Нет ни малейшего сомнения, что всякая религия начиналась с суеверия, но вслед за тем неизбежно должна была наступить и следующая стадия ее развития — фокусничество и шарлатанство. Как только появлялось, благодаря особенным явлениям природы, вроде извержения вулканов, падения метеоритов и других поражающих явлений природы в каком-либо месте святилище и живущий при нем штат священников, а удивительные явления, вызвавшие к существованию их учреждение — прекратились, для них не оставалось ничего другого, как или прекратить свое занятие, объявив, что сверхъестественные силы их оставили, или взамен естественных чудес придумать другие искусственные.

Но бросать уже наладившееся привычное занятие и сменить репутацию своего высокого в глазах всех близкого знакомства с богами на унизительное покинутого ими за что-то человека, было прямо невозможно для человека, уже привыкшего ко всеобщему поклонению и даже небезопасно: так как первобытная толпа, освободившись от своего слепого обожания, немедленно после его прекращения переходит к слепой ненависти и ее расправа бывает ужасна. По этой причине всякий мистический культ, начавшись с суеверия его основателя, кончался шарлатанством его последователей.

«Мы теперь несомненно знаем, — говорит Д-р Леманн (стр. 608), — что фокусы применялись во все времена с намерением обмануть толпу, чтобы укрепить ее веру в справедливость известных взглядов». Конечно, вначале приемы были грубы и просты, так как более тонкие способы были неизвестны. Таковы, например, были средства, употреблявшиеся греческими (т.е. ромейскими, византийскими) чародеями времен упадка, для того, чтобы вызвать светящуюся фигуру Гекаты. В северных сказаниях говорится, что некоторые статуи богов оживали и из рассказа для нас ясно, что в этих деревянных идолах сидели люди, бравшие на себя в нужный момент роль богов. Христианские священники также не всегда чуждались таких приемов, хотя и в более утонченной форме. Говорными трубками и тому подобными приспособлениями, они умели строить так, что бог непосредственно говорил с толпой, собранною в церкви. Нам кажется теперь невероятною возможность таких фокусов в церкви, но припомним только огонь самовозгорающийся и теперь в Иерусалимском храме и Неаполитанское чудо с кровью Св. Януария. Средневековые магики пускали в ход все известные им сведения о природе, чтобы импонировать народу. Для этого, по-видимому, рисовалась на стене фосфором человеческая фигура, невидимая при свете, но сейчас же появляющаяся, как только окна храма закрывались занавесками или же пускались в темноте летать по храму птицы тоже намазанные самосветящимся веществом. По мере роста естественнонаучных сведений, они не упускали случая расширить и область волшебных приемов.

Самая ценная часть первого издания «<…….>» Иоганна делля Порта (1538—1615) состоит в указании способов применения имевшихся тогда знаний для целей практической магии.

Первый, обработавший натуральную магию как самостоятельную науку, был Джианбеттиста-делла-Порта (Иоганн Батиста Порта).

Родился он в 1538 году в Неаполе и принадлежал к богатой и уважаемой семье, так что мог свободно предаться изучению своих любимых наук. Уже в 1553 году, имея от роду всего 15 лет, он издал свое главное сочинение, возбудившее всеобщее удивление. После долгих путешествий он основал в 1560 году в Неаполе «Общество для исследования тайн природы», которое, однако, было закрыто по приказанию папы. Тем не менее он продолжал свои физические опыты, и в 1589 году выпустил новое издание своей магии, весьма дополненное. В то время, как первое издание содержит 4 части, второе есть уже очень обширное сочинение из 20 книг. Умер он в 1615 году. Всего более по-видимому, читалось первое издание из 4 книг, вероятно, потому, что оно вмещает в себя наибольшее число суеверных воззрений тогдашнего времени. Порта утверждает, что он лично проделал все опыты им описанные; если это так, то он, очевидно, не обращал ни малейшего внимания на удачу и неудачу опыта, так как приводит множество невозможных опытов. Может быть, однако, именно им книга и обязана своим огромным успехом, согласуясь вполне с тогдашним вкусом к необычайному.

Первая книга содержит изложение теории натуральной магии, т.е. изложение магической системы Агриппы, даже с его примерами, в том же порядке и с теми же толкованиями. Остальные три содержат, напротив, практические советы, хорошие вперемежку с нелепыми. Они в сущности не имеют никакого отношения к первой книге, так как теория нисколько не применяется для разъяснения опытов. 2-я книга есть нечто вроде трактата по садоводству; в ней содержатся указания способов изменять внешний вид плодов, окрашивать цветы, что можно придать черный цвет глазам ребенка, намазав ему затылок маслом, смешанным с пеплом или сожженного креста, и что можно сделать так, что все присутствующие в комнате будут иметь по внешности ослиные головы. Для этой цели стоит только кипятить ослиную голову 3 дня в масле, пока не обнажатся кости. Их толкут, смешивают порошок с маслом и наливают им лампы, и как только их зажгут, так и увидят все друг друга в таком виде. Он рассказывает также и о своих опытах над волшебными мазями, действием которых было то, что ведьмы впадали в глубокий сон и переживали в грезах различные чудесные приключения, что уже опять похоже на гипноз.

Еще во времена Галилея многие исследователи работали скорее на пользу магии и фокусничества, чем для действительно серьезной науки. Такие люди, как Афанасий Кирхер (1601—89) и Каспер Шотт (1608—56) имели особую любовь к чудесному и ко всему, что может импонировать и провести человечество.

Даже и в наше время различные формы фокусничества применяются с целью укрепления веры людей в легкомысленные выводы фантазеров. Материализующие духов медиумы — все фокусники и только при помощи фокусов теософская система Блаватской могла превратиться в религиозную доктрину, привлекшую к себе немало интеллигентных сторонников.

Английский физик Брюстер впервые дал серьезное описание физических и химических вспомогательных средств, которые несомненно применялись древними магиками, а современное фокусничество, имеющее более скромную задачу развлекать публику, было впервые систематически описано Гофманом. Он дает подробные указания относительно множества фокусов. Теорию этого искусства разобрал и психолог Дессуар в книге «Психологические эскизы». Обе эти работы имеют для нас значение в том отношении, что очень облегчают понимание специальных методов, применяемых спиритическими медиумами. А еще более подробно у Трюсдела, Бильманна и в отчетах Годжсона.

Трудно сказать, в какой мере древние маги пользовались тем, что современные называют «проворством рук», но искусство, известное под названием чревовещания, было им известно и применялось во все времена. Очень обстоятельное изложение истории и теории чревовещания мы имеем в работе Флатау и Гуцмана «<…….>» (Лейпциг, 1893), но только авторы немного увлеклись, утверждая, что все чародеи и предсказатели древних времен обязаны своею славой этому средству.

Начнем несколько издали, чтобы пояснить настоящее не так уже далеким прошлым, как это кажется.

«Греческая магия» считается особым отделом всенародной магии древних народов и ее разделяют на первобытную «до персидских войн», считая их время по Геродоту от минус 490 по минус 450 год и на последующие за ними. Но я уже показывал, что «Персидские войны» того времени — очень поздний миф, имеющий своим первоисточником крестовые походы, во время которых турки назывались персами. Значит, то, что называют греческой манией, есть на самом деле магия византийская, или точнее, магия Великой Ромеи, включающей в себя все культурные страны Средиземноморского этнического бассейна, особенно же Египет и прибрежья Мраморного моря.

С этой точки зрения главным источником для изображения Ромейской истории перед крестовыми походами служили эпические произведения, скомпилированные от имени Гомера и возникшие не ранее расцвета Генуэзского и Венецианского мореплавания.

И интересно то, что, читая Одиссею, мы не находим в ней ни одного подробного сказания о демонах или злых духах. Кроме настоящих Олимпийских божеств (причем первоисточником сказаний о Горе Олимпа была, конечно, не та группа невинных холмов между Македонией и Яниной на северо-востоке Греции, которую жители называют Элимбом, а какая-то огнедышащая гора вроде Этны или Везувия), мы там находим только появление нимф (по-гречески невест), представляющих собою хорошеньких полувоздушных, хотя и вполне материализованных существ, средних между женщинами и богинями.

«Кажется девичий громкий вблизи

мне послышался голос.

Или здесь нимфы, владелицы гор

круглоглавых, душистых,

Влажных лугов и истоков речных

потаенных, играют.»

(Одиссея, VI, 122)

И то обстоятельство, что Одиссей вслед за тем выходит к людям из своего убежища, показывает нам, что по мнению авторов этой эпопеи, человеку нечего было бояться нимф. Они были добрые духи, которые, подобно богам, лишь в том случае относились враждебно к людям, когда последние оскорбляли их каким-нибудь поступком.

О злых духах там говорится лишь вскользь, как о причине болезней:

Сколь несказанной радостью детям бывает спасенье

Жизни отца, пораженного тяжким недугом, все силы

В нем истребившим (понеже злой демон к нему прикоснулся),

После ж на радость им всем исцеленного волей бессмертных.

(Одиссея, V, 394)

Но подобные упоминания в этой книге представляют лишь исключительное явление. Всякие напасти, постигающие человека, служат выражением гнева не злых духов, а богов. Десятилетнее странствование Одиссея и все его злоключения вызваны лишь мщением Посейдона за то, что герой ослепил его сына циклопа Полифема (Одиссея, I, 19):

«Преисполнились жалостью боги

Все; Посейдон лишь единый упорствовал гнать Одиссея,

Богоподобного мужа, пока не достиг он отчизны».

Одиссей беспрестанно призывает на помощь Афину-Палладу:

«Дочь непорочная Зевса, эгидодержавца, Паллада,

Ныне вонми ты молитве, тобою невнятой, когда я

Гибнул в волнах, сокрушенный земли колебателя гневом;

Дай мне найти и покров и приязнь у людей феакийских,

— Так говорил он, моляся, и был он Палладой услышан;

Но перед ним не явилась богиня сама, опасаясь

Мощного дяди, который упорствовал гнать Одиссея,

Богоподобного мужа, пока не достиг он отчизны».

У Гомера встречается также немало мест, из которых видно, что ромейцы верили в возможность волшебства, и притом не только в искусство прорицания, но и в оперативную магию, т.е. в магические действия, могущие изменить ход событий. Мы видим у него нечто вроде святых, одаренных большим могуществом. Когда Менелай на Фаросе хочет поймать «правдиво вещающего морского старца Протея, одаренного божественной силой, взор которого проникает через морские глубины» (Одиссея, IV, 384), то это не легко ему удается, как видно из его рассказа (Одиссея, IV, 454):

«Кинувшись с криком на сонного, сильной рукою все вместе

Мы обхватили его; но старик не забыл чародейства;

Вдруг он в свирепого с гривой огромного льва обратился,

После предстал нам драконом, пантерою, вепрем великим,

Быстротекучей водою и деревом густовершинным;

Мы, не робея, тем крепче его, тем упорней держали».

Но и люди подвержены таким метаморфозам. Так, Цирцея, дочь богов, превратила товарищей Одиссея в свиней. А когда Одиссей возвращается на родину, Афина придает ему вид нищего старика для того, чтобы весть о его прибытии не распространилась слишком рано. В таком превращении увидит его в первый раз его сын Телемак, а когда оно встречаются во второй раз и Афина уже возвратила Одиссею его прежний мужественный вид, Телемак ему говорит:

«Нет, не отец, Одиссей, ты, но демон, своим чародейством

Очи мои ослепивший, чтоб после я горестней плакал;

Смертному мужу подобных чудес совершить невозможно

Собственным разумом; может лишь бог превращать во мгновенье

Волей своей старика в молодого и юношу в старца.

Был ты сначала старик, неопрятно одетый, теперь же

Вижу, что свой ты богам, беспредельного неба владыкам».

(Одисс., XVI, 194)

Известно только одно место, на которое часто ссылаются как на доказательство того, что магия была в ходу у ромейцев; это рассказ о том, как Елена привела в веселое настроение гостей, когда они опечалились под влиянием воспоминаний о Трое (Одисс., IV, 219):

«Умная мысль пробудилась тогда в благородной Елене:

В чаши она круговые подлить вознамерилась соку,

Гореусладного, миротворящего, сердцу забвенье

Бедствий дающего; тот, кто вина выпивал, с благотворным

Слитого соком, был весел весь день и не мог бы заплакать.

Если б нечаянно брата лишился, иль милого сына,

Вдруг пред очами его пораженного бранною медью.

Диева светлая дочь обладала тем соком чудесным;

Щедро в Египте ее Полидамна, супруга Оона,

Им наделила; земля там богатообильная много

Злаков рождает — и добрых целебных, и злых ядовитых.

Но дело здесь, конечно, идет о гашише, добываемом из индийской конопли, и еще в наше время повсюду употребляемом на Востоке как опьяняющее средство. А в других местах мы действительно имеем упоминание о волшебстве. Так, в Одиссее рассказывается (Одисс., VIII, 557):

«Кормщик не правит в морях кораблем феакийским; руля мы,

Нужного каждому судну, на наших судах не имеем;

Сами они понимают своих корабельщиков мысли.

Подобное же представление находим мы у северных народов, которые признавали за некоторыми нациями особый дар, заключающийся в том, что когда они распускали паруса своих кораблей, сейчас же поднимался попутный ветер, направлявший их куда нужно.

«Из многих мест Илиады видно, — говорит д-р Леманн, из которого я реферирую эти выдержки, — что под Троей с греками (т.е. ромейцами) были врачи, которые при врачевании ран поступали вполне традиционно: обмывали их и прикладывали к ним целебные травы. Лишь в одном месте встречаемся мы с указанием на лечение посредством заговора. Когда Одиссей на охоте был ранен вепрем, рассказывается, что врачи

«…Одиссееву рану

Перевязали заботливо; кровь же, бежавшую сильно,

Остановили волшебною песнью».

(Одиссея, XIX, 457)

Как видит читатель, здесь как будто обнаруживается уже учение о логосе. Авторы Одиссеи признавали, что произносимое слово само по себе обладает способностью влиять на естественное течение событий. Это воззрение лежит в основе как Евангелия Иоанна, так и средневековых волшебств, да и вообще на нем основывалась религия всех европейских народов. Мы только что видели, как они при лечении ран прибегали к заклинаниям и потому естественно предположить, что то же делалось и при внутренних болезнях, правильное лечение которых требовало, конечно, гораздо более глубокого понимания дела и мы знаем, что оно действительно было связано с храмами, главным образом, аполлона и Эскулапа, самое название которого стало синонимом врача. Что там при этом происходило, составляло тайну жрецов; но и того немногого, что нам известно, достаточно, чтоб убедиться в применении там религиозной магии. Больные, желавшие быть приняты в храм для лечения, должны были сначала поклясться в том, что строго будут соблюдать все предписания. Затем они должны были несколько дней поститься, потом священники водили их по храму и показывали им изображения и посвященные богам таблицы, служившие воспоминаниям о чудесах, совершенных божественной милостью. При этом произносили молитвы и пели священные песни, которые больные должны были повторять вслед за священником. Пение часто сопровождалось музыкой. Затем совершали жертвоприношение, большею частью, как в библии, барана, но иногда и других животных, преимущественно птиц. Больных заставляли омываться, затем помазывали их и возлагали на них руки. Они должны были вдыхать каждения, ложились спать на освященных местах во внутренности храма, и во сне получали откровение от бога, возвещавшего им смерть или исцеление; на этих указаниях основывалось дальнейшее лечение.

Таково было первичное священническое лечение, и в этом же роде было священническое предсказание событий. Непосредственные откровения давались в храмах, из которых в Великой Ромее наиболее почитаемыми были храм Аполлона (Христа) в Дельфах, в Бастии, и оракул Зевса (Иеговы) близ города Додоны в Эпире.

Священница Аполлона называлась Пифия (т.е. Вонючка), а Зевса — Пелиада. Но они не могли возвещать слова богов при обыкновенных условиях: им необходима была особая подготовка для перехода в состояние экстаза. В Дельфах для служили пары, выходившие из расселины в скале, над которой построен был храм. Вонючка всходила на треножник, поставленный над расселиной, и под влиянием паров, проникалась внушением бога, прорицала его ответ, который обыкновенно был так неясен, что его должны были сначала истолковать жрецы.

А в Додоне священница Пелиада пила воду из протекавшего там одуряющего источника и, благодаря этому становилась способной к восприятию сообщений богов.

Были точно так же и частные прорицатели, не нуждавшиеся ни в каких особенных приемах. Они неоднократно упоминаются у Гомера (Одисс., X,492; VI, 75; XI, 329).

А другие смертные могли предсказывать события путем истолкования разных знамений, посредством которых боги возвещали свою волю. К числу наиболее распространенных из таких знамений принадлежал полет птиц; о нем не раз говорится у Гомера (Одисс., I,200; II, 158; Илиада II, 585; X, 274; XII, 199).

Подобно тому, как теперь считается хорошим признаком увидеть новорожденную луну с правой стороны, так во время крестовых походов считалось увидеть всякую птицу справа.

«Доброе знаменье храбрым не медля послала Афина,

Цаплю на правой руке от дороги; они не видали

Птицы сквозь сумраки ночи, но слышали звонкие крики

Птицей обрадован был Одиссей и взмолился Афине».

Подобно тому, как в эпоху Возрождения метеориты считались за знаменье, так мы находим и в Илиаде, где упоминается о кровавом дожде, как о предвестии грозящего бедствия (Илиада, XI, 63).

Ромейцы прибегали и к некромантии, т.е. к заклинанию мертвых с целью узнать от них будущее. Это магическое действие совершает Одиссей, по совету Цирцеи приплывший через Океан ко входу в Гадес (Одисс., XI, 23):

«Я меч обнажил медноострый и им ископавши

Яму глубокую в локоть один шириной и длиной,

Три свершил возлияния мертвым, иной призванным вместе;

Первое смесью медвяной, второе вином благовонным,

Третье водой, и мукою ячменною все пересыпав,

Дал обещанье безжизненно веющим теням усопших:

В дом возвратяся, корову, тельцов, не имевшую, в жертву

Им принести и в зажженный костер драгоценностей много

Бросить; Тирезия ж более прочих уважить особо,

Черного, лучшего в стаде барана ему посвятивши.

Дав обещанье такое и сделав воззвание к мертвым,

Сам я барана и овцу над ямой глубокой зарезал;

Черная кровь полилась, в нее слетелись толпою

Души усопших, из темныя бездны Эрева поднявшись:

Души невест, малоопытных юношей, опытных старцев,

Дев молодых, об утрате недолгия жизни скорбящих,

Бранных мужей, меднооострым копьем пораженных смертельно

В битве, и брони, обрызганной кровью, еще не сложивших.

Все они, вылетев вместе бесчисленным роем из ямы,

Подняли крик несказанный; был схвачен я ужасом бледным».

Здесь мы видим опять средневековое поверье, что кровь как жизненный сок, на короткое время возвращает жизнь мертвецам. И это снова подтверждает мои выводы, что Одиссея есть поэма времен развития Генуэзского и Венецианского мореплавания, а Илиада, т.е. взятие Илиона за похищение гречанки (Элены по-гречески) Персом, т.е. Турком — Парисом по-ромейски, есть поэма из времен крестовых походов, причем Илион есть город Илии, современный Эль-Кудсу, латинский Элиа-Капитолина.

