Глаза двадцать вторая

ВСЕ, КАК В СТАРОЕ ВРЕМЯ

Когда юный Джо Керраклаф сказал, что через несколько дней его собаку будет не узнать, он был прав или не прав, смотря по тому, как, по-вашему, должна была выглядеть его собака.

Разумеется, если бы вы стали искать вислоухое, с задранным хвостом страшилище, которому его отец придал, этот неприглядный вид в нехитрой попытке, не преступив строгих правил чести, сберечь собаку для сына, то вы бы никак не узнали ее. Но если бы вы стали искать ту гордую, полную грации колли с изящной узкой мордой, которая была известна всей округе как Лесси Сэма Керраклафа, вы ее нашли бы.

Она была тут, на месте, и за несколько недель благодаря умелому уходу и правильной кормежке постепенно расцвела в ту собаку, какой была когда-то. Угловатость и втянутые бока исчезли, чему несомненно помогли годы должной заботы, в свое время создавшие крепкий склад. Снова пышная шерсть переливала из черни в белизну, красивая на заглядение! Осталось только легкое прихрамывание — память о пуле, задевшей бедро. Мышцу стянуло, и, сколько Сэм Керраклаф ни старался, сколько ни колдовал, он со всеми своими секретами никак не мог окончательно это исцелить.

Все же он исправил и этот изъян — он массировал собаке больное бедро и втирал в него всякие мази, покуда прихрамывание не стало совсем легким: только опытный собаковод приметил бы, что собака чуть-чуть припадает на ту ногу при медленной ходьбе. В глазах хоть какого любителя, кроме самого опытного собаковода, Лесси была бы прекраснейшим созданием природы — безукоризненной колли.

И каждый будний день, без пяти четыре, лавочники Гринол-Бриджа выглядывали, как бывало, на улицу, видели горделиво идущую по тротуару собаку и приговаривали: «Можно ставить по ней часы». И всегда несколькими минутами позже Джо Керраклаф выбегал из школы и здоровался со своей собакой, и они счастливые вместе шли домой.

Все же, когда Джо пообещал герцогу, что собака всегда будет ждать его у школы, он и тут оказался не прав. Потому что настала пора, когда Лесси больше не показывалась у школьных ворот. Но, как ни странно, мальчика, по-видимому, это не тревожило. Он, казалось, когда шел домой один, был совершенно счастлив каким-то тайным счастьем.

В один из таких дней, когда он шел, посвистывая, по усыпанной гравием дорожке в имении герцога, он вновь увидел ту девочку.

Джо почему-то стало ее жалко. Она не выглядела плотненькой и крепкокостой, как обычно выглядели девочки в поселке.

— Здравствуйте! — сказал он.

— Здравствуйте! — ответила она.

Больше как будто нечего было добавить, но он все стоял.

— Я была в отъезде, в школе, — сказала она.

— Вот как?

— Да. А сейчас у нас каникулы.

Он думал, взвешивая ее слова.

— У нас каникулы начнутся только на той неделе, — объявил он.

Опять они оба помолчали, потом она сказала:

— Как Лесси?

Джо заулыбался радостной своей улыбкой. Он поглядел вокруг, как будто проверяя, не подслушивает ли кто.

— Вы можете зайти и посмотреть, — сказал он, как бы оказывая особую милость.

Он пошел впереди по дорожке и привел Присциллу к домику, где вдоль белого забора росли высокие мальвы всех цветов. Он открыл дверь.

— Мама, — сказал он, — я хочу ей показать.

— Что ж, заходите, барышня, — сказала миссис Керраклаф и, оправив на себе фартук, смахнула воображаемые крошки с белой скатерти на столе, накрытом к чаю.

Джо повел гостью за кухню, в прохладную комнату для мытья посуды, где в темном углу был установлен большой низкий ящик. В ящике лежала Лесси, а подле нее сбились в кучку семь толстеньких спящих мячиков из меха.

