Глава 4

Женщины и жены

«В Средние века женщины постоянно балансировали где-то посередине между сточной канавой и пьедесталом». Точка зрения церкви, озвученная и монахами, и высшим духовенством, заключалась в том, что женщина – это орудие дьявола, главный соблазн и вечное искушение, а потому должна считаться злом и существом низшим по сравнению с мужчиной. Как же эта идея отразилась на повседневной жизни? Здесь по необходимости положение женщины менялось от века к веку и, более того, от класса к классу. Судьба женщины благородного происхождения отличалась от судьбы жены купца, а уж тем более – от положения простолюдинки и крепостной. Тем не менее мужчины (большинство из них) – по меньшей мере теоретически – считали женщину существом второго сорта. И это давало им право всячески их притеснять.

Примеров подобного отношения более чем достаточно. Некий Никола Бийяр в XIII веке заявлял: «Мужчина должен наказывать свою жену и бить ее для ее же блага, поскольку она – часть его домашнего хозяйства, а хозяин может делать со своей собственностью все, что ему угодно». В каноническом праве также говорилось: «Совершенно ясно, что жены должны повиноваться своим мужьям и быть им почти слугами». Даже добрейший префект Парижа в XIV веке наказывал своей жене «вести себя подобно собаке, которая всем сердцем и глазами устремлена на своего хозяина; и даже когда хозяин наказывает ее и кидает в нее камни, собака, виляя хвостом, всюду следует за ним… жена должна всегда испытывать к своему мужу чувство искренней и безусловной любви».

В обычном праве XIII века содержится следующая статья, определяющая статус одного из новых городов Гаскони: «Все жители Вильфранса имеют право бить своих жен, не доходя при этом до убийства». Рыцарь Ла Тур в знаменитой книге наставлений своим дочерям рассказывает им о благородной даме, которая, ругая мужа на людях, так разозлила его, что «он ударом кулака свалил ее с ног, а затем ударил ногой по лицу и сломал ей нос, так что она уже никогда не могла открывать людям свое изуродованное лицо».

На противоположном конце общественной лестницы находились простолюдинки, которых, когда те осмеливались перечить своим мужьям, окунали с головой в пруд. Судебные архивы свидетельствуют, что крестьянам постоянно угрожали, подвергали их штрафам и другим наказаниям, если они не применяли к своим женам «воспитательных» мер. Однако справедливости ради стоит отметить, что применение силы не было исключительной прерогативой мужчин. Например, Чосер дает совершенно великолепное описание женщины, которая с восторгом вспоминает страдания, причиненные ею своим троим мужчинам: «О боже, что за боль и горе принесла им я!»

Тем не менее некоторые по крайней мере представители мужского пола относились к женщинам с благодарностью и жалостью: французский поэт того времени говорил:

Безмерною должна быть
Благодарность к женщинам,
Которые дают нам все —
Одежду из шелков и кров,
И всем скажу я не тая,
Что в женщинах нет зла.

А поэт XV века выступает в защиту женщины-работницы:

Женщина – достойное создание,
Стирает, шьет, готовит
И за детьми присмотрит,
Но жизнь ее – лишь слезы и страданья,
И мужа ублажает день и ночь,
Все силы отдает ему.
А все одно – лишь слезы и страданья.

Возможно, самой тяжелой была доля женщины именно в замужестве, причем чем ниже находилась женщина на социальной лестнице, тем положение ее было ужаснее. Браки редко заключались по взаимной любви. Чаще это был результат договоренностей родителей, опекунов или хозяев. При заключении брака прежде всего в расчет принимались финансовые или территориальные выгоды, которые он мог принести. Если речь шла о крестьянах, то их хозяева женили и выдавали замуж очень рано, поскольку дети крестьян тоже принадлежали хозяину, который был заинтересован в увеличении рабочей силы.

Однако и у благородных дам было немногим больше шансов на счастливую семейную жизнь. Иоханн Буш, саксонский реформатор XV века, нарисовал трогательную картину пребывания герцогини Брансвикской на смертном одре: «Когда она исповедовалась и я отпустил ей все ее грехи, я спросил ее: «Подумайте, госпожа, попадете ли вы в царство небесное, когда умрете?» – «Я твердо верю в это», – ответила она. И сказал я: «Это будет настоящим чудом. Вы выросли во дворце и много лет проживали со своим мужем великим герцогом среди роскоши и удовольствий, у вас было в изобилии вина и эля, мяса и пряностей, дичи и рыбы, и все же вы ожидаете, что после смерти сразу вознесетесь на небо».

