти оправдание дальнейшее существование основанного им режима. Уже в 404 г. до н.э., пользуясь внутренними трудностями Карфагена, он начал наступление на независимые сикульские общины и таким образом денонсировал соглашение с карфагенянами, на которое он вынужден был пойти в 405 г. Новое большое восстание сиракузян на рубеже 404—403 гг. прервало начатую кампанию, но лишь на короткое время. Подавив оппозицию, Дионисий немедленно возобновил наступление на сикульские и греческие города Восточной Сицилии и вел его столь успешно, что к 399 г, до н. э. установил свой контроль над всей этой частью острова.

Восстановление сиракузского верховенства в Восточной Сицилии означало создание необходимой политической предпосылки для последующей открытой борьбы с Карфагеном. Одновременно в широких масштабах Дионисием осуществлялась и собственно военная и техническая подготовка к этой борьбе: Сиракузы были обнесены новым кольцом укреплений, было заготовлено большое количество оружия и новых тогда метательных орудий — катапульт, созданы сильный флот (свыше 300 единиц) и многочисленная сухопутная армия. Завершив подготовку, Дионисий в 398 г. до н.э. начал новую войну с Карфагеном, открыто провозгласив своей целью полное изгнание карфагенян из Сицилии. Эта II Карфагенская война продолжалась до 392 г. до н. э. Своей цели в полном объсмо Дионисий достичь не смог: совершенно изгнать карфагенян с острова ему не удалось. Однако его успехи были значительны и приобретения обширны: его держава простиралась теперь далеко на запад острова. Одновременно шло расширение этой державы и за пределами Сицилии, в первую очередь за счет южноиталийских земель. Ведя борьбу с Регием, давнишним врагом сиракузской державы, и с федерацией греков-италиотов, поддержавших Реши, Дионисий сумел добиться исключительных успехов. В 388 г. сиракузский тиран нанес италиотам сокрушительное поражение, а в 386 г. до н.э. был взят наконец и Реши.

Таким образом, к середине 80-х годов IV в. до н.э. на западе Средиземноморья сложилась мощная территориальная держава, раскинувшаяся по обе стороны Мессинского пролива. Создавший эту державу сиракузский тиран не снижал своей политической активности и в последующие годы. Правда, в Сицилии, где он еще дважды воевал против карфагенян, ему не удалось добиться новых успехов. В итоге III Карфагенском войны (382— 374 гг. до н.э.) он даже должен был уступить неприятелю часть своих владений на западе Сицилии, и последняя, IV война, которую он вел с карфагенянами в год своей смерти (367/66 г. до н.э.), тоже ничего не изменила в этом отношении. Зато на других направлениях он добился многого. В северных водах его преобладание было безраздельным, о чем свидетельствуют и вывод колоний на побережья и острова Адриатического моря, и глубокое вторжение в Тирренское море, совершенное ради устрашения этрусков. В Южной Италии он расширил свои владения за пределы «носка» Апеннинского полуострова, овладев очень важным городом Кротоном. Наконец, он осуществлял систематическое вмешательство в дела Балканской Греции, действуя здесь на пользу союзной с ним Спарты, но одновременно имея в виду и собственные державные интересы.

Созданная усилиями сиракузского тирана держава была тогда, по справедливой оценке древних, самой мощной в Европе. На протяжении нескольких десятилетий это государство играло важную роль в политической жизни античного Средиземноморья, оказывая сильное воздействие на развитие дел на Западе и достаточно ощутимое — на Востоке.

Источником прочности этого государства была в первую очередь инициативная внешняя политика Дионисия, который сумел органически связать существование основанного им авторитарного режима с решением большой, жизненно важной для западных греков проблемы — отражения карфагенян. Вместе с тем и во внутренней политике сиракузского правителя можно обнаружить ряд конструктивных элементов, которые сообщали устойчивость его режиму. Весьма продуманной была социальная политика Дионисия. После подавления мятежа сиракузскпх всадников он провел частичный передел собственности: земли и дома мятежных аристократов были конфискованы, лучшие из них тиран подарил своим друзьям и командирам наемных отрядов, а прочие пустил в раздел между остальными сиракузскиыи гражданами и наемниками. При этом состав гражданского общества подвергся существенным изменениям: на место истребленных или изгнанных аристократов пришли так называемые неополиты (буквально «новограждане») — освобожденные на волю и наделенные правами гражданства рабы репрессированных аристократов. Проведение этих мероприятий позволило Дионисию сохранить еще на некоторое время маску народного вождя и придать своему перевороту вид социальной революции. Однако в действительности главным итогом этой «революции» было укрепление основ авторитарного режима, который располагал теперь массой приверженцев и внутри гражданского общества, и за его пределами.

