Глава седьмая УЧЕНИЕ ЛЕЙБНИЦА О ПЕРЕВОПЛОЩЕНИИ

Мир, по Лейбницу, состоит из субстанций, которые он называет монадами. Всякая монада есть непротяженный, индивидуальный, т. е. неповторимо своеобразный деятель, живущий целестремительною сменою представлений. Всякая монада представляет себе весь мир с особой индивидуальной точки зрения, следовательно, всякая монада есть микрокосм, зеркало вселенной. Однако это не значит, что они все одинаково совершенны. Представления, которыми они живут, могут быть отчётливыми или смутными, они могут быть апперцепциями, т. е. сознательными представлениями, или только перцепциями, т. е. бессознательными представлениями. Все монады могут быть расположены в ряд по ступеням совершенства, именно по ступеням сознательности их в зависимости от степени отчётливости и количества отчётливых представлений у них. В самом низу этого ряда стоят монады, у которых нет ни одного сознательного представления, это спящие монады. Применяя монадологию Лейбница к современным учениям, можно сказать, что таковы монады, лежащие в основе неорганической материи, напр. монады, деятельность которых известна в виде электронов, атомов, молекул неорганической материи. Выше стоят монады, которые в сочетании с другими монадами, подчиненными им, способны иметь отчётливые и раздельные восприятия, ощущения, сопровождаемые памятью. «Такое живое существо называется животным, а его монада душою» [XLVI]. Выше животных стоят разумные души, духи. Однако и духи, напр. монада человека, имеют не все представления в отчётливой, сознательной форме. Высшая степень совершенства, полная отчётливость всех представлений присуща только Богу, Высочайшей из монад.

Монады, поскольку они живут сменою стремлений и представлений, суть души или, по крайней мере, аналогии души. Но, кроме того, они суть вместе с тем и тела или, вернее, они осуществляют также телесные процессы. Лейбниц, как известно, отрицает субстанциальность материи и допускает только существование материальных процессов. Тело всякой монады есть проявление её ограниченности, выражающееся в «пассивной силе сопротивления (которая заключает в себе непроницаемость и ещё нечто)». Эту сторону монады Лейбниц называет «первою материею» [XLVII]. Тело в этом смысле слова есть неотъемлемая принадлежность всякой монады, оно выражается в непроницаемом объеме и процессах движения, подчиненных законам механики. Поскольку монады суть души, в них происходит целестремительная смена представлений, объясняемая телеологически, по закону «конечных причин добра и зла»; поскольку монады суть тела, изменения их объясняются причинно-механически, в них «внешние явления возникают одни из других по законам причин действующих, т. е. по законам движения» [XLVIII]. «Это как бы два царства», говорит Лейбниц, «одно – причин действующих, другое конечных, из которых каждое достаточно в частностях, чтобы объяснить все, как будто бы другое и не существовало» [XLIX]. В самом деле, эти два царства процессов текут параллельно друг другу, не вступая во взаимодействие и будучи согласованы друг с другом лишь благодаря предустановленной гармонии [L].

Кроме телесности в смысле ряда механических процессов, Лейбниц говорит ещё о теле в другом смысле слова, особенно важном с точки зрения темы моей статьи. Всякая монада, сообразно степени своего совершенства, находится в связи (согласно предустановленной гармонии) с большим или меньшим количеством других менее совершенных, подчиненных ей монад, служащих ей как органы её. Эта связь подчинения, vinculum substantiale, создает из многих простых субстанций как бы новую сложную субстанцию [LI]. В такой сложной субстанции совокупность монад, подчиненных центральной, господствующей монаде, может быть названа телом центральной монады [LII]. Это тело Лейбниц называет также термином «вторая материя».

Вторая материя коренным образом отличается от первой, как это видно из следующих пояснений Лейбница: «первая материя существенна (essentialis) для всякой энтелехии» (т. е. монады) и «никогда не отделима от нее», так как она есть «пассивная потенция» ограниченной субстанции; «что же касается второй материи, которая образует органическое тело (corpus organicum), она есть следствие множества полных субстанций, из которых каждая имеет и свою энтелехию и свою первую материю». «Энтелехия меняет своё органическое тело, т. е. вторую материю, а свою собственную первую материю не меняет» [LIII].

