|
||||
|
Часть 3. Эпистемологические проблемы истории Глава 9. Концепция исторической идивидуальности Человеческий поиск знания не можетпродолжаться бесконечно. Раньше или позже оннеизбежно достигнет пункта, далее которого он неможет продолжаться. В этом случае онсталкивается с конечной данностью – фактом,причину которого разум человека не может найти вдругих фактах. По ходу развития знания наукеудалось найти причину некоторых явлений исобытий, которые прежде считались предельными, вдругих фактах. Но всегда останется нечто, что длячеловеческого разума будет являться конечнойданностью, не поддающейся анализу и упрощению.Человеческий разум не может даже представитьзнание, не встречающее таких непреодолимыхпрепятствий. Всеведение для человека несуществует. Обсуждая подобные предельные данные, историяобращается к индивидуальности. Особенностиотдельных людей, их идеи и ценностные суждения, атакже действия, направляемые этими идеями исуждениями, невозможно представить какпроизводные от чего-либо. Не существует иногоответа на вопрос, почему Фридрих II вторгся вСилезию, кроме: потому что он был Фридрихом II.Умственные процессы, посредством которыхпричина некоего факта усматривается в другихфактах, принято называть, хотя и не вполнеуместно, рациональными. Тогда предельный фактназывается иррациональным. Невозможнопредставить историческое исследование, котороев конце концов не встретило бы подобныхиррациональных фактов. Философии истории заявляют, что избегаютссылок на индивидуальность и иррациональность.Они претендуют на то, что обеспечиваютдокапывающуюся до сути интерпретацию всехисторических событий. В действительности же ониконцентрируют конечную данность в двух точкахсвоей схемы, её предполагаемом начале и еёпредполагаемом конце. Они предполагают, что настарте истории существует не поддающаясяанализу и упрощению сила, например дух всистеме Гегеля или материальныепроизводительные силы в системе Маркса. А далееони предполагают, что этот перводвигатель [35]истории стремится к определённой цели, также неподдающейся анализу и упрощению, например, кпрусскому государству около 1825 г. или ксоциализму. Что бы кто ни думал о различныхсистемах философии истории, очевидно, что они неисключают обращения к индивидуальности ииррациональности. Они просто сдвигают её вдругую точку своей интерпретации. Материализм вообще стремится полностьювыбросить историю за борт. Все идеи и действиядолжны быть объяснены как результатопределённых физиологических процессов. Но этоне даёт возможность отвергать любые ссылки наиррациональность. Подобно истории, естественныенауки в конце концов сталкиваются с данными, неподдающимися дальнейшему сведению к другимданным, т.е. с некоей конечной данностью. В контексте философии истории не остаётсяместа никаким ссылкам на индивидуальность, кромеиндивидуальности перводвигателя и его плана,определяющего течение событий. Каждый отдельныйчеловек является просто инструментом в рукахнеотвратимого рока. Что бы они ни делали,результат их действий необходимо включён впредопределённый план провидения. Что бы случилось, если лейтенант НаполеонБонапарт был бы убит в битве при Тулоне [36]?Фридрих Энгельс знает ответ: «Его место занялбы кто-то другой». Ибо «человек всегданаходится, как только возникаетнеобходимость» <Letter to Starkenburg, Jan. 25, 1894. MarxК. and Engels F. Correspodence 1846–1895. – London: M. Lawrence, Ltd.,1934. P. 518>. Необходимость для кого и для какойцели? Очевидно, для материальныхпроизводительных сил, чтобы впоследствиипривести к социализму. Похоже материальныепроизводительные силы всегда имеют в запасезамену, точь-в-точь как предусмотрительныйоперный антрепренёр имеет дублёра, готовогоисполнить партию тенора, если звезда вдругподхватит простуду. Если бы Шекспир умер вмладенческом возрасте, то «Гамлета» и«Сонеты» написал бы другой человек. Новозникает вопрос, а чем реально занимался этотзаместитель, так как хорошее здоровье Шекспираосвободило его от этой подёнщины? Эта проблема намеренно запутываетсяпоборниками исторической необходимости,смешивающими её с другими проблемами. Оглядываясь назад в прошлое, историк долженсказать, что все обстоятельства были такими, какони были, всё случившееся было неизбежным. Влюбой момент положение дел было необходимымследствием непосредственно предшествовавшегосостояния. Но наряду с элементами,детерминирующими данную конфигурациюисторических событий, существуют факторы,которые не могут быть прослежены дальше точки, закоторой историк сталкивается с идеями идействиями индивидов. Когда историк говорит, что Великой Французскойреволюции 1789 г. [37] не произошло бы, если бынекоторые вещи сложились по-иному, он простопытается установить силы, вызвавшие это событие,и влияние каждой из этих сил. Тэн не предаётсяпраздным умозрительным рассуждениям, что быслучилось, если бы не были разработаны доктрины,которые он называет l'esprit revolutionare <революционныйдух (фр.). – Прим. перев.> и l'esprite classique<классический дух (фр.). – Прим.перев.>. Он стремился каждой из нихприсвоить её значимость в цепи событий,приведших к вспышке революции и её развитию<Taine. Les Origines de la France contemporaine, 1, Bk. III. 16th ed. – Paris, 1887.P. 221–328>. Другая путаница касается границ влияниявеликих людей. Упрощённое объяснение истории,адаптированное к способностям туго соображающихлюдей, представляло историю как продукт подвигавеликих людей. Старые Гогенцоллерны создалиПруссию, Бисмарк создал Второй рейх [38], ВильгельмII его разрушил, Гитлер создал и разрушил Третийрейх [39]. Ни один серьёзный историк никогда неразделял этой чепухи. Никогда не оспаривалось,что роль даже величайших исторических фигурнамного скромнее. Любой человек, великий илирядовой, живёт и действует в рамках историческихобстоятельств своей эпохи. Обстоятельства этиопределяются всеми идеями и событиямипредшествовавших эпох, а также идеями исобытиями его эпохи. Титан мог пересилитькаждого из своих современников; но он не могсправиться с объединёнными силами карликов.Государственный деятель может добиться успехатолько в той мере, насколько его планысоответствуют общему настроению его времени, т.е.идеям, которые владеют умами его сограждан. Онможет стать лидером только в том случае, еслиготов вести людей по тому пути, по которому онихотят идти, и к цели, которую они хотят достичь.Государственный деятель, восстающий противобщественного мнения, обречён на неудачу. Неважно, является ли он деспотом или чиновникомдемократии, политик должен давать людям то, чтоони желают получить, подобно тому как бизнесмендолжен снабжать потребителей вещами, которые онижелают приобрести. Совсем другое дело пионеры новых течений мыслии новых направлений искусства и литературы.Первооткрыватель, пренебрегающийаплодисментами, которые он мог бы получить отшироких масс своих современников, не зависит отидей своей эпохи. Он волен сказать вместе сшиллеровским маркизом Позой: «Моё столетье дляэтих идеалов не созрело. Я – гражданин грядущихпоколений» [40]. Работа гения также вплетена впоследовательность исторических событий,обусловлена достижениями предшествующихпоколений и является просто главой в эволюцииидей. Но она добавляет к сокровищнице мыслейнечто новое и неслыханное и в этом смысле можетбыть названо творческое. Подлинная историячеловечества суть история идей. Именно идеиотличают человека от других существ. Идеипорождают общественные институты, политическиеизменения, технологические методы производства,и всё, что называется экономическими условиями. Ив поисках их происхождения мы неизбежно приходимк точке, в которой всё, что можно утверждать, этото, что у человека возникла идея. Известно имяэтого человека или нет – вопрос второстепенный. Именно этот смысл история вкладывает в понятиеиндивидуальности. Идеи – конечная данностьисторического исследования. Об идеях можносказать только то, что они появились. Историкможет показать, как новая идея вписалась в идеи,разработанные прежними поколениями, и в какомсмысле она может рассматриваться в качествепродолжения этих идей и их логическогоследствия. Новые идеи не возникают изидеологического вакуума. Они порождаютсясуществующей идеологической структурой; ониявляются реакцией разума человека на идеи,разработанные его предшественниками. Однакобезосновательно предполагать, что они обязаныпоявиться и что если бы их не породил А, тоэто сделали бы В или С. В этом смысле то, что ограниченность нашегознания заставляет нас называть случайностью,играет свою роль в истории. Если бы Аристотельумер в детском возрасте, то интеллектуальнойистории был бы нанесён ущерб. Если бы Бисмаркумер в 1860 г., то мировые события развивались бы вином направлении. В какой степени и с какимипоследствиями, никто не знает. В стремлении исключить из истории любые ссылкина индивидов и индивидуальные события,коллективистские авторы прибегают к помощихимерической конструкции – групповому разумуили общественному разуму. В конце XVIII – начале XIX вв. немецкие филологиначали изучать средневековую поэзию,давным-давно преданную забвению. Большая частьэпосов, извлечённых ими из древних манускриптов,была имитациями французских работ. Имена авторов– главным образом рыцарей на службе герцогов играфов – были известны. Вряд ли этими эпосамистоило гордиться. Но два эпоса были совсем иногосвойства, подлинно оригинальные работы высокойлитературной ценности, намного превосходящиепродукцию придворных стихотворцев: «Песнь оНибелунгах» и «Кудрун» [41]. Первая– однаиз великих книг мировой литературы и, безусловно,одна из самых выдающихся поэм, рождённыхГерманией до эпохи Гёте и Шиллера. Имена авторовэтих шедевров не дошли до потомков. Возможно,поэты принадлежали к классу профессиональныхактёров, которые не только презирались знатью, нои были ограничены в правах. Они могли бытьеретиками или евреями, и духовенство стремилосьзаставить людей их забыть. Как бы то ни было, нофилологи назвали эти две работы «народнымэпосом» (Volksepen). Этот термин навеваетнаивному уму идею, что они были написаны неконкретными авторами, а «народом». Такое жемистическое авторство было приписано народнымпесням (Volkslieder), чьи авторы были неизвестны. Опять же в Германии после наполеоновских войн[42] обсуждалась проблема всеобъемлющейкодификации законодательства. В этом спореисторическая школа юриспруденции во главе сСавиньи отрицала компетентность любого века илюбых людей писать законодательство. ПодобноVolksepen и Volkslieder, заявляли они, законы страны сутьэманация Volksgeist <дух народа (нем.).– Прим. перев.>, духа и специфическогохарактера народа. Подлинные законы не пишутсяпроизвольно законодателями: они органическивырастают и расцветают из Volksgeist. Доктрина Volksgeist была разработана в Германии каксознательная реакция на идеи естественногоправа и «не-германский» дух ВеликойФранцузской революции. Но в дальнейшем она быларазвита и возведена в ранг всеобъемлющейсоциальной доктрины французскими позитивистами,многие из которых не только придерживалисьпринципов, проповедуемых самыми радикальнымиреволюционными лидерами, но и стремилисьзавершить «незаконченную революцию» путёмнасильственного свержения капиталистическогоспособа производства. Эмиль Дюркгейм и его школаисследовали групповой разум, как если бы он былреальным феноменом, особым фактором, мыслящим идействующим. На их взгляд не индивиды, а группыявляются субъектами истории. Чтобы скорректировать эти фантазии, необходимоподчеркнуть трюизм о том, что мыслят и действуюттолько индивиды. Исследуя мысли и действияиндивидов, историк устанавливает факт, чтонекоторые индивиды в своих мыслях и действияхоказывают друг на друга более сильное влияние,чем их влияние и испытываемое ими влияние состороны других индивидов. Он замечает, чтосотрудничество и разделение труда существуетсреди одних, а среди других – в гораздо меньшейстепени или вообще отсутствует. Дюркгеймиспользует термин «группа» для обозначениясовокупности индивидов, сотрудничающих друг сдругом более тесно. Однако разграничение группфакультативно. В отличие от биологического видагруппа не является онтологическим образованием.Различные концепции групп пересекаются друг сдругом. В соответствии с планом своегоисследования историк выбирает характеристики ипризнаки, определяющие классификацию индивидовпо различным группам. Группировка можетобъединять либо людей, разговаривающих на одномязыке, либо людей, исповедующих одну религию,либо занимающихся одним занятием или имеющиходну профессию, либо потомков одного рода.Концепция группы Гобино отличается от концепциигруппы Маркса. Одним словом, концепция группыпредставляет собой идеальный тип и в качестветакового является производным от пониманияисториком исторических сил и событий. Мыслят и действуют только индивиды. Мышление идеятельность каждого индивида испытываетвлияние мышления и деятельности окружающих. Этивлияния весьма разнообразны. Мысли и поведениеотдельного американца невозможно объяснить,если приписывать его к одной группе. Он не толькоамериканец, но и член определённой религиознойгруппы, либо агностик, либо атеист; он работает наопределённой должности, принадлежит кполитической партии, испытывает влияниетрадиций, оставленных в наследство его предкамии переданных ему в процессе воспитания, семьёй,школой, соседями, а также влияние идей,доминирующих в его городе, штате и стране.Разговоры об американском складе ума являютсячудовищным упрощением. Каждый американец имеетсвой склад ума. Абсурдно приписывать какие-либодостижения и добродетели или преступления ипороки отдельных американцев Америке кактаковой. Большинство людей являются заурядными людьми.Они не имеют собственных мыслей; они тольковоспринимают. Они не создают новых идей; ониповторяют то, что слышали и подражают тому, чтовидели. Если бы мир был населён только такимилюдьми, то не существовало бы никаких изменений иникакой истории. Изменения порождаются новымиидеями и направляемыми ими действиями. Однугруппу от другой отличают результаты такихнововведений. Нововведения осуществляются негрупповым разумом; они всегда представляют собойдостижения индивидов. Что отличает американскийнарод от любого другого народа, так этосовместный эффект, производимый мыслями идействиями бесчисленных выдающихся американцев. Мы знаем имена людей, которые изобрели ипостепенно совершенствовали автомобиль. Историкможет написать подробную историю эволюцииавтомобиля. Мы не знаем имён людей, которые назаре цивилизации сделали величайшие изобретения– например, разожгли огонь. Но это незнание непозволяет нам приписывать это фундаментальноеизобретение групповому разуму. Применять новыеметоды выполнения различных вещей всегданачинает индивид, а затем другие люди подражаютего примеру. Обычаи и мода всегдапровозглашаются индивидами и распространяютсядругими людьми путём подражания. В то время как школа группового разумастаралась исключить индивида, приписавактивность мистическому Volksgeist, марксистыстремились, с одной стороны, преуменьшить вкладиндивида, а с другой – приписать нововведениярядовым людям. Таким образом, Маркс пришёл квыводу, что критическая история технологиипоказала бы, что ни одно из изобретений XVIII векане принадлежит тому или иному отдельному лицу <МарксК. Капитал. Т. I // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.Т. 23. С. 383. Сн. 89>. Что это доказывает? Никто неотрицает, что технологический прогресс являетсяпостепенным процессом, цепью последовательныхшагов, совершаемых длинным рядом людей, каждый изкоторых что-то добавляет к достижениям своихпредшественников. История любого техническогоприспособления, если её рассказать полностью,возвратит нас назад к самым примитивнымизобретениям, сделанным пещерными людьми на заречеловечества. Выбор любой, более позднейотправной точки является произвольным обрывомизложения. Историю беспроволочного телеграфаможно начать с Максвелла и Герца, но, кроме того,можно вернуться к первым экспериментам сэлектричеством или к любым предыдущимтехнологическим подвигам, необходимопредшествовавшим созданию радиосети. Всё это нив малейшей степени не влияет на ту истину, чтокаждый шаг вперёд делался индивидом, а некакой-либо мистической безличной силой.Признание того, что вклад Максвелла, Герца,Маркони мог быть сделан только благодаря тому,что другие до этого внесли свой вклад, не умаляетих заслуг. Чтобы проиллюстрировать разницу междуноваторами и тупой толпой рутинёров, которыедаже представить себе не могут, что возможныкакие-либо улучшения, нам нужно только сослатьсяна пассаж в самой известной книге Энгельса <ЭнгельсФ. Анти-Дюринг// Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.Т. 2>. В 1878 г. Энгельс категорично заявил, чтооружие «теперь так усовершенствовано, чтоновый прогресс, который имел бы значениекакого-либо переворота, больше невозможен». Сэтого времени «все дальнейшие[технологические] усовершенствования дляполевой войны более или менее безразличны. Такимобразом, в этом направлении эра развития всущественных чертах закончена» <там же. С.174>. Этот самодовольный вывод показывает, вчём заключается достижение новатора: онсовершает то, что другие люди считают немыслимыми неосуществимым. Энгельс, считавший себя экспертом в военномискусстве, любил иллюстрировать свои доктриныссылками на стратегию и тактику. Изменения ввоенной тактике, заявлял он, происходят неблагодаря изобретательным военачальникам. Ониявляются достижениями рядовых, которые обычнотолковее своих офицеров. Рядовые находят ихблагодаря своим инстинктам (instinktmassig) иотстаивают их вопреки противодействиюначальства <там же. С. 172–175>. Любая доктрина, отрицающая роль в истории«отдельного жалкого индивида» <ЭнгельсФ. Происхождение семьи, частной собственностии государства // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.21. С. 176> в конечном счёте должна приписыватьизменения и улучшения действию инстинктов. Помнению тех, кто разделяет подобные доктрины,человек является животным, который обладаетинстинктом производить поэмы, соборы и самолёты.Цивилизация представляет собой результатбессознательной и непреднамеренной реакциичеловека на внешние раздражители. Любоедостижение суть автоматическое творчествоинстинкта, которым человек наделён именно дляэтой цели. Инстинктов существует столько,сколько на свете человеческих достижений.Излишне углубляться в критический анализ этихнебылиц, изобретённых бездарностями длятретирования достижений лучших людей иапеллирования к чувству обиды тупиц. Но дажеосновываясь на этой паллиативной доктрине,невозможно отрицать различий между человеком,обладавшим инстинктом к написанию книги«Происхождение видов» и теми, у кого данныйинстинкт отсутствует. Индивиды действуют, чтобы вызвать к жизниопределённые результаты. Добьются ли они успеха,зависит от адекватности используемых средств иреакции со стороны окружающих, с которойсталкиваются их действия. Очень часто результатдействия существенно отличается от того,которого стремился достичь индивид. Пределы, вкоторых человек, каким бы великим он ни был, можетдействовать успешно, весьма узки. Ни один человекне способен посредством своих действийнаправлять ход событий на протяжении более чемотносительно короткого промежутка времени, а темболее на протяжении всего будущего. Тем не менее, любое действие что-то добавляет кистории, оказывает влияние на ход будущихсобытий и в этом смысле является историческимфактом. Тривиальнейшее исполнение ежедневнойрутины апатичными людьми является историческойданностью в не меньшей степени, чем самыепотрясающие нововведения гения. Историческаяроль простого человека заключается в том, чтобывносить свою лепту в структуру огромной властиобычая. История делается людьми. Сознательныепреднамеренные действия индивидов, великих иничтожных, определяют ход событий в той мере, вкакой он является результатом взаимодействиявсех людей. Но исторический процесс не задуманиндивидами. Он представляет собой составнойрезультат преднамеренных действий всехиндивидов. Ни один человек не может планироватьисторию. Он может планировать и пытатьсявоплотить в жизнь только свои действия, которыевместе с действиями других людей составляютисторический процесс. Отцы-пилигримы непланировали основывать Соединённые Штаты [43]. Разумеется, всегда были люди, составляющиепланы на вечность. В большинстве случаев оченьскоро их планы проваливались. Иногда ихконструкции существовали довольно долго, но ихрезультаты были не такими, как планировалистроители. Монументальные гробницы египетскихфараонов существуют до сих пор, но их строителине имели в виду сделать современный Египетпривлекательным для туристов и обеспечитьмумиями наши музеи. Ничто столь категорически недоказывает временную ограниченностьчеловеческого планирования, чем древние руины,разбросанные по земной поверхности. Идеи живут дольше, чем стены и другие памятникиматериальной культуры. Мы до сих порнаслаждаемся шедеврами поэзии и философиидревней Индии и Греции. Но они не значат для настого, что они значили для своих авторов. Мы можемзадаться вопросом, одобрили бы Платон иАристотель способ, которым их мысли былииспользованы в более поздние эпохи. Планирование на вечность с целью заменитьисторическую эволюцию вечным состояниемстабильности, жёсткости и неизменности являетсятемой особого класса литературы. Авторы утопийстремятся организовать будущие обстоятельства всоответствии со своими собственными идеями и рази навсегда лишить остальное человечество даравыбирать и действовать. Исполняться должентолько один план, а именно план автора, всехостальных людей необходимо заставить замолчать.С этого момента автор, а после его смерти егопреемник, в одиночку определяют ход событий.Больше не будет никакой истории, так как историяпредставляет собой составной результатвзаимодействий всех людей. Вселенной будетправить диктатор-сверхчеловек, который низведётвсех остальных людей до уровня пешек в своихпланах. Он будет обращаться с ними, как инженеробращается с сырьём, из которого он строит,методом, очень точно называемым социальнойинженерией. В настоящее время подобные проекты оченьпопулярны. Они приводят интеллектуалов в полныйвосторг. Немногочисленные скептики отмечают, чтоих воплощение противоречит человеческойприроде. Но сторонники этих проектов убеждены,что путём подавления всех несогласных они могутизменить человеческую природу. Тогда люди будутстоль же счастливы, как кажется должны бытьсчастливы муравьи в своих муравейниках. Основной вопрос: готовы ли все люди подчинитьсядиктатору? Не будет ли таких, кто бросит вызов егогосподству? Не будут ли разработаны идеи, идущиевразрез с идеями, лежащими в основе планадиктатора? Будут ли все люди безропотноподчиняться тирании одного или несколькихдиктаторов после тысяч лет «анархии» мысли идействий? Возможно ли такое, чтобы за несколько лет всестраны внедрили у себя всестороннеепланирование и регламентирование? Численностьоппонентов очень мала, а их прямое политическоевлияние почти нулевое. Но даже победапланирования не означает конец истории. Междукандидатами на верховную должность разразятсяжестокие войны. Тоталитаризм может уничтожитьцивилизацию, и даже весь людской род. Тогда,разумеется, история также закончится. Глава 10. Историзм Историзм возник в конце XVIII в. как реакция насоциальную философию рационализма. Реформам иполитике сторонников различных авторов эпохиПросвещения он противопоставляет программусохранения существующих институтов, и иногдадаже возвращение к упразднённым институтам. Вответ на постулат разума историзм апеллирует кавторитету традиции и к мудрости ушедших веков.Основной мишенью его критики были идеи,инспирировавшие американскую и французскуюреволюции и аналогичные движения в другихстранах. Его сторонники гордо именовали себяантиреволюционерами и подчёркивали свойнесгибаемый консерватизм. Однако впоследствииполитическая ориентация историзма изменилась.Он начал считать капитализм и свободную торговлю– как внутреннюю, так и международную – главнымзлом и объединил усилия с «радикальными» или«левацкими» врагами рыночной экономики,агрессивным национализмом, с одной стороны, иреволюционным социализмом, с другой. Насколькоисторизм ещё имеет политическое значение, онпредставляет собой дополнение к социализму инационализму. Его консерватизм почти улетучился.Он выжил только в доктринах некоторыхрелигиозных групп. Люди постоянно подчёркивают сходствоисторизма и романтизма в живописи и литературе.Эта аналогия весьма поверхностна. Оба движениядемонстрируют влечение к обстоятельствамушедших веков и до крайности переоцениваютстарые обычаи и институты. Однако энтузиазм вотношении прошлого не отражает суть историзма.Историзм прежде всего являетсяэпистемологической доктриной и долженрассматриваться в качестве таковой. Фундаментальным тезисом историзма являетсяутверждение о том, что помимо естественных наук,математики и логики не существует никакого иногознания, кроме того, которое даётся историей. Всфере человеческой деятельности отсутствуетрегулярность во взаимной связи ипоследовательности событий. Следовательно, всепопытки разработать экономическую науку иоткрыть экономические законы тщетны.Единственным разумным методом изучениячеловеческой деятельности, подвигов иинститутов является исторический метод. Историкпрослеживает каждый феномен к его истокам. Онописывает изменения, происходящие вчеловеческих делах. К своему материалу,документам прошлого, он подходит безо всякихпредубеждений и предвзятых идей. Напредварительных чисто технических ивспомогательных этапах исследования историкиногда использует результаты естественных наук,как, например, при определении возрастаматериала, на котором написан документоспариваемой аутентичности. Но в своей епархии– изложении прошлых событий – он не полагается нина какую другую отрасль знания. Критерии и общиеправила, к которым он прибегает в процессеисследования исторического материала, должнывыводиться из самого этого материала. Они недолжны заимствоваться ни из какого иногоисточника. Крайность этих требований была несколькоумерена после того, как Дильтей подчеркнул роль,которую в работе историка играет психология <см.ниже. Гл. 14, раздел 4>. Поборники историзмапризнали эти ограничения и не настаивали насвоём крайнем описании исторического метода.Просто их интерес заключался в осужденииэкономической теории, а не в споре с психологией. Если бы сторонники историзма былипоследовательны, то они бы заменилиэкономической историей – на их взглядподдельную – науку экономики. (Мы можем обойтивопрос о том, каким образом можно трактоватьэкономическую историю без экономической теории.)Но это не соответствовало их политическимпланам. Их целью была пропаганда своихинтервенционистских или социалистическихпрограмм. Огульное отрицание экономическойнауки было только одним из пунктов их стратегии.Оно освобождало их от смятения, вызванногонеспособностью справиться с разрушительнойкритикой экономистами социализма иинтервенционизма. Но само по себе оно недоказывало правильности просоциалистическойили интервенционистской политики. Чтобыобосновать свои «неортодоксальные» учения,сторонники историзма разработали внутреннепротиворечивую дисциплину, называвшуюсяпо-разному, например реалистическая илиинституциональная или этическая экономическаятеория, или экономические аспекты политическойнауки (wirtschaftliche Staatswissenschaften <экономическиеобщественно-политические науки (нем.). – Прим.перев.