|
||||
|
Часть 2. Детерминизм и материализм Глава 5. Детерминизм и его критики Какой бы ни была истинная природа Вселенной иреальности, человек может узнать о ней только то,что позволяет постичь логическая структура егоразума. Разум – единственный инструментчеловеческой науки и философии – не даётабсолютного знания и окончательной мудрости.Бессмысленно заниматься умозрениями определьных вещах. То, что по ходу изысканийчеловека предстаёт как конечная данность, неподдающаяся дальнейшему анализу и сведению кчему-либо более фундаментальному, может какоставаться, так и не оставаться тем же для болеесовершенного интеллекта. Нам это не известно. Человек не способен мысленно схватить никонцепцию абсолютного ничто, ни возникновениечего-то из ничего. Сама идея творения выходит запределы его понимания. Бог Авраама, Исаака иИакова, которого Паскаль в своих «Мыслях»противопоставил Богу «философов и святых»,является живым образом и имеет ясное иопределённое значение для верующих. Но философыв своих попытках сконструировать концепцию Бога,описать его атрибуты и то, как он управляетмирскими делами, запутываются в неразрешимыхпротиворечиях и парадоксах. Бог, сущность и образдействий которого смертный человек может чётковыделить и определить, не будет похож на Богапророков, святых и мистиков. Логическая структура разума предписываетчеловеку детерминизм и категорию причинности.Человек видит, что всё, что бы ни случилось воВселенной, представляет собой необходимуюэволюцию сил, энергии и качеств, ужеприсутствовавших в изначальном состоянии X,из которого возникли все вещи. Во Вселенной всёвзаимосвязано, и все изменения являютсярезультатами сил, присущих вещам. Не бываетникакого изменения, которое не было бынеобходимым следствием предшествующегосостояния. Все явления зависят от их причин иобусловлены ими. От необходимого хода событийневозможно никакое отклонение. Всё регулируетсявечными законами. В этом смысле детерминизм являетсяэпистемологической основой человеческогостремления к знанию <«Наукадетерминистична. Она является таковой a priori, онапостулирует детерминизм, так как без него она немогла бы существовать». Пуанкаре А.Последние мысли // О науке. – М.: Наука. 1983.С. 666>.Человек неспособен даже представить себе образнедетерминированной Вселенной. В таком мире несуществует никакого знания о материальных вещахи их изменениях. Всё выглядит бессмысленнымхаосом. Ничего нельзя идентифицировать илиотличить от чего-то другого, ничего нельзя былобы ожидать и предсказывать. В такой среде человекбеспомощен, говорит на неизвестном языке.Невозможно спланировать какое-либо действие, атем более его осуществить. Но человек являетсятем, что он есть, потому что живёт в миререгулярности и имеет умственные способности,чтобы постичь отношение причины и следствия. Любое эпистемологическое размышление должнопривести к детерминизму. Но принятиедетерминизма создало некоторые теоретическиетрудности, которые казались неразрешимыми. Хотяни одна философия не доказала ложностьдетерминизма, были некоторые идеи, в отношениикоторых люди не смогли прийти к общему мнению.Они подвергали идеи страстным атакам, посколькуверили, что они в конце концов приведут к абсурду. Многие авторы предполагали, что детерминизм,подразумевая последовательный материализм,строго отрицает, что мыслительные акты играюткакую-то роль в ходе событий. Причинность вконтексте этой доктрины означает механическуюпричинность. Все изменения вызываютсяматериальными предметами, процессами иявлениями. Идеи – всего лишь промежуточные этапыв процессе, посредством которого материальнаясила производит определённые материальныеследствия. Идеи не имеют самостоятельногосуществования, а являются лишь отражениемвырабатывающих их материальных объектов. Несуществует истории идей и направляемых имидействий, есть только история эволюции реальныхфакторов, порождающих идеи. С точки зрения такого цельного материализма,единственно последовательнойматериалистической доктрины, привычные методыисториков и биографов должны быть отброшены какидеалистическая чепуха. Бессмысленно изучатьразвитие определённых идей из других, ранееразделявшихся идей. Например, «ненаучно»описывать, как философские идеи XVII и XVIII вв.развивались из идей XVI вв. «Научная» историядолжна описать, каким образом из реальных – физических и биологических– обстоятельствкаждой эпохи с необходимостью возникаютфилософские принципы. «Ненаучно» описыватьэволюцию идей св. Августина, приведшую его отЦицерона к Мани и от манихейства к католицизму[13], как мыслительный процесс. «Научный»биограф должен бы открыть психологическиепроцессы, необходимо ставшие причинойсоответствующих философских доктрин. Задача исследования материализма оставленадля последующих глав. Здесь достаточноустановить, что сам по себе детерминизм неподразумевает уступок материалистической точкезрения. Он не отрицает очевидную истину, что идеиимеют самостоятельное существование, вносятвклад в возникновение других идей, оказываютвлияние друг на друга. Он не отрицаетмыслительной причинности и не отвергает историюкак метафизическую и идеалистическую иллюзию. Человек делает выбор между способами действий,которые несовместимы. Такие решения, говоритдоктрина свободы воли, в основе своейнеопределенны и беспричинны; они не являютсянеизбежным исходом предшествовавших условий.Скорее они являются проявлением присущихчеловеку склонностей, обнаружением егонравственной независимости. Нравственнаясвобода – свойство, характеризующее сущностьчеловека, ставит его в уникальное положение воВселенной. Детерминисты отвергают эту доктрину какиллюзорную. Человек, говорят они, себяобманывает, веря в то, что выбирает сам. Его волюнаправляет нечто индивиду неизвестное. Ондумает, что взвешивает в уме все «за» и«против» альтернативных вариантов,оставленных для выбора, а затем принимаетрешение. Но не в состоянии понять, чтопредшествовавшее состояние вещей предписало емуопределённую линию поведения и что не существуетспособа избежать этого давления. Не человекдействует, а человеком действуют. Обе доктрины не обращают должного внимания нароль идей. Выбор, сделанный человеком,определяется принимаемыми им идеями. Детерминисты правы, утверждая, что всё, чтослучается, представляет собойпоследовательность предшествовавших состоянийвещей. Всё, что человек делает в любой моментжизни, зависит от его прошлого, т.е. от егопсихологического наследства, а также от всего,через что он до этого прошёл. Значимость этоготезиса существенно ослабляется отсутствиемсведений, каким образом возникают идеи.Детерминизм несостоятелен, если основываетсяили связывается с материалистической догмой <см.ниже. Часть 2, гл. 6, разделы 1-2>. Если он невыдвигается в связке с материализмом, то вдействительности он мало что говорит иопределённо не поддерживает неприятиедетерминистами методов истории. Доктрина свободы воли правильно указывает нафундаментальное различие между человеческойдеятельностью и поведением животных. В то времякак животное в данный момент уступаетфизиологическому импульсу, человек выбираетмежду альтернативными вариантами поведения.Человек даже владеет выбором – уступить самомувластному инстинкту – инстинкту самосохранения,или стремиться к другим целям. Все язвительныенасмешки и ирония позитивистов не могут отрицатьфакт, что идеи обладают реальным существованиеми являются истинными силами, формирующими ходсобытий. Результат умственных усилий людей, т.е. идеи иценностные суждения, направляющие действияиндивидов, нельзя проследить до их причин, и вэтом смысле они являются конечными данными.Исследуя их, мы обращаемся к концепциииндивидуальности. Но используя это понятие, мы нив коем случае не подразумеваем, что идеи иценностные суждения возникают из ничего путёмстихийного генерирования и никак не связаны и неимеют никакого отношения к тому, что ужесуществовало во Вселенной до их появления. Мыпросто устанавливаем факт, что мы ничего не знаемо мыслительном процессе, производящем внутричеловеческого существа мысли, реагирующие насостояние его физического и идеологическогоокружения. Это понимание является зерном истины вдоктрине свободы воли. Однако страстные попыткиопровергнуть детерминизм и спасти понятиесвободы воли не затрагивает проблемыиндивидуальности. Они были вызваныпрактическими последствиями, к которым, каксчитали люди, неминуемо ведёт детерминизм:фаталистической пассивности и освобождению отморальной ответственности. Как учат теологи, Бог в своём всеведениизаранее знает всё, что случится во Вселенной влюбое время. Его предвидение неограниченно, и этоне просто знание им законов, определяющих всесобытия. Даже во Вселенной, где царствуетсвободная воля, его предвидение совершенно. Богполностью и верно предвосхищает всепроизвольные решения, которые любой индивидкогда-либо примет. Лаплас гордо провозгласил, что его система ненуждается в гипотезе о существовании Бога. Но онсконструировал свой собственный образквази-Бога и назвал его сверхчеловеческиминтеллектом. Этому гипотетическому разумуизвестны все вещи и события заранее, но толькопотому, что он знаком со всеми непреложными ивечными законами, регулирующими все явления, какпсихические, так и физические. Идея всеведения Бога популярно изображается ввиде книги, где записано всё будущее. Невозможноникакое отклонение от линии предначертанной вэтом реестре. Всё случится именно так, какнаписано. Что должно произойти – произойдёт, неважно, что может предпринять смертный человекдля того, чтобы вызвать другой результат.Следовательно, делает вывод последовательныйфатализм, человеку бесполезно действовать. Кчему утруждаться, если в конце концов всё должноприйти к предопределённой цели? Фатализм настолько противен человеческойприроде, что немногие были готовы сделать выводы,к которым он ведёт, и соответствующим образомскорректировать своё поведение. Это миф, чтопобеды арабских завоевателей в первые векаислама обязаны фаталистическому учениюМагомета. Предводители мусульманских армий,которые за невероятно короткий срок завоевалибольшую часть Средиземноморья, не полагались нафаталистическую надежду на Аллаха. Наоборот, ониверили, что их Бог находится на стороне большого,хорошо оснащённого и умело руководимого войска.Мужество сарацинских воинов объясняется неслепой верой в судьбу, а другими причинами;христиане в войсках Карла Мартелла и Льва III,остановивших их продвижение, были не менеемужественными, чем мусульмане, хотя фатализм невладел их разумом. И летаргия, позднеераспространившаяся среди мусульманских народов,не была вызвана фатализмом их религии.Инициативу подданных парализовал деспотизм.Жестокие тираны, угнетавшие массы, явно не быливялыми и апатичными. Они были неутомимы встремлении к власти, богатству и удовольствиям. Прорицатели заявляют, что обладаютзаслуживающим доверия знанием, по крайней мере,некоторых страниц великой книги, где записанывсе будущие события. Но никто из этих пророков небыл достаточно последовательным в отрицанииактивизма и в советах своим ученикам,предлагавших спокойно ждать исполнения событий. Наилучшей иллюстрацией является марксизм. Онучит полной предопределённости, а тем не менеестремится разжечь в людях революционный дух.Какая польза от революционной деятельности, еслисобытия происходят в соответствии спредопределённым планом что бы человек не делал?Зачем марксисты столь усердно занимаютсяорганизацией социалистических партий и подрывомрыночной экономики, если социализм долженнаступить в любом случае «с неумолимостьюзакона природы»? Заявление о том, что задачасоциалистических партий – не созданиесоциализма, а просто оказание акушерской помощипри его рождении, является неудовлетворительнымобъяснением. Акушер также отклоняет ход событийот пути, по которому они пошли бы без еговмешательства. В противном случае будущие материне просили бы его помощи. Однако в марксистскомдиалектическом материализме нет местаположению, что какой-либо политический илиидеологический факт может повлиять на ходисторических событий, так как последний в своейоснове определяется эволюцией материальныхпроизводительных сил. Социализм появляется насвет в результате «игры имманентных законовсамого капиталистического производства» <МарксК. Капитал. Т. 1 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.Т. 23. С. 772.>. Идеи, политические партии иреволюционные действия – это просто надстройка;они не могут ни отсрочить, ни ускорить ходистории. Социализм придёт, когда материальныеусловия его появления созреют в чревекапиталистического общества, ни раньше, ни позже<ср. ниже. С. 82 и 96>. Если бы Маркс былпоследователен, то не занимался бы политическойдеятельностью <не написал бы он и частоцитируемый одиннадцатый тезис о Фейербахе:«Философы лишь различным образом объяснялимир, но дело заключается в том, чтобы изменитьего» (Маркс К. Тезисы о Фейейрбахе // МарксК., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 42. С. 263.) Согласноучениям диалектического материализма толькоэволюция материальных производительных сил, а нефилософы, могут изменить мир>, а спокойнождал дня, когда «[про]бьёт часкапиталистической частной собственности» <МарксК. Капитал. Т. I // Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.Т. 23. С. 773>. Говоря о фатализме, мы можем пренебречьзаявлениями предсказателей. Детерминизм неимеет ничего общего с искусством гадалок,прорицателей и астрологов, или с болеепретенциозными излияниями авторов «философийистории» [14]. Он не предсказывает будущиесобытия. Он утверждает, что во Вселеннойсуществует регулярность во взаимной связи всехявлений. Те теологи, которые полагали, что дляопровержения фатализма они должны взять навооружение доктрину свободы воли, сильноошиблись. Их образ всеведущего Бога был оченьнесовершенен. Их Бог знал бы только то, чтосодержится в совершенной книге естественныхнаук и не знал, что происходит в человеческихумах. Он бы не ожидал, что некоторые людивоспримут доктрину фатализма и, сидя сосложенными руками, станут праздно ждать событий,которые Бог, ошибочно предполагая, что они невпадут в пассивность, распределил на их долю. Фактором, часто присутствующим в дискуссиях одетерминизме, было неправильное понимание егопрактических последствий. Все неутилитаристские системы этики смотрелина правила морали как на что-то внешнее поотношению к связям средств и целей. Моральныйкодекс не имеет никакого отношения кблагосостоянию и счастью людей,целесообразности и мирскому преследованиюцелей. Он гетерономен, т.е. предписан человекусилой, которая не зависит от человеческих идей икоторую не волную человеческие заботы. Некоторыеверят в то, что этой силой является Бог, другие,что это мудрость предков, третьи, что этомистический внутренний голос, живущий в сознаниилюбого порядочного человека. Тот, кто нарушаетзаповеди этого кодекса, совершает грех, и за своювину подлежит наказанию. Наказание не служитчеловеческим целям. Наказывая нарушителей,светские или церковные власти оправдывают себятем, что выполняют обязанность, возложенную наних моральным кодексом и его автором. Онивынуждены наказывать грех и вину, какими бы нибыли последствия их действий. Однако метафизические понятия вины, греха ивоздаяния несовместимы с доктринойдетерминизма. Если все действия людей являютсянеизбежным следствием их причин, если индивидыне могут не действовать так, как их заставляютпредшествовавшие действию условия, то вообще неможет быть и речи о какой-либо вине. Что засамонадеянная наглость наказывать человека,который просто делает то, что определено вечнымизаконами Вселенной! Философы и юристы, на этом основаниикритикующие детерминизм, не видят, что доктринавсемогущества и всеведения Бога ведёт к тем жесамым выводам, которые побудили их отвергнутьфилософский детерминизм. Если Бог всемогущ, то неможет случиться ничего, чего он не желает, чтобыслучилось. Если он всеведущ, то он заранее знаетвсё, что случится. В любом случае человека нельзясчитать несущим ответственность <см.: Mauthner F.Worterbuch der Philosophic. 2nd ed. – Leipzig, 1923. Bd. 1. S. 462–467>.Молодой Бенджамин Франклин «из предполагаемыхсвойств, присущих Богу», выводил доказательство:«Создавая мир и управляя им. Бог, поскольку онбесконечно мудр, знал, что будет лучше всего;поскольку он бесконечно добр, он должен бытьсклонён это воплотить; и поскольку он бесконечновсемогущ, он должен быть способен этоосуществить. Следовательно, всё правильно» <FranklinВ. Autobiography. – N. Y: A.L. Burt, n.d. P. 73–74. Франклин оченьскоро отказался от этой аргументации. Он заявил:«Крайняя неопределённость метафизическихрассуждений стала меня раздражать, я оставилтакого рода чтение и изучаю другие, болееудовлетворительные объяснения». После смертиФранца Брентано в его бумагах было обнаруженовесьма неубедительное опровержение мыслиФранклина. Оно было опубликовано Оскаром Краусомв его издании: Brentano F. Vom Ursprung sittlicher Erkenntnis.– Leipzig, 1921. P.91–95>. Фактически, любые попыткиобосновать на метафизической и теологическойоснове право общества наказывать тех, чьидействия нарушают мирное общественноесотрудничество, открыты для критики аргументами,выдвинутыми против философского детерминизма. Утилитаристская этика смотрит на проблемунаказания под другим углом. Правонарушителькарается не потому, что он плох и заслуживаетнаказания, а для того, чтобы ни он, ни другие неповторяли этот проступок. Наказание налагаетсяне в качестве воздаяния или возмездия, а каксредство предотвращения будущих преступлений.Законодатель и судьи не являютсяуполномоченными метафизического карающегоправосудия. Они выполняют задачу охраныспокойного функционирования общества отпоползновений со стороны асоциальных индивидов.Тем самым появляется возможность исследоватьпроблему детерминизма, не вдаваясь вбессмысленные обсуждения практическихпоследствий, касающихся уголовного кодекса. В XIX в. некоторые мыслители настаивали, чтостатистика неопровержимо опровергла доктринусвободы воли. Утверждалось, что статистикадемонстрирует регулярность в совершенииопределённых человеческих действий, например,преступлений и самоубийств; и эта мнимаярегулярность была интерпретирована АдольфомКетле и Томасом Генри Баклом как эмпирическоедоказательство верности жёсткого детерминизма. Однако в действительности статистикадемонстрирует не регулярность, а нерегулярность.Количество преступлений, самоубийств и актовзабывчивости – которые играют такую заметнуюроль в умозаключениях Бакла – год от годаменяется. Ежегодные изменения, как правило, малыи на протяжении ряда лет часто – но не всегда– демонстрируют определённую тенденцию либо кувеличению, либо к снижению. Эта статистикауказывает на исторические изменения, а не нарегулярность в том смысле, который придаётсяэтому термину в естественных науках. Специфический метод понимания историипопытается истолковать, почему эти измененияслучились в прошлом, и спрогнозироватьизменения, которые, вероятно, случатся в будущем.При этом он имеет дело с ценностными суждениями,определяющими выбор конечных целей, срассуждениями и знаниями, определяющими выборсредств, и с тимологическими особенностямииндивидов <о тимологии см. гл. 12>.Неминуемо, раньше или позже, но он достигнетточки, в которой обратится только киндивидуальности. С самого начала и до концатрактовка затрагиваемых при этом проблем должнаследовать линии любого исследованиячеловеческих дел, быть телеологичной и вкачестве таковой радикально отличаться отметодов естественных наук. Но Бакл, ослеплённый позитивистским фанатизмомсвоей среды, быстро формулирует закон: «Приданном состоянии общества определённоеколичество людей должны свести счёты с жизнью.