Обсуждение

Д.К. Бурлака: Спасибо, совершенно превосходное выступление! Коллеги, постарайтесь, чтобы ваши вопросы к Сергею Сергеевичу не перерастали в получасовые прения.

Вопрос: (Девушка представляется, неразборчиво), Самарский университет. Сергей Сергеевич, если позволите вопрос такой. В чем сам Кьеркегор видел необходимость разрыва помолвки? И в чем же Кьеркегор видел онтологическую необходимость вот этого зависания на границе? Спасибо.

С.С. Хоружий: Понятно. Вопросы — из основных, просто мне некогда было самому проставить все точки над i. Что касается чисто биографического вопроса, то ответа на него нет. Биографы его не знают, истинная причина разрыва помолвки считается неизвестной, и каждый, как говорится, решает в меру собственной испорченности. Так, Лев Шестов утверждал, что дело, безусловно, в импотенции Кьеркегора, отчего я со слова «испорченность» и начал. Но это крайнее мнение, и в эту версию — как, впрочем, и во все другие — не всё укладывается в биографии Кьеркегора. Однако сказать я должен совсем другое: что по самой сути феномена Кьеркегора, ответа на этот вопрос и не может быть. Есть главный мотив, который даже слишком резко, слишком навязчиво доносится до нас с каждой страницы Кьеркегора. Это — невероятный акцент на обращенности внутрь, невероятный акцент на том, что только внутренняя жизнь, внутренняя реальность человека суть подлинная жизнь и подлинная реальность. Все выражения этого подлинного вовне так или иначе обречены быть ложными. Эта диалектика внутреннего и внешнего, диалектика невозможности истинного выражения внутренней реальности, принципиальна для Кьеркегора. И потому это главное из событий его внутренней реальности заведомо не имеет адекватного внешнего выражения. Пусть даже мы в точности знали бы биографию Кьеркегора в 1841 году, расписанную по дням, всё равно это была бы ложь.

Д.К. Бурлака: Игорь Иванович, пожалуйста.

И.И. Евлампиев: Сергей Сергеевич, у меня два вопроса, которые я хотел бы Вам задать. Первый касается Вашей оценки классической немецкой философии, Канта и Гегеля, в частности. Всё-таки, мне кажется, здесь есть некая чрезмерная однозначность. Как тогда Вы интерпретируете в рамках Вашего подхода известное суждение Канта о том, что он коперниканский переворот совершил, ведь человека в центр поместил…

С.С. Хоружий: Отнюдь нет! Разумеется, не человека, а субъекта.

И.И. Евлампиев: Ну, всё равно, коперниканский переворот.

С.С. Хоружий: Нет-нет-нет! Трижды «не всё равно».

И.И. Евлампиев: Ну, хорошо, я понял.

С.С. Хоружий: Ибо субъект — это уж точно не человек.

И.И. Евлампиев: Ну, а как тогда Вы относитесь…

С.С. Хоружий: Весь антропологический поворот, многотрудные усилия нескольких десятилетий, сводились, если угодно, к тому, чтобы похоронить субъекта — чтобы вслед за его кончиной смог ожить человек. Последнее и до сих пор еще не очень удалось.

И.И. Евлампиев: Ну, хорошо. А тогда как вот этот феномен неогегельянства…? Ведь тогда же Гегель тоже как-то не укладывается в такую однозначную модель.

С.С. Хоружий: Конечно, не укладывается. Всё, что я говорил о классическом немецком идеализме нужно понимать и не просто cum grano salis, а как великую вульгаризацию, которая справедлива только в узком, необходимом мне контексте.

И.И. Евлампиев: Хорошо, спасибо, да. Тогда уже по Кьеркегору, уже более важный вопрос. Вот то, что Вы говорили о Вашем понятии размыкания, очень напоминает понятие, собственно «экзистенции» Хайдеггера. Это ж тоже размыкание к бытию. Но тогда возникает вопрос: в чем тогда Вы видите разницу? Уж очень тут похоже и тогда важно понять принципиальное различие Вашего концепта размыкания и экзистенции Хайдеггера как некоего акта тоже выхода к бытию.

