Семь покушений на Александра II

Александр II вошел в историю как самый либеральный русский царь XIX века. Именно он отменил крепостное право, освободив крестьян от векового рабства, и провел ряд других прогрессивных реформ. Однако благодарности государю ожидать не приходилось. Члены организации «Народная воля», приговорив царя к смертной казни, вели за ним многолетнюю охоту.

Существует поверье, будто бы некая гадалка предсказала Александру II, что на него будет совершено семь покушений. Слова ее действительно оказались пророческими: седьмое покушение стало последним, оно и привело к гибели русского самодержца.

Первое покушение было организовано в апреле 1866 года. Когда царь прогуливался по Летнему саду, в него выстрелил народоволец Дмитрий Каракозов. Только благодаря счастливой случайности царь остался жив. Затем, в 1879 году, в царя стрелял Соловьев, и снова неудачно.

Потом было еще несколько покушений. Одно было подготовлено Софьей Львовной Перовской с группой революционеров. Недалеко от Курского вокзала в Москве несколько человек в течение долгих недель вели подкоп под полотно железной дороги.

Работая киркой и лопатой, они вырыли траншею, в которую заложили динамит. Но сам царь в результате взрыва не пострадал. Были повреждены вагоны, в которых находилась царская охрана. Следующее покушение осуществил народоволец Халтурин. Он устроился рабочим-столяром в Зимний дворец, где жил российский самодержец. В свою каморку, расположенную под царской столовой, Халтурин небольшими порциями носил взрывчатку. Однако расчеты революционера не оправдались. Судьба вновь проявила к Александру II свою благосклонность: по какой-то причине царь задержался, и взрыв прогремел раньше, чем он успел войти в столовую.

В феврале 1881 года от премьер-министра Лорис-Меликова царь узнал, что, по данным полиции, исполнительный комитет «Народной воли» занят подготовкой очередного покушения на него, однако план действий преступников раскрыть не удалось. Утром 1 марта Лорис-Меликов еще раз напомнил Александру II об угрожающей его жизни опасности. Премьер-министр пытался убедить царя отказаться в этот день от посещения парада в манеже, который по традиции проводился каждое воскресенье. Но царь не прислушался к его совету и отправился в манеж.

Впоследствии стало известно, что, согласно первоначальному плану, под улицей Малой Садовой в Петербурге был сделан подкоп для взрыва во время проезда царя. Однако в послед­ний момент народовольцы узнали, что царь поедет по другому маршруту, и Перовская вынужденабыла изменить план покушения: по пути следования царя она решила расставить метальщиков, которые должны были бросать бомбы в царскую карету.

На обратном пути, когда экипаж с эскортом выехал на набережную Невы, народоволец Рысаков бросил бомбу под укрепленную блиндажом карету царя.

Карета получила повреждения, но передвигаться еще могла, осколками было ранено несколько конвоиров-черкесов, Александру II этот взрыв не причинил никакого вреда, разве что только оглушил. Кучер начал убеждать царя не выходить из кареты, он клялся, что сумеет доставить его до дворца и в поврежденном экипаже. Но Александр все-таки вышел.

Впоследствии революционер-анархист князь Кропоткин напишет об этом его поступке: «Он чувствовал, что военное достоинство требует посмотреть на раненых черкесов и сказать им несколько слов.

Так поступал он во время русско-турецкой войны, когда в день его именин сделан был безумный штурм Плевны, кончившийся страшной катастрофой».

Между тем Рысаков был схвачен. Его держали сразу несколько человек. Пошатываясь, царь приблизился к нему, молча смотрел с минуту на этого человека. Потом охрипшим голосом спросил:

– Ты бросил бомбу?

– Да, я.

– Кто такой?

– Мещанин Глазов, – отвечал Рысаков, стараясь смотреть Александру в глаза.

После некоторой паузы царь проговорил:

– Хорош.

