Глава двадцатая

ДОБЛЕСТНОЕ СЕРДЦЕ И РАЗЛУКА

Два человека шли по дороге, на которую деревья в лунном свете бросали черный мрак.

— Хорошо. Если тебе не нравится, Сниккерс, подыщи себе другую работу!

Говоривший был рослый, плотного сложения мужчина. Плечи его бугрились под молескиновым пиджачком. Кепка была нахлобучена на широкое лицо с тяжелой челюстью. Тот, к кому он обращался, был поменьше ростом и с худым лицом. Под кончиком его длинного носа висела прозрачная капля, казалось никогда не иссякавшая, сколько он ее ни втягивал.

— Мне с тобой просто мука, Сниккерс, вечно ты ворчишь! Взял я тебя в товарищи… в попутчики взял… живешь ты у меня на этом паршивом… как его… на лоне природы, а что я за это имею? Ты только и знаешь, что ворчать и ворчать. То ты устал; то ноги у тебя болят; то тебе холодно! Эх ты, парши…

— Эй, Баклс, погляди!

Большой прервал свою тираду и поглядел, куда указывал щуплый. Вдали сквозь мрак замерцал огонь. Баклс медленно отер рот тыльной стороной ладони. Поискал вокруг глазами. Над дорогой свешивалась толстая ветка. Он открыл складной нож и со злостью принялся стругать, обчищая по концам, сломленный сук. Наконец работа удовлетворила его. Он помахал своей дубинкой. Сниккерс, видел он, тоже срезал себе палку.

Не было сказано ни слова. Баклс только мотнул головой, и оба молча, крадучись, пошли по дороге. Пять минут спустя они лежали в придорожной заросли. Запах горящих сучьев шел им прямо в лицо.

— «Горшечник Палмер, разъездной торговец», — прочитал шепотом Сниккерс вывеску на кузове повозки. — Стало быть, паршивый странствующий купец.

— Купец? — повторил Баклс. — Значит, при нем… это самое!

— Вот именно, Баклс! Они возят все при себе.

— Так за дело!

Баклс встал и быстро двинулся вперед. Но не сделал он и десяти шагов, как ночную тишину разодрал призывный лай, тревожный и хриплый.

— У него собака, — смутился Сниккерс.

— А мне-то что? — сказал Баклс.

Он дерзко выступил на свет, потому что деревья кончились, и подошел к тому месту, где горел под таганом огонь.

— Придержи свою собаку, приятель. Не бойся. Мы ничего тебе не сделаем! — крикнул Баклс.

Когда он подошел к огню, Лесси залаяла пуще. Он замахнулся на нее дубинкой, но она отскочила вбок. Роули попробовал схватить ее, но она не далась и ему и стояла, рыча, на самом краю освещенного круга. В виде аккомпанемента прибавилось звонкое тявканье Тутс.

— Смирно! — сказал Роули. — Обе вы — смирно! Молчать!

Лай перешел в глухое ворчание. Баклс осклабился. Он услышал, что Сниккерс уже стал за его спиной.

— Ты очень любезен, приятель, — продолжал Баклс, как он полагал, обезоруживающим, дружественным тоном. — Что тут у тебя — чай? Ну, как это мило! Не уделишь глоток-другой двум бездомным молодцам, ищущим работенки? Не худо бы погреться!

Он подошел, ухмыляясь.

Роули поднялся с колоды, на которой сидел. Мирные как будто слова Баклса не обманули его. Долгие годы разъезжая в одиночестве, он научился разбираться в людях и, если встречался с кем в пустынном месте, то сразу видел, добрый это человек или дурной.

— Ах, ты не хочешь! — взревел Баклс.

Он кинулся вперед и стал между Роули и повозкой, не давая владельцу подойти к ней. Все так же ухмыляясь, он покачивал в руке дубинкой. Всякое притворство было отброшено.

— Ну, где у тебя деньги? — сказал он ласково. — Если ты будешь пай-мальчиком и отдашь нам все без хлопот, мы тебя не тронем. Правда, Сниккерс?

— Да, мы его тогда не тронем.

