Мир — это тайна. И то, что ты видишь перед собой в данный момент, — еще далеко не все, что здесь есть. В мире есть еще столько всего!..

(Дон Хуан)

Ни из какой совокупности опыта нельзя вывести различие между реальностью и представлением о ней. Всякая реальность нам дана представлениями о ней. И сама мысль о там, что есть реальность и представление о ней и что одно отлично от другого, ниоткуда нами не может быть получена. Но она откуда-то приходит, и платоновское «вспомнить» один из путей, по которому она к нам приходит…

(М. Мамардашвили)

"Вид из окон (еще до сих пор не распахнутых)

на дорогу (которая, может быть, есть)…"

(Б. Окуджава)

Дон-хуановскую магию мы рассматриваем, в первую очередь, как особое искусство восприятия, и это вполне оправданно, если учесть, какое место занимает манипуляция перцептуальным аппаратом в данной дисциплине. Именно восприятие является фундаментальным процессом, обеспечивающим практическое освоение тех или иных энергетических полей Реальности, а проблема адекватности восприятия приобретает неслыханную прежде актуальность, от разрешения которой зависит не только реализация магических способностей, но и сама жизнь исследователя. Вопрос о познаваемости мира, остающийся в обычной жизни лишь предметом философских спекуляций и идеологических распрей, в системе дона Хуана — вопрос конкретный и прагматический. Не потому ли концепция "истинной пары" тональ — нагуаль оказывается здесь необходимым основанием, требующим самого серьезного осмысления, в отличие от иных оккультных традиций, где гносеологические установки довольно расплывчаты и выглядят, скорее, метафизическим украшением, декларациями общего духа и настроения доктрины?

Когда условность тонального восприятия выявлена, описание мира пересмотрено с новых позиций и отчуждено от субъекта из области неоспоримого переживания в область интеллектуальных или психологических проекций и схем, может показаться, что основная проблема разрешена — дальнейшее движение сводится к раскрепощенному постижению истинных форм или непосредственному резонированию нашей энергетической структуры со все большими областями океана Реальности. Но дело оказывается гораздо сложнее. В новой ситуации мы не только не можем избежать смятения от бесконечной череды сомнительных образов и деформированных впечатлений, но в еще большей степени подвержены ему. Иными словами, реальность мира тоналя в полной мере лишается прежней незыблемости, а реальность нагуаля — прежней мнимости, однако вместе с обусловленностью восприятия пропадает и единственный известный нам критерий, который определял степень адекватности впечатлений реальному состоянию бытия. Реальность как психическое переживание оставляет нас навсегда вместе с приближением реальности онтологической. Мы постоянно вынуждены следить за тем, как передвигаемся от одного условного образа к другому, от одной перцептивной кажимости к другой, и так без конца. Если же мы позволим себе забыться, принять что-либо на веру и с увлечением погрузиться в калейдоскопическую жизнь «потустороннего», расплатой станет новое рабство и бессмысленное кружение среди одних и тех же иллюзий.

Возможно ли вообще отделаться от кажимости? Скорее всего, нет. Если мы взглянем на тональ шире, то согласимся, что он представляет собой не только сложную структуру психологических перцептивных ограничений, но и единственный аппарат, организующий сенсорную информацию в приемлемые для сознания конструкции. Помимо тоналя восприятие Реальности хаотично, сумбурно и аморфно, а внимание как процесс вообще невозможно. Более того, мы и в этом случае не можем рассчитывать на адекватность переживаний, ибо Реальность на самом деле не является простым хаосом или бескачественной однородностью вездесущих энергетических потоков, как представляется сознанию, лишенному интерпретационных механизмов. Как видите, тональ неустраним. Дисциплина дона Хуана направлена на его трансформацию с целью достижения максимальной гибкости перцептивных процессов, на обогащение и обновление его интерпретационных ресурсов, и — главное — на избавление его от привязанности к единственному типу описания мира. Конечно, даже совершенно «свободный» тональ вносит значительные искажения в восприятие, но этого порока не избежать никак — по этой причине безупречность всегда остается неотъемлемой частью жизни мага, уберегает его от ошибок, связанных с подобными искажениями.

Таким образом, бесчисленные миры, оказывающиеся доступными нам благодаря движениям точки сборки, всегда бывают увидены "человеческим глазом" со всеми присущими ему представлениями. Если же фиксация точки сборки при этом недостаточно устойчива, то субъект, попадая в один и тот же мир, будет воспринимать его всякий раз совершенно отличным способом, полагая, что исследует новые области. Что же касается сновидения, то здесь власть тоналя просто безраздельна: сновидец может наблюдать самые удивительные сцены и события, которые целиком относятся к продуктам его собственной психической деятельности, его творческое воображение способно породить такие замысловатые и удивительные галлюцинации, что участие в них покажется самым реальным и завораживающим приключением на свете. Как видите, тональ принимает самое активное участие в восприятии на всех этапах дон-хуановской дисциплины, и воин вынужден смириться с этим, ибо другого способа работы не существует. Беспристрастие и трезвость ведут его сквозь полчища призраков тоналя.

Есть, правда, принципиально иной аппарат перцепции, с тоналем не связанный. Формирование этого аппарата и активизация его — крайне важные задачи в системе дона Хуана. В данном случае мы имеем дело с весьма специфическим способом восприятия, именуемым здесь видением (seeing). Прежде всего, следует заметить, что видение не имеет ничего общего с экстрасенсорными способностями, которые возникают и развиваются совершенно иначе, представляя собой в конечном счете расширенную модель того же тонального механизма. Есть основание полагать, что видение в дон-хуановском смысле — уникальный феномен, открытый и разработанный только в данной традиции; настолько тесно он связан своим происхождением с комплексом специфических техник и приемов, принятых у индейских магов. В книгах Кастанеды о видении сказано многое, но прежде чем рассмотреть этот вопрос более подробно, следует развеять один миф, который создал в голове Карлоса сам дон Хуан.

Дело в том, что великий маг вольно или невольно мистифицировал понятие видения (как проделывал и со многими другими идеями своей системы), но не совершил обычной в таких случаях демистификации — по крайней мере, Кастанеда об этом не сообщает. Видение так и осталось загадочным способом восприятия "сути вещей", "подлинной природы", т. е. Реальности, какова она есть вне человека. Обычно читатели понимают видение как совершенно непосредственное проникновение человека в Реальность помимо всякой интерпретации. Иначе говоря, видение — это созерцание чистого нагуаля без помощи тоналя, хотя дон Хуан прямо об этом нигде не говорит. Скорее, он называет видение одним из эффектов нагуаля, не более. Однако поверхностное понимание видения достаточно распространено среди любителей Кастанеды, а это, в свою очередь, ведет к искаженному представлению о нагуале вообще.

Видение, безусловно, — один из важнейших инструментов постижения нагуаля, самый эффективный метод перцептивного проникновения в него, но при этом имеет свой аппарат ограничений и свой набор интерпретационных схем. Можно сказать, что видением управляет свой собственный «тональ», имеющий, правда, совершенно иную структуру и во многом отличную природу. Другого просто не может быть. Сам принцип организованного восприятия (каким бы оно ни было) содержит в себе механизм, вносящий неизбежные искажения в обрабатываемый сигнал. Можно рассуждать лишь о масштабах искажений, причем только в области, касающейся наших прагматических интересов. С такой точки зрения совершенно ясно, что видение делает для нас доступным огромный объем информации, позволяющий в определенных границах ориентироваться, скитаясь по различным областям Реальности. Но даже реальность, постигаемая нами с помощью видения, не может быть совершенной картиной того, что есть — об этом важно помнить, так как данная глава посвящена, в основном, анализу результатов этого особого способа восприятия, представляющего мир в незнакомом, причудливом обличии. Через видение маг неуклонно приближается к Реальности, но не достигает ее. Наверное, есть лишь один способ достижения Реальности — уничтожение энергетической формы существа, только он вряд ли приемлем, ибо означает смерть — полную, безоговорочную и бесповоротную.

Что же говорит о видении дон Хуан в книгах Карлоса Кастанеды? Во-первых, он характеризует видение мира в форме «энергии» (подразумевая под этим полевые структуры, воплощающие фундаментальные характеристики бытия), а во-вторых, утверждает, что видение — самый адекватный способ воспринимать из всех способов, доступных человеку. И хотя дон Хуан неоднократно указывает, что эта способность — одно из наивысших достижений магии, он нигде прямо не заявляет, что видение является исчерпывающим постижением Реальности. С философской точки зрения абсолютизация-видения свидетельствовала бы о непоследовательности и противоречивости мировоззрения индейских магов. Конечно, дон Хуан — не философ, и его мало заботят логические конструкции или метафизические теории, однако сам дух учения, основные его предпосылки плохо согласуются с когнитивным идеализмом. Превознесение видения может быть оправдано лишь его уникальной прагматической ценностью — такой взгляд кажется нам наиболее уместным в данной системе.

"Дон Хуан объяснил, что важнейшим из достижений древних магов было обнаруженное ими умение воспринимать энергетическую сущность предметов, существ и явлений. Это глубинное прозрение имело столь существенное значение, что превратилось в основную предпосылку всего магического искусства. В наше время, подчиняя всю жизнь дисциплине и постоянно тренируясь, маги целенаправленно обретают способность воспринимать сущность вещей. Способность эту они называют видением.

— Какое значение для меня могла бы иметь возможность воспринимать энергетическую сущность вещей? — как-то спросил я дона Хуана.

— Это значит, что ты смог бы непосредственно воспринимать энергию, ответил он. — Отбросив ту часть восприятия, которая связана с социальными интерпретациями, ты сможешь воспринимать внутреннюю сущность чего угодно. Все, что мы воспринимаем, есть энергия. Но, поскольку мы не способны воспринимать ее непосредственно, без интерпретаций, мы обрабатываем результаты восприятия, подгоняя их под определенный шаблон. Этот шаблон и есть социально значимая часть восприятия, которую надлежит выделить и изолировать.

— Почему я должен ее изолировать?

— Затем, что она целенаправленно уменьшает объем потенциально возможного восприятия, заставляя нас быть уверенными в том, что реально существующее ограничено шаблоном, под который мы подгоняем свое восприятие. Я убежден, что для выживания человечества людям необходимо срочно изменить саму социальную основу своего восприятия.

— А какова социальная основа восприятия, дон Хуан?

— Физическая определенность, уверенность в том, что мир состоит из отдельных конкретных объектов. Я называю это социальной основой потому, что каждый человек прилагает серьезнейшие усилия, яростно пытаясь удержать свое восприятие мира в общепринятом русле.

— А как же тогда следует воспринимать мир?

— Все есть энергия. Вся Вселенная — это энергия. Должна измениться социальная основа нашего восприятия, само качество физической определенности должно стать иным. Нам следует обрести уверенность — именно физическую уверенность — в том, что не существует ничего, кроме энергии. Необходимо совершить усилие, достаточно мощное для того, чтобы изменить русло восприятия, заставив нас воспринимать энергию как энергию. Тогда обе возможности выбора будут в кончиках наших пальцев." (IX, 18–19)

Дальнейшие рассуждения дона Хуана на эту тему подтверждают, что, говоря о видении, он вовсе не имеет в виду абсолютную свободу восприятия от интерпретационного механизма. Учитель подчеркивает, что речь идет о двух способах интерпретации, пусть невероятно далеких друг от друга, но в основе имеющих общие структурные элементы: выделение сигнала, организацию сигналов в комплексы или «пучки», узнаваемость сигнала благодаря определенному "инвентаризационному списку". Таким образом, описание мира как метод его постижения остается неизбежным приемом даже на уровне видения:

"Восприятие сути всего заставит нас совершенно по-новому понять, классифицировать и описать мир. И это новое описание будет гораздо более захватывающим, чем привычное нам нынешнее, а его язык — несравненно изощреннее и богаче. " (IX, 20) (Курсив мой — А. К.)

Познакомившись с "новым описанием", вы легко согласитесь — это действительно нечто потрясающее. Не стоит лишь думать, что тайна мира разгадана, а подлинная Реальность предстала перед нами во всей своей красе. Строго говоря, "Реальность нагуаля" — не совсем верный заголовок для части, посвященной анализу этого аспекта дон-хуановского знания. Вездесущий и непостижимый блеск нагуаля по-прежнему за пределами мысли и восприятия; только часть его беспредельной лучистости обрела дня мага смысл и одарила его своей свободой. Бездна нагуаля всегда вовне, тайна его неисчерпаема, и осознание этого наполняет воина смирением и восторгом. Абсолют, которым мы дышим, который содержится в мельчайшей частице нашего естества, — бесконечно интимное и бесконечно далекое все, и этого положения ничем не исправишь. Возможно, особое очарование высшей магии дона Хуана заключается совсем не в манипуляциях энергетическими потоками, а как раз в вечных скитаниях по этой грандиозной неопределенности, во все углубляющемся (но при этом всегда поверхностном) контакте с живой тканью таинственного организма Реальности, от которого исходит трепетное переживание неописуемого. И несмотря на то, что магическое описание мира с каждой книгой Кастанеды становится все более детальным и организованным, "сказки о силе" навеки останутся сказками — неувядающая свежесть Реальности охраняет их изначальное волшебство. Помня об этой невыразимой тайне, не станем поддаваться интеллектуальному искушению и воспримем дон-хуановский космос как рабочий инструмент для исследования бесконечности — без нелепых претензий на безусловную истинность, без суеверной наивности и догматизма, ибо все это глубоко чуждо свободному взгляду дона Хуана.

Прежде всего, мы постараемся объективно рассмотреть сам механизм видения, а затем — проанализировать новое описание мира, при помощи видения составленное. И с самого начала мы повторяем исходную посылку: видение не является постижением нагуаля, но лишь приближением к нему. Дон Хуан утверждал: "Нагуаль — это не опыт, не интуиция и не сознание." (IV, 143) С другой стороны, мы пронизаны нагуалем, непосредственно являемся им, что и делает возможным бесконечное приближение восприятия. В определенном смысле можно утверждать, что нагуаль — это наше тело, ибо в нем эффекты нагуаля накапливаются безо всякой интерпретации, а потому именно через тело (энергетическую форму) осуществляется перцептивное проникновение в Реальность. ("Суть в том, — говорил дон Хуан, — что в момент смерти другой член истинной пары — нагуаль — становится полностью действенным. Все осознание, воспоминания, восприятие, накопившееся в наших икрах и бедрах, в нашей спине, плечах и шее, начинают расширяться и распадаться. Как бусинки бесконечного разорванного ожерелья, они раскатываются без связующей нити жизни." — IV, 135) Все наше тело, будучи неотъемлемой частью Реальности, всесторонне связанной с нею, является, по словам дона Хуана, "воспринимающей единицей". Этот факт имеет самое непосредственное отношение к видению, ибо Кастанеда неоднократно убеждался на собственном опыте: видение осуществляется без помощи глаз. Более того, этот способ перцепции вообще не связан ни с каким из органов чувств. Какой же вывод следует из такого удивительного факта? Если мы вспомним, как работает точка сборки, то обязательно усомнимся в ее непосредственном обеспечении видения. На наш взгляд, напрашивается вывод, что видение не связано с функционированием точки сборки или с ее позицией. Дело в том, что эта структура по самой природе своей способна организовать лишь определенный объем сенсорных сигналов. Тональ легко справляется с этим объемом (для чего он, собственно, и предназначен), распределяя информацию по основным перцептуальным каналам: визуальному, аудиальному, кинестетическому. Наблюдаемые иногда нарушения работы тоналя возникают в результате процессов движения или сдвига точки сборки, когда необходимая организация восприятий затруднена по причине быстрого прохождения через различные энергетические потоки. Обратная сторона того же процесса (т. е. произвольная дезориентация тонального механизма, что достигается остановкой внутреннего диалога) инициирует сдвиг точки сборки через разрушение силы фиксации, о чем уже было достаточно сказано. Если же точка сборки хорошо фиксирована, то она в любой позиции сообщает тоналю именно тот объем информации, который он может успешно структурировать привычным для себя образом. Иными словами, визуальная информация всегда привязана к зрению, аудиальная — к слуху и т. д. И лишь видение вызывает крайне странное переживание, упомянутое нами выше. Следовательно, в данном случае объем восприятия значительно превышает привычную для тоналя массу сенсорных сигналов, и он не может распределить ее «нормальным» образом. Кастанеда сообщает в "Искусстве сновидения", что видящие описывали область, где производится осмысление поступающей информации, как кольцо усиленного свечения, расположенное непосредственно вокруг точки сборки. В случае видения эта область, скорее всего, расширяется настолько, что позиция самой точки сборки уже не имеет никакого значения. И действительно: дон Хуан нигде не говорит, будто существует особое положение точки сборки, в которой возможно видение. Белее того, внимательный читатель может заметить, что видение «включается» в самых разнообразных позициях точки сборки, как бы накладываясь на непривычную зону восприятия, но никак не привязываясь к ней.

Наконец, есть еще одна любопытная деталь, связанная с видением. Дон Хуан как-то сообщил, что древние маги добились этой способности в результате длительных экспериментов с растениями силы. Другими словами, видение возникает как следствие многочисленных и разнообразных перемещений точки сборки. Это как раз и доказывает уникальность описываемого явления. Насколько нам известно, существует только два метода, ведущих к значительным сдвигам точки сборки: употребление растений силы и сновидение. Остановка внутреннего диалога сама по себе к подобным сдвигам не приводит, но лишь обеспечивает первоначальный толчок, который может быть использован по-разному. Медитативные техники, которые иногда вызывают экстрасенсорные восприятия, для достижения видения совершенно недостаточны. Этим, в частности, и объясняется разительное несоответствие между дон-хуановским опытом и переживаниями известных экстрасенсов, сенситивов, «контактеров» и проч. Не нужно искать подтверждений кастанедовским описаниям в этом любопытном, но очень далеком от описываемой дисциплины типе восприятия. Подводя итоги, можно сообщить о видении следующее:

Видение не связано с конкретной позицией точки сборки, но достигается в результате многочисленных ее сдвигов. Длительная практика, связанная с манипуляциями восприятием, образует в энергетическом коконе человека особую "зону следов" — область полевых структур, которая была в разное время актуализирована перемещениями точки сборки. Видение осуществляется в момент спонтанного «включения» всей зоны. Объем восприятия при этом возрастает столь значительно, что это ведет к полному изменению его качества. По той же причине тональ не может более участвовать в интерпретации воспринимаемых сигналов — мы знаем, как чутко он реагирует на всякие «перегрузки». Тем не менее, структурирование и интерпретация сигналов не прекращается. Скорее всего, это связано с активизацией более обширных энергетических механизмов, которые можно условно назвать законами восприятия тела. Функционирование точки сборки в этот момент прекращается, и ее работу по-своему начинает исполнять вся задействованная "зона следов": блоки и пучки эманаций собираются в иных, более широких масштабах, что приводит к восприятию гораздо более полному и адекватному. Реальность приближается к субъекту на целый шаг, но остается ограниченной специфическими законами восприятия энергетического тела. Благодаря этим законам видящий способен идентифицировать различные структуры и прагматически использовать получаемую в процессе видения информацию.

Из всего вышесказанного следуют выводы, вполне согласующиеся с разрозненными сообщениями на этот счет, которые можно отыскать у Кастанеды. Во-первых, видение возможно в любой позиции точки сборки (в том числе, и обычной), благодаря чему использовалось доном Хуаном и другими магами (а также самим Кастанедой) в самых разнообразных ситуациях для получения необходимой информации. Во-вторых, видение — это восприятие тела, а не тоналя, что объясняет полную свободу такого восприятия от конкретных органов чувств. Более того, данная концепция видения нисколько не противоречит тем странным эпизодам в опыте Кастанеды, когда тональное восприятие оказывалось параллельным видению (например, случившийся с ним перцептивный феномен во время демонстрации «сестричками» своих магических достижений — V, 551–552.). В подобных случаях "зона следов" активизируется не столь интенсивно, и работа тоналя не полностью вытесняется более обширным сенсорным полем. Такой же тип частичного «прорыва» видения можно усмотреть в известном описании "остановки мира" из книги "Путешествие в Икстлан". Очевидно, вытесненная и фрагментарная форма видения постоянно сопровождает работу человеческого восприятия. Только спонтанное расширение зоны осознания может поднять видение на поверхность психического пространства. В редких случаях мы сталкиваемся с подобными феноменами у обычным людей, что может быть связано с приемом галлюциногенов и другими сильными интоксикациями (например, восприятие объектов в виде массы светящихся точек или линий) либо с переживанием клинической смерти, когда "свечение осознания" распространяется на значительную область уже расслаивающегося энергетического кокона. Этим, скорее всего, и исчерпывается вторжение видения в жизнь человека, никогда сознательно не работавшего со сдвигом своей точки сборки. ("Видения" мистиков и экстрасенсов, как мы уже говорили, имеют иную природу.)

Теперь, когда мы коснулись темы более совершенного способа восприятия, поучительно вспомнить точку зрения на этот счет Петра Демьяновича Успенского — популярного исследователя оккультизма, который в начале века (1913) издал любопытное сочинение "Tertium Organum. Ключ к загадкам мира." Исходя из теории многомерного пространства, этот исследователь высказал гипотезу о прямой взаимосвязи между аппаратом мышления и способом восприятия. Его рассуждения кажутся достаточно стройными, но больше всего интересны тем, что при всем своем интеллектуальном изяществе прямо противоположны как современным идеям, так и практическим наблюдениям. Любители оккультологических исследований могут извлечь из его книги (новое издание — СПб., 1992) полезный урок, который, может быть, заставит их более трезво взглянуть на многие умозрительные изыскания в этой области.

П. Д. Успенский, например, высказывает соображение, что трехмерное восприятие мира человеком связано с ощущениями, представлениями и понятиями. Животные в силу неразвитого интеллекта могут оперировать только ощущениями и представлениями, а потому их восприятие беднее человеческого: они видят мир в лучшем случае двумерным. Человек же составляет понятия, что и придает третье измерение его впечатлениям об окружающих объектах. Поэтому вполне логическим кажется предположение Успенского о том, что человеку следует развить какую-то более высокую способность разума (он называет ее интуицией) для восприятия пространства четырехмерного, затем еще более высокую способность для восприятия пяти измерений и т. д. Как видите, гипотеза стройная и внятная. Правда, при этом она совершенно не подтверждается практикой и наблюдением. Сегодня мы знаем, что новые возможности восприятия открываются благодаря «отключению» разума, а не его усовершенствованию. Мы также знаем, что восприятие многих животных шире человеческого, и только его аморфность, связанная с примитивностью «описания», не позволяет биологической форме использовать это восприятие прагматически. Наконец, мы знаем, что экстенсивное развитие интеллекта ограничивает перцептивные возможности, а не расширяет их, как полагал П. Успенский. «Прогрессистский» дух его взглядов парадоксальным образом заводит нас в ловушку, наглядно демонстрируя, насколько далеки тональные представления о «развитии» от реального положения дел. Ради этого урока мы и вспомнили давнюю гипотезу русского мыслителя — ведь и в наше время мы не испытываем недостатка в разнообразных «теориях», пусть немного более утонченных, но опирающихся на столь же условные представления человеческого тоналя. И религия, и философия, и наука — все так или иначе опирается на наш способ восприятия, не слишком желая учитывать тот факт, что сам способ может изменяться. Дон-хуановское видение — очень яркий тому пример. Мир одновременно таков, как мы его воспринимаем, и не таков, ибо любая перцептивная модель отражает его частично — мы же склонны вести себя так, словно это отражение его исчерпывает.

"Итак, первая истина: мир таков, каким он выглядит, но в то же время он таковым не является, — продолжал дон Хуан. — Он не настолько плотен и реален, как мы привыкли считать, основываясь на своем восприятии, но в то же время он не является и миражом. Мир не иллюзорен, как иногда утверждают, он вполне реален. Но в то же время он н нереален. Обрати на это особое внимание. Тут недостаточно просто принять к сведению, тут необходимо понимание. Мы воспринимаем нечто. Это — точно установленный факт. Но то, что именно мы воспринимаем, не относится к числу фактов, столь же однозначно установленных. Ибо мы обучаемся тому, что и как воспринимать.

Имеется нечто, воздействующее на наши органы чувств. Это — та часть, которая реальна. Нереальная же часть суть то, что нам говорят об этом нечто наши органы чувств. Рассмотрим, к примеру, гору. Наши органы чувств говорят нам, что она — объект. Она имеет размер, цвет, форму. Мы даже подразделяем горы на вполне определенные категории. И здесь все верно, за исключением одной детали. Нам никогда не приходит в голову, что роль наших органов чувств весьма поверхностна. Способ, которым они воспринимают, обусловлен особым свойством нашего осознания. Именно это свойство заставляет их работать так, а не иначе…

— Термин «мир», — продолжал он, — я использую, чтобы обозначить все то, что нас окружает. У меня, разумеется, есть более удачный термин, но для тебя он будет совершенно непостижим. Видящие утверждают, что мир объектов существует лишь постольку, поскольку наше осознание делает его таковым. В реальности же есть лишь эманации Орла — текучие, вечно меняющиеся, и в то же время неизменные, вечные." (VII, 294)

Мы подошли, таким образом, к центральной концепции нового описания мира. Орел и его эманации — совершенно особая тема в книгах Кастанеды. Она, несомненно, несет на себе отпечаток традиционного индейского мироощущения, восходящего к изначальным импульсам давнего мифологического мышления, но одновременно является продуктом новой, прагматической установки, неразрывно связанной с объективным исследованием и здоровым скепсисом практика-позитивиста. Такое странное сочетание неминуемо должно быть противоречивым, и эти противоречия буквально преследуют дона Хуана (и, следовательно, Кастанеду) во всех беседах о вселенной Орла. Удивительно наблюдать, как признание мифа колеблется на грани его отрицания, как отрицание молчаливо смиряется с традицией, чтобы тут же подвергнуть ее сомнению или даже осмеянию. Нигде (кроме, пожалуй, дзэн-буддизма) мы не встретимся со столь своеобразным отношением к продукту собственного учения. Быть может, именно здесь заключена самая яркая и убедительная иллюстрация к известному положению "воин верит, не веря". Как ни странно, противоречивое отношение магов к собственной космологической идее оказывается вполне последовательным воплощением фундаментального духа системы, а подчеркнутая неопределенность оценок — наилучшим доказательством трезвости и здравомыслия воина, так как особое «зависание» между верой и скептицизмом есть единственно возможный на практике подход в специфической дисциплине дона Хуана. Так как вселенная Орла не является метафизической конструкцией, а есть лишь систематическое описание опыта, то дон-хуановский "человек знания" неизбежно попадает в неловкое положение: он не может не учитывать собственный опыт, но и не может безоговорочно верить в него. Все оказывается условно реальным и условно нереальным, всюду царит сомнение при одновременном признании истинности. Сравнив различные высказывания дона Хуана по поводу Орла и "мифа об Орле", вы легко заметите эту странность. Он постоянно подчеркивает эмпирический характер своего знания и тут же признает непостижимый характер его источника. О мифе он говорит прагматически, а живой опыт использует для подтверждения мифа — и не может поступать иначе. Этой призрачной форме традиция дона Хуана доверила сохранение знания, и до сей поры та прекрасно исполняла свое предназначение.

"Дон Хуан сказал, что древние видящие смогли увидеть неописуемую силу, являющуюся источником бытия всех существ, хотя для этого им и приходилось подвергать себя невероятным опасностям. Эту силу древние видящие назвали Орлом, поскольку те немногие взгляды мельком, которые позволили им увидеть эту силу, создали у них впечатление, что она напоминает нечто похожее на бесконечно огромного черно-белого орла. Они увидели, что именно Орел наделяет осознанием. Он создает живые существа таким образом, чтобы они в процессе жизни могли обогащать осознание, полученное от него вместе с жизнью. И еще они увидели, что именно Орел пожирает обогащенное осознание, отбирая его у существ в момент их смерти.

— И потому, когда древние видящие утверждали, что смысл жизни состоит в накоплении и развитии осознания, — продолжал дон Хуан, — речь шла не о вере и не о логическом умозаключении. Они это увидели.

Они увидели, как осознание живых существ отлетает в момент смерти и, подобно светящимся клубкам ваты, поднимается прямо к клюву Орла и им поглощается. И потому для древних видящих был очевиден факт смысл жизни всех существ — в обогащении осознания, которым питается Орел." (VII, 295)

По сути, дон Хуан вынужден иметь дело с трудным и неустойчивым синтезом далеких друг от друга взглядов. Ведь миф об Орле — это продукт древних магов, а дон Хуан и его линия относят себя к когорте новых видящих. И если миф до сих пор не сметен ревизионистским духом этих насмешливых скептиков, то лишь потому, что экзистенциально важная часть их опыта так и не нашла лучшей интерпретации. Никто из новых видящих, разумеется, не воспринимает буквально такие слова, как «сотворение» или "пожирание светимости осознания", но непостижимость и грандиозность Силы продолжает внушать им трепет — наверное, ничуть не меньший, чем впечатлительным магам древности. И миф живет — полупринятый, полуотчужденный, дань традиции свод практических указаний, до сих пор не утративших своей актуальности. Дон Хуан называл его также "правилом Нагваля". Вот как повествует об этом Кастанеда в книге "Дар Орла":

"Сила, правящая судьбой всех живых существ, называется Орлом. Не потому, что это орел или что-то, имеющее нечто общее с орлом либо как-то к нему относящееся, а потому, что для видящего она выглядит как неизмеримый иссиня-черный Орел, стоящий прямо, как стоят орлы, высотой уходя в бесконечность.

Когда видящий смотрит на черноту, являющуюся Орлом, четыре вспышки света освещают его сущность.

Первая вспышка, подобно молнии, помогает видящему охватить контуры тела Орла. Тогда можно видеть белые мазки, выглядящие как перья. Вторая вспышка молнии освещает колышущуюся, создающую ветер черноту, выглядящую как крылья Орла. С третьей вспышкой видящий замечает пронзительный нечеловеческий глаз. А четвертая, последняя вспышка открывает то, что Орел делает. Орел пожирает осознание всех существ, живших на земле мгновение назад, а сейчас мертвых, прилетевших к клюву Орла, как бесконечный поток мотыльков, летящих на огонь, чтобы встретить своего хозяина и причину того, что они жили. Орел разрывает эти маленькие осколки пламени, раскладывая их, как скорняк шкурки, а затем съедает, потому что осознание является пищей Орла.

Орел — сила, правящая судьбой живых существ, — видит всех этих существ сразу и совершенно одинаково. Поэтому у человека нет никакого способа разжалобить Орла, просить у него милости или надеяться на снисходительность. Человеческая часть Орла слишком мала и незначительна, чтобы затронуть целое.

Только судя по действиям Орла видящий может сказать, чего Орел хочет. Хотя Орла и не волнуют обстоятельства жизни любого живого существа, каждому из них он сделал дар." (VI, 140–141)

Именно здесь, на этой фразе, заканчивается оригинальная интерпретация видения, сделанная в незапамятные времена древними индейскими магами, и начинается собственно миф. Единственное допущение (вполне простительное, если учитывать уровень представлений наших далеких предков), будто Орел сознательно вмешивается в судьбы людей, хоть и не имеет для этого никаких причин, послужило фундаментом для целого корпуса идей. Древние видящие, не уделявшие специального внимания безупречности, очевидно, уступили общечеловеческой слабости искать смысл действий, оправдывая свое существование перед лицом вечности. Структура подобных мифов всегда достаточно тривиальна. Идея дара, ниспосланного человечеству высшими силами, настолько распространена среди различных культур, что может рассматриваться как архетипическая. Известное своеобразие в данном случае заключается лишь в том, что в мифологические одежды облачают конкретные практические рекомендации. Это касается, прежде всего, роли «Нагваля» и структуры "отряда магов". Но даже здесь не стоит терять трезвости и рассудительности, ибо мы не можем судить об эффективности древних рецептов в наше беспокойное время. Миф о даре звучит так:

"Каждому живому существу была дарована сила, если оно того пожелает, искать проход к свободе и пройти через него. Для того видящего, который видит проход, и для тех существ, которые прошли сквозь него, совершенно очевидно, что Орел дал этот дар для того, чтобы увековечить осознание.

Для того, чтобы к этой лазейке существовал проводник, Орел создал Нагваля. Нагваль — это двойное существо, которому было открыто правило, будь он в форме человека, растения или чего угодно живого. Нагваль уже по самой своей двойной природе стремится искать этот проход.

Нагваль приходит парами, образованными мужчиной и женщиной. Двойной мужчина и двойная женщина становятся Нагвалем только после того, как каждому из них будет открыто правило и каждый из них поймет и примет его полностью.

Глазу видящего Нагваль-мужчина или Нагваль-женщина видятся как светящееся яйцо с четырьмя отделами. В отличие от обычных людей, имеющих только две стороны — правую и левую, у Нагваля левая сторона разделена на две длинных секции, точно так же как и правая.

Орел создал первых Нагваля-женщину и Нагваля-мужчину и тотчас пустил их в мир видеть. Он снабдил их четырьмя женщинами-воинами, которые были сталкерами, тремя воинами-мужчинами и одним мужчиной-курьером, которых они должны были вести к свободе и заботиться о них." (VI, 141–142)

Далее Кастанеда сообщает, какие типы женщин и мужчин представляют собой воины магического отряда. Мы не станем их перечислять, но должны заметить, что представленные характеристики достаточно точны и конкретны. Кроме того, они опираются на вполне определенные особенности энергетической структуры человеческих существ, которые могут быть идентифицированы видящими, что позволяет избегать ошибок в определении того или иного типа. Эти подробности как раз и составляют главное своеобразие мифа, наделяющее его практической ценностью для современных магов.

"Следующий приказ, полученный Нагвалем и его партией, состоял в том, чтобы найти еще трех курьеров. Они могли быть женщинами или мужчинами либо же составлять смешанную группу. Чтобы быть уверенным, что мужчина-нагваль поведет свою партию к свободе, а не отклонится от пути и не окажется совращенным, Орел поместил женщину-нагваля в ином мире, чтобы она служила маяком, ведя всю партию к выходу.

Затем Нагвалю и его воинам было приказано забыть. Они было брошены во тьму, и перед ними поставили новую задачу: вспомнить самих себя и вспомнить Орла." (VI, 144)

Видно, недаром замечательный философ нашего времени Мераб Мамардашвили говорил о платоновской идее «воспоминания». Проникновение неосознаваемых восприятий в область сознания в самом деле подобно пробуждению памяти. Забытая целостность мироощущения и полнота жизни, словно бы данная нам изначально, а затем утраченная, после обнаружения грезится чем-то неуловимо близким, вечно обитавшим на окраинах внутреннего пространства. Идея утраченного знания напрашивается сама собой. Платон (да и многие другие мыслители), вероятно, переживал некое шевеление интуиции, воображая свою идеальную Реальность, и все люди могут испытать то же самое, если будут настойчиво прислушиваться к неясному гулу мироздания, живущего помимо человека. Мы уже говорили о мифологеме "великого сна" — что это, как не перифраз «забытья», утраты чувства или сознания, утраты памяти? Каждое живое существо, взыскующее истины, приближается к ее порогу, ловит ее неотчетливый блеск, но, к несчастью, путается в способах понимания, придумывает собственный смысл и собственную красоту — на это уходят последние силы, из-за чего и не бывает решающего прорыва.

"Команда забыть была настолько сильной, что все разделились. В намерение Орла входило, что если они окажутся способными вновь вспомнить самих себя, то они обретут целостность… Их последней задачей после того, как они восстановят свою целостность, было разыскать пару двойных существ и преобразовать их в нового нагваля-мужчину и нагваля-женщину, открыв им правило.

И точно так же, как первый Нагваль, мужчина и женщина были снабжены минимальной партией. Они должны были снабдить новую пару Нагвалей четырьмя воинами-женщинами, которые представляли бы собой сталкеров, тремя воинами-мужчинами и одним мужчиной-курьером." (VI, 144)

Таким образом, согласно мифу, обеспечивается непрерывная линия магического знания. Правило дает довольно жесткие указания по поводу структуры отряда Нагваля и количества входящих в него воинов. Их должно быть 16: восемь воинов-женщин, четверо воинов-мужчин (вместе с Нагвалем) и четыре курьера, Семнадцатой становится женщина-нагваль из следующего цикла, которую отряд забирает с собой в иные миры.

"Я потребовал от дона Хуана объяснить, как правило стало известно человеку. Он растолковал, что правило бесконечно и охватывает каждую грань поведения воина. Интерпретация и накопление правила является работой видящих, чьей единственной задачей из века в век было видеть Орла, наблюдать за его бесконечным потоком. Из своих наблюдений видящие сделали вывод, что если светящаяся оболочка, содержащая человеческую форму, будет разрушена, то появится возможность найти в Орле слабое отражение человека. Невыразимые указания Орла могут быть восприняты видящими, правильно истолкованы ими и накоплены в форме свода правил." (VI, 145)

Если «правило» действительно выглядит мифом, то его интерпретация является своеобразным преодолением мифологического мышления, как всегда трудным и постепенным, отражающим новые идеи и установки современных видящих. Кастанеда сообщает, что развитие воина подразумевало прохождение через три стадии понимания правила. Дон Хуан, пишет он, "вел нас к принятию правила как карты, затем к пониманию того, что можно достичь высшего осознания, раз оно существует, и, наконец, привел нас к фактическому проходу в иной, скрытый мир осознания." (VI, 146)

Иными словами, вместе с движением воина по пути его понимание правила делается все более конкретным, с одной стороны, ибо из идеи превращается в живой опыт, а с другой стороны — все менее догматичным, менее жестким, так как учитывает бесконечное разнообразие нюансов.