Смерть есть не что иное, как отделение центральной монады от всех или большей части подчиненных ей монад. В самом деле, сама центральная монада, да и вообще всякая монада как таковая уничтожиться, отойти в область небытия не может. Всякая монада бессмертна, так как, «обладая истинным единством, она не может иметь ни начала, ни конца, разве только путем „чуда"». Отсюда следует, что «конститутивные формы субстанций должны были быть сотворены при начале мира и остаются навсегда» [LIV]. Бессмертие монады обеспечено самою сотворенною Богом природою её, оно не есть «только чудесный дар Божьей благодати» [LV]; наоборот, уничтожение монады может быть только чудесным актом Божественного всемогущества.

Существуя всё время от начала вселенной и до конца её, всякая монада всегда деятельна; она есть atomon autoplhroun (самопополняющийся атом), atom vitale (живой атом) [LVI]. Её неустанная деятельность не есть бестолковое однообразное топтание на месте: осуществляя целестремительные акты, она всегда совершенствуется. «Во всей вселенной, – говорит Лейбниц, – совершается известный непрерывный и свободный прогресс, который все более и более улучшает состояние мира» [LVII]. «И хотя иногда и встречается попятное движение, наподобие линий с заворотами, тем не менее в конце концов прогресс возобладает и восторжествует» [LVIII]. «А что касается до возражения которое могли бы сделать – что в этом случае мир давно стал бы раем, то ответить на него легко. Хотя большая часть субстанций и достигла уже совершенства, но из того, что непрерывное делимо до бесконечности, следует, что в бесконечной глубине вещей всегда остаются части как бы уснувшие, которые должны пробудиться, развиться, улучшиться и, так сказать, подняться на более высокую ступень совершенства и культуры» [LIX].

Так как всякая монада, поднявшаяся со дна и достигшая хотя бы некоторой степени совершенства, имеет в своём подчинении хотя бы несколько монад, служащих ей органами и образующих её организм, то, обозревая природу сверху вниз по степеням совершенства монад, мы найдем, что она до бесконечности организована, и эта организация имеет своим последним основанием Бога, именно предустановленную Им гармонию. «Вещество, устроенное премудростью Божьей», говорит Лейбниц, «должно быть по существу своему везде организовано», «существует столько оболочек и тел органических, заключенных друг в друге, что никогда невозможно было бы произвести ни одного совершенно нового органического тела без всякого предобразования и что точно так же нельзя разрушить вполне ни одного животного уже существующего». «Смерть, как и рождение, есть лишь превращение одного и того же животного, которое то возрастает, то уменьшается» [LX].

В течение всего времени от рождения животного до его смерти тело его меняется постепенно: одни подчиненные монады выходят из состава тела, другие новые вступают в него, подчиняясь центральной монаде, душе животного. Это те изменения, которые в наше время физиология изучает как обмен веществ в организме. Смерть и рождение, по Лейбницу, есть не что иное, как ускоренный обмен, имеющий характер резкого скачка. В случае смерти, говорит Лейбниц, «сохраняется не только душа, но также и животное и его органическая машина, хотя разрушение её грубых частей приводит её к такому незначительному размеру, что она не поддаётся нашим чувствам, точно так же, как она не поддаётся им в том состоянии, в каком была до своего рождения» [LXI].

Даже если сжечь животное, в пепле его находится микроскопическое организованное существо [LXII], зародыш, из которого со временем может развиться новое животное, так как «видимое рождение есть только развитие и некоторого рода увеличение» [LXIII].