Это общий закон; а частный вопрос относительнотого, кто совершит преступление, разумеется,зависит от частных законов, которые, однако, всвоём совокупном действии, должны следоватьбольшому социальному закону, которому все ониподчинены. И сила более крупного законанастолько неодолима, что ни любовь к жизни, нистрах перед иным миром, ничем не могут помочь,чтобы всего лишь сдержать его действие» <BuckleТ. Introduction to the History of Civilization in England. J.M. Robertson. ed.London: G. Routledge; N. Y: E.P. Dutton, n.d. Ch. I. V. I. P. 15-16>.Формулировка закона Баклом кажется оченьопределённой и недвусмысленной. Однако она самасебя уничтожает включением фразы «при данномсостоянии общества», которую дажевосторженный поклонник Бакла называет «ужасносмутным» <Robertson J.M. Buckle and His Critics. London.1895. P. 288>. Поскольку Бакл не снабдил наскритериями для определения изменений всостоянии общества, то его формулировку нельзяни подтвердить, ни опровергнуть опытом, и такимобразом она лишена отличительного признаказакона естественных наук. Через много лет после Бакла выдающиеся физикиначали допускать, что некоторые, или даже все,законы механики, возможно, «всего лишь»статистические по своему характеру. Эта доктринасчиталась несовместимой с детерминизмом ипричинностью. Когда позднее квантовая механиказначительно расширила предмет «просто»статистической физики, многие авторы отбросиливсе эпистемологические принципы, векаминаправлявшие естественные науки. Намакроскопическом уровне, говорят они, мынаблюдаем определённые регулярности, которыепрежними поколениями ошибочноинтерпретировались как проявление законаприроды. В действительности, эти регулярностипредставляют собой результат статистическойкомпенсации случайных событий. Видимыепричинные соотношения в макромире должны бытьобъяснены при помощи законов больших чисел <НейманДж. фон Математические основы квантовоймеханики. – М.: Наука. 1964. С. 158 и далее>. Итак, закон больших чисел и статистическаякомпенсация действуют только в области, гдесуществует макроуровневая регулярность иоднородность, уравновешивающие любуюнерегулярность и неоднородность, которые, каккажется, существуют на микроуровне. Еслидопустить, что, по-видимому, случайные событиявсегда компенсируют друг друга, так что вмногократных наблюдениях большого числа этихсобытий появляется регулярность, то при этомподразумевается, что эти события следуютопределённой модели и поэтому не могут большесчитаться случайными. Говоря о законе природы, мыподразумеваем, что во взаимной связи ипоследовательности явлений существуетрегулярность. Если серия событий на микроуровневсегда вызывает определённое событие намакроуровне, то регулярность существует. Если бына микроуровне не было регулярности, то её небыло бы и на макроуровне. Квантовая механика имеет дело с тем фактом, чтомы не знаем, как в каждом отдельном случае будетвести себя атом. Но нам известны возможные моделиповедения и пропорции, в которых эти моделиреализуются в действительности. Хотясовершенная форма причинного закона выглядитследующим образом: А «производит» В,также существует и менее совершенная форма: А «производит»С в n процентах всех случаев, D в mпроцентах всех случаев и т.д. Возможно, позднее мыполучим возможность разложить A в законеменее совершенной формы на разные элементы,каждому из которых можно будет приписатьопределённый «результат» в соответствии сзаконом совершенной формы. Но случится ли этокогда-нибудь или нет не имеет никакого значениядля проблемы детерминизма. Несовершенный законтакже является причинным законом, хотя иобнаруживает недостатки в нашем знании. Апоскольку он выявляет специфический тип какзнания, так и незнания, он открывает областьприменения вычисления вероятности. В отношенииопределённой проблемы мы знаем всё о поведениицелого класса событий, мы знаем, что класс А произведётопределённые результаты в известной пропорции;но всё, что мы знаем о каждом А в отдельности,это то, что он является членом класса А.Математическая формулировка этой смеси знания инезнания звучит так: мы знаем вероятностьразличных результатов, которые возможно могутбыть «произведены» индивидуальным А. Школа нео-индетерминизма в физике не понимает,что утверждение: А «производит» В вn процентах случаев и С в остальныхслучаях, эпистемологически не отличается отутверждения: А всегда производит В.Первое утверждение отличается от второго толькотем, что объединяет в своём понятии А дваэлемента, Х и Y, которые совершеннаяформа причинного закона должна будетразграничить. Но вопроса о случайности невозникает. Квантовая механика не говорит:отдельные атомы ведут себя как клиенты,выбирающие блюда в ресторане, или избиратели,заполняющие бюллетени. Она говорит: атомынеизбежно следуют определённой модели. Это такжепроявляется в том, что предсказание об атомах несодержит ссылок ни на определённый периодвремени, ни на определённое местоположение воВселенной. Если бы атомы неизбежно и полностью неуправлялись бы законом природы, то нельзя былоизучать поведение атомов в целом, т.е. без ссылкина время и место. Мы можем использовать термин«индивидуальный» атом, но мы никогда недолжны приписывать «индивидуальному» атомуиндивидуальность в том смысле, в котором этоттермин применяется к людям и к историческимсобытиям. В области человеческой деятельностифилософы-детерминисты обращаются к статистике сцелью опровергнуть доктрину свободы воли идоказать детерминизм в действиях человека. Вобласти физики философы-индетерминистыобращаются к статистике с целью опровергнутьдоктрину детерминизма и доказать индетерминизмв природе. Ошибка и тех, и других проистекает изпутаницы относительно смысла статистики. В области человеческой деятельностистатистика является методом историческихисследований. Она описывает на языке чиселисторические события, происходящие вопределённый период времени с определённымигруппами людей в определённой географическойобласти. Её смысл состоит как раз в том, чтобыописать изменения, а не нечто неизменное. В области природы статистика является методоминдуктивных исследований. Её эпистемологическоеобоснование и смысл заключается в твёрдойуверенности, что в природе существуетрегулярность и совершенный детерминизм. Законыприроды считаются вечными. В каждый момент онидействуют полностью. То, что произошло в одномслучае, также должно произойти и во всех другихпохожих случаях. Поэтому информация, сообщаемаястатистическим материалом, имеет всеобщность вотношении классов явлений, к которым ониотносятся; они не относятся только копределённым периодам истории или определённымгеографическим местам. К сожалению, эти две абсолютно отличные друг отдруга категории статистики смешиваются. И вопросещё более запутывается, когда их смешивают впонятии вероятности. Чтобы распутать этот клубок ошибок,недоразумений и противоречий, давайтеподчеркнём несколько трюизмов. Как указывалось выше, человеческий разум неможет думать о каком-либо событии как обеспричинном. Концепции случайности, если ихдолжным образом проанализировать, в конечномсчёте не относятся к течению событий воВселенной. Они относятся к человеческому знанию,предвидению и деятельности. Они имеютпраксиологическую, а не онтологическуюконнотацию. Назвать событие случайным не означаетотрицать, что оно – результат предшествовавшегосостояния дел. Это означает, что мы, смертныелюди, не знаем, случится оно или нет. Наше понятие природы отсылает кудостоверяемой, перманентной регулярности вовзаимной связи и последовательности явлений.Всё, что случается в природе и может бытьпостигнуто с помощью естественных наук,представляет собой результат действия,повторяющегося снова и снова, одних и тех жезаконов. Естественные науки и познают эти законы.С другой стороны, исторические науки очеловеческой деятельности имеют дело ссобытиями, которые наши мыслительныеспособности не могут интерпретировать какпроявление общего закона. Они изучаютиндивидуальных людей и индивидуальные события,даже если изучают развитие масс, народов, рас ичеловечества в целом. Они исследуютиндивидуальность и необратимый поток событий.Если естественные науки подвергают исследованиюсобытия, случающееся только однажды, такие, какгеологические изменения или биологическуюэволюцию видов, они смотрят на него как на примердействия общих законов. Однако история не всостоянии проследить события до действия вечныхзаконов. Поэтому при изучении событияпервостепенный интерес представляют не черты,которые могут быть общими с чертами другихсобытий, а его индивидуальные характеристики.Исследуя убийство Цезаря, история изучает неубийство, а убийство человека по имени Цезарь. Само понятие закона природы, сила которогоограничена определённым периодом времени,является внутренне противоречивым. Опыт, будь тообыденные наблюдения в процессе повседневнойжизни, или тщательно подготовленныеэксперименты, относится к индивидуальнымисторическим случаям. Но естественные науки,направляемые их необходимым априорнымдетерминизмом, предполагают, что закон долженпроявлять себя в каждом индивидуальном случае, иделают обобщения с помощью того, что называетсяиндуктивным выводом. Современную эпистемологическую ситуацию вобласти квантовой механики было бы корректноописать с помощью следующего утверждения: мызнаем различные схемы, в соответствии с которымиведут себя атомы и мы знаем пропорции, в которыхкаждая из этих схем становится актуальной. Этоописало бы состояние нашего знания как примервероятности класса: мы знаем всё о поведениивсего класса в целом; о поведении отдельногочлена класса мы знаем только то, что он входит вчисло членов класса <о разграничениивероятности класса и вероятности события см.: МизесЛ. Человеческая Деятельность. С. 103–108>.Нецелесообразно и обманчиво применять к даннымпроблемам термины, используемые при изучениичеловеческой деятельности. К подобнойфигуральной речи прибегал Бертран Рассел: атом«сделает» что-то, «существуетопределённый набор альтернативных вариантов,открытых для него, и он выбирает иногда один,иногда другой» <Russell В. Religion and Science.(Home University Library). – London: Oxford Universiry Press, 1936. P. 152–158>.Причина, по которой лорд Рассел избирает такиенеуместные термины, становится очевидной, еслимы примем во внимание тенденцию его книги и всехего работ. Он хочет стереть различие междудействующим человеком и человеческойдеятельностью, с одной стороны, и снечеловеческими событиями, с другой. На еговзгляд, «различие между нами и камнем только встепени»; ибо «мы реагируем на раздражения, ито же самое делают камни, хотя раздражении, накоторые реагируем мы, меньше» <Ibid. P. 131>.Лорд Рассел позволяет себе не упоминатьфундаментальную разницу в способе, которым«реагируют» камни и люди. Камни реагируют всоответствии с вечными моделями, которые мыназываем законами природы. Реакция людей неотличается таким же единообразием; как говорят ипраксиологи, и историки, люди ведут себяиндивидуально. Ещё никому не удавалось поделитьразных людей на классы, каждый член котороговедёт себя в соответствии с одной и той жемоделью. Фразеология, использовавшаяся в старомпротивоборстве детерминизма и индетерминизма,неуместна. Она не описывает корректно сутьполемики. Поиск знания всегда касается взаимной связисобытий и познания факторов, вызывающихизменения. В этом смысле и естественные науки, инауки о человеческой деятельности подчиненыкатегории причинности и детерминизму. Ни однодействие не может быть успешным, если ненаправляется истинным – в прагматическом смысле– пониманием того, что обычно называетсяотношением причины и следствия. Науки о человеческой деятельности должныотвергнуть не детерминизм, а позитивистское ипанфизикалистское искажение детерминизма. Ониакцентируют на факте, что действия людейопределяют идеи, и что, по крайней мере, принастоящем состоянии человеческой наукиневозможно свести возникновение и трансформациюидей к физическим, химическим или биологическимфакторам. Именно эта невозможностьконституирует автономию наук о человеческойдеятельности. Возможно, когда-нибудьестественные науки и будут в состоянии описатьфизические, химические и биологические явления,которые в теле человека Ньютона необходимо инеизбежно порождают теорию гравитации. А до техпор мы должны удовлетвориться изучением историиидей как частью наук о человеческойдеятельности. Науки о человеческой деятельности ни в коемслучае не отвергают детерминизм. Цель истории– полностью выявить факторы, действовавшие впроцессе создания определённого события.История целиком и полностью руководствуетсякатегориями причины и следствия. Ретроспективновопроса о случайности не возникает. Понятиеслучайности, используемое при трактовкечеловеческой деятельности, всегда относится кнеопределённости для человека будущих событий иограничениях специфического историческогометода понимания будущих событий. Оно имеетотношение к ограничениям человеческого поисказнания, а не к условиям Вселенной или какой-то изеё частей. Глава 6. Материализм В современной речи термин «материализм»имеет два совершенно различных значения. Первое связано с ценностями. Оно характеризуетментальность людей, которые желают толькоматериального богатства, телесных удовольствийи чувственных наслаждений. Второе значение является онтологическим. Онообозначает доктрину, согласно которой всечеловеческие мысли, идеи, ценностные суждения иволеизъявления – продукты физических,химических и биологических процессов,происходящих в теле человека. В результате в этомсмысле материализм отрицает значимостьтимологии и наук о человеческой деятельности,праксиологии, а также истории; научными являютсятолько естественные науки. В этой главе мы будемиметь дело только со вторым значением. Материалистический тезис никогда не былдоказан или конкретизирован. Материалисты невыдвигали ничего, кроме метафор и аналогий. Онисравнивают работу человеческого разума сдействием машины или с физиологическимипроцессами. Обе аналогии несущественны и ничегоне объясняют. Машина представляет собой устройство,сделанное человеком. Она являетсяосуществлением замысла и работает в точномсоответствии с планом её авторов. Продукт еёфункционирования производится не чем-то, чтонаходится внутри неё, а целями, которыепосредством её создания стремился осуществитьконструктор. Именно конструктор и оператор, а немашина, создают продукт. Приписывать машинекакую-либо активность – это антропоморфизм ианимизм. Машина не управляет своимфункционированием. Она не движется; онаприводится в движение и поддерживается вдвижении людьми. Она – мёртвое орудие,используемое человеком, и останавливается кактолько действие импульса операторапрекращается. Материалист, прибегающий кметафоре машины, прежде всего должен объяснить:кто сконструировал человека-машину и кто имуправляет? В чьих руках он служит орудием? Труднонайти другой ответ на эти вопросы, кроме одного:Создатель. Автоматические устройства обычно называютсамодействующими. Эта идиома также являетсяметафорой. Расчёты производит не ЭВМ, а операторпосредством инструментов, искусно разработанныхизобретателем. Машина не имеет интеллекта: она недумает, не избирает цели, не прибегает ксредствам для осуществления преследуемых целей.Всё это всегда делает человек. Физиологическая аналогия более разумна, чеммеханистическая аналогия. Мышление неразрывносвязано с физиологическими процессами.Насколько физиологический тезис простоакцентирует этот факт, он не являетсяметафорическим; но он мало что говорит посуществу. Ибо проблема как раз в том, что мы незнаем ничего о физиологических явлениях,составляющих процесс, производящий стихи, теориии планы. Патология предоставляет богатуюинформацию об ухудшении или полном уничтоженииумственных способностей в результатеповреждений мозга. Анатомия предоставляет неменее богатую информацию о химической структуреклеток мозга и их физиологическом поведении. Нонесмотря на прогресс физиологического знания, опроблеме связи разума и тела нам известно небольше, чем древним философам, первымизадумавшимися над ней. Ни одна из их доктрин небыла доказана или опровергнута вновь полученнымфизиологическим знанием. Мысли и идеи не являются фантомами. Они реальны.Несмотря на неосязаемость и нематериальность,они являются движущей силой, вызывающейизменения в царстве осязаемых и материальныхвещей. Они порождаются какими-то неизвестнымипроцессами, происходящими в теле человеческогосущества, и могут быть постигнуты только припомощи процессов такого же рода, происходящих втеле их автора или телах других человеческихсуществ. Их можно назвать творческими иоригинальными в той мере, в какой сообщаемый имиимпульс и вызываемые ими изменения зависят от ихвозникновения. Мы можем выяснить всё, что хотим ожизни идеи и результатах её существования. О еёрождении мы можем узнать только то, что онапорождена индивидом. Мы не можем проследить еёисторию дальше в прошлое. Возникновение идеисуть инновация, новый факт, добавленный к миру. Дляразума людей, вследствие недостатка нашегознания, идея являет собой что-то новое, что несуществовало прежде. Удовлетворительная материалистическаядоктрина должна описать последовательностьсобытий, происходящих в материи, производящейопределённые идеи. Она должна объяснить, почемулюди соглашаются или не соглашаются поопределённым проблемам. Она должна объяснить,почему один человек добивается успеха в решениипроблемы, а другие нет. Но ни однаматериалистическая доктрина до сих пор этого необъяснила. Поборники материализма сосредоточивают своиусилия на доказательстве несостоятельности всехдругих теорий, выдвигаемых для решения проблемыразума и тела. Особенно неистово они сражаются стеологическими интерпретациями. Однакоопровержение теории не доказываетобоснованность другой теории, с ней не согласной. Возможно, рассуждая о своей природе ипроисхождении, человеческий разум поступаетслишком дерзко и самонадеянно. Может быть,действительно, как утверждает агностицизм,данное знание навсегда скрыто от смертных людей.Но даже если это так, это не оправдываетпризнание логическими позитивистами вопросов,возникающих в связи с данной проблемой,бессодержательными и бессмысленными. Вопрос неявляется бессмысленным только потому, чточеловеческий разум не может дать на негоудовлетворительного ответа. Печально известная формулировкаматериалистического тезиса утверждает, чтомысли находятся в таком же отношении к мозгу какжёлчь к печени или моча к почкам <Vogt С.Kohlerglaube und Wissenschaft. 2d ed. – Giessen. 1855. S. 32>. Какправило, материалистические авторы болееосторожны в своих высказываниях. Но по существувсё, что они говорят, равносильно этомунаводящему на размышление изречению. Физиологи проводят различие между мочойхимически нормального состава и другими типамимочи. Отклонение от нормального составаобъясняется определёнными отклонениямифизического состояния тела или функционированияорганов тела от того, что считается нормальным издоровым. Эти отклонения также следуютрегулярным моделям. Определённое ненормальноеили патологическое состояние тела отражается всоответствующем изменении химического составамочи. Усвоение определённых продуктов, напиткови лекарств вызывает соответствующие явления всоставе мочи. У здоровых людей, тех, что обычноназывают нормальными, моча, в определённых узкихграницах, имеет одинаковую химическую природу. С мыслями и идеями всё обстоит совсем иначе.