Сфера деятельности разведывательных служб и особенно контрразведки была чрезвычайно обширной. Очень большое внимание уделялось работе против советской разведки, настолько, что злые языки говорили о «крестовых походах». Но в этой работе и тогда, и сейчас, по прошествию десятилетий, чувствуется некоторая специфичность.

С одной стороны, все происходило по нормам и правилам тайной войны. Американцы, вне всякого сомнения, были правы, предупреждая о том, что среди прибывающих в Израиль иммигрантов из Восточной Европы будет советская агентура. Более того, коммунистические агенты направлялись в Палестину чуть ли не с семнадцатого года, часть оседала в стране, а часть следовала далее, в страны своего окончательного назначения. До разрыва дипломатических отношений между СССР и Израилем в стране действовала мощная советская резидентура. Вообще Советский Союз имел колоссальные разведывательные ресурсы: тут умели выжидать, складывать вместе мелкие детали головоломок, тщательным образом прорабатывать задания и действовать без эмоций. Короче говоря, русские были отличными разведчиками и деятельность советских разведслужб представляла наибольшую угрозу и на Западе, и на Ближнем Востоке.[18]

Эмигрантов из России в Израиле всегда было много, хотя далеко не все испытывали теплые чувства и к стране, прославившейся навсегда еврейскими погромами, и к пришедшему в ней к власти большевистскому руководству. Даже вполне левые политики Израиля были социалистами, но не коммунистами и вовсе не стремились к торжеству принципа «диктатуры партийных функционеров», которая является действительным содержанием известного тезиса диктатуры пролетариата. Не случайно известный и удачливый до поры (до той поры, пока не попал под очередную «чистку» и не был расстрелян) агент ОГПУ Яков Серебрянский, фактический организатор нескольких компартий в странах Азии, после двух лет (1923–1925 гг) работы в Палестине вернулся восвояси, не создав там форпост коммунизма. Контакты продолжались и в последующие годы, многие члены Хаганы проходили военную и политическую подготовку в СССР, однако «рукой Коминтерна» ни Палестина, ни Хагана не стали. В предвоенные и особенно военные годы сотни молодых евреев, многие из которых были членами Компартии Западной Украины, проходили начальную военную подготовку и направлялись в Палестину. Были среди них, естественно, прямые «коминтерновские агенты», были профессиональные разведчики, хотя в большинстве это были сторонники того или иного течения сионизма. Часть из вливалась в Хагану, боевые отряды Пальмах, часть — в военизированные группировки, прежде всего в Иргун. Еще более «коминтерновская» леворадикальная направленность проявлялась в деятельности группировки ЛЕХИ, которая в 1937 году выделилась из Иргун. Они осуществляли вооруженную борьбу против «английских колонизаторов» вплоть до того времени, когда Великобритания и СССР стали союзниками в антигитлеровской коалиции. Поддержка со стороны СССР была активной: здесь и обучение, и поставки оружия, и материальная поддержка; часть боевиков возвращалась, кто временно, а кто и навсегда в СССР. Тесное сотрудничество продолжалось и после Второй Мировой; правительство США постоянно получало данные, что подпольные военизированные группировки получают деньги, оружие и прочую помощь от Москвы. Хорошо известно, что после убийства в 1948 году спецпредставителя ООН на Ближнем Востоке графа Фолкера Бернадота около тридцати боевиков ЛЕХИ, замешанных в этом теракте, получили чехословацкие визы и выехали в Прагу. Не менее восьми тысяч солдат и командиров, фактически костяк израильской армии, которая сорвала попытку арабских армий уничтожить новое государство в момент его провозглашения, составляли бойцы, прошедшие в рядах Красной Армии путь сражений и побед. Приток кадров, в том числе и военных, в Израиль происходил и в последующее время вплоть до момента, когда сталинская политика совершила очередной зигзаг и перешла к государственному антисемитизму. Помимо военной, шла активная работа на уровне спецслужб. Израиль помогал советской разведке решать важнейшие задачи: выхода на секреты Запада и агентурного проникновения в станы, определенные как главный противник. Канал реэмиграции позволял профессионалам, подготовленным в СССР, транзитом через Израиль оказаться в Англии или США с вполне надежным прикрытием. Для обеспечения работы агентуры и информаторов была создана обширная агентурная сеть. По данным, приведенным в одном из обзоров ЦРУ, в посольстве СССР в Тель-Авиве из 60 сотрудников примерно половина работала на ГРУ и КГБ. Как подметил И. Дайчман, в работе КГБ и в ответных действиях «Шин Бет», точно так же как в деятельности «Моссад» и ответных действиях советских контрразведывательных структур, — до поры до времени прослеживалась некая двусмысленность, тайная договоренность — «мы делаем вид, что шпионим, а вы делаете вид, что ловите», и так — с обеих сторон. Наукообразно это называется «неформализованным заговором». Да, КГБ и ГРУ вербовали агентов из числа израильтян, но, поскольку местные коммунисты находились под подозрением и наблюдением «Шин Бет», советская разведка предпочитала тех, кто не был связан с коммунистами. Но и это носило несколько демонстрационный характер. Например, совершенно очевидно для всех, кто хоть немного интересуется разведкой, что в числе первоочередных кандидатур для вербовки должны быть супруги дипломатов. Естественно, за дамами следили — и находили подтверждения опасениям. Так, летом 1955 года жена израильского дипломата влюбилась в дипломата советского и закрутила с ним бурный роман. Дипломат, конечно же, находился под наблюдением «Шин Бет», и контрразведка оказалась в курсе всех альковных перипетий. Когда ситуация «дозрела», даму вызвали в «Шин Бет» и настоятельно порекомендовали ей прекратить связь. А обманутого мужа во избежание шантажа вызвали в Австрию, где контрразведчики, не самые деликатные люди на свете, порадовали сообщением о супружеской измене и прекращении загранкомандировки. В феврале 1959 года высокопоставленный дипломат в Чехословакии «попался» на романе с красавицей Дагмар Новотной и его попытались шантажировать и склонять к сотрудничеству; он сообщил о попытке шантажа в МИД. «Вербовка через постель» представлялась настолько очевидной и получила такое распространение, что всех израильских дипломатов, направлявшихся в страны восточного блока, специально предостерегали от вступления в любовные связи с местными гражданами. Позже МИД вообще отказывалось направлять в эти страны одиноких сотрудников.

Шпионаж Израиля против Советского Союза тоже нес отпечаток какой-то формальности; во многих случаях можно было заранее рассчитать, чем будет заниматься тот или иной посланник. Так же просчитывались и ответные действия КГБ — и от случая к случаю все повторялось снова. Вот, например, едет в Россию Москву в качестве второго секретаря посольства Арьех (Лова) Элиав, опытный нелегальный эмиссар «Алии-Бет». В дополнение к своим обязанностям консульского работника, Элиав распространяет карманные еврейские календари и миниатюрные словари иврита, «незаметно» рассовывая их в карманы молящихся в синагоге. КГБ, естественно, знает, чем занимался в неслужебное время Элиав и решает «совратить». Однажды, когда Лова отправился в Ленинград, на перроне появилась необычайно красивая молодая женщина. В тот же вечер он увидел эту красавицу в ленинградской гостинице. Элиав пригласил прекрасную незнакомку танцевать. Жаркое танго легко перешло в такие же поцелуи и скоро Лова почувствовал, что КГБ вот-вот получит необходимый компромат. Он вырвался из объятий прелестницы, закрылся в своем номере и не выходил до утра, предвидя — вполне возможно, что справедливо, грядущий шантаж, угрозы и вербовку. Как все контрразведки мира, КГБ практиковало съемку «утех» скрытой камерой. Некоторым «фотогероям» это импонировало; например, по ходячему апокрифу Лубянки, Сукарно просмотрел снимки своих забав и попросил отпечатать дюжину одних планов и полдюжины других — похвастать перед приятелями. Были, естественно, и персонажи с более пуританскими взглядами. «КГБ наблюдало за нами круглосуточно, даже в наших собственных квартирах, — вспоминает Элиав. — Открытое наблюдение, скрытое наблюдение, электронная слежка, оптическая слежка. Мы были постоянно в поле зрения КГБ. В довершение к этому почти все сотрудники нашего аппарата становились объектами более решительных действий: инсценированные «скандалы», которые затевали «возмущенные граждане», угрозы ареста и т. п.

Да, контрразведывательные службы обеих стран взаимно считали всех въезжающих заведомыми шпионами и организовывали наблюдение. По возможности принимались даже превентивные меры: так, когда в соответствии с обычной процедурой в марте 1958 года израильские власти информировали советское посольство в Тель-Авиве о своем намерении направить в Москву в качестве второго секретаря посольства подполковника Моше Гатта и запросило на него визу, то советский дипломат-разведчик попросил одного из своих израильских источников собрать сведения на Гатта. Стоит ли удивляться, что этот израильтянин оказался двойным агентом и немедленно сообщил об этой просьбе работнику «Шин Бет», у которого он находился на связи. Но серьезных дел было совсем немного; об истории с профессором Беером уже рассказывалось (и рассказывалось, что факт работы на КГБ так и не был доказан и вряд ли когда будет); говорилось также о некоторых версиях в связи с «атомным скандалом». Еще две серьезные истории будут приведены ниже, но относятся они уже к другим временам — к обстановке резкого усиления напряженности в отношениях в период от израильской Шестидневной войны до советской Перестройки.

Маркус Клингберг сумел глубоко проникнуть в военную инфраструктуру. Он прибыл в Израиль в 1948 году из Восточной Европы в возрасте 20 лет. Талантливый и неординарный биохимик, он вскоре стал признанным специалистом и в конце 1960-х годов был назначен заместителем директора сверхсекретного Биологического института.[19]

Выглядел Маркус всегда болезненным и часто ездил в Швейцарию «для лечения», хотя, по скупым отзывам бывших коллег, был очень хорошим администратором и блестящим специалистом. Провал его, как многих разведчиков, произошел на связи — «Шин Бет» установила, что его поездки в Швейцарию служили прикрытием для встреч с представителями советской разведки. В обстановке полной секретности он был предан суду и осужден на пожизненное заключение. Никакие сведения о его деятельности и обстоятельствах вербовки и поимки пока не преданы огласке. Ясно только, что Клингберг, один из первых руководителей совершенно секретного проекта в Нес-Сиона, нанес Израилю значительный ущерб. Этот институт связан с работами в области химического и биологического оружия. Аналитики американской разведки пришли к выводу, что Израиль создавал по крайней мере оборонительный потенциал против химического оружия, имевшегося на вооружении ряда арабских стран — то есть запасы вакцин и способность контролировать воздушный и водный бассейны в случае химической и биологической агрессии. Необходимость в «оборонительном» химическом и биологическом оружии имеется — Саддам Хусейн, например, не раз заявлял о намерении применить против Израиля химическое оружие. Биологические лаборатории и запасы этого оружия массового уничтожения были объектами поисков нескольких комиссий после операции «Буря в пустыне». Тревожные опасения не сняты до сих пор — точно так же как и опасения, что по этому преступному пути шел или мог пойти Израиль.

Другой из кремлевских агентов, Шабтай Калманович выехал из Советского Союза в 1971 году в возрасте 23 лет. По опубликованным данным следствия, КГБ ориентировал его на создание прочных экономических позиций и на установление контактов с политическими и военными лидерами Израиля.

Если все-таки считать Эзру Беера советским агентом, то размах деятельности Калмановича столь же серьезен. На деньги КГБ он создал настоящую финансовую империю, его интересы простирались от Монте-Карло до Африки. Скоро он нашел влиятельных друзей из военных и правительственных кругов — например, бригадного генерала Дов Томари, или депутата кнессета Самуеля Флатто-Шарона, который стал израильским политиком, сбежав от уголовного преследования во Франции. Это обеспечило Калмановичу очень полезный пропуск в кнессет. Калмановичу много удавалось организовать и уладить, причем даже в зоне «серой» политики — так, он помог Флатто-Шарону и конгрессмену Бену Гилману организовать обмен американца, арестованного в ГДР, на израильтянина, арестованного в Мозамбике и русского, задержанного в Пенсильвании. Многие из его соседей по пригороду Тель-Авива, где у него была загородная вилла, занимали довольно высокое положение в разведсообществе. Калманович даже хвастался, что для него открыта дверь дома Голды Меир.

Помимо бизнеса и светской жизни, Шабтай участвовал в партийной деятельности. Некоторое время Калманович работал в восточноевропейском отделе лейбористской партии. В его задачу входило обеспечение так называемой «благодарности» Израилю со стороны новых иммигрантов из Советского Союза путем поддержки лейбористской партии. До 1977 года, пока лейбористы были у власти, Калманович всегда оказывался в нужный момент в нужном месте. Впрочем, в период правления блока «Ликуд» Бегина, Шабтай тоже постоянно находился в прекрасных отношениях с представителями основных центров власти в Израиле, был вхож едва ли не во все кабинеты и, как выяснилось, мог получить достаточно полную и серьезную информацию. Так продолжалось много лет, пока наконец «Шин Бет» не зафиксировала, как 1987 году в Европе он передавал секретную информацию одному из установленных коммунистических агентов. 15 декабря 1988 г. после закрытого процесса в Тель-Авиве Калмановича приговорили к девяти годам тюрьмы…

Отмеченная двусмысленность легко объяснима: и в ранний период «особых» отношений, и в период фактического тяготения к противоположным политическим и военным группировкам, непосредственного столкновения интересов не было. Главным врагом руководство СССР считало США и блок НАТО, слабо и неловко реагируя на «опасность» с других сторон; о том, что в Москве полвека с маниакальным упорством поддерживали «антиимпериалистические» режимы во всем мире, в том числе и на Ближнем Востоке, говорилось достаточно. Израиль оказывался или партнером «врагов», или раздражающим примером «другой модели» социализма, или помехой в реализации каких-нибудь глобальных планов или, ещё глубже, объектом политического торга с арабами и побудительной причиной для массированных закупок советского оружия (за которое, кстати, арабы до сих пор не рассчитались сполна) — но прямым объектом враждебности и соответственных действий не являлся.

В стратегическом плане, Советам нечего особо было разведывать для себя в Израиле — разве что для передачи «друзьям-арабам». Маленькая неблизкая страна никогда не угрожала и не может ничем угрожать ни СССР, ни его преемнице России, — и не располагала до последнего времени, когда уже и КГБ-то не стало, собственными достижениями в научно-технической сфере, которыми можно всерьез заинтересоваться. Что же касается «утечки мозгов», то она стала действительно серьезной проблемой и была осознана как таковая значительно позже, когда с либерализацией и крушением советского режима утечка стала массовой (причем «вклад» в неё Израиля не столь велик «мозги», ученые и специалисты, сейчас главным образом отсасываются непосредственно на Запад).

Конечно, в КГБ внимательно изучали списки потенциальных эмигрантов в поисках кандидатов на роль шпионов. Некоторых вербовали сразу и приказывали тотчас же по прибытии в Израиль выходить на связь с советской разведкой. Другим позволяли обжиться, и лишь через несколько лет с ними могли вступить в контакт их советские хозяева. Для работы на этом направлении КГБ даже создал специальный департамент, который занимался вербовкой агентов, их подготовкой и практическим использованием. Однако даже в КГБ отмечали, что, оказавшись в Израиле, многие агенты отказывались работать на СССР и вообще прекращали связь и таких, как Шабтай Калманович, на самом деле совсем немного.

Конечно, в КГБ (а теперь в ФСБ) иначе и не скажут…

Для государственных интересов Израиля в СССР было много жизненно важного, но ничего угрожающего — угроза начиналась, когда советское вооружение, техника и советники оказывались в распоряжении враждебных государств. В научно-технической сфере, конечно, заинтересованность Израиля в советских достижениях очевидна и предпринимались агентурные усилия по выходу на некоторые разработки. Это происходит и в новейшие времена: например, в 1995 году был взят с поличным на получении секретной научно-технической информации московский резидент Реувен Динель. Но главный канал научно-технической информации — интеллектуальная разведка, в которой Израиль лидер. Есть и специализированные учреждения, например институт в Реховоте, есть и другие службы, специализирующиеся на получении необходимой информации из легальных и косвенных источников; в стране, где четверть населения владеет русским языком и среди «русских» высок квалификационный уровень, можно было достичь и было достигнуто многое, не прибегая к «традиционному» шпионажу. Вообще, практика действий в СССР характеризовалась некой деликатностью: резиденты избегали сотрудничества с теми, кто набивался в шпионы — небезосновательно предполагалось, что это «подставки» КГБ; они практически никогда не вели прямой вербовки агентов, речь не шла о работе на «Моссад», а о деятельности на пользу Израиля; они избегали прямых расспросов по темам, которые интересовали разведсообщество — что, естественно, не исключало получение информации как ответов на косвенные и наводящие расспросы; они всегда вели сионистскую пропаганду, но практически никогда не давали конспиративных заданий, из-за которых могли быть обвиненными в шпионаже. Все услуги по сотрудничеству впрямую не оплачивались, хотя «полуагентам» гарантировалась и обеспечивалась помощь в эмиграции и, естественно, натурализации в Израиле.

Был практически только один вопрос, на котором интересы государств и их разведок сталкивались непосредственно и остро. Это вопрос «советской алии». Под патронатом «Решута», одного из основных комитетов «Моссад», активно действовала строго законспирированная служба «Натива» (Тропа), координирующая и непосредственно осуществляющая действия по организации алии в странах Восточной Европы. Штаб-квартира этой организации расположена в уютном домике в бывшей немецкой колонии Сарон в Тель-Авиве. В первые годы её возглавлял Моше Червинский (Кармил), в прошлом один из ведущих работников «Алии Бет». Восточная Европа и прежде всего СССР были его постоянной «специализацией». Еще до образования государства, в 1945-46 гг. он участвовал в организации нелегальной переправки в Палестину евреев с Западной Украины и Прибалтики. Были проработаны каналы на румынской (в районе Черновцов), словацкой и польской границах. Большой опыт работы имел также Иешагу (Шайке) Дан, который сменил Червинского на этом посту. Затем руководили этой работой Нехемия Леванон, Иегуда Лапидот, Давид Бартов; нынешним хозяином «Тропы» является Яаков Кедми. Глубоко законспирированная «Тропа» действовала через полулегальные и вполне легальные структуры.

Считается, что основным центром координации работ по «советской алии» с 1953 года стала организация с расплывчатым названием «Бюро связи». Ветеран и многолетний руководитель «Алии-Бет» Шауль Авигур стал руководителем этой организации, но было неясно, кому она подчинялась. Авигур имел столь же расплывчатый титул «специального помощника министра обороны». Однако сама организация располагалась в министерстве иностранных дел и считалась частью аппарата премьер-министра. Первоначальной задачей «Бюро связи» была организация борьбы в самом Израиле и за его пределами за разрешение советским евреям на выезд из страны. Рождение нового агентства не сопровождалось какими-либо распрями или соперничеством в разведывательном сообществе. В вопросе «советской алии» в те годы все в стране были едины. Распространена версия о том, что у советских евреев к тому времени «наступило пробуждение этнического самосознания»; глубинные причины такого «пробуждения» в связи с проявившимися тогда новыми реалиями и кремлевской политики, и положения в СССР, и международной обстановки, и государственного становления Израиля, очевидны.

Время, выбранное для создания этого агентства, было результатом холодного расчета. До тех пор пока у Израиля существовали хорошие отношения с Москвой, Иерусалим не хотел раздражать советский блок и старался приглушать еврейский вопрос, хотя были серьезные проблемы, например, в связи с «делом Сланского» и вообще с Чехословакией. Однако после Корейской войны израильские лидеры сменили курс. Это стало особенно актуальным после того, как иммиграция из Польши, Венгрии и Румынии была соответствующими правительствами прекращена, а в СССР усилился государственный антисемитизм.

Для выполнения своей миссии — поддержания связи с еврейскими общинами — «Бюро связи» стало направлять своих сотрудников под видом дипломатов в Советский Союз, где была вторая по величине еврейская община — 3 млн. евреев. Своих представителей Авигур подбирал очень тщательно: молодые сионисты-добровольцы, хорошо знакомые с обрядовостью (работа в основном происходила в синагогах), хорошо владеющие как минимум тремя разговорными языками. Предпочтение отдавалось женатым парам с детьми. Советские власти старались не допускать израильских дипломатов на субботние и праздничные богослужения. Контрразведывательные операции в отношению эмиссаров «Бюро связи» стали серьезными и жесткими. Например, жену Элиаху Хазана, второго секретаря посольства, неожиданно уложили с пищевым отравлением. Острый желудочный приступ случился сразу после того, как в сентябре 1955 года Элиаху и Руфь Хазан приехали в Одессу для встречи со своими еврейскими контактерами. Руфь отправили в госпиталь, как только муж ушел на встречу. По возвращении в гостиницу Хазан был задержан агентами КГБ. Дипломат Элияху заявил протест, но безуспешно; его обвинили в антисоветской деятельности раздаче советским евреям запрещенных книг. Хазана допрашивали несколько часов, затем заявили, что его горничная беременна от него — с точки зрения израильтянина это было просто ужасно, — и угрожали скандалом, если он не подпишет обязательство о своем «добровольном» согласии стать советским шпионом. Что же касается Руфи, то ему заявили буквально следующее: «Учтите, Ваша жена никогда не излечит свой желудок». Хазан дрогнул и согласился стать советским агентом. КГБ три дня его инструктировало и выдало ему полторы тысячи рублей «на расходы». Руфь поправилась, и они вернулись в Москву. Там откровенно нервничающего и подавленного молодого дипломата посол Йозеф Авидар пригласил для доверительной беседы, и Элияху во всем признался. В сопровождении дипломата Хазана посадили на первый же вылетавший в Израиль самолет и по прибытии в Тель-Авив уволили из министерства иностранных дел. Каких-то других дисциплинарных мер против него не принималось.