Она ответила: «Отец мой, а почему я не должна попасть на небо? Я жила и живу в этом замке, как собака на привязи. Какие удовольствия и развлечения у меня были? Никаких. Но я всегда должна была всем своим видом показывать слугам, что безмерно счастлива. Мой муж – тяжелый человек, и, как вы знаете, никакого интереса к женщинам у него никогда не было. Ну разве не была я в этом замке как в клетке?»

Я сказал ей: «Значит, вы думаете, что, когда вы умрете, Господь пришлет своих ангелов, чтобы отнести вашу душу в рай?»

«Да, я твердо верю в это», – ответила она. И тогда я сказал ей: «Пусть Господь даст вам то, во что вы верите».

И все же жизнь крепостной нельзя было сравнить ни с чем: ее и считали-то существом лишь немногим лучше животного. В 1411 году в поместье Лиесталь был издан указ о том, что «каждый год перед Страстным вторником, когда люди обычно думают связать себя святыми узами брака, бейлиф отбирал молодых людей и девушек подходящего возраста, чтобы составить из них пары».

Королева Бланш, мать Людовика Святого, близко к сердцу принимала судьбу крепостных и повелела, чтобы хозяева освобождали их за определенную плату. С особенным участием она относилась к молодым девушкам-крепостным, поскольку многие из них уже были обесчещены и мужчины не брали их замуж. Это нежелание жениться на крепостной было причиной многих трагедий, как в случае с девушкой из Шампани. В 1472 году она была осуждена за убийство ребенка, однако утверждала, что отец запретил ей выходить замуж за «мужчину, которого она с радостью взяла бы в мужья», потому что он был крепостным. С другой стороны, в некоторых поместьях к крепостным женщинам относились более гуманно, особенно во время исповеди: иногда им разрешали не платить положенную дань в виде курицы на Страстную неделю, а иногда даже делали небольшой подарок в виде вязанки хвороста или рыбины из господского пруда.

В местечке Денхендорф в Германии при крещении каждого из ее детей женщина получала в подарок две меры вина и восемь буханок белого хлеба. Как говорит средневековая писательница Кристина де Пизан: «Они получали хлеб, молоко, ячмень, немного рыбы, и их жизнь была чаще более безопасной и даже более обеспеченной, чем у женщин высшего сословия».

Отношение церкви к разводу также не облегчало положение женщин. По каноническому закону, заключенный брак не мог быть расторгнут. Самое большее, на что шла церковь в этом вопросе, – это объявить брак «аннулированным и не имеющим законной силы», то есть сказать, что на деле брак не имел места. Родство, вплоть до четвероюродного, делало брак незаконным с точки зрения церкви. Таким образом, сфабриковав родословное древо, мужчина, которому надоела его жена или по какой-то другой причине желавший избавиться от нее, мог спокойно объявить ее родственницей и развестись, если только у него было достаточно денег, чтобы оплатить все необходимые процедуры.

В сатирическом стихотворении эпохи Эдуарда II говорится:

Если у мужа есть жена,
А он ее не любит,
Тащи скорей ее к судье,
Где ложь восторжествует.
Вот два свидетеля при нем
И сам он тут же рядом.
Раз, два – и брака больше нет,
Но только если он сейчас
Докажет, что его жена
Была ему неверной.

Еще одним достаточным поводом для аннулирования брака было обнаружение среди предков жены крепостных; иногда муж, растратив полученное за жену приданое, «бесстыдно покидал ее, ради ловкой, привлекательной и богатой особы».

Рис. 27. Помолвка

Конечно, было много примеров и счастливых браков. Префект Парижа – пожилой французский чиновник, весьма состоятельный и влиятельный – написал книгу наставлений для своей юной жены, которая к тому же была сиротой. В каждой строке этой книги видна любовь и понимание ее нужд. Он говорит, что пишет эту книгу «не для себя, но для твоей чести и любви, поскольку я люблю тебя и сочувствую тебе, ведь у тебя не было ни отца, ни матери, к которым ты могла бы обратиться за советом и утешением. Только я могу быть твоим другом и советчиком. И знай, что я рад, что ты ухаживаешь за своими розами и фиалками, поешь и танцуешь… Ты говоришь, что сделала бы все для меня, если бы только могла, но я буду доволен тем, что и твои соседки делают для своих мужей… ведь я не настолько безумен, чтобы не удовлетворяться тем, что ты делаешь для меня. Конечно, если ты только не будешь пренебрегать мною и презирать меня… хотя я и знаю, что ты более благородного происхождения, чем я… но я не боюсь этого и верю в тебя и твои добрые намерения».

