Я хотел бы написать блеск сабли

(Эжен Делакруа)

Известно: достаточно зацепиться за интригу развивающегося действия, чтобы оказаться вовлеченным в влеченным в хоровод новизны. Особенно если бурлящий сюжет начинен некой парадоксальностью. Свидетельствует английский писатель Сомерсет Моэм:

«… – Любите карточные фокусы? – спросил мистер Макс Келада.

– Ненавижу, – ответил я.

– Я все же покажу вам один.

Он показал три».

Избранная скорострельность текста призвана решить, разумеется, чисто художественную задачу – передать потрясение героя рассказа, вдруг обнаружившего, что он поступил вопреки собственному отрицательному настрою. Однако сверхлаконичность изложения можно расценить и иначе – мол, вынужденная скороговорка обусловлена ситуацией вымышленной, вот автор и дает контурный штрих-пунктир вместо подробного рассказа о событии.

Разумеется, вполне возможно и негативное толкование приведенной цитаты. Но тогда я буду вынужден стать на защиту писателя. Дело в том, что подобное случалось и в моей практике, причем неоднократно. Скажу больше – поистине дьявольская привлекательность карточных мистификаций способна затянуть праздного собеседника даже не на три, а на куда большее количество трюков.

Уверен – со мной согласился бы и герой небольшой по объему повести Михаила Прохорова, нижегородского писателя, жившего в начале XX века. Нижеследующий фрагмент извлечен из той части текста, где этот герой объясняет в письменной форме свою неявку на свидание: «…Не сердитесь, душа моя, а выслушайте. Честно спеша вчерась на договоренную с вами встречу, я под окнами Федула Егошина был завлечен помимо моего хотения в течение замысловатых кунстштю-ков заезжим, видать, фасоном. Коий обман с картами изображал до того славно, что хоть в петлю лезь, а не разгадаешь. Гонявши замысленную мною карту от одного пучка картинок к другому, он требовал угадать, куда она сея же час переметнулась, а меж тем ни в одном пучке той карты не обнаруживалось. Нашлась же она непонятно почему в моем кармане, что слева. Я удивился, а он не стал переставать. Кузьмил меня и кузьмил. Я его прислонил потом к забору и потребовал разгадки, дабы утолить свою душевную зыбкость, но он, подлец, нанес мне два синяка не скажу в какое место, отчего я еще дни три буду дома оттаивать. А вослед мне он еще и матюком бросил, что стало и вовсе огорчительным. Посему, душа моя, воздержусь ненадолго от сношениев с вами, ибо вид мой нынче вполне непотребный. Когда же возвращусь к внешности первоначальной, вытребую вас, не сомневайтесь, на крыльцо, да и расскажу, что видел у заезжего с подробностями…».

Так из сопоставления двух отдаленных друг от друга отрывков выкристаллизовывается совсем не простой вопрос – чему карточные фокусы обязаны своей неодолимой пленительностью? Отточенному ли мастерству исполнителя, закручивающей ли динамике развития, многообразию ли непохожих ситуаций – чему? Какова причина завлекательности демонстрационной мистики? Иногда отвечают – все дело собственно в картах. И объясняют, что заурядные фишки или жетоны вряд ли создали бы столь же интригующий ореол вокруг трюка. Соглашусь, но только в том смысле, что карты – реквизит и вправду особенный. Древний, с волнующе-неоднозначной историей. Тем интереснее с ней познакомиться. Итак – когда и где возникли игральные карты?

Американский исследователь Стюарт Кулин, занимавший в конце ХIX века должность директора Бруклинского музея и чрезвычайно увлекавшийся историей различных игр, написал обширную статью о ранних шахматах и игральных картах – эта работа опубликована в «Докладах Американского национального музея» за 1896 год. Хороший научный труд, обоснованный, добротный и – не без парадоксальности. Повествуя о картах, в одном месте Ку-лин утверждает, что «наиболее древними игральными картами являлись, несомненно, китайские карты», но в другом имеется иное сообщение: «прародителями китайских карт были карты корейские». Однако гадать, какие из них древнее, не приходится – Стюарт Кулин разъясняет, что речь идет о разных вещах.

Да, корейские карты появились раньше китайских. Только вот игральными их назвать нельзя, поскольку дня развлечений они не применялись. Длинные (20– 150 см) и страшно узкие (1, 25 см) полоски промасленной бумаги – Древние китайские карты так они выглядели. Вроде бы ничего похожего на привычные карты. Однако их набор содержал 8 мастей (человек, рыба, ворона, фазан, антилопа, звезда, кролик и лошадь), а каждая из мастей подразделялась еще на 10 полосок различной длины. К тому же на другой стороне этих ленточек всегда имелся тот или иной рисунок. Стало быть, формальные признаки колоды – налицо. Вот Кулин и говорит: «Это – карты. Но не для игры».

А другие карты, китайские? Здесь сомнения исчезают. Изготовленные из бумаги гораздо более высокого качества, они обладают размерами, вполне приемлемыми для комфортного удержания их в руках. Более того – нанесенные на них символические рисунки (чаще всего изображавшие людей) снабжались особы ми пометками, которые определяли принадлежность данной карты к той или иной определенной колоде. Много позже заезжие европейцы скопируют эти изображения и доставят их к себе домой в качестве образцов китайской экзотики. Затем другие европейцы механически, без вникания в изобразительный смысл, перенесут их на свои карты, а еще через много лет третьи европейцы трансформируют их в королей, дам и валетов. Что до цифровых обозначений, то они красовались на другой стороне карт – в виде кружочков. Если, к примеру, восемь кружочков, то – восьмерка. Кстати, нередкими были случаи, когда такие карты использовались в совершенно другой игре – в домино.

Точная дата создания китайских карт скрыта от нас в пучинах веков. Однако одни из самых ранних карт приведены в иероглифических текстах, относящихся к эпохе династии Тан. Следовательно, к 600 году нашей эры игральные карты уже существовали. Пикантное обстоятельство – в китайской энциклопедии «Чин Цзетун», вышедшей в 1678 году, эти карты именовались «поющими деньгами». Отчего некоторые исследователи, узнав, что в те стародавние времена карты выполняли еще и финансовую функцию, моментально выстреливали вывод – ага, значит, уже тогда процветало шулерство, иначе с чего карты-деньги вдруг запели? Это не так, ибо «поющие» – всего-навсего метафора. Уж очень красивыми были разноцветные рисунки.

Такова гипотеза, предложенная Стюартом Кулином. Отнюдь не единственная.

В 1694 году Томас Хайд, профессор арабистики из Оксфорда, опубликовал «Игру Мандрагору» – серьезную работу по восточным играм и истории шахмат. Хайд доказывал, что «Mandragorias» (древнеиндийское название шахмат) изобрел индиец Нассир Дахер около 500 года нашей эры, однако – вот приключенческий сюжет! – впервые эта игра состоялась прилюдно вовсе не в Индии, а в сопредельной Персии при дворе великого шаха Косру – через несколько десятков лет после ее создания. Примерно тогда же сведения о шахматах достигли и Китая – еще один приключенческий сюжет! – об этой игре китайцам поведал безымянный изгнанник из Индии, пересекший границу и поселившийся в провинции северного Хоанг-Хо.

Хайд привел в своей монографии несколько образцов самых первых карт – изрисованные картонные и бумажные овалы, весьма напоминающие нынешние карты с сильно закругленными углами. Он же дал им название, непривычно звучащий симбиоз – китайские шахматные карты.

Несколькими десятилетиями позже в Лондоне увидела свет работа Кристи «Исследование античных греческих игр», в которой рассказывалось о тех же китайских шахматных картах более подробно. Сообщалось, например, что колода содержит 5 фигурных карт зеленого цвета, не снабженных никакими дополнительными маркировками, причем другие карты разделены на 4 масти:

1) 28 красных карт с китайскими символами и линиями, изображавшими в черном цвете небольшие, но в полный рост фигуры людей;

2) 28 белых карт, на которых были представлены цветы и символы;

3) 28 желтых карт – с рисунками зверей;

4) 28 зеленых карт – с птицами и бабочками.

А вот о характерных для современных шахмат объемных фигурах никаких упоминаний не содержалось. Эти объемные фигуры (король, ферзь, ладья, конь) появятся позже, некоторое время просуществуют наравне с шахматными картами (пример – знаменитая «Чатуранга», получившая широкое распространение в Индии), а затем вытеснят их, после чего шахматы приобретут нынешний вид.

Такова гипотеза номер два.

Третья версия связана с предположением Кэтрин Харгрейв, современной американской исследовательницы карточных игр. Она высказала соображение, что игральные карты впервые действительно возникли в Индии – по ее мнению, приблизительно в 800 году н. э. – только не в виде шахмат, а вполне самостоятельно, и неплохо обосновала это. Она детально описала индийские игральные карты – изготовленные в одних случаях из древесно-волокнистой или хлопчатой бумаги (бумажная ткань), а в других – из слоновой кости, они предназначались для игры с экзотическим названием «Ганджифа» и обладали неоспоримо-уникальным признаком, выделявшим их среди прочих карт – они были круглыми! Представляли собой диски небольшого диаметра – от 2 до 4 см. И составляли колоду! Образованная из 8-10 мастей (для различных колод), она открывала массу возможностей дня игрового комбинирования, поскольку каждая масть включала в себя по 12 карт – цифровые, от 1 до 10, и две особые карты. Первая из особых карт каждой масти изображала ту или иную инкарнацию (перевоплощение) индийского бога Вишну, а вторая иллюстрировала одну из перипетий, происходивших во время данной инкарнации.

Однако наиболее убедительной, на мой взгляд, является догадка номер четыре. Которая своим смысловым стержнем имеет карты Таро, пришедшие из Древнего Египта. С загадочными картами, напоенными мистикой.

Манускрипты с готическими письменами, излагавшими взгляды средневековых схоластов на соотношение между тайными знаниями и волей Божественного провидения, донесли до нас следующую притчу.

Поднялся мудрец, изучавший будущее по расположению звезд, и произнес, обращаясь к Совету Избранных:

– Звезды сулят нам недоброе. Скоро наша страна падет, и нет сил, способных отвратить нашествие чужеземцев. Но пройдет длинный цикл, и страна наша возродится – это тоже предвещают звезды. Нам же выпадает решить, каким образом доставить наши Знания сквозь громаду темных лет к дальним потомкам, чтобы они могли ими воспользоваться.

И опустился на свое место.

Взял слово другой мудрец, прославившийся философскими трактатами:

– Предлагаю наше Знание доверить Добродетели. Пусть его возьмут лучшие люди и сохранят для грядущих поколений.

Вздохнул третий мудрец, составлявший исторические хроники, и сказал:

– Когда мы начинаем искать Добродетель, то поиски редко приводят к успеху. Нет, Добродетель хрупка и ненадежна. А потому – давайте доверим Знания Пороку. Он всегда был и всегда будет, пока существует человек.

И Совет Избранных, поразмыслив, согласился с этими словами. Тогда-то и была придумана Игра – служительница Порока. И люди из века в век стали передавать друг другу изображения таинственных фигур и знаков – передавали, принимали и снова передавали, не понимая их истинного значения, не постигая заложенного в них Знания. Третий мудрец оказался проницательным человеком. Знание не пропало бесследно, оно несмотря на сложный путь попало-таки к адресату. Только в зашифрованном виде.

Впрочем, то – легенда. Скорее вымысел, нежели достоверный репортаж. Предание, в котором отсутствует имя Гения – того человека, который перевел накопленные Знания в систему кодированных символов. Однако отложим это красивое повествование в сторону. Обратимся к самым ранним текстам.

Гермес Трисмегист. Персонаж наполовину мифический. Почитавшийся древними египтянами в качестве изобретателя всех наук и искусств («Трисмегист» переводится как «Трижды Величайший»), он прославился астрологическими пророчествами и алхимическими изысканиями – исследователи утверждают, что его прогнозы всегда сбывались, а металлы в его лаборатории безошибочно превращались в золото. Его трудами, начертанными на золотых пластинках, зачитывался Рамзес II, великий фараон IX династии, живший в XIV—XIII веках до нашей эры. Его 13 изреченных основополагающих тезисов были сведены в дошедший до нас текст «Изумрудной скрижали», обнаруженный в 332 году до нашей эры знаменитым Александром Македонским, пришедшим в Египет со своим войском. «То, что внизу, подобно тому, что вверху, а то, что вверху, подобно тому, что внизу» – этот афоризм, извлеченный из «Изумрудной скрижали», наиболее популярен сегодня в оккультной среде. Во времена римского владычества, то есть с 30 года (до н. э.), в Египте воздвигались памятные колонны в честь Гермеса Трисмегисга, на них иероглифами выгравировывались созданные им алхимические рецепты. А в надписях на стенах храма, расположенного вблизи Нила, в городе Дакке, и посвященного древнеегипетскому богу Тоту, как равные указаны три имени:

Тот (изображено иероглифами), Гермес (начертано греческими буквами) и Меркурий (написано по латыни) – эти три божества, в их человеческом воплощении, как явствует из немногих старинных рукописей, представляли собой одну и ту же личность – Гермеса Трисмегисга.

Но вот даты его жизни неизвестны. Мы также почти ничего не знаем о его деятельности. Впрочем, не исключено, что жизнеописания титана были сожжены в 390 году, когда по приказу римского императора Диоклетиана огненные факелы забрасывались в книгохранилища огромной Александрийской библиотеки, а особенно тщательно уничтожались именно алхимические трактаты Древнего Египта – властитель вовсе не хотел, чтобы в его империи каждый желающий мог превращать обычные металлы в золото.

Сейчас на московских книжных прилавках можно отыскать ротапринтное издание «Священной книги Тота, или Арканов Таро». Оно воспроизведено с давнего русского перевода этой монографии, выполненного Владимиром Шмаковым на рубеже XIX и XX столетий. Так вот – автором «Священной книги Тота» считается Гермес Трисмегист, а иллюстрацией Арканов являются карты Таро. Если не отступать от легенды, то сам собой напрашивается вывод – тайные знания Гермеса Трисмегисга зашифрованы как раз в картах Таро. Что дополнительно подчеркивается сопровождающим терминологическим антуражем – слово «Арканы» происходит от латинского «Arcanum» – «тайна», а загадочное «Таро» имеет своим истоком древнеегипетское «Ta-Rosh» – «путь королей».

Сама же колода Таро в её первоначальном виде содержала 78 карт – из них 22 являлись Старшими Арканами, а 56 принадлежали к Младшим Арканам. Отправные мотивы такого разделения сейчас вряд ли уже удастся восстановить, но исследователи оккультизма сумели выработать определенную концепцию прочтения такой символики. Ее изложил Григорий (Густав?) Оттонович (Оттович?) Мебес, который жил в начале XX века и публиковал сочинения под аббревиатурой «Г.О.М.». Он полагал, что Младшие Арканы характеризуют «метафизический круговорот бытия изначального человечества до его грехопадения», а Старшие Арканы описывают тяжкое восхождение к Богу уже падшего человека.

Какие же карты присутствовали в колоде Таро? Вот они – в современной интерпретации.

Старшие Арканы касались человеческой индивидуальности.

Первые семь карт относились к интеллектуальной сфере:

I – маг (воля);

II – жрица (знание);

III – императрица (инициатива);

IV – император (авторитет);

V – иерофант (вдохновение);

VI – влюбленные (выбор);

VII – колесница (победа).

Вторые семь олицетворяли нравственные качества:

VIII – правосудие (справедливость);

IX – отшельник (благоразумие);

X – колесо Фортуны (удача);

XI – сила (нравственная мощь);

XII – время (умеренность).

Третьи семь иллюстрировали жизненные перипетии:

XV-дьявол (рок);

XVI – башня (богадельня, разрушение);

XVII – звезда (надежда);

XVIII – луна (неудача);

XIX – солнце (благополучие);

XX – Страшный суд (возрождение);

XXI – мир (награда).

Нулевая карта (0) – глупец (новичок, сумасшедший) – означала человека.

Младшие Арканы карт Таро имели 4 масти:

1) посохи (жезлы, палки) – впоследствии они станут трефами (в просторечии – крестями);

2) кубки (чаши) – позже они преобразуются в червовую масть;

3) мечи (шпаги) – через много лет они превратятся в пики (в просторечии – в вини);

4) пентакли (денарии, круги) – спустя века они трансформируются в бубны.

Каждая масть Младших Арканов состояла из 14-ти карт:

4 фигурные – король, королева (дама), рыцарь (валет), паж и 10 числовых – от туза (туз расценивался как единица) до десятки.

Таков состав этой необычной колоды.

Протекли столетия, и колода Таро разделилась, распалась. Старшие Арканы, обособившись от Младших, образовали свой замкнутый круг, посвященный исключительно оккультным проблемам – современные исследователи запредельного широко оперируют выражением «22 Аркана Таро», когда речь заходит об эволюции мироздания. Младшие Арканы «опростились», утратив принадлежность к Великим Секретам, где-то в центре Средневековья отринули от себя пажей, обогатившись двумя джокерами («joker» переводится как «шутник»), и предстали перед нами в виде современной колоды из 54 (52 мастевых плюс 2 джокера) карт – ныне они используются для бытовых гаданий, карточных игр и фокусов.

Вот какая удивительная колода должна, по-видимому, считаться самой ранней в мире. И хотя первая книга о колоде Таро, написанная в форме диалогов, появилась в Венеции в 1575 году, но авторство в признании древнеегипетского приоритета принадлежит Курту де Гебелину – его монография «Игра Таро» вышла в Париже в 1781 году.

Если попытаться вообразить руководящие мотивы безвестных создателей карт, то среди них вряд ли отыщутся злые или извращенные намерения. Развлечь, избавить от скуки, напомнить о бренности бытия – вот что, судя по всему, занимало умы безымянных изобретателей. И вряд ли кто-либо из них заранее замысливал иссушающее и полубезумное психологическое состояние, именуемое коротким сильным словом – азарт.

Бытует поверье – тот, кто однажды возьмет в руки колоду карт, обречен: рано или поздно ему неизбежно придется взять ее в руки вторично. Расстаться с ней навсегда окажется выше его сил. Из-за того самого азарта. Из-за пагубной страсти, способной поглотить человека.

Потому-то иногда указывают на карточных фокусников – вот-де кто потворствует азарту! Вот кто своими жульническими трюками затягивает людей в колдовскую пучину! Но это абсолютно неверная точка зрения. Не спорю, карточные чародеи стремятся завладеть вниманием публики. Да, карточные волшебники стараются захватить зрителей своим искусством. Технологичность профессии тут очевидна. Однако азарт, возбуждаемый у аудитории развлекательными мистификаторами, никогда не перехлестывает запретных рамок. Он просто иного рода – неизбежно кратковременный, строго дозированный, он к тому же еще и является эстетически-окрашенным.

В отличие от азарта подлинного. Игрового. Не одерживаемого никакой эстетикой.

– Мы хотим официально ограничить его в правах! – заявили два молодца, едва появившись на пороге.

Франция. Марсель. Контора нотариуса Лорена Айкарди.

– Добрый день, господа! – Айкарди поднял голову и взглянул на шумных посетителей через очки. – Присаживайтесь. Если я правильно понял, вы пришли с жалобой? На кого?

Парни переглянулись.

– У нас не жалоба, – произнес один из них. – У нас просьба. Речь идет о Жан-Жаке, сыне здешнего купца.

– Да, это имя мне знакомо, – кивнул нотариус. – И в чем суть дела?

– Мы скоро отплываем в Александрию, – сказал второй. – Так, – откликнулся нотариус.

– А Жан-Жак – неисправимый игрок в карты.

– Он взял ваши деньги в долг и не отдает? – поинтересовался Айкарди.

– Нет, – отрицательно покачал головой первый. – Мы берем его с собой.

– В качестве партнера по игре?

– Нам не до шуток, мсье. В качестве матроса нашего торгового судна.

– Насколько мне известно, – Айкарди откинулся на спинку стула, – матросам после трудовой вахты не только не возбраняется, но даже рекомендуется получше отдохнуть. Например, путем игры в карты.

– Это так, но мы опасаемся, что он будет отдыхать таким образом весь рейс – туда и обратно. Да еще там, в Александрии, пока мы будем разгружаться. Он не выпускает карт из рук.

– Н-да, – хмыкнул нотариус. – Значит, пока вы будете разгружаться, он станет картежничать в сторонке. И вероятно, не один, а в компании с другими матросами. Стало быть, разгружать грузы придется местным докерам. Которые, безусловно, потребуют платы. И перед вами встанет вопрос, для чего же вы набирали марсельский экипаж? Точно такая же ситуация с устранением от палубных обязанностей может возникнуть и по дороге… Скажите, каким образом у вас оказался этот Жан-Жак?

– Видите ли, мы везем товары его отца. А он очень просил нас сделать человека из его непутевого сына, привить ему вкус к коллективному труду.

– Понимаю… Что вы предлагаете?

– Можем ли мы составить официальную бумагу – да, мы берем Жан-Жака, но на таких-то условиях?

– Разумеется. Нет ничего проще. Диктуйте. В окончательной редакции текст документа выглядел так: «Жан-Жаку предписывается:

– не брать в руки карт на борту корабля;

– не брать в руки карт во время стоянки в Александрии;

– не брать в руки карт после возвращения в Марсель – в течение 8-ми дней.

В случае нарушения этого соглашения ответчик обязуется уплатить штраф – 50 флоринов золотом».

Через полчаса в ту же контору был приведен запойный картежник, и под официальной каллиграфией оказалось три подписи. Завершив процедуру, нотариус проставил год – 1381-й.

Значит, жители Западной Европы вовсю играли в карты уже в XIV веке? Не слабо.

И еще одно подтверждение. В 1393 году итальянский хроникер Жан Морелли из Флоренции предсказал опасность чрезмерного увлечения карточной игрой, назвав ее «дикостью, картежничест-вом, приводящим к окостенению мозгов». Что ж, крепко сказал. От души. В духе ренессансного гуманизма.

Стало быть, появление карточного азарта датируется второй половиной XIV века? Судя по документам, получается именно так. А как обстояли дела немного ранее? И вообще – каким образом игральные карты попали в Западную Европу? Что можно сказать о путях миграции азарта?

Бороться с исторической неопределенностью можно лишь с помощью сохранившихся рукописей. Если же таковых не отыскивается, то единственным выходом остается рассмотреть имеющиеся возможности. В нашем случае историки предлагают три варианта.

Первый вариант

В 632 году умер Магомет. И мусульмане сперва вздрогнули от горестной вести, затем пролили слезы, избывая горе, а после, оглянувшись пустыми глазами, вдруг обнаружили, сколь жестка и скудна окружавшая их огромная песчаная пустыня Аравийского полуострова, залитая жгучим безбрежным солнцем. Тогда вспомнили они, что в краях не столь от них отдаленных, располагаются иные земли – благодатные, благоуханные, нежащиеся вокруг ласковых вод Средиземного моря. И полчища сараци-нов устремились на запад. В 640 году они взяли Александрию, а в 710-м уже оказались в Испании – это был мощный и продолжительный военный марш. Лишь в 732 году европейцам удалось остановить их завоевательный набег – франкское конное войско под предводительством майордома Карла Мар-телла разгромило арабов при Пуатье, и воинственные кочевники откатились назад, по другую сторону Пиренейских гор. Так вот именно с арабским нашествием многие исследователи связывают распространение игральных карт: «карты были занесены в Европу сарацинами», – утверждают они. Об этом, например, говорит Ковелуццо, итальянский составитель хроник. В своей «Истории славного города Витербо», написанной в 1379 году и повествующей о деятельности Климента VII и Урбана VI, он с горечью сообщает о «несчастьях карточных игр, пришедших в Витербо от сарацинов». Вероятно, это и есть самое раннее упоминание о наркотической азартности карточных развлечений. Ковелуццо называет имя карточной игры – «Naib», и слово это оказывается удивительно похожим на нынешнее испанское название карт – «naipes». О том же, – распространении игральных карт именно с Востока свидетельствуют труды итальянского историка Сальвини, писавшего их во Флоренции в 1715 году, монография французского исследователя Булле под названием «Изыскания по истории карточных игр», увидевшая свет в 1757 году, и книга другого французского ученого Л'Аббе Риве «Введение в историю и критику изобретения карточных игр», изданная в Париже в 1780 году. Так, вероятнее всего, и началось распространение карточного азарта. Впрочем, это только первый вариант.