Борьба за «русскую алию» продолжалась около полувека и изобиловала драматическими страницами. Даже сейчас, после развала СССР и снятия большинства формальных ограничений, работа эта далеко не завершена. В 1970 году Авигур, один из основателей «Шай», многолетний руководитель «Алии-Бет», вышел в отставку — только в 70-летнем возрасте, по состоянию здоровья. Руководителем «Бюро связей» стал Леванон, который ранее служил у Авигура в «Алии-Бет». В качестве дипломата он работал в Москве, откуда в 1950-х годах был выдворен за тайные контакты с советскими евреями. По возвращении в Израиль Леванон работал в штаб-квартире «Бюро связей», а затем был направлен в израильское посольство в Вашингтоне. Его задача в основном сводилась к лоббированию американских политиков с целью получения их поддержки в вопросах эмиграции советских евреев. Определенные успехи были — в частности, американские законодатели приняли поправку к закону о торговом режиме, которая весьма трудно преодолевалась советской стороной; одним из результатов действия «поправки Джексона-Вэника» стало то, что ещё при Брежневе был разрешен выезд из Советского Союза 250 тыс. евреев.

Нехемия Леванон проработал на посту директора Бюро десять лет. Его сменил Иегуда Лапидот. Лапидот не имел опыта работы в «еврейской разведке», но был старым боевиком Бегиновской «Иргун» или, в иной терминологии, террористом. Он был одним из зачинщиков резни в поселке Дер-Ясин, где в 1948 году было убито более двух сотен арабов. При нем основным тактическим решением стало объявление «узником Сиона» каждого советского еврея, который подвергался аресту. Приоритет отдавался, естественно, сионистам. Например, Натан Щаранский, арестованный в конце 1970-х годов по обвинению в шпионаже в пользу ЦРУ, некоторое время с позиций Израиля считался просто активистом борьбы за права человека и стал «узником Сиона» только после изрядного старания продемонстрировать свой сионизм. В 1986 году Щаранский был освобожден из советской тюрьмы и отпущен в Израиль в обмен на арестованных на Западе советских агентов. В период «перестройки» при Горбачеве, по некоторым оценкам, алия из Советского Союза составила около 500 тыс. евреев — точная цифра и маршруты перевозок не называются, чтобы «не раздражать» арабских соседей. До распада СССР и восстановления дипломатических отношений Израиля с «постсоветскими» государствами служба «Натива», ставшая фактически ведущей в вопросах «алии из России», активно использовала «крышу» различных международных организаций и в основном занимались ведением пропаганды и агитации за выезд евреев в Израиль. После установления дипломатических отношений между Россией и Израилем сотрудники «Нативы» получили возможность действовать под прикрытием посольства в Москве и других столицах СНГ, — впрочем, как утверждают израильские источники, не подчиняясь МИД Израиля и предпочитая действовать через голову посла. Свобода деятельности «Нативы» и других ведомств на постсоветском пространстве оборачивается хорошим эффектом: поток эмигрантов из бывшего Советского Союза в Израиль достиг в 1998 году 150 тыс. человек и остается примерно на таком же уровне два последующих года. Сейчас «Натива» располагает примерно 200 сотрудниками, многие из которых работают в представительствах «Сохнут». Годовой бюджет «Нативы» достигает 25 млн. долларов, — такова базисная цена, уплачиваемая за организацию усилий по «добровольной» эмиграции евреев в Израиль. Чрезмерная самостоятельность руководства «Нативы» и некоторые другие специфические черты его деятельности[20] вызвали беспокойство даже в правительстве Израиля. «Нативу» в настоящее время возглавляет уроженец Москвы Яков Кедми, эмигрировавший в Израиль в 1969 году. По утверждениям политических противников, это человек жесткой правой ориентации. Возможно, с его личными позициями и убеждениями связаны такие некоторые особенности работы агентства (вплоть до вмешательства во внутренние дела), что комиссия, которую возглавляла государственный прокурор Мириам Бен-Порат, потребовала ликвидации или серьезного реформирования «Натива» с тем, чтобы поставить её деятельность под контроль МИД. Пока что обещания коренным образом реформировать «Нативу» остались на бумаге.

Ко времени прихода к руководству Харела во всем разведсообществе резко обострился кадровый вопрос.

Реальные объемы работ чрезвычайно возросли и продолжали возрастать. Население страны в тот период уже перевалило за миллион и продолжало возрастать благодаря в основном легальной «алии», но и это был не стихийный процесс, он требовал серьезного обеспечения и агентурного сопровождения, особенно при алии из недружественных Израилю стран. Существенны были и объемы нелегальной алии из арабских стран — в конечном итоге в Израиль переселились практически все евреи из смежных стран. Фильтрация и контроль за новыми переселенцами требовали увеличения штатов службы безопасности; в той же степени этого требовали задачи «работы» с палестинцами и борьбы с агентурой враждебных соседей.

Успешно расширялось поле дипломатического признания Израиля, по несколько раз в год происходили обмены посольствами и консульствами, открывались представительства; в каждом из них должны были работать специально подготовленные люди для организации тайной — бывали случаи, когда она оказывалась важнее официальной, — деятельности. Резидентов надо было подбирать и готовить.

Хороших кадров требовало сотрудничество в рамках «стратегических союзов»; настоятельно требовала увеличения резидентура и вся оперативная сеть в Европе — объемы и сотрудничества, и конфронтации все возрастали.

Большие кадровые проблемы стояли и перед военной разведкой, которая работала по преимуществу против соседних арабских стран. Проблемы «Аман» были особенно велики: значительная часть агентуры, преимущественно евреев, которые жили в арабских странах, отработала задания и возвратилась в Израиль, в том числе и с переселенцами. Засылать их вновь было крайне нецелесообразно: практически все в той или иной степени были засвечены перед службами безопасности арабских стран. Кроме того, работать у арабов было крайне мало добровольцев.

Основным источников кадров для разведки была Хагана и её структуры, Пальмах, Пал-ам и Шаи, но это был далеко не безграничный источник. К пятидесятым годам выходцы из Хаганы были уже не слишком молоды и как правило достаточно успешно делали военную, политическую или гражданскую карьеру и вовсе не массово стремились к перемене рода деятельности. Конечно, многих удавалось при необходимости убедить в том, что для блага Израиля необходимо осуществить опасную и порой неблагодарную работу за рубежом, но эти «многие» составляли только часть реальных потребностей нового времени. Требовались дополнительные кадровые резервы. Один из них был предложен армейским психологом доктором Давидом Руди и применен в «Амане». Это была весьма сомнительная концепция о том, что для разведки и спецопераций надо привлекать людей с авантюрной жилкой и даже криминальными наклонностями, попросту преступные элементы. Определенное историческое обоснование этому было — во многих странах мира авантюристы и люди с криминальными наклонностями становились разведчиками и даже создателями профессиональных разведслужб (скажем, тот же Видок), хотя, если внимательно анализировать, дело было не в ориентации личности, а в весьма редком сочетании личных качеств; подобные таланты были и есть, но это товар штучный и работать надо с каждым в отдельности, не выводя схем и концепций. Но на какое-то время эту концепцию поддержали не только руководитель «Амана» Биньямин Джибли, сам человек весьма резкий в поступках и суждениях, но и его заместитель, интеллектуал, в последующие годы профессор и активный борец за мир, Иешофат Харкаби. Практическим осуществлением «нового призыва» в военную разведку, формированием «подразделения 131» занимался полковник Мордехай Бен-Цур.

Подразделение 131 было одним из двух в отделе специальных операций (второе, «подразделение 132», занималось в основном контрпропагандой и ведением психологической войны). Прообразом его было «подразделение 101», созданное под командованием майора Ариэля Шарона и управляемое Генеральным Штабом.

Новый начальник Генштаба, один из самых ярких деятелей Израиля, генерал Моше Даян, санкционировал создание отдела спецопераций в военной разведке. Собственные формирования в «Амане» тоже были и сравнительно успешно действовали в арабских странах, проводя не столько разведывательные, сколько диверсионные операции. В их числе было несколько успешных перехватов транспортов с оружием, диверсии на аэродромах в Египте и Сирии, взрыв бывшей яхты Гитлера, переоборудованной в военный корабль; были и потери — несколько агентов были схвачены и казнены в Египте, ещё один — в Иордании.

Агенты с успешным опытом составили основу подразделения 131. В него вошли также оперативники из небольшого подразделения специальных операций, созданного в годы войны 1948 года в Политическом департаменте Гуриэля. Была впервые налажена система профессиональной подготовки, но вот привлечение агентуры оставалось проблемой. Опора на «людей с определенными проблемами» стала оборачиваться бедами. Наглядным примером может служить история с Мотке Кедаром.

Персональное досье.

Кедар родился в 1930 году в Польше. Тогда его звали Мордехай Кравицки. Мать бросила его в младенческом возрасте, и он вырос у деда, который привез его в Израиль. Кедар жил в Хадере, сельскохозяйственном городке неподалеку от автострады Тель-Авив — Хайфа. В юности он проявил себя как умный и способный парень, физически развитый и обладавший качествами лидера. В это же время у него проявились явные криминальные наклонности. Во время войны 1948 года Кедар служил в военно-морском флоте Израиля, но у него были, как выражаются на языке военной бюрократии, «проблемы с дисциплиной», доходящие до мародерства, и в конце концов он дезертировал. В начале 1950-х годов он вернулся в Хадер и сколотил небольшую банду. На счету банды были вооруженные ограбления, убийства, угоны автомобилей и сбыт краденого. Полиция несколько раз арестовывала Кедара, но доказательств для привлечения его к ответственности оказывалось недостаточно. Жители Хадеры боялись банды Кедара больше, чем местной полиции, и никто не хотел давать против него показаний. Потом он переехал в Тель-Авив, где стал завсегдатаем кафе, в которых собиралась богема, проводил время в компании женщин и вообще вел праздную жизнь, причем никто не знал, откуда Кедар брал деньги. По-видимому, он давались не так легко, в результате чего Мотке стал настолько раздражителен, что вынужден был обратиться к психиатру, доктору Давиду Руди.

Доктор Руди представил его генералу Иошафату Харкаби, который счел его пригодным для «подразделения 131». Военная разведка завербовала Кедара с прицелом на его использование в Египте. После необходимой подготовки и отработки легенды началась операция документализации. Полковник Ювал Нееман, отвечавший в то время в «Амане» за оперативную технику, дал Кедару последние инструкции в тель-авивском кафе «Таам тов» («Хороший вкус»). Начинающий разведчик должен был сперва отправиться в Аргентину, «обжить» там свою легенду и только потом проникнуть в Египет.

В ноябре 1957 года Кедара, естественно не сообщая истинных причин, вызвали в Израиль. Он прилетел первым классом из Парижа — и тут же, в аэропорту Лод, его и арестовали.

Оказалось, что в ноябре 1957 года в Аргентине Кедар убил еврейского коммерсанта и присвоил его деньги. Жертве было нанесено 80 ножевых ран. Это был «контактер» Кедара, который должен был помочь ему в закреплении легенды-биографии для предстоящей работы в Египте. Из-за окружающей это дело секретности мотив убийства или хотя бы повод для трагической ссоры (Мотке настаивал именно на версии ссоры) до сих пор не установлены. Часть денег убитого была обнаружена у Кедара, когда он прилетел в Тель-Авив. Судили Мотке закрытым судом и приговорили к пожизненному заключению. Полтора года, вплоть до мая 1959 года, почти никто, в том числе в разведсообществе, не знал, что стало с Мотке Кедаром. Даже охранники в тюрьме Рамле не знали, кем был этот новый заключенный и почему он содержался в полной изоляции. Только после 6 месяцев содержания в одиночке ему разрешили получасовые прогулки во дворе, и тоже в одиночестве.

Аври Эль-Ад, бывший офицер «подразделения 131» в Египте, который содержался в этой же тюрьме, рассказывает, что сам он был известен там как «Х-4». В соседней с ним камере в кандалах находился Мотке Кедар. Они перестукивались и с помощью азбуки Морзе играли в шахматы. «Отказывайся от лекарств, — однажды отстучал Кедар. — Если они деморализуют тебя — ты сломан». Но сам Кедар, действительно сильная личность, не сломался. В тюрьме ему удавалось поддерживать себя в хорошей форме физическими упражнениями и углублением в ведическую философию. После 17 лет заключения, 7 из которых он провел в одиночной камере, в 1974 году Кедар вышел на свободу и потребовал пересмотра своего дела. Полиция, прокуратура и спецслужбы наотрез отказались от этого. Правительство хранило молчание словно никакого дела и нет.

Надо сказать, что при всем драматизме произошедшего, для Кедара это оказалось ещё не самым худшим исходом. Иссер Харел спустя много лет признался, что некоторое время обсуждался вопрос о ликвидации Кедара с целью сокрытия его преступления. Считалось, что это позволит замести следы и избежать осложнений с Аргентиной. «Я с самого начала стоял на том, что мы не можем брать правосудие в свои руки, — писал Харел в одной из книг своих воспоминаний. — Для этого есть суды и судьи. Англичане могут убирать людей, но мы — нет».

С точки зрения Харела, дело Кедара явилось ещё одним подтверждением того, что разведка — слишком серьезное дело, чтобы её можно было доверить «Аману». Этот провал стал одним из существенных аргументов требовать, чтобы вся агентурная работа была сосредоточена в «Моссаде». Но это произошло несколько позже, после громкого «дела Лавона».

Подробно разбирать обстоятельства и перипетии деятельности и отставки видного политического деятеля пятидесятых, но крайне не подходящего для порученной ему в кабинете сменившего Бен-Гуриона Моше Шаретта должности военного министра, Пинхаса Лавона здесь неуместно. Следует остановиться только на специфике использования им «Аман» и спецподразделения 131. Началось это с того, что не большой специалист в военных вопросах вообще и в разведке в частности, министр Пинхас Лавон фактически вывел «Аман» из подчинения (а значит, и контроля) начальника Генштаба Моше Даяна и генерального секретаря минобороны Шимона Переса. Непосредственно подчинив себе и разведку, и спецподразделения, он оказал влияние на идеологию и стратегию разведработы. Влияние это произошло в крайне опасном направлении. Лавон, а вместе с ним и Джибли, и Бен-Цур начали осуществлять не столько разведывательные действия, сколько специальные операции против арабских стран, безосновательно полагая, что смогут с помощью диверсантов и террористов решить политические проблемы.

Основное направление удара приходилось на Египет. Там в начале 1952 года группа националистически настроенных египетских офицеров, поддерживавших тайные контакты с высокопоставленными сотрудниками ЦРУ на Ближнем Востоке — Кермитом (Кимом) Рузвельтом и Майлзом Коуплендом, — стала готовить государственный переворот с целью свержения короля Фарука. В июле того же года заговор увенчался успехом. Руководители заговора провозгласили республику и пригласили сотрудников ЦРУ в качестве своих наставников. В конечном счете из этой среды в 1954 году вышел подлинный лидер, подполковник Гамаль Абдель Насер. ЦРУ помогало обеспечивать личную охрану Насера. После свержения королевского режима в 1952 году начали активно продвигаться переговоры египтян с Англией об окончательном выводе из страны британских войск и восстановлении юрисдикции Египта над Суэцким каналом. Англия (и США) уступали требованиям нового режима и вскоре перед Израилем встал в практической плоскости вопрос: как себя поведет Египет, когда англичане уйдут и египетская армия войдет в непосредственное соприкосновение с израильской.

Кроме того, у очень многих в Израиле, в отличие от ряда стран Запада, не было никаких симпатий и иллюзий по поводу нового египетского правительства и Лавон считал необходимым принимать меры по его дискредитации и дестабилизации. Если дипломат Шаретт пытался организовать если не открытые, то хотя бы тайные переговоры с Египтом и в этом его поддерживали главы ряда государств (президент США Эйзенхауэр даже направил на Ближний Восток специального посланника, который вел переговоры в Каире и Тель-Авиве), то Лавон сделал ставку на силовые операции.

Теперь ясно, что дипломатические усилия, особенно тайная дипломатия, могли достичь положительных результатов. Не случайно Насер поручил осуществление тайных контактов своим военным атташе в Париже (полковнику Окашу) и Вашингтоне — они «работали» соответственно с израильскими дипломатами-разведчиками Шмуэлем Дивоном и Хаимом Герцогом. Доверенный представитель Насера Абдул Рахман Садек несколько раз осуществлял обмены посланиями между руководителями стран. Через посредников было сделано предложение Насеру провести прямую встречу с израильским премьером; египетский лидер ответил: «Если бы мы встретились, то наверное за пару часов достигли бы соглашения. Только это, вероятно, были бы последние часы моей жизни». Насер знал, что говорил: даже спустя два десятилетия сепаратный мир с Израилем стоил жизни его преемнику Садату. И все же можно было попытаться несколько нормализовать ситуацию, для начала добиться ограничения недружественных акции со стороны Египта — и как знать, возможно, если не предотвратить, то отодвинуть последующие войны. Но события стали развиваться иначе.

Первые разведывательные операции против Египта были проведены ещё на этапе формирования «подразделения 131» в 1951 и следующем году и несли во многом ознакомительный характер. В Египет был направлен агент военной разведки Абрахам Дар и независимо от него, с другим заданием, Макс Беннет.

Дар в совершенстве владел английским языком и имел опыт оперативной работы в «Алии-Бет». Во время войны 1948 года он был в отряде «Палмах» и с точки зрения спецслужб был вполне надежным человеком; но, как оказалось, он не выделялся ни тактическим разведывательным мастерством, ни аналитическими способностями и не обладал качествами лидера — хотя нельзя отрицать, что это оказался не худший израильский разведчик и последующая (хотя менее ответственная, если так вообще можно сказать об агентурных операциях) работа не вызывала особых сомнений в его профессионализме. Можно также сказать, что хотя Дар и не самый удачливый из разведчиков, судьба к нему была явно благосклонна.

В Египте он выступал под именем Джона Дарлинга, представителя английской электротехнической компании, хотя для работы под этой легендой у него был серьезный недостаток: внук еврея, родившегося в Адене, он был довольно смуглым, что, мягко говоря, не совсем вязалось с его английским паспортом.

«Имя Дарлинга, — вспоминал впоследствии Дар, — было выбрано не случайно. В Египте был английский офицер с такой фамилией, и мои «семейные связи» могли оказаться полезными». На первом этапе работа у Дара шла на удивление хорошо, — просто даже иногда складывалось впечатление, что ему кто-то подыгрывал. После того, как Дар обосновался в Египте под своей новой фамилией, — даже настоящий англичанин, майор Дарлинг вроде бы поверил в то, что они являются родственниками, — он начал заниматься тем, ради чего его сюда направили: создавать агентурную сеть, которая в нужный момент будет выполнять секретные задания; впрочем, этим задание агентуре, набранной из молодых каирских и александрийских евреев, не ограничивалось — они должны были составлять костяк отрядов самообороны.

Дару удалось создать две агентурные группы из молодых сионистов. В 1952 году их тайно вывозили в Израиль для специальной подготовки руководитель подразделения Бен-Цур некогда поработал агентом в Ираке и хорошо понимал, что реальная разведка требует профессионализма. Он, кстати, без энтузиазма относился к использованию местных евреев в арабских странах: да, конечно, это идейные борцы, готовые на самопожертвование, да, хорошо знают местные условия — и все же «на виду», всегда под подозрением во враждебном окружении, а их разоблачение может серьезно осложнить жизнь еврейских общин в этих странах.

Спецподготовка прошла плохо: инструкторам «подразделения 131» с большим трудом удалось обучить парней из Египта элементарным вещам вроде тайнописи, осуществления шифрованных радиопередач, которые оказались для них чем-то вроде ядерной физики. Одним из немногих исключений среди них оказался Эли Коэн, самородок, который спустя десятилетие стал «лучшим шпионом» Израиля. Также следует отметить, что и Дар, и руководство оперативного отдела сработало плохо — нельзя было не обратить внимание на то, что агенты подобраны, за единичным исключением, плохо и перспективы работы их в Египте крайне сомнительны. Тем не менее все они были возвращены в Каир и Александрию; связь между группами и резидентом (им был назначен Франк, он же Аври Эль-Ад, он же Аврахам Зайденверг; по решению Бен-Цура миссия не была поручена Дару, хотя тот не был засвечен контрразведкой) осуществляла любовница Дара, агент-женщина по имени Марсель Ниньо, которая на полученные от Израиля деньги открыла туристское агентство.

Агентурные группы находились в состоянии «спячки» в течение трех лет, пока в 1954 году не получили посланный по радио условный сигнал к началу операции «Сусанна». Фактически сеть была не готова к активизации. Не хватало элементарных вещей: устойчивой связи с центром, документального обеспечения на случай провала, даже резервной системы оповещения и предупреждения. Невысок был и уровень профессиональной подготовки; группы не были структурализованы в небольшие ячейки со своими командирами, что всегда снижает опасность провала. Собственно, предполагалось начать работу в 1956 году (Бен-Гурион, уходя в первую отставку, предупредил соратников: «Учтите, 1956 год будет самым тяжелым. Египет и Сирия к тому времени восстановят свои армии).

Но Лавон потребовал активных действий.

Персональное досье.

Аврахам Зайденверг был сыном австрийского политика-еврея. Его отец погиб в нацистском концлагере. Аврахам переехал в Израиль, сменил имя на Аври Эль-Ад и пошел на военную службу. Во время войны 1948 года он отличился в отряде «Палмах» и к 22 годам получил звание майора, но вскоре попал под суд за мародерство. Опозоренный, разведенный и безработный, Эль-Ад однако же показался оперативникам «подразделения 131» и Мордехаю Бен-Цуру превосходным материалом для шпионской миссии — вербовщики сочли, что ему нечего терять и он будет благодарен за возможность реабилитации.

Учитывая происхождение, образование, владение языками и внешность Зайденверга, лучшим вариантом легенды было выдавать его за немца или австрийца. Военная разведка позаимствовала имя одного из сравнительно недавних иммигрантов, киббутцника немецкого происхождения Пауля Франка, и нарекла этим именем своего нового рекрута.

