VI. Дорога к Чермазскому заводу. — Пермяки. — Чермазский завод

…Ночь была прелестная. Я не назову ее итальянскою, — нет, в изнеженной Италии не знают таких ночей. Это была ночь севера, ночь, прекрасная по-своему, очаровательная только для питомца снегов и морозов. Несмотря на то, что это было в конце июля месяца, холод постепенно увеличивался и заставил меня приокутаться. Я прилег: тихое качанье долгуши, монотонный звон колокольчика и холод клонили меня ко сну. Я начал засыпать, вдруг слышу: молчаливый до тех пор ямщик наш звонким голосом запел заунывно:

Аэ да мамё оз любитё,
Соэ да вонё оз радэйтё —
Боста мэ, боста ноп сё,
Боста мэ, боста бёд сё,
Муна мэ, муна кузь туй кузя,
Воа мэ, воа сёд вёршэрё,
Вашка мэ, вашка ыжить кёз сё,
Кая мэ, кая ыжить кёз вылыз,
Визета мэ, визета ыжить вонёз.

То-есть:

Отец и мать не любят,
Сестра и брат не уважают (меня) —
Возьму я, возьму котомочку,
Возьму я, возьму дубиночку,
Пойду я, пойду по долгой дороге,
Буду я, буду в черном лесу,
Ударю я, ударю в большую елку,
Взлезу я, взлезу на верхушку елки,
Увижу я, увижу я большого брата.

— Что это за тарабарская песня? — спросил меня мой путевой товарищ. — Если я не ошибаюсь, так этот ямщик вязниковец и пел офеньскую песню.

Не думаю — отвечал я: — язык офеньский составлен по формам русского, а в его песне грамматика, кажется, своя… Ты не русский? — спросил я певца.

— Пермяк, батюшка.

Прекрасно! Так вот пермячский язык, а я слышал от многих, что пермяки забыли язык свой и говорят по-русски. Принять к сведению и на станции попросить его, чтобы он продиктовал свою песню! Теперь же не до расспросов — ветер свежел, и мне становилось очень холодно. Я окутался сколько было возможно и, дрожа всем телом, засыпал под шум леса, под звон колокольчика и под звуки пермячской песни:

Ульдёрас миё сёд вёрас вэтлымё,
Ту и с дырьян сёд ягёд ёктымё,
Тусэн мёдём босьталым да сёим,
Вэс боршикинёй, батюшко!
Ты вужеттан, вужеттан мёнэ
Мёдла пёлас кэдраыс сулалё —
Кэдра ултес кроватяс шогмисё,
Кроватяс ныл да зон куйлоны
Ныя гусэн мыйкё баитынё
Мёнэ сэтшэ жэ корэны…

То-есть:

Под лес мы черный ходили,
Туисы полны черных ягод набрали,
По ягодке одной собирали и съедали.
Добрый перевозчик, батюшка —
Ты перевези, перевези меня.
На той стороне (реки) кедр стоит,
Под кедром кровать поставлена,
На кровати девица и молодец сидят,
Они тихонько между собою разговаривают,
Меня к себе же зовут…

Конца песни я не слыхал: сон одолел меня… Я не слыхал, как переехали мы чрез Иньву, которая протекает в 15 верстах от Пожвенского завода. Пред нами в большой ложбине показался Чермазский завод. Какое большое селение!

Мы остановились на отводной квартире, и в то время, как начали пить чай, я послал за извозчиком-пермяком, который так заинтересовал меня своими песнями — силанами, как говорил он.

— Нет ли у вас каких-нибудь сказок? — спросил я пермяка.

— Как не быть сказка, — есть вистасем.

— Что такое вистасем?

— Ну — русска сказка, а наш пермяцка — вистасем.

— Говори же, говори поскорее, скажи нам самую лучшую, какую у вас рассказывают.