Животное (также и растение) [LXIV], низведённое смертью на степень микроскопического существа, в процессе рождения вновь развивает видимое тело; какое это тело – того же вида, что и раньше, или нового? Франц Меркурий Ван Гельмонт, говорит Лейбниц, утверждает, что животное, умирая, вселяется в тело новорожденного того же вида, так что число людей, собак, кошек и т. п. не уменьшается и не увеличивается [LXV]. Лейбниц признает, что животное может многократно развивать тело одного и того же вида, но он вовсе не считает монаду обреченною вечно повторять все один и тот же тип жизни при каждом рождении. Следующими соображениями и заявлениями самого Лейбница можно установить, что он допускал восхождение монады от низших типов жизни к высшим.

1) Всякая монада, согласно Лейбницу, непрерывно совершенствуется, и конец этого совершенствования есть вступление в Царство Божие [LXVI].

2) Своё учение он обозначает терминами метаморфоза, трансформация, метасхематизм и поясняет примером превращения гусениц и других насекомых, очевидно желая показать, что новое тело может резко отличаться от прежнего, тогда как центральная монада остаётся тою же самою.

3) Даже о семенных животных он говорит, что «они сами происходят от других семенных животных, ещё меньших» [LXVII].

4) Такое глубокое изменение, как переход из царства спящих в царство бодрствующих монад, Лейбниц считает необходимым в процессе развития [LXVIII].

5) Мало того, возможен даже переход монады из царства животных в царство разумных существ [LXIX] (как монада, предназначенная стать человеком, переходит из стадии лишь чувствующей души в стадию разумного духа, об этом подробно будет сказано позже).

6) Наконец, в «Монадологии» Лейбниц определенно говорит, что органическое тело животного, существующее ещё до зачатия, посредством зачатия не творится вновь, но может быть «лишь побуждено к большому превращению, чтобы стать животным другого рода». В письме к Вагнеру он говорит: «Species animalis non manet» [LXX].

Если бы Лейбниц решительно и определенно подчеркнул эти учения, он задолго до Дарвина положил бы начало теории эволюции, гораздо более глубокой, чем дарвинизм.

Переход от животной природы к природе человека как существа разумного и, далее, судьба человека подчинены иным законам. Бессмертие дочеловеческих существ, вследствие отсутствия у них самосознания, есть только сохранение метафизического тождества монады. Что же касается человеческой разумной души, могущей сказать «я», она «сохраняет своё существование не только в метафизическом отношении – в большей степени, чем прочие, – но остаётся одною и тою же в нравственном смысле и составляет тождественную личность». Память и сознание я «делает её способною к награде и наказанию». Это духи, созданные по образу и подобию Божию [LXXI]. Поэтому Лейбниц говорит, что он не смеет «ничего утверждать ни о предсуществовании, ни о подробностях будущего существования духов, так как Бог может пользоваться в Царстве Благодати путями необычайными; тем не менее нужно предпочитать то, в чью пользу говорит естественный разум, если только Откровение не учит нас противному, чего я здесь решать не берусь» [LXXII].

Для нашей темы важно знать, что думает Лейбниц на основании естественного разума о состоянии человеческой монады до рождения человека. В разработанной системе монадологии последовательное развитие мысли необходимо ведёт к учению о предсуществовании души. И в самом деле, Лейбниц говорит [LXXIII], что в период незрелости своей философии (cum nondum satis matura esset philosophia mea) он придерживался учения о размножении душ путем традукции [7].

Впоследствии он стал утверждать предсуществование человеческой монады. В «Теодицее», изложив вышеприведенные учения о животных, он далее рассуждает так: «установив такой прекрасный порядок и столь общие правила относительно животных, казалось бы неразумным, чтобы человек совершенно не был подчинен им и чтобы в нем, что касается его души, все происходило путем чуда». «Поэтому я склонен думать, что души, которые некогда станут человеческими, подобно душам других видов содержались в семенах (dans les semences) и в своих предках вплоть до Адама, следовательно, существовали от начала вещей, всегда в виде организованного тела». «Но мне представляется по многим основаниям подходящим признать, что они существовали тогда только как ощущающие (sensitives) или животные души, наделенные перцепциею и чувством и не обладающие разумом; они оставались в этом состоянии вплоть до рождения человека, которому он и должен принадлежать, и тогда получили разум либо потому, что существует естественный способ поднять ощущающую душу на степень разумной души (что мне трудно понять), либо потому, что Бог даёт разум такой душе посредством особого воздействия или (если угодно) посредством своего рода транскреации» (дополнительного творения). «Это объяснение, по-видимому, устраняет затруднения, представляющиеся здесь в философии или в богословии, так как трудная проблема возникновения форм» (т. е. монад как субстанций) «снимается совсем, и так как более соответствует Божественной справедливости дать душе, уже испорченной физически или животно грехом Адама, новое совершенство, т. е. разум, чем поместить разумную душу путем творения или как-либо иначе в тело, где она должна быть испорчена морально» [LXXIV].