Посмотрим теперь, что было после этого в расцвет Латинской Федерации крестоносных государств (1204—1463).

«Многие Фессалийские женщины, — говорят нам, — были совершенно такие же, как и западно-европейские ведьмы времен инквизиции. Они могли при помощи особых мазей превращать людей в животных и в камни, а ночью они по воздуху отправлялись на любовные похождения. Вот где начало средневекового верования в путешествия ведьм», — восклицает д-р Леманн, отмечая, что по старой хронологии они разделены промежутком в 2000 лет друг от друга.[161] Богиня Луны, Геката, первоначально являвшаяся божеством благодетельным, ограждавшим от зла, постепенно превратилась в покровительницу ведьм, и властительницу всего мира волшебства. Это была уже не Луна, а ее персонификация, которая по греческим классическим апокрифам приказывает вызывать себя так:[162]

«Сделайте статую из гладко отполированного дерева сообразно с моими более подробными указаниями, которые я сейчас дам. Сделайте туловище этой статуи из корня дикой руты и украсьте его маленькими домовыми ящерицами; потом замесите мирру, стираксу и ладан вместе с этими животными и выставьте смесь на воздух при нарождающейся луне. Произнесите затем ваше призывание в следующих словах:

«Приди, подземная, земная и небесная Бомбо, богиня дорог и перекрестков, приносящая воздух, ходящая ночью, враждебная свету, благосклонная к ночи и сопутствующая ей, радующаяся лаю собак и пролитой крови, бродящая во мраке блуждающим огнем среди могил, жаждущая крови и наводящая ужас на мертвых. Горго, Мормо, Луна с 1000 обликов, услышь благосклонно нашу жертву».

Вы должны употребить столько ящериц, сколько я принимаю различных видов; исполните все тщательно, сделайте мне жилище из опавших лавровых ветвей и после того, как вы обратите горячие молитвы к моему изображению, я явлюсь вам во сне».

Но она являлась и не во сне, и скептики эпохи Возрождения говорили, что для этого нужна была совершенно темная комната; там кудесник заранее рисовал на стене каким-то горючим веществом человекоподобную фигуру, и когда лицо, обращавшееся к богине, достаточно было подготовлено к ее появлению заклинаниями и другими церемониями, кудесник подносил огонь к нарисованному им изображению, которое сейчас же вспыхивало. Иногда же эти чародеи вместо того выпускали птицу, к ногам которой было привязано легко воспламеняющееся вещество; перепуганная птица металась, конечно, по комнате, а не менее перепуганный посетитель падал ниц на землю и покрывал себе от страха голову.

Спутницы Гекаты назывались эмпузами или ламиями. Некоторые авторы изображают их как ведьм, сопровождающих богиню в ее ночных странствованиях и пользующихся каждым случаем пуститься в любовные приключения. Другие представляют их себе в виде демонов, которые, правда, вступают в сношения с мужчинами, но лишь для того, чтобы высосать из них соки, служащие им для питания. Так как по отношению к такого рода фантастическим образам, воображению был открыт неограниченный простор, не стесненный никакими определенными представлениями, то нас не должно удивлять большое разнообразие в описании их.

Смешивая мифического Ксеркса и не менее мифического Александра Великого с деятелями крестовых походов апокрифа, называющий себя Плинием, говорит, что распространение магии в Греции (т.е. Ромее) ведет свое начало от некоего Остана, придворного предсказателя Ксеркса, сопровождавшего его во время похода в Грецию и написавшего обширное сочинение о магии и что особенно развилось колдовство после того, как Александр Великий (в данном случае не иначе, как граф Болдуин Фландрский) завоевал Персию (т.е. Сирию) и Египет. Тогда Греция положительно была переполнена персидскими и египетскими прорицателями, которых называли «халдеями, манами и математиками».

Благодаря им греки познакомились с чужими религиями, боги которых носили варварские имена, а так как Гомер и Гесиод не оставили для этих богов места на Олимпе, то греки отнесли их к разряду демонов. Народ стал питать к этим топам демонов страх, которого уже не внушали им старые олимпийские боги, постепенно лишившиеся всякого уважения, вследствие своих чересчур человеческих, неоднократно воспетых слабостей. О новых богах не было известно таких слабостей, и греки стали оказывать им чисто восточное почитание, выражавшееся в призываниях и заклинаниях на персидском, ассирийском и египетском языке, которых греки не понимали и которые они поэтому исказили, так что в конце концов заклинания эти превратились в совершено бессмысленные формулы.

Относительно развития суеверия в Риме в средневековую эпоху мы имеем сравнительно лишь очень скудные сведения; но, насколько можно судить, средневековые итальянцы стояли на той же ступени развития, что и ромейцы Гомеровской эпохи. Они верили в привидения, в души злых людей, осужденные за свои грехи после смерти блуждать по земле. Кроме того, римские писатели упоминают также о ведьмах, соответствующих греческим эмпузам или ламиям, летающих в образе птиц.

О преемнике мифического Ромула, мифическом Нуме Помпилии, рассказывают, что он занимался теургическим искусством, т.е. различными действиями, при помощи которых он мог даже заставлять богов появляться в видимом образе. Его преемник мифический Тулл Гостилий был даже поражен молнией за то, что при одном таком случае обманул богов. Верили также, что при помощи магии можно переманить хлеб с чужого поля на свое, и древнейшие римские законы, законы двенадцати таблиц. Но ведь мы уже знаем, что эти древнеримские императоры списаны с ромейских наследников Диоклетиана, а потому дело идет о Царь-Граде.

Действительно итальянским изобретением возможно считать только учение авгуров, которое опиралось на наблюдения над полетом птиц. Самое слово авгур значит птичий человек. У воронов, ворон, сов, петухов — знамением для них служил крик, у других, например, у орла и коршуна — полет справа налево или слева направо.

А позднее, когда вера в старинные способы прорицания скомпрометировалась неудачами, был выдуман новый способ. Авгуры держали в клетке молодых кур, и когда кто-нибудь нуждался в знамении, то их выпускали. Если они жадно набрасывались на корм — это был отличный знак, если же они не обращали на него внимания, то толковали это как предвестие беды. Такой способ был, конечно, очень удобен, так как легко можно было заранее обеспечить себе желанный знак, заставив кур поголодать или предварительно накормив их.

Сходство между средне-итальянскими (этрусскими) и халдейскими произведениями искусств, — говорит д-р Леманн (стр. 67), — настолько велико, что не оставляет сомнения относительно единства своего происхождения, да и между приемами этрусского и халдейского и римского прорицателя наблюдается такое полное сходство, что его странно было бы объяснять делом случая. Почти все те виды мантики у халдеев существовали, по свидетельству разных авторов, и у этрусков. Сюда принадлежали: толкование чудесных событий, наблюдение над молнией, над внутренностями жертвенных животных, над полетом и криком птиц, над новорожденными уродами и т. п. А жители Рима приглашали к себе этрусских <….>, т.е. исследователей внутренностей жертвенных животных и посылали знатных юношей в Этрурию для обучения различным видам мантики. Но из этих видов получили распространение в Риме, главным образом наблюдения над внутренностями животных и над молнией.

А знаменитые Сивиллины книги с нашей точки зрения приходится отнести (вместе с Тарквинием) ко времени Апокалипсиса и вместо Рима в Царь-Град.

«Царю Тарквинию Гордому (а не Древнему?) было предложено сначала купить девять таких книг, но он нашел цену их слишком высокой; тогда продавец сжег сначала три книги, потом еще три, наконец, царь купил оставшиеся три за ту же цену, в какую были оценены все девять книг. Они были написаны греческими гекзаметрами на пальмовых листьях. Их положили на хранение в храме Юпитера Капитолийского и для толкования их была учреждена коллегия из пятнадцати человек, которые должны были сохранять в глубокой тайне их содержание. Какой-то апокрифист от имени Цицерона говорит по этому поводу:

«Автор изложил их так искусно, что все происходящее можно считать предсказанным в них, так как в этих изречениях нет никаких указаний на определенных людей или определенную эпоху. Кроме того, он нарочно выражается так темно, что одни и те же стихи в различные эпохи могут быть отнесены к совершенно различным событиям. Строение стихов показывает, однако, что они написаны не сумасшедшим; в них виден скорее результат искусства и прилежания, чем плод внутреннего возбуждения и волнения». Это сочинение, — говорят нам, — погибло во время пожара около 400 года после Р.Х.»

Год это как раз служит датой низложения Иоанна Золотые Уста и неудачи его Апокалипсиса, предсказывающего на это срок возвращение «Христа». Но передвинувши сцену действия мифа о древнем Великом Риме на берега Босфора и уменьшив время его возникновения на 1000 лет,[163] — мы этим самым приближаем псевдо-римскую магию к ромейской.

И вот нам приходится решать вопрос: халдейская ли магия пришла из Азии в Европу или наоборот, пришла в Азию из Европы через Царь-Град?

Прежде всего, что значит слово халдей? Никакой страны, называвшейся Халдеей, не существует и не существовало. Слово халдей происходит от корня КЛД, откуда и наше — колдун. По-еврейски халдей произносится хазды, а халдейским языком в XVI веке назывался после-христианский месопотамский диалект. Современные наши сведения о религиозных представлениях месопотамских священников почерпнуты главным образом из многочисленных плиток, сваленных в кучу около Моссуда, куда относят мифическую Ниневию и лишь в конце XIX века прочитанных европейскими исследователями. Материалом, на котором сделаны эти записи, служила глина; письменные знаки выдавливались на ней, когда глина была сыра; затем пластинки плиты обжигались, или высушивались. По магии там открыто объемистое произведение, первоначально занимавшее не меньше 200 плит. Экземпляр его сохраняется в лондонском музее и если верить надписи, был восстановлен с более древнего оригинала по повелению царя Ассурбанипала в VII веке до начала нашей эры. Текст написан на двух языках: на ассирийском, который, говорят, был разговорным во время Ассурбанипала, и на аккадийском, языке древних халдеев, хотя он ко времени Ассурбанипала был уже мертвым языком и непонятно, зачем его «воспроизвел» Ассурбанипал, у которого едва ли была классическая магия.

Теология здесь тоже слишком высока, и в ней, как и у христиан, фигурирует троица, разумная, исполненная всемогущества и повелевающая на небе, в водах и на земле. Бог неба — бог отец — назывался Ану (Он), повелитель земли бог сын назывался Бел, т.е. Господь, а дух святой назван Эа — средне с Иевис-Иегова. Они называются в «халдейской» теологии великой троицей. Каждый из них имеет свою семью, своих слуг, каждый из которых был местным богом одного из крупных городов или местностей. Но с течением времени произошла путаница. Бог важнейшего города «Врата Господни» (Вавилон), Мардук (т.е. Умерщвленный, аналогичный Христу) стал называться «сыном Эа» а с Господом (Белом) он отождествлялся до такой степени, что Бел Врат-Господних, которому был сооружен храм, был на деле Мардук, которого чтили теперь как высочайшего повелителя, как Бела (Господа). Бога Небо (т.е. Пророка), аналогичного Иоанну Златоусту, считали сыном Мардука и он вместе с умерщвленным Господом, Мардук-Белом, и с народным богом Ассуром (т.е. Вождем) были главными богами того периода, который таким образом не мог быть ранее конца средних веков.

Святой дух Эа был бог пророчества, и волшебства, и воды, которая испаряясь, превращается в духа (т.е. в газ), почему и была главным элементом при врачебном волшебстве и при заклинаниях. Особенно ценились чудодейственные воды из Эриду (т.е. из Эрида на Иордане), города эа (Святого Духа), бывшего при устье великой реки. Это третье лицо святой троицы становится богом мудрости, который знает все искусства и ремесла и учит им; он также тот божественный художник, который вылепил из глины человека и дал ему жизнь; да и весь мир, все, что в нем есть, создано им, а так как мир представлялся возникшим из воды (мифического океана), то Эа очень часто отождествлялся с <…>, и до какой-то степени можно сказать, что все бытие возникло из самого Эа.

Мы видим, что это прямо взято из теологии христиан и даже не очень древнего периода. Да и учение о злых духах совершенно христианское средневековое. Его источником служит попытка объяснения бурь, наводнений, гроз, затмений солнца и луны и человеческих бедствий. Так, например, в заклинании о несчастии бога луны (Сина) и его избавлении (от затмения).

«Нечистая сила, вихрем крутящая злые духи, беспощадные демоны, рожденные у небесного края (т.е. на горизонте), злодеи и изверги, со злом каждый день выступавшие, — вперед все несутся они, чтобы бедствия всюду творить. Из них первый есть буря, второй же дракон, и пасти его ядовитой никто не избегнет, третий пантера и все семеро — ангелы Ану (Она) царя. Один за другим в темноту погружают они город. Ураганы, которые злобно бушуют с в небе, что тьму нагоняют на небо, вихри, которые ясные дни в мрачные превращают; они несут дождевые потоки Раммана (бога грома) вместе со злыми ураганами и ветрами, а на окраинах неба сверкают они яркой молнией. Несутся они п широкому небу, чтобы убивать; они стоят враждебно к жилищу Ану и не имеют равных себе.

А каковы же вообще эти духи? На одной пластинке говорится:

«Они суть исчадия ада; тому, что высоко, падением угрожают, внизу же великие смуты творят; они яд в желчи богов, они похищают себя у неба, великие умы, они падают с неба, как дождь; они чада, землею взращенные; вкруг башен высоких, зданий просторных тесняся, кружатся они; они проникают из одного дома в другой и удержать их дверями нельзя, нельзя запереть и замками; они проползают сквозь двери, как змеи; мешают жене от мужа зачать; из рук человека воруют детей, из отчих домов изгоняют владельцев. Они — тот голос зловещий, который, людей проклиная, преследует всюду.»

Они мучат не только людей, но и животных, которые не могут найти себе покоя от них:

«Они нападают на страны, одну за другою; они мешают рабыне стать матерью; они изгоняют владельцев из отчего дома. Даже голубок они принуждают покинуть их гнезда, всех птиц заставляют на крыльях своих подыматься, а ласточек даже из гнезд выгоняют скитаться в пространстве; они преследуют быка, гоняют ягненка; они суть великие Умы, злые, гонители-демоны.»

Они причины всевозможных болезней, которые понимаются то как проявление злобы враждебных демонов, то как духи, овладевшие человеком. Это относится главным образом к двум ужасным болезням Халдеи: к чуме и лихорадке; здесь демоны выступают всегда в виде двух существ, отличающихся от всех остальных демонов и известных по имени Намтар и Идра. Остальные демоны соединяются в различные группы и каждая из таких групп нападает только на свою особую часть тела; это видно между прочим из следующего:

«На голову человека устремляет свою силу проклятый Идпа (дух лихорадки), на жизнь человека устремляется свирепый Намтар (дух чумы), на горло презренный Утук, на грудь человека губительный Алал, во внутренности проникает злой Гигим, на руки ужасный Телал».

Имеются на этих плитках и гномы и кобольды, обитающие вблизи человеческого жилья, между тем как другие демоны, подобно христианским, обычно живут в безлюдных местах, в пустынях, или на вершинах гор. Приписываются появлениям духов и сонные видения и деталируются демоны мужского и женского пола, называемые «ночными насильниками», «объятий которых не могут избегнуть во сне ни мужчина, ни женщина» (объяснение эротических снов).

Духи оживляют все в мире, управляют путями планет; вызывают регулярную смену времен года, дождь и грозу. Они дают земле плодородие, растениям рост, но они же приносят смерть и болезни. Они находятся везде: на небесах, на земле, в воздухе и в воде. Каждая вещь имеет своего собственного духа. Некоторые из них добрые существа, другие — злые; между ними происходит непрерывная и повсеместная борьба, причем победы сменяются поражениями, и это становится причиной, почему за спокойным состоянием природы следуют беспокойные периоды.

При таком представлении бытия, магия стала, конечно, необходимостью. Как скоро человек воображает себя окруженным злыми духами, которые преследуют его и силы которых далеко превосходят его собственные, то он заклинает их именем добрых духов. Но не всякий желающий может производить магические операции, а только человек, посвятивший всю свою жизнь изучению духов и таким образом близко знакомый с тем, что надо делать в каждом отдельном случае. Таким образом, искусство заклинания переходит к священникам, которые скоро разделились по специальностям. Произошли священники заклинатели, священники врачи и священники чародеи, а из них астрологи и предсказатели грядущих событий.

Как образчик заклинаний я приведу из д-ра Леманна (стр. 27), только относительно находки которого он, к сожалению, не приводит подробностей.

«Семь их, семь! Семь их в глубочайших пучинах моря. Семь смутителей небес, восстают они из глубочайших недр океана, из сокровенных тайников. Не мужчины они и не женщины. Они — распространяются как сеть. Нет у них женщин, не рождаются дети; честь и благость их неизвестны; молитв и просьб они не слушают. Нечисть, рожденная в горах, враги бога Эа (т.е. Иеговы, святого духа) они суть орудия гнева богов. Чтобы испортить дорогу, падают они на землю. Враги! Враги! Семь их, семь их, дважды семь их! Да заклянет их бог неба! Да заклянет бог земли!»

А вот оттуда же и заклинанье болезни, данное одной женщине-знахарке на специальный случай.

«Возьми шкуру от самки верблюда, не знавшей ни разу самца. Волшебница пусть станет справа больного, снаряды свои пусть положит налево, а шкуру разделит на дважды семь кусков и передаст им то волшебство, что исходит прямо от Эриду (Эридиана-Иордана). Оберни голову больного одеждой, закутай и шею больного, закутай седалище его жизни, закутай и руки и ноги его. Больного вели посадить на кровать и вспрысни волшебной водой. Чтоб исчезла в небесном пространстве болезнь головы, подобно бушующей буре, чтобы исчезла она с земли, подобно тому, как вода исчезает, поднявшись на время над берегами! Чтобы заклинание Эа его исцелило! Чтобы Давкина его излечила! Чтобы Мардук, этот первенец моря, ему возвратил бы силу здоровья!.

А почему нужны были именно те средства, было и для употреблявших их так же таинственно, как и для нас. Более понятно употребление маленьких пугал, для того, чтобы, увидев их, дух болезни с ужасом обратился в бегство. Такие пугалы (рис. ) прикладывали к больному месту, думая, что этим можно изгнать болезнь. На Цейлоне и до сих пор еще употребляется такое целебное средство.

Вот и месопотамский рассказ об излечении чумы, олицетворяемой в злом духе Намтаре.

«На помощь поспешил Мардук; он вступил в обитель Эа (святого духа) отца своего и обратился к нему со словами:

«Отец мой, злобный Намтар опустошает страну подобно огню».

Вторично обратился к нему со словами:

«Что этот человек должен сделать, неизвестно; чем излечить его можно?»

