КНИГА ПЕРВАЯ

Занятия философией, как некоторые полагают, начались впервые у варваров: а именно у персов были их маги, у вавилонян и ассириян — халдеи, у индийцев — гимнософисты, у кельтов и галлов — так называемые друиды и семнофеи[1] (об этом пишут Аристотель в своей книге "О магии"[2] и Сотион в XXIII книге "Преемств"); финикийцем был Ох, фракийцем — Замолксис, ливийцем — Атлант. Египтяне уверяют, что начинателем философии, хранимой жрецами и пророками, был Гефест, сын Нила;[3] от него до Александра Македонского прошло 48 863 года, и за это время было 373 солнечных затмения и 332 лунных. А от магов, первым из которых был перс Зороастр, и до падения Трои, по счету платоника Гермодора (в книге "О науках"), прошло 5000 лет; по счету же Ксанфа Лидийского, от Зороастра до переправы Ксеркса прошло 6000 лет, причем после Зороастра следовал длинный ряд магов-преемников — и Остан, и Астрампсих, и Гобрий, и Пазат, вплоть до сокрушения Персии Александром Македонским.[4]

И все же это большая ошибка — приписывать варварам открытия эллинов: ведь не только философы, но и весь род людей берет начало от эллинов. В самом деле, достаточно припомнить, что именно среди афинян родился Мусей, а среди фиванцев — Лин.

Мусей, сын Евмолпа, первый, по преданию, учил о происхождении богов и первый построил шар; он учил, что все на свете рождается из Единого и разрешается в Едином.[5] Умер он в Фалере, и над его могилой начертана такая надпись:

Здесь, в фалерской земле, покоится в этой гробнице Бренным телом своим отпрыск Евмолпа Мусей.[6]

От Евмолпа, отца этого Мусея, получил свое имя афинский род Евмолпидов.[7]

Лин, по преданию, был сыном Гермеса и музы Урании; он учил о происхождении мира, о путях солнца и луны, о рождении животных и растений. Поэма его начинается так:

Было время, когда все в мире явилося вместе…

Отсюда и взял Анаксагор свое учение, что все в мире возникло совокупно[8] и лишь потом явился Ум и внес в это порядок. Умер этот Лин на Евбее от стрелы Аполлона, и надпись ему такая:

Музы Урании сын, прекрасновенчанной богини, В Фивах родившийся Лин в этой гробнице лежит.[9]

Вот таким образом началась у эллинов философия, самое имя которой чуждо варварской речи.

Те, кто приписывают открытие философии варварам, указывают еще и на фракийца Орфея, называя его философом, и притом древнейшим. Но я не уверен, можно ли называть философом человека, который говорил о богах так, как он; да и вообще не знаю, как назвать человека, который бесстыдно приписывает богам все людские страсти, в том числе такие мерзкие дела, которые редкому человеку и на язык придут. Сказание гласит, что Орфей был растерзан женщинами;[10] но в македонском городе Дне есть надпись о том, что он погиб от молнии:

Музами здесь погребен Орфей, златолирный фракиец, Зевса, владыки небес, дымным перуном сражен.[11]

Сторонники варварского происхождения философии описывают и то, какой вид она имела у каждого из народов.

Гимнософисты и друиды, по их словам, говорили загадочными изречениями, учили чтить богов, не делать зла и упражняться в мужестве; гимнософисты презирали даже смерть, как свидетельствует Клитарх в XII книге.

Халдеи занимались астрономией и предсказаниями.

Маги проводили время в служении богам, жертвоприношениях и молитвах, полагая, что боги внемлют только им; рассуждали о сущности и происхождении богов, считая богами огонь, землю и воду; отвергали изображения богов, в особенности же различение богов мужеского и женского пола. Они составляли сочинения о справедливости; утверждали, что предавать покойников огню — нечестиво, а сожительствовать с матерью или дочерью — не нечестиво (так пишет Сотион в XXIII книге); занимались гаданиями, прорицаниями и утверждали, будто боги являются им воочию, да и вообще воздух полон видностей,[12] истечение или воспарение которых различимо для зоркого глаза. Они не носили золота и украшений, одежда у них была белая, постелью им служила земля, пищей — овощи, сыр и грубый хлеб, посохом — тростник; тростником же они прокалывали и подносили ко рту кусочки сыра за едой. Колдовством они не занимались, как свидетельствуют Аристотель в книге "О магии" и Дион в V книге «Истории»; последний добавляет, что, судя по имени, Зороастр был звездопоклонником,[13] и в этом с ним согласен Гермодор. Аристотель в I книге "О философии" считает, что маги древнее, чем египтяне, что они признают два первоначала — доброго демона и злого демона и что первого зовут Зевс и Оромазд, а второго — Аид и Ариман; с этим согласны также Гермипп (в I книге "О магах"), Евдокс (в "Объезде Земли") и Феопомп (в VIII книге "Истории Филиппа"), причем последний добавляет, что, по учению магов, люди воскреснут из мертвых, станут бессмертными и что только заклинаниями магов и держится сущее; то же самое рассказывает и Евдем Родосский. А Гекатей сообщает, что сами боги, по их мнению, имели начало. Клеарх из Сол в книге "О воспитании" считает гимнософистов учениками магов, а иные возводят к магам даже иудеев.[14] Между прочим, сочинители книг о магах оспаривают рассказ Геродота: они утверждают, что Ксеркс не пускал стрел в солнце и не погружал оков в море, ибо маги считают солнце и море богами, и что кумиры богов Ксеркс ниспроверг[15] тоже в согласии с учением магов.

Египтяне в своей философии рассуждали о богах и о справедливости. Они утверждали, что началом всего является вещество, из него выделяются четыре стихии и в завершение являются всевозможные живые существа. Богами они считают солнце и луну, первое под именем Осириса, вторую под именем Исиды, а намеками на них служат жук, змей, коршун и другие животные (так говорят Манефон в "Краткой естественной истории" и Гекатей в I книге "О египетской философии"), которым египтяне и воздвигают кумиры и храмы, потому что обличие бога им не ведомо. Они считают, что мир шарообразен, что он рожден и смертей; что звезды состоят из огня в огонь этот, умеряясь, дает жизнь всему, что есть на земле; что затмения луны бывают оттого, что луна попадает в тень земли; что душа переживает свое тело и переселяется в другие; что дождь получается из превращенного воздуха; эти и другие их учения о природе сообщают Гекатей и Аристагор. А в заботе своей о справедливости они установили у себя законы и приписали их самому Гермесу. Полезных для человека животных они считают богами; говорят также, будто они изобрели геометрию, астрономию и арифметику. Вот что известно об открытии философии.

Философию философией [любомудрием], а себя философом [любомудром] впервые стал называть Пифагор, когда спорил в Сикионе с Леонтом, тираном Сикиона или Флиунта (как пишет Гераклид Понтийский в книге "О бездыханной женщине"[16]); мудрецом же, по его словам, может быть только бог, а не человек. Ибо преждевременно было бы философию называть «мудростью», а упражняющегося в ней — «мудрецом», как если бы он изострил уже свой дух до предела; а философ ["любомудр"] — это просто тот, кто испытывает влечение к мудрости. Мудрецы назывались также софистами [мудрователями], и не только мудрецы, но и поэты: так называет Гомера и Гесиода Кратин в «Архилохах», желая похвалить этих писателей.

Мудрецами почитались следующие мужи: Фалес, Солон, Периандр, Клеобул, Хилон, Биант, Питтак; к ним причисляют также Анахарсиса Скифского, Мисона Хенейского, Ферекида Сиросского, Эпименида Критского, а некоторые и тирана Писистрата. Вот кто были мудрецы.

Философия же имела два начала: одно — от Анаксимандра, а другое — от Пифагора; Анаксимандр учился у Фалеса, а наставником Пифагора был Ферекид. Первая философия называется ионийской, потому что учитель Анаксимандра Фалес был ионийцем, как уроженец Милета: вторая называется италийской, потому что Пифагор занимался ею главным образом в Италии. Ионийская философия завершается Клитомахом, Хрисиппом и Феофрастом, италийская же — Эпикуром.[17]

А именно преемником Фалеса был Анаксимандр, за ним следовал Анаксимен, затем — Анаксагор, затем — Архелай, затем — Сократ, который ввел этику; за Сократом — сократики, и среди них Платон, основатель Старшей академии, за Платоном — Спевсипп и Ксенократ, затем Полемон, затем Крантор и Кратет, затем Аркесилай, с которого начинается Средняя академия; затем Лакид, начинатель Новой академии, затем Карнеад, затем Клитомах; вот как эта философия завершается Клитомахом. Хрисиппом же она завершается так: учеником Сократа был Антисфен, за ним следовал киник Диоген, затем Кратет Фиванский, затем Зенон Китайский, затем Клеанф, затем Хрисипп. А Феофрастом она завершается так: учеником Платона был Аристотель, а учеником Аристотеля — Феофраст. Вот каким образом завершается ионийская философия.

Италийская же философия такова: учеником Ферекида был Пифагор, за нам следовал сын его Телавг, затем Ксенофан,[18] затем Парменид, затем Зенон Элейский, затем Левкипп, затем Демокрит, затем многие другие, в том числе Навсифан (и Навкид),[19] а за ними — Эпикур.

Философы разделяются на догматиков и скептиков. Догматики — это все те, которые рассуждают о предметах, считая их постижимыми; скептики — это те, которые воздерживаются от суждений, считая предметы непостижимыми.

Некоторые философы оставили после себя сочинения, а некоторые совсем ничего не писали. Среди последних — Сократ, Стильпон, Филипп, Менедем, Пиррон, Феодор, Карнеад, Брисон, а по мнению иных, также и Пифагор и Аристон Хиосский (если не считать нескольких писем). По одному лишь сочинению оставили Мелисс, Парменид, Анаксагор. Много написал Зенон, еще больше Ксенофан, еще больше Демокрит, еще больше Аристотель, еще больше Эпикур, еще больше Хрисипп.

Некоторые философы получили наименование по городам, например элейцы, мегарики, эретрийцы и киренаики; некоторые — по местам занятий, например академики и стоики;[20] некоторые — по особенностям занятий, например перипатетики-гуляющие; некоторые — в насмешку, например киники-собаки; некоторые — по предрасположению, например евдемоники — искатели счастья; некоторые — по образу мыслей, например филалеты-правдолюбцы, эленктики-опровергатели,[21] аналогеты-сопоставители; некоторые — по именам своих наставников, например сократики, эпикурейцы и прочие.

Наконец, одни философы называются физиками, за изучение природы; другие — этиками, за рассуждение о нравах; третьи — диалектиками, за хитросплетение речей. Физика, этика и диалектика суть три части философии; физика учит о мире и обо всем, что в нем содержится; этика — о жизни и о свойствах человека; диалектика же заботится о доводах и для физики, и для этики. До Архелая [включительно] существовал только один род — физика; от Сократа, как сказано выше, берет начало этика; от Зенона Элейского — диалектика.

В этике существуют десять школ: академическая, киренская, элидская, мегарская, киническая, эретрийская, диалектическая, перипатетическая, стоическая, эпикурейская. Основателем старшей академической был Платон, средней — Аркесилай, новой — Лакид; основателем киренской — Аристипп Киренский; основателем элидской — Федон Элидский; основателем мегарской — Евклид Мегарский; основателем кинической — Антисфен Афинский; основателем эретрийской — Менедем Эретрийский; основателем диалектической — Клитомах Карфагенский; основателем перипатетической — Аристотель Стагирийский; основателем стоической — Зенон Китайский; эпикурейская же школа прямо названа по Эпикуру. Впрочем, Гиппобот в своей книге "О философских школах" перечисляет девять школ и учений: во-первых, мегарскую, во-вторых, эретрийскую, в-третьих, киренскую, в-четвертых, эпикурейскую, в-пятых, Анникеридову, в-шестых, Феодорову,[22] в-седьмых, Зенонову стоическую, в-восьмых, старшую академическую, в-девятых, перипатетическую; ни кинической, ни элидской, ни диалектической он не упоминает.