"Он сказал, что существует два типа интерпретаций — универсальная и индивидуальная. Универсальное толкование принимает установки основного отдела правила такими, какие они есть. Для примера можно было бы сказать, что Орлу нет никакого дела до человеческих действий, и все же он предоставил человеку проход к свободе.

Индивидуальная же интерпретация является тем заключением, к которому приходит видящий, используя универсальные интерпретации как исходные посылки. Например, поскольку Орлу нет до меня никакого дела, я должен убедиться, что мои шансы достичь свободы возрастают, быть может, благодаря моей решительности." (VI, 147)

Вы, конечно, заметили, как далеко может увести подобная установка в интерпретации. По сути, миф незаметным образом разоблачается, его превращают в условность ("которая, может быть, есть"), поскольку непреложным остается лишь исходное положение о существовании свободы, или "высшего типа осознания", пути же к этому состоянию достаточно индивидуальны, хотя и опираются на общее направление.

В последних книгах Кастанеда мало говорит об Орле. Нам кажется, что он, во многом оставаясь человеком европейского духа, не испытывает сильной нужды в этом индейском мифе. Теперь Карлос в большей мере склонен подчеркивать, что вышеописанные взгляды относятся к далекому прошлому. Скажем, обратите внимание на тон следующего замечания:

"Дон Хуан сказал, что использование перепросмотра магами прошлого объясняется их убежденностью в том, что во вселенной существует неподдающаяся восприятию могущественная сила, наделяющая все существа осознанием и жизнью. Под воздействием той же силы существа погибают, тем самым возвращая ей заимствованное ранее осознание, усиленное и обогащенное их жизненными переживаниями. Дон Хуан сказал, объясняя точку зрения магов прошлого, они верили, что поскольку эта сила заинтересована именно в наших переживаниях, то очень важно насытить ее копиями нашего жизненного опыта, получаемыми в ходе перепросмотра. Удовлетворившись тем, что она ищет, эта сила затем освобождает магов, давая им возможность развивать свои чувства и тем самым достигать самых удаленных частей времени и пространства." (IX,192)

Наверное, вы заметили, что Карлос явно осторожничает, никак не выражая собственного отношения к точке зрения магов далекого прошлого. Исследование продолжается, так что разумнее воздержаться от поспешных суждений.

Завершая тему мифа об Орле в учении дона Хуана, следует, пожалуй, сказать о собственно антропологической стороне дела. Как известно, культура американских индейцев во многом остается загадкой для современных исследователей. Скудные сведения, которыми располагает американистика, добыты в основном благодаря археологическим раскопкам, образцам настенной письменности, обнаруженным в храмах и пирамидах, сообщениям «информаторов» (т. е. культурных представителей индейских племен, сохранивших часть наследия своих цивилизаций и добровольно поделившихся этим знанием с завоевателями, вроде известных «информаторов» любознательного монаха Саагуна, собравшего ценные сведения еще в самом начале Конкисты — в XVI веке) и нескольким уцелевшим «кодексам» — рукописным хроникам ацтеков. К несчастью, фанатичные конкистадоры уничтожили огромное количество индейских книг, полагая, что их содержание — "богопротивное и еретическое".

На сегодняшний день американистам не известно об особом культе Орла в районе Центральной и Южной Америки, где, судя по всему, зародилась самая древняя и самая развитая из индейских культур. Правда, у ацтеков и майя, испытавших значительное толтекское влияние, был широко распространен культ бога Солнца (у ацтеков — Тонатиу). Предполагается, что одним из символов бога Солнца был Орел, хотя некоторые исследователи придерживаются мнения, что Орел просто символизировал отвагу и мужество. Как и в большинстве случаев, когда речь заходит о древних цивилизациях Америки, мы вынуждены опираться на догадки. Что, скажем, обозначает скульптурное изображение "спящего бога", раскопанное в Толлане (Туле) — предполагаемом центре толтекского государства? Подобные скульптуры были также обнаружены в тех городах майя, где влияние толтеков было наиболее значительным. Быть может, это сновидящий бог? Кроме того, никто не знает, почему у этих каменных сновидцев большое отверстие в области живота. Есть предположение, что туда складывали жертвы. Возможно. Хотя дон Хуан, наверное, сказал бы, что они изображают открывшийся «просвет» энергетического кокона в момент включения второго внимания. Неизвестно также, что символизируют восемь «атлантов» фигур из известного храма в Толлане. Представители дон-хуановской традиции, по сообщению Кастанеды, считают их женщинами-воинами из отряда древних индейских магов и приписывают им определенные функции (см "Дар Орла").

Таким образом, мы можем находить некие намеки или отдельные параллели среди разрозненных останков "высоких культур" Америки (толтеков, ацтеков, майя), но не располагаем ни одним антропологическим фактом, прямо подтверждающим наличие описанной традиции в данном этническом пространстве. Разумеется, такое положение ничего не доказывает и ничего не опровергает. Доводы, приводимые скептиками, как нам кажется, в гораздо большей степени основаны на самом скептицизме, чем на серьезном научном материале. В то же время, исходя из высокого развития философской и оккультной мысли у древних индейцев нагуа, следует сказать, что магическое знание такого рода могло быть ими создано. По крайней мере, это вполне согласуется со своеобразной идеей нагуаля как двойника человеческого существа, наделенного магическими способностями, — идеей, широко распространенной среди наследников толтеков, чему есть реальные исторические свидетельства. Так, Дэниэл Бринтон в своей книге «Нагуализм» цитирует епископа Чьяпас (Chiapas), который еще в давние времена покорения Мексики преследовал индейских колдунов:

"Нельзя утверждать, будто все они по-прежнему во власти Дьявола, однако продолжают до сих пор сотрудничать с ним — превращаются в тигров, львов, буйволов, во вспышки света и огненные шары. Исходя из признаний этих грешников, можно говорить об их телесной связи с Дьяволом, которая осуществляется через их нагуаля."

Особенно любопытным представляется нам упоминание об "огненных шарах" и "вспышках света", которое не совсем укладывается в традиционные представления христианских священников Европы о колдовстве и сотрудничестве о дьяволом. Например, "Молот ведьм" о подобных проказах умалчивает, что лишний раз подтверждает глубокую оригинальность индейской дисциплины. Нам кажется, что исток такой оригинальности лежит в уникальной концепции тоналя и нагуаля, понятой в рамках теории восприятия. Культурные параллели, о которых упоминают некоторые авторы (в частности, Дональд Ли Вильямс связывает тональ и нагуаль с египетскими Ка и Ба, а также китайскими куэй и шин), представляются в данном случае не вполне уместными. И если уж рассуждать об "архетипической тенденции образовывать такие идеи", то только в аспекте подсознательного переживания внутренней двойственности, полностью абстрагируясь от реального содержания этой двойственности, а оно как раз и определяет степень проникновения данной культурной традиции в "сущность вещей" — странную и многоликую вселенную Орла.

Истины, о которых я тебе рассказываю, вовсе не требуется защищать, тем более — с пристрастием. Эти истины были сформулированы, чтобы облегчить воину путь к просветлению, а вовсе не затем, чтобы служить сентиментальным откровением личной веры.

(Дон Хуан)

Основным элементом энергетической вселенной, постигаемой при помощи видения, являются эманации Орла. Это очень широкое понятие, поскольку включает в себя любые виды или структуры бытия, каковые известны нам в состоянии обычного восприятия, но при этом всесторонне превосходит их, дополняет и встраивает в бесконечно разнообразное целое. Фактически, такой космос разделяется на две глобальные сферы: источник энергии (Орел) и истекающая из него энергия (эманации). Для видящих эманации являются простейшими структурами или элементарными объективациями единой Силы в пространстве и во времени. Интерпретируются они как своеобразные "светящиеся нити", и это выглядит по-своему логично, поскольку иная форма (например, точка или сфера) для всякого перцептуального аппарата (который по природе своей воплощает отдельность или ограниченность) не выражает вездесущего проникновения и бесконечности. Именно линия, а не точка представляет собой единицу Силы, развернутой в пространстве-времени, т. е. элементарную актуализацию Силы. Точка, скорее, выражает чистую) потенциальность а плоскость некую структуру или разновидность ткани, т. е. следующую ступень развертки энергии. Схематическое описание вселенной Орла приведено Кастанедой во введении к книге "Сила безмолвия". Оно довольно лаконично и охватывает основные принципы нового "инвентаризационного списка":

"1. Вселенная является бесконечным скоплением энергетических полей, похожих на нити света.

2. Эти энергетические поля, называемые эманациями Орла, излучаются из источника непостижимых размеров, метафорически называемого Орлом.

3. Человеческие существа также состоят из несчетного количества таких же нитеподобных энергетических полей. Эти эманации Орла образуют замкнутые скопления, которые проявляются как шары света размером с человеческое тело с руками, выступающими по бокам, и подобные гигантским светящимся яйцам.

4. Только небольшая группа энергетических полей внутри этого светящегося шара освещена точкой интенсивной яркости, расположенной на поверхности шара.

5. Восприятие имеет место, когда энергетические поля из этой небольшой группы, непосредственно окружающие точку яркого сияния, распространяют свой свет и освещают идентичные энергетические поля вне шара. Поскольку воспринимаются только те поля, которые озарены точкой яркого сияния, эта точка называется "точкой, где собирается восприятие" или просто "точкой сборки".

6. Точка сборки может быть сдвинута со своего положения на поверхности светящегося шара в другие места на поверхности или внутри шара. Поскольку свечение точки сборки может озарить все энергетические поля, с которыми она приходит в контакт, она немедленно высвечивает новые энергетические поля, делая их воспринимаемыми. Это восприятие известно как видение. (Нам кажется, что в данном случае автор толкует видение иначе, чем дон Хуан, возможно, желая упростить понятие. — А. К.)

7. Когда точка сборки смещается, становится возможным восприятие совершенно иного мира — такого же объективного и реального, как и тот, который мы воспринимаем обычно. Маги отправляются в этот другой мир, чтобы получить силу, энергию, решение общих и частных проблем, или для встречи лицом к лицу с невообразимым.

8. Намерение — это проникающая сила, которая дает нам возможность восприятия. Мы осознаем не благодаря восприятию — скорее, мы воспринимаем в результате давления и вмешательства намерения.

9. Целью магов является достижение полного осознания для того, чтобы овладеть всеми возможностями, доступными человеку. Эго состояние осознания предполагает даже совершенно иной способ ухода из жизни." (VIII, 13–14)

О существовании каких-то нитей, используемых магами то ли для восприятия, то ли для передвижения, мы слышали от Кастанеды, начиная с его второй книги. Объяснения, приводимые автором, всегда были либо недостаточно полными либо маловразумительными. Возможно, дон Хуан сознательно прибегал к упрощениям, беседуя с Карлосом в его обычном состоянии сознания, либо тому виной недостаточно ясное понимание самого Кастанеды. Впрочем, когда дело доходит до принципиально невербализуемого опыта, условность описаний и разночтения метафорических оборотов — явление вполне естественное. Это особенно заметно, когда со "светящимися нитями" связывается понятие нагуаль. Тогда может возникнуть впечатление, что нагуаль — это и есть совокупность особенных нитей энергии, что, конечно же, совсем не так, ибо подобное заявление сводит Реальность лишь к одному из способов ее интерпретации. Такое сбивающее с толку утверждение, например, можно найти в эпизоде из четвертой книги, где дон Хуан и Хенаро заставляют Карлоса двигаться в теле сновидения, совершая прыжки с обрыва:

"Оба они стали повторять одни и те же слова. Они говорили, что я не должен бояться, что у меня есть длинные мощные нити, которые существуют не для того, чтобы защищать меня, потому что защищать нечего, и не для того, чтобы обороняться, они здесь для того, чтобы вести меня в моем восприятии нагуаля, как мои глаза ведут меня в моем нормальном восприятии тоналя. Они сказали, что мои нити находятся повсюду вокруг меня, что благодаря им я могу воспринимать все сразу и что одной-единственной нити достаточно, чтобы прыгнуть в ущелье или чтобы прыгнуть со дна ущелья на скалу.

Я слышал все, что они шептали. Каждое слово, казалось, имело для меня свое особое значение. Я мог ухватить каждый его оттенок, как если бы я был записывающим устройством. Они оба уговаривай меня прыгнуть на дно ущелья. Они сказали, что я должен вначале ощутить свои нити, затем изолировать одну, которая ведет вниз на дно унынья, и следовать ей." (IV, 262)

Если вы помните, в четвертой книге Кастанеды тема сновидения впервые освещается достаточно подробно. Эпизод, который мы привели, несомненно, относится к практическому использованию навыков, полученных в сновидении, на фоне бодрствующего сознания. О теле сновидения, о его особой роли в подобных упражнениях мы еще поговорим в следующей главе, сейчас же важно отметить два момента, связанных с устройством энергетической вселенной Орла. Во-первых, человеческий кокон не есть замкнутая форма, помещенная в океан внешних полей, но представляет собой нечто вроде клубка, состоящего из множества нитей, входящих в него извне и туда же возвращающихся. Эта всесторонняя открытость структуры при внутренней ее стабильности позволяет осуществлять постоянный и полноценный энергообмен, который в противном случае был бы просто невозможен. Во-вторых, восприятие, следующее за этими нитями (т. е. элементарными полевыми структурами, составляющими самую сущность пространства-времени), является фактическим перемещением энергии в пространстве, и только от тренированности внимания и личной силы зависит объем посылаемой по этим полям энергии.

От объема энергии, движущейся в нитевидном поле, зависит яркость, или светимость структуры в глазах видящих. Наиболее яркими же формами оказываются те, в которых сосредоточено осознание. Можно предположить, что это связано с энергетическим процессом, соответствующим нашему представлению о саморефлексии. Два встречных потока энергии (т. е. сам поток и его отражение) движутся в одном нитевидном поле, и именно это явление называется осознанием. Такой процесс лежит в основе функционирования точки сборки.

"Дон Хуан рассказал, что после того, как древние маги увидели точку сборки с окружающим ее сиянием и составили представление о их вероятной функции, они приступили к разработке объяснения. Они предположили, что, фокусируя сферическое сияние на энергетических нитях вселенной, непосредственно сквозь это сияние проходящих, точка сборки человеческих существ автоматически без какого бы то ни было предварительно осознанного намерения собирает эти нити или волокна, формируя из них устойчивую картину воспринимаемого мира.

— Но каким образом волокна, о которых ты говоришь, могут быть собраны в устойчивую картину воспринимаемого мира? — спросил я.

— Этого не может знать никто, — ответил дон Хуан. — Маги видят движение энергии. Но видеть ее движение недостаточно, чтобы сказать, как и почему это происходит.

Дон Хуан утверждал, что, после того, как они увидели миллионы сознательных энергетических волокон, проходящих через точку сборки, древние маги сформулировали постулат, гласивший: проходя сквозь точку сборки, волокна собираются в пучок под действием окружающего точку сборки сияния. Увидев, насколько сильно меркнет это сияние у людей, находящихся без сознания или при смерти, и как оно полностью исчезает у мертвецов, древние маги пришли к убеждению, что это сияние и есть свечение осознания." (IX, 24)

Тем не менее, восприятие эманаций Орла неописуемо. Хотя мы и вовлечены здесь в определенный способ интерпретации, он оказывается шире той совокупности знаков, что предлагает нам язык. Можно, конечно, использовать некие термины (что и приходится делать дону Хуану), однако возможность узнаваемости знака заключается не в нем самом, а в общности опыта, которому приписывается избранный знак. Существа способны обмениваться информацией только в том случае, если их переживание мира подобно, иначе коммуникация оказывается бессодержательной, состоящей из абстрактных форм, не доступных идентификации.

"Нет никакой возможности описать словами, что в действительности представляют собой эманации Орла, — пояснил он. — Видящий должен увидеть их сам.

— А ты их видел, дон Хуан?

— Разумеется. Но, тем не менее, я не сумею рассказать тебе, что это такое. Просто присутствие чего-то, как бы масса какого-то качества или состояния, давление, которое ослепляет. Можно лишь мельком взглянуть на них, впрочем, как и на самого Орла." (VII, 297)

В предыдущем разделе этой главы достаточно было сказано о принципиальных отличиях перцептуального аппарата видения от законов восприятия тоналя, а также о том, что даже видение не сообщает человеку облик подлинной Реальности. Дон Хуан недвусмысленно подтверждает эту идею (которая так близка агностикам), исходя из многовековой практики видения:

"Орел не имеет никакого отношения к визуальному восприятию. Видящий воспринимает Орла всем своим телом, всем своим существом. В каждом из нас присутствует нечто, способное заставить нас воспринимать всем телом. Видящие объясняют процесс видения Орла очень просто. Человек составлен эманациями Орла. Поэтому для восприятия Орла он должен обратиться к самому себе, к своим собственным составляющим. Вот тут и возникают сложности, связанные с осознанием: оно запутывается. И в критический момент, когда эманации внутри и эманации вовне должны просто обнаружить взаимное соответствие, осознание вмешивается и принимается за построение интерпретаций. В результате возникает видение Орла и его эманаций. Но в действительности ни Орла, ни его эманаций не существует. Уяснить же истинную сущность того, что существует на самом деле, не в состоянии ни одно живое существо." (VII, 297–298)

Даже "человек знания", достигший невероятных способностей благодаря восприятию и освоению энергетических полей Вселенной может сказать о мире лишь одно: он есть. Какова же она, реальность нагуаля, не знает никто. Тайна мироздания становится особенно впечатляющей, когда вспоминаешь, что эманации Орла наделены осознанием:

"[Маги древности] говорили, что сущность вселенной напоминает светящиеся нити, протянувшиеся во всех мыслимых и немыслимых направлениях из бесконечности в бесконечность — светящиеся волокна, обладающие собственным, непостижимым для человеческого ума самоосознанием." (IX, 21)

Это, разумеется, не означает, что Орел — живое и разумное существо, «пожирающее» светимость всего живого вокруг себя. Дон Хуан с естественным недовольством говорит о тех "жалких людишках", "сентиментальных глупцах", которые стали видящими по воле случая и привнесли в новую интерпретацию вселенной всю массу собственных слабостей и предрассудков. Учитель Кастанеды считал, что именно такие видящие навязали своим последователям образ Орла, пожирающего человека в момент смерти. "Потом он сказал, что в таком варианте описания налицо некоторая ущербность и что лично ему не нравится идея относительно чего-то, нас пожирающего. С его точки зрения точнее было бы говорить о некоей силе, притягивающей осознание существ подобно тому, как магнит притягивая опилки. В момент смерти под действием этой грандиозной силы происходит дезинтеграция всего нашего существа.

И вообще нелепо представлять такое явление в виде пожирающего нечто Орла, поскольку неописуемое таинственное действо превращается тем самым в тривиальное принятие пищи." (VII, 299)

Отдельный и довольно интересный аспект описания вселенной Орла представляет структурная развертка эманаций. Многообразие воспринимаемых магами миров связано как раз с тем фактом, что эманации Орла распределены в пространстве неравномерно, образуя огромные пучки. Древние видящие назвали эти пучки большими полосами эманаций.

Нет смысла пытаться представить себе пространственные соотношения между этими полосами, поскольку их расположение вне трехмерного восприятия человека. Собственно говоря, подобные структуры нельзя даже называть полосами — это еще один условный термин, иероглиф, за которым скрывается непостижимое. Неоднородность распределения энергии в пространственно-временном континууме сама по себе является вряд ли объяснимой объективностью — загадка такого устройства мира в данном случае смыкается с изначальной тайной самого бытия. Очевидно, рассуждая о фундаментальных принципах вселенной (будь то в рамках современного естествознания или самого утонченного оккультизма), мы выходим за пределы вопрошания в ту область, где бессилие интеллекта, всегда интерпретирующего не опыт, а собственные образы опыта, делается совершенно явным.

Дон Хуан утверждает, что структура полос связана с типом энергетических форм, который этими полосами порождается. Число полос бесконечно, но для обитателей Земли доступны сорок восемь подобных пучков. "Для видящего это значит, что на земле присутствует сорок восемь типов организации, сорок восемь блоков или структур. Одной из этих структур является органическая жизнь. — Получается, есть сорок семь типов неорганической жизни? — Нет, вовсе нет. Древние видящие насчитали семь полос, производящих неорганические пузыри осознания. Иначе говоря, существует сорок полос, формирующих пузыри, не обладающие осознанием. Эти полосы генерируют только организацию." (VII, 395)

Неорганическая жизнь — тема отдельная. Неорганические существа, наделенные осознанием, являются объектом специального внимания мага. Его контакты с этими странными энергетическими формами оказывают серьезное влияние на практику, из-за чего древние исследователи нагуаля назвали их «союзниками». Восемь полос, на которых возможно развитие осознания, пересекаются с тремя гигантскими пучками особой энергии. Дон Хуан утверждает, что эти пучки и порождают жизнь. "Орел порождает осознание посредством своих эманаций", — говорит он.

"Его ответ заставил меня вступить в спор. Я сказал, что "Орел порождает осознание посредством своих эманаций" звучит так же, как "Бог порождает жизнь посредством своей любви". Типичное для религиозного человека утверждение, однако сказать так — значит ничего не сказать.

— В основе этих двух утверждений лежат две различные точки зрения, сказал дон Хуан. — Хотя я думаю, что оба они — об одном. Разница в том, что видящий видит, как Орел порождает осознание посредством своих эманаций, а человек религиозный не видит, как Бог порождает жизнь посредством своей любви.

И он рассказал, что Орел порождает осознание с помощью трех гигантских пучков эманации, проходящих сквозь восемь больших полос. Пучки эти обладают особым свойством: они позволяют видящему воспринимать оттенки. Один пучок производит ощущение бежевато-розового цвета, похожего на цвет света уличных фонарей. Цвет второго пучка — персиковый. Он подобен цвету желтых неоновых ламп. Третий пучок — янтарного цвета, подобного цвету чистого меда.

— Таким образом, когда видящий видит, как Орел порождает осознание, он видит цвет, — продержал дон Хуан. — Люди религиозные не видят Господней любви. А если бы видели, то знали бы — она либо розовая, либо персикового цвета, либо цвета янтаря. Человек, например, относится к янтарному пучку. Впрочем, к этому пучку относятся и другие существа." (VII, 396)

По дону Хуану, в нашей полосе эманации розовому цвету соответствует жизненная энергия растений, а персиковому — энергия насекомых. В остальных семи полосах три пучка дают начало различным типам неорганической жизни. В связи с этим он коснулся особенностей энергетической структуры этих странных созданий:

"Затем дон Хуан рассказал, что внутри оболочек неорганических существ, формируемых семью другими полосами осознания, отсутствует движение. Они выглядят как бесформенные сосуды, обладающие очень слабой светимостью. Их оболочки совершенно не похожи на коконы органических существ. Они не обладают упругостью, качеством наполненности, благодаря которому органические существа напоминают шары, буквально распираемые изнутри энергией.

И единственное сходство между неорганическими и органическими существами заключается в том, что и в тех и других присутствуют либо розовые, либо персиковые, либо янтарные эманации, порождающие осознание.

— Благодаря этим эманациям, — продолжал дон Хуан, — существа восьми полос при определенных обстоятельствах могут вступать в исключительно интересное общение." (VII, 398)

Как мы уже говорили, остальные сорок полос не порождают жизни или осознания, а формируют исключительно неживые энергетические структуры. Древние видящие именовали их сосудами, в отличие от коконов живых существ. Дон Хуан объяснял, что сосуды характеризуются отсутствием собственной светимости и абсолютной стабильностью конфигураций.

"Тебе следует усвоить: все, что есть на земле, обязательно в чем-либо содержится… И все, доступное нашему восприятию, всегда составлено из частей коконов или сосудов, наполненных эманациями. Резервуары неорганических существ мы, как правило, не воспринимаем вообще." (VII, 399)

Сочетания больших полос эманаций формируют в нашем восприятии цельные и замкнутые миры. Разумеется, это связано с ограниченным объемом сенсорных сигналов, который может обработать тональ посредством точки сборки. Таким образом, полоса не является миром в качестве перцептивного целого. Природа полос, очевидно, не связана с восприятием вообще и относится к «нечеловеческой» целокупности мироздания. Об этом сказано так:

"Мир в целом образован сорока восемью полосами. Мир, который наша точка сборки предлагает нашему нормальному восприятию, составлен двумя полосами. Одна из них — органическая полоса, вторая — полоса, обладающая структурой, но не имеющая осознания. Остальные сорок шесть больших полос не относятся к миру, который мы воспринимаем, находясь в нормальном своем состоянии…

Существуют и другие законченные миры, которые могут быть собраны нашей точкой сборки, — продолжил он. — Древние видящие насчитали семь таких миров — по одному на каждую полосу осознания. От себя могу добавить: два из них, не считая обычного мира повседневной жизни, воспринимаются довольно легко. С остальными пятью дело обстоит несколько иначе." (VII, 399–400)

Приведенная здесь информация, разумеется, не исчерпывает бесконечного разнообразия вселенной Орла. Следует помнить, что продвинутый маг не ограничен земными сочетаниями полос — путешествия в теле сновидения открывают ему доступ к самым далеким участкам энергетического спектра. Можно лишь гадать, есть ли вообще пределы для магических странствий, особенно если учесть те невообразимые источники энергии, что оказываются в распоряжении дон-хуановского воина на определенном этапе его развития — например, "энергия Земли", неоднократно упоминавшаяся Кастанедой, о которой мы скажем несколько слов в этой главе.

Хотелось бы упомянуть еще об одном явлении в энергетической вселенной Орла. На наш взгляд, Кастанеда говорит о нем недостаточно ясно, но мы все же попытаемся разобраться. Дело в том, что помимо больших полос эманаций существует некая полоса, весьма незначительная по сравнению с ними, однако крайне важная для нашей природы. Потому она и называется человеческой полосой. Эта формация под углом пересекает светящийся кокон человека и представляет собой особую плоскость, состоящую из цепочки нитевидных полей, освещенных собственной энергией в большей степени, чем остальные эманации человеческого кокона. На этой полосе и расположена точка сборки. Можно сказать, что она представляет собой энергетическую проекцию психического пространства человека, потому что только в данной плоскости точка сборки может собирать восприятие по типу тонального. Дон Хуан сравнивал человеческую полосу с диском, находящимся внутри шарообразной светимости кокона: "Форма светимости человека похожа на головку твердого сыра с вплавленным в нее диском из сыра более темного цвета." (VII, 366)

"Он изобразил яйцеобразную форму и разделил ее вдоль на четыре части, сказав, что намерен сразу же стереть разделительные линии, поскольку нарисовал их только для того, чтобы показать мне, в каком месте кокона расположена полоса. Затем он нарисовал широкую полосу, расположенную между первой и второй частями, и стер разделительные линии. Он еще раз сказал, что полоса похожа на диск чеддера внутри головки твердого сыра.

— Теперь представь себе, что твердый сыр прозрачен, и ты получишь точную копию человеческого кокона, — подвел он итог. — Диск чеддера проходит насквозь всю головку сыра — от передней поверхности до задней." (VII, 366)

Из-за того, что плоский диск пересекает кокон под углом справа налево, а кокон прозрачен, всякое углубление точки сборки вдоль человеческой полосы кажется сдвигом влево, что и породило термин "левостороннее осознание", обозначающий состояние повышенной интенсивности восприятия. Таким образом, любой продуктивный сдвиг точки сборки, генерирующий целостную перцепцию, есть ее углубление в толщу энергетического тела. Не следует, однако, думать, что результатом такого сдвига является созерцание внутренних эманаций. Дон Хуан многократно повторял, что тайна вне человека, а не внутри него. Погруженная точка сборки, действительно, освещает эманации внутри кокона, но те никогда не бывают изолированными, оставаясь энергетическим продолжением и структурным отражением эманаций внешних, так что источник восприятия в любом случае пребывает снаружи. Внутри нас — только способ восприятия, т. е. множество фантомных шаблонов, изобретательно примеряемых тоналем на внешний сигнал. Судя по всему, человеческая полоса пронизывает не только кокон, но и мироздание в целом, так как движение точки сборки начинается с ее сдвига вдаль этой полосы и продолжается в той же плоскости бесконечно.

Природа человеческой полосы остается неясной. Быть может, это своеобразная точка отсчета, трамплин для восприятия, позволяющий сохранить специфический порядок перцепции при созерцании самых далеких от человека миров. Мы знаем, однако, что лишь следование среднему сечению человеческой полосы гарантирует практически ценный способ постижения Реальности. За ее пределами — перцептивный хаос, а по краям — область "помраченного осознания". В этой области восприятие собирается с таким трудом, что искажения тоналя полностью «перекрывают» внешний сигнал. Иными словами, боковой сдвиг точки сборки делает нас рабами собственного воображения. Один край полосы генерирует отрицательные эмоции и соответствующие образы, другой связан с религиозным вдохновением и экстазом. Дон Хуан называет их "энергетической свалкой" и располагает там переживания ада и рая. Никакой ценности, по его мнению, подобные впечатления не имеют. Видимо, здесь океан мыслеформ человека обретает самый яркий и подавляющий вид. А так как человеческая полоса едина для всех людей в многомерном пространстве нагуаля, она вполне может хранить и т. н. "коллективное подсознательное" вместе с его архетипами и «эгрегорами». Эти периферийные зоны могут познакомить мага с мечтами и фантазиями всего человеческого рода — именно туда забредают религиозные искатели и впечатлительные визионеры. Кастанеда, имевший подсознательную склонность к католицизму, визуализировал там сцены с ярко выраженной христианской символикой. Избегая эмоциональной вовлеченности в воспринимаемую картину, воин предупреждает возможные отклонения точки сборки от среднего сечения человеческой полосы.

Видение "человеческого шаблона" имеет прямое отношение к описываемой энергетической структуре. Визуальное его восприятие чаще становятся возможным после утраты человеческой формы, т. е. силы фиксации точки сборки, что указывает на окончательное растождествление личности с прежними обусловленностями опыта. Ведь «шаблон» — это в некотором смысле отражение человека во вселенной, его энергетическая модель, порожденная эманациями человеческой полосы.

"[Дон Хуан] объяснил, что для вступления в контакт с человеческим шаблоном маги располагают таким средством, как «сновидение». И что шаблон людей является определенной сущностью, которую могут видеть только маги, когда они насыщены силой и, безусловно, все — в момент смерти. Он описал шаблон как источник, начало человека. Без шаблона, группирующего вместе силу жизни, эта сила не имеет возможности собраться в человеческую форму." (V, 443)

Ла Горда так рассказывает о своей встрече с «шаблоном». "Я пошла однажды… к водной дыре и он был там. Это было лучистое светящееся существо. Я не могла смотреть на него. Оно ослепило меня. Я ощущала счастье и прилив сил. Ничто другое не имело значения. Ничто. Мне просто хотелось быть там. Нагваль сказал, что иногда, когда у нас достаточно личной силы, мы можем уловить проблеск шаблона, даже если н не являемся магами. Когда это случается, мы говорим, что видели Бога. Он сказал, что если мы называем его Богом, то это правда. Шаблон — это Бог. Я пришла в ужас, услышав это от Нагваля, потому что я была очень религиозна. Религия — это все, что у меня было. Поэтому от слов Нагваля меня обычно бросало в дрожь… Шаблон — это Бог. А как ты думаешь?

— Обещаю тебе сказать это в день, когда увижу его.

Она засмеялась и сказала, что Нагваль обычно шутил, что в тот день, когда я увижу шаблон, я стану монахом, потому что в глубине души я очень религиозен." (V, 444)

В конце концов Карлос увидел его. Это была действительно трогательная сцена. Испытывая чувство, близкое к экзальтации, Кастанеда признавался в любви этому "прекрасному существу" и обещал служить ему вечно. Наверное, удивительно приятно видеть источник самого себя и подсознательно переживать самую интимную близость к изумительному сиянию бесконечности. Если взглянуть честно, высшие религиозные восторги часто имеют как раз эту окраску радость от слияния человека и вечности. И мы не хотим думать о том, что вместо вечности созерцаем лишь одну-единственную проекцию, в которой отражается драгоценная уникальность, делающая нас людьми — со всеми пороками и добродетелями. Наш любимый Бог — это наш образ и наше подобие. И нет ничего удивительного в том, что "человеческий шаблон" вызывает высоко религиозные чувства. Любопытно, что из энергетического резонанса с эманациями «шаблона» можно извлечь полезную информацию. Ла Горда, например, рассказывала, что дон Хуан предлагал ей задать «шаблону» какой-нибудь важный вопрос относительно самой себя — он должен ответить. Но женщина была слишком потрясена зрелищем «бога» и позабыла обо всем. Впрочем, по мнению дона Хуана, от «шаблона» в любом случае немного пользы. Есть куда более серьезные силы, влияющие на жизнь человека. Например, наша родная планета.

"Древние видящие увидели, что у Земли есть кокон. Они увидели — существует шар, внутри которого находится Земля. Этот шар — светящийся кокон, заключающий в себе эманации Орла. Таким образом, Земля — гигантское живое существо, подверженное действию тех же самых законов, что и мы.

Как только древние толтеки об этом узнали, они сразу же принялись за поиски путей практического применения нового знания. В результате возникла одна из самых развитых категорий их магических практик — практика Земли. Толтеки считали Землю первоначальным источником всего, что мы собою являем." (VII, 431)

Таким образом, любовь дона Хуана и Хенаро к Земле, как к живому существу (об этом говорится в запоминающемся эпизоде из "Путешествия в Икстлан"), превращается из метафоры в однозначную реальность, а эмоциональная связь между планетой и ее обитателями хотя и кажется довольно странным явлением, но вполне допустима, так как есть попросту особый вид энергообмена, включающегося тем же механизмом, что работает у людей или животных. Земля — колоссальный резервуар энергии. Даже самое малое использование энергии Земли может привести к умопомрачительным результатам.

"Он объяснил, что ключом ко всему называют непосредственное знание того, что земля — живое существо, и, будучи таковым, способна дать воину мощнейший толчок. Этот толчок есть импульс, исходящий из осознания самой земли в тот момент, когда эманации внутри кокона воина настраиваются на соответствующие им эманации внутри кокона земли. Поскольку и земля, и человек являются живыми существами, их эманации совпадают, вернее, у земли есть эманации, присутствующие в человеке, и все эманации, присутствующие во всех живых существах, как органических, так и неорганических. В момент, когда происходит взаимная настройка эманаций живого существа и земли, существо воспринимает свой мир. При этом настройка используется в ограниченной мере. Воин может использовать настройку как для того, чтобы воспринимать подобно всем другим существам, либо для того, чтобы получить толчок, позволяющий ему проникнуть в невообразимые миры." (VII, 433)

Об использовании энергии Земли говорит также Ла Горда во "Втором кольце силы". В частности, она упоминает "катание по земле" — прием, который дон Хуан рекомендовал женщинам:

"Ла Горда сказала, что Нагваль рекомендовал им повязывать свои шали ниже талии, когда они будут кататься по земле, чтобы предохранить тазовые кости. Я заметил, что дон Хуан никогда не говорил мне о такой процедуре. Она сказала, что это нужно только женщинам, потому что у них есть матка, и энергия Земли поступает прямо в матку. Путем вращения они распределяют эту энергию по остальной части своего тела. Мужчины, чтобы заряжаться энергией, должны лечь на спину, согнув колени так, чтобы подошвы ног соприкасались друг с другом. Руки должны быть вытянуты в стороны, предплечья вертикально подняты, а пальцы согнуты перпендикулярно ладони." (V, 566)

"Толчок Земли" — это решающий импульс, который практикующий маг использует для перемещения своей точки сборки настолько далеко, что та полностью собирает восприятие в другой большой полосе эманаций. Можно сказать, что данный прием срабатывает, когда оказывается итогом длительной тренировки в накоплении энергии и остановке внутреннего диалога.

"Проблема обычного человека — внутренний диалог. Толчок земли может быть использован только по достижении состояния абсолютного внутреннего безмолвия…

— Но я бы не советовал тебе пытаться, — искренне сказал Хенаро. — На то, чтобы стать безупречным воином, уходят годы. Сейчас ты не готов к тому, чтобы выдержать толчок земли. Тебе необходимо сильно измениться к лучшему.

— Скорость этого толчка растворит в тебе все, чем ты являешься, сказал дон Хуан. — Под ее воздействием мы превращаемся в ничто. Скорость и личностное самоосознание не могут сосуществовать. Вчера на вершине мы с Хенаро поддерживали тебя. Мы служили как бы якорями. Иначе бы ты не вернулся. Ты уподобился бы тем людям, которые намеренно ушли в неизвестное, воспользовавшись толчком земли. Они и по сей день рыщут где-то там, в этой непостижимой бесконечности." (VII, 439) Человек, растворивший свое эго в высоком покое и беспристрастии, справится со скоростью энергетических потоков Земли. Здесь мы еще раз находим подтверждение тому, насколько эгоистическая саморефлексия замедляет реагирование и соответственно усложняет контроль. Под действием толчка Земли точка сборки движется стремительно и в единый миг может достичь областей, из которых никогда не вернется — ведь саморефлексия помешает экспериментатору вовремя остановить движение. По этой же причине мы и в повседневной жизни никогда не успеваем совершить действие в необходимый момент, опаздывая по крайней мере на мгновение. Земля может подарить воину свободу, но лишь в том случае, если он действительно готов к ней — в противном случае свобода обернется катастрофой.