Эа возразил своему сыну Мардуку:

«Сын мой, что тебе неизвестно, чему я должен тебя научить? Все, что знаю я, знаешь и ты; иди же, сын мой, Мардук, перемешай ил океана и вылепи из него изображение, подобное Намтару. Прикажи положить человека, сотвори над ним очищенье и положи ему на распухший живот (изображение подобное Намтару); волшебство ему сообщи, что прямо из Эриду исходит. Взор его обрати на запад. Чтобы злобный Намтар, который в теле его обитает, тотчас бы вышел оттуда!» Аминь. То изображение, которое подымает его главу, великой силой исполнено».

«При раскопах около Моссуда, — говорит д-р Леманн, — находили множество глиняных статуэток крайне странного вида, голова, шея, корпус и члены которых относились к разным животным. Едва ли подлежит сомнению, что эти глиняные статуэтки изображали демонов различных болезней и что они употреблялись при известных нам заклинаниях».

Но в этом мы можем и усомниться. Ведь их наделать специально для приехавших искателей-гяуров было много легче, чем приготовить плитки с клинописью.

Как и в наши дни, кроме лечения уже начавшихся болезней, были и предупредительные средства — талисманы и амулеты. Талисманы в виде изображения богов (рис. ) ставили и перед домом и в доме; амулетами для ношения на шее были небольшие глиняные или каменные плитки, лоскутки холста и тому подобные предметы, на которых было написано сильное заклинание.

О талисманах д-р Леманн приводит такую надпись:

«Поставь у ограды дома образ бога Унгал-нирра, который равного себе не имеет, поставь образ боа, который сияет блеском храбрости, который равного себе не имеет… и образ бога Наруди, владыки могучих богов, поставь его на пол под кроватью. Чтоб удержать всякое близкое зло, поставь бога (имя стерто) и бога Латарака у двери. Чтоб отвратить всякое зло, поставь … (имя стерто) в виде пугала, к двери. Поставь образы Мардука у порога; поставь их вправо и влево».

А как пример амулетов тот же автор дает один, который, вероятно, носила женщина во время беременности, и на нем написано:

«О, Битнур, прогони болезни далеко-далеко; укрепи зародыш; доведи голову человека до полного развития».

А в другом говорится:

«Злобный демон, злая чума, дух земли изгнал себя из тела. Да соединятся все вместе ангел-хранитель, защитник-колосс и демон-хранитель с духом земли. Заклинание великого, великого, великого бога. Аминь».

А вот рисунок одного (стр. ).

Но ведь вся эта литература, читатель, существует в Месопотамии и других мало культурных странах и теперь! Так почему же относить все это за 5000 лет до нашего времени?

Скажу более. У современных арабских каббалистов о Великом, всемогущем имени бога, которое знает лишь он один. А вот рассказ о нем у д-ра Леманна:

«Была одна власть, пред которой (в Месопотамии) преклонялось все в мире, как добрые, так и злые духи: это было сокровенное божественное имя, высочайшее имя, всемогущее божеское имя, которое знал только Эа (св. дух). Даже боги подчинялись ему. Имя это никогда не произносилось в заклинаниях, потому что всякий, кто узнал бы его, получил бы власть, равную власти богов. Если даже сам Эа дает приказание Мардуку совершить заклинание от его высочайшего имени, то предупреждает не называть его вслух. Так в рассказе о том, как Сфинкс Асузу-Намир был послан к богине ада Аллате, чтоб потребовать от нее возвращения утренней звезды Истар, говорится:

«Эа скрыл приказание в сокровенном тайнике своего сердца; он создал Асузу-намира, сфинкса с четырьмя головами.

«Ступай туда, Асузу-намир; у ворот той страны, откуда никто не приходит обратно, покажешь свой облик! Да увидит тебя Аллата (супруга Аллаха) и да почувствует радость при виде твоем! Успокоится глубина ее сердца, ее гнев исчезнет. Закляни ее именем всемогущего бога».

Само собой понятно, что представление о возможности исцелять болезни заклинаниями злых духов тотчас же вызвало представление о возможности и призывать их, чтоб навести болезни на нелюбимого человека. Такие призывы, конечно, не публиковались, но о существовании их повсюду имелись указания и они носят название чародейства или черной магии. В период господства мистики все были убеждены, что едва ли существует такое зло, которого нельзя было бы вызвать при помощи чар. Как далеко простирается власть злых демонов, так же далеко простирается и власть служащего им чародея, так как чародей все исполняет от их имени.

Поэтому и против чародеев появились заклинания:

«Того, кто околдовывает чье-нибудь изготовленное изображение, злой лик, злой взгляд, злой рот, злой язык, злые губы, вредный яд, о, дух неба, закляни их! Дух земли, закляни их!»

А вот еще и другое:

«Тот, кто сделал изображение совершенно похожее на мой вид, тот околдовал весь мой вид, он взял приготовленный для меня волшебный напиток и осквернил мое платье».

Но только, читатель, как же относить это в глубокую древность? Ведь мы знаем, что первое запрещение делать портреты им вообще человеческие изображения появилось только в Коране, т.е. по нашей хронологии накануне крестовых походов, а по обычной хронологии не ранее VII века нашей эры! Ведь даже и в самих Месопотамских памятниках древности мы видим не только изображения всяких «ассиро-вавилонских» царей, но даже и самого Дария, который по общепринятому счету жил много позднее этого времени! Нигде, кроме Корана, мы не имеем такого запрещения, а отсюда ясен вывод: эти глиняные плитки принадлежат эпохе распространения Корана в Месопотамии, в котором, между прочим, не отвергаются и богини, что подало повод новейшим правоверным утверждать, что Магомет написал это место в припадке умопомешательства. Но возвратимся к предмету.

После этого невозможно сомневаться, — говорит д-р Леманн (стр.42), — что «халдейские» волшебники применяли те же приемы, как и знахари-врачеватели дикарей теперь; они изготовляли изображение того, на жизнь которого покушались, и так или иначе портили это изображение; после этого, как полагали, несчастье должно было постигнуть изображенное лицо. Здесь же имеется вполне определенное указание и на применение волшебного напитка: («вредный яд»). Но волшебник мог портить людей и одним взглядом. Но вера в «недобрый взгляд» или в «нехороший глаз» еще и теперь очень распространена не только по всей Азии, но и в Южной и Восточной Европе. Даже и анафема христиан нашла свой отголосок в клинописи.

«Гнусное проклятие действует на людей подобно злому демону; приговор проклятия тяготеет над человеком; приговор гибели тяготеет над ним; гнусное проклятие есть волшебство, которое вызывает безумие. Гнусное проклятие, оно душит человека как ягненка; его бог удалился из его тела; богиня его рассердилась и перешла в другое место».

Еще более сильное доказательство однородности, а следовательно и одновременности месопотамской культуры со средневековою, южно-европейскою, мы имеем в астрологии на берегах Тигра и Евфрата.

Нам говорят, что «еще во времена царя Саргона II, т.е. приблизительно за 700 лет до нашей эры, были переписаны с копий, относящихся к 12 веку до Р. Х, астрологические книги еще более глубокой (!) древности, часть которых чудом дошла до нас. Наиболее замечательные из этих книг, это большое сочинение по астрологии на 70—80 таблицах и большое авгуральное произведение приблизительно на 100 таблицах; кроме них имеется еще на 25 таблицах оглавление небольшого астрологического сочинения, разделенного на 25 глав, но от его текста кажется, ничего уже не сохранилось.

«Основная религиозная мысль, выступающая в астрологических сочинениях, есть вера в то, что небесные тела являются настоящей причиной всего происходящего на земле. А так как они уже заметили, что данное положение небесных тел периодически появляется вновь, то отсюда следовало, что все явления в природе и человеческой жизни также неизменно должны повторятся по истечение такого периода.

Значит, для предсказания событий вперед или установления истории человечества вспять, достаточно сопоставления астрономических и исторических записей, обнимающих только один период времени. Такой труд, — внушают нам, — был исполнен еще при Саргоне I и с того времени при всевозможных случаях обращались за советом к возникшим таким образом астрологическим таблицам.

Но месопотамские мудрецы, подобно современным нам за-Гималайским махатмам Елены Петровны Блаватской, имели в своем распоряжении еще и земное средство для предсказания хода вещей. Если все, что происходит на земле, имеет свою причину в движениях небесных тел, и следовательно, повторяется периодически, то отмечая все замечательные события в пределах довольно продолжительного периода времени, можно с помощью этих записей предсказывать будущее, и не обращаясь к небесным светилам. Если вновь наступает известная группа одновременно бывших когда-то событий, то за ними должны последовать те же события, которые выступали после них и прежде; ибо ничего не происходит случайно, но все зависит от небесных тел и все периодично, все повторяется вновь, потому что повторяется само движение небесных тел. Из этих наблюдений возникла мантика, учение о предсказаниях грядущих явлений посредством земных событий, а также и восстановления древней истории.

Астрономические наблюдения, на которых халдеи основывали свою астрологию, простираются, — внушают нам, — далеко вглубь веков. Гиппарх, например, утверждает, что халдеи наблюдали звездное небо за 270 000 лет до того, когда Александр Великий вступил в Персию. Плиний же (переставив 7 на место 2) говорит уже о 720 000 годах. Они знали уже за 720 000 лет до нас, что солнечный год имеет 365,25 суток, их год уже тогда разделялся на 12 месяцев, а каждый месяц — на 30 дней; но так как солнечный год оказывался длиннее на 5 дней, то в каждые 12 лет разница достигала двух месяцев. При этом не принимались в расчет те три четверти дня, на которые солнечный год оказывался больше 365 дней и эти ежегодные остатки вырастали в 124 года до 30 дней, т.е. целого месяца, который тогда и засчитывался.

Они, — говорят нам, — уже знали о саростических периодах, — периодах в 18 солнечных лет или 223 лунных оборотов, за которыми повторялись (будто бы!) солнечные и лунные затмения. Благодаря этому они могли вычислить наступление затмения; но их определения не всегда бывали абсолютно точными, ибо солнце как-то раз пренебрегло их вычислениями и вычисленного затмения не было. Об этом, — говорит д-р Леманн, из книги которого я черпаю эти сведения, — имеется в высшей степени интересный документ, посланный царю Ассурбанипалу его обер-астрологом Абиль-Истаром; начало этого послания гласит так:

«Царю моему повелителю от твоего слуги Абил-Истара. Да будет мир моему царю, моему повелителю. Да даруют великие боги долгие годы, здравие тела и радость сердца царю моему повелителю. В 27-й день исчезла луна. В 28, 29 и 30 день мы ожидали солнечного затмения. Но солнце не вступило в затмение. В первый день луна наблюдалась в денные часы».

«Смысл этого послания, — продолжает автор, — достаточно ясен. Астрономы ожидали солнечного затмения, но оно не произошло. Если б это случалось довольно часто, то едва ли они находили бы нужным извещать о том царя. Отсюда мы заключаем, что их астрономические сведения стояли очень высоко и они могли вычислять затмения почти с совершенной точностью».[164]

А вот я, в качестве астронома, могу сообщить, что посредством саросского цикла вы из 2000 предсказаний ошибетесь 1995 раз, а попадете только 5 раз. И если приводимый в документе астролог с удивлением пишет, что его предсказание не оправдалось, то значит и письмо его относится не ранее как к XVI веку нашей эры (см. Христос, кн. IV. Стр. 415).

А как же этот детерминизм исторических событий, который, прибавлю, был присущ и европейскому средневековью после появления Апокалипсиса — древнейшей астрологической книги в 395 году, увязывался с влиянием демонов и богов? Объяснить это можно лишь односторонностью древнего ума: когда он думал о демонах, он забывал об астрологии, и наоборот. Вот опять одна из астрологических выписок д-ра Леманна (стр. 47).

«Когда возвращается звезда судьбы в стране чума. Если возвращается звезда Ирби — страна благоденствует. Если возвращается звезда сверкающего тела — в стране сила и жизнь. Если возвращается звезда страшного дня — стране угрожают бедствия. Если возвращается звезда Дильме — счастье ожидает страну. Если возвращается звезда камня Абзии — предостережение стране. Если возвращается звезда Алабастера — благоденствие в стране.

На таблице, — говорит д-р Леманн, не указывая в русском переводе, где она находится теперь, — это перечисление идет дальше; на ней отмечено около 30 звезд с объяснением обстоятельств, которыми они будут сопровождаться на земле при своем появлении, но приведенного отрывка, однако, достаточно, чтобы дать понятие о таких предсказаниях.

Точнее приводятся данные о явлениях, которыми сопровождаются затмения. Вот отрывок из месяца Таммуз, из большой таблицы: здесь солнце стоит в знаке рака, т.е. в четвертом по халдейскому счислению времени:

«В первый день (Таммуза), если случится затмение, и если оно начинается на юге и будет светло, умрет великий царь.

В месяце Таммуз, во второй день, если наступит затмение и начнется с севера и будет светло — царь будет воевать с царем.

Таммуза в третий день, если наступит затмение и начнется с востока и будет светло — польются дожди и будет наводнение.

Таммуза, четвертого дня, если наступит затмение и начнется с запада и будет светло — в Финикии уродится хлеб.

Таммуза, пятого дня, если наступит затмение и взойдет великая звезда — будет голод в стране» … и т.д.

Но ведь это же, читатель, как две капли воды похоже на астрологические сборники XVII века в Европе. И сам д-р Леманн прибавляет: «В средние века это искусство достигло в Европе высокого развития».

Перейдем теперь к мантике, т.е. учению об истинном значении земных явлений. Как уже замечено выше, она имела свои корни в астрологии и по этой причине стояла с нею в теснейшей связи. «Но из большого сочинения Соргона, — говорит д-р Леманн, — до сих пор переведено так мало, что можно получить лишь крайне поверхностное понятие о том, по каким правилам излагались земные явления. Все сочинение распадается на 14 глав, которые трактуют как и римские авгуральные книги, о наблюдении за полетом птиц и внутренностями жертвенных животных, описывают различные явления природы и дают толкование снов. Однако, этим мантика далеко не исчерпывается; из других источников мы знаем, что «халдеи» занимались также и геомантией, т.е. предсказаниями с помощью геометрических фигур; кроме того, они часто бросали жребий, чтобы в известных случаях узнавать волю богов.

Из 14 глав большого мантического произведения, апокрифируемого Саргону, эти трактуют об этом, но из этих трех глав почти ничего не исследовано. Несколько лучше обстоит дело с объснением наблюдения внутренностей жертвенного животного. Некоторые отделы, трактующие об этом, имеются в переводе. Они заключают в себе целый ряд фантастических толкований в совершенно такой же форме, как и астрологические.

«Если в желудке осла имеются с правой стороны впадины, то последуют наводнения. Если внутренности осла завернуты на правую сторону и черны, то бог дарует изобилие всего в стране царя. Если внутренности осла завернуты на левую сторону, и черны, то бог не даст изобилия стране царя. Если внутренности осла завернуты на правую сторону и синеваты, то будет печаль и горе в стране царя. Если внутренности осла завернуты на левую сторону и синеваты, то не будет ни печали, ни горя в стране царя».

Отсюда видно, что то, что на одной стороне тела признается за благоприятный признак, на другой — приносит несчастье; счастье и несчастье одинаково распределяются направо и налево.

Подобно этому служили приметами ветер и погода, дождь, облака, молния и другие явления природы, например, шелест деревьев. Из диких зверей особое значение для халдеев имела змея, как и для большинства современных дикарей. Змея была символом сверхъестественных знаний; она была атрибутом божественной мудрости. Возможно, что змей даже держали в некоторых храмах и пользовались ими, как оракулами. Также и драгоценные камни имели свое значение в мантике. В одном доисторическом документе из «ниневийской библиотеки» (т.е. из груды плиток близ Моссула) рассказывается, что когда хотели узнать, будет лит счастлив поход, то с этой целью рассматривали сверху и снизу сверкающие лучи, которые разбрасывал направо и налево «бриллиант на пальце».

Особенное значение имели собаки и их поведение. Одна таблица объясняет, что должно означать, если бы чужая собака забежала в храм или во дворец царя:

«Если серая собака забежит во дворец, то он погибнет в пламени. Если желтоватая собака забежит во дворец, то его ожидает насильственный конец. Если рыжая собака забежит во дворец, то с врагами будет заключен мир» и т.п.

Это перечисление продолжается в таблице в том же духе и становится положительно комичным, благодаря той основательности, с какой приводятся всевозможные цвета собак, а также и все довольно неопрятные отправления, какие только может совершать собачий организм!

«Если вырвет собаку в доме — умрет хозяин дома. Если собака обмочит во дворце трон, то умрет царь и враги поделят между собой его царство. Если собака помочится в храме, то с неба польются потоки дождя, на улицах будет потоп, голод и мор в стране».

Рождение уродов, — совершенно как у Тита Ливия, — тотчас же записывались самым точным образом вместе с их значением. Сны играют чрезвычайно важную роль в героической поэме «вавилонян», в эпосе Нимрода или Гильгамеша; герой Гильгамеш и его друг Эабани предугадывают, благодаря сновидениям, все выдающиеся события своей жизни и умеют объяснять их друг другу. Пророк Даниил делается по Библии могущественным человеком в государстве, сообщив царю Навуходоносору сон, который тот видел и растолковавши его. «Тогда возвысил царь Даниила, и дал ему много больших подарков, и поставил его над всею областью Вавилонскою и главным начальником над всеми мудрецами Вавилонскими (II, гл. 48). В летописях царя Ассурбанипала имеется целый ряд сновидений, которые царь видел незадолго перед выдающимися событиями и т.д., и по этим сновидениям каждый раз предсказывался исход, какой действительно имели последующие события.

Греческие историки признают Зороастра, основателя персидской религии, за изобретателя всей магии, а современные ассирологи утверждают, что ничего подобного и быть не могло. Магия была халдейского и мидийского происхождения. А с точки зрения новой хронологии выходит, что и та и другая пришли из средневековой Ромеи, или даже из Западной Европы, когда там началась уже точная астрономия с действительной возможностью предсказывать затмение солнца и луны.

Нам остается только сказать здесь несколько слов об отношении авторов Библии к магии. В законе Моисея волшебство сопоставляется с идолопоклонством.

Так, в 5-й книге Моисея (Х, 12) говорится: «НЕ должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою, через огонь, прорицатель, гадатель, ворожей, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых: ибо мерзок пред господом всякий, делающий это, а за сии-то мерзости господь, бог твой, изгоняет их от лица твоего».

А далее определяется и наказание (III Моисея, ХХ, 27):

«Мужчина ли или женщина, если будут он вызывать мертвых, или волхвовать, да будут преданы смерти; камнями должно побить их, кровь их на них».

А как же сопоставить это с тем, что многие еврейские цари, а с ними и весь народ, часто преступали упомянутые пункты закона? Саул, хотя изгнал прорицательниц, однако сам же обращался к волшебнице эндорской, а о Манассии сказано (2, Парал., XXXIII, 6): «Он проводил сыновей своих через огонь, в долине сына Енномова, и гадал, и ворожил, и чародействовал, и учредил вызывателей мертвецо и волшебников: много делал он неугодного в очах господа, и прогневал его».