С.С. Хоружий: Вот здесь вопросы действительно важные и крупные — собственно, целая тема о концептах, так или иначе родственных размыканию. Но сформулированы они были слишком огульно и неточно. Если говорить об экзистенции, то она несомненно близка к размыканию. Но, во-первых, близость еще не совпадение, и в характере близости надо разбираться. Во-вторых, экзистенция есть уже и у Кьеркегора, а не только у Хайдеггера, и мне глубоко непонятно, почему Вы увидели сходство именно с Хайдеггером, хотя для начала следовало бы сближать с Кьеркегором. А третье, самое существенное, в том, что у Хайдеггера существует обширный и достаточно сложный дискурс размыкания, в котором концепт экзистенции — совсем не главная часть.

История размыкания у Хайдеггера, как я бы выразился, драматична. В Sein und Zeit это одно, в средний период — другое, а у позднего — еще третье. Все эти этапы я разбираю, равно как связь каждого из них с концепцией размыкания в синергийной антропологии. К сожалению, этот анализ пока еще не опубликован. Тем не менее, существует развернутый ответ, и он, в частности, говорит, что ни с одним этапом Хайдеггера полной близости у меня нет. Философская проблематика здесь довольно сложна, и я из нее, пожалуй, отмечу всего два момента. Во-первых, нужно различать размыкание в его интериоризирующих и экстериоризирующих предикатах. Размыкание я для простоты охарактеризовал как обращенность вовне, но оно реализуется и как обращенность на себя, как проработка собственной внутренней реальности, ее выведение из состояния сращенности, неразличенности ее содержаний. Во-вторых, необходимо напомнить, что в «Бытии и времени» размыкание фигурирует прямо и буквально, под собственным именем, Erschliessung, или Erschliessen. Это — едва ли не единственный случай в современной философии; как правило, и у Кьеркегора, и у других употребляются лишь те или иные близкие термины. Это сохранено в переводе В.В.Бибихина, там Erschliessung передается как «размыкание» или же «разомкнутость». И кстати, в «Бытии и времени» размыкание направлено как раз внутрь. Dasein размыкает самоё себя, не «себя навстречу чему-то», а именно себя, в экзистенциалах, прежде всего, понимания и расположенности (которая, как мы помним, у Хайдеггера означает настроение). Но это уже технические вопросы. Существенно же понимать, что размыкание направляется, вообще говоря, и вовне и внутрь, что оно передается многими терминами, и что в современной мысли существуют многоразличные аватары размыкания, находящиеся в достаточно сложных взаимоотношениях. Эти отношения я все честно разобрал, но текст еще не опубликован.

Н.В. Кофырин: Сергей Сергеевич, не кажется ли Вам, что эта непрекращающаяся философия в череде сценариев является своего рода страхом перед реальностью, некоторой неуверенностью в себе?

С.С. Хоружий: А что в открытые ворота ломиться? Самому Кьеркегору так безусловно и казалось, этими мотивами насыщены его отношения с собой…

Н.В. Кофырин: Его философия была замещением его реальной жизни.

С.С. Хоружий: Нет-нет. Для начала Вы сказали что-то абсолютно верное, чтобы потом быстро соскользнуть невесть куда. Что такое «реальная жизнь» — вот это уже, знаете, для Вас одно, а для Кьеркегора, чувствуется, абсолютно другое. Тут Вы с ним уже никак не совпадете. Что же касается страха, то Кьеркегор, как мы знаем, написал трактат о страхе. Он полагал, что страх — это из самых ценных достояний человека, одно из самых экзистенциально продуктивных состояний, расположений. Он говорил, что чем меньше духа, тем меньше страха. Интенсивность страха для него была верным показателем, одним из критериев не душевной, а духовной глубины. И так далее. И, конечно, сам он всю жизнь прожил в страхе, следя притом, чтобы страх его не покинул.