Второй вариант

– Необходимо опоясаться мечом и двинуться против мусульман! – провозгласил 26 ноября 1095 года римский папа Урбан II. Митинг происходил на обширной равнине вблизи французского города Клермон. – Они, неверные, завладели Иерусалимом, священным городом христианства, и главное, его святыней – Гробом Господним! Мы должны освободить ту землю, которая течет молоком и медом. Те, кто здесь горестны и бедны, там будут радостны и богаты. Воем борцам за веру я обещаю полное прощение грехов, а тем, кто падет в сражении – вечное блаженство на небесах!

И через четыре месяца начался Первый крестовый поход – сначала французские и немецкие отряды, а затем и рыцари из других стран Западной Европы отправились на юг. Прежде других в поход двинулись феодалы из Лотарингии, возглавляемые герцогом Годфридом Бульонским. Походники шли разными путями: одни – по рейнско-дунайской дороге, другие – берегом Адриатики, третьи – через Италию, откуда морем переправлялись на Балканский полуостров. Нашествие крестоносцев поначалу было успешным – летом 1099 года они шурмом взяли Иерусалим, разграбили его, а через два-три года образовали четыре государства крестоносцев, и одно из них, королевство Иерусалимское, возглавил Годфрид Бульонский. Еще через несколько лет Годфрвд побывал в Индии, а затем вернулся в Западную Европу, где и поведал об индийских шахматах. Он был убежден, что индийские игральные карты впервые были использованы именно в шахматной игре.

С карточной игрой был знаком и знаменитый английский король Ричард I по прозвищу Львиное Сердце – в 1189 году начался Третий крестовый поход, весьма неудачный, и Ричард I являлся одним из главных его участников. В Британском музее хранится манускрипт тех времен – там сообщается, что Львиное Сердце однажды самолично принял участие в игре. Рукопись умалчивает об итоге карточного ристалища, зато активно повествует о вскоре последовавшем королевском эдикте, по которому каждый, уличенный в карточных развлечениях, приговаривался к штрафу в 20 шиллингов. Иными словами, азартное развлечение попало в Западную Европу благодаря вооруженным экспедициям крестоносцев.

Третий вариант

Торговля. Неизбежные поездки. Двунаправленные путешествия купцов и мореходов – туда и обратно. Да, опьяняющее увлечение просто не могло не распространиться по миру.

И оно распространялось. Франция – о «Картах на столе» говорят строки «Романа Ренара Кон-трефо», написанного между 1328 и 1341 годами. Бельгия – о приходе игральных карт в Брабант повествует запись составителей хроник Венцесласа и Жанне, сделанная в 1355 году. Дальнейшее нетрудно себе представить. Карточный вал, неумолимо раскручиваясь, начал свое необратимое движение.

Но то – Западная Европа. А что Россия?

В изысканиях Кэтрин Харгрейв отмечается, что игральные карты впервые появились в России приблизительно во второй четверти XIX века. Дата эта является неточной, так как доктор Искусствоведения Ю.А.Дмитриев сообщает о том, что еще в 1759 году механик Петр Дюмолин, приехавший в Москву и обосновавшийся в Немецкой слободе, в доме девицы Нечет демонстрировал маленькую механическую бернскую крестьянку, ткущую полотно, электрическую машину и – движущиеся карты. Другой российский исследователь А. Вяткин называет еще более раннее столетие – XVII, мотивируя это тем, что в 1649 году было издано царское Уложение, где с игроками предписывалось поступать «как с татями», то есть с ворами. По мнению Вяткина, игральные карты пришли в Россию скорее всего из Германии через Украину: «тамошние казаки коротали время за карточной игрой», – пишет он. В пользу немецкого пути говорит также то обстоятельство, что пики (карточная масть) в России именовались «винами», поскольку в тогдашней немецкой колоде аналогичная масть изображалась в виде виноградного листа, а трефы в то время называли «желудями», так как на лицевой стороне карты соответствующей масти рисовался желудь.

Следует, кстати, заметить, что в изобразительной структуре русских карт, в отличие от западноевропейских, присутствовала крепкая государственность. Они к тому же имели (например, в 52-листовой колоде, выпущенной в 1830 году) отдельные экстра-изображения, представлявшие различные регионы России. В левом верхнем углу таких карт помещался герб той или иной губернии – скажем, Новгородский герб, на котором два медведя опирались на светильник с тремя свечами, а между ними находились скрещенные мечи.

Или масти – каждая из них в той колоде 1830 года включала в себя список соответствующих населенных пунктов:

а) черви – Архангельск, Вятка, Кострома, Ярославль, Владимир, Оренбург, Смоленск, Тверь, Новгород, Псков, Вологда, Олонец;

б) пики – Воронеж, Ливония, Рига, Эстония, Ревепь, Иркутск, Енисейск, Красноярск, Томск, Тобольск, Таврида, Херсон, Екатеринослав, Кавказ, Ставрополь, Астрахань, Саратов;

в) бубны – Пермь, Харьков, Курск, Орел, Калуга, Москва, Тула, Тамбов, Пенза, Нижний Новгород, Казань, Симбирск;

г) трефы – Курляндия, Митау, Кишинев, Белосток, Полтава, Чернигов, Киев, Житомир, Гродно, Вильно, Минск, Могилев, Витебск.

При этом на бубновом тузе всегда изображался русский орел, а ниже его давалась метка, обозначающая карточное производство.

Комментарий

В России глобус называли «движущимися картами».

На бубновом тузе изображали символ милосердия – пеликана, вскармливающего своей кровью птенцов, так как проценты от продажи карт отдавали в сиротские дома.

Любой, кто хоть раз имел дело с картами, назовет три основные области их применения почти не задумываясь: игры-гадания-фокусы. А после некоторого размышления добавит, вероятно, триаду традиционно-сопутствующих им чувств: азарт, вера, удивление. При этом неназванным остается, как правило, еще одно присущее картам свойство – они волнуют и даже вдохновляют.

Макао – небольшое местечко вблизи бывшего Гонконга. Здесь, в казино, с наступлением темноты разворачивается игорный ад. Около полуночи набирает силу, раскручивается яростная, безжалостная игра. Огромные ставки, пачки нераспечатанных банкнот, ястребиное напряжение. «Главное лицо тут, видимо, молодая, очень молодая красивая китаянка, – рассказывает болгарский журналист Крум Босев. – Она тасует и раздает карты. Какое умение, какое изящество, какая красота! Когда она успела научиться этому искусству? Она берет нежными, тонкими пальцами, длинными, как у скрипачей-виртуозов, колоду карт, едва касается их, и они как будто сами двигаются, играют в ее руках, прилипают к ее пальцам. Она с молниеносной быстротой группирует их в идеальный полукруг, и так же молниеносно карты начинают вылетать из ее рук, как маленькие ракеты. Карты делают красивый правильный круг в воздухе и равномерно и точно падают в руки или перед руками игроков. И все это делается с необычайной элегантностью».

Потрясающие фразы! Они не выдуманы, не сочинены – это ясно. Они искренни, они рождены наблюдением, и оттого над ними следует поразмышлять. Ведь в самом деле – в помещении сконцентрирован жуткий азарт, вокруг кипит хищная игра, а журналист заворожен изысканностью пластики, не может отвести глаз от свободной траектории полета, за столами делаются бешеные ставки, однако автор говорит о чистой мелодии рук – нет ли в этих литературных откровениях отблеска некой высшей истины зрелищности? Не продиктованы ли слова Босева вдруг возникшим ощущением удивительной гармонии, буквально неземной эстетики, когда исполнителя перестают называть даже «мастером» – о нем начинают говорить почтительно: маэстро!

Обратим внимание вот на что. В отрывке практически отсутствует упоминание о конкретности – воспроизведенная автором картина может быть в равной степени отнесена и к карточным играм, и к карточным фокусам. В цитате нет также ни одного из компонентов триады «азарт-вера-удивление» – зато она насквозь пронизана восхищением. Почему? Не оттого ли, что карты оказались оторванными, поднятыми, вознесенными над плоскостью стола – помимо, разумеется, совершенной пальцевой техники? Не потому ли, что виртуозные манипуляции с ними стали выполняться в пространстве?

Передо мной лежит пожелтевшее письмо. Давнее, еще 1961 года. От замечательного фокусника Харро Треффа из Германии. Я разглядываю его и вспоминаю то время.

Трефф приехал на кратковременные гастроли в Москву. И мы, Валерий Ребезов и я, оба волшебники-любители, заглянули к нему за кулисы Зеленого театра, что в Сокольниках. Встретились, познакомились и долго-долго беседовали.

Помню фрагмент из его рассказа:

– Представьте – Ницца. Залитое солнце побережье. За легкими столиками, разбросанными то здесь, то там, невдалеке от величаво покачивающегося моря, сидят отдыхающие. Кто в одиночку, но чаще – парами. И вот из-под навеса, где располагался коктейль-бар, появился человек в летнем белом смокинге. Я тогда сказал жене: «Наверняка карточный фокусник». Не знаю, почему я произнес эти слова, но я угадал. Он подходил к каждому столику и показывал всего по одному карточному трюку. Кроме колоды карт, у него не было никакого реквизита. Я посчитал: восемнадцать столиков – восемнадцать различных фокусов. Когда же он оказался у нашего стола, я попросил у него колоду и продемонстрировал свой трюк – ему. Он заулыбался, и мы разговорились. Он оказался французом. Студентом, приехавшим на курорт отдохнуть, а заодно и подзаработать – работая за столиками в качестве чародея. Он говорил, что ему не столь важно, как именно удивлять людей – он мог бы находиться рядом с единичной парой посетителей в течение получаса, прогоняя для них полную программу, но руководство коктейль-бара требует обслуживать все без исключения столики, понемногу и равномерно.

Тогда мы услышали такое впервые. Конечно, будучи еще школьниками, мы с Валерием демонстрировали карточные трюки сверстникам, а бывало и взрослым как раз за столом, а вовсе не со сцены. То есть понятие «застольный фокусник» нам не было в новинку. Мы были поражены другим – оказывается, западные мастера волшебных дел раскрутили эту форму показа в целое коммерческое направление! И нам с Валерием вдруг ужасно захотелось в Ниццу, на сладостный берег, где одевшись в белый смокинг, можно бродить от столика в столику, поражая беззаботных туристов карточными чудесами.

А еще через несколько дней Харро Трефф пригласил нас в тогдашнее кафе «Молодежное», что располагалось на тогдашней улице Горького и являлось чуть ли не первым в стране заведением, где молодые люди могли посидеть за вечерним столиком под тогдашний джаз-оркестр. И мы с Валерием увидели воочию, что это значит – работа застольного фокусника. Харро Трефф сразу взял шутливую ноту, и улыбки не сходили с лиц зрителей все время, пока Трефф не закончил своего выступления.

– Мне нужен зритель, который производил бы хорошее впечатление, – начал он, доставая из кармана колоду карт. – Вы? Хорошо. Вот вам карта.

Он положил карту лицом вниз на столик перед зрителем.

– Что это за карта? – спросил он, крепко прижимая карту пальцем к столу. – Не знаете? Только бы не трефы – не выношу треф. Давайте посмотрим. Но сначала надо назвать несколько цифр, для магии. Вы до пяти считать умеете? Отлично. Тогда начинайте. Не волнуйтесь, если собьетесь, я подскажу.

– Я переворачиваю карту. О! это десятка треф. Ну и судьба у фокусника – всегда подсовывает то, чего не ожидаешь. Нет, я не хочу смотреть на эту карту.

И он опять повернул ее крапом вверх. И продолжил:

– А знаете, я подумал, что обязан перетасовать колоду. Вот, вот и еще раз. Теперь карты в беспорядке, и я могу продолжать. Кстати, какой была наша карта? Десятка треф? Взглянем. Да нет, это восьмерка треф! Посмотрите пожалуйста. Ну, восьмерка или десятка – какая разница? Трефы – вот что меня смущает. Положим ее, как прежде, и вы для надежности прижмите ее пальцем сами. Вот так. Прекрасно.

Возникла секундная пауза. Харро выпрямился.

– Предлагаю на выбор – карта под вашим пальцем или любая карта из колоды. С какой мне показывать фокус? С той, что под пальцем? Но ведь она трефовая… Вы действительно этого хотите? Ну, тогда переверните ее. Кажется, это двойка треф, или я опять ошибаюсь? К сожалению, здесь темновато, этакое интимное освещение, а я забыл дома очки. Ну хорошо. Повернем эту двойку треф лицом вниз. И тотчас же – лицом вверх. Я сказал – тотчас же! Давайте, я покажу. Вот так. О, перед нами бубновый туз?! Это вы его подменили? А где же трефовые карты?

Он устремил на зрителя лукавый взгляд.

– Как не знаете? Посмотрите в ваших карманах. А-а, видите – десятка треф. Та-ак. Ого-го, вот и восьмерка треф. Еще поищите. Вон в том кармане. Ничего нет? Тогда вот в этом. Я сразу хотел на него указать, но подумал – может, вы сами обнаружите? Конечно, двойка треф именно здесь. Но как вам такое удалось? Вы, вероятно, тоже фокусник? Поздравляю – как коллега коллегу. Я в самом деле удивлен – мне казалось, что там должен был находиться туз пик. Ах, он уже в колоде… Ну, что же, теперь я убираю всю трефовую масть – она не должна мне мешать, и перехожу к трюку с бубновым тузом…

– Ты понял, как он это делает? – дышал мне в ухо Валерий. – Ну ладно, потом расскажешь.

– Потрясающе! – вздыхала дама, сидевшая неподалеку. А ее спутник, элегантный мужчина в темном поблескивающем пиджаке, наклонился к ней и произнес:

– Отличный престидижитатор! У нас таких нет.

– Кто-кто? – не поняла дама.

– Престидижитатор, вот кто! – неожиданно бросил в ее сторону Валерий.

Итальянское слово prestidigitatore, составленное из presto (быстро) и digito (палец), переводится как «быстродействующий пальцами». Престидижитатор.

Впервые этот труднопроизносимый термин появился на печатных страницах в 1635 году в книге «Хокус Покус Джуниор» («Молодой фокусник»), вышедшей в Лондоне. Безвестный автор дает определение фокусным трюкам – определение, считающееся самым ранним в мире: «Фокусы есть действия, при которых кажутся происходящими чудеса, а также невозможные и неправдоподобные вещи, выполняемые с помощью быстроты, ловкости и проворства рук», и в этом разъяснении как раз употреблено слово «престидижитация».

Термин этот встречается в книге и далее – например, при изложении двух основных принципов искусства фокуса:

первый принцип – заключается в умении быстро и уверенно перемещать шары, карты, игральные кости, монеты и т. п. пальцами рук;

второй принцип – состоит в умении интересно и живо разговаривать».

Двумя столетиями позже «быстродействующий пальцами» оказался уже в названии монографии – в 1858 году в Париже появилось двухтомное сочинение «Секреты престидижитатора», мемуары великого французского иллюзиониста Жана Эжена Робера-Удэна. А с 1865 года данное словосочетание было вынесено и на афиши развлекающих чародеев – первым сделал это выдающийся французский фокусник Александр Германн. Правда, Германн попытался осуществить некое новаторство – он стал толковать «престидижитатора» не как «быстродействующего», а как «быстромыслящего»; однако интерпретация, позволительная Юпитеру, в среде мистификаторов не привилась, и прочие волшебники предпочли вкладывать все-таки прежний смысл. Что и сохранилось до нынешних времен.

Ну, а подлинный триумф этого термина, пик его поистине королевского возвышения пришелся на начало XX века. Он оказался включенным не только в заголовок французского специализированного (предназначенного исключительно для зрелищных кудесников) журнала «Le Journal de la Prestidigitation» («Журнал престидижитации»), выходившего в то время ежемесячно, но и оказался в названии одной из первых в мире организаций мастеров волшебных дел – «Association Syndicate des Artistes Prestidigitateurs» («Профессиональная ассоциация артистов-престидижитаторов»), основанной в Париже в 1905 году.

Надо отметить, что тогдашняя популярность слова «престидижитация» обусловлена отнюдь не усилиями филологов, специализировавшихся в области лексики варьете, или эстрадных литераторов, привлеченных его звуковой экзотикой. Вовсе нет. Бурный резонанс данного термина вполне соответствовал иллюзионной реальности, ибо тот волнующий период оказался для виртуозов быстродействия пальцами не только насыщенным поистине счастливой романтикой, но и в прямом смысле слова золотым. То есть озолачивающим – если быть скрупелезно точным. На рубеж XIX—XX столетий пришелся радостный для волшебников стык двух нарастающих тенденций.

Тенденция первая

Крупных иллюзионистов, способных развернуть мощное шоу-представление с эффектными исчезновениями людей и животных, с умопомрачительной демонстрацией огромных и пышных чудо-аппаратов размером с крупный шкаф, с массой вышколенных ассистентов, да еще разогнать эту роскошную феерию в неистовый блистательный экспресс гигантской продолжительности (на час, полтора или даже два) – таких чародеев-титанов в то время можно было пересчитать по пальцам. И это понятно – мастерские и компании по массовому изготовлению хитроумных иллюзионных устройств еще не открылись, поскольку корифеи визуальной фантастики ревниво таили свои производственные секреты. Новички же, только что пришедшие в жанр, почти поголовно оказывались людьми малообеспеченными – так что из них только редкие из тех редких, что замысливали невиданную до них зрелищную грандиозность, рисковали проектировать и изготавливать требуемый реквизит самостоятельно. А народ требовал зрелищ, да еще не отказывался и заплатить за них. Потому в образовавшуюся нишу, закрыть которую иллюзионистам-великанам оказалось не под силу, хлынули престидижитаторы. Притом, что их финансовые запросы не шли ни в какое сравнение с ошеломляющими гонорарами фокусных олимпийцев, а производимые ими «штуки», как выяснилось, впечатляли зрителей ничуть не слабее «распиливаний женщин» или «пропаданий слонов», ибо выполнялись вблизи, прямо перед глазами почтеннейшей публики. Отсюда и пошло то самое озолачивание боготворивших собственные руки престидижитаторов. Тех, разумеется, кто оказался в передовых отрядах. Их последователям досталось меньше. Значительно меньше.

Тенденция вторая

В тот период каждый или почти каждый фокусник, относившийся к когорте «быстродействующих палацами», принадлежал только самому себе. Общества и организации сценических волшебников только-только начали создаваться – робко и неторопливо. Так, возникшее в Нью-Йорке в мае 1902 года Общество американских фокусников (SAM) оказалось на добрую пару десятилетий единственным на огромной территории Соединенных Штатов, а основанные в Лондоне в 1905 году Английское магическое общество (BMS) и Ловдонский магический круг (LMS) – столь же уникальными организациями для всей Великобритании. Для большинства новичков, вступивших на дорогу престиди-житаторства, эти обстоятельства событиями не стали; они, как и прежде, вкушали все прелести творческого роста в условиях полного одиночества. Но счастливчики, получившие членство в том или ином иллюзионном объединении, моментально ощутил и правоту старинной поговорки: «принесший один доллар в компанию из семи человек, уйдет с тем же долларом, но пришедший с одной идеей, унесет с собой семь идей». Они и уносили, радостные и довольные. Оттого престидижитаторские находки множились, словно зеленые побеги на весеннем тополе – это хорошо видно по публикациям тех лет. Можно сказать и сильнее – почти все основные направления и методы современной прести-дижитации были заложены именно тогда, на границе XIX—XX веков. Так что во фразе о насыщенности искусства фокуса той поры счастливой романтикой нет ни грана преувеличения.

Однако всесильное время меняет многое. Уже не существует «Профессиональной ассоциации артистов-престидижитаторов» – она давно трансформировалась во «Французскую ассоциацию артистов-престидижитаторов» («Association Francaise des Artistes Prestidigitateurs»), и эта организация является, увы, единственной в мире, в названии которой присутствует наш труднопроизносимый термин, да и «Журнал престидижитации» претерпел некоторые изменения. Он хотя и сохранил свое наименование, но стал выходить один раз в два месяца. Обнаружились и иные признаки престидижита-торской коррозии, самым зловещим из которых оказалась стереотипность репертуара. То есть – сходство престидижитаторских трюков.

Замечено сие не впервые.

«…Вот уже полвека прошло с того момента, как высшие принципы иллюзионного искусства и его методы были точно сформулированы и, таким образом, закреплены за человечеством на долгие годы. Как же воспользовались современные иллюзионисты этим ценным наследием? Продолжали ли они научные изыскания и творческую оригинальную работу, подобно своим предшественникам, направляя иллюзионное искусство по тяжелому пути научных достижений?» – эти вопросы задает Н.Ознобишин в небольшой по объему книжечке «Иллюзионы (фокусники и чародеи)», изданной мизерным (6 тыс. экз.) тиражом в 1929 году московским издательством «Теакинопечать». И сам же дает горестный ответ: «– Нет, честолюбие не присуще современным иллюзионистам… Какое им дело до славы своих предшественников, раз они могут зашибать деньгу на «старых» эффектах? И поистине удивительна та рабская покорность, с которой они копируют друг у друга не только свои устаревшие иллюзионы, но и декорации, костюмы и всю обстановку номера, вплоть до манеры «подавать работу».

Так писалось в первой книге о фокусниках, изданной при советской власти; примерно так же, к великому сожалению, обстоит дело и сейчас.

Но мне представляется, что не только леность и безынициативность чародеев толкает их на «дословное» заимствование трюков. Есть, как мне кажется, и еще одна причина – парадоксального толка. И силовое поле этого парадокса, втягивая в себя слабых духом чародеев, чем дальше, тем вернее направляет их на давно изъезженные орбиты. Но о каком парадоксе идет речь?

Комментарий

Слово престидижитатор придумал Жюль де Ровер.

Хокус Покус Джуниор – это псевдоним автора. Переводится как Хокус Покус младший. До него был другой Хокус Покус.

Книга Хокуса Покуса младшего называется «Анатомия ловкости рук…». Слово ловкость рук там написана какlegerdemain. И престидижитация и легердемэйн на русский переводятся как ловкость рук.

Книга Робер-Удена называется «Исповедь престидижитатора».

Впервые слово престидижитация появилось на афише Жюля де Ровера в 1815 году.

Как ни обидно для карточных волшебников, но их генетическими предками являлись шулера. Карточные мошенники. И это не голословное заявление – оно подтверждается историческими документами. Пожалуйста: имя первого в мире шулера зафиксировано в летописи 1495 года – его звали Рикко де ла Молиньер. А самое раннее разоблачение карточных фокусов датируется 1584 годом, когда в Лондоне появилась книга Реджинальда Скотта «Разоблачение колдовства». В ней, наряду с изложением парапсихических явлений (в частности, связанных с ведьмами и колдуньями) рассказывалось о секретах карточных трюков. Это, разумеется, вовсе не означает, будто карточные чародеи появились на столетие позже карточных жуликов – разумеется, они творили свои увеселительные дела и гораздо раньше. Однако не будем забывать, что карточные игры существовали задолго до первых развлекательных трюков, а возникновение шулерства связано, вне всяких сомнений, именно с карточными играми. Безобидные фокусы пришли потом – в виде невинного шулерства, утратившего корыстность, зато шагнувшего в художественность. Что, в общем-то, вполне согласуется с элегическими строками утонченно-изысканной Анны Ахматовой: «О, если б знали, из какого сора растут стихи…»

Ранее говорилось о неком парадоксе. Следовательно, памятуя о пионерской роли криминальных предшественников, проиллюстрировать заявленный парадокс будет логичным на эволюции дел именно шулерских. Проведем сравнение их карточных технологий, разделенных почти столетием.