— Понятное дело, не тронем. Но… ежели ты без хлопот не согласен, то тогда, к нашему большому сожалению, мы их тебе доставим. Ну же! Где там у тебя деньги?

— Что ж, я вам, пожалуй, дам… — начал Роули.

Не договорив, он вдруг проскочил к фургону. У него у самого оказалась в руке толстая палка. Он уперся спиной в борт кузова. Поплевал на ладони. Он больше не сказал ни слова, да и ни к чему были слова.

— Так по-хорошему ты не желаешь, нет? — прокричал Баклс. — Что ж, отлично!

Он набросился со своей дубинкой. Роули отбил удар и, размахнувшись в свой черед, сплеча хватил верзилу по костяшкам пальцев. Баклс завопил со злости.

— Эй, Сниккерс, сюда! — крикнул он. — Что ты стоишь! Заходи с другого боку, трус паршивый!

Они наскакивали вдвоем, а Роули, прислонившись к борту, старался как мог держать их за пределами полукруга, описываемого его палкой. Удары, однако, так и сыпались ему на голову и на плечи. Одному против двоих было нелегко.

В отчаянии он глянул на Лесси, которая лаяла за бивачным костром.

— Сюда! — позвал он. — Взять!

Лесси заметалась вокруг, потом вдруг устремилась на большего из нападавших. Тот обернулся к хлестнул ее своей дубинкой. Удар пришелся ей между плечами и едва не свалил ее. На секунду драка приостановилась, и грабители повернулись к собаке. Они увидели, что она стоит и смотрит на них.

В Лесси боролись противоречивые импульсы. Но один взял верх над прочими.

Перед ней опять были люди, чьи руки тянулись делать зло, люди, готовые наносить раны и причинять боль. Их руки могут схватить и посадить в клетку. Это люди, которых надо избегать, как долгое время она делала это раньше. Собака должна ускользнуть и держаться так, чтоб они ее не видели.

В этот миг Баклс подступил к Лесси на полшага с занесенной дубиной в руке.

— Пр-рочь! — заорал он. — Пока я не дал тебе прибавки!

Лесси скользнула в сторону. Потом шмыгнула под кусты и побежала вверх по косогору в лес.

Баклс опять повернулся к Роули.

— Ну и собака! — загоготал он. — Видишь, приятель, даже твой лучший друг от тебя отступился. Ох и паршивая же собака! Ну, давай на мировую — поладим по-хорошему и прошлого поминать не будем.

Роули, проводив Лесси взглядом до леса, снова перевел глаза на людей. Опять поплевал на ладони. Он сам себя подбадривал.

— Подойди и возьми, — сказал он упрямо.

Те двое подкрались ближе, боязливо замахиваясь на Роули. В круг света они вступили осторожно, потому что горшечник был не из хилых и, прижавшись спиной к повозке, мог легко оборонять от врага полукруг перед собою. А пока он сражался, ловко отводя удары крепкой своей дубинкой, маленькая Тутс сновала под ногами — преданная своему собачьему долгу, защищала хозяина.

Очень немного могла она сделать, эта маленькая собачонка, просто смешно было смотреть, как она мечется вокруг, звонко тявкая и визжа, — маленький белый клубок энергии. Она сердито наскакивала и сумела наконец вонзиться зубенками в щиколотку большему из нападающих.

В первую секунду неожиданности Баклс стряхнул с себя собаку, дав ей пинка.

— Ах ты, крыса паршивая! — сказал он.

Собачка набросилась снова, и Баклс, подняв свой здоровенный сук, стукнул со всей силы. Маленькое безжизненное тельце отлетело в кусты.

Увидав это, Роули с воплем бешеного гнева бросился вперед и в стремительном натиске отбросил противников. Он яростно размахивал палкой и дубинкой, и казалось, сейчас он их обоих погонит перед собой.