Конечно, только одним способом: в Библию попало не мало вставок из очень позднего европейского средневековья раньше, чем ее современный текст был закреплен печатным станком. А наши сопоставления Монассии, списанные с Юстиниана, показывают, что колдовство, действительно процветало и в Великой Ромее IV века нашей эры.

Первобытное человечество, — говорит д-р Леманн, — всегда верило в возможность магических операций, по средствам которых добивались познания фактов, необъяснимых обычными способами и пытались получить власть над внешним миром, недостижимую обыкновенными средствами. Во все средние века в Европе, а в Азии и теперь, мы видим упорное стремление поднять завесу будущего при помощи гаданий и страстное желание получить власть сверхъестественную для достижения своих различных практических целей. А во все эпохи прежней человеческой истории мы встречаемся с твердою уверенностью, что все это может быть достигнуто посредством магического искусства. А теперь эта вера изгоняется уже в среду малообразованных классов.

Первоначальный тип магии может быть назван «спиритическим», так как все магические явления объясняются им вмешательством высших разумных существ, а последующий тип может быть назван философско-оккультнистическим так как истинною причиной еще необъясненных современным естествознанием явлений он считает какую то неизвестную высшую силу природы. Понятно, что философский оккультизм ни в каком случае не уничтожал спиритизма и обратно. Так д-р Леманн в своей «Истории суеверий и Волшебства» (стр. 375) указывает нам, что сам основатель оккультной философии Корнелий Агриппа (1456—1535) признавал, что господство ученых магиков над тайными силами природы достигает высшей степени в тех случаях, когда им удается заручиться содействием небесных «разумов» или демонов, от которых эти тайные силы исходят.

Хорошим образчиком этого служит средневековая астрология. Пока небесная механика не повела движения небесных светил под общий закон тяготения, апокалиптический взгляд на тесное соотношение между движениями на небе и событиями на земле господствовал над умами ученых от возникновения Апокалипсиса в 395 году нашей эры и до Ньютона. То же повторилось позднее и с алхимией, возникновение которой было связано с открытием изменений в наружном виде металлов при различных манипуляциях над ними, что дало повод думать, что манипуляции имеют мистическую силу даже и без участия «духов», благодаря таинственной силе, исходящей из самого человека. Но эта сила не одинакова у всех, как и талант и все другие качества, которые притом же совершенствуются обучением.

И вот, магическое искусство поставило определенные требования тем, кто хотел им обладать. Ведьмы колдуны, магики и медиумы прежде всего должны были обладать определенными «предрасположением», которое в свою очередь должно было подвернуться некоторой обработке и развитию.

Только что упомянутый Корнелий Агриппа, живший в период наивысшего развития европейской магии, говорит в своем письме к Аврелию Аквапенденте: «Внутри нас живет деятельное существо, могущее без оскорбления божества и религии выполнить все, что обещают астрологи, магики, алхимики и некроманты. Я утверждаю: в нас самих живет начало, творящее чудеса.

Живут в нас не адские силы и не светила небесные, а бодрствующий дух, и все это совершающий».

Также мы находим такое место:

«Многое может сделать наш дух при помощи веры, состоящего из глубокого убеждения и напряженного внимания, и сообщают силу предприятию, которое мы думаем совершить… для магических действий нужна поэтому твердая вера и непоколебимое доверие к себе. Нельзя иметь ни малейшего сомнения в успехе и даже допускать подобной мысли. Твердая вера творит чудеса даже иногда будучи неправильно направлена, а малейшее сомнение и оговорка рассеивает духовную силу магии.»

Читатель видит из этого, как уже в конце XV и начале XVI века Корнелий Агриппа начал приходить к выводу, что ни от одного присутствия духов, а также и от душевного состояния самого магика зависит успех или не успех его дела. Но только уже в XIX веке в книге врача Бруно Шиндлера: «Магические стороны духовной жизни» (1857 г.) мы находим систематически проведенное объяснение магических явлений на почве психологии.

«Во сне,— говорит он,— раскрывается внутреннее сознание. Индивидуум оградил себя от всех жизненных явлений внешней природы, в нем отражаются бесчисленные лучи космических и теллурических сил и в то же время в нем идет низшая, вещественная жизнь. От того в сновидениях и проявляются оба эти направления душевной деятельности: с одной стороны возникает мутная игра фантазии, возбуждаемая низшими ощущениями плоти, запятнанная телесными страстями, обремененная впечатлениями греховной дневной жизни, а с другой стороны восстает голос природы, изъясняющий подобно оракулу, прошедшее, прозревающий настоящее, возвещающий будущее, и достигает порога сознания в форме предчувствия, вдохновения и пророчества». Более высокую степень магического состояния мы наблюдаем в «предчувствии», возникающем в тех случаях, когда ночное, т.е. сонное состояние начинает проявлять себя в «дневном (т.е. бодрствующем) сознании». Если представления в это время принимают определенные образы, то мы имеем временное «ясновидение». А если «ночное сознание» делается преобладающим, то мы имеем «пророчество», которое проявляется только при полном экстазе, выраженном с внешней стороны судорожными движениями. Это последнее обстоятельство ясно указывает, что власть воли над телом утрачена и «дневное сознание» оттеснено окончательною так как во всех этих состояниях человек сам не знает, откуда у него взялись его представления, то и приписывает их либо откровению, либо бесовскому наваждению.

Все искусственные средства, употребляемые для вызывания экстатического состояния: натирания, курения, заклинания, воздержания, гипнотизирующие средства и т.д. действительны, по мнению Шиндлера, лишь потому, что способствуют усилению ночного сознания за счет дневного. Впечатления, дремлющие в ночном сознании, выступают на первый план и получают яркость действительных явлений. Субъект видит лишь то, что ему желательно видеть, поэтому все взывания духов приводят только к галлюцинациям. Истинную ценность имеет только ясновидение прошедшего и будущего, овладевающее индивидуумом при экстатическом состоянии, потому что эти явления порождаются воздействием «всего сущего» на наше ночное сознание (которое Шиндлеру представляется подобием образного полюса того же самого магнита), хотя точный путь такого воздействия — нам не известен. Вся практическая магия основана на действии на расстоянии некоторой силы, исходящей из «ночного полюса» человека и могущей вызывать движения неодушевленных вещей и разнообразные изменения в других людях.

Само собой понятно, что разделение человеческого сознания на бодрствующее и сонное, с их уподоблением двум полюсам магнита, было настолько не научно с физиологической точки зрения, что увлечение им быстро прекратилось. Уже в 1861 году профессор зоологии в Берне Максимилиан Перти в своем сочинении: «Мистические явления человеческой природы» объясняет большую часть мистических явлений (сны, лунатизм, беснование, вызывание духов, чудесные исцеления) без всякого магического вмешательства, подводя их под физиологические и психологические рубрики.

Но, к сожалению, он остановился на полпути и вместо рационализма бросился в мистицизм. В своей позднейшей работе «Современный спиритизм», он выражается очень определенно: «если принять в расчет, какое значительное число выдающихся и здравомыслящих людей Европы и Америки подтверждают действительность спиритуалистических явлений, то можно объяснить только невежеством смелость некоторых писателей, называющих всю область этих явлений бредом, суеверием и шарлатанством. Свидетельство органов чувств здоровых людей признается достаточным в торжественных судебных заседаниях всех народов, следовательно должно быть признано достаточным и относительно проявлений спиритизма. То обстоятельство, что эти явления носят характер необыкновенного и противоречат, по-видимому, известным до сих пор законам природы, не может считаться достаточным основанием к их отрицанию. Спиритизм, очевидно, может повести к проникновению человеческого взора за пределы сферы механических явлений».

«Переход Петри в ряды спиритов,— говорит д-р Леманн, по которому я реверирую большинство приводимых мною здесь фактов,— может служить прекрасным примером, куда может завести слепая вера в достоверность показаний». Автор совершенно правильно отмечает то, «огромное значение, какое имеют вторжения бессознательного в область нашей сознательной жизни», благодаря чему наблюдательная способность человека очень несовершенна.

«Достоверностью своих выводов,— говорит он,— естественные науки обязаны именно тому, что они ставят свои наблюдения в самые благоприятные условия, при которых возможность ошибок делается минимальною. В музеях, лабораториях и обсерваториях исследователь находится в полном покое и ничто не мешает его работе; он может произвольное число раз повторять свои наблюдения, чтобы по возможности исключить случайные ошибки. Чего он не заметил сегодня, то он увидит завтра. Техника предоставляет в его распоряжение множество средств для увеличения восприимчивости органов чувств и т.д. Но главное — это возможность немедленно записать результаты и отсутствие необходимости полагаться на свою память; каждый наблюдатель отлично понимает, что уже через короткое время он упустит из виду много мелочей, если они не будут отмечены тотчас же. Только при таких условиях могут быть произведены достоверные — конечно в пределах человеческой возможности — наблюдения. Известная доля упражнения также необходима наблюдателю. Каждый учитель естественной истории знает по опыту, что даже способные дети старшего возраста, когда им показывают животное или растение и направляют их внимание на определенную часть предмета, все таки не могут рассказать о том, что они должны были заметить: они как будто его не видят. Для наблюдения, как и для всего прочего нужна привычка. Поэтому только тогда можно положиться не верность наблюдения, когда опытный наблюдатель работал при благоприятных условиях.

А наблюдения мистических событий большей частью произведены людьми совершенно неопытными в деле наблюдения и притом в самых неблагоприятных условиях. Это редкие явления, которые не находятся в нашей власть, а возникают и исчезают неожиданно и внезапно, большей частью в темноте; поэтому наблюдения над ними, даже в лабораториях, очень затруднительно.

Огромное значение фантазии можно видеть из таких примеров:

Вот, например, животное «Морской монах». Самое древнее его описание встречается у немецкого натуралиста Конрада Мегенберга, написавшего в 1349 году первую немецкую естественную историю.

«Морским монахом называется чудовище во образе рыбы, верх как у человека; оно имеет голову как у вновь постриженного монаха. На голове у него чешуя, а вокруг головы черный обруч выше ушей; обруч состоит из волос, как у настоящего монаха. Чудовище имеет обычай приманивать людей к морскому берегу, делая разные прыжки, и когда видит, что люди радуются, глядя на его игру, то он еще веселее бросается в разные стороны; когда же может схватить человека, то тащит его в воду и пожирает. Оно имеет лицо не совсем сходное с человеком: рыбий нос и рот очень близко возле носа».

А вот и другое независимое описание:

Датский историк Арильд Хвитфельд сообщает в «Хронике Датского королевства»:

«В 1550 году поймана возле Орезунда и послана королю в Копенгаген необыкновенная рыба. У нее была человечья голова, а на голове монашеская тонзура. Одета она чешуями и как бы монашеским капюшоном. Король велел эту рыбу похоронить. С рыбы было сделано несколько рисунков, которые были посланы разным коронованным лицам и натуралистам Европы».

Известный врач и натуралист Конра Геснер в Цюрихе (1616 — 1665) пишет по поводу этого чудовища:

«Этот морской монах, говорят, пойман был в Балтийском море, возле города Эльбье в 4 милях от Копенгагена, столицы Датского королевства. Длина рыбы четыре локтя; она была прислана королю и считается за чудо. Говорят, она была поймана в сети вместе с селедками. Альбертус пишет, что такие же рыбы неоднократно бывали пойманы в Британском море».

А вот и его рисунок

Казалось бы сомнения нет: такое странное животное существует. Оно и оказалось существующим: это десяти щупальцевая каракатица (рис. ). Если представить себе это животное, лежащим на берегу, брюшной поверхностью вниз, при участии воображения можно усмотреть в ней некоторое сходство с монахом, снабженным рыбьим хвостом. А остальное добавлено. Но почему же все сообщения о монахе говорят о чешуях, которых нет на каракатице? Очевидно рассуждали так: морской монах-рыба, рыба одета чешуями, следовательно у морского монаха есть и чешуи. Сходство было преувеличено. Преувеличена и величина.

А вот, например, изображения кометы и метеоритов, падавших на землю с неба, где фантазия наблюдателя скинула всякую узду. Это изображение должно воспроизвести вид кометы, появившейся в 1527 году, т.е. при жизни самого Ликотенеса. Об этой удивительной комете он пишет следующее: «В 1527 году 11 октября рано утром, в 4 часа, появилась видная почти во всей Европе огромная звезда-метла, горевшая на небосклоне около 1? часа и имевшая поразительную длину и кровавый, красный цвет. Верхняя часть ее имела вид согнутой руки, державшей в кулаке обнаженную шпагу, как бы готовую разить. У острия шпаги и по обоим сторонам клинка было три больших звезды, причем первая превосходила обе другие по величине и блеску. От нее во все стороны в виде хвоста расходились темные лучи, имевшие вид копий алебард, сабель, кинжалов, окруженных множеством человеческих голов с бородами и волосами. Все это имело кровавый блеск, так что многие ужасались и заболели. Затем последовали времена скорби и плача: турки вторглись в Европу, и Рим был взят Бурбоном. Папа едва удержался в замке св. Ангела, но 40000 дукатов освободили его, и император водворил его на престоле».

Что это такое — спросите вы? Зачем было так лгать? Но эта ложь есть факт и из него вы видите, что даже профессиональные ученые прежних лет не прочь были прибегать к ней чтобы сделать свои рассказы эффектнее. Так чему же удивляться, если и охотники за рукописями, возвращаясь из дальних стран, привозили с собой аналогичные произведения своей собственной фантазии?

В противность всем традиционным правилам, я оставлю здесь сначала в покое наших авторитетов по Индии и начну свое повествование ни с кого иного, как с известной основательницы теософического общества в Лондоне Елены Петровны Блаватской и не без причин.

На нее, вечно окруженную, как цветок бабочками и пчелками, всевозможными звенящими и стучащими духами, легче нападать, чем на патентованных ученых-индологов, прикрытых, как стальными панцирями и щитами, докторскими дипломами, хотя бы в деле открывания новых документов они и были более доверчивы и простодушны, чем Елена Петровна.[165]

Мне скажут, конечно, что приводимый мною документ выдумала сама Елена Петровна, но я на это отвечу. А чем же он отличается от тех, которые другие, менее экспансивные и литературно гонимые путешественники в Индии предлагают нам, как подлинные документы? Абсолютно ничем! Так почему же мы им верим, а не верим Блаватской, которая тоже несомненно провела несколько лет в Индии?

Предлагаемый отрывок из книги «Голос безмолвия» можно рассматривать как образец воображаемой европейцам индусской мистики. Книга эта выдержала много изданий в Англии, переведена на все европейские языки и состоит из трех частей: Голос безмолвия, Два пути и Семь врат. Для нас, русских читателей, книга эта должна представлять особенный интерес, так как была передана западной Европе русской женщиной, имеющей, — как говорят ее почитатели теософы, — «почетную известность во всем мире, кроме своей родины, где имя ее до сих пор еще вызывает предубеждение, а истинное значение еще вполне не оценено, даже и в Европе».

«Елена Петровна Блаватская, — говорят нам они, — была, несомненно, ученицей одной из эзотерических (тайных) школ востока, иначе она не могла бы изложить сокровенные учения Востока в той оригинальной форме, в которой они вылились в Голосе безмолвия. Эта форма ясно указывает на знание его первоисточника; текст его не встречается ни в одной из санскритских книг, доступных ученым ориентологам, и впервые появился в 1889 г. на английском языке в изложении Е. П. Блаватской.

Эти поучения даются тем, кому не ведомы опасности (низшей психической силы).

«Кто хочет услыхать голос безмолвия (Наду) «Беззвучный звук» и понять его, тот должен достигнуть совершенного сосредоточения (в самом себе).

Достигнув равнодушия к внешнему миру, ученик должен найти Повелителя своих чувств, Творца мысли, Того, Который зарождает иллюзии.

Ум есть великий убийца реального.

Ученик должен одолеть убийцу.

Ибо когда его собственный образ станет для него реальным, как не реальны для него все образы его сновидений, когда он перестанет слышать множество, тогда он различит Единое, внутренний звук, убивающий внешний.

Тогда только — не раньше, — покинет он область ложного и вступит в царство истинного.

Прежде чем душа увидит, гармония внутри должна быть достигнута и телесные очи должны закрыться навсегда для всякой иллюзии.

Прежде чем душа услышит, человек должен стать одинаково глухим, как к громам, так и к шептаниям, как к крикам ревущих слонов, так и к серебристому жужжанию золотого светляка.

Прежде чем душа сможет разуметь и вспоминать, она должна с Безмолвным Голосом соединиться так же, как с умом ваятеля соединена была модель, по которой формовалась глина.

Ибо только тогда душа услышит и вспомнит.

И только тогда к внутреннему ее слуху обратится Голос Безмолвия и скажет:

Если твоя душа улыбается, купаясь в солнечном сиянии твоей жизни; если она поет внутри своей оболочки из плоти и материи; если она рыдает в своей крепости, построенной иллюзиями; если душа твоя силится оборвать серебряную нить, которая привязывает ее к Учителю,[166] — знай, ученик, душа твоя из праха.

Если прислушивается к тревогам сего мира распускающаяся душа твоя, если на гремящий голос Великой Иллюзии[167] она дает ответ; если, устрашенная при виде жарких слез страдания, если, оглушенная воплями скорбей она отступит, подобно пугливой черепахе, под защиту своей личности, узнай: душа твоя — недостойный ковчег безмолвного бога своего.

Когда, приходя в возраст, твоя душа выступит из своего верного убежища и, вырвавшись из защищавшего ее ковчега, протянет свою серебряную нить и устремится вперед; если, узрев свое отражение на волнах пространства, она шепнет: «это я», узнай: душа твоя захвачена в паутину обольщения.

Земля эта, ученик, есть Чертог скорби, где по всему Пути тяжких испытаний расставлены западни, чтобы изловить твое Я обольщениями, имя которым «Великая Ересь».[168] Эта Земля, о неведущий ученик, только печальное преддверие, ведущее в сумерки, за которыми расстилается долина света, того Света, что неугасим никакими бурями, что горит без светильника и без масла.

Говорит Великий Закон: «чтобы познать Мировое Я, ты должен познать свое собственное Я». Для этого должен ты отдать свое Я тому, что называется «не Я», свое Бытие — Небытию, и тогда только можешь ты почить между крылами Великой Птицы.[169] Воистину сладостно успокоиться в крылах того, что не подлежит рождению и смерти, что есть АУМ[170] на протяжении бесконечных веков.

Взберись на птицу Жизни, если хочешь познать.[171]

Отдай свою жизнь, если хочешь жить.

Три Чертога, о усталый странник, предстоит пройти тебе до конца многотрудного пути. Три Чертога, о победитель Смерти (Мары), проведут тебя через три состояния[172] в четвертое, а оттуда в семь Миров, в Миры Вечного Покоя.

Если захочешь узнать их имена, слушай и запоминай.

Имя первого Чертога — Неведенье.