Вначале заглянем в первые годы XX века. Познакомимся с одним из персонажей рассказа «Месть», написанного А.Н.Толстым – с человеком, выведенным под фамилией Чертаев. Красноречивая фамилия. Несомненно, сигнализирующая читателю об отношении автора к герою – мол, не заблуждайтесь насчет этого гражданина. В духе давней литературной традиции: раз назван, скажем, Птициным, стало быть – из орнитологов. Или из залетных. Ах, если бы подобное стало нормой в реальности! К примеру:

– Здравствуйте! Очень приятно. А фамилия-то ваша как?

– Шулеров.

– А? Да… Все ясно. С вами не играем-с. До свиданьица. Как было бы здорово! К несчастью, такое почти никогда не случается в жизни. А в рассказе Чертаев, человек высокого роста, обладает вполне демонической наружностью – стриженый, словно каторжник, с глубокими морщинами и черными, как у турка, усами. И вот сей молодец, заглянув в один из санкт-петербургских карточных притонов, чтобы сыграть, размахнувшись, от души, неожиданно видит там другого персонажа – Сиваче-ва. Нищего аристократа, хотя и обеспечиваемого «на проценты от своих долгов», но слывущего отчаянным кутилой, беззаботным игроком и обольстителем женщин. Прежде изысканный Сивачев выглядит ныне весьма непрезентабельно – обшарпанный, с ямами на землистых щеках, с воспаленными глазами и в грязном белье.

– Н-да, – подумал Чертаев. – Жаль аристократа. Ведь игрок как-никак. Почти свой по духу. Что ж, ладно. Была не была.

Он привез опустившегося Сивачева к себе домой на Кирочную и во время мытья промотавшегося кутилы в ванной задумал диверсионно-игровой план, в коем роль тайного исполнителя предназначалась помытому Сивачеву. Когда случайно подобранный аристократ отдохнул от недавнего прошлого, Чертаев перешел к его целенаправленному тренажу, и в течение одиннадцати ночей провел с ним учебно-практический курс под условным названием «Использование возможностей шелкового пояса, надеваемого под жилет, в азартной карточной игре». Суть занятий сводилась к обучению манипуляциям с «накладкой» – колодой, карты в которой разложены определенным образом и которая перед игрой скрытно засовывалась под тот самый шелковый пояс. Потом эти карты незаметно извлекались и размещались поверх обычной, участвующей в игре колоды. Отсюда – «накладка».

Затем – боевые действия в Невском клубе против князя Назарова. Перспективный ученик, зарядив потайную колоду на шестнадцать ударов, сумел дважды положить «накладку», и оба раза невидимо для окружающих, в результате чего после девятого удара в банке на столе скопилась гигантская сумма – восемьсот тысяч рублей, так как князь Назаров, охваченный неодолимым азартом, на каждом заходе шел ва-банк.

– Сегодня Сивачев купил билет в Париж – понимаете? – эти слова шепнул не отрывающему глаз от карт Чергаеву Шурка, один из сновавших от стола к столу льстецов-прихлебателей. И Чертаев, услышав, вдруг насторожился, выпрямился.

Когда князь Назаров пролетел на одиннадцатом ударе, отстегнув новую пачку ассигнаций, Чертаев наклонился к уху замыслившему аферу ученика:

– Александр Петрович, возьмите меня в половинную долю.

– Нет, – резко ответил Сивачев, покоробив все представления демонического Чертаева о человеческой благодарности.

– Двадцать пять процентов – мои? – не желал сдаваться учитель шулера.

– Нет, – повторил Сивачев.

Тогда Чертаев решил расквитаться, и тотчас же. Он стукнул костяшками руки по столу и крикнул:

– Господа, прошу снять деньги: карты краплены!

Бывший обольститель позеленел – еще бы, заполучить такой афронт от преподавателя мастерства! – поднялся, рванул на себе фрачный жилет, зачем-то вытащил тайную колоду, для чего-то сунул ее в руки князю Назарову, после чего кинулся в ревущую толпу…

В итоге Сивачев застрелился. Чего и следовало ожидать. С неясным будущим, без средств к существованию, да еще публично уличен – какой уж тут, извините, Париж?!

Вот в этой мелодраматической сюжетной канве и размещен шулерский технологический прием – «накладка». Весьма популярная в ту эпоху хитрость, довольно распространенная жульническая уловка. Приглянувшаяся в качестве литературной детали не только А.Н. Толстому, но и другому выдающемуся русскому прозаику – А.И. Куприну.

Тот, кто полагает, будто шулер непременно должен иметь мефистофельскую наружность либо облик бандита с большой дороги, ошибается. В рассказе Куприна «Ученик» действуют несколько шулеров. И все с виду – приличные люди. Один из них – Балунский. Высокий, прекрасно сложенный старик с тонкими, гордыми чертами лица – он держал себя независимо и уверенно на глазах большой публики, а манеры его пронизывала наигранная внешняя барственность. Другой – студент. С сутуловатой фигурой, с голубыми глазами на бритом, длинном лице и со светлыми и курчавыми волосами. Чем не благородные интеллигенты? Ночь. Они стоят на палубе парохода, плывущего по Волге, и беседуют. Точнее, говорит один студент. Так как час назад он участвовал в карточной игре против двух богатых типов, поднявшихся на борт в Самаре, и выиграл. Что до Балунского, его чрезвычайно интересует подробная технология победы. Поэтому он почтительно слушает. А студент негромким голосом отгружает ему конфиденциальную информацию:

– Они сели на пароход, чтобы стричь баранов, но у них нет ни смелости, ни знания, ни хладнокровия. Когда один из них передавал мне колоду, я сейчас же заметил, что у него руки холодные и трясутся. «Эге, голубчик, у тебя сердце прыгает!». Игра-то была для меня совершенно ясна. Партнер слева, тот, у которого бородавка на щеке заросла волосами, делал готовую накладку. Это было ясно, как апельсин. Нужно было их рассадить…

Вот и прозвучало знакомое словцо – накладка!

Разберемся, чем мы располагаем. Два замечательных русских писателя, касаясь секретной шулерской механики, будто сговорившись, указывают в одну и ту же точку. Словно в ней и сконцентрирован весь полет шулерско-престидижитаторской мысли. Случайность, совпадение или дань мошенническому стереотипу, характерному для начала ХХ века?

Существование парадокса предполагает наличие не одной, но обязательно двух позиций, неважно – практических или мировоззренческих. Обрисованная первая из них, будучи взятой в одиночку, изолированно, еще не способна вызвать к жизни молнию парадоксальности, однако она готова оказаться исходной площадкой. Дело за второй.

Как выглядит, или как может выглядеть шулер конца ХХ века? Ильгиз Хабибянов, автор криминального романа «Ярмо» для жулика» аттестует его так.

Худощав. С покатыми плечами и неоформившимся телом. Твердый, спокойный и умный взгляд, излучающий обаяние. Зовут Ильей. Отчество – Абрамович. Воровская кличка – Интендант. Сам о себе сообщает, что он сын татарского еврея с японской родословной. Шутит? Кто его знает. Называет имя отца – Сейфульмулюков Абрам Ояма-Сан. В общем несомненный продукт нашей многонациональной родины. Национальность предполагаемого сына – разумеется, русский.

Подвиги и приключения Интенданта живописуются Хабибяновым исключительно подробно. Настолько, что даже без сопоставления «Илья – Ильгиз» становится понятным – писатель знаком с уголовным миром не понаслышке. Четкость, конкретность, даже дотошность – все реалии жульнических махинаций даются Хабибяновым без купюр. А знание дела всегда подкупает, и меня в частности. Люблю профессионалов. Вскоре в книге оказалось затронутым шулерство, и я стал вникать в описания карточных мошенничеств главного героя.

Вот Интендант раскидывает покер с опытнейшим (так сказано в книге) Графом, закоренелым картежником лет пятидесяти, прикованным к инвалидной коляске – при перестрелке в Москве менты всадили ему пулю в позвоночник, и у Графа отнялись ноги. Граф, перетасовав колоду, сдает карты. Далее – по тексту:

«… – Сегодня, сынок, ваша карта бита, – и с этими словами Граф открыл свои карты: двух тузов и два джокера и, спрашивая Илью, открыл его четырех королей.

– Ну, что скажешь, сынок?

– Свои карты. Граф, я как-нибудь открою сам, и если я сделаю это собственноручно, то считайте. Ваша карта бита.

С этими словами Илья сложил королей на ладони, прикрыв другой, и развернул трех тузов с покером. У Графа от удивления чуть зрачки наружу не вылезли.

– Как ты это сделал Илья, сложив тузов с покером, развернул веером и бросил на стол королей.

– Как ты это делаешь, сынок?

– Секретов, Граф, не выдаю, так что извините, – ответил Илья так же, как когда-то ответил ему Граф».

Ну, Граф-то, положим, извинит, а вот у меня заклубились сомнения – то ли партнер Ильи не столь уж опытен, как о том говорилось, то ли пуля повредила ему не спинной мозг, а головной, то ли сам Ильгиз крутанул диалог персонажей вплоть до потери центра тяжести. Ведь господин Сейфуль-мулюков продемонстрировал шулерский прием, известный давным-давно, еще со времен царской монархии – накладку! Как о подобной уловке мог не знать пятидесятилетний картежник? Он что, доселе поигрывал в картишки только на крестьянском поле с отдыхающими хлеборобами и скотоводами? Однако оставим ветерана – неприятность, случившаяся с его зрачками, произошла, скорее всего, по воле совсем иного человека.

Зато Хабибянову старинная шулерская манипуляция явно пришлась по душе, так как литературный сын татарского еврея с японской родословной, с явной подачи автора, вовсю эксплуатирует все тот же тайный карточный экзерсис и не щадит даже собственного отпрыска, хотя и молодого, но уже вполне борзого:

«…Интендант ловко переместил от угла колоду сначала в левую, а после с левой в правую. Так же ловко отправил стос и, развернув колоду веером на столе, показал тридцать шесть тузов. Далее, резко свернув и проделав ту же самую процедуру, выложил тридцать шесть шестерок. И после этого, собрав и перемешав колоду, спросил:

– Ну что? Играть будем?» Однако зрачки отпрыска остаются на месте. Зато глаза, по-видимому, должны вылезти из орбит уже у читателей – так, вероятно запроектировал автор. И правильно запроектировал – именно такое со мной и произошло. Только не по причине употребления накладки, а в силу совершенно невероятного эффекта, вызванного по воле Хабибянова этим, довольно-таки скромным престидижигаторским ходом. А дальше – о, фантастика! – в процесс вмешалась ее величество Судьба. В июне 1996 года я приобрел «Ярмо» для жулика», только что появившееся в книжных магазинах, тотчас же прочитал от корки до корки, поразился легкости авторского пера, а уже в августе 1996 года неожиданно столкнулся с Хабибяновым в офисе московского издательского дома «Искатель»! И тут же, имея в виду второй процитированный эпизод, словами великого Станиславского выпалил: «Не верю!»

– А ты сам-то что-нибудь можешь? – задал Ильгиз встречный вопрос. И опять он мне понравился – профессионал, только уже в другом ракурсе.

Я достал колоду карт и продемонстрировал «Лифт» – трюк, в котором тузы один за другим «проходят» сквозь колоду, оказываясь то сверху, то снизу. Хабибянов ахнул:

– Вот это катала! Классно! Миллионер, небось?

Справка.

«Катала», если перевести с криминального жаргона, означает «картежник». Не путать с карточным мошенником – шулером.

– Нет, я не катала, – твердо произнес я. – Поэтому и не миллионер. В карты не играл и не играю. Я только карточный фокусник.

Хабибянов на мгновение задумался, потом вытащил свою книгу, раскрыл ее и написал: «Анатолию на память. С уважением – от автора».

– У меня есть право на некоторую писательскую фантазию, – сказал он, подавая мне книгу и улыбаясь.

– Я так и понял, – кивнул я. – Но это еще не все. Чтобы руки не застывали, чтобы поддерживать наработанную технику, необходим постоянный тренаж – не меньше пары часов в день. А твой Илья-Интендант, помимо карточных занятий, параллельно прокручивает еще кучу уголовно-наказуемых дел и тем не менее остается непревзойденным шулером. Как ему удается такое – ведь в романе ни об одной репетиции даже не упоминается?

Ильгиз взглянул на меня с хитрецой и ничего не ответил. Вернемся к парадоксу. Престидижи-таторская техника современных шулеров, почерпнутая из «Ярма» для жулика», образует вторую, недостающую опору для выявления означенного ранее парадокса. Остается лишь сблизить обе базисные посылки и рассмотреть получившийся комплекс. Что же мы видим? Одно и то же обманное действие – в данном случае накладка – выполненное только руками, без всяких дополнительных технических средств, воздействует на воображение зрителей, разделенных почти столетием, совершенно одинаковым образом. Как те наблюдатели, так и другие испытывают практически адекватные потрясения. Вероятно, и Толстой с Куприным – тоже. Проникшись кистевым мастерством шулеров, они порознь, не сговариваясь, заставили своих героев применить этот впечатливший их прием. Полюбилась сия махи-наторская уловка и Хабибянову. После такого сопоставления вопрос «выходит, время не властно над эффектом от престидижитаторского исполнения?» всплывает сам собой.

Теперь можно сформулировать и сам парадокс – осмысленное пальцевое быстродействие, выполненное в соответствии с эстетическими законами пластической художественности, впечатляет зрителей вне зависимости от принадлежности их к тому или иному историческому периоду. Подобное, кстати говоря, относится и к пантомиме, и к балетному искусству – вспомните, с каким трепетом мы смотрим старые фильмы с участием Анны Павловой или Чарли Чаплина… Думаю, однако, что приведенная формулировка вовсе не закон: в противном случае была бы канонизирована пластика, не имеющая развития, а это не так – пластика непрерывно совершенствуется. Потому и не закон. Всего лишь подмеченная особенность.

Ну, и коли сей тезис выведен из манипуляций шулерских – тогда насколько он справедлив для благопристойных потомков криминального племени, для тех наследников, что принципиально закрепились по другую сторону границы правонарушений, для карточных фокусников?

Комментарий

В Европу карты пришли вместе с шулерами. Надо читать китайские трактаты в которых полно рассказов об отрубании рук…

В книге Скотта «Разоблачения Колдовства» 283 страницы, и только 22 (из них 4-е с рисунками) посвящены фокусам с картами: XIII книга (главы XXII по XXXIV). О фокусах в этой книге писал французский фокусник Джон Котарес, проживавший тогда в Лондоне.

Оба трюка Хабибянов взял из художественного фильма «Двойной капкан» Рижской киностудии 1985 года (вышел за 10 лет до написания романа).

Великий парадокс престидижитации, безусловно, относится и к карточным волшебникам. Наследственность есть наследственность.

Знаменитый в 50-60-е годы нашего века канадский чародей Дэй Верной за глубокие познания в искусстве удивлять был прозван коллегами Профессором. Не частый, надо сказать, случай в истории иллюзионизма. «Профессор», весьма тонко и грамотно оценивавший выступления собратьев по жанру, сам являлся приверженцем не запредельного хитроумия, а как ни странно, простоты. Он, в частности, утверждал, что сложный трюк обычно рождается из прихоти самого фокусника, дерзнувшего доказать свое превосходство над прочими волшебниками, живет не слишком долго и почти никогда не перенимается другими исполнителями чудес. Зато простой трюк становится популярным с головокружительной быстротой. В качестве примера простого трюка Дэй Вернон приводил свою собственную разработку – она состоялась неожиданно, в дни его ранней юности, во время встречи с другим всезнающим мэтром загадочности, доктором Брюсом Эллиоттом, замечательным английским карточным фокусником.

– Поначалу я и не собирался удивлять это светило, – улыбаясь, рассказывал потом Дэй Верной, – но маститый корифей заговорил о кризисе в карточных фокусах с таким апломбом, да еще с таким пренебрежением, что мне вдруг захотелось провести эту мировую знаменитость. Я подал Эллиотту колоду и предложил ее перетасовать.

Доктор нехотя перетасовал.

– Могу ли я полюбопытствовать? – спросил Верной и, взяв колоду в руки, развернул ее. После чего, произнося какие-то ничего не значащие фразы, тайно изъял из веера одну карту. Нижнюю.

– Хорошая тасовка, – Вернон возвратил колоду и продолжил: – Достаньте любую карту. И прошу вас, держите эту карту за спиной.

Эллиотт усмехнулся, завел руки с колодой за спину, вытащил одну карту, а колоду протянул Вернону:

– И что дальше? Вернон ощупал колоду и, перевернув ее вверх лицом, накрыл удерживаемой в ладони картой.

Лицо этой карты легло на лицевую сторону колоды. Эллиотт этого не заметил – колода, развернутая в веер, была обращена к нему крапом.

– Действительно, одной карты не хватает, – произнес Вернон. Эллиотт пожал плечами.

– Вложите вашу карту в колоду, – попросил Вернон. – Только, будьте любезны, опять за спиной. Чтобы я не видел. Эллиотт принял колоду и выполнил требуемое.

– Могу я попросить колоду еще раз? – спросил Верной. – Интересно, какую карту вы вынули…

– Знаете, мне тоже интересно, – саркастическим тоном промолвил Эллиотт, протягивая колоду.

Вернон бросил ее на стол. Вскрылась одна карта.

– Это не моя, – равнодушно бросил Эллиотт. Эллиотт не обманывал – открывшуюся карту он не задумывал. Лицом вверх на столе лежала совсем другая карта – карта Дэя Вернона. Та, которую он скрытно умыкнул вначале.

– Я и не говорю, что эта карта – ваша, – возразил Вернон. – Она перевернулась случайно.

– Ну и…? – шевельнулся Эллиотт.

– Пролистайте колоду, – предложил Вернон. Эллиотт недоверчиво взял колоду, быстрым движением пролистал ее и обнаружил, что одна из карт, единственная в колоде, обращена лицом вниз. Он вытянул ее, повернул… Его карта!

Снисходительная усмешка сползла с лица Эллиотта.

Давний, давний фокус… Неоспоримая классика. Ни с чем не сравнимая простота – ну изъял карту, ну перевернул колоду, ну накрыл. Совершенно элементарные действия. Можно даже сказать сильнее – допотопная замшелость. А вот поди ж ты – недавно я продемонстрировал этот несложный архивный трюк посетителям ночного клуба «Каро», и аудитория онемела от изумления. Парадокс!

Да, сработал тот самый великий парадокс престидижитации. Согласно которому одно и то же осмысленное пластическое действие воспринимается людьми разных эпох сходным образом. Эффект от такого действия не адекватен, а – инвариантен. Структурно похож. Благодаря этой особенности мы, собственно говоря, и имеем возможность наслаждаться искусством великих мимов и танцоров прошлого. Но благодаря ей же существует и исполнительский консерватизм. «Зачем, в самом деле, создавать свежий репертуар, когда я прекрасно живу за счет прежнего багажа? – рассуждает иной артист. – Тем более, что мудрецы уверяют, будто ничто не ново под Луною?» Опаснейшая точка зрения! Ведущая сначала к застою, а затем – к невостребованности артиста.

Мне говорили:

– Предположим, в 1950 году некий престидижитатор продемонстрировал аудитории, далекой от знания иллюзионных технологий, карточный трюк, основанный на приеме sauter la coupe. Хорошо продемонстрировал, без ошибок, и снискал бурные аплодисменты. Далее, через 20 лет, то есть в 1970 году уже другой престидижитатор показал аудитории, не слишком сведущей в фокусных тонкостях, тот же карточный трюк, базирующийся на том же самом секретном действии sauter la coupe. И тоже был награжден овациями. Наконец, спустя еще двадцатилетие, а именно в 1990 году, картина повторилась – работает третий престидижитатор, в зале сидит слабо осведомленная публика, идет трюк с sauter la coupe, и вновь успех: «Браво, браво, бис!». Вопрос: стоит ли престидижитатору 2010 года терзаться и мучиться, отыскивая новые пальцевые ходы с игральными картами, если ясно – отрепетируй трюк с sauter la coupe и можешь спать спокойно?

Я отвечал:

– Если трюк с sauter la coupe есть в арсенале исполнителя – это неплохо. Если данный фокус послужит стартовой площадкой для создания нового, более совершенного трюка – это уже хорошо. А если чародей откажется от устаревших чудес и перейдет на демонстрацию исключительно своего репертуара, созданного лично им на основе вышеозначенного приема – это будет еще лучше.

Меня спрашивали:

– А вдруг поиски волшебника не приведут к триумфу? Я отвечал:

– Пусть он сначала попробует. Увенчаются ли изыскания гениальной находкой, заранее не знает никто. Но в любом случае ищущий чародей приобретет уважение коллег – это неизбежно.

Кстати, французское словосочетание sauter la coupe не сочинено, а имеет вполне определенное значение – «сделать вольт». То есть выполнить прием, часто используемый в престидижитаторских трюках прошлого.

Вольт – что это такое?

– Перед фокусом я попрошу снять эту колоду карт, – обращается исполнитель к зрителю, протягивая тому на ладони выровненную и развернутую лицом вниз колоду карт.

Зритель упирается кончиком указательного пальца в ближнее к нему короткое ребро колоды, сдвигая верхнюю полуколоду на два-три сантиметра. Свободной рукой чародей берет эту верхнюю полуколоду и помещает ее под нижнюю – под внимательным взглядом зрителя. Снятие выполнено.

Далее следует действие, которое фокусник всячески стремится скрыть от посторонних глаз. Тот самый вольт.

Волшебник, прикрыв на мгновение колоду рукой, моментально выполняет обратный прием – возвращает бывшую верхнюю полуколоду, ныне оказавшуюся внизу, на ее прежнее место, на верх колоды. Вольт сделан, первоначальное расположение карт в колоде восстановлено.

Но каким образом происходит подобное восстановление?

Вольты могут осуществляться по-разному: их исполнительских модификаций насчитывается более двух десятков. Поговорим об одном из вариантов. О том, который в книге «Тайны магии» (Варшава, 1910 г.), написанной профессором Гоффманном (псевдоним Анджело Льюиса, известного английского исследователя иллюзионизма), охарактеризован как «самый правильный и совершенный из всех».

Рис. 1

Цитирую профессора Гоффманна:

«…Возьмите колоду в левую руку, за ее длинные стороны, крапом (обратной стороной карты – А.К.) вверх, как делается при сдаче. В этом проложениибольшой палец будет, конечно, налегать на колоду слева, а прочие пальцы – справа. Положите верхний сустав мизинца непосредственно на те карты, которые должны быть переложены на верх (и которые теперь внизу), а остальные три пальца пусть налегают на остальные верхние карты (рис. 1, а). В этом положении окажется, что верхняя часть колоды удерживается между мизинцем, находящимся внизу, и прочими пальцами, находящимися наверху. Приблизьте правую руку и прикройте ею колоду. Захватите нижнюю половину колоды вдоль, между вторым пальцем с верхнего и большим пальцем с нижнего края, между тем как большой палец левой руки лежит слегка согнутый поперек колоды. Прижмите внутренний край нижней половины в то место, где отходит от кисти левый большой палец, так чтобы обе половины лежали как показано на рис. 1, б. Подвиньте к наружи верхнюю половину, слегка расширив пальцы левой руки и в то же время приподняв наружный край нижней половины – до тех пор, пока края обеих половин совершенно разойдутся (рис. 1, в), после чего простым закрытием левой руки они снова сложатся вместе, только обменявшись местами. Сделайте все это медленно, заботясь только о чистоте и безукоризненности исполнения. Сначала дело покажется несколько трудным, но постепенно руки приобретут род симпатической привычки, различные вышеописанные движения сольются как бы в одно, и две половины колоды будут переменять свои места с такой легкостью и быстротою, как будто они проходят одна сквозь другую. Легкое мгновенное сжатие и поднятие рук (жест, по-видимому, совершенно машинальный) в акте вольта делают совершенно незаметным переложение карт, которое в руках адепта (увлеченного ученика – А.К.) ускользает от внимания самого бдительного зрителя».