Александра сильно оглушило взрывом, и, вероятно, поэтому сознание его было неясным. Когда сопровождавший царя Дворжицкий подбежал к нему и, задыхаясь, спросил, не ранен ли он, Александр II, несколько секунд помолчав, медленно произнес, указывая на корчившегося от боли раненого мальчика:

– Я нет… Слава богу… Но вот…

– Еще не известно, слава ли богу! – с вызовом в голосе вдруг проговорил Рысаков.

Действительно, не успел царь сделать и нескольких шагов, как к нему приблизился другой участник заговора, Гриневицкий, стоявший все это время чуть поодаль со свертком в руках, в котором прятал бомбу, и бросил ее между собой и царем.

Второй взрыв прогремел сильнее первого. Александр II и его убийца были смертельно ранены: и тому и другому оторвало ноги. Они сидели почти рядом друг с другом на снегу, опершись руками о землю и прислонившись спинами к решетке канала. Окружающие были до того растеряны, что своевременную помощь царю никто не оказал. Некоторое время к Александру вообще никто не приближался. Затем к нему подбежали возвращавшиеся с парада кадеты, жандармский ротмистр Колюбакин и третий террорист – Емельянов, державший под мышкой бомбу, которой ему воспользоваться уже не пришлось. Подбежавшие перенесли царя в сани. Когда кто-то предложил внести монарха в первый же дом, Александр II едва слышно прошептал: «Во дворец… Там умереть…»

Интересно, что незадолго до рокового покушения царь заказал одному из знаменитых в то время художников свой портрет в полный рост. Мастер изобразил монарха во всем его величии, но, как говорится, немного переусердствовал: холст оказался мал, и ноги царя до колен не уместились на картине, так что это полотно явилось своего рода предзнаменованием.

Ротмистр Колюбакин поддерживал царя в санях, в которых он едва умещался. Александр был наполовину гол: его одежда сгорела или была сорвана взрывом. Правая нога его была оторвана, левая раздроблена и почти отделилась от туловища. Кроме того, царь был ранен в голову. По дороге Александр якобы пришел в себя и, открыв глаза, спросил: «Ты ранен, Колюбакин?»

По-прежнему охваченные паническим страхом и перепачканные кровью люди, засучив рукава, как мясники на бойне, на руках внесли царя во дворец. Толпа выломала дверь дворца. По мраморным ступеням лестницы, затем по коридору умирающего царя пронесли в его кабинет.

Императора положили на диван, который от стены передвинули к письменному столу. Он был без сознания.

Фельдшер Коган в растерянности прижал артерию на левом бедре царя.

Доктор Маркус заглянул в медленно раскрывавшийся окровавленный левый глаз умиравшего и, лишившись чувств, упал на стул. За дверью послышались быстрые тяжелые шаги. В комнату вошел лейб-медик Боткин, но и он был не в силах изменить ситуацию: Александр II умирал.

В кабинете собрались все члены царской семьи, будущие цари Александр III и Николай II, главные сановники государства, пришел духовник. Неожиданно вбежала полуодетая княгиня Юрьевская, жена Александра II. Она упала на распростертое тело мужа и, покрывая его руки поцелуями, зарыдала: «Саша! Саша!» Начали плакать и великие княгини.

После взрыва, в результате которого царь получил смертельные раны, прошло 45 минут. Прибыл градоначальник и во всех подробностях рассказал о случившемся. Наследник престола подошел к лейб-медику и осторожно спросил: «Есть ли надежда?» Боткин отрицательно покачал головой и проговорил: «Тише! Государь кончается».

Собравшиеся в кабинете тесным кольцом окружили умиравшего. Глаза царя были открыты, но уже ничего не выражали и безучастно смотрели в пространство. Боткин послушал пульс Александра, кивнул головой, отпустил окровавленную руку и твердым голосом объявил: «Государь император скончался».

Княгиня Юрьевская побледнела и с криком рухнула на пол. Остальные опустились на колени.