Вообще и здесь характерной чертой новой государственной системы был дуализм, сосуществование двух различных политических начал — полисного и монархического. Двойственностью отличалась уже личная власть Дионисия, ибо она базировалась, с одной стороны, на предоставленных ему однажды общиной полномочиях стратега-автократора, а с другой — на силе его личных друзей и наемников, обеспечивавших ему возможность непрерывной узурпации этих полномочий. Но и более широко — в общей социально-политической организации Сиракуз — можно было наблюдать то же сочетание противоположных элементов: старое гражданское общество сосуществовало с новой прослойкой граждан (неополитов) и неграждан (наемников), для которых возможность политической активности определялась их связью с новым авторитарным режимом; наряду с гражданским ополчением выступила новая наемная армия, а рядом с традиционными представительными органами гражданской общины — народным собранием и выборными магистратами — выросла новая монархическая администрация — совет друзей и военно-полицейская бюрократия.

Замечательной особенностью политики Дионисия было старание не допустить развития антагонизма между этими, по существу, столь различными элементами, а наоборот, по возможности сплавить их в рамках непрерывного сотрудничества — прежде всего в борьбе с внешним врагом — в единое неразрывное целое. В умении добиваться этого и заключалась сила Дионисия. Однако справедливость требует признать, что конструктивное сотрудничество монархии и гражданской общины ограничивалось при Дионисии лишь рамками державного полиса Сиракуз и разве что ещё г. Локры, остававшегося и при Дионисии на положении привилегированного союзника. За их пределами, но отношению к другим греческим городам, Дионисий вел себя вполне однозначно — как безусловный деспот, и в этом пренебрежении к полисным традициям вис собственного города надо видеть свидетельство политической ограниченности сиракузского правителя, по крайней мере в сравнении с другим знаменитым тираном того времени — Ясоном Ферским. При жизни Дионисия

Старшего авторитарный режим в Сиракузах демонстрировал свою силу, однако после его смерти не замедлили обнаружиться и слабости. Преемник Дионисия Старшего, его сын, распутный и слабовольный Дионисий Младший, оказался неспособным сохранить наследие отца. Прекращение наступательных войн привело сиракузскую тиранию к утрате той внешней инициативы и силы, без которых такие системы не могут существовать, и вспыхнувшая в этих условиях дворцовая распря оказалась гибельной для всего режима.

Дионисий Младший был сыном Дионисия Старшего от уроженки г. Локры Дориды. Но Дионисий Старший имел детей и от другой жены — сиракузянки Аристомахи. Брат Аристомахи Дион был одним из влиятельнейших соратников Дионисия Старшего. Накануне кончины тирана он безуспешно добивался изменения порядка престолонаследия в пользу своих племянников, а затем продолжал интриги уже прямо против Дионисия Младшего. Последнему удалось на время пресечь происки Диона. Однако изгнанный из Сицилии (в 366 г. до н.э.) Дион не успокоился и в 357 г. до н.э. вернулся обратпо с отрядом наемников. Выступив под лозунгом освобождения сицилийских греков от тирании, Дпон сумел привлечь на свою сторону целый ряд городов, да и в самих Сиракузах его поначалу встретили как освободителя. Не сумевший помешать высадке Диона в Сицилии, а затем его вступлению в Сиракузы, Дионисий Младший ограничился обороной сиракузской цитадели Ортигии. В начале следующего года сатрап, отчаявшись в возможностях продолжать борьбу, бежал в Локры. Он, правда, оставил на Ортигии гарнизон во главе со свопм сыном Аполлократом, но, предоставленный самому себе, этот гарнизон должен был в конце концов капитулировать (355 г. до н.э.).