Можно чуть-чуть посетовать на некоторую неравномерность описания (одни фазы вольта изложены более полно, другие – менее), но факт остается фактом – для 1910 года эта инструкция превосходна.

Комментарий

На рис. 1 несколько ошибок. На 1a неправильное положение большого пальца левой руки. На 1b большой палец правой руки держит не ту пачку. На 1с верхняя пачка отходит под углом 90 градусов, что превращает вольт из секретного действия в явно наблюдаемое. У Хоффманна угол 60 градусов и намекается, что пачки как бы «целуются».

Теперь я беру в руки другую книгу, уже современную. А именно – «Секреты карточных шулеров» (Санкт-Петербург, 1996 г.), подготовленную канд. техн. наук Владимиром Романовым. В ней приводится много вольтов, но из всех я отобрал один – наиболее адекватный тому, что предложен Гоффманном. Небольшая вводная деталь – и до чтения «Секретов…», и сейчас я убежден, что вольты выполняются с картами. Романов же вводит свежую струю, говоря о вольте с мизинцем. Он так и пишет: «Вольт с мизинцем двумя руками».

Рис. 2

Вот сам текст:

«Когда колода карт снята партнером, а части А и Б разделены, находясь в разных руках, нижняя часть колоды А – в правой руке, а верхняя часть колоды В – в левой руке, тогда левая рука загибает один палец, а именно мизинец, покрывая им часть В (рис.2а), делая это скрытно, неприметно для игроков и быстро. Правая рука мгновенно набрасывает часть А на часть В так, чтобы процесс действия мизинца и сам мизинец не был виден партнерам по игре. Часть А, само собой разумеется, наброшена сверху на мизинец левой руки, под которым находится часть В, а правая рука в это время должна покрывать всю колоду и закрывать ее от посторонних взглядов. Затем правая рука поправляет колоду так, чтобы край колоды, смотрящий на партнеров, был единым, границы раздела между частями А и В не было видно (рис. 2б), а край колоды, обращенный к шулеру, был бы расщеплен мизинцем левой руки (рис.2в). Все это шулер делает над столом, но старается прижимать карты ближе к себе.

Как только колода поправлена, шулер делает листовку колоды (рис.2г), его левая рука как бы по инерции вместе с колодой карт уходит под стол на одну или две секунды, а там, под столом, левую руку догоняет правая рука, и шулер уже двумя руками меняет местами части А и В, переводит их в первоначальное состояние, то, которое было сразу после тасовки, перед началом выполнения вольта: часть А – снизу, а часть В – сверху. Вольт сделан».

Таково романовское изложение.

Даже из беглого сравнения двух описаний нетрудно увидеть, насколько текст отечественного кандидата наук косноязычен и пуглив по сравнению даже с переводом из методики иностранного профессора. Тот не только не употребляет выражений типа «процесс действия мизинца» или предложения покрыть мизинцем всю часть В (каких же размеров мизинец должен иметь в таком случае романовский шулер?), но и не называет «тасовкой» то, что ранее именовалось «снятием». Впрочем, нюансы эти все же второстепенные. Куда важнее суть сказанного.

А она, эта суть, с головой выдает допотопность знаний ушлого кандидата наук, набравшего неуклюжие приемы из отживших свое время книг – его безграмотность в карточных манипуляциях сногсшибательна! Не имея ни малейшего представления о современном состоянии карточного тайно-действия, беспардонный кандидат принимается давать советы, невероятно далекие от подлинной карточной практики, а потому – вредные, опускающие новичка на «доисторический» уровень. Ну, в частности:

– «правая рука поправляет колоду» – этот этап, не упоминаемый Гоффманном, отсутствует и в теперешних вариантах вольта, поскольку замедляет выполнение этого сложного приема и не позволяет менять положение двух полуколод с такой быстротой, словно они проходят одна сквозь другую; в шулерской работе такое промедление смерти подобно – партнеры разоблачат его со скоростью молнии;

– последовательность рис. 2 а – в свидетельствует – автор ни разу не выполнил с колодой в руках свои собственные рекомендации; в противном случае он не стал бы изображать судорожные и совершенно бессмысленные метания левых среднего и указательного пальцев;

– «левая рука вместе с колодой карт уходит под стол на одну или две секунды» – ну, это полная чушь; если только что снятая колода опускается под стол, шулер мгновенно получает канделябром в лоб, и пусть не думает, что он один хитрый, а вокруг сидят простаки: игра-то, между прочим, идет на деньги.

Романов, возможно, возразит: книга подготовлена «с целью разоблачения скрытой деятельности шулеров», а отнюдь не как пособие для карточных махинаторов. Но это детский лепет!

Если бы, скажем, я намеревался издать антишулерскую монографию, то построил бы ее с позиции постороннего наблюдателя примерно так. Когда вы, господа игроки, начинаете подозревать в одном из партнеров нечистого на руку коллегу, последите, пожалуйста, за его действиями. Вот он выполняет снятие колоды – это снятие окажется ложным, если данным господином будет произведено то-то и то-то. Вот он перетасовывает колоду – карты останутся в прежнем порядке, если его такие-то пальцы будут располагаться так-то и так-то. Вот он раздает карты – обратите внимание на то-то и то-то. И как только вы заметите жульничество, немедленно поступайте так-то и так-то. Вот какой структуры я бы, например, придерживался, воспылав жаждою борьбы с карточным криминалом.

А что у Романова? «Палец должен лечь на крап», «Мизинец обязан оставить зазор», «При выполнении вольта следует иметь в виду» – кому адресованы эти рекомендации? Партнерам шулера по игре? Карточному арбитру, прохаживающемуся между столами? Нет, конечно. Здесь может быть только один получатель информации – лично карточный обманщик. И тогда наименование санкт-петербургской серии «Книга в подарок» приобретает уж очень двусмысленный оттенок. В подарок – да, только кому?

Таков печальный рецидив великого парадокса престидижитации.

Романов, безусловно, смекнул, что широкая публика в карточном тайнодействии разбирается весьма слабо, а потому, что ей ни предложи из престидижитаторских хитростей, все сойдет. Но он не догадался, что парадокс, хоть и не ударными темпами, но все же преодолевается, а техника карточных манипуляций, хоть и постепенно, однако совершенствуется – в частности, столь любимый им вольт давно уже вышел в тираж и не применяется карточными виртуозами: громоздок, труден, да еще и заметен. Управление же картами ведется ныне совсем другими, куда более изящными способами. Однако что ему за нужда? Вольт сделан.

Да, парадокс престидижитации, несмотря на его колоссальную инерционность, необходимо преодолевать – иначе возможно появление новых Романовых и новых тухлых продуктов. Преодолевать – каким образом?

Ни один парадокс не может быть разрешен, если поисковая мысль примется циркулировать исключительно внутри изучаемого умозаключения, отражаясь то от его стартовой опоры, то от финального базиса и не покидая пределов исходных посылок. Радикальное средство снятия проблемы всегда располагается не внутри, а вне ее, и устранить логическое противоречие можно единственно путем творческого взлома – прорыва к новому знанию. Или к новому умению.

Комментарий

Книга Робер-Удена, которую использует Романов, была переведена Хоффманном на год позже, чем он написал «Современную Магию».

Французское словосочетание не имеет значение «сделать вольт». В книге Хоффманна «Современная Магия» есть абзац, который называется «Сделать вольт», и после этого названия идет в книге скобка, в которой приводится французская фраза, употреблявшаяся Робер-Уденом. Раньше это называли passer le coup. Если писать как термин (а не название главы) то будет saut de coupe. Но, так или иначе, это всего лишь конструкция «прыжок после подснятия» на французском.

– Любите оригинальность? – спросил меня Иосиф Бам, фокусник с огромным, больше чем в полстолетия стажем. – Так я вам сообщу одну нестандартную мыслишку. Знаете, что главное в карточных фокусах? Не догадываетесь? Ай-яй-яй, а еще профессионал. Ну, слушайте сюда. На первом месте в карточных фокусах стоит стол!

Иосиф Бам имел долгую и непростую судьбу. Комсомолец 20-х годов, он добровольно ушел на фронт. Позже работал в цирке дежурным электромонтером, затем получил образование, потом возглавлял объекты на крупных государственных стройках, а уже после выхода на пенсию, в 1987 году, стал лауреатом Всесоюзного фестиваля иллюзионного искусства "Парад чудес", проводившегося в Минеральных Водах – в возрасте 78 лет! Коренной санкт-петербуржец, ныне он живет в Германии, в небольшом уютном городке Менхенгладбах, что невдалеке от Дюссельдорфа.

– Да-да, стол! – убеждал Бам. – И это без всяких фокусов. Подумайте, какую непроторенную идею я вам предлагаю! Вспомните – мы же всякий раз гордимся, что безусловный чародей, возникнув в незнакомой компании всего лишь с колодой карт, способен держать людей в напряжении удивленного внимания несколько часов кряду! Мы же так пропагандируем наше искусство – правда? Вы вспомнили? Ага, тогда я интересуюсь – что он, чародей, для этого потребует? И он всегда говорит – только простой обеденный стол. Вы поняли? Чтобы было, где расположиться. Остальное у него уже есть. Скажите, вот вы сами – разве вы не за столом работаете? Ну так уберите его из ваших трюков, а я посмотрю – долго вы без него продержитесь?!

Собственно говоря, слова Бама ничему не противоречат. Современные карточные фокусники относятся к столу отнюдь не как к громоздкому мебельному излишеству, но напротив – видят в нем надежного и солидного партнера. Ассистента, помогающего создавать чудеса. Бывает, что кое-кто из карточных развлекателей, создающих атмосферу волшебства в ночных клубах, барах и ресторанах, теряется, впадает в транс и даже отказывается выходить к публике, если вдруг выясняется, что стол по каким-то причинам отсутствует или настолько заставлен пенящимися и дымящимися блюдами, что некуда даже положить колоду. Что до меня, то подобное неудобство, начиная с некоторых пор, практически перестало волновать – дело в том, что я, однажды встретившись в ночном шоу с этим досадным обстоятельством, уже на следующий день, хорошо выспавшись, отправился в Российскую государственную библиотеку по искусству, которая находится на Большой Дмитровке напротив Дома педагогической книги, выписал ряд монографий по истории иллюзионного жанра и с головой погрузился в чтение. Меня интересовало только одно – репертуар карточных чародеев прошлого. Пусть даже очень далекого прошлого. Мне было важно знать – какими трюками они, наши давно почившие предшественники, потрясали тогдашних зрителей. И в каких условиях – например, со столом или без оного?

Однако ищешь одно, а находишь еще и другое. Я погрузился в средневековую атмосферу – графы, князья, бароны, рыцари – и не заметил, как собрал мощный штабель разнообразной информации. Тогда-то и обнаружился обескураживающий факт: оказалось, что Европа от первоначального знакомства с картами снисходила до раскрутки карточных престидижитаций ни много ни мало, а – почти столетие! За исходную точку отсчета я принял свидетельства швейцарца Джоана, брата из монастыря Брефельда. В своей "Гибели и упорядоченности человеческих традиций" он писал: "То, что является обычной игрой, называемой игрой в карты, пришло к нам уже в 1377 году. Когда эта игра оказалась у нас, на 4-х картах уже были изображения 4-х королей, и каждый из них сидел на королевском троне и держал в руке свой обычный знак власти, а под королем располагались два маршала, и первый из них держал в руке свой знак вверх, а второй – вниз". И далее брат Джоан подробно рассказывал о колоде в 52 карты, где к каждому королю добавлялось десять других карт, и т. п. Я сразу обратил внимание на спокойный тон повествования, даже умиротворенно-эпический, без возмущений по поводу азартности и без проклятий в адрес прибывшей в Европу дьявольщины. Следовательно, заключил я, если отнестись к более ранним упоминаниям о картах (преимущественно с жесткоантикар-точной точки зрения) как к всплескам единичного порядка, обусловленным только первым впечатлением от игр, то во времена брата Джоана наступил по отношению к картам период если не понимания, то некой социальной стабилизации. Разумнее всего, рассудил я, именно отсюда и начинать исчисление времени. Так я и поступил. Конечным же моментом стал, естественно, 1495 год – дата первой публикации о разоблачении карточного шулера. Получилось чуть больше ста лет.

Целое столетие… Отчего же так долго просыпались европейские любители ловкости рук? Ведь срок почти в пять поколений – не шутка. Пожалуй, дело вовсе не в недостатке талантов или отсутствии желания. Причина, скорее всего, в ином. В дороговизне тогдашних карт. В их бывшей малой доступности широким народным массам. Так, в 1392 году элитный художник Жакелин Грингоннье изукрасил золотом и выполнил в разных цветах для французского короля Карла VI три колоды карт, и данный факт был удостоверен в платежной ведомости Шарля Попара, королевского казначея. Согласитесь, что такие роскошные игровые аксессуары никак не могли быть выпущены массовым тиражом. Или – в 1415 году итальянский живописец Марциано да Тартона, живший при дворе Филиппе Мария Висконти, герцога Миланского, нарисовал для своего юного патрона несколько карт, где не только изобразил чарующие фигуры богов, но также ввел образы изящных зверей и прекрасных птиц, исполненных в духе геральдической символики. Годилось ли подобное великолепие для повседневного развлекательного употребления простолюдинами? Да еще в тогдашних пивных, харчевнях и беззвездоч-ных местах ночлега? Вряд ли. Вот тогдашнее искусство и не принадлежало народу.

Упомяну еще одно обстоятельство, касающееся немецких карт. Первые из них появились в 1440 году, в городе Штутгарте. Довольно оригинальные – с переосмысленными мастями, решенными в охотничьем стиле: собаки, охотники, утки и соколы – они обладали достаточно крупными габаритами (10х17, 5 см), отчего вполне удобные для игры, совершенно не годились для престидижитаторских маневров. Необычная деталь – карточными художниками во многих случаях являлись женщины. В частности, этим народным промыслом занимались дамы из Нюрнберга, Аугсбурга, Ульма. Так вот, стали бы тогдашние мастерицы, учитывая суровые нравы тех времен, выписывать картины на игровых картонках, заранее зная, что их художественная продукция будет употреблена для карточных мошенничеств? Это еще большой вопрос.

Так что приблизительное столетие, отведенное прогрессом на пробуждение европейской шулерской братии, вполне вписывается в размеренность тогдашнего темпа освоения карточных игр.

Но вот колоды перестали быть дорогой редкостью. Повеяло запахом больших игровых денег. Попались на незаконных проделках первые карточные мошенники. А что же легальные молодцы-престидижитаторы? Как они поступили, ознакомившись с накопленным опытом криминальных прародителей? Вероятно, вовсю рванули вперед, заставив лошадь истории карточных фокусов перейти на бешеный аллюр? Если бы не так…

Все развивалось так, словно тогдашние чародеи договорились свято блюсти верность здравому смыслу, из-за чего и согласились под объектом, негласно присутствующим в нарождающемся термине "быстродействующий пальцами", разуметь исключительно руки, но никак не ноги. А результатом сей гипотетической и документально незафиксированной директивы стало еще одно запаздывание, и опять на без малого столетний интервал. С известного уже 1495 года аж до конца XVI столетия, когда летописец обнародовал имя первого в истории карточного фокусника. Престидижитатора, разумеется.

Его звали Абраам Колорнус, и работал он инженером у герцога феррарского Альфонзо II д'Эсте (1559—1597), являвшегося последним (он не оставил потомков) представителем итальянского феодального рода. Город Феррара был в то время крупным политическим и культурным центром Возрождения – например, он мог похвастаться даже университетом, основанным в 1391 году, а герцоги д'Эсте всегда славились неравнодушием к искусству – они привлекали к своему двору поэтов (в их числе были такие знаменитости, как Лодовико Ариосто и Торквато Тассо), живописцев (среди них Франче-ско дель Косса и Галассо Галасси) и других маэстро изящных дел. Одним из них оказался и Колорнус. Сейчас уже невозможно сказать, от кого он приобрел умение исчезать из любой тюрьмы, сколь бы непроницаемой она ни была. Герцог Альфонзо, развлечения ради, выдумывал вовсе уж гиблые места заключений – земляная яма для еретиков и каземат в высоченной старинной башне, закрытое люком подземелье во дворце и каменный фамильный склеп на кладбище – однако неудержимый чародей ускользал из любых наглухо замкнутых пространств! И он же, Колорнус, демонстрировал карточные фокусы – неизвестно, от кого конкретно полученные, но настолько впечатляющие, что от подобного показа не отказался бы ни один из современных карточных волшебников. Происходило это примерно так.

Карточные масти. Сверху вниз: испано-итальянские; немецкие; швейцарские; французские.

– Вот веер, состоящий из карт бубновой масти – проверьте! – говорил, вероятно, Колорнус, передавая карты зрителю. – Возьмите его и держите в руках.

Затем он подходил к другому наблюдающему:

– Вытащите из моей колоды любую карту и поверните ее лицом вниз, – предлагал он. – Мне ее показывать не следует, поскольку я и так знаю. Вы достали шестерку пик! Правильно? Конечно правильно, в картах для меня секретов нет.

После этого он оборачивался к первому участнику:

– Вы, помнится, взяли веер бубновой масти, так? Вы ошиблись. Карты в вашем веере имеют другую масть – трефы! Убедитесь. Ну да, трефы, как я и говорил.

В репертуаре Колорнуса имелись трюки из группы высшей категории сложности – современные искусствоведы именуют эту группу аномально-интерактивной, что расшифровывается как "сегмент трюков, подразумевающих зрелищное взаимодействие иллюзионного предмета с исполнителем". Выглядело это, по всей вероятности, следующим образом.

Перетасовав колоду, Колорнус подходил к герцогу Альфонзо:

– Соблаговолите, ваше величество, извлечь одну из карт – любую. Теперь задумайте какую-нибудь карту – совершенно произвольную. Что возникло в вашем воображении – какая карта? Десятка червей? Она у вас в руках! Нет? Ну это не важно, я все равно заставлю волшебство проявить себя!

Колорнус отводил руку с колодой в сторону, и десятка червей выпрыгивала из нее в воздух.

Конечно, скупые фразы старинной хроники не дают возможности реконструировать всю картину показа доподлинно, однако даже из предельно сухого комментария неудержимо проступают контуры шулерских приемов. Бывших потайных махинаций, грамотно переложенных на демонстрационную зрелищность.

К сожалению, о технических деталях фокусов Колорнуса манускрипт умалчивает – никаких указаний на те или иные технологические подробности в рукописи не содержится. Зато вся тайная подноготная сходных престидижитаторских хитростей полностью вскрывается в монографии северного современника Колорнуса – англичанина Реджинальда Скотта "Разоблачение колдовства", изданной в Лондоне в 1584 году. О чем же там рассказывалось?

Книга состояла из трех частей.

В первой автор попытался дать объяснение парапсихологическим феноменам дистанционного толка: наговорам, сглазу, заклятиям и т. д. Отмечу, что строгого объяснения этим эффектам нет и по сей день – мудрено ли, что Скотт, основываясь, кстати, не на показаниях непосредственных свидетелей, а базируясь на пересказах и домыслах, сначала заявил о личном скептическом отношении к подобной аномальщине, а затем отделался заурядными теологическими рассуждениями?

Вторая часть посвящена аппаратурным иллюзиям – хитрым сундучкам с двойными стенками, потайным защелкам на веревочных торцах, позволяющим превратить два коротких отрезка в одну длинную веревку, и т. п. Рекламируя механические секреты как "тайные знания", Скотт с энтузиазмом разоблачает их и делает это довольно подробно.

Наконец, в третьем разделе исследуются трюки, построенные на ловкости рук – с шарами, монетами и игральными картами.

Кто же он, этот Реджинальд Скотт? Фокусник, ученый? Ни то, ни другое. Угадать почти невозможно – судья. Из английского города Кента. Из города, в котором он родился в 1538 году, жил и в котором умер в 1599 году.

Жизненный путь его отличался зигзагообразностью. Например, кто рискнул бы предсказать для него будущность судьи, наперед зная, что с образованиему Скотта не очень-то заладится? Но именно так и случилось. В 17-летнем возрасте он поступил в Оксфорд, однако не из желания овладеть знаниями, а по настоянию родного дяди. К учебе относился не то чтобы небрежно, но невнимательно, отчего вернулся в Кент без документа об окончании. Не исключено, что его познавательная минорность дала о себе знать и в "Разоблачении…" – Скотт, например, нередко ошибается в именах цитируемых авторов, даже (что совсем уж непростительно) современных ему.

Столь же сложно предвидеть написание "Разоблачения…", если предварительно ознакомиться с первой книгой Скотта, изданной в 1574 году – "Общие основы для сада хмеля". Название это – никакая не метафора и не иносказание, как может показаться. Просто Реджинальд Скотт, загородившийся от общественности литературным псевдонимом "Рейнгольд Скотт", действительно рассказал о принципах разведения самой настоящей культуры хмеля, и сделал это умно и толково. И второй книгой, после этой сельскохозяйственной, окажется "Разоблачение…"? Невероятно!

Не слишком понятно и посвящение, предпосланное "Разоблачению…" – сэру Томасу Скотту. Да, юный Томас Скотт, сын того самого настоявшего на поступлении в Оксфорд дяди, учился вместе с Реджинальдом и помогал ему – это так. Однако ни к колдовству, ни к его разоблачениям сэр Томас Скотт никакого отношения не имел. В принципе, посвящение вполне могло быть продиктовано обычной человеческой благодарностью – но отчего бы, в таком случае, не высказать ее в более ранней монографии о культуре хмеля?

Да и сам замысел "Разоблачения…" – здесь внутренние побуждения Скотта тоже не вполне ясны. То страшное событие, послужившее исходным импульсом к созданию книги, произошло в 1582 году вблизи дома Скотта – 13 взрослых женщин сначала учинили допрос, а затем повесили на дереве человека, которого они обвинили в колдовстве. Дикая трагедия, слов нет. Но вдумаемся – разве толкает это варварское происшествие к обязательному и непременному рассекречиванию иллюзионных трюков? Скорее, в качестве ответной реакции следовало бы ожидать иных действий – например, борьбы за соблюдение законности, бичевания самоуправств, требований пересмотреть юридические нормы, усиления надзора или чего-то похожего. А Скотг (напомним – судья!) осмысливает потрясший его бесчеловечностью эпизод не впрямую, а как-то по касательной к сути. Он созерцательно задается вопросами: "А было ли вообще колдовство? А если и было, то каковы, интересно, его внутренние причины?" – и тем определяет себе линию поведения на предстоящие один-два года. Линию, которая, как ни странно, в дальнейшем приведет его к бессмертию.

Впрочем, говорить о четкой исходной постановке задачи или о стартовой продуманности вряд ли уместно. Заранее определенная стратегия – это, пожалуй, не для Реджинальда Скотта. Не в его характере. Вот решение конкретной частной проблемы – другое дело, за это Скотт возьмется. А серьезная разработка строго определенной темы – увольте. Что легко доказывается. Напомню – того несчастного вздернули за колдовство. Скотт ни на секунду об этом не забывает. И тем не менее, уже завершив гигантский исследовательский труд, набрав весьма объемный материал о фокусных секретах, делает иллюзионную подоплеку основным стержнем "Разоблачения…". А в предисловии пишет: "Мы должны все вместе помочь себе, чтобы больше не слышать криков бедных вдов, несмотря на то, что полная справедливость достигается только на небесах". Совершенно неожиданное заявление. Скотт просто-напросто говорит не о том. Какие, скажите на милость, "крики вдов" он имел в виду, разоблачая двойное дно у деревянных иллюзионных коробочек или указывая на потайные крючки для скрытного соединения веревок?