В третьей части «Теодицеи» Лейбниц говорит, что предсуществующая чувственная душа получает разум в момент зачатия человека благодаря особому акту Бога или благодаря изначала существующему предрасположению и что до этого момента органическое тело её испытывает много изменений [LXXV].

Не следует думать, будто возведение души Богом на ступень разумности есть творение Им новой монады; та же самая монада, которая существовала от начала мира, приобретает при этом новую способность. «Философами признано», говорит Лейбниц по этому поводу, «что способность ощущения и мышления у нас не образует различные души, а принадлежит одной и той же душе» [LXXVI].

Все изложенное ясно показывает, что Лейбниц был сторонником учения о перевоплощении с теми оговорками относительно человека, которые требуются христианским мировоззрением, а так же и естественным разумом, учитывающим значительность перехода от живой природы к разумности. Замечательно, однако, что Лейбниц, излагая свою теорию, тщательно отмежевывает её от учения о переселении душ (метемпсихозы) и не забывает упомянуть об этом в множестве мест своих сочинений и писем [LXXVII]. Он указывает на то, что животное даже и в смерти не теряет вполне своего тела и только переходит к новому развитию тела и к преобразованию его; следовательно, нельзя говорить о переселении души из одного тела в другое, можно говорить только о метаморфозе животного, о трансформации его. Он отвергает такое учение, как, напр., высказываемое Фр. М. Ван-Гельмонтом, согласно которому душа умирающего, выделившись из тела, входит в другое тело, в тело новорожденного [LXXVIII].

«Вместо переселения душ существует только превращение того же самого животного, соответственно с тем, что его органы находятся в ином положении и развиты более или менее» [LXXIX].

Однако он признает родство своих взглядов с древним учением о переселении душ, которое, по его мнению, есть «не что иное, как учение о трансформации, плохо понятое» [LXXX]. Бейль также считает «гипотезу Лейбница более или менее сходною с учением индостанских философов» [LXXXI]. Вскоре после смерти Лейбница его знакомый M. G. Hansche рассказал следующее: однажды Лейбниц в компании пил кофе и сказал, что в проглоченном кофе, может быть, есть несколько монад, которые со временем станут людьми [LXXXII].

Учение о перевоплощении как средстве совершенствования, ведущем на вершины бытия, обыкновенно бывает связано с признанием множества ступеней жизни не только вниз, но и вверх от человека. Эту мысль мы находим и у Лейбница: «согласно с разумом», говорит он, «и то, чтобы были способные к восприятию субстанции ниже нас, как есть таковые выше нас; и чтобы наша душа, далеко не будучи последнею из всех, находилась в середине, от которой возможно было бы спускаться и подниматься; иначе пришлось бы допустить недостаток постепенности, который некоторые философы называют пробелом в формах, vacuum formarum» [LXXXIII]. «Существует бесчисленное множество тел такой величины, как земля, и больших, которые имеют столько же прав, как земля, имеют разумных обитателей, откуда вовсе не следует, что они должны быть людьми» [LXXXIV].

Какое разнообразие видов жизни допускал Лейбниц, видно из следующего примера: «ничто не мешает», говорит он, «чтобы во вселенной были живые существа (des animaux), подобные тому, какое Сирано де Бержерак встретил на солнце; тело этого существа было своего рода жидкостью, состоящею из множества маленьких живых существ, способных принимать порядок сообразно желаниям большого существа, которое таким образом моментально трансформировалось, как ему было угодно, и нарушение непрерывности так же мало вредило ему, как удар веслом не вредит морю» [LXXXV].