Это — тот Чертог, в котором ты увидел Свет, в котором живешь и умрешь.

Имя второго — Чертог Познания.

В нем душа твоя найдет расцветание жизни, но под каждым цветком свернулась змея.[173]

Имя третьего Чертога — Мудрость; за ним расстилаются безграничные воды, неиссякаемый родник Всеведения.

Если захочешь пройти первый Чертог безопасно, не позволяй душе своей принимать огни вожделения, горящие в нем, за солнечный свет Жизни. Если хочешь безопасно перейти второй, не замедляй шагов своих, дабы вдохнуть в себя благоухание его опьяняющих цветов. Если хочешь освободить себя от цепей представления о причинах и следствиях (Кармы), не ищи своего духовного руководителя в этой призрачной стране.

Мудрый не медлит в обители чувственных утех.

Мудрый не внимает сладкозвучным голосам иллюзий.

Ищи того, кто даст тебе жизнь в Чертоге Мудрости, который находится за пределами, где не ведомы тени и где свет Истины сияет в неугасаемой славе.

Несотворенное живет в тебе, ученик, как оно живет и в Чертоге Мудрости. Если ты захочешь достигнуть его и сочетать оба света воедино, ты должен совлечь с себя темные покровы иллюзий. Заглуши голос плоти, не позволяй чувственному образу становиться между твоим светом и светом мудрости, дабы оба могли слиться в единый свет. Когда же познаешь ты свое собственное неведение,[174] беги из Чертога Познания. Опасна его коварная красота и нужен он только для твоего испытания. Берегись, чтобы душа твоя, ослепленная его обманчивым сиянием, не замедлила и не попалась во власть его призрачного света.

Этот свет исходит из драгоценного венца великого соблазнителя Моры. Чувство, очарованные им, ослепляют душу и неразумного приводят к крушению.

Моль, привлеченная мерцанием твоей ночной лампады, обречена погибнуть в ее пламени. Беспечная душа, что слабеет в борьбе с издевающимся демоном иллюзии, вернется на землю рабою Мары.

Взирай на сонмы крылатых душ. Наблюдай, как они мечутся над бурным морем человеческой жизни, как, обессиленные, истекающие кровью, с разбитыми крыльями, они падают одна за другой в вздымающиеся волны. Бросаемые свирепыми порывами ветра, гонимые бурей, они тонут в водоворотах и исчезают в первой разверзающейся пучине.

Если пройден будет тобою Чертог Мудрости и ты захочешь достигнуть Долины Блаженства, замкни крепко чувства твои, дабы не проникла в них губящая ересь разобщения, которая отторгнет тебя от целого.

Не дозволяй «рожденному в Небесах», погруженного в волны … [175], отрываться от единого Отца,[176] но добивайся, чтобы огненная сила[177] отступила в сокровеннейший покой твоего сердца, в свою истинную обитель.

И тогда поднимется эта сила из твоего сердца в шестую область, среднюю, в средостение твоих очей, где станет она дыханием Единой Души, голосом Учителя, наполняющим все.

Тогда только можешь ты стать «Небесным странником»,[178] тем, который попирает ветры, несущиеся над волнами, и ступнями своими не касается волн.

Прежде, чем ты встанешь на верхнюю ступень лестницы мистических звуков, ты должен услышать голос бога, сущего внутри тебя, в семи различиях.

Первый голос подобен сладостным звукам соловья, поющего прощальную песнь своей подруге.

Второй голос звучит как серебряный кимвал неземного Духа, пробуждающий мерцание звезд.

Третий подобен мелодической жалобе духа Океанов, плененного в своей раковине.

Четвертый — как пение лютни.[179]

Пятый проникнет в тебя подобно звону бамбуковой флейты. И перейдет в трубный звук.

А он, шестой, пронесется подобно глухому раскату громовой тучи.

И седьмой поглотит все остальные звуки. Они умрут и не будет более слышно их.

Когда вся личность твоя[180] побеждена и повергнута к ногам Учителя, тогда ученик сливается с Единым, отождествляется с Единым и пребывает в нем.

Прежде чем вступить на Путь, ты должен уничтожить свое «тело желаний», очистить свое «тело мыслей», сделать сердце свое непорочным.

Чистые воды вечной жизни, ясные и кристальные, не могут смешаться с загрязненными, гонимыми бурным ветром. Капли небесной росы, сверкающие в первых лучах утреннего солнца, на груди священного лотоса, падая на землю, превращаются в прах… Смотри! — чистая жемчужина стала пятном грязи.

Борись с нечистыми своими мыслями ранее, чем они одолеют тебя. Не щади их, как они не щадят тебя, ибо если уступишь ты им и они укрепятся и начнут расти, знай воистину: мысли твои одолеют и убьют тебя. Берегись, ученик, не допускай даже тени от них приближаться к тебе. Ибо эта тень начнет расти, увеличиваться в объеме и силе, и порождение мрака поглотит твое существо прежде, чем ты успеешь заметить присутствие темной силы.

Ранее, чем твоя сокровенная сила[181] сделает тебя божественным, воля твоя должна стать победителем над телом желаний.

Твой прах и твой дух не могут встретиться никогда. Один из двух должен исчезнуть, ибо не могут они пребывать вместе.

Прежде, чем разум твоей души прозреет, зародыш личности должен быть разрушен, червь чувственности уничтожен без возврата к жизни.

Ты не можешь идти по Пути, не сделавшись сам этим Путем.[182]

Да внимает душа твоя каждому крику страдания подобно тому, как священный лотос обнажает сердце свое, чтобы упиться лучами утреннего солнца.

Не допускай, чтобы палящее солнце осушило хотя единую слезу страдания, прежде чем ты сам сотрешь ее с очей скорбящего.

И да ниспадет каждая жгучая слеза человеческая в глубину твоего сердца и да пребывает она там; не удаляй ее, пока не устранится печаль, ее родившая.

О ты, сердце которого полно милосердия, — знай, что эти слезы — струи, орошающие поля бессмертного сострадания. Только на орошенной почве расцветает полуночный цветок Будды, самый редкий из всех цветов. Это зерно освобождения от рождения и смерти.

Оно уединяет Архата[183] и от духа распрей, и от вожделения, и ведет его через долины бытия к миру и блаженству, доступному только в стране Безмолвия и Небытия.[184]

Убей желание, но убивая его, берегись, чтобы оно не воскресло вновь.

Убей любовь к жизни, но если убьешь ты любовь к жизни, да будет это не из жажда вечной жизни, но дабы заменить конечное пребывающим.

Не жалей ничего. Не распаляй сердца своего против Кармы[185] и не негодуй на неизменные законы природы.

Борись с личным, преходящим, колеблющимся, подлежащим уничтожению

Помогай природе и работай заодно с ней; и тогда природа признает в тебе одного из своих творцов и станет покорна тебе. Она откроет перед тобой широко вход в свои сокровенные недра, обнажит перед твоими взорами сокровища, заключенные в глубинах ее непорочной девственной груди. Незапятнанная плотским прикосновением, она раскрывает свои сокровища только духовным очам, никогда не смыкающимся, для которых нет покровов на протяжении всех ее царств.

Тогда она укажет тебе и средства и направления, первый вход и второй, и третий, вплоть до седьмого. И за ними цель, за пределами которой, купаясь в лучах духовного Света, обретается несказанная Слава, невидимая иному взору, кроме взора души.

Лишь одна стезя ведет на Путь; лишь на самом конце его может быть услышан Голос Безмолвия. Лестница, по которой стремящийся поднимается, построена из ступеней страдания и скорби; утишить их может лишь голос святости. Горе же тебе, ученик, если перенесешь ты с собой хотя единый порок, не покинув его внизу; ибо тогда лестница подломится и низвергнет тебя. Подножие ее стоит в глубокой тине заблуждений и грехов твоих, и, прежде чем дерзнешь перейти через широкую пропасть телесности, ты должен омыть ноги свои в водах Отречения. Горе тому, кто осмелится нечистыми ногами осквернить хотя бы единую ступень. Темная и вязкая грязь затвердеет, прильнет к стопам и пригвоздит дерзновенного на месте; и, подобно птице, пойманной в коварные силки птицелова, не будет для него дальнейшего движения вперед. Пороки его оденутся в образы и повлекут его вниз. Его грехи поднимут голоса свои, подобно шакалам, рыдающим и хохочущим на закате солнца; мысли его станут ратью, которая захватит его и уведет плененным рабом.

Убей свои желания, ученик, обессиль свои пороки ранее, чем вступишь на верховный Путь.

Истреби свои грехи, сделав их на веки безгласными, прежде, чем начнешь свое восхождение.

Утишь свои мысли и устреми все свое внимание на твоего Учителя, которого ты еще не видишь, но которого уже предчувствуешь.

Сочетай все свои чувства в единое чувство, если хочешь быть в безопасности от врага. Иначе не откроется для твоих темных очей крутая стезя, ведущая к Учителю.

Долга и утомительна дорога, расстилающаяся перед тобой.

Единое сожаление о прошлом, оставленном позади, потянет тебя вниз и сызнова придется тебе начинать тяжелый подъем.

Не оглядывайся назад, или ты погиб. Не верь, что вожделение можно уничтожить, питая и удовлетворяя его: это ложь, внушенная Марою. Питанием порок ширится и разрастается в силу, как червь, тучнеющий в сердце цветка.

Роза должна снова превратиться почку, рожденную от родного стебля, ранее, чем червь подточил его сердцевину и выпил из него жизненный сок.

Золотое древо (Древо Жизни) выпускает драгоценные побеги прежде, чем ствол его увянет от бурь.

Ученик должен стать как дитя ранее, чем первый звук коснется его слуха.

Свет от Единого Учителя — неугасимый золотой Свет Духа бросает на ученика свои светозарные лучи с самого начала Пути. Они пронизывают густые, темные облака телесности. То здесь, то там лучи эти озаряют ее подобно солнечному свету, который пронизывает густые заросли джунглей и отражается светлыми пятнами на земле. Но помни, ученик: до тех пор, пока плоть не перестанет желать, голова не остынет и душа не станет твердой и чистой как алмаз, Сияние не проникнет с сокровенный покой твоей души, оно не согреет сердце, и мистические звуки[186] с духовных высот не достигнут твоего слуха, как бы ревностно ты ни слушал на первой ступени.

Пока не услышишь, не можешь ты видеть,

Пока не начнешь видеть, ты не можешь слышать.

Видеть и слышать — вот вторая ступень.

Когда ученик, закрыв органы зрения и слуха и приостановив дыхание, недоступный для внешнего мира, видит и слышит, обоняет и вкушает, когда его четыре чувства сливаются и готовы перейти в пятое — внутреннее осязание,[187] тогда ученик вступил на четвертую ступень.

А на пятой, о, победитель своих мыслей, все чувства должны быть снова убиты и без возврата к жизни.[188]

Удерживай ум свой от всех внешних предметов, от всех видимостей. Удерживайся от внутренних образов, дабы не набросили они темные силы на свет души твоей.

Отныне ты достиг совершенного Сосредоточения — ступени шестой. А когда перейдешь в седьмую, ты не будешь более зреть Священное Три,[189] ибо сам станешь Триединым. Ты сам и твой ум уподобятся рядом пребывающим близнецам, а над ними загорится Звезда — цель твоих исканий.

«Три», пребывающие в славе и блаженстве неизреченном, не имеют более наименования. Они слились в единую Звезду, в огонь, горящий, но не опаляющий, в тот огонь, который облекает Пламя.

Ты достиг, о, йог победоносный, того, что люди именуют …[190]— предпоследней ступени, за которой следует последняя ступень — …[191]

Отныне твое «Я» погрузилось в Единое Я, слилось с тем Я, из которого излучалось твое бытие.

Где же твоя индивидуальность, ученик, где сам ученик? То — искра, исчезнувшая в пламени, капля в недрах океана, непреходящий луч, ставший «Всем» и вечным сиянием.

Отныне ты — и делатель, и свидетель, и световой центр и излияние лучей, Свет в Звуке и Звук в Свете.

Все пять преград ведомы тебе, о, благословенный. Ты победил их, ты — властелин над шестой преградой, ты — хранитель четырех видов Истины. Свет, на них ниспадающий, исходит из тебя самого, о, ты, который был учеником, отныне же стал Учителем.

Из четырех видов Истины:

Не прошел ли ты через познание страдания — истину первую?

Не победил ли ты властителя Мару в преддверии, ведущем в царство соблазнов — истину вторую?

Не поборол ли ты в третьих вратах грех и не достигнул ли тем третьей истины?

И не вступил ли ты на Путь,[192] ведущий к познанию — истину четвертую?

Пребывай же отныне под древом …, которое есть совершенство всякого познания, ибо, знай, ты овладел последней ступенью, твое зрение безошибочно и совершенно.

Взирай! Ты сам стал Свет, ты сам стал Звук, отныне ты для себя и Бог, и Учитель, и предмет своего собственного искания: непрерывающийся Голос, который звучит на протяжении вечностей, не подлежащий перемене, не доступный греху, Семь Звуков в едином ГОЛОСЕ БЕЗМОЛВИЯ»

Можете ли вы, читатель, пересказать мне собственными словами то, что тут написано? — Нет? — И я тоже не могу. Все это ряд фраз, вычитанных из разных религиозно-философских книг и прицепившихся одна к другой в голове много и беспорядочно читавшего автора без всякой системы, как в калейдоскопе, что-то вроде духовной музыки, вне какого-либо отношения к последовательности идей и характеризующее полусонное состояние автора. С психиатрической точки зрения это очень интересный документ, и еще более он интересен с точки зрение критики множества других, таким же образом вывозимых произведений из Индии, которым однако же, придается даже историческое значение.

Впервые пришлось мне познакомиться с этим видом бессознательного творчества в 1912 году, когда меня предали суду Московской судебной палаты, с участием сословных представителей, за сборник стихотворений «Звездные Песни», изданный книгоиздательством «Скорпион» по статье, грозящей многолетним заключением.

Все были страшно поражены, что правительство хочет вновь упрятать в крепость человека, уже просидевшего в ней 25 лет, не считая предварительного заключения, и притом по совершенно пустяшному поводу: инкриминируемые стихи были только перепечаткой тех, какие несколько лет назад были уже напечатаны в сборнике «Шлиссельбургские песни», невозбранно распроданном в свое время.

Когда я вскоре по получении обвинительного акта пришел к моим друзьям Неболсиным, мать хозяйки, имевшая способность впадать по собственному желанию в «транс», т.е. какое-то полусонное состояние, при котором рука ее, как говорили, сама писала, едва поздоровавшись со мной, сказала всем:

— Молчание! Сейчас я напишу, что с ним будет.

Она взяла карандаш и лист бумаги и, устремив глаза куда-то в пространство, начала писать, произнося каждое слово глухим голосом. Окончив все на листке, она как бы пришла в себя и начала читать написанное ею уже своим нормальным голосом, как что-то новое для нее, потом передала лист мне, сказав:

— Спрячьте хорошо, и прочтите, когда все сбудется.

Вот этот интересный документ.

НЕ правда ли, читатель, как все это сходно с только что приведенным документом, якобы переведенным Е. П. Блаватской с тайного санскритского манускрипта?

И я скажу более: оказалось, что в таком же состоянии экстаза г-жа Юркевич, которая со своей юности очень сочувствовала нашей борьбе с самодержавием и православием, и была образованной и много читавшей женщиной, написала в таком же состоянии сомнамбулизма (в который впадала по собственному желанию чуть не каждый вечер) целый том псевдонаучных откровений того же типа, какой мы имеем и у псевдо-индийских теософов. Ряд страниц из этого своего супранатуралистическиго дневника исследований она читала и мне, спрашивая мнения, и вы можете представить себе мое положение, читая ее откровения по своей фантастичности далеко превосходившие романы Уэллса, но только без его планомерности. С моей точки зрения (что наша мысль то же, что повозка, которую, как пара лошадей везут полушария головного мозга, а возничим, регулирующим их путь, является мозжечок) казалось, что ее возничий в это время засыпал, а обе лошади, почувствовав полную свободу, мчали повозку по полю, как попало — то к северу, то к югу, то к западу, то к востоку. Получилось впечатление действительной связной езды и даже с общим настроением, но только какой-то совершенно бесцельной и беспричинной!

Но именно этот же стиль мы видим и во многих мудрствованиях, приписываемых глубокой древности не только в Азии, но и в Европе. Когда читаешь их, невольно кажется, что полушария большого мозга автора вместо того, чтобы работать ассоциациями идей и воспринятых впечатлений, начали орудовать накопившимися в них рядами слышанных или прочитанных им фраз, соответствующих его настроению. И если авторы и не писали их в явно полусонном состоянии, как в только что приведенном случае, то это еще не значит, чтоб в момент своего творчества они были нормальны. Недаром же о поэтах говорится, что они, как это и действительно есть, творят в состоянии вдохновения, т.е. известного рода экстаза, хотя еще и не доходящего до того, чтобы их повествование подходило к границе с бредовыми явлениями, как мы только что видели здесь и видим, например, у библейских пророков, а также и в индусской философии. Именно такою представляют нам ее не только документы, якобы находившиеся в Индии в руках Блаватской, но и привозились оттуда другими охотниками за «тайной индийской литературой», о которых можно сказать «на ловца и зверь бежит», так как большинство этих рукописей, повторяю, более как одним человеком не находились. Блаватскую я взял здесь, повторяю, потому, что на нее удобнее нападать, как на более беззащитную, в виду отсутствия у нее официальных патентов на востоковедение, пугливости ее бестелесных духов, бегущих от всякой критики.

Но дело в том, что раз мы признали, что приведенную полубессмыслицу сочинила сама Елена Петровна, в состоянии экстаза, этим самым мы устраняем обычное возражение: как и кто мог сочинить все остальное, написанное от имени индусов в том же роде. Ответ тут будет один: в лучшем случае — вся индусская метафизика возникла, как у Блаватской, а в худшем, что это предумышленные обманы с корыстными целями.

До какой степени мистика, а вместе с ней и поиски за сенсационными документами в мало доступных по данному времени странах, можно видеть особенно хорошо из истории европейского спиритизма.

До конца 70-х годов XIX века была в Европе настоящая мания спиритических сеансов. Я расскажу здесь прежде всего историю с фотографиями духов.

В начале, — говорит д-р Леманн, — удавалось получать фотографии лишь существ, которые были видны исключительно медиумам, для всех же прочих оставались незаметными. Но через 20 лет духи развили материализацию до такого совершенства, что их можно было видеть большому кругу зрителей и фотографировать при сильном электрическом свете. Их дыхание и пульс были измерены, у них отрезали локоны, сохраняя их в вечное воспоминание. Однажды на сеансе у Крусса, где объявился дух Кэти Кинг, один из участников даже прямо заявил, что если этот дух есть какая-то психическая сила, то последняя должна быть женщиной.

Самые первые фотографии духов относятся ко времени дагерротипии. В одном американском спиритическом журнале за 1856 г., редактор его сообщает, что долгое время делались тщетные попытки воспроизвести являющихся духов на дагерротипной пластинке, но что теперь имеются самые верные надежды достигнуть этого.

