ДЕКОРАТИВНЫЕ ПОРОДЫ

Переработанная и расширенная повесть «Тарас Бульба» (вышедшая в 1842 году) наконец-то принесла Николаю Васильевичу Гоголю долгожданную славу литератора, и, что немаловажно, ощутимый доход. Причём денег оказалось намного больше, чем он предполагал, что позволило даже устроить небольшой банкетишко для собратьев по перу. А в столе, тем временем, лежал готовая и вычитанная рукопись «Мёртвых душ», публикация которой должна была изменить всю его жизнь. Ещё каких-нибудь полгода-год и можно было бы целиком отдаться большой литературе, забыв о постыдных приработках в редакциях журналов. Однако, так долго ждать не пришлось. И вот как-то вечером слуга ввёл в кабинет писателя гигантского усатого молодца в малоросском кафтане. Тот, поклонившись Гоголю в пояс, скинул с плеча увесистую котомку и поставил её на писательский стол.

— Куренной атаман Сидор Лютый тебе кланяется, — пробасил гигант. — Велит, что б продолжал писать о козаках.

Затем детина снова поясно поклонился и вышел. Котомка оказалась набита тускло блестевшими золотыми червонцами. Николай Васильевич взял один, подивился его тяжести и лишился чувств…

И жизнь предстала перед писателем во всём великолепии. Он переехал на новую квартиру, завёл экипаж, обыкновение просыпаться к полудню и белоснежного пса породы Котон де тулеар. Да что там говорить — изменилось всё! Новое платье, сапфир на безымянном пальце, дорогие рестораны, новые знакомства, неистовая преданность в глазах швейцаров и официантов. А в типографии уже лежат первые отпечатанные главы «Мёртвых душ»!

Я бы, на месте Гоголя, бросил всё, и уехал жить в Ниццу, но не таков был Николай Васильевич. Да, он теперь завтракал устрицами, но страсть к литературе по-прежнему сжигала его, звала к рабочему столу. Н. В. Гоголь погрузился в написание второй части «Мёртвых душ».

И вот вновь, в один из зимних вечеров, лакей распахнул дверь, впуская в кабинет детину малоросса.

— Атаман твою новую книжицу прочёл. Про козаков там нетути, — верзила угрюмо смотрел в пол. — Куренной велел передать, что б ты про Сечь писал.

Гоголь оцепенел.

— Позвольте, друг мой, это всё как-то нелепо…

— Сказано, про Сечь, — малоросс неуклюже попятился и вышел.

Ситуация складывалась не просто нелепая, а какая-то дикая. Вернуть деньги этому таинственному атаману Лютому было никак невозможно, большая часть их была потрачена. Бросить работу над «Мёртвыми душами»? Безумие. Идти в полицию? Скрыться? Пожалуй, последнее было самым разумным. И Николай Васильевич бежал. Он жил и непрерывно писал в Риме, во Франкфурте, в Дюссельдорфе, в Ницце, в Париже. В Париже его и поймали. Два дюжих казака вытащили Гоголя из экипажа и несколько минут нещадно пороли кнутом, приговаривая,

— Не гневи куренного, не прячься, пёсий сын…

Николай Васильевич бежал в Иерусалим, но и там долго не выдержал. В каждом встречном иудее ему мерещился свирепый уроженец Сечи. И Гоголь вернулся в Москву, где поспешно дописал последнюю главу.

Что было дальше, известно каждому школьнику. Согласно легенде, однажды ночью писатель сжёг в камине рукопись, после чего разум его помутился, и он скоропостижно скончался. Не знаю, может быть, всё так и было…

Уверен, что Вы не найдёте ни одной собаки, с которой было бы связано такое количество примет и суеверий. Причиной тому, скорее всего, служит несколько необычная мордочка, скорее обезьянья, чем собачья. Возможно, это сходство и породило следующие суеверия:

— под собачью подстилку обязательно кладётся несколько монет (что бы деньги всегда были в доме)

— еду в миску накладывают на обеденном столе (что бы не обидеть)

— вода в миске меняется только в светлое время суток (пока нечистые спят)

— женщинам через собаку перешагивать нельзя (грозит бесплодием)

— псу нельзя смотреться в зеркало (иначе из зеркала в него войдёт бес)

— если аффенпинчер зайдёт в церковь, её надо будет заново освещать (на хвосте у него 40 чертей)

— надо время от времени тереть спину собаки ладонью (стираешь свои грехи)

— шерсть во время линьки надо закапывать во дворе, а не выбрасывать (что б нечистый не учуял).

Возможно, я что то и упустил, но в любом случае, прежде чем привести к себе в дом аффенпинчера, десять раз подумайте.