«Франк» на 9 месяцев отправился в Германию, чтобы освежить свои знания о стране, обзавестись знакомствами, которые могут оказаться полезными в Египте и, естественно, «обкатать» свою легенду. Там же он по рекомендации «Аман» прошел очень болезненную, хотя очень необходимую с точки зрения прикрытия, операцию по ликвидации следов обрезания, — чтобы и в обнаженном виде никто не мог бы опознать в нем еврея. Немецкому хирургу «Франк» объяснил свое желание восстановить крайнюю плоть тем, что ему очень не нравится, когда сексуальные партнерши принимают его за еврея. Доктор ему посочувствовал. Месяцы, проведенные в Германии, вызвали некоторую тревогу в частности, «Франк» не избегал контактов с приезжими израильтянами. Туда был даже направлен подполковник Алмог из «Амана», но разобравшись на месте и побеседовав с Эль-Адом, пришел к выводу, что внедрение может продолжаться.

В декабре 1953 года «Пауль Франк» под видом богатого немецкого предпринимателя выехал в Египет. Его хорошо приняли в растущей немецкой колонии Египта, где в те годы скрывались многие нацисты и проживало большое число технических специалистов, привлеченных египтянами к работе в оборонной промышленности. Однако хорошее начало ещё не всегда залог успешного финала. Зайденверг-Франк, возглавив разведсеть в Каире, совершил едва ли не все возможные ошибки, зафиксированные в учебниках по разведке. С поразительной беспечностью игнорируя элементарные правила, внушенные ему во время подготовки, он «засветился» перед всей своей сетью, вместо конспиративного контакта с руководителями групп. «Роберт» — это был его оперативный псевдоним, — беседовал со всеми своими агентами и даже посещал их дома, знакомился с членами семей. В то же время не предпринял ничего для совершенствования, скажем, системы связи и сигнализации в группах, которая была поставлена на любительском уровне.

Можно предположить, что сеть эта неизбежно должна была провалиться, как только привлечет к себе внимание службы безопасности любыми особо острыми действиями — а операция «Сусанна», начатая 30 июня 1954 г., потребовала совершения диверсий и терактов. Однако взрываться должны были не египетские военные объекты. Это были кинотеатры, почтовые отделения, американские и английские учреждения — по весьма сомнительному предположению руководства разведкой, это якобы должно было вызвать недовольство Вашингтона и Лондона, создать впечатление ненадежности и нестабильности нового правительства Египта. Сам замысел операции «Сусанна» был, повторю ещё раз, бездарным — по сути, это была попытка механически перенести на совершенно другие исторические условия опыта диверсионно-террористической борьбы, которая осуществлялась в разных странах против оккупационных режимов. Но ко времени её начала еврейское государство превратилось в активного и важного участника международной политики. Получившая огласку попытка использовать нелепые и провокационные методы, особенно против Египта, для того, чтобы настроить западные державы против арабов, принесла Израилю только вред…

Операция началась со взрыва почты в Александрии. Молодые агенты Филип Натансон и Виктор Леви подорвали небольшие взрывные устройства, спрятанные в футляры от очков. Причиненный ущерб был незначительным, а египетская цензура запретила печатать об этом в газетах. В результате имидж Египта нисколько не пострадал, — но египетская охранка усилила контрразведывательные операции. Джибли и Бен-Цур посчитали необходимым продолжить диверсии. Неделю спустя условным сообщением через легальную израильскую радиостанцию разведсети были поставлены новые и более амбициозные задачи: заминировать александрийскую и каирскую библиотеки Американского информационного центра. Прогремели взрывы и в кинотеатрах, и на железнодорожном вокзале — и на этот раз местная и международная пресса сообщила о взрывах. В «подразделении 131» решили, что все идет хорошо и дали задание продолжать диверсии. И вот 23 июля в Каире взорвались ещё две бомбы, причем одна из них сработала в кармане Натансона…

Раненого Филипа арестовали на месте — и вся операция «Сусанна», призрак которой ещё несколько лет будет преследовать Израиль, рухнула. Раненого юношу жестокими пытками «раскололи» в первые же часы, а затем египетская служба безопасности арестовала практически всю сеть, состоявшую главным образом из местных евреев, знавших друг друга. Вскоре была арестована и связник, Марсель Ниньо. Арестовали и Макса Беннета, который из-за ошибки руководства был «засвечен» связью с этими разведгруппами. Только нескольким человекам, в том числе Франку (ему удалось бежать из Египта) и Эли Когену, который интуитивно соблюдал более строгие правила конспирации, чем другие молодые агенты, удалось избежать египетских застенков. Когена арестовали, поскольку взяли всех, кто был знаком с Леви, Дассом, Натансоном и прочими, но вскоре выпустили: он сумел построить убедительную линию доказательств своей невиновности на допросе. В 1955 году он присутствовал на публичной казни двух своих товарищей.

Остальных агентов приговорили к длительным срокам лишения свободы. После Суэцкой кампании 1956 года был предложен обмен арестованных агентов на египтян, находящихся в плену. Но тогда начальник штаба генерал Даян выступил против обмена, считая, что это скомпрометирует Израиль; горечь от «дела Лавона» заставила прислушаться к этому мнению. Только в 1968 году, после Шестидневной войны, Марсель Ниньо, Филипа Натансона, Роберта Дасса и Виктора Леви обменяли на несколько тысяч египетских военнопленных.

В числе проваленных оказался и разведчик-нелегал, самый ценный в то время агент в Египте Меир Беннет.

Персональное досье.

Меир (Макс) Беннет родился в 1918 году в Венгрии. В 1935 году его семья эмигрировала в Палестину. Беннет начал работать в «Алии-Бет», но вскоре его завербовали в военную разведку. Знание шести иностранных языков позволило ему выполнять задания в различных странах. В 1951 году, когда Беннет попал в Египет, он имел уже звание майора. Так же как и Зайденверг, Беннет работал в Египте под прикрытием немецкого паспорта. Работа под «немецким флагом» была очень удобна, поскольку многие в Израиле владеют немецким языком, а немца трудно заподозрить в том, что он работает на еврейское государство.

Но была и техническая причина: западногерманская разведка помогала израильтянам, снабжала их паспортами и другими документами. У истоков этих особых отношений между еврейским государством и «новой» Германией по иронии судьбы стоял бывший сторонник нацистов, генерал Рейнгард Гелен, который возглавлял работы абвера против СССР. После поражения Третьего рейха он был арестован американцами, но вместе со штабом отпущен на свободу. Американской и английской разведкам понравился «план» Гелена по налаживанию американо-германского сотрудничества против «красных». Гелен установил глубокие профессиональные связи с Израилем — новым домом тех, кто пережил преследования нацистов. В ЦРУ цинично полагали, что дело здесь не столько в «комплексе вины», сколько в том, что израильская разведка располагала сведениями о нацистском прошлом многих руководителей Западной Германии. В ЦРУ небезосновательно считали, что израильтяне дали понять немцам, что если те не будут с ними сотрудничать, эти сведения будут преданы огласке. Такой шантаж мог быть эффективным в отношении западных немцев — «денацификация в ФРГ прошла не так глубоко, как в ГДР. Кроме того, ФРГ и службу Гелена очень привлекал доступ к значительному потоку разведывательной информации, которую израильтяне получали от тысяч переселенцев из Советского Союза и стран Восточной Европы. Израильские разведслужбы уже показали класс своих аналитиков — умение использовать самую разрозненную информацию. Как уже отмечалось, информация широким потоком направлялась в ЦРУ; но если эта информация представляла интерес для Западной Германии — например, если она касалась военной или дипломатической активности советского блока, израильтяне могли передавать её немцам. «Техническое содействие» БНД позволило хорошо документировать легенду, по которой Беннет (в Египте он работал под именем Эмиля Витбейна) являлся бывшим нацистом и представлял реально существующую германскую компанию, изготовлявшую протезы.

Позже он стал консультантом, затем главным инженером на египетском автосборочном заводе компании «Форд». Самым крупным клиентом «Форда» была египетская армия, и это давало Беннету широкий доступ в военные круги и на военные базы Египта. В результате от Беннета стала поступать весьма значительная и достоверная информация, а его прикрытие срабатывало очень успешно. Работа могла бы ещё продолжаться долго и принести много пользы для Израиля; его провал произошел только из-за неправильных действий руководства.

Одним из первых симптомов ошибок «наверху» стала засветка местопребывания агента. Жена Беннета, Джин, оставшаяся в Израиле, не должна была знать, где он находится. Письма к ней Макс направлял на конспиративный адрес в Лондоне, откуда они должны были пересылаться в Израиль. Однажды один из его кураторов забыл отклеить египетские марки. Так Джин Беннет узнала о местонахождении Макса. В агентурной разведке мелочей нет, уже этот «прокол» мог обернуться провалом, окажись, например, Джин менее сдержанной, и уж во всяком случае следовало принять жесткие меры к усилению конспирации. Но на практике было допущено прямо противоположное и следующий «прокол» обернулся провалом и стоил жизни агенту, который скрупулезно выполнял поступавшие ему задания. «Это была идиотская ошибка его кураторов, — вспоминал впоследствии Аврахам Дар. — Оборвалась связь с группой Франка, и они выбрали самый легкий путь передачи ему денег. Правила конспирации запрещают контакты между различными разведгруппами, особенно если они выполняют разные задания. Но кураторы действовали глупо. Они Беннета заставили встречаться с Марсель Ниньо и Франком и передавать им деньги».

После ареста Натансона и ещё десяти членов разведгрупп до Беннета непременно бы добрались, вопрос был только во времени. Египетская контрразведка явно окрепла после того, как в ней начали работать «признанные мастера» — бывший шеф варшавского гестапо Леопольд Глейм (в Египте он назывался Али Нашер), советник Гиммлера Бернхард Бендер (в Египте работал как полковник Ибн Салем), руководитель гестапо в Дюссельдорфе Иоахим Дэмлинг и ещё несколько выкормышей нацизма. Беннет понимал, что надо уходить; у него были возможности экстренной эвакуации — но плохая подготовка других агентов лишила его последнего шанса. Марсель Ниньо после первых арестов агентуры несколько дней находилась на свободе — но «под колпаком» египетской контрразведки. По неопытности не обнаружив за собой слежку, растерянная Марсель явилась за советом и помощью прямо на квартиру Беннета. Египтяне ворвались вслед за ней к нему в квартиру и обнаружили Макса с включенным передатчиком на связи с Тель-Авивом. Как и остальных арестованных, его подвергли жестоким пыткам (о их тяжести можно судить хотя бы по тому, что Марсель Ниньо дважды пыталась покончить с собой; один раз ей удалось выброситься из окна — но её подлечили и продолжали пытать, пока не «сломали», а ещё одного арестованного еврея, который просто ничего не знал и не мог сказать, замучили до смерти). Так же не выдержали пыток и остальные арестованные. Не сломался только Беннет — и только ценой своей жизни. 21 декабря 1954 г. в тюремной камере он вскрыл себе вены и умер за день до того, как должен был предстать перед судом (он не знал, что в порядке «партнерских отношений» с подачи БНД правительство ФРГ объявило Беннета своим гражданином и вынести смертный приговор немцу в Египте вряд ли решились бы). Тело Беннета было отправлено в Италию для похорон, и только в 1959 году он был тайно перезахоронен в Израиле. И только в 1988 году Израиль официально признал Беннета своим агентом и на специальной церемонии в министерстве обороны в Тель-Авиве ему было посмертно присвоено звание подполковника.

В результате всего произошедшего резко усилились преследования евреев в Египте и других арабских странах, обострились отношения с египетским руководством и заметно пострадал престиж Израиля на международной арене. Специальная операция принесла в конечном итоге гораздо больше вреда, чем «пользы». Живущему в стеклянном доме нельзя швыряться камнями. В самом Израиле в результате «дела Лавона» (ответственность за провалы была возложена прежде всего на министерство обороны, которому подчинялся «Шерут Модиин»), были отправлены в отставку министр обороны и шеф «Амана» Джибли, один из инициаторов операции «Сузанна». Дисциплинарные взыскания понесли Бен-Цур и ряд работников военной разведки, которые курировали операцию.

Харел требовал, чтобы вообще вся агентурная работа была выведена из «Амана» и передана в «Моссад», но в конечном счете был достигнут компромисс. Ответственность за операции в арабских странах осталась в руках военной разведки, а Харел получил возможность расширить небольшой оперативный департамент «Моссад» и ориентировать его на проведение разведопераций в остальной части мира. Во главе департамента были поставлены Рафи Эйтан и Аврахам Шалом (урожденный Аврахам Вендор). Оба эти руководителя впоследствии станут известны как своими блестящими операциями, так и скандалами.

Военную разведку возглавил генерал-майор Харкаби. Последним штрихом в этом деле стала «разборка» с Зайденвергом, которому удалось бежать из Египта — и это одна из самых темных страниц в истории разведсообщества Израиля.

Харкаби продолжал доверять Эль-Аду. Но по версии, поддерживаемой самим Маленьким Иссером, Харелу, якобы обладавшему каким-то особым нюхом на предательство, удачный побег Абрахама из Египта показался подозрительным и возникли опасения, что Эль-Ад стал двойником — как за несколько лет до него Давид Маген. Харел тайно от Харкаби направил агентов «Шин Бет» в Европу для слежки за Эль-Адом. И вот через совсем немного времени агентам «Шин Бет» удалось установить, что в Бонне Эль-Ад встретился с офицером аппарата египетского военного атташе и якобы передал ему секретные документы израильской разведки. Доклада наблюдателей было достаточно для того, чтобы Харел окончательно пришел к печальному выводу: агент «Шерут Модиин» оказался предателем. Эль-Ада немедленно отозвали в Израиль и арестовали. Следствие продолжалось 9 месяцев, и в июле 1959 года он был предан суду за шпионаж в пользу Египта. Суд, который проходил в условиях необычной даже для Израиля секретности, приговорил Эль-Ада к 10 годам тюрьмы. Военная цензура запретила публиковать детали этого процесса и имена всех, кто был связан с этим делом. Газеты упоминали о нем как о «езек биш», то есть «гнилом деле». В этих публикациях Джибли назывался «старшим офицером», Бен-Цура называли «офицером запаса», а Эль-Ада — «третьим человеком».

Но другая версия этого дела весьма значительно отличается от этой — и нельзя сказать, что не имеет права на существование. Неоспоримым остается факт, что мастерам допросов из «Шин Бет» так и не удалось «сломать» Эль-Ада и добиться от него признания в том, что он сотрудничал с разведкой Египта, или в том, что он предал своих товарищей в Каире и Александрии. Отрицал Эль-Ад свою вину и на суде — и полной уверенности в его вине, по-видимому, у судей не было. Приговор кажется суровым; но если бы все обвинения против Эль-Ада соответствовали действительности и были признаны судьями, он бы получил как минимум вдвое больше, если не пожизненное заключение. Сам же Зайденверг после выхода из тюрьмы уехал в Калифорнию и там издал книгу о том, как Харел сфабриковал против него дело. Он также рассказал, что офицеры «подразделения 131» вступили в сговор, чтобы свалить вину за провал операции «Сусанна» на Пинхаса Лавона, который не мог вникать и не вникал в профессиональные моменты.

Самооправдания осужденных — не самый достоверный источник. Но логический анализ подсказывает, что сводить все к предательству одного человека — упрощенное решение. Характерные черты этой операции, например, причины и последовательность арестов, уход из под удара нескольких важных агентов (а Элиаху Когена, радиста, «обслуживавшего» разведгруппы, Эль-Ад уж «раскрыл» бы в первую очередь), довольно долгий промежуток времени, который был дан контрразведкой перед арестом Ниньо — все это свидетельствовало, что «раскрутка» шла не сверху, что египетская контрразведка раскрывала агентурную сеть последовательно, по цепочкам, а не пользовалась наводкой предателя.

После существенных потрясениях в разведывательных службах Израиля, которые произошли в связи с «делом Лавона», сформировалась новая структура «Моссада». В конце пятидесятых и в шестидесятые этот «институт» разделялся на восемь департаментов. Наиболее важными из них являются информационный, оперативного планирования и координации, исследовательский, политических акций и связи с иностранными разведслужбами. Остальные департаменты учебный, финансов и кадров и оперативно-технический, — играют вспомогательную роль и обеспечивают работу основных подразделений.

В информационном и политическом департаментах имеются как географические, так и функциональные отделы.

Весь аппарат «Моссада» был не слишком велик, особенно по сравнению с такими гигантами, как ЦРУ или КГБ — что, впрочем, естественно для маленькой страны. Но в области агентурной разведки успехи и возможности израильского разведсообщества оказались уникальны. Специалисты признавали, что разведка Израиля; обладает лучшим в мире агентурным аппаратом. Это связано конечно же с кадровой политикой самого известного из директоров «Моссада», Иссера Харела, который всегда гордился тем, что его агентство в отличие от других западных разведывательных служб полагается прежде всего на агентурные источники.

Кадровая политика опиралась на правильное использование объективных предпосылок, на высокий профессионализм и талант вербовщиков и, что очень важно, на высокую идейную мотивацию кандидатов и агентуры.

Рослые голубоглазые блондины из Скандинавии, крепко сбитые шатены-«ашкенази», сухощавые смуглолицые брюнеты из стран Магриба, темнокожие стройные олим из Эфиопии или Судана — среди них есть немало таких, которые внешне практически не выделяются в «своих» странах. Тысячелетия «рассеяния», вынужденного проживания евреев в разных странах, среди самых разных народов, привели к появлению многочисленных этнических особенностей. Несмотря на предписанную религией жесткость, фактическая ассимиляция происходила всю историю (не только путем освященных религиями браков); кроме того, представляются совсем не лишенными оснований мнения о том, что в еврейство влились группы иного этногенеза, но с тою же религиозною принадлежностью. Климатические особенности мест проживания, которые воздействовали на десятки поколений, также сказались на внешних чертах евреев диаспоры. Если к особенностям внешности добавляется совершенное, естественное владение важными мелочами, на которых проваливается огромное число агентов — манерой одеваться и вести себя в данной социальной среде, безукоризненное знание страны, её истории, географии и культуры, то мы получаем готового кандидата в разведчики-нелегалы. Большое значение имеет и владение языком, не только «нормативным», но и диалектами. Совершенно естественно в диаспоре владение несколькими языками; очень и очень многие разговаривают без всякого акцента.

Получается так, что в среде олим всегда можно найти нескольких человек, которые потенциально весьма пригодны для загранработы и при соблюдении определенных условий могут быть в кратчайший срок безукоризненно внедрены. Кроме того, этот «кадровый резерв» с годами сохраняется — скажем, двенадцатилетний мальчик, вывезенный родителями из Чехии, со временем (при прочих условиях) может вернуться если не в свою родную Прагу, то скажем в Брно под другим именем и прекрасно работать, — но уже не только на оружейную промышленность этой страны. В целом ряде стран, не слишком пораженных антисемитизмом и ксенофобией, не требовалось создания легенды нееврея, — а следовательно, не стоял так остро вопрос внешности и языка (или акцента).

Потенциальных агентов можно найти и в диаспоре. При соблюдении определенных условий (в общем-то считается, что «работать» евреям в своей стране нежелательно — провалы оборачиваются вспышками антисемитизма и прочими сложностями) эти люди могут выполнять задания если не в «своей» стране, то в близком этнокультурном регионе. В самом деле, очень широко используется принцип двойного или даже тройного перекрытия легенд например, агент работал в Бельгии, выдавая себя за выходца из Южной Франции, хотя языковые и поведенческие навыки на самом деле были им приобретены в детстве, проведенном в многоязычном квартале города в Северной Италии. Удачно действовало принятие «легенды» иностранца, представителя какой-нибудь «нейтральной» страны — скажем, канадского или датского бизнесмена или специалиста, — для работы в арабской или африканской стране.

Правильное использование этих предпосылок это давало «фору» в области агентурной разведки «Моссаду». Сильнейшие разведки мира достигали наибольших успехов в результате использования агентов очень долгого, растянутого порой на десятилетия, внедрения, причем «отсев» тех, кто пытался вжиться в чужую национальность и чужую этнокультурную среду, всегда был достаточно высок. В ряде случаев же срок внедрения израильских агентов был намного короче, порою ограничивался несколькими днями.

Очевидно, что существует несколько способов использования. На одном слое разведчики работают под официальным, чаще всего дипломатическим прикрытием, заведомо известны и находятся под наблюдением спецслужб страны пребывания — и для выполнения «недипломатических» заданий уже не столько важна внешность, сколько профессиональное мастерство. Следующий слой — это агенты-нелегалы, в легендах которых нет никаких указаний на связь с Израилем; как правило, работают они не в тех странах, в которых родились или выросли; при проведении операций стремятся свести до минимума возможность быть опознанными. Возможно, степень риска у таких нелегалов наибольшая. Еще один слой — агентура в самой стране операции, иногда это целые разведсети, иногда отдельные агенты, выполняющие систематичные или разовые задания. Как правило, в те годы основным мотивом были сионизм и религиозные убеждения; считалось и считается, что с евреями-гражданами других стран работать надо крайне осторожно, скорее как исключение, а не как правило, несмотря на их исключительную конспиративную пригодность. Провалы вызывали усиление антисемитизма и сложности в работе даже в дружественных в целом к Израилю странах — и как следствие руководители разведки всегда думали, соразмерна ли возможная ценность работы этого конкретного еврея-француза с возможными осложнениями в случае его раскрытия Сюртэ Женераль. Хотя помощь от евреев диаспоры, оказываемая ими тому же «Моссаду» без оформления отношений с разведкой, без вербовки, подписок, вознаграждения, принималась и принимается весьма охотно. Немалое значение в успехе агентурной работы имело и то, что жизненно важные вопросы связи, организационного и информационного обеспечения могли решаться и решались не столько путем дополнительного внедрения спецагентов, сколько использования (бывало, что практически «втемную) представителей диаспоры. А так считается, что лучше завербовать три десятка арабов или десяток русских, чем одного еврея из диаспоры, который уже самим фактом в жизни в чужой стране подвергается опасностям и испытывает тяготы. И ещё один очень важный слой — это оперативники, которые проводят специальные разовые нелегальные операции в других странах; здесь внешние данные, равно как спецподготовка, играют первостепенную роль.