Пирроновскую школу из-за неясности ее воззрений по большей части тоже не включают в счет, а некоторые считают, что отчасти она является школой, отчасти же нет. Ее можно считать школой постольку, поскольку школой мы называем тех, кто придерживается (или делает вид, что придерживается) того или иного истолкования видимых явлений; на этом основании действительно можно говорить о скептической школе. Если же школой называть тех, кто привержен к известным догмам и придерживается их, то здесь нельзя говорить о школе, ибо догм у нее нет.

Вот каковы в философии начала, преемственности, деление на части и деление на школы. К этим школам не так давно Потамон Александрийский прибавил еще одну,[23] эклектическую, отобрав из всех школ то, что ему хотелось. По его мнению (как он пишет в книге "Первоосновы"), критериев истины существует два: первый — тот, который выносит решение, то есть ведущее начало души, и второй — тот, благодаря которому выносится решение, например ясный и точный образ; началами всего являются вещество, деятель, качество и место, то есть "из чего", «что», «как» и «где». Конечно же, целью, к которой все стремится, он считал жизнь, совершенную во всех добродетелях, но вместе с тем не лишающую и тело его благ, как природных, так и внешних.

Теперь мне следует повести речь о самих этих мужах, начиная с Фалеса.

Итак, Фалес (по согласному утверждению и Геродота,[24] и Дурида, и Демокрита) был сын Эксамия и Клеобулины из рода Фелидов, а род этот финикийский, знатнейший среди потомков Кадма и Агенора.[25] [Он был одним из семи мудрецов], что подтверждает и Платон;[26] и когда при афинском архонте Дамасии эти семеро получили именование мудрецов, он получил такое имя первым (так говорит Деметрий Фалерский в "Перечне архонтов"). В Милете он был записан в число граждан, когда явился туда вместе с Нелеем, изгнанным из Финикии. Впрочем, большинство утверждает, что он был коренным жителем Милета, и притом из знатного рода.

Отойдя от государственных дел, он обратился к умозрению природы. По одному мнению, от него не осталось ни единого сочинения, — ибо приписываемая ему "Судоводная астрономия" принадлежит, говорят, Фоку Самосскому. (А Каллимаху он был известен как открыватель Малой Медведицы, что видно из таких стихов в «Ямбах»:

В небесной колеснице он открыл звезды, По коим финикийцы правят путь в море.[27])

По другому же мнению, он написал только две книги: "О солнцестоянии" и "О равноденствии", считая остальное непостижимым.

Некоторые полагают, что он первый стал заниматься астрономией, предсказывая затмения и солнцестояния (так утверждает Евдем в "Истории астрономии", и за это им восторгаются Ксенофан и Геродот;[28] о том же свидетельствуют Гераклит и Демокрит). Некоторые же утверждают также, что он первый объявил душу бессмертной (в их числе поэт Херил). Он первый нашел путь солнца от солнцестояния до солнцестояния; он первый (по мнению некоторых) объявил, что размер солнца составляет одну семьсот двадцатую часть [солнечного кругового пути, а размер луны — такую же часть][29] лунного пути. Он первый назвал последний день месяца «тридесятым». Он первый, как говорят иные. стал вести беседы о природе.

Аристотель[30] и Гиппий утверждают, что он приписывал душу даже неодушевленным телам, ссылаясь на магнит и на янтарь. Памфила говорит, что он, научившись у египтян геометрии, первый вписал прямоугольный треугольник в круг и за это принес в жертву быка. Впрочем, иные, в том числе Аполлодор Исчислитель, приписывают это[31] Пифагору; Пифагор же ввел в употребление по большей части и то, что Каллимах в «Ямбах» считает открытием Евфорба Фригийского, — например, разносторонние фигуры, треугольники и все, что относится к науке о линиях.

Можно думать, что и в государственных делах он был наилучшим советчиком. Так, когда Крез пригласил милетян к союзу, Фалес этому воспротивился и тем самым спас город после победы Кира.[32] Впрочем, в повествовании Гераклида он сам говорит,[33] что жил в уединении простым гражданином. Некоторые полагают, что он был женат и имел сына Кибисфа, некоторые же — что он оставался неженатым, а усыновил сына своей сестры; когда его спросили, почему он не заводит детей, он ответил: "Потому что люблю их"; когда мать заставляла его жениться, он, говорят, ответил: "Слишком рано!", а когда она подступила к нему повзрослевшему, то ответил: "Слишком поздно!" А Иероним Родосский (во II книге "Разрозненных заметок") сообщает, будто, желая показать, что разбогатеть совсем не трудно, он однажды в предвиденьи большого урожая оливок взял в наем все маслодавильни и этим нажил много денег.[34]

Началом всего он полагал воду, а мир считал одушевленным и полным божеств. Говорят, он открыл продолжительность года и разделил его на триста шестьдесят пять дней.

Учителей он не имел, если не считать того, что он ездил в Египет и жил там у жрецов. Иероним говорит, будто он измерил высоту пирамид по их тени, дождавшись часа, когда наша тень одной длины с нами. Жил он и у Фрасибула, милетского тирана (как сообщает Миний).

Общеизвестен рассказ о том треножнике, который был выловлен рыбаками и который граждане Милета посылали от мудреца к мудрецу. Рассказывают, что несколько ионийских юношей сторговались купить у милетских рыбаков то, что вытащит их сеть. Сеть вытащила треножник, и о нем возник спор; наконец, милетяне послали в Дельфы,[35] и бог дал такое вещание:

Отпрыск Милета, меня ты спросил о треножнике Феба? Вот мой ответ: треножник — тому, кто в мудрости первый!

Треножник поднесли Фалесу; он передал его другому мудрецу, тот — третьему и так далее, до Солона; а тот заявил, что первый в мудрости — бог, и отослал треножник в Дельфы.

Но Каллимах в «Ямбах» повествует иначе, взяв свой рассказ у Меандрия Милетского. Некий аркадянин Бафикл оставил чашу, завещав:

Отдать ее тому, кто в мудрецах лучший.

Ее поднесли Фалесу, она обошла всех и вернулась к Фалесу, а он отослал ее Аполлону Дидимейскому, написав при этом, по словам Каллимаха, так:

Принес царю Нелеевых мужей, Фебу, Меня Фалес, по чести заслужив дважды;

в прозе же так: "Фалес Милетский, сын Эксамия, — Аполлону Дельфинийскому[36] свою дважды заслуженную меж эллинов награду". А носил эту чашу от мудреца к мудрецу Фирион, сын Бафикла (об этом пишут Элевсий в книге "Об Ахилле" и Алексон Миндский в IX книге "О мифах").

А Евдокс Книдский и Еванф Милетский утверждают, что это Крез дал одному из своих ближних золотой кубок, чтобы вручить его мудрейшему из эллинов, а тот вручил его Фалесу. Кубок обошел всех до Хилона; Хилон спросил пифию, кто выше его мудростью, и бог назвал Мисона (о Мисоне речь будет далее; последователи Евдокса включают его в перечень вместо Клеобула, Платон[37] — вместо Периандра). Вот что сказал о нем пифийский бог:

Есть, говорю я, Мисон, рожденный в Хене на Эте, Лучше, нежели ты, снаряженный пронзительной мыслью, -

а с вопросом к богу приходил Анахарсис.

А Клеарх и платоник Даимах утверждают, что чаша Креза была послана Питтаку и уже от него пошла по мудрецам.

А в сочинении «Треножник» Андрон говорит, что жители Аргоса объявили треножник наградой мудрейшему из эллинов; он был присужден Аристодаму Спартанскому, но тот уступил его Хилону. Этот Аристодам упоминается и у Алкея вот каким образом:

Так молвил Аристодам разумное в Спарте слово: В богатстве — весь человек,[38] кто добр, но убог, — ничтожен.

А некоторые сообщают, что это Периандр отправил груженый корабль к Фрасибулу, милетскому тирану, и, после того как этот корабль потерпел крушение в косских водах, рыбаки вытащили из моря треножник. Впрочем. Фанодик говорит, что треножник был найден в аттических водах, доставлен в город и по решению народного собрания послан Бианту; а почему Бианту — об этом будет сказано в его жизнеописании.

А иные говорят, что треножник был выкован Гефестом в подарок Пелопу к его свадьбе; от Пелопа он перешел к Менелаю, вместе с Еленою был похищен Александром, и лаконянка бросила его в Косское море, сказав: "Быть за него борьбе!" Прошло время, и несколько жителей Лебедоса в этих местах купили у рыбаков их улов, и вместе с уловом к ним в руки попал треножник; они стали за него ссориться с рыбаками, ссорились до самого Коса, но ничего не добились и обратились в Милет, свою метрополию. Милетское посольство было отвергнуто, милетяне пошли на Кос войною, много народу пало с обеих сторон, и наконец оракул велел отдать треножник мудрейшему;[39] тогда и те и другие согласились, что это Фалес. А после того как треножник обошел всех, Фалес посвятил его Дидимейскому Аполлону. Вещание, полученное жителями Коса, было таково:

Не суждено перестать ионийцев с мероцами[40] битве, Прежде чем брошенный в море треножник, изделье Гефеста, Не устранится отселе, доверенный оному мужу, Коему ведомо все, что было, что есть и что будет.

А вещание жителям Милета таково:

Отпрыск Милета, меня ты спросил о треножнике Феба?

и так далее, как сказано выше.[41] Вот что рассказывается о треножнике.

Гермипп в «Жизнеописаниях» приписывает Фалесу то, что иные говорят о Сократе: будто бы он утверждал, что за три вещи благодарен судьбе: во-первых, что он человек, а не животное; во-вторых, что он мужчина, а не женщина; в-третьих, что он эллин, а не варвар. Говорят также, будто однажды старуха вывела его наблюдать звезды, а он свалился в яму и стал кричать о помощи, и старуха ему сказала: "Что же, Фалес? ты не видишь того, что под ногами, а надеешься познать то, что в небесах?"[42] Как астроном он известен и Тимону, который в «Силлах» хвалит его так:

Между семью мудрецами Фалес — мудрец-звездоведец.

В писаниях его (по словам Лобона Аргосского) не менее 200 стихотворных строк. А на статуе его надпись такая:

Град ионийский Милет воскормил и воздвигнул Фалеев, В мудрости старшего всех, в звезды вперяющих ум.[43]

Из песенных присловий[44] ему принадлежат такие:

Многая речь на устах — еще не залог разуменья. Мудрость единую знай, единого блага ищи. Только этим ты и свяжешь празднословиев языки.

А изречения его известны такие:

Древнее всего сущего — бог, ибо он не рожден. Прекраснее всего — мир, ибо он творение бога. Больше всего — пространство, ибо оно объемлет все. Быстрее всего — ум, ибо он обегает все. Сильнее всего — неизбежность, ибо она властвует всем. Мудрее всего — время, ибо оно раскрывает все.

Он сказал, что между жизнью и смертью нет разницы. — "Почему же ты не умрешь?" — спросили его. "Именно поэтому", — сказал Фалес. На вопрос, что возникло раньше, ночь или день, он ответил: "Ночь — раньше на один день".[45] Кто-то его спросил, можно ли скрыть от богов дурное дело. "Ни даже дурное помышление!" — сказал Фалес.

Один прелюбодей спросил его: "Не поклясться ли мне, что я никогда не блудил?" Фалес ответил: "Прелюбодеяние не лучше клятвопреступления".

Его спросили, что на свете трудно? — "Познать себя". Что легко? — "Советовать другому". Что приятнее всего? — «Удача». Что божественно? — "То, что не имеет ни начала, ни конца". Что он видел небывалого? — "Тирана в старости". Когда легче всего сносить несчастье? — "Когда видишь, что врагам еще хуже". Какая жизнь самая лучшая и справедливая? — "Когда мы не делаем сами того, что осуждаем в других". Кто счастлив? — "Тот, кто здоров телом, восприимчив душою и податлив на воспитание".