Сегодня юная Беатрисс, дочь начальника тюрьмы, решила завтракать в саду. День обещал быть жарким, но растения, обильно политые на рассвете, садовниками-заключёнными, ещё хранили ночную свежесть. Мириады капелек воды сверкали в лучах восходящего солнца на листьях кустов, окружавших беседку. Сидя в милом плетёном кресле, девушка могла видеть стену тюрьмы, с узкими оконцами, забранными стальными прутьями. За некоторыми окнами виднелись силуэты заключённых, наблюдающих, как Беатрисс намазывает мармелад на половинку круассана. — Вот, не разбойничали бы, — думала девушка, угощая своего любимца болонеза, — то же завтракали бы у себя дома. Болонез мгновенно перепачкал свою мордашку мармеладом и уморительно вилял хвостом. Беатрисс собралась было позвать служанку, что бы та унесла пёсика, но вспомнила, что одеваясь, сорвала голос, пытаясь объяснить глупой гувернантке, что вода для умывания должна быть чуть тёплой, а не горячей. Тупая немка, только хлопала глазами и делала вид, что раскаивается. Какой славной и исполнительной была её предшественница, но, увы, оказалась нечиста на руку… От невесёлых размышлений Беатрисс отвлёкло какое-то движение. Девушка подняла глаза и с ужасом увидела, что по карнизу вдоль стены осторожно крадётся узник. Он, видимо, перепилил один из прутьев решётки, вылез наружу и через минуту, пройдя несколько десятков шагов, сможет спрыгнуть вниз, за ограду сада. Беатрисс попыталась закричать, предупреждая стражу, но из горла вырвался лишь жалкий сип. Что делать? И тут ей пришла в голову спасительная мысль. Девушка подхватила малютку болонеза, дрожащими пальцами вытащила из волос заколку и с размаху вонзила её в бок пёсику. Болонез страшно завыл, заключённый на карнизе, оглянулся, потерял равновесие и, коротко взмахнув руками, рухнул вниз. Преступник сломал шею, побег был предотвращён, собачка вылечена, а к Беатрисс не второй день вернулся голос.

Люблю, когда всё хорошо заканчивается!

Незавидна участь собаки Лёвхен. Дабы соответствовать стандарту породы, бедняге выбривают часть туловища — попу и задние лапы. По мнению хозяев, это делает её похожей на льва. Кстати, вспоминая детство и парикмахерскую «Чёлочка» через дорогу, мне начинает казаться, что желание лишить волос тех, кто меньше тебя ростом, некий древний комплекс человечества. Впрочем, в отличие от собаки Лёвхен у нас был выбор, подстричься «под ноль», «бокс» или «полубокс». После этого мы выглядели «аккуратно». Наверное, эта аккуратность и привела к тому, что после окончания школы мы просто перестали стричься и гордо ходили с волосами до плеч. Может быть, и у Лёвхен есть мечта сбежать от хозяев, отпустить мохнатые штаны и ходить себе этаким чёртом.

Шерсть у Гриффона подобна проволоке, жёсткая, колючая и топорщится. Из-за этого собака постоянно облеплена всевозможными колючками, дохлыми мухами, травинками и засохшим помётом. И, как вы понимаете, стоит шерсти намокнуть, как Гриффон начинает источать невыносимое зловоние. Однако, именно эта особенность и приглянулась в своё время бельгийским монахам монастыря Св. Иннокентия, что на берегу Мааса. Привязав пса на верёвку, монахи, заводили его в заводь (хорошо звучит «заводить в заводь») и держали там в течение получаса. Это был своеобразный сигнал к обеду для окрестных раков, которые, почуяв запах падали, стремились к Гриффону. В оправдание бельгийских гурманов, спешу заметить, рачьи клешни вызывают у этих собак лишь ощущение лёгкого почёсывания. И животное, блаженно улыбаясь по горло в воде, сладко изгибается, словно говоря, — И вот здесь почешите, и вот здесь… По прошествии получаса, упирающийся Гриффон вытаскивался из воды, а монахи обирали с него запутавшихся в шерсти раков.

Сейчас, конечно, рачий промысел забыт, а Гриффоны вычесаны, вымыты и благоухают туалетной водой. Ушли в прошлое весёлые монашеские посиделки на зелёных берегах Мааса со славным пивом из Брюгге и раковым супом. Не увидеть вам больше беззаботных тонзурированных толстяков, ловко очищающих раков и распевающих куплеты о доброй старой Фландрии…

Рассказывают, что как то великий писатель Максим Горький решил приударить за Айседорой Дункан. Купил букет роз, шоколадных конфет, бутылку вина и приехал в гости. Входит в дом и просит служанку доложить, что, мол, прибыл преданный поклонник.

— Товарищ Айседора обещала вскоре быть, — отвечает служанка и обмирает при виде матёрого писателя, — извольте в зале подождать.

Снял М. Горький шляпу, и прошёл в комнаты. Прохаживается, картины да фотографии на стенах рассматривает. Тут, откуда ни возьмись, хозяйский йоркширский терьер. Хвать литератора за штанину и ну её драть. Но Горький, человек-глыба, не растерялся. Взял пёсика двумя пальцами за загривок, поднял, рассмотрел и, хотел было в форточку бросить, как двери распахиваются, и вбегает Айседора. Но наш Максимыч и тут не растерялся, сделал вид, что собачкой любуется, и, вроде как, внимательно его разглядывает.

— Дорогая товарищ Дункан, — говорит, — всё своё детство, отрочество и юность любил я животных. Буревестников, пИнгвинов, собак, кошек, даже свиней. Лежит у меня сердце к каждой скотинке бессловесной.

— Ох, — отвечает Айседора, — чувствую родственную душу, один крест мы с вами несём. — И служанке, — заносите эту скотину.