Все это определяет комплекс задач, решаемых при вербовке. Ее осуществляют и профессиональные вербовщики, и немалое число израильтян, делающих это в порядке совместительства со своей основной, часто весьма далекой от разведки, работой. Объемы этой деятельности все возрастают, а сложности задач — не уменьшаются; первое и очень удачное решение по расширению кадрового массива было предпринято именно по инициативе Харела. Речь идет о привлечении Израильских «правых» к агентурной и разведывательной работе. В 1955 году Харел убедил Бен-Гуриона в целесообразности привлечения на работу в разведку наиболее способных членов бывшей подпольной организации «Лехи», известной ещё как «банда «Штерн»». Несмотря на свою неприязнь к ним, Бен-Гурион согласился.

В обстановке политической напряженности и подозрительности, которая в тот период существовала в Израиле, это был беспрецедентно смелый шаг. До того времени члены этой правой террористической группировки не принимались на правительственную службу как лица, представляющие угрозу безопасности. Харел долго присматривался к ним и пришел к выводу, что они[21] уже не представляли реальной угрозы внутри государства и поэтому их конспиративный опыт может быть использован. В числе таких новобранцев, пришедших в «Шин Бет» и «Моссад» из рядов «Лехи», был один из бывших её руководителей Ицхак Ереницки.[22] Ехошуа Коэн, принимавший участие в убийстве в 1948 году посредника ООН, шведского графа Фолька Бернадотта, стал начальником личной охраны Бен-Гуриона. Некоторые члены «Лехи» вошли в состав других разведслужб Израиля. Яааков Элиав был направлен в Испанию. Шаалтиель Бен-Яир, которого ещё четыре года назад подозревали в том, что он пытался подложить бомбу одному из министров, отправился в Египет и стал одним из самых удачливых разведчиков Израиля. Давид Шомрон был направлен в парижскую резидентуру «Моссада», а Элияху Бен-Элиссар работал в Европе с агентурой в арабских странах.

Эти правые экстремисты были вечно благодарны Харелу за то, что он помог им выйти из карантина и дал возможность доказать свою полезность для Израиля. Что же касается лично Ицхака Шамира, то ему очень трудно давался переход от подпольной работы, которой он занимался ещё до создания израильского государства, к мирной жизни. Еще в то время, когда он возглавлял «банду «Штерна»», которая вела борьбу с англичанами и арабами, а также в период своих продолжительных командировок по линии «Моссада» в Европе,[23] Шамир привык относиться ко всему с подозрением, вести аскетический образ жизни и работать с большим напряжением. «Шамир был интровертом, исключительно преданным своему делу и очень трудолюбивым», вспоминал один из его коллег в «Моссаде». На него всегда можно было положиться, хотя, по словам некоторых его сослуживцев, «он никогда не выдвигал особо блестящих идей». Но служением своему делу и своей стране он занимался с полной самоотдачей; характерно, что его дочь Гилада тоже работала в разведке, а сын Яир стал военным летчиком, завершил карьеру в звании полковника ВВС. Во время преобразований, произошедших после смены руководства и прихода в «Моссад» Меира Амита, Ицхак Шамир, возглавлявший европейский отдел «Моссада», подал в отставку и открыл собственное дело, но его фабрика прогорела. Ему не оставалось ничего, как в довольно почтенном возрасте (52 года) пойти в политику. Этот человек, всегда привыкший держаться в тени, стал публичным деятелем, — но даже став премьер-министром, Шамир всегда с теплотой вспоминал напряженную и полную драматизма работу в разведке.

«Мои дни в «Моссаде» были счастливейшим периодом жизни. Никакая политика и даже пост премьера не могут с этим сравниться», — вспоминал Шамир.

К 2000 году от Р. Х. произошла маленькая сенсация — впервые в израильских СМИ стали появляться приглашения молодым людям попробовать свои силы в разведке. Изменения кадровой политики спецслужб это не означает, но свидетельствует об исчерпании возможностей прежнего подхода, когда к кандидатам присматривались ещё задолго до первого вербовочного подхода.

Есть ещё один очень важный и очень сложный момент, особенно актуальный в последние десятилетия, когда кризис идеологии, о котором прежде говорили лишь немногие проницательные социологи, очевидно совершился. Речь идет о мотивации.

В первой четверти века уходящего важнейшим мотивом драматической и героической работы сотен разведчиков из разных стран мира была глубокая и искренняя приверженность коммунистическим или же, напротив, антикоммунистическим идеалам. Убедительным представляется распространенное положение о том, что своеобразный комплекс идей «фашизма» и «большевизма» дал к средине века серьезную мотивацию к действиям разведчиков — и это было ещё усилено военной обстановкой. Патриотические настроения в немалой степени мотивировали разведработу представителей демократических стран; этому способствовала и значительная напряженность периода «холодной войны». Серьезным и постоянно действующим мотивом была религиозность; долгие времена считалось, что некоторые церковные институты (например, орден иезуитов) являлись, как бы по совместительству, и лучшими шпионскими организациями. Кое-какое представление о шпионах Ватикана дают литературные произведения и игровые фильмы последнего времени. И вообще, структура и действие любой церкви как организации — это структура, тождественная развитому разведсообществу, только и разница, что главным у церкви все же есть служение идеалу, «уловление душ», а все земное по определению вторично.

Прочие мотивы привлечения к разведработе традиционны, присущи человечеству вообще и во все времена — авантюризм и театрально-игровое духовные наклонности, власто-, често — и корыстолюбие, и так — до неадекватной самооценки; иногда случается, что этих, скажем так, недуховных мотиваций оказывается достаточно, однако чаще всего удачливость «бездуховных» агентов временна и ограничена, а польза от их деятельности ограничена. Хорошо срабатывает такая мотивация на разовых операциях например, во все времена и во всех странах находятся желающие продать какой-нибудь секрет или отомстить кому-то из соседей (или согражданам в целом) за действительные или мнимые обиды. Но долгосрочная плодотворная работа — это единичные удачи, как бы широко они не были известны в истории. За блистательными авантюрами часто скрываются нерасшифрованные духовные мотивы…

Глобальный кризис идеологий не мог не сказаться на израильской разведке. Мы ещё вернемся к изменениям в жизни разведсообщества и страны, произошедшим в семидесятые годы. Но все же надо сразу отметить, что идеологические и патриотические мотивы и в нашу эпоху, равно как «обычные» факторы — постоянно присущи, постоянно определяют мотивацию большинства израильских агентов, и «шпионы Сиона», в отличие от представителей разведок большинства прочих стран, пока не подвержены особой эрозии духа. Происходило это и происходит во многом от состояния перманентной войны, в котором живет уже полвека Израиль… и от тихой, но тоже фактически перманентной войны, в которой погибают и выживают евреи уже тысячи лет.

Ниже будут приведены несколько примеров из истории израильской разведки. В них очень хорошо прослеживается как необходимость внешнего и «этнокультурного» подбора, значение и правильный учет мотивации и, что весьма важно, правильного обеспечения, руководства и контроля за специальными операциями.

Деятельность агента-нелегала «Моссад» Шаалтиеля Бен-Яира в Египте с 1958 по 1962 год оказалась наиболее благополучной — все эти годы он давал ценную информацию и, избежав расшифровки и ареста, покинул страну. Этому во многом способствовало не только оперативное обеспечение — в нем не было ничего особенного: стандартная подготовка, надежное прикрытие, отработанная «легенда», простая, но устойчивая связь, — сколько личные качества самого Бен-Яира.

Персональное досье.

Он родился в Ливане, в районе на самой границе с Палестиной. Городок был со смешанным многоязыким населением; Бен-Яир уже с детства хоть для забавы, хоть по серьезному, для решения какой-нибудь житейской проблемы, мог выдавать себя за араба. Вообще был очень смышленым пареньком с развитым актерским началом; легко изучал языки, вплоть до имитации акцентов, легко осваивал специальности. Храбрость и решительность сочетались с авантюрными наклонностями — но реализовал он их в удачном для Израиля направлении. В конце 1930-х годов, ещё в юношеском возрасте, он вступил в подпольную экстремистскую организацию «Иргун», которым тогда руководил Давид Разиэль. Юноша оказался в отряде, который возглавлял Менахем Бегин, будущий командир Иргун и будущий премьер Израиля. Шаалтиэль участвовал в террористических акциях и выполнял конспиративные задания, выдавая себя то за бродячего ремесленника, то за торговца скотом. Спустя некоторое время отец Шаалтиеля отправил его в морскую школу во Францию, полагая, что в Европе, подальше от дружков-экстремистов с их рискованными выходками, сынок будет в безопасности. Но Шаалтиель вскоре бросил школу, сошелся с женщиной значительно старше его и вел типичную жизнь богемы — но заодно с легкостью овладел превосходным французским. Перед самой войной Бен-Яир возвратился в Палестину, по настоянию семьи для завершения обучения поступил в шотландскую школу — и научился говорить по-английски с безукоризненным шотландским акцентом.

Во время второй мировой войны он воевал в Египте в составе британского отряда «коммандос», а после войны сражался в составе ЛЕХИ или «банды «Штерна»», которая боролась против англичан.

ЛЕХИ (Лохамей Херут Исроэль, Борцы за освобождение Израиля) «откололась» от Иргун в 1939 году, когда Иргун объявил перемирие с британскими властями во имя совместной борьбы с фашизмом. Руководил ЛЕХИ Абрахам Штерн, неукротимый борец и храбрый до безрассудства человек. Он доказывал и словом, и делом, что никакого перемирия быть не должно и продолжал вооруженные нападения на «колонизаторов». В 1942 году англичане схватили Абрахама и казнили. ЛЕХИ возглавил Ицхак Шамир, который продолжил борьбу и привлек в группировку немало новых-старых соратников из Игрун.

В 1948 году Шаалтиэль Бен-Яир принимал участие в Войне за Независимость или первой арабо-израильской войне. Но после войны не остался в армии, где задавали тон выходцы из «Хаганы», которые не жаловали «головорезов из ЛЕХИ». Он долго не мог определиться с местом в мирной жизни, перебивался случайными заработками; «Шин Бет» арестовывала его по подозрению в организации покушения на министра транспорта, но вина не была доказана. В 1955 году в одном из тель-авивских баров Шаалтиель случайно узнал, что Шамир и другие его друзья по подполью работают в «Моссаде».

Личные качества: высокий интеллектуальный уровень, храбрость, авантюризм, отчетливый индивидуализм. Дополнительные данные: свободное владение арабским и тремя европейскими языками, контактность, артистизм, личное обаяние.

Мотивация: убежденный сионист с авантюристическими наклонностями. Ощущает невостребованность в обыденной жизни.

Опыт: Десять лет подпольной вооруженной борьбы и нелегальных операций, а также армейская служба в обстановке боевых действий.

Особенности вербовки: в открытую от имени Израиля, с акцентировкой на патриотические (сионистские) мотивы, которые превыше «партийных» разногласий. Желательно участие ранее завербованных членов ЛЕХИ и Иргуна.

…Бен-Яир охотно пошел на сотрудничество с разведкой и по примеру нескольких бывших товарищей по оружию прошел стандартную процедуру подготовки. Вскоре стал «Франсуа Ренанкуром», бельгийским «экспертом» по торговле скотом и успешно вел бизнес и налаживал связи — в европейском и африканском Средиземноморье.

Особенности внедрения: легенда предполагает работу под именем гражданина страны-члена НАТО. Специфика внешности Бен-Ярира предполагают как предпочтительный вариант «француза», желательные вариации — бельгийский валлон или, менее удачно из-за ориентировки на род деятельности, швейцарец. Наличие свободных средств объясняется успешным бизнесом (коммерческая подстраховка — по линии фирм, подконтрольных через посредников Израилю). Род бизнеса — обязательно представляющий интерес для Египта.

…Достаточно скоро Бен-Яир получил от египетского правительства приглашение на работу в Египет в качестве эксперта по животноводству. Приглашение было принято, и вскоре «приятный во всех отношениях», общительный и веселый бельгиец уже колесил по Египту — по сельскохозяйственным предприятиям, племенным хозяйствам, часто оказываясь поблизости от расположения военных и других стратегических объектов. Так в Египте Бен-Яир оказался одним из самых дерзких и самых удачливых израильских агентов.

Главные задачи: разведка египетских аэродромов и других военных объектов, что включало и тайную фотосъемку, и установление контактов с персоналом, а иногда и проникновение на охраняемую территорию.

Это была очень опасная миссия, но он оказался одним из тех, кто выполнил свое задание и благополучно возвратился в Израиль. Успеху его агентурной работы способствовало, помимо весьма удачного набора личных качеств и хорошего конспиративного опыта, то, что по природе он был «одиноким волком» и представлял собой резидентуру в составе одного человека.

Специфика действий агента: работа без партнеров.

У Бен-Яира не было связников, которые знали бы его, не было помощников — никого, кто мог бы навести на него подозрения контрразведки. Те каналы связи, которыми он пользовались, не были ни засвечены, ни взяты под наблюдение контрразведкой, а сам Бен-Яир не терял бдительности при пользовании ими.

Комментарий после завершения операции: совершил частичное самораскрытие, но с лицом и в обстоятельствах, которые не привели к дальнейшей утечке информации.

Правила конспирации он выполнял безукоризненно — но даже он не выдержал полного одиночества и в нарушение всех правил безопасности однажды «раскрылся» перед своим бывшим соратником Амосом Кенаном, правда, и здесь постарался свести опасность до минимума.

…Как-то в конце 1950-х годов в парижской квартире писателя Кенана зазвонил телефон и голос, который он не слышал уже несколько лет, произнес: «Это говорит Шарль». Это было одно из конспиративных имен Бен-Яира в ЛЕХИ, в которой в свое время состоял и Кенан. Кенан радостно приветствовал боевого товарища; они договорились и через несколько минут встретились на борту туристского пароходика на Сене. Оказалось, что «Шарль», Бен-Яир теперь не только повзрослел, но преобразился: не носит усы, респектабельно одет и упорно говорит только по-французски. «Теперь я эксперт по скотоводству и ты должен называть меня Франсуа, — объявил он Кенану. — Раз в месяц я на один день приезжаю в Париж, затем отправляюсь в Брюссель и оттуда возвращаюсь в Каир». Не раскрывая подробностей своей деятельности и специфику задания, Шаалтиель все же дал понять, что выполняет сложную конспиративную миссию. И пожаловался старому другу, — быть может единственному в то время, кому можно было доверить нечто личное: «Я очень одинок, мне даже не с кем поговорить, и у меня очень трудная работа. Я прошел специальную подготовку, и если даже среди ночи ты окликнешь меня на иврите, я никак не отреагирую. В Египте никто не подозревает, что я понимаю по-арабски, а в Бельгии меня считают бельгийцем. Мой южно-французский акцент совпадает с бельгийским. На всякий случай я говорю, что во время войны я жил на юге Франции»… Встреча продолжалась чуть больше часа; Кеннан рассказал о ней только спустя много лет.

Особенности эвакуации: по решению командования. Сигнал передан по легальному каналу. Действия произведены по предварительному плану в процессе очередного выезда во Францию.

Миссия в Египте завершилась успешно. Вот только по возвращении в Израиль в 1962 году Бен-Яир так и не смог адаптироваться: обычная гражданскую жизнь показалась невыносимо скучной — впрочем, это довольно частый случай в жизни разведчиков, которым не хватает напряженности и интриг. Мы ещё не раз будем отмечать, что многие удачливые агенты после отставки занимаются деятельностью, требующей активности, а то и авантюризма. Есть, конечно, и такие, которые возвращаются, например, в киббуц или выращивают розы в палисаднике. Что касается Бен-Яира, то спустя несколько месяцев после возвращения он сменил имя и уехал в Канаду; чем он там занимается, разглашать не следует.

Вообще проблема «ухода» и адаптации агентов в мирной жизни в семидесятых и последующих годах стала практически государственной. Стремительный рост военной промышленности привел к изменениям принципиального порядка: отставники-посредники попытались диктовать Израилю его внешнюю политику, исходя из их финансовых интересов. Тогда в Израиле появился целый класс представителей «Моссада», «Шин Бет», старших офицеров «Аман» и ветеранов вооруженных сил, которые убеждали свою страну продавать, а иностранцев покупать. Эти бывшие военнослужащие и сотрудники разведки образуют определенную сеть в обществе — их так и называют «бывшие». Они так же эгоистичны и так же связаны круговой порукой, как члены любой аристократии. У них может быть разное происхождение и образование, они могут отличаться стилем жизни, но у них есть общее стремление: делать бизнес любой ценой. Обстановка способствовала тому, что эти люди ставили собственную прибыль превыше всего. «Бывшие» обнаруживают, что их карьеры заканчиваются рано, а пенсия не превышает 12 тыс. долларов в год, полагающихся любому мелкому гражданскому служащему. Они понимают, что у них почти нет никаких способностей, которые они могли бы продать на свободном рынке, хотя много лет они работали с гораздо большей интенсивностью, чем их зарубежные коллеги. Как не позавидовать агентам ЦРУ с их приличной зарплатой и щедрой пенсией! Как только эти люди оставляют службу в армии или разведке, а иногда ещё раньше, они начинают искать полезные связи, которые помогут им обеспечить приличное — часто очень приличное существование в частной жизни. Некоторые из них — настоящие герои. Другие вызывает у вас желание навести о них справки у их бывших работодателей. Они эксплуатируют репутацию, которую Израиль создал себе в сфере антитерроризма, военного дела, обеспечения безопасности авиалиний и корпораций и личной охраны. Такие страны, как Иран, когда был в состоянии войны с Ираком, а также некоторые латиноамериканские хунты были убеждены, что Израиль может поставить им все что угодно.

Частные израильские торговцы оружием нередко использовались правительством для преодоления политических барьеров, даже когда эти барьеры воздвигались основным нынешним покровителем Израиля — Соединенными Штатами. Американские власти давно с подозрением стали относиться к «частным» израильским торговцам оружием. С другой стороны, некоторые частные брокеры, приезжавшие из Израиля, явно блефовали, когда пытались создать впечатление, что они выступают от имени своего правительства. Именно такое впечатление всемогущества пытался произвести отставной бригадный генерал Аврахам Бар-Ам, который уволился из армии в 1978 году после 30 лет службы. Впрочем, и во время службы подвергался взысканиям за передачу оружия лицам, которые, как утверждалось, были связаны с криминальным миром.

Безработный ветеран увидел, как хорошо устроились в частном бизнесе некоторые его старые друзья. Бывшие старшие офицеры ВВС, включая его командира в войне 1967 года генерал-майора Мордехая Хода, создали торговые фирмы, которые представляли крупных израильских и американских производителей. Офицеры, имевшие дело с этими корпорациями в процессе своей военной службы, после ухода в отставку продолжали поддерживать с ними отношения, но уже в интересах частного бизнеса. И вот в числе почти тысячи других офицеров Бар-Ам получил то, что выглядело как вполне рутинный документ министерства обороны, которым его предъявитель уполномочивался искать возможности для экспорта израильского оружия. В «мандате», однако, было специально оговорено, что он не уполномочен вести конкретные переговоры. Это не сдержало активности генерала. В конце апреля 1986 года Бар-Ам, два других израильских бизнесмена и ещё 14 человек были арестованы американской таможенной службой. Этот арест явился итогом продолжавшейся четыре месяца оперативной разработки, в ходе которой иранский торговец оружием Сайрус Хашеми выступал в качестве осведомителя американских властей. Всем 17-ти было предъявлено обвинение в заговоре с целью продажи в Иран истребителей «Фантом», танков, ракет и другого современного оружия. Список оружия, которое планировалось закупить, давал основание предполагать у покупателей наличие мегаломании. И было просто трудно рассчитывать, что Бар-Ам и его коллеги смогут получить и поставить в Иран такое количество оружия. Белый дом был в недоумении. В разговоре с Рейганом в ноябре 1986 года его советники открыто высказывали предположения, что Израиль мог быть причастен к сделке, которую продвигала группировка Бар-Ама. В ходе этой встречи один из помощников заметил, что это, «вероятно, частная инициатива, предпринятая с ведома (израильского) правительства». Израиль энергично отрицал свою причастность к этому инциденту, но Бар-Ам после своего ареста позвонил израильскому военному атташе в Вашингтоне и попросил, чтобы его друзья в «Моссаде» проверили всех участников этой сделки.

К 1988 году на фоне «Ирангейта» и предания гласности сведений о том, что американцы продавали оружие режиму аятолл, уголовное дело против Бар-Ама было прекращено. Он был одним из тех ветеранов вооруженных сил и разведки, которые в период своей официальной службы являлись безусловными патриотами, но были готовы игнорировать официальные интересы Израиля, когда их собственное благополучие зависело от реалий рыночного спроса и предложения. Когда открывалась возможность продать какие-то джипы, винтовки, минометы, боеприпасы, запасные части и всякую дребедень, которая и так не была нужна Израилю, эти частные предприниматели не испытывали никаких колебаний. Они даже не спрашивали Иерусалим, нет ли у него каких-либо возражений. В 1989 году «Сибат», особый правительственный комитет по контролю за экспортом, заявил, что ужесточает контроль за экспортом оружия, требуя от всех, кто этим занимался, получать разрешение на каждую гайку и каждую пулю. Однако многих частных предпринимателей это нисколько не обеспокоило. В мире тайных операций эти люди твердо усвоили истину о том, что многие операции не стоит проводить в силу того, что в случае провала последствия будут крайне негативными. Однако став частными бизнесменами, они перестали обращать внимание на такие тонкости. Когда они делали ошибки, вина возлагалась на государство. В нем, впрочем, тоже не все выглядело однозначно. Так, вопреки запрету Вашингтона Израиль разрешил бывшему официальному дилеру Норману Школьнику продать дюжину американских истребителей «Скайхок» аргентинскому флоту. Это была весна 1982 года, и Великобритания только что отправила свою эскадру с задачей вернуть Фолклендские острова. Администрация Рейгана наложила эмбарго на поставку оружия Аргентине и потребовала от Израиля аннулировать сделку Школьника. В том случае поставка не состоялась, но активность в «аргентинском» направлении сохраняется. Израильское разведсообщество чувствует себя в Латинской Америке более свободно, чем в какой-либо другой части мира, в частности и в том что касается предоставления возможностей «бывшим» работать на иностранные правительства и частные группы. Большинство режимов в регионе чувствуют угрозу со стороны своих соседей и внутренней оппозиции. Короче говоря, они хотят вооружаться до зубов. Для израильских торговцев оружием возможности наживы к этом регионе выглядят необычайно привлекательно.