На несколько секунд они и впрямь отступили; но ярость Роули обернулась против него самого, так как теперь, не прикрываемый с тылу повозкой, он подвергся нападению сразу с двух сторон. Баклс под неистовой дубинкой Роули сумел опрокинуть оборону неприятеля, и сокрушительный удар по плечу поверг горшечника на колени. Пытаясь встать, Роули прикрывал голову дубинкой и согнутой в локте рукой. И тут он почувствовал удар с тылу. Обернувшись, он обхватил Сниккерса и повис на нем. Он норовил, пока тот не прочухался, одним противником, как щитом, прикрыться от другого. Струйка теплой крови защекотала ему левый глаз, и он понял, что у него сильно рассечена голова.

Когда Лесси, спасаясь от палки Баклса, шмыгнула в кусты, она побежала прочь от огня и машинально повернула к югу.

Однако сейчас она не ощущала того мирного покоя, какой всегда охватывал ее, когда она могла совершать свой путь в желанном направлении. Что-то… что-то неправильно.

Она замедлила бег и оглянулась. Еле виден был сквозь деревья жар костра, а острый слух явственно улавливал крики людей и визги Тутс. Этот пронзительный лай на высокой ноте призывал ее сильнее всего, потому что он означал тревогу — собачий крик ярости и негодования.

Лесси сделала круг и, скользнув в кусты, побежала обратно. Наконец она села на откосе. Визга Тутс уже не было слышно. Лесси только видела людей, раскачивающихся перед своими исполинскими тенями. Затем увидела, как Роули упал на землю.

Две противные силы боролись в Лесси: одна толкала сторониться людей, другая — защищать свой дом. Потому что повозка и бивачный костер были в каком-то смысле ее домом. И это второе стремление было в ней более давним — оно шло чуть ли не от предков. А страх перед человеком был чем-то сравнительно поздним, усвоенным за последние месяцы жизни. И более давнее одержало верх.

Никогда в жизни Лесси еще не доводилось нападать на человека, да и по своей породе она была не из свирепых собак. Но, когда убеждение окрепло и завладело ею, она уже не колебалась и повела себя без всякой осторожности. С густым, грозным лаем, идущим из груди, со вздыбленной на загривке шерстью неслась она вниз по косогору.

Люди у костра узнали о возвращении собаки, только когда ее косматая тень внезапно, как молния, перечертила круг света от костра. Собака пронеслась по воздуху, ударив Баклса в грудь. Сила первого неожиданного толчка сбила рослого мужчину с ног. Лесси не остановилась. Она вышла из светлого круга, сделала в кустах оборот и опять метнулась в круг, уже с другой стороны. Она пронеслась мимо Сниккерса, которого Роули еще сжимал в объятиях, и на скаку цапнула его зубами за голень.

Наскок был сильный и быстрый. Вонзившиеся клыки продрались сквозь живое тело, и Сниккерс взвыл от боли.

Лесси снова устремилась на Баклса.

— Ты, значит, воротилась! — буркнул он.

Уверенный, что она, как прежде, убежит, он замахнулся на нее. Но на этот раз Лесси увернулась от палки и проскочила мимо, на скаку разодрав ему икру ноги. Она пробежала дальше некоторое расстояние, завернула по кругу и наскочила опять. Свой маневр она повторяла еще и еще. Каждый раз, пересекая светлую площадку, она цапала врага, как делают колли в драке. Каждый раз, добежав до заросли кустов, она заворачивала и нападала вновь с другой стороны.

Поощряя ее возгласами, Роули с обновленной силой вступил в бой и принялся обрабатывать двух грабителей. Он их поколачивал, гоняя вокруг костра. И грабителям пришлось убедиться, что, куда бы они ни кидались, спасаясь от Роули, трехцветная собака всегда оказывалась тут как тут: выскочит из темноты, всякий раз с другой стороны, цапнет острыми своими зубами и пронесется мимо прежде, чем они успеют ударить ее.

Временами казалось, что собак было не иначе как две или три, потому что, куда бы ни поворачивались люди, всегда на них наскакивала собака — всё с новой стороны.