Один профессиональный дагерротипист, бывший в то же время медиумом, снял карточку со своего маленького сына, и на этой карточке сверху вышла широкая облакоподобная световая полоса, которая опускалась на плечи мальчика и там терялась.

В этом же году и в том же журнале сообщается второй подобный случай. Но после этих результатов дух, по-видимому, перестал проявлять себя таким путем: о подобного рода карточках ничего более не было слышно вплоть до 1862 года. В этом году начал свою деятельность Мемлер, самый, быть может, известный из всех лиц, занимавшихся фотографированием духов.

Он был первоначально гравером, но по воскресеньям он имел обыкновение посещать одного своего друга, служившего в фотографическом заведении и постепенно научился технике фотографирования, не имея в то же время никакого представления о природе и действии химических веществ. Находясь в одно из воскресений совершенно один в мастерской своего друга, он пытался снять свой собственный портрет и получил при этом на пластинке, кроме себя, еще какую-то другую фигуру. А произвести такую двойную фотографию нет ничего проще: стоит только снять на пластинку недодержанное изображение кого-нибудь. А потом, не проявляя пластинку, употребить ее, как свежую, хотя бы для фотографирования вас, читатель, то на пластинке вы выйдете в нормально виде, а недодержанное изображение появится около вас или за вами вроде духа (рис. ).

Он стал работать в качестве фотографа медиума, но его деятельность продолжалась недолго, так как обнаружилось, что на различных его фотографиях в виде духа фигурирует изображение особы, находящейся в живых.

При этом открытии публика потеряла к нему доверие, и о нем и его карточках ничего более не было слышно, пока он не появился в 1869 году в Нью-Йорке. И здесь, однако, через несколько месяцев на него было подано обвинение в обмане. Однако судья решил, что, хотя лично он и убежден в том, что обвиняемый действовал обманным образом, но все-таки по отношению к нему нельзя постановить обвинительного приговора за неимением достаточных доказательств.

Мемлер был таким образом оправдан и еще много лет продолжал свою деятельность на радость верующим спиритам, а с профессиональными фотографиями духов, выступившими в Европе, дело обстояло значительно хуже. В 1872 году английский фотограф Гедсон начал приготовлять такие же изображения, какие получались у Мемлера, но они были исполнены настолько грубо, что сами спириты возымели подозрение и отреклись от Гедсона. Но наибольшее внимание и негодование возбудил Бюге в Париже. Рекомендованный Леймари, редактором «Спиритического обозрения» и поддерживаемый весьма известным в то время медиумом Фирманом, он начал свою деятельность в 1873 году. Но Ломбар, фотограф, состоявший на службе у сыскной полиции, возымел подозрение, что у него все основано на обмане. Он явился под вымышленным именем к Бюге, чтобы тот снял его вместе с духом. А когда Бюге намеревался вставить кассету с пластинкой в аппарат, Ломбар взял у него кассету и потребовал, чтобы пластинка была проявлена без экспозиции. Бюге стал отговариваться, что изображение духа уже заранее могло находиться на пластинке. Затем при обыске у него были найдены куклы, закутанные в саван, и сверх того, множество голов, вырезанных из фотографических карточек и наклеенных на картон. С помощью таких приспособлений Бюге подделывал различные изображения духов.

Хотя в этом случае многие люди заявили, что они узнают в фигурах духов на карточках Бюге своих умерших друзей, однако обвиняемые все-таки были признаны виновными в обмане: Бюге и Леймари поплатились годом тюрьмы и денежным штрафом в 500 франков, Фирман же — шестью месяцами тюрьмы и штрафом в 300 франков.

Всего замечательнее в этих фотографиях духов и в возникающих по поводу их процессах быть может то обстоятельство, что они ясно показывают, насколько сильно в человеке стремление во что бы то ни стало попадать в обман. Известный спирит Аксаков долгое время относился с недоверием к Бюге. Но хотя процесс его вполне ясно доказал, что Бюге был простым обманщиком, Аксаков все-таки хватается за чрезвычайно слабую опору, намекая в одном своем письме, что серди многих тысяч фальшивых снимков, полученных Бюге якобы с духов, могли быть , однако, и подлинные («истинное смешано с ложным»). То же, по его мнению, справедливо и относительно Гедсона. Под словами «подлинные» имеют в виду снимки, на которых можно найти разного рода предметы, — особенно же части одежды, — которые были характеристичны для умерших. На смутных изображениях духов (т.е. на недодержанных фотографических пластинках), такой предмет, имеющий особенную форму, может быть признан гораздо легче, чем черты человеческого лица, и потому подобного рода определенный признак невольно кажется сильным доказательством подлинности изображения, конечно, если предполагают, что фотограф не знал умершего, а следовательно и характерной для него приметы, и если дух умершего позаботился, улетая из тела, захватить с собою и дух своей одежды и дух своей шапочки; в противном случае фотограф, разумеется, с таким же удобством воспроизвел бы данное доказательство тожества, как и образ самого духа, но, конечно, нет ни одного рассказа от имени известного лица, из которого можно было видеть, в какой степени были приняты необходимые меры предосторожности. Если судить по одной из немногих историй, описанных с некоторой подробностью, то эти доказательства не особенно убедительны.

Вот одно из них, напечатанное известных спиритическим писателем Стэнтоном Мозесом под псевдонимом М. А. (Оксон).

Миссис Х. Жила в деревне в пятнадцати милях от Лондона и не знала никаких других спиритов, кроме своих двух дочерей, из которых одна была медиумом. Через эта дочь она постоянно получала сообщения от одного духа, который выдавал себя за ее умершего отца; дух этот очень хотел показать себя ей, но сила медиума была для этого недостаточна. Однажды вечером, когда они, по обыкновению, сидели у стучащего медиумного стола, вдруг получилось сообщение: «Иди к Гедсону, я покажу себя там». Тогда они согласились в том, что надо условиться в каком-либо определенном признаке на случай, если сходство изображения будет незначительно, и мать сказала дочерям, что она только будет думать об этом призраке, но не назовет его, чтобы его не выдать. Она так и поступила и их стол показал своими оживленными движениями, что он одобряет ее выбор.

Несколько дней спустя, мать отправилась с той дочерью, которая не была медиумом, в Лондон. Дорогой дочь попросила у матери, чтобы та сообщила ей избранный признак, так как если этот признак будет известен только матери, то скептики потом легко могут сделать все свои возражения. Мать шепнула дочери на ухо то, что она задумала. По прибытии в Лондон они расстались: дочь отправилась посещать разные лавки, а миссис Х. Пошла к своей приятельнице, чтоб идти вместе с нею к Гедсону. Она никогда не была у него прежде, а он не знал ее даже по имени; но уже на самой первой пластинке вышел ее умерший отец с своими резкими чертами лица под упомянутой бархатной шапочкой, которая как раз была тем доказательством тожества, которое задумала мать.

Таково краткое содержание письма и факт этот бесспорно показался бы убедительным, если б автор статьи умолчал о вопросе дочери, и о ее уходе за покупками перед снимком. Для чего ее дочь непременно хотела знать эту примету? Разве не естественно думать, что она, желая доставить матери радость, решилась на доброжелательный обман, сообщив тайну Гедсону? У ней было достаточно времени для этого, так как она знала, что ее мать должна сначала зайти к приятельнице, а Гедсон был заинтересован в сохранении секрета; таким образом не представлялось ни малейшей вероятности, что дело будет открыто.

Но эта история имеет еще и интересный эпилог. В одной книге относительно фотографий духов, появившейся тоже в 1894 году под заглавием «Приподнятое покрывало» находится следующий буквальный рассказ об этом же случае.

«Мать, — говорится там, — пошла к Гедсону со своей дочерью. Она не сказала фотографу, что ею задумано. Она думала и желала, чтобы показался ее отец. Она ничего не сказала ни дочери, ни кому другому о том признаке, который был ею избран. Она задумала, чтобы отец ее показался в своей особенной черной шапочке, которую он носил в последние годы своей жизни. Эту примету она держала в секрете, пока не была проявлена пластинка, а на ней явственно вышла шапочка, как это можно видеть и на рисунке; черты лица тоже выражены настолько ясно, что не остается никакого сомнения».

Рассказ это служит хорошим примером того, каким образом описываются у спиритов факты. Автор без всякой церемонии опускает здесь маленькую подробность, которая, конечно, и заключает в себе объяснение всего случая, именно, что дочь выманила у матери тайну, а это-то и было нужно верящему автору.

Но если спиритические писатели допускали подобные искажения даже в тех случаях, когда им известны были подлинные обстоятельства дела, то можно составить себе приблизительное понятие о том, насколько надежны их сообщения в тех случаях, когда они излагают свои собственные наблюдения.

В то время, как все выдающиеся профессиональные фотографы позже оказывались обманщиками, несколько иначе обстоит дело с людьми, которые пытались получить фотографии духов из простого интереса к делу. Некоторые из этих лиц во всяком случае действовали с полной верой и отнюдь не могут быть подозреваемы в сознательном обмане, а между тем кое-кому из них удалось получить изображения духов. Наибольшую известность приобрел среди них англичанин Битти, человек, занимавший почтенное положение в обществе; он был фотографом, но потом оставил это занятие. Когда были обнаружены обманы Гедсона, ему пришла в голову мысль самому исследовать дело.

Для этого он соединился с несколькими своими друзьями, людьми честными и уважаемыми, и нанял мастерскую и приборы у одного специалиста-фотографа, Джостея; этот Джостей, о котором Битти нигде далее не упоминает, постоянно помогал ему то в снимке, то в проявлении, и отчасти, по-видимому, служил тоже в качестве медиума. Об этом участнике ничего более не известно, кроме того, что он предавался пьянству, сделался несостоятельным и кончил жизнь в богадельне.

Опыты Битти были произведены в 1872 и 1873 годах. Спириты считают наиболее достойным внимания из всех тех такого рода экспериментов, которые когда-либо были сделаны. Сначала на снимках ничего постороннего не выходило, но постепенно стали появляться неправильные светлые части, которые, в конце концов, приняли вид человеческих фигур. Приложенные фотографии (рис. ) представляют из себя четыре из карточек Битти, выбранные из всего их ряда, чтобы показать постепенную эволюцию этого рода фотографии и для беспристрастного исследователя совершенно ясно, что перед снимком Джостей, дорожа заработком, пускал в дело свои пальцы, намазанные проявителем так, чтобы свет не действовал на эти места фотографической пластинки. Но этот маленький и в тоже время существенный недочет опытов стал известен лишь в 1891 году, а первоначальные известия об опытах Битти ни словом не упоминали об участии Джостея, и потому понятно, что фотографии его имели большое значение для спиритов.

Значит, заключили они, невидимые для нашего глаза духи могут являться в образах, испускающих химические лучи. Поэтому они и действуют на фотографическую пластинку, не действуя на сетчатую оболочку обыкновенных человеческих глаз. Оставалось достигнуть еще только новой ступени: побудить дух испускать видимые лучи, тогда победа спиритизма будет верная и окончательная. Эта новая ступень видимости духов и была достигнута вскоре после того, как Битти изготовил свои сделавшие эпоху фотографии. Уже года за два до этого из Америки пришло известие, что духи явственно предстали перед целым собранием в присутствии медиума м-ра Эндрью. Европейские медиумы немедленно начали устраивать сеансы с той же целью, и им тоже скоро удалось вызвать такие явления. Подозрительно было тут только одно обстоятельство: материализованные духи всегда обнаруживали странное сходство с самими медиумами не только в чертах лица, но и в голосе, и в походке, и в разговорах. В виду этого противники спиритизма стали говорить об обмане, и за исследование дела взялся в 1872 году знаменитый английский физик Крукс, которого никак нельзя было заподозрить в обмане. В качестве медиума он избрал пятнадцатилетнюю девочку Флоренсу Кук, от которой, благодаря ее юному возрасту, нельзя было ожидать никакого обмана. Более двух лет она находилась в исключительном распоряжении Крукса и его друзей: они все время экспериментировали с ней в различных частных квартирах и при всех возможных мерах предосторожности, чтобы исключить всякий обман. И все-таки им не удалось установить, кого представляла из себя та фигура, которая постоянно являлась вместе с ней. Они были слишком джентльмены, чтобы поступать с нею неделикатно. Сообщения об этих опытах печатал то тот, то другой из участвующих на сеансах, и эти статьи рассеяны в различных периодических изданиях. Интереснейшие отрывки их приведены Аксаковым в «Психических этюдах» (1874 г.), но описания и здесь настолько коротки, что с полным основание можно предполагать, что в них опущены многие существенные частности. Поэтому теперь нет возможности решить, кто именно был дух, называвший себя Кэти Кинг и сопутствовавший всегда Флоренсе. Сам он сообщал, что представляет из себя материализованный образ одной придворной дамы, Энни де-Морган, из времен королевы Анны, а если не верить его словам, то остаются лишь три возможности: или Флоренса сама изображала из себя духа, или же это была ее помощница, или временами фигурировала то та, то другая.

За то, что Флоренса Кук и Кэти Кинг были одно и то же лицо, говорит то обстоятельство, что никто не видел их обоих одновременно. Во время опытов Флоренса постоянно лежала в состоянии транса в темном пространстве, отделенном от места пребывания зрителей плотной занавеской, тогда как дух часто в течение целых часов свободно двигался между зрителями. Только по одиночке получали участники позволение входить в темное помещение медиума, но здесь, если они видели Флоренсу, то дух Кэти Кинг обыкновенно исчезал для них. На одном из последних сеансов Кэти была сфотографирована при помощи электрического света, причем занавеска была отдернута в сторону так, что можно было видеть и Флоренсу, но на карточке, воспроизведенной здесь (рис. ), вышла только часть какой-то фигуры, лицо которой заслонено платьем Кэти. Поэтому можно думать, что Флоренса сама тут выступала в роли духа, причем связка набитого платья должна была представлять ее же спящею, на что, однако, мало походит полученное изображение. В других же случаях, по-видимому, фигурировали две похожие друг на друга особы, хотя и странно, что они не дали сфотографировать себя одновременно. Участники говорят, что хотя они несомненно были очень похожи друг на друга, но Кэти была на полголовы выше медиума, ее волосы были светлее и пышнее, и ее уши были лишены проколов, тогда как Флоренса обыкновенно носила серьги. Сверх того, Кэти была полнее и имела более светлый цвет кожи. Она всегда являлась в белом одеянии, с вырезом на шее, а Флоренса до начала сеанса обыкновенно была в темном, плотно закрывающем шею платье. Часто Крукс, входя в темное помещение, видел там Флоресу всего через несколько секунд после того, как Кэти становилась видной для всех, и считал немыслемым, чтобы она могла так быстро переменить свою одежду. При некоторых опытах он применял даже электрический прибор, который тотчас указывал на малейшее движение Флоренсы и он не обнаруживал никакого изменения, в то время как Кэти Кинг расхаживала среди зрителей.

Но кто же была эта Кэти? Она была совсем как живая осязаемая девушка. Крукс щупал ее пульс и исследовал ее дыхание; он отрезал у нее локон, после того, как убедился, что у нее на голове действительно были волосы. Однажды он даже поцеловал ее, конечно, после специально испрошенного позволения. При этом, по его собственным словам, он пришел к убеждению, что она представляет собой такую же телесную женщину, как и все. Другие присутствующие также утверждали, что они имели случай чувствовать теплоту ее тела сквозь ее легкое облачение. Они чуть ли даже не танцевали с ней. Но почему же они не осветили комнаты вполне? Но как же можно было это допустить, против воли дамы, которая, конечно, обидится, исчезнет и больше не придет? Крукс и его сотрудники не побеспокоились даже поискать, нет ли у Флоренсы земной родственницы, чем сразу были бы объяснены как их значительное сходство, так и их индивидуальные различия. Но этого заключения Крукс однако не вывел. Как истинный джентльмен, Крукс считал невозможным, чтобы молоденькая Флоренса в течение нескольких лет могла совершать умышленные обманы. Он скорее соглашался, что дух Кэти представлял из себя род ее лучеиспускания, действие ее психической силы. Но каким образом психическая сила может создавать самостоятельное, разумное существо с телом и кровью, у которого можно отсчитывать пульс и даже отрезать на память локон, -- об этом он умолчал.

Но вот, через семь лет произошел и финал. Напрактиковавшись ходить в полумраке среди зрителей в качестве воплотившегося на время духа, Флоренса в 1879 и 1880 годах устроила в «Британской ассоциации спиритологов» и провела ряд сеансов, на которых появилась в виде Кэти. Но здесь, к сожалению, не все оказались джентльменами. Некоторые из присутствующих возымели подозрение, что она (бывшая тогда уже замужем за м-ром Корнером) сама изображает духа, облачаясь в белое одеяние. На одном сеансе, 9 января 1880 года, они внезапно вскочили и схватили духа Кэти, который, при полном освещении и исследовании, действительно оказался самой Флоренсой, только с фланелью под платьем и в корсете.

Спириты объявили этот прискорбный случай «псевдоматериализацией». Они говорили, что медиум, лежащий в трансе, легко может под влиянием самовнушения бессознательно выступить в роли духа, прежде, чем начнется действительная материализация. Кроме выше приведенной круксовской карточки Кэти Кинг и Флоренсы Кук, была через десятки лет получена и еще одна достоверная фотография, изображающая одновременно и духа и медиума, изображенная на рис.81. этот снимок сделан в 1887 году Аксаковым в одном лондоновском частном кружке. Медиумом тогда служил известный, и неоднократно уличенный в обмане Эглингтон, дух же, который не был телесно исследован присутствующими, довольно похож на куклу, образованную из маски, сюртука и простыни. А сама фотография, даже и в оригинале, настолько неявственна, что сначала надо ее спросить, не есть ли «дух» — медиум, а медиум — кукла. Да и сделанное Аксаковым описание того, что происходило на сеансе, нисколько не исключает возможности предполагать, что Эглингтон играл обе роли, являясь попеременно, смотря по надобности, то в своем собственном платье, то в одеянии «духа».

Мы видим, что со времени привоза духов в Европу из Индии Еленой Петровной фон-Ган-Блаватской, они сильно размножились в Западной Европе и Америке и даже стали принимать телесные формы, в которых их невозможно было отличить от живых людей. Они еще не удостаивали навсегда остаться между нами, но оставляли на память свои локоны и даже позволяли делать гипсовые снимки со своих рук и ног, по способу американского геолога Дентона. Ученый этот как то сделал наблюдение, что если погружать палец в растопленный парафин, а затем в холодную воду, то на пальце получается толстая парафиновая оболочка, которую можно снять, не повредив ее. Если затем наполнить этот парафиновый футляр гипсом (или снова стеарином), то получается вполне точный отливок пальца: каждая пора и линия кожи выражена на нем так ясно, что ни один художник не мог бы воспроизвести его с такой точностью. И вот он воспользовался этим на одном сеансе с материализацией и получил от пальцев материализовавшегося перед всеми духа отливки пальцев, не имевших никакого сходства с пальцами присутствующих. Спириты стали таким способом получать затем отливки даже целых рук и ног, считая это сильным доказательством участия духа.