Некоторые правительства использовали израильских консультантов в вопросах безопасности, и эти консультанты, по утверждениям активистов защиты прав человека, давали «грязные» советы о том, как лучше подавлять политических оппонентов. Официальная политика Израиля в отношении гражданских конфликтов в Центральной и Южной Америке чаще всего остается нечеткой, но считается установленным фактом, что «бывшие» в ряде случаев осуществляли подготовку «контр-повстанческих» подразделений в этих странах. «Контрас» заявляли, что получали оружие от Израиля, в том числе захваченное у ООП. Помимо ущерба, причиняемого имиджу Израиля, возможно, ещё больший вред наносился утечкой за границу его важных секретов, в том числе и к его врагам. Правда, точно так же ведут себя «бывшие» и в других странах; иногда интересы перекрещиваются. Например, в свое время Ульрих Вегенер, офицер западногерманской полиции, создал контртеррористическое подразделение 050-9. Основой этого было то, что Вегенер прошел специальную контртеррористическую подготовку в Израиле и многому научился у своих израильских учителей. Вегенер и его люди стали знаменитыми 17 октября 1979 г., когда они в столице Сомали Могадишо штурмом взяли захваченный террористами самолет компании «Люфтганза» и освободили 90 пассажиров и экипаж. В ходе операции с применением шумовых гранат и автоматического оружия трое террористов из смешанной германско-арабской группы были убиты и один ранен. Немецкий спецназ использовал тактику, впервые примененную израильскими «сайерет» в 1972 году при штурме самолета компании «Сабена». И вот после отставки в июне 1988 года Вегенер вместе со своими профессиональными секретами уехал в Саудовскую Аравию и стал обучать там местный спецназ. Израиль не смог предотвратить выезд Вегенера в Саудовскую Аравию, все ещё официально находившуюся в состоянии войны с еврейским государством…

История Джека Леона Томаса, который работал в Египте примерно в то же время, завершилась далеко не так благополучно.

Джек Томас (Товмасян) был армянином, уроженцем Египта. Симпатичный и образованный молодой человек, в совершенстве владевший арабским, французским, английским и немецким языками, вырос в Каире, в 1956 году переехал в Бейрут, а затем в Западную Германию, где пытался заняться коммерцией. Он начал работать на израильскую разведку, сам того не подозревая, — вербовка была проведена «под чужим флагом». Происходило это так: в 1958 году в Западной Германии он подружился с молодым ливанцем по имени Эмиль. Этот Эмиль, в понимании Томаса, был хорошо обеспечен и всегда оплачивал их счета в ресторанах и барах. Они говорили о женщинах, бизнесе и, наконец, о политике. Томас не скрывал своей ненависти к президенту Египта Насеру. Взаимное доверие возрастало и наконец однажды настал момент, когда друг и единомышленник Эмиль предложил Томасу крупную сумму денег и попросил его вернуться в Египет для того, чтобы помочь в свержении египетского диктатора. При вербовке Томасу было сказано, что он будет работать на одну из стран НАТО. Израиль вообще не упоминался.

Томас, который был настроен прозападно, без долгих колебаний согласился. На конспиративной квартире в Кёльне специалисты обучили его основам шпионского ремесла: микрофильмированию и обработке фотопленки, маскировке негативов в тюбиках зубной пасты, корешках книг или коробках от ботинок, тайнописи, зашифровке сообщений, устройству и использованию тайников. В том же году Томас возвратился в Каир и начал создавать агентурную сеть, опираясь на единомышленников из числа национальных меньшинств. Томас завербовал двух армян и одну еврейскую танцовщицу в ночном клубе. В числе его информаторов был один из его друзей детства, который стал артиллерийским офицером.

Периодически Томас выезжал в Европу для встреч со своими руководителями, которые выступали перед ним как высокопоставленные чиновники НАТО. Он передавал им военную информацию, а взамен получал деньги и новые задания. Во время одной из таких поездок он познакомился с молодой немкой по имени Кати Бендхоф. Вскоре они поженились. Кати переехала в Каир, и Томас включил её в агентурную сеть — она стала его курьером. Вскоре наступил момент, когда во время очередной встречи с руководством Томасу раскрыли, что на самом деле он работает на израильскую разведку; это не слишком его удивило — по характеру заданий он уже понял, что все, что он должен разведывать, может интересовать в первую очередь и главным образом Израиль. Кроме того, опыта жизни и общения с представителями самых разных наций и стран хватило, чтобы почувствовать, что те, кто доселе представлялся как «хозяева», скорее всего в Европе тоже «гости». То, что он узнал правду, нисколько его не обеспокоило. Он по-прежнему ненавидел Насера и возвратился в Каир едва ли не с ещё большим энтузиазмом. Это, в свою очередь, не удивило моссадовцев. Они знали, что имеют дело с умным человеком и Томас уже сам догадывался, что в действительности работает на Израиль.

Кати Бендхоф в Амстердаме обучили работе на радиостанции. В качестве кодовой книги использовался роман американской писательницы Перл Бак «Добрая земля». Деньги (разведгруппа получала неплохое, по меркам региона, содержание) направлялись им через бельгийский банк под видом помощи от родственников из Германии. Оперативная техника разведгруппы насчитывала пять фотоаппаратов, от миниатюрных до фоторужья, чемодан с двойным дном, электробритву с тайником для хранения документов, зажигалку с тайником для хранения микропленок и рацию, которая была замаскирована в ванной комнате. Все это хранилось в их квартире в Гарден-сити, откуда Кати каждые несколько дней связывалась с Тель-Авивом, передавая информацию и получая задания.

Все поначалу складывалось успешно, настолько успешно, что вызвало излишнюю самоуверенность у четы Томасов. Они в какой-то момент почувствовали себя эдакими суперменами, которым подвластны дела и судьбы других. На вот этом «головокружении от успехов», как, к сожалению, часто происходит в агентурной разведке, все и рухнуло. В мае 1960 года пара получила задание завербовать офицера египетской армии, желательно летчика. Это задание было предварительным, следовало ожидать детальных инструкций но они не стали ждать ни ориентировки на конкретных лиц, ни даже четких методических разработок по вербовке. Исходя из своих представлений, они осуществили плохо подготовленный вербовочный подход к молодому египетскому офицеру, христианину коптского происхождения Адиву Хана Карлесу.

Карлес понял «намек», не стал высказывать каких-либо определенных решений, — но немедленно информировал о сделанном ему предложении свое командование. Египетская контрразведка, естественно, немедленно взяла шпиона в разработку; кроме наблюдения, было проведено классическое контрразведывательное мероприятие — служба безопасности втянула Карлеса в двойную игру и сначала только через него, а затем и через другие «подставки» стала снабжать Томаса дезинформацией. Вскоре, однако, Томас, заметил наблюдение и вообще повышенный интерес ко всем своим действиям; кроме того, он ясно определил, что изменился и характер донесений, которые он стал получать от информаторов. Умный и наблюдательный человек, Леон почувствовал, что земля стала гореть под ногами и начал готовить сеть к консервации. Был проработан и путь отхода: им были заготовлены для себя и жены паспорта на чужие имена и проработаны маршруты эвакуации. К сожалению, отход несколько затянулся. Кати Бенгоф вместе с еврейской танцовщицей удалось бежать, но 6 января 1961 г. сам Томас и несколько его агентов и информаторов были арестованы.

Больше года длилось следствие и затем состоялся суд. Томас заявил, что он шпионил для Израиля из авантюристических побуждений, ради денег и из чувства ненависти к Насеру — похоже, что все это было действительно так. На обвинение в предательстве он ответил так: «Я не предатель. Я никогда не считал себя египтянином. Армяне в Египте составляют меньшинство, подвергающееся дискриминации».

Военный трибунал приговорил Томаса и троих его сообщников к смерти, и они были повешены 20 декабря 1962 г.

Этого человека все исследователи ставят в ряд самых выдающихся разведчиков; в Израиле он почитается в числе национальных героев-мучеников. Его именем названы улицы, парки и школы чуть ли не во всех городах страны.

Элиаху родился в 1924 году в Александрии в семье галантерейщика. Родители, Шауль и Софи, эмигрировали в Египет из Алеппо (Сирия). В детстве и юности Эли весьма строго придерживался религиозных традиций, изучал Талмуд и знал наизусть большие фрагменты. Вообще память у него была феноменальная, и вообще интеллектуальный уровень был очень высок. «Эли всегда был в числе первых учеников по любому предмету», — вспоминал один из его школьных друзей. Легко давались ему и языки, и практические занятия (скажем, по фотографии, которой он овладел в совершенстве). Но тихим еврейским мальчиком-умником его нельзя было назвать: Эли делал большие успехи в плавании, легкой атлетике, хорошо играл в футбол и, как это говорят, был совсем не дурак подраться. С блеском он окончил Французский лицей, затем учился в школе Маймонида в Каире, а затем в Мидраш Рамбам центре изучения Талмуда в Александрии.

Личные качества: исключительный ум и очень хорошая память. Развитое логическое мышление и способности к анализу. Свободное владение арабским и французским языками. Храбрость и находчивость.

Вот характерный отзыв о его умственных способностях. Когда Эли твердо решил стать не раввином, а специалистом в современных точных науках, его учитель из мидраша огорченно сказал: «Какая потеря. У Эли мозги гения. Он мог бы стать одним из великих ученых-талмудистов». Но выбор между религиозным и светским путем был сделан: Эли поступил на факультет электротехники Каирского Университета короля Фарука.

Мотивация: убежденный сионизм.

Личностные мотивации: склонность к авантюризму.

Политических воззрений Элияху в сороковые годы претерпели изменения. Если в молодости он считал себя «таким же египтянином, как и все», участвовал в антибританских демонстрациях вместе с арабами и не задумываясь о последствиях лез в драку с теми, кто прохаживался по его национальной принадлежности, то затем его взгляды кардинально переменились. По его словам, большим потрясением стала для него казнь бойцов ЛЕХИ, Э. Бейт Зари и Э. Хакима, которые застрелили в Каире Государственного Министра Великобритании по Ближнему Востоку лорда Мойна, ярого противника деколонизации Палестины. На суде террористы заявили, что в лице лорда Мойна они мстили британскому правительству, которое обрекло на смерть в нацистских концлагерях тысячи и тысячи евреев, не позволив им вовремя уехать в Палестину. Приговор — смертная казнь через повешение, — который представлялся излишне суровым даже многим британцам, был приведен в исполнение 22 марта 1945 г. Элияху Коген присутствовал на казни и пел гимн «Хатиква», с которыми молодые люди взошли на эшафот. Определенную роль в его «прозрении» сыграл и серьезный рост антисемитизма в Египте.

Практический опыт: Коген принимал участие в операции «Гошен» по вывозу египетских евреев в Израиль (он, к тому времени свободно владея полудюжиной языков, осуществлял контакты с посольствами, консульствами и чиновниками, обеспечивая получение виз). С 1951 года стал членом подпольной шпионско-диверсионной сети, созданной Абрахамом Даром.

Эли был в числе тех, кого вывозили в Израиль на спецподготовку; у него единственного из всех «египетских» новобранцев были отмечены хорошие показатели по всем дисциплинам. Когда сеть была разгромлена египетской контрразведкой, Коген тоже не избежал ареста, поскольку данные «наружки» и документальная проверка указывали на его близкое знакомство с арестованными, — однако сумел убедить следователей, что арестован случайно и не причастен ни к каким шпионским играм. Улик, в сущности, против Элиаху (радиста одной из групп) не было, а слова и все поведение оказались настолько убедительными, что Когена отпустили. Еще два года он, фактически оставленный в одиночестве, но не лишенный многочисленных личных дружеских связей, в первую очередь с молодыми египтянами, в большинстве своем считавшим Элиаху за «своего», — передавал сообщения из Александрии, и только после Суэцкой кампании 1956 года выехал из Египта; отработанные за время работы на операцию «Гошен» связи помогли это сделать сравнительно легко. Родители и родственники к тому времени уже давно были в Израиле.

Оказавшись в Израиле, он немедленно предложил свои услуги израильской разведке, но ему твердо заявили: «Нам не нужны искатели приключений».

Причины отказа: 1. Стандартная предосторожность: иммигранты во всех, практически без исключений, случаях какое-то время находились под наблюдением и лишь затем принимались решения по их использованию в таком серьезном деле, как разведка. 2. Сомнения в целесообразности использования этого талантливого и неординарного человека для длительной агентурной работы.

Коген всегда производил хорошее впечатление на окружающих, но психологи «Амана», которые подвергли его стандартным тестам, выявили тревожные признаки. Они отметили, конечно, высокий интеллектуальный уровень, феноменальную память и способность хранить секреты, но тесты также показали, что, несмотря на «скромные внешние данные, у него завышенная самооценка» и какое-то «внутреннее напряжение». Тесты также показали, что Коген не всегда адекватно оценивает опасность и в силу этого может идти на неоправданный риск. Все это в конечном итоге подтвердилось и определило его героическую и трагическую судьбу, но это было позже.

Эли пошел на службу в торговую корпорацию, где прекрасно зарекомендовал себя, женился и успешно продвигался по службе. Но в мае 1960 года, когда напряженность на границе с Сирией достигла критической точки и в Дамаске понадобились дополнительные агенты, Когена привлекли к работе в разведке.

Его первым куратором (персоналии работников среднего звена спецслужб, которые обеспечивают проведение операций, весьма редко становятся известны: режим секретности в Израиле весьма строг. Чаще всего говорят о тех, кто уже вышел в отставку или оказался вовлеченным в ставший достоянием СМИ скандал) был старший офицер «Моссад» Исаак Залман (рабочий псевдоним «Дервиш»).

Особенности вербовки: открытая, с указанием на мотивацию (патриотический долг) и предположением высокого уровня самоопределяемости кандидата.

«Дервиш» сказал Элияху: «По окончанию курса вы можете отказаться работать в разведке. Это правило действует всегда: отставка будет принята в любое время и не надо страдать угрызениями совести. Наше сотрудничество не католический брак, это не навсегда. Развод разрешен и его можно получить без особых усилий. Единственное условие — ни одна живая душа не должна знать об истинном характере вашей работы».

Профессиональная подготовка: по основной схеме.

Предстояло пройти серьезную переподготовку. Когена обучили приемам рукопашного боя, владению стрелковым оружием, диверсионно-подрывному делу, взлому сейфов, шифровальному делу, использованию современной оперативной техники, четкой ориентировке в типах западного и советского вооружения. В выпускной характеристике особо отмечалась его блистательная память, находчивость и делался вывод: «Обладает всеми необходимыми качествами для оперативной работы».

Спецподготовка дополнительная: отработка навыков ухода от слежки.

Спецподготовка к легендированию: по программе «араб».

Несмотря на форсированный режим, подготовка Когена в Израиле заняла более полугода. Помимо занятий по спецпредметам, она включала и «практику» — выявление и неочевидный «отрыв» от наружного наблюдения, внедрение под чужим именем (однажды Эли несколько дней успешно «работал» в Тель-Авиве под видом французского туриста, чей паспорт он «одолжил», похитил на время) и, что было особенно важно в свете его предстоящего задания, отработку навыков правоверного мусульманина в арабском Назарете, где его высокоученый наставник шейх Мухаммед Салмаан и понятия не имел, кем на самом деле является этот «студент Иерусалимского университета».

Вариант внедрения: первичное документирование в Европе с последующей продолжительной акклиматизацией в отдаленной сирийской диаспоре.

Разведка проявила максимальную аккуратность, выделив ещё целый год на закрепление легенды в Аргентине, которая к этому времени стала излюбленным местом «документации» израильских агентов. Сейчас можно с уверенностью сказать, что во многом успешная работа Когена была предопределена именно хорошей аргентинской натурализацией.

Элияху покинул Израиль 3 февраля 1961 г. и вылетел в Цюрих. Там под руководством старшего офицера-моссадовца Эзры Сэлинджера прошел необходимый курс подготовки в европейском бизнесе, включая изучение коммерческой лексики. 1 марта он прибыл в Буэнос-Айрес из Цюриха как молодой сирийский бизнесмен Камель Амин Таабет. Такой человек действительно существовал. В 1947–1950 годах семья сирийцев Таабетов проживала в Аргентине, затем переехала в Европу. Каким образом паспорт Камиля оказался у несколько похожего на него Когена и как удалось заставить Камиля молчать все время «сирийской операции» — одна из глубоких тайн «Моссада». Контактером в Буэнос-Айресе у Когена был агент по кличке «Абрам», но встречались они крайне редко — Эли старался работать один и в тот период, когда следовало предельно ограничить «посторонние» контакты, и в последующие года, когда он старался больше доверять технике, чем людям.

Элияху должен был войти в среду южноамериканских предпринимателей арабского происхождения, и ему удалось блестяще выполнить эту задачу. Кроме бизнесменов, Коген сблизился с журналистами, дипломатами и военными; военный атташе сирийского посольства Амин аль-Хафез порекомендовал обаятельному, светскому и патриотически настроенному молодому человеку «поставить на партию БААС» и пригласил его перебраться в Сирию, куда он собирался вскоре вернуться. Одновременно он поручил коллегам из Второго Бюро (контрразведка Сирии) произвести проверку Таабеса; проведенная рутинная проверка не нашла ничего подозрительного — легенда была подготовлена и отработана безукоризненно.

Итоги натурализации: положительные. Сведений о контроле со стороны СБ нет. Въездная виза получена по ускоренной процедуре. База оседания в Сирии подготовлена достаточно.

К моменту приезда в Дамаск Коген уже имел целую пачку рекомендательных писем. Казалось, что все влиятельные сирийцы Аргентины были его друзьями, а влияние мощной аргентинской колонии на «родину» было значительным. Большое влияние приобрел и «друг» — вскоре партия БААС стала правящей, а майор Амин аль-Хафез стал президентом Сирии.

Окончательная заброска: легально, через ФРГ и Италию.

Между выездом из Буэнос-Айреса и приездом в Сирию прошло четыре месяца, легендированные как улаживание дел в Европе. Коген побывал на отдыхе и переподготовке в Израиле, а перед Новым годом вылетел в Мюнхен. Тот же Сэлинжер снабдил его оперативным набором, в частности мощной и предельно миниатюрной, как для своего времени, рацией, а также прекрасной фотоаппаратурой; получил Элияху и компоненты взрывчатки, упакованной в тюбики зубной пасты и крема для бритья, и специальные сильнодействующие снадобья (снотворное и психотропные средства) в упаковках невинного аспирина.

Задержка с выездом была связана не только с техническими причинами: в «Моссад» справедливо опасались, что кто-то из египтян (в то время их было много в Дамаске) может «расшифровать» Когена. Но 28 сентября 1962 г. в Сирии произошел очередной (и ожидаемый) государственный переворот и практически поголовно все египтяне были высланы из страны — дескать, Египет чрезмерно вмешивается во внутренние дела. Можно было осуществлять непосредственное внедрение.

Из Мюнхена Коген выехал в Геную и 1 января 1962 г. отправился в Бейрут в первом классе итальянского лайнера «Амазония». На корабле Эли-Камиль познакомился и вошел в расположение богатого и знатного шейха Магида аль-Арда; знакомство принесло немедленную практическую пользу — важная персона провезла Когена из порта в Дамаск на своем автомобиле, который не подвергался таможенному досмотру.

В Дамаске Эли снял апартаменты на четвертом этаже в здании прямо напротив здания Генштаба сирийской армии. На крыше, среди множества телевизионных антенн, Коген пристроил и свою, от рации. Затем в считанные недели в Дамаске он организовал легальный бизнес — стал экспортировать в Европу сирийскую мебель ручной работы, ремесленные поделки и ювелирные изделия. Бизнес, которому помогал «Моссад», шел очень успешно; помимо решения задач подтверждения статуса богатого человека и «отбеливания» финансового обеспечения, он был важен и для секретной работы: в столиках для игры в нарды время от времени оборудовался тайничок, в котором Эли переправлял в европейскую резидентуру микропленки.

Занимаясь коммерцией, Коген одновременно поддерживал обширные контакты в военных и политических кругах Сирии. Близкими друзьями стали Маази Захер Эль-Дин, племянник начальника генштаба Сирии, Жорж Саиф, диктор правительственного радио, полковник Селим Хатум, командир ударного парашютно-десантного полка. Обаятельный, компанейский и щедрый, всегда готовый предоставить «другу» роскошную холостяцкую квартиру, Камиль-Коген все больше оказывался в самой гуще светской и политической жизни столицы. Его часто приглашали на военные базы и однажды устроили ознакомительную поездку вдоль сирийских укреплений на Голанских высотах, причем, вопреки строжайшему режиму секретности, Эли вволю фотографировал сам, а также с готовностью давал поснимать Маази, который был организатором этой поездки. Информация, которую он передавал по радио в Тель-Авив, освещала все стороны жизни в Сирии. В них содержались интересные подробности о противоречиях внутри правящей группировки, а также большое количество сведений военного характера, которые пополняли компьютерные массивы военной разведки. Израильская разведка получила довольно полную картину обстановки во враждебной стране, которая до этого считалась практически недосягаемой (сирийцы заметно более подозрительно, чем остальные арабы, относятся к чужакам. Даже советские советники, которые в свое время были в большом числе приглашены Асадом аль-Хафезом, жаловались на враждебность и подозрительность окружения. Сейчас ксенофобия распространяется и на Ирак). Его оценки политической ситуации и военной обстановки были настолько оперативны и точны, что часто через несколько часов после передачи оказывались основанием для принятия руководством Израиля важнейших решений. В дополнение к оперативной информации, которая передавалась по рации, Коген через Европу переслал документы, раскрывавшие дислокацию войск вдоль границ Сирии, и схемы противотанковых укреплений. Несколько раз он приезжал с «друзьями» из генштаба в Кунейтру, где располагался штаб Южного командования сирийских войск; там он видел карты и масштабные макеты укреплений. Побывал Эли и на РЛС, и на отдельных базах и укреплениях. Многое удалось сфотографировать, многое он очень точно запомнил. В числе прочих документов он передал список всего летного состава сирийской авиации и собственные довольно точные зарисовки вооружения, установленного на самолетах. В активности он был готов перешагнуть границы — так, однажды он был представлен важному гостю, Францу Райдмахеру, нацистскому преступнику, который участвовал в карательных операциях в Бельгии и Югославии, а после войны стал советником Второго Бюро в Дамаске. Элиаху-Камиль, весьма определенно заявлявший о своих пронацистских симпатиях, был вынужден пожать руку нацисту — и тут же потребовал от своего руководства санкции на ликвидацию Радмахера. В Тель-Авиве едва отговорили Когена — а информацию о местонахождении разыскиваемого военного преступника передали властям ФРГ; в руководстве операцией уже понимали, что работа «Камиля» куда важнее немедленного наказания одного и не самого преступного наци.