Среди философов, развивающих систему монадологии, примыкая к Лейбницу, часто встречается учение о перевоплощении, и это обстоятельство также может рассматриваться как подтверждение того, что оно содержится в философии Лейбница или, во всяком случае, последовательно вытекает из её основ. Укажу лишь на имена таких сторонников учения о перевоплощении, как Гердер, Дроссбах, Ренувье, Козлов, Лютославский. К сожалению, и у преемников Лейбница оно мало разработано в деталях. Между тем в той форме, как оно дано Лейбницем, оно обладает высокою ценностью и со стороны общего характера, придаваемого им целому мировоззрению, и в применении к решению ряда частных проблем. Выскажу по этому поводу несколько замечаний, не пускаясь в подробности, так как развивать детали этого учения надобно было бы в особой книге в связи с современною философиею и наукою, а не с историею мысли Лейбница. В нижеприведенных соображениях я буду иметь в виду ту разновидность монадологии, которая развита в моих сочинениях.

Каждый индивидуум, как субстанциальный деятель, бессмертен; жизнь каждого из них в виде ряда метаморфоз длится в течение всего мирового процесса, так что история мира есть органическое единство историй или, можно сказать, биографий бессмертных индивидуумов. Когда эти индивидуумы сочетаются в целостные единства – организм животного или растения, муравейник, улей, государство, церковь и т. п., во главе такого единства стоит центральная монада и жизнь целого имеет личный индивидуальный характер.

В таком понимании исторического процесса личный, индивидуальный характер его утверждается в предельной возможной степени. Материалистический, механистический атомизм также считал каждый атом вечным и рассматривал мировой процесс (правда, не как органическое единство, а) как сумму струй, из которых каждая есть непрерывный ряд движений вечного атома. Однако в механическом атомизме не может быть речи о жизни атома, о его биографии: атомы однообразны, лишены индивидуальных черт, ряды изменений движений и положений каждого атома лишены смысла и цели, в них нет ни совершенствования, ни упадка. Наоборот, согласно монадологическим учениям, субстанциальные деятели индивидуальны, т. е. неповторимы по бытию и незаменимы по ценности; каждый из них совершает целестремительные действия не только физические, но и душевные и духовные; каждый из них есть потенциальная личность, способная стать действительною личностью, т. е. разумным, нравственно ответственным существом; жизнь такого существа есть исторический процесс, она заслуживает биографии. Всякая такая метафизическая система может быть названа персонализмом, так как в ней основной онтологический элемент есть личность или потенция личности.

Даже и те мыслители, которые в отличие от материалистов-механистов признают активность личности не сводимою на механический процесс, если они отрицают бессмертие я и личный характер органических единств (напр. народа, государства, церкви), низводят личное начало в историческом процессе на подчиненное место: серия смертных личностей, сменяющих друг друга во времени и включенных в неличное целое, подчинена неличным отношениям и силам в такой степени, что нельзя говорить о личном характере исторического процесса.

На вопрос, чем же особенно ценен личный характер исторического процесса, я отвечу следующее. Персоналистическая философия, в сочетании с учением о свободе воли, устанавливает, что каждый индивидуум сам созидает свою судьбу и ответствен за все детали своего поведения: он не имеет права и оснований сваливать вину за свои недостатки на среду, на исторические условия, которые сложились до его появления на свет, на семью, в которой он родился, на наследственность и т. п.

Не только история человечества, но и эволюция животного и растительного царства, а также вообще дочеловеческой природы, согласно этому учению, не есть процесс, перескакивающий с одного смертного индивидуума на другой; это есть единая история развития бессмертных индивидуумов, которые двигаются вперёд, совершенствуясь в добре или изощряясь во зле, отчасти путем собственной творческой изобретательности, отчасти путем подражания чужим творческим актам и усвоения их.