Толчок Земли швырнул Кастанеду в далекий и удивительный мир, откуда Карлос вернулся лишь благодаря поддержке своих опытных учителей. Вот запись этого странного переживания:

"Там, куда указывал дон Хуан, на вершине самого высокого пика восточного хребта действительно появилась сверкающая точка. Я смотрел, как она отражает последние лучи заходящего солнца. Под ложечкой образовалась пустота, словно я несся вниз по американской горке.

Затем я скорее почувствовал, чем услышал гул далекого землетрясения. Он неожиданно охватил меня. Сейсмические волны были настолько огромны и производили такой грохот, что утратили для меня всякое значение. Сам же я был никчемным микробом, которого все это крутило и вертело.

Постепенно свистопляска замедлилась — последовал еще один мощный толчок, после чего наступила остановка. Я попытался осмотреться. У меня не было точки опоры и не было начала отсчета. Я словно рос из чего-то, подобно дереву. Надо мной был белый, сияющий, непостижимых размеров купол. Его существование вдохновило меня. Я полетел к нему, вернее, был выброшен, как снаряд. Я испытывал чувство комфорта, уюта, безопасности. Чем ближе я поднимался к куполу, тем чувства эти становились интенсивнее. Наконец, они переполнили меня, и я утратил всякое самоощущение." (VII, 437–438)

Древние гораздо лучше нас чувствовали внутреннее единство с родной планетой. Недаром культ Земли сформировался в незапамятные времена и очень долго служил основным источником религиозного чувства у многих народов. Магия Земли часто давала жрецам силу исцеления и власть над умами соплеменников. Позже пришла интеллектуальная изощренность, все большая склонность к абстрактному мышлению, окончательно отодвинувшему описание мира от Реальности, и духовные восторги переселились на призрачные небеса с их умственной идеальностью. Рассуждая о вещах незримых, человек с удивительной быстротой позабыл, что обязан своим существованием прежде всего Земле и Солнцу — мощнейшим резервуарам энергии вселенной, откуда мы постоянно черпаем силу собственного бытия. И как бы современная теология ни критиковала язычников, следует признать: они избрали достойные объекты для поклонения.

Вряд ли стоит напоминать, что именно в отношении к Земле сильнее всего сказывается дисгармония нынешнего состояния человечества. Отдельные люди еще способны время от времени чувствовать противоестественную изоляцию, в которой все мы оказались. Попытки вновь обрести единство с энергетическим полем планеты, о которых иногда можно услышать, обычно кажутся анахронизмом и наивностью, но свидетельствуют о подлинной жажде и глубоко подавленной тоске современного человека. (Таковы, например, идеи известного русского "учителя жизни" П. Иванова.) Неудивительно, что возвращение к природным силам принимает причудливые, почти «знахарские» формы — слишком велика дистанция, которую требуется преодолеть. Сознание трудно рождает синтез прямо противоположных способов чувствования мира. Быть может, учение дона Хуана хоть в какой-то мере ускорит наше движение по этому пути, заставив по-новому осознать свою позицию в энергетической реальности нагуаля.

"… в любой момент сознание человека управляется определенной

интенцией."

(Гордон Уоллпорт.)

"Так это я, значит, не для себя самого познаю и живу, а для развития

какою-то абсолютного Духа. Стану я для него трудиться!"

(<В. Белинский по поводу философии Гегеля>)

Универсальная сила, что движет всем существующим, в самых разных культурах представлялась то в виде мирового дыхания, то в виде некоего движения, ритма или ветра. Фундаментальная энергия бытия словно бы соткана из парадоксов: Единство порождает океан различий. Вездесущее исторгает из себя массу отдельностей, Безличное оборачивается эгоизмом изолированного субъекта. Изначальный мистицизм, окутывающий всякое действие Силы, неустраним, ибо разум не в состоянии проникнуть во вселенские масштабы ее дерзаний или вовсе не может отразить многомерную структуру Реальности. Ограниченное восприятие и однобокие схемы интерпретаций — вот и все, чем располагает человеческое сознание. Неизбежная самопоглощенность и самотождественность разума, его настойчивое углубление внутрь собственных законов и склонность бесконечно генерировать новые детерминанты оставляет мало надежды на то, что когда-нибудь ситуация изменится. Мы вынуждены довольствоваться созерцанием поверхностных эффектов Силы, как и тысячи лет назад признавая непостижимость ее действа. Ежесекундное сотворение бытия часто представляется человеку двусторонним процессом: аморфный энергетический избыток (чистое движение) — с одной стороны, формообразующий генератор, хранящий «шаблоны» всех объектов, — с другой. Эта придуманная оппозиция настолько очевидна для человеческого сознания, что почти никогда не рассматривается специально, оставаясь молчаливо подразумеваемой посылкой где-то на задворках мышления. Не так уж давно человек был намного откровеннее — древняя космогония потому и кажется нам наивной, что беззастенчиво эксплуатирует идею сырья и творца, Бога и Хаоса, гончара и глины. Направляющая десница утверждает порядок в бессмысленном океане энергии.

Очевидно, это наша пагубная привычка выделять и абсолютизировать качества, функции или состояния, заставляет воспринимать мир как результат обуздания бессмысленного вихря. Правда, мы больше не воображаем всемогущего ремесленника, собирающего хитроумный космос, и употребили свою природную смекалку на отвлечение собственного разума в мир идей и абстракций. С некоторых пор Энергию обуздывает Масса, Гравитация, Пространство и Время. За целесообразностью и последовательностью в развитии вселенной следят Мировые Законы, к постижению которых стремится Человек.

Конечно, на самом деле здесь заключена величайшая тайна, и за все время существования цивилизации мы не приблизились к ее разгадке ни на шаг. Гераклит, когда-то утверждавший, что "мир есть вечный и неугасимый огонь" так же близок к истине, как и Эйнштейн. но Реальность по-прежнему за пределом постигаемого.

Чжуан-Цзы, судя по всему, тонко чувствовал таинственную природу Силы, делающей мир таковым, каков он есть. В своей книге он помещает странный диалог о "флейте неба". Некий Цзыци из Наньго объясняет Яньчэн Янь различие между флейтой человека, флейтой земли и флейтой неба:

"Огромный ком выдыхает воздух, зовущийся ветром… Разве не слышал ты его громоподобного пения? Вздымающиеся гребни гор, дупла исполинских деревьев в сотню обхватов — как нос, рот и уши, как горлышко сосуда, как винная чаша, как ступка, как омут, как лужа. Когда ветер наполняет их, они и воют, и ревут, и кричат, и плачут, и стонут, и лают. Что впереди зазвучит, откликнется вослед. При слабом ветре гармония малая, при сильном ветре — гармония великая…

Яньчэн Янь: Значит, флейта земли — лишь вся тьма отверстий. Флейта человека — полая бамбуковая трубка. Но что же такое флейта неба?

Цзыци: Десять тысяч разных голосов! Кто же это такой, кто позволяет им быть такими, каковы они есть, и петь так, как им поется? <…>

Яньчэн Янь (обращаясь к себе): Веселье и гнев, печаль и радость, надежды и раскаянье, перемены и неизменность, благородные замыслы и низкие поступки — как музыка, исторгаемая из пустоты, как грибы, возникающие из испарений, как день и ночь, сменяющие друг друга перед нами. И неведомо, откуда все это? Но да будет так? Не от него ли то, что и днем и ночью с нами? Как будто бы есть подлинный господин, но нигде не различить его примет. Делам его нельзя не довериться, но нельзя узреть образ его!"

И маги, и профаны пронизаны неведомой Силой — нет ничего абсолютно личного в мире. Каждая мысль, каждый поступок, каждое желание — все в человеке имеет непостижимую подоплеку, некую «внешнюю» сторону, все есть результат взаимодействия отдельного и всеобщего, сознательного и бессознательного, тоналя и нагуаля. Мы вовсе не стремимся мистифицировать все еще непознанные стороны человеческой природы, мы подразумеваем истинное, бытийственное единство субъекта и объекта во вселенной. Отношения между ними, гармония или дисгармония определяют путь вещей, ход всех событий, историю мироздания, социума, личности. Это и есть музыка "флейты неба".

Но к магу приходит особое переживание Силы. Оно является как результат проникновения в область осознанного восприятия энергетического резонанса, из которого растет реализация его собственной судьбы. Сила приходит как бы извне, хотя всегда была здесь. Она растет вместе со способностью чувствовать и манифестирует себя прежде всего чувствованием. По сути, это трансформация сознания — она оборачивается силой для личного бытия мага, ибо даст возможность предвидеть и управлять.

"Сила — это нечто, с чем имеет дало воин, — объяснил он. — Вначале она кажется человеку чем-то совершенно невероятным, противоестественным, в существование чего невозможно поверить, о чем даже думать трудно, не то чтобы ее себе представить. Сейчас ты находишься с ней именно в таких отношениях. Но потом она превращается в нечто серьезное, и отношение к ней соответственно изменяется. Человек может ею не обладать, он может даже в полной мере не осознавать ее существования, но он уже чувствует, он уже знает — в мире присутствует что-то, чего до этого он не замечал. А затем сила дает себя знать, она приходит к человеку, и он не может ничего с этим поделать, так как сила для него пока остается неуправляемой. Не существует слов, которыми можно было бы описать, как она приходит и чем в действительности является. Она — ничто, и в то же время ей подвластны чудеса, и чудеса эти человек видит собственными глазами. И, наконец, сила становится чем-то, присущим самому человеку, превращается в нечто, что изнутри управляет его действиями и в то же время подчиняется его командам, подвластно его решениям." (III, 544)

Как видите, специфика взаимоотношений человека с силой раскрывается доном Хуаном уже в третьей книге. Это не инструмент, которым можно манипулировать по собственному усмотрению, скорее, это могущественный партнер, чьи замыслы находятся за пределами любого отдельного сознания. В человеческом смысле Сила не обладает разумом и не может им обладать, поскольку не является субъектом и не имеет центра восприятия. Тем не менее, она непостижимым образом уподобляется живой форме, с которой вступает в контакт, и проявляет себя соответственно. В океане космической энергии маг находит свое загадочное отражение, которое служит посредником между ним и беспредельностью нагуаля. Через это отражение проходят волевые импульсы индивидуума — они могут быть приняты или отвергнуты океаном Силы, реагирующим согласно законам гармонии. Мы вовсе не имеем в виду человеческое представление о гармонии, поскольку речь идет об определенных соотношениях энергетических структур, частот и потоков, человеком не воспринимаемых. Такие соотношения всегда индивидуальны, так как субъект принимает непосредственное участие в утверждении данной гармонии. Возможно, личное сознание человека даже может создавать новые типы энергетических связей, и тогда мир изменяется. Порядок, утверждаемый эманациями во вселенной, называется в системе дона Хуана командой Орла.

"Дон Хуан несколько раз повторил, что управление намерением начинается с команды, данной самому себе. Затем команда повторяется до тех пор, пока не становится командой Орла. И в тот миг, когда воин достигает внутреннего безмолвия, его точка сборки сдвигается.

— Сам факт возможности осуществления такого маневра, — сказал дон Хуан, имеет чрезвычайно большое значение как для древних видящих, так и для новых, но по диаметрально противоположным причинам. Знание его позволяло древним винящим сдвигать свои точки сборки в невообразимые позиции сновидения в неизмеримом неизвестном. Для новых видящих знание этого факта означает отказ от того, чтобы стать пищей. Оно позволяет им ускользнуть от Орла, сдвинув точку сборки в позицию сновидения, называемую "абсолютной свободой". (VII, 507–508)

Команда человека становится командой Орла в тот миг, когда во всей толще субъективного сознания движется только один импульс, когда сложные игры эго подошли к концу, противоречия растворились и воин полностью открылся Силе, сохраняя покой, трезвость и бесстрастие. Это своеобразный симбиоз — маг словно бы срастается с бесконечным живым существом, о повадках которого можно лишь гадать, и эффективность их взаимодействия зависит от полноты обоюдного проникновения, причем именно готовность человека к такому слиянию оказывается решающим фактором. Потому дон Хуан напоминает о неуклонном исполнении "жизненной задачи". Никто из нас толком не знает, в чем она состоит, но психологически важно понимать, что она существует. По форме подобная установка очень смахивает на «изживание» Кармы, если отбросить метафизические спекуляции и обратиться к внутреннему содержанию процесса. Человек, бросивший вызов бесконечности, должен быть уверен, что его подсознательное совершенно свободно от сожалений, неудовлетворенности или сомнений. Абсолютная неизвестность впереди уравновешивается завершенностью позади и внутренней пустотой — однозначностью и незамутненностью духа. Интенсивный сдвиг точки сборки «стирает» границы психических структур, в это мгновение индивидуальная воля сливается со всеобщей, и потому действие исходит не от сознания или подсознательного, но от реального существа — реальной целостности нашей природы, непостижимой для нас самих.

"Решение остаться или вернуться принимается чем-то внутри нас чем-то, что не является ни нашим разумом, ни нашим желанием, ни даже нашей волей. Поэтому невозможно заранее узнать исход.

Если вы выберете не возвращаться, то вы исчезнете, как если бы земля поглотила вас. Но если вы выберете вернуться, — вернуться на эту Землю, то вы будете ждать, как истинные воины, пока ваши частные задачи не будут закончены. После того, как они будут завершены, неважно, успехом или неудачей, вы обретете власть над целостностью самих себя." (IV, 287)

Дон Хуан говорит об испытании нагуалем — испытании на подлинную искренность и чистоту. Высшие достижения магии немыслимы в ином состоянии, ибо любой эгоистический мотив автоматически отвращает нас от Реальности и возвращает в "описание мира". Интересно, что приближение к нагуалю начинается с осознания непостижимости волевого акта. Волей в кастанедовском учении именуют силу или энергетический процесс, обеспечивающий превращение команды человека в команду Орла. Работа воли непрерывно сопровождает воина в его практике. По сути, первое, с чем он сталкивается, — это невозможность понять, каким образом достигается результат дисциплины.

"Я сказал ему, что вполне отдаю себе отчет в том, что мне в общем-то удалось прекратить внутренние разговоры с самим собой. Но я понятия не имел, каким образом это произошло. Если бы у меня спросили, за счет каких действий я этого добился, я бы затруднился ответить.

— Объяснение — сама простота, — сказал дон Хуан. — Это было изъявлением твоей воли. Тем самым ты сформировал новое намерение, новую команду. Ну, а потом твоя команда сделалась командой Орла.

— Это самая необычайная из находок новых видящих. Наши команды могут становиться командами Орла. Внутренний диалог останавливается за счет того же, за счет чего начинается: за счет действия воли. Ведь начать внутренний разговор с самими собой мы вынуждены под давлением тех, кто нас учит. Когда они учат нас, они применяют свою волю. А мы применяем свою в процессе обучения. Просто ни они, ни мы не отдаем себе в этом отчета. Обучаясь говорить с самими собой, мы обучаемся управлять волей. Это наша воля — разговаривать с собой. Чтобы прекратить внутренний разговор, нам следует воспользоваться тем же способом: приложить к этому волю, выработать соответствующее намерение." (VII, 374)

Ярче всего воля манифестирует себя в восприятии. Именно она сдвигает точку сборки, включает видение, позволяет «цепляться» за линии мира и т. д. и т. п. ("Объяснение магов гласит, что у каждого из нас есть центр, из которого можно быть свидетелем нагуаля, — это воля." — IV, 276–277.) Если мы говорим об индивидуальной воле, то имеем в виду непосредственное действие энергетического тела. Обычно мы не задумываемся, как работает тело физическое — мы ходим, двигаем руками, совершаем сложные движения, постоянно пользуясь механизмом осуществления воли, не имея о нем ни малейшего представления. Подобным образом мы научаемся манипулировать энергетическими потоками, лежащими за порогом обычного восприятия. На первых порах маги применяют различные «трюки», "обходные пути", отвлекая тональное видение, которое является основным барьером для управления незримым и непонятным объектом. Когда трюк срабатывает, энергетическое тело подчиняется намерению — помимо бодрствующего сознания, помимо интеллекта и языка, что совершенно неудивительно, ибо так бывает всегда.

"Нагуаль может выполнять необычные вещи, — сказал он. Вещи, которые кажутся невозможными, немыслимыми для тоналя. Но что удивительнее всего — человек, который их выполняет, не знает, как он это делает. Иными словами, Хенаро не знает, как он делает эти вещи. Он знает только, что делает их. Секрет мага в том, что он знает, как добраться до нагуаля, но когда он туда попадает, то его догадки относительно происходящего там ничуть не лучше твоих собственных.

— Но что чувствуешь, когда делаешь все это?

— Чувствуешь, как будто что-то делаешь." (IV, 180–181)

Этот совершенно «мистический» разговор станет чуть понятней, если мы попробуем задать себе вопрос: "Что я чувствую, когда поднимаю руку?" Скорее всего, мы вынуждены будем ответить вполне в духе дона Хуана: "Я чувствую, что поднимаю руку." Только привычка не дает нам заметить мистику повседневного.

Конечно, можно привести более детальные описания самоосуществления воли, но насколько они удовлетворительны? Сколь ни углубляйся в подробности, самая суть процесса всегда окажется вне описания. Судите сами:

"Можно сказать, что воин учится настраивать свою волю, направлять ее с точностью иголки, фокусировать ее, где захочет. Как если бы его воля, которая исходит из средней части живота, была единственным светящимся волокном. Нитью, которую он может направить в любое вообразимое место. Эта нить — дорога к нагуалю. Можно сказать также, что воин погружается в нагуаль с помощью этой единственной нити. Как только он погрузился, способ выражения нагуаля — дело его личного темперамента. Если воин забавен, то его нагуаль забавен. Если он мрачен, то его нагуаль мрачен. Если он зол, его нагуаль зол." (IV, 181–182)

Дон Хуан попытался описать действие воли через внимание, но если мы вспомним, что внимание само по себе есть волевой акт, то поймем, что просто кружим на одном месте. Единственное, что можно извлечь из данного фрагмента, касается всеобъемлющего характера воли. Являясь элементом Реальности, она отражает подлинную целостность существа, где более не существует лжи или притворства: если воин зол, то нагуаль его зол. Тем не менее, источник воли не сводим к бессознательному, как пытался нас уверить психоаналитик Дональд Ли Вильямc. Воля интегрирует все, и если значительная доля Реальности пребывает для нас вне осознаваемого поля, это вовсе не делает ее хранилищем животных импульсов и первичных инстинктов.

Когда маг пребывает во втором внимании или во внимании сновидения, он осознает действие собственной воли, ибо тональ более не в состоянии скрывать ее. Вычленение этого процесса в чистом виде и есть обретение контроля, так как делает волю объектом внимания. Иными словами, энергетические эманации направляют осознание на себя и начинают действовать непосредственно. Предварительным условием такого достижения является полное растождествление с "описанием мира", возникающее в момент предельного отключения внутреннего диалога. Дон Хуан называл его "моментом молчания". Ла Горда рассказывала об этом так:

"Нагваль говорил, что это момент отвлечения сознания, еще более тихий, чем момент выключения внутреннего диалога. Это отключение сознания, эта тишина дают возможность подняться намерению направить второе внимание, управлять им, заставлять его делать то или другое. Именно потому он называется волей…

Я сообщил ей, что уже отбросил всякую надежду на возможность когда-либо испытать волю.

— Ты ее испытаешь, — сказала Ла Горда. — Беда в том, что мы не обладаем достаточно острым умом, чтобы знать, что же с нами происходит. Мы не ощущаем своей воли, потому что думаем, будто она должна быть чем-то таким, о чем мы сможем знать наверняка, например — злостью. Воля очень тиха, незаметна. Воля принадлежит другому "я".

<…> Мы находимся в нашем другом «я», когда совершаем сновидение." (VI, 118–119)

В последних книгах Кастанеда редко использует термин воля, предпочитая говорить о намерении (intent). Фактически речь идет об одном и том же, разве что акцент переносится с самого действия на результат действия. Правда, с практической точки зрения говорить о намерении удобней, поскольку сознание в данном случае имеет дело только с эффектом силы, не ухватывая силы как таковой. Как и в любой оккультной дисциплине, мы сталкиваемся с принципом "черного ящика": известны только предпосылки (условия) включения механизма воли и конечный итог, характер же самой работы непостижим. Если воин правильно намеревается сделать что-либо, он автоматически получает необходимый результат. Следовательно, мы должны говорить только о намерении.

"Намерение — это вещь, о которой очень сложно сказать что-нибудь вразумительное. Если я или кто бы то ни было попытается объяснить, что такое намерение, его слова будут напоминать идиотический бред. Сейчас я попробую сформулировать. Маг формирует намерение совершить то, что он намерен совершить, просто за счет того, что он намеревается это совершить.

— Но это же ничего не значащая бессмыслица, дон Хуан!

— … Как любой рационально мыслящий человек, ты относишь понимание исключительно к сфере рассудочного здравого смысла, то есть — к сфере ума.

Но в моем утверждении речь идет о намерении. Поэтому с точки зрения мага понимание этой формулировки относится к сфере функций энергетического тела. Маги считают, что если у человека возникает намерение понять эту формулировку, его энергетическое тело понимает ее совсем иначе, чем это мог бы сделать его ум. Весь фокус в том, чтобы добраться до энергетического тела. А для этого нужна энергия.

— В каких терминах понимает такую формулировку энергетическое тело, дон Хуан?

— Как ощущение, чувство в теле, которое очень тяжело описать. Чтобы узнать, о чем я говорю, тебе необходимо самому это почувствовать." (IX, 43–44)

Если рассматривать волю и намерение в качестве энергетических аспектов вселенной Орла, то нам станет ясно, что даже самые загадочные явления мира сводятся к взаимовоздействиям полевых структур и к некой совокупности резонансных процессов. Когда маги применили видение для изучения воли, они узнали, что это особая энергия, возникающая в результате взаимной настройки внешних и внутренних эманаций. Для мыслителя подобное открытие содержит в себе далеко идущие выводы. Это касается, в первую очередь, проблемы личного и безличного в отношении к силе, формирующей мироздание. Не существует, судя по всему, единой и абсолютной воли для всех разумных существ. Каждый индивидуум имеет собственный, глубоко интимный характер взаимоотношений с универсальной энергией. Именно работа его сознания определяет эффект внешнего влияния, и это с неожиданной стороны освещает парадоксальный тезис о свободе воли в условиях всеобщего детерминизма бытия. Такой подход нивелирует традиционные установки религиозного мироощущения, поскольку выводит судьбу из-под власти морально-этического кодекса или жесткой последовательности звеньев в кармической цепи. Прошлое лишается своего метафизического значения, подобно греху или добродетели. Их присутствие реально, пока они пребывают в психическом пространстве субъекта и оказывают влияние на механизмы восприятия или реагирования. Только сознание личности творит ее судьбу, используя собственное намерение. Дон Хуан проясняет отношение между осознанием, волей и намерением в следующем фрагменте:

"Начали новые видящие с того, что увидели — объем свечения осознания и его интенсивность увеличиваются по мере настройки эманаций внутри кокона на соответствие большим эманациям. Этим своим наблюдением они воспользовались точно так же, как сталкингом: оно стало для них своеобразным трамплином, оттолкнувшись от которого они разработали сложный комплекс приемов управления настройкой эманаций.

Сначала они говорили об этих приемах просто как об искусстве настройки. Но потом поняли, что дело здесь в чем-то большем, чем только настройка, а именно — в некой энергии, которая возникает при настройке. Энергию эту они назвали волей.

Воля стала вторым базовым элементом системы. Новые видящие понимают под ней некий слепой, безличный, никогда не прерывающийся поток энергии, который определяет наше поведение, заставляя действовать так, а не иначе. Именно воля обусловливает характер нашего восприятия мира обычной жизни и посредством силы этого восприятия косвенно определяет обычное положение точки сборки. [Потому достижение безупречности есть активное противостояние слепой воле и предпосылка овладения намерением. — А. К.]

Исследуя процесс восприятия мира обычной жизни, новые видящие увидели, как работает воля. Они увидели, что для придания восприятию качества непрерывности происходит постоянное возобновление настройки. Чтобы составить живой мир, настройка все время должна быть свежей и яркой. Для постоянного поддержания этих ее качеств поток энергии, возникающий в процессе этой самой настройки, автоматически направляется на усиление отдельных избранных ее элементов.

Это наблюдение стало еще одним трамплином, оттолкнувшись от которого новые видящие разработали третий базовый элемент системы. Его назвали намерением, понимая под этим целенаправленное управление волей — энергией соответствия." (VII, 405)

И намерение сыграло решающую роль в достижении воином полной свободы. ("Намерение — это настройка всех янтарных эманаций осознания, потому правильно назвать полную свободу полным осознанием." — VII, 509.)

Когда же мы касаемся порядка, утверждаемого волей во вселенной Орла, принцип "черного ящика" не только не лишается своей актуальности, но приобретает чудовищные масштабы. Древняя концепция дао, "пути вещей", ярко иллюстрирует извечное недоумение человека перед всеобщим миропорядком. Вопрос "почему мир таков, каков он есть?", быть может, наивен и бессмыслен, но именно он был основным движителем философской и оккультной мысли. Человек не может отказаться от мысли, что существуют некие фундаментальные причины, объясняющие характер самого бытия. Наша беспомощность перед лицом неописуемой бездны пространств и времен долго служила поводом для благоговейного ужаса, она рождала религиозные догмы и метафизические доктрины, оставаясь экзистенциально Великим Пределом — окончательным императивом личной судьбы для всякого мыслящего существа. Кто может выдержать напряжение неизвестности и отсутствие умопостигаемого смысла? Мужество агностика в этом отношении сродни смирению воина. Но если агностик ограничивается маленьким миром привычного и признает непостижимость бытия умозрительно, в рамках интеллектуального эксперимента, то исследователь нагуаля живет, как бы вечно падая в разверзшуюся бездну, и видит жуткое очарование необъяснимого собственными глазами. Традиционный мистик оберегает себя мифом и верой — для него это вопрос выживания, а не просто бездумное подтверждение культа. Знание дона Хуана невыносимо для него уже потому, что оставляет перед лицом неизвестности без всякой опоры. Дон Хуан беспримерно честен, когда подчеркивает несоизмеримость намерения с любой человеческой мыслью о нем, безразличие вселенской воли к нашим надеждам, страхам или убеждениям. Даже такое туманное слово, как намерение, приложенное к Реальности, ничуть не отражает действительного положения дел, поскольку не существует никакого Космического Разума, который бы намеревался совершить что-то. Этот термин лишь указывает на единство сил, используемых магом в своей практике, и универсальной Силы Бытия.

"Единственный способ узнать намерение — это узнать его непосредственно через живую связь, которая существует между намерением и всеми чувствующими существами, — ответил он. — Маги называют намерение неописуемым, духом, абстрактным, нагвалем. Я предпочел бы называть его нагвалем, но тогда это название совпало бы с именем лидера, бенефактора, который тоже зовется Нагвалем. Поэтому я остановил свой выбор на названии «дух», «намерение», «абстрактное». (VIII, 25)

Таким же загадочным свойством намерения является его участие в возникновении сознания. Дон Хуан рассказывал Кастанеде о том, как древние видящие пытались постичь тайну осознания живых существ. Они смогли увидеть механизм возникновения осознания и разъясняли его так: когда энергетические поля внутри нашего светящегося кокона приходят в соответствие с такими же энергетическими полями снаружи, восприятие становится возможным. Правда, в дальнейшем выяснилось, что понять природу осознания не так-то просто:

"Однако после тщательного рассмотрения стало очевидным: то, что они называли "приведением в соответствие эманациям Орла", не могло полностью объяснить того, что они видели. Они заметили, что энергией наполняется только небольшая часть всего количества светящихся пучков внутри кокона, тогда как остальные остаются неизменными. Видение наполнения энергией этих нескольких нитей привело к ложному открытию. Нити не нуждаются в приведении в соответствие, чтобы воспламеняться, потому что внутри нашего кокона они те же, что и снаружи. То, что наполняет их энергией, является на самом деле независимой силой. Они чувствовали, что не могут продолжать называть ее осознанием, как они это делали раньше, поскольку осознание — это свечение воспламененных энергетических полей. Поэтому сила, которая зажигает поля, была названа волей.

Дон Хуан сказал, что когда их видение начало становиться все более точным и эффективным, они поняли, что воля — это сила, которая удерживает эманации Орла разделенными и порождает не только наше осознание, но и все остальное во вселенной. Они видели, что эта сила обладает полным сознанием и что она берет начало от тех самых полей энергии, которые образуют вселенную. Тогда они решили, что намерение — более подходящее слово для нее, чем воля. Однако много веков спустя и это название было признано неудовлетворительным, поскольку оно не отражало ни огромной важности этой силы, ни ее живой связи со всем во вселенной.

Дон Хуан утверждал, что нашим огромным общим недостатком является то, что мы, проживая жизнь, совершенно игнорируем эту связь. Наши житейские дела, наши нескончаемые интересы, надежды, заботы, разочарования и страхи берут верх, и в потоке обыденной жизни мы и не подозреваем, что связаны с чем-то еще." (VIII, 104–105)

О чем же идет речь? Что за сила, "наделенная полным сознанием" и все же абсолютно безличная, повсеместно царствует в природе и в нас самих? Нечто, которое нельзя назвать ни живым, ни неживым, распространяет только смутное чувство — переживание связи, слитности всего со всем. Быть может, это "жизненный порыв", вечный избыток существования? Интуитивно мы ощущаем особенное родство с этой универсальной Силой, хотим довериться ей, полагая, что гармония ее беспредельно мудра и естественна. Прорвавшись сквозь "поток обыденной жизни", маг учится слышать музыку "флейты неба" — подобно даосскому мудрецу, он становится "высохшим деревом" и "остывшим пеплом", ибо пламя его сознания более не привязано к ограниченной форме, оно скитается в океане намерения, не зная пределов. В чем-то намерение сродни животному: оно чувствует нас и отзывается на наш призыв, но только в том случае, если мы пренебрегаем разумом и становимся непосредственным движением жизненной энергии. Поэтому, когда дон Хуан говорит о духе, он вряд ли имеет в виду христианского «утешителя», помощника и наставника. Его понимание духа гораздо ближе к языческому: это живая стихия, никак не относящаяся к человеку, пока маг не приложит специальных усилий, чтобы добиться «сотрудничества» с ней. Но даже и в этом случае их близость носит непредсказуемый характер вплоть до момента окончательной реализации "человека знания".

"Он сказал, что дух во многих отношениях подобен дикому зверю. Он держится на расстоянии от нас до тех пор, пока что-то не выманит его. Именно тогда дух проявляется." (VIII, 48)

"Для мага дух есть абстрактное просто потому, что он знает его без слов или даже мыслей. Он есть абстрактное, потому что маг не может себе даже представить, что такое дух. Тем не менее, не имея ни малейшего шанса или желания понять дух, маг оперирует им. Он узнает его, подзывает его, знакомится с ним и выражает его своими действиями." (VIII, 49)

Любопытной попыткой магов хоть как-то систематизировать проявления вселенского намерения явилась концепция абстрактных ядер, о которой Кастанеда рассказывает в книге "Сила безмолвия". Наверное, мы можем рассматривать ее как аллегорию, за которой, однако, стоят определенные закономерности отношений между человеком и Реальностью. Каждое абстрактное ядро ("проявление" духа, «толчок» духа, «нисхождение» духа и т. д.) в предельно обобщенной форме представляет нам решающие этапы в обращении личности к поиску свободы. На языке тоналя это — специфическая конфигурация психологических (субъективных) предпосылок и жизненных (объективных) обстоятельств, связанных в необходимом единстве, которое далеко не всегда очевидно постороннему неискушенному глазу. Невероятно трудно выявить и сформулировать законы "духовной трансформации" личности — это тема для глубокого и всестороннего исследования, в должных масштабах никем еще не предпринятого. Индейские маги едва наметили общие черты этого сложнейшего процесса и ввели интересный термин — здание намерения, подразумевая как раз те комплексы внутренних и внешних условий, что приводят к решающим переменам в судьбе духовного искателя. Дон Хуан предлагает вниманию Кастанеды целый ряд магических историй, иллюстрирующих то, как работает здание намерения в жизни искателя. Учитель напоминает, что осознание намерения необходимо для того, чтобы наиболее эффективно использовать ситуации и обстоятельства, которые часто отражают структуру того или иного абстрактного ядра.

"Ты мог бы заметить, что история нагваля Элиаса — это более чем просто перечисление последовательных деталей, из которых состоит событие, — сказал он. — За всем этим стоит здание намерения. И рассказ был предназначен дать тебе представление о том, что являли собою Нагвали прошлого. Ты должен узнать, как они действовали с целью согласовать свои мысли и действия с величественными сооружениями, которые возводит намерение." (VIII, 39–40)

Тому, кого интересуют детали внутреннего становления мага и его взаимоотношения с универсальной силой бытия в этом процессе, мы можем порекомендовать ознакомиться с восьмой книгой Карлоса Кастанеды полностью.

Нам осталось упомянуть еще об одном специфическом термине, касающемся намерения, — о связующем звене. Так дон-хуановские воины называют ту часть человеческого существа, которая призвана доводить до нашего сознания (или, по крайней мере, чувства) степень согласованности личных интенций с порядком движения энергетических эманаций вселенной. Кроме того, связующее звено с намерением позволяет магу различить знаки, предвещающие развитие событий и раскрывающие "замысел духа".

"После целой жизни практики, — продолжал он, — маги, а в особенности Нагвали, знают, получили ли они от духа приглашение войти в здание, открывающееся перед ними. Они уже научились подчинять намерению свои связующие звенья. Поэтому они всегда предупреждены, всегда знают, что припас для них дух.

Дон Хуан сказал, что прогресс на пути магов обычно является стремительным процессом, цель которого — привести в порядок это связующее звено. У обычного человека связующее звено с намерением практически мертво, и маги начинают с такого звена, которое является совершенно бесполезным из-за своей неспособности действовать самостоятельно." (VIII, 52)

Далее дон Хуан подчеркнул, что оживление связующего звена достигается при помощи несгибаемого намерения, т. е. непоколебимой целеустремленности, имеющей специфическую направленность и неистовую силу.

"Ученик — это тот, кто стремится к очищению и оживлению своего связующего звена с духом, — объяснил он. — Когда звено оживлено, он уже не ученик, но до тех пор он, чтобы продолжать идти, нуждается в непоколебимой целеустремленности, которой, конечно, у него просто нет. Поэтому он позволяет Нагвалю придать ему целеустремленность, но чтобы сделать это, он должен отказаться от своей индивидуальности. А это очень непросто.

Он напомнил мне то, что повторял неоднократно: добровольцев не принимают в мир магии, потому что у них уже есть собственные цели, которые делают невероятно трудным отказ от своей индивидуальности. Если мир магии требует представлений и действий, идущих вразрез с целью добровольца, то он просто отказывается изменяться." (VIII, 52)

Особое чувствование намерения в конце концов открывает магу мир безмолвного знания — весьма практического и конкретного, но совершенно невыразимого. Высшие задачи дон-хуановской магии не могут быть реализованы без привлечения этих малопонятных сил. Мироздание упорно хранит свою тайну, и ухищрения человека ведут лишь ко все более очевидному подтверждению этой тайны. Здесь бы и прийти к согласию религиозным проповедникам различных конфессий, искателям высших духовных откровений, экстрасенсам и ясновидящим. К сожалению, пристрастия и предрассудки слишком часто делают нас слепыми последователями одной-единственной интерпретации мира. Живая тайна подменяется выспренними декларациями и манифестами. Быть может, потому на Земле так мало людей, чувствующих внутреннюю связь с реальной силой подлинного бытия. Психологическая причина подобной бесчувственности, конечно, скрывается в самой природе эго. Помните замечательную формулу "Я уже отдан силе, что правит моей судьбой"? К намерению она имеет самое непосредственное отношение — ведь мастером намерения становится тот, кто абсолютно «прозрачен» для него, т. е. не имеет собственных, эгоистических установок. «Сверхъестественное» начинается именно здесь: личное намерение становится единым с намерением космическим (намерением Орла), а так как Орел — сила, ежесекундно творящая мир в пространстве-времени, жизненная игра субъекта становится столь же избыточной в своем творчестве. (Так, например, дон Хуан «творит» мышку в очках у себя на ладони.) Это неизбежный исход абсолютной безупречности — когда все установки эгоистического сознания растворяются и уходят из психики. Здесь мы вновь сталкиваемся с парадоксом: центр осознания продолжает существовать, утратив все эгоистические функции, которые поддерживали его отдельность. Собственно говоря, это и есть положение мага, так как в иных ситуациях подлинная магия невозможна. Так существо, отдавшее себя силе, что правит его судьбой, оказывается воплощением свободы. Если же идея рационального своеволия, «самостоятельности» хоть в какой-то мере актуальна для субъекта, если он считает себя независимым от Реальности, конфликт продолжается, бессмысленная борьба разрушает личность, и Время убивает нас, как всякое живое существо.

"Свет двигается легко, но с трудом стоит на месте. Если он достаточно долго может идти по кругу, то кристаллизуется — это и есть естественный дух-тело… Это и есть то условие, о котором говорится в Книге Печати Сердца: В молчании утром ты улетаешь вверх."