>) <о других названиях см.: АртурШпихоф «Предисловие» к английскомуизданию его трактата о «Деловых циклах»International Economic Papers, N. Y., 1953. No. 3. Р. 75>. Большинство сторонников этого направлениямысли не беспокоились об эпистемологическомобъяснении своих процедур. Немногие пыталисьобосновать свой метод. Мы можем назвать ихдоктрины периодализмом, а их сторонников – периодалистами. Основная идея, лежащая в основе всех этихпопыток построить квазиэкономическую доктрину,которую можно было бы использовать с цельюобоснования политики борьбы с рыночнойэкономикой, заимствована из позитивизма. Будучисторонниками историзма периодалисты неустаннотвердят о чём-то, что они называют историческимметодом, и утверждают, что являются историками.Однако на деле они исповедуют основные принципыпозитивизма, отвергающего историю какбесполезную и бессмысленную болтовню истремящегося заменить её новой наукой,построенной по модели ньютоновской механики.Периодалисты разделяют тезис о том, что изисторического опыта можно апостериори вывестизаконы, которые, будучи открытыми, образуют новую– ещё не существующую – науку: социальнуюфизику, социологию или институциональнуюэкономику. Версия этого тезиса, принадлежащаяпериодалистам, только в одном отношенииотличается от версии позитивистов. Говоря озаконах позитивисты имеют в виду, что эти законыбудут характеризоваться всеобщностью.Периодалисты считают, что каждый период историиимеет свои собственные законы, отличающиеся отзаконов другого периода экономической истории. Периодалисты разбивают ход историческихсобытий на разные периоды. Очевидно, чтокритерием, в соответствии с которым производитсяразбиение на периоды, являются характеристикиэкономических законов, определяющихэкономическое становление каждого периода.Таким образом, аргументация периодалистовдвижется в круге. Периодизация экономическойистории предполагает знание экономическихзаконов, свойственных каждому периоду, тогда какэти законы могут быть открыты только путёмисследования каждого периода без каких-либоссылок на события, случающиеся в другие периоды. Представления периодалистов о ходе историивыглядят следующим образом. Существуютразличные периоды или этапы экономическойэволюции, следующие один за другим вопределённом порядке; на протяжении каждого изэтих периодов экономические законы остаютсянеизменными. Ничего не говорится о переходе отодного периода к следующему. Если мы предположим,что он не происходит одним махом, то мы должныпредположить, что существует интервал перехода,так сказать, переходный период. Что происходит вэтом интервале? Какой тип экономических законовдействует в это время? Является ли это временембеззакония или оно имеет свои собственныезаконы? Кроме того, если допустить, что законыэкономического становления являютсяисторическими фактами и поэтому изменяются стечением исторических событий, то это очевиднопротиворечит утверждению о существованиипериодов, на протяжении которых не происходитникаких изменений, т.е. периодов, на протяжениикоторых нет никакой истории, и что между двумятакими периодами покоя есть период перехода. Та же самая ошибка содержится в концепциитекущей эпохи, используемой современнойпсевдоэкономической наукой. Исследования,изучающие экономическую историю ближайшегопрошлого, определяются как изучающие текущиеэкономические обстоятельства. Если мыопределяем некоторый период времени какнастоящий, то мы подразумеваем, что относительнокакой-то проблемы на протяжении этого периодаусловия остаются неизменными. Поэтому концепциянастоящего в разных областях деятельностиразлична.<Мизес Л. Человеческаядеятельность. С. 97> Кроме того, никогдаточно не известно, как долго будет продолжатьсяэто отсутствие изменений и, соответственно,какую часть будущего следует захватить. Всё, чточеловек может сказать о будущем, всегдапредставляет собой просто спекулятивноепредвидение. Изучение каких-либо условийнедавнего прошлого под рубрикой «текущиеусловия» всегда является неправильнымназванием. Самое большее, что можно сказать:таковы были вчерашние обстоятельства; мыожидаем, что они не изменятся ещё какое-то время. Экономическая теория имеет дело срегулярностью во взаимной связи ипоследовательности явлений, действительной вовсей области человеческой деятельности. Поэтомуона может внести вклад в прояснение будущихсобытий; она способна делать предсказания вграницах, определённых праксиологическомупредсказанию <там же. С. 112. См. ниже. Гл. 14,раздел 3>. Если кто-то отвергает идеюэкономического закона, необходимодействительного для всех эпох, то он уже большене имеет возможности обнаружить какую-либорегулярность, которая оставалась бы неизменной впотоке событий. Тогда ему остаётся толькосказать: если условия остаются неизменными напротяжении некоторого времени, то они останутсянеизменными. Но действительно ли они остаютсянеизменными или нет, можно узнать только попрошествии этого времени. Честный сторонник историзма должен был бысказать: о будущем нельзя утверждать ничегоопределённого. Никто не может знать, какконкретная экономическая политика будетработать в будущем. Мы можем быть уверены тольков том, что знаем, как похожая политика работала впрошлом. При условии, что все соответствующиеусловия останутся неизменными, мы можем ожидать,что будущие результаты не будут сильноотличаться от результатов, полученных в прошлом.Но мы не знаем, останутся ли интересующие насусловия неизменными. Следовательно, мы не можемделать никаких предсказаний о – необходимобудущих – последствиях любого рассматриваемогомероприятия. Мы имеем дело с историей прошлого, ане с историей будущего. Догма, разделяемая многими историками,утверждает, что тенденции социальной иэкономической эволюции, проявившиеся в прошлом,и особенно в недавнем прошлом, будут такжесуществовать и в будущем. Поэтому изучениепрошлого, заключают они, раскрывает характерсобытий, который произойдут в будущем. Оставляя в стороне все метафизическиепредставления, обременяющие эту философиютенденций, мы лишь должны осознать, что тенденциимогут изменяться, изменялись в прошлом и будутпродолжать изменяться в будущем <Mises L.Planning for Freedom. South Holland, III., 1952. P. 163–169>.Сторонник историзма не знает, когда произойдётследующее изменение. Всё, что он может сказать отенденциях, относится только к прошлому иникогда – к будущему. Некоторые немецкие приверженцы историзмалюбили сравнивать свою периодизациюэкономической истории с периодизацией историиискусства. Подобно тому как история искусстваизучает последовательность различных стилейхудожественной деятельности, экономическаяистория изучает последовательность различныхстилей экономической деятельности (Wirtschaftsstile).Эта метафора не хуже и не лучше других метафор. Нопоследователи историзма не сказали, что историкиискусства говорят только о стилях прошлого и неразрабатывают доктрин о стилях в искусствебудущего. В отличие от этого, авторы историческойшколы пишут и читают лекции об экономическихусловиях прошлого только для того, чтобы сделатьвыводы относительно экономической политики,которая необходимо направлена на экономическиеусловия будущего. По мнению историзма, главная ошибкаэкономической науки заключается в еёпредположении, что человек неизменно эгоистичени стремится исключительно к материальномублагополучию. Согласно Гуннару Мюрдалю, экономическая наукаутверждает, что действия людей «мотивируютсяисключительно экономическими интересами» ирассматривает в качестве экономическогоинтереса «желание более высокого дохода иболее низких цен и, дополнительно, возможно,стабильность заработков и занятости, разумноевремя на досуг и среду, способствующую егоудовлетворительному использованию, хорошиеусловия труда и т.д.» Это, говорит он, являетсяошибкой. Простая регистрация экономическихинтересов не полностью объясняет человеческиемотивации. В действительности человеческоеповедение определяется не только интересами, нои социальными установками. «Социальнаяустановка – это эмоциональный стереотип реакциииндивида или группы на реальные илипотенциальные ситуации». «К счастью<существует> много людей, социальныеустановки которых не идентичны их интересам»<Myrdal G. The Political Element in the Development of Economic Theory,trans. by P. Streeten. – Cambridge (Mass.): Harvard University Press, 1954. P.199–200>. Так вот, утверждение о том, что экономическаянаука всегда настаивала на том, что людьми движетисключительно стремление к более высокомудоходу и более низким ценам, является ложным.Вследствие провала попыток распутать кажущийсяпарадокс концепции потребительной ценности,классические экономисты и их эпигоны не сумелидать удовлетворительной интерпретацииповедению потребителей. Фактически они изучалитолько поведение обслуживающих потребителейделовых людей, для которых оценки их покупателейявляются конечным критерием. Когда они ссылаютсяна принцип покупки на самом дешёвом рынке ипродажи на самом дорогом рынке, они пыталисьинтерпретировать действия коммерсанта в ролипоставщика, обслуживающего покупателей, а не вроли потребителя, расходующего собственныйдоход. Они не вдавались в анализ мотивов,побуждающих индивидов покупать и потреблять. Такчто они не исследовали, пытаются ли индивидытолько набить своё брюхо, или их расходы связанытакже с другими целями, например, с исполнениемтого, что они считают своими этическими ирелигиозными обязанностями. Разграничивая чистоэкономические мотивы и остальные мотивы,экономисты классической школы обращались толькок приобретательской стороне человеческогоповедения. Они никогда и не думали отрицать, чточеловек движим также и другими мотивами. Подход экономистов классической школыпредставляется в высшей степенинеудовлетворительным с точки зрения современнойсубъективной экономической теории. Современнаяэкономическая наука отвергает как совершенноошибочную аргументацию, эпистемологическиобосновывающую классические методы, выдвинутыеих последними приверженцами, особенно ДжономСтюартом Миллем. Согласно этой неудачнойапологии, чистая экономическая теория изучаеттолько «экономический» аспектфункционирования человечества, только феноменыпроизводства богатства, «поскольку этифеномены не видоизменяются преследованиемкакой-либо иной цели». Однако, говорит Милль,чтобы адекватно трактовать реальнуюдействительность «дидактический автор,пишущий на эти темы, в своём изложении к истинечистой науки будет органически добавлятьстолько практических модификаций, сколько по егооценке необходимо для повышения полезности егоработы» <Mill J. S. Essays on Some Unsettled Questions ofPolitical Economy. 3d ed. – London, 1877. P. 140–141>.Безусловно, это подрывает утверждение Мюрдаля втой части, которая касается классической школы. Современная экономическая наука находитпричины всех человеческих действий в ценностныхсуждениях индивидов. В отличие от того, в чём еёобвиняет Мюрдаль, она не настолько глупа, чтобысчитать, что все люди стремятся к более высокимдоходам и более низким ценам. В ответ на этунеобоснованную критику, сотни раз повторённую,Бём-Баверк уже в первой своей работе по теорииценности, а затем снова и снова недвусмысленноподчёркивал, что термин «благополучие» (Wohlfahrtszwecke),используемый им при изложении теории ценности,относится не только к заботам, обычно называемымэгоистическими, но и охватывает собой всё, чтоиндивиду представляется желательным и к чемустоит стремиться (erstrebenswert) <Бём-БаверкЕ. Основы теории ценности хозяйственных благ// Австрийская школа в политической экономии / К.Менгер, Е. Бём-Баверк, Ф. Визер. – М.: Экономика, 1992.С. 259 сн.>. В деятельности человек отдаёт предпочтениеодной вещи перед другой, и выбирает междуразличными вариантами поведения. Результатпсихического процесса, заставляющего человекаотдавать предпочтение одной вещи перед другой,называется ценностным суждением. Говоря оценностях и оценках экономическая наука имеет ввиду эти ценностные суждения, каким бы ни было ихсодержание. Для экономической теории, наиболееразработанного раздела праксиологии, не важно,стремится ли индивид как член профсоюза к болеевысоким ставкам заработной платы или как святойк наилучшему исполнению религиозныхобязанностей. «Институциональный» факт, чтоподавляющее большинство людей стремится кполучению большего количества осязаемых благ,является данностью экономической истории, а нетеоремой экономической науки. Все разновидности историзма – немецкая ибританская исторические школы социальных наук,американский институционализм, адепты Сисмонди,Ле Плея и Веблена, а также множество родственных«неортодоксальных» сект – категорически непризнают экономическую науку. Однако их работыполны следствий из общих утверждений орезультатах различных образов действий.Разумеется, невозможно изучать любую«институциональную» или историческуюпроблему, не ссылаясь на такие общие утверждения.Любое историческое свидетельство, не важно,касается оно обстоятельств или событийотдалённого прошлого или вчерашнего дня,неизбежно основано на определённойэкономической теории Сторонники историзма неисключают экономических рассуждений из своихтрудов. Отвергая экономические доктрины, которыеим не нравятся, при трактовке событий онипользуются ложными доктринами, давноопровергнутыми экономической наукой. Теоремы экономической науки, говорятсторонники историзма, бессодержательны,поскольку являются продуктом априорногорассуждения. Только исторический опыт можетпривести к реалистичной экономической науке. Онине могут понять, что исторический опыт – этовсегда опыт сложных явлений, опыт совместныхрезультатов, вызванных действием огромногомножества элементов. Такой исторический опыт непредоставляет в распоряжение наблюдателя фактовв том смысле, в каком естественные наукиприменяют этот термин к результатам, полученнымв лабораторных экспериментах. (Люди, называющиесвои здания, кабинеты и библиотеки«лабораториями» экономических,статистических и социальных исследований,являются безнадёжными путаниками.) Историческиефакты требуют интерпретации на основепредварительно имеющихся теорем. Они необъясняют себя сами. Антагонизм между экономической наукой иисторизмом касается не исторических фактов. Онкасается интерпретации фактов. Изучая и излагаяисторические факты, учёный может внести ценныйвклад в историю, но он не способствует увеличениюи совершенствованию экономического знания. Давайте ещё раз обратимся к часто повторяемомуутверждению то, что экономисты называютэкономическими законами, является простопринципами, действительными для капитализма, ибесполезны для общества, организованногопо-иному, особенно для грядущегосоциалистического управления делами. На взглядэтих критиков только капиталисты с ихприобретательством беспокоятся об издержках и оприбыли. Как только производство радипотребления заменит производство ради прибыли,категории издержек и прибыли станутбессмысленными. Главная ошибка экономическойнауки заключается в том, что она рассматриваетэти и другие категории в качестве вечныхпринципов, определяющих деятельность в условияхлюбого типа институциональных условий. Однако издержки являются элементом любого видачеловеческой деятельности, какими быиндивидуальными характеристиками не отличалсякаждый конкретный случай. Издержки суть ценностьтех вещей, от которых субъект деятельностиотказывается, чтобы достичь того, чего он хочетдобиться; это ценность, которую он присваиваетсамому настоятельно желаемому удовольствиюсреди тех удовольствий, которые он не может иметьиз-за того, что предпочёл им другое. Это цена,которая платится за вещь. Если молодой человекговорит: «Эти экзамены стоили мне выходных сдрузьями на природе», он имеет в виду: «Еслибы я не выбрал подготовку к экзаменам, то я провёлбы эти выходные с друзьями на природе». Вещи,для достижения которых не требуется никакихжертв, являются не экономическими благами, абесплатными благами, и в качестве таковых неявляются целью никаких действий. Экономическаянаука их не изучает. Человек не должен выбиратьмежду ними и другими удовольствиями. Прибыль представляет собой разницу между болеевысокой ценностью полученного блага и болеенизкой ценностью блага, пожертвованного для егополучения. Если деятельность, вследствиепутаницы, ошибки, неожиданного изменения условийили иных обстоятельств, приводит к получениючего-либо, чему действующий субъект присваиваетменьшую ценность, чем уплаченная цена, тодеятельность приводит к убыткам. Так какдействие неизменно нацелено на то, чтобызаменить положение дел, которое действующихсубъект считает менее удовлетворительным,положением дел, которое он считает болееудовлетворительным, то действие всегда нацеленона прибыль и никогда – на убытки. Этодействительно не только для действий индивидов врыночной экономике, но и в не меньшей степени длядействий экономического директорасоциалистического общества. Очень часто историзм ошибочно отождествляют систорией. Однако они не имеют между собой ничегообщего. История является изложением прошлыхсобытий и обстоятельств, утверждением фактов иоб их следствиях. Историзм представляет собойэпистемологическую доктрину. Некоторые школы историзма заявляют, чтоистория – единственный способ изучениячеловеческой деятельности и отрицаютадекватность, возможность и содержательностьобщей теоретической науки о человеческойдеятельности. Другие школы осуждают историю заеё ненаучность и, что достаточно парадоксально, ссочувствием относятся к негативной частидоктрин позитивистов, требующих создать новуюнауку, которая по образцу ньютоновской физикидолжна из исторического опыта вывести законыисторической эволюции и «динамических»изменений. Естественные науки на основе второго законатермодинамики Карно сформулировали доктрину оходе истории во Вселенной. Свободная энергия,способная работать, зависит оттермодинамической нестабильности. Процесспроизводства этой энергии необратим. Как толькоистощится вся свободная энергия, производимаянестабильными системами, жизнь и цивилизацияпрекратятся. В свете такого понимания Вселеннаяв том виде, как мы её знаем, появляется какмимолётный эпизод в потоке вечности. Онадвижется к собственному угасанию. Но закон, из которого сделан этот вывод, второйзакон Карно, сам по себе не является историческимили динамическим законом. Подобно всем другимзаконам естественных наук он выведен изнаблюдений за явлениями и подтверждёнэкспериментально. Мы называем его законом,потому что он описывает процесс, которыйповторяется всякий раз, когда существуют условиядля его действия. Этот процесс необратим, и изэтого факта учёные делают вывод о том, чтоусловий, требующихся для его действия, не будетсуществовать, как только исчезнет всякаятермодинамическая нестабильность. Понятие закона исторических измененийвнутренне противоречиво. История представляетсобой последовательность явлений,характеризующихся единичностью. Те свойства,которые у одного события являются общими сдругими событиями, не являются историческими. То,что есть общее в делах об убийствах, относится куголовному кодексу, психологии и к техникеубийства. Как исторические события убийства ЮлияЦезаря и Генриха IV совершенно различны. Дляистории имеет значение важность события дляпроизводства дальнейших событий. Влияние,оказываемое событием, уникально и неповторимо. Сточки зрения американского конституционногоправа президентские выборы 1860 и 1956 гг.принадлежат к одному классу. Для истории ониявляются двумя разными событиями в потокесобытий. Если историк их сравнивает, он делаетэто с целью выявить существующие между нимиразличия, а не для того, чтобы открыть законы,управляющие любым случаем президентских выборовв Америке. Иногда люди формулируют определённыеэмпирические правила в отношении таких выборов,например: партия, находящаяся у власти,выигрывает, если экономика процветает. Этиправила являются попыткой понять поведениеизбирателей. Никто не приписывает имнеобходимости и аподиктическойдействительности, являющихся главным логическимпризнаком законов естественных наук. Каждыйотдаёт себе отчёт в том, что избиратели могутповести себя иначе. Второй закон Карно не является результатомизучения Вселенной. Он представляет собойутверждение о явлениях, которые повторяютсяежедневно и ежечасно именно так, как описываетзакон. Из этого закона наука дедуцируетопределённые следствия, касающиеся будущегоВселенной. Это выведенное знание само по себе неявляется законом. Это применение закона. Этопредсказание будущих событий, сделанное наоснове закона, который описывает то, чтосчитается неизбежной необходимостью впоследовательности повторимых и повторяемыхсобытий. Точно также принцип естественного отбораДарвина не является законом историческойэволюции. Он пытается объяснить биологическиеизменения действием биологического закона. Онинтерпретирует прошлое, а не предсказывает то,что случится. Несмотря на то, что можно считать,что принцип естественного отбора действуетвечно, недопустимо делать вывод, что человекнеизбежно должен развиться в сверхчеловека.Линия эволюционных изменений может вести втупик, за которым не происходит никакихдальнейших изменений, или к деградации кпредшествующим состояниям. Из наблюдений исторических изменений нельзявывести никаких общих законов; программу«динамического» историзма можнореализовать только открыв, что действие одногоили нескольких праксиологических законов должнонеизбежно привести к возникновению определённыхусловий в будущем. Праксиология и её к настоящемумоменту самая разработанная отрасль,экономическая наука, никогда не заявляли, что имчто-либо известно об этом. Ввиду того, чтоисторизм отвергает праксиологию, он с самогоначала перекрывает себе возможность проведениятакого исследования. Всё, что говорилось о неизбежно грядущихбудущих исторических событиях, проистекает изпророчеств, разработанных метафизическимиметодами философии истории. С помощью интуицииэти авторы угадывают планы перводвигателя, и всянеопределённость в отношении будущего исчезает.Автор Апокалипсиса [44], Гегель, и особенно Маркс,считали, что им точно известны законыисторического развития. Но не наука былаисточником их знания; это было откровениевнутреннего голоса. Идеи историзма можно понять, если принять вовнимание, что они преследуют одну цель:опровергнуть всё, что установилирационалистическая социальная философия иэкономическая наука. Преследуя эту цель, многиеадепты историзма не пытаются избегать дажеполного абсурда. Так, утверждению экономистов осуществовании неизбежной редкости природныхфакторов, от которых зависит человеческоеблагополучие, они противопоставляютфантастическое утверждение о наличии изобилия идостатка. Причину нужды и нищеты они усматриваютв несовершенстве социальных институтов. Когда экономист говорит о прогрессе, он смотритна обстоятельства с точки зрения действующихлюдей. В его концепции прогресса нет ничегометафизического. Подавляющее большинство людейхотят жить, и они желают быть здоровыми иизбегать болезней; они желают жить комфортно, ане существовать на грани голода. В глазахдействующих людей движение к этим целям означаетулучшение, обратное движение означает ухудшение.В этом заключается смысл применяемыхэкономистами терминов «прогресс» и«регресс». В этом смысле снижениемладенческой смертности и борьбу синфекционными заболеваниями они называютпрогрессом. Вопрос не в том, делает ли этот прогресс людейсчастливыми Он делает их более счастливыми, чемони были бы в противном случае. Большинствоматерей чувствуют себя более счастливыми, еслиих дети выживают, и большинство людей чувствуютсебя более счастливыми, не болея туберкулёзом.Смотря на обстоятельство со своей личной точкизрения, Ницше высказывал опасения о «слишкоммного» [45]. Однако объекты его презрения думалииначе. Исследуя средства, которые люди используют всвоих действиях, история, так же как иэкономическая наука, различает средства,подходящие для достижения преследуемых целей, исредства, не годящиеся для этого. В этом смыслепрогресс – это замена менее подходящих методовдействия более подходящими. Всё происходящееотносительно и должно оцениваться с точки зрениясвоей эпохи. Хотя ни один поборник историзма неосмелится настаивать на том, что изгнаниенечистой силы когда-либо было подходящимсредством лечения больных коров, тем не менеесторонники историзма менее осторожны приобращении с экономической наукой. Например, онизаявляют, что учение экономической науки опоследствиях контроля над ценами неприменимо кусловиям Средних веков. Исторические работыавторов, находящихся под влиянием идейисторизма, невнятны именно вследствие ихнеприятия экономической науки. Подчёркивая, что они стремятся не судитьпрошлое по каким-либо предвзятым критериям,фактически, сторонники историзма пытаютсяоправдать экономическую политику «доброгостарого времени». Вместо того, чтобы подходитьк предмету своего исследования, вооружившисьлучшими интеллектуальными инструментами, ониполагаются на небылицы псевдоэкономистов. Онисуеверно считают, что декретирование иудерживание цен ниже уровня потенциальных цен,которые установились бы на свободном рынке,является подходящим средством создания лучшихусловий для покупателей. Они замалчиваютдокументальные свидетельства краха политикисправедливых цен и её последствий, которые, сточки зрения прибегавших к ней правителей, былиболее нежелательными, чем предшествовавшеесостояние дел, которое они намеревалисьизменить. Один из упрёков, предъявляемых приверженцамиисторизма экономистам, состоит в якобыотсутствии у последних исторического чувства.Они утверждают, что экономисты считают, чтоматериальные условия жизни более ранних эпохможно было бы улучшить, если бы люди были знакомыс теориями современной экономической науки.Действительно, нет никаких сомнений, чтоположение дел в Римской империи было бысущественно иным, если бы императоры незанимались порчей денег и не приняли бы навооружение политику ценовых потолков. Не менееочевидно и то, что массовая нищета в Азии былавызвана тем, что деспотичные правительствапресекали в зародыше все попытки накопитькапитал. Азиаты, в отличие от западноевропейцев,не выработали правовую и конституционнуюсистему, предоставлявшую возможностькрупномасштабного накопления капитала. А народ,движимый старым заблуждением, что богатстводеловых людей является причиной нищетыостального народа, рукоплескал всякий раз, когдаправители конфисковывали имущество удачливыхкупцов. Экономисты всегда отдавали себе отчёт в том,что эволюция идей – медленный, требующий многовремени процесс. История знания – это описаниепоследовательных шагов, совершаемых людьми,каждый из которых что-то добавляет к мыслям егопредшественников. Не удивительно, что Демокритиз Абдер не разработал квантовую теорию или чтогеометрия Пифагора и Евклида отличается отгеометрии Гильберта. Никто никогда непредполагал, что современники Перикла могли бысоздать философию свободной торговли Юма, АдамаСмита и Рикардо и превратить Афины в центркапитализма. Нет необходимости анализировать мнение многихпредставителей историзма, считающих, что душенекоторых народов практика капитализмапредставляется столь омерзительной, что ониникогда её не воспримут. Если такие народысуществуют, то они навсегда останутся бедными.