Префект Парижа выдерживает этот чуть ли не уничижительный тон до самого конца книги: «Ведь мне не принадлежит ничего, кроме службы другим, – и даже меньше».

Томас Бетсон, 40-летний английский купец, торговавший в Кале, был безоглядно влюблен в свою невесту, 15-летнюю Кэтрин Рич, и это ясно видно из его письма ей, написанного в 1476 году:

«Моя возлюбленная кузина Кэтрин, припадаю к Вашим ногам со всем моим влюбленным сердцем. Подарок, который Вы послали мне, всегда со мной. А также письмо, написанное Вашей ручкой, в котором Вы пишете, что здоровы и веселы… если бы Вы кушали побольше мяса, Вы бы быстрее стали настоящей женщиной, чем несказанно порадовали бы меня…

Всемогущий Господь сотворил Вас прекрасной женщиной… в великом Кале, в первый день июня, когда мужчины ушли обедать, а часы пробили девять, все Ваше семейство в один голос закричало мне: «Спускайся сейчас же обедать!» – и Вы знаете, что я ответил им.

Остаюсь Вашим искренним и любящим кузеном Томасом Бетсоном. Посылаю Вам кольцо в знак моей любви».

Томас Бетсон продолжал желать, чтобы Кэтрин поторопилась и доросла до возраста замужества, и два года спустя он написал ее матери: «Я помню Кэтрин всю ее жизнь. Мне она снилась тридцатилетней, а проснувшись, я видел, что ей нет и двадцати, и страстно жаждал этого. И, судя по всему, моя мечта сбудется быстрее, чем мой сон». Вскоре после этого Томас женился на своей Кэтрин, и, как мы можем догадаться, она стала ему верной и любящей женой. Когда год спустя Томас опасно заболел, Кэтрин, ожидавшая ребенка в свои 16 лет, не только преданно ухаживала за ним, но и вела его дела со всей тщательностью и знанием дела, к которым средневековые женщины привыкли с самого детства.

Рыцарь Ла Тур, несмотря на ужасающий рассказ о жестоком отношении к женщине, нисколько не возражал против жены, ведущей дела. Очевидно, он даже одобрял это и, судя по всему, был очень счастлив в браке. В начале своей книги он пишет, что у него была «жена, красивая и честная… она любила песни, баллады и поэмы и любила все новое. Однако смерть забрала ее от меня, и я провел много дней в тяжелых раздумьях и печали. И все еще оплакиваю ее. Ведь настоящее любящее сердце никогда не забудет женщину, которую оно любило».

Рис. 28. Девушка раскрашивает фигурки Девы Марии

Рис. 29. Клятва в любви и верности

Этот более идеалистический взгляд на женщину особенно укрепился с ростом и развитием культа Девы Марии. Параллельно с благоговейным отношением к Богородице развилась и идея превосходства женского начала над мужским. Один средневековый автор весьма недвусмысленно заявляет:

«Женщине следует отдавать предпочтение перед мужчиной во всем, а именно: в материале, потому что Адам был сделан из глины, а Ева – из ребра Адама; по месту, потому что Адам был сотворен вне рая, а Ева – внутри его; в зачатии, потому что женщина родила Бога, а мужчина не мог этого сделать; в явлении, потому что Христос после воскрешения явился именно женщине; в возвышении, потому что женщина, а именно Дева Мария, парит над хором ангелов».

В светской жизни культ Девы Марии уравновешивался культом дамы в том виде, как его исповедовали рыцари Средневековья. Это было совершенно светское изобретение. Эти два культа развивались параллельно, и каждый из них противостоял аскетическому взгляду на женщину, который лишал ее достоинства и стремился очернить ее. Лирическая поэзия трубадуров и менестрелей Франции и Германии, которые превыше всего ставили любовь и поклонение женщине, также стремилась культивировать эти высокие чувства:

В длинные майские дни
Я наслаждаюсь пением
Птиц, поющих далеко отсюда,
Но стоит мне покинуть
Любимые края,
Как сердце и душа
Рыдают от тоски,
Ведь я любовь оставил
Далеко отсюда.
Мне лишь ее любовь нужна,
Другой не надо вовсе.
Она меня околдовала
Своею чистотой,
И в дальних странах,
И в беде
Любовь ее со мной.

Вообще рыцарская любовь была окружена таким же количеством церемоний, что и само феодальное общество. Если дама принимала любовь рыцаря, то ее согласие было обставлено целым рядом церемоний, напоминающих обряд принесения вассальской клятвы. Рыцарь становился на колени и вкладывал сложенные ладони в руки своей возлюбленной, а затем в присутствии свидетелей клялся до гроба служить ей и защищать ее от врагов. Принимая его клятву, дама обещала верно любить его, надевала кольцо ему на палец, целовала его и разрешала ему подняться с колен.