Сближение с верхушкой страны шло успешно; можно сказать, что аль-Хафез совершенно точно посоветовал в свое время Камилю Таабесу, на кого делать ставку. Перспективы Когена стали расти — его приглашали войти в правительство, высказывалась даже возможность его назначения министром обороны. Во всяком случае, о возможности назначения на должность заместителя министра сказал ему сам президент. Фактически, Коген вошел в правящую элиту и стал пользоваться полным доверием. По заданиям президента он выезжал в Буэнос-Айрес (пропагандировал партию БААС и собирал средства у богатых сирийцев), в Иорданию (успешно провел секретные переговоры с одним из влиятельных оппонентов аль-Хафеза). Это расширяло его возможности доступа к секретной информации; так, летом 1964 года Коген выполнил важную и срочную задачу — достал и переправил в Тель-Авив материалы по придуманному сирийцами (говорят, с привлечением советских мелиораторов) весьма опасному для Израиля проекту отвода вод рек, питающих Галилейское море.[24] Работа в отрыве от дома давалась нелегко; Эли очень тосковал по семье и по каналам разведки часто посылал домой открытки, не раскрывавшие, однако, его местопребывания. В ноябре 1964 года он выехал (по отработанной схеме, через Европу) в отпуск в Израиль, где у него к этому времени должен был родиться третий ребенок. В это время появились очевидные признаки усталости: Коген затягивал свой отпуск и намекал кураторам, что после четырех лет нелегальной работы он хотел бы вернуться домой. Коген также рассказал, что особое беспокойство у него вызывает начальник военной разведки сирийской армии полковник Ахмед Суэдани. Но напряжение на границе с Сирией усиливалось, и опасность новой войны росла с каждым днем. Потребность в разведывательной информации была весьма острой, и «Моссад» заставил Когена вернуться в Дамаск, хотя специалисты-психоаналитики предупреждали, что разведчик переутомлен и находится на грани психологического срыва.

В последующие два месяца Коген допустил серьезные нарушения правил безопасности. Вполне возможно, что невероятная легкость, с которой он вошел в руководящие круги Сирии, притупила его бдительность, а также проявилось нервное перенапряжение. Он немедленно возобновил свои радиопередачи, хотя сирийская контрразведка могла связать этот факт с возвращением Когена из-за границы. Внимание же к передатчику в престижном районе Дамаска привлекли (безо всякого умысла) индийские дипломаты — случайная близость используемых частот и совпадение обычного времени передач мешало радиосвязи индийского посольства, и они пожаловались властям. Сирийцы самостоятельно обнаружить передатчик, который осуществляет несанкционированные выходы в эфир в районе индийского посольства, не смогли. По их просьбе специалисты ГРУ прислали совершенные пеленгаторы и опытных специалистов. Круг возможного местонахождения все время сужался, но это могло бы ещё затянуться и, не исключено, окончилось бы как-то по другому, если бы по возвращению из «отпуска» Эли не развернул самоубийственную активность. Передатчик Когена практически не умолкал. За пять недель он отправил в Тель-Авив тридцать пять радиограмм. С какой-то обреченностью Коген выходил в эфир в одно и то же время, в 8. 30 утра, что намного облегчало поиск радиопередатчика. Иногда он выходил в эфир два раза в день. Круг сужался; опытными пеленгаторщиками были применены некоторые специальные приемы: несколько раз по району во время сеансов выборочно отключалось электроснабжение и Когену приходилось переходить на автономное питание — что не могло не сопровождаться некоторыми изменениями в характеристиках передачи. 16 января 1965 года был окружен и тщательно обыскан соседний дом — а Коген потерял всякую бдительность и работал на рации, как будто находился в своей стране. 18 января 1965 г. утром снова был обесточен район — и передатчик Когена, снабженный автономным питанием, оказался единственным, который нарушил радиомолчание. Круг предельно сузился. На крыше была обнаружена «персональная» антенна Элиаху; люди полковника Суэдани ворвались в квартиру Когена и захватили его с поличным во время радиосеанса. При тщательном обыске в квартире был обнаружен и второй передатчик и все шпионское оборудование.

Суэдани сначала попытался использовать Когена для радиоигры; радисты тщательно следили, чтобы Эли не вставил в текст передачи какой-нибудь условный знак, но «знак» был передан — это было заранее предусмотренное изменение ритма, никак не фиксируемое непосвященными. Было получено условленное подтверждение приема; после второй, так же «кодированной» передачи, из Тель-Авива пришло сообщение: «Ваши последние два сообщения недостаточно полные. Пожалуйста, повторите их сегодня вечером». Это был знак того, что в Тель-Авиве знают о попытках радиоигры. 24 января сирийцы приказали Когену направить последнюю радиограмму, адресованную премьеру Леви Эшколу: «Камиль и его друзья некоторое время погостят у нас. Мы сообщим вам об их дальнейшей судьбе».

Было арестовано несколько сотен человек, связанных с Когеном, в том числе Маази Захер ад-Дин, Жорж Саиф и шейх Аль-Ад. Президент Хафез Асад оказался в крайне неловком положении. Начались интенсивные допросы. Коген признался, что был израильским шпионом, но несмотря на жестокие пытки, которым его подвергали четыре недели, не сказал больше ничего полезного для сирийцев. Суд военного трибунала приговорил Когена к смертной казни, а нескольких его «соучастников» (Сирийцы никак не могли поверить, что Эли фактически работал один) — к пяти годам каторги. Обращения Папы Римского Павла, королев Великобритании и Бельгии, целого ряда европейских правительств и даже Москвы с ходатайством о помиловании Эли не дали результата. На рассвете 18 мая 1965 г. Коген под восторженные крики толпы был публично повешен на площади Эль-Марга (Мучеников) в Дамаске. Казнь транслировалась по телевидению.

Лотц родился в 1921 году в Германии, в Мангейме. Его мать Елена была еврейской актрисой, а христианин-отец Ганс — директором театра в Гамбурге, затем менеджером берлинского театра. К счастью для Вольфганга, в детстве он не был подвергнут обрезанию. После прихода к власти Гитлера родители Лотца в 1931 году развелись, и Елена уехала с сыном в Палестину, где работала в театре «Хабаима». Там Вольфганг взял себе имя Зеев Гур-Арей. Обучаясь в сельскохозяйственной школе Бен Шемен, он стал отличным наездником и так полюбил лошадей, что сам получил прозвище «Сус».[25] Он свободно владел ивритом, немецким, английским и арабским языками. В 1937 году Лотц вошел в Хагану и ему была поручена охрана единственного автобуса, связывающего школу Бен Шемен с районом, населенном евреями, а также конное патрулирование территории у школы. С началом второй мировой войны Лотц вступил в британскую армию и воевал в тылу Африканского корпуса Роммеля; в конце войны в звании сержанта работал в Каире военным переводчиком. В 1948–1949 годах Лотц в звании лейтенанта принимал участие в войне за независимость. В 1956 году он, уже майор, командовал ротой, которая захватила египетские позиции на Суэце. Сразу после войны 1956 года контакт с Лотцем установила военная разведка. Кандидат произвел положительное впечатление прежде всего тем, что совсем не походил на еврея. Позже Лотц вспоминал: «Я был блондином… много пил и был воплощением бывшего немецкого офицера». Общительный по натуре, с хорошими актерскими данными, храбрый и готовый на риск, он представлялся очень перспективным.

Вербовщики не ошиблись: Лотц действительно оказался прекрасным агентом. После очень напряженной подготовки Лотц — как за десять лет до него Макс Беннет, — был направлен в Германию для закрепления легенды. Лотц должен был стать немецким бизнесменом, который во время войны служил в гитлеровской армии в Северной Африке (Лотц много знал о корпусе Роммеля участвовал в свое время и в боевых действиях против него, и в десятках допросов немецких пленных), а потом 11 лет занимался разведением скаковых лошадей в Австралии. Он в течение года жил сначала в Западном Берлине, потом в Мюнхене, часто менял адреса. В декабре 1960 года Лотц прибыл в Геную, а оттуда на корабле в начале 1961 года приехал в Египет. «Туристу-коннозаводчику» были выделены весьма значительные (по израильским меркам) денежные средства. Это позволило ему войти в привилегированные круги, в частности попасть в элитный Кавалерийский клуб на острове Жезира (там он чуть ли не в первый день познакомился и «подружился» с шефом египетской полиции Аль-Гаухрабом. Вскоре Лотц занялся на египетской земле любимым делом — разведением и выездкой лошадей. С Аль-Гаухрабом ежедневно он совершал конные прогулки; контакты среди военных и богатых египтян успешно развивались. Израильская разведка считала, что египетский «Мухабарат эль-Амма», или управление общей разведки, вряд ли будет глубоко проверять немецкую легенду Лотца. Определенный риск, конечно, существовал, но Лотц позже вспоминал, что он был одним из немногих агентов разведки, кто работал под своим именем и по подлинным документам.[26] Лотц, общительный и компанейский, стал часто устраивать у себя приемы для старших египетских офицеров и других «нужных» людей из египетского общества. Он курил с ними гашиш и любил поговорить на военные темы. Через полгода Лотц ненадолго выехал в Европу — «уладить свои дела в Германии». Возвратился он с крупной суммой денег, миниатюрным радиопередатчиком, скрытом в каблуке жокейского сапога, подробными инструкциями и красавицей-блондинкой Вальтрауд, без которой он не собирался возвращаться. Лотц встретил эту «восхитительную голубоглазую блондинку с фигурой, какие больше всего всегда нравились» в июне 1961 года в ночном экспрессе, шедшем из Парижа. Вальтрауд была беженкой из ГДР, жила в США и ехала в ФРГ навестить родителей. Через две недели Вольфганг и Вальтрауд поженились.[27] Лотц не информировал разведку о знакомстве с Вальтрауд, а поставил руководство перед фактом — просто взял её с собой в Каир. Более того, Лотц раскрылся перед своей новой женой как израильский шпион, — и ей это понравилось, она согласилась помогать и действительно хорошо помогала. Они даже выработали между собой специальный код: «Мы всегда называли Израиль Швейцарией, а израильскую разведку «дядей Отто»».

Не правда ли, история со столь поздней горячей любовью и беззаветной преданностью друг другу и смертельно опасному делу кажется несколько неестественной? Но во всяком случае Лотцы работали хорошо. На своем ранчо, расположенном неподалеку от египетской ракетной базы, они вели наблюдение за бывшими нацистами и немецкими учеными, помогавшими Египту в создании современного оружия. Лотц также принимал участие в ставшей печально известной кампании Харела против немецких ученых в Египте. Именно он сообщил их адреса в тель-авивскую штаб-квартиру «Моссада» и направил немцам несколько анонимных писем с угрозами и требованием прекратить работу по ракетной программе. Лотц также хранил у себя взрывчатые вещества, которые, судя по всему, предназначались для использования против немецких ракетчиков.

Следует признать, что опасения руководителей Израиля и особенно тогдашнего шефа «Моссад» И. Харела относительно деятельности немецких ученых в Египте были совсем небезосновательны. Во второй половине пятидесятых Насер и египетская верхушка поняли, что делать ставку только на импорт оружия неправильно — в том числе и из экономических соображений.[28] К тому времени и относится решение египтян привлечь немецких ученых и инженеров для разработки и налаживания производства собственного оружия, прежде всего ракетного. Для привлеченных специалистов была установлена высокая оплата в валюте, которая к тому же не облагалась налогами, были предусмотрены ещё различные льготы. Несколько видных ученых — в их числе знаменитый авиаконструктор Вилли Мессершмитт, бывший ведущий конструктор фирмы «Юнкерс» профессор Александер Бранднер, ракетчики из Пенемюнде Эуген Зингер и Вольфганг Пильц, равно как несколько десятков менее известных ученых и инженеров, осуществили разработку нескольких типов сверхзвуковых самолетов для египетских ВВС, а также баллистических ракет «земля-земля», в том числе ракеты «Аль-Кафир», способной нести боеголовку весом в тонну. Все это более чем ясно объясняет «нацеленность» израильских спецслужб и их отдельных агентов на противодействие деятельности немецких ученых и наци в Египте. «Война» против немецких ученых, которые были наняты Египтом для проведения разработок в военной области, прежде всего в ракетостроении, реально обернулась самым серьезным ударом по «Моссад» и лично по И. Харелу.

Конечно, среди этих немецких ученых и инженеров было достаточно много оружейников Третьего Рейха — но в Нюрнберге достаточно четко провели различие между военными преступниками и теми, кто выполнял, пусть так же эффективно, как Вилли Мессершмитт или Вернер фон Браун, свои служебные обязанности. Конечно, и щедро расточаемые в те годы угрозы, и практические действия Египта против Израиля (и не только него) в те годы действительно требовали бдительности и контрмер, — но способы осуществления этого, избранные И. Харелом, оказались не слишком адекватными. Харел, похоже, искренне верил, что помощь специалистов из ФРГ в создании ракетного оружия для Египта была частью нового плана немцев по уничтожению евреев. Он ответил операцией «Дамокл», — и это уже был меч, который он повесил над головой каждого немецкого ученого в Египте. Израильские агенты стали направлять немецким ученым письма со взрывными устройствами — по аналогии с операцией 1956 года, когда по приказу шефа «Амана» письма-бомбы направлялись египетским офицерам, связанным с выводом террористических групп из сектора Газа в Израиль. В ходе кампании против немецких ученых оказалось больше шума, чем страха и жертв. Кроме того, были допущены поразительные для серьезных аналитиков ошибки — например, трудно объяснимая инициатива Харела направить группу своих сотрудников в Испанию для встречи с Отто Скорцени, который, как тайный координатор программы сохранения кадров СС, поддерживал дружеские отношения с некоторыми немцами в Каире. Выступая под «чужим флагом» как представители разведки одной из стран НАТО, израильтяне попытались убедить его помочь в выдворении из Египта немецких специалистов ради интересов Запада.

К катастрофическому финалу операции «Дамокл» привело также использование австрийца доктора Отто Йоклика, одного из ракетчиков, которые работали у Насера в Египте. Скорее авантюрист, чем серьезный ученый и эксперт в области баллистики, Иоклик сумел убедить египтян, что может создать сверхмощную «кобальтовую бомбу». Харелу удалось убедить Йоклика работать на Израиль из материальных соображений — «чтобы к куче денег, получаемых от египтян, добавить такую же кучу от израильтян». Из Египта Йоклик приехал в Израиль, где подробно информировал «Моссад» о состоянии секретной египетской ракетной программы. Йоклик предупредил, что Египет полным ходом идет в направлении создания ударной силы под кодовым названием «NВС». Сокращение означало «атомное, биологическое и химическое оружие» достаточно зловещий смысл. Боеголовками такого типа предполагалось оснастить создаваемые при участии немецких специалистов ракеты.

Харел не стал информировать других представителей разведсообщества о приезде в Израиль Йоклика. Однако заместитель министра обороны Шимон Перес узнал по своим каналам, что Харел скрывает «австрийского ученого», и потребовал, чтобы экспертам министерства обороны была предоставлена возможность встречи с ним. Харел заупрямился, — члены разведсообщества должны сохранять полный контроль над своими источниками. Можно делиться получаемой информацией, но не источниками. Чем меньше людей знает эти источники, тем лучше для их безопасности. Перес, однако, пожаловался Бен-Гуриону и даже угрожал уйти в отставку. Премьер-министр приказал Харелу предоставить министерству обороны возможность встречи с Йокликом и поручил работу с ним Биньямину Бламбергу, шефу сверхсекретного агентства «Лакам».[29] Эксперты Бламберга отметили, что научная квалификация Йоклика представляется весьма сомнительной и отвергли утверждения Йоклика и его оценку степени опасности, которую этот проект представлял для Израиля. Харел, однако, по-прежнему был убежден в том, что Насер готовится уничтожить Израиль и верил Йоклику. Вместе с моссадовцем Йозефом Бен-Галом Харел тайно отправил Йоклика в Швейцарию с весьма недостойной миссией: запугать дочь Пауля Гёрка, видного немецкого специалиста, работающего над египетской ракетной программой. Хейди Гёрк, в ответ на угрозы и требования заставить отца немедленно покинуть Египет, немедленно сообщила об этом швейцарским властям, и 15 марта 1963 г. оба агента «Моссада» были арестованы в базельской гостинице.[30] Иоклик и Бен-Гал были осуждены и приговорены к тюремному заключению, правда, непродолжительному.

Помимо секретных операций, Харел решил прибегнуть к гласности. Он надеялся убедить мировое общественное мнение в том, что последователи нацистов используют Египет в качестве базы, представляющей смертельную угрозу государству, созданному людьми, пережившими Холокост. Агенты «Моссада» начали давать интервью западным журналистам, а три ведущих израильских журналиста — по заданию Харела — принялись производить журналистское (хотя отчасти и шпионское) расследование в отношении немецких ученых. Статьи, появившиеся в результате этой операции, вызвали в Израиле настоящую панику по поводу ракетной угрозы со стороны Египта.

Бен-Гурион резко раскритиковал Харела за несанкционированную утечку информации, обвинив его в том, что он осложнил отношения Израиля с ФРГ и потребовал немедленного прекращения «личного крестового похода».

…Однажды супруги Лотц были задержаны за то, что якобы сбились с пути и случайно заехали на военную базу. Лотц добился, чтобы командование базы связалось с его друзьями в египетской полиции и военной разведке (он «подружился» с генералом Фуад Османом и полковником Мохсеном Саидом из руководства военной разведки, а также Х. Эль-Шейфи, вице-председателем Совета Министров Египта и приближенным советником Насера). Это произвело очень сильное впечатление на командира, который устроил Лотцу экскурсию по ракетной базе. «Когда-нибудь у нас тоже будет арабский рейх, — высокопарно заявил египетский офицер. — Но пока надо быть осторожными. У израильтян отличная разведка. И они ничего не должны знать до момента окончательного удара. Пойдемте — я покажу вам базу».

Лотц однажды предупредил провал агента израильской разведки, который действовал недостаточно профессионально. На одной из вечеринок в Каире он познакомился с некой Кэролайн Болтер, общительной особой голландско-венгерского происхождения, женой немецкого археолога, которая не столько интересовалась профессиональными делами мужа, сколько любила говорить с немецкими учеными из сферы точных наук и когда осторожно, а когда и старательно расспрашивала их о египетской ракетной программе. Однажды Лотц заметил, что после крепкой выпивки она перешла с немецкого на идиш, которого вроде бы совсем не должна знать. Потом кто-то застал её, когда она фотографировала карты в доме немецкого ученого. Все стало ясно; Лотц направил в Тель-Авив срочное сообщение, что агент Кэролайн Болтер находится на грани провала и её нужно отозвать. Болтер немедленно исчезла. Помимо контактов с египтянами, Лотц завел обширные знакомства в немецкой колонии. Особенно теплые отношения сложились с супругами Францем и Надей Киесов. Частым гостем был Герхард Баух, о котором генерал Фуад Осман специально предупредил Лотца: «Вольфганг, этот Баух постоянно увивается вокруг тебя и ловит каждое слово. Будь осторожен — Баух работает на БНД и, возможно, на ЦРУ. Возможно, тебя тоже попытаются завербовать». Среди немецких «друзей» было множество бывших нацистов, в том числе Иоганн фон Леерс, близкий помощник Геббельса и доктор Эйзеле, известный медицинскими экспериментами над узниками концлагерей; контакты с ними укрепили «репутацию» Лотца как антисемита и нациста. Репутация была настолько крепкой, что один из перспективных агентов «Моссад» в Египте, вызванный в Тель-Авив для переподготовки, предложил руководству: «Почему бы мне не открыть конюшню, как фашистская свинья Лотц? Его школа просто кишит офицерами, которые вовсю катаются на лошадях этого нациста. Давайте устроим такую же школу для меня — и я вышибу этого типа из Каира».

В 1963 году ответственность за работу с Лотцем перешла от «Амана» к «Моссаду». Кураторы в штаб-квартире «Моссада» не сразу разобрались, как им быть с многоженством ценного агента и долго колебались, прежде чем сообщить его израильской жене, что её муж в очередной раз женился. Что касается чрезмерного увлечения Лотца алкоголем и вольной траты денег на подарки египтянам, то при одной из встреч в Париже руководители, взволнованные слухами о приготовлениях Египта, заявили буквально следующее: «Мы понимаем, что для получения информации от египтян и наци вам необходимо было огромное количество алкоголя и деликатесов. Мы шли вам навстречу и не скупились на затраты. Но от вас нужна срочная информация, в частности, о немецких ракетах». Замечание было учтено; в дальнейшем поступавшая от Лотца информация была ещё более ценной, а порой просто незаменимой. В 1964 году он, с помощью хорошего друга полковника Омара Эль-Хадари, открыл новую конюшню прямо на территории крупнейшей военной базы в Абассии. Еще один ипподром был устроен в дельте Нила, неподалеку от стратегического полигона, где испытывали ракеты «земля-земля». Радиопередатчик в доме Лотцев работал регулярно… И похоже, что радиопередатчик Лотца, замаскированный в напольных весах, был запеленгован точно так же, как у Эли Коэна в Дамаске. Советская военная разведка — ГРУ — помогала перекрывать каналы утечки секретной информации своих основных союзников — Египта и Сирии.