Пермяк начал:

„Бобёй, бобёй кытшэ вэтвин?"
— Чожэ гуё вэтаи.
„Мый да мый сёин?"
— Виэн нянён сёи.
„Мэим колинья?"
— Коли тай.
„Пэшви тай, да абу?"
— Надь то сёд пон сёис
„Кытён сёд поныс?"
— Сювьё пырэма.
„Кытён сювьёйс?"
— Биэн сотшэм.
„Кытён биис?"
— Ваён кусём.
„Кытён ваыс?"
— Сэра ёшка юём.
„Кытён ёшкаыс?"
— Вуд вывё каэм.
„Кытён вудыс?"
— Быйкёп шир пырётём.
„Кытён ширыс?"
— Налькьё шэдём.
„Кытён налькыс?"
— Лёк тшэрён кэрасём.
„Кытён лёк тшэрыс?"
— Лёк зудэн лямсен.
Кытён лёк зудыс?"
— Брус вывё пуктёмась,
Сысянь усэм да шери тшэгём.
„Кытён торъёс?"
— Эн гёгёр тшапкы сём.
Вёлыс тшаньнас гёрёвтём,
Мёсыс куканьнас бакёстём,
Порсис пиян нас выкёстём,
Баляыс дзельнас бакёстём.—
Ыбвылын сэра кай,
Вадёр дорын гора кай.

То-есть:

„Бабочка, бабочка, где ты побывала?"
— Ненадолго в погребе быала
„Что да что ела?"
— С маслом хлеб ела.
„А оставила ли мне?"
— Оставила там.
„Я посмотрела там, да нет?"
— Видно, черная собака съела.
„Где черная собака?"
— В костицу ушла.
„Где костица?"
— Огнем сгорела.
„Где огонь?"
— Водой погасили.
„Где вода?"
— Пестрый бык выпил.
„Где бык?"
— На лужайку ушел.
„Где лужайка?"
— Всю мышь ископала.
„Где мышь?"
— В ловушку попала.
„Где ловушка?"
— Злым топором истреблена.
„Где злой топор?"
— Злым брусом иступлен.
„Где злой брус?"
— На грядку положили,
Оттуда упал да переломился.
„Где части (обломки)?"
— Кругом неба разбросаны.
Лошади с жеребятами ржали,
Коровы с телятами ревели,
Свиньи с поросятами визжали,
Овцы с ягнятами ревели,
На полях пестрая птичка,
На краю берега голосистая птичка.

Пермяки называют себя гоми-утюр, или коми-утир, то есть камскими людьми. Отчего они называются пермяками, об этом было много толков. В Пермской губернии есть предание, что это имя получили они от богатыря своего Пери, — предание, не имеющее вероятия. Говорят, будто этот Перя жил во времена Иоанна Васильевича Грозного, будто силою своею славился между единоплеменниками, будто жил он на Каме, верст пятьдесят повыше нынешнего села Гайна. Прибавляют, что этот Перя показал ближайшую дорогу в Сибирь одному русскому промышленнику и снабдил его съестными припасами на дальний путь; что этот промышленник, возвратясь в Русь, стал рассказывать соотчичам о силе и добродушии богатыря пермячского, что весть об этом достигла до Москвы, и царь сам захотел видеть Перю-богатыря. Посланы были за ними посланцы; явился Перя ко двору царскому, удивил царя и бояр своею силою необычайною. Грозный дал ему сети шелковые для ловли соболей и грамоту несудимую за собственною подписью. Принес Перя свою грамоту на родину; но воеводы великопермские понаскучили тем, что дети и правнуки Пери ссылались часто на эту грамоту, и постарались истребить ее. Г. Лепехин верит этому преданию и тому, что пермяки от Пери получили свое название. Вероятно, он не знал о норманском названии этой страны — Биармия, и о новгородских грамотах, в которых гораздо ранее Иоанна Грозного встречается имя Перми; не знал и о том, что когда пожалована была Печора фрязинам, тогда эти владельцы брали для себя подводы из Перми со времен Иоанна Калиты, кажется, до конца царствования Дмитрия Донского. Предание, о котором сказал я, кажется, позднейшего сочинения и, вероятно, имело основанием открытие дороги Артюшкою Бабиновым, который получил за это грамоту безданную и беспошлинную. Н. С. Попов, составивший в 1804 году „Хозяйственное описание Пермской губернии", думает, что названия: „пермяк" и „Пермь" произошли оттого, что новгородцы, узнав прежде небольшие пермячские селения, называвшиеся Перем или Пармы, лежавшие ближе к Новгороду, стали и всю страну называть Пермиею. Может быть, это и правда: подобные случаи нередки в истории. Но надобно вспомнить, что еще прежде русских норманнам было известно название Биармии и слово Пермия. Пермь есть искаженное слово Биармия, Беормия. Кажется, всего вероятнее следующая гипотеза: норманны делали иногда вторжения в государства финские, или чудские, основанные издревле на севере Европы и Азии особым племенем, вышедшим из Средней Азии; с этими же государствами они вели и торговлю. Государств чудских было много на всем пространстве от Лапландии до гор Алтайских, но все они имели между собою общую связь. Эти норманны проникли и в общество коми-утиров, то есть камских финнов, имели там притоны, которых имя норманское до сих пор звучит в названиях некоторых деревень и сел пермячских. Норманны назвали коми-утиров — горцами, а страну их Горною, Биармия, Беормия, Бярмия (от норманскаго слова bairg, beorg — гора), потому что они жили у высоких гор Уральских. Впоследствии русские, слышав от дедов своих о Биармии, распространили на страну эту свое влияние и назвали ее Пермиею, исказив слово Бярмия. Коми-утиры продолжают до сих пор называть себя коми-утирами, а название „пермян" им столько же приличествует, как чеченцам название горец, как дейчерам название немец, и проч. т. п. У них даже нет слов близких к слову Пермь, разве только пырема — уходить, и парма — крест. Поэтому пермяки думают, что мы их зовем пермяками, переводя русское слово „крещеный". Г. Попов думает, что название это произошло от названия деревень, близких к землям новгородским и называвшимся Перма и т. п. В землях, близких к бывшим новгородским владениям, известна только зырянская волость Пермца, да еще Лузская-Пермца (в Вологодской губернии), упоминаемая не раз в древних грамотах — и только. А если и есть несколько селений, которых название похоже на название Пермь, так это в самой внутренности земли пермяков: село Пармы в Юрминской волости Чердынского уезда, село Пермское, о котором я упоминал уже, и др. Притом, кто поручится за тысячелетнюю давность этих деревень? Самая древняя из них, Пермца-Лузская, в первый раз упоминается только в 1590 году.