Иной дороги к процветанию и свободе несуществует. Может ли кто-нибудь из сторонниковисторизма опровергнуть эту истину на основанииисторического опыта? Из исторического опыта невозможно вывестиникаких общих правил относительно последствийразличных способов действия и конкретныхобщественных институтов. В этом смысле веренизвестный афоризм о том, что изучение историиучит только одному: а именно что история ничемуне учит. Поэтому мы можем согласиться с адептамиисторизма в том, чтобы не обращать особоговнимания на тот неоспоримый факт, что ни одиннарод не поднялся до сколько-нибудьудовлетворительного уровня благосостояния ицивилизации без института частной собственностина средства производства. Не история, аэкономическая наука вносит ясность в наши мыслио влиянии прав собственности. Однако мы должныкатегорически отвергнуть рассуждение, оченьпопулярное среди многих авторов XIX в.: тот факт,что институт частной собственности якобы былнеизвестен людям на первобытной ступеницивилизации якобы является веским аргументом впользу социализма. Начав как предвестникибудущего общества, которое уничтожит всёсоциальное зло и превратит землю в рай, многиесоциалисты, например, Энгельс, фактически сталиадвокатами якобы блаженных условий мифическогозолотого века далёкого прошлого. Адептам историзма никогда не приходило на ум,что за любое достижение человек должен платитьсвою цену. Люди платят только в том случае, еслисчитают, что выгоды от получаемой вещиперевешивают потери от жертвования чем-тодругим. Трактуя этот вопрос, представителиисторизма питаются иллюзиями романтическойпоэзии. Они проливают слёзы по поводу уродованияприроды цивилизацией. Как прекрасны былинетронутые девственные леса, водопады, пустынныеберега до того, как жадность алчных людейиспортила их красоту! Эти романтики от историзмаобходят молчанием то, что леса вырубались дляполучения пахотной земли, а водопадыиспользовались для производства электроэнергиии света. Нет сомнений, Кони-Айленд во временаиндейцев был более идилличным, чем сегодня. Но вего нынешнем состоянии он даёт миллионамньюйоркцев возможность отдохнуть. Все разговорыо великолепии нетронутой природы бессмысленны,если не учитывать то, что получает человек,«оскверняя» природу. Безусловно, красотыЗемли были великолепны, пока на них редко ступаланога визитёров. Коммерчески организованныйпоток туристов сделал их доступными для многих.Человек, думающий: «Как жаль, что я не один наэтой вершине! Незваные гости портят мне всёудовольствие», забывает, что он, возможно, несмог бы взобраться на этот пик самостоятельно,если бы фирма-оператор не предоставила всёнеобходимое оборудование. Метод, с помощью которого приверженцыисторизма предъявляют обвинение капитализму, вдействительности весьма прост. Все егодостижения они воспринимают как само собойразумеющееся, и винят его в исчезновениинекоторых несовместимых с ним удовольствий, атакже в некоторых несовершенствах, всё ещёискажающих его результаты. Они забывают, что засвои достижения человечество должно платитьопределённую цену – эта цена платитсядобровольно, потому что люди считают, чтополучаемая выгода, например увеличение среднейпродолжительности жизни, более желательна. История – это последовательность изменений.Каждая историческая ситуация обладает своейиндивидуальностью, своими собственнымихарактеристиками, отличающими её от любой другойситуации. Река истории никогда не возвращается воднажды пройденную точку. История неповторима. Утверждение этого факта не является выражениемкакого-либо мнения относительно биологической иантропологической проблемы происхождениячеловечества от общих человеческих предков.Нет необходимости поднимать вопрос, случилась литрансформация человекообразных приматов в вид homosapiens только один раз в определённое время и вопределённой части земной поверхности илипроисходила несколько раз, что привело квозникновению различных первоначальных рас.Установление этого факта не означает такжесуществования единства цивилизации. Даже если мыпредположим, что все люди являются потомкамиобщих человеческих предков, всё равно остаётсяфактом, что редкость средств к существованиюзаставила людей рассеяться по всему земномушару. Рассеивание привело к изоляции различныхгрупп. Каждая из этих групп решала для себяспецифическую проблему жизни: как реализоватьсознательное стремление к улучшению условийсуществования, гарантирующих выживание. Таквозникли разные цивилизации. Возможно, мыникогда не узнаем, до какой степени конкретныецивилизации были изолированы и независимы другот друга. Но несомненно, что в некоторых случаяхкультурная изоляция длилась тысячи лет. И толькоэкспедиции европейских мореплавателей ипутешественников в конце концов положили ейконец. Многие цивилизации зашли в тупик. Они либо былиразрушены иностранными завоевателями, либоразложились изнутри. Рядом с руинамиудивительных построек потомки их строителейживут в нищете и невежестве. Культурныедостижения предков, их философия, технология, ачасто даже язык, преданы забвению, а люди впали вварварство. В некоторых случаях литератураугасшей цивилизации была сохранена и, будучизаново открытой учёными, оказала влияние напоследующие поколения и цивилизации. Другие цивилизации развились до определённойточки и затем остановились. Они были застойными,как выразился Бэйджхот <Bagehot W. Physics andPolitics. – London, 1872. Р. 212>. Люди пыталисьсохранить достижения прошлого, но больше уже непланировали добавлять к ним что-либо новое. Непоколебимым догматом социальной философииXVIII в. был мелиоризм. Как только суеверия,предрассудки и ошибки, приведшие к гибелидревних цивилизаций, уступят место господствуразума, условия человеческого существованиявыйдут на траекторию постоянного улучшения. Мирс каждым днём будет становиться всё лучше.Человечество уже никогда не вернётся в мрачнуюэпоху обскурантизма. Прогресс к высшим ступенямблагосостояния и знания неодолим. Всереакционные движения обречены на неудачу.Современная философия больше не придерживаетсятаких оптимистических взглядов. Мы понимаем, чтонаша цивилизация также уязвима. Правда, оназащищена от атак со стороны внешних варваров. Ноона может быть разрушена изнутри варварамидоморощенными. Цивилизация является продуктом человеческихусилий, достижений людей, жаждущих побороть силы,враждебные их благополучию. Эти достижениязависят от использования людьми подходящихсредств. Если избранные меры не годятся длядостижения преследуемых целей, то наступаеткатастрофа. Плохая экономическая политика можетразрушить нашу цивилизацию, как было разрушеномножество других цивилизаций. Но ни разум, ниопыт не подтверждают предположения, что мы неможем избежать выбора плохой экономическойполитики и тем самым разрушения нашейцивилизации. Некоторые доктрины гипостазируют понятиецивилизации. На их взгляд, цивилизация – это вопределённом смысле живое существо. Онапоявляется на свет, некоторое время цветёт и, вконце концов, умирает. Все цивилизации, какими быразными они ни представлялись поверхностномунаблюдателю, имеют одинаковую структуру. Онинеизбежно должны пройти одну и ту жепоследовательность стадий. Истории несуществует. То, что ошибочно называют историей, вдействительности представляет собойпоследовательность событий, принадлежащих кодному и тому же классу; как выразился Ницше,вечное повторение. Эта идея очень стара, и её истоки можно найти вантичной философии. Её контуры намеченыДжамбаттиста Вико. Идея играла определённую рольв попытках некоторых экономистов проследитьпараллелизм в экономической истории разныхстран. Своей популярностью в наши дни она обязанакниге Освальда Шпенглера «Закат Европы». Внесколько смягчённом виде и оттогонепоследовательная, она явилась основной идеейобъёмного труда «Постижение истории», надкоторым Арнольд Дж. Тойнби ещё продолжаетработать. Нет никаких сомнений в том, что иШпенглером, и Тойнби двигало широкораспространённое пренебрежительное отношение ккапитализму. Шпенглер явно стремилсяпредсказать неизбежное крушение нашейцивилизации. Несмотря на то, что он не поддалсяхилиастическим пророчествам марксистов [46], самон был социалистом и находился под влияниемдиффамации социалистами рыночной экономики. Онбыл достаточно благоразумен, чтобы понятькатастрофические последствия политики немецкихмарксистов. Однако, не имея никакихэкономических знаний и, более того, испытываяпрезрение к экономической науке, он пришёл квыводу о том, что наша цивилизация вынужденавыбирать одно из двух зол, любое из которыхобязательно её разрушит. Доктрины Шпенглера иТойнби ясно демонстрируют, что игнорированиеэкономической науки в любом обсуждении делчеловеческих, приводит к плачевным результатам.Действительно, западная цивилизация приходит вупадок. Но её упадок заключается как раз водобрении антикапиталистических убеждений. Мы можем сказать, что Шпенглер растворяетисторию в жизнеописаниях частных образований,различных цивилизаций. Он не сообщает нам вточных терминах, какие особенностихарактеризуют отдельную цивилизацию как таковуюи чем она отличается от других цивилизаций. Всё,что мы узнаём об этом важном вопросе, носитметафорический характер. Цивилизация подобнабиологическому существу; она рождается, растёт,взрослеет, увядает и умирает. Подобные аналогиине заменяют собой недвусмысленных пояснений иопределений. Историческое исследование не может изучать всёсразу: оно должно разделять и подразделятьтотальность событий. Из целостного тела историионо вырезает отдельные главы. Применяемые приэтом принципы определяются тем, как историкпонимает явления и события, ценностные сужденияи вызываемые ими действия, а также отношение этихдействий к дальнейшему ходу событий. Почти всеисторики соглашаются с тем, что историю разных,более или менее изолированных народов ицивилизаций следует рассматривать поотдельности. Различие мнений относительноприменения этой процедуры к конкретнымпроблемам можно урегулировать путём тщательногоисследования каждого отдельного случая. Противидеи выделения из исторической тотальностиразличных цивилизаций нельзя выдвинуть никакихэпистемологических возражений. Но доктрина Шпенглера подразумевает нечтосовсем иное. В её контексте цивилизацияпредставляет собой Gestalt, целое,индивидуальность определённой природы. То, чтоопределяет её зарождение, изменение иисчезновение, проистекает из её собственнойприроды. Исторический процесс состоит не из идейи действий индивидов. По сути дела, никакогоисторического процесса не существует.Цивилизации на Земле появляются на свет, живутнекоторое время и умирают точно так же, какотдельные экземпляры любого вида растенийрождаются, живут и увядают. Что бы человек ниделал, это не имеет никакого значения дляконечного исхода. Любая цивилизация должнаприйти в упадок и умереть. Нет ничего плохого в том, чтобы сравниватьразные исторические события и разные события вистории разных цивилизаций. Но утверждение, чтолюбая цивилизация должна пройтипоследовательность неизбежных стадий, ничем необосновано. Г-н Тойнби слишком непоследователен, чтобылишить нас всякой надежды на выживание нашейцивилизации. В то время как весь смысл егоисследования в том, чтобы указать, что процессцивилизации состоит из периодическиповторяющихся движений, он добавляет, что это«не подразумевает, что сам процесс имеет такойже циклический характер, как они». Приложивогромные усилия, чтобы показать, что шестнадцатьцивилизаций уже погибло, а девять другихнаходятся при смерти, он выражает смутныйоптимизм относительно двадцать шестойцивилизации <Toynbee A.J. A Study of History. Abridgment ofVolumes I-IV by D.C Somervell. – Oxford University Press, 1947. P. 254. [См.: ТойнбиА. Постижение истории. – М.: Прогресс, 1991. 732 с.]>. История есть летопись человеческойдеятельности. Человеческая деятельность – этосознательные усилия людей, направленные на то,чтобы заменить менее удовлетворительныеобстоятельства более удовлетворительными. Идеиопределяют, что должно считаться более, а чтоменее удовлетворительными обстоятельствами, атакже к каким средствам необходимо прибегнуть,чтобы их изменить. Таким образом идеи являютсяглавной темой изучения истории. Идеи непредставляют собой постоянного запаса,неизменного и существующего от начала вещей.Любая идея зародилась в определённой точкевремени и пространства в голове индивида.(Разумеется, постоянно случается так, что одна ита же идея независимо появляется в головахразных индивидов в разных точках пространства ивремени.) Возникновение каждой новой идеи сутьинновация; это добавляет нечто новое и прежденеизвестное к ходу мировых событий. Причина, покоторой история не повторяется, состоит в том,что каждое историческое событие – этодостижение цели действия идей, отличающихся оттех, которые действовали в других историческихсостояниях. Цивилизация отличается от простыхбиологических и физиологических аспектов жизнитем, что является результатом идей. Сущностьцивилизации составляют идеи. Если мы пытаемсяразграничить различные цивилизации, то differentiaspecifica <отличительный признак (лат.). – Прим.перев.>, может быть найден только вразличном смысле идей, который их определяет.Цивилизации отличаются одна от другой именнокачеством содержания, характеризующего их какцивилизацию. В своей сущностной структурецивилизации они являются уникальнымииндивидами, а не членами класса. Это не позволяетнам сравнивать превратности их судьбы сфизиологическими процессами, происходящими вжизни отдельного человека или отдельногоживотного. В каждом животном теле происходятодни и те же физиологические изменения. Ребёноксозревает в утробе матери, рождается, растёт,взрослеет, увядает и умирает в результате одногои того же цикла жизни. С цивилизациями всёобстоит иначе. Цивилизации несопоставимы инесоизмеримы, поскольку они приводятся вдвижение разными идеями и поэтому развиваютсяпо-разному. Идеи не должны классифицироватьсябезотносительно к здравости их содержания. Людиимеют различные представления о лечении рака. Донастоящего времени ни одна из этих идей не далаполностью удовлетворительных результатов.Однако это не оправдывает вывод о том, чтовследствие этого будущие попытки лечения ракатакже будут безуспешными. Историк прошлыхцивилизаций может заявить: что-то не так с идеями,на которых были построены цивилизации,разложившиеся изнутри. Но из этого факта он недолжен делать вывод, что другие цивилизации,построенные на других идеях, также обречены. Втелах животных и растений действуют силы,которые в конце концов должны их разрушить. В«теле» цивилизации невозможно обнаружитьникаких сил, которые не были бы результатом ихспецифических идеологий. Не менее тщетны попытки найти в истории разныхцивилизаций параллелизм или идентичные этапы напротяжении их жизни. Мы можем сравнивать историюразличных народов и цивилизаций. Но этисравнения должны изучать не только сходство, но иразличие. Стремление обнаружить сходствопобуждает авторов игнорировать или дажеутаивать отличия. Первая задача историка – изучать исторические события. Сравнения, которыепроводятся после получения максимально полногознания событий, могут быть безобидными, а иногдадаже поучительными. Сравнения, которыесопутствуют или даже предшествуют изучениюисточников, порождают путаницу, если неоткровенные небылицы. Всегда существовали люди, прославляющие старыедобрые деньки и проповедующие возвращение ксчастливому прошлому. Сопротивление юридическими конституционным новшествам со стороны тех,кому они причиняют вред, часто кристаллизуется впрограммы, предлагающие восстановление древнихинститутов, или предположительно древнихинститутов. В некоторых случаях реформы,нацеленные на нечто новое, рекомендовались каквосстановление древнего закона. Самый известныйпример – роль Великой хартии вольностей [47]видеологиях антистюартовских партий в Англии XVIIв. Но именно адепты историзма первыми открытопредложили устранить исторические изменения ивернуться в исчезнувшие условия отдалённогопрошлого. Нет нужды исследовать экстремистскиекрайности этого движения, как, например, попыткинемцев возродить культ Одина. Более умеренныеаспекты этих тенденций также не заслуживаютничего, кроме иронических комментариев. (Журнальная карикатура, изображающая членовГанноверско-Кобургской династии, шествующих водеяниях шотландского рода сражавшегося приГуллодене [48], сильно удивила бы «Мясника»Камберлендского.) Внимания требуют имеющиесяздесь языковые и экономические проблемы. По ходу истории в лету канули многие языки.Некоторые исчезли, не оставив никакого следа.Другие сохранились в старых документах, книгах инадписях, так что учёные могут их исследовать.Некоторые «мёртвые» языки – санскрит,древнееврейский, древнегреческий и латынь– оказывают влияние на современную мысльблагодаря философской и поэтической ценностиидей, высказанных в их литературе. Остальныеявляются просто объектами филологическихисследований. Процесс, приводящий к исчезновению языка, вомногих случаях представлял собой простолингвистический рост и трансформациюразговорной речи. Длинная последовательностьнебольших изменений настолько трансформировалафонетические формы, словарь и синтаксис, чтоболее поздние поколения уже не могли прочитатьдокументы, оставленные их предками. Разговорныйязык развился в новый, совершенно другой язык.Старый язык могли понимать только те, кто прошёлспециальное обучение. Смерть старого языка ирождение нового были результатом медленной,мирной эволюции. Однако во многих случаях лингвистическиеизменения были следствием политических ивоенных событий. Народ, говорящий на иностранномязыке, достигал политического и экономическогогосподства либо путём военного завоевания, либоблагодаря превосходству своей цивилизации. Те,кто разговаривал на местном наречии, оттеснялисьна подчинённые позиции. По причине их социальнойи политической недееспособности, не игралобольшой роли, что они должны были говорить и какони это говорили. Важные дела велисьисключительно на языке их господ. Власть, суды.церковь и школы пользовались только этим языком;он был языком законов и литературы. Старыйместный язык использовался тольконеобразованным населением. Если кто-то хотелповысить свой статус, то должен был выучить языкгоспод. Разговорный язык предназначался длясамых неповоротливых и наименее честолюбивых: онвызывал презрение и в конце концов исчезал с лицаземли. Иностранный язык вытеснял местноенаречие. Политические и военные события, являвшиесядвижущей силой этого лингвистического процесса,во многих случаях характеризовалисьтиранической жестокостью и безжалостнымпреследованием всех оппонентов. Подобные методывстречали одобрение со стороны некоторыхфилософов и моралистов докапиталистическихэпох, также они иногда удостаивались похвалы состороны современных «идеалистов», когда к ихпомощи прибегали социалисты. Однако «ложномурационалистическому догматизму либералов»они казались шокирующими. В исторических работахпоследних отсутствовал высокий релятивизм,побуждавший самозванных «реалистических»историков объяснять и оправдывать всё, чтопроисходило в прошлом, а также отстаиватьсохранение деспотических институтов. (Какукоризненно заметил один критик, у утилитаристов«древние институты не вызывают трепета; ониявляются просто воплощением предрассудков» <StephenL. The English Utilitarians. – London. 1900. V. 3. Р. 70 (sо Дж. Ст.Милле)>.) Не требует объяснения, почемупотомки жертв этих репрессий и угнетения иначеоценивали опыт своих предков, тем более почемуони стремились уничтожить те последствияпрошлого деспотизма, которые продолжалипричинять им вред. В некоторых случаях, неудовлетворившись устранением существующегоугнетения, они планировали отменить также и теизменения, которые больше не причиняли имникакого вреда, каким бы вредным и пагубным вдалёком прошлом ни был вызвавший их процесс.Именно на это нацелены попытки отменитьлингвистические изменения. Самый яркий пример – Ирландия. Иноземцывторглись и завоевали эту страну,экспроприировали землевладельцев, разрушили еёцивилизацию, установили деспотичный режим ипытались силой оружия обратить людей ввероисповедание, которое они презирали.Насаждение чуждого вероисповедания не заставилоирландцев отказаться от католицизма. Ноанглийский язык вытеснил гэльский язык. Когдапозднее ирландцы постепенно обуздалииностранных угнетателей и, в конце концов, обрелиполитическую независимость, большинство из нихлингвистически уже не отличались от англичан.Они разговаривали на английском языке, а ихвыдающиеся писатели писали английские книги,некоторые их которых входят в число самыхвыдающихся образцов мировой литературы. Такое положение дел затрагивает чувства многихирландцев Они стремятся побудить своихсограждан вернуться к наречию, на котором ихпредки разговаривали в давно ушедшем прошлом.Мало кто выступает против этих попыток. Немногиеимеют мужество открыто бороться противпопулярных движений, а радикальный национализм,после социализма, является самой популярнойидеологией. Никто не хочет рисковать получитьклеймо врага народа. Но лингвистической реформемолчаливо противостоят мощные силы. Людицепляются за язык, на котором говорят, внезависимости от того, кто желает его подавить– иноземные деспоты или отечественные фанатики.Современные ирландцы полностью отдают себеотчёт в преимуществах, которые они получают засчёт того, что английский язык является основнымязыком современной цивилизации, который долженучить каждый, чтобы прочитать много важных книгили принять участие в международной торговле, вмировых делах и в великих идеологическихдвижениях. Именно потому, что ирландцы являютсяцивилизованной нацией, чьи авторы пишут не дляограниченной аудитории, а для всех образованныхлюдей, шансы, что английский язык будет заменёнгэльским, незначительны. Никакаяностальгическая сентиментальность не можетизменить этих обстоятельств. Следует отметить, что лингвистическиеустремления ирландских националистов опиралисьна одну из самых распространённых политическихдоктрин XIX в. Принцип национализма, разделявшийсявсеми народами Европы, постулирует, что каждаялингвистическая группа должна образовыватьнезависимое государство, и это государстводолжно охватывать всех людей, говорящих на одномязыке <Mises L. Omnipotent Government. – New Haven: YaleUniversity Press, 1944. P. 84–9>. С точки зрения этогопринципа англоговорящая Ирландия должнапринадлежать Соединённому КоролевствуВеликобритании и Ирландии, а простоесуществование Ирландского СвободногоГосударства выглядит незаконным. Престиж,которым принцип национализма пользовался вЕвропе, был столь огромен, что многие народы,желавшие образовать собственное государство.пытались изменить свой язык, чтобы оправдатьсвои претензии на независимость. Это объясняетпозицию ирландских националистов, но не никак невлияет на то, что было сказано о последствиях ихлингвистических планов. Язык – это не просто совокупность фонетическихзнаков. Это инструмент мышления и деятельности.Его словарь и грамматика приспособлены к складуума индивидов, которым он служит. Живой язык– накотором разговаривают, пишут и читают живые люди– непрерывно изменяется в соответствии сизменениями, происходящими в умах тех, кто импользуется. Язык, вышедший из употребления,является мёртвым, потому что больше неизменяется. Он отражает склад ума давноисчезнувшего народа. Он бесполезен для людейдругой эпохи, вне зависимости от того, являютсяли они биологическими потомками тех, кто имкогда-то пользовался, или просто считают себя ихпотомками. Проблема не в терминах, обозначающихосязаемые вещи. Их можно дополнить неологизмами.Неразрешимой проблемой являются абстрактныетермины. Будучи продуктом идеологических споровлюдей, их идей, касающихся проблем чистого знанияи религии, правовых институтов, политическойорганизации и экономической деятельности, этитермины отражают превратности их истории.Узнавая их смысл, подрастающее поколениепогружается в интеллектуальную среду, в которойему придётся жить и работать. Смысл словнаходится в постоянном течении, реагируя наизменения в идеях и обстоятельствах. Тот, кто хочет воскресить мёртвый язык, всущности, должен из его фонетических элементовсоздать новый язык, словарь и синтаксис которогобудет приспособлен к условиям нынешней эпохи,полностью отличной от условий далёкого прошлого.Язык предков бесполезен для современныхирландцев. Законы современной Ирландии нельзянаписать с помощью старого словаря; Шоу, Джойс иЙейтс не смогли бы использовать его в своихпьесах, романах и стихах. Никто не в силах стеретьисторию и вернуться в прошлое. С другой стороны, кроме попыток воскреситьмёртвые языки, составляются планы поднятьместные диалекты до уровня языка литературы идругих проявлений мышления и деятельности. Когдасвязь между разными частями территории страныбыла непостоянной вследствие недостаточнойразвитости межрегионального разделения труда ипримитивности транспортной инфраструктуры,существовала тенденция разрушениялингвистического единства. В данной местностиразвивались различные диалекты языка, на которомразговаривали люди, её населявшие. Иногда этидиалекты развивались в литературный язык, какэто было с голландским языком. В других случаяхтолько один диалект становился литературнымязыком, а остальные оставались говором,используемым в повседневной жизни, но неиспользуемым в школах, судах, книгах и вразговоре образованных людей. Так, например,случилось в Германии, где работы Лютера ипротестантских теологов поставили диалект«саксонской канцелярии» в преимущественноеположение, а остальные диалекты низвели довторостепенных. Под влиянием историзма появились движения,стремящиеся обратить этот процесс вспять, путёмпридания диалектам статуса литературных языков.Самой заметной из этих тенденций являетсяфелибриж, проект восстановления господствапровансальского языка, которое он когда-то имелкак Langue d'Oc <провансальский язык (фр.). –Прим. перев.>. Фелибры [49], возглавляемыепоэтом Мистралем, были достаточно разумны, чтобыне планировать полную замену французского языкасвоим диалектом. Однако даже перспективы ихболее скромных амбиций – создать новуюпровансальскую поэзию – выглядят безнадёжными.Невозможно представить ни одного современногофранцузского шедевра, сочинённого напровансальском языке. Местные диалекты различных языковиспользуются в романах и пьесах, описывающихжизнь необразованных слоёв населения. Часто втаких произведениях изначально присутствуетнеискренность. Автор снисходительно спускаетсяна уровень людей, ментальность которых онникогда не разделял или давно перерос. Онпоступает как взрослый, который снисходительнопишет детские книжки. Ни одно современноелитературное произведение не может уйти отвлияния идеологий нашей эпохи. Если автор прошёлшколу этих идеологий, то он не сможет успешнозамаскироваться под простого человека ивоспринять его речь и взгляды на жизнь. История – процесс необратимый. История человечества представляет собойпрогрессирующее углубление разделения труда.Животные живут в условиях полной автаркиикаждого индивида или каждой квазисемьи.Человеческое сотрудничество становитсявозможным благодаря тому, что работа,выполняемая в условиях разделения труда, болеепроизводительна, чем изолированные усилияавтаркичных индивидов, и что разум человекаспособен постичь эту истину. Если бы не эти двафакта, то люди так навсегда и остались быодинокими собирателями еды, принуждаемыминеизбежными законами природы к немилосердной ибезжалостной борьбе друг с другом. В мире, гдекаждый видел в других людях соперников вбиологической конкуренции за строгоограниченный запас пищи, не сложились бы никакиеобщественные связи, не развились бы симпатии,доброжелательность и дружба, не возниклоцивилизации. Одним из величайших достижений социальнойфилософии XVIII в. стало раскрытие роли, которую вистории сыграл принцип более высокойпроизводительности вследствие разделения труда.