И та втаскивает за шиворот мертвецки пьяного поэта Есенина…

Считается, что первые болонки прибыли на Кубу вместе с каравеллами Колумба. Сошли на берег и решили остаться. Навсегда. Судите сами — прекрасный климат, ром, сигары, мулатки, звуки самбы, крабовые салаты и дешёвый кокаин.

И время неспешно двинулось вперёд. Каравеллы, золото инков, пираты в красных банданах, дочери губернаторов, экипажи с серебряными спицами, пароходы, отели, двойной дайкири, гангстеры в шезлонгах. И так до появления в 1956 году яхты Гранма с горсткой бородачей. А в 1959 стало ясно, что наступили новые времена. Революция. И она уже победила. И она не просто революция, а социалистическая.

Теперь маленький экскурс в историю социализма. В 1926-м народный комиссар Луначарский велел истребить за ненужностью и вредностью декоративные породы комнатных собачек — всех этих мопсов или болонок, символизировавших для него буржуазный быт. «Наша собака, — утверждал нарком, — должна сидеть на цепи и лаять за миску каши…».

Казалось, подобная участь, после падения режима Батисты, должна была ожидать и Гаванских болонок. Пушистые малыши, дрожа от страха, таились по виллам и гасиендам хозяев. Но, можете себе представить героев Сьерра-Маэстры, мучеников казарм Монкада — отважных «барбудос» и «компаньерос» рубящих мачете крошек-болонок? Че Геварру с трупиком щенка в руке? Сьенфуэгоса на фоне груды окровавленных собачек? Никогда! Наоборот, кубинская революция взяла под своё крыло не только беднейших крестьян, но и беззащитных болонок. И крохотный белоснежный щенок, мирно спящий на руках бородача в камуфляже, стал таким же символом революционной Кубы, как портрет Че или прекрасная креолка с «калашниковым».

Кроме того к экспорту рома, табака, сахарного тростника и революционной романтики добавился ещё один пункт…

Viva Cuba!

Свою коллекцию собак-уродов Макс Розенфельд, студент Мюнхенского университета Л. Максимилиана, начал собирать где-то в начале 20-х годов. Началом труда всей его последующей жизни стала банка с двухвостым щенком дворняги, плавающим в формалине. Затем к щенку добавилось чучело полосатого колли, затем высушенная лапа неизвестного пса с 7 пальцами, затем ещё какой то экспонат и юного Макса охватила страсть к коллекционированию. Дабы сводить концы с концами, он бросил учёбу и открыл крохотную кунсткамеру на окраине Мюнхена, одновременно подрабатывая ветеринаром в различных собачьих питомниках. К концу 30-х каждый собачник знал, что при рождении щенка-уродца, следует закупорить его в сосуд с формалином и отправить герру Розенфельду в Мюнхен (чек получался незамедлительно). Перед приходом к власти нацистов, у Макса был уже небольшой музей и обширная переписка с кинологами по всему свету. Увы, поспешное бегство в Англию, не позволило спасти все экспонаты. Обосновавшись в Саутгемптоне, М. Розенфельд продолжает расширять свою коллекцию. Украшением её становятся несколько чучел крылатых той терьеров, приобретенных в разное время и у различных заводчиков. Огромные кожистые крылья, когти и оскаленные клыки приводят в замешательство даже невозмутимых англичан. Снимки «Крылатых демонов» и интервью с М. Розенфельдом разместил у себя Таймс!..

Печально известная бомбёжка Саутгемптона 14 мая 1942 года уничтожила плоды трудов великого коллекционера и его самого.

Отменное здоровье, прекрасно дрессируется, общительный, не линяет, не пахнет, не агрессивен, любит детей. Какая-то приторная собака. Думаю, что все остальные австралийские породы её ненавидят.

Так и хочется, что бы силки терьер был пойман на каком-нибудь диком или неприличном поступке. Ну не может быть тихий омут без чертей!

Когда император Поднебесной понял, что стал совсем стар и немощен, то, призвал он к себе сына.

— Сын мой. Время летит неумолимо быстро и, чувствую, что не за горами тот день, когда ты заменишь меня на троне.

— О, император, — почтительно молвил наследник. — Я молю богов, что бы он никогда не наступил

— Не перебивай, — остановил его отец. — Никто не ведает дня своей кончины, но я хочу уйти к теням наших предков со спокойной душой, зная, что достойно завершил свой земной путь. Ты молод, образован, силён и отважен, но, для управления государства этого недостаточно. Боюсь, что ты всё ещё нуждаешься в советнике, умудрённом житейским опытом. Сегодня я созвал во дворец всех мудрецов Поднебесной. Испытаем их и выберем тебе наставника.

Император позвонил в серебряный колокольчик и в зал вошли самые известные книжники и философы Китая. Убелённые сединами мудрецы склонили головы и замерли перед правителем и наследником.

— Сейчас каждый из вас подойдёт ко мне и ответит на один-единственный вопрос — для чего создан Человек?

И философы, подходили к трону и, поклонившись, отвечали.

— Что бы оставить после себя потомков.

— Что бы служить своему, богами данному господину.

— Что бы нести радость людям.

— Что бы разгадать тайны мироздания.