Но обращаюсь к пермякам. История их мало известна. Не распространяясь теперь о биармийцах, я скажу только, что пермские племена издавна находились в сношениях с Русью, и особенно с Новгородом. Под именем Перми того времени не должно однакоже подразумевать одних пермяков, или коми-утиров, — нет, кроме этого племени, было еще несколько племен, и все они теперь называются общим именем — Пермь, так же точно, как прежде назывались общим именем биармийцев. Нашествие монголов имело влияние и на этих народов, и в особенности на коми-утиров. Многие из биармийцев бежали: одни за горы Уральские, другие в Норвегию, где конунг Гакон принял их благосклонно. Коми-утиры, без сомнения, не ходили в Норвегию; Уральские горы, пустынные степи печорские были ближе к ним. Во время Дмитрия Иоанновича Донского Стефан Ярап просветил их крещением. Но не пермяков крестил он, а зырянам проповедывал, на их язык переводил св. писание, в их земле проповедывал он. Усть-Вымен, Старая-Пермь — все это в зырянской земле. Учение христианское проникло однако и к коми-утирам. Коми-утиры зависели издавна от великих князей и управлялись, вместе с Кегролою, Чакалою, Немьюгою и жителями у Пильих гор, государевыми наместниками. Новгородцы всячески старались подчинить их себе, выгоняли не раз наместников великокняжеских и наконец около 1470 года совершенно их „за себя привели".

Москвитяне продолжали торговать с Пермью, которая в это время имела уже средоточием своим берега Камы и Колвы, где находились Пермь-Великая, Искор, Урос и другие города, где владели князя христианские в зависимости от Новгорода, и где главное народонаселение состояло из коми-утиров. В 1472 году несколько москвитян было обижено в Перми-Великой; Иоанн, желая отнять у новгородцев эту область, богатую серебром закамским, отправил на берега Колвы войско под предводительством князя Феодора Пестрого. Пестрый взял Искор и другие укрепленные места пермские, а воевода Нелидов завладел Уросом, осадил самую Пермь и вскоре взял ее. Князь пермский Михаил был взят в плен; коми-утиры покорились Иоанну. Между вещами, посланными из Перми ко двору Иоанна, упоминаются 29 поставов сукна немецкого, три панциря, шлем и две сабли булатные. Не ясное ли это доказательство, что потомки торговых биармийцев не забыли совсем торговли до времен Иоанновых?.. Князь Михаил был возвращен из Москвы на родину; он и потомки его владели землею пермскою в виде присяжников государя московского. Наместником великокняжеским назначен был князь Ковер, который поселился в Перми. Коми-утиры, вытесненные с берегов Колвы, остались только между Иньвою и Камою; прочие смешалась с русскими, вогулами и пр. Жившие же выше по Колве уцелели до сих пор. В 1535 году на месте Великой-Перми построена была Чердынь, и эта Чердынь, называемая часто и Великою-Пермиею, была резиденциею наместников до XVIII столетия.