(<Из даосского трактата "Тайна золотого цветка">)

Незаметным образом мы с вами погрузились в самый невероятный мир, напоминающий даже не сказку и не мечту, а сложный галлюцинаторный бред — там, где мерещится грань безумия, где воображение приобретает черты совсем уж нечеловеческие или, по меньшей мере, слишком удаленные от нормального сознания тоналя. В общем, этого следовало ожидать. «Безумие» начинается в тот миг, когда мы допускаем реальность нагуаля, и недаром дон Хуан предупреждал о необратимости процессов, о разрушительности и непостижимости своего знания.

Девятая книга Кастанеды "Искусство сновидения", которую нам предстоит анализировать в этой главе, хоть и не открывает читателю принципиально новых установок (предыдущие работы настолько переполнены ими, что, возможно, почти исчерпали тему), но, несомненно, отличается максимальной погруженностью во вселенную Орла — погруженностью настолько безоговорочной, что шокирует и отпугивает неподготовленное сознание. В чем-то эта книга — действительно качественный рубеж. О ней практически ничего нельзя сказать, если мы опираемся на «разумность» тонального восприятия. Одно из двух: либо это "пропуск в бесконечность" — высшее, нечеловеческое знание, волею судеб занесенное к нам из невообразимой Реальности, либо приглашение к масштабной шизофренизации и прямое направление в сумасшедший дом, где уже наверняка лечат «самодельных» нагвалей всех времен и народов. Ибо речь идет о вещах, не имеющих никаких подтверждений в мире "здравого смысла". Кое-что из предлагаемых идей разделяют и другие оккультисты, но большая их часть — новое откровение, новая и оригинальная весть, и авторство здесь целиком принадлежит Кастанеде. Мы взялись следовать за Карлосом до конца, и он привел нас в иную вселенную, где мы только удивлений хлопаем глазами и пытаемся угадать, что греза, что реальность. Однако если для нас это сфера догадок и предположений, то для самого Кастанеды — область серьезного, а подчас и довольно опасного исследования. Как бы то ни было, для описания подобных переживаний человеческий язык мало пригоден; трансформированный тональ неминуемо вынужден создавать новый язык, отражающий эту радикальную трансформацию. "Тот более изощренный и богатый язык, о котором шла речь, пишет Кастанеда, был языком магических истин, унаследованным доном Хуаном от его предшественников. Термины и понятия, присущие этому языку, не имеют под собой никакого рационального обоснования и никак не соотносятся с привычными фактами мира нашей повседневности, но являются самодостаточными истинами, совершенно очевидными для магов, способных непосредственно воспринимать энергию и видеть внутреннюю суть всего." (IX, 21)

Первая тема, которую мы собираемся затронуть в этой главе, тема тела сновидения, — для мирового оккультизма вовсе не является экзотической. Но вряд ли до Кастанеды кто-нибудь писал о данном феномене столь ясно и последовательно, и, конечно же, никто не забирался в такие глубины его практического освоения — по крайней мере, открытых текстов на этот счет мы не имели.

Описание "эфирного двойника" повсеместно распространено в мистической литературе, это явление отражено в мифах и легендах различных народов Земли, но чаще всего покрыто таким слоем нелепостей, очевидных предрассудков и неправдоподобных фантазий, что никак не может служить практическим руководством или серьезным материалом для исследований. Древние египтяне, например, верили в Ка — "вторую душу" человека, наделенную особой силой и знанием. Оккультисты уверяют, что жрецы тогда владели отлично разработанной методикой вызывания Ка, и она являлась одной из самых сокровенных тайн древнеегипетской магии. Индийские тексты, посвященные йоге, нередко сообщают, что в результате определенной медитативной практики йог может обрести способность "находиться в двух местах одновременно", и приводят различные легенды по этому поводу. Смутные, но достаточно красноречивые сведения о "выделяемом призраке" можно найти и у даосов, и у суфиев, и в античном оккультизме. Европейцы были настолько наслышаны о странствиях в "эфирном теле", что в конце концов попытались даже исследовать это явление научно. Известно, что Г. Дюрвиль в начале века ставил множество экспериментов с "астральными двойниками", о чем поведал миру в своей знаменитой книге "Призрак живых". Используя гипноз для вызывания транса, этот экспериментатор производил «раздвоение» испытуемых и наблюдал вполне «материальные» эффекты присутствия двойника. Если верить его отчетам, «призрак» был способен открывать и закрывать дверь стенного шкафа, нажимать кнопку электрического звонка, выводить из равновесия весы. Правда, скептики опубликовали затем всяческие опровержения его опытов, и сенсация незаметным образом испарилась.

Американский мистик Эдвард Пич (Офиель), которого мы уже несколько раз упоминали, может быть впервые однозначно связал технику сновидения с выделением "астральной проекции", но не смог выйти из-под влияния традиции и снабдил свои «технологии» обильной приправой из каббалистических ритуалов. Если мы уберем эти наслоения и используем более адекватную терминологию, то легко обнаружим, что Офиель предлагает нам ряд упражнений по визуализации и тренировке внимания, а его "Тело Света" есть не что иное, как некоторая форма дон-хуановского тела сновидения. (Подробнее см.: Эдвард Пич. Астральная проекция, гл. "Метод Тела Света". Русское издание: СПб., 1993.) Автор, конечно же, искренне стремился быть совершенно объективным, даже прагматичным, но, видимо, не представлял себе масштабов искажения восприятия, которые производят в нашем перцептуальном аппарате интеллектуальные и языковые условности. Тональ подвел его, как и многих других практиков-оккультистов. Однако нельзя отрицать, что его опыт косвенно подтверждает кастанедовские отчеты, указывая на определенное единство в мире оккультных явлений.

Итак, для одного и того же феномена в разное время был создан целый ряд терминов: "тонкое тело", "астральное тело", "эфирный двойник", "астральная проекция", «дубль» и еще множество других. Карлос Кастанеда в девятой книге вводит еще один — энергетическое тело. Пожалуй, этот термин более точен, чем предыдущий (тело сновидения), так как, во-первых, не связывает явление с одной лишь техникой его достижения, а во-вторых, подчеркивает подлинную (энергетическую) природу данного феномена.

"Что такое энергетическое тело?

— Двойник физического тела. Призрачная форма, составленная чистой энергией.

— Но разве физическое тело не состоит из энергий?

— Состоит. Различие в том, что энергетическое тело — это только форма, не имеющая массы. Являясь чистой энергией, оно способно совершать действия, выходящие за пределы возможностей физического тела.

— Например, дон Хуан?

— Например, в мгновение ока перемешаться в любой конец вселенной. Сновидение есть искусство закалки энергетического тела, искусство придания ему гибкости и координации посредством постепенной тренировки.

Практикуя сновидение, мы уплотняем энергетическое тело, пока оно не становится воспринимающей единицей. Восприятие, которым обладает энергетическое тело, — независимо, хотя и подвержено влиянию со стороны нашего обычного повседневного восприятия. Энергетическое тело воспринимает в собственной отдельной сфере. <…> Энергетическое тело воспринимает энергию как собственно энергию. В процессе сновидения оно может обращаться с энергией тремя различными способами: воспринимать потоки энергии, использовать энергию в качестве толкателя, чтобы, подобно ракете, перелетать в какие-нибудь совершенно неожиданные пространства, или воспринимать так, как мы обычно воспринимаем мир." (IX, 53–54)

Рассуждая об этих сложных и крайне тонких материях, мы постоянно должны иметь в виду условность всякого термина, взятого нами на вооружение. Что есть в действительности энергетическое тело или, скажем, тело сновидения? Невольно хочется думать, что это такая же обособленная и чуждая всему материальному сущность, как душа в традиционных представлениях религиозного космоса. Мы уже говорили, что нагуаль не знает дихотомии «тело-душа», что Реальность едина и неразрывна во всех формах своего существования. С одной стороны, нельзя не говорить об энергетическом теле как о некой отдельности, потому что в нем действует лишь часть нашей целостности, наделенная определенными специфическими качествами. С другой стороны, любое переживание энергетического тела, его опыт, умения, его развитие — все слито воедино с телом «физическим», трансформирует его самым непосредственным образом, поскольку реально никогда от него не отделялось. Вспомните, как саблезубый тигр учил Кастанеду (а точнее, его тело сновидения) "правильно дышать" в одном из странных миров его магического «сна»? Физическое тело Карлоса тут же среагировало и "стало более мускулистым". А Ла Горда научилась в сновидении летать:

"Сдвигая свое внимание в тело сновидения, я могла летать, как воздушный змей, и тогда, когда бодрствовала. Однажды я показала тебе, как я летаю, так как хотела, чтобы ты увидел, как я научилась пользоваться сновидением. Но ты не знал, что происходит," — рассказывала она Кастанеде после сеанса совместного сновидения (VI, 116). Процесс такого научения связан со сложными манипуляциями вниманием и длительным накоплением энергии. Внимание сновидения в данном случае есть прообраз второго внимания в состоянии бодрствования. Если действие, совершаемое в сновидении, вовлекает с помощью внимания некоторое критическое количество энергии, то оно может быть повторено всей нашей целостностью во втором внимании наяву.

"Здесь важно прежде всего накапливать внимание в сновидении, чтобы наблюдать за всем, что делаешь во время полета, продолжает Ла Горда. — Это единственный способ культивировать второе внимание. Как только оно окрепло, стоит лишь чуть-чуть сфокусировать его на деталях, и ощущение полета усиливало чувство реальности, пока для меня не стало обычным сновидеть, что я парю в воздухе. Таким образом, в деле полета мое второе внимание было обострено. Когда Нагваль поставил передо мной задачу перемещаться в тело сновидения, он имел в виду, чтобы я включила свое второе внимание, бодрствуя. Так я это понимаю. Первое внимание, внимание, создающее мир, никогда нельзя преодолеть полностью. Оно лишь на мгновение может быть выключено или замещено вторым вниманием при условии, что тело уже накопило его в достаточном количестве. Искусство сновидения является естественным путем накопления второго внимания. Поэтому можно сказать, что для перемещения в тело второго внимания в бодрствующем состоянии надо следовать практике сновидения, пока у тебя дым из ушей не пойдет." (VI, 116–117) Однако для Ла Горды переход во второе внимание еще оставался сложной процедурой, которую она была способна выполнять лишь время от времени: "… тем не менее, я не могу летать, когда пожелаю. Для моего тела сновидения всегда существует барьер. Иногда я чувствую, что барьер снят. В это время мое тело свободно, и я могу летать, как если бы я была в сновидении." (VI, 117)

Разумеется, в умопомрачительных скитаниях сновидца участвует наиболее легкая и подвижная часть его энергетики, т. е. те формации, что в первую очередь увлекаются вниманием, провоцирующим сдвиг или движение точки сборки. Эта субстанция пластична до такой степени, что позволяет манипулировать собой и меняет форму в соответствии с намерением воина. Тонкие изменения в траектории перемещений точки сборки, чутко реагирующей на особенности нашего внимания, в значительной мере определяют конституцию тела сновидения, а она, в свою очередь, оказывает решающее воздействие на специфику восприятия. Тот же Офиель, например, предлагает практикующим такой метод тренировки внимания, который ведет к относительно точному воспроизведению схемы физического тела в "астральной проекции". В этом, конечно, есть определенный резон — физическое тело привычно для нас, на первых этапах работы его копирование должно способствовать накоплению второго внимания и развивать устойчивость восприятия. Не следует лишь забывать, что чрезмерная настойчивость в удержании образа физического тела, в конечном счете, серьезно ограничивает нас в способах интерпретации сенсорных сигналов, провоцирует перцептивные иллюзии, в которых человеческий мир с его фантазиями как бы окутывает любой воспринимаемый объект. Даже в системе дона Хуана, где очистка тоналя — предмет особой и длительной дисциплины, воин-сновидящий постоянно сталкивается с проблемами адекватности восприятия. Только исключительная безупречность может извлечь сновидца из трясины саморазвивающихся галлюцинаций. Именно с отсутствием безупречности связано глубокое падение древних индейских магов, запутавшихся в энергетической «паутине» вселенной. Дон Хуан так говорит об этом: "… он объяснил, что во время обычного сна точки сборки сдвигается вдоль одного из краев человеческой полосы. Такие сдвиги всегда сопряжены с дремотным состоянием. А в процессе практики точка сборки сдвигается вдоль среднего сечения человеческой полосы. Поэтому дремотного состояния не возникает, хотя сновидящий по-настоящему спит.

— Как раз на этой развилке и разошлись новые и древние видящие в своем походе за силой, — продолжал он. — Древних видящих интересовала копия тела, физически более сильная, чем само тело. Поэтому они использовали сдвиг вдоль правого края человеческой полосы. Чем глубже они уходили в этом направлении, тем более причудливым становилось их тело сновидения… Новые видящие поступили совсем иначе. Они старались удержать точку сборки посередине человеческой полосы. При поверхностном сдвиге такого рода… сновидящий практически ничем не отличается от любого другого человека на улице, разве что немного в большей степени подвержен воздействию эмоций, таких, как, скажем, сомнение и страх. Но стоит смещению точки сборки преодолеть определенный предел — и сновидящий, сдвиг точки сборки которого осуществляется в среднем сечении, превращается в сгусток света. Такой сгусток света и есть тело сновидения новых видящих.

Он сказал также, что такое безличное тело сновидения в большей степени способствует пониманию и исследованию, являющимся основой всего, что делают новые видящие. В значительной степени очеловеченное тело сновидения древних видящих заставляло их искать такие же личностные, очеловеченные ответы." (VII, 469–470)

Сложности с адекватным восприятием становятся проблемой тем более серьезной, чем дальше заходит в своих экспериментах сновидящий. Собственно говоря, уже с первых шагов практики сновидения грань между сном и реальностью делается зыбкой, сомнительной, вызывает растущее недоумение и тревогу. Последний бастион разума рушится на глазах — сновидение вторгается в явь, путается с нею, и мир бодрствующего сознания теряет свою скучную, но спокойную определенность. Приближение к Реальности закономерно оборачивается субъективным чувством «потери» реальности, ибо разрушаются фундаментальные структуры, прежде безоговорочно ее обусловливавшие, исчезают границы, пропадают критерии, лишившиеся жизненно важного смысла. Как здесь отыскать опору? Воин "верит, не веря". Воин спокойно свидетельствует эффекты, не увлекаясь ими, и ждет того энергетического порога, за которым его свидетельства обретут практическую неоспоримость, но и тогда он не теряет голову, а осторожно и беспристрастно исследует явление до конца. В целом же его исследование никогда не заканчивается. Беспредельная Реальность требует от него непрерывной бдительности, так что воину суждено навеки остаться воином — впрочем, иной путь в любом случае давно уже потерял актуальность, и воин даже субъективно не имеет выбора. Движение необратимо. Единственный разумный выход — следовать за расширением воспринимаемой Вселенной и не принимать всерьез ни «реальное», ни "нереальное".

Пожалуй, наиболее впечатляющим вторжением сновидения в явь, своего рода рубиконом в магической практике дона Хуана, представляется физическая телепортация, достигаемая с помощью второго внимания в мире первого внимания. Например, Кастанеда рассказывает, как однажды непостижимым образом перенесся из Мексики в Соединенные Штаты и оказался у дома женщины-нагваля, хотя всего несколько мгновений назад, до вхождения в состояние сновидения, беседовал с доном Хуаном, сидя на скамейке в маленьком городке за сотни миль от этого места. Затем маг объяснил Карлосу, как происходят подобные путешествия:

"Ты преодолел это расстояние потому, что проснулся в удаленной позиции сновидения… Перетянув тебя через площадь с этой самой скамейки, Хенаро проложил путь, по которому твоя точка сборки смогла сдвинуться из позиции нормального осознания в позицию, где появляется тело сновидения. И в мгновение ока твое тело сновидения преодолело невероятное расстояние. Но важно не это. Собственно тайна заключена в самой позиции сновидения. Ее сила достаточна для того, чтобы перетягивать всего тебя из одного места в другое, в самые разные концы этого мира или за его пределы. Древние видящие широко этим пользовались. Они исчезали из этого мира, потому что просыпались в позиции сновидения, расположенной за пределами известного. Твоя позиция сновидения в тот день была в этом мире, однако далеко отсюда, от Оахаки.

— Но каким образом происходит такое путешествие? — спросил я.

— Это узнать невозможно, — ответил он. — Сильная эмоция, несгибаемое намерение или чрезвычайный интерес выполняют роль проводника, затем точка сборки прочно фиксируется в позиции сновидения и пребывает там достаточно долго для того, чтобы перетянуть туда все эманации, имеющиеся внутри кокона." (VII, 495–496)

Таким образом, можно сказать, что возникновение тела сновидения связано не со сдвигом, а с движением точки сборки. Мы уже знаем, в чем состоит различие между этими явлениями. Побуждаемая определенным намерением, точка сборки выходит за пределы обычной энергетической формы и собирает восприятие где-то вовне. Судя по кастанедовским отчетам, такое «путешествие» может иметь два результата: либо восприятие в какой-то области пространства нашего мира (т. е. мира, заключенного в том же диапазоне энергетических полей, что доступны нам в привычном положении точки сборки), либо восприятие некоего участка одного из параллельных миров (когда точка сборки фиксируется на эманациях за пределами «человеческого» диапазона). В обоих случаях совершенное восприятие может провоцировать полную переброску энергии в ту позицию, которую заняла переместившаяся точка сборки. В первом случае это физическая телепортация внутри нашего пространственно-временного континуума, во втором — это полное исчезновение из данного мира и переход в иную, нечеловеческую вселенную. Такие «фокусы» чересчур фантастичны и прежде не рассматривались в оккультной литературе. Между тем, с точки зрения реальности нагуаля все выглядит достаточно логично и убедительно. Здесь мы находим яркую иллюстрацию энергетическому единству Реальности, практическое осуществление монизма, о котором было много сказано мыслителями на протяжении тысячелетий. Об этих поразительных трансформациях дон Хуан сообщал Кастанеде следующее:

"Что происходит, когда точка сборки сдвигается за пределы энергетической формы? Она зависает снаружи? Или как-то прикрепляется к светящемуся шару?

— Она вытягивает контур светящегося шара вовне, не разрывая его энергетических границ.

Дон Хуан объяснил, что конечным результатом движения точки сборки является полное изменение энергетической формы человеческого существа. Вместо того, чтобы оставаться яйцом или шаром, она трансформируется в нечто, напоминающее по виду курительную трубку. Конец мундштука — это точка сборки, чашка — то, что осталось от светящегося шара. Если точка сборки продолжает движение, то в конце концов наступает момент, когда светящийся шар превращается в тонкую полоску энергии." (IX, 29)

Движение точки сборки — это именно тот «рычаг», который производит самые фантастические манипуляции со всею энергетической целостностью человека. Если описание дона Хуана соответствует действительности, то мы впервые получили хоть какое-то разъяснение механизма воздействия таких психических процессов, как внимание и восприятие, на физическую природу. То, что казалось нам предельно удаленным друг от друга (перцептивные эксперименты и «грубая» телесность бытия), здесь самым безоговорочным образом связано воедино, а потому с философской точки зрения эта структура выглядит естественной и непротиворечивой.

Если же мы попробуем понять, каким образом энергия переходит из одной точки в другую, то нам, кроме того, придется принять иную концепцию пространства — столь же далекую от мира тоналя, как и все предыдущие описания магов. Во-первых, необходимо осознать, какого рода сущность скрывается за дон-хуановским пониманием энергии. Поскольку Реальность более не является вселенной объектов или твердых тел, но и не превращается в неосязаемый вихрь из бесплотных потоков, остается только вообразить невообразимое, а именно: субстанция Реальности в равной мере представляет себя как движение и как вещество. Из движения сотканы энергетические поля, из полей — воспринимаемые объекты, ничто не может быть неподвижным, и только сложный баланс, основанный на неизвестных нам законах, позволяет сохранять временную устойчивость структур. С другой стороны, движение энергии абсолютно, оно не связано воспринимаемым пространством, поскольку само формирует пространство и является его сущностью. Таким образом, движение полностью свободно от тональной идеи «скорости». Дон Хуан говорит, что тело сновидения использует энергию в качестве «толкателя». За этой загадочной формулировкой скрывается механизм тонкий и плохо поддающийся описанию. Мы вновь имеем дело с определенным контролем внимания: когда внимание (благодаря непостижимой силе намерения) фокусируется на достижении какой-то удаленной зоны перцепции, оно автоматически «сливается» с полевой структурой пространства. Как вы помните, видящие описывали эту структуру как бесчисленное множество светящихся нитей и называли их "линиями мира". Очевидно, "линии мира" и есть то транспортное средство, которым пользуется точка сборки для движения вне «кокона». Так как "линия мира" является структурной опорой для всякого энергетического процесса, она лежит как бы вне времени. Можно сказать, что линии мира порождают время как воспринимаемую длительность, оставаясь при этом абсолютным фактом бытия, где движение — простая условность, наше ограниченное понимание одновременного существования любой точки на всем протяжении бесконечной структуры. В книге "Отдельная реальность" дон Хенаро демонстрирует Кастанеде "уроки равновесия", совершая невообразимые прыжки над водопадом. Карлос тогда не знал, что Хенаро находится в теле сновидения и перемещается, используя линии мира. Дон Хуан частично объяснил своему ученику, что происходило на самом деле, но полное понимание подобных вещей приходит лишь в результате непосредственного их переживания.

Конечно, тело сновидения обладает антропоморфной конфигурацией только для внимания тоналя. Когда сновидящий воспринимает себя в сновидении как существо с руками, ногами, головой и т. д., он, безусловно, галлюцинирует тем же способом, что характерен для первого внимания в привычном положении точки сборки. Как мы уже говорили, условности тонального восприятия никогда не исчезают полностью — возможно, в этом и нет особой необходимости. Если вы обретаете свободу выбора того или иного интерпретационного механизма, человеческий тональ просто занимает свое место в бесконечном ряду открывшихся вариантов перцепции. Гораздо важнее в данном случае не способ интерпретации, а интенсивность и управляемость восприятия. Благодаря им и происходит перемещение энергии из "светящегося кокона" в позицию переместившейся за его пределы точки сборки. В реальности нагуаля этот процесс выглядит как возрастание светимости и объема той формации, где находится основной фокус восприятия. Таким образом, чем более развито второе внимание, тем значительнее количество энергии, перетекающей с кокона на выдвинутую точку сборки. Субъективно это переживается как прояснение и усиление восприятия в данной позиции, а также часто сопровождается оформлением копии тонального тела — видимо, по этой причине и возник сам термин "тело сновидения". Анализируя учение дона Хуана и его опыты с Кастанедой, мы приходим к выводу, что тело сновидения может находиться в трех состояниях, обусловленных той массой энергии, которую оно к себе привлекает. Первое состояние можно назвать "движением чистого восприятия". В этом состоянии странствующий сновидец заметен лишь для видящих, количество задействованной энергии невелико, что дает возможность только воспринимать — воздействие тела сновидения на окружающее ограничивается самыми тонкими формами, и для тонального внимания оно просто не существует. Второе состояние — это состояние «призрака»: некий энергетический скачок приводит к тому, что сновидящий оказывается в пределах тонального внимания окружающих (конечно, если его путешествие происходит в нашей вселенной). Воздействие «призрака» минимально, но ощутимо. Он посещает нас наяву и способен оставлять материальные свидетельства своего пребывания. Третье состояние тела сновидения известно в системе дона Хуана под названием «дубль». Это яркое и совершенное проявление копии физического облика сновидца, воспринимаемое окружающими как безусловно реальное явление. При всей кажущейся плотности и посюсторонности тело сновидения в полной мере сохраняет возможности, обретенные в более тонких формах: «дубль» исчезает и появляется, летает, проходит сквозь стены и т. п., одновременно вступая в физические взаимоотношения с внешней средой. Это очень интересная и пугающая форма. Тональное внимание обычного человека при встрече с таким явлением испытывает подлинный шок и может автоматически блокировать восприятие, ибо «дубль» своим присутствием интенсивно разрушает описание мира. Потому дон Хуан и называл Хенаро в состоянии «дубля» нагуалем. Четвертая книга Кастанеды изобилует жуткими и невероятными фокусами Хенаро, создавшего столь совершенное тело сновидения, что оно отличалось от «плотного» оригинала только тем, что не могло поглощать и перерабатывать пищу. Заключительный энергетический скачок, возможный для тела сновидения, — это, как мы уже говорили, полный перенос энергии в позицию сновидения, т. е. телепортация светящегося кокона целиком, что тональным вниманием извне воспринимается как исчезновение в одной точке пространства и появление в другой. Это и есть овладение собственной целостностью для сновидящего.

Нельзя не сказать еще об одном любопытном феномене, сопровождающем движение точки сборки вне "светящегося кокона" мага. Как вы помните, точка сборки не отрывается от основной формы, а только "вытягивает контур светящегося шара вовне". Необычное образование, получающееся в результате этих манипуляций, скорее всего напоминает энергетическое «щупальце», которое в силу своей близости к точке сборки оказывается зоной потенциального восприятия. Это немаловажный факт — с ним связано такое замечательное явление, как синхронная перцепция из двух или более точек. Так как движение точки сборки осуществляется вне времени (т. е. мгновенно), субъект может испытывать поразительный опыт одновременного восприятия двух сцен, что ярко описано Кастанедой в нескольких эпизодах. Самый запоминающийся опыт приведен в четвертой книге ("Сказки о силе"), где Карлос несколько раз «прыгает» на дно ущелья, находясь в своем теле сновидения, и при этом также сохраняет непрерывное впечатление от пребывания в теле физическом. Другого рода случай, не менее интересный, произошел с Кастанедой, когда они с доном Хуаном бежали по пустыне от встретившегося горного льва. Тогда он испытал перцептивную иллюзию «парения» над своим физическим телом, что было результатом одновременного восприятия даже не из двух, а из нескольких точек пространства.

Кроме того, именно в теле сновидения заключена тайна магических превращений, которые современный рационалистический ум ни в коем случае не соглашается считать возможными. Да и впрямь — уж больно смахивает это на сказки и небылицы! Кто из нас способен поверить в то, что дон Хуан действительно умел превращаться в ворону? Даже многие поклонники Кастанеды только пожимают плечами и что-то толкуют о таинственных метафорах и скрытом смысле. Так и следовало бы подходить к "безумным речам" дона Хуана, но тема превращений не исчезла со страниц кастанедовских книг и по сей день, в отличие от многих туманных утверждений, сделанных индейским магом в первые годы обучения скептичного Карлоса. В "Искусстве сновидения" невзначай сообщается, что один из уцелевших древних магов в свое время обучил дона Хуана особому положению точки сборки, где тот действительно превращался в ворону. А ведь Ла Горда тоже когда-то уверяла Кастанеду, что саблезубый тигр из мира сновидения учил его дышать с той же целью. Тогда она высказала совершенно фантастическое предположение, что если бы Карлос не прекратил свои встречи с тигром, то в конце концов непременно превратился бы в такое же животное. Сейчас, зная некоторые особенности реальности нагуаля, мы уже способны если не принять, то хотя бы допустить, что особые манипуляции с восприятием изменяют форму тела сновидения, и в результате слияния первого внимания со вторым изменение целиком распространяется на телесную природу существа.

Таким образом, сновидение — это та тренировочная площадка, на которой отрабатываются любые, даже самые невероятные магические трюки, а тело сновидения — та часть нашей энергетической целостности, которая первой получает принципиально новые знания и способности, чтобы затем воздействовать на «физические» компоненты нашего организма.

Методика достижения тела сновидения относительно проста, но только в том случае, если вы уже овладели вниманием сновидения и успешно контролируете свое восприятие во сне. Кроме того, как и во всех остальных техниках дон-хуановской дисциплины, для реализации этого феномена требуется изначальный избыток перцептивной и психической энергии, который возникает от длительных упражнений в безупречности. Разъяснения дона Хуана, приводимые ниже, рассчитаны на воина, отвечающего этим двум условиям:

"Затем дон Хуан в общих чертах описал методику достижения тела сновидения. Все начинается с исходного действия, которое, будучи повторяемым с непреклонностью, порождает несгибаемое намерение. Несгибаемое намерение приводит к внутреннему безмолвию, а то, в свою очередь, генерирует внутреннюю силу, необходимую для сдвига точки сборки в нужные позиции во время сна.

Эту последовательность дон Хуан назвал фундаментом. Когда работа над фундаментом завершена, наступает очередь контроля. Его развивают посредством систематического сохранения позиции сновидения. Для этого используется практика упорного удержания картины сна. Благодаря настойчивой практике появляется способность свободно сохранять новые позиции сновидения, пользуясь для этого новыми снами. И дело здесь не столько в том, что по мере практики более совершенным становится контроль, сколько в том, что каждая тренировка в контроле увеличивает внутреннюю силу. А чем больше внутренняя сила, тем в более подходящие для развития уравновешенности позиции сновидения сдвигается точка сборки. Другими словами, сны сами по себе становятся все более управляемыми и даже упорядоченными.

— Развитие сновидения — косвенное, — продолжал дон Хуан. — Именно поэтому видящие считают, что сновидение мы можем практиковать самостоятельно. В сновидении используется естественный, органичный сдвиг точки сборки, поэтому мы не нуждаемся ни в чьей помощи. Однако мы нуждаемся в уравновешенности, причем очень сильно. Дать же ее нам либо помочь нам ее обрести не может никто, кроме нас самих. Без уравновешенности точка сборки перемещается хаотично, что соответствует хаосу, царящему в наших обычных снах. Таким образом, в конечном счете тело сновидения достигается безупречностью нашей обычной жизни. Когда достигнута уравновешенность и позиции сновидения становятся все более и более устойчивыми, можно сделать следующий шаг: пробудиться в любой из позиций сновидения. Звучит просто, однако в действительности речь идет о действии исключительно сложном — настолько сложном, что для его выполнения требуется задействовать не только уравновешенность, но также и все атрибуты пути воина, и в особенности — намерение.

Я спросил, как намерение помогает воину пробудиться в позиции сновидения. Он ответил, что намерение, будучи сложнейшим средством управления силой настройки, за счет уравновешенности сновидящего сохраняет настройку тех эманаций, которые начали светиться вследствие сдвига точки." (VII, 413–414)

Энергетические трансформации, согласно учению дона Хуана, могут зайти очень далеко. Древние видящие использовали их для разнообразных и довольно экзотических целей. Они не только превращались в животных, но и могли копировать формы существ из других, параллельных миров, если хотели заполучить какие-нибудь их качества. Порой они даже создавали собственные, не существующие в природе структуры (как тот маг, что научил дона Хуана превращаться в ворону, — его прозвали арендатором, так как он продлевал свою жизнь, «заимствуя» необходимую энергию у различных нагвалей и «расплачиваясь» с ними каким-нибудь невероятным знанием из области высших достижений магии).

"Все мы — светящиеся шары, и это делает человечество однородным. А те маги не были белее шарами, но стали полосами энергии, рассказывает дон Хуан. — Они пытались сворачиваться в кольца, но это им не вполне удавалось.

— И что же с ними в конце концов случилось, дон Хуан? Они вымерли?

— В магических историях говорится, что поскольку им удалось растянуть свою энергетическую форму, продолжительность существования их сознания также растянулась. Так что они живы, и по сей день находятся в сознании. Даже ходят рассказы о том, как они периодически объявляются на земле среди людей." (IX, 31)

Восприятие (и, следовательно, качество сознания) также претерпевает кардинальные изменения: "Дон Хуан объяснил, что для существа шарообразной энергетической формы сферой человеческого является весь объем в пределах границы шара, сквозь который проходят энергетические волокна. В нормальном состоянии мы воспринимаем не всю сферу человеческого, но, наверное, не более одной тысячной ее общего объема. С учетом этого факта очевидным становится невероятный масштаб достижения древних магов, умудрившихся растянуть себя в полосу, захватывающую в тысячи раз больше волокон, чем шар, и при этом научившихся воспринимать все проходящие сквозь них волокна." (IX, 33)

Слияние первого и второго внимания, достигаемое через овладение телом сновидения, быть может, сулит магу подлинное физическое бессмертие. По крайней мере, так утверждала Ла Горда:

"Моя забота о тебе сейчас — помочь тебе затянуть свои слои. Нагваль говорил, что смерть расслаивает их. Он объяснил мне, что центр нашей светимости, — внимание нагуаля, — всегда выступает наружу и именно это распускает наши слои. Поэтому смерть может легко войти между ними и полностью разделить их. Маги должны делать все, от них зависящее, чтобы держать свои слои закрытыми. Вот почему Нагваль обучил нас сновидению. Сновидение затягивает слои. Маги, научившиеся ему, связывают вместе два своих внимания, и этому центру больше нет необходимости выступать наружу.

— Ты хочешь сказать, что маги не умирают?

— Верно. Маги не умирают.

— Значит ли это, что никто из нас не умрет?

— Я не имела в виду нас. Мы собой ничего не представляем. Мы — ни то ни се. Я говорила о настоящих магах. Нагваль и Хенаро — маги. У них два внимания так тесно связаны, что, по-видимому, они никогда не умрут." (V, 569)

Итак, сон превращается в явь. Воин-толтек, путешествуя по мирам сновидения, приносит оттуда иные силы, иную энергию, инуюприроду. Он служит как бы соединяющим мостиком между «призрачным» и «материальным», все смешивая воедино, чтобы в конечном счете обрести огромный, целостный мир — новую воспринимаемую вселенную, куда более близкую к Реальности, чем тот невероятно узкий и ограниченный срез, которым довольствуется человеческое существо. Если обычный человек превращает свою галлюцинацию в действительность, чтобы исключить все непредвиденное и пугающее, чтобы, подобно предкам, вести все ту же жизнь общественного животного, то предельно отрешенный воин пользуется подобным механизмом для достижения свободы и восприятия бесконечности. Тональ, безропотно следующий за нагуалем, превращает инородные, неопределимые структуры в поддающийся осмыслению материал, который делается предметом изучения и прагматического использования. Союз человека и Реальности дарит ему свободу, силу и бессмертие.

"Перед нами действительно «тени» не имеющие существования, а то, что подозревается как иной мир, иная реальность, и есть та реальность, в которую мы можем попасть лишь через свидетельское сознание, с помощью которого мы смогли бы отстраниться от мира и остранить его."

(М. Мамардашвили)

Мир сновидений — это топь, джунгли, непроглядная бездна, переполненная обманчивыми образами, всевозможными хитросплетениями наших собственных фантазий и энергетических структур, неведомых человеку. Поэтому уроки дона Хуана уникальны — попробуйте сами вознестись в это зыбкое царство и извлечь оттуда точную, осмысленную информацию! До сих пор такие попытки мало что давали, если не считать туманной, но волнующей мифологии и безумного блеска в глазах. Карлос Кастанеда первым проложил хоть какую-то дорожку по этой трясине и оставил вехи — для тех, кто отважится последовать за ним. Попробуем разобрать общие очертания этих вех. Практику они, несомненно пригодятся рано или поздно.

В первую очередь надо отметить, что второе внимание и внимание сновидения, которое рассматривалось в главе "Сновидение и сталкинг", тесно связаны между собой. Внимание сновидения — это, как уже было сказано, практически и есть второе внимание включающееся в состоянии сна. Удержание картины сна, как вы помните, является фундаментом техники сновидения. Дон Хуан называл этот процесс "реорганизацией характеристик однородности и внутренней связи". Выражаясь проще, это значит "войти в состояние второго внимания, удерживая точку сборки в новом положении и не давая ей сдвинуться в исходное". (IX, 35) Ясно, что добиться такого в состоянии бодрствования значительно сложнее, так как надо иметь огромный запас энергии для изначального толчка, сдвигающего точку сборки. Во сне же точка сборки сдвигается естественным образом, и потому энергия требуется только для ее фиксации в новом положении. Дон Хуан называет процесс фиксации «настройкой» сновидения. Он сравнивает второе внимание с океаном, а внимание сновидения — со впадающей в него рекой. Если второе внимание является способом полноценного и всестороннего восприятия любого избранного участка энергетических волокон во вселенной Орла, то внимание сновидения непосредственно подводит к такому восприятию, выхватывая в потоке снящихся образов отдельные объекты, отражающие отдельные структуры "параллельных миров" и не являющиеся обычной фантазией дремлющего мозга.

"Дон Хуан особо подчеркнул, что внимание сновиденья — ключ к любому движению в мире магов. Среди множества вещей, присутствующих в наших снах, имеются объекты, которые являются результатом энергетического вмешательства. Они внедрены в наши сны извне посторонними силами. В умении находить и отслеживать их и состоит искусство магии." (IX, 50–51) Таким образом, сновидение совершенно естественным образом, без применения насильственных методик или психоделиков, открывает путь в иные миры и позволяет сновидцу соприкоснуться с энергетическими формами чужих вселенных. То есть, сны — "лазейка в иные сферы восприятия. Через нее просачиваются потоки неведомой энергии." (IX, 51)

Но для того, чтобы воспользоваться этой «лазейкой», подаренной нам природой, сновидящий должен преодолеть ряд препятствий, связанных с переходом из одного энергетического состояния в другое. Количество внимания и контроля, постепенно возрастая в состоянии сна, ведут к качественным скачкам как в восприятии, так и в движении полевых волокон. В системе дона Хуана такие качественные скачки именуются «вратами». Маг утверждает, что всего их — семь. Каждый скачок требует вполне определенной дисциплины внимания и потому для его достижения всякий раз используется особая техника. Описание самой техники неподвластно человеческому языку, потому что она всецело принадлежит сфере намерения. Дон Хуан предлагает внешний маневр, зацепку, позволяющую совершить нечто неописуемое. Первые врата, по его словам, достигаются так:

"Первые врата — это особый порог. Преодолевается он посредством осознания особого ощущения, возникающего перед тем, как человек проваливается в глубокий сон, — говорил дон Хуан. — Это ощущение сродни чувству приятной тяжести, которая не дает нам открыть глаза. Мы достигаем врат в то самое мгновение, когда осознаем, что засыпаем, паря во тьме и ощущении тяжести.