— Что бы трудиться…

— Что бы заглянуть на закате в глаза мопса, возлежащего в лепестках роз, — ответил последний мудрец.

— Ну, сын мой, — обратился к наследнику император, когда гости удалились. — Какой ответ ты бы выбрал?

— Конечно же, последний, — улыбнулся юноша.

Император удивлённо поднял брови.

— Согласитесь, отец, на дурацкий вопрос и ответ должен быть дан дурацкий.

— Что ж, соглашусь. Возьмёшь его в свои советники?

— Прости, отец, но, боюсь, что он не столько мудр, сколько находчив, — опять улыбнулся сын.

— Разумеется! Но, как я теперь вижу, в наставниках ты не нуждаешься, а остроумный советник всегда пригодится.

И подумав, добавил, — Опять же, мопсов любит. Наверняка, хороший человек…

Много-много лет назад Человек приручил множество зверей. Лошадей, коров, овец, свиней, даже кусачую птицу Гуся, но не собак. Собаки жили в лесах, щёлкали зубами и никак не подходили на роль домашнего животного. Ни молока у них, ни мяса, ни шерсти.

— Ты почему до сих пор собак не приручишь? — спросил как-то Создатель Человека.

— Да как-то руки всё не доходят, — заюлил тот. — Посевная на носу, стрижка овец, отёл, рассада, озимые, сами понимаете.

— Они, между прочим, — насупился Господь, — не просто так созданы, а тебе в помощь.

Человек живо представил себе зубастых помощников, вцепляющихся ему в ногу, и содрогнулся.

— Обещаю, как только закончу…

— Завтра же пойдёшь, — оборвал его Создатель.

Делать нечего, пришлось Человеку отправляться приручать…

Нашёл он логово Овчарок, выкопал рядом с ним глубокую яму, накрыл сверху ветвями и принялся дразнить собак. Овчарки бросились за ним и угодили в западню.

— Хотите умереть здесь с голоду, или будете мне служить? — спросил Человек.

— А что надо делать?

— Будете сторожить дом и моё стадо.

— Согласны, — уныло покивали Овчарки.

Затем отыскал Человек Лаек. Поджарил кролика и насыпал в мясо сонного порошка. Съели собаки кролика и уснули, а когда проснулись, то увидели перед собой Человека.

— Хотите умереть или будете мне служить? — спросил Человек.

— А что надо делать?

— Будете зимой возить мои сани.

— Согласны, — уныло покивали Лайки.

Терьеров Человек изловил сетью, Бульдогов уговорил, Сенбернаров напоил, Колли поймал на клей… Всех заставил себе служить. Идёт домой довольный, посвистывает. Вдруг, видит, лежит себе на солнышке семейство Мопсов, самозабвенно предаётся послеобеденному сну. Пригляделся к ним Человек — складки, розовые пузы, поросячьи хвостики, полные неги огромные глаза и рассмеялся.

— Эй вы, хотите мне служить?

— Служить? — встрепенулись Мопсы. — Конечно, хотим. Но, правда, будет несколько условий.

— О? — удивился Человек. — И каких?

— Сейчас, сейчас, — засуетились Мопсы. — У Вас будет на чём записать?…

Я почти никогда не помню своих снов. Просыпаешься, и остаётся в памяти несколько кадров или крохотный сюжет, который забывается уже по пути в ванну. Зато, если сон запомнился, то уж навсегда. Со всеми страхами, красками и запахами.

Этот начался с дороги, точнее, с путешествия. Кстати, если я во сне куда-то еду, то меня обязательно везут или в армию, или в тюрьму. Тут же помню только то, что наш теплоход прибывает в порт. Начинается суета с вещами, бегают матросы, горячий запах порта, раскачивающиеся трапы и крики грузчиков. Как это и бывает во снах, я с пассажирами попадаю не на морской вокзал, а в доки, где стоят подводные лодки. И, вдруг вижу свою лодку. Свою, в том смысле, что я на ней, то ли просто плавал, то ли воевал, сейчас уже не помню. Огромное, двухпалубное чёрное чудовище. Теперь там открыто нечто вроде музея и я кричу моряку, который должен нас вывести из порта, что просто не могу не побывать там. Мало того, зову всю толпу пассажиров с собой. Уверяю, что они себе никогда не простят, если немедленно не попадут туда. Разумеется, смотритель музея-субмарины, старикан в белом кителе и фуражке, несказанно рад новым посетителям и начинает нести обычную чушь насчёт водоизмещения, глубины погружения и веса лодки. Однако я прошу его помолчать и сам веду людей по отсекам, показывая приборы, объясняя назначение всевозможных кнопок и рукояток. Мало того, время от времени я прижимаюсь щекой к переборкам, похлопываю по вентилям и заливаюсь слезами, вспоминая, «как мы тогда», «а, в мерцающей бездне» и «этого удара заклёпки не выдержали». Тут старик-смотритель вспоминает, точнее, говорит, что слышал обо мне и он «несказанно горд», «вот ведь удача» и «как хорошо». Зрители начинают плакать, глядя на встречу двух старых друзей — меня и подлодки. Я спрашиваю у деда «нельзя ли, мол, сейчас выйти в море и пройтись кружок по бухте?». Само собой, что нельзя, но рядышком есть небольшая подлодка с запасом топлива и, «для такого человека, как я — сегодня можно всё». Во сне — всегда так. Если уж Морфей сегодня на твоей стороне, то — любые желания! А, уж если нет, то, извини. Бутылка не откроется, поезд не придёт, от погони не уйдёшь. Короче, мы набиваемся в эту лодочку, запускаем двигатель и, разумеется, «руки помнят», идём-погружаемся-всплываем. В иллюминаторах рыбы, водоросли, медузы. Мечта!