Теперь (1842) пермяки живут большею частью в стране между Камою и Иньвою; Юксеевская волость в Чердынском уезде вся населена пермяками. Они занимаются хлебопашеством, но плохо: неблагодарная почва редко вознаграждает труды их. Ловят они зверей, но это не составляет их главного занятия; больше всего они занимаются рубкою леса и сплавкою его к соляным промыслам. Это занятие не приносит им большого дохода, и потому они живут в крайней бедности. Они все христиане, и у них решительно незаметно никаких обрядов, оставшихся от времен язычества. Их считается более сорока тысяч. Они более и более смешиваются с русскими, но, несмотря на это, сохраняют язык свой, и хотя влияние русских на них чрезвычайно сильно, однако он держится между ними. Он сходен с вотячским, но на чувашский и черемисский, на которые татарский имел влияние, не походит, отличен также и от языка вогулов, соседей их. Язык пермячский можно видеть из песен и сказки, помещенных в этой статье. Но для образчика вот еще несколько слов: Ен — Бог. Сон — сын. Зон — молодой человек. Нян — хлеб. Сорнас — рубашка. Куль — дьявол. Анну — дочь. Ныл — девушка. Тичёрь — рыба. Ви — огонь. Аэ — отец. Итшиня — тетка. Соэ — сестра. Пэль — ухо. Ва — вода. Мамё — мать. Инь — женщина. Ом — рот. Пизь — мука. Вер — лес. Употребляются и русские слова, например: баба, зипун, дядя, батюшка и пр. Пермяки народ кроткий, послушливый и добродушный. Они невысокого роста; волосы у них по большей части темно-рыжие. В отношении домоводства они, хотя живут хуже русских, но зато гораздо опрятнее вотяков, соседей своих. Умственное развитие у этого народа невысокое: они даже не умеют читать. Есть у них своя поэзия, которой образчики видели читатели — поэзия безыскусственная, грубая, или, лучше сказать, такая же незамысловатая, как и сама жизнь пермяков. В ней не выражается высоких чувств, да они и не знают их; посмотрите: у них даже нет слова „любить"…

Чермазский завод, принадлежащий ныне Лазаревым, находится на реке Большом-Чермазе в Соликамском уезде, на левом берегу реки Камы, верстах в 7-ми от этой реки. Он построен в 1761 году бароном Н. Г. Строгоновым на собственной земле его и назначен был для плавки меди; но так как доставка руд медных была затруднительна, а в соседних местах рудники были слабы, то завод переделали вскоре в железоплавильный и железоделательный, находя, что подвоз руды и чугуна с Кизеловского завода и из Артемьевского рудника гораздо удобнее, нежели подвоз медной руды с близких окрестностей Уральского хребта. По разделу 1763 года Чермазский завод перешел во владение старшему сыну Н. Г. Строгонова, барону Г. Н. Строгонову, а от него наследникам его, генерал-майору барону А. Н. Строгонову и малолетнему барону А. С. Строгонову. Ими в 1778 году, апреля 20-го, продан он был д. с. с. И. В. Лазареву, а от него перешел к его племянникам, нынешним его владельцам. В 1800 году в Чермазском заводе было доменных печей две, кричных горнов девять и восемнадцать молотов; выплавлялось чугуна в год 110.000 пудов, выковывалось разного сорта железа от 151.000 до 180.000 пудов. Мастеровых считалось 1.082 человека. В последние сорок лет Чермазский завод значительно улучшился и пришел в такое цветущее состояние, что ныне считается одним из первых железных заводов хребта Уральского; даже по количеству выковываемого железа он занимает теперь шестое место во всем Урале и седьмое по всей России: на нем выковывается более 1/42 всего количества железа, выковываемого в России. Дома в нем так опрятны, так хорошо выстроены, улицы так правильно планированы, что Чермазский завод покажется всякому лучше многих уездных городов.

Поздно ночью мы подъехали к низменным берегам Обвы, реки, знаменитой своими лошадьми, известными здесь под именем обвенок, а в остальной России под именем „вятских". Мы приехали в село Ильинское, в котором находится главное управление имения графини Строгоновой.