— Но как я могу осознать, что засыпаю? Существуют ли какие-либо специальные приемы?

— Нет. Никаких специальных приемов. Просто намерение осознать, что засыпаешь." (IX, 43)

Но для осуществления этой уловки требуется еще одна уловка. Опыт сновидящих говорит о том, что осознание засыпания приходит легче всего в том случае, если настраиваешь себя увидеть во сне конкретный объект. Именно с этой целью дон Хуан предложил Кастанеде "найти во сне свои руки". Избранный конкретный объект (в данном случае, руки) оказывается опорой или точкой отсчета, к которой сновидящий возвращается все время, чтобы удерживать таким образом контроль. На остальные объекты сновидения он бросает короткие, целенаправленные взгляды, постепенно добиваясь все более устойчивой картины перцепции. Эти упражнения являются косвенным методом обретения контроля над собственным энергетическим телом — быть может, самым эффективным способом из всех известных:

"Цель сновидения — формирование намерения добраться до энергетического тела? — вдруг спросил я, побуждаемый каким-то странным импульсом.

— Да, конечно, можно сказать и так, — согласился дон Хуан. — В данной конкретной ситуации, поскольку мы ведем речь о первых вратах сновидения, целью сновидения является формирование намерения заставить энергетическое тело осознать, что ты засыпаешь. Заставить нужно не себя, а свое энергетическое тело. Причем скорее не заставить, а просто позволить ему осознать, что ты засыпаешь. Ибо намерение — это желание, в котором отсутствует желание, действие, в котором отсутствует деяние. Намереваться — значит, хотеть, не желая, делать, не делая." (IX, 46–47)

В каком-то смысле, благодаря осознанию засыпания, энергетическое тело впервые начинает осознавать себя как сущность, способную действовать и изменяться. Даже не подозревая об этом, субъект начинает манипулировать чем-то, прежде пребывавшим полностью вне сознания и контроля. Впрочем, даже после этого сновидящий не может объяснить, что он, собственно, делает. Он просто начинает испытывать странные и почти неуловимые чувства. Открывается некий тайный ход, таинственная пружина приводится в действие невыразимым волевым импульсом. Поначалу пружина работает непредсказуемо, и сновидец никак не может угадать, удастся ли ему сегодня ночью войти в сновидение. Постепенно опыт удается все чаще, возникает все более реальное ощущение контролируемости процессов, но суть контроля до конца остается неописуемой — даже для подлинного мастера. Это неизбежно, потому что внимание сновидения относится к миру воли, а не разума — к миру нагуаля, безъязыкому и непередаваемому.

Но вернемся к первым вратам сновидения. Как вы понимаете, до них нужно не только добраться — их необходимо преодолеть. Дон Хуан по этому поводу дает следующие рекомендации:

"Сейчас я еще раз расскажу тебе, что следует делать во сне, чтобы пройти сквозь первые врата сновидения. Сфокусируй взгляд на чем-нибудь, что ты выберешь в качестве точки отсчета. Затем переводи взгляд на другие объекты, мгновение смотри на них, сразу же возвращаясь к точке отсчета. Помни: если ты бросаешь лишь короткие взгляды, образы не сдвигаются.

— Что это значит — пройти сквозь первые врата сновидения?

— Мы достигаем первых врат, когда осознаем мгновение засыпания либо когда видим фантастически реальный сон. После того, как мы их достигли, нам необходимо пройти сквозь них, обретя способность сохранять образ любого объекта, присутствующего в содержимом наших снов. <…> Каждый раз, когда ты выделяешь точку отсчета и бросаешь на нее взгляд, ты испытываешь прилив энергии. Поэтому для начала не пытайся взглянуть на большое количество объектов. Четырех будет достаточно. Потом постепенно ты будешь расширять диапазон, пока не научишься разглядывать все, что захочешь. Но всегда, как только образы начинают сдвигаться и ты чувствуешь, что утрачиваешь контроль, немедленно возвращайся к точке отсчета и начинай сначала." (IX, 52–53)

Как видите, обретенный контроль тут же оборачивается дополнительным источником энергии, что лишний раз подтверждает — мы имеем дело с энергетическими порогами или скачками, преодолевая которые всякий раз выходим на более мощный уровень функционирования, благодаря чему и формируется постепенно тело сновидения.

Вторые врата, по словам дона Хуана, достигаются следующим образом:

"Давай-ка вернемся к основной теме, — предложил он. — Вторые врата сновидения достигаются тогда, когда ты «просыпаешься» из одного сна в другом сне. Ты можешь иметь столько параллельных сновидений, сколько захочешь. Или столько, сколько сможешь. Главное — в одинаковой степени все их контролировать и «проснуться» в одном из них, а не в нашем мире известного.

Меня охватила паника.

— Уж не хотел ли ты сказать, что я никогда не проснусь в этом мире? — спросил я.

— Нет, этого я не говорил. Но раз уж ты затронул эту тему, я вынужден сказать тебе, что такое тоже возможно. Маги древности имели обыкновение так поступать. Они никогда не просыпались в этом мире известного. Так поступили и некоторые из магов моей линии. Конечно, это можно сделать, но я бы не советовал. Я хочу, чтобы по окончании практики сновидения ты проснулся самым обычным и естественным образом. Но вот во время практики тебе должно присниться, что ты проснулся в другом сне." (IX, 65)

Далее дон Хуан рассказывает Кастанеде об одной проблеме, связанной со вторыми вратами сновидения. Он объясняет, что если человеку присуще потакание себе, он легко может увлечься, перескакивая из одного сна в другой, так как этот процесс вызывает странное удовольствие и словно бы заманивает все дальше и дальше. В конце концов сновидящий может оказаться в настолько удаленных позициях сновидения, что ему не хватит энергии вернуться в мир первого внимания.

"Неужели тело или мозг естественным образом не среагируют и не пресекут это?" — спрашивает Кастанеда.

"Пресекут, если это естественный, то есть нормальный сон. Но в нашем случае о нормальном сне речь не идет. Мы говорим о сновидении. А сновидящий, преодолевший первые врата сновидения, достиг осознания энергетического тела. И именно энергетическое тело проходит сквозь вторые врата сновидения, перескакивая из одного сна в другой.

— Что же из всего этого следует, дон Хуан?

— То, что после преодоления вторых врат сновидения тебе следует сформировать намерение обрести еще более жесткий и трезвый контроль над вниманием сновидения, потому что оно — единственный предохранительный клапан для сновидящего.

— Что такое предохранительный клапан?

— Тебе еще предстоит обнаружить, что истинной целью сновидения является совершенствование энергетического тела. А совершенное энергетическое тело обладает, кроме всего прочего, настолько четким контролем над вниманием сновидения, что может остановиться по знаку последнего там, где это необходимо. Это и есть тот предохранительный клапан, который имеется в распоряжении сновидящих. И не важно, насколько глубоко погрузился сновидящий и в какой степени он индульгирует в данный конкретный момент, внимание сновидения должно выбросить его на поверхность, как только в этом возникает необходимость." (IX, 66–67)

Через некоторое время дон Хуан уточнил свои инструкции. В частности, он сообщил, что существует два правильных способа преодоления вторых врат сновидения. Первый заключается в том, чтобы проснуться в другом сне. Это означало, что вы видите сон, в котором переживаете пробуждение и оказываетесь в следующем сне, не возвращаясь в состояние бодрствования. Второй способ (каким интуитивно воспользовался Кастанеда) заключался в обретении способности фокусировать внимание на одном из объектов сна, чтобы тот переносил сновидящего в другой сон, каким-то образом связанный с первым. Такое последовательное переключение оказалось увлекательным, и Карлос часто забирался в немыслимые глубины, следуя усвоенному принципу.

Но здесь мы сталкиваемся с очень важной и несколько пугающей темой. Дело в том, что спустя некоторое время дон Хуан предложил Кастанеде иной взгляд на проблему преодоления вторых врат сновидения.

"Ты уже понял, что врага сновидения представляют собой особые препятствия, — сказал он, — но ты не понял до сих пор одной вещи: что бы ни бралось в качестве упражнения для достижения и пересечения врат — это все не то, что помогает преодолеть эти врата на самом деле.

<…> Поскольку вторые врата сновидения достигаются и пересекаются, только когда сновидящий научился находить и использовать энергию иного типа — энергию лазутчиков." (IX, 143)

О сотрудничестве магов с неорганическими формами жизни мы еще скажем отдельно, но уже сейчас нельзя не отметить «подозрительный» факт: маги в своих действиях не так уж независимы, они вынуждены пользоваться чужеродной энергией существ из других миров — своеобразие возникающих между ними взаимоотношений легко приводит к зависимости, и сновидящий должен приложить максимум усилий, чтобы не допустить такого поворота событий. В этом, конечно, заключен известный парадокс: воин ищет свободу, но использует для этого чужую энергию. Рискованная игра, но дон Хуан утверждает, что мы не имеем другого выхода. "Он повторил, что сновидения являются изобретением древних магов, и практиковать их нужно по их собственным правилам. Он описал правило для вторых врат в терминах последовательности из трех шагов: первый — используя практику изменения сновидений, сновидящие открывают для себя лазутчиков, второй — следуя за ними, они попадают в другую подлинную вселенную; и третий — с помощью собственных действий сновидящие сами выясняют законы и правила, управляющие этой вселенной." (IX, 144)

Впрочем, лазутчики (в отличие от «союзников», о которых ниже) — относительно безобидные существа. Трудно сказать, в какой степени они обладают сознанием. Попадаются формы явно разумные, но большинство из них, скорее всего, являются простейшими энергоструктурами, достаточно подвижными и чутко реагирующими на приближение плотной энергии нашего вида. Если человек вступает с ними в контакт, находясь в сновидении, если он как бы присоединяется к их движению, то попадает в одну из параллельных вселенных. Выражаясь точнее, лазутчики ведут за собой точку сборки и способствуют ее устойчивой фиксации в определенном положении. Это и значит "использовать энергию лазутчиков". Искусство фиксации точки сборки дон Хуан называет сталкингом, и мы уже подробно рассматривали этот аспект учения. В применении к технике сновидения сталкинг — это, в первую очередь, работа с вниманием и восприятием. Конечно, те, кто овладели навыками сталкинга в бодрствующем состоянии, во сне могут применять его с гораздо большим успехом. На вопрос Кастанеды, каким образом достигается фиксация точки сборки, дон Хуан отвечает: "Продлевая присутствие объектов в сновидении или же преднамеренно изменяя эти объекты. Занимаясь практикой сновидения, ты фактически учишься достигать гармонии; другими словами, ты получаешь навыки сохранять энергию в той новой форме, которую она принимает вследствие фиксации точки сборки в определенном месте в каждом конкретном сновидении.

— Умею ли я сохранять энергию в новой форме?

— Еще не очень хорошо, и не потому что ты не можешь этого делать, а потому, что ты сдвигаешь точку сборки, а не плавно двигаешь ее. Последовательность сдвигов приводит к появлению незначительных, почти незаметных изменений в том, что ты видишь. Вся трудность при этом состоит в том, что изменений так много и они настолько малы, что способность непрерывно находиться в состоянии гармонии свидетельствует о большом успехе.

— Как определить, находимся ли мы в состоянии гармонии?

— По ясности восприятия. Чем отчетливее то, что мы наблюдаем в сновидении, тем гармоничнее наше состояние." (IX, 100)

И вновь мы должны обратить ваше внимание на то, как тесно связаны между собой достижения в области безупречности и успехи в работе со сновидением. Жесткость фиксации точки сборки в привычном положении обеспечивается чувством собственной важности и всем комплексом стереотипов реагирования, выработанным в бодрствующем состоянии. Тем, кто избрал путь сновидения, следует всегда помнить, что основной объем работы проделывается наяву. Именно в нашей повседневной жизни мы обучаемся ослаблению силы фиксации, а это, в свою очередь, определяет успешность тех или иных перцептивных экспериментов в сновидении.

С проблемой фиксации точки сборки в новом положении непосредственно связано одно из самых загадочных умений магов — умение физически превращаться в другие живые существа, о чем мы уже упоминали. В "Искусстве сновидения" Кастанеда приводит объяснения дона Хуана, в какой-то мере проливающие свет на эту загадку:

"Дон Хуан сказал, что эти действия основываются на смещении точки сборки. Старые маги не просто умели смещать точку сборки в тысячи различных положений на поверхности или внутри своих энергетических тел, но они еще и научились фиксировать свои точки сборки в этих положениях, и, таким образом, поддерживать гармонию неограниченно долгое время.

— Зачем все это было нужно, дон Хуан?

— Мы не можем сказать, к чему они стремились, но можем говорить о том, чего они достигли.

Он объяснил, что старые маги умели достигать такой совершенной гармонии, которая делала возможным восприятие всего и физическое превращение во все, что соответствовало конкретному положению их точек сборки. Они могли стать кем угодно или чем угодно из длинного списка, который, по его словам, представлял собой детальное описание восприятия мира различными сущностями, например, ягуаром, птицей, насекомым и так далее.

— Мне очень трудно поверить, что эти превращения возможны, сказал я. Он сказал, что точки сборки старых магов обладали великолепной подвижностью. Им нужно было лишь слегка сместить их в соответствии с малейшей особенностью ощущения в сновидении, и сразу же с помощью сталкинга восприятия они достигали нужной гармонии с окружающим миром, становясь животным, другим человеком, птицей или вообще чем угодно." (IX, 109–110)

Следует, однако, заметить, что фокусы древних магов не слишком интересуют новых видящих. Древние, по словам дона Хуана, были озабочены поиском вполне определенных преимуществ перед обычными людьми. Их привлекали такие вещи, как власть, сила и бессмертие. Они были заинтересованы в том, чтобы управлять окружающими, вызывать у них страх и восхищение. Поэтому их можно называть магами в привычном для нас значении этого слова. Современный человек, не в меньшей степени склонный к прагматизму, не найдет в этом ничего дурного. Но — увы! — законы психического бытия, по-видимому, не оставляют нам возможности сочетать человеческое со сверхчеловеческим. Привязанность к искусственным ценностям тоналя неминуемо заводит мага в тупик. Постоянный поиск компромиссов определяет, в конечном счете, дисгармонию и уродливость практических решений. Древние маги поймали сами себя в ловушку, их развитие остановилось, замкнувшись на себе, и участь их безнадежна, а может быть, даже ужасна. Только устремленность к сверхчеловеческому указывает путь к подлинной свободе, к подлинной бесконечности.

"Мы отправляемся в другие миры только в качестве упражнения. Такие путешествия были уделом бывших магов. Мы занимаемся сновидением, как и маги древности, но в то же время мы исходим из совершенно иных принципов. Старые маги предпочитали сдвиг точки сборки, поэтому они всегда чувствовали себя в более или менее известном, предсказуемом положении. Мы же отдаем предпочтение движению точки сборки. Старые маги искали неизвестное для людей. Мы ищем сверхчеловеческое неизвестное." (IX, 111)

Третьи врата сновидения — переломный момент в практике. Если на предыдущих этапах сновидящий был занят, в основном, тем, что формировал движущуюся единицу восприятия, привязанную либо к образам сна, либо к энергии лазутчиков, то теперь его задача — обрести полное осознание тела сновидения и научиться двигаться в избранной перцептивной зоне без чьей-либо помощи. Можно сказать, что это серьезный шаг к слиянию внимания сновидения со вторым вниманием и нахождение связующего звена между первым вниманием и вторым. Любопытно, что такое приближение к целостности начинается с четкого осознания раздвоенности существа. Другими словами, тело сновидения должно встретиться лицом к лицу с телом физическим, и это знаменует переход к процессу постепенного объединения. Дон Хуан подробно разъясняет этот момент:

"Ты достигаешь третьих врат сновидения, когда обнаруживаешь себя во сне смотрящим на другого спящего человека. И когда этот другой спящий человек оказывается тобой, — сказал дон Хуан.

<… >Для каждых врат сновидения существует два этапа прохождения через них… Первый, как ты уже знаешь, состоит в том, чтобы подойти к ним; второй — пересечь их. Если ты видишь во сне, что спишь, — ты подходишь к вратам. Второй этап состоит в том, чтобы после того, как ты увидел себя спящим, начать двигаться.

— У третьих врат сновидения, — продолжал он, — ты начинаешь преднамеренно сливать в одно целое реальность сна и реальность обыденного мира. Это задача, которую маги называют завершением энергетического тела. Слияние двух реальностей должно быть настолько полным, что тебе нужно быть более внимательным, чем когда-либо. Исследуй все, что встречаешь у третьих врат очень тщательно и с интересом.

Я пожаловался, что его рекомендации слишком загадочны и кажутся мне бессмысленными.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь "очень тщательно и с интересом"? — спросил я.

— У третьих врат сновидения мы склонны терять себя в деталях, — ответил он. — Рассматривать вещи с большой тщательностью и интересом означает противостоять почти непреодолимому стремлению углубиться в детали. Эта задача, которую я назвал третьими вратами, состоит в том, чтобы увидеть энергетическое тело. Сновидящий начинает работать с энергетическим телом, выполняя задания первых и вторых врат. Когда он достигает третьих врат, его энергетическое тело готово к отделению, или, возможно, лучше будет сказать, что оно готово к тому, чтобы действовать. К несчастью, это также означает, что оно готово очароваться деталями.

— Что значит "очароваться деталями"?

— Энергетическое тело напоминает ребенка, который всю свою жизнь был взаперти. Когда он оказывается на свободе, он впитывает в себя все что находит. Я хочу сказать, что это может быть все что угодно. Каждая незначительная, мельчайшая деталь полностью поглощает внимание энергетического тела.

За этими словами последовала неловкая тишина. Я не знал, что сказать. Я понял его прекрасно, но мне просто никогда не доводилось пережить на опыте ничего такого, что могло бы дать мне представление о его словах.

Наиболее упрямая деталь становится целым миром для энергетического тела, объяснил дон Хуан. — Чтобы управлять энергетическим телом, сновидящие должны прилагать потрясающие усилия. Я знаю, что когда я советую тебе обращаться с вещами тщательно и с интересом, это звучит нескладно. Но это лучший способ описать то, что ты должен делать. У третьих врат сновидящие должны избегать непреодолимого стремления погружаться в любую деталь. Они достигают этого, постоянно проявляя такой интерес ко всему и такое настойчивое желание погрузиться во все, что ни одна конкретная вещь не может приковать их к себе." (IX, 183–185)

У третьих врат сновидения тональ в очередной раз подвергается мощной и разрушительной атаке. Резко возрастает его сопротивление, и это неудивительно: слияние сновидения с первым вниманием окончательно лишает описание мира непререкаемой самоценности, которая была возможна только в условиях его изолированного существования. Вплоть до этого момента тональ держится за иллюзию эфемерности миров сновидения, он готов допустить, что эти миры как-то существуют там, где царят иные законы восприятия и мышления. Обыденный же мир нуждается в исключительной опеке тоналя, в его внимании, здравомыслии и рациональности — что и является законами принятого описания. Достижение третьих врат делает тональ абсолютно беспомощным, ему кажется, что в его существовании больше нет никакого смысла, и он начинает испытывать страх — подсознательный страх смерти: "Я поспешил сменить тему и сказал ему, что еще одной особенностью моей практики сновидения, которую следует упомянуть, была моя реакция на видение себя, спящею глубоким сном. Это зрелище всегда до того пугало меня, что я оказывался не в состоянии сдвинуться с места, как приклеенный, пока сон не менялся, или же страх поражал меня так сильно, что я просыпался с громким криком. Я дошел до того, что боялся засыпать в те дни, когда знал, что должен увидеть этот сон. " (IX, 190)

Дон Хуан мгновенно понял смысл происходящего. Единственным лекарством от страха является полная «очистка» тоналя. Как вы помните, фундаментом сталкинга — наивысшего контроля над собственным поведением и реагированием — является перепросмотр. Эта техника, неразрывно связанная с безупречностью, производит глубинную очистку острова тональ, освобождая от старых подсознательных привычек и закрепляя безупречные стереотипы реагирования во всем психическом пространстве личности. И учитель советует Кастанеде продолжить перепросмотр своей жизни:

"Ты все еще не готов для слияния реальности сновидения и реальности обыденного мира, — заключил он. — Ты должен перепросматривать свою жизнь дальше.

— Но я уже сделал весь возможный перепросмотр, — запротестовал я. — Я занимался этим несколько лет. Не осталось ничего, чего бы я не мог вспомнить из своей жизни.

— Должно быть, осталось еще много чего, — сказал он непреклонно, — иначе ты не просыпался бы с криком.

<…> Перепросмотр наших жизней никогда не должен заканчиваться, независимо от того, как бы хорошо он ни был осуществлен один раз, — сказал дон Хуан. — Причина, по которой обычные люди не могут управлять своей волей в сновидениях, состоит в том, что они никогда не совершали перепросмотр своей жизни, и их сны по этой причине переполнены очень интенсивными эмоциями, такими как воспоминания, надежды, страхи и так далее и тому подобное.

Мои же благодаря перепросмотру относительно свободны от тяжелых и сковывающих эмоций. И если что-то преграждает им путь, как сейчас в твоем случае, значит, в них есть еще что-то не вполне прояснившееся." (IX, 190–191)

"Перепросматривая наши жизни, мы становимся все более к более парящими," — утверждает дон Хуан, настаивая, что успешное сновидение без перепросмотра невозможно.

Состояние сновидения достаточно противоречиво, но источником противоречий в отношении к воспринимаемому всегда остается тональ — та штука, от которой мы не можем избавиться, необходимая нам в любом режиме перцепции, но требующая упорного и длительного труда для ее радикальной трансформации. Порою маг должен испытывать искушение выкинуть свой тональ на свалку — настолько он надоедлив в своих однообразных заблуждениях и пристрастиях, но утрата тоналя — это смерть или безумие. Противоречие, о котором мы упомянули, сводится к тому, что тональ одновременно сковывает движение сновидящего, внушая ему страх, и создаст настроение опасного легкомыслия, поскольку не может поверить в реальность происходящего в сновидении. Если верх берет страх, мы парализованы и не способны постигать, если же побеждает легкомыслие, мы в любой момент можем оказаться в безвыходной ситуации и погибнуть, не успев даже понять, что нам пришел конец. "Это неспособность понять, что ты находился на самом пороге смерти, — говорит дон Хуан. — Поскольку ты не ощущаешь физической боли, ты не можешь убедить себя, что ты был в смертельной опасности." (IX, 198) Найти верную точку отсчета, правильное и продуктивное отношение к непривычным способам восприятия помогает лишь безупречность, оставаясь, как всегда, универсальным средством защиты и идеальным психическим фоном для любого развития.

С подобной проблемой, происходящей от бестолковости и назойливости тоналя во внимании нагуаля, Карлос столкнулся как раз у третьих врат сновидения. Он долго не мог понять, каким образом происходит на этом уровне передвижение энергетического тела:

"Ты пытаешься делать это так, будто находишься в обыденном мире. Мы тратим так много времени и усилий, чтобы научиться ходить, что верим в необходимость так же постепенно обучать умению ходить наше энергетическое тело. Но нет причин, по которым это следовало бы делать так, кроме той, что такое передвижение — самое понятное для нашего ума.

Я удивлялся простоте решения. Я мгновенно понял, что дон Хуан был прав. До этого я ошибался потому, что привязался к одному уровню понимания. Он сказал мне, что как только я достигну третьих врат сновидения, я должен буду двигаться в пространстве, и это движение я понимал как ходьбу. Я сказал ему, что понял его точку зрения.

— Это не моя точка зрения, — сказал он отрывисто. — Это точка зрения магов. Маги утверждают, что у третьих врат все энергетическое тело может двигаться так, как движется энергия: быстро и прямо. Твое энергетическое тело знает, как ему двигаться." (IX, 197–198)

Однако мы помним, что существует одно радикальное средство, позволяющее на время полностью избавиться от ограничений и условностей тонального восприятия. Это видение. Только оно в достаточной мере отражает Реальность и может обеспечить нас критериями различия. Если бы не видение, мы бы полностью и безнадежно запутались в собственных грезах, что и происходит постоянно с последователями оккультизма. Дон Хуан специально учит Кастанеду видеть энергию во сне, чтобы он имел надежный способ удостовериться в реальности того или иного объекта.

"За этим последует то, что называют жемчужиной магов, — продолжал дон Хуан. — Ты будешь практиковать видение энергии в сновидении. Ты справился с заданием третьих врат сновидения: научиться свободно перемещать энергетическое тело. Теперь ты будешь работать над настоящей задачей: видением энергии с помощью своего энергетического тела.

— Ты уже видел энергию раньше, — говорил он, — на самом деле, много раз. Но каждый раз до сих пор твое видение было случайным. Теперь ты будешь заниматься этим целенаправленно.

— Из повседневного опыта сновидящие знают, — продолжал он, — что если энергетическое тело сформировано, человек видит энергию каждый раз, когда он рассматривает какой-нибудь предмет реального мира. Если же он видит энергию предмета во сне, — он тем самым может узнать, что находится в реальном мире, каким бы искаженным ни казался мир для его внимания в сновидении. Если же он не может видеть энергию предметов, — это обычный сон, а не реальный мир.

— Что такое реальный мир, дон Хуан?

— Это мир, порождающий энергию; он представляет собой противоположность призрачного мира иллюзии, где ничто не порождает энергию, как бывает в большинстве наших снов, заполненных вещами без энергетического потенциала." (IX, 209)

Достижение и преодоление третьих врат сновидения позволяет, таким образом, магу предпринимать осознанные путешествия в своем энергетическом теле по океану бытия — как в нашем мире, так и в различных иных мирах. Интересно, что дон Хуан называет средством передвижения осознание. Мы не привыкли рассматривать осознание как энергетический факт, но видящие на практике убедились, что это специфическое состояние волокон, характеризующееся повышенной интенсивностью, т. е. свечением. Область осознания обычно располагается вокруг точки сборки, и видящие наблюдают ее как яркое сияние округлой формы. В процессе развития мага эта область постепенно расширяется и углубляется, а в момент слияния первого и второго внимания охватывает довольно значительную часть кокона. Эти сияющие волокна с наибольшей легкостью следуют за движением точки сборки, когда она устремляется далеко вовне. Они же обеспечивают контроль и устойчивую фиксацию точки сборки в избранной позиции. Таким образом, развивая внимания и способность управлять восприятием, мы расширяем зону интенсивного свечения волокон, и тем самым делаем их более подвижными. Именно сияние как свидетельство высокой энергетичности существа привлекает лазутчиков и все, что необходимо для дальнейшего погружения в Реальность. В этом смысле осознание действительно можно назвать "средством передвижения" мага. О путешествиях энергетического тела и осознании дон Хуан говорит так:

"В чем различие между физической и энергетической составными частями [человеческого существа — А. К.]? — спросил я.

— Различие между ними в том, что физическая часть — это часть общепринятой системы описания мира, в то время как об энергетической этого сказать нельзя. Но энергетические сущности, такие как осознание, тоже существуют в нашей вселенной. Мы как обычные люди замечаем только физический мир, потому что нас приучают к этому. Маги замечают еще и энергетический мир все по той же причине: их приучают к этому.

Дон Хуан объяснил, что использование осознания как энергетического элемента нашего окружающего мира, это суть магии. С точки зрения тактики магии последовательность действий мага очерчивается так. Первое — освобождение существующей в нас энергии в ходе безупречного следования пути мага. Второе: использование этой энергии для развития энергетического тела с помощью сновидения. И третье: применение осознания как части окружающею мира для вхождения в энергетическом теле в другие миры совместно со всеми нашими физическими проявлениями.

— Существует два типа энергетических путешествий в иные миры, продолжают он. Первый — когда осознание независимо от желания мага подхватывает энергетическое тело и доставляет его куда-нибудь. Другой имеет место, когда маг сам в полной ясности ума решает воспользоваться осознанием, чтобы совершить путешествие. Ты уже знаком с первым типом передвижения. Чтобы овладеть вторым, требуется большая настойчивость." (IX, 234)

В какой-то момент развитие осознания достигает критического порога. Зона «сияния» становится настолько обширной, что может перетянуть в позицию сновидения весь кокон целиком. В подобной ситуации термины "физическое тело" и "энергетическое тело" совершенно теряют смысл. Вся структура движется вслед за точкой сборки, а качества обоих «тел» сливаются воедино. Этот процесс, правда, имеет одну весьма опасную особенность, так как «тяжелый», физический компонент кокона несет в себе очень большую энергию, направленную на фиксацию точки сборки в любой позиции; маг, экспериментирующий с телепортациями в иные миры, рискует остаться там навсегда, так как попросту забудет о том, откуда явился. Физическое тело настолько крепко блокирует все сдвиги точки сборки из нового положения, что воспоминания о родном мире быстро ускользают из области сознания. Подобный случай чуть было не произошел с Кастанедой и Кэрол Тиггс ("Искусство сновидения", гл. "Сталкинг сталкеров"). Если дело обстоит таким образом, то, быть может, среди нас тоже блуждают гости из совсем иных миров, потерявшие и память, и прежний свой облик, — кто знает?

Для того, чтобы избежать подобной опасности, воин до совершенства оттачивает свою безупречность. Только безупречность дает необходимую гибкость тоналю, чтобы он смог преодолеть инерцию физического тела.

Описывая переход физического тела под контроль энергетического, дон Хуан употребляет выражение "склонить чашу весов":

"Дон Хуан объяснил, что выражение "склонить чашу весов" означает в магии добавить весь свой физический вес к энергетическому телу. Он сказал, что при использовании сознания в качестве средства перемещения в другой мир решающую роль играет не применение какого-то метода, а совокупность намерения и достаточного запаса энергии…

<…>Весь наш физический вес должен быть перенесен на энергетическое тело… Трудность этого маневра в том, чтобы обучить энергетическое тело вести себя соответствующим образом. Но вы оба уже сделали это. Плохое умение обращаться с энергетическим телом — единственная причина, по которой вы можете потерпеть неудачу, выполняя этот изящный прием окончательного сталкинга." (IX, 239)

О четвертых вратах сновидения Кастанеда сообщает крайне мало и довольно туманно. Видимо, примерно здесь прерываются инструкции дона Хуана, который готовился к окончательному переходу в Реальность и не имел больше времени обучать Карлоса. Вот что он успел ему сообщить:

"Дон Хуан объяснил, что в четвертых вратах сновидения тело энергии путешествует в особые конкретные места, и что существует три пути использования четвертых врат: первый — путешествовать в определенные места этого мира, второй — путешествовать в определенные места за пределами этого мира, и третий — путешествовать в те места, которые существуют только в намерении других. Он отметил, что последний путь наиболее трудный и опасный из всех и, более того, является склонностью древних магов." (IX, 252)

В другом месте той же книги мы находим еще один, правда, довольно туманный намек на способ преодоления четвертых врат сновидения. Кэрол Тиггс произносит любопытную фразу: "Второй сон начинается во втором внимании — это единственный путь переступить четвертые врата сновидения." (IX, 307) То есть, речь идет об очень сложной манипуляции осознанием: засыпая, мы входим во внимание сновидения, с его помощью собираем всю нашу целостность в новой позиции и попадаем во второе внимание после пробуждения, затем мы должны снова уснуть и снова войти во внимание сновидения, не возвращаясь по дороге в первое внимание.

Таким образом, Карлос Кастанеда напоследок оставляет еще одну загадку. Мало того, что нам не очень понятно, как все-таки преодолеваются четвертые врата, — мы вовсе ничего не знаем об остальных трех. Ведь дон Хуан в свое время сказал, что сновидение имеет семь врат. Начиная с этого момента, мы можем опираться лишь на собственную интуицию. А в заключительной части девятой книги Карлос делится с читателями одним тонким приемом, используемым в сновидении для достижения устойчивой фиксации точки сборки, — приемом "сдвоенных позиций". По его словам, знание этого приема было получено им от древнего мага, "бросившего вызов смерти", которого воины линии дона Хуана прозвали арендатором. Тот предложил Кастанеде эту информацию в обмен на полученную от него энергию. Арендатор — довольно эксцентричная фигура. В свое время он переместил свою точку сборки в положение женщины и большую часть времени стал проводить в женском облике. Поэтому глава, посвященная арендатору, названа Кастанедой "Женщина в церкви". Вот разъяснения этой удивительной "женщины":

"Начни сновидеть, расположившись на правом боку, чуть согнув ноги в коленях, — сказала она. — Правило заключается в том, чтобы сохранить эту позицию и заснуть в ней. Затем в сновидении упражнение заключается в том, чтобы видеть во сне, что ты ложишься именно в этом положении и снова засыпаешь.

— Что это дает? — спросил я.

— Это делает точку сборки неподвижной, я имею в виду, — действительно неподвижной, — в каком бы положений она не была в момент второго засыпания.

— И что будет в результате этого упражнения?

— Полное восприятие. Я уверена, твои учителя уже говорили тебе, что мои подарки — это подарки полного восприятия." (IX, 286)

"Затем она предупредила меня, что пройти через четвертые врата и продвигаться по местам, которые существуют лишь в чьем-то воображении — весьма рискованно, так как каждый момент такого сна должен быть абсолютно личным моментом.

— Ты все еще хочешь идти? — спросила она. — Я сказал, что да. Потом она еще кое-что рассказала мне о сдвоенных позициях. Суть ее объяснения сводилась к тому, что, к примеру, я сновижу мой родной город, и мое сновидение началось, когда я лежал на правом боку и видел сон, что я заснул. Второе сновидение не должно быть обязательно сном о моем родном городе, но быть наиболее конкретным сном, какой только можно вообразить.

Она была уверена, что в своей практике сновидения я получал бесчисленное множество конкретных деталей, но заверяла меня, что каждая из них скорее всего была случайностью. Потому что единственным способом полностью контролировать сны является использование техники сдвоенных позиций." (IX, 289)

Наверное, мы действительно не обладаем всей необходимой информацией по технике сновидения. И, тем не менее, нам кажется, что практиковать этот интересный метод, опираясь на книги Кастанеды, все-таки возможно. Если же говорить о рискованности подобных занятий, то мы должны заявить со всей убеждённостью, что даже самая исчерпывающая информация не снизит степень риска, ибо в конечном счете все решают две вещи: безупречность и намерение.

"Вызов и общение с ними опасно, ибо никогда не знаешь, доброе или злое начало они представляют."

(Парацельс)

Кастанеда давно имеет дело с «союзниками». По его отчетам, он впервые увидел «союзника» в измененном состоянии сознания 3 сентября 1969 года после курения «дымка». В первых книгах вокруг этого понятия довольно много путаницы. Что-то заставляло дона Хуана быть крайне осторожным и уклончивым при подходе к описанию данного аспекта своего знания. Сначала он называет «союзниками» чертову травку и дымок, затем — каких-то загадочных духов, обитающих в глухих чащобах и склонных пугать человека до смерти, ломая вокруг ветки, производя всякие странные звуки и мягко постукивая его по голове и плечам. В третьей книге выясняется, что союзник может принимать человекоподобную форму и с ним необходимо сразиться, чтобы обрести силу для проникновения в нагуаль. Но в четвертой книге дело приобретает неожиданный поворот, и оказывается, что истинный союзник — это нечто, напоминающее «бабочку», которое может одарить "золотой пыльцой знания". Те, кто не смог прочитать остальные произведения Кастанеды, ничего толком поэтому поводу не поняли. Правда, подлинные специалисты не растерялись. Например, большой поклонник юнгианского психоанализа Дональд Ли Вильямс в своей работе "Пересекая границу", изданной в 1981 году и основанной на первых пяти книгах Кастанеды (русский подвод — СПб., 1994), выходит из положения просто. Он полагает, что союзник — это "автономный бессознательный комплекс", то есть вынесенный вовне и извлеченный из бессознательного образ, концентрирующий в себе экзистенциальную проблему личности. Мы не беремся судить, достаточно ли ясно представляют себе сами психоаналитики, о чем говорят. Во всяком случае, это что-то крайне сложное. Когда дело касается снов или галлюцинаций, такое объяснение, конечно, приемлемо. Механизм развития подобного «комплекса» Вильямс описывает так: "Если индивид отгорожен от своего гнева, он может переживать жуткий страх, когда попадает в ситуацию, группирующую (констеллирующую) его гнев. Возможно, во сне он видит, что в самой основе его лежит какая-то ужасающая невыразимая сила. Со временем он начинает развивать отношение со своим гневом, и по мере того, как он становится все более способным интегрировать этот аспект своей тени, сами репрезентации его гнева в сновидениях подвергнутся разнообразным изменениям. Гнев может появиться в виде разъяренного быка, угрожающего сновидцу, а затем в образе бога войны, Ареса… По мере того, как его гнев становится более естественной частью его жизни, он может увидеть во сне разгневанного приятеля. В начале самого процесса он переживает гнев как жуткую чуждую силу, а в конце он предстает ему в виде знакомой части самого себя… Союзник, конечно, может быть и просто любовью, творческой энергией, религиозной идеей или любой другой архетипической возможностью." (Указ. изд., сс. 117–118.)