Р.Н. Дёмин: Сергей Сергеевич, я хотел поблагодарить Вас, прежде всего, за прекрасный доклад. И спросить следующее: когда и в каком контексте Вы познакомились с философией Кьеркегора? И когда Вы стали обращать внимание, что он, по Вашему выражению, является в известной степени предшественником синергийной антропологии? Когда это было?

С.С. Хоружий: Ну, это довольно личный, как говорится, вопрос. Разумеется, сначала я, как всякий обучающийся философии, должен был просто познакомиться с Кьеркегором как с частью ее истории. Впрочем, это знакомство происходило тогда, когда отношения наши с литературой имели техническую затрудненность благодаря партии и правительству. Поэтому я боюсь, что сначала я, как многие, прочел Пиаму Павловну Гайденко. Тогда, по молодости, ее книга мне показалась очень хорошей — да, наверное, она и была лучшим, что тогда, учитывая все обстоятельства, могло быть у нас о Кьеркегоре написано. Но тогда никаких личных философских отношений с Кьеркегором отнюдь не сложилось. Никаким фактором в моем философском становлении, высоко выражаясь, он не стал. А вот когда синергийная антропология уже существовала, и я реконструировал, глядя из неё, философский процесс, тогда я постепенно увидел, что в этом процессе Кьеркегор является фигурой, наиболее близкой к тому, что я делаю.

С. Попова: Светлана Попова, философский факультет СПбГУ. У меня возник такой вопрос. Здесь прозвучало «карнавал» в контексте четвертого произведения Кьеркегора. И возникает такой вопрос: можно ли в принципе считать это произведение началом вот этой самой полифонии, о которой пишет Бахтин? Вместе с тем, здесь прозвучала такая вещь как «модератор», как модератор именно этого произведения, т. е. автор выступает модератором. Вот здесь хотела спросить, в каком контексте выступает понятие «модератор»? Ведь модератор — это когда у нас собран круг из пяти человек, и кто-то в этой дискуссии выступает модератором. Или модератор — это автор, который описывает дискуссию этих пяти человек, и тогда мы говорим о полифонии? Ну, и второй вопрос: почему человек — это «трояко размыкающее»?

С.С. Хоружий: Последнее — это уже я, а не Кьеркегор. Так называется мой текст, один из основных моих текстов. Называется же он так потому, что, согласно синергийной антропологии, человек осуществляет три вида размыкания, которые для него конститутивны: онтологическое, онтическое и виртуальное. В лекции же шла речь только об онтологическом размыкании, поскольку у Кьеркегора фигурирует единственно лишь оно.

Теперь по поводу полифонии. В моем изложении, боюсь, наложились друг на друга две различные вещи. Есть обсуждавшийся нами эксцентрический текст на шестидесяти страницах в «Ненаучном послесловии», где Климакус устраивает собеседование, рассаживает всех персонажей и их друг с другом сравнивает и стравливает. Называть это полифонией? Нет, конечно. Это литературная игра, скажем так, экзистенциальная игра, эксцентрика. Полифонией является совсем другое. Полифонией является весь ансамбль из шести сценариев. Вот здесь, применительно к этому литературному целому, слово «полифония» может пониматься уже совершенно всерьез, и я, как говорится, положив Бахтина, с одной стороны, и Кьеркегора, с другой, вполне берусь доказать, что у Кьеркегора полифония имеет место. Но текст со встречею масок все же тоже имеет касательство к полифонии: в нем автор указывает, что разные его тексты — во взаимной связи, общении, перекличке. Можно считать его своего рода заявкой или намеком автора на полифоничность его дискурса.

С. Попова: Спасибо большое.

Вопрос: У меня очень простой вопрос. Что по-Вашему человек?

С.С. Хоружий: Это, как известно, предмет антропологического дискурса, который мы все в меру сил понемногу развиваем. Синергийная антропология — это один способ описания, который, как мне кажется, хотя бы отчасти применим к тому, как человек себя проявляет сегодня. Разумеется, он не претендует на исключительность. Тут уже вспоминали название одного моего текста, которое звучит как ответ на Ваш вопрос — «Человек, или сущее, трояко размыкающее себя». Можно считать эту формулу неким рабочим ответом с позиций синергийной антропологии — но только сугубо рабочим: указывающим лишь некую постановку темы о человеке.