Вывод, в общем-то ясен – книга, пережившая столетия, родилась, как представляется, вовсе не по причине солидной мировоззренческой подготовленности автора или из-за его твердой запланированной решимости вывести на чистую воду всех развлекательных обманщиков, а благодаря совершенно иному – мощному силовому полю, сопровождавшему выступления фокусников. Такому полю, которое, подействовав на воображение впечатлительного и слабовольного Реджинальда Скотта, перевело судью из Кента с пути изучения подлинного колдовства и его социальных последствий на дорогу, протоптанную иллюзионной мишурой, подсунув взамен истинной загадочности колдовство миражей рукотворных. Чем он добросовестно и увлекся, не заметив, похоже, перерождения исследуемого предмета, не вникнув в существо собранной информации. Однако итог его труда отнюдь не пессимистичен, более того – заслуживает похвалы. Взяться за подобную работу в условиях, когда любой фокусный трюк мог быть запросто отнесен к черной магии, когда и сам исследователь вполне мог быть причислен к компании дьявола, означает обладать недюжинной смелостью, а если вдобавок еще оказаться при этом первым в мире – такому стоит поаплодировать.

Отрешимся, однако, от замеченных несоответствий. Повернемся лицом к достоинствам книги Скотта. И в глаза сразу бросится не только грамотная подробность описаний, а также ясный и энергичный язык автора. "Истинное искусство фокусников состоит в ловком обмане" – эти слова впервые написал он, Реджинальд Скотт. Не фокусник-любитель, нет. Человек со стороны. Вот и гуляет сегодня эта формулировка с его подачи. Или еще одна цитата. "Если словами вскрыть искусство, обычно присущее трюкам, то некоторые будут мне благодарны и восхитятся, другие ужаснутся и отчаются, но все окажутся в заблуждении" – обратите внимание, ведь не фокусник-любитель, а какой великолепный литературный пассаж! Сразу из обмана, да в князи! Недаром современный американский исследователь Адриан Смит заключил, что судя по стандартам елизаветинской эпохи (Скотт жил, когда на троне властвовала Елизавета I Тюдор), текст "Разоблачения…" может быть расценен "как высший образец прозы".

Сюда следует добавить и профессиональный штрих – за четыре столетия, прошедшие после публикации, мир престидижитации, по сравнению с изображенным Скоттом, изменился совсем немного! Скажем, современные мастера карточных дел время от времени включают в свои демонстрации фальшивую тасовку (когда зрителям кажется, будто колода тщательно перемешивается, а на самом деле либо карты остаются в прежнем порядке, либо одна или несколько карт находятся под контролем исполнителя), всерьез полагая, будто она изобретена недавно. А ее впервые описал еще Скотт! "В показе карточного трюка принципиально важным моментом является проворная тасовка, но с обязательным удержанием одной определенной карты либо внизу колоды, либо вверху, либо на известном месте, чаще всего 4-й или 5-й по счету, – делится Скотт собранными сведениями. – Эту карту вы всегда должны придерживать правым (Скотт писал для праворучных демонстраторов – А.К.) мизинцем впереди либо позади остальных карт, размещая его над указательным пальцем левой руки и чуть правее его. В начале тасовки перемешивайте карты так часто, как только можете. При этом левый указательный палец всегда должен быть готов принять контролируемую карту от правого мизинца в те моменты, когда колода в правой руке иссякает".

Эта длинная выдержка из "Разоблачения…" много скажет опытному глазу. В частности, то, что технология фальшивой тасовки не столь уж сильно изменилась за более чем четыре столетия. Квалифицированное изложение Скотта – иллюстрация нагляднейшая.

Другой пример. Подтверждающий, как и первый, великий парадокс престидижитации. Нынешние карточные чародеи весьма охотно обращаются к чудесам с перевоплощением карт – скажем, к трансформации 4-х шестерок в 4-х тузов. А этот фокус опять-таки из книги Скотта! Где подробно объяснено, каким образом извлечь из колоды 4-х тузов и, применяя фальшивую тасовку к пачке карт, превратить этих тузов в 4-х валетов. Ну валеты, естественно, не шестерки, но технология «перерожденческой» мистификации – та же самая.

И далее в том же духе.

Так, страница за страницей, передо мной проходили пестрые эпизоды из истории престидижи-тации, заставляя думать, удивляться, сопоставлять…

Когда я оторвал взгляд от книжных строчек и оглядел затуманенным взором уютную комнату библиотеки по искусству, народу в ней заметно прибавилось – наибольший наплыв читателей приходится, как известно, на вечерние часы. Справа и слева от меня поверхность длинного стола была заставлена книгами и художественными альбомами – одна из девушек старательно перерисовывала в тетрадь русский купеческий костюм XVIII века, другая копировала танцевальное одеяние голландских балерин, третья… Стоп! Я припомнил причину, по которой оказался в библиотеке!

"Стол – самое главное в карточных фокусах", – утверждал в полушутливой форме Иосиф Бам. Не стану придираться к формулировке – тем более, что стол участвует и в разоблачениях Реджинальда Скотта: "…Положите три карты на стол, на небольшом расстоянии друг от друга, и предложите стоящему зрителю не волноваться, а сосредоточенно думать об одной из этих карт…" Роль стола здесь очевидна – не главный участник, а главный партнер. В излагаемом трюке он, безусловно, необходим. А вот репертуар Колорнуса стола не требует! Я еще раз перелистал страницы, относящиеся к Колорнусу и убедился – ему, действительно, стол не нужен.

Разные трюки, различные сопровождающие аксессуары. Но тогда – каким же карточным фокусам отдать предпочтение? Что вообще прогрессивнее – карточное волшебство за столом или без оного?

Это зависит, безусловно, от разных причин. Но в первую очередь – от творческих устремлений и предпочтений самого исполнителя. Одних устраивает любой стол, другим желателен специализированный, третьи мечтают вообще обойтись без стола. Случается по-всякому. Тем не менее, в любом варианте должен быть соблюден незыблемый канон показа. Обязательное условие для демонстрации искусств визуальных. Этот принцип формулируется так – артист обязан добиваться максимальной зрелищности.

Но как ее создавать, эту самую зрелищность? Как придать ей наивысшую яркость?

2

А как ее интенсифицировали знаменитые мастера прошлого?

Решение любой задачи обусловлено прежде всего ее постановкой. Верно сформулированная проблема – наполовину уничтоженная проблема. Я перечитал множество исторических иллюзионных статей и отчетов, большинство из которых, к моей досаде, оказывались чрезвычайно лаконичными, и пришел к ошеломительному выводу – проблема повышения зрелищности карточного трюка, по существу, в общетеоретическом плане и не ставилась. Взять рубеж XIX—XX веков. Золотое время для жанра, период выхода его на рельсы современности – когда же, спрашивается, как не в эти годы, зарождаться основополагающим идеям?! Конечно, они появлялись. Но какие? Иллюзионистов той поры волновали два кардинальных направления – трюк и образ. Каждый из волшебников прицельно определял для себя: вот круг исполняемых мною чудес, а вот в каком обличье я появляюсь перед зрителями. Фундаментальные вещи, кто спорит. А вот о зрелищности ни слова. Даже у столпов жанра. В их интервью и мемуарах.

Первым профессиональным иллюзионистом-гастролером в современном понимании этого слова стал Филадельфус Филадельфия – так роскошно-протяженно именовал себя на афишах Якоб Мей-ер (1735—1795 гг.). А трюки он преподносил в таинственном загробно-потустороннем ключе: мистика, непрестанная апелляция к ушедшим в мир иной, обращение к духам царства мертвых.

– Невидимые души наших предков, сейчас парящие в воздухе – о, вот моя стихия! – воздев вверх руки, восклицал Филадельфия. – Я чувствую их, я слышу, я могу беседовать с ними, ибо обладаю сверхъестественными способностями! – и указывал тоном, близким к обычному, деловому: – Положите даму на колоду сверху, а валета – под колоду. – Затем он снова изменял голос. – Души этих образов стремятся друг к другу, их символические воплощения желают соединиться в страстном порыве – так шепчут мне инфернальные вестники, и я не могу противостоять властности их тихих слов! Пусть же эти образы преодолеют то, что их разделяет, пусть они проникнут сквозь колоду, пусть окажутся вместе! Да будет так! Взгляните, взгляните – духи инобытия вняли моим призывам! Валет и дама уже вместе!

Понятно, о суперзрелищности трюка говорить если и возможно, то с трудом. Что до стола, то он как служебный аксессуар, безусловно, в этом фокусе использовался, но Филадельфия делал это строго умеренно и только "под трюк". Пространство над столом, конечно, живописалось динамикой, но за счет выполнения магических жестов пальцами и кистями, а никак не перемещениями карт. Так что вопрос о зрелищной поразительности собственно карточного действа здесь отпадает, даже не родившись. Хотя… Об одной удачной попытке (безусловно, стихийной) рассказать следует.

– Вы хорошо запомнили свою карту? – вопрошал Филадельфия зрителя из первого ряда. – Сейчас она внутри колоды, не правда ли? И вы, вероятно, полагаете, что она навсегда там погребена? Вы ошибаетесь. Незримый символ ее витает над нашими головами – он, мерцающий нездешним ореолом, призывает меня, указывает мне путь. Однако, опасаясь потерять ее – я вижу: вы правы, дорога к ней загромождена безумными тенями. Они мечутся, они хохочут, их ужимки омерзительны. Прочь! Не я, а мой металлический луч отыщет вашу карту. Швырните колоду к потолку!

Зритель сильно взмахивал рукой, а Филадельфия, моментально выхватив рапиру, делал длинный выпад, устремляя сверкающее острие в центр облака карт, кружащихся в воздухе. Затем он резко отшагивал назад – вблизи отточенного конца узкого длинного клинка красовалась карта зрителя. Она была наколота на рапиру! Прочие карты, падая, оседали на пол. Какая зрелищная красота!

Жаль, что другие карточные фокусы Филадельфии отстояли от этой шикарности неизмеримо далеко. Пожалуй, он и не возражал бы столь же эффектно использовать окружающее пространство еще раз, но он не был мастак придумывать оригинальные трюки, а рядом с ним не оказалось ценителя с тонким вкусом, который подсказал бы их ему.

Зато невиданных карточных зрелищ можно было ожидать от исполнителя, великолепно умеющего мыслить по-своему, а сверх того человека начитанного и изобретательного – от Каттерфельто, чьи просветительские лекции-представления пользовались в Лондоне такой популярностью, что шли без перерывов четыре года кряду, с 1780 по 1784. Безусловно, можно было ожидать, тем более, что в своих афишах он недвусмысленно обещал показать публике "силу грома, молнии, землетрясения, ветра и огня". Кому же карты в руки, как не ему?! А взять его выход! Необыкновенный, ударный, сразу покорявший публику: в темноте притихшего зала ослепительно вспыхивал светящийся изломанный разряд, взвивались клубы дыма – и из них перед аудиторией возникал Каттерфельто.

– Я не фокусник, я – философ, – обращался он к замершей аудитории. – Я изучил законы действия стихий, я познал принципы многих искусств, а именно: математического, оптического, магнетического, электрического, физического, химического, стеганографического (шифровального – А.К.), проекционно-технического, каптромантического (предсказания будущего по форме световых пятен, образующихся на полированной металлической пластинке, уложенной на дне стакана с водой – А.К), пневматического и гидравлического. Сегодня я расскажу вам о власти четырех элементов, раскрою секреты небесной механики, продемонстрирую работу вечного двигателя, созданного лично мною. Я покажу вам все. Эксперимент – это я!

Увы… Из этих слов становилось очевидным, что афишные посулы относились вовсе не к иллюзионной эстетике и далеко не к фокусам с картами. Впечатление волшебности, произведенное фантастическим появлением Катгерфельто, довольно быстро испарялось, так как вскоре выяснялось, что размашистые фразы предваряли собой развлекательный показ исключительно технических новинок – хитрых опытов с магнитами, трюков с полупрозрачными зеркалами, демонстрационных действий "механических людей", будущих предшественников нынешних роботов. Катгерфельто проявил себя как умелый популяризатор, его слушали охотно, с удовольствием, впитывая новые научно-технические знания. Собственно говоря, такой стиль общения и обусловил четырехлетнюю протяженность гастролей. Что же касается карточных трюков, то Катгерфельто использовал их не по прямому назначению, а в прикладном аспекте – как средство для оживления лекции, как вынужденную, но необходимую развлекательную поддержку. Вот тут-то судьба-индейка одарила попупяризатора-просветигеля неожиданной улыбкой огромной яркости – казалось бы, вспомогательная роль, навязанная карточным чудесам, должна привести к демонстрационной бедности, даже к вымученности, но все случилось совершенно иначе: фокусно-карточная нагрузка обернулась мировым приоритетом! Благодаря изобретательской находчивости Катгерфельто раньше прочих волшебников принялся разоблачать шулерские проделки. Потрясающе интригующий демонстрационный прием!

– Необходимо отличать карточных фокусников от карточных мошенников, – поучал Катгер-фельто. – Ни один карточный жулик, оказавшись в компании даже джентльменов, не станет представляться: "Добрый вечер, я – шулер. Да-да, самый настоящий. Кто не верит, пусть садится за стол. Кстати, не раскинуть ли нам партию?" – такого нет и быть не может в принципе. Зато карточный чародей никогда не станет скрывать себя – даже оказавшись в обществе не джентльменов. Наоборот: скорее всего он заявит о себе тотчас же. Или почти тотчас же. Потому что реклама – это его мотор. А вот технические приемы – да, у тех и других они удивительно похожи. Искусство, как известно, призвано отражать жизнь. Шулеров – в том числе.

После этих слов Катгерфельто подробно разъяснял механику нескольких карточных правонарушений и, будучи по натуре экспериментатором, тут же ее демонстрировал.

– Помещаю на колоду девятку червей, – произносил он. – Предположим, что по ходу игры мне нужно взять верхнюю карту. Если я не шулер, то я и беру именно девятку червей – вот, видите? Теперь я перевоплощаюсь в карточного жулика – не дай Бог, конечно, сыграть такую роль в жизни. Впрочем, чем черт не шутит… Однако, я продолжаю. И вновь тянусь к верхней карте. Окружающим кажется, будто я снимаю одну карту, но на самом деле я, как криминальный элемент, захватываю две – можете убедиться. А вышло совсем незаметно, правда? Оптический обман, господа. Ловкость рук, так сказать. Потому призываю: будьте осторожны, джентльмены, и не садитесь играть с кем попало. Вот так. А теперь вернемся к нашим машинам, производящим электричество…

По-видимому, не стоит говорить о степени зрелищности каттерфельтовых разоблачений – она была минимальной. Вполне очевидно, что демонстратор почти не выходил из-за стола, уж конечно, не насыщал воздушного объема карточной игрой и явно не старался поразить публику эстетикой карточной пластики. Жаль. С его мозгами он мог бы изменить даже ход фокусно-карточной истории – если бы применил собственные афишные лозунги к карточной практике. Правда, то был человек, увлеченный натурфилософским, а не эстетическим познанием, стремящимся воплотить научно-технические новации в реальные действующие аппараты, требовать от него суперпрофессионализма в принципиально иной области, конечно, не следует. Тем более, что внимание к внешней визуальности должны выказывать представители отнюдь ненаучно-технического изобретательства, а совсем другого направления – престидижитации. Вот к ним и обратимся, к профессионалам ловкости рук – ведь среди них наверняка имелись великаны. А они, эти колоссы – что?

Гиганты, разумеется, имелись. Ни один исследователь, перелиставший страницы истории пре-стидижитации даже мельком, не сможет пройти мимо "феномена Боско". Этот плотный, невысокого роста человек, весивший около 120 килограммов и оставивший после себя 12 детей (многие из которых избрали его стезю, оказавшись весьма неплохими, но все же не дотянувшими до его уровня фокусниками), этот неподражаемый мастер, после смерти которого в залы Европы ринулась лавина лже-Боско, и доныне заставляет относиться к себе с глубоким почтением, ибо его полуторачасовая программа" в которой почти не нашлось места иллюзионным механическим аппаратам, строилась на неслыханной технике рук.

Сей феноменальный человек, итальянец по происхождению, имел полное имя Джованни Бар-толомео Боско (1793—1863) и обожал все черное. Боковые кулисы – черные. Задняя стенка – черная. Обтяжка сцены – черная. Концертный костюм – тоже черный. Мрачновато, но мелодия дьявольщины подчеркивалась специально: Боско и во внешности придерживался мефистофельского шарма – длинные усы в стороны, острая бородка клинышком. И на сцене он появлялся в адском сопровождении – при ударе грома и сверкании молнии. Первоклассный престидижитатор, он не только работал со щегольской сноровкой, но и не лишал себя удовольствия лишний раз явить престидижитаторский шик – напрочь отказывался от карманов и злился, когда сочувствующие поклонники советовали ему не терзать себя и вернуть карманы на место, презирал рукава и всегда обрезал их выше локтя. Так и выступал – с оголенными предплечьями и в гладком сюртуке. "Колоритная личность", – неизменно отзывались о нем искусствоведы, подразумевая его сценический облик.

– Буря! Она может разгореться и среди карт! – с пафосом восклицал Боско, лихо производя тасовочные движения. – Взгляните, как бушует стихия, ворвавшаяся в колоду! Она сметает первоначальный порядок, принося с собой хаос – желанный, уравнивающий всех и вся хаос! Но гений восстает против стихии и укрощает ее. Вытащите, пожалуйста, любую карту.

– Вот вы! Да-да, вы! – указывал он на кого-то из зрителей. – Во внутреннем кармане вашего сюртука лежат часы. Я провидец, и я знаю – они неисправны. На каком часе остановилась стрелка? Взгляните на циферблат. На цифре 6? Это поразительно – из колоды была извлечена также шестерка! Поднимите ее и покажите всем. Шестерка черного цвета, пиковая! О, черный цвет! Он олицетворяет искренность души и непрестанную самоотдачу, по нему узнается мастер, берущий в расчет только свое умение, а потому неподкупный и неодолимый! Мой любимый цвет! Дайте мне вашу карту. Я передам ее зрителю с часами. Возьмите, пожалуйста.

– Если вы очень захотите, карта исчезнет в ваших руках – напрягитесь же! – обращался он к зрителю, стоя среди публики. – Желание всесильно! Оно управляет человеческими судьбами, оно может изменить лицо истории! И, конечно, лицо карты. Страсть, которая истекает из ваших пальцев, сейчас смоет, нет, уже смыла шестерку пик – следовательно, карта исчезла! Поверните ее – да, так и есть! Поздравляю вас, вы умеете сильно желать, ваша душа – подлинно романтическая.

– Но куда же делась шестерка пик? – оглядывался Боско, озирая аудиторию, и вдруг, вперив огненный взгляд в одного и присутствующих, указывал на него пальцем. – Встаньте! Вытащите карту – она находится в вашем кармане. А-а, так-так… Когда же вы успели ее спрятать? Вы, вероятно, тоже маг? О, я узнаю собрата по искусству! Незаметно перенести в свой карман мою карту – разве это не волшебство?

Несомненно, волшебство. Правда, особого рода – фокус, но какой! Сильнейший трюк, под-стать именно такому уникуму, как Бартоломее Боско – наблюдательному, ловкому, проворному, тонкому знатоку человеческой психологии, а потому – в меру наглому. Да, он создал запоминающийся и волнующий образ. Да, он работал на лезвии ножа, доверяя только быстродействию своих пальцев. Но зрелищные возможности, таящиеся в карточных манипуляциях, Боско раскрывал далеко не всегда и далеко не исчерпывающе. Судите сами. Конечно, зажатая в руке колода перемещалась вместе с ним – от стола к первому зрительскому ряду, а оттуда в глубину рядов, и казалось бы, можно было радоваться его чуть ли не стопроцентной динамике. Но… Вдумаемся. Что она, эта формальная динамика, эти сугубо механические переносы колоды, утонувшей в громадной ладони, что они значили для публики, если аудитория во все глаза смотрела на курсирующее по залу 120-килограммовое туловище артиста, внимала его взволнованным речам, направляла взоры туда, куда устремлялся его острый, как шпага, взгляд? Ответ очевиден – любая карточная престидижитация, выполненная им на ходу, во время движения, оставалась незамеченной, и эффект от трюка фактически отменял собою такое дополнительное качество, как зрелищность, низводил ее до столь обидного уровня, когда о ней можно заботиться, а можно и пренебречь, ибо престидижитаторские трюки Боско уже сами по себе обладали поистине убойной силой.

Подведем черту. Обязательны два момента: взрывной трюк и действующий на воображение зрителей образ – этого, в первую очередь требовали иллюзионисты прошлого от самих себя, прежде чем выйти на суд публики. Тенденции верные, сомнений нет, не утратившие актуальности и сегодня, но как раз сегодня-то опираться только на них недостаточно.

Комментарий

Книга Робер-Удена – первая в мире книга по фокусам с инструкциями как их именно делать.

Карманы Боско не имел потому, что носил гебекиере – сумку на животе.

3

Недостаточно потому, что обстановка в иллюзионном мире меняется.

В 1915 году англичанин Ричард Кардини (артистический псевдоним Роберта Питчфорда) вышел на пустую сцену, протянул в сторону руку и – вынул из воздуха карту! Коллеги-волшебники, сидевшие тогда в зале, ахнули от удивления и восторга, а буквально через полгода эффектнейший трюк заполонил все сцены – его не показывал разве только ленивый.

В июле 1997 года я побывал на Конгрессе ФИСМ в Дрездене. Двадцатом по счету. И что же я увидел? Манипуляторы из разных стран, словно сговорившись, выдергивали карты из окружающего их пространства. Сначала по одной, а затем веерами. И это – через восемьдесят лет после Кардини! Да, Великий парадокс престидижитации работал впрямую!

Правда, усовершенствования были. В 1985 году свежую ноту внес Японский мастер Махка Тевдо – на кончиках его пальцев возникали не обычные, небольшого (привычного) размера, а крупные карты, гигантских габаритов. Специалисты бешено аплодировали – от сценических действий Тендо веяло какой-то ирреальностью, техника рук посланца "Страны восходящего солнца" казалась чудовищно сложной. Так оно, в общем-то, и было. Зато суть сценического чуда осталась прежней: появление карты из пустоты. Известный, много лет эксплуатировавшийся эффект. И все-таки обстановка менялась. Парадокс не становился законом. Он продолжал оставаться всего лишь парадоксом.

Вынужденность перемен в мире развлекательных мистификаций обусловлена весьма горькой новацией – принципиально новые трюки появляются катастрофически редко. Кардинальность, к сожалению, истощилась в наше время почти до нуля. Публике давно уже предъявляются не оригинальные открытия, а перепевы известного – разные там модификации, модернизации, компоновки и сочетания. Тут и ругать-то некого – все первоначально независимые cенсации выбраны, использованы, освоены ранними поколениями иллюзионистов. На долю нашей и последующих фокусных генераций остались буквально крохи. Однако голь на выдумку хитра. И основная чудопроизводительная игра ныне стала перемещаться на нюансы, прежде относимые к второстепенным – сегодня они выходят на первый план. И зрелищность – прежде остальных. Взять тот же номер Махки Тендо – что это, как не шаг в сторону зрелищности? Впрочем, апелляция к повышенной визуальности, подчеркивание ее особых функций воздействия эстетического порядка, начались отнюдь не сегодня. Проницательные исследователи иллюзионного искусства подметили ее серьезнейшую роль еще во время зарождения ФИСМ.

ФИСМ? Что это?