Он говорил, что о друзьях нужно памятовать очно и заочно; что надобно не с виду быть пригожим, а с норову хорошим. "Не богатей дурными средствами, — говорил он, — и пусть никакие толки не отвратят тебя от тех, кто тебе доверился". "Чем поддержал ты своих родителей, — говорил он, — такой поддержки жди и от детей". А разливы Нила, сказал он, бывают оттого, что пассатные ветры встречным напором преграждают ему течение.

Аполлодор в «Хронологии» пишет, что родился Фалес в 1-й год 39-й олимпиады,[46] прожил семьдесят восемь лет (или, по словам Сосикрата, девяносто) и скончался в 58-ю олимпиаду. Таким образом, жил он при Крезе, для которого отклонил течение Галиса, чтобы перейти реку без мостов.[47]

Были и другие мужи по имени Фалес, как о том сообщает Деметрий Магнесийский в «Соименниках», и было их пять: первый — ритор из Каллатиса, весьма вычурный; второй — живописец из Сикиона, большого дарования; третий — из древнего времени, живший при Гомере, Гесиоде и Ликурге; четвертый — о котором упоминает Дурид в книге "О живописи"; пятый — из недавнего времени, малоизвестный, о нем упоминает Дионисий в «Критике».

Умер Фалес, глядя на гимнастические состязания, от жары, жажды и старческой слабости. На гробнице его написано:

Эта гробница мала, но слава над ней необъятна: В ней пред тобою сокрыт многоразумный Фалес.

Есть и у нас о нем такие стихи в I книге сборника "Эпиграммы, или Все размеры":

Солнечный Зевс, ты унес премудрого мужа Фалеса В час, когда он взирал на состязанья борцов. Благо, что ты его принял к себе: очам престарелым Трудно было с земли видеть движенье светил.[48]

Ему же принадлежит пословица "Познай себя", хотя Антисфен в «Преемствах» говорит, будто сказано это было Фемоноей, а присвоено Хилоном.

А обо всех семи мудрецах — именно здесь уместнее всего упомянуть о них — имеются вот какие известия. Дамон Киренский в сочинении "О философах" обличает всех, но этих семерых в особенности. Анаксимен сообщает, что все они занимались и стихотворством. Дикеарх полагает, что они не были ни мудрецами, ни философами, а просто умными людьми и законодателями. Архетим Сиракузский записал их беседу у Кипсела, при которой ему самому случилось быть; Эфор говорит о беседе у Креза, при которой не было, однако, Фалеса; а некоторые относят эту встречу к Всеионийскому празднику,[49] или в Коринф, или в Дельфы. Высказывания их также передаются разноречиво и приписываются разным по-разному, например:

Лакедемонский Хилон промолвил мудрое слово: "Лишку — ни в чем!" Хорошо то, что блюдет свой предел.

Спорят даже о том, сколько их было. Так, Меандрий вместо Клеобула и Мисона включает в перечень Леофанта Лебедосского (или Эфесского), сына Горгия, а также Эпименида Критского; Платон в "Протагоре"[50] включает Мисона вместо Периандра; Эфор — Анахарсиса вместо Мисона; иные добавляют еще и Пифагора. Дикеарх сообщает, что нет разногласий только о четверых — это Фалес, Биант, Питтак, Солон; а троих оставшихся нужно выбрать из — шестерых, перечисляемых далее, — это Аристодем, Памфил, Хилон Лакедемонский, Клеобул, Анахарсис, Периандр; кое-кто добавляет еще Акусилая Аргосского, сына Каба или Скабра. Наконец, Гермипп в книге "О мудрецах" называет семнадцать человек, из которых по-разному выбирают семерых: это Солон, Фалес, Питтак, Биант, Хилон, Мисон, Клеобул, Периандр, Анахарсис, Акусилай, Эпиме-нид, Леофант, Ферекид, Аристодем, Пифагор, Лас Гермионский, сын Хармантида или Сисимбрина (или Хабрина, как пишет Аристоксен), и Анаксагор. А у Гиппобота в "Перечне философов" перечисляются: Орфей, Лин, Солон, Периандр, Анахарсис, Клеобул, Мисон, Фалес, Биант, Питтак, Эпихарм, Пифагор.

Письма Фалеса известны такие.[51]

Фалес — Ферекиду. "Дошло до меня, что ты первым среди ионян вознамерился явить эллинам сочинение твое о божественных предметах. Пожалуй, ты и прав, что думаешь сделать писанное тобою общим достоянием, а не обращаешь его без всякой пользы к избранным лицам. Но если тебе угодно, то и я хочу стать твоим

собеседником в том, о чем ты пишешь; и если ты скажешь, я буду к тебе на Сирое. После того как мы с Солоном Афинским плавали на Крит ради наших там изысканий и плавали в Египет ради бесед с египетскими жрецами и звездочетами, право, мы были бы безумцами, если бы не поплыли и к тебе; говорю «мы», ибо и Солон приедет, если ты на то согласишься. Ты ведь домосед, в Ионии бываешь редко, новых людей видеть не любишь, и одна у тебя, как я полагаю, забота — о том, что ты пишешь. Мы же не пишем ничего, но зато странствуем по всей Элладе и Азии".

Фалес — Солому. "Покинувши Афины, лучше всего тебе обосноваться в Милете, вашем же афинском поселении: здесь тебе ничего не грозит. И если даже тебе будет не по нраву, что нами, милетянами, правит тиран — ты ведь враг всем властодержцам, — то пусть тебя утешит, что ты будешь жить среди нас, твоих друзей. К тебе посылал и Биант, приглашая в Приену; и если ты предпочтешь жить в городе приенян, то и мы готовы переселиться к тебе".

Солон, сын Эксекестида, с Соломина, прежде всего произвел в Афинах "снятие бремени",[52] то есть освобождение от кабалы людей и имуществ. Дело в том, что многие занимали деньги под залог самих себя и потом по безденежью попадали в кабалу. Солон первый отказался от долга в семь талантов, который причитался его отцу, и этим побудил к тому же самому и остальных. Закон этот был назван "снятием бремени" — причины такого названия понятны. А потом он издал и начертал на вращающихся столбах[53] остальные законы, перечислять которые было бы слишком долго.

Самое же главное: так как Саламин, его родное место, был предметом спора между афинянами и мегарянами и афиняне, претерпев в этой войне много поражений, постановили казнить смертью всякого, кто предложит вновь воевать за Саламин, — то Солон, притворившись сумасшедшим, в венке[54] ворвался на площадь, огласил перед афинянами через вестника свою волнующую элегию о Саламине и этим возбудил в них такой пыл, что они тотчас пошли войною на мегарян и благодаря Солону одержали победу. Строки, более всего воспламенившие афинян, были такие:

Лучше бы мне позабыть об Афинах, оставить отчизну, Лучше бы родиной мне звать Фолегандр и Сикинн,[55] Чтобы за мною вослед худая молва не летела: Вот из Аттики трус, вот саламинский беглец!

И затем:

На Саламин! Поспешим и сразимся за остров желанный, Чтобы с отчизны стряхнуть горький и тяжкий позор.

Он же убедил афинян захватить и Фракийский Херсонес. А чтобы стало ясно, что Саламин приобретен не только силою, но и по праву, он раскопал там несколько могил и показал, что мертвые лежат в них головою на восток, по афинскому обычаю, и сами гробницы обращены на восток, и надписи на них высечены с упоминанием демов,[56] как водится у афинян. Некоторые даже утверждают, будто в гомеровский перечень кораблей он после стиха:

Вывел Аянт Теламонид двенадцать судов саламинских -

вставил стих:

И с приведенными стал, где стояли афинян фаланги.[57]

С этих пор афинский народ шел за ним и с радостью принял бы даже его тираническую власть. Однако он не только сам от нее отказался, но и Писистрату, своему родственнику, препятствовал в его замыслах, о которых догадался (как пишет Сосикрат): ворвавшись в народное собрание с копьем и щитом, он предостерег о злонамерении Писистрата и провозгласил, что готов помогать против него. "Граждане афиняне, — сказал он, — иных из вас я умней, а иных из вас я храбрей: умнее тех, кто не понимает Писистратова обмана, и храбрее тех, кто понимает его, но боится и молчит". Совет, стоявший за Писистрата, объявил Солона сумасшедшим; Солон на это ответил:

Точно ли я сумасшедший, покажет недолгое время: Выступит правда на свет, сколько ее ни таи.

А элегические стихи, в которых он предсказал тиранию Писистрата, таковы:

Из нависающей тучи рождается снежная буря, Яркой молнии блеск гром за собою ведет. Так от сильных мужей погибают целые грады, Так ослепленный народ стал властелину рабом.

По приходе Писистрата к власти Солон, не сумев вразумить народ, сложил свое оружие перед советом военачальников и сказал: "Отечество мое! я послужил тебе и словом и делом!" — и отплыл в Египет, на Кипр и к царю Крезу. Здесь-то на вопрос царя: "Кого бы ты назвал счастливым?" — он сказал: "Афинянина Телла", "Клеобиса и Битона" и все прочее, что известно каждому. Некоторые добавляют, что Крез, воссев на трон в пышном наряде, спросил Солона, видел ли он что-нибудь прекраснее; а Солон ответил: "Видел — и петухов, и фазанов, и павлинов: их убранство дано им природою и прекрасней в тысячу раз".[58]

Покинув Креза, он явился в Киликию, основал там город и назвал по своему имени «Солы»; там он поселил и тех немногочисленных афинян, речь которых с течением времени испортилась и стала называться «солецизмом». Жители этого города называются «солейцами», тогда как жители Сол на Кипре — "солийцами".[59] А когда Солон узнал, что Писистрат уже стал тираном, он послал в Афины вот какие стихи:

Если дурные плоды принесло вам злонравие ваше, Не возлагайте вину на промышленье богов. Сами сдались вы беде, несчастья умножили сами. И оттого-то на вас горького рабства ярмо. Порознь каждый из вас — как лис, по пятам за добычей, Вкупе же все и всегда праздны и тупы умом. Только гибкий язык и льстивая речь вам по духу, А на поступки льстеца ваши глаза не глядят.

Таков был Солон. Писистрат ему в изгнание послал такое письмо:

Писистрат — Солону. "Я не единственный среди эллинов посягнул на тираническую власть, и я достоин ее, ибо я из потомков Кодра; я лишь вернул себе то, что афиняне обещали воздавать Кодру и его роду, но не сдержали обещания. В остальном же на мне нет греха перед богом или перед людьми. Афинянам я оставляю тот же государственный уклад, какой установил им ты, и управляются они лучше, чем при народовластии, ибо я никому не дозволяю превозноситься. Хоть я и тиран, но не пользуюсь сверх меры ни званием, ни почестью, а только тем, что издревле причиталось царям. И хотя каждый афинянин платит десятину со своего надела, но не мне, а на расходы по всенародным жертвоприношениям и на другие общие траты, или же на случай войны. Тебя я не виню, что ты обличал мой умысел, — ибо делал ты это, желая добра отечеству, а не желая зла мне. Ты не знал, какое я установлю здесь правление, а если бы знал, то, быть может, и примирился бы с ним и не уходил бы в изгнание. Так воротись домой, поверь мне без клятвы, что ничего дурного Солону не будет от Писистрата. Знай, что даже из врагов моих никто не потерпел вреда, — если же ты почтёшь за благо стать одним из моих друзей, то будешь между них первым; ибо знаю, ты верен и нековарен. Если, наконец, захочешь ты жить в Афинах как-нибудь по-иному, то и на это будет тебе дозволение. Только не ожесточайся на отечество из-за нас". Таково письмо Писистрата.

Меру человеческой жизни Солон определил в семьдесят лет.[60]

Некоторые законы его представляются превосходными: например, кто не кормит родителей, наказуется бесчестьем; кто растратит отцовское имущество — также; кто празден, на того всякий желающий вправе за это подать в суд. Впрочем, Лисий в речи против Никида говорит, что последний закон издан Драконтом. Солон же запретил говорить в собрании продажным распутникам.