Закончилось всё, как то неплохо. Мы не утонули, не налетели на мель и не задохнулись. На память старик сфотографировал меня поляроидом. Бесконечный док, я в джинсах и красной майке, слева — огромная, чёрная, масляно блестящая субмарина, справа — крохотная серая подлодочка, вся в каплях воды. И на борту белыми буквами название «ПОМЕРАНЕЦ». Помню, всё хотел спросить, откуда такое название и не спросил…

Когда конкистадоры впервые увидели маленькие жёлтые томаты, восхищению их не было предела. Огромные, загорелые дядьки в доспехах перекатывали в ладонях невиданные плоды и возводили глаза к небу, попробовав на вкус. Немедленно родилось и название — помми доро — золотое яблоко. Удивлённые ацтеки, всю жизнь добавляющие томаты в яичницу или использующие их, как немудреную закуску под текилу, удивлённо пожимали плечами.

Приблизительно так же отнеслись альпийские пастухи к внезапно разразившемуся буму на крошечных горных папийонов. Папийоны, в переводе с французского «бабочки», с начала времён населяли зелёные склоны Альп, а название своё получили из-за странной любви к огню. Стоило пастухам развести на ночь костёр, как нему немедленно сбегались смешные лохматые пёсики и рассаживались вокруг, зачарованно глядя в огонь. Своего рода ночные мотыльки. Разумеется, никому из пастухов никогда не приходила в голову мысль принести домой, на равнину одного из папийонов. Какой от них мог быть прок? Ни дом сторожить, ни на охоту пойти…

Так бы и жили себе крошки-папийоны на цветущих альпийских лугах, если бы не немецкий парфюмер Карл Краузе. Сей славный муж случайно наткнулся на семейство папийонов, собирая на каникулах гербарий где-то в отрогах Альп.

— Чей цопачка? — для вида спросил он, воровато озираясь и складывая пушистых малышей в корзину. — Ничей цопачка. Тогда это мой цопачка. Карл отвезёт пиосик в город. В город, для богатый человек!

Пекинес — одна из неразгаданных тайн Древнего Китая. Первые упоминания о загадочных собаках, можно найти в древних рукописях, датируемых V веком до нашей эры. Согласно легенде, пекинесы были созданы Буддой специально для ведения летоисчисления и подарены им императору. Срок жизни их был так же короток, как и у болотной бабочки Кон Вой — всего три месяца, а, точнее, ровно три месяца, день в день! Декабрьские щенки становились взрослыми собаками к началу января, и, ощенившись, в последний день февраля, отходили в мир иной. Словно сухие головки астр лежали крохотные тельца на дворцовых ступенях и дорожках парка. Каждому времени года соответствовали пекинесы своего цвета: белые — зимние, синие — весенние, зелёные — летние, красные — осенние. И по тому, какого цвета трупики собачек выметались слугами из дворца, народ Китая догадывался, что время года сменилось.

Вывезенные во время англо-французской интервенции (1860 год) пекинесы, отлично прижились в Европе, мало того, с тех пор продолжительность их жизни стала стремительно увеличиваться. И сегодня этот жизнерадостный пёсик спокойно может прожить у вас 12–15 лет. Если, конечно, случайно не наступить на него…

Самым простым, оказалось, найти первых клиентов. Освальд зарегистрировался на собачьем форуме, завёл несколько знакомств, специально отбирая владельцев диванных экзотических псов, и однажды, словно невзначай, ответил некой мадам Грум, что, по совету астролога, решил на пару недель перенести посещение ветеринара.

— А кто вы по гороскопу? — немедленно поинтересовалась пожилая владелица двух пекинесов.

— Yes! — поздравил себя Освальд, а в ответ хладнокровно написал, — Жёлтый Ураган.

— О, это что-то новенькое! — мадам была явно заинтригована. — А по Зодиаку?

— По Зодиаку? Даже не задумывался, — Освальд казался растерянным. — А что, есть собачий Зодиак?

— Бог мой! — мадам Грум от волнения начала писать с ошибками, — так у вас собачий астролог? Не молчите, рассказывайте скорее!

— Уже больше года консультируюсь. И, знаете, ни разу не пожалел. Сначала не очень-то верил, но после того, как у князя… э-э-э… у одного знакомого случилось несчастье с его левреткой… Догадываетесь, о ком я? — князь с проблемной левреткой был полной чушью, но мадам немедленно купилась.

— О, разумеется! И что же, это было предсказано? Предопределено?

— Забавно, гороскоп его явно предостерегал, а князь с его вечной рассеянностью…

— Друг мой, познакомьте меня с этим предсказателем. Он досягаем? Нужны рекомендации?