Все началось в Париже, во время очередного собрания французской ASAP (Association Syndicale des Artistes Prestidigitateurs) – в сентябре 1937 года. С исторической речи вице-президента ASAP, доктора Жюля Догеля. Физик по профессии, Догель являлся неплохим фокусником-любителем, а еще издавал иллюзионный журнал "Le Journal de la Prestidigitatuin".

– Я предпагаю организовать своеобразные Олимпийские игры фокусников и проводить их регулярно, – заявил он.

Присутствующие зашумели. Они не подвергали сомнению саму идею, она сразу была оценена как великолепная, их интересовало другое – а кто, собственно говоря, будет проводить эти иллюзионные Олимпиады?

– Предлагаю сначала взглянуть на историческую панораму, – предложил Догель. – В мае 1902 года в Соединенных Штатах Америки было основано Общество Американских Фокусников SAM (the Society of American Magicians), а в 1928 году состоялалсь первая конвенция SAM. 1905 год стал юбилейным для чародеев Англии – образовались Британское магическое общество BMS и Лондонский магический круг LMC. Международное Братство Фокусников IBM (the International Brotherhood of Magicians)[1] появилось в Соединенных Штатах Америки в 1922 году, а в 1926 году члены IBM собрались на свою первую конвенцию. В 1928 году, как вы знаете, появилась наша, французская Ассоциация ASAP. И так далее. Даже в маленькой Дании открылся свой магический круг – в 1934 году. Иллюзионные общества возникали и будут возникать – это несомненно[2].

– Короче говоря, – подвел итог Жюль Дотель, – полагаю, что наступило время подумать об организации глобального масштаба, о некой сетевой структуре, которая объединяла бы региональные группы фокусников. Об обществе обществ. Возможно, такая система могла бы существовать в форме некой международной федерации. Вот эта федерация и должна, как мне представляется, иметь право на проведение иллюзионных Олимпийских игр – скажем, в вице регулярных конгрессов. Впрочем, главная задача данной федерации, безусловно, более крупная – способствовать прогрессу иллюзионного искусства на нашей планете! Правда, сначала нам необходимо заявить эту идею на международном конгрессе, чтобы он утвердил ее или отверг, и этот конгресс следует организовать.

Обсуждение было бурным, но непродолжительным. Против предложений Дотеля не выступил никто – они были приняты единогласно. Дебатировалось же только два вопроса – где и когда? Нашлись и энгузиасты. Заняться подготовкой намеченного конгресса выразили желание два человека – изготовитель и продавец фокусной аппаратуры Андре Майетт и художник-график Робер Вено. Они даже, поразмыслив, назвали место и дату предстоящего форума – Париж, 7 октября 1939 года. Сообщенные координаты были тотчас же опубликованы в иллюзионных журналах, и чародеи, полные радужных ожиданий, уже предвкушали грядущее торжество, но – в сентябре 1939 года Гитлер напал на Польшу и разразилась вторая мировая война. Запланированное собрание иллюзионистов не состоялось.

Однако мысль Догеля не была забыта. Развлекательные кудесники вернулись к ней сразу же после войны. Они встречались, списывались, созванивались друг с другом, и 9 августа 1946 года 300 волшебников из Голландии, Франции, Великобритании, Бельгии и Испании собрались в амстердамском отеле «Краснопольский», чтобы в банкетном зале провести свою конвенцию. Состоялось много радостных встреч, было произнесено множество тостов, а на следующий день прошел конкурс, в котором приняло участие 20 человек. Категории и номинации тогда еще не были утверждены, никакого разделения фокусников по профилю не существовало, в силу чего соревнующиеся двинулись единым потоком, невзирая на иллюзионную специализацию. Тогда-то в этом сумбурном коктейле и начала восходить звезда зрелищности.

Первый приз был присужден французскому фокуснику-любителю, манипулятору Жану Валто-ну. Не будучи ни красноречивым оратором, ни начитанным теоретиком, Жан Валтон не рассуждал о роли зрелищности в иллюзионном искусстве – он демонстрировал то, что умел. И что считал нужным. А именно – карточную престидижитаторскую работу. Показывал так, как полагал необходимым. Как подсказывали чутье и опыт. И колода раскладывалась им в длинную карточную полосу на предплечье, затем, повинуясь неуловимому движению, взлетала в воздух, а другая кисть тотчас же снимала ее, на миг застывшую в пространстве, собирая в прежнюю колоду. Причем ни одна карта не падала на пол. И карты стартовали с кончиков его пальцев, проносились ниспадающим водопадом, преодолевая в полете более чем полуметровое расстояние, после чего мягко ложились в подставленную ладонь другой руки. "Все это делалось Валтоном с улыбкой победителя и неизменной папиросой во рту; его демонстрация была захватывающей и обворожительной", – писал Карл Джонс в американском журнале "Linking Ring" ("Замкнутый круг"), печатном органе IMB, ежемесячном издании, подлежащем распространению только среди членов Братства. Какой интуицией Валтон сумел угадать околдовывающую поэтику зрелищности? Каким размышлением он «вычислил» неотразимость пре-стидижитаторского шарма? Откуда он узнал, что именно пространственная карточная динамика покорит сердца строгих членов жюри?

На память приходит диалог начинающего композитора с гениальным Вольфгангом Моцартом.

– Какие шаги следует предпринять, чтобы стать великим сочинителем музыки? – задал вопрос новичок, и Моцарт, поразмыслив, начал перечислять:

– Во-первых, необходимо хорошо знать мелодии, созданные в прошлом; во-вторых, нужно быть достаточно знакомым с современными музыкальными произведениями; в-третьих, надо представлять, хотя бы вчерне, возможные звуковые композиции дня завтрашнего…

– Ваша первая симфония была написана в пятилетнем возрасте, – прервал гения начинающий. – Когда же вы все успели?

– Видите ли, – улыбнулся маэстро. – Я ни у кого не спрашивал, как мне следует поступать. Валтон нашел золотой ключик, и компетентные судьи признали его правоту. Согласились с ним, вручив первый приз – а ведь Валтон, между прочим, выступал-то не в своей стране, и на него полностью распространялся "закон чужого поля". Доверяй жюри своему впечатлению чуть меньше, и победителем мог стать, скажем, 20-летний юноша из близлежащего Утрехта по имени Брэм Бонгерс, который только что вернулся с военной службы в Восточной Индии – тем более, что этот молодой человек показал весьма выразительную манипуляционную композицию. Впрочем, через несколько лет этот запомнившийся всем голландец возьмет свое – он станет будущим иллюзионным небожителем, общепризнанным корифеем, единственным в мировой истории фокусником, завоевавшим Гран При ФИСМ трижды, а его артистический псевдоним "Фред Капс" окажется известным во всех странах! Но в тот раз молодой Бонгерс остался без награды. Приоритет зрелищности, радиацией исходившей от карточных престидижитаций Валтона, ни у кого не вызвал сомнений. Есть что-то глубоко символичное в том, что история будущих Конгрессов ФИСМ началась с победы именно этого мастера.

Второе место было отдано Джону Рамсею из Шотландии, также фокуснику-любителю. Третье место заняла супружеская пара Де Флецкис, профессионалы из Голландии, соединившие иллюзию-станцами.

Особо следует сказать о президенте конвенции, о голландце Хенке Фермейдене. Этот 30-летний владелец иллюзионной студии с характерным названием «Triks» ("Трюки") и одновременно издатель периодического журнала для фокусников под тем же названием в скором времени станет не только президентом и организатором Конгрессов ФИСМ, но их душой – вплоть до своей смерти в октябре 1988 года.

Тот конгресс не имел специального статуса – он являлся, так сказать, пробой пера, разведкой боем. Выяснилось, что первый блин не всегда оборачивается комом – организаторы сразу разглядели перспективность подобных конвенций, и довольный д-р Дотель анонсировал такое же мероприятие на следующий год.

И оно состоялось – с 24 по 28 сентября 1947 года в ресторане парижского отеля «Лютеция» прошел еще один, только уже заранее запланированный международный конгресс иллюзионистов, на котором присутствовало 500 чародеев из 18 стран. Он назывался Congre Magique International. Некоторые авторы ошибочно говорят о нем, как о 1-м Конгрессе ФИСМ, хотя аббревиатура «ФИСМ» (FISM – Federation Internationale des Societes Magiques), расшифровывающаяся в русском переводе как "Международная Федерация иллюзионных обществ", появилась не перед конгрессом, а внутри него – следовательно, в подготовительный период данная конвенция никак не могла быть отрекла-мирована в качестве того или иного конгресса ФИСМ.

Провозглашение ФИСМ стало первым организационным моментом, благодаря которому конгресс-1947 стал историческим – а существовал еще и второй момент. Тот, другой, касался конкурса. Устроители конвенции отказались от идеи объединять иллюзионистов разных специализаций в единый вал соревнующихся, как было совсем недавно, и ввели профильное дифференцирование – разделили участников на пять категорий: «Манипуляция», «Представления», «Изобретения», "Близкие искусства" (имелись в виду чревовещание, различные угадывания, демонстрация памяти и др.), "Специальные поощрения". Этот шаг оказался чрезвычайно перспективным – новички, вступающие на путь создания чудес, получили свободу выбора согласно собственным устремлениям, а опытным чародеям был дан стимул для дальнейшего совершенствования. Существовал еще и третий кардинальный момент – организаторы учредили награду для лучшего, по мнению жюри, фокусника на конгрессе – Гран При. Обладатель этого почетного трофея провозглашался лучшим волшебником мира на период до следующего конгресса. В тот раз им стал Ник Ниберко, манипулятор из Голландии. Он показывал трюки с сигаретами, наперстками, шарами и, конечно, с картами, его "эффекты были красивы, выше всяких похвал, да к тому же демонстрировались в новой интерпретации", – отзывался иллюзионный обозреватель Фабиан в английском специализированном журнале с характерным названием "Abracadabra".

Первый Конгресс ФИСМ датируется сентябрем 1948 года – на его открытии было объявлено, что "Общество обществ" насчитывало к тому моменту уже 28 клубов из 13 стран. Не обошлось без конфронтации – каждый делегат, получивший слово, принимался убеждать собравшихся, что именно его страна обладает иллюзионным приоритетом, но никак не другие регионы. Слушая разгоряченных выступавших, д-р Догель, избранный президентом, шептал Хенку Фермейдену, назначенному секретарем, с явным облегчением: "Как удачно мы выбрали Лозанну. Все-таки Швейцария – нейтральная страна, а что было бы, соберись мы в другом месте?" В итоге, победила мудрость – участники дискуссии в конце концов пришли к выводу, что все общества, входящие в Федерацию, имеют равные права, а для окончательного решения спорных вопросов создали комиссию, в которую, кроме Догеля и Фермейдена вошли Фрэнсис Уайт и Уильям Стиклэнд из Англии, Луис Туммерс из Бельгии, Фритц Олай из Дании и Рен Кларк с Арнольдом Фурстом из США. Два последних представляли IBM и SAM соответственно.

Затем развернулся конкурс. Номинация "Специальные поощрения" была изъята, и соревновательные разборки проходили только по четырем оставшимся разделам – в частности, уже известный нам Жан Валтон победил в категории «Манипуляции», как и на прошлогоднем конгрессе в Париже. А самый первый Гран При ФИСМ был вручен английскому комическому фокуснику Уильяму Лэйну, выступавшему под псевдонимом «Уиллэйн» и покорившему жюри неожиданно-сюрреалистическим шоу – он играл на необычных музыкальных инструментах (очень маленькая скрипка, велосипедный клаксон-гудок и пр.), а веселый белый кролик ритмично, подчиняясь мелодическим тактам, выглядывал из его шляпы. Нынешние конкурсные выступления на Конгрессе ФИСМ строго ограничены десятью минутами, а тогда Уиллэйн не уходил со сцены в течение двадцати минут, и все это время зрители хохотали и аплодировали, отдавая должное его универсальности и выдумке. Так начиналась история Конгрессов ФИСМ. Список самых главных победителей, начиная с 1946 года и по сегодняшний день, выгладит следующим образом:

1946 г., Амстердам (Голландия) – Жан Валтон (Франция);

1947 г., Париж (Франция) – Ник Ниберко (Голландия);

1948 г., Лозанна (Швейцария) – Уиллэйн (Англия);

1949 г., Брюссель (Бельгия) – Вигго Ян (Дания);

1950 г., Барселона (Испания) – Фред Кале (Голландия);

1951 г., Париж (Франция) – Джеффри Букингем (Англия);

1952 г., Женева (Швейцария) – Дэнис Моросо (Италия); 1955 г., Амстердам (Голландия) – Фред Кале (Голландия); 1958 г.. Вена (Австрия) – Тони ван Доммелен (Голландия); 1961 г., Льеж (Бельгия) – Фред Кале (Голландия);

1964 г., Барселона (Испания) – Пьер Брама (Франция) и Мистер Кокс (псевд. Юргена Вольфграмма, Германия); 1966 г., Париж (Франция) – Ди Сато (псевдоним ХарриТиери, Голландия); 1970 г., Амстердам (Голландия) – Ричард Росс (Голландия); 1973 г., Париж (Франция) – Ричард Росс (Голландия); 1976 г., Вена (Австрия) – Пьер Брама (Франция);

1979 г., Брюссель (Бельгия) – Сара Кабигужина и Султангали Шукуров (СССР) и Жер Коппер (Голландия); 1982 г., Лозанна (Швейцария) – Ланс Бертон (США); 1985 г., Мадрид (Испания) – Анна и Хавьер Антон Вискасиллас (Испания); 1988 г., Гаага (Голландия) – Джонни Эйс Пальмер (США); 1991 г., Лозанна (Швейцария) – Владимир Данилин (Россия); 1994 г., Иокогама(Япония) – Франклин Шмидт (Германия); 1997 г., Дрезден (Германия) – Любовь и Иван Нечепоренко (Россия); 2000 г., Лисабон (Португалия) —???

Беглый взгляд на эту сводку не оставляет сомнений в итоговом, суммарном приоритете голландской иллюзионной школы, однако нельзя не обратить внимания и на другое – в последние два десятилетия мастера из "страны тюльпанов" уже не поднимаются на высший пьедестал всемирного форума; зато энергично подтягиваются чародеи других стран, в частности, России и США.

Представители отечественного иллюзионизма впервые приняли участие в Конгрессе ФИСМ сравнительно поздно – в 1979 году. Зато их дебют оказался триумфальным – алмаатинцы Сара Ка-бигужина и Султангали Шукуров, ныне народные артисты Казахстана, продемонстрировав на сцене Брюссельского королевского театра лирический номер "Как прекрасен этот мир", стали обладателями Гран При ФИСМ. Это был грандиозный успех, однако заслуга в нем принадлежит не только исполнителям – полноправными соавторами победы стали режиссер-постановщик Сергей Каштелян и композитор Давид Тухманов. То же касается и феерических выступлений народного артиста России Владимира Данилина ("Ширма", "Игрок") и Ивана Нечепоренко ("Волшебное покрывало") – их номера также родились в Москве, в стенах той же Всероссийской творческой мастерской эстрадного искусства (ВТМЭИ), правда, были поставлены уже другим режиссером – Михаилом Харитоновым. И дело следующих поколений сценических чародеев России – достойно продолжить традиции отечественной иллюзионной школы.

Вернемся, однако, к делению фокусников по исполнительскому профилю. Перечень категорий, в которых соревновались развлекательные мистификаторы, вовсе не оставался неизменным от одного Конгресса ФИСМ к другому. Он варьировался, подчиняясь требованиям времени. Это никого не удивляло – шел вполне естественный процесс. Но в 1955 году в список был внесен новый раздел – "Карточные фокусы" ("The card Magic"), и возник прецедент – новинка явно выпадала из набора прочих номинаций, не имела исторических аналогов, поскольку прежде не существовало категории сугубо аксессуарной направленности. Никому ранее не приходила в голову идея организовать конкурс среди исполнителей трюков только, скажем, с монетами (или с шариками, или с платками), дабы выявить среди них лучшего. А на 6-м Конгрессе ФИСМ такая необходимость возникла. Почему? Что привело к ее появлению?

Причин, как всегда, оказалось несколько. Огромный накопившийся багаж карточных фокусов, демонстрируемых за столом, – раз. Потрясающая популярность карточных трюков, ориентированных на показ не в огромных залах, а в небольших аудиториях – два. Достаточно развитая престиди-житаторская техника, великолепно приспособленная для выполнения карточных чудес в узком зрительском кругу – три. Наличие целого ряда мастеров, готовых сразиться в карточном турнире, не поднимаясь со стула и не выходя на сцену, – четыре. Ни один реквизит, кроме игральных карт, не мог выставить столь же крутые и весомые обоснования. А если бы такое случилось, ну что ж, тогда, вероятно, поднялся бы вопрос еще об одной номинации. Пока же – увы. Никто не претендует. Только карты.

С тех пор на каждом без исключения Конгрессе ФИСМ определяются первые три призовых места в категории "Карточные фокусы", и вот как выглядит список победителей (1, 2, 3 – номера призовых мест):

1955 г.

1 – Фред Капс (Голландия)

2 – Жак Курсель (Бельгия)

3 – Эдди Тейтельбаум (Голландия)

1958 г.

1 – Эдди Тейтельбаум (Голландия)

1961 г.

1 – Пит Фортон (Швейцария)

2 – Людов (Франция)

3 – Эдди Тейтельбаум (Голландия)

1964 г.

1 – Пет Фортон (Швейцария)

2 – Гюй Ламмертин (Бельгия)

3 – Рама (Голландия)

1966 г.

1 – Пит Фортон (Швейцария)

2 – Тони Бинарепли (Италия)

3 – Ульф Агдур (Швеция)

1970 г.

1 – Артуро де Асканио (Испания)

2 – Тони Бинарелли (Италия)

3 – Дик Коорнвиндер (Голландия)

1973 г.

1 – Хуан Тамариз (Испания)

2 – Андре Робер (Франция)

3 – Тони Качадина (Испания)

1976 г.

1 – Тревор Льюис (Уэльс)

2 – Тони Качадина (Испания)

3 – Райнер Тешнер (Германия)

1979 г.

1 – Жан-Жак Санвер (Франция)

2 – Андре Робер (Франция)

1982 г.

1 – ДэрилМаргинес (США)

2 – Хозе Кэрролл (Испания)

3 – Элизабет Раво (Франция)

1985 г.

1 – Джон Корнелиус (США)

2 – Герд Винклер (Германия)

1988 г.

1 – Хозэ Кэррол (Испания)

2 – Роберго Джиобби (Швейцария)

3 – Гомес де ла Торре (Испания)

1991 г.

1 – Леннарт Грин (Швеция)

2 – Роберто Джиобби (Швейцария)

3 – Хельге (Германия)

1994 г.

1 – Артуро Гуэра-Рамблар (Аргентина)

2 – Пит (Германия)

3 – Генри Эванс (Аргентина) и Юджи Вада (Япония)

1997 г.

1 – не присуждено

2 – Борис Вильд (Франция)

3 – Александр Йорг (Германия)

2000 г.???

Как видим, ярко выраженной страны-фаворита в "Карточных фокусах" нет. Это, впрочем, объяснимо – в европейских странах интерес к карточным чудесам распределен примерно одинаково. Тем интереснее, однако, событие, происшедшее на 17-м Конгрессе ФИСМ (1988 г., Гаага) – просмотрев потрясающий номер шведа Леннарта Грина (кстати сказать, физика по профессии), некоторые члены жюри, полностью одураченные его фантастическими трюками, вынесли совершенно неверный вердикт, будто зрители, приглашенные Грином из зала для ассистирования в его карточных фокусах и тасовавшие колоду в течение всего номера, являлись подставными лицами, заранее обо всем договорившимися с Грином. И король фальшивой тасовки не получил никакого места. Неправота этих судей выяснилась довольно быстро, при повторных просмотрах видеозаписи и дополнительных показах Грина, после чего стало ясно – был не признан гений управления картами. «Реабилитация» виртуоза карточного контроля состоялась на следующем, 18-м Конгрессе ФИСМ, где Леннарт Грин получил первый приз (1991 г., Лозанна).

Происшествие, безусловно, из ряда вон выходящее, но тем-то оно и поучительно для будущих изобретателей, что региональная-то распределенность интереса к карточным фокусам все же существует, а иногда, в отдельных случаях вдруг приходит человек-чудо и взрывает все общепринятые представления, и даже многоопытные и многознающие арбитры оказываются перед ним мальчишками, которых, оказывается, не так уж сложно обвести вокруг пальца. Правда, для этого следует быть Лен-нартом Грином. И выдумать абсолютно нестандартные приемы престидижитации – идиосинкратические, как определил их американский эксперт Макс Мэйвен в международном иллюзионном журнале «GENII» ("Демоны"), в N 6 за 1997 год. То есть – обусловленные необычайно высокой чувствительностью изобретателя к всевозможным нюансам в весьма узконаправленной области его интересов. Ключевое, надо сказать, слово. Могущее быть отнесено не только к трюковой части карточных фокусов. Но также и к зрелищной.

Я восхищен уникальным мастерством Леннарта Грина, и мне хотелось бы сказать ему хорошие слова не только по поводу его ювелирного исполнительства, но также и в адрес зрелищности его трюков. А вот это сделать трудно. Мы познакомились с Леннартом в мае 1997 года на 42-м Конгрессе австрийских фокусников, и я заметил ему, что если он специально позаботится о зрелищности своих карточных чудес, его трюки только выиграют. Он попросил пояснить, что я имею в виду. Я показал несколько своих разработок. Он качнул головой:

– Вы предлагаете трудные вещи.

Через два месяца состоится Конгресс ФИСМ, на котором я продемонстрирую композицию, составленную из собственных карточных трюков, и международный иллюзионный журнал «GENII», издаваемый в Голливуде, в N 9 за 1997 год, характеризуя мое ФИСМовское выступление, обронит слова, чрезвычайно созвучные гриновской фразе – "Анатолий Карташкин показал сложный номер".

Одному мнению можно и не поверить, сославшись, скажем, на его субъективность. Но два сходных и одновременно независимых заключения заставляют меня задуматься и задать непростой, быть может, вопрос – а в чем же тогда заключается прогресс карточного волшебства?!

Комментарий

До Кардини «вынимал карту из воздуха» американец Доунс.

ЖурналIBMназываетсяLinkingRings – Соединенные Кольца. Это никакой не круг – это фокус с кольцами, которые то объединяются, то распадаются.

Фраза «Вы предлагаете трудные вещи» говорится культурным человеком, когда он встречается с начинающим фокусником не знакомым с современными тенденциями жанра.

4

Между тем я не предлагаю ничего сверхъестественного. Все свои разработки я демонстрирую в различных иллюзионных шоу – пожалуй, они не столько сложны, сколько непривычны. В том смысле, что требуют особых, нередко выворотных позиций рук и кистей. Зато мои рекомендации чрезвычайно компактны. Их легко запомнить и применять к почти любым карточным фокусам, поскольку они умещаются всего лишь в трех фразах. В трех постулатах зрелищности.

5

Постулат первый

Карты должны быть развернуты плоскостью на зрителей. Либо лицевой стороной, либо крапо-вой[3].

Этот постулат противоречит всем наработанным стереотипам движений, если карточный фокусник пришел в искусство иллюзии после продолжительных занятий карточными играми. Надо перестраиваться либо возвращаться в игровую стихию, если новичка не устраивает серая жизнь с заезженными трюками прошлого. Отчего так?

Представим исходную ситуацию – фокусник стоит за столом, держа в левой руке колоду карт, а зрители расположились в некотором отдалении, на расстоянии, к примеру, от двух до шести метров. Колода лежит на левой ладони и обращена лицевой стороной вниз – такая позиция колоды называется "как для сдачи", так как фокусник словно бы собирается сдавать карты на стол.

Чародей начинает демонстрацию трюка. Вот он подводит правую кисть к неподвижной левой руке, намереваясь взять верхнюю карту из колоды и… Чем обращена колода к зрителям?