Далее, Солон сократил награды за гимнастические состязания, положив 500 драхм за победу в Олимпии, 700 драхм — на Истме и соответственно в других местах: нехорошо, говорил он, излишествовать в таких наградах, когда столько есть граждан, павших в бою, чьих детей надо кормить и воспитывать на народный счет. Оттого-то и явилось столько прекрасных и благородных воинов, как Полизел, как Кинегир, как Каллимах, как все марафонские бойцы, как Гармодий, и Аристогитон, и Мильтиад, и тысячи других. Гимнастические же борцы и в учении недешевы, и в успехе небезопасны, и венцы принимают за победу не столько над неприятелем, сколько над отечеством; в старости же они, по Еврипидову слову,

Изношены, как плащ, рядном сквозящий,[61] -

это и имел в виду Солон, когда поощрял их столь сдержанно.

Превосходен и такой его закон: опекуну над сиротами на матери их не жениться; ближайшему после сирот наследнику опекуном не быть. И такие: камнерезу не оставлять у себя отпечатков резанных им печатей; кто выколет глаз одноглазому, тому за это выколоть оба глаза; чего не клал, того не бери,[62] а иначе смерть; архонту, если его застанут пьяным, наказание — смерть.

Песни Гомера он предписал читать перед народом по порядку: где остановится один чтец, там начинать другому: и этим Солон больше прояснил Гомера, чем Писистрат[63] (как утверждает Диевхид в V книге "О Мегарах"), — главным образом в тех стихах, где говорится: "Но мужей, населяющих град велелепный, Афины…"[64] и далее.

Солон впервые назвал тридцатый день месяца старым и новым.[65] Он первый завел собрания девяти архонтов для собеседований (как говорит Аполлодор во II книге "О законодателях"). А когда начались раздоры, он не примкнул ни к городской стороне, ни к равнинной, ни к приморской.[66]

Он говорил, что слово есть образ дела; что царь лишь тот, кто всех сильней; что законы подобны паутине: если в них попадается бессильный и легкий, они выдержат, если большой — он разорвет их и вырвется. Он говорил, что молчание скрепляет речи, а своевременность скрепляет молчание. Те, кто в силе у тиранов, говорил он, подобны камешкам при счете: как камешек означает то большее число, то меньшее, так они при тиранах оказываются то в величии и блеске, то в презрении. На вопрос, почему он не установил закона против отцеубийц, он ответил: "Чтобы он не понадобился". На вопрос, как изжить преступления среди людей, он ответил: "Нужно, чтобы пострадавшим и непострадавшим было одинаково тяжело" — и добавил: "От богатства родится пресыщение, от пресыщения — спесь".

Афинянам он присоветовал считать дни по лунным месяцам. Феспиду он воспретил представлять трагедии, полагая, что притворство пагубно; и когда Писистрат сам себя изранил,[67] Солон сказал: "Это у него от трагедий!"

Заветы его людям Аполлодор в книге "О философских школах" передает так: "Прекрасным и добрым верь больше, чем поклявшимся. Не лги. Пекись о важном. Заводить друзей не спеши, а заведши не бросай. Прежде чем приказывать, научись повиноваться. Не советуй угодное, советуй лучшее. Ум твой вожатый. С дурными не общайся. Богам — почет, родителям — честь". Говорят, когда Мимнерм написал:

Если бы на земле без тяжких забот и страданий Лет шестьдесят прожить, чтобы потом умереть! -

то Солон побранил его так:

Если готов ты послушать меня, переделай все это И не сердись, если я лучше придумал, чем ты. Лигиастад! Измени свою песню и пой теперь вот как: "Восемь десятков прожить — и лишь потом умереть!"[68]

Из песен ему принадлежит такая:

Со всеми людьми осторожен будь — Не таят ли злобу в сердце своем За светлым лицом, И из черной души Не двойной ли язык лукавит?

Бесспорные его писания — это законы, речи к народу, наставления самому себе, элегические стихи о Саламине и об Афинском правлении, в которых 5000 строк, ямбы и эподы.

На изваянии его надпись такая:

Здесь, в Саламинской земле, сокрушившей мидийскую дерзость. Законодатель рожден — богохранимый Солон.[69]

Расцвет его приходится на 46-ю олимпиаду, в 3-й год которой он был архонтом в Афинах (по словам Сосикрата); тогда он и издал свои законы. Скончался же он на Кипре, прожив восемьдесят лет, и завещал ближним отвезти его останки на Саламин и пеплом развеять по всему краю. Оттого и Кратин в «Хиронах» говорит от его лица:

Гласит молва, что я живу на острове, Развеянный по всей земле Аянтовой.

Есть и у нас эпиграмма в названной книге "Все размеры", где я писал о смерти всех знаменитых людей всеми размерами и ритмами, как в эпиграммах, так и в песенных стихах:

Тело Солона огонь на Кипре пожрал отдаленном, Кости приял Саламин, злаки из праха взросли, Дух же его к небесам вознесли скрижальные оси, Ибо афинянам был легок Солонов закон.[70]

Изречение его, говорят, было: "Ничего слишком!"

Диоскурид в «Записках» рассказывает, что, когда он оплакивал сына (о котором более ничего не известно), кто-то ему сказал: "Ведь это бесполезно!" — "Оттого и плачу, что бесполезно", — ответил Солон.

Известны такие его письма.

Солон — Периандру. "Ты пишешь, что против тебя есть много злоумышленников. Не медли же, если хочешь от них отделаться. Ведь злоумыслить против тебя может самый негаданный человек (иной — боясь за себя, иной — презирая тебя за то, что ты всего боишься), потому что, подстерегши миг твоего невнимания, он заслужил бы благодарность всего города. Самое лучшее для тебя — отречься, чтобы не осталось причин для страха; но если уж быть тираном во что бы то ни стало, то позаботься, чтобы чужеземное войско при тебе было сильнее, чем гражданское, — тогда никто тебе не будет страшен и никого не понадобится изгонять".

Солон — Эпимениду. "Вижу: ни мои законы не были на пользу афинянам, ни ты твоими очищениями не помог согражданам. Ибо не обряды и законодатели сами по себе могут помочь государству, а лишь люди, которые ведут толпу, куда пожелают. Если они ведут ее хорошо, то и обряды и законы полезны, если плохо, то бесполезны. Мои законы и мое законодательство ничуть не лучше: применявшие их причинили пагубу обществу, не воспрепятствовав Писистрату прийти к власти, а предостережениям моим не было веры: больше верили афиняне его лести, чем моей правде. Тогда я сложил свое оружие перед советом военачальников и объявил, что умнее тех, кто не предвидел тирании Писистрата, и сильнее тех, кто убоялся ей воспротивиться. И за это Солона объявили сумасшедшим. Наконец, я произнес такую клятву: "Отечество мое! я, Солон, готов тебя оборонять и словом и делом, но они меня полагают безумным. Поэтому я удаляюсь отселе как единственный враг Писистрата, они же пусть служат ему хоть телохранителями. Ибо надобно тебе знать, друг мой, что человек этот небывалыми средствами домогался тирании. Поначалу он был народным предводителем. Потом он сам себя изранил, явился в суд и возопил, что претерпел это от своих врагов, в охрану от которых умоляет дать ему четыреста юношей. А народ, не послушав меня, дал ему этих мужей, и они стали при нем дубинщиками. А достигнув этого, он упразднил народную власть. Так не вотще ли я радел об избавлении бедных от кабалы, если ныне все они рабствуют Писистрату?"

Солон — Писистрату. "Верю тебе, что не претерплю от тебя худого — ибо и до тирании твоей я был тебе другом и теперь враждебен тебе не более чем любой из афинян, кому не мила тирания. Лучше ли быть под владычеством единого, лучше ли под всенародным — об этом пусть из нас каждый судит сам. Я согласен, что из всех тиранов ты — наилучший; но возвращаться в Афины, думается, мне не к лицу, чтобы меня не попрекнули, будто я дал афинянам равноправие, отклонил возможность стать тираном, а теперъ-де вернулся одобрить твои дела".

Солон — Крезу. "Я счастлив твоим добрым расположением ко мне; и, клянусь Афиною, не будь мне дороже всего жить под народовластием, я охотнее принял бы кров в твоем дворце, чем в Афинах, где насильственно властвует Писистрат. Однако житье мне милее там, где для всех законы равные и справедливые. Все же я еду к тебе, готовый стать твоим гостем".

3. ХИЛОН

Хилон, сын Дамагета, лакедемонянин. Он сочинил элегические стихи в двести строк; он говорил, что добродетель человека в том, чтобы рассуждением достигать предвидения будущего. Когда брат его сердился, что Хилон стал эфором, а он нет, Хилон ответил: "Это потому, что я умею выносить несправедливости, а ты нет". Эфором он стал в 55-ю олимпиаду (или в 56-ю, как уверяет Памфила); а Сосикрат говорит, что он первым стал эфором в архонтство[71] Евфидема — именно он учредил должность эфоров при царях, тогда как Сатир утверждает, что это сделал Ликург.

Это он, по словам Геродота (в I книге), когда при жертвоприношении в Олимпии у Гиппократа[72] сам собою закипел котел, посоветовал Гиппократу не жениться, а если он женат, то жену отпустить и от детей отречься. И это он, говорят, спросил Эзопа, чем занимается Зевс, а Эзоп ответил: "Высокое принижает, низкое возвышает". На вопрос, что отличает людей с воспитанием от людей без воспитания, он ответил: "Подаваемые надежды". А на вопрос, что трудно, — "Хранить тайну; не злоупотреблять досугом; терпеть обиду".

Вот его предписания. Сдерживай язык, особенно в застолье. Не злословь о ближнем, чтобы не услышать такого, чему сам не порадуешься. Не грозись: это дело бабье. К друзьям спеши проворнее в несчастье, чем в счастье. Брак справляй без пышности. Мертвых не хули. Старость чти. Береги себя сам. Лучше потеря, чем дурная прибыль: от одной горе на раз, от другой навсегда. Чужой беде не смейся. Кто силен, тот будь и добр, чтобы тебя уважали, а не боялись. Хорошо начальствовать учись на своем доме. Языком не упреждай мысль. Обуздывай гнев. Гадательству не перечь. На непосильное не посягай. Не спеши в пути. Когда говоришь, руками не размахивай — это знак безумства. Законам покорствуй. Покоем пользуйся. Из песен его известнее всех такая:

На пробном камне испытуют золото — Нет надежней пробы; А золотом испытывают разницу Меж добрым и недобрым.

Говорят, в старости он признался, что не знает за собою ни единого противозаконного поступка за всю жизнь, а сомневается только в одном: когда судили его друга, он осудил его по закону, но товарища своего уговорил его оправдать; так он услужил и закону и дружбе.

Особенную славу меж эллинов доставило ему пророчество о Кифере, лаконском острове; познакомившись с тем, каков он есть, Хилон воскликнул: "Лучше бы ему не возникать или, возникнув, утонуть!" И предвидение это было верным: сперва Демарат, спартанский изгнанник, посоветовал Ксерксу остановить там корабли, и если бы Ксеркс послушался, то Греция была бы в плену; а потом Никий в Пелопоннесскую войну, отбив этот остров и посадив там афинскую засаду, причинил лакедемонянам великий вред.

Отличался он немногословием, и Аристагор Милетский даже называет такой слог «Хилоновым»; [а другие зовут его «Бранховым», от того][73] Бранха, который основал святилище в Бранхидах.

Он был уже старцем в 52-ю олимпиаду, когда в расцвете сил был баснописец Эзоп. А умер он (по словам Гермиппа) в Писе, приветствуя своего сына после олимпийской победы в кулачном бою, от избытка радости и от старческого слабосилия; и все, кто был на празднествах, с честью предали его земле. У нас о нем есть такие стихи:

Благодаренье тебе, Полидевк светоносный, за то, что Сын Хилона стяжал славу в кулачной борьбе! Умер счастливый отец, на дитя-победителя глядя: Надо ли плакать о нем? Мне бы подобную смерть!

А на изваянии его написано вот что:

Этого мужа взрастила себе копьеносная Спарта — Был из семи мудрецов в мудрости первым Хилон.[74]

Изречение его было: "За порукой — расплата".