Накануне первого визита Вальтера Ульбрихта в Каир по «наводкам» ГРУ, КГБ и своей контрразведки в Египте были проведены превентивные задержания большой группы (свыше 30 человек) западных немцев, подозреваемых в работе на БНД и ЦРУ. В их числе были и «настоящие шпионы», и случайные люди типа супругов Киесов. В списке числились и супруги Лотц — основания для подозрения их в шпионаже уже существовали, а в последнее время и усилились в связи с пеленгацией рации. 22 февраля 1965 г. агенты «Мухабарата», египетской контрразведки, ворвались в квартиру Лотцев. Вольфганг не знал о превентивных арестах и посчитал, что просто провален как израильский шпион. Не только его жизнь, но и жизнь Вальтрауд и её родителей, которые, как на грех, приехали погостить в Египте, оказалась в опасности. Тогда Лотц избрал не единственно верную, но все же достаточно удачную линию поведения. Он признался в шпионаже, но упрямо твердил, что он был немцем, который помогал Израилю ради денег. Проверки «немецкой легенды» и «арийской сущности» (с осмотром деликатных частей тела) не дали четких опровержений показаний Лотца. Египтяне пришли к выводу, что имеют дело с завербованными гражданами ФРГ — а с нею, несмотря на теснейшие связи насеровского режима с Москвой, отношения чрезмерно не обострялись. В результате родителей Вальтрауд просто выслали из страны, а супругов судили открытым судом. «Моссаду» удалось направить в Египет немецкого адвоката для защиты Лотца и его жены. Адвокат публично заявил, что видел Лотца в компании немецких офицеров. «Поскольку я никогда не служил в немецкой армии, — вспоминал позже Лотц, — я сразу понял, кто послал этого адвоката». Вольфганг Лотц был приговорен к пожизненному заключению, его жена — к трем годам лишения свободы и штрафу, Франц Киесов оправдан. Из египтян пострадал генерал Гаухраб, которого разжаловали и бросили в тюрьму.

Через три года Лотцев и ещё восьмерых израильских агентов обменяли на военнопленных (на девятерых египетских генералов и пятьсот старших офицеров), взятых в ходе Шестидневной войны. Секретные переговоры под патронатом Генерального секретаря ООН и его спецпредставителя Гуннара Ярринга завершились тем, что египтяне выдали всем заключенным медицинские заключения о неизлечимых болезнях и как бы в порядке акта гуманизма выслали из страны. Израиль тоже, «как акт гуманизма», освободил сначала египетских генералов, а затем и прочих военнопленных. Никакой огласки обе стороны долго старались не допустить.

Последующая судьба Вольфганга сложилась не слишком удачно. Через несколько лет заболела и умерла Вальтрауд. Школа верховой езды, которую Сус открыл в Тель-Авиве, прогорела. Работа в ФРГ оказалась неинтересной и бесперспективной. Прогорело (правда, не по его вине, а из-за недобросовестности партнера) и частное агентство, которое он открыл в Лос-Анжелесе. Лотц вернулся в Израиль и жил с семьей на скромную пенсию.

Важным агентом «Моссад» в арабской стране был Барух Мизрахи. В начале шестидесятых он успешно работал нелегалом в Сирии (легальное прикрытие состояло в том, что он числился директором школы иностранных языков), но после ареста Когена Тель-Авив немедленно отозвал его. Некоторое время он проработал в аппарате разведки, затем была предпринята ещё одна попытка агентурного внедрения. Семь лет спустя после первого задания Мизрахи был направлен в Йемен. Основным направлением его разведывательной деятельности был сбор информации по египетской армии, которая все ещё была втянута в гражданский конфликт в этой стране. Он также должен был передавать в Тель-Авив информацию по морским перевозкам в Красном море. «Моссад» давно интересовался Йеменом, поскольку поблизости проходили морские коммуникации с Египтом.

Кроме сугубо разведывательных, в этом регионе были и актуальные политические интересы: в 1963–1965 годах Израиль вместе с Великобританией и Саудовской Аравией — довольно странный тройственный союз, — снабжали деньгами и оружием королевское правительство Йемена, которое вело боевые действия против республиканской оппозиции, поддержанной частями египетской армии. Тель-Авив был заинтересован, возможно, не столько в победе над оппозицией, сколько в продолжении гражданской войны в Йемене, потому что это отвлекало египтян от Израиля. Довольно серьезный опыт, тем не менее, равно как тщательное соблюдение конспирации, не спасли его от бича тех агентов, которые работают не в одиночку: предательства связника. В мае 1972 года Мизрахи был арестован йеменскими властями, которые выдали его Каиру, где он был предан суду по обвинению в шпионаже в пользу Израиля. Однако ему повезло: в марте 1974 года его обменяли на двух арестованных израильских арабов (палестинцев), которые работали на разведку Египта.

Женщина-нелегал, вопреки устоявшимся легендам, на самом деле весьма нечастое явление в практике израильской разведки.

В этом направлении есть специфика, связанная как с объективными, так и субъективными причинами. Несомненно, что с учетом того отношения к женщинам, которое существует в арабском мире, в принципе исключается возможность использования там женщин в качестве оперативных работников. «Женщина не может заниматься сбором информации в арабском мире», — это была твердая парадигма «Моссада», хотя такие случаи были и о них уже упоминалось и будет упоминаться на страницах этой книги.

Большинство женщин в «Моссаде» работали на административных должностях и в технических подразделениях. «Моссад» всегда с большой неохотой направлял женщин за рубеж, даже на относительно безопасную работу, например в качестве офицеров связи с иностранными спецслужбами. Тем не менее исключения были — например, Лили Кастель, одна из лучших оперативниц «Моссада», настоящая живая легенда. Даже после смерти Лили в 1970 году ветераны «Моссада» вспоминали о её талантах.

Персональное досье.

Лили Кастель пришла в разведку в 1954 году, уже имея за плечами опыт работы в «Шаи» до создания израильского государства. Кастель одинаково хорошо говорила на иврите, английском, французском, немецком и русском языках, неплохо владела итальянским и арабским. Ее помнят как весьма привлекательную женщину, умного и надежного работника. Харел считал, что она с успехом использовала как свой интеллект, так и внешность для выполнения различных, заданий в Европе, характер которых никогда не раскрывался.

Образ темноволосой, умной и решительной красавицы, старшего офицера «Моссад», мастера-профессионала со взрывным темпераментом, готовностью к риску и обостренным чувством справедливости, который уже несколько десятилетий кочует по европейским и американским книгам, фильмам и телевизионным сериалам, — восходит именно к Лили Кастель.

При Амите, преемнике Харела на посту руководителя «Моссад», ситуация с привлечением женщин, как вообще с кадровой политикой, несколько изменилась. Высокие требования к профессионализму оперативных работников уравняли женщин в правах, и некоторые из них стали начальниками функциональных или территориальных отделов. А начальник отдела — фактически ключевая фигура в разведке. Именно он обеспечивает связь оперативников зарубежных резидентур с центром, он снабжает резидентуры всем необходимым для их нормальной деятельности. Он передает приказы и получает добытую за рубежом информацию. И все же за рубеж с оперативными, особенно нелегальными, заданиями женщин посылали только в случае крайней необходимости, когда исчерпаны все другие возможности. В израильской разведке, как и в армии, стремятся не подвергать женщин риску, — но вместе с тем признают, что женщины обладают тем преимуществом, что вызывают меньше подозрений.

«Моссад» изредка использует женщин для сексуальной компрометации объектов разработки. Для этой роли предпочитают одиноких женщин и берут их на такого рода операции только однократно. «Моссад» редко разрешает своим работникам, мужчинам и женщинам, вступать в сексуальные связи даже в интересах дела. Сейчас отношение к сексу меняется, и хотя никто не заставляет женщин использовать свои чары в шпионских интересах, считается, что это — одно из средств в арсенале разведки. Если шантаж на сексуальной почве является составным элементом какой-то разведывательной операции, то «Моссад» чаще всего использует настоящих проституток. Например, «Моссад» широко практикует нелегальный вывоз в Израиль агентов-арабов из соседних стран для подробного опроса. Такой опрос проводится в каком-нибудь маленьком городе, и за свои услуги агент награждается проституткой. Временами его развлечения снимаются на пленку (для возможного шантажа в будущем). Вопрос здесь не пуританства, скорее нежелания «нагружать» сотрудниц излишними проблемами и создавать им трудности в будущей адаптации к мирной жизни. Гораздо свободнее «Моссад» эксплуатирует в сексуальном плане своих сотрудников мужского пола. Интимные связи агентов с секретаршами иностранных посольств и стюардессами, которые могут сообщать полезную информацию о дипломатах, аэропортах и тому подобное, стали обычной практикой. Здесь порой случаются казусы. Один моссадовец получал от европейской агентессы информацию и все остальное. Прошло несколько лет, и даму передали на связь новому разведчику. При первой же встрече она оказалась крайне удивлена, что новый оперативник не захотел лечь с ней в постель. Оказывается, агентесса считала, что секс является неотъемлемой частью её работы на израильскую разведку…

Кстати, примеры оказывались заразительны — зеркальное подобие «сексуальных» операций «Моссада» проводила и египетская разведка, причем искусителями там были только мужчины. Так, сотрудница британской дипломатической службы Рона Ричи, высокая, привлекательная женщина-дипломат, стала жертвой «сексвербовки» во время своего назначения в Тель-Авив.

Рона Ричи поступила на дипломатическую службу в августе 1979 года, решив, что это место идеально подходит для образованной молодой шотландки, владевшей несколькими иностранными языками. После соответствующей профессиональной подготовки она в июле 1981 года получила свое первое назначение на пост пресс-атташе британского посольства в Тель-Авиве.

Через три недели получила приглашение на коктейль в египетское посольство, которое открылось в 1979 году после заключения мирного договора — и с первого взгляда влюбилась во второго секретаря египетского консульства Рифата аль-Ансари. Влюбленные даже не пытались скрывать свои чувства. Они постоянно встречались на дипломатических приемах, их также часто можно было видеть целующимися при свечах в уютном ресторанчике на улице Йирмийаху в северной части Тель-Авива. Ричи не только уступила всем желаниям своего любовника, но и стала передавать ему секретные телексные сообщения, которые отправлялись её посольством. В конце ноября она передала Ансари совершенно секретный документ, раскрывавший подробности предстоящего визита на Ближний Восток министра иностранных дел Великобритании лорда Питера Каррингтона. Если бы эта информация попала в руки террористов, жизнь Каррингтона могла быть поставлена под угрозу.

Израильская разведка без труда зафиксировала эту связь. По данным спецслужб, Ансари был кадровым разведчиком и использовал свою привлекательную внешность в интересах египетской разведки; кстати, в Каире у него была жена и двое детей. «Шин Бет» решила положить конец этой связи, пока она не зашла слишком уж далеко и передали англичанам подробную информацию. Ричи была под каким-то предлогом вызвана в Лондон и арестована. Она признала себя виновной, выразила раскаяние и стала помогать следствию. 28 ноября 1982 г. суд в Олд Бейли вынес ей условный приговор. Обвинитель сэр Майкл Хаверс заявил: «Поведение обвиняемой было скорее глупым, чем злонамеренным. Она так увлеклась своим чувством, что разрешила своему партнеру читать секретные телеграммы». Израильские журналисты в Лондоне, привлекаемые пикантными подробностями этого сексуально-шпионского дела, посещали все заседания по делу Ричи и красочно описали её расстройство и проявления эмоций, когда Ричи узнала, что возлюбленный египтянин не только шпион, но и примерный семьянин…

Амина Муфти родилась в черкесской семье в Иордании в 1935 году, получила медицинское образование.

Личные качества: высокий интеллектуальный уровень, общительность, артистические способности, владение языками.

Предпосылки к вербовке: происхождение из немусульманской среды и отсутствие негативизма к Израилю.

Мотивации: отчетливо резкое, вплоть до эмоциональности, отношение к исламскому радикализму.

Особенности вербовки: с установлением доверительного контакта.

Черкесы, жившие в Иордании и Израиле, уже хорошо зарекомендовали себя на службе в израильской разведке и молодая, образованная и энергичная Амина была идеальным выбором. Она была завербована «Моссадом» в Вене в 1972 году, где она, — по версии открытых источников, — якобы влюбилась в израильского пилота. Гораздо больше оснований предположить, что «пилот» был просто вербовщиком или по крайней мере «совместителем». Во всяком случае, никаких сведений о «романе с пилотом» больше в её биографии не было. А вот многочисленные сведения о её ненависти к ООП и экстремистам, которые, по её мнению, продляли ближневосточный конфликт и приносили страдания всем народам, имелись.

После вербовки и курса подготовки «Моссад» помог ей перебраться в Бейрут и открыть там клинику. Несколько лет она проработала, выполняя долгосрочные задачи: легализацию и сближение с верхушкой ООП. Клиника Муфти заработала на полную мощность, когда в 1975 году в Ливане вспыхнула гражданская война и к ней стало поступать много раненых палестинцев. Ирония судьбы: получилось так, что «Моссад» тайно финансировал медицинскую помощь раненым бойцам ООП в Ливане. Впрочем, в узкопрактических разведывательных целях финансирование было осуществлено не зря: Амина Муфти сумела познакомиться с многими лидерами ООП и по ночам писала пространные донесения в «Моссад» обо всем, что слышала и видела днем. Информация представляла немалую ценность; в разведсообществе принимали меры к тому, чтобы обезопасить работу ценного агента. Амина никогда не встречалась с агентами «Моссада» в Ливане, иногда передавала сообщения по рации, но чаще поддерживала связь с разведкой через «почтовые ящики» — тайники в вестибюлях отелей и туалетных комнатах ресторанов; самую срочную информацию, конечно, старалась сразу же сообщить с помощью излюбленного израильского средства — миниатюрного радиопередатчика. Но меры предосторожности оказались недостаточны; «служба 17» ООП взяла под подозрение Амину, когда внимательно проследила за одним из выявленных «почтовых ящиков» (его «засветил» связник, который не заметил за собой наблюдения и выполнил несложное задание — забрал сообщение и передал его по цепочке связи).

При обыске в клинике и на квартире Муфти были найден и передатчик, и другие улики. Амина была арестована; её пытали и допрашивали палестинцы, а также «специалисты» из КГБ и «Штази». В течение пяти лет Муфти содержалась под стражей в пещере около ливанского порта Сидон, пока через «Красный крест» её не сумели обменять на двух палестинских террористов, приговоренных к пожизненному заключению. Обмен состоялся на Кипре. Амина Муфти получила новые документы и работает врачом на севере Израиля.

Достаточно подробный рассказ об агентурной работе в восьмидесятые и девяностые годы попросту невозможен. Информация имеется только о провалах, да и то не о всех; агенты же, которые благополучно выполнили задание и вернулись в страну, строжайшим образом засекречены — любая «утечка» ставит под угрозу и их жизни, и судьбы людей, порой очень многих, с кем они были связаны. Такова специфика работы разведок всего мира. А вот кое-что из произошедшего в шестидесятые годы уже стало известно; известно также, что Харел принимал непосредственное участие в планировании и осуществлении операций: выезжал на место, изучал карты и планы, в последнюю минуту вносил какие-то изменения и получал от этого явное удовольствие. Его агенты действовали по всему миру: Лондон, Париж, Женева, Рим, Антверпен, Йоханнесбург, Нью-Йорк. Харел свято верил в силу человеческих инстинктов. Сам он, несомненно, обладал превосходно развитыми инстинктами и отдавал предпочтение трудно поддающемуся объяснениям вдохновению по сравнению с холодным расчетом и чистой технологией. Он с нескрываемым презрением относился ко всякой электронной технике, хотя в Израиле жили и работали многие самые талантливые изобретатели-электронщики с мировыми именами. Время и новые руководители постепенно изменяли концепцию работы «Моссада» и в последующие периоды как в нем самом, так и во всех практически сильных разведках мира происходило смещение акцента на другие направления и способы действий. Но, как говорится, и слава остается, и в самые что есть наисовременнейшие времена агентурная разведка действует и играет в работе спецслужб весьма немаловажную роль. И многочисленные успехи «Моссад» в этом направлении (естественно, далеко не все из них «раскрыты» разведывательные тайны соблюдаются весьма строго, поскольку за ними человеческие судьбы и жизни), равно как и просчеты, неудачи и провалы, требуют большого внимания.

Достижения в развитии агентурной разведки помогли осуществить крупные операции, ставшие своего рода образцом и примером для многих (или всех) серьезных разведывательных служб мира. Правда, примером не только для подражания, но и того, что и как не следует делать. Одна такая «пара» операций связана с участием спецслужб в выявлении и наказании военных преступников. Это — одна из самых, если можно так сказать, «правильных» страниц истории разведки; началось это в военные годы и наибольшего развития достигло в два послевоенные десятилетия.

Как известно, оставшиеся в живых главные немецкие военные преступники предстали в 1946 году перед международным трибуналом в Нюрнберге, но тысячи нацистов и их пособников избежали правосудия. Некоторые из них оказывали западным правительствам и разведкам помощь в «борьбе с коммунизмом», но чрезвычайно многие справедливо полагали, что возмездие Израиля должно настигнуть и их.

Еще до окончания Второй Мировой войны в Европе в Еврейской бригаде, которая сражалась в составе британской армии, была организована специальная часть для розыска и поимки нацистских преступников. Ее бойцы называли этот спецотряд и себя ветхозаветным словом «Ханокмин», Ангел Карающий. Надо признать, что командование оккупационных войск, прежде всего англо-американских, оказывало деятельности «Карающих ангелов» постоянную помощь. На основании свидетельств бывших узников концлагерей и документов из нацистских архивов, захваченных при наступлении, были составлены списки нацистов, наиболее активно участвовавших в «окончательном решении еврейского вопроса».

Члены «Ханокмина» обнаружили и захватили сотни нацистов, в основном эсэсовцев и карателей, виновных в Холокосте. Выявленных и захваченных преступников сначала просто передавали оккупационным властям; многие из них были осуждены и понесли наказание в процессе «денационализации» Германии. Однако осуждение и наказание иногда задерживалось — в условиях военного времени перед оккупационными властями стояло ещё множество других задач. А ещё были просто вопиющие, хотя, возможно, и не предумышленные случаи небрежности оккупационных властей. Так, однажды два старших офицера-эсэсовца были выявлены среди пленных и переданы советской оккупационной администрации, но в комендатуре от них просто отмахнулись: ладно, мол, потом разберемся, когда приедут специальные товарищи, соберем доказательства и так далее — а эти пока пусть погуляют в лагерь, куда они денутся, раз уже в плену. Тогда бойцы «Ханокмина» просто расстреляли на месте отпущенных из комендатуры эсэсовцев. И с тех пор «Карающие ангелы» сами приняли на себя функции суда и применения наказания. Выявленных нацистских преступников «вызывали в комендатуру» по какому-нибудь пустячному вопросу бойцы «Ханокмина» (в форме и со всеми повадками английских офицеров) и провожали до ближайшего укромного места, где оглашали приговор и приводили его в исполнение. Таким образом только за 1945 год было уничтожено свыше тысячи нацистов.

Слухи о «Карающих ангелах» или «Мстителях Израиля» полетели по всей Европе, пересекли океан и даже спустя десятилетия заставляли нацистов искать укромного убежища. Кстати, этим слухам отнюдь не препятствовали распространяться, даже наоборот: и в те, и в последующие годы оперативники всегда старались довести до родственников и друзей казненных причины возмездия. Страх перед карой — сама по себе страшная кара. Очень, очень многим в Германии, например, такое психологическое «лечение» помогло во внутренней денацификации.

Некоторым наиболее известным преступникам удалось скрыться: в частности, Адольфу Эйхману, нацистскому функционеру, осуществлявшему «окончательное решение» еврейского вопроса, который быть может больше всех конкретно позаботился о том, чтобы шесть миллионов евреев были уничтожены наиболее эффективным способом, и доктору Иозефу Менгеле, который проводил жестокие медицинские эксперименты на узниках Освенцима. Их искали и государственные службы (в израильской разведывательном сообществе эту работу координировала Ехудит Нисияху), и энтузиасты типа Шимона Визенталя, венского еврея-архитектора. В «Моссад» было создано специальное подразделение с задачей поиска нацистов, которые пытали и убивали евреев. Возглавил это подразделение Шмуель Толедано. В списке 10 наиболее важных разыскиваемых нацистов, составленном с помощью спецслужб ФРГ, числились доктор Менгеле, заместитель Гитлера Мартин Борман, шеф гестапо Генрих Мюллер и бельгиец Леон де Грель, который служил в штурмовых отрядах «СС». Поиск длился более десятилетия; Харел дал понять своим партнерам в немецких и других сотрудничающих с «Моссад» спецслужбах, что будет признателен за любую информацию о местонахождении Эйхмана и Менгеле. Несколько раз поступали «наводки», в том числе экзотические типа того, что Эйхман обосновался в Кувейте и занят на нефтепромыслах, но все они при проверке оказывались ложными. И только осенью 1957 года в ФРГ генеральный прокурор земли Гессен, еврей Фриц Бауэр, получил сообщение от своего знакомого, слепого еврея Л. Хермана из Буэнос-Айреса о том, что его дочь стала встречаться с неким Николасом Эйхманом — похоже, что сыном нацистского преступника; во всяком случае, Николас хвастался дочери Хермана выдающимися заслугами своего отца перед Рейхом. Бауэр сообщил в Израиль, что располагает достаточно убедительной информацией о том, что Эйхман находится в Аргентине и живет в под чужим именем в Буэнос-Айресе, в районе Оливос, улица Чакабуко, 4261. Харел немедленно направил агентов в Аргентину, и они установили наблюдение за домом. Но из-за неосторожности наблюдателей слежка была обнаружена и семейство Эйхманов скрылось.