Вот как интересно мыслят психоаналитики. В нагуале они видят бессознательное, в технике сновидения — процесс "активного воображения", в мистическом «союзнике» — автономный комплекс. Все в порядке! От знания дона Хуана не осталось ничего, кроме психотерапии — по Юнгу. Интересно, что таким же образом психоанализ расправился с пресловутым полтергейстом, хотя тут уж вовсе непонятно. Как психический комплекс, пусть даже самый автономный, заставляет летать предметы, двигать мебель и причинять порой значительный материальный ущерб, громя целые дома? Очевидно, подразумевается, что измученный неосознанной проблемой индивид делает все это сам, ничуть не подозревая в себе таких способностей. Описанные и документально зафиксированные факты в эту версию никак не вписываются, но психоаналитики все же твердо стоят на своем. Вряд ли нужно специально доказывать, что и с дон-хуановским «союзником» так просто не обойдешься. Хотя бы потому, что количество комплексов у Кастанеды в процессе обучения уменьшается, а «союзники» не только не уходят, но демонстрируют свое существование все более ярким и странным способом. И, наконец, самое главное: дон Хуан в конце концов объясняет Кастанеде, что же они собой представляют, и его объяснения бесконечно далеки от психоанализа. Вот только невольно подумаешь: уж лучше бы Вильямс оказался прав! Страшноватая и подозрительная история вышла с этими "союзниками".

Когда дон Хуан описал энергетическую вселенную нагуаля, строение светящегося кокона и функцию точки сборки, место «союзникам» нашлось легко. Отныне учитель употребляет термин неорганические существа, указав, что их мир находится в некоем особом положении точки сборки. Он сообщил Карлосу, что в Реальности существует несколько различных форм жизни, и союзники — одна из них. Неорганические существа имеют свои достоинства и свои недостатки: они необыкновенно долговечны, состоят из субстанции более тонкой и гибкой, что позволяет им научиться странствовать по мирам без той длительной и болезненной подготовки, которая требуется человеку, их искусство в этой области необыкновенно развито, с другой стороны — их природе не хватает плотности энергии и нашей подвижности реакций, это медленные и тусклые существа, испытывающие к органической жизни странную приязнь. Особенно их тянет к человеку, отчего и возникает порой непонятная связь между ними, переходящая у магов в плодотворное сотрудничество. Маги дают «союзникам» привлекающую их энергию, а те взамен помогают своим «кормильцам» при совершении различных магических трюков. Как вы помните, и дон Хуан, и дон Хенаро имели по два неорганических существа и прибегали к их помощи, по крайней мере, для обучения того же Карлоса и прочих учеников. И все же дон Хуан признавался, что недолюбливает «союзников» и владеет ими лишь потому, что получил их в наследство от своего бенефактора. Между прочим, он как-то рассказал Кастанеде, что в нашем мире полным-полно «союзников», но мы их не замечаем, так как те либо предпочитают оставаться невидимыми, либо надевают маску животных, птиц, людей. Видимо, с такими феноменами и сталкивался Карлос многократно — например, когда получил взбучку от неизвестного «духа», уснув ночью возле костра; когда беседовал с койотом или в ужасе бежал от темного параллелепипеда, дробившего при движении камни.

Итак, если верить Кастанеде, иные энергетические формы, наделенные жизнью и сознанием, скитаются по Земле в поисках "лакомого блюда" — психической энергии человека. Всплески того рода энергии, что им особенно приятен, возникают у человека в процессе сильных эмоциональных переживаний: страха, злобы, разного рода восхищений, печали или любви. Эмоции могут быть как отрицательными, так и положительными — привлекательность в их силе, а не в качестве. Поэтому «союзники» обычно пугают человека или очаровывают, злят или влюбляют в себя — словом всячески выводят из равновесия. Очень сообразительным кажется нам предположение, что именно «союзники» виноваты в появлении многочисленных мифов и легенд — о леших, домовых, гномах, эльфах, русалках и т. д. Может, оно и так. И в наше время довольно часто поступает информация о весьма странных явлениях — начиная с необъяснимых стуков и заканчивая визитами гуманоидов, которые почему-то норовят утащить нас в свою «тарелку». Что-то из этого океана сообщений и показаний очевидцев смахивает на бред, что-то — на действия внепланетного разума, а некая часть (и, между прочим, немалая) вполне подходит к категории "контакты с союзниками".

Впрочем, все это лишь догадки. Вернемся к девятой книге Кастанеды — в ней сообщаются поразительные вещи о контактах с неорганическими существами посредством техники сновидения. Во-первых, мы узнаем, что именно сновидение естественным образом вводит «союзников» в зону нашего восприятия. Во-вторых, сновидящий в процессе практики накапливает тот вид энергии, что привлекает к нему неорганических существ, и те слетаются, словно мотыльки на лампу. Первый вид неорганических существ, с которыми сталкивается сновидящий, называется лазутчиками:

"Сны — это если не дверь, то, определенно, лазейка в другие миры, — начал он. — Будучи таковыми, сны подобны улице с двусторонним движением. Через эту лазейку наше осознание пробирается в иные сферы бытия. А оттуда в наши сны пробираются лазутчики.

— Что такое лазутчики?

— Заряды энергии, которые вливаются в наши нормальные сны, смешиваясь с имеющимися там объектами. Всплески посторонней энергии — они поступают в наши сны, а мы интерпретируем их то ли как что-то известное нам, то ли — как неизвестное.

— Ты уж меня прости, дон Хуан, но как-то не доходит до меня твое объяснение.

— Не доходит, потому что ты настойчиво продолжаешь думать о снах известным тебе образом — как о том, что происходит с нами, когда мы спим. Я же настойчиво предлагаю тебе иную версию: сны — лазейка в иные сферы восприятия. Через нее просачиваются потоки неведомой энергии. И тогда мозг, или ум, или что-то еще — то, что эти потоки энергии воспринимает — трансформирует их, превращая в части содержимого сновидений.

Дон Хуан немного помолчал, очевидно, чтобы дать моему уму время справиться с тем, что он рассказал.

— Маги осознают эти потоки посторонней энергии. — продолжил он. — Заметив их, маги стараются изолировать их от нормального хода сновидений.

— Почему маги изолируют их, дон Хуан?

— Потому что эти потоки приходят из иных реальностей. И если мы отследим их до самого истока, они послужат нам проводниками в пространства, наполненные такими тайнами, что даже магов бьет дрожь при одном упоминании об этой возможности.

— Каким образом маги изолируют их от нормального течения своих сновидений?

— При помощи тренировки и контроля внимания сновидения. В какой-то момент внимание сновидения обнаруживает эти потоки энергии в ситуациях сновидения. Тогда весь сон тает, остается только чужеродная энергия." (IX, 51–52)

Возможно, лазутчик — самая примитивная форма неорганических существ. По словам дона Хуана, сны обычных людей часто переполнены ими. Эти ловкачи разгуливают как раз в той части энергетического спектра, которая спонтанно становится доступной перцептивному аппарату во время нормального сна со сновидениями. Индейские маги утверждают, что абсурдность и подвижность образов обычного сна не столько результат алогичности подсознательного мышления, сколько последствие многочисленных атак чужеродных энергий, пытающихся пробиться сквозь тональные барьеры восприятия сновидца. В определенном смысле значительная часть наших снов — это видимая поверхность энергетического поля битвы между человеческим тоналем и упрямыми чужаками, пытающимися захватить внимание сновидения и настроить его на нужный им тип энергообмена.

Если мы, скажем, видим во сне подлинный кошмар с чудовищными превращениями и испытываем особый, мучительный ужас, который, наверное, знаком всякому, в этот момент лазутчик добивается своего и получает от нас энергетическую подпитку. С человеком, дисциплинирующим свои реакции (тем более, с воином) справиться куда сложнее. Повышенная способность контролировать ситуацию во сне и достаточное хладнокровие позволяют не только отразить атаку энергетического «паразита», но и повернуть события в прямо противоположную сторону. Такие случаи время от времени происходят, и совсем не требуется быть магом, чтобы победить лазутчика. Ведь, как мы уже сказали, они — довольно примитивные существа. Мне лично знакомы люди, имевшие поединок со своим кошмаром и добившиеся победы. Психоаналитики любят приводить похожие случаи, чтобы проиллюстрировать свою теорию "автономных комплексов". Например, такая история: некто довольно часто видит один и тот же кошмарный сон, будто поздним вечером идет по мосту, на котором стоит незнакомец в длинном темном плаще, повернувшись к нему спиной. Вид этой сцены вызывает у сновидца необъяснимый и нестерпимый ужас. От этого ужаса он просыпается в холодном поту и часами не может уснуть снова. Я советую ему собрать всю свою волю и в очередном сне заставить незнакомца обернуться, затем схватить его за руки и держать, что бы там ни происходило. Через некоторое время этот трюк удается: сновидец преодолевает ужас и хватает своего безмолвного врага. С тем вначале происходит всплеск отвратительных метаморфоз, затем он как-то бледнеет, образ становится неразличимым, растворяется, после чего все пропадает. Наш герой просыпается с чувством удивительного прилива сил, уверенности и высокого покоя. И это отличное состояние, в котором все удается, постоянно везет и т. п., держится у него несколько дней. Легко представить себе, какие интерпретации заготовлены для подобного случая психоанализом. Мы не знаем, кто здесь ближе к истине: Фрейд, Юнг или дон Хуан. Если мы, однако, полагаем, что практические достижения дон-хуановской дисциплины — это реальность, а не вымысел и не галлюцинации, то, вернее всего, посчитаем, что имели дело с лазутчиком, а не с собственным "автономным комплексом". Лазутчик провоцировал наш страх и питался им, а потом произошло нечто для него неожиданное: его самого поймали и заставили отдать свою энергию.

Все это — пустяковые приключения, поскольку обычный человек совсем не располагает тем качеством энергии, в котором особенно заинтересованы неорганические существа. Куда более серьезные проблемы возникают у тех, кто специально развивает свое внимание сновидения. Тут-то лазутчики и превращаются из мелких паразитов в посланцев иного мира, чьи намерения довольно сомнительны. Кастанеда рассказывает:

"Еще я заметил, что каждый раз, когда чужеродная энергия проникала в мои сны, мое внимание в них вынуждено было усиленно работать, чтобы превратить ее в какой-нибудь знакомый объект. Препятствие, с которым сталкивалось мое внимание в этом случае, состояло в его неспособности полностью совершить такое преображение: в итоге я получал какой-то диковинный объект, почти мне незнакомый. Впоследствии чужеродная энергия довольно быстро исчезала; нестандартный предмет пропадал, превращаясь в пузырь света, который вскоре поглощался другими деталями моего сна

Когда я попросил дона Хуана прокомментировать то, что происходит в моем сновидении, он сказал:

— В настоящее время лазутчики в твоих снах являются шпионами, присылаемыми из неорганического мира. Они очень недолговечны, что означает их неспособность долго оставаться во сне.

— Почему ты говоришь, что они — шпионы, дон Хуан?

— Они приходят в поисках возможности поглощать сознание других существ. У них есть собственное сознание и цель, хотя она недоступна постижению нашим разумом. По типу их сознания и замыслов их, вероятно, можно сравнить с деревьями. Внутренние устремления деревьев н неорганических существ непонятны нам, потому что они намного более медленны, чем наши. — Почему ты так считаешь, дон Хуан?

— И деревья, и неорганические существа живут дольше, чем мы. Они созданы, чтобы пребывать неизменными. Они неподвижны, но в то же время они заставляют все двигаться вокруг себя." (IX, 118–119)

Конечно, далеко не все лазутчики принадлежат миру неорганических существ. Этот вид, возможно, чаще проникает в зону восприятия сновидца, но по мере того, как точка сборки все больше удаляется от своего изначального положения, бесконечное количество лазутчиков из всех возможных вселенных наведываются поглядеть на человеческую форму — явление для них, разумеется, экзотическое. Дон Хуан говорил Кастанеде о трех типах лазутчиков и указывал, что различать их можно только в моменты видения, потому что это единственный способ идентифицировать качество их энергетики: "Мое энергетическое тело без труда различало два общих типа отрицательной энергии. Первый был присущ лазутчикам из мира неорганических существ. Их энергия слегка шипела. Шипение было беззвучным, но оно имело все видимые признаки выделения пузырьков газа из воды, которая начинает кипеть.

Энергия второго общего типа лазутчиков создавала у меня впечатление наличия более значительного могущества. Эти лазутчики, казалось, вот-вот воспламенятся. Они вибрировали изнутри так, будто бы были заполнены газом, находящимся под давлением.

Мои столкновения с враждебной энергией всегда были непродолжительными, потому что я всегда придерживался рекомендаций дона Хуана. Он сказал, что если при встрече с враждебной энергией не знаешь точно, что делать, или что ты можешь получить от нее, довольствуйся быстрым взглядом. Что-нибудь помимо такого взгляда так же опасно и безумно, как игра с гремучей змеей.

— Почему это опасно, дон Хуан?

— Лазутчики всегда очень агрессивны и крайне дерзки, — сказал он. Они вынуждены быть такими, чтобы добиваться цели в своих исследованиях. Сосредоточивать внимание на них равносильно подстреканию их к тому, чтобы они заинтересовались тобой. Стоит им сконцентрировать внимание на тебе, и ты будешь вынужден вступить с ними в контакт, а это, конечно же, опасно. Ты, например, можешь оказаться в конце концов в мире, вернуться из которого ты будешь не в состоянии, потому что тебе не хватит энергетических ресурсов.

Дон Хуан объяснил, что существует много больше типов лазутчиков, чем те два, которые я перечислил. На моем теперешнем уровне энергии я могу встретиться только с тремя из них. Он сказал, что тек двух, которых я описал, заметить легче всего. Их вид в наших снах так бросается в глаза, что, по его словам, они сразу же привлекают наше внимание сновидения. Он представил третий тип лазутчиков как самый опасный в смысле агрессивности и могущества, потому что они имеют очень обманчивую наружность.

<…>Так вот, самые свирепые лазутчики прячутся в наших снах под масками людей. Меня ожидал большой сюрприз, когда я в своем сновидении сфокусировался на образе своей матери. После того, как я проявил свое намерение видеть, она превратилась в зловещий пузырь клокочущей энергии." (IX, 224–225)

И вновь нельзя не вспомнить психоаналитические концепции толкования сновидений. Как известно, именно с родителями связывает психоанализ основные комплексы личности и находит косвенное подтверждение своей теории в особой интенсивности сновидений, где присутствуют эти образы. Сообщение Кастанеды, как нам кажется, нисколько не противоречит открытиям данной психологической школы, но вносит неожиданное дополнение в общую картину подсознательных процессов. Как мы уже говорили, видимое во сне — это перцептивный эффект (результат) столкновения тоналя индивидуума с внешними энергетическими потоками. Предыдущие концепции предполагали исключительно аутогенное происхождение наблюдаемых во сне образов, в том числе, когда они спровоцированы определенными фиксируемыми воздействиями (звуком, запахом, тактильными ощущениями, расстройствами функций организма в связи с приближающимся заболеванием и т. п.). В свете учения дона Хуана о тонале и нагуале можно сказать, что внешняя энергетическая агрессия, имеющая чуждую и неопределимую природу, интерпретируется перцептивным аппаратом человека в рамках тех представлений и образов, которые в обычной жизни содержат для него скрываемую в подсознательном угрозу. Очевидно, Фрейд был прав, относя образы отца и матери к наиболее мощным источникам реакций подсознательного (если не вдаваться в подробности его теории на этот счет). То же касается и других близких людей. Иными словами, чем более значим для нас явившийся в сновидении образ, тем более мощная энергия может стоять за ним. Конечно, не следует думать, будто всякий раз, когда вы видите во сне близких людей, это встреча со свирепым лазутчиком — только видение позволяет выяснить истину.

"Противно то, что они обычно связать с образами наших родителей и близких друзей, — продолжал он. — Возможно, именно поэтому мы зачастую чувствуем беспокойство, когда они нам снятся. — Его улыбка дала мне понять, что его веселит мое смятение. — Среди сновидящих есть правило считать, что третий тип лазутчиков встречается им всегда, когда они чувствуют тревогу в связи с появлением родственников или друзей н снах. Можно только посоветовать избегать этих образов в сновидении. Они — истинный яд." (IX, 226)

Но, в конце концов, лазутчики — только «шпионы» неорганических существ, так что главная проблема не в них. Что же касается самих неорганических существ, то они были открыты магами давным-давно и далеко не только в сновидении.

"Маги увидели, что существует два типа сознательных существ, скитающихся по этой земле — органические существа и существа неорганические. Сравнивая их друге другом, маги увидели, что и те и другие являются сгустками свечения, сквозь которые во всех мыслимых направлениях струятся миллионы энергетических волокон вселенной. Отличаются они друг от друга формой и яркостью. Неорганические существа имеют вытянутые формы, похожие на свечи, и светятся тусклым светом. Органические же существа более округлы и обладают гораздо более ярким свечением. Еще одно существенное различие между ними, которое увидели маги, состоит в том, что жизнь и сознание органических существ быстротечны, поскольку существа эти вынуждены жить в постоянной спешке. Неорганические существа живут неизмеримо дольше, потому что сознание их исполнено бесконечного покоя и глубины.

— Без особых сложностей маги могут взаимодействовать с неорганическими существами, — продолжал дон Хуан, — потому что последние обладают осознанием — главной характеристикой, необходимой для взаимодействия." (IX, 70–71)

Маги заинтересованы во взаимодействии с неорганическими существами. О причинах этой заинтересованности мы скажем несколько позже, теперь же следует осознать одно принципиальное положение в системе дона Хуана: практика сновидения неминуемо ведет к столкновению с неорганическими существами, даже если мы пытаемся такой встречи избежать. Древние маги приманивали «союзников» именно своей практикой сновидения.

"Сновидение означает удерживание точки сборки там, куда она сдвинулась во сне. Образующийся вследствие этого энергетический потенциал привлекает внимание неорганических существ. Как наживка привлекает рыб. И они идут на эту наживку. Достигая и преодолевая первые и вторые врата сновидения, маги забрасывают наживку для неорганических существ и тем самым вынуждают их явиться.

Преодолев первые и вторые врата сновидения, ты довел до их сведения свое приглашение. Теперь жди, пока они подадут тебе знак." (IX, 73)

Любопытно, что когда мы входим в соприкосновение с неорганическими существами наяву в мире тоналя, первое внимание (и дон Хуан говорит об этом) чаще всего не способно их визуализировать. Присутствие их воспринимается нами исключительно в пределах телесных реакций — "в виде особого ощущения в теле человека, своего рода встряски или дрожи, которая пробивает человека до мозга костей" (IX, 74). Наверное, найдется немало людей, испытавших подобную реакцию в каких-то не совсем обычных условиях. Порой о необъяснимых вибрациях тела сообщают медитаторы или те, кто практикует аутогенную тренировку. Иногда подобный эффект предваряет совершенно исключительные феномены вроде контактов в "внеземным разумом" или загадочными духами, привидениями, всякой «чертовщиной» — совершенно темной областью в жизни "человека разумного", которую проще и спокойнее рассматривать как бред, галлюцинацию или сон.

В сновидении происходит противоположное: наше внимание легко визуализирует «союзников», и крайне редко эти контакты вызывают вышеупомянутые телесные реакции. Такое положение имеет не только очевидные преимущества, но и свои недостатки. Проблема в том, что при первых соприкосновениях с неорганическими существами человек испытывает непреодолимый страх. Если его безупречность не возьмет верх, страх может стать навязчивым и даже патологическим. Как сказал дон Хуан, "нагоняя на человека страх, они вполне способны свести его с ума" (IX, 74). Тем не менее, маги не только преодолевают свой страх, но и находят важное практическое применение контакта с "союзниками".

"А что делают с неорганическими существами маги?

— Сливаются с ними. Превращают их в своих союзников. Образуют сообщества. Иногда их контакты выливаются в необычайную дружбу. Я называю такие отношения сотрудничеством без границ. Главнейшую роль в них играет восприятие. Ведь мы — существа общественные и неизбежно ищем компании других созданий.

Секрет успешного налаживания контактов с неорганическими существами заключается в том, что их не нужно бояться. Причем послание, которое человек им посылает, должно быть исполнено силы и отрешенности. В нем должно быть закодировано: "Я вас не боюсь. Приходите повидаться. Если явитесь — буду рад вас видеть. Если не захотите прийти — мне будет вас не хватать." Когда неорганические существа получают такое послание, их охватывает настолько неудержимое любопытство, что они непременно приходят." (IX, 74–75)

В чем же выражается такое сотрудничество? По словам дона Хуана, это своеобразный обмен энергией и информацией. В частности, маги используют неорганических существ в качестве "транспортного средства".

"Этим пользовались маги древних времен — именно им обязан своим происхождением термин «союзники». Союзники этих магов научили их смещать точку сборки за пределы светящегося яйца — в нечеловеческую вселенную. Таким образом, когда маг использует их в качестве транспортного средства, они переносят его в миры, находящиеся за пределами сферы человеческого." (IX, 75–76)

У вас еще не возникли определенные подозрения? Трудно удержаться, чтобы не вспомнить гоголевского черта, на котором известный литературный герой в Петербург летал. Кастанеда вряд ли читал Гоголя, но и ему тут же показалось, что дело нечисто:

"Я слушал его, и меня одолевали странные страхи и дурные предчувствия. Дон Хуан мгновенно понял, в чем дело.

— Ты религиозен до предела, — рассмеялся он. — И в настоящий момент почувствовал на своем затылке дыхание дьявола. А ты подумай об этом иначе. Мы верим, что может быть воспринято то-то и то-то. А сновидение — это восприятие того, что выходит за пределы возможного." (IX, 76)

Однако мы должны признаю, что коснулись самой скользкой темы во всем учении дона Хуана. Все, что было сказано в книгах Кастанеды по поводу Реальности (нагуаля), однозначно указывало на нейтральность мироздания. Здесь нет ни добра ни зла, ни рая ни ада, ни бога ни дьявола. Тем не менее, нет ничего удивительного в том, что человек входит в разнообразные отношения с другими энергетическими формами вселенной. Он может иметь как друзей, так и врагов. Что же касается «союзников», то здесь, наверное, как нигде, обнажается противоречивый характер подобных отношений. С одной стороны, неорганические существа вызывают ужас, поскольку их сокровенная цель — соблазнить, запутать и навсегда оставить сновидящего в своем мире. При этом поведение их настолько хитро и ковано, что аналогия с Дьяволом кажется более чем уместной:

"Они ведут себя, как дьяволы, дон Хуан.

— Ты можешь говорить все что угодно. Но это не то, о чем ты в действительности думаешь. Для тебя дьяволом является соблазн сдаться, особенно когда они сулят тебе такие награды. По-моему, дьявольская природа мира неорганических существ проявляется в том, что он является единственным прибежищем для сновидящих во всей этой враждебной вселенной.

— Действительно ли он является небесами для сновидящих, дон Хуан?

— Определенно, для некоторых из них это так. Но не для меня. Мне не нужна поддержка и защита. Я знаю, кто я. Я одинок во враждебной вселенной, но я научился произносить: "Да будет так!" (IX, 131)

В другом месте дон Хуан описывает неорганических существ еще более мрачными кусками: "Неорганические существа окутывают себя тайной, тьмой Подумай об их мире: он остается неподвижным, постоянно притягивая нас к себе, как свет или огонь привлекает мошкару.

Есть нечто, о чем эмиссар до сих пор не решился тебе сказать: неорганические существа охотятся за нашим сознанием или сознанием любых других существ, которые попадаются в их сети. Они дают нам знания, но дорогой ценой, ценой наших жизней.

— Ты хочешь сказать, дон Хуан, что неорганические существа подобны рыбакам?

— Именно так. Когда-нибудь эмиссар покажет тебе людей или некоторых иных существ, которые увязли в их мире.

<…>Неживые существа не могут никого заставить остаться у себя, продолжал дон Хуан. — Жизнь в их мире — добровольное дело. Но они способны обратить в рабство каждого из нас, потворствуя нашим желаниям, балуя и развлекая нас. Опасайся осознания, которое неподвижно. Такое осознание притягивает к себе все движущееся и достигает этого, как я тебе уже говорил, создавая проекции, иногда самые фантасмагорические проекции." (IX, 134–135)

Извечный миф о продаже души, о сделке с Сатаной, казалось бы, нашел в учении дона Хуана совершенно неожиданное подтверждение. Попробуем, однако, взглянуть на веши более хладнокровно. Возбужденному воображению набожного человека здесь уже мерещится тень абсолютного Зла и багровый отблеск геенны огненной. Однако ничего этого нет. Ведь если убрать впечатляющий «потусторонний» фон, на котором разворачиваются события, то мы легко заметим, что имеем дело с чистым типом отношений, возникающих между эгоистическими индивидами. Мы им нравимся, и они хотят нами владеть, иметь под рукой, чтобы греться в лучах теплой человеческой энергии. По сути, человек ведет себя точно так же. Так ли уж редко мы пытаемся завладеть другими, используя все доступные средства, даже бесчестные и недостойные? Если очень хочется, то можно — не так ли? Отношения с «союзниками» неопределенны — они могут быть дружественными, взаимовыгодными, иногда трогательно теплыми (как рассказывал дон Хуан), иногда настороженными и натянутыми, иногда откровенно враждебными. В конечном счете, это всего лишь игра. Два эго, встретившись в пространстве безразличной энергии, сознательно или бессознательно воспринимают друг друга только с утилитарной точки зрения. Даже невинные забавы — способ использовать другого для собственного развлечения. Если такой тип отношений рассматривать как абсолютное зло, то мы и «союзники» вполне стоим друг друга. Может быть, они видят в нас диковинных и забавных зверушек, которых очень приятно держать у себя под боком. Так дети возятся со щенками или котятами, совершенно не задумываясь о том, что, возможно, причиняют им боль и страдания. Разумеется, такое понимание не делает отношения с неорганическими существами намного приятнее. Масштабы игры и непоправимость событий в случае поражения оставляют по-настоящему мрачное и пугающее впечатление. Как ни печально, дон-хуановскому воину не избежать этого вызова и этой решающей схватки. Девятая книга Кастанеды сообщает нам в этом отношении кое-что сенсационное, заставляющее по-новому взглянуть на все содержание учения:

"Теперь ты готов для того, чтобы услышать об одном очень важном свойстве этого мира. Это самые страшные сведения из тех, которые я тебе могу сообщить, — сказал он и попытался улыбнуться. Но это у него получилось не очень удачно.

Дон Хуан пристально посмотрел мне в глаза. Я думаю, что он искал в них проблеск согласия или понимания. Некоторое время он молчал.

— Энергия, необходимая для перемещения точки сборки мага, находится в мире неорганических существ, — сказал он, будто желая поскорее отделаться от этого.

Мое сердце чуть не остановилось. Я почувствовал головокружение и был вынужден топать ногами по земле, чтобы не потерять сознание.

— Это истина, — продолжал дон Хуан, — и наследие, доставшееся нам от магов прошлого. Сделав это открытие, они сковали наши возможности. По этой причине я не уважаю их. Я терпеть не могу черпать, энергию из одного источника. Лично я отказываюсь это делать. И я пытался отвести тебя от него тоже, но безуспешно, потому что тебя притягивает к этому миру, будто магнитом.

<…>Что мы можем с этим поделать? — спросил я.

— Мы не можем общаться с ними, — ответил он, — и в то же время мы не можем полностью избегать их. Мое решение состоит в том, чтобы брать у них энергию, но не поддаваться их влиянию. Это называется окончательным сталкингом. Этого достигают, проявляя несгибаемое намерение существовать свободно, несмотря на то, что ни один маг не знает, что такое в действительности свобода.

— Ты можешь мне объяснить, дон Хуан, почему маги вынуждены черпать энергию из мира неорганических существ?

— Другой жизненно необходимой энергии для магов не существует. Для того, чтобы перемешать точку сборки так, как это делают они, магам необходим колоссальный объем энергии.

Я напомнил ему о его собственных словах: для практики сновидения необходимо переупорядочение энергии.

— Это верно, — ответил он. — Чтобы начать такую практику, маги должны пересмотреть свои ценности и высвободить задействованную энергию. Но эта переоценка эффективна только постольку, поскольку она помогает собрать нужное количество энергии, чтобы приступить к сновидению. Умение проникать в другие мири, видеть энергию, формировать энергетическое тело и еще многое — это совсем другое дело. Для всех этих дел магам необходимо большое количество темной враждебной энергии." (IX, 228–229)

И маги дружат с этими странными и опасными существами. Дон Хуан даже говорит о том, что древние маги их очень любили (IX, 79). Люди и «союзники» обмениваются энергией: неорганические существа, по словам дона Хуана, вкладывают в нее свой высокий уровень сознания, а маги — свое повышенное осознание и свою высокую энергию.

Нельзя не упомянуть о еще одном трудно объяснимом эффекте, часто сопровождающем контакты с неорганическими существами. Он был неоднократно упоминаем в нескольких книгах Карлоса Кастанеды, где назывался "голосом сновидения". Это своеобразный информационный обмен с чужеродным энергетическим потоком, возникающим при определенном сдвиге точки сборки, либо перцептивное проникновение в некий слой всеобщего информационного поля. Так или иначе, о механизме этого процесса можно только гадать, хотя сообщения о явлениях того же рода встречаются не только у Кастанеды. Практикующие мистики и оккультисты знают, что в особых состояниях можно слышать "бестелесный голос", раздающийся словно бы сзади и отвечающий на разнообразные вопросы экспериментатора. Надо признаться, что это особенно уязвимая тема, так как «голоса» — один из распространенных симптомов шизофрении, всегда вызывающий у психиатров приятную уверенность в отношении диагноза. Но попробуем быть объективными и согласимся с тем, что не все оккультисты-практики болеют шизофренией и не все являются шарлатанами, иначе было бы бессмысленно писать эту книгу. По последним сообщениям Кастанеды, дон Хуан называл этот феномен эмиссаром в сновидении:

"Ты должен понять раз и навсегда, что такие вещи обычны в жизни мага, сказал он. — Ты не сходишь с ума; ты просто слышишь голос эмиссара в сновидении. Пройдя через первые и вторые врата сновидения, сновидящий достигает такого энергетического уровня, когда у него начинаются видения или когда он слышит голоса. Фактически, это не много голосов, а только один. Маги называют его голосом эмиссара в сновидении.

— Что такое "эмиссар в сновидении"?

— Чужая энергия, сконцентрированная в небольшой области пространства. Чужая энергия, претендующая на то, чтобы помогать сновидящим своими рассказами. Для эмиссара в сновидении характерно, что он может сказать лишь то, что маги уже знают или должны знать, если считают себя магами.

— Утверждение, что это чужая энергия, сосредоточенная в небольшой области пространства, совершенно ничего мне не говорит, дон Хуан. Какого рода эта энергия — дружелюбная, враждебная, положительная, отрицательная, — какая?

— Она в точности такая, как я сказал, — чужая. Безличностная сила, которую мы воспринимаем как личность потому, что она разговаривает с нами. Некоторые маги поклоняются ей. Они даже могут видеть ее. Или подобно тебе, они попросту слышат ее как мужской или женский голос. Этот голос может объяснять им суть происходящего, и они чаще всего воспринимают сказанное им как полезный совет.

— Почему некоторые из нас воспринимают его как голос?

— Мы видим или слышим его, потому что мы удерживаем наши точки сборки в некотором новом положении; чем устойчивее это положение, тем стабильнее наше ощущение эмиссара." (IX, 93–94)

Дон Хуан утверждает, что советы эмиссара в действительности советами не являются: он лишь вербализует знания, что уже находятся в нас, но пребывают как бы на периферии сознания либо в ближайших областях подсознательного. Собственно говоря, так оно и должно быть, ведь воспринимаемый нами голос есть продукт ретрансляции тоналя, пользующегося языком и черпающего знание из собственного инвентаризационного списка. Мы практически не можем услышать ничего, что не было бы нам известно в той или иной форме. По той же причине голос эмиссара всегда звучит на известном нам языке и даже с тем акцентом, который мы когда-то хорошо усвоили. (В случае Кастанеды эмиссар разговаривал на английском, испанском и португальском.) Его термины — это наши термины, его подход к описанию явлений — наш подход; такова работа тоналя. Трудно рассчитывать на что-то действительно новое — ведь оно всегда вне слов, в непосредственном переживании, а язык вечно крутится на одном месте, все сводя к тривиальностям и однообразному повторению себя самого.

Кроме того, эмиссар — это сила, приходящая из мира неорганических существ (IX, 95) и, следовательно, родственная им. В своих проявлениях она лишний раз подтверждает, что является отражением эгоистического сознания обоих сторон. Эмиссар воплощает в себе ту точку соприкосновения между нами, которая делает возможным сам процесс коммуникации у столь далеких друг от друга форм. Такое общение таит опасность для мага, ибо направлено на удовлетворение запросов эго. Дон Хуан прямо говорит об этом:

"Их метод… заключается в том, чтобы рассматривать наше эго в качестве показателя того, в чем мы нуждаемся, и в соответствии с этим обучать нас. Крайне опасное занятие!

— Я не понимаю, почему это должно быть опасным.

— Если кто-то выяснит запросы твоего эго со всеми его страхами, жадностью, завистью и прочим, и станет обучать тебя тому, как удовлетворить все твои ужасные притязания, как ты думаешь, каков будет результат?" (IX, 96)

Учитель предупреждает Кастанеду, что пристрастие к подобному «обучению» ограничивают свободу воина и поглощает всю его энергию. Это еще одна серьезная ловушка, избежать которой может лишь тот, для кого безупречность превратилась в единственно возможный способ бытия личности. Карлосу однажды пришлось лично убедиться, насколько однозначно эмиссар отражает его эгоистические установки, подыгрывая, например, такому чувству, как собственная важность:

"Эмиссар рассказал о совершенстве в познании; о том, сколь многого я уже достиг с тех пор, как появился на свет; о моей любви к приключениям и пристрастию ко всему новому, к открывающимся горизонтам. Голос обратился ко мне даже по-португальски, произнося слова с интонацией, характерной для пампасов Южной Америки.

Когда я услышал весь этот поток лести, изливающейся на меня, я не только испугался, но меня к тому же затошнило от лицемерия эмиссара." (IX, 98)

Впрочем, эмиссар не только неисправимый льстец, повторяющий то, что мы и без него знаем. Будучи хранилищем определенного рода информации, эта энергия способна вербализовать знания, накопленные в результате длительного общения магов с миром неорганических существ. Кастанеда сообщает нам несколько полезных инструкций, полученных им от эмиссара и касающихся тонкостей техники сновидения. Каждый может оценить их на практике, если попытается всерьез исследовать эту таинственную область. Например:

"Чтобы в совершенстве овладеть сновидением, тебе прежде всего следует прекратить внутренний диалог, — сказал мне однажды эмиссар. — Для того, чтобы достичь успеха в прекращении диалога, держи между пальцами несколько кристаллов кварца длиной два или три дюйма или несколько тонких отшлифованных речных камушков. Согни чуть-чуть пальцы и зажми кристаллы или гальку между ними.

"Эмиссар сообщил, что металлические предметы, если они соответствуют размеру и ширине пальцев, оказывают тот же эффект, Метод состоит в том, чтобы удерживать как минимум по три тонких вещи между пальцами каждой из рук, сжимая их почти до боли в кистях. Это давление необычно действует на внутренний диалог, успокаивая его. Эмиссар отдавал предпочтение кристаллам кварца; он сказал, что результат в этом случае будет наиболее эффективным, хотя для этой практики подходит все что угодно." (IX, 127–128)

А вот еще один совет:

"Сновидящий должен носить золотое кольцо, — сказал мне эмиссар в другой раз. — Лучше, чтобы оно было чуточку тесным для пальца.

Объяснение эмиссара в связи с этим сводилось к тому, что кольцо служит в качестве моста для возвращения обратно на поверхность обычного мира из сновидения или погружения из состояния нормального сознания в мир неорганических существ.

— Как работает этот мост, — спросил я, не понимая, что подразумевает аналогия с мостом, которой воспользовался эмиссар.

— Мост получается там, где палец соприкасается с кольцом, — сказал эмиссар. — Если сновидящий приходит в мой мир, имея на пальце кольцо, оно привлекает и сохраняет энергию моего мира; в случае необходимости кольцо отдает ее в палец пришедшего, и эта энергия возвращает сновидящего обратно в его мир.

Давление, производимое кольцом на палец, хорошо служит также для гарантии того, что сновидящий вернется в свой мир. Благодаря этому давлению он постоянно ощущает знакомое прикосновение к пальцу." (IX, 128)

Эмиссар также порекомендовал Карлосу внимательно следить за состоянием своей кожи: она должна быть прохладной, чистой и не жирной. Он объяснил это тем, что именно кожа является органом, передающим "энергетические волны" из обычного мира в мир неорганических существ и наоборот. Были упомянуты и другие его рекомендации. Однако самым любопытным приемом для настройки внимания в сновидении является следующий:

"Однажды эмиссар сделал мне настоящий подарок. Он сказал, что для обеспечения живости и точности работы внимания сновидения нам следует черпать его из области, которая находится у нас во рту непосредственно за небом. В этом месте у всех людей располагается огромный резервуар внимания. Эмиссар специально порекомендовал научиться прижимать в сновидении кончик языка к небу. Он сказал, что это более сложная задача, чем нахождение рук во сне. Но решив эту задачу, сновидящий достигает удивительных результатов в смысле контроля внимания сновидения." (IX,129)

Кастанеда был просто потрясен эффектом этого упражнения. Он пишет, что в результате его внимание сновидения стало чуть ли не лучше, чем обычное внимание в нашем мире.