Существовали даже специальные суды, которые разбирали дела, касающиеся любовных отношений. Судьями в них были женщины. Даже ученые мужи и студенты университетов гордились своим знанием тонкостей любви и восхваляли своих избранниц в своих стихах.

Возьми эту розу, моя дорогая.
Она – символ вечной любви.
Ведь шип этой розы
Пронзил мое сердце —
В нем вечно останешься ты.

Самой знаменитой поэмой о романтической любви был «Роман о Розе», очень популярный в Европе XIII–XV веков. Он был написан в аллегорической форме поэтом из долины Луары Гийомом де Лоррисом, который умер, так и не завершив свою работу. 40 лет спустя другой поэт, Жан де Мен, дописал эту поэму. Но его часть произведения представляет собой суровые нападки на любовь и женщин. Две строки из его куплетов известны даже сейчас:

Средь женщин Сен-Дени
Мне легче птицу феникс отыскать,
Чем ту, что честной
Можешь ты назвать.

Или

И в мыслях, и делах своих
Грешна всегда ты.

Его куплеты представляют собой едкую сатиру на институт брака в целом и, вероятно, отражают точку зрения не только самого де Мена, но и очень многих мужчин того времени.

Однако в конце XIV века Кристина де Пизан выступила в защиту всех женщин, написав «Письмо к богу любви», в котором выступила против клеветы в адрес женщин, которой был полон «Роман о Розе». Кристина была одной из немногих писательниц Средневековья, чьи работы пережили своего создателя на много лет и веков. Она была дочерью итальянца Томазо де Пизана, которого Карл V Французский пригласил в Париж в 1368 году как астролога. Кристина была хорошо образованна, в 15 лет она вышла замуж за француза, который умер от чумы в 1402 году и оставил ее одну с тремя детьми и прочими своими родственниками, которых она должна была содержать. И Кристина, которая к тому времени написала уже много стихов и более крупных произведений, решила стать профессиональным писателем.

На иллюстрации к одной из ее рукописей изображена сама Кристина, вручающая свою книгу Изабелле Баварской, жене Карла VI. Молодая писательница и величавая королева нарисованы столь реалистично, что они почти наверняка написаны с натуры. Действие происходит в спальне Изабеллы, с голубыми балдахинами, богатыми коврами и двумя кроватями. Маленькая собачка королевы расположилась у двери, охраняя хозяйку. Кристина преподносит свой огромный манускрипт в алом кожаном переплете, стоя на коленях перед королевой. Рядом на стульях сидят дамы в своих остроконечных головных уборах. Кто-то из них смотрит на Кристину равнодушно, кто-то – заинтересованно. Скорее всего, здесь мы имеем дело с первым портретом профессиональной писательницы Западной Европы.

Среди трубадуров Южной Франции XII века было много поэтесс дворянского происхождения. Графиня Прованская, графиня Дье, Клэр д'Андуз, Аделаида де Паркергуэ и мадам Капеллоза слагали стихи в честь своих возлюбленных.

Рис. 30. Прядение и чесание шерсти, ткачество

В XII веке на севере Франции были популярны стихи, приписываемые перу герцогини Лоррейн и мадам де Ла Файтель. Однако в XIII веке на арену вышла Мари де Франс, которая, обосновавшись в Англии, завоевала себе прочную популярность своими поэтическими сказками. Это были романтические поэмы, основанные на древних сказаниях, подобные легендам об Артуре и Карле Великом. Мари утверждала, что в основе ее баллад лежат бретонские легенды. Ее самая знаменитая и популярная книга была переводом английских басен на французский язык. Она говорила, что взялась за написание этой книги из-за любви к Уильяму Лонгеспи, графу Солсбери, сыну короля Генриха II от прекрасной Розамунды.

Однако большинство женщин даже высшего сословия вынуждены были заниматься куда более прозаическими вещами. Отличительной чертой средневековых жен была их способность не только вести домашнее хозяйство, что само по себе уже было очень трудным делом, но и заниматься управлением поместьями мужа в его отсутствие – когда он был в крестовом походе, на войне или в судах, разбирая тяжбы, которых в то время было с избытком.