Именно против этих учений Смита и Рикардо былинаправлены самые яростные нападки адептовисторизма. Действие принципов разделения труда и егоследствие – сотрудничество – в конечном итогеимеет тенденцию к созданию системы производства,охватывающей весь мир. В той мере, в какойгеографическое распределение естественныхресурсов не ограничивает тенденции кспециализации и интеграции обрабатывающихотраслей, свободный рынок стремится развиватьзаводы, оперирующие в сравнительно узкихобластях специализированного производства, нообслуживающих всё население земного шара. Сточки зрения людей, предпочитающих большееколичество товаров более высокого качества посравнению с меньшим количеством более плохихтоваров, идеальная система состояла бы внаивысшей концентрации каждого видапроизводства. Тот же самый принцип, которыйвызвал появление таких специалистов как кузнецы,плотники, портные, пекари, а также врачи, учителя,художники и писатели, в конце концов привёл бы кпоявлению одной фабрики, обеспечивающей однимизделием всю ойкумену. Несмотря на то, чтоупомянутый географический факторпротиводействует полной реализации этойтенденции, международное разделение труда всё жевозникло и будет углубляться до тех пор, пока недостигнет границ, установленных географией,геологией и климатом. Каждый шаг по пути углубления разделения трудав краткосрочной перспективе ущемляет личныеинтересы некоторых людей. Экспансия болееэффективных заводов ущемляет интересы менееэффективных конкурентов, которых они вынуждаютуходить с рынка. Технологические нововведенияущемляют интересы рабочих, которые больше немогут зарабатывать на жизнь, цепляясь заотвергнутые устаревшие методы производства. Накраткосрочных имущественных интересах мелкихпредприятий и неэффективных рабочихнеблагоприятно отражается любое новшество. Этоне является новым явлением. Также не ново, что те,кому причинён вред экономическимиусовершенствованиями, требуют привилегий,которые защитили бы их от более эффективныхконкурентов. История человечества представляетсобой длинную летопись препятствий, возводимыхна пути более эффективных людей, ради получениявыгоды менее эффективными. Настойчивые попытки остановить экономическиеусовершенствования обычно объясняют ссылками на«интересы». Это объяснение весьманеудовлетворительно. Оставляя в стороне тотфакт, что нововведение ущемляет толькократкосрочные интересы некоторых людей, мыдолжны подчеркнуть, что, ущемляя интересынезначительного меньшинства, оно выгодноподавляющему большинству. Хлебозавод,безусловно, причиняет вред мелким пекарням. Но онпричиняет им вред только потому, что улучшаетусловия жизни всех людей, потребляющих хлеб.Импорт иностранного сахара и часов вредитинтересам незначительного меньшинстваамериканцев. Но это благо для тех, кто хочет естьсахар и покупать часы. Вопрос стоит так: почемуновшества непопулярны, хотя они приносят пользуогромному большинству людей? Привилегия, предоставленная определённойотрасли в краткосрочной перспективе, выгоднатолько тем, кому в данный момент случилось в нейработать. Однако до определённой степени онапричиняет вред всем остальным людям. Если каждыйимеет какую-либо привилегию, в роли потребителяон теряет столько же, сколько выигрывает вкачестве производителя. Более того, все несутпотери в результате того, что во всех отрасляхвнутреннего производства из-за этих привилегийпроизводительность снижается <см. выше. Гл.2, раздел 3 и далее>. В той мере, насколькоэффективно американское законодательствосдерживает большой бизнес, потери несут все,поскольку продукция производится с болеевысокими издержками на заводах, которые были бывытеснены, не проводись данная политика. Если быв борьбе с крупными предприятиями СоединённыеШтаты зашли бы также далеко, как это сделалаАвстрия, то средний американец жил бы не намноголучше среднего австрийца. Не интересы являются движущей силой борьбыпротив дальнейшего углубления разделения труда,а ложные идеи о так называемых интересах. Как и вовсех остальных отношениях, историзм, исследуяэти проблемы, также видит только краткосрочныйущерб, выпадающий на долю некоторых людей, иигнорирует долгосрочные выгоды для всех людей.Рекомендуя конкретные мероприятия, он неупоминает о цене, которую за них необходимозаплатить. Каким весельем было изготовлениеобуви во времена Ганса Закса и менестрелей! Нетнужды критически анализировать подобныеромантические грёзы. Сколько людей ходило в товремя босиком! Каким позором являются крупныехимические концерны! Но смогли бы аптекари всвоих примитивных лабораториях произвестилекарства, убивающие микробы? Те, кто желают запустить вспять часы истории,должны сказать людям, каковы будут издержки ихполитики. С разукрупнением большого бизнеса нетникаких проблем, если вы готовы мириться споследствиями. Если бы нынешние американскиеметоды налогообложения доходов и имущества быливнедрены пятьдесят лет назад, то большая частьтех новых вещей, без которых ни один американецне захочет сегодня обходиться, вообще не былиразработаны или, если бы всё же выпускались, тобыли бы недоступны для большинства людей. То, чтотакие авторы, как профессора Зомбарт и Тауниговорят о блаженстве Средних веков, представляетсобой просто плод фантазии. Попытки«достигнуть непрерывного и неограниченногоповышения материального богатства», говоритпрофессор Тауни, ведёт к «разрушению души ибеспорядку в обществе» <Tawney R.H. Religionand the Rise of Capitalism. – N. Y.: Penguin Book, n.d. P. 38 and 234>.Нет необходимости подчёркивать, что некоторыелюди могут считать, что если душа такчувствительна, что её губит осознание того, что впервый год жизни умирает меньше младенцев именьше людей умирает от голода, чем в Средниевека, то её стоит погубить. Беспорядок в обществовносится не богатством, а попытками адептовисторизма, таких, как профессор Тауни,дискредитировать «экономическиепотребности». В конце концов именно природа, ане капиталисты имплантировала человекупотребности организма и заставляет ихудовлетворять. В коллективистских институтахСредних веков, таких как церковь, приход,деревенская община, клан, семья и гильдия,говорит Зомбарт, индивид «был обогрет изащищён подобно фрукту в кожуре» <Sombart W.Der proletarische Socialismus. 10th ed. – Jena. 1924. V. 1. P. 31>.Является ли это достоверным описанием времени,когда людей изнуряли голод, эпидемии, войны,преследование еретиков и другие бедствия? Вне всякого сомнения, можно остановитьдальнейший прогресс капитализма, или дажевозвратиться в состояние, когда доминировалимелкие предприятия и более примитивные методыпроизводства. Полицейский аппарат,организованный по образцу советской полиции,способен достичь многого. Вопрос только в том,будут ли готовы народы, создавшие современнуюцивилизацию, заплатить за это соответствующуюцену. Глава 11. Вызов сциентизма Царство естественных наук и науки очеловеческой деятельности отличаются друг отдруга категориальными системами, посредствомкоторых они интерпретируют явления и создаюттеории. Естественные науки не знают ничего оконечных причинах [50]; научные изыскания итеоретизирование целиком и полностьюнаправляется категорией причинности. Областьнаук о человеческой деятельности являетсясферой замысла и сознательного преследованияцелей; она телеологична. Обе категории использовались первобытнымилюдьми и до сегодняшнего дня используются каждымчеловеком в повседневном мышлении идеятельности. Простейшие навыки и приёмыподразумевают знание, собранное элементарнымиисследованиями причинности. Там, где люди незнали, как искать связь причины и следствия, ониискали телеологическое объяснение. Они изобрелибогов и дьяволов, целеустремлённым действиямкоторых приписали определённые явления. Один богметал громы и молнии. Другой бог, сердясь нанекоторые действия людей, убивал нарушителейстрелами. Злой глаз ведьм делал женщинбесплодными, а коров лишал молока. Такие взглядыпорождали определённые методы действий.Поведение, приятное божеству, приношение жертв имолитвы считались подходящими средствамисмягчить гнев божества, для нейтрализацииколдовства использовались магические обряды.Постепенно люди узнали, что метеорологическиеявления, болезни и распространение эпидемийпредставляют собой природные феномены, аэффективную защиту обеспечивают громоотводы иантисептические средства, тогда как магическиеобряды бесполезны. Только в нынешнюю эпохуестественные науки в своих областях заменилифинализм причинными, или каузальнымиисследованиями. Удивительные достижения экспериментальныхестественных наук способствовали появлениюматериалистической метафизической доктрины– позитивизма. Позитивизм категорически отрицает,что какая-либо область исследования открыта длятелеологических исследований.Экспериментальные методы естественных наукявляются единственно подходящими методами дляисследования любого рода. Только они научны, атрадиционные методы наук о человеческойдеятельности являются метафизическими, т.е. потерминологии позитивизма, суеверными и ложными.Позитивизм учит, что задача науки состоитисключительно в описании и интерпретациичувственного опыта. Он отвергает какинтроспекцию психологии, так и все историческиедисциплины. Особенно фанатичен он в осужденииэкономической науки. Огюст Конт, который ни вкоей мере не является основателем позитивизма, апросто изобрёл его название, предложил вкачестве замены традиционных методов изучениячеловеческой деятельности новую отрасль науки– социологию. Социология должна быть социальнойфизикой, построенной в соответствии сэпистемологическим образцом механики Ньютона.Этот план был настолько поверхностным инепрактичным, что не предпринималось никакихсерьёзных попыток его осуществить. Вместо этого,первое поколение последователей Контаобратилось к тому, что, как они считали, являетсябиологическим и органическим объяснениемобщественных явлений. Они свободно изъяснялисьметафорическим языком и вполне серьёзнообсуждали такую проблему, как, что в социальном«теле» следует классифицировать как«межклеточное вещество». Когда абсурдностьбиологизма и органицизма стала очевидной,социологи полностью отказались от честолюбивыхпретензий Конта. Об открытии апостериорныхзаконов общественных изменений речи больше неведётся. Под маркой социологии выходят различныеисторические, этнографические и психологическиеисследования. Многие из этих исследованийотличались дилетантизмом и путаностью;некоторые стали признанным вкладом в различныеобласти исторических исследований. С другойстороны, не представляли никакой ценностипроизведения тех, кто называл социологией своипроизвольные метафизические излияния о скрытомсмысле и конце исторического процесса, преждепроходившие по ведомству философии истории. ТакЭмиль Дюркгейм и его школа под видом обращения кгрупповому мышлению возродили старый призракромантизма и немецкой школы юриспруденции, Volksgeist. Несмотря на очевидный провал метафизическойпрограммы, возникло неопозитивистское движение.Оно упрямо повторяло все ошибки Конта. Этихавторов вдохновляли те же мотивы, что и Конта. Имидвигала ненависть к рыночной экономике и еёполитическим следствиям: представительномуправительству, свободе мыслей, слова и печати.Они жаждали тоталитаризма, диктатуры и жестокойтирании; само собой разумеется, конечно, что онисами или их ближайшие друзья получат в своёраспоряжение высшие должности и властьзаставить замолчать оппонентов. Конт бесстыдноотстаивал подавление всех доктрин, которые емуне нравились. Самым бесцеремонным поборникомнеопозитивистской программы в отношении наук очеловеческой деятельности был Отто Нейрат,который в 1919 г. был одним из знаменитых вождейнедолго просуществовавшего Советского режима вБаварии, а затем сотрудничавший в Москве сбюрократией большевиков <Neurath O. Foundationsof the Social Sciences // International Encyclopedia of Unified Science. V. 2. No. I>.Зная, что они не в силах выдвинуть никакихсостоятельных аргументов против критики ихпланов экономистами, эти страстные коммунистыпытаются дискредитировать экономическую наукуогульно, на эпистемологической основе. Двумя основными разновидностяминеопозитивистской атаки на экономическую наукуявляются панфизикализм и бихевиоризм. Обе онипретендуют на то, чтобы заменить – как онизаявляют ненаучную – телеологическую трактовкучисто причинной трактовкой человеческойдеятельности. Панфизикализм учит, что процедуры физикиявляются единственно научным методом всехотраслей науки. Он отрицает наличие существенныхразличий между естественными науками и науками очеловеческой деятельности. Это отрицание лежит воснове лозунга панфизикалистов о «единойнауке». Чувственный опыт, сообщающий человекуинформацию о физических явлениях, такжеобеспечивает ему информацию о поведенииокружающих его людей. Изучение способов, которымдругие люди реагируют на различные раздражители,в сущности не отличается от изучения способовреакции других объектов. Язык физики являетсяуниверсальным языком всех без исключенияотраслей знания. Всё, что нельзя выразить наязыке физики, является метафизическойбессмыслицей. Вера, что роль человека воВселенной отличается от роли других объектов,– проявление высокомерной претенциозностичеловека. В глазах учёного все предметы равны.Все разговоры о сознательности, волеизъявлении ипреследования целей бессодержательны. Человексуть просто один из элементов Космоса.Прикладная наука социальной физики, социальнаяинженерия сможет обращаться с человеком точнотак же, как технология обращается с медью иводородом. Панфизикалист может признать только односущественное различие между человеком иобъектами физики. Камни и атомы не размышляют нио своей собственной природе, свойствах иповедении, ни о природе, свойствах и поведениичеловека. Они не являются инженерами ни себя, ничеловека. Человек отличается от них по меньшеймере настолько, насколько он является физиком иинженером. Трудно понять, как можно изучатьдеятельность инженера, не отдавая себе отчёта втом, что он выбирает между различными возможнымилиниями поведения и стремится достичьопределённых целей. Почему он строит мост, а непаром? Почему он строит один мостгрузоподъёмностью десять тонн, а другой –грузоподъёмностью двадцать тонн? Почему онстремится строить мосты так, чтобы они в одинпрекрасный день не рухнули? Или может быть этослучайность, что мосты не рушатся? Если изтрактовки человеческой деятельности исключитьпонятие сознательного преследованияопределённых целей, то его необходимо заменить(действительно метафизической) идеей, что некаясверхчеловеческая сила ведёт людей, независимоот их воли, к предопределённой цели: чтомостостроителем движет предопределённый планДуха (Geist) или материальных производительных сил,который смертный человек вынужден выполнять. Заявление о том, что человек реагирует нараздражители и приспосабливается к условиямвнешней среды, не является удовлетворительнымответом. На раздражение, предлагаемое Ла-Маншем,одни люди реагируют тем, что остаются дома;другие пересекают его на гребных шлюпках,парусниках, пароходах, а в наше время – простовплавь. Одни перелетают через него на самолётах;другие разрабатывают проекты прокладки под нимтуннеля. Бесполезно приписывать различиереакций различиям сопутствующих обстоятельств,таких, как технологическое знание и предложениетруда и капитальных благ. Эти обстоятельстватакже имеют человеческое происхождение и могутбыть объяснены только при помощителеологических методов. Подход бихевиоризма в некоторых отношенияхотличается от подхода панфизикализма, нонапоминает последний безнадёжными попыткамиизучать человеческую деятельность без обращенияк сознательности и преследованию целей. В основеего рассуждений лежит понятие«приспособление». Подобно всем остальнымсуществам, человек приспосабливается к условиямсреды. Но бихевиоризм не может объяснить, почемуразные люди по-разному приспосабливаются к одними тем же условиям. Почему одни люди спасаютсябегством, когда на них нападают, а другиесопротивляются? Почему народы Западной Европыприспособились к редкости всего того, от чегозависит человеческое благополучие, совершенноиначе, чем народы Востока? Бихевиоризм предлагает изучать человеческоеповедение методами, разработанными психологиейживотных и детской психологией. Он пытаетсяисследовать рефлексы и инстинкты, автоматизм ибессознательные реакции. Но это не говорит намничего о рефлексах, построивших храмы, железныедороги и крепости, об инстинктах, породившихфилософию, стихи и системы права, об автоматизме,приводящем к росту и упадку империй, обессознательных реакциях, расщепляющих атом.Бихевиоризм стремится наблюдать человеческоеповедение извне и изучать его просто как реакциюна определённую ситуацию. Он скрупулёзноизбегает всяких ссылок на смысл и намерения.Однако невозможно описать ситуацию, неанализируя смысл, усматриваемый в ней даннымчеловеком. При уклонении от изучения этогосмысла, игнорируется существенный фактор, врешающей степени определяющий способреагирования. Реакция является неавтоматической, а напротив, целиком зависит отинтерпретации и ценностных суждений индивида,который стремится вызвать, насколько возможно,ситуацию, которую он предпочитает больше, чем тоположение дел, которое сложится, если он невмешается. Попробуйте представить себебихевиориста, описывающего ситуацию, котораясоздаётся предложением продать что-либо, безссылок на смысл, который приписывает ей каждаясторона! По сути, бихевиоризм ставит вне закона изучениечеловеческой деятельности и заменяет еёпсихологией. Бихевиористам никогда не удавалосьпрояснить разницу между физиологией ибихевиоризмом. Уотсон заявлял, что физиологияуделяет «особое внимание функционированиючастей животных … , с другой стороны,бихевиоризм, будучи чрезвычайнозаинтересованным в исследовании всех аспектовфункционирования этих частей, прежде всегоинтересуется как будет вести себя животное вцелом» <Watson J. Behaviorism. – N. Y.: W.W. Norton, 1930.P. 11>. Однако такие физиологическиефеномены, как сопротивление тела инфекции илирост и старение индивида определённо не могутбыть названы поведением частей. С другой стороны,если кто-то хочет назвать такой жест, какдвижение руки (чтобы либо ударить, либоприласкать) поведением человеческого животногокак единого целого, то идея может быть только втом, что этот жест нельзя вменить никакойотдельной части существа. Но чем ещё может бытьто, чему он должен быть вменён, если не смыслом инамерением действующего субъекта или тем, неимеющим названия явлением, которое порождаетэтот смысл и намерение? Бихевиоризм утверждает,что он желает предсказывать человеческоеповедение. Но невозможно предсказать реакциючеловека, к которому другой человек обращаетсясо словами: «Ты, предатель!», не обращаясь ксмыслу, который говорящий вкладывает в этотэпитет. Обе разновидности позитивизма отказываютсяпризнавать тот факт, что люди преднамеренностремятся к определённым целям. На их взгляд, всесобытия можно интерпретировать в терминахстимул – реакция, и для поиска конечных целей неостаётся места. В ответ на этот косный догматизм,необходимо подчеркнуть, что отказ от финализмапри изучении явлений вне сферы человеческойдеятельности предписывается науке тольконесовершенством человеческого разума.Естественные науки должны воздерживаться отпоиска конечных причин, потому что онинеспособны обнаружить никаких конечных причин, ане потому, что они могут доказать отсутствиедействия конечных причин. Знание о взаимнойсвязи всех явлений и о регулярности в ихвзаимосвязи и последовательности, а также о том,что каузальные исследования работают иувеличивают человеческое знание, не исключаютдопущения, что во Вселенной действуют конечныепричины. Естественные науки не интересуютсяконечными причинами и поглощены исключительнокаузальными исследованиями потому, что их методработает. Механизмы, сконструированные всоответствии с научными теориями, работают так,как предсказывают эти теории, и тем самымобеспечивают прагматическое подтверждение ихправильности. С другой стороны, магическиеприёмы не оправдывают ожиданий и не удостоверяютмагическую картину мира. Очевидно также, что невозможно путёмлогического рассуждения удовлетворительнодоказать, что alter ego <другое я (лат.). – Прим.перев.> является существом, котороенамеренно стремится к достижению целей. Но то жесамое прагматическое доказательство, котороеможно выдвинуть в пользу исключительногоиспользования каузальных исследований в областиприроды, можно выдвинуть в пользуисключительного использования телеологическихметодов в области человеческой деятельности. Ониработают, тогда как идея изучения людей как еслибы они были камнями или мышами, не работает. Ониработают не только при поиске знаний и теорий, нои в повседневной практике. К этой точке зрения позитивист приходит тайком.Он отказывает другим людям в способностивыбирать цели и средства достижения этих целей,но в то же время сам он претендует на способностьсознательно делать выбор между различнымиметодами проведения научных исследований. Онменяет позицию, как только подходит к проблемаминженерии, технологической или«социальной». Он разрабатывает планы,которые не могут быть интерпретированы иначе,чем просто автоматические реакции нараздражители. Он хочет лишить всех окружающихего людей права действовать, чтобы оставить этупривилегию исключительно одному себе.Фактически, он является диктатором. Как утверждает бихевиорист, человека можнопредставить как «собранную органическуюмашину, готовую к работе» <Watson. P. 269>.Он игнорирует тот факт, что если машина работаеттак, как её заставляют работать инженер илиоператор, то человек действует спонтанно, то так,то иначе. «При рождении человеческие младенцы,независимо от их наследственности, одинаковы как«форды»» <Kallen Н.М. Behaviorism // Encyclopediaof the Social Sciences. V. 2. P. 498>. Отталкиваясь от этогоочевидного подлога, бихевиорист предлагаетуправлять «человеческим 'фордом'» точно также, как водитель управляет автомобилем. Он ведётсебя так, как если бы род людской находился в егособственности, а он был призван управлять им иформировать его в соответствии с егособственными проектами. Ибо сам он – находящийсянад законом ниспосланный богом правительчеловечества. <Карл Манхейм разработал всеобъемлющийплан производства «наилучших» человеческихтипов путём «обдуманной» реорганизацииразличных групп социальных факторов. «Мы»,то есть Карл Манхейм и его друзья, будемопределять, что требуется для «максимальногоблага общества и душевного покоя индивида».Затем «мы» переделаем человечество. Ибонашей «профессией» является «планомерноеруководство жизнью людей». (Manheim С. Man andSociety in the Age of Reconstruction. – London: Routledge and Kegan Paul, 1940. P 222.)Самое замечательное состоит в том, что в30–40-хгодах эти идеи назывались демократическими,либеральными и прогрессивными. Йозеф Геббельсбыл более скромным, чем Манхейм, ибо хотелпеределать только немецкий народ, а не всёчеловечество. Но его подход к этой проблеме всущности не отличается от подхода Манхейма. Вписьме от 12 апреля 1933 г. Вильгельму Фуртвенглеруон ссылался на «нас», на кого «былавозложена ответственная задача из сырья масссформировать прочную и хорошо выстроеннуюструктуру нации (denen die verantwortungsvolle Aufgabe anvertraut ist, ausdem rohen Stoff der Masse das feste und gestalthafte Gebilde des Volkes zu formen).»(Geissmar B. Musik im Schaften der Politik. – Zurich: Atlantis Verlag, 1945. P.97–99.) К сожалению, ни Манхейм, ни Геббельс несказали нам, кто возложил на них задачуреконструкции и воссоздания человечества> До тех пор, пока позитивизм не объяснитфилософию и теории, а также планы и политику, изних выводимую, на языке своей схемыстимул–реакция, он будет оставаться внутреннепротиворечивым. Современная коллективистская философияявляется вульгарным ответвлением старойдоктрины концептуального реализма. Онаотгородилась от общего философскогопротивоборства реализма и номинализма и едва лиобращает внимание на продолжающийся конфликтэтих двух школ. Это политическая доктрина ииспользуемая ей терминология по внешнему видуотличается от терминологии, используемой как всхоластических спорах об универсалиях, так и оттерминологии современного неореализма. Но ядроеё учений не отличается от ядра ученийсредневековых реалистов. Она приписываетуниверсалиям объективное реальноесуществование, стоящее выше существованияиндивида, иногда даже решительно отрицаетавтономное существование индивидов, единственнореальное существование. Отличие коллективизма от концептуальногореализма философов заключается не в способеподхода, а в подразумеваемых политическихтенденциях. Коллективизм трансформируетэпистемологическую доктрину в этическиетребования. Он говорит людям, что они должныделать. Он проводит границу между подлиннымиколлективными сущностями, которым люди должныбыть лояльны, и ложными псевдосущностями, накоторых они вообще не должны обращать внимание.Единой коллективистской идеологии несуществует. Каждая из многочисленныхколлективистских доктрин расхваливает какую-тосвою коллективистскую сущность и просит всехразумных людей подчиниться именно ей. Каждаясекта поклоняется своему идолу и нетерпима ковсем соперничающим идолам. Каждая предполагаетполное подчинение индивида, каждая тоталитарна. Спецификой различных коллективистских доктринлегко пренебречь, потому что все они, как правило,начинают с противопоставления общества вообще ииндивидов. В этой антитезе есть только одинколлектив, охватывающий всех индивидов. Поэтомуне может возникнуть никакого конфликта междумножеством коллективных образований. Однако походу анализа всеобъемлющий образ уникальноговеликого общества незаметно подменяется особымколлективом. Давайте исследуем концепцию общества вообще. Люди сотрудничают друг с другом. Обществомназывается совокупность межчеловеческихвзаимоотношений, порождаемая этимсотрудничеством. Общество само по себе неявляется сущностью. Оно суть аспект человеческойдеятельности. Общество не существует и не живётвне поведения людей. Оно представляет собойориентацию человеческой деятельности. Обществоне мыслит и не действует. Индивиды, по ходумышления и деятельности, создают комплексотношений и фактов, которые называютсяобщественными отношениями и фактами. Этот вопрос запутан арифметической метафорой.Спрашиваетcя, является ли общество суммойиндивидов или оно больше этого, и тем самымявляется сущностью, обладающей независимойреальностью? Вопрос не имеет смысла. Общество неявляется ни суммой индивидов, ни чем-то большимили меньшим. Здесь арифметические концепциинеприменимы. Другая путаница возникает из не менеебессодержательного вопроса о том, предшествуетли общество – логически или по времени – индивидам или нет. Эволюция общества и эволюцияцивилизации были не двумя самостоятельнымипроцессами, а одним и тем же процессом.Биологический выход некоторых видов приматов заграницу простого животного существования и ихпревращение в первобытных людей ужеподразумевали развитие первых рудиментовобщественного сотрудничества. Человек разумныйпоявился на сцене земных событий не в качествеодинокого собирателя пищи, не в качестве членастаи стадных животных, а как существо,сознательно сотрудничавшее с другими подобнымисуществами. Только в сотрудничестве со своимисобратьями он мог развить язык, незаменимыйинструмент мышления. Мы даже не можемпредставить себе разумное существо, живущее всовершенной изоляции и не сотрудничающее поменьшей мере с членами своей семьи, клана илиплемени. Человек необходимо являетсяобщественным животным. Определённоесотрудничество – существенное свойство егоприроды. Но знание этого не оправдывает изученияобщественных отношений как если бы они быличем-то ещё, кроме отношений, или изученияобщества как если бы оно было независимойсущностью вне и над действиями отдельных людей. Наконец, существует неверное понимание,вызванное организмической метафорой. Мы можемсравнивать общество с биологическим организмом. Tertiumcomparationis <третий член сравнения, основаниедля сравнения (лат.). – Прим. перев.