Есть и от него такое письмецо:

Хилон — Периандру. "Ты мне пишешь о походе на внешнего врага, где сам воевал; а по мне, так и домашние дела для единодержца опасны. Счастлив тиран, который умрет у себя дома своею смертью!"

Питтак, сын Гиррадия, из Митилены; отец его (по словам Дурида) был фракиец. Это он вместе с братьями Алкея низложил лесбосского тирана Меланхра. А когда афиняне воевали с митиленянами за Ахилеитиду, то Питтак начальствовал над митиленянами, а Фринон, олимпийский победитель-пятиборец, — над афинянами; Питтак вызвался с ним на поединок и, спрятавши под щитом своим сеть, набросил ее на Фринона, убил его и тем отстоял спорную землю. Однако и после этого (говорит Аполлодор) афиняне с митиленянами тягались за ту землю, а решал тяжбу Периандр, который и отдал ее афинянам.

С тех пор Питтак пользовался у митиленян великим почетом, и ему была вручена власть. Он располагал ею десять лет; а наведя порядок в государстве, он сложил ее и жил после этого еще десять лет. Митиленяне дали ему надел земли, а он посвятил его богам; земля эта доселе называется Питтаковой. А Сосикрат говорит, что он отделил себе от нее лишь малую часть и сказал: "Половина — больше целого!"[75] Не принял он денег от Креза, сказав, что у него и так вдвое больше, чем хотелось бы, — дело в том, что он был наследником брата, скончавшегося бездетным.

Памфила во II книге «Записок» говорит, что сына его Тиррея убил топором один кузнец, когда тот был в Киме и сидел у цирюльника. Граждане Кимы отослали убийцу к Питтаку, но тот, узнав обо всем, отпустил его со словами: "Лучше простить, чем раскаяться". А Гераклит говорит, что это Алкея, попавшего к нему в руки, он отпустил со словами: "Лучше простить, чем мстить".

Законы он положил такие: с пьяного за проступок — двойная пеня, чтобы не напивались пьяными оттого, что на острове много вина.[76] Он говорил: "Трудно быть хорошим"; это изречение упоминает и Симонид:

Истинно добрым трудно стать — завет Питтака.

Упоминает его слова и Платон в "Протагоре":[77] "С неизбежностью и боги не спорят". И: "Человека выказывает власть". На вопрос, что лучше всего, он ответил: "Хорошо делать, что делаешь". На вопрос Креза, какая власть всего сильней, — "Та, что резана на дереве", то есть законы. Победы, говорил он, должны быть бескровными. Один фокеец сказал, что нужно отыскать дельного человека. "Если искать с пристрастием, то такого и не найти", — сказал Питтак.

На вопрос, что благодатно, он ответил: «Время». Что скрыто? — «Будущее». Что надежно? — «Земля». Что ненадежно? — «Море». Он говорил: дело умных — предвидеть беду, пока она не пришла, дело храбрых — управляться с бедой, когда она пришла. Задумав дело, не говори о нем: не удастся — засмеют. Неудачей не кори — бойся себе того же. Доверенное возвращай. Не злословь ни о друге, ни даже о враге. В благочестии упражняйся. Умеренность люби. Храни правду, верность, опытность, ловкость, товарищество, усердие.

Из песен его самая знаменитая такая:

С луком в руках и с полным стрелами колчаном Пойдем на злого недруга: Нет у него на устах ни слова верного — Двойная мысль в душе его.

Сочинил он и элегические стихи в 600 строк, и книгу прозою "О законах" для своих сограждан.

Он был в своем расцвете в 42-ю олимпиаду; а умер он при архонте Аристомене, на 3-й год 52-й олимпиады,[78] прожив более семидесяти лет, в глубокой старости. На памятнике его написано:

Как неутешная мать рыдает о сыне любимом, Плакал, Питтак, о тебе Лесбос, угодный богам.[79]

Изречение его: "Знай всему пору".

Был и другой законодатель, Питтак (как сообщают Фаворин в I книге «Записок» и Деметрий в "Соименниках"), по прозванию Малый.

О мудреце рассказывают, будто один юноша спросил у него совета о женитьбе и получил такой ответ, который передает Каллимах в эпиграммах:[80]

Из Атарнея пришел в Митилену неведомый странник. Сыну Гиррадия он задал Питтаку вопрос: "Старче премудрый, скажи: двух невест я держу на примете, Родом своим и добром первая выше меня, Вровень вторая со мной; которой отдать предпочтенье? С кем отпраздновать брак? Дай мне разумный совет". Поднял Питтак, отвечая, свой посох, оружие старца: "Видишь мальчишек вдали? Вняв им, узнай обо всем". Верно: мальчишки гурьбой на широком тройном перепутье Метким ударом хлыстов гнали свои кубари. "Следуй за ними!" — промолвил Питтак. И странник услышал: Мальчику мальчик сказал: "Не за свое не берись!" Слыша такие слова, оставил мечты о чрезмерном Гость, в ребячьей игре остережению вняв; И как на ложе свое возвел он незнатную деву, Так и ты, мой Дион, не за свое не берись?[81]

Сказал он это, видимо, по опыту, ибо сам имел жену знатнее себя — сестру Драконта, сына Пенфила, высокомерно презиравшую его.

Алкей[82] обзывал его «плосконогом», потому что он страдал плоскостопием и подволакивал ногу; «лапоногом», потому что на ногах у него были трещины, называемые «разлапинами»; «пыщом» — за его тщеславие; «пузаном» и «брюханом» — за его полноту; «темноедом», потому что он обходился без светильника; «распустехой», потому что он ходил распоясанный и грязный. Вместо гимнастики он молол хлеб на мельнице,[83] как сообщает философ Клеарх.

И от него есть такое письмецо:

Питтак — Крезу. "Ты зовешь меня в Лидию посмотреть на твое изобилие — но я, и не видя, верю, что сын Алиатта — многозлатнейший из царей. Ехать в Сарды мне корысти нет, ибо денег мне не надобно — на себя и на друзей у меня хватает. И все же я приеду — ради общества такого гостеприимца, как ты".

Биант, сын Тевтама, из Приены, которого Сатир считает первым из семи. Одни называют его богатым человеком, а Дурид, наоборот, захребетником.

Фанодик сообщает, будто он выкупил из плена мессенских девушек,[84] воспитал их как дочерей, дал приданое и отослал в Мессению к их отцам. Прошло время, и когда в Афинах, как уже рассказывалось,[85] рыбаки вытащили из моря бронзовый треножник с надписью «мудрому», то перед народным собранием выступили эти девушки (так говорит Сатир) или их отец (так говорят другие, в том числе и Фанодик), объявили, что мудрый — это Биант, и рассказали о своей судьбе. Треножник послали Бианту; но Биант, увидев надпись, сказал, что мудрый — это Аполлон, и не принял треножника; а другие (в том числе и Фанодик) пишут, что он посвятил его Гераклу в Фивах, потому что сам был потомком тех фивян, которые когда-то основали Приену.

Есть рассказ, что когда Алиатт осаждал Приену, то Биант раскормил двух мулов и выгнал их в царский лагерь, — и царь поразился, подумав, что благополучия осаждающих хватает и на их скотину. Он пошел на переговоры и прислал послов — Биант насыпал кучи песка, прикрыл его слоем зерна и показал послу. И узнав об этом, Алиатт заключил наконец с приенянами мир. Вскоре затем он пригласил Бианта к себе. "Пусть Алиатт наестся луку" (то есть пусть он поплачет),[86] — ответил Биант.

Говорят, он неотразимо выступал в суде, но мощью своего слова пользовался лишь с благою целью. На это намекает и Демодик Леросский в словах:

Если надобно судиться — на приенский лад судись!

И Гиппонакт:

Сильнее, чем приенянин Биант в споре.

Умер он вот каким образом. Уже в глубокой старости он выступал перед судом в чью-то защиту; закончив речь, он склонил голову на грудь своего внука; сказали речь от противной стороны, судьи подали голоса в пользу того, за которого говорил Биант; а когда суд распустили, то Биант оказался мертв на груди у внука. Граждане устроили ему великолепные похороны, а на гробнице написали:

В славных полях Приенской земли рожденный, почиет Здесь, под этой плитой, светоч ионян, Биант.

А мы написали так:

Здесь почиет Биант. Сединой убеленного снежной Свел его пастырь Гермес мирно в Аидову сень. Правою речью своей заступившись за доброго друга, Он на груди дорогой к вечному сну отошел.[87]

Он сочинил около 200 стихов про Ионию и про то, как ей лучше достичь благоденствия. А из песен его известна такая:

Будь всем гражданам угоден, где тебе ни случится жить: В этом — благо истинное, дерзкому же норову Злая сверкает судьба.

Сила человеку дается от природы, умение говорить на благо отечества — от души и разумения, а богатство средств — у многих от простого случая. Он говорил, что несчастен тот, кто не в силах снести несчастье; что только больная душа может влечься к невозможному и быть глуха к чужой беде. На вопрос, что трудно, он ответил: "Благородно перенести перемену к худшему".

Однажды он плыл на корабле среди нечестивых людей; разразилась буря, и они стали взывать к богам. "Тише! — крикнул Биант, — чтобы боги не услышали, что вы здесь!" Один нечестивец стал его спрашивать, что такое благочестие, — Биант промолчал. Тот спросил, почему он молчит. "Потому что ты спрашиваешь не о своем деле", — сказал ему Биант.

На вопрос, что человеку сладко, он ответил: «Надежда». Лучше, говорил он, разбирать спор между своими врагами, чем между друзьями, — ибо заведомо после этого один из друзей станет твоим врагом, а один из врагов — твоим другом. На вопрос, какое занятие человеку приятно, он ответил: «Нажива». Жизнь, говорил он, надо размеривать так, будто жить тебе осталось и мало и много; а друзей любить так, будто они тебе ответят ненавистью, — ибо большинство людей злы. Еще он советовал вот что: не спеши браться за дело, а взявшись, будь тверд. Говори, не торопясь: спешка — знак безумия. Люби разумение. О богах говори, что они есть.[88] Недостойного за богатство не хвали. Не силой бери, а убеждением. Что удастся хорошего, то, считай, от богов. Из молодости в старость бери припасом мудрость, ибо нет достояния надежнее.

О Бианте упоминает и Гиппонакт,[89] как уже сказано: а ничем не довольный Гераклит воздает ему высшую похвалу,[90] написав: "Был в Приене Биант, сын Тевтама, в котором больше толку, чем в других". А в Приене ему посвятили священный участок, получивший название Тевтамий.

Изречение его: "Большинство — зло".

Клеобул, сын Евагора, из Линда (а по словам Дурида, из Карий). Некоторые сообщают, что род свой он возводил к Гераклу, что отличался силой и красотой, что был знаком с египетской философией. У него была дочь Клеобулина, сочинительница загадок в гексаметрических стихах, упоминаемая Кратином в драме, названной по ней во множественном числе: «Клеобулины». Этот же Клеобул, говорят, обновил храм Афины, основанный Данаем.

Он сочинял песни и загадки объемом до 3000 строк. Некоторые говорят, что ему принадлежит и надпись на гробнице Мидаса:

Медная дева, я здесь стою, на гробнице Мидаса. И говорю: пока льется вода, пока высятся рощи, Солнце пока встает в небесах и луна серебрится, Реки текут и моря вздымают шумящие волны, — Здесь, на этой гробнице, оплаканной горестным плачем, Буду вещать я прохожим, что здесь — останки Мидаса.[91]

В доказательство они ссылаются на песнопение Симонида, где сказано:

Кто, положась на разум, Похвалит Клеобула Линдского? Вечным струям, Вешним цветам, Пламени солнца и светлой луны, Морскому прибою Противоставил он мощь столпа, — Но ничто не сильней богов, А камень не сильней и смертных дробящих рук; Глуп, кто молвил такое слово!

Не может эта надпись принадлежать и Гомеру, потому что он, говорят, жил задолго до Мидаса.