Д.К. Бурлака: Коллеги, у нас тема Кьеркегор, так что давайте её придерживаться в вопросах.

Девушка из Самарского университета напоминает, что часть её вопроса осталась без ответа.

С.С. Хоружий: Кажется, да, была еще часть вопроса. Повторите ее, пожалуйста.

Вопрос: Спасибо. Я еще спрашивала о необходимости, об онтологической необходимости «стояния на пороге» для самого Кьеркегора. И вот сейчас мне еще пришло в голову, что с одной стороны, у Кьеркегора ведь мотив размыкания и открытости, а с другой стороны это стояние на пороге, не является ли наоборот закрытостью?

С.С. Хоружий: Возможно, я не четко произнес дефиницию, но ответ содержится прямо в ней. Пребывание на пороге, в пороговом типе сознания означает, что в сознании одновременно присутствуют и открытость и замкнутость, вопреки тому, что они друг друга полностью исключают. Это можно называть и катастрофическим типом сознания, или еще иначе. Два несовместимых, взаимно исключающих полюса одновременно присутствуют в сознании. Человек понимает, что между ними необходимо сделать выбор, он постоянно повторяет себе: да, нужно сделать выбор, я совершаю выбор… и так может продолжаться всю жизнь — или до коллапса сознания.

В. Комаров: Священник Владимир Комаров, студент РХГА. Когда Вы провели некоторую параллель между внутренним конфликтом Ивана Карамазова и Сёрена Кьеркегора, у меня возник вопрос…

С.С. Хоружий: Простите, я сразу же усилю. Я сильнее даже вижу их сходство, я говорю об экзистенциальном тождестве Ивана Карамазова и Кьеркегора по структуре сознания.

В. Комаров: Ну, если мы вспомним Достоевского, то видим, чем закончился, собственно говоря, для Ивана Карамазова его конфликт — он закончился для него беснованием. Собственно говоря, к нему приходит бес. Как Вы думаете…

С.С. Хоружий: Что значит закончился? Во-первых, надо вспомнить, что как нас Бахтин обучил, да и любой читатель согласится, у Достоевского ровно ничего не заканчивается, и это глубоко принципиально. Поэтому и судьба Ивана открыта.

В. Комаров: Нет, просто, понимаете, возникла такая мысль, наверное, ошибочная, что, собственно говоря, конфликт Кьеркегора не закончился ли, как ни странно, тем же самым банальным беснованием? Эксцентричные поступки, супер-внутренний конфликт, который не ведет ли… Если мы посмотрим как православные люди, попробуем оценивать его духовно. Не есть ли это то же самое?

С.С. Хоружий: Совершенно очевидно, что такая интерпретация возможна. Это стандартная ортодоксально-фундаменталистская интерпретация. Датская церковь Кьеркегора так никогда и не простила, с ее позиций его военный поход против нее приблизительно так и трактовался, как Вы говорите. В терминах же философского анализа, а не идеологических оценок, это — интерпретация с сугубо внешней позиции, не пытающаяся проникнуть внутрь, в ту самую внутреннюю реальность, где, по Кьеркегору, только и обитает истина.

Д.К. Бурлака: Датская Церковь лютеранская, да?

С.С. Хоружий: Да, конечно. Она как раз во времена Кьеркегора стала государственной церковью, что представляет собой, в известном смысле, предел институализации. Понятно, что это лишь увеличивало конфликтность в отношении Кьеркегора к своей церкви (хотя, впрочем, он до последних лет жизни думал о том, чтобы занять должность пастора). Только когда Кьеркегор в середине XX века сделался великой фигурой для протестантского теологического мышления, датской церкви ничего не осталось другого как почтить Кьеркегора, открыть музей Кьеркегора и так далее. Но конфликт, разумеется, остался. Однако в целом, тема здесь тонкая, существенны детали и оттенки, и, как говорится, в сапогах сюда лучше не заходить.