Ребром! Как правило, коротким. Не плоскостью. Ребром. То есть вместо того, чтобы располагать свои взгляды на поверхности карты (на площадке размером 8, 8 х 6, 27 см), зрители вынуждены взирать на узенькую полоску размером 6, 27 х 1, 6 см – на толщину колоды! Иными словами, вместо картинки 55, 176 см2 им подсовывается прямоугольник в пять раз меньшей площадью 10, 032 см2. Это плохо. За счет неумения держать колоду развернутой на зрителя фокусник снижает зрелищность в 5, 5 раза. Весьма невыгодная позиция, если удерживать колоду способом "как для сдачи".

Далее. Колода остается в прежнем положении, только волшебник правой рукой снял с нее верхнюю карту и красивым жестом несет ее от колоды к столу. Однако еще не донес. Кисть пока в движении. Что увидят зрители в этом случае?

Опять ребро! Чародей-то перемещает взятую карту горизонтально. Следовательно, зрителям предоставляется возможность полюбоваться на тонкую, почти невидимую линию (размером 6, 27 х 0, 31мм2!) в плывущей по воздуху кисти. Различимость карты – крайне низкая! Почти нулевая. А иллюзионист-то, поди, ждет одобрения за мелодию руки. И, возможно, недоумевает – отчего же аудитория-то безмолвствует? Может, эстетику не воспринимает? Такому кудеснику вместо похвалы вообще-то следовало бы влепить выговор – за непродуманность, за не наглядность. Зал то почти не видит карты – мало того, что она развернута на него ребром, да она еще и перемещается. До эстетики ли тут? Нет уж, если фокусник считает, что аудитория должна впечатляться пластической пленительностью, то он обязан обеспечить зрителям максимальную визуальность. Они ведь, зрители, так и именуются – от слов «зрить», «зрение», да и жанр относится к области искусств визуальных. Зрелищных! А раз так, то предметам-невидимкам в нем не должно быть места.

– Кидаю три карты – следите! Раз, два, три – где дама? Тому, у кого хорошее зрение, будет большая денежная премия!

Уличный картежник сбрасывает три карты из горизонтально мечущихся кистей, и они лицом вниз ложатся на немного помятую картонку, прижатую к асфальту.

– Кто укажет даму? Показываю еще раз. Вот – делаю несколько движений-головокружений. Вокруг начинают кучковаться любопытные. Они стоят и, опустив головы, смотрят вниз, на три перекидываемых карты. Давняя мошенническая игра в "три листика".

– Выигрыш как в лотерее, только гораздо быстрее! – выкрикивает карточный "крутильщик". – Ну, какая из них – дама?

– Вон та, – кивает один из стоящих.

– Уверен? А на деньги рискнешь? Угадаешь – плачу вдвойне, как на войне. Ставишь только двадцать пять, чтобы карту в руки взять, получаешь пятьдесят – на покупку поросят. Ну что? Деньги дал, деньги взял. Здесь закон – кто замечает, тот все получает. Давай, не жмись!

И у лоха-барана в лихорадочном воображении уже мелькают ласкающие сердце картины – как приходит он домой с выигрышем…

– Ах! – воскликнет дражайшая половина, – откуда столько?

– А нашел, – довольно улыбаясь, ответит он. – Иду, смотрю, лежат. Дай, думаю, возьму. И взял. Не задавай глупых вопросов. Премию получил. Бери и трать.

"Ну уж… Принесешь чего, как же, – думает картежник, сидя на корточках. – Это я принесу. С коллегами". И он, надо заметить, куда ближе к истине, чем переминающийся рядом мечтатель.

Эта знакомая картина является, между прочим, образцом зрелищности. На полном серьезе. Карты, участвующие в "грех листиках", расположены на картонке, да и в руках карточного жулика в полном соответствии с первым постулатом – плоскостью к зрителям. В данном случае, краповой стороной.

А вот на Конгрессе ФИСМ, где я в качестве конкурсанта участвовал в категории "Карточные фокусы", все изначально оказалось до абсурдности наоборот – покрытый зеленым сукном стол был установлен на сцене, жюри же расположилось в 4-м и 5-м радах зрительного зала. То есть поверхность стола, на которую соревнующиеся выкладывали карты, оказалась чуть ли не выше глаз строгих судей! Из участников же редко кто включал "режим максимальной зрелищности", то есть выполнял карточные фокусы при условии полной развернутости карт на комиссию арбитров. И экспертам оставалось только смотреть в ребра карт, уложенных на стопе! Правда, выручала телетехника – изображение плоскости стола проецировалось на крупный, во всю стену, экран, но какие усилия требовались от каждого члена жюри, который был вынужден сперва смотреть на конкурсанта, потом бросать взгляд на экран, чтобы понять ход фокуса, а затем вновь устремлять взор на соревнующегося! Теперь представьте, что испытывают обычные зрители, у которых нет подобной телепомощи. Всего этого можно избежать, если строить фокусную карточную программу в соответствии с первым постулатом.

Ну, и как это может выглядеть в реальности?

Приведу пример. В австрийском иллюзионном журнале «Аладдин-и-Инноватор» (N5 за 1996 год), опубликован способ вскрывания четырех тузов (поочередно), изложенный американским престидижитатором Стивом Бимом. Красивый способ, оригинальный.

Колода лежит на столе крапом вверх. Четыре верхних карты – тузы. Они обращены лицом вниз.

1. Фокусник подводит к колоде обе кисти рук: правую – со стороны правого[4] короткого ребра, левую – со стороны левого короткого ребра. Большие пальцы обеих рук ложатся на ближнее длинное ребро колоды, а средние и безымянные пальцы – на дальнее длинное ребро колоды. Указательные пальцы обеих рук помещаются на краповую сторону колоды.

2. Правой рукой фокусник поднимает верхнюю половину колоды (правый указательный палец лежит на крапе верхнего туза), а левой рукой – нижнюю полуколоду. Обе полуколоды оказываются над столом в воздухе. Правый указательный палец немного смещает левый дальний угол верхнего туза в направлении от фокусника к зрителям (рис.3а).

3. Нижняя полуколода накладывается левой рукой на левый дальний угол верхней полуколоды, удерживаемой правой рукой (рис.3б). При этом левый дальний (выдвинутый) угол верхнего туза оказывается, естественно, прикрытым правым ближним углом полуколоды, удерживаемой левой рукой. Обе полуколоды обращены лицом к столу.

4. Нижняя полуколода, удерживаемая левой рукой, начинает нажимать сверху вниз на выдвинутый угол верхнего туза, а верхняя полуколода, наоборот, нажимает снизу вверх на ту часть лицевой стороны верхнего туза, которая осталась невыдвинутой; от этого встречного движения полуколод верхний туз, поворачиваясь, начинает открываться (рис.3, в), но не падает, зажимаемый длинными ребрами полуколод.

Рис 3.

5. Полуколоды продолжают свои движения до тех пор, пока верхний туз не перевернется; в момент его переворота обе полуколоды меняют направления своих движений на противоположные – это необходимо для того, чтобы успеть зажать перевернувшийся туз между обеими охлопывающими-ся полуколодами (рис.3 г). При этом полуколода, удерживаемая правой рукой, оказывается сверху, а полуколода, находящаяся в левой руке, снизу; вскрытый туз располагается между ними.

6. Разведя обе полуколоды в стороны (верхнюю – правой рукой вправо, а нижнюю – левой рукой влево), можно сбросить туза на стол, после чего трижды повторить пп.1-6. В итоге на столе окажутся четыре вскрытых туза.

Вот такой способ вскрывания тузов. Если выполнять его четко и в хорошем темпе, он производит на зрителя достаточно сильное впечатление – им кажется, будто тузы извлекаются фокусником из середины колоды. Однако, данный способ в описанном варианте не удовлетворяет первому постулату зрелищности.

А можно сделать так, чтобы удовлетворял. Для этого колоду в исходном состоянии надо держать крапом к зрителям. Вот что предлагаю я.

В исходном положении четыре туза оказываются на краповой стороне колоды, а сама колода удерживается лицом к фокуснику таким образом, что большие пальцы обеих рук располагаются на ее длинном ребре, указательные пальцы – на краповой стороне, обращенной к зрителям, а средние и безымянные пальцы лежат на нижнем длинном ребре колоды (рис.4а).

Рис 4.

Вскрывание тузов выполняется следующим образом.

1. Обе руки фокусника разводятся в стороны сантиметров на 10—20. При этом пальцы правой руки зажимают дальнюю от фокусника полуколоду (на ее краповой стороне находятся четыре туза), а пальцы левой руки – ближнюю к фокуснику полу-колоду. Кончик правого указательного пальца, нажимая на нижнее длинное ребро верхнего туза, немного поворачивает этого туза, отчего левый верхний угол этого туза поднимается немного вверх над полуколодой, находящейся в пальцах правой руки (рис.4б).

2. Полуколода в левой руке заносится перед полуколодой в правой руке, и ее правый нижний угол накладывается на левый верхний угол выдвинутого туза (рис.4в).

3. Полуколода в левой руке нажимает на левый верхний угол выдвинутого туза, двигаясь к фокуснику, а полуколода в правой руке начинает отодвигаться от фокусника – такое встречное движение полуколод приводит к тому, что верхний туз начинает переворачиваться (рис.4 г).

4. Переворачивая туза лицом к зрителям, полуколода в левой руке продолжает движение к фокуснику, а полуколода в правой руке – от фокусника, причем полуколоды не разводятся в стороны, а зажимают вскрывающегося туза между собой; когда переворот туза будет завершен, обе полуколоды охлопываются, двигаясь в обратном направлении (полуколода в правой руке – к фокуснику, полуколода в левой руке – от фокусника) и зажимая открывшегося туза между собой (рис.4д).

5. Если теперь развести обе полуколоды в стороны, туз упадет на стол и у фокусника появится возможность, повторив пп. 1-4, открыть еще трех тузов.

Предоставляю читателю самому сравнить оба варианта и решить, какой из них выглядит более зрелищным.

Комментарий

Естественно, Стив Бим знал, что можно вскрывать тузов и туда и в другую сторону. Он описывал классический способ вскрывания тузов применительно для микромагии: когда фокусник и зрители сидят за столом и все вместе смотрят на колоду сверху.

Потом он и вскрывает ближе к зрителям и дальше от себя.

В варианте Карташкина все тузы будут далеко от зрителей и их будет закрывать колода выполняющая дальнейшие действия. Если располагая карты вертикально, то тузы, падая на стол, будут проходить гораздо большее расстояние, чем в первом случае, и их очень тяжело будет разложить красиво, в то время как в первом способе их укладывают друг с другом с точностью до миллиметра.

6

Постулат второй

Карты или пачки карт должны занимать собой как можно большее пространство.

Рекомендация, безусловно, необычайно емкая. Включающая в себя массу вариантов и оттого открывающая необозримый простор для творчества. Начать хотя бы с вопроса, какое именно пространство имеется в виду – ведь в нашем мире их три: одномерное (прямая линия), двумерное (плоскость) и трехмерное (объем). Большинство фокусников соглашается называть пространством исключительно объем, и никак иначе. Прочие два пространства упоминаются крайне редко, будто они не существуют, а напрасно, так как карточная экзотика активно использует и линию, и плоскость. Работала бы только фантазия.

ОДНОМЕРНЫЙ СЛУЧАЙ

Подразумевается перемещение карт либо карточных пакетов по прямой линии.

Вспомним Жана Валтона, его манипуляцию, восхитившую обозревателя "Замкнутого круга" – более чем полуметровый карточный водопад. В этом феерическом трюке карты устремлялись из одной руки в другую как раз по прямой, ни на гран не отклоняясь в сторону. Вот как выполняется этот чарующий полет[5].

1. Правой рукой фокусник поднимает на уровень груди (или даже правого плеча) колоду карт, обращенную лицом вниз; при этом правый большой палец находится на середине ближнего короткого ребра колоды, а сомкнутые кончики правых среднего и безымянного пальцев наложены на середину дальнего короткого ребра колоды. Левая рука, развернутая ладонью вверх, расположена на уровне пояса и отведена от туловища вперед на 10—20 см.

2. Нажатием правого большого пальца на ближнее короткое ребро фокусник выгибает колоду, приближая середину ее краповой стороны к правой ладони, повернутой вниз, в результате чего карты по одной, начиная с нижней, стартуют с кончиков правых среднего и безымянного пальцев, устремляясь вниз, к подставленной ладони левой руки (рис. 5); при этом правые средний и указательный пальцы остаются почти неподвижными – карты выстреливаются вниз благодаря движению правого большого пальца, приближающегося к правым среднему и безымянному пальцам.

3. Пальцы левой руки следует немного развести в стороны и согнуть – дело в том, что во время водопада нажим правого большого пальца не остается постоянным, да и толщина колоды в правой руке уменьшается, отчего карты испускаются правой рукой неравномерно. Данный разброс в вылетах плюс сопротивление воздуха, взбаламученного пружинистым потоком, приводят к отклонениям карт, прилетающих в левую ладонь. В идеальном случае карты в ней должны были бы собираться в колоду, ложась одна на другую, но на практике такого почти никогда не происходит. Упавшие карты всегда занимают некоторую поверхность на левой ладони, и чтобы удержать их от падения на пол, пальцы левой руки приходится разводить и сгибать.

Рис 5.

Таков пример карточной манипуляции, удовлетворяющей второму постулату. Действительно, полет карт, летящих по одной прямой, смотрится тем эффектнее, чем дальше одна рука отстоит от второй, или чем полнее используется одномерное пространство. Трюк этот, кстати сказать, подчиняется и Великому Парадоксу Престидижитации – он приведет современных зрителей в точно такой же восторг, какой испытывала тогдашняя публика.

Теперь о новизне.

На 20-м Конгрессе ФИСМ я продемонстрировал два придуманных мною трюка, развивающихся именно в одном измерении.

Трюк первый

Бросок колоды из верхней руки в нижнюю, и наоборот.

1. Правой рукой, развернутой ладонью книзу, фокусник берет колоду, лежащую на столе крапом вверх – правый большой палец накладывается на середину ближнего короткого ребра колоды, правые средний и безымянный – на середину дальнего короткого ребра, а согнутый правый указательный – на краповую сторону колоды. Правая кисть с колодой карт, обращенной лицом вниз, поднимается вверх (рис.6, а), располагаясь на уровне правого уха. Левая рука, повернутая ладонью вверх, находится ниже уровня пояса; ее пальцы разведены и немного согнуты.

2. Правая кисть посылает колоду карт вниз, в направлении левой ладони; при этом заключительный направляющий толчок придает колоде распрямляющийся правый указательный палец. Колода летит вниз лицом, не переворачиваясь (рис.6 б), в подставленную левую ладонь.

3. Колода приходит в левую ладонь, и левые пальцы охватывают ее, не позволяя колоде отскочить от левой ладони. Во время полета колоды правая и левая кисти остаются на своих местах – это позволяет оценить зрителям протяженность траектории падения. Бросок сверху вниз закончен.

4. Перед выполнением броска снизу вверх колода располагается крапом вверх на обращенной вверх левой ладони, находящейся на уровне пояса; при этом основание левого большого пальца помещается на середине ближнего длинного ребра колоды, левый указательный палец наложен на середину левого короткого ребра, а левые средний и безымянный пальцы охватывают колоду, прижимаясь к середине дальнего длинного ребра. Правая кисть, пальцы которой разведены и направлены кончиками вниз, обращена ладонью вниз и поднята на высоту лица (рис.6в), не загораживая его.

Рис 6.

5. Бросок выполняется левой кистью, делающей резкий посыл колоды вверх, причем общая длина броскового маха не должна превышать 10—15 см; фактически катапультирование колоды осуществляется за счет разгиба согнутой левой кисти – колода, по сути, выстреливается основаниями левых указательного, среднего и безымянного пальцев.

6. Правая рука, находясь на месте, принимает подлетевшую к правой ладони колоду, моментально охватывая ее с краповой стороны смыкающимися правыми пальцами.

Очевидность этого карточного трюка в свое время немало удивила меня – мне казалось совершенно невероятным, что никто прежде не выполнял этого предельно простого по схеме приема. И я провел немало времени, отыскивая в иллюзионных журналах информацию об этом действии. Ничего не нашел. И даже на международных иллюзионных конгрессах не увидел ничего подобного. Впрочем, помимо проблемы авторства, меня угнетал другой вопрос – ведь ни мои броски колоды вниз-вверх, ни фантастика Жана Валтона, ни один из этих трюков не являлся фокусом! В них не было иллюзионного секрета, ловкость рук демонстрировалась впрямую – какая уж тут иллюзия?! Скорее всего, оба вышеописанных карточных действа должны проходить по ведомству карточного жонглирования, а вовсе не карточных мистификаций! И я стал размышлять, как, не изменяя мерности используемого пространства, создать карточный фокус.

Вот тут-то я и вспомнил о вольте.

Который исполнялся еще Александром Германном, был описан профессором Гоффманом, а в наши дни бездарно воспроизведен кандидатом наук Романовым. Который почти не используется карточными искусниками-новаторами, разработавшими иные, более тонкие приемы, но который в ходу у фокусников средней руки – они, середнячки, поступают бесхитростно. Раскрыв в каком-то месте две половинки колоды, они предлагают зрителю, запомнившему выбранную карту, положить ее на нижнюю полуколоду, а затем накрывают ее верхней, одновременно закладывая мизинец между полуколод. Далее задают зрителю вопрос:

– Вы поместили вашу карту в середину колоды. А хорошо ли вы ее запомнили?

При этих словах волшебника участник из зала почти со стопроцентной гарантией поднимает взгляд на фокусника, полуколоды с вложенным мизинцем оказываются без зрительского присмотра, и чародей, глядя собеседнику в глаза, выполняет вольт. Выбранная карта становится верхней. То есть оказывается в полном распоряжении карточного демонстратора.

Я подумал: нельзя ли вдохнуть будоражащую зрелищность в эту середнячковую традиционность? Пусть, решил я, вольт выполняется подобно блеску выхваченной сабли! А что для этого необходимо? Очень просто. Надо раскрыть ушную раковину ладоней, внутри которой производится не слишком популярный вольт, когда полуколоды меняются местами, впритирку обходя друг друга – нет, следует развести руки с полуколодами в стороны! Так подстегивало меня воображение, и после полутора десятков уже ушедших в небытие вариантов я нащупал нужный. Вот он.

Трюк второй

Вольт с падающей полуколодой.

1. Зритель кладет выбранную им карту на краповую сторону полуколоды, лежащей на левой ладони фокусника, обращенной вверх. Правая рука, повернутая ладонью вниз, удерживает вторую полуколоду, направленную крапом вверх.

Рис 7.

2. Исходное положение перед вольтом. Левая рука с расположенной поперек ее ладони полуколодой (левый большой палец находится на левом длинном ребре, левый указательный согнут и расположен под полуколодой, остальные левые пальцы охватывают полуколоду со стороны правого длинного ребра), наверх которой помещена карта зрителя, удерживается ладонью вверх на уровне пояса. Правая рука, большой палец которой наложен на середину ближнего короткого ребра, а средний и безымянный пальцы – на середину дальнего короткого ребра, поднимается вертикально вверх, на уровень лба исполнителя и располагается над левой ладонью (рис.7а).

3. Выполнение вольта. Пальцы правой руки разводятся в стороны, и полуколода начинает свободно падать вниз. Когда подлетающая полуколода окажется вблизи левой кисти, левый большой палец отгибается вниз, отпуская полуколоду в левой руке, а остальные левые четыре пальца распрямляются вместе с зажатой в них полуколодой (рис.7б), открывая левую ладонь для приема падающей полуколоды. Когда падающая попуколода коснется левой ладони, четыре левых пальца, удерживающие отведенную вправо, словно страницу книги, полуколоду, закрываются (рис.7б), помещая бывшую нижнюю полуколоду сверху бывшей верхней полуколоды. Вольт выполнен – верхняя карта в колоде, находящейся в левой руке, является картой зрителя.

ДВУМЕРНЫЙ СЛУЧАЙ

Подразумеваеся перемещение карт или карточных пакетов на плоскости. Такой плоскостью в подавляющем большинстве случаев является поверхность покрытого материей стола.

Совершенно бесподобно пользуются плоскостью стола лучшие карточные фокусники мира – Дэрил Мартинес, Хуан Тамариз, Леннарт Грин и др. Наиболее часто эти мастера используют прием "Оставление на столе части карт из колоды".

Это действие выполняется следующим образом.

1. Правая рука, повернутая ладонью вниз, берет крупную пачку карт. При этом правый большой палец располагается на середине ближнего малого ребра этой пачки, ложась на это ребро чуть наискось; согнутый правый указательный палец ложится на верхнюю (краповую) сторону пачки, а остальные три пальца охватывают пачку со стороны дальнего короткого ребра (рис. 8, a). Нажимая (во встречном направлении) на короткие ребра и на краповую сторону (вниз) данной пачки, фокусник немного выгибает ее – выпуклая сторона пачки обращается вниз.

2. Удерживая пачку в выгнутом состоянии, исполнитель накладывает ее лицом на поверхность стола, после чего ослабляет давление правого большого пальца, в результате чего часть карт, отпущенных правым большим пальцем, распрямится и ляжет на стол всей плоскостью, отделившись от крупной пачки (рис.8б).

3. Правый большой палец, вновь нажимая на ближнее короткое ребро пачки, усиливает давление на те карты, которые не отделились от пачки, и поднятая правая рука уносит пачку неотделившихся карт в сторону, а на столе лежит оставленная часть карт (рис.8в).

Данный прием является всего лишь связующим техническим действием, не более. До уровня загадочного фокуса он, конечно, не развит. Однако в арсенале карточных волшебников имеется престидижитаторская мистификация, которая вполне оформлена в зрелищную загадку. Она называется "фальшивое снятие колоды на столе". Иными словами, чародей выполняет наглядный, открытый глазам зрителя вольт, после которого колода тем не менее оказывается в том же порядке, в каком пребывала до вольта – разница заключается лишь в том, что обычный вольт делается с двумя полуколодами, а фальшивое снятие – с тремя и более пачками.

1. Фокусник выполняет прием "Оставление части карт на столе после накладывания на него крупной пачки карт". В результате на столе возникает часть А.

2. Фокусник повторяет "Оставление…" для пачки карт, оставшейся в его руке. На столе оказывается часть Б.

3. Фокусник последний раз проделывает "Оставление…". В итоге на столе появляется часть В, а в руке исполнитель удерживает часть Г.

4. Части А, Б и В выстроены в линию, параллельную ближнему ребру стола. Часть Г фокусник помещает на стол между линией А-Б-В и дальним ребром стола.

5. Подняв часть В, исполнитель накладывает ее на верх части Б, а получившийся пакет карт помещает на верх части А. Затем, подняв часть Г, фокусник бросает ее на верх пакета А Б В. Сформированная таким образом крупная пачка имеет то же расположение карт внутри себя, что и было до выполнения пп. 1-5.

Здесь рассказано лишь о четырех пачках, выкладываемых на стол, а Леннарт Грин, к примеру, работая двумя руками, являл невиданную зрелищность, покрывая такими пачками чуть ли не всю площадь стола. И, разумеется, собирая их потом в колоду с исходным порядком – каждый раз безошибочно!

Не каждый, конечно, способен разработать подобный алгоритм раскладки – за исключением карточных фанатов, готовых экспериментировать с колодой сутки напролет. Причина отнюдь не в его немыслимой сложности – эта проблема преодолима, основная трудность заключена в его громоздкости. Далеко не любой карточный волшебник согласится затратить пару-тройку месяцев на вызубривание раскладочного правила, да еще ежедневно выделять по полчаса на его повторение в памяти. Зато всякий, кто претендует на титул карточного искусника, обязан демонстрировать трюки с картами зрелищно.

Рис 8.