В книге Аксакова «Анимизм и спиритизм» (часть I) находятся многочисленные сообщения о подобного рода сеансах. Добытые формы были то совершенно сходны с руками и ногами медиума, то нет, а в последнем случае нигде нет полной гарантии того, что медиум не имел данную форму при себе еще до начала сеанса.

Среди людей, которых нельзя, конечно, заподозрить в шарлатанстве, оказался и Фридрих Цельнер (1834—1882 г.г.), профессор астрофизики в Лейпциге, занимающий сходное положение с Вильямом Круксом. Их сообщения уже нельзя было без дальних слов объявить за продукт фантазии. Научный авторитет Крукса и Цельнера имел как для спиритов, так и для их противников большее значение, чем тысяча однородных показаний, сделанных лицами, имена которых слышишь первый раз в жизни. По этой причине и при рассмотрении явлений, уже за долго до них наблюденных другими, для них особенно интересны результаты, к которым пришли эти исследователи.

Опыты Цельнера были произведены сообща с американским медиумом Генри Слэдом и касались преимущественно двоякого рода явлений: «непосредственно письма» и «проницаемости материи».

«Непосредственное» или «психическое письмо» впервые было открыто лифляндским бароном Людвигом фон-Гюльденштубе и его сестрой Юлией. Он издал отчет о своих опытах под заглавием «Позитивная и экспериментальная пневматология» <…> (Париж, 1857). Он начал, по его непроверенным словам, с того, что положил бумагу и карандаши в апартую шкатулку, ключ от которой он постоянно носил с собой. От времени до времени он осматривал бумагу. По прошествии двенадцати дней на ней впервые показались какие то мистические знаки. При позднейшем же наблюдении, открыв шкатулку, он явственно видел, как письмо как письмо как бы зарождается на бумаге, без всякого участия карандаша. С этого времени он совершенно устранил карандаш и постепенно получил тысячи психограмм просто тем, что клал кусок белой бумаги на стол в своей комнате, или на подножке какой-нибудь статуи в общественном здании, на надгробные памятники в церквах или на кладбищах. Такого рода факты имели место в античной зале Лувра, в соборе Сэн Дени, в британском музее, в Вестминстерском аббатстве, на различных парижских кладбищах и т.д., часто (опять, прибавляем, по его же собственным словам) в присутствии многочисленных свидетелей. Письмо это постоянно принадлежало духам знаменитых умерших и, как Гюльденштуббе, так и его сестра, видели их собственными глазами за работой.

Второй человек (после Гюльденштуббе), наиболее преуспевший в области психографии, был американец Слэд. У себя на родине, по его словам, он добился непосредственного письма уже в 1860 г. Но знаменитость он приобрел лишь с тех пор, как прибыл в 1876 году в Лондон и здесь устроили публичные сеансы. Эти последние возбудили к себе огромное внимание, в них принимали участие многие более или менее известные люди, которые сообщали о своих наблюдениях в газетах и журналах. Члены Британской ассоциации спиритов захотели там подвергнуть вызываемые Слэдом явления точному контролю в своем собственном помещении. След согласился, но с тем странным условием, чтобы при опытах всякий раз присутствовало не более двух членов. Почему же не больше, если тут не было никакого фокуса?

Но вот описание двух членов. Первый — м-р Эдемс пишет между прочим: «Слэд был проведен в назначенную для опыта комнату, где он последовательно принимал по два члена. Последними вошли туда м-р Хенна и я. Мы нашли Слэда стоящим у обыкновенного складного стола, который вместе с тремя назначенными для нашего сидения стульями был удален от остальных предметов, находившихся в комнате, на расстояние от восьми до десяти футов. Я выразил желание, чтобы что-нибудь было написано в моей записной книжке, которую я подал Слэду вместе с кусочками синего карандаша. Слэд, взяв карманную книжку, держал ее над столом открытой и вполне у нас на глазах; затем он положил врученный ему мною кусочек карандаша на открытую страницу и закрыл книжку, насколько позволял это сделать его большой палец, которым он держал книжку за один ее угол. Через минуту мы услышали указание, что дело сделано, хотя за это время медиумом не было произведено никакого движения, так как мы вполне могли видеть как книжку, так и обе руки Слэда; в книжке действительно оказалось письменное сообщение». А какое сообщение – почему-то умалчивается.

А м-р Хенна пишет об этом же: «М-р Эдмендс выразил желание, чтобы что-нибудь было написано в его карманной книжке. На нее был положен кусочек цветного карандаша, Слэд держал ее совершенно открытой, но половину видной для нас, наполовину спрятанной под углом стола. По прошествии минуты книжка обнаружила сотрясение при отсутствии всякого движения со стороны медиума, и мы услышали указание, что что-то написано; мы могли видеть как книжку, так и обе руки Слэда.»

И так по одному свидетелю Слэд держал книжку закрытой над столом, а по другому выходит как раз обратное: книга была не закрыта, а открыта и не вся на виду, а отчасти находилась под столом. Но это не единственное разноречие: и в сообщениях других членов комиссии встречаются подобные, хотя и не столь значительные несогласия. Сверх того, одно сообщение упускает из виду чрезвычайно важные вещи, о которых упоминает другое. Так, например, Эдмендс в своем приведенном выше рассказе говорит, что они смотрели двойную лодку, когда та была положена на стол; между тем м-р Хенна совершенно умалчивает об этом. А самое то важное, везде и всегда оказывается, насколько мне известно, как бы умышленно выпущенные: каковы были условия освещения комнаты, где являлись духи и совершались эти чудеса. Читая, думаешь, что дело происходило если не днем, то, по крайней мере, в сумерках, или при слабом ламповом освещении, а когда мне специально приходилось расспрашивать непосредственных участников, то обнаруживалось, что их сеансы всегда происходили хотя бы отчасти в полной темноте, когда никто не мог ни видеть ничего, ни фотографировать. «Кому же теперь верить? – спрашивает д-р Леман (стр. 344). Если различные известия относительно той же самой вещи в такой степени расходятся между собой и опускают важные обстоятельства (вроде освещения комнаты), то это конечно не усиливает нашего доверия к надежности наблюдателя. Ведь при этих условиях возможно, что обе стороны впали в ошибку даже и в той части, где они согласны между собой. Потому и при исследовании «Британской ассоциацией спиритов» приходится прежде всего искать каким способом обманывал их Слэд. А что он обманывал, это было даже удостоверено.

В сентябре 1876 года профессор зоологии Ланкастер возымел наконец подозрение, что деяния Слэда не более как ловко исполняемые фокусы, и когда Слэд опускал под стол якобы чистую доску, Ланкастер моментально выхватил ее у него и увидел, что там уже имелась «весть от духов». Он еще и раньше заметил, что вся рука Слэда совершала такие движения, как если бы он писал в темноте на доске. Ланкастер возбудил против Слэда обвинение в обмане, и тот, по английскому «закону о бродягах-шарлатанах» был присужден к трем месяцам рабочей тюрьмы, но апелляционный суд отменил это решение, хотя и не по существу, а лишь на основании нарушения формы. Слэд был выпущен на свободу и в следующем году жил попеременно в Англии и Голландии. Осенью 1877 г. прибыл он в Берлин, где его деятельность возбудила такое же внимание, как и в Лондоне. Но, не смотря на все усилия, берлинским спиритам не удалось побудить к исследованию этих явлений ни Гельмгольца, ни Вирхова и других знаменитых ученых, и только в Лейпциге этим делом решился заняться известный астрофизик Цельнер. 15 ноября 1877 г. Слэд, по его приглашению, в первый раз явился в Лейпциг, и Цельнер экспериментировал с ним до июня 1878 г. При этих опытах «сила» Слэда достигла своего высшего проявления: в присутствии Цельнера у него удачно выходили различные опыты, которых впоследствии ему никогда не удавалось воспроизвести опять. Описание их Цельнер издал, вместе со своим заключением, в трех томах своих «научных статей» (Лейпциг, 1878-79), где самим опытам посвящается лишь незначительная часть этих томов, заключающих в себе 2000 страниц. А большая их часть представляет яростные нападки Цельнера на различных немецких ученых, зато, что они не хотели согласиться на исследование деяний Слэда, а постоянно считали его за ловкого фокусника, который все время обманывал его, Цельнера. Его горячее желание доказать подлинность медиумических явлений обратилось тут в настоящую манию и вместо того, чтобы сообщить вполне точные сведения о своих опытах и представить их в таком изложении, которое исключало бы всякую мысль о возможности при данных условиях какого либо обмана, он ограничивается тем, что указывает в нескольких строках результаты, опуская окружающие обстоятельства; но при этом осыпает своих противников отборнейшими грубостями.

Только в виде исключения, Цельнер снисходит до изображения самого главного, именно окружающей обстановки. Об одном из своих замечательнейших опытов относительно непосредственного письма он рассказывает, например, следующее: (т.2 стр.216, прим.)

«Две мною самим купленные, снабженные метками и тщательно вытертые аспидные доски были крепко связаны вместе крестообразно наложенным шнуром в 4 квадратных миллиметра толщиной, после того как сначала между ними был помещен отломок от нового грифеля толщиной около 5 миллиметров. Такая доска была положена у самого угла, незадолго перед тем лично мною купленного, ломберного стола из орехового дерева. В то время как В.Вебер, Слэд и я сидели за столом и занимались магнетическими опытами, причем все наши шесть рук лежали на столе, а руки Слэда были удалены от доски на расстоянии более двух футов, внезапно между никем нетронутыми досками начались очень громкие звуки писания. Развязав потом доски, мы нашли девять следующих строк…На доске находилась та метка, которую я заранее нанес на нее, так что здесь не может быть речи о ее подмене, или предварительном приготовлении »

Но ведь даже посредственный фокусник был бы в состоянии написать что-нибудь на паре связанных вместе досок, в то время как возле два сидящих ученых погружены в магнетические опыты: едва ли можно найти более благоприятные условия для обмана. Да сверх того и сам Цельнер ухватился за эти явления с целью во что бы то ни стало подтвердить свои размышления о том, что чистая алгебра в приложении к геометрии не ограничивает пространство пределом трех измерений — длиной, шириной и высотой. Действительно, если мы линии обозначим через а (рис. ), то устроенный на ней квадрат будет а?, построенный на квадрате куб будет а?. Но ведь алгебра дает нам возможность написать и а, а, а, и т.д. Чему же пространственно будет соответствовать эти алгебраические выражения? Оказывается, что нет доступных для нашего движения пространств: все животные могут двигаться только в длину, ширину и высоту, но не могут двигаться еще по четвертому измерению, которое не есть ни длина, ни ширина, ни высота, а нечто совсем особое. И кроме того, физика показывает нам что ни в одно из таких многомерных пространств не заходят и физические силы природы. Так можно доказать, что в двухмерном пространстве, каковым является поверхность этого листка бумаги свет, лучистая теплота, электромагнитные волны и сама сила тяготения ослабевали бы пропорционально своему расстоянию от центра своего исхода, что и можно доказать для света, распространяющегося в узком пространстве между двумя зеркальными поверхностями, в трехмерном (объемном) пространстве все эти силы природы должны ослабевать пропорционально квадрату расстояния, как это и есть. В воображаемом четырехмерном пространстве, как показывает та же математическая теория, они ослабевали бы пропорционально кубу, пяти мерном пропорционально четвертой степени расстояния от точки своего исхода и т.д.. Но все естественные силы природы ослабевают в бесконечном свободном пространстве вселенной только пропорционально квадрату расстояния от своей исходной точки …И вот Цельнер пришел к заключению, что существование пространств высшей меры можно доказать тем, что в него способны залетать духи. Но тогда ясно, что они могут неожиданно появляться в совершенно замкнутых пространствах. Вообразите, например, что они могут летать не только в длину, ширину и высоту но также и в прошлое и будущее.

Так как мы ощущаем только настоящее время, которое есть граница между прошлым и будущим, они должны, перелетев, например, в прошлое, совершенно скрыться из нашего вида, а затем перелетев в настоящее время, вновь появиться между нами , и тогда произойдет ряд чудес.

Вот, например, закупоренная бутылка, и вот свинцовая пуля. Как ее вложить в закупоренную бутылку? Для нас это невозможно. А дух может захватить эту пулю с собой в прошлое (причем она исчезнет на наших глазах) выбрать в прошлом тот момент, когда бутылка была еще откупорена, положить пулю туда, возвратить ее в наше настоящее время, когда мы снова ее увидим, а сам дух вновь возвратится в наше настоящее время к спиритическому столу.

Вы видите сами, как важно было для Цельнера, пришедшего к предварительному убеждению в существовании еще четвертого измерения нашей вселенной (которое я здесь приравнял, для ясности, ко времени ее существования), найти доказательства таких явлений.

Слэд был для него настоящий клад. Он производил чудеса, даже много интереснее, чем обычные в спиритических сеансах фокусы, когда какой-нибудь предмет перед тем находящийся перед вами, через несколько времени оказывался в запертом вами же шкафе, ведь ключ к нему можно было и подделать. Под влиянием мистической силы Слэда (которого так неделикатно поймал в плутовстве только профессор зоологии Ленкестер в Лондоне и больше никто) в присутствии Цельнера появились узлы на шнурке, оба конца которого припечатаны собственной печатью Цельнера, что могло быть, конечно, сделано только в том случае, если дух на мгновение уносил его а прошлое, когда концы еще не были припечатаны и сделав на нем узлы, вновь возвращать их в настоящее время. И этим же объяснялось и то, что если вместо шнура вырезывалось из кишки кольцо, на котором нельзя было сделать узла без его разрыва, то несмотря на все усилия Слэда их не появлялось.

Но читатель сам, конечно, понимает что при страстном желании Цельнера получить такие результаты и при ловкости Слэда, которые во время своих сеансов мог даже и гипнотизировать Цельнера, нам нет нужды прибегать к четвертому измерению вселенского пространства. Ловкость фокусников часто бывает поразительной. Я сам понимаю, как одна молодая женщина поразила и меня самого. Она вынимала свой носовой платок, мы клали в него спичку, она завертывала ее в платок, вытянув перед нами голые руки и показывая, что в них ничего нет, а затем давал нам всем переломить в платке спичку. Мы ясно чувствовали ее в платке, ломали так, что при переходе через несколько рук она превращалась в мелкие кусочки. А затем, после нескольких заклинаний, раскрывала платок и спичка оказывалась там совершенно цельной. О возможной подмене, казалось не могло быть и речи, и мы так бы и разошлись в полном недоумении. Но на мои усиленные просьбы она показала свой секрет. Еще ранее, чем она пришла в нашу компанию, она уже приготовилась повести так разговор, чтобы мы сами вызвали ее показать нам что-нибудь. Она заранее вложила спичку в каемку своего носового платка так, что когда она вынула его из своего кармана и встряхнула перед нашими глазами, ее никак нельзя было заметить. А завернув в платок нашу спичку, она дала ломать нам не ее, а свою спичку, в каемке, подвернув ее тоже в средину. В результате получилось нечто действительно поразительное.

Читатель, вероятно, догадался уже, что я привел здесь и Крукса и Цельнера лишь для того, что от мистификации не гарантирует нас даже и свидетельство вполне добросовестных и знаменитых ученых нового времени.

Затем наступает реакция и недоверие. На одном материализационном сеансе в Голландии, происходившем, в 1878 году, в чисто спиритическом кружке, присутствовавшие схватили медиумов Вильямса и Риту и уличили их в том, что они сами фигурировали в качестве духов.1880 год принес не менее двух сенсационных случаев такого рода, причем в одном из них дело шло, как мы видели, об Эглингтоне в Мюнхене, а в другом о Флоренсе — Кук, мистифицировавший физика Крукса. Последующие годы также были богаты разоблачениями: в 1881 г. пострадали м-р и м-рис Флетчер, в 1882 г. м-рис Вуд; особенно замечателен в этом отношении 1984 г., когда известный всей Европе медиум, американец Бастиан, был уличен в обмане австрийским кронпринцем Рудольфом и эрцгерцогом Иоганном.[193]

При всех таких случаях спириты естественно старались ослабить дурное впечатление при помощи более или менее остроумных гипотез и объяснений, как мы видели это уже относительно случая с Флоренсой. Медиумы стали боязливее, и это в свою очередь понижало их медиумическую способность, так что многие из них не осмеливались более выступать публично, прочие же обнаружения их силы продолжали быть сравнительно незначительными. В последующие годы медиум стал большою редкостью. Этому существенным образом способствовала и появившаяся в 1881 г. в Лондоне книга «Исповедь медиума» (1883 , стр.191). Известный по процессу Бюге медиум Альфред Фирман имел в течение нескольких лет своим помощником некоего Чепменна, который мало помалу был посвящен во все тайны профессионального медиума. При этом он узнал, что физические проявления — по крайне мере у медиума Фирмана — были просто фокуснические уловки. В конце концов ему стало невыносимо более постоянно обманывать легковерных и простодушных людей, и он отказался сотрудничать. За это Фирман оставил его в чужой стране, где он был лишен всяких средств к существованию и потому нарушил договор молчания и написал упомянутую книгу. В ней сеансы физических медиумов, описаны с такой точностью, которая ни в ком из присутствовавших когда-либо на подобном представлении не может оставить сомнение в том, что автор целые годы вращался в этой области. Здесь же подробно описаны и все уловки для произведения данных явлений.

Редактор психических этюдов Виттинг воспользовался даже этим случаем, чтоб открыто признать несомненную подложность лучших доказательств в пользу материализации духов. Он имел в виду также и несколько парафиновых форм, снятых с рук, появлявшихся неожиданно на сеансах, которые устраивал в Англии с различными медиумами немец Реймерс.

Но если таким образом дело с доказательствами истинности спиритизма стояло довольно плохо, то тем пышнее расцвела теоретическая литература по этому вопросу. В 1885 г. появилось известное произведение Эдуарда фон Гартмана «Спиритизм», где он, исходя от медиумических явлений как фактов старается доказать, что медиум в трансе оказывает гипнотическое воздействие на всех присутствующих, которые приводятся в некоторого рода сомнамбулическое состояние. При этих обстоятельствах умственные представления медиума переносятся в виде галлюцинаций на окружающих, так что последние действительно верят потом, будто они пережили то, что им было лишь внушено. Но так как фотографическую пластинку или школьную доску нельзя загипнотизировать, то, веря в действительность даже и их, Гартман признал, что «психологическая сила» медиума способна вызывать даже светящиеся привидения в пространстве и приводить в движение неодушевленную материю, так что могут получаться и фотографические снимки, и писания, и парафиновые формы, и тому подобные наглядные результаты.