В заключение этой главы, изобилующей невероятными подробностями абсолютно непостижимого для большинства из нас опыта, хотелось бы еще раз напомнить читателям о трезвости воина — именно здесь, в мирах сновидения, это качество подвергается очень серьезному испытанию. Слишком часто в последнее время мы слышим о «контактах» с таинственными силами, об «астральных» путешествиях в просторах вселенной, о потусторонних учителях, посылающих землянам актуальные призывы беречь окружающую среду. Сверхценность подобных идей, их навязчивый пафос и претенциозность никак не свидетельствуют о подлинности провозглашаемых откровений, зато вызывают явные ассоциации с параноидальной одержимостью и страстностью психопата. К сожалению, мы вынуждены признать, что распространение книг Кастанеды на этом психологическом фоне может провоцировать дальнейшую шизофренизацию впечатлительных любителей мистики, не слишком склонных к серьезному анализу поглощаемой литературы. Кажется, скоро воспаленное воображение читателей наводнит страну полчищами «союзников» и дополнит учение дона Хуана леденящими кровь подробностями.

Прежде всего, давайте помнить, что Кастанеда не учитель и вовсе не обязан заботиться о том, чтобы его читатели получали знание в дидактически правильной последовательности. Например, последняя его книга может быть верно понята только теми, кто по-настоящему глубоко осознал условность человеческого восприятия, принял и в какой-то мере пережил особую удаленность нагуаля от нашего описания мира. Только в этих условиях закладывается фундамент безупречного отношения к странным феноменам Реальности, способность трезвого отношения к самому чуждому виду опыта, что дает возможность переживать его без ущерба для психического здоровья. Мог ли массовый читатель получить столь серьезную подготовку, лишь читая и перечитывая сочинения Кастанеды? Нам думается, вряд ли. Ведь позиция автора в общем-то сводится к роли рассказчика: он вполне добросовестно информирует нас о перипетиях своего обучения, о событиях и переживаниях, связанных с погружением в мир нагуаля. Его, в конечном счете, не очень волнует последовательная аргументация или исчерпывающее рассмотрение отдельной проблемы. Такой подход, разумеется, не случаен, ибо Кастанеда, судя по всему, никогда не стремился распространять дон-хуановскую практику. Его история — это только история. Вдумчивому читателю достаточно его книг, чтобы сформулировать новые принципы и сделать далеко идущие выводы. Если же неподготовленный читатель попытается использовать кастанедовские работы в качестве практического руководства по магии, такой эксперимент вполне может закончиться трагически.

Не стоит забывать, что описываемые области исследования открылись Карлосу в результате многих лет упорного и специфического труда, так что очень странно бывает слышать об удивительных успехах энтузиастов, которые от одного прочтения его книг начинают повсюду сталкиваться с "неорганическими существами", получать во сне потрясающую информацию об устройстве вселенной и т. д. и т. п. Вас никогда не должен оставлять здоровый скептицизм — то качество, без которого не бывает безупречности и которое больше всего раздражает мнимых «контактеров» и доморощенных магов нашего времени. Осторожная оценка любого опыта (как чужого, так и собственного), способность критически относиться к результатам человеческих восприятий — только это удержит вас от опасных заблуждений, от погружения в мир иллюзий, от различных расстройств психики, иногда, к несчастью, необратимых.

Конечно, мы вовсе не склонны считать опыт Кастанеды принципиально недосягаемым для тех, кто ведет самостоятельные исследования в данном направлении. Напротив, есть много свидетельств, подтверждающих, что мы располагаем возможностями добиться некоторых успехов даже без помощи дона Хуана. Никто не знает, как далеко может завести этот путь и сколько смертельных опасностей ждет одинокого путешественника — именно поэтому трезвый подход, беспристрастие, отрешенность и покой безупречного воина особенно важны на каждой ступеньке этого рискованного предприятия. Любое легковерие и безрассудство на пути знания дона Хуана оплачивается очень дорогой ценой.

"Человек — это особое существо, которому свойственна постоянная свобода принятия решений, невзирая на любые жизненные обстоятельства. Эта свобода включает в себя возможность быть как нечеловеком, так и святым."

(А. Портман)

"Хотя он [человек] является духовным по своей сущности существом, он остается при этом конечным существом. Из этого вытекает, в частности, и то, что духовная личность не может осуществлять себя, минуя обусловленность психофизической организации. Через психофизические слои личность не может ни постоянно проявляться, ни постоянно реализовываться."

(В. Франкл)

"… Но реальность-то продолжает существовать, и если мы этого не узнаем, она скажет о себе ударом по нашему темечку."

(М. Мамардашвили)

Прежде чем, завершая тему, сосредоточить свое внимание на этом вечно ускользающем предмете, прежде чем соотнести с ним наше скудное воображение и кое-как оформить приблизительную ситуацию, в которой воплощена цель дон-хуановского мага и смысл его хитроумнейшей дисциплины, давайте еще раз поговорим о честности ученого и честности духовного искателя.

Философ и естествоиспытатель, оккультист и религиозный деятель — все они, оставаясь людьми, каким-то образом выражают свое отношение к эсхатологии. Мы носители ограниченной формы и представители ограниченного сознания, а потому помыслы наши (даже когда они надежно заперты в душном сумраке подсознательного) эсхатологичны. Тайна завершения собственной судьбы притягивает наш ум и наше внутреннее чувство, и даже ортодоксальный материалист или еще какой горемычный отпрыск дешевой диалектики трепещет перед Концом вопреки старательно заученной концепции о неуничтожимости материи. Его неискренность заключена хотя бы в том, что подлинным и актуальным интересом всякого человека является уничтожимость (или неуничтожимость) сознания, и нечего подменять одну проблему другой.

Впрочем, это самый грубый способ самообмана. Поговорим о достижениях философской и религиозной мысли, не страдающей примитивным редукционизмом подобного рода. Если оставить в стороне агностиков, предпочитающих хранить ступорозное молчание, и солипсистов, с восхитительной прямотой отрицающих всякий мир вне себя, то остается три версии посмертного развития событий для индивидуального сознания. Первая из них вселяет в своих адептов довольно своеобразный оптимизм. Ее можно назвать версией "океанического сознания". То есть, берется нечто, бесконечно большее, чем человек, и наделяется сознательной жизнью — такая жизнь, конечно же, непостижима для нашего маленького эго, но зато исключительно прекрасна и вечна. Расставаясь с грубой и тщедушной оболочкой, сознающая капля, обогащенная опытом личностных страданий и стремлений, сливается с абсолютным и всемогущим Субъектом в несказанном экстазе. Так, в частности, мыслит объективный идеализм (будь то европейский или индийский), так мыслят пантеисты и христианствующие философы — каждый на свой лад. Они предполагают в этой трансформации некую «высшую» жизнь и, судя по всему, очень к ней стремятся. Вторая версия является зеркальным отражением первой. Здесь космический Объект играет в кармический хоровод, постоянно отторгая от себя энергетические структуры, которые по заносчивости своей культивируют самостоятельное, изолированное сознание. Судьба такого сознания безнадежна и полна страданий. Единственный выход — вернуться в безличный Объект и там насладиться покоем небытия. Думаю, вы легко узнали описание буддистской Нирваны.

Что же касается третьей версии, то она целиком "высосана из пальца" и в гораздо большей степени относится к мифологии и религии, чем к философии. Здесь речь идет о самостоятельном существовании психики в специально отведенном пространстве. Искусственность такой идеи выражается уже хотя бы в том, что навеки "спасенное сознание" не имеет никакого смысла в движении и развитии. Эта концепция свойственна христианскому космосу. Атеисты и по сей день любят подшучивать на тему "ужасной скуки", царящей в раю, где праведники знают только одно развлечение — вечно воспевать Славу Господню.

В первых двух случаях мы имеем дело с полным растворением центра восприятия. В конце концов, нам все равно — заменить личное осознание на Абсолютный Космический Разум или на Пустоту буддистов. Жизнь сознания, которая всегда есть поле взаимодействия между субъектом и объектом, автоматически прекращается в случае устранения хотя бы одного элемента пары. И даже в третьем случае, когда индивидуальность сохранена, ее жизнь больше напоминает условность. Индивидуальное сознание может считаться таковым, если оно сохраняет способность и возможность постигать, двигаться и развиваться. Законсервированная в астральных небесах монада со стабильным и монотонным переживанием одного и того же опыта отрицает своим существованием все основные атрибуты жизни, а, стало быть, возможна лишь в качестве абстракции — в головах богословов и религиозных философов.

Итак, честность вынуждает нас признать, что все три версии окончательной судьбы человека в равной мере неудовлетворительны — неудовлетворительны потому, что вместо грядущего развития подсовывают нам тот или иной способ небытия: в космическом Субъекте, в космическом Объекте или в космической банке с формалином. В каждом случае мыслитель находит повод для восторга. Даже материалисты на свой лад утешаются круговоротом веществ: мол, из могилки вырастут цветочки, в них будут жить всякие козявки — и тому подобная сентиментальная чепуха. Идеалисты, в свою очередь, воспевают неистощимые сокровища вселенского Духа (Идеи, Логоса), среди которых мы якобы обретем величайшее удовлетворение. Правда, совсем непонятно, кто, собственно говоря, окажется этим счастливчиком, если вездесущий и абсолютный Брахман манифестирует себя только в отсутствии «я» и по определению является совершенно безличным. Буддисты вовсе проигнорировали всяческие «восторги», откровенно свели все к Пустоте, и нам остается только гадать, почему возвращение к этой Пустоте именуется «просветлением». Надо думать, что избавление от страданий и ограничений эго сулит такое несказанное счастье, что ради него можно пожертвовать самим бытием.

Традиция дона Хуана провозглашает своей целью достижение совершенно особого состояния. Оно принципиально отличается от йогического самадхи, от буддистской нирваны и не имеет ничего общего с потусторонней неподвижностью. Скорее, это новый уровень функционирования существа, не утратившего ничего из своей целостности, кроме искусственных ограничений тоналя и малоподвижности восприятия. Речь ни в коем случае не идет о слиянии субъекта с над-субъектной Реальностью. Центр восприятия сохраняет собственную автономность и сообщается с внешним всеми возможными в мире способами. Такой уровень деятельности сознания дон-хуановские маги называют третьим вниманием. Сам выбор слова здесь очень важен, ибо демонстрирует наличие воспринимающего, а значит, и внешнего по отношению к нему поля опыта. Утверждение жизни как направленности вовне лишний раз доказывает исключительную реалистичность дон-хуановского знания, его естественное недоверие к «идеальностям» любого рода, его отказ разрывать опыт и мир на области «тонкие» и «грубые», «посюсторонние» и «потусторонние». Для дона Хуана жизнь вне отношений, вне реакций и постижений — ничто, пустой звук, философский обман.

И действительно: третье внимание как непостижимая грань полноценного взаимопроникновения субъекта и Реальности целиком воплощает самотрансценденцию человека. "Быть человеком — значит быть направленным не на себя, а на что-то иное." Можно согласиться, что такая трансценденция объявляет здесь свою полную манифестацию, ибо субъект касается Объекта — Реальности, помимо которой ничто не существует — всею своей природой, ставшей совершенно сознательной. И это единственный способ жить в Реальности. В. Франкл справедливо отмечает: "Авторы, которые делают вид, что преодолели дихотомию объекта и субъекта, не сознают, что подлинный феноменологический анализ обнаружит, что нет такой вещи, как познание вне поля напряжения, возникающего между объектом и субъектом. Эти авторы привыкли говорить о «бытии-в-мире». Но чтобы правильно понять эту фразу, нужно признать, что быть человеком в глубоком смысле — значит быть вовлеченным, втянутым в ситуацию, быть противопоставленным миру, объективность и реальность которого нисколько не умаляется субъективностью того «бытия», которое находится в «мире». (В. Франкл. Что такое смысл.)

Тем не менее, мистическое чувство не желает мириться с подобным положением дел. Все оккультисты трепетно ожидают невыразимого unio mystica, воспевают торжество безличного переживания, которое бытийствует в себе и не обращается более к индивидуальному сознанию — и тем не менее, трансформированная личность (уже не личность, а обнаженная пустота, утратившая даже собственный центр восприятия) как-то соучаствует в игре безразличных энергий. Меррел-Вольф в своей книге прямо заявляет: «субъектно-объектное» сознание прекращается после Освобождения, ибо в Трансцендентном нет объекта (!). Таким образом, идеалом становится сознание без объекта (!). Дон Хуан был бы вправе воскликнуть: кому нужны подобные умствования? Только неистребимое желание человека обрести убежище, скрыться от страхи смерти, заставляет его так изощренно играть словами, что смерть оказывается жизнью, а бесчувственность атома в океане материи — пределом духовной гармонии и совершенства.

Да, дон-хуановские воины не боятся смерти, но считают верхом человеческой глупости стремиться к ней как к особенной благодати. Воины ищут новую форму жизни, и они открыли ее реальность и достижимость. Можно сказать, что третье внимание — это истинно свободное осознание, т. е. такое осознание, что способно «резонировать» со всеми энергопотоками, окружающими форму существа.

"Итак, в соответствии с природой вещей, большие эманации фиксируют эманации внутри кокона. И фокус истинного осознания состоит в том, чтобы позволить фиксирующим эманациям слиться с теми, которые находятся внутри нас. И если нам удастся сделать так, чтобы это произошло, мы становимся такими, каковы мы в действительности — текучими, движущимися, вечными." (VII, 312)

Пусть вас не собьет с толку выражение «слиться». На самом деле речь идет лишь о снятии всех преград, ограничивающих энергообмен между большими эманациями вселенной и внутренними волокнами кокона. Растворение формы не происходит. Просто структура становится целиком сознательной и целиком открытой к Реальности. Быть может, здесь уместно сравнение с водоворотом, когда субстанция свободно движется, проникая внутрь него и уходя вовне. В нашем случае центром такого «водоворота» может служить точка сборки, где организуется восприятие. Неуничтожимость водоворота гарантируется полным осознанием формы, т. е. распространением «резонансных» процессов на все волокна кокона:

"Третье внимание достигается, когда свечение осознания превращается в огонь изнутри — свечение, которое зажигает не по одной полосе за раз, а одновременно все эманации Орла внутри кокона человеке" (VII, 320)

Именно полнота осознания делает освобожденного воина текучим и бессмертным. Его форма обретает свойственную осознанию пластичность. Отсутствие энергетических барьеров делает невозможным разрушительный эффект больших эманаций. Избежав смерти физического тела, воин в третьем внимании обретает всю полноту перцепции и сохраняет все способности движения и постижения. Можно предположить, что именно целостность формы обеспечивает воину, уходящему в третье внимание, свободу воли. Ведь те фрагменты энергетических структур, которые остаются в результате физического разрушения существа, возвращаются к «источнику», чтобы превратиться в однородные потоки энергии, и в осознании более участия не принимают.

"Высшее достижение человеческого существа, — закончил дон Хуан, — достичь этого уровня, сохранив жизненную силу и не сделавшись бестелесным осознанием, которое, подобно мерцающей искорке, взлетает прямо к клюву Орла, чтобы быть им поглощенным." (VII, 321)

Объем сил, входящий в осознаваемое поле третьего внимания, трудно вообразить. Любое движение осознания есть в полной мере движение всей энергетической формы. Если же мы учтем, что от формы зависит объем и организация восприятия, то поймем, что выбор перцептивных возможностей в третьем внимании абсолютно безграничен. Кто мог бы представить себе такое?

"… бенефактор [дона Хуана — А. К.] говорил ему, что в момент перехода входишь в третье внимание, и тело во всей его полноте озаряется знанием. Каждая клетка мгновенно осознает себя и целостность всего тела.

Его бенефактор говорил также, что это осознание бессмысленно для нашего многокомнатного ума. Поэтому критическая точка борьбы воина состоит не только и не столько в том, чтобы осознать, что переход, о котором говорит правило, означает переход к третьему вниманию, сколько в том, что такое осознание вообще существует." (VI, 145)

Никакая позиция точки сборки не дает существу исчерпывающего резонанса с внешней Реальностью, из-за чего форма в конце концов подвергается разрушению и существо погибает. Древние маги искали способы достижения бессмертия, меняя свою энергетическую форму и сдвигая точку сборки в те миры, где их жизнь могла бы быть более долговечной. Открытие третьего внимания как принципиально нового уровня, дающего полную свободу, принадлежит новым водящим. Дон Хуан так рассказывает историю этого открытия:

"Древние видящие обнаружили возможность сдвинуть точку сборки за границу известного и удерживать ее там в состоянии сверхповышенного осознания. Из этой позиции они увидели, что можно медленно и неуклонно сдвигать точку сборки дальше — в другие позиции за границей известного. Такой сдвиг был великим достижением, исполненным отваги, но начисто лишенным уравновешенности, ибо они никогда не смогли, а может быть, не захотели вернуть точку сборки обратно.

Искатель приключений, поставленный перед выбором — умереть здесь, в обычном мире, или умереть в одном из других неизведанных миров — неизбежно предпочтет второе. Новые видящие осознали, что выбор их предшественников заключался только в изменении места смерти. И они поняли тщетность всего этого: тщетность борьбы за власть над своими ближними, тщетность собирания других миров, и, прежде всего, — тщетность чувства собственной важности.

Одним из самых удачных решений, принятых новыми видящими, было решение никогда не допускать устойчивых смещений точки сборки в какие бы то ни было положения, отличные от позиции повышенного осознания. Из этой позиции им фактически удалось разрешить дилемму тщетности. Они обнаружили, что дело не в том, чтобы выбрать другой мир, в котором можно было бы умереть, а в том, чтобы выбрать полное осознание, полную свободу.

Дон Хуан отметил, что, избрав абсолютную свободу, новые видящие непреднамеренно продолжили традицию своих предшественников, бросивших вызов смерти. Однако их вызов стал квинтэссенцией вызова вообще, брошенного смерти.

Новые видящие обнаружили, что если сначала сдвинуть точку сборки к границам неизвестного, а затем вернуть на границу известного, то потом, мгновенно высвобождаясь, она подобно молнии проносится поперек всего кокона человека, настраивая сразу все внутренние эманации.

— Новые видящие за счет силы настройки сгорают, — продолжал дон Хуан, за счет воли, которую они безупречной жизнью превратили в силу намерения. Намерение — это настройка всех янтарных эманаций осознания, поэтому правильно будет назвать полную свободу полным осознанием.

— Именно это все вы собираетесь сделать, дон Хуан? — спросил я. — Вероятнее всего мы это сделаем, если у нас окажется достаточно энергии, ответил он. — Свобода — дар Орла человеку. К сожалению, очень немногие из людей понимают, что для того, чтобы принять этот бесценный дар, нам необходимо лишь обладать достаточным количеством энергии." (VII, 508–509)

"Сгореть в огне изнутри" — это очень яркая метафора. В ней можно почувствовать некоторый привкус фатализма, но вовсе не из-за ее подобия какой-то огненной жертве — погибели во славу неведомых и жестоких богов. Когда человеческий кокон «сгорает» в огне собственного осознания, это означает только одно: исчезновение бессознательного, исчезновение любого рода изоляции, расчлененности внутри как психического, так и телесного организма. И если уж что-то действительно сгорает, то те самые перегородки, что превращают нас в противоречивых, мятущихся и страдающих существ. Единственное сознание, распространенное повсюду, делается открытым полем для воспринимающего аппарата. Быть может, именно здесь нам является подлинное пространство и подлинное время вместо тех урезанных, выхолощенных подобий, что когда-то возбуждали наше наивное воображение. Радикальная трансформация восприятия обнажает вселенную с такой неистовой силой, что буквально сокрушает сознание. И всю предыдущую дисциплину, все годы каторжного труда, все добытое по крохам мастерство в этот решающий миг воин собирает воедино, чтобы охватить распахнувшиеся бездны, подчинить своей воле, не дать этой полыхающей беспредельности развалиться на куски и обратиться в бессмысленный хаос. Если ему это удалось, значит, он включил третье внимание и достиг свободы. Воистину перед ним "новое небо" и "новая земля". Тейяр де Шарден, мечтавший о новом витке эволюции человеческого вида, тоже представлял себе шок неизбежного преображения:

"Невозможно достигнуть фундаментально новой среды, не проходя внутренние муки метаморфозы. Разве не испытывает ужас ребенок, когда он впервые открывает глаза?.. Чтобы приспособиться к чрезмерно расширившимся горизонтам и линиям, наш рассудок должен отказаться от удобств привычной ограниченности. Он должен заново уравновесить все то, что мудро упорядочил в глубине своего маленького внутреннего мирка. При выходе из темноты наступает ослепление. При внезапном выходе на вершину высокой башни — волнение, головокружение или дезориентация… В этом психологическая основа нынешнего беспокойства, связанного с внезапным столкновением нашего рассудка с пространством-временем." (Феномен человека, сс. 180–181.)

Третье внимание — это и есть тот агрегат, что должен "заново уравновесить" открывшиеся перцептивные поля. Конечно, этот вид внимания никак не будет связан с привычными нам органами чувств (первые предвестия таких восприятий мы встречаем в режиме видения), а его "инвентаризационный описок" будет построен отнюдь не на принципах тоналя — ему придется быть всеобъемлющим, но лаконичным, что возможно лишь в случае решительного изменения роли языка. Тем не менее, новый процесс восприятия будет управляем не мистическими силами каких-нибудь раскрепощенных чакр, а некой разновидностью уже знакомого нам внимания. То есть, интенсивность осознания ни в коем случае не станет однородной: в центре внимания элементы будут вычленяться и усиливаться, на периферии — «смазываться» и тускнеть. Лишь такой способ проникновения впечатлений гарантирует связное восприятие, а значит и жизнь осознания. Объяснений такому порядку нет — все это область Непостижимого.

В этой главе мы вообще будем спотыкаться о Непостижимое на каждом шагу, поскольку добрались до цели и смысла дон-хуановской магии, т. е. до коренных вопросов бытия, к разрешению которых даже чувство подходит с опаской и смущением. Разум же туда и пути не знает.

Попробуем понять, каким именно образом третье внимание может обеспечить человеческое существо бессмертием и «текучестью» (т. е. предельной подвижностью и многообразием восприятия). Во-первых, сам факт сохранения исключительно тренированного внимания, как мы знаем, — достижение не столько психологическое, сколько энергетическое. Вся дон-хуановская дисциплина изначально направлена на совершенствование контроля над перцептуальным аппаратом в самых экзотических ситуациях восприятия. Внимание как главный предмет всех магических упражнений достигает идеального состояния, чем гарантирует четкую и бесперебойную работу осознания (т. к. последнее обусловлено вниманием, являющимся его основной и непосредственной функцией). Третье внимание делает энергетическую форму неразрушимой благодаря своей способности контролировать весь объем внезапно расширившегося до размеров локона осознания. Это однородное свечение, наделенное присущей произвольному вниманию подвижностью. Разрушение формы, которое всегда есть результат неосознаваемого и, следовательно, неуправляемого сопротивления энергоструктуры внешнему давлению полей (эманаций), в данном случае просто исключено. Кроме того, форма в момент достижения третьего внимания начинает естественное движение вдоль энергетических волокон вселенной, ибо в них-то и формируется восприятие тех масштабов, что соответствуют предельно расширенному полю осознания. Эта психическая «сверхпроводимость», или абсолютная гармония между внешними и внутренними эманациями, делает форму вечной. (Кстати, по той же причине воины, достигшие третьего внимания, оказываются недоступны любому локальному восприятию — будь то первое внимание или второе. Они исчезают для нашего взора, так как вступают в полный «резонанс» с тем движением, которое мы осознать не в силах.)

Изменчивость и стабильность в одинаковой степени свойственны осознанию; эта парадоксальная комбинация качеств естественно переходит на всю целостность энергетического существа. Произвольная изменчивость формы в согласии с законами больших эманаций и есть то, что дон Хуан называет «текучестью». Ну, а стабильность и неразрывность «свечения» осознания является подлинным (и, скорее всего, единственно возможным) видом бессмертия.

По тем же причинам сохраняется центр индивидуального восприятия. Ведь маг не отказывается от формы, какой бы изменчивой она ни была — напротив, он «привязывает» точку сборки к своей форме самым надежным средством — осознанием. Маг по-прежнему «противопоставлен» Реальности, но в этом поле «субъект-объект» отсутствует" конфликт, а ограничения перестают быть абсолютными благодаря вечному движению и изменению субъекта. В ситуации, когда все процессы энергетического тела сознательны, растворение индивидуального центра восприятия тоже может быть только сознательным. Однако здесь очень трудно найти повод для подобного самоубийства.

Как бы то ни было, однажды обретенная целостность либо сохраняется вечно, либо (по желанию субъекта) рассеивается вмиг благодаря своей однородности. Поэтому дон Хуан как-то сказал Кастанеде, что на этой земле не сыщешь костей воинов. Даже прекратив свое существование, они остаются вечным светом, невидимым для профанов.

Однако цель воина — не погибнуть, а сохранить свою уникальность в океане Реальности: "Ты должен заставить этот мир исчезнуть…. но при этом в каком-то смысле остаться самим собой. Это и есть последний бастион осознания, на который рассчитывают новые видящие. Они знают, что когда пламя осознают сожжет их, они сохранят самосознание, в определенном смысле оставаясь самими собой." (VII, 505)

Но почему "в определенном смысле"? Эта оговорка отнюдь не случайна. Третье внимание сильно изменяет человеческое существо. Наша сущность вообще во многом обусловлена спецификой нашего восприятия. Всякое прикосновение к прежде неведомому оставляет в нашей душе неизгладимый след. А мы, как вы помните, рассуждаем о Непостижимом. Особенности перцептуального аппарата человека и здесь играют решающую роль. Дон Хуан заставляет по-новому взглянуть даже на отношения таких чисто «гносеологических» категорий, как неизвестное и непознаваемое:

"Дон Хуан объяснил, что точка сборки излучает свечение, которое группирует внутренние эманации в пучки, которые затем настраиваются на соответствующие им большие эманации, тоже собранные в пучки. Формирование пучков происходит даже тогда, когда видящий имеет дело с никогда не использовавшимися эманациями. Как только эманации выделены и усилены, вступают в действие законы блочного восприятия, свойственного первому вниманию.

— Одним из величайших моментов в развитии традиции новых видящих, продолжал дон Хуан, — был момент, когда они обнаружили, что неизвестное суть всего лишь эманации, которые игнорирует первое внимание. Их множество, они составляют огромную область, однако, заметь, область, в которой возможна организация блоков. А непознаваемое — это область воистину бесконечная, и организовать в ней какие-либо блоки наша точка сборки не в состоянии. <…>

— А как насчет эманаций, которые находятся внутри кокона, однако лежат вне человеческой полосы? Их можно воспринять?

— Можно. Но то, как это происходит, описанию не поддается. Ведь они относятся не к человеческому неизвестному, как, скажем, незадействованные эманации человеческой полосы, а к почти неизмеримо огромной области неизвестного, где не просматривается ни одной человеческой черты. Эта область настолько ошеломляюще обширна, что описать ее вряд ли смог бы даже самый великий из видящих.

Тогда я в очередной раз выдвинул тезис, что тайна находится внутри нас.

— Тайна — вне нас, — сказал он. — Внутри — только эманации, которые стараются разрушить кокон. И этот факт сбивает нас с толку независимо оттого, воины мы или обычные люди. И только новые видящие могут в этом разобраться. Они стремятся видеть. И, перемещая точку сборки, приходят к пониманию того, что тайна заключена в восприятии. Причем не столько в том, что именно мы воспринимаем, сколько в том, что заставляет нас воспринимать." (VII, 368–369)

Третье внимание интегрирует все: человеческое неизвестное, нечеловеческое и даже непознаваемое. Каким же становится субъект, наделенный бесконечным диапазоном восприятия и объемом внимания, во много крат превышающим обычные человеческие возможности? Он сам становится воплощением Непостижимого в этой непостижимой Реальности. Свободный воин изменяется, как всякое живое существо, которое занято не внутренней игрой иллюзий, а направлено вовне, в Реальность. Жизнь Реальности изменяет его.

"В действительности неизвестное не лежит внутри кокона человека — там, где находятся эманации, не задействованные осознанием — и в то же время, образно говоря, оно скрыто именно там. Это момент, который остался тебе непонятен. Когда я рассказывал тебе о семи мирах, которые ты можешь собрать помимо известного мира обычной жизни, ты думал, что речь идет о вещах сугубо внутреннего характера… Годами я множество раз, указывая рукой на окружающий мир, говорил тебе: там — неизвестное. Но ты никогда не улавливал связи." (VII, 433)

Нет более интимного, более непосредственного и индивидуального контакта с Реальностью, чем приближение дон-хуановского воина к третьему вниманию. Если подготовительные дисциплины имеют общие законы, общий порядок и последовательность приближения к нагуалю, то на продвинутом этапе, где осознание уже охватило своим «свечением» обширные области его кокона, практика приобретает непредсказуемый характер, так как полностью концентрируется на неуловимой игре с намерением. В то время, когда дон Хуан делал свои последние шаги к третьему вниманию, Кастанеда не раз спрашивал его, чем же он, собственно говоря, занимается. "Ты не поймешь, а я не смогу объяснить", — чаще всего отвечал учитель. Или изрекал еще более туманные фразы, например: "Воин ждет, и он знает, чего ждет." Можно сказать, что на этом этапе процесс трансформации вообще не может быть описан с помощью тоналя — он выражается только в движениях нагуаля и в подспудном росте намерения, которым нельзя управлять, но маги все же им управляют:

"Он подчеркнул, что намерение не является чем-то таким, что можно использовать, чем можно распоряжаться или каким-то образом управлять. И, тем не менее, можно использовать его, распоряжаться и управлять им по своему желанию. Это противоречие, по его словам, и является сутью магии.

<…> Дон Хуан объяснил, что некогда, в далеком прошлом, маги проявляли интерес к общему связующему звену, посредством которого намерение связано со всем. Фокусируя второе внимание на этом звене, они обрели не только непосредственное знание, но и возможность его использования для совершения поразительных поступков. Однако они не приобрели трезвости ума, необходимой для полного управления всей этой силой. И вот, размышляя над этим, маги решили фокусировать свое второе внимание на связующем звене только тех существ, которые наделены осознанием. Это включает весь ряд органических существ, а также еще один ряд, в который маги объединили так называемых неорганических существ, или союзников. Союзники, как свидетельствуют маги, являются существами, наделенными осознанием, но не жизнью в том смысле, в котором мы понимаем жизнь.

Но и это решение было неудачным, поскольку не прибавило им мудрости. Продолжая сужать круг поисков, маги сфокусировали свое внимание исключительно на звене, которое связывает с намерением только человеческие существа. Конечный результат ненамного превзошел прежний. Наконец маги произвели окончательное сужение и решили, что каждый маг должен иметь дело только со своей связью, но и это решение оказалось таким же неэффективным.

Дон Хуан сказал, что хотя различие между этими четырьмя областями интереса и значительно, но все же ни одна из них не давала удовлетворительных результатов. Поэтому в конце концов маги остановились на том, что их собственное связующее звено с намерением должно освободить их посредством зажигания огня изнутри.

Он заявил, что все современные маги должны постоянно бороться за достижение смолкания ума (внутренней тишины). Нагваль должен бороться особенно настойчиво, потому что он обладает большей силой, большей властью над энергетическими полями, которые определяют восприятие. Он в большей степени подготовлен и поэтому лучше знаком со сложностями безмолвного знания, которое является не чем иным, как непосредственным контактом с намерением.

Практикуемая таким образом магия становится попыткой восстановить наше знание намерения и снова обрести способность использовать его, не поддаваясь ему." (VIII, 105–106)

Вездесущее намерение целиком поглощает мага, ибо только через него он сообщается с нагуалем как Непостижимым. Расширенная область осознания становится в этом случае как бы локатором, все больше и больше улавливающим из Реальности. С каждым шагом маг ощущает возрастающее участие Непостижимого в его жизни. Нагуаль транслирует "светящемуся кокону" свое крайне содержательное Безмолвие, и оно неумолимо предъявляет осознанию свое невыразимое, но очевидное и конкретное содержание.

Переживания мага на заключительных этапах его достижений обычному человеку полностью недоступны — им не найти аналогий в мире тоналя, их не истолковать, и даже самые косвенные намеки на такой тип опыта лишь окончательно запутывают неофита. Дон Хуан старательно избегает разговоров, связанных с этими над-человеческими чувствами. Он сух в оценках и осторожен в определениях, предпочитая молчание. Хотя в действительности контакт мага с Непостижимым весьма далек от монотонной тишины запредельного Абсолюта. Ведь именно здесь начинается «разговор», диалог с нагуалем — самый интенсивный, предельно важный, имеющий решающее значение для последующей судьбы воина. Но способ, которым он ведется, настолько экзотичен и требует столь диковинных коммуникационных единиц, что для постороннего взгляд граничит с помешательством. Дон Хуан вдруг сообщает недоумевающему Кастанеде об очередном "решении силы" или "плане нагуаля", после чего тащит его в пустыню, в горы, на заветную скамейку в соседнем городке и заставляет ждать неизвестно чего, в конце концов сообщая Карлосу о своей удовлетворенности ходом событий, либо о том что "все никуда не годится". Как бы то ни было, ученик всегда в растерянности и безуспешно пытается разгадать мотивы, побуждающие дона Хуана поступать подобным образом. И даже в ту пору, когда "описание мира" Кастанеды было уже радикально пересмотрено, учитель отказывался пояснять свои шаги, регулярно ссылаясь на то, что "в мире магии нет испытанных процедур, предписанных шагов и детальных правил". В конце концов Карлос смирился с загадочностью своего Нагваля, а в состоянии повышенного осознания проявлял даже удивительное долготерпение, никак не свойственное ему в обычной жизни.

Но вернемся к магическому диалогу с Непостижимым, которому дон Хуан, судя по всему, отдавал все свое внимание на протяжении долгих лет работы с учениками. Мы знаем, что этот диалог имел свой особенный «язык», хотя лингвисты наверняка воспротивятся такому употреблению их главнейшего термина. И действительно в этом «языке» нет ни одного знака, за которым стоял бы хоть как-то очерченный набор содержаний или смыслов. Диалог с намерением предельно контекстуален, а сам контекст выходит за все и всяческие рамки, оформляемые разумом. В подобной ситуации любой знак может иметь любое значение либо вовсе не иметь его. Это «язык», который следует лишь одному правилу, — он неповторим и непредсказуем. Он рождается в момент коммуникации и гибнет, как только коммуникация исчерпала сиюминутный предмет. Кроме того, он субъективен в самом точном значении этого слова, ибо целиком обусловлен интенциональностью конкретного коммуникатора — дона Хуана, в данном случае. И тем не менее, как это ни парадоксально, он всегда совершенно точен и однозначен. В силу небезупречности или недостаточной развитости способности «ощущать» маг может "не расслышать" подаваемый Реальностью сигнал, но это уже вопрос практики и опытности. Сомнения Карлоса на этот счет дон Хуан развеял следующим образом:

"Затем он ответил на мой вопрос о том, ошибаются ли маги в толковании знаков. Он объяснил, что когда маг истолковывает знак, он знает его точное значение, не имея ни малейшего понятия о том, откуда приходит это знание. Это одно из самых непостижимых следствий связующего звена с намерением. Маги имеют возможность получать знания непосредственно. Надежность этих знаний зависит от прочности и четкости их связующего звена.

Он сказал, что чувство, которое называют «интуиция», — это активизация нашей связи с намерением. И поскольку маги целенаправленно стремятся к пониманию и усилению этой связи, то можно сказать, что они интуитивно постигают все безошибочно и точно. Истолкование знаков обычное дело для магов. Ошибки случаются лишь в случае вмешательства личных чувств, затуманивающих связь мага с намерением. В других случаях их непосредственное знание функционально и безошибочно." (VIII, 28)

Для осознания мага Непостижимое манифестирует себя в любом факте окружающего мира, будучи «информатором» беспристрастным и повсеместным. Крик вороны, падение древесного листа, неожиданный порыв ветра, вихрь, необычно закручивающий пыль на пороге, встреча с животным или человеком при определенных обстоятельствах, горный камнепад или страшный цвет опускающегося тумана — все оказывается вестью, все пронизывается смыслом и служит указанием к действию.

В большинстве случаев безмолвное знание совсем не нуждается ни в каких знаках. Изощренное внимание воина руководствуется почти неразличимыми переменами в настроении, легкими импульсами чувства, приходящего неведомо откуда, — словом, всем спектром психических волнений или вибраций, пересекающих его сознающий организм. И именно безмолвное знание оказывается самым важным источником информации, когда дело доходит до конкретных проблем практики и дальнейшего развития. Столь свойственный современному человеку здравый смысл, интеллект, рассудочность в работе с безмолвным знанием могут быть только помехой, ибо сковывают естественное движение внимания, всякий раз стремясь вернуть его в банальное русло привычных схем, которые полезны лишь в очень ограниченном мире суженного поля опыта.