Из загадок его в «Записках» Памфилы сохранена такая:

Есть на свете отец, двенадцать сынов ему служат; Каждый из них родил дочерей два раза по тридцать: Черные сестры и белые сестры, друг с другом не схожи; Все умирают одна за другой, и все же бессмертны.[92]

Разгадка: год.

Из песен его известна такая:

Малую долю уделяют люди Музам, Многую — празднословью; но всему найдется мера. Помышляй о добре и не будь неблагодарен.

Он говорил, что дочерей надобно выдавать замуж по возрасту девицами, по разуму женщинами; это означает, что воспитание нужно и девицам. Он говорил, что нужно услужать друзьям, чтобы укрепить их дружбу, и врагам, чтобы приобрести их дружбу, — ибо должно остерегаться поношения от друзей и злоумышления от врагов. Кто выходит из дома, спроси сперва зачем; кто возвращается домой, спроси с чем. Далее, он советовал упражнять тело как следует; больше слушать, чем говорить; больше любить знание, чем незнание; язык держать в благоречии; добродетели будь своим, пороку — чужим; неправды убегай; государству советы давай наилучшие; наслаждением властвуй; силой ничего не верши; детей воспитывай; с враждой развязывайся. С женой при чужих не ласкайся и не ссорься: первое — знак глупости, второе — бешенства. Пьяного раба не наказывай: покажешься пьян. Жену бери ровню, а возьмешь выше себя — родня ее будет над тобой хозяйничать. Над осмеиваемыми не тешься — наживешь в них врагов. В счастье не возносись, в несчастье не унижайся. Превратности судьбы умей выносить с благородством.

Скончался он в преклонном возрасте, семидесяти лет. Надпись ему такая:

О мудреце Клеобуле скорбит великою скорбью Линд, отчизна его, в море вознесшийся град.[93]

Изречение его: "Лучшее — мера".

Солону он написал такое письмо:

Клеобул — Солону. "Друзей у тебя много, и дом — повсюду; но истинно говорю: лучше всего Солону приехать в Линд, где правительствует народ. Это остров среди моря, и живущему там не страшен Писистрат. А друзья к тебе будут отовсюду".

Периандр, сын Кипсела, коринфянин из Гераклова рода. Женой его была Лисида, которую он звал Мелиссой, дочь Прокла, эпидаврского тирана, и Еврисфенеи, дочери Аристократа и сестры Аристодема, которые правили почти всей Аркадией (так пишет Гераклид Понтийский в книге "О правлении"). От нее у него было два сына, Кипсел и Ликофрон: младший — толковый, а старший — слабоумный. Жену свою он убил в припадке гнева, ударив ее, беременную, то ли ногою, то ли брошенною скамейкою, потому что поверил наговорам своих наложниц, которых впоследствии сжег живыми. А сына своего Ликофрона, тосковавшего по матери, он сослал в Керкиру. Потом, уже достигнув старости, он послал за сыном, чтобы передать ему свою власть, но керкиряне успели его умертвить. Разгневанный Периандр отослал сыновей керкирян в евнухи к царю Алиатту; но когда корабль достиг Самоса, они бросились просить убежища в храме Геры и были спасены самосцами. А Периандр скончался от огорчения, и было ему восемьдесят лет. Сосикрат говорит, что он умер на сорок один год раньше Креза, перед началом 49-й олимпиады.[94]

Геродот в I книге сообщает, что он был другом-гостеприимцем[95] Фрасибула, милетского тирана. Аристипп в I книге "О роскоши древних" говорит о нем, будто его мать Кратея в него влюбилась и тайно с ним спала, а он наслаждался этим; когда же все раскрылось, он так был этим раздосадован, что стал непереносим. А Эфор рассказывает, как Периандр дал обет поставить золотую статую, если в Олимпии победит его колесница, а когда после этой победы у него оказалась нехватка золота, то, увидев женщин, разодевшихся на местный праздник, он обобрал с них наряды и отослал для выполнения обета.

Некоторые говорят, будто он не хотел, чтобы его могила была известна, и поэтому измыслил вот какую хитрость. Двум юношам он велел ночью выйти по указанной дороге и первого встречного убить и похоронить; потом велел четверым выйти за ними следом, убить их и похоронить; а потом еще большему отряду выйти за четверыми. После этого он сам вышел навстречу первым двум и был убит. На пустой его гробнице коринфяне написали так:

В лоне приморской земли сокрыл Периандрово тело Отчий город Коринф, златом и мудростью горд.

А вот наши о нем стихи:

Если ты цели своей не достиг, не печалься об этом: В радость да будет тебе всякий божественный дар. Вспомни о том, как мудрец Периандр в огорчении умер Из-за того, что не мог цели желанной достичь.[96]

Это им сказано: "Ничего не делай за деньги: пусть нажива печется о наживе". Написал он и наставления в 2000 стихов.

Кто хочет править спокойно, говорил он, пусть охраняет себя не копьями, а общей любовью. На вопрос, почему он остается тираном, он ответил: "Потому что опасно и отречение, опасно и низложение".

Еще он говорил вот что. Прекрасен покой, опасна опрометчивость, мерзостна корысть. Власть народная крепче тирании. Наслаждение бренно — честь бессмертна. В счастье будь умерен, в несчастье разумен. К друзьям и в несчастье будь неизменен. Сговора держись. Тайн не выдавай. Наказывай не только за проступок, но и за намерение.

Он первым завел телохранителей и путем переворота установил тираническую власть; и в городе своем он дозволял жить не всякому желающему (о том пишут Эфор и Аристотель). Расцвет его приходится на 38-ю олимпиаду, а тираном он был сорок лет.

Сотион, Гераклид и Памфила (в V книге "Записок") утверждают, что Периандров было два: один — тиран, другой — мудрец, родом из Амбракии. Неанф Кизикийский к этому добавляет, что они были близкие родственники. Аристотель утверждает, что мудрецом был коринфянин, а Платон это отрицает.[97]

Изречение его: "В усердии — все".

Намерением его было перекопать Истм.

От него известно и письмо:

Периандр — мудрецам. "Благодарение Аполлону Пифийскому, что я нахожу вас вкупе! А послания мои приведут вас и в Коринф, где я вас приму со всем моим ведомым вам радушием. Я знаю, что в минувшем году встретились вы в Сардах у лидийского царя — не медлите же побывать и у меня, коринфского тирана, и возрадуются коринфяне, видя вас входящими в Периандров дом".

Периандр — Проклу. "Вина моя против супруги была невольна; ты же восстанавливаешь на меня сердце, моего сына произвольно и несправедливо. Поэтому или перестань ожесточать мальчика, или же я буду мстить. А за дочь твою я давно заплатил, сжегши на ее костре одеяния всех коринфянок".[98]

Сам же он от Фрасибула получил такое письмо:

Фрасибул — Периандру. "Посланцу твоему я не дал никакого ответа, но повел его на ниву и стал при нем сбивать посохом и губить не в меру выросшие колосья,[99] и если ты его спросишь, он ответит, что слышал и что видел. Ты же делай, как я, если хочешь упрочить свою распорядительскую власть: всех выдающихся граждан губи, кажутся ли они тебе враждебными или нет, ибо распорядителю власти даже и друг подозрителен".

Анахарсис, скиф, сын Гнура и брат Кадуида, скифского царя, по матери же эллин и оттого владевший двумя языками. Он сочинил стихи в 800 строк об обычаях скифских и эллинских в простоте жизни и в войне; а в свободоречии своем он был таков, что это от него пошла поговорка "говорить, как скиф".

Сосикрат говорит, что в Афины он прибыл в 48-ю олимпиаду, в архонтство Евкрата. Гермипп говорит, что он явился к дому Солона и велел одному из рабов передать, что к хозяину пришел Анахарсис, чтобы его видеть и стать, если можно, его другом и гостем. Услышав такое, Солон велел рабу передать, что друзей обычно заводят у себя на родине. Но Анахарсис тотчас нашелся и сказал, что Солон как раз у себя на родине, так почему бы ему не завести друга? И пораженный его находчивостью, Солон впустил его и стал ему лучшим другом.

По прошествии времени Анахарсис воротился в Скифию; но там по великой его любви ко всему греческому он был заподозрен в намерении отступить от отеческих обычаев и погиб на охоте от стрелы своего брата, произнесши такие слова: "Разум оберег меня в Элладе, зависть погубила меня на родине". Некоторые же утверждают, что погиб он при совершении греческих обрядов.[100]

Вот наши о нем стихи:

После скитаний далеких Анахарсис в Скифию прибыл, Чтоб уроженцев учить жизни на эллинский лад. Но, не успев досказать до конца напрасное слово, Пал он, пернатой стрелой к миру бессмертных причтен.[101]

Это он сказал, что лоза приносит три грозди: гроздь наслаждения, гроздь опьянения и гроздь омерзения.

Удивительно, говорил он, как это в Элладе участвуют в состязаниях люди искусные, а судят их неискусные. На вопрос, как не стать пьяницей, он сказал: "Иметь перед глазами пьяницу во всем безобразии". Удивительно, говорил он, как это эллины издают законы против дерзости, а борцов награждают за то, что они бьют друг друга. Узнав, что корабельные доски толщиной в четыре пальца, он сказал, что корабельщики плывут на четыре пальца от смерти. Масло он называл зельем безумия, потому что, намаслившись, борцы нападают друг на друга как безумные. Как можно, говорил он, запрещать ложь, а в лавках лгать всем в глаза? Удивительно, говорил он, и то, как эллины при начале пира пьют из малых чаш, а с полными желудками — из больших.

На статуе его написано: "Обуздывай язык, чрево, уд".

На вопрос, есть ли у скифов флейты, он ответил: "Нет даже винограда".[102] На вопрос, какие корабли безопаснее, он ответил: "Вытащенные на берег". Самое же удивительное, по его словам, что он видел у элли-нов, — это что дым они оставляют в горах, а дрова тащат в город.[103] На вопрос, кого больше, живых или мертвых, он переспросил: "А кем считать плывущих?"

Афинянин попрекал его, что он скиф; он ответил: "Мне позор моя родина, а ты позор твоей родине". На вопрос, что в человеке хорошо и дурно сразу, он ответил: «Язык». Он говорил, что лучше иметь одного друга стоящего, чем много нестоящих. Рынок, говорил он, — это место, нарочно назначенное, чтобы обманывать и обкрадывать друг друга. Мальчику, который оскорблял его за вином, он сказал: "Если ты, мальчик, смолоду не можешь вынести вина, то в старости придется тебе носить воду".

Изобрел он, как уверяют некоторые, якорь и гончарное колесо.

Письмо его такое:

Анахарсис — Крезу. "Царь лидян! Я приехал в эллинскую землю, чтобы научиться здешним нравам и обычаям; золота мне не нужно, довольно мне воротиться в Скифию, став лучше, чем я был. И вот я еду в Сарды, ибо знакомство с тобою значит для меня весьма многое".

Мисон, сын Стримона (как пишет Сосикрат, ссылаясь на Гермиппа), родом из Хен, этейской или лаконской деревушки, тоже причисляется к семи мудрецам; отец его, говорят, был тираном. Рассказывают, будто на вопрос Анахарсиса, есть ли кто его мудрее, пифия изрекла то, что уже приводилось в жизнеописании Фалеса как ответ Хилону:[104]

Есть, говорю я, Мисон, рожденный в Хене на Эте, Лучше, нежели ты, снаряженный пронзительной мыслью.

Залюбопытствовав, Анахарсис отправился в деревню и нашел Мисона средь лета прилаживающим рукоять к плугу. Анахарсис сказал: "А ведь время нынче не пахотное, Мисон!" — "Тем более надобно готовиться к пахоте", — ответил Мисон.

Впрочем, другие говорят, что оракул гласил: "…в Хене на Ете", и доискиваются, что значит "на Ете". Парменид говорит, что это округ в Лаконике, откуда был Мисон; Сосикрат в «Преемствах», что Мисон был по отцу из Еты, по матери из Хена; Евтифрон, сын Гераклида Понтийского, говорит, что он был критянин, а Етея — это город на Крите; Анаксилай же называет его аркадянином.