Многие запутанные и парадоксальные черты наследственности могли бы быть объяснены с помощью учения о перевоплощении. Некоторые черты характера и строения тела наследуются индивидуумом не от родителей, а от самого себя, именно на основании опыта своей собственной прошлой жизни. Так, напр., может быть, следует объяснить те свойства, в которых индивидуум сходен не со своими родителями, а с более отдаленными предками. Другие черты тела могут быть получены от родителей, поскольку тело родителей участвует в формировании тела зародыша. Кроме того, влияние родителей может быть ещё гораздо более глубоким: пребывание субстанциального деятеля (монады) в теле родителей в тесной органической связи с ним связано с обучением типу жизни родителей, усвоением изобретений, совершенных на той линии и ступени развития, к которой они принадлежат.

В психологии учение о перевоплощении можно использовать для понимания природы инстинктов, атавизмов и архаизмов, которые Фрейд прослеживает до утробной жизни, но которые на деле простираются гораздо дальше.

Перечень ценных применений учения о метаморфозах бессмертного индивидуума далеко не полон, однако дополнение его и разработка подробностей должны быть предметом особого труда.

Католическая и православная церковь усвоила традицию неблагосклонного отношения к учению о перевоплощении. Возможно даже, что это учение в той форме, как его развивал Ориген, было подвергнуто осуждению на V вселенском соборе. Гефеле в своей «Conciliengeschichte» (т. II, 2 изд., стр. 791) говорит, что учение Оригена осуждено эдиктом императора Юстиниана, и 15 тезисов Оригена подвергнуты анафематствованию в константинопольском синоде 543 года, а на V вселенском соборе учение Оригена было, вероятно, подвергнуто анафематствованию без подробного обсуждения и без установления 15 тезисов против него. Однако в той форме, как это учение развито Лейбницем, именно в связи с учением о транскреации (о дополнительном творческом акте Божием), оно никогда не подвергалось осуждению церкви. Такой видный ученый и иерарх католической церкви, как кардинал Мерсье, признает это в письме к Лютославскому, опубликованному Лютославским. Правда, кардинал Мерсье написал своё заявление, по-видимому, лишь скрепя сердце. Между тем все три основные теории происхождения души, предложенные в христианской литературе, креационизм, традуционизм и учение о предсуществовании, не могут быть признаны удовлетворительными: они не дают ответа на вопрос о наследственном грехе и о справедливых условиях вступления рождающегося человека в земную жизнь (рождение от порочных или болезненных родителей, в семье внутренне разложившейся, или страдающей от нищеты, или развращаемой соблазнами неумело используемого богатства и т. п.).

Субстанциальные деятели созданы Богом при сотворении мира как существа свободные, наделенные творческою активностью и всеми способностями, необходимыми для осуществления абсолютного добра. Те из них, которые свободно избрали путь любви к Богу и всем тварям Его, т. е. путь любви к абсолютному добру, удостоиваются обожения и принадлежат к Царству Божию. Те же из них, которые вступили на путь себялюбия, образуют царство земного (психо-материального) бытия; в этом царстве, вследствие борьбы членов его друг против друга, неизбежны бесчисленные несовершенства, душевные и телесные страдания, смерть и т. п. виды зла, которые возникают как справедливое и естественное следствие первичного греховного акта. Такие деятели обрекли себя на длинный и трудный путь развития, в котором каждое место, занимаемое ими, соответствует их относительным достоинствам или их недостаткам, следовательно, оправдано нравственно.

Примечания:

[7] Традукция (лат. traductio – перемещение) – вид опосредованного умозаключения, в котором посылки и вывод являются суждениями одинаковой степени общности. Традуктивным умозаключением является аналогия. По характеру посылок и вывода традукция может быть трёх типов: 1) заключение от единичного к единичному, 2) заключение от частного к частному, 3) заключение от общего к общему.

[IV] О видах идеального и об отношении между идеальным и реальным бытием см. мою книгу «Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция» (YMCA-PRESS, Париж, 1938; по-английски в пяти брошюрах, изданных в Праге Русским Народным Университетом, 1935 – 1938); см, также «Общедоступное введение в философию».