Они также выступали в роли хозяйки дома в отсутствие мужа, принимая гостей, когда те въезжали через внешние ворота во внутренний дворик замка. Одна из баллад рассказывает нам о визите графа д'Артуа к графине Булонской, которая со своей прекрасной дочерью встречает его и его свиту на внешнем дворике и проводит его в зал, где уже играет музыка и звучат в его честь песни. Равно необходимо было в конце визита проводить гостя до внешних ворот. В «Балладе о фиалке» Жерар де Невер, герой, спасший принявшего его хозяина дома и его семью от преследований великана, внезапно покидает гостеприимный дом. Дочь хозяина замка, которая любит Жерара, услышав об его отъезде, вскакивает с постели и «бежит к нему прямо в ночном платье, с непокрытой головой и без украшений в волосах, которые и без того ярче золота. Она свежа, как майское утро, а фигура ее – совершенна. Нежными ручками приподнимает она край платья и демонстрирует миру ножку – маленькую и изящную».

Хозяйке замка также приходилось воспитывать не только своих детей, но и девочек, присланных сюда из соседних замков и богатых домов. Они должны были вести себя скромно, много не говорить, быть вежливыми и застенчивыми с мужчинами, не бегать и не прыгать. Как было написано в своде правил поведения: «Сердце должно подсказать тебе, что неприлично воспитанной женщине бегать и топать». Рыцарь Ла Тур и префект Парижа оба подчеркивают необходимость правильной осанки. Когда женщина сидит, ее руки должны быть сложены на коленях или скрещены на груди, а глаза – скромно опущены.

В Средние века почти все женщины умели прясть, ткать и шить одежду. А вот вышивание золотом и серебром тогда еще не было распространено. В одном из рассказов того времени мы читаем о дочери рыцаря, благородного и воспитанного, который отослал свою дочь учиться вышиванию в семье зажиточного горожанина. Иногда на шелке вышивались портреты друзей и возлюбленных, а в знак особой любви дама вплетала в нить свои собственные волосы.

Женщин также учили применению лекарственных трав, а также умению делать массаж и оказывать простейшую первую помощь. Им не разрешалось врачевать за пределами своего дома, как это делали врачи или хирурги. На средневековой иллюстрации некий Тоббит, ослепший и больной, лежит на кушетке, а его жена Анна готовит для него лекарство. У Анны есть книга старинных медицинских рецептов, которая лежит у нее на коленях, что свидетельствует о широком применении этих самых лекарственных средств в Средние века.

В вопросах ведения домашнего хозяйства на высоте всегда были жены буржуа и аристократки. Они умели хорошо готовить и, хотя имели множество слуг, знали все нюансы домашнего хозяйства, поскольку должны были надзирать за ними. Средневековые блюда щедро приправлялись специями, поэтому в рецептах часто упоминаются перец, чеснок, кардамон и уксус, а также вино. При приготовлении рыбных блюд часто использовали эль. Миндаль добавляли в мясо и конфеты, а шафран применялся для окрашивания, если «использованные яйца не придают насыщенного желтого цвета». Префект Парижа подробно наставлял свою жену о тонкостях приготовления и подачи блюд за обедом и ужином и особенно предостерегал ее от неправильного приготовления похлебки: «Помни, что похлебку следует помешивать, пока она находится в горшке. И если ты заметишь, что она начинает подгорать, немедленно перелей ее в другую посуду».

Рис. 31. Шитье одежды в домашних условиях

Современная хозяйка была бы поражена, узнав, какое количество ингредиентов использовалось для приготовления блюд. Уже упомянутый нами префект Парижа поучал, что для приготовления сладкой пшеничной каши с корицей нужно 100 яиц, которые следует размешать в восьми пинтах молока; для приготовления одной яичницы надо было разбить 16 яиц, а затем добавить в них порубленные ясенец, руту душистую, пижму, мяту, шалфей, майоран, фенхель, петрушку, листья свеклы и фиалки, шпинат, лук-порей и толченый имбирь. Можно представить себе аромат всех этих пряностей – он, должно быть, был удушающим.

В то время на пирах подавали к столу многих птиц, которых сегодня мы не едим, – лебедей, журавлей, цапель, павлинов и даже чаек.

Помимо непосредственного приготовления пищи, у хозяйки дома была еще одна забота – заранее закупать продукты в больших количествах. Большая часть запасов должна была быть сделана осенью, когда перед зимой забивали скот и засаливали мясо. Рыбу для засолки также надо было покупать в строго определенное время. Ричард Галл, управляющий имением семейства Пейстон, писал Маргарет Пейстон: «Госпожа, хорошо бы сейчас, в путину, пополнить запасы селедки. В Лоуэстофте у меня есть друг, который поможет купить семь или восемь бочек, и они будут стоить не дороже 6 солидов 8 динаров за бочку. На 40 солидов сейчас можно купить больше, чем за 5 марок (60 солидов) перед Рождеством».