— Он несколько таинственен. Такой, знаете, флер мистики. Впрочем, запишите его адрес, — Освальд напечатал свой е-мейл, — намекните, что вас рекомендовал благодарный владелец некого Японского Хина. Всё очень просто, пишете дату рождения, породу, пол и высылаете 30 евро. Единственная просьба, пусть это останется нашей маленькой тайной…

Через три месяца Освальд понял, что не успевает составлять гороскопы для бесконечных мопсов, папийонов, болонезов, хинов, мало того, он, кажется, выходил на международный уровень. Пришлось поднять цены и привлечь бывшего одноклассника, взяв с него обещание, не курить травку во время составления гороскопов.

— Главное, не запугивай болезнями и несчастными случаями. Я тут проконсультировался с ветеринаром, оказывается, этим породам надо больше гулять и меньше жрать. Так, что помни — мы несём собачкам добро и здоровье. И за достаточно скромные деньги.

Король Англии Чарльз I Стюарт был довольно слабым политиком и полководцем, зато в психологии своих подданных разбирался преотлично.

— Соберёшь сегодня придворных псарей, — как-то поручил он своему Секретарю. — Хочу, что бы к началу следующего года они вывели новую породу собак.

— Будут какие-нибудь особые пожелания, Ваше Величество? Охотничья собака? На какую дичь?

— Нет, — король хмуро улыбнулся, — что-нибудь мелкое и ушастое. Кто у нас поушастее?

— Спаниель, Сэр.

— Вот пусть его и возьмут. И тех криволапых с обезьяньими рожами… как их?

— Мопсы, Сэр.

— Отлично, надеюсь, получатся ещё те красавцы.

— Осмелюсь спросить, Сэр, — Секретарь невозмутимо смотрел на своего Короля, — название новой породы?

— Король Чарльз, — монарх снова улыбнулся.

Если Секретарь и изумился, то виду не подал, и, почтительно поклонившись, вышел…

Прошло несколько лет, и теперь каждый англичанин мог завести себе Короля Чарльза в личное пользование, а в случае недовольства новым указом, надавать питомцу оплеух или обругать на все корки.

— Я, разумеется, чувствую некоторую вину перед собачками, что дал им своё имя — говорил Чарльз Секретарю, — но, зато, какое облегчение моему народу. Ведь теперь любой подданный может смело сказать своему псу: «Ну и сука же ты, Король Чарльз»! А с меня не убудет. Кстати, я тут подумал, не маловат ли налог за помол зерна?…

Скажем честно, спаниели это не та порода, которая любит поразмышлять, пофилософствовать. Да и как можно что-либо обдумать, если ты постоянно в поисках пищи и неприятностей? Уши за спину и мчаться навстречу новым приключениям, вот девиз настоящего спаниеля.

Впрочем, как говорится — в семье не без, скажем так, исключения. Кавалер кинг чарльз спаниель рассудителен, уравновешен и аристократически бесстрастен. Не так давно, я специально сделал несколько выписок из дневника некого спаниеля Эдмонда (журнал «Родина» 1913 год. Издание А. А. Каспари). Итак.

«…вот почему мне кажется, что эти заметки в дневнике проживут дольше моих меток на столбах и деревьях».

«Слово КАВАЛЕР происходит от французского chevalier — шевалье, рыцарь, а дословно — всадник. Может быть, мои предки гарцевали на лошадях?»

«Удивительно нелепая вещь — фуражки военных. Блин, уложенный на узкий ободок. То ли дело треуголка с плюмажем».

«Становлюсь ли я мудрее, прислушиваясь к разговорам хозяев?»

«Бесспорно, что Природа всегда сильнее принципов, но не в случае, когда ты породы Кавалер кинг чарльз спаниель».

Пётр Петрович Сытов, в прошлом полицейский чиновник, а ныне управляющий Мексиканским филиалом Российско-Американской Торговой Компании, проснулся, по обыкновению рано. Распахнув окно, он впустил в комнату свежий морской воздух. Запахло гниющими водорослями и влажной листвой.

— Работать и работать, — подбадривал себя Пётр Петрович, делая гимнастические упражнения на крохотном балкончике. Затем он умылся, надел халат и сел пить утренний кофе, принесённый служанкой из местных.

К обеду он успел прочитать всю корреспонденцию, набросать основные пункты месячного отчёта, проверить счета филиала и выпить два графина воды.

— Закажу на обед рыбки, — подумал он, блаженно потягиваясь и зажигая первую на сегодня сигару. — И сосну часика три, а то и четыре.

Увы, мечтам его не суждено было сбыться. Аркадий, длинноволосый юноша, с облупленным от солнца носом, буквально ворвался в кабинет, смахнув полой сюртука несколько бумаг со стола.

— Знаю, что помешал, Пётр Петрович! Но, не велите казнить! — Аркадий счастливо рассмеялся. — Смотрите, что я нашёл!

Молодой человек уже месяц, как прибыл из Петербурга, где учился в университете. Отец его, один из владельцев Компании, просил Петра Петровича оказать сыну всевозможное содействие в его путешествии и, по возможности, опекать. Аркадий день и ночь бродил по Веракрузу и окрестностям, собирая гербарий, делая наброски в альбоме и покупая всевозможные местные поделки в лавчонках. Сейчас на руках у него забавно вертел острой мордочкой опрятный щеночек Чихуахуа.