Д.К. Бурлака: Сергей Сергеевич, а можно ли сказать, что Иван Карамазов бесноватый? Ведь явился ему бес, бесы и подвижникам являлись.

С.С. Хоружий: Нет-нет, Вы смешиваете эпизоды, там всё есть. Беснование у Ивана произошло слегка позднее, не тогда, когда черт явился, а потом на заседании суда. В свое время припадок состоялся. А как у Достоевского без припадка?

В. Дробышев: Кьеркегор творил в русле западной традиции, которая в известной степени пантеистична…

С.С. Хоружий: Как Вы её обругали? Пантеистична? Нет, ну с какой радости такую шапку вдруг над западной мыслью воздвигать?

В. Дробышев: Я имею в виду Экхарта, Бёме, Гегеля и так далее. В этой связи для синергийной антропологии существенно то, что человек, приобщаясь к Божественной энергии, не приобщается к Божественной сущности? Вот в этой связи…

С.С. Хоружий: Нет-нет, простите. Не приобщается он Сущности. С Вашего позволения, согласно православному догматическому положению, Сущности даже Вы не приобщаетесь, должен Вас разочаровать.

В. Дробышев: В этой связи Кьеркегор с позиций синергийной антропологии не противоречит этому тезису?

С.С. Хоружий: Простите, Вас не расслышал: что чему противоречит? Точнее, Кьеркегор противоречит, но чему именно?

В. Дробышев: Я имел в виду, что западная традиция пантеистична, ну, Экхарт, Бёме…

С.С. Хоружий: Как Вы понимаете пантеизм, что Вы под пантеизмом понимаете?

В. Дробышев: Попытка приближения к Богу, слияние с сущностью Бога. В то время как синергийная антропология проповедует что…

С.С. Хоружий: Секуляризованная мысль продвигается, если уж надо какую-то шапку, к атеизму, а не к пантеизму.

В. Дробышев: Разница, на самом деле, не очень большая, если внимательно присмотреться.

С.С. Хоружий: Вообще для истории мысли разница здесь есть, и для интеллектуального процесса это разница весьма немалая.

В. Дробышев: Я собственно хотел спросить, Вы считаете, что Кьеркегор соответствует синергийной антропологии, т. е. он находится на такой позиции, что человек не может приобщиться сущности Бога? Но у Кьеркегора нет энергийного дискурса.

С.С. Хоружий: В этих терминах я о Кьеркегоре не говорил, но тем не менее говорить законно и можно. Дискурс у Кьеркегора, действительно, не энергийный. Но он и не эссенциалистский, что весьма важно. Я не входил сейчас в сами философские конструкции, как Вы помните, даже до экзистенции не добрался. Но, если бы я в них начал входить, то при описании первого же сценария подчеркнул, что из эссенциалистского философствования он выходит. С эссенциализмом у него нет особой явной полемики, такой как с Гегелем; но тем не менее позиция и здесь абсолютно определенная. В современных терминах, мы можем в некотором широком смысле сказать, что его позиции приближаются, тяготеют к энергийному дискурсу. Возможна такая обобщенная интерпретация, в которой экзистенциальный дискурс рассматривался бы, огрубленно выражаясь, как некая вариация на тему энергийного дискурса. Ибо это тоже попытка выхода из эссенциалистского дискурса — в сравнении с энергийным дискурсом, половинчатая, не столь радикальная, но направляющаяся в ту же сторону.

Д.К. Бурлака: Нет больше вопросов к Сергею Сергеевичу? Ну, коллеги, вопросы уже пошли по второму, по третьему кругу… Мы же в христианской академии, надо с состраданием к ближнему относиться. Сергей Сергеевич ведь говорил, что с раннего утра участвовал в семинаре. Я понимаю, набросились, увидели, просят побыть еще. Давайте поблагодарим Сергея Сергеевича.

С.С. Хоружий: Очень рад, спасибо!

Д.К. Бурлака: Всем спасибо, закрываем сегодняшнее заседание.