Однако свержение Дионисия Младшего обернулось и для сиракузян, и для остальных сицилийцев худшей стороной. Республиканские традиции в сицилийских городах за полвека непрерывной тирании были сильно ослаблены, и полисы оказались теперь во власти предприимчивых вождей отрядов. В самих Сиракузах также тираны сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой, и в этом водовороте еще раз вынырнул на поверхность Дионисий Младший, который в 347 г. до н.э. вторично овладел Сиракузами. К этому времени политический хаос в Сицилии достиг своего предела.

Мощная держава, созданная когда-то Дионисием Старшим, совершенно распалась. В каждом отдельном городе у власти стоял свой тиран, у которого, однако, сил хватало лишь на подавление местной гражданской оппозиции и на борьбу с соперниками. Страна, лишенная единства, в любой момент могла подвергнуться нападению врагов-карфагенян, которые давно ужо с пристальным вниманием следили за развитием событий в греческой части острова.

В этих условиях представители республиканской оппозиции в Сиракузах обратились за помощью к своей метрополии — Коринфу. Оттуда в 344 г. до н.э. на помощь сицилийцам был отправлен

Тимолеонт, убежденный республиканец, доказавший свою приверженность полисным принципам выступлением против собственного брата, когда тот пытался захватить власть в Коринфе. Явившись в Сицилию с небольшим отрядом наёмников, Тимолеонт, действуя необычайно последовательно и энергично. В короткий срок добился исключительных успехов: Сиракузы были освобождены от тирании, древнее республиканское устройство было восстановлено и были приняты меры — в частности, путем приглашения новых колонистов из Греции — к расширению и укреплению сиракузской гражданской общины. Попытки карфагенян прямой интервенцией помешать возрождению Сиракуз были решительно пресечены. Для продолжения борьбы с Карфагеном был создан союз сицилийских городов. В 341 г. до н.э. союзные греческие войска наголову разгромили большую карфагенскую армию. Мир, заключенный вскоре после этого, подтвердил историческое разграничение владений карфагенян и греков (339 г. до н.э.).

Покончив с карфагенской опасностью, Тимолеонт вновь обратился против того, что считал главным злом, и довершил искоренение тиранических режимов в остальных сицилийских городах. К 337 г. усилиями Тимолеонта и его соратников мир и порядок в Сицилии были восстановлены повсеместно. Однако достигнуто было по преимуществу внешнее упорядочение, остановить внутренние процессы разложения было невозможно, и спустя короткое время, когда поколение Тимолеонта сошло со сцены, сицилийские города вновь оказались охвачены смутою.

Оценивая историческое значение «младшей тирании», следует еще раз подчеркнуть ее тесную связь с кризисом полиса. Позднеклассическпе тирании все были порождены смутным временем и все являлись своеобразными вариантами преодоления смуты. Однако варианты эти были ущербными: господствующим мотивом в установлении и функционировании этих режимов личной власти была каждый раз личная воля узурпатора, как правило исполненная самого низменного эгоизма. Лишь в редких случаях отдельным, наиболее дальновидным властителям удавалось находить более общее принципиальное обоснование созданной ими политической системы. Связывая существование своей власти с решением — хотя бы частичным — какой-либо большой социальной или политической проблемы, они сообщали ей дополнительную устойчивость, но тогда и сама эта власть перерождалась и переставала быть просто тиранией.

В отдельных частностях тираны позднеклассического времени были предтечами позднейших владык Греции — македонских и эллинистических царей: в создании сильной единоличной власти, в выработке монархического этикета и культа правителя, в поисках равновесия между монархической властью и гражданской общиной, в стремлении выйти за пределы полиса и построить более обширное территориальное единство. Взятые в целом «младшая тирания» и греко-македонская эллинистическая монархия являют собою два различных исторических типа. В тирании позднеклассического времени надо видеть вариант поиска, который велся только на греческой почве и греческими силами. Этот вариант оказался несостоятельным. Новый вариант — эллинистический — возник благодаря совершенно особой политической ситуации, вызванной державной политикой Македонии, и ни в каком генетическом родстве с тиранией не состоял.

Литература:

Фролов Э.Д. Предэллинизм на западе: кризис полисной демократии и «младшая тирания» в греческих полисах./История Древнего мира. Расцвет Древних обществ. -М.-.Знание, 1983 - с.257-273