— Видите, — гордо пояснил Джо, — мы держим ее здесь, потому что в конуре ей было бы беспокойно. Ведь Лесси — она у нас комнатная собака.

Девочка присела на корточки и притронулась указательным пальцем к одному из меховых мячиков. Мячик икнул, точно пьяница.

— Они еще слепые? — посмеявшись вместе с Джо, спросила девочка.

Джо выпятил грудь:

— Нет, конечно. Что вы, глаза у них открываются, когда им десять дней от роду. А этим пошла четвертая неделя. Они уже бегают — только, мне кажется, они больше всего любят спать.

Он улыбнулся, видя, что Лесси поднимает голову. Осторожно погладил ее.

— Вы все о них знаете, да? — почтительно спросила девочка.

— Да нет, просто она уже однажды щенилась, — поскромничал Джо, — и я кое-что запомнил с того раза. У нас все идет, как шло тогда, правда, Лесси?

Сидя на корточках, он глядел на свою собаку. Все у них пошло, как в старое время. Он часто думал об этом в последние дни.

Когда девочка ушла после вежливых прощаний и приглашений заходить и впредь проведать щенят, Джо все еще думал ту же думу. Казалось, вот-вот ему откроется о жизни нечто такое, о чем он до сих пор по детским своим годам никогда не задавал себе вопросов.

Все у них пошло, как в старое время. Хотя жили они теперь в другом доме, все у них стало так, как бывало раньше, с год назад, в очень многом. Например, если он утром добавлял в овсяный кисель сахара полную ложку с горкой, мать больше не рявкала на него и не говорила:

«Знайте меру, молодой человек. Сахар стоит денег!»

Взрослые больше не прерывали своего разговора, если сын входил неожиданно в комнату, а когда он лежал в своей постели, их голоса не продолжали доноситься до него, то повышаясь, то падая в усталом споре. Больше его отец не приходил изо дня в день домой усталый и хмурый, неразговорчивый, не сидел у очага, неотрывно глядя на огонь.

Теперь, едва заслышатся его шаги по гравию дорожки, миссис Керраклаф вскакивала и, шумно захлопотав, кричала:

— Смотри! Вот и отец идет! А ну веселей — ставим на стол жаркое!

Она принималась бегать от очага к столу, меча из печи дымящиеся горшки и миски, как будто не было на свете ничего важней, как выставить их все до одного за короткое время между секундой, когда послышались шаги, и той, когда отворится дверь.

А тогда она встанет, руки в боки, и скажет:

«Умывайся, Сэм, да поживей! Сегодня у нас овечья голова и клецки, а они ждать не любят!»

Так оно теперь и шло — совсем как в старое время. И отец сидел за столом, склонив голову над тарелкой, а потом поднимал глаза и спрашивал:

— Ну, а как сегодня дела у нашего Джо? Ты хорошо отвечал уроки, мальчик?

Когда-то так бывало и раньше. Потом все прекратилось. И вот опять пошло по-старому. Что же тому причиной?

В тот вечер Джо все время думал об этом за столом. Потом, когда убрали со стола и в комнату, важно ступая, вошла Лесси, он опустился возле нее на ковер и погладил ее, и ему додумалось, что он нашел ответ.

Все из-за Лесси! Ну конечно, только из-за нее! Когда она была в доме, все шло хорошо. Когда ее продали и увели, все пошло вкривь и вкось. А теперь, когда она вернулась, все стало опять хорошо, и все они счастливы.

«Она вернулась домой и принесла нам счастье, — думал он. — Да. Вернулась домой и принесла нам счастье».

Он тихо замурлыкал и зарылся лицом в ее пышные брыжи. Лесси довольно вздохнула.

Мать сказала:

— Брось, Джо, нечего кататься с собакой по ковру. Он будет весь в шерсти. И что это ты сегодня такой молчаливый?

Джо улыбнулся про себя. Он продолжал мурлыкать над собакой.