Относительно них не возникает вопросанормальности и отклонений от нормальности,следующих определённым моделям. Некоторыетелесные повреждения или усвоение некоторыхлекарств и напитков затрудняет и расстраиваетспособность человека мыслить.. Но даже этирасстройства не протекают одинаково у разныхлюдей. Разные люди имеют разные идеи, и ни одномуматериалисту ещё не удалось свести эти различияк факторам, которые можно описать на языкефизики, химии или психологии. Любые ссылки наестественные науки и на материальные факторы, скоторыми они имеют дело, бесполезны когда мызадаёмся вопросом, почему одни люди голосуют зареспубликанцев, а другие – за демократов. По крайней мере до сегодняшнего дняестественным наукам не удалось обнаружитькакие-либо телесные или материальные свойства,наличию или отсутствию которых можно приписатьсодержание идей и мыслей. Фактически, проблемаразнообразия содержания идей и мыслей никогда неставилась в естественных науках. Они могутизучать только объекты, которые влияют начувственные ощущения или модифицируют их. Ноидеи и мысли не оказывают прямого влияния наощущения. Они характеризуются смыслом, а дляпостижения смысла методы естественных наук негодятся. Идеи оказывают влияние друг на друга, онистимулируют появление новых идей, они вытесняютили трансформируют другие идеи. Всё, чтоматериалисты могут предложить для трактовкиидей – это метафорические ссылки на понятиеинфицирования. Это сравнение поверхностно иничего не объясняет. От тела к телу заболеванияпередаются посредством миграции бактерий ивирусов. Никому ничего не известно о миграцииагента, который передавал бы мысли от человека кчеловеку. Материализм возник как реакция на первобытнуюдуалистическую интерпретацию бытия и сущностнойприроды человека. В свете этих верований живойчеловек был соединением двух отдельных частей:смертного тела и бессмертной души. Смертьразделяет эти две части. Душа исчезает из полязрения живых и подобно тени продолжаетсуществовать вне досягаемости земных сил вцарстве мёртвых. В исключительных случаях душепозволяется ненадолго вновь появиться вчувственном мире живых, а ещё живому человекунанести короткий визит в загробное царство. Эти грубые представления были облагороженырелигиозными доктринами и идеалистическойфилософией. Если примитивные описания царствадуш и активности его обитателей не выдерживаюткритической проверки, и их легко подвергнутьосмеянию, то утончённые догматы религий не всилах убедительно опровергнуть ни априорныерассуждения, ни естественные науки. Историяможет разрушить исторические повествованиятеологической литературы. Но это никак неотражается на сути веры. Разум не может нидоказать, ни опровергнуть фундаментальныхрелигиозных доктрин. Но материализм в том виде, как он возник в XVIII в.во Франции, был не просто научной доктриной. Онбыл также частью словаря реформаторов, которыеборолись против злоупотреблений «старогорежима» [15]. Прелаты церкви в королевскойФранции за небольшим исключением принадлежали каристократии. Их больше интересовали придворныеинтриги, чем исполнение церковных обязанностей.Их заслуженная непопулярность сделалапопулярными антирелигиозные тенденции. Дебаты о материализме утихли бы к середине XIX в.,если бы к ним не примешивалось никакихполитических проблем. Люди осознали бы, чтосовременная наука ничего не внесла в прояснениеи анализ психологических процессов,генерирующих определённые идеи, и, сомнительно,будут ли будущие учёные удачливее в решении этойзадачи. Материалистическая догмарассматривалась бы как предположение о проблеме,удовлетворительное решение которой, по-видимому,по крайней мере в настоящее время, не досягаемодля человеческого поиска знаний. Её сторонникине могли бы считать её неопровержимой научнойистиной и не смели бы обвинять её критиков вмракобесии, невежестве и суеверии. Материализмбыл бы заменён агностицизмом. Однако в большинстве европейских илатиноамериканских стран христианские Церквисотрудничали, по крайней мере в определённойстепени, с силами, которые противостоялипредставительному правительству и всеминститутам, обеспечивающим свободу. В этихстранах вряд ли можно было избежать критикирелигии, если бы кто-либо вознамерилсяреализовать программу, в общем и целомсоответствующую идеалам Джефферсона иЛинкольна. Политический подтекст спора оматериализме не позволил ему увянуть. Отчаянныепопытки спасти политически очень удобный лозунг«материализм» делались не изэпистемологических, философских или научныхсоображений, а по чисто политическим причинам. Вто время как тип материализма, процветавший досередины XIX в., отошёл на задний план, уступивдорогу агностицизму, и уже не мог быть возрождёнтакими сырыми и наивными работами, как работыГеккеля, Карл Маркс разработал новый типматериализма под названием диалектическийматериализм. Глава 7. Диалектический материализм Диалектический материализм Карла Маркса и Фридриха Энгельса является самой популярной метафизической доктриной нашей эпохи. Сегодня это официальная философия советской империи и всех школ марксизма за её пределами. Она доминирует в идеях многих людей, не считающих себя марксистами, и даже многих авторов и партий, считающих себя антимарксистами и антикоммунистами. Именно эту доктрину подразумевают большинство наших современников, когда обращается к материализму и детерминизму. Во времена молодости Маркса в германской мысли господствовали две метафизические доктрины, учения которых были несовместимы друг с другом. Одной был гегельянский спиритуализм, официальная доктрина прусского государства и прусских университетов. Второй был материализм, доктрина оппозиции, склонной к революционному свержению политической системы Меттерниха и христианской ортодоксии. Маркс попытался смешать их в единое соединение, чтобы доказать, что социализм обязан наступить с «неумолимостью закона природы». В философии Гегеля логика, метафизика и онтология в сущности тождественны. Процесс реального становления – это аспект логического процесса мышления. Схватывая законы логики при помощи априорного мышления, разум обретает точное знание реальности. Не существует дороги к истине, кроме той, которая обеспечивается изучением логики. Специфическим принципом логики Гегеля является диалектический метод. Мышление движется трехчастным путём. От тезиса к антитезису, т.е. к отрицанию тезиса, а от антитезиса к синтезу, т.е. к отрицанию отрицания Тот же самый тройственный принцип проявляется и в реальном становлении. Ибо единственной реальной вещью во Вселенной является Geist (разум или дух). Материальные вещи не обладают для себя бытием. Субстанция материи находится вне её, дух есть у себя бытие. То, что называется действительностью – помимо разума и божественного действия – в свете этой философии есть нечто гнилое или косное (ein Faules), которое может казаться, но не является в себе действительным <см.: Гегель Г. Философия истории. – СПб.: Наука, 1993. С. 70–73, 87>. Между гегелевским идеализмом и любой разновидностью материализма невозможен никакой компромисс. Пленённые престижем гегельянства в Германии 1840-х гг., Маркс и Энгельс опасались слишком радикально отклоняться от единственной философской системы, с которой были знакомы их сограждане. Они не были достаточно отважными, чтобы полностью отвергнуть гегельянство, как это было сделано несколькими годами позже, даже в Пруссии. Они предпочли предстать в роли продолжателей и реформаторов Гегеля, а не в роли иконоборцев-раскольников. Они хвастались тем, что трансформировали и улучшили гегелевскую диалектику, вывернули её наизнанку, или вернее перевернули её с головы на ноги <Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 301–303>. Они не понимали, что бессмысленно отрывать диалектику от её идеалистической основы и пересаживать в систему, называемую материалистической и эмпирической. Гегель был последователен, предполагая, что логический процесс точно отражается в процессах, происходящих в том, что обычно называется реальностью. Он не противоречит себе, применяя логическое априори к интерпретации Вселенной. Но совсем иное дело доктрина, основанная на наивном реализме, материализме и эмпиризме. Такой доктрине не будет никакой пользы от схемы интерпретации, которая выведена не из опыта, а из априорного рассуждения. Энгельс заявил, что диалектика является наукой об общих законах движения как внешнего мира, так и человеческого мышления; два ряда законов, которые по сути дела тождественны, а по своему выражению различны лишь постольку, поскольку человеческая голова может применять их сознательно, между тем, как в природе, – а до сих пор большей частью в человеческой истории – они прокладывают себе путь бессознательно, в форме внешней необходимости среди бесконечного ряда кажущихся случайностей <там же. С. 302>. Он сам, говорит Энгельс, никогда не имел никаких сомнений в этом отношении. Его интенсивные занятия математикой и естественными науками, которым он посвятил, по его признанию, восемь лет, были, как он заявляет, стимулированы желанием детально проверить обоснованность законов диалектики на конкретных примерах <Энгельс Ф. Анти-Дюринг// Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 10–11>. Эти штудии привели Энгельса к поразительным открытиям. Так, он обнаружил, что «вся геология представляет собой ряд отрицаний отрицаний». Бабочки «появляются на свет из яичка путём отрицания его ... и вновь отрицаются, т.е. умирают», и т.д. Нормальный жизненный путь ячменя выглядит следующим образом: «Ячменное зерно . .. отрицается и вытесняется растением, отрицанием зёрна. Оно растёт ... оплодотворяется и наконец производит вновь ячменные зёрна, а как только последние созревают, стебель отмирает, подвергаясь в свою очередь отрицанию. Как результат этого отрицания отрицания мы здесь имеем снова ячменное зерно, но не просто одно зерно, а в десять, двадцать, тридцать раз большее количество зёрен» <там же. С. 139–140>. Энгельсу не казалось, что он просто жонглирует словами. Применять терминологию логики к явлениям реальности – пустое времяпрепровождение. Подтверждать или отрицать можно утверждения о явлениях, событиях и фактах, но не сами эти явления, события или факты. Но если кто-то привержен такому неуместному и логически порочному метафорическому языку, не менее разумно называть бабочку подтверждением личинки, чем называть её отрицанием. Разве появление бабочки не является самоподтверждением личинки, вызреванием её внутренней цели, завершением её просто преходящего существования, раскрытием всех её потенциальных возможностей? Однако нет нужды долго распространяться об ошибочности интегрирования гегелевской диалектики в философию, не разделяющую основополагающий принцип Гегеля, тождественность логики и онтологии, и не отвергает идею, что из опыта можно что-то узнать. Ибо в сущности диалектика играет всего лишь роль обрамления в построениях Маркса и Энгельса и не оказывает существенное влияние на ход рассуждений <Hammacher E. Das philosophische-okonomische System des Marxismus. Leipzig, 1909. S. 506–511>. Неотъемлемой концепцией марксистского материализма являются «материальные производительные силы общества». Они представляют собой движущую силу, являющуюся причиной всех исторических фактов и изменений. В процессе общественного производства средств к существованию человек вступает в определённые отношения – производственные отношения – которые являются необходимыми и независимыми от их воли и соответствуют уровню развития материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений образует «экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возникает юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определённые формы общественного сознания». Способ производства материальной жизни обусловливает процесс социальной, политической и духовной (интеллектуальной) жизни в целом (в каждом из её проявлений). Не сознание (идеи и мысли) людей определяет их бытие (существование), а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На определённом этапе своего развития материальные производительные силы вступают в противоречие с существующими производственными отношениями, или с тем, что является просто их правовым выражением, с отношениями собственности (общественной системой законов о собственности), в рамках которой они до тех пор функционировали. Бывшие до этого формами развития производительных сил производственные отношения превращаются в их оковы. Наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы вся колоссальная надстройка медленно или быстро трансформируется <термин, используемый Марксом, umwalzen, Umwalzung. является немецким эквивалентом «революции»>. В этой трансформации следует всегда различать материальную трансформацию экономических условий производства, которые всегда можно установить методами естественных наук, и правовые, политические, религиозные, художественные <немецкий термин Kunst охватывает все отрасли поэзии, прозы и драматургии> или философские, одним словом, идеологические формы, в которых человек осознаёт этот конфликт и разрешает его. Эпоху трансформации нельзя уже оценивать согласно её собственному сознанию, как индивида нельзя оценивать по тому, как он сам себя представляет: необходимо объяснить это сознание исходя из противоречий материальной жизни из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она даёт достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созревают материальные условия их существования в недрах самого старого общества. Следовательно, человечество никогда не ставит перед собой задач, которых не может решить, ибо при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия её решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления <Маркс К. К критике политической экономии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 13. С. 7>. Самое замечательное в этой доктрине, – в ней не дано определение основной концепции – материальных производительных сил. Маркс нигде не говорит нам, что он имеет в виду, когда ссылается на материальные производительные силы. Мы должны вывести это из редких исторических иллюстраций его доктрины. Самый откровенный из этих случайных примеров можно найти в его книге «Нищета философии», опубликованной в 1847 г. на французском языке. Читаем: Ручная мельница даёт вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница – общество с промышленным капиталистом <Маркс К. Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.4. С. 133>. Это означает, что состояние практического технологического знания или технологическое качество инструментов и механизмов, используемых в производстве, должно считаться существенной чертой материальных производительных сил, которые однозначно определяют производственные отношения и тем самым «надстройку». Производственные методы являются реальными вещами, материальным бытием, которое в конечном счёте определяет социальные, политические и интеллектуальные проявления человеческой жизни. Эта интерпретация подтверждается всеми другими примерами, приводимыми Марксом и Энгельсом и откликом, который каждый новый технологический прорыв, у них вызывал. Они с энтузиазмом их приветствовали, потому что были убеждены, что каждое новое изобретение приближает их к осуществлению их надежд, приходу социализма <Маркс и некоторые его последователи иногда включали в понятие «материальные производительные силы» также и природные ресурсы. Но эти замечания делались случайно и не получили развития, очевидно потому, что это привело бы его к доктрине, которая объясняет, что история определяется структурой географической среды страны>. И до Маркса, и после Маркса многие философы подчёркивали выдающуюся роль, которую в истории цивилизации играет совершенствование технологических методов производства. Взгляд на популярные учебники истории, опубликованные за последние сто пятьдесят лет показывает, что их авторы должным образом подчёркивают важность новых изобретений и изменений, которые они вызывают. Они никогда не оспаривали трюизм, что материальное благосостояние является необходимым условием моральных, интеллектуальных и художественных достижений. Но Маркс говорит совершенно иное. В его доктрине инструменты и механизмы суть конечные вещи, материальные вещи, а именно материальные производительные силы. Всё остальное является необходимой надстройкой этого материального базиса. Этот фундаментальный тезис открыт для трёх неопровержимых возражений. Во-первых, технологические изобретения не являются чем-то материальным. Это продукты умственного процесса, рассуждений и порождения новых идей. Инструменты и машины можно назвать материальными, но действие разума, их создавшего, является духовным. Марксистский материализм не прослеживает «надстроечные» и «идеологические» явления до их «материальных» корней. Он объясняет эти феномены как вызванные по своей сути умственным процессом, а именно изобретением. Он приписывает этому умственному процессу, ошибочно определяемому как изначальный, природный, материальный факт, исключительную силу порождать все остальные социальные и интеллектуальные феномены. Во-вторых, изобретение и конструирование технологически новых инструментов недостаточно, чтобы их произвести. В дополнение к технологическому знанию и планированию требуется капитал, предварительно накопленный в результате сбережения. Каждый шаг по пути к технологическому усовершенствованию предполагает соответствующий капитал. Страны, называемые сегодня развивающимися, знают что требуется для того, чтобы улучшить их отсталый производственный аппарат. Планы строительства всех механизмов, которые они хотят приобрести, готовы или могут быть завершены в очень короткое время. Их сдерживает только недостаток капитала. Но сбережение и накопление капитала предполагает общественную структуру, в которой существует возможность сберегать и инвестировать. Производственные отношения, таким образом, являются не продуктом материальных производительных сил, а наоборот, необходимым условием их появления на свет. Маркс, разумеется, не мог не признать, что накопление капитала является «одним из самых необходимых условий для эволюции промышленного производства» <Маркс К. Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 154>. Часть его самого объёмистого трактата – «Капитал» – даёт историю – совершенно искажённую – накопления капитала. Но как только он переходит к доктрине материализма, он забывает всё, что сам сказал по этому предмету. Инструменты и механизмы уже создаются как бы путём стихийного порождения. Кроме того, необходимо помнить, что использование механизмов предполагает общественное сотрудничество в условиях разделения труда. Ни один механизм не может быть создан и использован в условиях, когда разделение труда не существует вообще или находится на рудиментарной стадии развития. Разделение труда означает общественное сотрудничество, т.е. общественные связи между людьми, общество. Как в таком случае можно объяснить существование общества, находя его причину в материальных производственных силах, которые сами могут появиться только в рамках предварительно существующих общественных связей? Маркс не понимал этой проблемы. Он обвинил Прудона, описавшего использование механизмов как следствие разделения труда, в незнании истории. Начинать с разделения труда и изучать механизмы только после этого, кричал Маркс, является искажением истории. Ибо механизмы являются «производительными силами», а не «общественными производственными отношениями», не «экономической категорией» <там же. С. 152>. Здесь мы сталкиваемся с упрямым догматизмом, не пытающимся уклониться ни от какого абсурда. Мы можем суммировать марксистскую доктрину следующим образом: В самом начале существуют «материальные производительные силы», т.