Вспоминает о нем и Гиппонакт:

…Мисон же, но словам Феба, Который был разумнейшим из всех смертных…

Аристоксен в "Разрозненных заметках" говорит, что он был схож с Тимоном и Апемантом, то есть был человеконенавистник. Так, в Лакедемоне видели, как он смеялся, оставшись наедине с собой; а когда кто-то неожиданно явился перед ним и спросил, почему он смеется, когда кругом никого нет, он ответил: "Как раз поэтому". И далее Аристоксен говорит, что безвестным Мисон остался оттого, что был не из города, а из деревни, и притом неприметной; а из-за его безвестности иные приписывали его суждения тирану Писистрату. Но философ Платон в этом неповинен — он упоминает о Мисоне в "Протагоре",[105] где называет его вместо Периандра.

Он говорил, что надо исследовать не дела по словам, а слова по делам, ибо не дела совершаются ради слов, а слова — ради дел.

Скончался он от роду девяноста семи лет.

Эпименид, по словам Феопомпа и многих иных, был сыном Фестия, а по другим сведениям — Досиада или Агесарха; родом он был критянин из Кносса, хотя с виду и не похож на критянина из-за свисающих волос.

Однажды отец послал его в поле за пропавшей овцой. Когда наступил полдень, он свернул с дороги, прилег в роще и проспал там пятьдесят семь лет. Проснувшись, он опять пустился за овцой в уверенности, что спал совсем недолго, но, не обнаружив ее, пришел в усадьбу и тут увидел, что все переменилось и хозяин здесь новый. Ничего не понимая, он пошел обратно в город; но когда он хотел войти в свой собственный дом, к нему вышли люди и стали спрашивать, кто он такой. И только отыскав своего младшего брата, уже дряхлого, он узнал от него, в чем дело. А когда об этом пошла слава между эллинов, его стали почитать любимцем богов.

В это время афинян постигла моровая болезнь, и пифия повелела им очистить город; и они послали корабль с Никием, сыном Никерата, на Крит за Эпименидом. Эпименид приехал в 46-ю олимпиаду, совершил очищение города и остановил мор вот каким образом. Собравши овец, черных и белых, он пригнал их к Аресову холму и оттуда распустил куда глаза глядят, а сопровождающим велел: где какая ляжет, там и принести ее в жертву должному богу. Так покончил он с бедствием; а в память о том искуплении и поныне в разных концах Аттики можно видеть безымянные алтари.[106] Некоторые же говорят, что причиною мора он назвал Килонову скверну и указал избавление от нее; и когда умерли двое юношей, Кратин и Ктесибий, несчастье миновало. Афиняне постановили дать ему талант денег и корабль для возвращения на Крит; денег он не принял, но меж кносянами и афинянами утвердил дружбу и союз.

После возвращения на родину он вскоре умер; а прожил он сто пятьдесят семь лет (как пишет Флегонт в книге "О долгожителях"), или триста лет без года (как говорят критяне), или сто пятьдесят четыре года (как, по слухам, утверждал Ксенофан Колофонский).

Он сочинил "Происхождение куретов и корибантов"[107] и «Феогонию» в 500 строк, а также о построении Арго и отплытии Ясона в Колхиду 6500 строк. Написал он также в прозе "О жертвоприношениях в критском государственном устройстве" и "О Миносе и Радаманфе" до 4000 строк; а в Афинах основал храм Благих Богинь,[108] как о том сообщает Лобон Аргосский в книге "О поэтах". Говорят, он был первым, кто стал воздвигать храмы и очищать дома и поля.

Некоторые уверяют, что он никогда не спал, а досужее время проводил, собирая зелья.

От него сохранилось письмо к законодателю Солону с описанием государственного строя, установленного для критян Миносом. Впрочем, Деметрий Магнесийский (в книге "О соименных поэтах и писателях") пытается оспорить это письмо, ибо оно позднее и написано не на критском наречии, а на аттическом, и к тому же новейшем. Однако я нашел и другое его письмо, вот какого вида:

Эпименид — Солону. "Не падай духом, друг. Если бы Писистрат овладел афинянами, привыкшими к неволе, а не к добрым законам, то он бы сумел поработить граждан и утвердить свою власть навсегда; но как порабощает он мужей не худых и памятующих Солоновы остережения со стыдом и болью, то они и не вынесут его тиранства. Даже если сам Писистрат и удержит город, то детям своим, уповаю, власти своей уже не передаст: ибо несподручно быть рабами мужам, привыкшим к свободе при наилучших уставах. Ты же, друг, не пускайся в странствия, а будь ко мне на Крит — здесь над тобою не будет грозного единодержца; в странствиях же тебе могут встретиться его друзья, и тогда, боюсь, как бы не было тебе худо". Таково это письмо.

Еще Деметрий передает рассказ, будто Эпименид получал свою пищу от нимф и хранил ее в бычьем копыте, что принимал он ее понемногу и поэтому не опорожнялся ни по какой нужде, и как он ест, тоже никто не видел. Упоминает о нем и Тимей во II книге. А некоторые рассказывают, что критяне приносят ему жертвы, как богу, ибо он, по их словам, был наделен замечательным предвидением: так, увидав Мунихий в Афинах, он сказал, что афиняне не знают, скольких бед причиною станет им это место, иначе бы они его разрушили собственными зубами; а было это задолго до случившегося.[109] Еще рассказывают, будто он сперва назывался Эаком, будто предсказывал лаконянам их поражение от аркадян[110] и будто притворялся, что воскресал и жил много раз. И Феопомп в "Удивительных историях" говорит, будто когда Эпименид собирался воздвигнуть храм нимфам, то с неба был ему голос: "Не нимфам, а Зевсу, Эпименид!" Критянам, как сказано, он предсказал поражение лакедемонян от аркадян — и подлинно они были разбиты при Орхомене.

Одряхлел он во столько дней, сколько проспал лет, — это тоже сообщает Феопомп. А Мирониан в «Сравнениях» говорит, что критяне его называют куретом. Тело его сохраняют у себя лакедемоняне, следуя некоему оракулу (так пишет Сосибий Лаконский).

Было и двое других Эпименидов: второй — генеалогический писатель и третий — писавший в Родосе на дорийском наречии.

Ферекид Сиросский, сын Бабия (как сообщает Александр в "Преемствах"), был слушателем Питтака. По словам Феопомпа, он первый писал о природе и богах.

О нем рассказывают много удивительного. Так, однажды, прогуливаясь на Самосе, он увидел с берега корабль под парусом и сказал, что сейчас он потонет, — и он потонул на глазах. Отведав воды из колодца, он предсказал, что на третий день случится землетрясение, — и оно случилось. По дороге из Олимпии в Мессению он посоветовал своему гостеприимцу Перилаю выселиться со всем своим добром; тот не послушался, и Мессения пала.[111] Лакедемонянам он дал совет не держать в цене ни серебро, ни золото[112] (как пишет Феопомп в "Удивительных историях"); сам Геракл указал ему это во сне, а царям в ту же ночь велел внять совету Ферекида. (Впрочем, иные относят это к Пифагору.)

Гермипп рассказывает, что, когда завязалась война между эфесцами и магнесийцами, Ферекид желал победы эфесцам; и когда он спросил одного путника, откуда тот, и услышал, что из Эфеса, то сказал: "Тогда оттащи меня за ноги, положи в земле магнесийцев, а согражданам вели после победы там меня и похоронить, — таков завет Ферекида". Путник передал сказанное; и через день эфесцы напали на магнесийцев, одолели их, а скончавшегося Ферекида там и погребли, почтив пышными почестями. Впрочем, другие рассказывают, будто он пришел в Дельфы и бросился вниз с Корикийской горы; Аристоксен (в книге "О Пифагоре и его учениках") утверждает, что он заболел и был похоронен Пифагором на Делосе; а иные — что он умер от вшивости,[113] и когда Пифагор пришел спросить, как его дела, то он высунул палец в дверь и сказал: "По коже видно". (Потому-то словесники и придают этому выражению худой смысл, а кто им пользуется в добром смысле, тот ошибается.)

Еще он говорил, что стол на языке богов называется «фиор», что значит «жертвоблюститель».

Андрон Эфесский говорит, что было двое Ферекидов Сиросских: один — астроном, а другой — сын Бабия, учитель Пифагора; Эратосфен же говорит, что Сиросский Ферекид был только один, а другой был афинянин, генеалогический писатель.

От Ферекида Сиросского сохранилась написанная им книга с таким началом: "Зевс и Время были всегда, и Гея тоже, ей же имя Земля, ибо Зевс дал землю, зело ее чтя".[114] А на Сиросе от него сохранились солнечные часы.

Дурид во II книге «Часов» говорит, что надпись ему такая:

Полная мудрость — во мне; а если есть путая мудрость, То в Пифагоре моем же она, который в Элладе Первый из всех, кто ни есть, — таково нелживое слово.

А Ион Хиосский пишет о нем так:

Мужеством был он велик и совестью был он украшен, И принимает душой в смерти блаженную жизнь, Ежели прав Пифагор и в знанье своем, и в ученье: "Мысль — превыше всего между людей на земле".[115]

Есть и у нас о нем стихи, Ферекратовым размером писанные:

Ферекид знаменитый, Родом с острова Сира, Вшам предав свое тело (Как вещает преданье), Пожелал быть положен В стороне магнесийской, Чтоб достойным эфесцам Стать залогом победы: Лишь ему был и ведом Так гласивший оракул. Там меж них он и умер — Это верная правда. Мудр, как истинно мудрый, Был он благ и при жизни, Благ и ныне, почивши.[116]

Жил он в 59-ю олимпиаду. Письмо его такое:

Ферекид — Фалесу. "Да будет смерть твоя легка во благовременье! Получив твое послание, впал я в болезнь: меня изъели вши и бьет лихорадка. И велел я моим слушателям, похоронив меня, послать тебе мною написанное: если ты и остальные, кто мудр, одобрите посланное, то обнародуйте, если же не одобрите, то не обнародуйте. Я покамест этим недоволен: неопровержимостей здесь нет, да и нельзя надеяться достичь истины, собирая, что известно, о богах; остальное же надобно додумывать, и сужу я обо всем лишь гадательно. Болезнь меня гнетет все неотступнее; ни из врачей, ни из друзей я никого к себе не впускаю, они стоят у дверей, а на расспросы их, каково мне, я в замочную щель выставляю палец мой, изъеденный болезнью. И на завтра я велел им прийти хоронить Ферекида".

Таковы те, кого звали мудрецами и к которым иные причисляют также и тирана Писистрата. Теперь следует перейти к любомудрам [философам], начав с ионийской философии, зачинателем которой был Фалес, а у него учился Анаксимандр.

Примечания:

1

Магами греки называли жрецов персидской зороастрийской религии, халдеями — жрецов более древней вавилонской религии, гимнософистами (голыми мудрецами) — индийских брахманов с принятым у них в старости аскетическим образом жизни, друидами и семнофеями (слово малоупотребительное) — жрецов национальной кельтской религии, о которой греки и римляне имели лишь смутное представление.

2

Трактат "О магии" приписывался Аристотелю ложно (в каталоге аристотелевских сочинений в V книге он не упомянут) и, по-видимому, принадлежал перипатетику Антисфену; не сохранился.

3

Восточных богов греки привычно отождествляли со своими. Гефестом Диоген называет египетского бога Пта, а Гермесом (II) — египетского бога Тота.

4

Даты отсчета в хронологии Диогена: "падение Трои" — 1184 г. до н. э., "переправа Ксеркса" — 480 г. до н. э., покорение Египта и Азии Александром Македонским 331 г. до н. э. Датировка Зороастра у Диогена фантастична; действительнее возникновение зороастризма — между Х и VI вв. до н. э.

5

По-видимому, по недоразумению Диоген приписывает Myсею взгляды милетских философов.

6

Палатинская антология, VII 615. Палатинская антология — большое собрание мелких стихотворений, преимущественно эпиграмм, греческих поэтов разных веков; древнейшая часть ее была составлена в I в. до н. э. и затем дополнялась вплоть до византийского времени (Большая часть этих эпиграмм переведена в сб. "Греческая эпиграмма". М., 1960.) Антология Плануда — дополнение к ней (далее ссылки на эти памятники даются в сокращении: ПА и АПл.).