>является тот факт, что между разными частямибиологического тела существует разделение трудаи сотрудничество, подобно сотрудничеству междуразными членами общества. Но биологическаяэволюция, результатом которой сталовозникновение структурно-функциональных системтел растений и животных, – чисто физиологическийпроцесс, в котором невозможно обнаружить никакихследов сознательной активности со стороныклеток. С другой стороны, человеческое общество– это интеллектуальный и духовный феномен. Всотрудничестве с окружающими людьми индивиды нелишаются своей индивидуальности. Они сохраняютвозможность действовать асоциально, и часто еюпользуются. Каждой клетке определено своёнеизменное место в структуре тела. В отличие отэтого, индивиды стихийно выбирают способ,которым они интегрируются в общественноесотрудничество. Человек имеет идеи и преследуетизбранные цели, тогда как клетки и органы телалишены такой автономности. Гештальтпсихология [51] яростно отвергаетпсихологическую теорию ассоционизма. Онавысмеивает концепцию «мозаики чувств»,которую никто никогда не наблюдал» и учит, что«анализ, если он желает показать универсум вовсей его полноте, должен останавливаться нацелостностях, какими бы ни были их размеры,обладающих функциональной реальностью» <KoffkaK. Gestalt // Encyclopedia of the Social Sciences. V. 6. P. 644>. Кгештальтпсихологии можно относиться по-разному,однако, очевидно, она не имеет никакого отношенияк проблемам общества. Очевидно, что никто ещё ненаблюдал общество как целое. Всё, что можнонаблюдать, является действиями индивидов.Интерпретируя различные аспекты действийиндивидов, теоретики разрабатывают концепциюобщества. Не может идти и речи о понимании«свойств частей из свойств целого» <Ibid.P. 635>. У общества нет никаких свойств,которые нельзя было бы обнаружить в поведенииего членов. Противопоставляя общество и индивида и отрицая«подлинную» реальность последнего,коллективистские доктрины смотрят на индивидапросто как на непокорного бунтовщика. Этотпреступный негодяй имеет наглость отдаватьпредпочтение своим мелочным эгоистичныминтересам, а не возвышенным интересам великогобожественного общества. Разумеется,коллективист приписывает эту возвышенностьтолько законному социальному идолу, а не идолусамозванцев, не имеющих законных прав. But who pretender is, and who is king, <Но кто король и самозванец кто же,((Пер. B.C. Автономова)>) Когда коллективист восхваляет государство, тоон имеет в виду не любое государство, а только тотрежим, который он одобряет, независимо от того,существует это законное государство или должнобыть создано. Для чешских ирредентистов в старойАвстрии и ирландских ирредентистов вСоединённом Королевстве [52] государства,правительства которых находились в Вене иЛондоне были узурпаторами; их законноегосударство ещё не существовало Особеннозамечательна терминология марксистов. Маркс былнастроен резко враждебно по отношению кгосударству Гогенцоллернов. Чтобы яснообозначить, что государство, которое он хотелвидеть всемогущим и тоталитарным, не былогосударством, правители которого находились вБерлине, он называл будущее государство егопрограммы не государством, а обществом.Новшество было чисто терминологическим. Марксстремился уничтожить все области инициативнойдеятельности индивида путём передачи контролявсей экономической активности общественномуаппарату сдерживания и принуждения, обычноназываемому государством или правительством. Наэтот трюк попались многие. И по сей деньнаходятся простаки, которые полагают, чтосуществует разница между государственнымсоциализмом и другими типами социализма. Смешение концепций общества и государствапородили Гегель и Шеллинг. Обычно выделяются двешколы гегельянства: правогегельянство и левоегегельянство. Разница между ними только вотношении авторов к Королевству Пруссия и кдоктринам Прусской церкви. Политическое кредо итех, и других в сущности одно и то же. Оба крылаотстаивают всемогущество правительства. Именнолевый гегельянец Фердинанд Лассаль яснее всеговыразил фундаментальный тезис гегельянства:«Государство – это Бог» <Mayer G.Lassalleana // Archiv fur Geschichte der Sozialismus. Bd. I. S. 196>. СамГегель был немного осмотрительнее. Он всего лишьзаявлял, что «государство – это шествие Бога вмире» и что в процессе изучения государстваследует созерцать «Идею Бога какдействительное на земле» <Гегель Г.Философия права. – М.: Мысль, 1990. С. 284>. Философы-коллективисты не понимают, чтогосударство создаётся действиями индивидов.Законодатели, навязывающие законы силой оружия,и те, кто подчиняется диктату законов и полиции,составляют государство своим поведением. Тольков этом смысле государство реально. Вне этихдействий отдельных людей не существует никакогогосударства. Коллективистская философия отрицаетсуществование индивидов и действий индивидов.Индивид суть простой фантом, не имеющийреальности, иллюзорный образ, изобретённыйпсевдофилософией апологетов капитализма.Соответственно, коллективизм отвергаетконцепцию науки о человеческой деятельности. Поего мнению, единственную законную трактовку техпроблем, которые не изучаются традиционнымиестественными науками, обеспечивают социальныенауки. Предполагается, что социальные науки изучаютгрупповую деятельность. Индивид их интересуеттолько как член группы <Seligman E.R.A. What Are theSocial Sciences? // Encyclopedia of the Social Sciences. V. 1. P. 3>. Ноэто определение подразумевает, что существуютдействия, в которых индивид ведёт себя не какчлен группы, и которые поэтому не интересуютсоциальные науки. Если это так, то становитсяочевидным, что социальные науки изучают толькопроизвольно выбранные области единой сферычеловеческой деятельности. Действуя, человек неизбежно выбирает междуразличными способами действий. Ограничивая свойанализ только одним классом действий, социальныенауки заранее отказываются от всяких попытокисследовать идеи, определяющие выбор индивидамиопределённого способа поведения. Они не смогутизучать ценностные суждения, которые в каждойреальной ситуации заставляют человекапредпочитать поведение члена группы иномуповедению. Точно также они не смогут изучатьценностные суждения, побуждающие человекадействовать как члена группы А, а не какчлена любой группы не-А. Человек не является членом только одной группы,и он не появляется на сцене человеческих событийисключительно в роли члена одной определённойгруппы. Говоря об общественных группах, следуетпомнить, что члены одной группы одновременноявляются членами других групп. Конфликт междугруппами не является конфликтом между чёткоинтегрированными стадами людей. Это конфликтмежду различными заботами в умах индивидов. Членство в группе создаётся тем, как человекдействует в конкретной ситуации. Следовательно,оно не является чем-то жёстким и неизменным. Отслучая к случаю членство может меняться. Один итот же человек в течение одного дня можетвыполнять действия, каждое из которыхквалифицирует его как члена разных групп. Онможет сделать пожертвования в благотворительныйфонд своей конфессии и отдать свой голос закандидата, противоречащего этомувероисповеданию по некоторым существеннымвопросам. В одном случае он может действовать какчлен профсоюза, в другом – как член религиозногосообщества, в третьем – как член политическойпартии, в четвёртом – как член лингвистическойили расовой группы. Либо он может действовать какчеловек, работающий, чтобы получить большийдоход, отправить сына в колледж, купать дом,автомобиль, холодильник. На самом деле, он всегдадействует как индивид, всегда преследуетсобственные цели. Присоединяясь к группе идействуя как её член, он в не меньшей степенистремится к выполнению своих собственныхжеланий, чем действуя без всяких ссылок нагруппу. Он может влиться в религиозную общину впоисках спасения своей души или обретенияспокойствия духа. Он может вступить в профсоюз,так как считает, что это поможет получать болеевысокую зарплату или избежать физическогонасилия со стороны членов профсоюза. Он можетприсоединиться к политической партии, потому чтоожидает, что осуществление её программы сделаетусловия жизни его самого и его семьи болееудовлетворительными. Изучать «деятельность индивида как членагруппы» <Seligman, loc. cit.>, исключаявсякую иную активность индивида, бесполезно.Групповая деятельность представляет собой, посути и с необходимостью, деятельность индивидов,образующих группы, чтобы достичь своих целей.Общественных явлений, не ведущих своегопроисхождения от деятельности различныхиндивидов, не существует. Группа создаётсяопределённой целью, которую преследуют индивиды,и верой этих индивидов в то, что сотрудничество вэтой группе является подходящим средствомдостижения искомой цели. Группа – продуктчеловеческих желаний и представлений осредствах осуществления этих желаний. Её корни– в ценностных суждениях индивидов и в разделяемыхиндивидами мнениях относительно результатов,которые следует ожидать от определённых средств. Чтобы адекватно и всесторонне изучатьобщественные группы, начинать необходимо сдействий индивидов. Ни одну разновидностьгрупповой деятельности нельзя понять безанализа идеологии, которая формирует эту группуи заставляет её жить и работать. Идея изучениягрупповой активности без изучения всех аспектовчеловеческой деятельности абсурдна. Несуществует области, отличной от области наук очеловеческой деятельности, которую можно было быисследовать в рамках так называемых социальныхнаук. Те, кто предлагал заменить науки о человеческойдеятельности социальными науками, разумеется,руководствовались определённой политическойпрограммой. Они считали, что предназначениесоциальных наук – разрушить социальнуюфилософию индивидуализма. Поборники социальныхнаук изобрели и популяризовали терминологию,характеризующую рыночную экономику, где каждыйиндивид стремится реализовать свой план, какбесплановую и потому хаотичную систему изарезервировали термин «план» для замысловоргана, который, при поддержке полицейской силыправительства, или совпадая с ней, не позволяетни одному гражданину реализовывать собственныепланы и замыслы. Вряд ли можно переоценить роль,которую комплекс идей, порождённый этойтерминологией, играет в формированииполитических убеждений наших современников. Некоторые считают, что предмет социальных наук– изучение массовых явлений. Не проявляя особогоинтереса к изучению индивидуальныхособенностей, они надеются, что изучениеповедения общественных совокупностей дастинформацию подлинно научного характера. Главныйнедостаток традиционных методов историческогоисследования они видят в том, что эти методынаправлены на изучение индивидов, и высоко ценятстатистику именно потому, что, как они полагают,статистика наблюдает и регистрирует поведениесоциальных групп. В действительности, статистика регистрируетиндивидуальные особенности членов произвольновыбранных групп. Каковы бы ни были принципы,побуждающие учёного выделять какую-либо группу,регистрируемые характеристики относятся преждевсего к индивидам, составляющим группу, и толькокосвенно – к группе. Единицей наблюденияявляются индивидуальные члены группы.Статистическая информация относится к поведениюиндивидов, формирующих группы. Современная статистика пытается обнаружитьнеизменные связи между статистическиустановленными величинами путём измерения ихкорреляции. В области наук о человеческойдеятельности этот метод абсурден. Это со всейочевидностью доказывается тем, что многиечисленно высокие коэффициенты корреляции неявляются выражением какой-либо связи между двумягруппами фактов <Cohen M.R. and Nagel E. AnIntroduction to Logic and Scientific Method. – N. Y.: Brace. 1934. P. 317>. Общественные и массовые явления не являютсячем-то, что находится вне и над индивидуальнымиявлениями. Они не являются причинойиндивидуального явления. Они порождаются либосотрудничеством индивидов, либо параллельнымдействиями. Последние могут быть либонезависимыми, либо подражательными. То же самоедействительно по отношению к асоциальнымдействиям. Преднамеренное лишение жизни одногочеловека другим как таковое представляет собойпросто человеческое действие и не имело быникакого иного смысла в гипотетическом (инеосуществимом) состоянии, в котором несуществовало бы сотрудничества между людьми. Оностановится преступлением, убийством при такомположении дел, когда общественноесотрудничество препятствует человекоубийству,за исключением случаев, строго определённыхзаконами этого общества. То, что обычно называется массовыми явлениями,представляет собой частое повторение иповторяемость определённого индивидуальногоявления. Утверждение: на Западе хлеб являетсяпредметом массового потребления, означает: наЗападе подавляющее большинство людей едят хлебежедневно. Они едят хлеб не потому, что онявляется предметом массового потребления. Хлебявляется предметом массового потребления,потому что практически каждый из нас ест хлебкаждый день. С этой точки зрения можно оценитьпопытку Габриэля Тарде изобразить подражание иповторение фундаментальными факторамисоциальной эволюции <Tarde G. Les lois del'imitation. 3rd ed. – Paris, 1900>. Поборники социальных наук критикуют историковза то, что последние концентрируют своё вниманиена действиях индивидов и игнорируют поведениенарода, подавляющего большинства, масс. Этоложная критика. Историк, изучающийраспространение христианской веры и различныхцерквей и вероисповеданий, события, результатомкоторых стало появление интегрированныхязыковых групп, европейскую колонизациюзападного полушария, подъём современногокапитализма, определённо не пренебрегаетповедением масс. Однако основная задача истории– указать на связь действий индивида с ходомсобытий. Разные индивиды оказывают разноевлияние на исторические изменения. Есть пионеры,придумывающие новые идеи и разрабатывающиеновые способы мышления и деятельности; естьлидеры, ведущие людей по пути, по которому людижелают идти; и есть безликие массы, следующие залидером. История христианства не может обойтимолчанием таких людей, как апостол Павел, Лютер иКальвин. История Англии XVII в. не может неанализировать роль Кромвеля, Мильтона иВильгельма III Оранского. Приписывание идей,порождающих исторические изменения, душе массявляется метафизическим .предрассудком.Интеллектуальные новации, справедливорассматривавшиеся Огюстом Контом и Бакломосновной темой истории, не являются достижениеммасс. Олицетворением массовых движений являютсяне безликие люди толпы, а личности. Нам неизвестны имена людей, совершавших великиеподвиги на заре цивилизации. Но мы убеждены, чтотехнологические и институциональныенововведения того времени также были невнезапными вспышками вдохновения, озарявшегомассы, а работой немногих индивидов, далекопревосходивших окружающих их людей, Не существует ни души масс, ни разума масс,только идеи и действия, разделяемые ивыполняемые большинством, одобряющим мнениепионеров и лидеров и подражающих их поведению.Сборища и толпы также действуют только подруководством главарей и вожаков. Рядовые люди, изкоторых состоят массы, отличаются недостаткоминициативы. Они не пассивны, они тоже действуют,но действуют только по науськиваниюподстрекателей. Упор социологов на массовые явления иобожествление ими простых людей идёт от мифа, чтовсе люди биологически равны. Утверждается, чтопричинами всех различий между людьми являютсяпостнатальные обстоятельства. Если бы все людипользовались выгодами хорошего образования, топодобные различия никогда бы не появились.Сторонники этой доктрины затрудняются объяснитьразличия между выпускниками одной и той же школыи тот факт, что многие самоучки далекопревосходят докторов, магистров и бакалавровсамых знаменитых университетов. Они не понимают,что университеты могут сообщить своим студентамтолько знание преподавателей. Обучение раститпоследователей, подражателей и рутинёров, а непионеров новых идей и творческих гениев. Школыявляются не колыбелью прогресса и улучшений, аоранжереей традиций и неизменных способовмышления. Отличительной чертой творческогоразума является то, что он отвергает часть того,чему он научился или, по меньшей мере, добавляет кэтому нечто новое. Сведение подвигов пионера кзнаниям, полученным им от учителей, чрезвычайноискажает эти достижения. Каким бы эффективным нибыло школьное обучение, оно приводило бы только кзастою, ортодоксальности и косному педантизму,если не существовало бы незаурядных людей,прорывающихся за пределы мудрости своихнаставников. Вряд ли можно заблуждаться более глубокоотносительно смысла истории и эволюциицивилизации, нежели сконцентрировав своёвнимание на массовых явлениях и игнорируяотдельных людей и их подвиги. Ни одно массовоеявление не может быть адекватно истолковано безанализа идей, которые лежат в его основе. Амистический разум масс не является источником ниодной новой идеи. Глава 12. Психология и тимология Многие авторы считали, что психология являетсяфундаментом социальных наук, и даже что оназаключает все их в себе. В той мере, в какой психология имеет дело сэкспериментальными методами психологии, этипретензии явно необоснованны. Проблемы,исследуемые в лабораториях различных школэкспериментальной психологии, к проблемам наук очеловеческой деятельности имеют не большееотношение, чем проблемы любой другой научнойдисциплины. Большая их часть для праксиологии,экономической науки и всех историческихдисциплин бесполезна. По сути дела, ещё никто непопытался показать, каким образом результатыестественнонаучной психологии можноиспользовать в какой-либо из этих наук. Однако термин «психология» применяется и вдругом значении. Он обозначает познаниечеловеческих эмоций, мотиваций, идей, ценностныхсуждений и желаний, способность, необходимуюкаждому в его повседневных делах, и необходимуюавторам стихов, романов и пьес в не меньшейстепени, чем историкам. Современнаяэпистемология называет этот умственный процессисториков специфическим пониманиемисторических наук о человеческой деятельности.Его функция двояка: оно, с одной стороны,устанавливает факт, что, побуждаемыеопределённым ценностным суждением, людивовлекаются в определённые действия и применяютопределённые средства, чтобы достичьпреследуемых ими целей. С другой стороны, онопытается оценить последствия и силу влияниярезультатов действия на дальнейший ход событий. Специфическое понимание историческихдисциплин не является умственным процессом, ккоторому прибегают только историки. Каждыйчеловек применяет его ежедневно при общении сдругими людьми. Эта методика используется вовсех межчеловеческих отношениях. Онапрактикуется детьми в яслях и детских садах,коммерсантами в торговле, политиками игосударственными деятелями в делах государства.Каждый стремится получить и точно оценитьинформацию об оценках и планах других людей. Какправило, люди называют такое проникновение вразум других людей психологией. Так, они говорят,что продавец должен быть хорошим психологом, аполитический лидер должен быть экспертом впсихологии масс. Это популярное использованиетермина «психология» нельзя смешивать спсихологией любой естественнонаучной школы.Когда Дильтей и другие эпистемологи заявляли,что история должна основываться на психологии,они имели в виду это обыденное и отвечающеездравому смыслу значение этого термина. С целью предотвратить ошибки, проистекающиеиз-за смешения этих двух абсолютно различныхотраслей знания, целесообразно оставить термин«психология» для обозначенияестественнонаучной психологии, а знания очеловеческих оценках и желаниях называть«тимологией». <Некоторые авторы, например Сантаяна,используют термин «литературнаяпсихология». Смотри его книгу «Skepticism and AnimalFaith», ch. 24. Однако использование этого терминапредставляется нецелесообразным не толькопотому, что оно используется Сантаяной, а такжемногими представителями естественнонаучнойпсихологии в уничижительном смысле, но и потомучто от него нельзя образовать соответствующегоприлагательного. «Тимология» происходит отгреческого ?????, которое Гомер и другие авторыопределяют как местонахождение эмоций, а такжепсихических способностей живого тела,посредством которого управляются мышление,желания и чувства. См.: Volkmann W. von. Lerbuch derPsychologie. – Cothen. 1884. Bd. 1. S. 57–94; Rohde E. Psyche, trans. by W.B.Hillis. – London: 1925. P. 50; Onians R. B. The Origin of European Thoughtabout the Body, the Mind, the Soul, the World, the Time, and Fate. – Cambridge, 1951. P.49–56. Недавно профессор Герман Фридмаyиспользовал термин Thymologie в несколько иномсмысле. См. его книгу Das Gemut, Gedanken zu einer Thymologie. – Munich:C.H. Beck. 1956. P. 2–16> С одной стороны, тимология являетсяответвлением интроспекции, а с другой – осадкомисторического опыта. Это то, что каждый узнаёт изобщения с окружающими. Это то, что человек знает оспособе, которым люди оценивают различныеобстоятельства, об их желаниях и стремлениях. Этознание о социальном окружении, в котором человекживёт и действует, или знание историка о чужомокружении, которое он почерпнул, изучаяспециальные источники. Если эпистемологутверждает, что история должна основываться натаком знании как тимология, то он просто выражаеттрюизм. В то время как естественнонаучная психологиявообще не имеет дела с содержанием человеческихмыслей, суждений, желаний и действий, областьтимологии занимается исследованием именно этихявлений. Различие между естественнонаучной психологиейи физиологией, с одной стороны, и тимологией, сдругой, лучше всего можно проиллюстрировать,обратившись к методам психиатрии. Традиционнаяпсихопатология и невропатология исследуетфизиологические аспекты заболеваний нервов имозга. Психоанализ изучает их тимологическиеаспекты. Объектом его исследований являются идеии сознательное стремление к целям, котороевступает в конфликт с психологическимиимпульсами. Идеи побуждают индивидов подавлятьопределённые естественные внутренние импульсы.В особенности это касается полового влечения.Однако попытки его подавления не всегдаувенчиваются успехом полностью. Влечения, неискоренённые полностью, просто переводятся вскрытую форму и мстят за себя. Из глубины ониоказывают возмущающее влияние на сознательнуюжизнь и поведение индивида. Психоаналитическаятерапия пытается устранить это невротическоебеспокойство путём доведения этого конфликта досознания пациента. Она лечит идеями, а нелекарствами или хирургическими операциями. Обычно утверждают, что психоанализ имеет дело сиррациональными факторами, влияющими начеловеческое поведение. Это заявление требуетобъяснения с тем, чтобы предотвратить путаницу.Все конечные цели, к которым стремятся люди,находятся вне всякой критики со стороны разума.Ценностные суждения не могут быть ни обоснованы,ни опровергнуты посредством рассуждений.Термины «рассуждение» и«рациональность» всегда относятся только кпригодности выбранных средств для достиженияконечных целей. В этом смысле выбор конечныхцелей всегда является иррациональным. Половое влечение и побуждение сохранитьсобственные жизненные силы присущи животнойприроде человека. Если бы человек был толькоживотным и не являлся бы одновременно также иоценивающей личностью, то он всегда подчинялсябы импульсу, который в данный момент являетсясамым сильным. Выдающаяся особенность человекакак раз и заключается в том, что у него есть идеии, руководствуясь ими, он производит выбор междунесовместимыми целями. Он выбирает между жизньюи смертью, между едой и голодом, междусовокуплением и воздержанием. Прежде люди были готовы предположить, что внеобычном поведении невротиков нет никакогосмысла. Фрейд доказал, что за кажущейсябессмысленностью действий невротиковсказывается стремление достичь определённыхцелей. Цели, преследуемые невротиками, могутотличаться от целей, к которым стремятсянормальные люди, и – очень часто – средства,которыми пользуются невротики, не пригодны дляих реализации. Но тот факт, что выбранныесредства не годятся для достижения преследуемыхцелей, не квалифицирует действие какиррациональное. Ошибки в преследовании своих целей – широкораспространённая человеческая слабость. Однилюди ошибаются реже, чем другие, но ни одинсмертный не является всеведущим и непогрешимым.Ошибки, неэффективность и неудачи нельзясмешивать с иррациональностью. Стреляющий, какправило, желает поразить мишень. Если онпромахивается, то он не «иррационален»; онпросто плохой стрелок. Врач, выбравшийнеправильные метод лечения пациента, неиррационален; возможно, он некомпетентныйтерапевт. Фермер, который в далёком прошломпытался увеличить урожай, прибегая к помощимагических обрядов, действовал не менеерационально, чем современный фермер, вносящий впочву больше удобрений. Он делал то, что по его– ошибочному – мнению способствовало его цели. Невротика как такового характеризует не то, чтоон прибегает к помощи негодных средств, а то, чтоему не удаётся разрешить конфликты, с которымисталкивается цивилизованный человек. Жизнь вобществе требует, чтобы индивид подавлялинстинктивные побуждения, присутствующие вкаждом животном. Мы можем оставить открытымвопрос о том, является ли импульс агрессии однимиз таких внутренне присущих побуждений.Несомненно, что жизнь в обществе несовместима спотаканием животным привычкам удовлетворенияполового инстинкта. Вполне может быть, чтосуществуют лучшие методы регулирования половыхотношений, чем те, что существуют в реальномобществе. Как бы то ни было, фактом является то,что принятые методы вызывают слишком сильноенапряжение в рассудке некоторых индивидов. Этимужчины и женщины теряются, когда им приходитсярешать проблемы, с которыми справляются болеесчастливые люди. Необходимость выбора и смятениеделают их невротиками. Против философии рационализма было выдвинутомножество ложных возражений. Многие направлениямысли XIX в. полностью исказили сутьрационалистической доктрины. В ответ на этиискажения важно осознать, что классическийрационализм XVIII в. был несовершенен только втрактовке некоторых второстепенных и случайныхвопросов и что эти незначительные недостаткимогли легко сбить с толку некоторых недалёкихкритиков. Основополагающий тезис рационализманеопровержим. Человек является рациональнымсуществом; т.е. его действия направляютсяразумом. Утверждение: человек действует,равносильно утверждению: человек стремитсязаменить состояние, которое ему подходит меньше,состоянием, которое ему подходит больше. Чтобыэтого добиться, он должен применить подходящиесредства. Именно разум позволяет ему выяснить,что является подходящим средством достиженияцели, а что нет. Кроме того, рационализм был прав, подчёркивая,что между людьми существует имеющее далекоидущие последствия единство в выборе конечныхцелей. За ничтожным исключением, все людистремятся сохранить свою жизнь и здоровье иулучшить материальные условия своегосуществования. Именно этим фактом определяетсякак сотрудничество, так и конкуренция междулюдьми. Но в этом пункте философы-рационалистыдопустили серьёзные ошибки. Прежде всего, они предположили, что все людинаделены одинаковой силой рассуждения. Онипроигнорировали различия между умными людьми итупицами, даже различия между гениальнымипервопроходцами и огромной массой простыхрутинёров, в лучшем случае способных поддержатьдоктрины, разработанные великими мыслителями, ночаще всего даже неспособных их понять.