е. технологическое оборудование человеческих производственных усилий, инструменты и механизмы. Никакие вопросы об их происхождении не допускаются; они есть – и всё; мы должны предположить, что они упали с неба. Эти материальные производительные силы заставляют людей вступать в определённые производственные отношения, которые не зависят от их воли. Эти производственные отношения далее определяют правовую и политическую надстройку общества, а также религиозные, художественные и философские идеи. Как будет отмечено ниже, любая философия истории должна продемонстрировать механизм, посредством которого высшая сила побуждает индивидов идти именно по тому пути, которые непременно приведут человечество к поставленным целям. В системе Маркса для ответа на этот вопрос предназначена доктрина классовой борьбы. Неустранимая слабость этой доктрины заключается в том, что она имеет дело с классами, а не с индивидами. Требуется показать, каким образом индивиды побуждаются к таким действиям, чтобы человечество в конце концов достигло пункта, который намечен для него производительными силами. Маркс отвечает, что поведение индивидов определяется осознанием интересов своего класса. Всё равно необходимо объяснить, почему индивиды отдают предпочтение интересам своего класса перед своими собственными интересами. Пока мы воздержимся от вопроса, а как индивид узнаёт, в чём состоят подлинные интересы его класса. Но даже Маркс не может не признать, что между интересами индивида и интересами класса, к которому он принадлежит, существует конфликт <так, мы читаем в «Манифесте Коммунистической партии»: «Эта организация пролетариев в класс, и тем самым – в политическую партию, ежеминутно вновь разрушается конкуренцией между самими рабочими». (Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 433.)>. Он проводит различие между классово сознательными пролетариями, т.е. теми, кто ставит интересы своего класса выше своих личных интересов, и теми, кто таковыми не являются. Он считает, что одна из целей социалистической партии – пробудить классовое сознание в той части пролетариата, которая не является стихийно классово сознательной. Маркс запутывает проблему, смешивая понятия касты и класса. Там, где существуют сословные и кастовые различия, все члены каждой касты, кроме самой привилегированной, имеют один общий интерес, а именно – уничтожить правовые ограничения своей собственной касты. Всех рабов, например, объединяла кровная заинтересованность в отмене рабства. Но таких конфликтов не существует в обществе, где все граждане равны перед законом. Против выделения различных классов среди членов такого общества нельзя выдвинуть никакого логического возражения. Любая классификация логически допустима, как бы произвольно ни был выбран признак классификации. Но абсурдно классифицировать членов капиталистического общества в соответствии с их положением в схеме разделения общественного труда, а затем отождествлять эти классы с кастами сословного общества. В сословном обществе индивид наследует кастовую принадлежность от своих родителей, на протяжении всей своей жизни он остаётся в своей касте, и его дети рождаются её членами. Только в исключительных случаях удача может поднять человека в более высокую касту. Для подавляющего большинства каста неизменно определяет их положение в жизни. Классы, выделяемые Марксом в человеческом обществе, имеют другую природу. Их состав колеблется. Принадлежность к классу не является наследственной. Она присваивается как бы ежедневно повторяющимся плебисцитом всех людей. Публика своими расходами и покупками определяет тех, кто должен владеть и управлять заводами, кто должен играть роли в театральных постановках, кто должен работать на фабриках и шахтах. Богатые люди становятся бедными, а бедные богатыми. Как наследники, так и те, кто сами приобрели богатство, должны сохранять свои позиции, защищая свои активы от конкуренции уже признанных фирм и честолюбивых новичков. В свободной рыночной экономике не существует никаких привилегий, никакой защиты капиталовложений, никаких барьеров, препятствующих кому-либо стремится к любому призу. Доступ в любой марксистский класс свободен для каждого. Члены любого класса конкурируют друг с другом, они не объединены общим классовым интересом и не противостоят членам других классов, вступая в союз либо с целью защиты общих привилегий, которые те, кого они задевают желают видеть отменёнными, либо пытаясь уничтожить институциональные ограничения, которые желают сохранить те, кто извлекает из них выгоду. Либералы – приверженцы laissez faire утверждают: если старые законы, учреждавшие сословные привилегии и поражения в правах отменены, и не введена практика, имеющая такой же характер – например, пошлины, субсидии, дискриминационное налогообложение, потакание негосударственным учреждениям, таким как церкви, профсоюзы и т.д. в применении принуждения и угроз – то существует равенство всех граждан перед законом. Никакие законодательные препятствия не стесняют их стремлений и амбиций. Каждый свободен состязаться за любое социальное положение или функцию, занять которые позволяют его личные способности. Коммунисты отрицают, что именно так действует капиталистическая система, организованная на основе либеральной системы равенства перед законом. В их глазах частная собственность на средства производства предоставляет их владельцам – буржуазии или капиталистам, по терминологии Маркса – привилегию, фактически не отличающуюся от когда-то пожалованных феодальным лордам. «Буржуазная революция» не уничтожила привилегии и дискриминацию масс; она, говорят марксисты, просто вытеснила старый правящий и эксплуататорский класс аристократов новым правящим и эксплуататорским классом – буржуазией. Эксплуатируемый класс, пролетариат, не получил от этих реформ никакой выгоды. У него просто сменились хозяева, но сам он остался угнетаемым и эксплуатируемым. Нужна новая и окончательная революция, которая, путём уничтожения частной собственности на средства производства, установит бесклассовое общество. Социалистическая, или коммунистическая доктрина абсолютно не учитывает существенную разницу между условиями сословного или кастового общества и условиями капиталистического общества. Феодальная собственность возникала либо в результате завоевания, либо в результате дара со стороны завоевателя. Она прекращалась либо вследствие аннулирования дара, либо вследствие завоевания со стороны более сильного завоевателя. Это была собственность «божией милостью», потому что в конечном итоге исходила от военной победы, которую смирение и тщеславие государей приписывало вмешательству Бога. Владельцы феодальной собственности не зависели от рынка, они не служили потребителям; в пределах своих прав собственности они были реальными властителями. Однако положение капиталистов и предпринимателей в рыночной экономике совсем иное. Они приобретают и умножают свою собственность посредством услуг, предоставляемых ими потребителям, и удержать её они могут, только продолжая ежедневно предоставлять услуги максимально высокого качества. Эту разницу нельзя ликвидировать, метафорически называя успешного производителя спагетти «королём спагетти». Маркс никогда не ставил перед собой безнадёжной задачи опровергнуть описание экономистами действия рыночной экономики. Вместо этого он стремился показать, что в будущем капитализм приведёт к весьма неудовлетворительному состоянию. Он взялся продемонстрировать, что действие капитализма должно неизбежно привести к концентрации богатства в руках всё уменьшающегося количества капиталистов, с одной стороны, и к прогрессирующему обнищанию подавляющего большинства, с другой стороны. Выполнение этой задачи он начал с железного закона заработной платы, в соответствии с которым средняя заработная плата представляет собой то количество средств к существованию, которое необходимо для того, чтобы обеспечить рабочим уровень простого выживания и дать возможность вырастить потомство <разумеется, Марксу не нравился немецкий термин «das eherne Lohngesetz». потому что он был изобретён его соперником Фердинандом Лассалем>. Этот так называемый закон уже давно скомпрометирован, и даже самые фанатичные марксисты от него отказались. Но даже если в порядке дискуссии назвать этот закон верным, очевидно, что он ни в коем случае не служит основой для доказательства того, что развитие капитализма ведёт к прогрессивному обнищанию наёмных работников. Если ставки заработной платы при капитализме всегда столь низки, что по физиологическим причинам они не могут упасть ещё ниже, не ликвидировав целый класс наёмных работников, то невозможно обосновать тезис «Манифеста Коммунистической партии» о том, что с развитием промышленности рабочие «всё более опускаются» [16]. Подобно всем остальным аргументам Маркса, его доказательство противоречиво и само себя опровергает. Маркс хвастался тем, что открыл имманентные законы капиталистической эволюции. Самым важным из этих законов он считал закон прогрессивного обнищания масс наёмных работников. Именно действие этого закона вызовет окончательный крах капитализма и возникновение социализма <Маркс К. Капитал. T. I // Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 772>. Когда будет показано, что он ложен, будет разрушен фундамент как экономической системы Маркса, так и его теории эволюции капитализма. В связи с этим мы должны установить тот факт, что в капиталистических странах уровень жизни наёмных рабочих беспрецедентно и невообразимо улучшился с момента публикации «Манифеста Коммунистической партии» и первого тома «Капитала». Маркс во всех отношениях неверно понимал функционирование капиталистической системы. Неизбежным следствием голословно утверждаемого прогрессивного обнищания наёмных рабочих является концентрация всего богатства в руках класса капиталистических эксплуататоров, количество которых постоянно уменьшается. Рассматривая эту проблему Маркс не учитывал, что появление крупных предприятий не обязательно подразумевает концентрацию богатства в немногих руках. Предприятия большого бизнеса почти все без исключения являются корпорациями именно потому, что они слишком велики, чтобы отдельные индивиды владели ими целиком. Рост предприятий оставил далеко позади рост индивидуальных состояний. Активы корпораций не тождественны богатству их акционеров. Значительная часть этих активов – эквивалент выпущенных привилегированных акций и облигаций и привлечённых кредитов – фактически принадлежит, хоть и не в смысле юридической концепции собственности, другим людям – владельцам облигаций и привилегированных акций и кредиторам. Там, где этими ценными бумагами владеют сберегательные банки и страховые компании, а кредиты выданы такими банками и компаниями, фактическими владельцами являются люди, которые владеют их обязательствами. Аналогично, простые акции корпорации, как правило, также не концентрируются в руках одного человека. Как правило, чем больше корпорация, тем шире распределены акции. По своей сути, капитализм представляет собой массовое производство для нужд широких масс. Но Марксом всегда владела вводящая в заблуждение концепция, что рабочие трудятся исключительно ради выгоды высшего класса праздных паразитов. Он не понимал, что рабочие сами потребляют намного большую часть всех производимых потребительских товаров. Миллионеры потребляют ничтожную часть того, что называется национальным продуктом. Все отрасли большого бизнеса прямо или косвенно обеспечивают потребности простого человека. Отрасли, производящие предметы роскоши, всегда состоят из малых и средних предприятий. Появление большого бизнеса само по себе является доказательством того, что именно массы, а не денежные мешки являются главными потребителями. Те, кто изучают феномен большого бизнеса под рубрикой «концентрация экономической власти», не понимают, что экономическая власть принадлежит покупающей публике, от покровительства которой зависит процветание фабрик. В ипостаси покупателя наёмный работник является потребителем, который «всегда прав». Однако Маркс заявляет, что буржуазия «неспособна обеспечить существование своего раба в рамках его рабства». Маркс выводит превосходство социализма из того, что движущие силы исторической эволюции, материальные производительные силы, непременно приведут к социализму. Поскольку им владел гегельянский сорт оптимизма, то он не считал нужным дальше доказывать достоинства социализма. Для него было очевидно, что социализм, будучи более поздним этапом истории, чем капитализм, также является и лучшей стадией <об ошибке, содержащейся в этом рассуждении см. ниже. Гл. 8, раздел 4, и далее>. Сущее богохульство сомневаться в его достоинствах. Осталось показать механизм, посредством которого природа вызывает переход от капитализма к социализму. Инструмент природы – классовая борьба. Поскольку с развитием капитализма положение рабочих всё более ухудшается, их страдания, угнетение, рабство и деградация увеличиваются, это приводит к мятежу, и устанавливает социализм. Вся логическая цепочка этого рассуждения рушится в результате установления факта, что капитализм не усиливает пауперизацию наёмных рабочих, а наоборот, повышает их уровень жизни. Почему массы должны неизбежно подталкиваться к восстанию, если они получают больше и имеют лучшие по качеству пищу, жильё и одежду, автомобили и холодильники, радиоприёмники и телевизоры, нейлон и другие синтетические продукты? Даже если бы, в порядке дискуссии, мы признали, что рабочие доводятся до бунта, то почему их революционное восстание должно быть нацелено именно на установление социализма? Единственный мотив, который может побудить их требовать социализм, это убеждение, что им самим при социализме будет лучше, чем при капитализме. Но марксизм, стремившийся избежать изучения экономических проблем социалистического сообщества, ничем не доказал превосходство социализма над капитализмом, кроме рассуждения в круге: социализм неизбежно наступит на следующем этапе исторической эволюции. Будучи более поздней стадией, чем капитализм, он необходимо выше и лучше, чем капитализм. Почему он обязательно наступит? Потому что рабочие, при капитализме обречённые на прогрессирующее обнищание, восстанут и установят социализм. Но какие иные мотивы могут побудить их стремиться к установлению социализма, кроме убеждения, что социализм лучше, чем капитализм. А превосходство социализма выводится Марксом из того факта, что приход социализма неизбежен. Круг замкнулся. В контексте марксистской доктрины превосходство социализма доказывается тем, что пролетариат стремится к социализму. То, что думают философы – утописты – не считается. Имеют значение только идеи пролетариата, класса, которому история доверила задачу формирования будущего. Но дело в том, что концепция социализма возникла не в «пролетарском разуме». Ни один пролетарий или сын пролетария не внёс ни одной существенной идеи в социалистическую идеологию. Интеллектуальными отцами социализма были члены интеллигенции, отпрыски «буржуазии». Сам Маркс был сыном состоятельного адвоката. Он посещал немецкую Gimnasium, школу, которую все социалисты разоблачали как часть буржуазной системы образования, и его семья содержала его на протяжении всех лет его учёбы; он не работал, когда учился в университете. Он женился на дочери немецкого аристократа, его шурин был министром внутренних дел Пруссии и в этом качестве – прусской полиции. В его доме служила горничная, Хелена Демут, никогда не бывавшая замужем, которая следовала за семейством Маркса при всех переездах – идеальная модель эксплуатируемой прислуги, фрустрация и подавленная сексуальная жизнь которой неоднократно описаны в немецком «социальном» романе. Фридрих Энгельс был сыном состоятельного фабриканта и сам был фабрикантом; он отказался жениться на своей любовнице Мэри, потому что она была необразованной и «низкого» происхождения <после смерти Мэри, Энгельс в качестве любовницы взял её сестру. Он женился на ней, когда она была на смертном одре «чтобы доставить ей последнее удовольствие». Gustav М. Frederick Engels. – The Hauge, Martinus Nijhorf, 1934. V. 2 Р. 329>; он любил развлечения британского мелкопоместного дворянства, такие, как верховая охота с собаками. Рабочие никогда не горели энтузиазмом по поводу социализма. Они поддерживали профсоюзное движение, стремление которого к высоким зарплатам Маркс презирал как бесполезное <Маркс К. Заработная плата, цена и прибыль // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 153–154. См. ниже. гл. 7, раздел 6>. Рабочие требовали всех тех мер государственного вмешательства в экономику, которые Маркс определял как мелкобуржуазные. Они противодействовали технологическому совершенствованию, в прошлом они разрушали машины, сейчас посредством профсоюзного давления принуждают к раздуванию штатов. Синдикализм – присвоение предприятий рабочими, которые на них заняты – вот программа, которая стихийно рождается в среде рабочих [17]. А социализм был привнесён в массы интеллектуалами буржуазного происхождения. За обедами в роскошных домах Лондона и загородных поместьях позднего викторианского «общества» леди и джентльмены в модных вечерних туалетах придумывали программы обращения английского пролетариата в социалистическую веру. Из предположительно непримиримого конфликта классовых интересов Маркс выводит свою доктрину идеологизированности мышления. В классовом обществе человек неспособен постигнуть теории, которые являются в значительной степени истинным описанием реальной действительности. Поскольку его классовая принадлежность, его общественное бытие определяет его мысли, то продукты его интеллектуальных усилий оказываются идеологически окрашенными и искажёнными. Они суть не истина, а идеологии. Идеология в марксистском смысле этого термина представляет собой ложную доктрину, которая, однако, именно за счёт своей ложности, служит интересам класса, из которого происходит её автор. Мы можем не обсуждать здесь некоторые аспекты этой идеологической доктрины. Нет нужды заново опровергать доктрину полилогизма, согласно которой логическая структура разума у членов разных классов различна <Мизес Л. Человеческая деятельность. С. 71–88>. Более того, мы можем даже признать, что главная забота мыслителя – содействовать исключительно интересам своего класса, даже если они входят в противоречие с его интересами как индивида. Наконец, мы можем даже воздержаться от того, чтобы ставить под сомнение догму, что незаинтересованного поиска истины и знания не существует, и что все человеческие изыскания направляются практической целью – обеспечить успешные действия умственными инструментами. Доктрина идеологии останется несостоятельной, даже если будут отклонены все неопровержимые возражения, которые можно выдвинуть с точки зрения этих трёх аспектов. Можно как угодно оценивать адекватность прагматического определения истины, но очевидно, что по крайней мере одной из характерных признаков истинной теории является то, что действия, основывающиеся на ней, успешно добиваются ожидаемых результатов. В этом смысле истина работает, тогда как ложь не работает. Как раз в том случае, если мы допустим, вместе с марксистами, что целью теоретизирования всегда являются успешные действия, то неизбежно возникает вопрос, почему и каким образом идеологическая (т.е. в марксистском смысле ложная) теория должна быть более полезна для класса, чем правильная теория? Нет никаких сомнений, что изучение механики было мотивировано, по крайней мере, в определённой степени, практическими соображениями. Люди хотели использовать теоремы механики, чтобы решить разнообразные инженерные проблемы. Именно стремление получить практические результаты побудило их искать правильную, а не просто идеологическую (ложную) науку механики. С какой стороны ни взглянуть на эту проблему, ложная теория никак не может служить человеку или классу или человечеству в целом лучше, чем правильная теория. Как Маркс пришёл к этой доктрине? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны вспомнить мотивы, подтолкнувшие Маркса к созданию всех его литературных произведений. Он был движим одной страстью – борьбой за социализм. Но он полностью отдавал себе отчёт в своей неспособности хоть как-то разумно возразить против разрушительной критики экономистами социалистических планов. Он был убеждён, что система экономической доктрины, разработанная экономистами классической школы, была неуязвимой и оставался в неведении о серьёзных сомнениях, которые уже вызывали в некоторых умах важнейшие теоремы этой доктрины. Подобно своему современнику Джону Стюарту Миллю он верил, что «в законах ценности нет ничего, что осталось бы выяснить современному или любому будущему автору; теория этого предмета является завершённой» <Милль Дж. С. Основы политической экономии. Т. 3. – М.: Прогресс, 1980. С. 172>. Когда в 1871 г. работы Карла Менгера и Уильяма Стенли Джевонса провозгласили новую эпоху в экономических исследованиях, карьера Маркса как экономиста уже подходила к концу. Первый том «Капитала» был опубликован в 1867 г.; рукопись следующих томов была почти готова. Нет никаких указаний на то, что он осознал значение новой теории. Экономические учения Маркса по существу представляют собой искажённое перефразирование теорий Адама Смита, и прежде всего Рикардо. У Смита и Рикардо не было возможности опровергнуть социалистические доктрины, так как они были выдвинуты только после их смерти. Поэтому Маркс оставил их в покое. Но он излил всё своё негодование на их последователей, попытавшихся критически проанализировать социалистические программы. Он высмеивал их, называя «вульгарными экономистами» и «сикофантами буржуазии» [18]. И поскольку ему необходимо было их опорочить, он изобрёл свою схему идеологии. «Вульгарные экономисты» по причине своего буржуазного происхождения органически неспособны открыть истину. Все продукты их рассуждений могут быть только идеологическими, т.е., в соответствии с использованием термина «идеология» Марксом, искажением истории, обслуживающим интересы буржуазии. Нет нужды опровергать логику их аргументации с помощью дискурсивного рассуждения и критического анализа. Достаточно вскрыть их буржуазное происхождение и тем самым «необходимо» идеологический характер их доктрин. Они неправы, потому что являются буржуа. Ни один пролетарий не должен придавать значения их умозрениям. Чтобы скрыть, что эта схема была изобретена специально для того, чтобы дискредитировать экономистов, её необходимо было возвести в ранг всеобщего эпистемологического закона, действительного для всех отраслей знания. Так доктрина идеологии стала ядром марксистской эпистемологии. Маркс и все его последователи сконцентрировали свои усилия на обосновании этого паллиатива и подборе иллюстраций его действия. Не было такой нелепости, от которой они пытались бы уклониться. Они интерпретировали все философские системы, физические и биологические теории, всю литературу, музыку и живопись с «идеологической» точки зрения. Но, разумеется, они недостаточно последовательны, чтобы приписывать своим доктринам всего лишь идеологических характер. Подразумевается, что марксистские догматы не являются идеологией [19]. Они суть предвидение [20] знания о будущем бесклассовом обществе, которое, освобождённое от пут классовых конфликтов, будет в состоянии постичь чистое знание, не искажённое идеологическими недостатками. Таким образом, мы можем понять тимологические мотивы, которые привели Маркса к его теории идеологии. Однако это не ответ на вопрос, почему идеологическое искажение истины более выгодно интересам класса, чем правильная доктрина. Маркс никогда не рискнул объяснить это, возможно, отдавая себе отчёт в том, что любая попытка сделать это затянет его в трясину неразрешимых противоречий и нелепостей. Нет нужды подчёркивать смехотворность утверждения, что идеологические физические, химические или терапевтические теории более выгодны для любого класса или индивида, чем правильные. Можно оставить без внимания заявления марксистов по поводу идеологического характера теорий, разработанных представителями буржуазии Менделем, Герцем, Планком, Гейзенбергом и Эйнштейном. Достаточно подвергнуть исследованию якобы идеологический характер буржуазной экономической науки. В глазах Маркса, буржуазное происхождение подвигло классических экономистов на разработку системы, из которой логически следовало оправдание несправедливых притязаний капиталистических эксплуататоров. (Здесь он противоречит себе, так как на основе этой системы сделал противоположные выводы.) Теоремы классической школы, из которых, якобы, можно вывести оправдание капитализма, Маркс атакует наиболее яростно: что редкость материальных факторов производства, от которых зависит благосостояние человека, является неизбежным, естественным условием человеческого существования; что никакая система экономической организации общества не способна создать государства изобилия, где каждому можно дать по потребностям; что повторение периодов экономических спадов внутренне не присуще действию свободной рыночной экономики, а наоборот – неизбежный результат государственного вмешательства в экономику с ложной целью – понизить ставку процента и вызвать экономический бум при помощи инфляции и кредитной экспансии. Однако мы должны задать вопрос, какую пользу, с марксистской точки зрения, подобное оправдание капитализма может принести капиталистам? Сами они не нуждались ни в каком оправдании системы, которая – согласно Марксу – причиняла ущерб рабочим и была выгодна им самим. Им не нужно было успокаивать свою совесть, так как, опять же согласно Марксу, любой класс безжалостен в преследовании собственных интересов. Точно также, с точки зрения марксистской доктрины, недопустимо предполагать, что польза, которую идеологическая теория, происходящая из «ложного самосознания» и потому искажающая истинное положение дел, приносила эксплуататорскому классу, заключалась в том, чтобы обмануть эксплуатируемый класс, сделать его податливым и заставить подчиняться, и тем самым сохранить или по меньшей мере продлить несправедливую систему эксплуатации. Ибо согласно Марксу, срок жизни определённой системы производственных отношений не зависит от каких-либо духовных факторов. Он определяется исключительно состоянием материальных производительных сил. Если изменяются производительные силы, то производственные отношения (т.е. отношения собственности) и вся идеологическая надстройка также должны измениться. Никакие человеческие усилия не могут ускорить эту трансформацию. Ибо, как говорил Маркс, «ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она даёт достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созревают материальные условия их существования в недрах самого старого общества» <Маркс К. К критике политической экономии // Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.13. С.7. (см. выше. гл. 7, раздел 2 и далее)>. Это ни в коем случае не просто случайное замечание Маркса. Это один из главных пунктов его доктрины. Именно на основе этой теоремы он требует называть его доктрину научным социализмом, в отличие от утопического социализма его предшественников. На его взгляд, отличительной чертой утопического социализма была вера, что осуществление социализма зависит от духовных и интеллектуальных факторов. Вы должны убедить людей, что социализм лучше, чем капитализм, и затем они заменят капитализм социализмом. В глазах Маркса эта утопическая вера была абсурдной. Наступление социализма никоим образом не зависит от мыслей и желаний людей; оно является результатом развития производительных сил. Когда придёт время и капитализм достигнет своей зрелости, наступит социализм. Он не может появиться ни раньше, ни позже. Буржуазия может изобретать любые самые тщательно разработанные идеологии – всё тщетно; она не может отсрочить день крушения капитализма. Возможно, некоторые, желая спасти марксистскую концепцию «идеологии», будут рассуждать следующим образом: капиталисты стыдятся своей роли в обществе. Они чувствуют вину за то, что являются «баронами-разбойниками, ростовщиками и эксплуататорами» и присваивают прибыль. Они нуждаются в классовой идеологии, чтобы вновь обрести уверенность в себе. Но почему они должны краснеть? С точки зрения марксистской доктрины в их поведении нет ничего, чего стоило бы стыдиться. Согласно марксизму капитализм является необходимым этапом в исторической эволюции человечества. Он представляет собой необходимое звено в последовательности событий, которые в конце концов приведут к блаженству социализма. Капиталисты, будучи капиталистами, суть просто орудие истории. Они исполняют то, что согласно предначертанному плану эволюции человечества должно быть сделано. Они подчиняются вечным законам, независимым от человеческой воли. Они не могут не делать того, что делают. Они не нуждаются ни в какой идеологии, ни в каком ложном самосознании, которые говорили бы им, что они правы. В свете марксистской доктрины они правы. Если бы Маркс был последователен, то он призывал бы рабочих: не вините капиталистов; «эксплуатируя» вас они делают вам лучше: они прокладывают дорогу социализму. Как ни крути, невозможно найти никакой причины, почему идеологическое искажение истины должно быть более полезным для буржуазии, чем правильная теория. Классовое сознание, говорит Маркс, порождает классовую идеологию. Классовая идеология обеспечивает класс интерпретацией реальной действительности и в то же время учит, как действовать ради блага своего класса. Содержание классовой идеологии однозначно определяется исторической стадией развития материальных производительных сил и ролью, которую данный класс играет на этом этапе истории. Идеология – это не произвольное дитя разума. Она – отображение материальных условий существования класса её автора, отразившихся в его голове. Поэтому она не является индивидуальным феноменом, зависящим от фантазии мыслителя. Она предписывается разуму реальностью, т.е. классовым статусом того человека, который мыслит. Разумеется, не каждый товарищ по классу является литератором и публикует то, что он думает. Но все литераторы, принадлежащие к данному классу, рождают одинаковые идеи, и все другие члены класса одобряют их. В марксизме нет места допущению, что разные члены одного класса могут серьёзно расходиться в идеологии. Для всех членов класса существует только одна идеология. Если человек выражает идеи, расходящиеся с идеологией определённого класса, то это потому, что он не принадлежит к данному классу. Нет необходимости опровергать его идеи с помощью дискурсивного рассуждения. Достаточно вскрыть его происхождение и классовую принадлежность. Это решает вопрос. Однако если от правильной марксистской веры отклоняется человек, чьё пролетарское происхождение и принадлежность к рабочему классу не могут быть оспорены, то он является предателем. Невозможно предположить, что он может искренне отвергать марксизм. Будучи пролетарием, он неизбежно должен думать как пролетарий. Его внутренний голос безошибочно указывает ему, что является правильной пролетарской идеологией. Он поступает непорядочно, подавляя свой внутренний голос и открыто исповедуя неортодоксальные мнения. Маркс и Энгельс, два человека бесспорно буржуазного происхождения, произвели на свет классовую идеологию класса пролетариев. Они никогда не рисковали обсуждать свою доктрину с несогласными аналогично тому, как учёные, например, обсуждают все «за» и «против» теорий Ламарка, Дарвина, Менделя и Вейсмана. На их взгляд, их противники были либо буржуазными идиотами <например, «буржуазная глупость» (о Бентаме, Маркс К. Капитал. Т. I // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 624.), «буржуазный кретинизм» (о Дестюте де Траси. Маркс К. Капитал. Т. II // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 24. С. 555), и т.д.>, либо пролетарскими предателями. Как только социалист хоть на дюйм отклонялся от ортодоксального кредо, Маркс и Энгельс яростно нападали на него, высмеивали и оскорбляли, выставляли негодяем и безнравственным и продажным монстром. После смерти Энгельса должность верховного арбитра, решающего что является правильным и неправильным марксизмом, перешла к Карлу Каутскому. В 1917 г. она перешла к Ленину и стала функцией высшего советского руководства. В то время как Маркс, Энгельс и Каутский были вынуждены довольствоваться уничтожением репутации своих оппонентов, Ленин и Сталин могли уничтожать их физически. Постепенно они подвергли анафеме тех, кого когда-то все марксисты, включая самих Ленина и Сталина, считали великими поборниками дела пролетариата: Каутского, Макса Адлера, Отто Бауэра, Плеханова, Бухарина, Троцкого, Рязанова, Радека, Зиновьева и многих других. Те, кого они могли схватить, были брошены в тюрьмы, подвергнуты пыткам и, в конце концов, убиты. Выжили и спокойно умерли в своих постелях только те, кто имел счастье жить в странах, где господствовала «плутодемократическая реакция». С марксистской точки зрения можно привести веские доводы в пользу принятия решений большинством. Если возникают сомнения относительно правильности содержания пролетарской идеологии, то идеи, разделяемые большинством пролетариев, должны считаться тем, что верно отражают подлинно пролетарскую идеологию. Так как марксизм предполагает, что подавляющее большинство народа составляет пролетариат, это будет равносильно передаче компетенции принимать окончательные решения в конфликтах мнений парламентам, избираемым взрослыми избирателями. Однако несмотря на то, что отказ сделать это означает подрыв всей доктрины идеологии, ни Маркс, ни его последователи не были готовы подвергнуть свои мнения голосованию большинства. На протяжении всей своей карьеры Маркс не доверял народу и относился с крайним подозрением к парламентским процедурам и принятию решений путём голосования. Он с восторгом принял Парижскую революцию июня 1848 г., в которой небольшое меньшинство парижан восстало против правительства, поддерживаемого парламентом, избранным всеобщим голосованием мужского населения. Парижская Коммуна весны 1871 г., в ходе которой опять парижские социалисты боролись против режима, установленного подавляющим большинством представителей французского народа, ещё больше пришлась ему по душе. Здесь он нашёл осуществление своего идеала диктатуры пролетариата, диктатуры шайки лидеров, назначивших самих себя. Он старался убедить марксистские партии всех стран Западной и Центральной Европы основывать свои надежды не на выборной компании, а на революционных методах. В этом отношении русские коммунисты были его верными последователями. В русском парламенте, избранном под контролем ленинского правительства всеми взрослыми гражданами, несмотря на давление, оказываемое на избирателей правящей партией, было менее 25% коммунистов. Три четверти народа проголосовало против коммунистов. Но Ленин разогнал парламент силой оружия и прочно установил диктаторское правление меньшинства. Главой советской власти стал верховный первосвященник марксисткой секты. Данное им название этой должности вело своё происхождение из того факта, что он нанёс поражение своим соперникам в кровавой гражданской войне. Поскольку марксисты не признают, что различие мнений может быть урегулировано путём обсуждения и убеждения или разрешено путём голосования большинством голосов, то не существует иного решения, кроме гражданской войны. Признак хорошей идеологии, т.е. идеологии, соответствующей подлинным классовым интересам пролетариев, – успех её сторонников в покорении и ликвидации своих оппонентов. Маркс молчаливо предполагал, что общественное положение класса однозначно определяет его интересы и что не может быть никаких сомнений в том, какая политика лучше всего соответствует этим интересам. Класс не должен выбирать из нескольких различных видов политики. Историческая ситуация предписывает ему вполне конкретную политику. Альтернативы не существует. Отсюда следует, что класс не должен действовать, так как действие подразумевает выбор из разных возможных вариантов поведения. Посредством членов класса действуют материальные производительные силы. Однако Маркс, Энгельс и все другие марксисты игнорировали эту фундаментальную догму своего кредо, как только они выходили за границы эпистемологии и начинали комментировать исторические и политические проблемы. Причём они не только обвиняли непролетарские классы во враждебности к пролетариату, но и критиковали их политику за то, что она не способствует достижению интересов их собственных классов. Самым важным политическим памфлетом Маркса является Воззвание «Гражданская война во Франции» (1871). Он яростно нападает на французское правительство, которое, поддерживаемое подавляющим большинством нации, стремилось подавить восстание Парижской Коммуны. Он безответственно клевещет на всех ведущих членов этого правительства, называя их мошенниками, лжецами и растратчиками. Жюль Фавр, как он обвиняет, «сожительствовал с женой некоего горького алкоголика» [21], а генерал де Галиффе наживался на проституции своей жены [22]. Одним словом, памфлет стал образцом тактики диффамации социалистической прессы, которую, когда её на вооружение приняла бульварная пресса, марксисты с возмущением критиковали как одно из худших уродств капитализма. Тем не менее эту порочащую ложь, как бы она ни была достойна порицания, можно интерпретировать как партизанскую военную уловку в безжалостной войне против буржуазной цивилизации. Она по крайней мере не является несовместимой с марксистскими эпистемологическими принципами. Однако другое ставит под сомнение целесообразность буржуазной политики с точки зрения классовых интересов. Воззвание утверждает, что политика французской буржуазии разоблачила главное учение своей идеологии, единственной целью которой является «отодвинуть на более позднее время классовую борьбу»; с этого момента классовое господство буржуазии уже не может больше «прикрываться национальным мундиром». С этого момента не может быть никакого вопроса о мире или перемирии между рабочими и их эксплуататорами. Борьба будет возобновляться вновь и вновь и не может быть ни малейшего сомнения в конечной победе рабочих <Маркс К. Гражданская война во Франции // Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 17. С. 365>. Необходимо отметить, что эти замечания сделаны с учётом ситуации, в которой большинство французов должны были выбирать между безусловной капитуляцией перед незначительным меньшинством и борьбой с ним. Ни Маркс, ни кто-либо ещё никогда не ожидали, что большая часть народа без сопротивления уступит вооружённому нападению со стороны меньшинства. Ещё более важно то, что Маркс в этих высказываниях приписывает политике, принятой французской буржуазией, решающее влияние на ход событий. Этим он противоречит всему, что писал в других работах. В «Манифесте Коммунистической партии» он объявил непримиримую и безжалостную классовую борьбу без какого-либо учёта оборонительной тактики, к которой может прибегнуть буржуазия. Он вывел неизбежность классовой борьбы из классового положения эксплуататоров и эксплуатируемых. В марксистской системе нет места предположению о том, что политика, принимаемая на вооружение буржуазией, может оказать какое-либо влияние