Если на каком-нибудь сеансе появляется фигура духа, то это, по Гартману, просто галлюцинация, воображение всех присутствующих; если же кто-нибудь внезапно нажмет пуговку фотографического аппарата (хотя и в темноте) и вдруг получит на снимке фигуру, то она образовалась из психической силы медиума привидением, т.к. иначе ее нельзя было бы сфотографировать. И Гартман часто пользуется обеими гипотезами, смотря по тому, как ему удобнее и сидя таким образом сразу на двух стульях портит свою позицию. В своих статьях «Критические замечания» на книгу доктора Ф. Гартмана «Спиритизм» печатавшихся в «Психических этюдах» в течение пяти лет и вышедших потом в отдельном издании под заглавием «Анимизм и спиритизм», Аксаков пункт за пунктом опровергает его, исходя из предположения, что всякое явление должно быть объяснимо одинаково, спирит вполне приводит здесь философа. «И ответ Гартмана «спиритическая гипотеза о духах» (Лейпциг, 1891 г.) невольно подтверждает это жалкими изворотами, к которым прибегает автор, подавленный критикой своего противника», — говорит д-р Леманн (стр.369).

Аксаков делит медиумические явления на три большие группы, в зависимости от обусловливающих их причин. К первой группе он относит элементарные медиумические явления каковы столоверчения, сообщения через стук стола, через механическое письмо и речь. При всех этих явлениях, естественным образом действует личность самого медиума; самое большее, если некоторых случаях, особенно у пишущих и говорящих медиумов, оказывается необходимым более или менее ненормальное психическое состояние, транс. Вторую группу образуют анемические явления, где психическая сила медиума, по неизвестным пока законам, производит действия превосходящие то, что могут произвести телесные силы. Сюда принадлежит, например, передача мыслей на более значительные расстояния, движение предметов без прикосновения и материализация. В вопросах об этих явлениях Аксаков примыкает к оккультистам. А спиритические явления, — по его мнению, — ни в чем не уклоняются от первых двух групп: они совершенно однородны с ними и отличаются от них лишь своим интеллектуальным содержанием. К ним относятся те сообщения медиумов, которые превосходят их знания. Только тогда мы имеем право предполагать участие высших разумных существ. Поэтому Аксаков лишь в очень ограниченном числе случаев видит несомненное доказательство участия духов и прямо предостерегает от признания каждого необычайного явления за обнаружение деятельности духов.

Такой же точки зрения держался и спиритический писатель Карл дю-Прель. Разработавши учение Цельнера о четырех мерных разумных существах, он пришел к выводу, что вмешательство их в людской мир не только не стоит в противоречии с законами природы, но есть естественное следствие их прогрессивного развития, а также и развития самих людей. Его оккультическое учение является даже, как бы выводом из дарвиновской теории развития.

Так мистика стала искать сближения с естествознанием и этому способствовали в особенности научные исследования относительно гипноза, начавшееся около 1880 года, когда оказалось, что многие из явлений, которые до сих пор были известны лишь по спиритическим сеансам, могут быть названы искусственно у загипнотизированных лиц, особенно если последние истеричны, т.е. находятся в истеро-гипнотическом состоянии. И вот загадочные до тех пор явления получили совсем иное освещение.

Но спириты все же не прекращались. В 1891 году одна итальянская крестьянка Евсапия Палмадино, подготовленная к роли медиума синьором Эрколе Киалой, была представлена для исследования некоторым ученым. Их сеансы происходили в Неаполе в 1892 году. В них принимали участие знаменитый итальянский психолог Ломброзо, астроном Скиапарелли, французский физиолог Шарль Рише, спириты Аксаков и дю-Предь и некоторые итальянские ученые. Явления были здесь те же, какие известны по другим спиритическим сеансам: движения и изменения в весе неодушевленных предметов, изменения в весе медиума, материализация, отпечатки рук духов на глине или муке и т.д. Часть ученых убедились, но Рише, изложивший свой взгляд на дело в 1893 году в «Летописи психических наук», пришел к тому выводу, что ни одно из этих явлений не происходило при безусловно доказательных обстоятельствах. Постоянно оказывалось, что когда стол должен был подняться без прикосновения, платье Евсапии оттопыривалось, так как касалось какой-нибудь ножки стола; когда она стояла на весах и происходило изменение ее веса, то это случалось только тогда, если она до кого-нибудь дотрагивалась, «чтобы вобрать больше силы», или если ее платье касалось пола, так что под ним могла скрыться подпорка и т.д. А если хотели предотвратить эти подозрительные детали, то Евсапия или противилась этому, или ничего более не случалось. Комиссия ученых всегда должна была ограничиться лишь наблюдением явлений, которые обнаруживались при установленных ею условиях. «А как только присутствующие пытались установить свои условия, явления прекращались», — говорит Рише. А деликатность присутствующих мешала сделать какие либо резкие поступки, не допустимые в хорошем обществе по отношению к женщине, вроде, например, неожиданно выхватить подпорку из под ее опущенного подола, когда начала уменьшаться на весах ее тяжесть.

Однако, и деликатности бывает конец и в 1895 году, когда она прославившись поехала по Англии, ее разоблачили в Кэмбридже.

Один из ее обычных приемов состоял в том, что за столом образовывался круг людей, из которых всякий клал свою правую руку на левую соседа (рис. ). В результате все руки были заняты, комната заперта. Кто-нибудь гасил лампу на столе и обратно клал свою руку на левую соседа. Ничего не было, кроме нервного дрожания рук медиума, которое вскоре тоже прекратилось и вдруг кто-то невидимым и неслышимый начинал ходить по комнате, прикасаясь рукою то к одному, то к другому из присутствующих. Он оставлял и отпечаток своих пальцев на приготовленной для него каком-нибудь пластическом веществе. Как было объяснить дело? И вдруг, благодаря неделикатности одного из присутствовавших, обнаружилось в чем дело.

Во время сеанса в темноте Палладино при яко бы нервных горизонтальных движениях постепенно придвигала свою левую руку, которую не выпускал из своей правой сосед, к своей левой руке. А ее левая рука, яко бы нервно подпрыгивавшая вверх и вниз, под правую второго соседа, достигнув соприкосновения с правою, моментально заменялась его. Ее левому соседу казалось, что ее рука только на момент подпрыгнула над его рукою и он не придавал этому значения, а другой сосед не придавал значения тому, что ее судорожно двигавшаяся справа налево рука уже значительно передвинулась со своего прежнего места. Выходило положение, указанное на среднем и правом рисунках, и правая ее рука свободно прикасалась к головам и рукам присутствовавших, звонила в вынутый из-за корсажа колокольчик, оставляла отпечатки и так далее, а потом обратно становилась вместо правой. Удобство таких обманов заключалось в том, что престидижитатор почти всегда может уклониться от допущения на свои опыты таких лиц, которых опасаются, как это я могу рассказать по собственному опыту. Я не отвергаю в принципе телепатии, т.е. передачи ряда мыслей или настроений человека по способу беспроволочного телеграфа. Ведь всякая наша мысль и всякое ощущение должно сопровождаться электромагнитными колебаниями атомов нашей головной нервной системы, распространяющимися волнообразно во все стороны, и ослабевая в трехмерном пространстве нашего мира, как и волна света, пропорционально квадратам расстояния. Раз это так, то эти волны способны и даже всегда склонны воспроизвести в другом мозгу туже самую последовательность мыслей и ощущений, как это делают и наши радиоприемники, если между мозгами различных индивидуумов нет специальных изоляторов, мешающих симпатическому отклику или если мозговые полушария разных лиц настроены не на «одну и ту же серию волн»; как в особенности должно быть в бодрствующем состоянии людей, когда каждый мозг уже работает самостоятельно и этим самым как бы отражает чужие психические волны. Допустивши, что в гипнотическом сне изолирующие преграды или отражающая способность нашего мозга для внешних электромагнитных волн исчезает, мы легко придем к возможности такого вторжения чужих мыслей и представлений в нашу голову, которые затем закрепятся в нашей памяти, как наши собственные переживания и будут неотличимы от следов наших собственных реальных переживаний. Это тоже самое, как всякий камертон и всякая струна начинают звучать, когда до них доходит звук другого камертона или струны, настроенных с нею в унисон. А если при этом присутствуют и «усилители», то воспринятые ими колебания могу стать даже сильнее, чем у их возбудителя.

С этой точки зрения гипнотическое внушение, возможно даже и помимо шепота гипнотизера на языке, понятном для загипнотизированного, а путем простого воображения им заранее намеченного ряда явлений.

С целью научного исследования таких явлений, мне очень хотелось попасть на медиумические сеансы. Но те два три медиума, с которыми мне приходилось соприкасаться, моментально отскочили от меня, хотя я и предупреждал их, что не отвергаю возможности существования таких сил природы, о которых еще ничего неизвестно нашим современным ученым, а потому и пойду к ним на сеансы с открытым сердцем. Первый раз моя неудача произошла с одним ученым оккультистом М. в 1913 году. У него, как мне на ухо сказал один общий знакомый, была тайная оккультная школа, в которой практиковались адепты и происходили великие чудеса, а печатные труды его под псевдонимом О, я уже читал. Когда меня привели к нему, на квартиру, взяв обещанье не выдавать тайны, я увидел высокого сухощавого человека, с неровно подергивающимся лицом и такую же женщину, его жену. Он мне сказал, что получил свои сведения в Индии, прибавив, что с удовольствием посвятит меня а оккультные тайны, но только я, прежде чем начать вызывать духов самому, должен подвергнуться испытаниям, сильно действующим на нервы. Считаю ли я себя способным на это? Я спросил его, какие, например, будут опыты.

— Вы, — ответил он, — будете прежде всего наедине посажены на стул в комнате и кругом обведена черта мелом. Потом появится слабый свет начнутся разные звуки потом и страшные видения. Они будут на вас бросаться, а вы будете отражать их данною вам шпагой, но ни в каком случае вы не должны переступить черты, иначе дело может окончится смертью. Готовы ли вы на такое испытание?

— Вполне готов! — ответил я

— Но ручаетесь ли , что не переступите через черту?

— Ручаюсь!

— Как вы можете говорить так спокойно! Ведь будет нечто ужасное.

— Только не для меня, — ответил я. — Сражаясь с этими духами, я прежде всего буду им говорить: вы ничего не можете со мной сделать! Ведь если б из квартир, где занимаются оккультными науками, выносились время от времени трупы, то на это давно было бы обращено внимание правительств! Чтобы не предпринимали чудовища, я буду чувствовать себя в полной безопасности.

— Откуда у вас такая уверенность?

— Раз ночью, в Шлиссельбургской крепости, у меня был такой кошмар. Мне казалось, что я в Индии стою, прислонившись к утесу в чаще джунглей, совершенно безоружный. Вдруг джунгли раздвинулись и прямо передо мной явился огромный тигр. Спасенья нигде не было. Он смотрел прямо мне в лицо огненными глазами, а я прямо на него. Прошла, казалось мне, минута или две в этой неподвижности. Вдруг мне пришла в голову мысль: но ведь ничего этого быть не может, хоть все и так ярко, как в действительности и ничем отличить нельзя. Я сразу почувствовал спокойным и сказал ему:

— Ты ничего со мною сделать не можешь! Ведь ты только мой сон!

Тигр зарычал страшным голосом, повернулся и ушел. А я проснулся с сердцебиением. Так я отнесусь и к тому, что у вас увижу при испытаниях.

Мой новый знакомый внимательно посмотрел на меня. Угостил чаем, рассказал кое что о чудесах недоступных стран Индии и, когда мы расставались сказал, что занятия в его тайной школе оккультных наук начнутся не ранее как через два месяца, а когда будет время он сам зайдет ко мне и приведет куда нужно.

И не пришел…

Второй раз неудача была с приехавшим в Петербург через год или два знаменитым медиумом Гузиком, приехавшим из Австрии. Один из сеансов должен был происходить у хорошо знакомого мне доктора, лечившего также и внушением. Я и моя жена заявили себя первыми кандидатами… Но сеанс произошел без нас; я сам предложил Гузику через одного из членов Общества Любителей Мироведения сделать сеанс в зале его заседаний для президиума. Он обещал и назначил время. Мы все собрались, а он не явился, извинившись на другой день болезнью и отказавшись приехать. А третий раз мне пришлось встретить на балу, устроенном Максимом Ковалевским в его доме. Туда был приглашен известный спирит. Меня с ним тотчас познакомили и предложили сделать опыт. Спрятать что-нибудь где-нибудь, а потом все время думать об этом месте, а он прочтет мои мысли и найдет. Я спрятал свою гребенку за спинкой одного дивана в одной из комнат, доступных для гостей. Он взял меня двумя пальцами за кисть руки и предложил идти по комнатам. Все время он метался то вправо то влево, увлекая меня за собою, я держал в уме место своей гребенки, но не обнаруживал ничем. Вот мы прошли мимо дивана, он метнулся к нему, я не сопротивлялся и не ослаблял руки, мы миновали место и возвратились в прежнюю комнату. Гости следовавшие за нами, стали улыбаться. Лицо его выразило полное отчаянье, его пальцы, сжимавшие мою руку, дрожали.

— Пойдемте еще раз, — сказал он с отчаяньем. Вы очевидно не все время думали о том месте и предмете.

Опять началась прежняя история. Мне стало очень его жалко и вот, когда мы снова проходили мимо дивана, и он к нему потянулся, я нарочно ослабил свою руку. Он повалился на диван и проведя рукой между мягкой его спинкой и сиденьем, с торжеством вынул оттуда мою гребенку!

Понятно что я нигде не описал этого случая, как подтверждение возможности читать мои мысли:

Но не такого ли происхождения и большинство описанных очевидцами удач? Ведь действительно бывает очень жалко видеть мученья этих людей, и невольно становишься их участником и желания как-нибудь выйти из тяжелого положения.

А они становятся от этого знаменитостями.

Примечания:

1

Брама по-санскритски значит слово.

16

Слово «парисы» употребляется и в Библии (ПАРИДЗИ), но переделано в русском переводе в Ферезеев, а мидийцы (МДИ) того же корня, как и Мадьяры.

17

См. Мани Гамб., т. 1, л. 1 и д.

18

Санан цецен зокиаксан Ном; Чихула кереглечи стр. 3, стр. 48. Космос Будды в книге Ковалевского, § 43.

19

Мани Гам и Манин намтар.

161

Д-р Леманн, стр. 63.

162

Д-р Леманн, стр.64.

163

Воцарение Нума Помпилия -716, а воцарение Диоклетиана (и эра Диоклетиана) с +284 года. Сдвиг ровно на 1000 лет.

164

Д-р Леманн: «История суеверий и волшебства», стр. 45 русского перевода.

165

Описавшая сначала свои похождения в Индии под именем Родда-Бай (Русский Вестник от 1881 по 1891 годы).

166

Высшее Я.

167

Иначе — объективный мир.

168

Ложная вера в отделимость каждой человеческой души от единой Мировой Души.

169

«Лебедь а Пространстве и Времени», символ Брамы, символическая птица, роняющая яйцо в хаос, яйцо, превращающееся во Вселенную.

170

По Блаватской это священное слово древнего Востока, имеющее несколько значений, произносимое благоговейно йогами во время молитвы и созерцания: «Слог А есть правое крыло птицы, У — ее левое крыло, М — ее хвост». А по-моему это взято с еврейского бог — ОИМ (полностью ЭЛ ОИМ). Это было первоначально просто множественное число от ЭЛ — бог, и значяившее боги, так как приставка Им в еврейском языке есть знак множественного числа. АВ потом, при переходе к единобожию, оно было истолковано как Бог-Оис или, по другому произношению еврейских неустойчивых Гласных бог АУМ или Ом.

171

Три состояния сознания: бодрствование, дремота, глубокий сон, ведут в четвертое состояние сознания — сверхсознание.

172

Некоторые восточные мистики признают 7 духовных сфер в теле … Лебеде вне времени и пространства, преобразующегося в Лебедя во времени и пространстве, когда непроявленный … становится проявленным. (Прим. Блаватской).

173

Чертог Обучения — это и есть «астральная сфера», психический мир сверхчувственных восприятий и обманчивых явлений, мир медиумов. Ни один цветок, сорванный в этой области иллюзий, не был перенесен на землю без змеи, притаившейся в его лепестках.

174

Область полного духовного сознания, поднявшись до которой, человек достигает полной безопасности от всех иллюзий (прим. Блаватской).

175

Иллюзия, мир видимых форм, преходящих и подлежащих уничтожению, в противоположность Вечному и Неизменному.

176

Мировая Душа.

177

Одна из мистических Сил Иога (достигшего единения с мировой Душой).

178

«Идущий по небесам». Говорится, что тело йога становится как «облако, из котрого члены выступают как побеги», после чего йог «видит по ту сторону звезд; он слышит язык богов и понимает его, и читает в мыслях муравья» (примеч. Блаватской).

179

Индусский старинный инструмент, схожий с лютней.

180

В подлиннике «все шесть», т.е. шесть принципов человека.

181

Она называется змеевидной или кольцеобразной силой, ввиду ее спирального движения в теле йога, когда развивается в нем внутренняя сила. Это электрическая оккультная сила, первичная сила, лежащая в основе всякой органической и неорганической материи (примеч. Блаватской).

182

«Путь» упоминается во всех мистических книгах.

183

Адепта, владеющего сверхсознанием.

184

Нирвана есть небытие только с точки зрения нашего конечного сознания; в действительности Нирвана равносильна абсолютному бытию; так же, как абсолютное сознание, с точки зрения ограниченного сознания, равносильно бессознанию, но соединяет воедино познающего, познаваемое и познание (прим. Переводчика на русский язык).

185

Здесь Карма упоминается в смысле своей судьбы, созданной самим человеком.

186

Мистические звуки — звуки или мелодия, которая слышна йогу при начале его погружения во внутреннее созерцание.

187

Эзотерическое (т.е. таинственное) учение о человеческом организме утверждает, что внутри человека есть зачатки новых органов чувств, не известных нам, которые разовьются в далеком будущем у всех людей естественным образом; йоги в состоянии ускорить свою эволюцию и развить в себе эти органы сознательно, применяя известные им методы строгой внутренней дисциплины (прим. переводчика на русский язык).

188

Должны перейти в седьмое чувство, наиболее духовное.

189

Развивает скрытые силы преимущественно механическим путем, тогда как … развивает их духовной дисциплиной (прим. Блаватской).

190

Последняя ступень на земле перед достижением всех свойств высокого Адепта. На этой ступени йог еще сохраняет духовное самосознание и деятельность своих высших принципов, но еще один шаг вперед, и его сознание перейдет на высший план духовного развития. Три состояния йога — полное преодоление проявлений земного низшего разума, погружение в высшие духовные объекты, доступные человеческой душе после упомянутого преодоления.

191

Состояние духа, когда йог теряет сознание всякой индивидуальности, включая и свою собственную. Он сливается с мировым Бытием и становится Всем.

192

В буддизме: Ку — страдание, Ту — соединение соблазнов, Му — разрушение греха и Тао — Путь. «Пять преград» — это сознание страдания, сознание бренности человеческой, тягостной принудительности человеческой судьбы и абсолютной необходимости освободиться от всяких уз страсти и даже от желаний. «Путь спас мир» последняя из них.

193

Д-р Леманн, «История суеверий и волшебства», (стр 367).