Также в больших количествах закупалась и солилась сушеная треска.

Товары иностранного производства покупались в ближайшем крупном городе. В письме к сыну, жившему в Лондоне, Маргарет Пейстон просит его выяснить цены на перец, гвоздику, мускатный орех, имбирь, рис и шафран, а также на изюм и ароматические коренья, завозимые из Индии. Эти коренья имели красновато-фиолетовую окраску и были твердыми, как орех. Их часто использовали в медицине.

Рис. 32. Торжественный обед. За столом прислуживают чашники и специальный слуга, который разрезает пищу. Музыканты услаждают слух собравшихся

Поглядим, как молодая парижанка, выслушав указания мужа относительно того, как покупать продукты для обеда, отправляется со своей экономкой за продуктами в сопровождении слуг, которые понесут все купленное домой.

На ближайшем рынке они купят хлеба в ломтях – в полфута толщиной и четыре дюйма высотой. «И чтобы он был из темной пшеницы», – добавит она, вспоминая указания мужа.

Затем они отправятся к мяснику, чтобы взять половину барашка для супа – и еще немного свинины, телятины и оленины. У торговца птицей они купят 10 каплунов, 10 уток и 10 кроликов для жарки и молодого поросенка для желе. У бакалейщика приобретут специи и еще на 2 либры свечей разного размера. Он улыбается и добавляет к счету еще 6 солидов 8 динариев.

У молочника они возьмут четверик молока, не свернувшегося и не разбавленного водой, чтобы варить сладкую кашу; на Гревской площади закажут сотню вязанок хвороста и два мешка угля за 2 солида. У Парижских ворот найдут продавца цветов, где купят фиалки и левкои. И так они ходят по всем лавкам и рынкам, пока, усталые и голодные, не вернутся домой. После этого похода молодая жена стала немного опытнее, воплотив в жизнь все советы своего мужа.

Редко можно повстречаться со средневековым слугой лицом к лицу, но нам удастся сделать это, если мы заглянем во франко-фламандский дом XIV века. Вот здесь хозяйка собралась давать очередные наставления своей служанке Жаннет: «Жаннет, послушай меня». – «И чего мне слушать… я занята». – «Чем это ты занята?» – «Я убираю постель, придаю форму подушкам, пуфикам и стульям, убираю гостиную, комнаты, весь дом и кухню». – «Молодец, девочка, я хвалю тебя, но скажи Жану, что он все делает слишком медленно». – «А где он, госпожа?» – «Откуда мне знать? Где-то рядом с тобой, я полагаю, он готов постоянно вертеться около тебя, когда ты убираешь постель». – «Святая Дева Мария, что вы такое говорите?! Клянусь, он просто ненавидит меня». И Жаннет рассказывает историю о Жане, которая показывает, что у него самые отвратительные намерения. «О боже! – восклицает хозяйка. – Ты действительно так невинна, как хочешь показать? Спускайся сюда. Принеси полотенца, простыни и уголь. Разожги огонь. Вскипяти воду, натопи немного сала, накрой на стол и принеси длинное полотно, налей воды в кувшины для умывания». – «Госпожа, а где у нас бак для кипячения воды, котел и сковороды?» – «Ты что, ослепла? Они рядом со шкафом для посуды».

Точно так же записи того времени помогают нам воссоздать картинки из жизни женщин высшего общества XIV века. В те дни женщине было столь же необходимо знание законов, как и ее мужу. В 1465 году Маргарет Пейстон пришлось защищать интересы мужа во время его отсутствия в конфликте с таким могущественным противником, как герцог Саффолкский. На имение Пейстонов в Дрейтоне герцог имел незаконные притязания. Маргарет сражалась с ним в местных судах, о чем писала своему мужу Джону Пейстону:

«Мой драгоценный супруг, было бы хорошо, если бы ты поговорил с судьями, когда они сюда приедут. Если хочешь, чтобы я обратилась к ним с жалобой, я сделаю, как ты посоветуешь, поскольку полностью доверяю тебе… После всех этих болезней и тревог я слаба и совсем упала духом, но сделаю все, что в моих силах и что будет необходимо, чтобы защитить твои интересы».