[V] См. об этом мою книгу «Основные учения психологии с точки зрения волюнтаризма», 2-е издание, 1910; Die Grundlehren der Psychologie vom Standpunkt des Voluntarismus, A. Barth, Lpz., 1905; см. также мою статью «Психология человеческого я и психология человеческого тела». – Зап‹иски› Научн‹ого› Инст‹итута› в Белграде, 1940, вып. 17; Psychologie des menscluichen Ich und Psychologie des menschlichen Korpers. – Записки Русск‹ого› Научно-Исслед‹овательскоro› Объединения, 1940, № 75.

[VI] О том, как можно понять учение Эйнштейна, см. мою статью «Пространство, время и теории Эйнштейна», XI. Congres International de Philosophie.

[VII] См. мои сочинения «Обоснование интуитивизма» (впервые напечатано в «Вопросах философии и психологии» под заглавием «Обоснование мистического эмпиризма» в 1904 – 1905 гг.), 3 изд., Берлин, 1924; по-немецки: «Die Grundlegung des Intuitivismus». Niemeyer, Halle, 1908; по-английски: «The intuitive basis of knowledge», 1919; «Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция». YMCA-PRESS, Париж, 1938; «Общедоступное введение в философию», изд. «Посев», 1956. См. также книгу С. Франка «Предмет знания», 1915 (французский перевод: «La connaissance et 1etre»). Из большой литературы англо-американского нео-реализма см. сборник «The new realism», 1911; S. Alexander. Space, time and deity, 2 тт., 1920; J. Laird. A study in realism, 1920; W. Montague. The ways of knowing, 1925; The return to reason. Essais in realistic philosophy. Simposium, edited by John Wild, 1953. Частичный интуитивизм имеется также в неосхоластике, см., напр., книгу: J. Gredt. Un-sere Aussenwelt, 1921.

[VIII] См. мою книгу «Свобода воли», YMCA-PRESS, Париж, 1927; Freedom of will. Williams and Norgete. London, 1932. См., напр., также книгу: К. Ioel. Der freie Wille.

[XLVI] Начала природы и благодати, основанные на разуме, § 4. (Собр. соч. Лейбница, изд. Gerhardt'а, т. VI. Principes de la nature et de la grace, § 4.)

[XLVII] О природе самой в себе, § 11. (De ipsa natura, § 11, т. IV.)

[XLVIII] Начала природы и благодати, § 3. (Principes dela nature et de la grace, § 3, т. VI.)

[XLIX] Размышления о жизненных началах и о пластических натурах. Избр. сочин. Лейбница, по-русски, стр. 244. (Considerations sur les principes de vie, et sur les natures plastiques, т. VI.)

[L] Интересный для точного истолкования системы Лейбница вопрос, следует ли понимать механический ряд процессов в духе психологистического идеализма или в духе динамистического реализма, я оставлю без рассмотрения, так как он не имеет значения для моей темы; см. об этом вопросе Ed. v. Gartmann. Geschichte der Metaphysik.

[LI] См. набросок к письму к des Bosses, II, 438; письмо к des Bosses 23 VIII. 1713, т. II, 482.

[LII] Начала природы и благодати, § 3 (т. VI, § 3).

[LIII] Письмо к des Bosses, 16. X.1706. т. II. 324; письмо к de Voider, 20. VI.1703, т. II, 252.

[LIV] Новая система природы и общения между субстанциями, а также о связи, существующей между телом и душою, стр. 115. (Systeme nouveau de la nature, т. IV, стр. 479.)

[LV] Новые опыты о человеческом разуме. Предисловие, 204. (Nouveaux essais sur lentendement. Предисловие, т. V.)

[LVI] K de Volder'y. 6. VII. 1701, т. II, 224.

[LVII] О коренном происхождении вещей, стр. 141. (De rerum originatione radicali, т. VII, стр. 308.)

[LVIII] О том, что независимо от чувств и материи. Письмо к королеве Софии Шарлотте, стр. 183 (т. VI).

[LIX] О коренном происхождении вещей, стр. 141 (VII, 308). К курфюрстине Софии, VII, 543; к des Bosses, II, 300.