7

Первосвященнический род в Элевсинских мистериях в честь Дсметры.

8

См. ниже, II 6.

9

ПА VII 616.

10

См., напр., Овидий. Метаморфозы XI 1 — 66.

11

ПА VII 617. Ср. VII 9 — о том, что Орфей погребен на Олимпе.

12

Видности (eidola) — неожиданный в этом месте эпикурейский термин.

13

Зороастр — ложная этимология (от греческого слова astron — "звезда") имени иранского пророка Заратуштры.

14

В поздней рукописи — поясняющая интерполяция: "потому что родоначальник их Авраам был халдей". Другая традиция, сохраненная у Страбона и Юстина, возводила иудейскую культуру к египетской.

15

По Геродоту, стрелу в небо пустил царь Дарий, узнав, что афиняне оказали помощь восставшим против него ионянам (V 105), а бичевал море Ксеркс за то, что буря разрушила его плавучий мост через Геллеспонт (Vll 35). О том, что Ксеркс низвергал статуи греческих богов, упоминается в VIII 109.

16

Об этом сочинении см. ниже, VIII 60–61; о словах Пифагора — VIII 8.

17

См. прилагаемую таблицу преемственности философских школ по Диогену Лаэртскому.

18

Искусственная связь: в книге IX Ксенофан представлен как самостоятельный философ.

19

Навкид — вероятно, лишь рукописный вариант имени Навсифана.

20

О роще Академа см. III 7, о "пестрой стое" в Афинах — VII 5.

21

Евдемоником Афиней называет Анаксарха, филалетом — Эпикура ("Пир софистов" XII 548b, XIII 588а), эленктиком назван у Плутарха Зенон Элейский ("Сравнительные жизнеописания", т. I, «Перикл», 4 — далее будет указываться только название главы), но все эти термины были малоупотребительны.

22

Об Анникеридовой и Феодоровой школах см. II 96–97. В I в. до н. э. Варрон Реатинский попытался путем комбинаций различных философских тезисов теоретически рассчитать, сколько вообще возможно различных философских систем, и насчитал их 288 (Августин. О граде божием IX 1).

23

Потамон Александрийский жил в эпоху Августа, в конце I в. до н. э.; но слова не так давно не помогают определить время жизни Диогена Лаэртского, так как они могли быть им заимствованы прямо из промежуточного источника.

24

Геродот. История I 170.

25

Мифические лица: Кадм, сын Агенора и брат Европы, пришелец из Сидона, считался основателем Фив и изобретателем алфавита.

26

Платон. Протагор 343а; о Кадме и Агеноре Платон не упоминает, отсюда — дополнение в скобках, вслед за Дильсом принятое всеми издателями.

27

Греческие моряки ориентировались по Большой Медведице (у Гомера упоминается только она), финикийские — по Малой Медведице; намек на финикийское происхождение Фалеев.

28

Геродот. Ист. I 74, о затмении 22 мая 585 г. во время войны Лидии и Мидии.

29

Дополнение Дильса, принятое издателями.

30

Аристотель. О душе I 2, 405 а 19.

31

Т. е. такую же жертву, см. ниже, VIII 12.

32

Кир Персидский, победив Креза в 546 г. до н. э. и овладев Лидией, подчинил себе и греческие города Ионии за их союз с Крезом.

33

Т. е. как персонаж диалога Гераклида; ср. ниже, VIII 4.

34

Тот же рассказ впервые еще у Аристотеля ("Политика" III 1259а 6).

35

Дельфы — центр культа Аполлона в Греции; здесь находился храм с прорицалищем, в котором служительница — пифия, одурманиваясь испарениями из расщелины скалы, произносила вещания, перекладываемые потом жрецами в стихи.

36

Храм Аполлона Дельфинийского (не Дельфийского!) находился в Дидимах близ Милета; Нелеевы мужи (по имени легендарного основателя Милета) — милетяне.

37

Платон. Протагор 343 а.

38

"В богатстве — весь человек" пословица (см. Зиновий, 6, 43); с именем Аристодама ее упоминает еще Пиндар (Истм., 2 15)

39

См. ниже, 182.

40

Меропы — древнее население острова Коса.

41

I 28.

42

Популярный фольклорный сюжет (Эзоп, басня 40); в применении к Фалесу — уже у Платона ("Феэтет" 174 а).

43

ПА VII 83.

44

Здесь и далее приводятся поучительные песни (позднейшего сочинения) и нравственные сентенции, произвольно приписываемые то одному, то другому из семи мудрецов.

45

Т. е. время до сотворения мира следует считать ночью. Несколько иначе у Плутарха ("Александр", 64).

46

В рукописях Диогена Лаэртского указано: аполлодоровская дата рождения Фалеса. — 35-я олимпиада (пер. по чтению Дильса).

47

Геродот. Ист. I 75: Фалес отводным каналом разделил течение Галиса (пограничной реки между Лидией и Мидией) надвое и этим понизил в ней уровень воды.

48

ПА VII 84 и 85.

49

Всеионийский праздник (Панионии) справлялся двенадцатью ионийскими городами в честь Посидона близ Милета (Геродот. Ист. I 1148).

50

Платон. Протагор 343а.

51

Все письма мудрецов, приводимые Диогеном в книгах I–II, фиктивны и представляют собой позднейшие риторические упражнения.

52

Подробнее о снятии бремени (сисахфии) см.: Плутарх. Солон, 15; Аристотель. Афинская полития, 6.

53

Законы Солона были вырезаны на деревянных четырехгранных столбах, которые можно было поворачивать, и поставлены близ афинской площади (агоры) (Аристотель. Афинская полития, 7).

54

Древние греки надевали венки по случаю всякой праздничной радости. — Солон, притворяясь сумасшедшим, надел его по случаю поражения в войне.

55

Фолегандр и Сикинн — очень маленькие острова в Эгейском море.

56

Дем — «селение», административная единица в Аттике; "такой-то, сын такого-то, из дема такого-то" — назывались афинские граждане во всех документах.

57

Гомер. Илиада II 557–558.

58

О встрече Солона с Крезом и позднем вразумлении Креза подробнее всего рассказано у Геродота (Ист. I 29–33); ср. Плутарх. Солон, 37–38.

59

Были Солы в Киликии, колония дорян, и Солы на Кипре, построенные местным царем по совету Солона (Плутарх. Солон, 26); слово солецизм ("погрешность против языка") обычно возводится к первым Солам.

60

Геродот. Ист. I 32; ср., однако, стихи к Мимнерму ниже, I 60–61.

61

Отрывок из несохранившейся трагедии «Автолик» (пространнее цитируется у Афинея. — "Пир софистов" Х 413).

62

Ср. Платон. Законы, 913 с.

63

Писистрату приписывается организация первой записи полного и связного текста гомеровских поэм; то чтение по порядку, которое описывает Диоген Лаэртский, Элиан возводит к сыну Писистрата, Гиппарху ("Пестрые рассказы" VIII 2).

64

Гомер. Ил. II 546 и далее.

65

Лунный месяц состоял из 29,5 суток, так что 30-й день причислялся наполовину к старому месяцу, наполовину к новому.

66

"Диакрии", «педиеи» и «паралии» — три партии, спорившие за власть перед установлением тирании Писистрата. По Плутарху ("Солон", 20), Солон, наоборот, законом велел каждому примыкать к какой-нибудь партии, а не отсиживаться в стороне.

67

См. ниже, I 66.

68

Лигиастад (мастер пения?) обращение к Мимнерму. Пер. стихов В. Вересаева (с изменениями).

69

ПА VII 86.

70

ПА VII 87. Игра слов: axones означает и "оси колесницы", и "столбы с законами".

71

Эфорами называлась ежегодно сменяемая коллегия правителей в Спарте, архонтами — в Афинах; именами старшего эфора и старшего архонта обозначался счет годов.

72

Геродот. Ист. I 59; Гиппократ — отец Писистрата.

73

Лакуна, восполняемая по поздним рукописям; имеется в виду ложная этимология слова «брахилогия» (краткая речь).

74

ПА VII 88 и IX 596.

75

Пословица (ср. Гесиод. Труды и дни, 40).

76

Лесбосское вино считалось одним из лучших в Греции.

77

Платон. Протагор 34 4bd: здесь пересказывается поэтическая полемика Симонида с Питтаком о том, как вернее сказать — "трудно быть" или "трудно стать" добрым, а сентенция о неизбежности приписывается Симониду.

78

Разночтения в рукописях; может быть, следует читать: "51 олимпиады".

79

АПл. II 3.

80

Каллимах. Эпиграммы I.

81

Ср. ниже, I 92, конец.

82

Поэт Алкей принадлежал к числу политических противников Питтака, отсюда его бранные слова; см. выше, I 76.

83

Тоже намек политических противников на низкое происхождение Питтака. Песенка с упоминанием тирана Питтака, моловшего хлеб, сохранена Плутархом ("Пир семи мудрецов", 14).

84

Речь идет о мессенских девушках, взятых в плен спартанцами при завоевании Мессснии в середине VII в. до н. э. ("II мессенская война").

85

См. выше, I 31.

86

Пояснительная интерполяция в тексте Диогена Лаэртского.

87

ПА VII 90 и 81.

88

Т. е. "а каковы они — этого людям знать не дано".

89

См. выше, 184.

90

По-видимому, как пример к Гераклитову тезису "многие дурны, немногие хороши", перекликающемуся с нижеприводимой сентенцией Бианта.

91

ПА VII 158; очень популярное стихотворение, приписывавшееся даже Гомеру. Последующее замечание Диогена, что Гомер жил задолго до Мидаса, — домысел на основании того, что этот мифический царь у Гомера не упоминается.

92

ПА XIV 104. Эту загадку упоминает еще Аристотель ("Риторика" III 2), но без имени Клеобулины.

93

ПА VII 618.

94

Подробный рассказ о Периандре и его сыновьях — у Геродота. Ист. III 48–53 и V 94–84.

95

Геродот. Ист. I 20. Друг-гостеприимец (ксен) — нечто вроде кавказского «кунака», человек, связанный договором о дружбе, передающимся от отца к сыну.

96

ПА VII 619 и 620.

97

Опять намек на Платона ("Протагор" 343 а).

98

О том, как Периандр сжег одежды всех коринфянок, чтобы жена его могла одеться ими за гробом, см.: Геродот. Ист. V 92; о войне Периандра против Прокла — III 51.

99

Фольклорная метафора (см. Геродот. Ист. V 92).

100

Об Анахарсисе ср.: Геродот. Ист. IV 46, 76.

101

ПА VII 92.

102

Т. е., чтобы играть на флейте, нужно прежде напиться допьяна.

103

По-видимому, загадка об углежогах, жгущих уголь в лесу и продающих его в городе.

104

Ср. выше, 130.

105

"Протагор" 343 а.

106

Это те самые алтари, посвященные "неведомому богу", о которых в "Деяниях апостолов" (17, 23) напоминал афинянам апостол Павел.

107

Куреты — божественные хранители Зевса-младенца, впоследствии — жрецы критского культа Зевса; корибанты — жрецы малоазийского культа Матери богов.

108

Благие богини — евмениды, евфемистическое имя Эриний, богинь мщения.

109

Мунихий — крепость в афинском порту Пирее; здесь располагался македонский гарнизон, занимавший Афины в III в. до н. э.

110

Поражение спартанцев в войне с Тегеей в 560-х гг. до н. э., о котором см.: Геродот. Ист. I 66 сл.

111

Пала Мессения за сто лет до Ферекида, во II Мессенскую войну (VII в. до н. э.), и через сто лет после Ферекида, в III Мессенскую войну (V в. до н. э.).

112

В Спарте были в ходу не серебряные, а железные деньги.

113

См. прим. 6 к книге IV.

114

Игра слов: ge — «земля» и geras — "дар".

115

ПА VII 93.

116

АПл. III 128.

КНИГА ВТОРАЯ