— Лесси-ласонька, ты пришла домой, — мурлыкал он ей на ухо. — Ты пришла домой, принесла нам счастье… Потому что ты всегда возвращаешься домой… Лесси-ласонька всегда возвращается домой!..

Но мать опять расшумелась.

— Вы меня слышите, Джо Керраклаф? Опять он ее тормошит… А когда у нее щенята, с ней надо осторожней. Пора бы тебе поумнеть!

Джо отодвинулся на пядь от огня и погладил довольную Лесси. Он озабоченно поднял глаза.

— Эге, отец, — сказал он, — я у нее прощупываю ребра.

Отец повернул свое кресло к очагу и, блаженствуя, протянул ноги, потом, улыбаясь себе самому, принялся разжигать трубку.

— Тебе не кажется, что она похудела, отец? — продолжал беспокойно Джо. — Я думаю, надо бы прибавить ей мяса и давать поменьше молока!

— А, ты так думаешь, да? — напустилась мать, собирая в стопку ошпаренные кипятком тарелки. — Вот как? Ты думаешь, ей надо прибавить мяса? Ну, ты бы не был Керраклафом, не был бы йоркширцем, если б не считал, что ты один на свете умеешь выхаживать собак, а все другие ни черта не смыслят… Право, мне иной раз кажется, что многие в нашем поселке о семье своей так не заботятся, как о своих шавках. Только и слышишь — собака, собака, собака… Вот откормит щенят, и отправится она, куда ей положено, и больше я не позволю заводить в моем доме собаку…

Тут Джо поднял взгляд на отца, который как будто потупился, а сам краешком глаза поглядывал на сына. И отец поднял руку и с комической важностью приложил палец к носу.

Этот жест имел свое тайное значение. Он означал:

«Ты на женщин, Джо, не обижайся. Нелегко им приходится — сиди дома и только знай, что мой, да скреби, да стряпай с утра до ночи, вот они и бранятся, чтоб отвести душу, а мы должны молчать, пока они не выпустят пары. Но мы-то знаем, что на самом деле они ничего плохого не думают, мы, мужчины, это знаем — на то мы и мужчины!»

Отец улыбнулся, Джо тоже: и стало вдруг так смешно при мысли об этом новом братстве мужчин, позволяющих женщинам браниться, что Джо засмеялся. Он смеялся все громче и громче, пока мать не обернулась:

— Ага, ты надо мной смеешься! Ну-ну, я тебя проучу! Вот всыплю тебе как следует!

И она принялась ловко стегать его посудным полотенцем. Джо перекувырнулся.

— Да я не над тобой смеялся, мама!

— А над кем ты смеялся?

— Я над отцом — он состроил такую смешную гримасу!

Миссис Керраклаф обрушилась на мужа:

— А, так это ты? Ну-ну, всыплю сейчас и тебе!

Но, только она подошла, Джо увидел, как отец протянул большие сильные руки и одною стиснул матери лоснящиеся запястья, а другою обхватил ее обширный стан, и миссис Керраклаф оказалась в плену. Тогда отец поглядел на Джо и улыбнулся:

— Погляди на нее, Джо. Кто у нас самая красивая женщина на весь поселок?

— Моя мама, — смело сказал Джо, нисколько не покривив душой.

По лицу миссис Керраклаф прошел светлый луч.

— Оба хороши! — сказала она. — Что один, что другой — вы одной породы. Вы оба это говорите, чтобы ко мне подластиться.

— Нет, мальчик ответил честно и прямо на прямой вопрос. И потом… ты же и впрямь красивая…

— Ладно, пусти меня, Сэм Керраклаф. Я еще не кончила вытирать посуду!

Но отец все не хотел отпустить ее. Оба смеялись. И это было тоже совсем как раньше — его отец и мать снова такие счастливые.

Джо наклонил голову к собаке и забыл о них.

— Ты моя Лесси, ты пришла домой, — напевал он.