Рационалисты полагали, что каждый нормальныйвзрослый человек достаточно умен, чтобы понятьсмысл самой сложной теории. Если у него это неполучалось, то виноват был не его интеллект, а егообразование. Если бы все люди имели доступ ксовершенному образованию, то все были бы столь жемудрыми и рассудительными, как и самый великиймудрец. Вторая ошибка рационализма заключалась впренебрежении проблемой ошибочного мышления.Большинство философов-рационалистов не сумелипонять, что даже самые честные люди, искреннепреданные поиску истины, могут ошибаться. Этотпредрассудок помешал им по достоинству оценитьидеологии и метафизические доктрины прошлого.Доктрина, к которой они относились отрицательно,по их мнению, могла быть создана только врезультате преднамеренного мошенничества.Многие из них отвергали все религии как продуктпреднамеренного обмана со стороны злонамеренныхсамозванцев. Однако эти недостатки классическогорационализма не извиняют яростных атаксовременного иррационализма. Тимология не имеет особого отношения кпраксиологии и экономической науке.Распространённое убеждение, что современнаясубъективная экономическая теория – школапредельной полезности – основана или близкосвязана с «психологией», ошибочно. Сам акт определения ценности являетсятимологическим феноменом. Но праксиология иэкономическая наука не изучают тимологическиеаспекты определения ценности. Их предметомявляется деятельность в соответствии с выбором,сделанном действующим субъектом. Конкретныйвыбор является результатом определенияценности. Но праксиология не интересуетсясобытиями, которые в душе, рассудке или мозгевызывает определённое решение в пользу А или В.Она принимает как данное, что природа Вселеннойнавязывает человеку выбор между несовместимымицелями. Её предмет – не эти акты выбора, а то, чтоявляется их результатом: действие. Её волнует нето, что человек выбирает, а тот факт, что онвыбирает и действует в согласии со сделаннымвыбором. Она нейтральная по отношению к факторам,которые определяют выбор, и не присваивает себеправо рассматривать, проверять или исправлятьценностные суждения. Она – wertfrei. Почему один человек выбирает воду, адругой – вино, представляет собойтимологическую (или по традиционнойтерминологии, психологическую) проблему. Это некасается праксиологии и экономической науки. Предметом праксиологии и той её части, котораяна данный момент лучше всего разработана – экономической науки– является действие кактаковое, а не мотивы, побуждающие человекапреследовать определённые цели. Психология в том смысле, в каком этот терминприменяется сегодня в дисциплине, называемойпсихологией, является естественной наукой. Врамках эпистемологической монографии,посвящённой наукам о человеческой деятельности,нет необходимости поднимать вопрос о том, чтоотличает эту отрасль естественных наук от общейпсихологии. Психология в значении тимологии являетсяветвью истории. Своё знание она черпает изисторического опыта. В следующем параграфе мыбудем обсуждать интроспекцию. Здесь намдостаточно подчеркнуть тот факт, чтотимологическое наблюдение как выбора другихлюдей, так и собственного процесса выборанаблюдателя, всегда относится к прошлому, точнотак же, как и любой исторический опыт. Несуществует метода, который в этой области мог бысоздать нечто аналогичное тому, что естественныенауки принимают как экспериментальноустановленный факт. Тимология может нам сообщитьтолько то, что в прошлом определённые люди илигруппы людей придерживались определённых оценоки действовали определённым образом. Будут ли онии в будущем придерживаться тех же оценок идействовать таким же образом, остаётсянеопределённым. Всё, что можно утверждать об ихбудущем поведении, представляет собойспекулятивное предвосхищение будущего на основеспецифического метода понимания историческихотраслей наук о человеческой деятельности. В этом отношении нет никаких различий междутимологией индивидов и тимологией групп. То, чтоназывается Volkerpsychologie <этническаяпсихология (нем.). – Прим. перев.> ипсихологией масс, также являетсяпсихологическими дисциплинами. То, чтоназывается национальным «характером», влучшем случае представляет собой характерныеособенности, демонстрировавшиеся членами этогонарода в прошлом. Остаётся неясным, будут ли те жесамые особенности проявляться и в будущем. Все животные наделены инстинктомсамосохранения. Они сопротивляются силам,пагубным для их выживания. Подвергнувшисьнападению, они или защищаются, или контратакуют,или спасаются бегством. Биология в состояниипредсказать на основе наблюдений за поведениемразличных видов животных, как будет реагироватьна атаку здоровый индивид каждого вида.Относительно поведения людей такоеаподиктическое предсказание невозможно.Действительно, подавляющее большинство людейподчиняются животному инстинкту самосохранения.Однако есть и исключения. Некоторые люди,руководствуясь определёнными идеями, выбираютнепротивление. Другие от отчаяниявоздерживаются от любых попыток сопротивлятьсяили спасаться бегством. До события невозможнознать с определённостью, как будет реагироватьиндивид. Ретроспективно исторический анализ пытаетсяпоказать нам, что исход не мог отличаться от того,что случилось в реальности. Разумеется,результат всегда является равнодействующейдействующих факторов. Однако, на основетимологического опыта невозможно со всейопределённостью вывести будущее поведениелюдей, будь то индивиды или группы индивидов. Всепредсказания, базирующиеся на тимологическомзнании, представляют собой специфическоепонимание будущего, к помощи которого ежедневноприбегает каждый в своих действиях, а особенногосударственные деятели, политики и деловыелюди. Тимология разрабатывает каталог характерныхчерт людей. Кроме того, она может установить факт,что определённые черты возникали в прошлом, какправило, во взаимосвязи с некоторыми другимисвойствами. Но она никогда не сможет делать такиепредсказания, которые делают естественные науки.Она никогда заранее не может знать, с какой силойбудут действовать различные факторы вконкретном будущем событии. История пытается описать события так, как онислучились в действительности. Она стремится кправдивому изображению. Её концепция истинысоответствует тому, что когда-то былореальностью. Эпическая и драматическая художественнаялитература описывают то, что считается истиннымс точки зрения тимологического знания, не важнопроисходило то, о чём рассказывается на самомделе, или нет. В нашу задачу не входитисследование результатов, которые автор желаетвызвать своим произведением и егометафизического, эстетического и нравственногосодержания. Многие писатели стремятся толькоразвлекать читателей. Другие более честолюбивы.Излагая фабулу, они пытаются предложить общийвзгляд на судьбу, жизнь и смерть человека, егоусилия и страдания, успехи и разочарования. Ихпослание радикально отличается от послания какнауки, так и философии. Наука, описывая иинтерпретируя окружающий мир, целиком иполностью полагается на разум и опыт. Онаизбегает утверждений, которых нельзя доказатьпосредством логики (в самом широком смысле этоготермина, включающего в себя математику ипраксиологию) и опыта. Она анализирует частиВселенной, не утверждая ничего о вещах в целом.Философия на основе науки пытается построитьвсеобъемлющую картину мира. Стремясь к этой цели,она чувствует себя обязанной не противоречитьхорошо обоснованным тезисам современной науки.Таким образом, её путь также ограничен разумом иопытом. Поэты и художники подходят к вещам и проблемамс другим настроением. Имея дело с одним аспектомуниверсума, они всегда имеют дело с целым.Повествование и описание, изображениеиндивидуальных предметов и конкретных событийдля них является только средством. То, чтоотражает суть их работы, находится вне слов,рисунков и цветов. Именно непередаваемые чувстваприводят в возбуждение творца и затрагивают душучитателя и зрителя. Когда Конрад Фердинанд Майерописывал римский фонтан, а Райнер Мария Рилькепантеру в клетке, они не просто описывалиреальность. Они поймали мгновение универсума. Вромане Флобера интерес представляет преждевсего не печальная история мадам Бовари; естьнечто, что выходит за пределы участи этойнесчастной женщины. Существует фундаментальнаяразница между самой достоверной фотографией ипортретом, написанным художником. Литературноеили живописное произведение характеризуют несообщаемые факты, а способ, которым оно открываеткакой-то аспект универсума и отношение к немучеловека. Не опыт и знания как таковые делаютхудожником, а специфическая реакция на проблемычеловеческого существования и удел человека: Erlebnis<переживание (нем.). – Прим. перев.>– исключительно личная реакция на реальностьсвоего окружения и своего опыта. Поэты и художники стремятся донести какое-топослание. Но это послание относится кневыразимым ощущениям и идеям. Его невозможнооднозначным образом выразить в словах именнопотому, что оно непередаваемо. Мы никогда неможем знать, является ли то, что мы переживаем– erleben – наслаждаясь их произведением, тем, чтопереживали они, когда его создавали. Ибо ихпроизведение – это не просто сообщение. Несчитая того, что оно сообщает, оно будит вчитателе или зрителе чувства и идеи, которыемогут отличаться от чувств и идей его автора.Толкование симфонии, картины или романа – бесперспективная задача. Толкователь в лучшемслучае пытается рассказать нам о своей реакциина произведение. Он не может сказать намопределённо, что имел в виду автор или что здесьмогут увидеть другие люди. Даже если своёпроизведение комментирует его создатель, – как вслучае с программной музыкой – всё равнонеопределённость остаётся. Не существует слов,чтобы описать непередаваемое. Общее у истории и художественной литературы то,что в их основе лежит знание человеческогоразума. Они оперируют тимологическим опытом. Ихметод – специфическое понимание человеческихоценок, способа, которым люди реагируют на вызових естественного и социального окружения. Однакозатем их пути расходятся. Всё, что историк можетрассказать, полностью отражено в его отчёте. Онсообщает читателю всё, что он установил. Егопослание экзотерично. Нет ничего, что выходило быза пределы содержания его книги как понятноетолько компетентным читателям. Бывает, что изучение истории или, уж коли на топошло и изучение естественных наук, вызывает вуме индивида те невыразимые мысли и взгляды наВселенную как на целое, которые являютсяотличительной чертой эмфатического охвата всейсовокупности целиком. Но это не меняет природы ихарактера работы историка. История, безусловно,является поиском фактов и событий, которыереально случились. Художественная литература может описыватьсобытия, которые никогда не случались. Писательвыдумывает сюжет. Он свободен отклоняться отреальности. Проверки на истинность, применяемыек работе историка, не применимы к его работе. Хотяего свобода ограничена. Он не свободен отвергатьуроки тимологического опыта. От романов и пьес нетребуется, чтобы соответствующие событиядействительно происходили. Нет даженеобходимости в том, чтобы они вообще моглипроисходить; здесь могут действовать языческиеидолы, феи, звери, ведущие себя как люди, призракии другие фантомы. Однако все персонажи романа илипьесы должны вести себя тимологически понятнымобразом. Концепции истины и лжи, используемые вэпических и драматических работах, опираются натимологическую правдоподобность. Автор свободенсоздавать вымышленные персонажи и сюжеты, но онне должен пытаться изобрести тимологию – психологию– отличную от наблюдаемой вчеловеческом поведении. Художественная литература, подобно истории,изучает не среднего человека, или человекаабстрактно, или обыкновенного человека – hommegeneral – а отдельных людей и отдельные события.Но даже здесь существуют заметные различия междуисторией и художественной литературой. Индивиды, которых изучает история, могут быть ичасто бывают группами индивидов, аиндивидуальные события, с которыми она имеетдело, являются событиями, оказывающими влияниена такие группы индивидов. Единичный индивид– предмет интереса историка прежде всего либо сточки зрения влияния, которые его действияоказывают на большое число индивидов, либо кактипичный представитель группы индивидов в целом.Другие люди историка не интересуют. Но для авторахудожественного произведения имеет значениетолько индивид как таковой, независимо от еговлияния на других людей или того, может ли онсчитаться типичным, или нет. Некоторые теории литературы, появившиеся вовторой половине XIX в., неверно этоинтерпретировали. Авторы этих доктрин быливведены в заблуждение происходившими в то времяизменениями в трактовке истории. Старые историкиписали главным образом о великих людях ипроблемах государства, современные историкипереключились на историю идей, институтов исоциальных условий. В то время престиж наукинамного превосходил престиж литературы, аревнители позитивизма глумились над литературойкак над бесполезным времяпрепровождением.Писатели попытаюсь оправдать свою профессию,провозгласив её разновидностью научногоисследования. По мнению Эмиля Золя, романявляется чем-то вроде дескриптивнойэкономической теории и социальной психологии,основанной на скрупулёзном исследованииконкретных условий и институтов. Другие авторышли ещё дальше и утверждали, что в романах ипьесах должна рассматриваться только судьбаклассов, наций и рас, а не индивидов. Они стиралиразличие между статистическим отчётом и«социальным» романом или пьесой. Книги и пьесы, написанные по рецептам этойнатуралистической эстетики, были весьма топорны.Все выдающиеся писатели признавали эти принципытолько на словах. Сам Золя был очень сдержан вприменении этой доктрины. Темой романов и пьес является отдельныйчеловек, его жизнь, чувства и действия, а небезликие коллективные целостности. Окружающаясреда – это фон, на котором автор пишет портреты;двигаясь и действуя, персонажи реагируют навнешние события. Нет таких романов и пьес, гдегероем выступала бы абстрактная концепция– раса, нация, каста или политическая партия.Только человек является вечным субъектомлитературы, отдельный реальный человек, егожизнь и действия. Теории априорных наук – логики, математики ипраксиологии – и экспериментальные факты,установленные естественными науками, могутрассматриваться без обращения к личности ихавторов. Занимаясь проблемами евклидовойгеометрии, мы не интересуемся Евклидом какчеловеком и можем вообще забыть, что он когда-тожил. Произведения историков неизбежно окрашеныспецифическим пониманием историкомсоответствующих проблем, но всё же здесь всё ещёможно обсуждать различные вопросы, без обращенияк тому историческому факту, что они ведут своёпроисхождение от определённого автора. Такаяобъективность недопустима, если имеешь дело схудожественным произведением. Роман или пьесавсегда имеют на одного героя больше, чемуказывается в сюжете. Это воззрения автора,которые о нём говорят не меньше, чем о персонажахповествования. Они вскрывают тайники его души. Иногда говорят, что в художественнойлитературе больше правды, чем в истории. Этобезусловно верно в той мере, в какой роман илипьеса рассматриваются как раскрытие личностиавтора. Поэт всегда пишет о себе, всегдаанализирует свою собственную душу. В изучении истории тимологический анализнеобходим. Он сообщает всё, что мы знаем оконечных целях и ценностных суждениях. Но какуказывалось выше, для праксиологии это непредставляет никакой ценности и не помогает визучении средств, применяемых для достиженияискомых целей. В отношении выбора средств имеет значение лишьих пригодность для достижения преследуемыхцелей. Других критериев оценки средств несуществует. Существуют только подходящиесредства и неподходящие средства. С точки зрениядействующего субъекта, выбор неподходящихсредств всегда является ошибкой инепростительной неудачей. История призвана объяснить происхождениеподобных ошибок с помощью тимологии испецифического понимания. Так как человекусвойственно ошибаться, а поиск подходящихсредств – дело очень трудное, то человеческаяистория вообще говоря представляет собой сериюошибок и разочарований. Оглядываясь назад свысоты нашего сегодняшнего знания, мы иногдасклонны принижать прошлые эпохи и похвалятьсяэффективностью нашего времени. Однако дажеучёные мужи «века атома» не гарантированы отошибок. Недостатки в выборе средств и поведении невсегда вызваны ошибочными размышлениями инеэффективностью. Иногда фрустрация являетсярезультатом нерешительности в выборе целей.Колеблясь в процессе выбора междунесовместимыми целями, действующий субъект нестоль уверенно ведёт свои дела. Нерешительностьмешает ему двигаться прямо к его цели. Онбросается в разные стороны. Сначала он идётналево, потом направо. Так он ничего не добьётся.Политическая, дипломатическая и военная историяполна примерами такого рода колеблющихсядействий в управлении делами государства. Фрейдпоказал, какую роль в повседневной жизнииндивида подсознательные подавленныепобуждения играют в забывчивости, ошибках,оговорках или описках и в несчастных случаях. Человек, вынужденный оправдывать своёруководство какими-либо делами перед другимилюдьми, часто прибегает к отговоркам. В качествемотива, заставившего его отклониться от самогоподходящего курса, он называет другую причину,чем та, что двигала им в действительности. Он неосмеливается признать свой реальный мотив,потому что знает, что его критики не примут его вкачестве достаточного оправдания. Придумывание отговорок, нацеленное наоправдание поведения действующего субъекта всвоих собственных глазах, психоанализ называетрационализацией. Действующий субъект либо нежелает самому себе признаваться в реальноммотиве, либо он не знает о подавленныхпобуждениях, которые им управляют. Он маскируетподсознательные импульсы, приписывая своимдействиям причины, приемлемые для его сверх-я[53].Он обманывает и лжёт не сознательно. Он самжертва иллюзий и выдавания желаемого задействительное. Ему не хватает мужества смотретьв глаза реальности. Так как он смутноподозревает, что знание истинного положения делбыло бы неприятным, подорвало бы егосамоуважение, ослабило бы его решительность, тоон старается особенно не углубляться в анализпроблем. Конечно, это весьма опасная установка,уход от неприятной реальности в воображаемый мирфантазий, доставляющих большее удовольствие. Вконце концов, это может привести кумопомешательству. Однако в жизни индивидов есть некоторыефакторы, которые препятствуют превращению такойрационализации в безудержное и губительноепомешательство. Именно потому чторационализация является широкораспространённым типом поведения, люди ведутсебя внимательно и часто подозревают её там, гдееё нет. Некоторые всегда быстро разоблачаютлукавые попытки окружающих повысить своёсамоуважение. Самые хитро составленные легендырационализации в долгосрочной перспективе немогут выдержать повторяющихся атакразоблачителей. Совершенно иначе дело обстоит срационализацией, нацеленной на получение выгодыобщественными группами. Она может цвести пышнымцветом, поскольку не сталкивается с критикой состороны членов группы, а любая критика со сторонылюдей, не входящих в эту группу, отвергается какявно пристрастная. Одной из главных задачисторического анализа является изучениеразличных проявлений рационализации во всехобластях политических идеологий. Яростные споры сторонников и противниковинтроспекции относятся к проблемаместественнонаучной психологии и не касаютсятимологии. Ни один из методов и процедур,рекомендуемых антиинтроспекционистскимишколами не могут сообщить никакой информации изнания о явлениях, изучаемых тимологией. Будучи сам оценивающим и действующимсубъектом, каждый человек знает смысл и процессаоценки, и действия. Он знает, что не являетсянейтральным относительно различных состоянийсвоей внешней среды, что одни состояния онпредпочитает другим и что он сознательнопытается, если имеются условия для такоговмешательства с его стороны, заменить состояние,которое ему нравится меньше, на состояние,которое ему нравится больше. Невозможнопредставить, каким образом существо, непонимающие этого, может обрести это пониманиепосредством опыта или обучения. Категорииценности и действия являются первичными иаприорными элементами, присутствующими в каждомчеловеческом разуме. Никакая наука не должна и неможет приступать к анализу соответствующихпроблем без предварительного знания этихкатегорий. Только потому, что мы осознаём эти категории, мызнаем, в чём смысл средства, и имеем ключ кинтерпретации активности других людей. Этаосведомлённость заставляет нас различать вовнешнем мире две самостоятельные области:область дел человеческих и область вещей, непринадлежащих к роду человеческому, или царствоконечных причин и царство причинности.Исследование причинности не является нашейзадачей. Однако мы должны подчеркнуть, чтоконцепция конечных причин не вытекает из опытаили наблюдений чего-то внешнего; онаприсутствует в разуме каждого человеческогосущества. Необходимо постоянно подчёркивать, чтоневозможно сформулировать никакого утвержденияили заявления, касающегося человеческойдеятельности, не подразумевающего ссылки напреследуемые цели. Сама концепция деятельностифиналистична и лишена всякого смысла и значения,если не относится к сознательному преследованиювыбранных целей. В области человеческойдеятельности нельзя получить никакого опыта, неприбегая к категории целей и средств. Еслинаблюдатель не знаком с идеологией, технологиейи терапевтикой людей, за поведением которых оннаблюдает, то он не сможет в нём разобраться. Онвидит людей, бегающих туда-сюда, машущих руками,но он начнёт понимать, что всё это значит, толькокогда начнёт узнавать, чего они хотят достичь. Если используя термин «интроспекция»ссылаются на утверждение, выраженное в последнихчетырёх словах предложения «Поль бежит, чтобыуспеть на поезд», тогда мы должны сказать, чтони одно человеческое существо, находящееся вздравом уме, не может не прибегать к помощиинтроспекции в каждой мысли. Глава 13. Смысл и польза изучения истории По мнению философов-позитивистов, изучениематематики и естественных наук являетсяподготовкой к действию. Технология оправдываеттруд экспериментатора. Никакого подобногооправдания не может быть выдвинуто в пользутрадиционных методов, используемых историками.Они должны отказаться от своего ненаучногоантиквариата, говорит позитивист, и обратиться кизучению социальной физики или социологии. Этадисциплина извлечёт из исторического опытазаконы, которые принесут социальной«инженерии» такую же пользу, какую законыфизики приносят технологической инженерии. По мнению философа исторической школы,изучение истории обеспечивает человекадорожными указателями, показывающими ему путь,по которому он должен идти. Человек можетдобиться успеха только в том случае, если егодействия согласуются с тенденцией эволюции. Вобнаружении этих тенденций и состоит главнаязадача истории. Банкротство как позитивизма, так и историзмазаново ставит вопрос о значении, ценности ипользе исторических исследований. Некоторые мнимые идеалисты полагают, чтоссылка на жажду знаний, являющуюся врождённой укаждого человека, или по крайней мере у высшихтипов людей, даёт на эти вопросыудовлетворительный ответ. Однако существуетпроблема проведения границы между жаждой знаний,заставляющей филолога исследовать языкафриканского племени, и любопытством,побуждающим людей вмешиваться в частную жизнькинозвёзд. Многие исторические событияинтересуют среднего человека, потому что процессчтения или слушания о них или наблюдение их насцене или экране вызывает приятные, хоть иногда ибросающие в дрожь ощущения. Массы, с жадностьюпоглощающие газетные репортажи о преступленияхи судах, движимы не стремлением Ранке знатьсобытия такими, как они происходили на самомделе. Переполняющая их страсть – предметисследований психоанализа, а не эпистемологии. Оправдание философами-идеалистами истории какзнания ради самого процесса познания неучитывает, что есть вещи, которые не стоят того,чтобы о них узнавать. Задача историирегистрировать не все прошлые события, а толькоисторически значимые. Поэтому необходимо найтикритерий, который позволил бы отфильтровать то,что является исторически значимым от того, чтотаковым не является. Это невозможно сделать сточки зрения доктрины, которая считаетпохвальным простое знание чего-нибудь. Действующий человек сталкивается сопределённой ситуацией. Его действия являютсяответом на вызов, предлагаемый этой ситуацией– это его реакция. Он оценивает последствия,которые эта ситуация может иметь для него, т.е. онпытается установить, что она значит для него.Затем он делает выбор и действует, чтобы достичьвыбранной цели. В той мере, насколько ситуацию можно полностьюописать методами естественных наук, как правило,естественные науки также предоставляютинтерпретацию, позволяющую индивиду принятьрешение. Если в трубопроводе обнаружена утечка,то действия, которые следует предпринять, вбольшинстве случаев достаточно просты. Там, гдеполное описание ситуации требует большего, чемссылки на учения прикладных естественных наук,неизбежно привлечение на помощь истории. Люди часто не могут этого понять, потому чтовведены в заблуждение иллюзией, что междупрошлым и будущим существует протяжённыйпромежуток времени, который может быть названнастоящим. Как я уже отмечал раньше <МизесЛ. Человеческая деятельность. С. 96. См. такжевыше. Глава 9, раздел 1 и далее>, концепциятакого настоящего представляет собой неастрономическое или хронометрическое понятие, апраксиологическое. Оно относится к продолжениюусловий, делающих возможным определённый виддеятельности. Поэтому оно различно для различныхвидов деятельности. Более того, никогда нельзязнать заранее, какая часть будущего времени,которое ещё не прошлое, следует включить в то, чтомы сегодня называем настоящим. Это можно решитьтолько ретроспективно. Если человек говорит:«В настоящем отношения между Руританией иЛапутанией мирные», неясно, включат ли болеепоздние ретроспективные обзоры то, что мысегодня называем завтрашним днём, в этот периоднастоящего времени. Ответ на этот вопрос можетбыть получен только послезавтра. Не существует неисторического анализатекущего положения дел. Изучение и описаниенастоящего неизбежно является историческимотчётом о прошлом, которое заканчивается толькочто прошедшим мгновением. Описание настоящегосостояния политики или производства неизбежноявляется повествованием о событиях, которыевызвали настоящее состояние. Если в фирме или вправительстве у руля встанет новый человек, егопервая задача – выяснить, что было сделано допоследнего мгновения. Как государственныйдеятель, так и предприниматель узнают о текущейситуации, изучая отчёты о прошлом. Историзм был прав, когда подчёркивал, чтобы всфере человеческих дел узнать о чём-то,необходимо ознакомиться с тем, как оно развилось.