"Я сейчас думаю о том, как наша рациональность заводит нас в тупик, продолжал он. — Мы склонны размышлять, задавать вопросы, выяснять. Но нет никакой возможности делать это относительно магии. Магия является актом достижения места безмолвного знания. А безмолвное знание невозможно охватить умом. Его можно только пережить." (VIII, 229)

Проникновению безмолвного знания в человеческое существо более всего мешает самая любимая наша способность — саморефлексия. Помимо учения дона Хуана существует множество оккультных и мистических практик, которые могут заметно снизить эту активность человеческой психики. Сейчас, когда различные виды медитации обрели широкую популярность в западном мире, все чаще мы встречаем людей, утверждающих, что получают информацию из необычных источников. Бывает, что они поражают наше воображение удивительными «инсайтами» — таких зовут экстрасенсами и даже ясновидящими. Конечно, в той или иной степени здесь имеет место контакт с безмолвным знанием, но в использовании талантов такого рода всегда следует проявлять разумную осторожность. Чистота и упорядоченность тоналя — главное условие неискаженного восприятия и понимания диалога с Реальностью — исключительное достижение, редко являющееся "природным даром". А степень «загрязненности», недисциплинированности перцептуального аппарата заметить и оценить довольно легко. Показателем подобных несовершенств часто является широко распространенная склонность визуализировать безмолвный сигнал, который вовсе в этом не нуждается. А визуализация (которая, как вы понимаете, не имеет ничего общего с дон-хуановским видением) — это всегда достройка образа, «галлюцинирование» его с помощью подсознательного материала, способного исказить подлинную крупицу знания в такой степени, что она просто исчезнет из вида на фоне личных фантасмагорий экзальтированного «ясновидящего». Примерами таких визуализаций можно наполнить тома оккультных сочинений. Среди них встречаются самые «достоверные», т. е. известные испокон веков, традиционные, «проверенные». Наивно было бы доверять им только потому, что схожим образом люди галлюцинируют на протяжении тысячелетий. В конце концов, тональ держится своих излюбленных приемов, невзирая на века и научно-технические свершения. К подобным древностям относится, например, видение ауры. Мы вовсе не отрицаем возможности восприятия тех или иных полей, окружающих все живое. Тревогу вызывают попытки ауродиагностики: когда из особенностей формы увиденного поля, из распределения окраски излучений делаются далеко идущие выводы — характер заболевания, состояние психологического климата в семье или коллективе, наличие или отсутствие «энерговампиризма», «порчи» и даже будущая судьба пациента. Иногда "безмолвное знание" все же «прорывается» сквозь пелену выстроенных по заказу бессознательного галлюцинаций, и тогда мы, конечно же, благодарны удачливому прорицателю за своевременную помощь, но в других случаях слепая вера страждущих может причинить им немало страданий и еще усугубить нежелательное положение дел. И чем более детализировано восприятие провидца, тем более сомнений должно вызывать его сообщение. Состояние чакр, видение человеческих внутренностей, событий из прошлой и будущей жизни, тени недоброжелательных покойников, витающие вокруг клиента, ангелы-хранители, "кармические комплексы" и проч. — все это нужно просеивать и просеивать, чтобы за красочным ворохом галиматьи наконец разыскать полезные сведения; у кого достанет проницательности, образованности и терпения, чтобы получить желанный результат?

Особенный скептицизм должны вызывать так называемые "сны с учителями" или «контакты» с Космическим Разумом. Тут тональные искажения достигают своею апофеоза: право, лучше вовсе махнуть на это рукой! Тем более, что нередко среди таких откровений можно найти сознательное мошенничество, шарлатанство, или параноидальные идеи, имеющие свой корень не в безмолвном знании Вселенной, а в запущенном и застарелом комплексе неполноценности. И даже в тех случаях, когда искренность и чистота искателя не вызывает сомнений, его подводит плохо контролируемая эмоциональность. А это, как вы уже знаете, уводит точку сборки на периферию "человеческой полосы" эманации, где нет ничего, кроме психоэнергетических отходов нашего не в меру впечатлительного народа.

Кроме того, давней и всем известной чертой, присущей мистическому, оккультному и религиозному опыту, является способность слышать голоса, которые любят объяснять, поучать, предостерегать или запугивать адептов в состоянии измененного сознания. Этот симптом слишком знаком психиатрам и действительно нередко свидетельствует о серьезном психическом расстройстве. Хотя здоровые мистики, ясновидящие и экстрасенсы тоже могут услышать голос, сообщающий им сведения, в которых они заинтересованы. Уверен, что всякий уважающий себя психиатр, прознав о таких способностях знакомого экстрасенса, выразит определенный скептицизм по поводу ею «здоровья». И все же — бывает так, что безмолвное знание вдруг оказывается очень даже болтливым. В системе дона Хуана также мы находим, по крайне мере, два случая, когда "бестелесный голос" тревожит мага, ни в коем случае не страдающего шизофренией.

Во-первых, это полос «эмиссара» в сновидении. Вы помнить, что его никак нельзя назвать действительно надежным информатором. Глупо и опасно принимать этот поток словоблудия за некие откровения высшей цивилизации, но, как нам кажется, это явление распространено куда шире, чем обычно полагают. Во-вторых, это "голос видения". Он, в отличие от первого болтуна, действительно заслуживает внимания. Но именно этот перцептивный феномен должен быть исключительно редок, так как связан с дон-хуановским видением, которым не владеет никто, кроме искателей, настойчиво и целенаправленно сдвигающих свою точку сборки в течение долгого времени. Так что, если вам рассказывают о «голосах», сообщающих сверхценные сведения, вначале убедитесь, что человек, испытывающий подобные переживания, действительно видящий — в противном случае его рассказы немногого стоят. Ну, а если «голоса» поведали ему о судьбах мира, втором пришествии мессии или о грандиозных битвах между силами Света и Тьмы в потусторонних мирах, лучше бы такому «пророку» немного подлечиться — хотя бы для профилактики.

Что же касается голоса видения, то это уникальный феномен, очевидно, в какой-то мере связанный с чрезмерной привычкой перцептуального аппарата обращаться к языку как наиболее удобному способу осознания. Этот голос, безусловно, принадлежит самому видящему, хотя проявляет себя отдельным, "вынесенным вовне" процессом психического освоения чуждого, непривычного поля перцепции. Быть может, это личный способ защиты от масштабной экспансии безмолвного знания, случающейся в режиме видения. Дон Хуан так рассуждает об этом явлении:

"Когда видящий видит, то нечто как бы объясняет ему все, что происходит по мере того, как в зону настройки попадают все новые и новые эманации, продолжал дон Хуан. — Он слышит голос, говорящий ему на ухо что есть что. Если голоса нет, то происходящее с видящим не является видением.

После непродолжительной паузы дон Хуан снова заговорил о голосе видения. Он отметил, что полагать, будто видение есть слышание — тоже ошибка, поскольку в действительности видение — нечто неизмеримо большее. Однако видящие выбрали звук в качестве критерия, позволяющего определить — имеет место новая настройка или нет.

Голос видения дон Хуан назвал вещью наиболее загадочной и необъяснимой.

— Лично я пришел к выводу, — говорил он, — что голос видения присущ только человеку. Только человек пользуется речью. Может быть, в этом дело. Древние видящие считали, что голос этот принадлежит некоторому сверхмогущественному существу, связанному с человечеством сокровенными и очень тесными узами. Они считали, что это существо — защитник человека. Для новых видящих голос видения — нечто совершенно непостижимое. Новые видящие говорят, что это свечение осознания играет на эманациях Орла, как арфист играет на арфе." (VII, 310)

Последняя аналогия насчет «арфиста», как нам кажется, вовсе не лишена смысла. Осознание, оказавшееся лицом к лицу с Непостижимым, впадает в поистине грандиозный резонанс с океаном энергии. Этот чистый резонанс для осознания есть не что иное как пропитывание себя бесконечной массой безмолвного знания, не ведающего границ и совсем не считающегося с ограниченностью человеческой формы. В такой позиции язык берет на себя присущую ему функцию разграничения, структурирования чувственного опыта. Язык возвращает опыту дискретность, но теперь уже с иной целью: не для того, чтобы ограничить восприятие и втиснуть его в рамки привычного "описания миро", но с тем, чтобы сплошной поток чувствования не привел к переутомлению перцептуального аппарата вместе с последующей за этим самоблокировкой, т. е. спонтанным отключением восприятия вообще. Очевидно, такой феномен характерен для первых этапов видения — с достижением третьего внимания, когда в процесс «резонирования» включаются все энергетические ресурсы существа, осознание уже не нуждается в вербальной "ортопедии".

Итак, намерение, поставляющее магу безмолвное знание нагуаля, Реальности, бесконечного Объекта, игрой невыразимых чувствовании подводит воина к самым вратам третьего внимания. Безмолвным и неописуемым способом оно учит его последним маневрам, заключительным приемам, тончайшим нюансам энергетической настройки; оно организует и перестраивает его внутренние волокна для того, чтобы свечение осознания могло плавно и точно растечься во все более обширные зоны, не разрушив при этом структур, отвечающих за сохранность индивидуального центра восприятия. Таково намерение дон-хуановского мага, который в своей безупречности превратил личное намерение в намерение вселенной. Это и есть апофеоз самореализации человека — "когда команда человека становится командой Орла".

Отсюда берет исток еще один, быть может, наиболее важный аспект Непостижимого — свобода. Самое заманчивое и самое пугающее достижение. Мы, выросшие в ситуации не-свободы — социальной, психологической, когнитивной, биологической, материальной наконец, — не только плохо представляем себе подлинную (не относительную) свободу, но даже просто не знаем, что с нею делать. Подсознательно мы боимся ее и, столкнувшись случайно с ее проявлениями, как-то сразу начинаем навязывать себе цели, достижения, планы, ограничивающие нас и нашу свободу, — словно испытываем постоянную необходимость кому-то доказывать, что заслужили эту самую свободу, что не растранжирим ее на пустяки, не превратимся в апатичных лентяев или тупых потребителей, с бесконечным аппетитом пожирающих дары добытой нами свободы. Нам невероятно трудно вернуться к неподдельной чистоте и бескорыстности восприятия самого по себе, к свободе как естественному самоосуществлению жизненного процесса — без самодурства и своеволия, без комплекса вины и глупых обещаний соваться во все человеческие дела во имя всеобщего счастья и народной воли. Дон Хуан напоминает нам, что воин ищет сверхчеловеческое неизвестное и само Непостижимое, которое никак не приложить к страдающему роду людскому. Он говорит нам о приключении, которому нет конца, — приключении в самом чистом, прекрасном, и, если угодно, романтическом смысле этого слова. Все это настолько удалено от горестной не-свободы человека, так непонятно замученному самим собой сознанию, что дон Хуан называют его — тот единственно свободный мир, ту Реальность — абстрактным.

"А о чем ты говоришь, когда ведешь речь об "абстрактном"?

— О поиске свободы — не ограниченной привязанностями и наваждениями свободы восприятия во всем доступном человеку диапазоне. Я говорю, что маги современности стремятся к абстрактному потому, что они стремятся к освобождению. Конкретные достижения их не интересуют. Ибо у них, в отличие от магов древности, нет никаких социальных функций." (IX, 17)

Чуть ниже, выражая свое отношение к потрясающим достижениям древних видящих, искавших не свободу, но могущество, власть и бессмертие, которое имело для них смысл лишь как вечное потакание собственным страстям, дон Хуан подтверждает:

"Для меня это чересчур эксцентрично. Меня интересует свобода. Свобода раствориться в бесконечности, сохранив осознание. С моей точки зрения эти древние маги были существами экстравагантными, одержимыми и капризными. Они попались на удочку своих же собственных манипуляций.

Но ты не позволяй моему личному мнению сбить тебя с толку. Ибо нет ничего, равного достижениям магов древних времен. По крайней мере, они доказали, что потенциальные возможности человека более чем достойны серьезного отношения." (IX, 31)

Дон Хуан не позволяет очаровать себя великолепным мастерам древности. И он отвергает их мотивы (жажду власти и т. п.) вовсе не потому, что они кажутся ему отвратительными, а именно потому, что они порождают состояние не-свободы. Дон Хуан словно бы чувствует, что всякое, даже наивысшее достижение, свершенное в состоянии не-свободы, всегда фрагментарно, всегда локально по существу и не охватывает Тайны мира, заранее обрекая бесконечность бытия на однообразие частичного, замкнувшегося на себе переживания. Он видит в этом призрак смерти, ибо всестороннее, всеохватывающее переживание, не знающее конца в приближении к Реальности, только и может оправдать бессмертие, т. е. сделать бессмертие вечной жизнью во всей ее полноте. М. Мамардашвили, рассуждая о свободе, очень ярко показал ее необходимость для постижения тайны бытия:

"Здесь мы имеем дело с тайной, которая всегда остается тайной. Чем глубже в нее проникаешь, тем дальше она отступает. И это сознание тайны очень важно. Может быть, оно и является той тайной, что мы хотим постичь. И оно фундаментальным образом содержит в себе феномен свободы. Мы вообще бы не могли иметь дело с миром, который полностью исчерпывался бы своими причинно-следственными связями. Если бы мир был таковым, то, с учетом того, что для «игры» такого мира мы имеем бесконечность, его информативность давным-давно исчерпалась бы. И нас сейчас просто не было бы. Но этому противоречит антропный принцип: мы существуем. Если я получил в результате исследования такой мир, который явно исключает меня самого, значит, исследование было неправильно." (М. Мамардашвили. Как я понимаю философию, с. 75.)

В наличии свободы (как неизбежного атрибута экзистенции вообще) философ видит неисчерпаемость мира, основу его фундаментальной Непостижимости, ко и не только. Именно благодаря свободе в этом мире может существовать человек, что делает его полноценной частью той же Тайны, того же Непостижимого. Свобода связует человека как феномен с Реальностью — источником всех феноменов. А потому только свобода и делает возможным приближение непостижимого человека к непостижимой Реальности. Такова сама сущность жизни.

Вокруг проблемы свободы всегда велись морализаторские дискуссии. Социальная и этическая мысль знает даже такие радикальные взгляды, как, например, что абсолютная свобода безнравственна. Само возникновение такой отвратительной сентенции подтверждает, что человечество, создавая институты своего общежития, всегда шло по пути искажения человеческой природы. Самоугнетение человека за тысячи лет его истории довело массовое сознание до абсурдного положения. Невольно хочется вновь обратиться к мыслям Мераба Мамардашвили, для которого свобода философа — безусловное подтверждение высшей нравственности мыслящего и постигающего существа: "… проблема сознания действительно неотделима от проблемы свободы. Сознание, по определению, есть моральное явление. Не случайно во многих языках слова «сознание» и «совесть» происходят от одного корня. Ведь моральные феномены означают просто следующую вещь: способность человека руководствоваться причинно ничем не вызванной мотивацией. Так называемой идеальной мотивацией. Это и есть область морали." (Там же, с. 78.)

Как видите, дон Хуан, нарочито «снимающий» проблемы нравственного бытия человека и заменяющий их на проблему достижения свободы, просто переходит на подлинно человеческий уровень понимания, где человек как космический феномен самораскрывается в подлинной, никем не придуманной и не навязанной гармонии. Бесконечность его развития сама по себе подразумевает эту «аморальную» свободу. Ничто не сдерживает человека на его пути, кроме собственного, внутреннего "рабства".

"… О чем, по вашему мнению, говорит феномен резервных возможностей человека и сознания?

— Прежде всего об отсутствии предела. Сказать "резервные возможности" это то же самое, что ввести понятие нулевой точки, о которой, как метафоре сознания, я говорил вначале, точки, «ухватываемой» лишь негативным образом, через отрицание того, чем она не является. Держание между всеми возможными отрицаниями и есть некоторое ее постижение. Фактически и сознание, и мышление, и свободу мы можем определить только рекуррентно: сознание есть возможность большего сознания. Об этом и говорят, по-моему, резервные возможности человека. В формальном же смысле эти резервы связаны с большим числом нейронов, нервных связей, не задействованных в каждом конкретном акте сознания. А это, в свою очередь, означает безразличие природы к тому, что ты выдумываешь, в том смысле, что природа никак не ограничивает человека

И поэтому сознание, мышление и свобода производят только самих себя и есть возможности большего сознании, большего мышления и большей свободы. Ничем другим они не ограничены." (Там же. с. 84. Курсив везде мой — А.К.)

Человек свободен по определению. Вы можете усмехнуться и возразить, что, во-первых, автор, так долго и подробно доказывавший закабаленность и обусловленность человеческой психики, противоречит здесь самому себе, и во-вторых, такое утверждение безнадежно наивно и утопично. Тем не менее, я настаиваю на этой мысли. Человек свободен экзистенциально, т. е. как факт бытия или Реальности, в признании которой состоит отправная точка всего дон-хуановского учения. Поскольку свободна Реальность, что так убедительно доказывает Мамардашвили, что самим нашим опытом подтверждается ежесекундно вопреки мрачным предрассудкам тоналя, то и человек — плоть от плоти бесконечно движущегося, избыточного в каждом своем акте бытия — свободен. Именно эту необыкновенно важную истину заставляет понять дон Хуан. Каждый шаг на его пути, сколь бы сложен он ни был, сколь труднопостигаем и исполнен высокой борьбы, — это шаг к осознанию собственной свободы. И не надо сваливать ответственность на обстоятельства, на отягощенную наследственность или ущербность психологической конституции. В. Франкл верно подметил в своей работе "Духовность, свобода и ответственность": "Я связан с обстоятельствами не просто как биологический тип или психологический характер. Ведь типом или характером я лишь обладаю; то же, что я есть, — это личность. Мое личностное бытие и означает свободу — свободу стать личностью. Это свобода от своей фактичности, свобода своей экзистенциальности. Это свобода стать иным."

Стать подлинно свободным — это не просто призыв мистика-энтузиаста и не крик отчаяния вконец запутавшегося самоубийцы, который готов бросится вниз головой с Бруклинского моста, рассчитывая найти свободу в акте сознательного самоуничтожения. Свобода — это наша судьба. И недаром дон Хуан всякий раз, выслушав жалобы Кастанеды о том, что обстоятельства его жизни в миру преграждают путь к магии, к развитию чувства и осознания, указывал в сторону наскучившего, утомительного и бессмысленного Лос-Анджелеса и говорил тоскующему по вольной жизни Карлосу: "Возвращайся. Твое поле битвы — там." Свобода — это не изолированный пятачок чистой земли, где все исполнено благодатью и угождает тебе. Свобода вообще не бывает только здесь и сейчас — она всегда и везде. Она — мир, который мы потеряли и с таким трудом тщимся обрести вновь.

"Судьба человека принадлежит ему подобно тому, как принадлежит ему земля, которая держит его благодаря силе своего притяжения, но без которой человек не мог бы ходить. Мы должны принять нашу судьбу, как мы принимаем землю, на которой стоим, — это площадка, являющаяся как бы трамплином нашей свободы. Свобода невозможна без положенной человеку судьбы, свобода — это всегда свобода выбора и приятия своей участи, выбора позиции, которую человек занимает, сталкиваясь со своей судьбой. Безусловно, человек свободен, но он не плывет свободно в безвоздушном пространстве. Он всегда окружен множеством ограничений. Однако он как бы отталкивается от этих ограничений для реализации своей свободы. Свобода предполагает ограничения, основывается на них. Психика зависит от инстинкта, существование — от материи. Но эта зависимость особого рода. Человек всегда превосходит землю, по которой идет, земля нужна ему лишь постольку, поскольку он может от нее оттолкнуться, использовать как трамплин. Если бы нам надо было дать определение человеку, мы бы сказали, что человек представляет собой существо, освободившее себя от всего, что его определяло (определяло как биологический, психологический и социологический тип), другими словами, это существо, которое превосходит все эти детерминанты либо побеждая их и формируя их по-своему, либо намеренно подчиняясь им.

Этот парадокс подчеркивает диалектическое свойство человека, в присущей ему извечной незавершенности и свободе выбора заключено то, что его реальность — это потенциальная возможность. Он не является еще таким, каков он есть, таким он лишь должен стать." (В. Франкл. Общий экзистенциальный анализ.)

Как ни странно, наибольшую неуверенность и тревогу в связи с экзистенциальной свободой человека, медленно подбирающейся к его осознанию, чувствуют христианские философы и теологи. В чем-то они подобны тем нянькам, что так привыкли опекать своих воспитанников и совсем не радуются их взрослению. Наверное, не только христианство, но и всякий религиозный институт будет относиться к дон-хуановской магии с неприязнью. Для того существует слишком много поводов. Можно смириться к экспансией индо-буддистских доктрин, со всяческим богоискательством и богостроительством, с возрождением языческих мифов и ритуалов — ибо и там человек остается духовным младенцем, жаждущим пастыря и утешителя. Можно махнуть рукой на идеологическое и духовное бессилие материализма, чей кратковременный всплеск разве что разбередил пубертатный нигилизм и легкомыслие гедонистического младенчества — это возрождение духовного инфантилизма только подчеркнуло значимость религии как спасительницы и утешительницы заблудших чад. Перепуганные дети, наигравшись в атеизм, покаянно возвращаются к своим пастырям.

И только учение дона Хуана, провозгласившее абсолютную свободу и абсолютную независимость в поиске единственной Реальности мира, не может вызвать сочувствия ни у одной церкви мира. И в первую очередь из-за отношения к свободе. Красноречивым свидетельством этих настроений может послужить высказывание немецкого философа и теолога Романо Гвардини (1885–1968). В своей работы "Конец нового времени" (1950) он, в частности, писал:

"Человек свободен и может использовать свою власть, как хочет. Именно поэтому он может использовать ее неправильно, то есть ко злу и разрушению. Что гарантирует правильное использование? — Ничего. Нет никакой гарантии, что свобода сделает правильный выбор. Имеется только вероятность того, что добрая воля превратится в склад души, в позицию, в характер. Но, как мы уже видели, беспристрастный взгляд вынужден констатировать отсутствие такого характер, который сделал бы правильное распоряжение властью вероятным. Человек нового времени не подготовлен к чудовищному взлету своей власти."

Конечно, нет сомнений: человек все еще не готов к свободе, как не готов он и к встрече с непостижимой Реальностью (вне христианского бога и прочих «спасительных» доктрин). А стало быть, человек не готов стать человеком. Такое положение должно было бы удручать и печалить, но религия находит здесь повод для мрачного торжества. без покровительства и защиты Отца нашего Небесного человек — просто слепой червь, и не видать ему Царства Божия в его «самодельной», самостоятельной свободе. Какое уж тут Непостижимое! Без Спасителя — только мрак и безысходность…

Но сколько духоты, сколько спертости мысли в самом подходе! Как не хочется вновь перетряхивать всю эту ветошь, все эти скудные потуги описать мир, понавешав предупреждающих табличек и указателей типа "Осторожно! Погибель души!" или "Верной дорогой идете, товарищи!" После блистающих океанов нагуаля, после свежих и вольных ветров, которые нам посчастливилось вдохнуть, снова тащить па свет божий дряхлый дуализм, менторские замашки начетчиков и болтунов, все это скопище самонадеянной глупости, претендующее на сверхчеловеческую мудрость, а на деле погрязшее в банальностях и трюизмах. Р. Гвардини, прочитавший Слово Божие, уж наверняка знает, что говорит. Свободу, говорит он, можно использовать «правильно» и «неправильно» — как будто это утюг, которым можно гладить белье, а можно колоть орехи. Очевидно, человеческий тональ так и представляет себе свободу — этакий список разрешенных действий вместе с доходчиво изложенной инструкцией по эксплуатации, правилами техники безопасности и т. п.

Неужели так трудно попять, что свобода — это состояние бытия. абсолютно полное, самодостаточное и гармоничное изнутри? И если человек не готов к свободе, то он ее и не получит, ибо свобода — достижение личное, внутреннее, глубоко интимное. Нет причин пугаться якобы возможной свободы по простому соизволению демократического большинства в парламенте. Hе-свободный человек всегда найдет способ убежать от свободы, всегда состряпает гору правил и законов — как в социальной, экономической, так и в духовной жизни. Утратит авторитет христианство — взойдут новые кумиры, новые спасители и новые диктаторы.

Кто, кроме дон-хуановского воина, посмеет выдержать яростный блеск свободного солнца? Человек всегда стремится искать человеческое. Если же он когда-нибудь встанет на следующую, более высокую ступень и разглядит свободу как сияние Непостижимого, то он уже не сможет использовать ее "правильно или «неправильно» — он просто позабудет правила, которые были ему нужны в прежние годы зависимости и рабства. Свободный воин — символ и воплощение магии — перестанет быть социальным (и не только в том смысле, что он перестанет принимать участие в манифестациях, революциях и забастовках): он просто выйдет за рамки всех человеческих категорий, символов или знаков. Став свободным, он станет непостижимым — окажется на другом краю бездны, где его встретят только ему подобные.

Является ли это состояние сверхчеловеческим? Либо это просто новая ступень в самореализации человека? И будут ли еще пути к Непостижимому в мире Реальности и Свободы? Никто не ответит. Мы знаем только одно: нет конца странствию, если вас окружает настоящее, но неизвестное бытие.

"Как я говорил тебе, современные маги стремятся постичь сверхчеловеческое неизвестное.

— Чем может быть это сверхчеловеческое неизвестное? — Свободой от всего человеческого. Это — невообразимые миры, выходящие за пределы человеческих возможностей достижения, которые тем не менее каким-то образом доступны нам. Туда направляются современные маги. Их устремления лежат далеко вне интересов людей, за пределами этих интересов лежат всеобъемлющие миры, среди которых есть далеко не только сферы обитания птиц и животных, хотя и они неизвестны человеку. То, о чем я говорю, представляет собой миры, подобные нашему. Целые вселенные с бесконечными пространствами.

— Где находятся все эти миры, дон Хуан? В различных положениях точки сборки?

— Правильно. В различных положениях точки сборки, но эти положения доступны для магов вследствие движения точки сборки, а не ее сдвига. Путешествия в такие миры могут совершить в сновидении только сегодняшние маги. Маги древности были далеки от них, потому что такие путешествия требуют от магов великой непривязанности и полного отказа от чувства собственной важности в любом его проявлении. Старые маги не могли пожертвовать всем этим. Для магов, практикующих сновидение в наши дни, это сновидение является свободой достичь миров, не укладывающихся ни в какое воображение.

— Но зачем их достигать?

— Ты уже спрашивал меня сегодня об этом. Ты рассуждаешь, как настоящий купец. "Это опасно? — спрашиваешь ты. — На сколько процентов увеличится сумма моего вклада? Будет ли так лучше для меня?" На эти вопросы невозможно ответить. Ум купца настроен на подсчет прибылей. Но свобода не может основываться на вкладах и доходах от них. Свобода — это приключение, которому нет конца, в котором мы рискуем жизнью и даже большим, чем жизнь, во имя нескольких мгновений чего-то превыше слов, мыслей и чувств.

— Я спрашивал, имея в виду другое, дон Хуан. Я хотел узнать, что может вынудить такого никудышнего бездельника, как я, достичь этот всего?

— Поиск свободы — это единственная побуждающая сила, которую я знаю. Это свобода улететь внезапно в бесконечность, которая где-то там. Это свобода умереть, исчезнуть навсегда. Это свобода быть подобным пламени свечи, которая остается неугасимой в мире, озаряемом светом миллиардов великолепных звезд, остается неугасимой потому, что никогда не считает себя чем-то большим, чем есть на самом деле, — всего лишь свечой." (IX, 112–113)

Здесь, на крутых вершинах Непостижимого мы и расстанемся с Карлосом Кастанедой и его тайной, чтобы, возможно, когда-нибудь встретиться вновь. Вы, конечно, понимаете, что все это — не его личная тайна. И даже не открытое им мистическое учение с древними, самобытными истоками составляет подлинную загадку его книг.

Тайна кроется в беспредельной Реальности, нас пронизывающей, в барьере, разделяющем субъект и неописуемое То, и в самой возможности порыва. Тайна — в неуловимом блеске мироздания вовне и в природе недоставленного нам шанса.

Все мы утомлены и несчастны, даже когда забываемся в буйстве сил и бессмысленных развлечениях. Все мы ограничены и узколобы, даже когда странствуем в необозримых просторах абстрактной мысли. Ибо бессилие и ограниченность — суть нашего опыта, нашего прямого чувствования, узаконенного разумом и природой. Перепрыгнуть через самого себя и хоть мельком воспринять свободную сокровенность бытия, помимо смысла, способного кастрировать жизненную силу и лишить ее изначального великолепия, помимо прикладного концептуирования, которое вечно истощает озабоченного потребителя, — вот задача.

Тайной пропитано все, о чем пишет Карлос Кастанеда. И чем дальше он заводит нас, следуя невысказанному стремлению (о котором не говорит, но мы все равно его чувствуем) по затейливому лабиринту дон-хуановской магии, тем отчетливее и полнее вырисовывается То, о чем нельзя сказать никакими словами: живое чувство, выплескивающее себя за рамки знаков, какими бы гениальными творцами эти знаки ни создавались. Дон Хуан называет свое грандиозное знание искусством намерения — и теперь, продумав и прочувствовав вдоль и поперек долгую историю Кастанеды, мы лишь самым краешком сознания коснулись этого ключевого звена на пути в Непостижимое. Да и то — кто знает, не обманчивый ли это призрак, не примерещилось ли нам дымное облачко от чрезмерного усердия, готовое в миг растаять и превратиться в обидную пустоту? Или надежнейшая наша опора — осознание, благодаря которому мы удерживаем собственную самость среди всевозможных ветров непостигаемого космоса: что это? Отражение энергии, отражающей саму себя? Но как это происходит? И в чем исток такой вещи, как «осознание»? Что на самом деле кроется за словами и за объяснениями, построенными из тех же слов? Пусть эти вопросы покажутся вам безумными, но именно там, куда ведет нас такое безумное вопрошание, лежит самое насущное — корень нашей природы и шанс выбраться на волю.

Как видите, объект и субъект в равной степени непостижимы, бытие и сознание сродни иероглифам, означившим две бездны опыта, которые как бы всегда перед нами и одновременно заперты от нас в какой-то мистической запредельности. С помощью дона Хуана мы решаемся совершить прыжок в бездну и там, в свободном падении, прочувствовать реальную жизнь Мира. Но что же оказывается нашим единственным инструментом в отчаянной авантюре, что предъявляет нам само чувство — последний критерий опыта? Внимание — которое и есть квинтэссенция Тайны. Даже приняв модель энергетической вселенной Орла, мы никак не можем постичь, что же есть внимание, избирающее и выделяющее, концентрирующее и игнорирующее полевые структуры бытия. Мы также не знаем, за счет какой силы осуществляется процесс внимания и в чем его суть. Мы взялись в этой книге условно именовать феномены перцепции «резонированием», но в действительности не знаем даже, уместна ли подобная аналогия. Вслед за психологической наукой мы утверждаем, что внимание сопряжено с волей, вслед за доном Хуаном мы называем источник воли намерением — и порочный круг замыкается.

Тайна намерения сводит на нет все человеческие потуги объяснить целенаправленную работу психики вместе с ее фундаментальными составляющими: вниманием, восприятием и осознанием. Остается лишь недоумевать по поводу такого странного положения дел. Повсюду мы не ведаем, что творим. Область Непостижимого поглощает нас, подобно трясине. Три главнейших вопроса — что работает? с чем работает? как работает? — остаются без ответа. И тем не менее, дисциплина дона Хуана предоставляет нам уникальный шанс совершить (неведомо как) самую грандиозную трансформацию собственной природы, на которую когда-либо осмеливалось человеческое воображение. Исследование Кастанеды не может не вызывать восхищения и чувства благодарности — ведь он не только реанимировал высокое изумление перед вездесущей Тайной бытия (которое само по себе всегда инициировало глубинный поиск и распахивало новые горизонты), но и указал направление, в котором следует искать разгадку. И, что очень важно, в направлении можно быть уверенным. Ведь уникальность учения дона Хуана состоит в том, что оно последовательно и твердо опирается но безупречные философские и психологические посылки. Мировой оккультизм не знает примеров такого интеллектуального мужества — в той или иной степени мистики всегда отвлекаются на миф, на религиозный трепет, на предпочтительную эмоцию или предвзятое теоретизирование. Их волнует не только Истина в ее чистоте и бесстрастии, но и сладостное предвкушение Великого, Священного, Всемогущего — Того, кто защитит и облагодетельствует Своими дарами. Именно здесь заканчивается наука и торжествует эмоция — родительница предрассудков и религии. Более того, тут и берет верх искушение объяснить Тайну мира, подарить страждущему человечеству смысл и благо.

Карлос Кастанеда этого не сделал. И потому, наверное, многие искатели неосознанно испытывают досаду — им недостаточно предложенного пути, пропуска в мир подлинной и нескончаемой Тайны: религиозное сознание требует Бога с Его благосклонностью и любовью, с Его законами, рецептами н охранительными молитвами, «магическое» сознание жаждет иерархии, тайных орденов, ритуалов и власти над силами, чтобы непрерывно подтверждать свою исключительность; а сознание мистика жаждет слияния с Абсолютом. В учении дона Хуана ничего этого нет. "Человек знания" не видит оснований для подобного сочинительства, а потому выбирает единственное, в чем уверен, — свободу.

Конечно, такой Путь устраивает немногих. В отличие от религии или традиционных "духовных учений" он вовсе не ставит перед собой цель достижения психологического комфорта. Самоутешение или самообман, экзальтация или мирные мечтания, даже психотерапия в виде "обретения смысла" или организация коллективного «убежища» в среде духовных единомышленников — все это если и возможно в рамках дон-хуановского пути, то где-то на периферии, на «привалах», где допустимо снизить общее напряжение и помечтать па досуге.

Вообще же, учение дона Хуана ближе всего к исследовательской дисциплине, к изыскательской работе ученого, где все состоит из бесконечной череды экспериментов и разрешения рискованных задач, а теоретическая часть — совокупность рабочих гипотез, проверяемых самым строгим и беспристрастным способом.

Техники и методы, которые мы постарались осветить в этой книге, предназначены только для того, чтобы начать исследование. Здесь нет и следа догматизма — все подвергается сомнению, осмысляется вновь и вновь, пересматривается в самых широких масштабах. Читатели Кастанеды, конечно, заметили из рассказов дона Хуана, что история "магии нагуаля" достаточно драматична, не лишена ошибок и заблуждений, трагических коллизий и разочарований, даже подлинных революций, следующих за неожиданными открытиями, опровергающими идеи древних исследователей. Такой динамизм познания отнюдь не свойственен мистическим традициям, с какими мы прежде встречались. Зато он совершенно естественен в истории науки, превыше всего поставившей объективную истину и тем самым порвавшей с религиозностью любого вида.

Итак, мы имеем дело с живым знанием. Как и все подлинно живое, оно не имеет конца. Тайна, с которой нас познакомил Карлос Кастанеда, очаровывает именно своей неподдельностью, ненадуманностью — она манит жизнью, свободным дыханием, непредсказуемой игрой сил, на которые не нацепишь ярлык, не побрызгаешь святой водой, не умаслишь хвалебными песнопениями в храме. Путь, который не знает конца, и Тайна — без границ и ответов. Только чистая радость восприятия, радость встречи с Непостижимым, готовым бескорыстно предъявить себя во всем блеске раскрывшемуся, свободному сознанию.

Если вы хотите искать подлинную Реальность, вам прежде всего потребуется дерзость. Дерзость подвергать сомнению все мифы, когда-либо сотворенные человеком. Вам потребуется мужество, чтобы отказаться от всех и всяческих утешений, от всех упований и надежд, от диктатуры массового сознания с его нетерпимостью к духовному диссидентству и его назойливостью моральных стереотипов, от идей мессианства и всеобщего спасения. С одной стороны, вам придется выкинуть из головы всю «достоверную» чепуху материализма, непререкаемость «очевидных» фактов о веществе, пространстве и времени, а с другой — позабыть популярные нынче легенды о карме, колесе перевоплощений, о «планах» бытия с его витальными, ментальными, астральными и еще бог знает какими прослойками, про чакры и ту энергию, что их «раскрывает» с дивной последовательностью. Кроме того, вам придется махнуть рукой на все эти бесчисленные Братства (как посюсторонние, так и потусторонние), на «темных» и «светлых», а также на их мифическую войну, которая ведется с переменным успехом. Все это оставьте ревнивым блюстителям общечеловеческого тоналя — Абсолютное Добро, Абсолютное Зло, ангелов и бесов, сатанистов и экзорцистов. Позабудьте про Космический Разум и геенну огненную. Пусть фантомы блуждают в своем фантастическом мире — им радостно там быть, они восхищены высоким смыслом, размахом помыслов, масштабами борьбы…

Если же вас покоробило оттого, что в общий список отвергаемого попали полюбившиеся вам образы или идеи, если вы в смятении и уже испытываете неприязнь к оголившейся плоти Непостижимого, сущего вне человека, — просто примите эту книгу как набор домыслов и допущений. Куда проще (а главное, безопасней!) дрейфовать в потоке обыденных восприятий, верить в незыблемость удобных и разделяемых смыслов и вести душеспасительные беседы о добродетели, правильном воспитании и самосовершенствовании… В таком случае вы можете быть абсолютно спокойны — до самой смерти Реальность не тронет вас, поскольку ей нет до вас никакого дела, не вспугнет вашего самодовольства и не восхитит своими немыслимыми чудесами.

К чему донкихотствовать и скакать на краю бездны?

В конце концов, тайна Карлоса Кастанеды — это тайна "одинокой птицы", чудом совершившей побег из стаи. О ней легко забыть, куда легче, чем о миллионах маленьких, но крайне срочных и серьезных дел, об этой сосредоточенной возне с солидным названием "социальная жизнь человечества". Что же касается дона Хуана, то он вовсе слился со сверкающей голубизной прекрасных, но уж больно непонятных просторов. Он словно порыв ветра — шепнул о своем и улетел навсегда.

И это правда. Ведь он и есть свобода — ничем не замутненное скольжение непостижимого в Непостижимом. Забыть его очень просто.

Только в сердце — тихая, совсем неприметная печаль. Отчего?