на возникновение классовой борьбы и её исход. Если верно, что один класс, французская буржуазия 1871 г., был в состоянии выбирать между альтернативными вариантами политики и посредством этого решения оказать влияние на ход событий, то то же самое должно быть верно и для других классов в других исторических ситуациях. В таком случае рушатся все догмы марксистского материализма. Тогда неверно, что классовое положение указывает классу, в чём состоят его подлинные классовые интересы и какая политика лучше всего служит этим интересам. Неверно, что только идеи, способствующие реальным интересам класса, встречают одобрение со стороны тех, кто направляет политику класса. Может случиться, что политика направляется иными идеями и тем самым оказывает влияние на ход событий. Но тогда неверно, что в истории имеют значение только интересы и что идеи суть просто идеологическая надстройка, однозначно определяемая этими интересами. Появляется настоятельная необходимость исследовать идеи, чтобы выделить те, которые действительно выгодны интересам конкретного класса, и отсеять те, которые таковыми не являются. Становится необходимым обсуждать конфликтующие идеи с помощью методов логического рассуждения. Паллиатив, посредством которого Маркс стремился объявить вне закона беспристрастное взвешивание всех «за» и «против» определённой идеи, рушится. Вновь открывается путь к изучению достоинств и недостатков социализма, которое Маркс стремился запретить как «ненаучное». Другим важным выступлением Маркса был его доклад 1865 г. «Заработная плата, цена и прибыль». В этом документе Маркс критикует традиционную политику профсоюзов. Они должны отказаться от своего консервативного девиза: «Справедливая заработная плата за справедливый рабочий день!» и должны написать на своём знамени революционный лозунг: «Уничтожение системы наёмного труда!» . Это явно спор о том, какая политика лучше всего отвечает классовым интересам рабочих. В этом случае Маркс отходит от своего обычного метода клеймения всех своих оппонентов-пролетариев. Он неявно признаёт, что даже между честными и искренними защитниками классовых интересов рабочих могут существовать разногласия и что эти расхождения можно урегулировать при помощи обсуждения этих вопросов. Возможно, по зрелому размышлению он сам обнаружил, что данная трактовка проблемы несовместима со всеми его догмами, ибо он не опубликовал этот доклад, который прочитал 26 июня 1865 г. в Генеральном совете Международного товарищества рабочих [23]. Впервые он был опубликован в 1898 г. одной из его дочерей. Однако мы обсуждаем не то, что Марксу не удалось последовательно придерживаться своей собственной доктрины, и не примеры его рассуждений, несовместимые с ней. Мы должны исследовать состоятельность марксистской доктрины и поэтому должны обратить внимание на специфический смысл термина «интересы» в её контексте. Каждый индивид и по этой причине каждая группа индивидов стремятся заменить положение дел, которое им подходит меньше, положением дел, которое они считают более удовлетворительным. Не обращая внимание ни на какие оценки этих двух положений дел с любой другой точки зрения, мы можем сказать, что в этом смысле он преследует свои собственные интересы. Но вопрос о том, что является более, а что менее желательным решается действующим индивидом. Это результат выбора из множества возможных решений. Он суть ценностное суждение. Выбор определяется представлениями индивида о последствиях, которые эти различные состояния могут иметь для его собственного благополучия. Но в конечном счёте он зависит от ценности, которую он приписывает ожидаемым последствиям. Имея это в виду, неразумно провозглашать, что идеи являются продуктами интересов. Идеи говорят человеку, в чём состоят его интересы. Позже, оглядываясь на свои прошлые действия, индивид может посчитать, что он ошибался, и что другой образ действий лучше бы соответствовал его интересам. Но это не значит, что в критический момент действия он вёл себя не в соответствии со своими интересами. Он действовал в соответствии с тем, что в тот момент ему казалось будет лучше всего служить его интересам. Если незаинтересованный наблюдатель взглянет на действия другого человека, он может подумать: «Этот парень ошибается; то, что он делает, не будет служить тому, что он считает своими интересами; другой образ действий больше подходил бы для достижения целей, к которым он стремится». В этом смысле историк может сказать сегодня или рассудительный современник мог сказать в 1939 г.: вторгаясь в Польшу, Гитлер и нацисты совершили ошибку; вторжение нанесло ущерб тому, что они считали своими интересами. Такая критика разумна до тех пор, пока касается средств, а не конечных целей действий. Выбор конечных целей является ценностным суждением, зависящим исключительно от оценки индивида, принимающего решение. Другой человек может сказать об этом только следующее: я бы сделал другой выбор. Если бы римлянин сказал христианину, осуждённому на растерзание дикими зверями на арене: в твоих интересах лучше всего было бы поклоняться и почитать нашего божественного императора, то христианин бы ответил: для меня важнее всего соблюдать заповеди моей веры. Но марксизм, как философия истории, претендуя на знание целей, к которым обязаны стремиться люди, использует термин «интересы» в ином смысле. Интересы, к которым она обращается, это не интересы, выбираемые людьми на основе ценностных суждений. Это цели, к которым стремятся материальные производительные силы. Эти силы нацелены на установление социализма. В качестве средства осуществления этой цели они используют пролетариат. Сверхъестественные материальные производительные силы преследуют собственные интересы, не зависящие от воли смертных людей. Класс пролетариев – просто орудие в их руках. Действия класса являются не его собственными действиями, а действиями, которые выполняются материальными производительными силами, использующими класс в качестве инструмента, не имеющего собственной воли. Классовые интересы, на которые ссылается Маркс, по существу являются интересами материальных производительных сил, стремящихся освободиться от «пут, сковывающих их развитие». Разумеется, такого рода интересы не зависят от идей простых людей. Они определяются исключительно идеями человека по имени Маркс, который породил как фантом материальные производительные силы, так и антропоморфический образ их интересов. В мире реальности, жизни и человеческой деятельности не существует интересов, которые не зависят от идей, предшествующих им как по времени, так и логически. То, что человек считает своим интересом, является результатом его идей. Если есть какой-то смысл в утверждении, что интересам пролетариата лучше всего соответствовал бы социализм, то он заключается в следующем: цели, к которым стремится каждый отдельный пролетарий лучше всего достигаются при социализме. Это утверждение требует доказательств. Бесполезно вместо доказательств прибегать к произвольно скроенной философии истории. Всё это никогда не могло прийти на ум Марксу. Потому что им владела идея о том, что человеческие интересы целиком и полностью однозначно определяются биологической природой человеческого тела. На его взгляд, человек заинтересован исключительно в приобретении максимального количества реальных благ. Эта проблема не качественная, а чисто количественная проблема предложения товаров и услуг. Потребности зависят не от идей, а исключительно от физиологических условий. Ослеплённый этим предубеждением, Маркс игнорировал то, что одной из проблем производства является решение, какие товары следует производить, В случае животных и первобытных людей, балансирующих на грани голодной смерти, действительно верно, что имеет значение только количество съедобных вещей, которые можно добыть. Нет нужды указывать, что у людей ситуация совершенно иная, даже на самых ранних стадиях цивилизации. Цивилизованный человек сталкивается с проблемой выбора между удовлетворением множества потребностей и между разнообразными способами удовлетворения одной и той же потребности. Его интересы разнообразны и определяются идеями, которые оказывают влияние на его выбор. Предлагая человеку, желающему получить пальто, пару ботинок, или человеку, желающему послушать симфонию Бетховена, – билет на бокс, нельзя удовлетворить его интересы. Именно идеи несут ответственность за то, что интересы людей различны. В связи с этим можно отметить, что неправильное определение человеческих потребностей и интересов помешало Марксу и другим социалистам понять разницу между свободой и рабством, между условиями жизни человека, который сам решает, как расходовать свой доход, и условиями жизни человека, которого патерналистские власти обеспечивают теми вещами, в которых, как считают власти, он нуждается. В рыночной экономике потребители выбирают и тем самым определяют количество и качество производимых товаров. При социализме заботу об этом берут на себя власти. На взгляд Маркса и марксистов, между этими двумя методами удовлетворения потребностей не существует никакой разницы; не имеет значения, кто выбирает, «презренный» индивид для себя или власти для всех подданных. Они не могут понять, что власти дают своим подопечным не то, что хотят получить последние, а то, что они должны получить по мнению властей. Если человек, который хочет получить Библию, получает Коран, он больше не является свободным. Но даже если мы на мгновение допустили бы, что не существует неопределённости ни в отношении вида благ, которые требуются людям, ни в отношении наиболее целесообразных технологических методов их производства, всё равно остаётся конфликт между краткосрочными интересами и долгосрочными интересами. Здесь снова решение зависит от идей. Именно ценностные суждения определяют величину временного предпочтения, приписываемого ценности настоящих благ против ценности будущих благ. Следует ли человеку проедать или накапливать капитал? Как далеко должны заходить амортизация или накопление капитала? Вместо того чтобы рассматривать эти проблемы, Маркс ограничил себя догмой, что социализм будет земным раем, где каждый получит всё, в чём нуждается. Разумеется, если отталкиваться от этой догмы, то можно спокойно объявлять, что интересам каждого, каковы бы они ни были, лучше всего соответствует социализм. В Кокейне [24] людям не будут нужны никакие идеи, им не нужно будет прибегать к ценностным суждениям, не нужно будет думать и действовать. Они будут только открывать рты и позволять жареным голубям в них залетать. В мире реальной действительности, обстоятельства которого только и являются объектом научного поиска истины, идеи определяют то, что, как считает человек, будет соответствовать его интересам. Интересов, не зависящих от идей, не существует. Именно идеи определяют, что люди рассматривают в качестве своих интересов. Свободные люди действуют не в своих интересах. Они действуют в соответствии с тем, что, как они считают, будет способствовать их интересам. Одним из исходных пунктов рассуждений Карла Маркса была догма о том, что капитализм, будучи крайне пагубным для рабочего класса, благоприятен для классовых интересов буржуазии и что социализм, идя вразрез только с несправедливыми претензиями буржуазии, крайне выгоден всему человечеству. Эти идеи развивались французскими коммунистами и социалистами, а немецкой публике их представил Лоренц фон Штайн в своей объёмной книге «Социализм и коммунизм в современной Франции». Без малейших сомнений Маркс воспринял эту доктрину и всё, что в ней подразумевалось. Ему никогда не приходило в голову, что его фундаментальная догма может требовать доказательств, а используемые ей концепции нуждаются в определении. Маркс никогда не давал определений концепциям общественного класса и классовых интересов, а также их конфликтов. Он никогда не объяснял, почему социализм больше соответствует классовым интересам пролетариата и истинным интересам человечества в целом, чем любая другая система. Эта позиция вплоть до наших дней является отличительной особенностью всех социалистов. Они считают само собой разумеющимся, что жизнь при социализме будет блаженной. Кто бы ни пытался попросить объяснений, он самим фактом этого требования разоблачается как подкупленный апологет эгоистичных классовых интересов эксплуататоров. Марксистская философия истории учит, что причиной прихода социализма являются имманентные законы капиталистического производства. С неумолимостью законов природы капиталистическое производство порождает своё собственное отрицание <Маркс К. Капитал. T. I // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 773>. Так как ни одна общественная формация не исчезает прежде, чем разовьются все производительные силы, которым она даёт достаточно простора <см. выше. Гл. 7, разделы 2 и 4>, капитализм полностью разовьётся прежде, чем придёт время для возникновения социализма. Поэтому с марксистской точки зрения, свободная эволюция капитализма, ненарушаемая никаким политическим вмешательством, в высшей степени выгодна – мы должны были бы сказать «правильно понимаемым» или долгосрочным – классовым интересам пролетариата. С развитием капитализма по пути к его зрелости и, следовательно, к его краху, говорит «Манифест Коммунистической партии», рабочий «всё более опускается», он «становится паупером». Но если смотреть sub specie aeternitatis <с точки зрения вечности (лат.). – Прим. перев.>, с точки зрения судеб человечества, долгосрочных интересов пролетариата, то эту «массу нищеты, угнетения, рабства, вырождения и эксплуатации» [25], по существу, следует считать шагом вперёд по дороге к вечному блаженству. Поэтому представляется не только бесполезным, но и очевидно противоречащим (правильно понимаемым) интересам рабочего класса предпринимать (неизбежно тщетные) попытки улучшить положение наёмных работников в рамках капитализма. Как следствие, Маркс отвергал усилия профсоюзов, направленные на повышение ставок заработной платы и сокращение рабочего дня. Самая ортодоксальная из марксистских партий, немецкие социал-демократы, в 80-х гг. XIX в. голосовали в Рейхстаге против всех мероприятий знаменитой Sozialpolitik [26], включая её самую эффектную составляющую – социальную защищённость. Аналогично, по мнению коммунистов, американский Новый курс [27] был всего лишь заранее обречённым на провал планом спасения умирающего капитализма путём отсрочки его крушения и тем самым возникновения социалистического тысячелетнего царства. Если работники сопротивляются тому, что обычно называют прорабочим законодательством, то, следовательно, их нельзя обвинить в борьбе против того, что Маркс считает истинными интересами класса пролетариев. Наоборот. Фактически освобождая экономическую эволюцию от оков, которыми невежественная мелкая буржуазия, бюрократы и подобные фабианцам утописты и гуманистические псевдосоциалисты планируют её замедлить, они служат делу труда и социалистов. Сама эгоистичность эксплуататоров оборачивается благом для эксплуатируемых и для всего человечества. Не возникло ли у Маркса, если бы он довёл свои собственные идеи до логических следствий, искушения сказать вместе с Мандевилем, «частные пороки, общественная польза», или с Адамом Смитом, что «невидимая рука ведёт» богатых таким образом, что они «без всякого преднамеренного желания, и вовсе того не подозревая, служат общественным интересам»? <Смит А. Теория нравственных чувств. – М.: Республика, 1997. С. 185 и далее> Однако Маркс всегда стремился закончить свои рассуждения до того, как присущие им противоречия станут очевидными. В этом отношении его последователи копируют позицию мастера. Буржуазия, и капиталисты, и предприниматели, говорит один из этих непоследовательных учеников Маркса, заинтересованы в сохранении системы laissez faire [28]. Они сопротивляются попыткам облегчить удел самого многочисленного, самого полезного и самого эксплуатируемого класса людей; они стремятся остановить прогресс; они являются реакционерами, посвятившими себя задаче – разумеется, безнадёжной – повернуть вспять часы истории. Об этих страстных излияниях, ежедневно повторяемых газетами, политиками и правительствами, можно думать всё, что угодно, но нельзя отрицать, что они несовместимы с главными догмами марксизма. С последовательно марксисткой точки зрения поборники того, что называется прорабочим законодательством, являются мелкой буржуазией, тогда как те, кого марксисты называют гонителями рабочих, являются предвестниками приближающегося блаженства. Будучи невежественным во всех деловых проблемах, Маркс не сумел понять, что современные буржуа, уже являющиеся состоятельными капиталистами и предпринимателями, в своей ипостаси буржуазии не заинтересованы в сохранении laissez faire. В условиях laissez faire их выдающемуся положению ежедневно угрожают амбиции безденежных неофитов. Законы, воздвигающие препятствия на пути талантливых выскочек, причиняют ущерб интересам потребителей, но защищают тех, кто уже упрочил своё положение в бизнесе, от конкуренции самозванцев. Делая извлечение прибыли более трудным делом и забирая в виде налогов большую часть полученной прибыли, они препятствуют накоплению капитала новичками и тем самым устраняют стимулы, побуждающие старые фирмы к крайнему напряжению в обслуживании потребителей. Меры, защищающие менее эффективных предпринимателей от конкуренции более эффективных, и законы, нацеленные на снижение и конфискацию прибыли, с марксистской точки зрения являются консервативными, и более того, реакционными. Они препятствуют технологическому развитию и экономическому прогрессу и оберегают неэффективность и отсталость. Если бы Новый курс начался в 1900 г., а не в 1933 г., то американские потребители были бы лишены многих вещей, предлагаемых сегодня отраслями промышленности, которые за первые десятилетия века выросли из отдельных мелких предприятий в массовых производителей национального значения. Кульминацией ошибочной интерпретации проблем промышленности является враждебность к крупным предприятиям, а также к усилиям мелких производителей стать крупнее. Общественное мнение, околдованное чарами марксизма, считает «величину» одним из наихудших пороков бизнеса и закрывает глаза на любые программы, направленные на обуздание или ущемление действиями правительства большого бизнеса. Люди не понимают, что в бизнесе именно масштаб даёт возможность обеспечить массы всеми теми продуктами, без которых современный простой американец не желает обходиться. Предметы роскоши для немногих могут производиться на небольших фабриках. Политики, профессора и профсоюзные боссы, проклинающие большой бизнес, борются за более низкий уровень жизни. Они определённо не содействуют интересам пролетариата. В конечном итоге они являются, и в первую очередь с точки зрения марксистской доктрины, врагами прогресса и улучшения положения рабочих. Материализм Маркса и Энгельса радикально отличается от идей классического материализма. В соответствии с ним человеческие мысли, выбор и действия определяются материальными производительными силами – инструментами и машинами. Маркс и Энгельс не сумели понять, что инструменты и машины сами являются продуктами человеческого разума. Даже если бы их изощрённые попытки описать все духовные и интеллектуальные феномены, которые они называют надстроечными, как результат действия материальных производительных сил, и увенчались успехом, то они всего лишь нашли бы причину всех этих явлений в чём-то, что само является духовным и интеллектуальным феноменом. Их рассуждения идут по кругу. Их так называемый материализм по существу вообще не является материализмом. Он обеспечивает только словесное решение проблем. Иногда даже Маркс и Энгельс осознавали фундаментальную неадекватность своей доктрины. Когда Энгельс, стоя над могилой Маркса, суммировал то, что, по его мнению, было квинтэссенцией достижений его друга, он вообще не упомянул материальные производительные силы. Энгельс сказал: «Подобно тому как Дарвин открыл закон развития органического мира, Маркс открыл закон развития человеческой истории: тот до последнего времени скрытый под идеологическими наслоениями простой факт, что люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т.