[LX] Размышления о жизненных началах и о пластических натурах, стр. 246. – Considerations sur les principes de vie, VI, 543.

[LXI] Новая система природы, стр. 117 (IV, 480); Начала природы и благодати, § 6 (т. VI); Монадология, § 72, 73 (т. VI).

[LXII] К Арно, сент. 1687, II, 124.

[LXIII] Новая система природы, 117 (т. IV, 480).

[LXIV] Разм. о жизненных началах, 247 (т. VI, 543); к Maizeaux, VII, 535.

[LXV] К Th. Bumett, 2030 янв. 1699, т. II, 252.

[LXVI] О коренном происхождении вещей, 141. (De rerum originatione radicali, т. VII, 308.)

[LXVII] Размышл. относит. учения о едином всеобщем духе, 231 (Considerations sur la doctrine dun Esprit Universel Unique, т. VI, 534).

[LXVIII] О коренном происхождении вещей, 142. (De rerum originatione radicali, т. VII, 308.)

[LXIX] Начала природы и благодати, § 4. (Principes de la nature et de la grace, VI, § 4, стр. 599.)

[LXX] Монадология, стр. 358, § 74 (Monadologie, т. VI, § 74, стр. 619); к Р. Х. Вагнеру, 4. VI.1710, т. VII, 530.

[LXXI] Рассуждение о метафизике, § 34, 36. (Discours de metaphysique, IV, 459.)

[LXXII] Размышления о жизненных началах, стр. 249 (т. IV, 545); к Arnaud, сент.1687, т. II, 125.

[LXXIII] Набросок к письму к des Bosses, 24.1V.1709, т. II, 372.

[LXXIV] Essais de theodicee, 1 ч., § 91 (т. VI, 152).

[LXXV] Ess. de th., ч. III, § 397. См. также: к Arnaud 28. XI.1686, II, 75; к des Bosses, 24. IV.1709, II, 371; к des Bosses, 8. IX.1709, II, 390. «Защита Бога», §§ 81, 82 (Causa Dei, asserta per justitiam Ejus, т. VI, §§ 81 и 82); Начала природы и благодати, § 6 (Principes de la nature et de la grace, т. VI, стр. 601); Монадология, § 82 (Monadologie, § 82, т. VI).

[LXXVI] К des Bosses, 31. VII.1709, т. II, 378.

[LXXVII] См., напр., к Arnaud, т. II, 99; т. IV, 474,480; VI, 543, 601, 619.

[LXXVIII] VII, 539 с.

[LXXIX] Новая сист‹ема› прир‹оды›, § 7.

[LXXX] К Arnaud, сент. 1687, II, 124.

[LXXXI] См. Лейбниц. Eclaircissement des difficultes que Monsieur Bayle a trouvees dans Ie systeme nouveau de 1union de 1ame et du corps, IV, 528.

[LXXXII] М. G. Hansche. Godefridi Guilelmi Leibnitii Prmcipia philosophiae more geometrico demonstrata. Frankfurt und Leipzig, 1728, стр. 135.

[LXXXIII] Размышл. о жизн. началах, 245 (Considerations sur les principes de vie, т. VI, 543); к des Maizeaux, 8. VII.1711, т. VII, 535.

[LXXXIV] Ess. de theod., l4.,§ 19, т. VI, стр. 114. Causa Dei, §§ 57, 58, т. VI.

[LXXXV] Ess. de theod… III ч., § 343, т. VI, стр. 318. О путешествии человека на луну (по поводу книги епископа Честерского Willdns'a) Лейбниц говорит, что оно при теперешнем состоянии человека невозможно вследствие свойств воздуха. Письмо к Basnage, 15. VI.1708, т. III, 147; о возможности небесных тел, на которых гении имеют право в большей степени вмешиваться в действия разумных существ, чем у нас, см. Письмо к Coste, 19. XII.1707, т. III, 403. О разрушении и восстановлении земного шара, т. е. о чём-то вроде смерти и нового рождения земли см. «Монадология», § 88.