Но роковая ошибка сторонников историзмазаключалась в их вере, что сам по себе анализпрошлого сообщает информацию о том, какой курсбудущих действий следует выбрать. Историческийотчёт даёт лишь описание ситуации; реакциязависит от того, какое значение придаёт емусубъект действия, от целей, которые он хочетдостичь и от средств, которые он выберет для ихдостижения. В 1860 г. во многих штатах СевернойАмерики существовало рабство. Самая тщательная идостоверная регистрация истории этого институтавообще и в Соединённых Штатах в частности непозволяла составить план будущей политики этойстраны по отношению к рабству. Ситуация спроизводством и продажей автомобилей, которуюобнаружил Форд перед тем, как начать массовоепроизводство, не указывала на то, что следовалоделать в этой сфере бизнеса. Исторический анализставит диагноз. В части выбора целей реакциючеловека определяют ценностные суждения, а вчасти выбора средств – весь корпус ученийпраксиологии и технологии, которыми онрасполагает. Если кто-то не согласен с предыдущимиутверждениями, то пусть он попытается описатьлюбую текущую ситуацию – в философии, политике,на поле боя, на фондовой бирже, на отдельномпредприятии – без ссылок на прошлое. Скептик может возразить: если некоторыеисторические исследования действительноявляются описанием текущего положения дел, тоэтого нельзя сказать обо всех историческихисследованиях. Можно согласиться, что историянацизма позволяет лучше понять различныеявления в текущей политической и идеологическойситуации. Но какое отношение к нашим нынешнимзаботам имеют книги о культе Митры, о древнейХалдее, о первых династиях египетских фараонов?Подобные исследования – просто антиквариат,проявление любопытства. Они бесполезны иявляются пустой тратой времени, денег ичеловеческих сил. Подобные критики противоречат сами себе. Содной стороны, они признают, что текущую ситуациюможно описать, только полностью учитываясобытия, которые вызвали её появление. С другойстороны, они заранее провозглашают, чтоопределённые события не могут оказывать влияниена ход событий, который привёл к сегодняшнемуположению. Однако эти отрицательные утвержденияможно сделать только после тщательногоисследования всего имеющегося материала, а незаранее на основе каких-то поспешных заключений. Простой факт, что событие случилось в далёкойстране в отдалённом прошлом, сам по себе недоказывает, что он не влияет на настоящее.События еврейской истории трехтысячелетнейдавности влияют на жизнь миллионов американскиххристиан сильнее, чем то, что случилось самериканскими индейцами не далее второйполовины XIX в. Истоки некоторых элементовсовременного конфликта между римскойкатолической церковью и Советской Россией можнопроследить вплоть до великого раскола Восточнойи Западной церквей, произошедшего более тысячилет назад. Этот раскол нельзя всестороннеисследовать, не обратившись ко всей историихристианства с первых его дней; изучениехристианства предполагает изучение иудаизма иразличных сформировавших его влияний – халдейских, египетских и т.д. В истории нет точки,где бы мы могли остановить наше исследование,полностью удовлетворившись тем, что мы непропустили ни одного важного фактора. Не важноследует ли рассматривать цивилизацию в видепоследовательного процесса, или, скорее,выделять множество цивилизаций. Ибо между этимиавтономными цивилизациями происходил взаимныйобмен идей, масштаб и вес которых должен бытьустановлен историческими исследованиями. Поверхностный наблюдатель может подумать, чтоисторики просто повторяют то, что уже сказали ихпредшественники, в лучшем случае иногдаподправляя второстепенные детали в общейкартине. В действительности, прошлоепредставляет собой бесконечный поток. Процессисторических изменений приводится в движение,или, скорее, состоит из беспрестанныхтрансформаций идей, определяющих человеческуюдеятельность. Среди этих идеологическихизменений изменения, касающиеся специфическогоисторического понимания прошлого, играютзаметную роль. Более поздние эпохи от болееранних отличаются, помимо других идеологическихизменений, также изменением пониманияпредшествующих эпох. Постоянно пересматривая иизменяя наше историческое понимание, историкивносят свой вклад в то, что называет духом эпохи<иногда историческому исследованию удаётсявскрыть глубоко укоренившиеся ошибки и заменитьнеадекватное объяснение событий правильным дажев областях, которые до тех пор считалисьполностью и удовлетворительно исследованными иописанными. Известным примером являютсяпоразительные открытия в истории римскихимператоров Максенция, Лициния и Константина, атакже события, положившие конец преследованиямхристиан и начало пути к победе христианскойцеркви. (См.: Gregoire H. Les Persecutions dans 1'Empire Romain inMemoires de 1'Academie Royale de Belgique, Tome 46, Fascicule 1, 1951, особеннос. 79–89, 153–156.) Однако фундаментальные изменения висторическом процессе чаще происходят безвсякого или с незначительным пересмотромописания внешних событий>. Поскольку изучение истории является небесполезным времяпрепровождением, а научнымзанятием чрезвычайной практической важности,люди стремятся исказить историческиесвидетельства и неверно истолковать ход событий.Попытки ввести потомство в заблуждение по поводупроизошедшего в действительности и заменитьдостоверные свидетельства фальшивками частоинициируются теми, кто сам играет активную роль всобытиях; попытки предпринимаются в тот самыймомент, когда происходит событие, а иногда дажепредшествуют ему. Ложь об исторических фактах иуничтожение улик, по мнению многихгосударственных деятелей, дипломатов, политикови писателей, является законной частью ведениягосударственных дел и написания истории.Разоблачение этого обмана – одна из основныхпроблем исторического исследования. Фальсификаторы чаще всего желают оправдатьсобственные действия или действия своей партии сточки зрения морального кодекса тех, чьюподдержку или, по крайней мере, нейтральность онистремятся завоевать. Такое обеление весьмапарадоксально, если данные действия выглядятприемлемыми с точки зрения моральныхпредставлений того времени, когда онипроисходили, и осуждаются только моральнымистандартами современников фальсификатора. Махинации лжецов и фальсификаторов не создаютособых сложностей для историков. Историкамнамного труднее не попасть на удочку ложныхсоциальных и экономических доктрин. Историк подходит к историческимсвидетельствам, вооружившись знаниями в сферелогики, праксиологии и естественных наук. Еслиэто знание будет иметь недостатки, тоотрицательно повлияет на результатыисследований и анализ исторического материала.За последние восемьдесят лет значительная частьвклада в экономическую и социальную историю непредставляет почти никакой ценности из-занеудовлетворительного понимания авторамиэкономической науки. Тезис историзма, чтоисторику не нужно знать экономическую науку, анапротив, следует её презирать, обесценил работунескольких поколений историков. Ещёразрушительнее историзм повлиял на тех, ктоназывал свои публикации, рассматривающиеразличные социальные и хозяйственные проблемынедавнего прошлого, экономическимиисследованиями. Прагматическая философия высоко ценит знание,потому что оно даёт силу и позволяет людямвыполнять намеченное. С этой точки зренияпозитивисты отвергают историю за бесполезность.Мы попытались показать пользу, приносимуюисторией действующему человеку; она позволяетпонять ситуацию, в рамках которой он действует.Мы сделали попытку дать практическое оправданиеистории. Но в истории есть нечто большее. Она не толькообеспечивает знание, необходимое для подготовкиполитических решений. Она помогает понятьприроду и судьбу человека. Она увеличиваетмудрость. Она отражает сущность столь частонеправильно интерпретируемой концепции – либерального образования. История – это самыйверный путь к гуманизму, знанию специфическихзабот, отличающих человека от других живыхсуществ. Новорождённый ребёнок наследует от своихпредков физиологические особенности вида. Он ненаследует идеологические характеристикичеловеческого существования, стремление кобучению и познанию. То, что отличаетцивилизованного человека от варвара, должноусваиваться каждым индивидом заново. Требуютсядлительные напряжённые усилия, чтобы овладетьдуховным наследием человечества. Личная культура – это нечто большее, чемпростое знакомство с наукой, технологией игражданской жизнью. Это больше, чем знакомство скнигами и картинами, путешествия и походы помузеям. Это усвоение идей, поднявшихчеловечество с колен животного существования ивозвысивших его до уровня духовной жизни. Этостарание индивида очеловечить себя, перенимаялучшие традиции, завещанные прежнимипоколениями. Позитивистски настроенные хулители историиутверждают, что поглощенность прошлым отвлекаетвнимание людей от главной задачи – улучшениябудущих условий жизни. Трудно придумать болеенезаслуженного обвинения. История оглядываетсяназад в прошлое, но преподносимые ею урокикасаются будущих событий. Она не учит празднойпассивности; она побуждает человека превзойтидостижения предыдущих поколений. Она обращаетсяк людям подобно тому, как Улисс Данте обращался ксвоим спутникам: Подумайте о том, чьи вы сыны:(<Данте А. Божественная комедия. Ад.Песня XXVI, 118–120. Пер. М. Лозинского>) Мрачное Средневековье было мрачным до тех пор,пока интеллектуальные сокровища, оставленныеантичной греческой цивилизацией, оставалисьскрыты и бездействовали. Как только они сновапоявились на свет и начали стимулировать умыпередовых мыслителей, зародилось то, что сегодняназывают Западной цивилизацией. Частокритикуемый термин «эпоха Возрождения»уместен тем, что подчёркивает роль, которуюантичное наследие сыграло в развитии всехдуховных особенностей Запада. (Вопрос о том, неследует ли начало Ренессанса датироватьнесколькими столетиями раньше, чем это сделалБурхардт, здесь не обсуждается.) Когда потомки варваров-завоевателей началисерьёзно изучать античность, их охватилблагоговейный трепет. Они поняли, чтостолкнулись с идеями, которые сами не смогли бывыработать. Они не могли не считать философию,литературу и искусства классических Греции иРима непревзойдёнными. Они не видели иного пути кзнанию и мудрости, кроме того, что проложилимыслители античности. Определение духовныхдостижений как современных имело для нихуничижительный оттенок. Однако постепенно, с XVIIв., люди осознали, что Запад достигсовершеннолетия и создал собственную культуру.Они больше не оплакивали золотой век искусств иучёности как безвозвратную утрату и не считалиантичные шедевры образцами для подражания, суровнем которых невозможно сравниться, не говоряуже о том, чтобы превзойти. Разделявшуюся преждеидею прогрессирующей деградации они заменилиидей прогрессирующего улучшения. В интеллектуальном развитии, позволившемсовременной Европе узнать свою ценность, асовременной Западной цивилизации почувствоватьуверенность в своих силах, изучение историизанимает первое место. Развитие событий большене рассматривается как простая борьбачестолюбивых государей и военачальников завласть, богатство и славу. Историки открыли впотоке фактов действие иных сил, чем те, которыеобычно именуются политическими и военными. Ониоткрыли, что исторический процесс приводится вдвижение человеческим стремлением ксовершенствованию. Их ценностные суждения иоценки различных целей, преследуемыхправительствами и реформаторами, расходились вшироких пределах. Но они были почти едины в том,что главная забота каждого поколения – улучшитьусловия жизни по сравнению с тем, что были упредков. Они объявили движение к лучшемусостоянию гражданских дел – главным объектомчеловеческих усилий. Верность традиции для историка означаетсоблюдение фундаментального правилачеловеческой деятельности, а именнобезостановочного стремления к улучшению условийжизни. Это не означает сохранения негодныхстарых институтов и верности доктринам, давнодискредитированным более состоятельнымитеориями. Это не подразумевает никаких уступокточке зрения историзма. Историк должен использовать в своихисследованиях всё знание, котороепредоставляется в его распоряжение другимидисциплинами. Неадекватность этого знанияотразится и на результатах его работы. Если бы мы рассматривали поэмы Гомера простокак историческое повествование, то оценили бы ихкак неудовлетворительные из-за использованиятеологии и мифологии в интерпретации иобъяснении фактов. Личные и политическиеконфликты между правителями и героями, эпидемиячумы, метеорологические условия и другие событияприписывались вмешательству богов. Современныеисторики воздерживаются от объяснения земныхсобытий сверхъестественными причинами. Ониизбегают утверждений, которые очевиднопротиворечат данным естественных наук. Однакоисторики зачастую невежественны в экономическойнауке и придерживаются несостоятельных теорий вобласти экономической политики. Многиеисповедуют неомеркантилизм, социальнуюфилософию, принятую на вооружение практическивсеми без исключения политическими партиями иправительствами и преподающуюся во всехуниверситетах. Они одобряют основополагающийтезис меркантилизма: выигрыш одной страныявляется ущербом для других стран; что ни однастрана не может выиграть, не нанеся ущерба другимстранам. Они считают, что между странамисуществует непримиримый конфликт интересов.Многие, или даже большинство историков,интерпретируют все события именно с этой точкизрения. Ожесточённые столкновения междустранами, на их взгляд, представляют собойнеобходимое следствие естественного инеизбежного антагонизма. Этот антагонизм неможет быть устранён никакими соглашениями всфере международных отношений. По их мнению,сторонники свободной торговли, либералыманчестерской школы, или laissez-faire, нереалистичны ине видят, что свободная торговля вредитжизненным интересам любой страны, проводящей этуполитику. Неудивительно, что средний историк разделяетошибки и ложные представления, господствующие всреде его современников. Однако не историки, аантиэкономисты разработали современнуюидеологию международного конфликта иагрессивного национализма. Историки простоприняли её на вооружение и применили. Вряд линужно удивляться тому, что в своих произведенияхони встали на сторону своей страны и попыталисьоправдать её требования и претензии. Книги по истории, особенно по истории своейстраны, предназначены для широкого читателя вбольшей степени, чем трактаты по экономическойполитике. Аудитория историков шире, чемаудитория авторов книг по платёжному балансу,валютному контролю и тому подобным проблемам.Это объясняет, почему историков часто считаютглавными подстрекателями к возрождениювоинственного духа и разгоревшихся в результатеэтого войн. На самом деле они простопопуляризовали учения псевдоэкономистов. Предмет истории – деятельность и ценностныесуждения, направляющие деятельность копределённым целям. История имеет дело сценностями, но сама оценок не выносит. Онабезучастный наблюдатель событий. Это,разумеется, отличительная черта объективногомышления и научных поисков истины. Истинаобращается к тому, что есть или было, а не ккоторому кого нет или не было, но которое большебы соответствовало желаниям искателя истины. Нет нужды что-либо добавить к сказанному впервой части этого эссе о тщетности поисковабсолютных и вечных ценностей. У истории небольше возможностей, чем у любой науки,обеспечить критерии ценности, которые были бычем-то большим, чем личными мнениями, которые,будучи высказанными одними смертными людьми, тутже не отвергались бы другими смертными людьми. Некоторые авторы утверждают, что логическиневозможно изучать исторические факты, невыражая ценностные суждения. На их взгляд, особытиях нельзя сказать ничего важного, неформулируя одного ценностного суждения задругим. Если, например, изучаются такие явления,как группы давления или проституция, то следуетотдать себе отчёт, что эти явления сами«некоторым образом, составлены из ценностныхсуждений» <Strauss L. Natural Right and History.– Chicago: University of Chicago Press. 1953. P. 53>. Действительно,следует признать, что многие люди, применяюттакие термины, как «группы давления», – атермин «проституция» почти все – такимобразом, что при этом подразумевается ценностноесуждение. Но это не означает, что феномены, ккоторым относятся эти термины, созданыценностными суждениями. Джефри Мей определяетпроституцию, как «практику постоянных илипериодических сексуальных связей, более илименее беспорядочных, из корыстных побуждений»<May G. Prostitution // Encyclopedia of the Social Sciences. V. 12. P.553>. Группа давления представляет собойгруппу, стремящуюся добиться законодательства,которое считается выгодным для интересов членовэтой группы. В простом использовании этихтерминов или в обращении к этим явлениям неподразумевается никакой оценки. Неверно, чтоистория, если она должна будет избегатьценностных суждений, не сможет говорить ожестокости <Strauss. P. 52>. Первымзначением слова «жестокий» в Concise OxfordDictionary является «безразличный, получающийудовольствие от причинения боли другому» <3rded., 1934. P. 273>. Это определение не менееобъективно и свободно от всяких оценок, чемприведённое в том же словаре определениесадизма: «сексуальное извращение,характеризующееся любовью к жестокости» <Ibid.P. 1042>. Психиатры используют термин«садизм» для описания состояния пациента,историк говорит о «жестокости», описываяопределённые действия. Спор, что являетсяпричиной боли, а что нет, или причиняется ли больв данном конкретном случае, потому что этодоставляет удовольствие действующему субъекту,или по иным причинам, касается установленияфактов, а не высказывания ценностных суждений. Нейтральность истории относительно ценностныхсуждений не следует путать с искажениемисторических свидетельств. Некоторые историкипытаются представить проигранные сражения, какпобеды, и присваивают своему народу, расе, партииили вероисповеданию всё, что они считаютпохвальным, и оправдывают во всём, что онисчитают предосудительным. Учебники по историидля общеобразовательных школы отличаютсянаивной ограниченностью и шовинизмом. Нет нуждыглубоко вдаваться в обсуждение подобнойповерхностности. Тем не менее следует признать,что и для самого добросовестного историкавоздержание от ценностных суждений можетпредставлять определённые трудности. Как человек и как гражданин историк принимаетучастие во многих антагонизмах и противоречияхсвоей эпохи, поддерживая ту или иную сторону.Соединять научную беспристрастность висторических исследованиях с защитой мирскихинтересов нелегко. Но это возможно, и выдающиесяисторики добиваются этого. Мировоззрениеисторика накладывает отпечаток на его работу.Изложение фактов, насыщенное замечаниями, выдаётчувства и желания и обнаруживает партийнуюпринадлежность автора. Тем не менее постулатвоздержания научной истории от ценностныхсуждений не нарушается случайными замечаниями,выражающими предпочтения историка, если это неоказывает влияния на общий смысл всегоисследования. Если автор о неумелом командующемвооружёнными силами своей страны или партииговорит, «к сожалению», генерал не смогсправится со стоящей перед ним задачей, то он неизменяет своему долгу историке. Историк можетсожалеть об уничтожении шедевровдревнегреческого искусства при условии, что этоне влияет на его отчёт о приведших к этомусобытиях. Проблему Wertfreiheit <ценностнаянейтральность (нем.). – Прим. перев.>следует чётко отделять от проблемы выборатеорий, используемых для интерпретации фактов.Для этого историку необходимы все знания,предоставляемые другими дисциплинами – логикой,математикой, праксиологией и естественныминауками. Если того, чему учат эти дисциплины,недостаточно, или если историк выбираетошибочную теорию из нескольких противоречащихдруг другу теорий, разделяемых специалистами, тоон пойдёт по неправильному пути, и его работаокажется бесполезной. Вполне может быть, что онвыбрал несостоятельную теорию вследствие своейпредубеждённости, а эта теория лучше всегоотвечала его партийному духу. Однако принятие навооружение ложной доктрины часто может бытьпросто следствием невежества или того, что онапользуется большей популярностью, чем болееправильные доктрины. Основным источником разногласий средиисториков являются расхождения относительноучений всех других отраслей знания, на которыхони основывают своё изложение. Историку прежнихэпох, верившему в колдовство, магию ивмешательство дьявола в человеческие дела,события виделись в ином свете, по сравнению систориком-агностиком. Неомеркантилистскиедоктрины платёжного баланса и нехватки доллароврисуют совершенно иной образ ситуации всовременном мире, нежели современнаясубъективная экономическая теория. Глава 14. Эпистемологические особенности истории В естественных науках существует два способапредсказания будущих событий: обобщающеепредсказание и статистическое предсказание.Первое говорит: из а следует b. Второеговорит: в х% всех случаев из а следует b;в (100-х)% всех случаев из а следует не-b. Ни одно из этих предсказаний не может бытьназвано аподиктическим [54]. Оба основываются наопыте. Опыт необходимо является опытом прошлыхсобытий. Для предсказания будущих событий к немуможно прибегнуть только при помощи допущения,что в стечении и последовательности природныхявлений существует неизменное единообразие.Опираясь на это априорное допущение,естественные науки переходят к синтетическойиндукции, выводящей из регулярности, наблюдаемойв прошлом, такую же регулярность в будущихсобытиях. Синтетическая индукция являетсяэпистемологической основой естественных наук.Тот факт, что различные механизмы и устройства,сконструированные в соответствии с теоремамиестественных наук, управляются и работаютожидаемым образом, обеспечивает практическоеподтверждение как соответствующих теорем, так ииндуктивного метода. Однако это подтверждениетакже касается только прошлого. Оно не исключаетвозможность того, что однажды силы, до сих пор намнеизвестные, могут внести хаос в наше знание итехнологические навыки. Философ должен признать,что не существует способа, с помощью которогосмертный человек может получить определённоезнание о будущем. Но у действующего человека нетпричин придавать какое-либо значение логическойи эпистемологической ненадёжности естественныхнаук. Они являются единственным имеющимся в егораспоряжении умственным инструментом, которыйможно использовать в безостановочой борьбе зажизнь. Они доказали свою практическую ценность.Поскольку у человека нет другого пути к знанию, унего не остаётся другой альтернативы. Если онжелает выжить и сделать свою жизнь более сносной,он должен признать естественные науки в качествепроводника к технологическим и терапевтическимуспехам. Он должен вести себя как если быпредсказания естественных наук были истиной,пусть не вечной, непоколебимой истиной, но покрайней мере остающейся истиной на тот периодвремени, на который человек может планироватьсвои действия. Уверенность, с которой естественные наукиобъявляют добытые сведения, не основываетсяисключительно на этом как если бы. Онавыводится также из интерсубъективости иобъективности опыта, т.е. сырья естественных науки отправного пункта их рассуждений. Способностьвосприятия внешних объектов характеризуетсятем, что все, кто способен их воспринимать, легкоприходят к согласию относительно природы этоговосприятия. Не существует расхождений по поводусчитывания показаний, которые не могут привестик окончательному решению. Учёные могут споритьпо поводу теорий. Споры относительно того, чтоназывается чистыми фактами, никогда не бываютпродолжительными. Невозможны никакие дебаты отом, является ли данное вещество медью илижелезом или весит ли оно два фунта или пять. Нелепо не признавать важностиэпистемологических дискуссий по поводуиндукции, истины и математического вычислениявероятности. Однако эти философские изыскания непомогают нам в анализе эпистемологическихпроблем наук о человеческой деятельности. Всё,что эпистемология наук о человеческойдеятельности должна помнить о естественныхнауках, это то, что их теоремы, несмотря на то, чтоони выведены из опыта, т.е. из того, что случилосьв прошлом, успешно применяются для планированиябудущих действий. С точки зрения логики процедуры, применяемые всамых сложных исследованиях в областиестественных событий, не отличаются отповседневных занятий любого человека. Логиканауки не отличается от логики, используемойлюбым индивидом в размышлениях, предшествующихего действиям, или в оценке их результатоввпоследствии. Существует только одно a priori,только одна логика, понятная человеческомуразуму. Следовательно, существует только одинкорпус знаний естественной науки, который можетвыдержать критическое исследование имеющегосяопыта посредством логического анализа. Так как существует только один способлогического мышления, то существует только однапраксиология (и, коли на то пошло, только однаматематика), действительная для всех. Как несуществует человеческого мышления, которое неможет разграничить А и не-А, так и несуществует человеческой деятельности, котораяне сможет разграничить средства и цели. Эторазграничение подразумевает, что человек даётоценку, т.е. что он предпочитает А посравнению с В. Для естественных наук пределом знания являетсяустановление конечной данности, т.е. факта,который не может быть сведён к другому факту, изкоторого он возникает как необходимое следствие.Для наук о человеческой деятельности конечнойданностью являются ценностные суждениядействующих субъектов и порождающие этиценностные суждения идеи. Именно этот факт не позволяет использоватьметоды естественных наук для решения проблемчеловеческой деятельности. Наблюдая природу,человек обнаруживает неумолимую регулярность вреакции объектов на раздражения. Онклассифицирует предметы в соответствии сосхемой их реакции. Конкретное вещество, напримермедь, представляет собой нечто, что реагируетточно так же, как реагируют другие образцы тогоже класса. Так как схема этой реакции известна, тоинженер знает, какой реакции в будущем следуетожидать от меди. Это предвидение, несмотря наэпистемологические оговорки, упомянутые впредыдущем параграфе, считается аподиктическим.Вся наша наука и философия, вся наша цивилизациямгновенно будут поставлены под сомнение, если быхоть в одном случае хоть на мгновение схемы этихреакций изменились. Отличительной особенностью наук очеловеческой деятельности является то, чтотакого предвидения не существует в отношенииценностных суждений индивидов, целей, к которымони хотят стремиться под воздействием этихценностных суждений, средств, к помощи которыхони желают прибегнуть, чтобы достичьпреследуемых целей, и результатов их действий,поскольку они не определяются полностью силами,знание о которых предоставляется естественныминауками. Нам кое-что известно об этих вещах, нонаше знание их и о них категориальноотличается от типа знания, которое сообщаетсянам экспериментальными естественными науками оприродных событиях. Мы могли бы назвать этоисторическим знанием, если бы термин неподвергался неправильному толкованию,предполагающему, что историческое знание служитпреимущественно для разъяснения прошлыхсобытий. Однако самую важную сферу егоиспользования следует видеть в предвосхищениибудущих событий и планировании деятельности,которое всегда нацелено на оказание влияние набудущие состояния. Пусть что-то произошло в области внутреннейполитики какой-либо страны. Как будетреагировать сенатор X, выдающийся деятельзелёной партии? Многие информированные людимогут иметь своё мнение по поводу ожидаемойреакции сенатора. Возможно, одно из этих мненийокажется правильным. Однако может случиться, чтовсе они оказались не правы, и никто из них не смогспрогнозировать реакцию сенатора. Затем точнотакая же дилемма возникает в связи с оценкойпоследствий, к которым приведёт реакциясенатора. Вторую дилемму нельзя разрешить так желегко, как первую, как только станут известныдействия сенатора. Историки столетиями могутспорить по поводу последствий, вызванныхконкретными действиями. Традиционная эпистемология, занимавшаясяисключительно логическими проблемамиестественных наук и даже не ведавшая о сфередействия праксиологии, пыталась изучать этипроблемы с точки зрения своей узколобой,догматической ортодоксии. Она клеймила всенауки, которые не являлись экспериментальнымиестественными науками, как отсталые иприверженные устаревшему философскому иметафизическому, т.