— Хороший пёсик, Аркаша, — Пётр Петрович почесал Чихуахуа спинку. — Матушке в подарок?

— Матушке?! — Юноша счастливо рассмеялся. — Матушке Университету! Учёному Совету, дорогой вы мой! — Аркадий одной рукой налил из графина воды и залпом выпил. — Это сенсация. Да не сенсация даже, а открытие. Настоящее открытие, которое перевернёт… Не знаю что, всё перевернёт!

И Аркадий, не спуская с рук собаку, сбивчиво пересказал, как сегодня утром он встретил на местном рынке настоящего жреца из племени ацтеков. Тот продавал какие-то амулеты и снадобья. Аркадий пытался узнать их предназначения, но индеец, увы, ни слова не понимал по-испански. И вот тогда-то, жрец достал из корзины щенка, возложил на него руки и предложил юному исследователю сделать то же самое.

— И как только я коснулся собаки, клянусь, я начал понимать его! Он, говорил со мной по-русски! Верите, Пётр Петрович? Плохо, с акцентом, но я понимал каждое его слово. Он рассказал о своём народе, о богах, о великих воинах и битвах… Если бы я мог записывать, но мои руки должны были находиться на спине этого пёсика. Нет, не пёсика, а Артефакта! Вы понимаете, что произошло?

— Понимаю, Аркаша, — Пётр Петрович устало вздохнул и надел соломенную шляпу. — Много денег отдал?

— Господи, да причём тут деньги? — порозовел Аркадий.

— Пойдём, поговорим с этим твоим ацтеком, — управляющий убрал со стола бумаги и вышел. Юноша устремился вслед за ним. Через четверть часа, Пётр Петрович распахнул дверь невзрачной кофейни.

— Сурен, ты здесь? — громко спросил он.

Из задней комнаты немедленно появился невысокий плотный мужчина в широких светлых штанах и жилетке на голое тело.

— Вай, какой гость пришёл, — всплеснул он руками и, согнувшись в полупоклоне, поспешил к управляющему. — Сейчас кофе пить будем, халву, лукум кушать.

— Этот? — Пётр Петрович бесцеремонно ткнул пальцем в грудь гостеприимного хозяина, обращаясь к Аркадию.

Тот пригляделся. Исчезли массивные кольца из ушей, длинные волосы, краска на лице, но оставались выпуклые грустные глаза, массивный нос, чуть вывернутые пухлые губы.

— Как же так? — голос Аркадия дрогнул.

— Сколько он тебе заплатил? — сурово спросил управляющий у лжеацтека.

— Пятьдесят, всего пятьдесят, — заволновался тот.

— Двести, — Аркадий всё не верил своему горю.

— Эй, Пётр-джан, зачем так смотришь? Пятьдесят за собачку получил, а на сто пятьдесят я два часа легенды-истории говорил! Про Давида Сасунского рассказал, о Тигране Великом рассказал, о Багдасаре, — Сурен загибал толстые пальцы. — Скажи ему, Аркадий-джан, разве я лгу?

— Сто верни, хватит с тебя — Пётр Петрович улыбнулся и протянул ладонь…

— Сурен, кстати, — говорил Аркадию управляющий, уже по дороге домой, — раньше тоже в Петербурге учился, а сюда лет пятнадцать назад с греками прибыл. Уж не знаю, что он тебе наплёл, но собачки у него отменные. Думаю, матушке твоей понравится.

Задумайтесь, левретка — борзая собака, относящаяся к декоративным, то есть, порода, выведенная для охоты и погонь в залах, гостиных и апартаментах. Это, во-первых. Во-вторых, левретка — дамская порода. В том смысле, что её владелицами обычно являются дамы. И на кого же, интересно, охотятся дамы в «залах, гостиных и апартаментах»? Разумеется, на противоположный пол! Хотя, конечно, правильнее было бы сказать «охотились». Впрочем, не будем забегать вперёд и обратимся к истории.

Пропустим времена, когда дамы подманивали и добывали джентльменов при помощи мяса, зажаренного на костре, помады из красной глины, янтарных бус, золотых зубов и отправимся сразу же в конец XIX века. Мужчины, считающие себя потомками воинов и добытчиками пищи, сидят в салонах и, дымя трубками, рассказывают друг другу о своих приключениях на охоте, о новых моделях ружей и о купленных щенках борзых. Мужчина, вот, кто с их точки зрения прирождённый охотник. И, конечно же, не замечают истинного охотника, «охотника на охотников», который, прикрыв глаза ресницами, наблюдает за ними. В экипировку его входит не вульгарные плащ-сапоги-винтовка, а шляпка, длинный мундштук с папиросой, томик современного романа, бокал шампанского и левретка. Кажущаяся беззащитность — вот его главная приманка.