Против такой тактики они были бессильны. И наконец, измотанные и побитые, они попытались отступить. Первым, бросив товарища, удалился с поля битвы Сниккерс. Он в страхе бежал от призрака, раздиравшего ему голени точно копьем. Бежал, с треском круша кусты в слепом страхе. А вскоре он услышал за собой новый треск. Это продирался сквозь кусты Баклс — слепо, без оглядки бежал, куда ноги несут, лишь бы прочь от врага, который разил без промаха, а сам не давал ударить себя в ответ.

Из темноты за спиной до Сниккерса доносилось грозное рычание. Потом он услышал голос разъездного горшечника.

— Сюда, сюда! Ко мне! Будет с него, оставь. Ему, что и говорить, досталось по заслугам, но я бы не хотел, чтобы ты его загрызла насмерть. Ко мне!

Сниккерс бежал и бежал. Теперь он был один, без товарища. Он отнюдь не желал встретиться с Баклсом, который непременно стал бы его обвинять, что он его бросил одного в час нужды, и еще того меньше хотел бы он встретиться снова с горшечником или его собакой.

Сниккерс решил, что всего быстрее путешествовать в одиночку. Он подался на запад. А там позади, у бивачного костра, Роули Палмер сидел возле маленького белого тельца. Лесси стояла на вытянутых вперед, несогнутых ногах и тыкала в тельце носом.

Роули долго так и сидел, не шевелясь, и в его мозгу теснились воспоминания о стольких днях, когда маленькая собачонка была его единственным товарищем.

Наконец он встал, подошел к фургону и достал лопату. Он начал рыть могилку.

… Лесси стояла на перекрестке под холодным проливным дождем. Она тявкнула раз и увидела, что фургон остановился. Человек позвал ее. Она зашаркала ногами, как в каком-то танце, но нисколько не приблизилась. Он наконец пошел назад.

— Ко мне! Подойдите же, Ваше Величество, — сказал он.

Она поняла первое слово и подошла к человеку, который сидел на корточках среди дорожной грязи. Он долго похлопывал ее и поглаживал.

Потом он встал.

— Так ты не пойдешь за мной? — спросил он.

Лесси подняла голову и задвигала ногою в танце, но и тут не последовала за ним.

— Что ж! — сказал он. — Может, так оно и лучше. Я бы с удовольствием поехал с тобою вперед, но товар на исходе, и я должен вернуться на зиму к Марку. К тому же — ты никогда не сживешься со мною так, как Тутс… а будешь все напоминать мне о ней. Хотя и ты по-своему хорошая собака.

Лесси уловила два последних слова и утвердительно завиляла хвостом.

— Э, ты много чего понимаешь, да? Ну, так прости меня — я сперва подумал, что ты трусиха, а вышло, что нет. У тебя своя какая-то забота, моя ласонька, и очень бы хотел я проникнуть в твои мысли и узнать, в чем дело.

При слове «ласонька» колли затявкала. Горшечник покачал головой.

— Нет, очень жалко, а не получается. Ты-то немножко понимаешь человечий язык, но человек не способен понимать твой. А ведь считается, что мы куда умнее всех!.. Эх, дружок, мы вместе прошли по дороге немалый путь… А теперь конец, да, конец! Я опять останусь один. Ни тебя… ни Тутс. Но я же всегда говорил: если человек не любит одиночества, то лучше пусть не берется за дело странствующего торговца. Это то, чего я всегда должен был ожидать… Но можно посмотреть и под другим углом. Мне иной раз думалось, что ты не столько шла со мной, как позволяла мне идти с тобой, покуда путь лежал нам в одну сторону. И вот ты теперь пойдешь сама, куда зовет тебя твое дело.

Этих слов Лесси уже не поняла. Она только знала, что голос человека, который ее кормил и приласкал, звучит тепло и дружественно. И она потерлась носом о его ладонь.

— Это ты прощаешься, да? — сказал он. — Что ж, пожелаю тебе удачи. Иди же вперед своей дорогой!

Лесси уловила слово «вперед».

Она шагом прошла до перекрестка и повернула в сторону. Тут она оглянулась. Человек махал ей рукой.

— Иди своим путем, доброй тебе удачи! — крикнул он вслед.