е. по их терминологии – глупому, методу. Она путала вероятность, как этоттермин использовался в разговорных выражениях,относящихся к истории и повседневнойпрактической деятельности, с вероятностью,используемой в математических вычисленияхвероятности. В конечном итоге, на свет появиласьсоциология. Она обещала заменить истинной наукойвздорную и пустую болтовню историков, разработавапостериорную науку о «социальных законах»,выводимых из исторического опыта. Такое умаление методов истории поставила воппозицию сначала Дильтея, затем Виндельбанда,Риккерта, Макса Вебера, Кроче, Коллингвуда. Ихинтерпретации были во многих случаяхнеудовлетворительными. Они были введены взаблуждение многими фундаментальными ошибкамиисторизма. Все они, за исключением Коллингвуда,совершенно не сумели осознать уникальныйэпистемологический характер экономическойнауки. Их ссылки на психологию весьма туманны.Более того, первые четверо были несвободны отшовинистических предрассудков, побуждавших ввек пангерманизма даже самых выдающихсянемецких мыслителей к принижению учений того,что они называли западной философией. Тем неменее им блестяще удалось прояснитьэпистемологические особенности изученияистории. Они навсегда разрушили престижэпистемологических доктрин, обвинявших историюв том, что она является историей, а не«социальной физикой». Онипродемонстрировали тщетность поисковапостериорных законов исторических измененийили исторического становления, которые сделалибы возможным предсказание будущей историинаподобие того, как физик предсказывает будущееповедение меди. С их помощью история обреласамосознание. Праксиология, априорная наука о человеческойдеятельности, и, более конкретно, её самыйразработанный раздел – экономическая наука,обеспечивает в своей области законченнуюинтерпретацию зафиксированных прошлых событий исовершенное предвидение результатов, которыеследует ожидать от будущих действийопределённого рода. Ни интерпретация, нипредвидение ничего не говорят о действительномсодержании и качестве ценностных сужденийдействующих индивидов. И то, и другоепредполагает, что индивиды формулируют оценки идействуют. Для наук о человеческой деятельностиэти характеристики являются конечной данностью,тем, что называется историческойиндивидуальностью. Однако между конечной данностью естественныхнаук и наук о человеческой деятельностисуществует большая разница. Конечная данностьприроды – временна, т.е. до тех пор, покакому-нибудь не удастся представить её в виденеобходимого следствия какой-либо другойконечной данности – конечным пунктомчеловеческой рефлексии. Это есть то, что оно есть,вот и всё, что человек может сказать об этом. Иначе обстоит дело с конечной данностьючеловеческой деятельности – ценностнымисуждениями индивидов и вызываемыми имидействиями. Они не представляют собой конечнуюданность, так как их нельзя представить в виденеобходимых следствий чего-либо ещё. В отличие отконечной данности естественных наук они неявляются конечным пунктом человеческойрефлексии. Они являются отправным пунктомособого способа рефлексии – специфическогопонимания исторических наук о человеческойдеятельности. Если экспериментатор установил в лабораториифакт, который, по крайней мере пока, нельзя свестик другому факту, производным от которого егоможно представить, то об этой проблеме большеничего нельзя сказать. Но если мы сталкиваемся сценностным суждением и вызываемым им действием,то можем попытаться понять, каким образом онивозникли в уме действующего субъекта.Специфический метод понимания человеческойдеятельности, как он применяется каждым во всехмежчеловеческих отношениях и действиях,представляет собой умственную процедуру,которую нельзя смешивать ни с какими логическимисхемами, используемыми естественными науками икаждым человеком в чисто технологической итерапевтической деятельности. Специфическое понимание направлено напознание действий других людей. Оноретроспективно задаётся вопросами: что он делал,к чему он стремился? Что он имел в виду, выбираяэту конкретную цель? Каков результат егодеятельности? Либо оно задаёт аналогичныевопросы по поводу будущего: какие цели онвыберет? Что он сделает, чтобы их достигнуть?Каковы будут результаты его деятельности? В реальной жизни все эти вопросы редко задаютсяизолированно. В большинстве случаев они связаныс другими вопросами, относящимися либо кпраксиологии, либо к естественным наукам.Категориальные разграничения, которые вынужденапроводить праксиология, представляют собойинструменты наших мысленных операций. Реальныесобытия являются сложными явлениями и могут бытьсхвачены нашим разумом только в том случае, есликаждый из множества имеющихся инструментовбудет применяться только в тех целях, для которыхпредназначен. Основная эпистемологическая проблемаспецифического понимания заключается вследующем: каким образом человек может получатькакое-либо знание о будущих ценностных сужденияхи действиях других людей? Традиционный методтрактовки этой проблемы, обычно называемойпроблемой alter ego или Fremdverstehen <пониманиечужого (нем.). – Прим. перев.>, нельзяпризнать удовлетворительным. Он концентрируетвнимание на понимании смысла поведения другихлюдей в «настоящем», или точнее, в прошлом. Нозадача, с которой действующий субъект, т.е. каждыйиз нас, сталкивается во всех отношениях сокружающими, касается не прошлого. Первая задачадействующего субъекта – знать будущую реакциюдругих людей. Знание об их прошлых ценностныхсуждениях и действиях представляет собой пусть инеобходимое, но всего лишь средство достиженияэтой цели. Очевидно, что знание, обеспечивающее человекувозможность до некоторой степени предвосхищатьбудущее отношение людей, не является априорнымзнанием. Априорная дисциплина о человеческойдеятельности – праксиология – не занимаетсяизучением действительного содержанияценностных суждений; она имеет дело только с темфактом, что люди формулируют оценки и затемдействуют в соответствии со своими оценками. Всё,что нам известно о действительном содержанииценностных суждений может быть выведено толькоиз опыта. Мы располагаем опытом только прошлыхценностных суждений и действий других людей;кроме того, мы располагаем опытом нашихсобственных ценностных суждений и действий. Последний обычно называется интроспекцией. Водной из ранних глав был предложен терминтимология для той отрасли знания, которая имеетдело с человеческими ценностными суждениями иидеями, чтобы отделить её от экспериментальнойпсихологии. Вильгельм Дильтей особо подчёркивал роль,которую тимология – разумеется, он говорилпсихология – играет в Geistwissenschaften <науки одухе (нем.). – Прим. перев.> – науках,изучающих мысли, идеи и ценностные суждения, и ихдействия во внешнем мире <См.: Dilthey. Einleitung indie Geistwissenschaften. – Leipzig. 1883; См. также: Hodges H.A. ThePhilosophy of Wilhelm Dilthey. – London, 1952. P. 170>. В нашу задачу невходит прослеживание идей Дильтея в идеях болееранних авторов. Нет никаких сомнений в том, что онмногим обязан своим предшественникам, особенноДавиду Юму. Однако исследование этих влиянийследует оставить тем, кто занимается историейфилософии. Его главный вклад заключается в том,что он показал, в каком отношении тот видпсихологии, к которому он обращался,эпистемологически и методологически отличаетсяот естественных наук, а в связи с этим и отэкспериментальной психологии. Тимологическим опытом является то, что мы знаемо человеческих ценностных суждениях,определяемых ими действиях и реакциях, которыеэти действия вызывают в других людях. Как ужеупоминалось, этот опыт приобретается либо врезультате интроспекции, либо в результатевзаимодействия с другими людьми, благодарянашему участию в разнообразных межчеловеческихотношениях. Как и любой опыт, тимологический опыттакже неизбежно является опытом о вещах, которыеслучились в прошлом. По причинам, достаточноясным из предыдущих параграфов, ему недопустимоприписывать смысл, который естественные наукиприписывают результатам экспериментирования.То, что мы узнаём из тимологического опыта,никогда не имеет значимости того, что вестественных науках называетсяэкспериментально установленным фактом. Этовсегда остаётся историческим фактом. Тимологияявляется исторической дисциплиной. Ввиду того, что мы не располагаем болеесовершенным инструментом, мы должны прибегать кпомощи тимологии, если мы хотим предвидетьбудущее отношение и действия других людей. Изнашего общего тимологического опыта,приобретённого либо непосредственно изнаблюдения за окружающими нас людьми или веденияс ними дел, либо косвенно благодаря чтению имолве, а также из особого опыта, приобретённого впредыдущих контактах с данными индивидами илигруппами, мы пытаемся сформировать мнение об ихбудущем поведении. Легко увидеть, в чём состоитфундаментальная разница между этим типомпредвидения и предвидением инженера,составляющего план возведения моста. Тимология говорит только о том, что человекомдвижут различные врождённые инстинкты,различные страсти и различные идеи.Прогнозирующий человек оставляет в стороне тефакторы, которые очевидно не играют никакой ролив рассматриваемом конкретном случае. Затем онделает выбор из оставшихся. Обычно подобные прогнозы квалифицируются какболее или менее вероятные и противопоставляютсяпредсказаниям естественных наук, которыекогда-то были названы определёнными и всё ещёсчитаются определёнными и точными людьми, незнакомыми с проблемами логики и эпистемологии.Не касаясь этих проблем мы должны подчеркнуть,что вероятность прогнозов относительно будущейчеловеческой деятельности имеет мало общего скатегорией вероятности, имеющей дело сматематическим вычислением вероятности. Перваяпредставляет собой вероятность события, а невероятность класса <см. выше. Гл. 5, раздел6>. Чтобы предотвратить путаницу,целесообразно относиться к вероятности событиякак к правдоподобию. В специфическом понимании будущих событийможно установить, как правило, правдоподобиедвух типов. Первый касается перечисленияфакторов, которые, возможно, могут участвоватьили уже приняли участие в производстверассматриваемого результата. Второй касаетсяопределения веса каждого из этих факторов впроизводстве результата. Как легко видеть,намного легче выявить действующие факторы, чемопределить их силу. Однако точность илинеточность прогноза зависит от точности илинеточности последней оценки. Ненадёжностьпредсказаний зависит главным образом отзапутанности второй проблемы. Этот вопросвызывает затруднения не только при составлениипрогнозов будущих событий. Не меньшиезатруднения он вызывает и у историков приретроспективном рассмотрении событий. Государственному деятелю, политику, генералуили предпринимателю недостаточно знать всефакторы, которые возможно могут способствоватьбудущему событию. Для правильного предвиденияони также должны правильно предвидеть таксказать количество вклада каждого фактора имомент, в который этот фактор начинаетдействовать. А позднее с этой же трудностьюстолкнутся историки, анализируя и объясняя этособытие ретроспективно. Естественные науки классифицируют предметывнешнего мира в соответствии с их реакцией нараздражители. Так как медь суть нечто, чтореагирует определённым образом, то наименование«медь» не применимо к веществу, котороереагирует иначе. Устанавливая факт, что веществоявляется медью, мы можем предсказывать егобудущее поведение. То, что является медью, неможет быть железом или кислородом. В своей деятельности – как в повседневномповедении, так и в технологии и терапевтике, атакже в истории – люди используют «реальныетипы», т.е. концепции классов, группирующихлюдей и институты в соответствии с чёткоопределёнными свойствами. Такая классификацияможет основываться на концепциях праксиологииили экономической науки, юриспруденции иестественных наук. Например, она можетобращаться к итальянцам либо как к жителямопределённой области, либо как к людям,обладающим особыми правовыми характеристиками,а именно итальянским гражданством, либо как копределённой лингвистической группе. Этот типклассификации не зависит от специфическогопонимания. Он указывает на нечто, являющеесяобщим для всех членов класса. Все итальянцы вгеографическом смысле этого термина испытываютвлияние геологических и метеорологическихсобытий, затрагивающих их страну. Правовые акты,касающиеся граждан Италии, затрагивают всехитальянцев. Все итальянцы в лингвистическомсмысле этого термина в состоянии понимать другдруга. Ничего, кроме этого не подразумевается,когда человека называют итальянцем в одном изэтих трёх значений этого слова. С другой стороны, отличительной особенностью«идеального типа» является то, что онподразумевает некоторые утверждения, касающиесяоценок и деятельности. Если идеальный типотносится к людям, то это подразумевает, что внекоторых отношениях эти люди оценивают событияи действуют одинаково или похожим образом. Идеальные типы создаются и используются наоснове определённого способа понимания ходасобытий – либо с целью предсказания будущего,либо с целью анализа прошлого. Если изучая выборыв Америке исследователь обращается кизбирателям-итальянцам, то это значит, чтосуществуют избиратели итальянскогопроисхождения, на голосование которых вопределённой степени влияет их итальянскоепроисхождение. Вряд ли можно отрицать, что такаягруппа избирателей существует; однакосуществуют значительные расхождения по числуграждан, включаемых в эту группу, и степени, докоторой их голосование определяется итальянскиммировоззрением. Именно неопределённость властиэтого мировоззрения, невозможность выяснения иизмерения его действия на умы индивидуальныхчленов группы характеризует идеальный тип кактаковой и отличает его от реального типа.Идеальный тип – это концептуальный инструментпонимания и приносимая им польза целиком иполностью зависит от пригодности конкретногоспособа понимания. Идеальные типы не следует смешивать с типами,относящимися к моральному «долгу» илиполитическому «долгу», которые мы можемназвать «должными типами» [«ought types»].Марксисты утверждают, что все пролетариинеобходимо ведут себя определённым образом, анацисты делали аналогичные заявленияотносительно всех немцев. Однако ни одна из этихпартий не может отрицать, что её декларации какутверждения о том, что есть, несостоятельны, таккак существуют пролетарии и немцы, отклоняющиесяот образа действий, которые эти партии называютсоответственно пролетарским и немецким. Вдействительности, то, что они имели в виду, делаясвои заявления, является моральнымобязательством. Они подразумевали следующее:каждый пролетарий должен делать то, чтопартийная программа и её законные толкователиобъявляют пролетарским; каждый немец должендействовать в соответствии с представлениемнационалистической партии о подлинно немецком.Те пролетарии или немцы, чьё поведение несоответствует этим правилам, клеймятся какпредатели. Должный тип принадлежит ктерминологии этики и политики, а не ктерминологии эпистемологии наук о человеческойдеятельности. Кроме того, необходимо отделить идеальные типыот организаций, имеющих такое же название. Приизучении французской истории XIX в. мы частосталкиваемся со ссылками на иезуитов и масонов[55]. Эти термины могут относиться к действияморганизаций, обозначаемых этими именами,например, «орден иезуитов открыл новуюшколу» или «масонская ложа сделала денежноепожертвование в помощь людям, пострадавшим отпожара». Или они могут относиться к идеальнымтипам, указывая на то, что члены этих организацийи их друзья в определённых отношениях действуютпод влиянием определённой иезуитской илимасонской идеологии. Существует разница междузаявлением, что политическое движениеорганизовано, направляется и финансируетсяорганизацией или ложей как таковой, ивысказыванием, что оно вдохновляется идеологией,типичными и выдающимися представителями которойсчитаются эти организации или ложи. Первоеутверждение не имеет никакого отношения кспецифическому пониманию. Оно касается фактов иможет быть подтверждено и опровергнуто путёмизучения письменных и устных свидетельств.Второе утверждение имеет отношение к пониманию.Для того чтобы сформулировать суждение по поводуего адекватности или неадекватности, необходимоподвергнуть анализу доктрины и их влияние надействия и события. Методологически существуетфундаментальная разница между анализом влиянияидеологии марксистского социализма наумонастроения и поведение наших современников иизучением действий различных коммунистических исоциалистических правительств, партий иподпольных организаций. <Существуютразличия между коммунистической партией, иликоммунистической партией как организованнойгруппой людей, с одной стороны, икоммунистической (марксистской) идеологией, сдругой. Имея дело с современной историей иполитикой, люди часто не осознают того, чтомногие люди, не являющиеся членами партийнойорганизации, – имеющими партбилет или платящимивзносы – могут находиться либо полностью, либо вопределённом отношении, под влиянием партийнойидеологии. Это привело к серьёзной ошибке приоценке силы идей коммунизма, а также идей нацизмав Германии или фашизма в Италии. Кроме того,необходимо знать, что идеология иногда можеттакже оказывать влияние на умы тех, кто считает,что они никак ею не затронуты, или тех, кто дажесчитает себя её смертельными врагами и страстнос ней сражается. В Германии нацизм добился успехаблагодаря тому, что подавляющее большинствонемцев, даже те, кто голосовал бюллетенямимарксистских партий, католической партии Центраи различных «буржуазных» партий, былиподвержены идеям радикального агрессивногонационализма, тогда как сами нацистыпридерживались основных принциповсоциалистической программы. Великобритания нестала бы социалистической, если бы консерваторы,не говоря уже о «либералах», не разделяли быфактически социалистические идеи> Польза, которую определённый идеальный типприносит действующему человеку в его попыткахпредвидеть будущие события и историку в егоанализе прошлого, зависит от специфическогопонимания, которое привело к его созданию. Длятого чтобы поставить под сомнение полезностьидеального типа для объяснения определённойпроблемы, необходимо подвергнуть критикеподразумеваемый им способ объяснения. В условиях Латинской Америки может бытьполезен идеальный тип «генерал».Существовало определённое идеологическоетечение, которое в определённых отношенияхустанавливало роль многих – но не всех – армейских лидеров, занявших важное место вполитике. Во Франции также имели распространениеидеи, которые в общих чертах описывали положениегенералов в политике и роль таких людей, какКавеньяк, Мак-Магон, Буланже, Петен и де Голль. Нов Соединённых Штатах использование идеальноготипа политического генерала или генерала вполитике не будет иметь никакого смысла. ВАмерике не существует идеологии, котораярассматривала бы вооружённые силы в качествеотдельного образования, обособленного ипротивостоящего «гражданскому» населению.Соответственно, в армии не существуетполитического esprit de corps <честь мундира,кастовый дух (фр.). – Прим. перев.>, а еёлидеры не пользуются авторитарным престижемсреди «гражданских». Генерал, ставшийпрезидентом, перестаёт не только юридически, нотакже и политически быть членом армии. Историк прошлого и историк будущего какдействующий человек, обращаясь к идеальным типамникогда не должен забывать, что существуетфундаментальная разница между реакциямиобъектов естественных наук и реакцией людей.Именно это различие люди желают подчеркнуть,противопоставляя разум и материю или свободуволи и индивидуальность. Идеальные типы являютсясредством упрощения сбивающего с толкуразнообразия и сложности человеческих дел.Применяя их, всегда следует отдавать себе отчёт внедостатках любого упрощения. Многообразие иизменчивость человеческой жизни и деятельностине может быть схвачено концепциями идефинициями. Всегда остаются какие-то неполучившие или даже не имеющие ответа вопросы,какие-то проблемы, решение которых превышаетвозможности даже величайших умов. Примечания:[3] Реформация – общественное движение в Западной и Центральной Европе в XVI в., направленное на преобразование католической церкви. Родиной Реформации была Германия, датой возникновения движения считается 31 октября 1517 г. В этот день Мартин Лютер выступил в Виттенберге с 95-ю тезисами против некоторых положений католического вероучения; контрреформация – церковно-политическое движение в Европе середины XVI–XVII вв. во главе с папством, направленное против Реформации. Осуществлялась главным образом посредством инквизиции. Активными проводниками контрреформации были монашеские ордена, в особенности иезуиты (члены монашеского ордена Общества Иисуса, основанного в 1534 г.). [4] «Ударившему тебя по щеке подставь и другую; и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку». [5] «Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело – одежды? Взгляните на птиц небесных: они не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть? И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, не прядут». (Мф 6: 25–28). [35] Перводвигатель – центральное понятие космологии и телеологии Аристотеля. Формально учение о перводвигателе представляет собой выделение «движущей причины» применительно к Космосу в целом. [36] Битва при Тулоне – 29 августа 1793 г. Тулон открывший ворота англичанам и удерживавшийся небольшим гарнизоном во главе с лордом Малгрейвом, был осаждён 11500 французами под командованием генерала Дюгомье. Именно во время этой осады к Наполеону приходит настоящая известность. Он выдвинул свой план штурма, который был одобрен Дюгомье. Операция началась 16 декабря. В ходе артподготовки ударная волна сбивает Наполеона с ног, а во время штурма удар полупики ранит Бонапарта в бедро. 18-го англичане эвакуируют Тулон, а 22-го комиссары Конвента назначают Бонапарта бригадным генералом. 6 февраля 1794 г. Конвент утвердил присвоение этого звания. [37] Великая Французская революция 1789–1794 гг. – буржуазно-демократическая революция во Франции, нанёсшая решающий удар по феодально-абсолютистскому строю. Имеет значение исходного пункта новейшей истории со всеми политическими, социальными и национальными движениями XIX в. [38] Второй рейх – Германская империя 1871–1918 гг. [39] Третий рейх – нацистская Германия. [40] Шиллер И. Дон Карлос // Собр. соч. в 8 т. Т. 3. М.: Академия, 1937. С.149. [41] «Песнь о Нибелунгах» – наиболее древний памятник немецкого героического эпоса (XIII в.); «Кудрун» – средневековый немецкий эпос, составленный ок. 1240 г. в Австрии, но сохранившийся только в рукописи нач. XVI в. [42] Наполеоновские войны – войны Франции в период Консульства (1799–1804) и империи Наполеона I (1804–1814, 1815). [43] Отцы-пилигримы – первые переселенцы из Англии на американский континент – 35 членов английской сепаратистской церкви из Лейдена (Голландия), и 66 английских сектантов отплыли из Плимута (6/16 сентября 1620 г.) на корабле «Мэйфлауэр» и основали Плимутскую колонию в Новой Англии. Хотя англичан было больше, именно лейденская группа стала инициатором и ядром миграции, поэтому слово «пилигримы» ассоциируется прежде всего с лейденской конгрегацией. [44] Автор Апокалипсиса – Иоанн Богослов. [45] «Слишком много» – Мизес имеет в виду фразу из книги Ф. Ницше «Так говорит Заратустра»: «Рождается слишком много людей: для лишних изобретено государство!» и далее:
[46] Хилиазм – вера в «тысячелетнее царство» Бога и праведников на земле, т.е. вера в историческую материализацию мистически понятого идеала справедливости. Эта вера основывается на пророчестве Апокалипсиса: «И увидел я престолы, и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за Слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его. . . Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет» (20:4). [47] Великая хартия вольностей – грамота, подписанная королём Англии Иоанном Безземельным 15 июня 1215 г. Первый в истории Англии прецедент ограничения королевской власти в пользу верхушки феодальной аристократии. [48] Битва при Гуллодене 6 апреля 1746 г. была последней попыткой Стюартов вернуть себе британскую корону в ходе шотландского восстания 25 июля 1745. Претендент Карл-Эдуард командовал армией горцев, потерпевшей сокрушительное поражение от королевских войск под командованием герцога Камберлендского, сына английского короля Георга II. Невероятная жестокость в обращении с побеждёнными горцами, многие из которых были хладнокровно убиты, а также систематические опустошительные рейды по стране, снискали герцогу Камберлендскому прозвище «Мясник». [49] Фелибры – (прованс. felibres; в традиции – «книготворцы», «дети муз») – участники движения (фелибрижа), второй половины XIX в. в Провансе на почве романтизма. Фелибры ставили своей целью возрождение региональной культуры, восходящей к традиции трубадуров, в первую очередь на новопровансальском языке, объединённом на основе южнофранцузских диалектов. [50] Конечные причины – понятие философии Аристотеля. По Аристотелю, одна из четырёх причин вещи, а также любого движения и изменения – это конечная причина, или цель, по направлению к которой устремлено движение. [51] Гештальтпсихология – одна из крупнейших школ психологии первой половины XX в., выдвинувшая в качестве центрального тезис о необходимости проведения принципа целостности при анализе сложных психологических явлений. [52] Чешские ирредентисты в старой Австрии, ирландские ирредентисты – сторонники отделения соответственно Чехии от Австро-Венгрии и Северной Ирландии от Великобритании. (Ирредентизм – националистическое движение в Италии в конце XIX – начале XX вв. под лозунгом присоединения к итальянскому королевству соседних земель.) [53] Сверх-я – в психоанализе одна из трёх (наряду с «оно» и «я») основных систем личности, каждая из которых обладает собственными функциями, свойствами, компонентами, механизмами и т.д., но взаимодействующими столь тесно, что трудно, и даже невозможно, распутать линии их влияния и взвесить их относительный вклад в человеческое поведение. Сверх-я – внутренняя репрезентация традиционных ценностей и идеалов общества в том виде, в каком они интерпретируются для ребёнка родителями и насильственно прививаются посредством наград и наказаний, применяемых к ребёнку. Его основная задача – оценить правильность и неправильность чего-то исходя из моральных стандартов, санкционированных обществом. С формированием сверх-я на место родительского контроля встаёт самоконтроль. [54] Аподиктический – философский термин, обозначающий высшую степень логической достоверности знания. Достоверность аподиктических суждений вытекает из доказательного обоснования, восходящего к истинным положениям. [55] Иезуиты – члены католического монашеского ордена «Общество Иисуса», основанного в 1534 г. в Париже Игнатием Лойолой; масоны – участники религиозно-этического движения – масонства, возникшего в начале XVIII в. в Великобритании, и распространившегося во многих странах. |
|
|||
|
Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке |
||||
|
|
||||