д.; что, следовательно, производство непосредственных материальных средств к жизни и тем самым каждая данная ступень экономического развития народа или эпохи образуют основу, из которой развиваются государственные учреждения, правовые воззрения и искусство и даже религиозные представления данных людей и из которой они поэтому должны быть объяснены, – а не наоборот, как это делалось до сих пор» <Энгельс Ф. Похороны Маркса// Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 350–351>. Безусловно, ни один человек не был более компетентным, чем Энгельс, чтобы дать авторитетную интерпретацию диалектического материализма. Но если Энгельс был прав в этом некрологе, тогда весь марксистский материализм исчезает. Он сводится к трюизму, который с незапамятных времён известен всем, и никогда никем не оспаривался. Он говорит не больше, чем избитый афоризм: Primum vivere, deinde philosophari <прежде жить, а уж затем философствовать (лат.). – Прим. перев.>. В качестве полемического трюка интерпретация Энгельса оказалась очень удачной. Как только кто-либо начинал вскрывать нелепости и противоречия диалектического материализма, марксист возражал: Вы отрицаете, что человек прежде всего нуждается в пище? Вы отрицаете, что человек заинтересован в улучшении материальных условий своего существования? Так как никто не желал оспаривать эти трюизмы, то они делали вывод, что все учения марксистского материализма неопровержимы. И множество псевдофилософов не сумели рассмотреть ложность этого вывода. Основной мишенью злобных нападок Маркса было прусское государство династии Гогенцоллернов. Он ненавидел этот режим не потому, что тот сопротивлялся социализму, а как раз потому, что он был склонён принять социализм. В то время как его соперник Лассаль заигрывал с идеей осуществления социализма в сотрудничестве с руководимым Бисмарком прусским правительством, Международное товарищество рабочих Маркса стремилось свергнуть Гогенцоллернов. Так как в Пруссии протестантская Церковь была подчинена государству и управлялась государственными чиновниками, Маркс не уставал поливать грязью христианскую религию. Тем более антихристианство стало догмой марксизма в тех странах, где интеллектуалы первыми были обращены в марксизм, как в России и Италии. В России Церковь даже в ещё большей степени зависела от государства, чем в Пруссии. В Италии XIX в. антикатолический уклон отличал всех, кто противостоял реставрации светской власти Папы римского и дезинтеграции только что обретённого национального единства. Христианские церкви и секты не боролись с социализмом. Постепенно они воспринимали его основные политические и социальные идеи. Сегодня они, за небольшим исключением, откровенно отвергают капитализм и отстаивают либо социализм, либо интервенционистскую политику, которая неминуемо должна привести к установлению социализма. Но, разумеется, христианская церковь не может согласиться с разновидностью социализма, враждебной христианству и стремящегося к её запрещению. Церковь непримиримо противостоит антихристианским аспектам марксизма. Она пытается отделить свою программу социальных реформ от марксистской программы. Изначальную порочность марксизма она видит в материализме и атеизме. Однако, борясь с марксистским материализмом, апологеты религии не понимают сути. Многие из них смотрят на материализм как на этическую доктрину: людям следует стремиться только к удовлетворению нужд своего тела и к жизни в удовольствиях и шумном веселье, и не следует заботиться о чем-либо ещё. Аргументы, выдвигаемые ими против этической доктрины материализма, не упоминают марксистскую доктрину и не имеют отношения к предмету спора. Не более разумны и возражения, выдвигаемые против марксистского материализма теми, кто выбирает определённые исторические события (распространение христианства, крестовые походы, религиозные войны) и триумфально утверждает, что им невозможно дать материалистического истолкования. Любое изменение обстоятельств оказывает влияние на структуру спроса и предложения различных материальных вещей и тем самым на краткосрочные интересы некоторых групп людей. Поэтому можно показать, что некоторые группы в краткосрочном периоде получили выгоду, а некоторым в краткосрочном периоде был причинён ущерб. Следовательно, защитники марксизма всегда в состоянии указать на то, что тут замешаны классовые интересы, и тем самым свести на нет выдвинутые возражения. Разумеется, этот метод доказательства правильности материалистической интерпретации истории целиком и полностью ошибочен. Вопрос не в том, нанесён ли ущерб групповым интересам; им неизбежно всегда наносится ущерб, по крайней мере в краткосрочном периоде. Вопрос в том, было ли стремление данной группы к наживе причиной обсуждаемых событий. Например, определялись ли воинственность и войны нашего века краткосрочными интересами военной промышленности? Исследуя эти проблемы, марксисты никогда не упоминают, что там, где есть интересы «за», неизбежно есть также и интересы «против». Они никогда не объясняют, почему последние не преобладают над первыми. Но «идеалистические» критики марксизма по своей тупости не сумели вскрыть ни одной из ошибок диалектического материализма. Они даже не заметили, что марксизм прибегает к интерпретации классовых интересов, основываясь только на явлениях, которые широко осуждаются как негативные, и никогда не имеет дело с явлениями, которые всеми одобряются. Если военные действия приписываются козням военного капитала, а алкоголизм – козням алкогольной промышленности, то чтобы быть последовательным, необходимо приписывать чистоту – замыслам производителей мыла, а расцвет литературы и образования – интригам издательской и полиграфической отраслей. Но ни марксисты, ни их критики даже не задумались над этим. Самое замечательное, марксистская доктрина исторических изменений никогда не подвергалась никакой разумной критике. Она смогла добиться триумфа потому, что её противники не вскрыли её ошибок и внутренней противоречивости. Насколько превратно люди понимают марксистский материализм, показывает распространённая практика соединения марксизма и психоанализа Фрейда [29]. В действительности, невозможно представить более резкого контраста, чем между этими двумя доктринами. Материализм стремится свести психические явления к материальным причинам. Психоанализ, наоборот, исследует психические явления как автономную область. Если традиционная психиатрия и неврология пытаются объяснить причины всех изучаемых ими патологических состояний определёнными патологическими состояниями некоторых органов тела, то психоанализу удалось продемонстрировать, что причиной анормальных состояний тела иногда являются психические факторы. Это открытие было достижением Шарко и Йозефа Бройера, и великий подвиг Зигмунда Фрейда состоит в том, что на этой основе он построил всеобъемлющую систематическую дисциплину. Психоанализ является противоположностью всех разновидностей материализма. Если мы посмотрим на него не как на отрасль чистого знания, а как на метод лечения болезней, то назовём его тимологической отраслью (geisteswissenschaftlicher Zweig <гуманитарная отрасль (нем.). – Прим. перев.>) медицины. Фрейд был скромным человеком. Он не предъявлял непомерных претензий по поводу важности своего вклада. Он был очень осторожен, когда касался проблем философии и отраслей знания, в развитии которых не принимал участия. Он не рискнул покритиковать ни одно из метафизических положений материализма. Он даже заходил так далеко, что признавал, что науке когда-нибудь удастся дать физиологическое объяснение изучаемым им явлениям психоанализа. Психоанализ представлялся ему истинным научно и незаменимым практически только до тех пор, пока этого не произошло. Критикуя марксистский материализм, он был не менее осторожен. Он открыто признавал свою некомпетентность в этой области <Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции. – М.: Наука, 1989. С. 411–115>. Но всё это не меняет того факта, что психоаналитический подход по своей сути несовместим с эпистемологией материализма. Психоанализ акцентирует роль, которую в человеческой жизни играет либидо, сексуальный импульс. До этого как психология, так и другие отрасли знания эту роль игнорировали. Психоанализ также даёт объяснение и этому невниманию. Но он ни в коей мере не утверждает, что секс является единственным человеческим побуждением, ищущим удовлетворения, и что все психические феномены вызываются им. Интерес психоанализа к сексуальным импульсам возник из-за того, что он начинался как терапевтический метод, а причиной большей части патологических состояний, с которыми ему приходилось иметь дело, было подавление сексуальных побуждений. Некоторые авторы связывают вместе психоанализ и марксизм по той причине, что их обоих считали противоречащими теологическим идеям. Однако с течением времени теологические школы и различные вероисповедания стали по другому относиться к учениям Фрейда. Они не просто прекратили радикальное противостояние подобно тому, как они до этого поступили в отношении современных достижений астрономии и геологии и теорий филогенетического изменения строения организмов. Они пытаются интегрировать психоанализ в систему и практику пастырской теологии. Они рассматривают изучение психоанализа в качестве важной части подготовки духовенства <разумеется, немногие теологи будут готовы поддержать интерпретацию видного католического историка медицины профессора Пьетро Л. Энтральго, согласно которому Фрейд «завершил разработку некоторых возможностей, предлагаемых христианством». Entralgo P. L. Mind and Body, trans. by A.M. Espinosa, Jr. – N. Y.: P.J. Kennedy and Sons, 1956. P. 131>. В настоящее время многие защитники авторитета церкви оказались предоставленными самим себе и сбитыми с толку в своём отношении к философским и научным проблемам. Они осуждают то, что могут или даже должны поддерживать. Борясь с ложными доктринами, они прибегают к помощи несостоятельных возражений, которые скорее усиливают склонность верить в то, что критикуемые доктрины верны, когда люди распознают ошибочность возражений. Будучи неспособными обнаружить реальные изъяны в ложных доктринах, эти апологеты религии в конце концов могут их одобрить. Это объясняет любопытный факт: в наши дни в христианской литературе существует тенденция принимать марксистский диалектический материализм. Так, пресвитерианский теолог профессор Александр Миллер считает, что христианство «может принимать во внимание истину, содержащуюся в историческом материализме, и факт классовой борьбы». Он не только предлагает церкви принять на вооружение основные принципы марксистской политики, что многие выдающиеся лидеры различных христианских конфессий уже делали до него. Он думает, что церковь должна «принять марксизм» как «квинтэссенцию научной социологии». Не странно ли примирять с никейским символом веры [30] доктрину, которая учит, что религиозные идеи суть надстройка над материальными производительными силами! Подобно многим разочаровавшимся интеллектуалам и подобно почти всем современным ему прусским аристократам, госслужащим, учителям и писателям Марксом двигала фанатическая ненависть к бизнесу и бизнесменам. Он повернулся к социализму, потому что считал его самым худшим наказанием, которое только можно придумать для ненавистных буржуа. В то же время он понимал, что единственная надежда социализма в том, чтобы предотвратить обсуждений всех «за» и «против». Нужно, чтобы люди принимали его эмоционально, не задавая вопросов о его последствиях. Для этой цели Маркс адаптировал философию истории Гегеля – официальное кредо школ, которые он окончил. Гегель приписывал себе способность открывать публике скрытые планы Господа Бога. Не было причин, по которым доктор Маркс должен отойти в сторону и утаить от людей хорошую новость, которую сообщил ему его собственный внутренний голос. Социализм, объявил этот голос, непременно наступит, потому что судьба ведёт именно по этому пути. Бесполезно предаваться дебатам о том, чего следует ожидать от социалистического или коммунистического способа производства – блаженства или невзгод. Подобные дебаты были бы оправданы только в том случае, если бы люди были свободны в выборе между социализмом и какой-либо другой альтернативой. Кроме того, будучи более поздним в последовательности этапов исторической эволюции, социализм также необходимо является более высоким и более совершенным этапом, и все сомнения относительно его выгодности тщетны <см ниже. Гл. 8, раздел 4 и далее>. Схема философии истории, которая описывает человеческую историю как достигающую кульминации и завершения в социализме, является сутью марксизма, главным вкладом Карла Маркса в просоциалистическую идеологию. Подобно всем аналогичным схемам, включая схему Гегеля, она порождена интуицией. Маркс назвал её наукой, Wissenschaft, поскольку в его время ни один эпитет не мог обеспечить доктрине большего престижа. В домарксистские времена не принято было называть философии истории научными. Никто не применял термин «наука» к пророчествам Даниила, Откровению святого Иоанна Богослова или произведениям Иоахима Флорского. По тем же причинам Маркс назвал свою доктрину материалистической. В среде левого гегельянства, в которой Маркс жил до того, как поселился в Лондоне, материализм был признанной философией. Считалось само собой разумеющимся, что философия и наука не признают никакой иной трактовки проблемы духа и тела, кроме той, которой учит материализм. Авторы, которые не желали быть подвергнутыми анафеме в своём кругу, должны были избегать подозрений в каких-либо уступках «идеализму». Поэтому Маркс стремился называть свою философию материалистической. На самом деле, как указывалось выше, его доктрина вообще не затрагивала проблему духа и тела. Она не поднимает вопроса о том, как появляются на свет «материальные производительные силы», а также каким образом и почему они изменяются. Доктрина Маркса является не материалистической, а технологической интерпретацией истории. Но с политической точки зрения Маркс поступил правильно, что назвал свою доктрину научной и материалистической. Эти прилагательные создали ей репутацию, которую без них она бы никогда не завоевала. Необходимо заметить, что Маркс и Энгельс не приложили никаких усилий, чтобы доказать обоснованность своей технологической интерпретации истории. На заре карьеры они чётко формулировали свои догмы, подобно процитированному выше афоризму о ручной и паровой мельницах <см. выше. Гл. 7, раздел 2>. С годами стали более сдержанными и осторожными; после смерти Маркса Энгельс иногда даже делал удивительные уступки «буржуазной» и «идеалистической» точке зрения. Но ни Маркс, ни Энгельс, ни один из их многочисленных последователей не попытались как-либо конкретизировать действие механизма, который бы на основе определённого состояния материальных производительных сил порождал определённую правовую, политическую и духовную надстройку. Их знаменитая философия никогда не выходила за рамки кратких соблазнительных резюме. Полемические трюки марксизма имели успех и привлекли множество псевдоинтеллектуалов в ряды революционных марксистов. Но они не подвергли сомнению утверждения экономистов по поводу бедственных последствий социалистического способа производства. Маркс наложил табу на анализ функционирования социалистической системы как утопический, т.е. по его терминологии ненаучный, и как он, так и его последователи порочили всех, кто нарушал это табу. Хотя эта тактика никак не изменила факта, что весь вклад Маркса в дискуссию о социализме ограничился рассказом, что ему сказал его внутренний голос, а именно, что цель и замысел исторической эволюции человечества заключается в экспроприации капиталистов. С эпистемологической точки зрения следует подчеркнуть, что марксистский материализм не выполняет того, что требует сделать материалистическая философия. Он не объясняет, каким образом в человеческом разуме возникают определённые мысли и ценностные суждения. Разоблачение несостоятельности доктрины не равносильно подтверждению противоречащей ей доктрины. Потребность в констатации этого очевидного факта возникает в связи с тем, что многие люди его забыли. Разумеется, опровержение диалектического материализма подразумевает признание недействительными марксистские доказательства социализма. Но это не доказывает истинность утверждений о том, что социализм неосуществим, что он разрушит цивилизацию и приведёт к обнищанию всех и что его наступление не является неизбежным. Маркс и все те, кто симпатизировал его доктрине, отдавали себе отчёт в том, что экономический анализ социализма покажет ложность просоциалистических аргументов. Марксисты остаются верными историческому материализму и отказываются слушать его критиков, поскольку они нуждаются в социализме по эмоциональным причинам. Глава 8. Философия истории История имеет дело с человеческойдеятельностью, т.е. с действиями, выполняемымииндивидами и группами индивидов. Она описываетобстоятельства, в которых живут люди, и способ,которым они реагируют на эти обстоятельства. Еёобъектом являются ценностные суждения и цели, ккоторым стремятся люди, руководимые этимисуждениями, средства, к которым прибегают люди,чтобы достичь преследуемые цели, и результаты ихдействий. История изучает сознательную реакциючеловека на состояние окружающей его обстановки,как природной среды, так и социального окружения,определённых действиями предшествующихпоколений и его современников. Каждый индивид рождается в определённойсоциальной и природной среде. Индивид неявляется просто человеком вообще, которогоистория может рассматривать абстрактно. В каждыймомент своей жизни индивид является продуктомвсего опыта, накопленного его предками, плюс тогоопыта, который он накопил сам. Реальный человекживёт как член своей семьи, своей расы, своегонарода и своей эпохи; как гражданин своей страны;как член определённой социальной группы; какпредставитель определённой профессии. Онвдохновляется определёнными религиозными,философскими, метафизическими и политическимиидеями, которые он иногда расширяет иливидоизменяет своим собственным мышлением. Его действия направляются идеологиями, которыеон усвоил в своей среде. Однако эти идеологии неявляются неизменными. Они представляют собойпродукты человеческого разума и изменяются,когда новые мысли добавляются к старомуассортименту идей или заменяют собойотброшенные идеи. В поисках источникапроисхождения новых идей история не может идтидальше установления того, что они былипроизведены мышлением какого-то человека.