Зрелищность в двумерном случае означает размещение отдельных карт либо карточных пачек сколь возможно ближе к углам стола. Или разложение полуколод на карточные кучки вблизи его боковых (противоположных) сторон – скажем, вдоль них. И так далее. Размах всегда впечатляет.

Вспоминаю фокус, продемонстрированный мне давным-давно. Если сейчас я увижу того старичка, который пару недель провел у нас на даче, что располагалась между Крекшино и Апрелевкой (ныне в том месте находится железнодорожная станция Победа), то скорее всего и не узнаю его. Поскольку не помню о нем почти ничего, даже имени, разве что кроме обстоятельства, что работал он директором вагона-ресторана, курсировавшего между Москвой и Ташкентом, и вынужден был перед посещением поездных ревизоров сбросить в унитаз на мелькающие внизу шпалы 200 тысяч рублей – так он сам рассказывал. Но осталось неистребимое детское впечатление – гений игры в карты. Сидя в саду под молодыми березками, мы нещадно резались с ним в «подкидного», и за те две недели я выиграл у него всего лишь раза два или три, не больше – без всякого жульничанья с его стороны. Просто он классно просчитывал ходы, фиксируя в памяти вышедшие из игры карты. Вот он-то и удивил меня фокусом, который столь же эффектен, сколь и прост в исполнении. Приведу его.

«Вскрывание четырех тузов»

Обычный вариант.

1. Перед началом показа исполнитель кладет четырех тузов крапом вверх на краповую сторону колоды, а колоду помещает на стол лицом вниз. Такова подготовка.

2. По просьбе фокусника зритель поднимает верхнюю половину колоды и откладывает ее в сторону – также крапом вверх. На прежнем месте остается нижняя половина колоды – обозначим ее буквой А. Отложенную в сторону полуколоду назовем пачкой Б.

3. Верхнюю карту в пачке Б зритель, не вскрывая ее, помещает на верх пачки А.

4. С пачки Б зритель переносит верхнюю половину на стол – образуется пачка В.

5. С пачки В зритель возвращает верхнюю карту, не переворачивая ее, назад, на верх полупачки Б.

6. Верхняя половина пачки В поднимается и помещается крапом вниз на стол – получается пачка Г.

7. Верхняя карта с пачки Г без ее переворота возвращается на верх полупачки В.

8. Зритель переворачивает верхние карты всех четырех пачек – А, Б, В и Г. Все эти карты – тузы.

Этот фокус я и взял за основу для собственной разработки. Попытался внести в него зрелищность, которая достигается при практическом соблюдении условия двух-мерности. Вот что у меня получилось.

Рис 9.

«Вскрывание четырех тузов»

Усложненный вариант.

1. Перед началом демонстрации фокусник помещает четырех тузов, повернутых крапом вверх, на краповую сторону колоды, а колоду кладет на стол лицом вниз. На этом подготовка завершается.

2. Перед показом трюка колода лежит на месте А на столе. Фокусник предлагает зрителю снять верхнюю полуколоду и положить рядом с местом Д, не переворачивая ее – зритель помещает верхнюю полуколоду на место Б (рис.9а). Все дальнейшие фазы выполнения трюка делаются фокусником, и во всех, кроме последней, карты либо пачки карт переносятся параллельно столу только крапом вверх.

3. "Я сделаю из двух кучек четыре", – произносит исполнитель и двумя руками одновременно переносит верхнюю половину пачки А на место В, поближе к себе, а верхнюю половину пачки Б – на место Г (рис.9, б), также поближе к себе. Когда чародей помещает карты на место В, одним движением пальцев, не отрывая их от карт, он формирует из них параллелограмм, сдвигая верхние карты по направлению к себе (рис.9в).

4. "А предыдущие две кучки я поменяю местами", – говорит волшебник, не отрывая рук от пачек Г и В. Затем правым большим пальцем приподнимает две верхние карты (рис.9, г) – это движение является начальным для перемещения двух верхних карт (двух тузов) с кучки В на кучку Б. Далее следует одновременный старт обеих рук – левая (пустая) рука, оторвавшись от карт Г, берет пачку А, а правая (со скрытыми в ладони двумя тузами), двигаясь под левым предплечьем, снявшись с карт В, захватывает пачку Б, накладывая на нее двух тузов. Наконец, обе пачки А и Б поднимаются вверх и меняются местами. В итоге 2 туза оказываются верхними картами в пачках А и В. Положив пачки на места А и Б, фокусник не снимает с них рук.

5. "Ну, и другие две – для симметрии", – продолжает волшебник. Произнося эти слова, он переносит пустую левую кисть с пачки Б на пачку В, беря ее пальцами, и одновременно с этим правая рука, сняв с пачки А верхнюю карту, движется под левым предплечьем, скрывая карту в ладони, от пачки А к пачке Г, захватывая ее и поднимая в воздух (вместе с наложенной картой). Пачки карт с мест В и Г меняются местами. Теперь два туза являются верхними картами в пачке Г, и по одному тузу находится наверху пачек А и В. Только теперь исполнитель может оторвать руки от карт.

6. "Посмотрим, какие карты оказались верхними", – улыбается волшебник. Он накладывает одновременно две руки на правые кучки – левая рука вскрывает туза с пачки А, а правая рука захватывает туза с пачки В и движется к пачке Б под левым предплечьем. "Один туз", – комментирует чародей. Достигнув пачки Б, правая рука вскрывает удерживаемого в ней туза, всячески показывая, будто этот туз взят ею с верха пачки Б. "Второй туз", – звучит голос фокусника. Далее исполнитель подводит обе руки к нижним пачкам и вскрывает их верхние карты: левой рукой – с пачки Г, а правой – с пачки А. "Третий и четвертый" – заключает волшебник.

ТРЕХМЕРНЫЙ СЛУЧАЙ

Подразумевается перемещение карт или карточных пакетов в объеме. Таким объемом в большинстве случаев является пространство над демонстрационным столом.

Люди, умеющие хорошо считать, ценились всегда. Искусство счета и доныне пользуется непререкаемым авторитетом. Как же удивлены бывают зрители, когда число карт в одной и той же пачке оказывается различным! Сперва – шесть, потом – восемь, а затем – десять! Но дело вовсе не в картах – их как было шесть, так и осталось. Причина – в умелом быстродействии пальцами, в хитрых престидижитаторских приемах.

В лексиконе карточных волшебников данный трюк так и называется – "Фальшивый счет".

Рис 10.

1. Фокусник держит в правой руке, повернутой ладонью вниз, пачку из шести карт, обращенных крапом вверх – правый большой палец наложен на ближнее короткое ребро пачки, а правые средний и безымянный пальцы находятся на середине дальнего короткого ребра пачки.

2. К правой руке, удерживающей карты на уровне пояса, волшебник подводит левую руку, развернутую ладонью вправо так, что левый большой палец оказывается выше остальных левых пальцев. Когда кисти сблизятся, левый большой палец накладывается подушечкой на крап верхней карты пачки, при этом основание левого большого пальца касается середины левого длинного ребра пачки (рис. 10а).

3. Левый большой палец нажимает на верхнюю карту пачки, стягивая ее в развернутую вверх левую ладонь. Когда карта окажется в левой ладони, левая кисть немного опускается вниз (рис. 10б). Фокусник произносит: "Одна карта".

4. Левая рука, удерживая в обращенной вверх ладони взятую карту, вновь подводится к правой руке, и левый большой палец накладывается подушечкой на крап верхней в пачке карты – при этом левая ладонь с находящейся в ней картой оказывается под пачкой, находящейся в правой руке.

5. Левый большой палец стягивает верхнюю карту пачки влево, и эта карта ложится в левую ладонь поверх уже находящейся там карты. Левая рука опускается немного вниз. Фокусник считает: "Две карты".

6. Повторяя пп. 4-5, можно пересчитать все шесть карт. Чтобы эти шесть карт были сосчитаны как восемь, десять и т. д., необходимо в тот момент, когда левый большой палец ляжет на верхнюю карту пачки в правой руке, захватить пальцами правой руки все карты, располагающиеся в левой ладони, прижав их к лицевой стороне пачки и удерживая в пальцах правой руки. Одновременно с этим движением левый большой палец стягивает в левую ладонь верхнюю карту пачки, и левая кисть с этой картой опускается немного вниз. В результате такого присоединения пачка, находящаяся в правой руке, количественно возрастет, и счет карт будет длиться до большего, нежели шестерка, числа, поскольку некоторые карты пачки будут пересчитываться дважды (а если необходимо по условиям показа фокуса, то и трижды, и большее количество раз).

Этот фокус я увидел в исполнении американского иллюзиониста Дэвида Вильямсона, чье выступление отличается чрезмерно, пожалуй, повышенной экспрессией, иногда вырастающей до артистической атаки на зрителя. Вильямсон, вне сомнений, весьма искусный мастер, но в последнее время его манера показа, приобретя лихость и размашистость в общении с аудиторией, стала самодовлеющей – от этого публика, следящая за его бросками животом на стол, выхватыванием карт из рук зрителей, швырянием по сцене различных предметов, к концу его эскапад иногда забывает, а какой, собственно говоря, демонстрируется фокус. Отдавая должное сценической раскованности Дэвида, его самобытному поведению, непохожему на стиль других чародеев, я не рискну утверждать, будто иллюзионное будущее скажется связанным именно с данным сценическим образом. Существенно иное. Вильямсон двинулся по пути раскрутки зрелищного облика, а не по дороге совершенствования трюка. Вероятно, именно поэтому он выбрал описанную разновидность "Фальшивого счета", в которой есть что покритиковать. Я не стану напоминать о том, что карты во время трюка развернуты ребром к зрителям и, следовательно, плохо видны. Я скажу о другом – руки исполнителя охватывают как пачку, так и стягиваемые карты, и лишь левая рука периодически слегка опускается вниз. Ясно, что ни о какой зрелищной объемности тут говорить не приходится.

А как можно было бы выполнить "Фальшивый счет" в трехмерном варианте?

Расскажу о своем собственном трюке, продемонстрированном на Конгрессе ФИСМ.

1. Стоя левым боком к зрителям, фокусник держит левую кисть, повернутую ладонью вверх, на уровне пояса, выдвинув ее на 30—40 см вперед. Колода карт расположена на левой ладони вертикально – ее крап обращен к зрителям, а нижнее длинное ребро колоды опирается на основания левых пальцев (кроме большого); при этом верхняя фаланга левого большого пальца наложена на середину верхнего длинного ребра колоды, а левый средний, указательный и безымянный пальцы упираются в лицевую сторону колоды. Таково исходное положение.

2. Правая рука исполнителя выводится вперед на высоту плеча, и правая кисть разворачивается таким образом, чтобы правые средний и указательный пальцы указывали вниз, на пол, а правая ладонь была направлена на зрителей. К выполнению счета карт все готово.

3. Не изменяя положения левой руки, левые указательный, средний и безымянный пальцы начинают выдвигать вверх лицевую карту колоды; при этом левый большой палец контролирует, чтобы поднималась только одна лицевая карта, перекрывая подъем прилежащих к ней карт (рис. 11а).

4. Правая рука подводится к выдвинутой вверх карте и захватывает ее направленным вниз правыми указательным и средним пальцами; при этом указательный палец ложится на краповую сторону карты, а средний – на лицевую; чтобы карта не упала, подушечка правого среднего пальца должна находиться напротив ногтя правого указательного пальца (пальцы скрещены). Захватив выдвинутую карту, правая кисть, продолжая быть направленной на зрителей, отводится вправо и вверх, а в этот момент левые указательный, средний и безымянный пальцы выдвигают вверх следующую карту с лицевой стороны колоды (рис. 11б). Фокусник считает: "Одна карта".

5. Удерживая карту между направленными вниз правыми указательным и средним пальцами, волшебник, не меняя ориентации правой ладони на зрителей, подводит данную карту к новой выдвинутой, прижимает крап предыдущей карты к лицевой стороне только что выдвинутой карты и захватывает их обе кончиками правых указательного переднего пальцев (рис.11в). Выполнив захват, правая рука отводится вверх и вправо, зажимая уже две карты, а левые указательный, средний и безымянный пальцы выдвигают из колоды очередную лицевую карту (рис. 11б). Фокусник произносит: "Две карты".

Рис 11.

6. Повторяя пп. 4-5, чародей набирает в правые указательный и средний пальцы столько карт, сколько нужно. Например, десять. Захватив десятую карту, исполнитель отводит правую руку с десятью картами вправо и вверх, но никакая карта из колоды не выдвигается (рис. 11 г). Фокусник говорит: "Десять карт". Таков обычный счет.

7. Для того, чтобы выполнить фальшивый счет, левые указательный. средний и безымянный пальцы должны стягивать назад, в левую ладонь, по одной карте с лицевой стороны пачки, подносимой правой рукой к левой руке, т. е. в момент, показанный на рис. 11 в. В результате такого стягивания в подводимой правой рукой пачке и отводимой вправо-вверх количество карт не меняется, хотя фокусник называет величину, на единицу большую. При этом схема движения не изменяется, а левые пальцы каждый раз продолжают выдвигать одну карту с лицевой стороны колоды вверх. Тогда – если мы хотим, например, иметь в правых пальцах четырех тузов, но считать количество забираемых карт до десяти, то нам необходимо сначала положить четыре туза второй, третьей, четвертой и пятой картами в колоде, считая с ее лицевой стороны, затем для первых захватываемых четырех карт применить обычный счет (пп. 4-5), а начиная с пятой и до десятой включительно – фальшивый (п. 7), то есть каждый раз стягивая по одной карте в левую ладонь с лицевой стороны подносимой пачки.

Комментарий

Перебрасывание карт из руки в руку было известно задолго до Казнева. Его описывает даже Робер-Уден в книге 1868 года. А в России он появился как минимум в 1877 году в переводе «Современной Магии» Хоффманна.

7

Постулат третий

Карты или пачки карт должны, перемещаясь, создавать отчетливо видимую динамику.

Весьма непростое требование. Условие, выводящее карточное престидижитаторство на уровень карточного жонглирования. Создающее эффектность, насыщающее окружающее пространство карточной экспрессией.

"…Был среди русских фокусников один замечательный мастер – Павел Алексеевич Соколов-Пассо. По справедливости могу сказать, что равного ему в манипуляции, то есть в ручной работе, я никогда больше не встречал, – писал народный артист РСФСР Эмиль Кио-старший. – Это был настоящий самородок, пожалуй, единственный в своем роде. Он работал одновременно с двумя колодами карт, которые мгновенно появлялись и исчезали у него в руках. Карты «вытаскивались» из «носа», «уха», «рта» зрителей, они летали по воздуху, уменьшались и увеличивались в размерах. Известно, что карты все время находятся в руках у фокусника, но он так быстро перемещает их между своими пальцами, что они перестают быть видными зрителям. Попробуйте проделать это хотя бы с двумя-тремя картами – и тогда вы оцените мастерство Пассо, манипулировавшего с двумя колодами".

Какое захватывающее, головоломно-несущееся действие! Стиль action, неудержимо приковывающий внимание зрителей. То, что было терминологически подчеркнуто еще на заре престидижита-ции, – быстродействие. Третий постулат предписывает, чтобы именно оно поражало аудиторию наглядностью.

Как это понимать?

А очень просто – динамика должна нескрываться фокусником, но всячески высвечиваться, преподноситься как можно явственнее. И организовываться ярче там, где она в исходном варианте приглушена.

Возьмем, к примеру, обычную тасовку. Юрий Обрезков, опытный карточный чародей из Санкт-Петербурга, рекомендует следующий вариант, изложенный в его книге "Карточные фокусы" (СПб., 1991 г.):

"… Каждый, кто хоть раз садился играть в карты, знает, как их тасовать. Поэтому здесь приведем лишь краткое описание этой наиболее распространенной тасовки. Держите колоду в левой руке так, чтобы ее длинная кромка лежала у основания левых пальцев. Большой палец располагается на крапе верхней карты, а кончики остальных пальцев находятся на левой стороне нижней карты колоды. Правая рука берет колоду, приподнимает ее вверх, одновременно левый большой палец стягивает часть карт, оставляя их в руке (рис. 12).

Затем правая рука делает серию движений вверх и вниз, опуская и поднимая карты в левую ладонь, поверх карт, уже имеющихся в левой руке. При этом каждый раз, как только карты попадают в левую ладонь, левый большой палец стягивает одну или несколько карт из правой руки. Этот процесс продолжается до тех пор, пока не закончатся карты в правой руке, после чего тасовку можно повторить.

Тасуя колоду таким образом, не смотрите на карты. Для этого тренируйтесь до тех пор, пока это не войдет в привычку. Скорость тасовки должна быть не слишком быстрой и не слишком медленной, при этом темп должен быть равномерным".

Действительно, самая обычная тасовка. Дежурный вариант, без претензии на особую зрелищ-ность. Устроит ли он нас?

А это смотря для чего. Если для заурядной игры от нечего делать – то вполне. И для новичка, только-только принявшегося за освоение карточных премудростей – тоже. Но никак не для зрелого мастера.

Хотя бы потому, что нет двух похожих виртуозов – каждый из корифеев не просто имеет свое творческое лицо, но обязан его иметь. Что это, скажите на милость, за чародей, который выходит к зрителям с давно заигранными трюками?

А еще потому, что описанная тасовка не развернута на аудиторию. Она сосредоточена между качающимися вверх-вниз кистями. Она вполне приемлема, если фокусник хочет ее скрыть или, во всяком случае, сделать незаметной для публики. И она совершенно непригодна, когда исполнитель желает эффектно продемонстрировать ее. Потому что нарушены азы зрелищности. Кого способна захватить, увлечь, поразить динамика такой тасовки?

Предлагаю свою разработку обычной тасовки. Сравните.

Рис 13.

1. Руки стоящего фокусника полусогнуты в локтях. Обе кисти находятся на уровне пояса и разведены на расстояние 30—50 см друг от друга. Ладони ориентированы в направлении "друг на друга – верх – к туловищу". Колода удерживается в левой руке – подушечки левых указательного, среднего и безымянного пальцев нажимают на дальнее длинное ребро колоды, а ближнее длинное ребро прижимается к ладонной подушечке у основания левого большого пальца.

2. Левый средний палец, упираясь в середину дальнего длинного ребра колоды, отводит на 1– 3 см дальнее длинное ребро нескольких ближних карт от дальнего длинного ребра оставшейся (удаленной от исполнителя) части колоды; при этом длинные ближние ребра всех карт остаются сомкнутыми друг с другом – получается нечто напоминающее "раскрытие записной книжки, удерживаемой в кисти" (рис. 13а).

3. Левая кисть делает короткий сильный бросок в направлении правой кисти, левый средний палец слегка подталкивает пачку из нескольких ближних карт, и та, вылетев из левой кисти, направляется по воздуху к принимающей ее правой кисти (рис. 136). Полет этой пачки карт и создает впечатляющую карточную динамику.

4. Правая кисть ловит влетающую в ладонь пачку карт, придерживая ее правыми средним и безымянным пальцами; в это время кончик левого среднего пальца опять приподнимает дальнее длинное ребро нескольких ближних к фокуснику карт, отделяя их от оставшейся части колоды (рис. 13в).

5. Следует кистевой бросок левой руки в направлении правой; отделенная левым средним пальцем пачка карт пролетает по воздуху к правой руке и ложится поверх уже находящейся в правой кисти пачки карт.

6. Действия пп. 2-5 повторяются до тех пор, пока пачка в левой руке не истощится и левая рука не окажется пустой; при этом в правой кисти будет находиться перетасованная колода карт. Для большей убедительности можно повторить процесс данной тасовки, перекидывая пачки (или отдельные карты) уже из правой кисти в левую. Эта перекидка проходит абсолютно симметрично по сравнению с описанной в пп. 2-5 ("левый" меняется на «правый», и наоборот).

Однако фокусности в этом приеме нет. Ну, тасовка и тасовка. Жонглирование, эксцентрика, а в чем же иллюзия? Где чудо?

Я прекрасно отдавал себе в этом отчет, и мне не осталось иного выхода, как придумать "фальшивую тасовку". При ее выполнении зрителям кажется, будто карты в колоде перемешиваются, а на самом деле колода остается в прежнем порядке. Плюс обязательная динамика. Хотя и не вполне обычная.

Рис 14.

1. Колода, повернутая крапом вверх, удерживается в правой руке, обращенной ладонью вниз и поднятой на уровень правого плеча, несколько правее его подушечки правых среднего и безымянного пальцев лежат на середине короткого дальнего ребра колоды, а подушечка правого большого пальца наложена на середину ближнего короткого ребра колоды; левая рука, повернутая ладонью в направлении "вверх – к зрителям", опущена несколько ниже уровня пояса, а пальцы ее расправлены для приема карт (рис.14а).

2. Правая кисть, удерживающая колоду, делает диагональный мах длиной 30—50 см перед туловищем в направлении левой руки; при этом подушечки правых среднего, безымянного и большого пальцев ослабляют давление на нижние части коротких ребер колоды, отчего в тот момент, когда правая рука мгновенно остановит свое движение на полпути, пачка нижних карт срывается с лицевой стороны колоды и мчится по воздуху в сторону левой руки (рис. 14б). Полет этой пачки и обусловливает запоминающуюся динамику.

3. Правая рука с находящейся в ней колодой карт возвращается в исходное положение, поднимаясь к правому плечу и располагаясь немного правее его; левая кисть, опущенная ниже пояса и развернутая в направлении "вверх – на зрителя", удерживает влетевшую в нее пачку карт (рис. 14в).

4. Повторяя пп. 1-3, фокусник набрасывает пачки карт, отделяющиеся от лицевой части колоды в правой руке, на крап карт, удерживаемых в левой руке – эти повторы происходят до тех пор, пока колода в правой руке не истощится, а правая рука не окажется пустой. Карты, удерживаемые в левой руке, собраны в колоду, которая находится в первоначальном порядке.

Комментарий

Обрезков, скорее всего, и не знал о книге Хугарта и Брау «Королевская дорого в карточную магию», а брал все у Цмека, который уже переводил все почти слово в слово с Хугарта, вплоть до шуток.

100—200 лет назад изобретали некие движения, которые не были похожи на классические тасовки но создавали иллюзию таковой. Сейчас изобрести новую ложную тасовку значит «придумать нечто, что будет выглядеть как обычная тасовка – индийская, сверху вниз или пролиcтыванием», но при этом расположение некоторых карт не будет меняться или окажется в месте известном фокуснику.

8

Мы рассмотрели три постулата. Те правила, соблюдение которых обеспечит карточным фокусам максимальную зрелищность. Но для чего она необходима, эта самая зрелищность? Стоит ли ломать копья, чтобы добиваться ее?

Все зависит от исходной позиции карточного фокусника.

Если он хочет всего лишь удивить зрителя, и не более того – ему совсем не обязательно заботиться о зрелищности. Никакая пространственная живопись, околдовывающая погруженный в нее трюк, при такой первоначальной установке даже не вспоминается. Единственное, на чем строится ожидаемый эффект, это собственно эксплуатируемый фокус. Без всякого пространственно-динамического аккомпанемента. Отсюда и результат – да, фокусник. Да, трюкач. Но не волшебник. И тем более – не маг.

Если же карточный мастер, идя на трюк, мечтает не только поразить зрителя рукотворным чудом, но и восхитить его ощущением мимолетного инобытия – тогда он обратится к зрелищности, даже сам того быть может, до конца не осознавая. И тогда разливающаяся в воздухе магия увлечет воображение зрителя, раскрепостив его фантазию, а пластичная динамика наполнит его мажорной радостью. Все это будет поддержано активной визуальностью, отчего зрелищность, насыщенная пространственным размахом, обрушится всей мощью на восприятие аудитории, разворачивая перед ней диалектику фантасмагорической мистификации.

Так что в конечном итоге выбор проистекает единственно от исполнителя. Решайте сами.

Оглавление