Однако время не стоит на месте. Грядёт эпоха эмансипации, и беззащитные дамы уверенно заменяют мужчин на их местах и постах, учатся делать деньги, играть на биржах и заключать контракты. Они больше не хотят быть охотницами, им это не интересно. Шляпки, папиросы и романы выброшены и забыты, а дамы, отказавшись без косметики, одеваются в линялые майки и кроссовки. А левретки? Левретки теперь сопровождают джентльменов. Джентльменов-вегатерианцев с подкрашенными волосами, благоухающих одеколоном. Они теперь не охотятся, а борются в интернете за права животных. А левретка для них забавный аксессуар в стиле ретро. Думаю, что она ждёт своего времени…

Статистика утверждает, что каждый трёхтысячный щенок пинчера рождается карликом и, увы, впоследствии, не приносит потомства. Неудивительно, что крошки пинчеры ценятся среди любителей этой породы буквально на вес золота и позволить себе их завести могут немногие. Самыми известными из них были — Клеопатра, Александр I, Вольтер (получил щенка в качестве подарка от Екатерины Великой), кардинал Ришелье, Григорий Распутин и Соломон Ротшильд. Откуда же сегодня такое количество карликовых пинчеров, спросите вы. Отвечаю — подделка! Знаете, как японские садоводы выращивают бансай? Берут, к примеру, побег сосны и морят его голодом, не дают воды, обламывают веточки, поливают кислотой и держат в холодном погребе. В результате получается скрюченное деревцо-уродец, живущее в горшке на подоконнике. Точно так же злодеи заводчики поступают со щенками пинчеров. Кормят их раз в сутки из крохотной миски, почти не дают воды, запрещают играть со сверстниками, затягивают на шее душащий ошейник и всячески унижают бедняг. Через полгода, пожалуйста, перед вами дрожащее голое создание с испуганными, выпученными глазёнками. Запуганное и покорное. А кто рождается в семье рабов? Конечно же, другие рабы!.. Впрочем, Настоящий Карликовый Пинчер отличается от бансайного собрата, так же, как натуральный жемчуг, от искусственного. Несмотря на малый рост, он весел и задорен. Он радуется жизни и смеётся в лицо опасности. Он математик и поэт, строитель и воин, семьянин и… Нет, я кажется увлёкся и забыл, что карликовый пинчер лишён счастья содержать семью и детей. Кстати, может быть, поэтому он вечно весел и беззаботен?

Мир озабочен политкорректностью.

В США рекомендуется говорить не «негры», а «афроамериканцы»; не «арабы», а «североафриканцы»; не «цыгане», а «ромы».

Единственная отдушина — Мексиканская Голая Собака. Завёл себе такую псину и можешь смело орать на всю улицу:

— Стоять, Мексиканская Собака!

— Хватит тут гадить, Мексиканская Собака!

— Я пристрелю тебя, Мексиканская Собака!

И так далее…

Хотя, политкорректнее её было бы называть Ксолоитцкуинтли.

Давно это было. Жил в древнем Китае пёс Выхухоль. И не было ему равных в искусстве нахохливаться. Выйдет, бывало, на рыночную площадь и кричит, — Смотри на меня, великий китайский народ, — и, как нахохлится. Люди обступят его, хлопают в ладоши, трогают хохолки и нахваливают. А Выхухоль ещё больше пыжится и хохлится от удовольствия. Дошло до того, что стал он всех собак вызывать на поединок по хохлению. Да только у собак свои дела — кто дом сторожит, кто на охоту ушёл, кто (это я про мопсов!) спит целыми днями. Совсем было опустились у Выхухоля лапы, как вдруг прослышал он, что живёт в бамбуковой роще Хохлатая Собака. Разыскал он её и говорит, — Вызываю тебя на поединок по нахохливанию!

— Да я ни на что и не претендую, — удивилась Хохлатая Собака. — Хотите быть чемпионом, будьте на здоровье.

— Нет, так не пойдёт, — горячится Выхухоль. — Требую состязания. Идём сей же час к Обезьяньему Царю на суд.

Удивилась Хохлатая Собака такому настырному мужчине, вздохнула и согласилась. Пришли собаки к Обезьяньему Царю во дворец.

— Не соизволит ли, Ваше Величество, — выступил вперёд Выхухоль, — разрешить наш спор! Выберите самого достойного в мастерстве нахохливания.

— Смешно, — говорит Царь Обезьян, — впрочем, давайте.

Скинул Выхухоль шёлковый халат, вышел к царскому трону и давай нахохливаться. И стоя хохлится, и сидя, и лёжа, и на одной лапе. Закончил, раскланялся и гордо встал близ Царя. Настала очередь Хохлатой собаки. Встала она перед троном, потупила глаза и несколько раз качнула хохолком.

— Аха-ха-ха, — заплясал Выхухоль, — я выиграл, я победитель! Нет мне равных в Поднебесной.

— А я считаю, — говорит Обезьяний Царь, — что победила Хохлатая Собака.

— Да Вы что? — завопил Выхухоль. — Это хохление? Это, это…

— Это было так трогательно, — умиляется Обезьяний Царь.

— Нет в мире справедливости, — беснуется Выхухоль. — Где правда?

— А превращу-ка я тебя в червяка, дружок, — холодно говорит Царь. — В лысого молчаливого червяка.

— Помилуйте его, Ваше Величество, — вступилась Хохлатая Собака. — Такой уж у него характер. Вспыльчивый.

— Ну, хорошо, — смягчился Обезьяний Царь. — Пусть будет крысой. Но не просто крысой, а водяной. Что б поостыл.

Вот такая древняя китайская легенда…