В марте 1958 года в Аргентину была отправлена новая группа опытных поисковиков во главе с Эфраимом Элромом, который не был кадровым разведчиком, но обладал большим опытом работы в английской и израильской полиции. Учитывались и личные качества: «арийская» внешность, свободное владение немецким и глубокая ненависть к нацистам — почти вся семья Элрома погибла в концлагере. Поиск занял больше года; осложняло его и то, что все военные и послевоенные фотографии Эйхмана отсутствовали — нацист позаботился о конспирации. Кроме того, задуманная операция по нелегальной экстрадиции должна была исключить ошибку: нужен был Эйхман и только он. И вот в декабре 1959 года был найден некий Рикардо Клемент, якобы разорившийся владелец прачечной, который проживал с семьей в Буэнос-Айресе на улице Гарибальди. За домом была установлена круглосуточная слежка; агенты скрупулезно изучали внешность, детали поведения, даже голос лысеющего господина в очках, хозяина дома. По всему получалось, что под личиной Клемента скрывается Эйхман, но решающие доказательства были получены только в марте на основании полученной от Бауэра дополнительной информации. По данным досье, с которым ознакомился Бауэр, 21 марта 1960 года чета Эйхманов должна была праздновать серебряную свадьбу. И действительно, торжество в доме «Рикардо Клемента» состоялось — с цветами, поздравлениями, застольем. Все сомнения были рассеяны. Харел информировал Бен-Гуриона, к тому времени вновь ставшего премьером, и немедленно получил санкцию на похищение Эйхмана и его вывоз в Израиль для предания суду. Для непосредственного руководства операцией И. Харел лично вылетел в Париж, где был организован передовой командный пост, а затем в Аргентину. Вспоминает сам Харел: «Это была самая сложная и тонкая операция, которую когда-либо проводил «Моссад». Я чувствовал, что обязан взять её выполнение под личную ответственность».

Была сформирована специальная оперативная группа, в которую вошли два десятка работников «Моссада» и «Шин Бет», в том числе одна женщина. Все они были добровольцами, почти все потеряли родственников в Холокосте и ненавидели нацистов и самого Эйхмана. Харел специально предупредил их о необходимости сдерживать эмоции — преступника надо было не просто уничтожить, а вывезти в Израиль и предать показательному суду. В порядке обеспечения операции «Моссад» направил в Европу своего лучшего специалиста по изготовлению фальшивых документов: он должен был изготовить паспорта и другие документы для всех членов опергруппы, отправлявшихся в Аргентину различными рейсами под именами, которые больше никогда не будут использоваться. Этот «художник», фигурирующий в публикациях под вымышленным именем Шолом Дани, затем вместе со своими бланками, перьями и печатями сам отправился в Аргентину, чтобы на месте обеспечивать группу, а при удачном исходе операции — и самого Эйхмана необходимыми документами. Было создано небольшое европейское туристическое агентство с тем, чтобы «организованной группе» было проще с выездом из Аргентины. Всего в операции участвовало более тридцати человек. Двенадцать составляли группу захвата, остальные поддержки и специального обеспечения. В Буэнос-Айрес оперативники прибывали в разное время, из разных стран и городов; опергруппа сняла около полудюжины конспиративных квартир, арендовала несколько автомобилей для бригады наружного наблюдения. Женщина-оперативник выполняла роль домохозяйки и повара в квартире, где намечалось после похищения укрыть Эйхмана.

Физическое задержание Эйхмана осуществили Рафи Эйтан, Абрахам Шалом и Петер (Цви) Малкин. 11 мая 1960 г., вечером, они подкараулили Эйхмана у его дома и, ослепив светом фар, скрутили и втолкнули в автомашину. Там ему воткнули кляп, связали, набросили на голову мешок и привезли на конспиративную квартиру. «Рикардо Клемент» не сопротивлялся и на первом же допросе признался, что является Адольфом Эйхманом. Татуировка с указанием группы крови, которую всегда делали в Германии офицерам СС, была вытравлена — Эйхман сделал это ещё в пересылочном лагере, остался только небольшой шрам. Но зато пленник безукоризненно помнил свои номера в СС, а также номер партбилета члена НСАП. Он рассказывал практически все, что от него требовали, подписывал все, что следовало, в том числе заявление с согласием предстать перед израильским судом. У моссадовцев мороз прошел по коже, когда однажды Эйхман перешел с немецкого на иврит и с хорошим произношением прочел молитву «Ш*ма Исроэль», «Услышь, о, Израиль, наш Бог, единый Бог», с которой в концентрационных лагерях евреи шли в нацистские газовые камеры. Эйхман также пообещал, что если ему сохранят жизнь, то он раскроет все секреты Гитлера — однако весьма важный и постоянно выпытываемый моссадовцами секрет о местопребывании Иозефа Менгеле так и не выдал. А многие аналитики (и работники спецслужб) полагают, что Эйхман об этом хорошо знал; велика вероятность, что разбогатевший за годы войны и благополучно вывезший немалые деньги в Аргентину Менгеле оказывал финансовую помощь небогатому Эйхману. След Менгеле в Буэнос-Айресе был «горячим», розыскники «Моссада» вычислили его дом — но едва по немецкой колонии прошел слух об исчезновении Эйхмана, Менгеле исчез. Проверка показала, что Менгеле съехал с этой квартиры за две недели до похищения Эйхмана. Врач-преступник уехал в Парагвай, а потом в Бразилию. Розыск Менгеле продолжался. Когда в 1985 году бразильские власти сообщили о смерти Менгеле, «Моссад» тайно направил в Бразилию своего судебно-медицинского эксперта, который обследовал труп и подтвердил, что это действительно труп человека, долгое время возглавлявшего список разыскиваемых преступников. Николас Эйхман вспоминал: «Друзья отца по нацистской партии немедленно исчезли. Многие нашли убежище в Уругвае, и мы больше ничего о них не слышали».

Самым трудным оказалось содержать Эйхмана в ожидании самолета в течение девяти дней на конспиративной квартире, кормить и ухаживать за ним. Некоторые члены опергруппы уже были готовы забыть приказ и прикончить палача на месте. Весьма сложной частью операции был выезд из страны. Единственным реальным путем ухода из далекой Аргентины было использование воздушного транспорта, рейсового гражданского самолета израильской авиакомпании «Эл-Ал». Но рейсы совершались нечасто и планировались заранее; всякое изменение в расписании могло привлечь нежелательное внимание аргентинской службы безопасности. Следовало «привязаться» к плановому рейсу. В очередной раз лайнер «Эль-Аль» прилетел в столицу Аргентины 19 мая, доставил официальную делегацию во главе с Аббой Эбаномна празднование 150-летия республики и на следующий день должен был возвращаться в Израиль. Вывоз Эйхмана был приурочен к этому рейсу. Видный израильский дипломат и член правительства Абба Эбан был совершенно не в курсе операции «Моссада» и впоследствии долгие годы возражал против «расшифровки» эпизода и, в частности, раскрытия информации об использовании этого самолета; книга И. Харела «Дом на улице Гарибальди», в которой были освещены подробности операции, была опубликована в Лондоне только через 15 лет после события

В Буэнос-Айресе Харел организовал то, что можно назвать «блуждающим штабом» — он постоянно перемещался из одного кафе в другое, но старшие оперативные работники всегда знали, где его можно найти в данный момент. Ни в одном кафе его не запомнили. 20 мая он развернул свой «штаб» прямо в кафетерии аэропорта Эзейза. Рядом с ним за столиком Шолом Дани заполнял и выдавал документы, необходимые для безопасного выезда опергруппы из страны. Еще за несколько дней до того оперативник Рафаил Арион, якобы пострадавший в автомобильной аварии, был помещен в госпиталь. Там с помощью врача, сотрудничавшего с «Моссад», он «подлечился» и получил медицинское заключение и письменное разрешение на вылет в самолете в Израиль. Подлинное письменное разрешение приравнивалось к выездной визе; оставалось только заменить в нем фотографию Рафаила на фото Эйхмана. Тем временем на конспиративной квартире оперативники переоделись в форму экипажа компании «Эль-Ал» и так же переодели пленника. Врач «Моссада» сделал Эйхману инъекцию транквилизатора; в аэропорту весь «резервный экипаж» старательно изображал последствия праздничного веселья. Один из охранников только и сказал: «Этим ребятам Буэнос-Айрес наверняка пришелся по вкусу». Так что Эйхмана провели на борт самолета, не вызвав ни у кого подозрений, даже командир авиалайнера только после взлета узнал о, мягко говоря, необычном пассажире. Узнал об этом и настоящий экипаж — и тут не обошлось без психологической драмы. Бортмеханик самолета, ашкенази родом из Польши, пережил многие ужасы нацистского террора; в годы войны несколько раз он сам спасался только чудом, был свидетелем убийств и истязаний. Узнав, кто находится на борту самолета, он рвался собственноручно уничтожить преступника. С большим трудом его удалось удержать…

В целях безопасности дозаправка самолета производилась не по обычному графику, а в спокойном Дакаре. Там ещё никто ничего не знал, никакие слухи и запросы не поступали, никто не разыскивал пропавшего «аргентинца германского происхождения». Дозаправка прошла нормально, и в 7 часов утра 22 мая самолет доставил самого известного из остававшихся на свободе нацистского преступника в Израиль. На следующий день Бен-Гурион проявил редкую открытость и признание заслуг израильских спецслужб, когда заявил в кнессете: «Я должен сообщить вам, что некоторое время назад секретной службой Израиля захвачен один из главных нацистских преступников Адольф Эйхман, который наряду с руководителями фашистской Германии несет ответственность за уничтожение шести миллионов евреев в Европе… Адольф Эйхман арестован и находится в Израиле, в скором времени он предстанет перед судом». Это заявление было встречено единодушными аплодисментами. Суд начался спустя год, 11 апреля 1962 г. Внимание мировой прессы было приковано к «человеку в стеклянной будке», который слушал душераздирающие показания свидетелей о его преступлениях и о преступлениях нацистской машины в целом. Эйхман утверждал, что всего лишь выполнял приказы, но его признали виновным в совершении преступлений против человечества. 31 мая 1962 г. он был повешен в тюрьме Рамле — единственный человек, который был официально, по приговору суда, казнен в Израиле (если не считать расстрелянного и посмертно оправданного капитана Тубянски; но тот эпизод считается произошедшим в период становления государства как такового и военной неразберихе).

Операция привела к взлету престижа «Моссада». Его директор Иссер Харел с тех пор всегда приветствовался как человек, который похитил Эйхмана. Вообще-то похищения и вывоз людей — не такая редкость в практике разведслужб; весьма часто и в прошлом, и до настоящего времени для преодоления границ используются каналы дипломатической пересылки, не проходящей таможенный контроль. Например, одно из таких дел возникло в Великобритании, когда служащие таможни обратили внимание на очень нервничавших служащих нигерийского посольства. В аэропорту Стенстед, к северу от Лондона, нигерийцы готовились погрузить в самолет авиакомпании «Найджириен эйруэйз» два больших деревянных ящика. Британским служащим были хорошо знакомы обычные мешки с нигерийской дипломатической почтой. Эти ящики показались им довольно странными, а от одного исходил запах больницы. Чиновники спросили, что находится в ящиках, но нигерийцы отказались ответить, ссылаясь на дипломатический иммунитет. Не обращая внимания на протесты, британцы молотками и ломиками вскрыли ящики. В одном ящике оказались два потных — было 5 июля 1984 г. — белых человека, которые выглядели виноватыми и не оказали никакого сопротивления арестовавшим их полицейским. В другом ящике тоже находился белый мужчина, который немедленно заявил, что он врач, и темнокожий человек в костюме, в руку которого был введен внутривенный зонд с капельницей. Темнокожий мужчина был без сознания и лежал свернувшись на дне ящика.

Так провалился довольно сложный заговор с целью похищения, который стал известен как «дело Дикко». Жертвой оказался Умару Дикко, бывший министр Нигерии, который после произошедшего в стране военного переворота находился в розыске. Новый режим утверждал, что Дикко бежал в Лондон, прихватив с собой миллионы долларов государственных средств. Нигерийцы хотели вернуть его в Лагос и предать суду. Они нашли трех израильтян, которые были готовы сделать эту грязную работу. Организатор этой акции Александр Барак в тот день находился в ящике вместе со своим сообщником Феликсом Абутублем — оба вышли из израильской криминальной среды. Они покинули Израиль в начале 1980-х годов, и следы их затерялись. Третьим человеком был доктор Лев Шапиро, советский еврей, переехавший в Израиль и зарекомендовавший себя отличным анестезиологом во время работы в небольшом госпитале около Тель-Авива. Он делил второй ящик с Дикко и вводил ему снотворное. После ареста все трое израильтян повторили дежурное объяснение, что они делали это в интересах Израиля. Их английский адвокат заявил, что они исполняли приказ «Моссада». Израильское правительство полностью опровергло эти утверждения; даже после того, как израильтяне были осуждены и приговорены к тюремному заключению сроком от 10 до 14 лет, вокруг дела Дикко оставался какой-то ореол таинственности. Было очень мало достоверно установленных фактов. Операцией руководила нигерийская служба безопасности из своего посольства в Лондоне. Нигерийцы наделали уйму дилетантских ошибок — например, они представили шайку похитителей своему послу. Однако задержанные израильтяне были опытны и действовали вполне профессионально, так же как и двое других израильтян, захвативших Дикко у собственного дома и увезших его в автофургоне, на котором удалось бежать из страны. Были выявлены некоторые связи похитителей с еврейскими и израильскими бизнесменами, имевшими хорошие контакты с израильской разведкой и после переворота 1983 года потерявшими в Нигерии крупные капиталы. На кого работала эта пятерка израильских похитителей? На бизнесменов? На нигерийское правительство? На «Моссад»? На израильское министерство иностранных дел? Можно с уверенностью утверждать лишь одно: если бы операция увенчалась успехом и ящик с Дикко не был вскрыт до прибытия в Лагос, нигерийское правительство оказалось бы в большом долгу перед кем-то в Израиле — перед самими пятью похитителями или перед какой-то более значительной силой, которая за ними стояла.

По совокупности факторов и «чистоте» операции, розыск и вывоз Эйхмана остается уникальным. Эта самая яркая операция израильской разведки, проведенная без применения каких-либо современных технологий и технических средств, была также превосходным примером классической агентурной разведки, которой всегда славился Израиль. Важен и этический момент. Секретные службы других государств предпринимают похищение противников лишь тогда, когда они представляют реальную угрозу интересам государства, которые они призваны защищать. Для Иссера Харела же наказание военных преступников было священной миссией — это был его долг перед шестью миллионами погибших евреев.

Другая операция — охота на де Греля, — была организована и проведена крайне неудачно. В ней было много «самодеятельности», а организатор, бывший оперативник «Шин Бет» Цви Алдуби, слишком мечтал о том, что именно ему удастся найти бельгийского нациста и слишком мало заботился о конспирации и подготовке операции. Цви Алдуби, не имея официальных полномочий, задания даже на самостоятельные действия, привлек к операции известного израильского писателя, бывшего капитана полиции Игала Моссенсона. Сам Алдуби подрабатывал журналистикой и использовал свои контакты для вербовки старых знакомых во французских службах безопасности, включая бывшего личного охранника президента де Голля. Надеясь в дальнейшем написать на основе этой самодеятельной операции киносценарий — и даже получив аванс от нескольких крупных журналов, — эта «сборная» отправилась в Испанию. Они намеревались похитить де Греля на его вилле в Севилье и затем передать бельгийским властям. Предполагалось также, что де Грель может вывести их на Бормана, так как им удалось перехватить переписку между этими нацистами.[31]

Наружное наблюдение и конспирация осуществлялись по-дилетантски. Алдуби и его французский напарник Жак Финстон 14 июля 1961 г. были арестованы в момент пересечения франко-испанской границы. Через несколько дней испанские детективы арестовали и Моссенсона на борту яхты, на которой предполагалось вывезти де Греля.

Моссенсон вспоминает: «За нами, видимо, с самого начала следили, потому что Алдуби был большим трепачом. Он мог обсуждать эту операцию по телефону. Все его подружки, а их у него было великое множество, знали о его планах».

Самому Моссенсону повезло — через несколько часов после ареста его освободили. «Старик», премьер Бен-Гурион, которому нравилось творчество Моссенсона, лично позвонил Франко и попросил освободить писателя. За прочих «охотников» никто из профессионалов вступаться не собирался. Алдуби и Финстон были приговорены к семи годам лишения свободы и содержались (хотя и не отбыли весь срок) в испанской тюрьме. Это происшествие повлияло на отношении к «Моссад» со стороны демократических сил. После провала и шумного обсуждения «операции» по похищению де Греля не только пресса, но и парламенты, и правительства ряда «лояльных» до того времени западноевропейских стран стали выражать возмущение и озабоченность откровенно игнорирующей международные нормы деятельностью израильских агентов.

В это время Израиль уже приобретал статус внушительной региональной державы, лидера на Ближнем Востоке в плане военной силы и той самой стабильности, которую хотелось видеть Западу.

США, Великобритания и особенно Франция уверенно шли на сближение с Израилем.

Примечания:

1

Ряд достижений Р. Шилоя (и в политическом, и в организационном плане) по традиции приписывались Иссеру Маленькому. В частности, разработка и воплощение «периферийной философии», а также сотрудничество с другими (прежде всего западными) разведками.

2

Весьма сложные отношения, которые за недостатком места в этой книге не обсуждаются слишком подробно. Сейчас большинство историков, в том числе английские, склоняются к мысли, что политика Великобритании в предвоенный период в отношении Палестины, ошибочна. Ишув был враждебен «колониальному» режиму. Достаточно сказать только, что дело доходило до острой вооруженной борьбы, террора, попыток разоружения «Хаганы»; хотя и бывали периоды сотрудничества.

3

От слова «шалия», что на иврите означает «посланник», «эмиссар»

18

Классический случай — дело сотрудника Канадской королевской конной полиции (РСМП) Роя Гуиндона. РСМП выполняет функции контрразведки. В 1959 году Рой Гуиндон был направлен в Москву. В московском дипкорпусе Гуиндон скоро приобрел репутацию ловеласа. Когда сотрудницы его собственного посольства отвергли его домогательства, об этом стало известно КГБ. Русская контрразведка устроила ему классическую ловушку. В качестве наживки была использована молодая и красивая агентесса Лариса Федоровна Дубанова. По преднамеренной случайности Гуиндон оказался рядом с Дубановой на балете в Большом театре. По «счастливому совпадению» она превосходно говорила по-английски. Роман продолжался несколько месяцев, пока, наконец, очаровательная дама не объявила, что она беременна. КГБ организовал им тайное бракосочетание, и теперь Гуиндон был в их власти. Под угрозой разлуки с возлюбленной, Гуиндон передал советской контрразведке канадские дипломатические коды и установил «жучки» в канадском посольстве. Позже Гуиндон был переведен в Вашингтон и продолжал сотрудничество с КГБ. Его жена так и не родила ребенка, сказав, что сделала аборт. Чтобы поддерживать заинтересованность Гуиндона в сотрудничестве с советской разведкой, советские власти разрешали ей посещать его в Вашингтоне. Предательство Гуиндона было разоблачено только в начале 1960-х годов, когда он был переведен в канадское посольство в Тель-Авиве. Его телефон, как и телефоны всех иностранных дипломатов, был взят под контроль. Вскоре «Шин Бет» зафиксировала его неосторожный телефонный разговор с советским представителем. Израильская разведка информировала «МИ-6». Англичане информировали РСМП, и канадцы под благовидным предлогом вызвали его в Лондон, затем забрали его с собой в Оттаву, где он быстро во всем признался.

19

Институт размещается в городке Нес-Сиона, в 10 милях к югу от Тель-Авива.

20

Финансовые махинации «Нативы» и его связи с еврейской мафией в России, а также посредничество в некоторых незаконных межгосударственных операциях.

21

Имелись в виду конкретно эти люди, чуть более десяти человек. Опасность правого терроризма как такового ощущалась и тогда, и в последующие годы; в 1996 году произошло одно из самых громких преступлений — правым террористом был убит премьер-министр Ицхак Рабин, под руководством которого было сделано очень много для урегулирования палестинской проблемы.

22

Сменил фамилию на «Шамир». Впоследствии стал премьер-министром Израиля.

23

Он самостоятельно выучил французский язык.

24

это, фактически, единственный источник водоснабжения страны; опреснители появились значительно позже.

25

«Сус» на иврите означает «конь»

26

Есть данные, что «немецкую легенду» Лотца прикрывала служба Гелена. Весьма упорно поговаривают, с подачи английского историка Кокрижда, что и жена, Вальтрауд Нойман, была Лотцу «подставлена» БНД, разведкой ФРГ

27

Лотц был дважды разведен и на момент встречи с Вальтрауд состоял в третьем браке с израильтянкой.

28

Особо дружественные отношения с СССР тем не менее не помешали Москве прекратить или ограничить в 1958 году поставку вооружений Египту, когда Каир начал испытывать серьезные проблемы с расчетами

29

Подробнее о Бламберге и его «Лакаме» в соответствующих главах.

30

За несколько недель до этого в ФРГ около дома ученого-ракетчика были арестованы ещё два агента «Моссада». Благодаря хорошим отношениям с БНД удалось быстро добиться освобождения агентов и их отправки в Израиль.

31

Часть специалистов-историков поддерживает версию о том, что Борман был убит в 1945 году в Берлине при попытке бегства из Германии. В Израиле уверены, что Борман был жив ещё в начале шестидесятых, о чем, кстати, свидетельствует и перехваченная (но со стопроцентной уверенностью не атрибутированая) переписка с Де Грелем, и ряд косвенных свидетельств. Предполагают, что организация «ОДЕССА» Скорцени вывезла Бормана из Европы. Есть и более экзотические версии — будто «наци номер два» окончил жизнь в России.