Вскоре после этого ее муж попал в плен к пиратам. Но Маргарет, слабая физически, но исполненная решимости, встала рано утром и добилась встречи с судьями до того, как они отправились в административное здание графства. Люди герцога еще раньше арестовали одного из ее приближенных. Маргарет рассказала судьям обстоятельства дела. Судьи сразу же «сделали суровый выговор» герцогскому управляющему. Позже слуга Маргарет был освобожден, а захватившие его получили очередной выговор, и все претензии враждебной стороны были отклонены. Обрадованная Маргарет сразу же написала мужу письмо.

Еще раньше Маргарет оказалась осажденной в другом поместье, которое защищала от посягательств лорда Молейна, когда «упомянутый лорд послал к усадьбе вооруженных людей числом в тысячу человек… Они были в кирасах, кольчугах, стальных шлемах, с луками и стрелами, щитами, ружьями, ломами, лестницами и кирками, которыми разрушали стены, и бревнами, которыми ломали ворота и двери».

Все это время Маргарет была в доме всего лишь с двенадцатью слугами. Атакующие выгнали из дома слуг, но Маргарет, которая знала, что ее владение было полностью законным, заперлась в маленькой внутренней комнате. Она отказалась выходить и вступила в переговоры, только когда нападающие начали ломать и крушить все вокруг и выносить из дома добро и деньги. Ущерб оценивался в 200 фунтов (16 000 современных фунтов стерлингов).

Однако даже в мирное время жизнь жены владельца усадьбы была нелегкой, ведь ей постоянно приходилось надзирать за работниками.

«Пусть она часто ходит в поля и смотрит, как они работают… И она должна поднимать их по утрам на работу. Если она хорошая хозяйка, то пусть она и сама встает рано, надевает домашнее платье и идет к окну и криком выгоняет их на улицу, потому что сами они слишком ленивы».

После небольшого перерыва она скачет по перелескам, полям и лугам, наблюдая за тем, как пасутся кони и скот, и даже молодая жена префекта Парижа должна была знать все о том, что делается в угодьях ее мужа. Он говорил ей:

«Когда ты в деревне, я прошу экономку Агнесс де Бегуин отдавать распоряжения всем, кто присматривает за скотом. Пастух Робин должен смотреть за своими овцами, Жоссон – за быками и буйволами, Арнольд и Жан – за коровами, телками и телятами, свиньями и поросятами, Эделина должна заботиться о гусях, курах, цыплятах и голубях, а конюх – за всеми лошадьми. Вы с упомянутой Бегуин должны показать работникам, что разбираетесь во всем и что все в поместье волнует вас, с тем чтобы работали они как можно усерднее».

И наконец-то мы видим, что он пишет такие слова: «Теперь я могу сказать, чтобы ты отдохнула и вместе с няней ребенка прогулялась спокойно по саду». Это было главное отдохновение средневековой женщины. В письме префект также уверял свою жену, что был бы рад, если бы она занялась танцами и пением. Вот это как раз любили все средневековые женщины – и крестьянки, и дамы. Деревенские танцы, в основе которых, без сомнения, лежали языческие обряды, часто вели ко всякого рода эксцессам, и церковь относилась к ним весьма неодобрительно. Обычно в каждой деревне одна и та же женщина была заводилой на танцах и возвещала их начало и конец ударом гонга. Также весьма популярным способом проведения свободного времени было пение баллад в зале замка, местной пивной или на рыночной площади. Одна странная легенда зафиксирована в германских хрониках 1013 года. В ней говорится, «как в рождественскую ночь 12 дураков танцевали хоралы». Хоралом назывался танец, сопровождаемый пением.

Эти «дураки» соблазнили дочь священника присоединиться к их танцу вокруг церкви как раз тогда, когда ее отец собирался начать мессу (следует помнить, что в то время, да и позднее канонический закон, запрещающий священникам жениться, соблюдался не так строго). Священник велел им остановиться и идти на службу. Они отказались, и один воскликнул: «Почему мы должны стоять? Почему бы нам не погулять?» – и сумасшедшая пляска продолжилась. Рассерженный священник воззвал к «Богу, в Которого я верую», чтобы тот наказал их и чтобы они танцевали все 12 месяцев подряд. Когда танцующие пробегали мимо, сын священника схватил за руку свою сестру. К его ужасу, рука отломилась, как мертвая ветка, но все продолжали танцевать.

Все плясали, сцепив руки,
Не замечая ни дня и ни ночи.
Когда день пришел, когда ушел,
Всем было все равно.
Лишь только танец и слова стучат.
Стоять не будем мы,
Мы будем танцевать.

Наконец время проклятия закончилось:

В мгновение ока
Бегут они в церковь,
И вдруг все упали на землю.
В живых не остался никто.