Он еще долго стоял и глядел, как колли убегает прочь своей ровной трусцой. Дневной холодный дождь хлестал в его смуглое обветренное лицо. Он медленно качал головой, как будто говорил самому себе, что никогда ему не разгадать этой загадки.

Собака вскоре скрылась из виду. Роули молча пошел к повозке. Он залез на козлы, щелкнул языком и погнал Бесс на восток. По другой дороге скакала Лесси, держа на юг. Хлестал дождь, вода бежала струями с ее шерсти; грязь плескала из-под ног.

Миновала неделя. Повозка Роули Палмера медленно катилась по дороге. Он теперь не пел, не шагал рядом со своим домом на колесах, потому что воздух был забит летучими белыми хлопьями.

Роули сидел впереди на козлах, застегнув на коленях на все пуговицы брезентовый фартук и склонив против ветра свое усаженное пуговицами лицо. В двух шагах впереди повисла чуть ли не твердая белая завеса, а прямо перед собой он видел облако пара, встававшее от боков Бесс, которая вдруг побежала изо всех сил.

— Эге, оно и правильно, — рассуждал Роули вслух. — Ты знаешь, что мы почти что дома. Да я и сам хочу уже поскорей добраться; обратная поездка была прескверная. Все дождь, да слякоть, да снова дождь, а теперь вон и снег повалил. Я слишком замешкался в поездке — за то и терплю.

Роули ворчал и ворчал, но вдруг прервал свой односторонний разговор. Мысли его обратились к собаке, которая рассталась с ним на перекрестке.

— Мне-то что, — сказал он наконец, — я почти что дома. Ну а ты, дружок, что ты там ни ищешь, надеюсь, ты свое нашла. Мир да покой — или за чем еще ты пустилась в дорогу… Где бы ты ни была, я надеюсь, там тебе уютно, и сухо, и тепло… Иногда я жалею: уж лучше б я тогда запер тебя в фургоне и повез к себе домой; но в тот час у меня не лежало к этому сердце — не хотел я после Тутс заводить себе другую собаку. Может быть, со временем и заведу, только не сейчас. Она была такая верная, что верней не бывает… Но и ты, видать, верна чему-то своему. Так счастливого тебе пути, и я надеюсь, ты теперь так же близко к дому, как я… Видишь, Бесс, вот и Двенадцать Углов! Мы будем дома как раз вовремя, чтобы сесть с Марком чай пить.

Когда Бесс пошла еще резвей и фургон прикатил на зиму домой, Лесси все еще бежала и бежала, милю за милей, на юг.

Она теперь пересекала широкое кочковатое поле на возвышенности, где ветер мел без помехи. Сзади ее погоняла метель, мокрыми космами сдувая вперед шерсть на ее отощалых боках.

Было трудно подвигаться. Снег становился глубже, и от ее усталых мускулов требовалось все больше усилий, чтобы на каждом шагу вытаскивать из снега увязающие в нем ноги. Она пошатнулась и упала. Свернувшись в клубок, она принялась обкусывать ледышки, налипшие на шерсть между когтями. Снова попробовала идти, но снег был слишком глубок. Тогда она стала нырять в нем, как лошадь, поднимаясь дыбком и прыгая вперед, но после недолгих попыток совсем выбилась из сил.

Она постояла, свесив голову; ей спирало дыхание, оно вырывалось из груди клубами белого пара. Потом подняла голову и заскулила; но снег не исчез. И снова она припустила вскачь, снова ныряла и пыталась прыгать сквозь сугробы. И опять остановилась, не в силах идти дальше.

Тогда, подняв голову, она издала протяжный вой — вой собаки заблудившейся, беспомощной, озябшей. Это был долгий и звонкий зов, пронесшийся по широкому полю, сквозь метущий снег туда, где опускалась темнота.

Снег заглушал все звуки. На мили вокруг не было никого на этой плоской, нелюдимой земле. Даже если бы кто и был на две-три сотни ярдов в стороне, вряд ли он мог бы услышать этот задушенный снегом зов.

Наконец Лесси опустилась на землю. Белый снежный простор мягко укрыл ее. Под этим белым одеялом она лежала, обессиленная, но в тепле.