В сельской местности случались и менее трагические танцы, например на праздниках, таких как дни майского дерева или летнего равноденствия, возле загонов для стрижки овец или амбаров. Люди, как правило, танцевали под аккомпанемент волынки.

И работницы, и жены бюргеров любили бывать в пивных, их обычно содержала женщина, которая сама варила эль. Здесь они сплетничали и рассказывали друг другу разные истории. Фарсовые сценки, которые часто помещали в «мистические» или религиозные пьесы для их оживления, могут многое рассказать об атмосфере пивных. Одна из таких сценок изображает встречу жен йомена и сержанта. Первая заявляет, что сержант сломал руку в стычке. «О! – вскричала жена пострадавшего. – Он избил меня прошлой ночью. Так что я рада!»

Они идут отметить радостное событие. «Ты будешь пить первая, сплетница, – говорит жена сержанта. – Ты принесла известие о неприятности с моим мужем. Пусть бы ему всю башку проломили, чтобы он уже никогда не мог бить меня».

Еще одним популярным местом были общественные бани. К первой половине XIII века они вновь появились в главных городах Европы. Во многом это произошло под влиянием вернувшихся из походов крестоносцев. Построенные по образцу мусульманских бань, они имели парильни; и для мужчин, и для женщин бани были еще и клубами, где они могли провести время и пообщаться. Правда, к 1546 году эти клубы так дискредитировали себя, что в Англии их запретили. Однако во Франции и других странах они существовали еще довольно долго.

Рис. 33. Женская охота на оленя

Женщины из высшего общества проводили много времени, играя в шахматы (рис. 35) и другие настольные игры. Были популярны «дамки», правда не столь захватывающие, как «таблицы», в которых играли на деньги. Префект рассказывает, что горожанки были так увлечены настольными играми, что не видели вокруг себя никого и ничего. На свежем воздухе играли в мяч, а летом часто устраивали пикники, на которых собирали цветы и плели из них венки. На праздник майского дерева горожане часто устраивали лодочные и пешие прогулки, а также поездки верхом, в колясках или даже на шарабане. Это было очень неуклюжее средство передвижения, запряженное цугом лошадей, которое использовалось для поездок на дальние расстояния. В нем обычно лежало несколько подушек и пледов для удобства пассажиров, и его вместительность позволяла перевозить королеву или другую знатную даму вместе с ее слугами.

В Средние века женщины столь же страстно любили активное времяпрепровождение на свежем воздухе, как и мужчины. Иоанн Солсберийский осуждает охоту и с сожалением наблюдает за страстью, с которой женщины предаются этому занятию. Охотились на зайцев, медведей, вепрей, равно как и на лисиц, белок, куниц и других зверей. На охоте использовалось несколько пород охотничьих собак – среди них были борзые, легавые, таксы и грейхаунды. В одной из поэм раннего Средневековья поэт рассказывает, как дама собирается на охоту:

Она прекрасна и добра,
И великолепен ее конь.
Собаки чуют кровь оленей,
И рога звук ее зовет.

На иллюстрации женщина, сидящая на лошади боком, трубит в рог; а ее помощница стреляет из лука в оленя, в которого уже вцепились собаки. Кстати, для того, чтобы трубить, требовалось немалое искусство. Звук рога должен был давать собакам определенные команды. Собаки реагировали на этот звук примерно так же, как нынешние сторожевые псы, охраняющие отары овец, откликаются на свист пастуха. В некоторых документах той эпохи говорится, что часто выслеживали оленя или кабана и собаки преследовали его. Дамы охотились на зайца с помощью лука и стрел; они также любили соколиную охоту и рыбную ловлю.

Одним из основных интересов средневековых женщин всех возрастов были, конечно, наряды. Особенно это касалось дам из высшего общества. По законам того времени, представителям среднего и низшего классов не разрешалось носить пышную или дорогую одежду, даже если они и могли себе ее позволить. В «Романе о Розе» описывается одежда Леди Риш («богачки»):

У Риш есть платье из парчи,
А парча вся – в изумрудах,
И золотом вытканы на ней
Сцены подвигов королей.

Очень большое значение придавалось воротнику или ожерелью, которое носила женщина. В письме мужу, рассказывая, как в 1453 году королева Маргарита Анжуйская приезжала в Норвич, Маргарет Пейстон писала, что вынуждена была попросить у своей кузины Элизабет украшения, потому что «я бы сгорела от стыда, если бы появилась со своими жемчугами среди всех этих разодетых дам. Умоляю тебя сделать мне одолжение, чтобы я могла купить себе что-нибудь на шею». Ну и кто после этого скажет, что между средневековыми и современными женщинами такая уж большая разница?!