Конечными данными истории, за пределы которых неможет выйти никакое историческое исследование,являются человеческие идеи и действия. Историкможет проследить возникновение идеи до другой,ранее разработанной идеи. Он может описатьвнешние условия, реакцией на которые были этидействия. Но он никогда не сможет сказать о новыхидеях и новых способах поведения больше того, чтоони возникли в определённой точке пространства ивремени в мозгу человека и были воспринятыдругими людьми. Делались попытки объяснить рождение идей из«естественных» факторов. Идеи описывалиськак необходимый продукт географическогоокружения, физической структуры среды обитаниялюдей. Эта доктрина явно противоречит имеющимсяфактам. Многие идеи появляются на свет какреакция на раздражения физической средыобитания человека. Но содержание этих идей неопределяется внешней средой. На одно и то жевнешнее окружение разные индивиды и группыиндивидов реагируют по-разному. Разнообразие идей и действий пыталисьобъяснить биологическими факторами. Человек какбиологический вид подразделяется на расовыегруппы, имеющие чётко различимые наследуемыебиологические признаки. Исторический опыт немешает предположить, что члены определённойрасовой группы лучше приспособлены дляпонимания здравых идей, чем члены других рас.Однако необходимо объяснить, почему у людейодной расы возникают различные идеи? Почемубратья отличаются друг от друга? Тем более сомнительно, является ли культурнаяотсталость указанием на необратимуюнеполноценность расовой группы. Эволюционныйпроцесс, превративший звероподобных предковчеловека в современных людей, длился многиесотни тысяч лет. По сравнению с этим периодом тотфакт, что некоторые расы ещё не достигликультурного уровня, который другие расы прошлинесколько тысяч лет назад, не кажется имеющимбольшое значение. Физическое и умственноеразвитие некоторых индивидов протекаетмедленнее, чем в среднем, однако впоследствии онидалеко превосходят большинство нормальноразвивающихся людей. Нет ничего невозможного втом, что то же самое явление характерно и дляцелых рас. За пределами человеческих идей и целей, ккоторым стремятся люди, побуждаемые этимиидеями, для истории не существует ничего. Еслиисторик ссылается на смысл какого-либо факта, тоон всегда ссылается либо на толкование, котороедействующие люди дают ситуации, в которой имприходится жить и действовать, а такжерезультатам предпринимаемых действий, либо наинтерпретацию, которую результатам этихдействий дают другие люди. Конечные причины, накоторые ссылается история, всегда являютсяцелями, к которым стремятся индивиды и группыиндивидов. История не признаёт в ходе событийникакого иного значения и смысла, кроме того,который приписывают им действующие люди, судящиес точки зрения своих собственных человеческихдел. Философия истории смотрит на историючеловечества с другой точки зрения. Онапредполагает, что Бог или природа или какая-либоиная сверхчеловеческая сущностьпровиденциально направляет ход событий копределённой цели, отличной от целей, к которымстремится действующий человек. Впоследовательности событий есть скрытый смысл,вытесняющий намерения людей. Путь провидения– не является путём смертных людей. Близорукийиндивид заблуждается, считая, что он делает выбори действует в соответствии со своимисобственными интересами. На самом же деле, он, незная об этом, должен действовать так, чтобы вконечном итоге осуществился провиденциальныйплан. Исторический процесс имеет определённуюцель, установленную провидением безотносительнок человеческой воле. Он представляет собойдвижение к предопределённой цели. Задачафилософии истории – оценить каждую фазу историис точки зрения этой цели. Если историк говорит о прогрессе или регрессе,то он имеет в виду одну из целей, к которымсознательно стремятся люди в своих действиях. Всоответствии с этой терминологией прогрессозначает достижение состояния дел, котороедействующие люди считали или считают болееудовлетворительным, чем предыдущие состояния. Втерминологии философии истории прогрессозначает движение вперёд по пути, ведущему кконечной цели, установленной провидением. Любая разновидность философии истории должнаответить на два вопроса. Первый: в чём состоитконечная цель, и каким путём она достигается.Второй: какими средствами люди побуждаются иливынуждаются следовать этим курсом? Системаявляется завершённой только в том случае, еслиданы ответы на оба эти вопроса. Отвечая на первый вопрос, философ ссылается наинтуицию. Чтобы подкрепить свою догадку, он можетцитировать мнения более старых авторов, т.е.интуитивные умозрения других людей. Конечнымисточником знания философа неизменно являетсядогадка – силой его интуиции – о замыслахпровидения, до тех пор скрытых для непосвящённых.В ответ на возражения по поводу правильности егодогадки, философ может дать только один ответ:внутренний голос мне говорит, что я прав, а выошибаетесь. Большинство философий истории не толькоуказывают конечную цель исторической эволюции,но также показывают путь, который должно пройтичеловечество, чтобы достигнуть этой цели. Ониперечисляют и описывают последовательныесостояния или этапы, промежуточные остановки напути от самого начала до конечной цели. СистемыГегеля, Конта и Маркса принадлежат к этомуклассу. Другие приписывают некоторым нациям илирасам определённую миссию, возложенную на нихпланами провидения. Такова, например, роль немцевв системе Фихте и роль нордической расы и арийцевв построениях современных расистов. В соответствии с ответами, даваемыми на второйвопрос, можно выделить два класса философийистории. Первая группа утверждает, что провидениеизбирает некоторых смертных людей в качествеособых инструментов для выполнения своего плана.Харизматический лидер наделяетсясверхчеловеческими силами. Он являетсяуполномоченным представителем провидения,обязанность которого направлять невежественнуючернь по правильному пути. Он может бытьнаследственным королём или простолюдином,который стихийно захватил власть и которогослепая и злобная толпа из-за своей зависти иненависти называет узурпатором. Дляхаризматического лидера значение имеет толькоодно: добросовестное выполнение своей миссии, неважно, какие средства он вынужден будетприменять. Он выше всех законов и нравственныхзаповедей. Всё, что он делает, всегда правильно, авсё, что делают его оппоненты, – всегданеправильно. Такова была доктрина Ленина,который в этом пункте отклонился от доктриныМаркса <о доктрине Маркса см. выше. Гл.7,раздел 3 и далее>. Ясно, что философ не приписывает обязанностихаризматического лидерства любому человеку,который претендует на это. Он проводит различиемежду законным лидером и злокозненнымсамозванцем, между богопосланным пророком ирождённым в аду искусителем. Законными лидерамион называет только тех героев и провидцев,которые заставляют людей идти к цели,установленной провидением. Так как относительноэтой цели философии расходятся, то онирасходятся также и при отделении законныхлидеров от воплощений дьявола. Они расходятся всвоих суждениях о Цезаре и Бруте, Иннокентии III иФридрихе II, Карле I и Кромвеле, Бурбонах иНаполеонах. Однако их разногласия идут намного дальше.Между кандидатами на высший пост существуетсоперничество, причиной которого являетсяисключительно личное честолюбие. Никакиеидеологические убеждения не разделяли Цезаря иПомпея, Ланкастерскую и Йоркскую династии,Троцкого и Сталина. Причина их антагонизма была в том, что онистремились занять один и тот же пост, который,разумеется, мог получить только один человек.Здесь философ должен сделать выбор из разныхпретендентов. Присвоив себе власть говорить отимени провидения, философ благословляет однихпретендентов и осуждает его соперников. Вторая группа предлагает другое решениепроблемы. Они считают, что провидение прибегает кхитрости. Разум каждого человека оно наделилоопределёнными импульсами, действие которыхнеизбежно приведёт к осуществлению его плана.Индивид думает, что он идёт своим собственнымпутём и стремится к своим собственным целям. Ноневольно он вносит свой вклад в реализацию цели,которую желает достичь провидение. Таков былметод Канта <Кант И. Идея всеобщейистории во всемирно-гражданском плане // Соч. в6-ти тт. Т. 6. С. 5–23>. Затем егопереформулировал Гегель и позже воспринялимногие гегельянцы, в числе которых был Маркс.Именно Гегель отчеканил фразу «хитростьразума» (List der Vernunft) <Гегель Г.Философия истории. – СПб.: Наука, 1993. С. 84>. Спорить с доктринами, выведенными из интуиции,бесполезно. Любая система философии историиявляется произвольной догадкой, которую нельзяни доказать, ни опровергнуть. В нашемраспоряжении нет средств, чтобы одобрить либоотвергнуть доктрину, предложенную внутреннимголосом. До XVIII в. большинство трактатов,рассматривающих человеческую историю в целом, ане просто конкретный исторический опыт,интерпретировали историю с точки зренияопределённой философии истории. Эта философияредко явно определялась и конкретизировалась. Еёдогматы принимались как не требующиедоказательств и при комментировании событийподразумевались неявно. Только в эпохуПросвещения некоторые выдающиеся философыотказались от традиционных методов философииистории и прекратили размышлять о скрытой целипровидения, направляющего ход событий. Онипровозгласили новую социальную философию,абсолютно отличную от того, что называлосьфилософией истории. Они смотрели на события сточки зрения целей, к которым стремятсядействующие люди, а не с точки зрения планов,предписанных Богом или природой. Значимость этого радикального измененияидеологической перспективы лучше всегоиллюстрирует ссылка на точку зрения Адама Смита.Но прежде чем проанализировать идеи Смита,обратимся к Мандевилю. Прежние этические системы были едины восуждении эгоизма. Они находили простительнымэгоизм крестьян и часто пытались оправдывать,или даже прославлять, страсть королей квозвеличиванию, но были непреклонны в осуждениистремления других людей к благополучию ибогатству. Ссылаясь на Нагорную проповедь [31], онипревозносили самоотречение и безразличие ксокровищам, как к преходящему и развращающему, иклеймили эгоизм как предосудительный порок.Бернар де Мандевиль в своей «Басне о пчёлах»сделал попытку подвергнуть сомнению этудоктрину. Он заметил, что эгоизм и стремление кматериальному благополучию, обычно третируемыекак пороки, в действительности представляютсобой побудительные мотивы, действие которыхсоздаёт благосостояние, процветание ицивилизацию. Эту идею воспринял Адам Смит. В своёмисследовании он не преследовал цель разработатьфилософию истории в соответствии страдиционными образцами. Он не претендовал на то,что разгадал цели, которые провидениеустанавливает человечеству и стремитсяреализовать, направляя его действия. Смитвоздерживается от предсказаний по поводу судебчеловечества и неотвратимой цели историческихизменений. Он просто хотел определить ипроанализировать факторы, определявшие развитиечеловека от стеснённых условий прежних эпох доболее удовлетворительных условий эпохи, вкоторой он жил. Именно с этой точки зрения онакцентировал тот факт, что «при внимательномисследовании в каждой частичке природы можнонайти доказательства заботливости Творца» и«мы можем удивляться его мудрости и благости всамих заблуждениях и слабостях человека».Богатые, стараясь «удовлетворить свои пустые иненасытные желания» «невидимой рукойнаправляются» по такому пути, что они «безвсякого преднамеренного желания, и вовсе того неподозревая, служат общественным интересам иумножению человеческого рода» <Смит А.Теория нравственных чувств. – М.: Республика, 1997.С 119, 185>. Веря в существование Бога, Смит немог не находить в нём и его провиденциальнойзаботе причины всего земного, точно так же, какпозже католик Бастиа говорил о персте Божьем <Bastiat.Harmonies economiques 2d ed. – Paris. 1851. P. 334>. Но ссылаясьна Бога никто из них не предполагал делатькаких-либо утверждений о тех целях, которые Богжелает реализовать в ходе историческогоразвития. Цели, исследовавшиеся в их работах,были целями, к которым стремились действующиелюди, а не провидение. Упоминаемая имипредустановленная гармония не оказывала влиянияна их эпистемологические принципы и способаргументации. Это было всего лишь средствомпримирить чисто светские и земные процедуры,применяемые ими в научной работе, и своирелигиозные убеждения. Они позаимствовали этотприём у верующих астрономов, физиков и биологов,прибегавших к нему, не отклоняясь в своихисследованиях от эмпирических методовестественных наук. Причиной, заставившей Адама Смита искатьтакого примирения было то, что он – как иМандевиль до него – не сумел освободиться отнорм и терминологии традиционной этики,осуждавшей как порочное желание человекаулучшить материальные условия своегосуществования. Соответственно, он столкнулся спарадоксом. Как может быть так, что действия,обыкновенно порицаемые как порочные, приводят крезультатам, которые обычно хвалят какблаготворные. То, что имеет своим результатомблаго, не может отвергаться как нравственнопорочное. Порочны только те действия, которыеприводят к порочным результатам. Ноутилитаристская точка зрения не сталадоминирующей. Общественное мнение всё ещёцепляется за домандевилианские идеи. Оно снеодобрением относится к успеху бизнесмена вобеспечении потребителей товарами, которыебольше соответствуют их желаниям. Оно кососмотрит на богатство, приобретённое в торговле ипромышленности, и находит его простительнымтолько в том случае, если владелец компенсируетего, делая взносы в благотворительныеорганизации. Историкам и экономистам, придерживающимсяагностических, атеистических [32] иантитеистических воззрений, нет нуждыобращаться к невидимой руке Смита и Бастиа.Христианские историки и экономисты, отвергающиекапитализм как несправедливую систему, считаютбогохульным описывать эгоизм как средство,избранное провидением для достижения своихцелей. Таким образом, теологические взглядыСмита и Бастиа для нашей эпохи не имеют никакогосмысла. Но вполне возможно, что христианскиецеркви и секты однажды обнаружат, чторелигиозную свободу можно осуществить только врыночной экономике, и прекратят поддерживатьантикапиталистические тенденции. Тогда они либоперестанут осуждать эгоизм, либо вернутся крешению, предложенному этими выдающимисямыслителями. Столь же важным, как осознание сути различиймежду философией истории и новой, чисто мирскойсоциальной философией, развиваемой с XVIII в.,является понимание разницы между доктринойэтапов, подразумеваемой почти в каждой философииистории, и попытками историков разделитьтотальность исторических событий на различныепериоды и эпохи. В контексте философии истории различные стадиии этапы, как уже отмечалось, являютсяпромежуточными остановками на пути к конечнойстадии, которая полностью осуществит планпровидения. Для многих христианских философийистории образец был задан четырьмя царствамиКниги Даниила. Современные философии историизаимствовали у пророка Даниила понятие конечнойстадии дел человеческих, «владычества вечного,которое не прейдет» <Дан 7:14>. Как быГегель, Конт и Маркс ни расходились с пророкомДаниилом и друг с другом, все они признают этопонятие, являющееся существенным элементомлюбой философии истории. Они объявляют либо чтоконечная стадия уже достигнута (Гегель), либо чточеловечество ещё только вступает в неё (Конт),либо что её наступление ожидается со дня на день(Маркс). Исторические эпохи, выделяемые историками,имеют иной характер. Историки не претендуют накакое-либо знание относительно будущего. Ониимеют дело только с прошлым. Их периодизацииимеют целью классификацию исторических явлений,предсказания будущих событий. Желание многихисториков втиснуть историю в целом или еёспециальные области – такие, как экономическаяили социальная история или история войн – вискусственные подразделы имело серьёзныенедостатки. Оно было скорее помехой, чем помощьюв изучении истории. Часто оно побуждалосьполитической предвзятостью. Современныеисторики дружно не обращают особого внимания наподобные периодизации. Но для нас важноустановить тот факт, что эпистемологическийхарактер периодизации истории историкамиотличается от выделения стадий философиейистории. Три самые популярные додарвиновские <марксистскаясистема философии истории и диалектическийматериализм были завершены в Предисловии кработе «К критике политической экономии»,датированном январём 1859 г. «Происхождениевидов» Дарвина появилась в том же году. Маркспрочитал её в начале декабря 1860 г. и заявил вписьмах Энгельсу [33] и Лассалю, что несмотря нанедостатки, она обеспечивает биологическоеоснование («естественно-историческую основуили «naturwissenschaftlische Unterlage») его теорииклассовой борьбы. (Marx К. Chronik seines lebens in Einzeldaten.– Moscow: Marx-Engels-Lenin Institute, 1934. P. 206, 207)> философииистории XIX в. – философии истории Гегеля, Конта иМаркса – были адаптацией идей прогресса эпохиПросвещения. А доктрина человеческого прогрессабыла адаптацией христианской философииспасения. Христианская история различает три этапачеловеческой истории: благословенность эпохи,предшествовавшей падению человека, эпоха земнойгреховности и, наконец, грядущее царствиенебесное. Сам по себе человек не способенискупить первородный грех и спастись. Но Богсвоей милостью ведёт его к вечной жизни. Несмотряна все разочарования и напасти, случающиеся счеловеком во время его земных скитаний,существует надежда на блаженное будущее. Эпоха Просвещения изменила эту схему, чтобыпривести её в соответствие с научнымивоззрениями. Бог наделил человека разумом,который ведёт его по пути к совершенству. Вдалёком прошлом суеверия и злокозненные интригитиранов и жрецов сдерживали использование этогосамого драгоценного дара, которым наделёнчеловек. Но разум, наконец, разорвал оковы, и былапровозглашена новая эпоха. Впредь каждоепоколение будет превосходить своихпредшественников в мудрости, добродетели иуспехах в улучшении земных условий. Движение ксовершенству будет продолжаться вечно.Раскрепощённый и занявший должное место разумникогда не будет возращён в неподобающееположение, отводимое ему в веке обскурантизма.Все «реакционные» усилия мракобесовобречены на провал. Тенденция к прогрессунеодолима. Понятие прогресса имело конкретное,недвусмысленное значение только в доктринахэкономистов. Все люди стремятся к выживанию и кулучшению материальных условий своегосуществования. Они хотят жить и повышать свойуровень жизни. Пользуясь термином«прогресс», экономист воздерживается отвыражения ценностных суждений. Он оцениваетположение вещей с точки зрения действующихлюдей. Он называет более хорошим или более плохимто, что представляется таковым на их взгляд.Таким образом, капитализм означает прогресс, таккак ведёт к прогрессивному улучшениюматериальных условий жизни постоянноувеличивающегося населения. Он предоставляетлюдям определённые удовольствия, которых они неполучали прежде и которые удовлетворяют ихстремления. Но для большинства живших в XVIII в. поборниковмелиоризма [34] это «низкое,материалистическое» содержание, вкладываемоеэкономистами в идею прогресса, былоомерзительным. Они лелеяли мечты о земном рае. Ихпредставления о существовании человека в этомрае были скорее отрицательными, чемутвердительными. Они рисовали состояние дел,свободное от всего того, что они, оглядываясьвокруг, находили неудовлетворительным: неттиранов, нет угнетения или преследований, нетвойн, нет бедности, нет преступлений; свобода,равенство, братство; все люди счастливы,объединились мирно и сотрудничают в братскойлюбви. Так как они предполагали, что природащедра, а все люди будут доброжелательными иразумными, то они не могли видеть иных причин длясуществования всего, что они клеймили как зло,помимо внутренних недостатков социальной иполитической организации человечества. Всё, чтонеобходимо, – это конституционная реформа,которая заменит плохие законы – хорошими. Все,кто сопротивлялся этой реформе, продиктованнойразумом, считались безнадёжно порочнымииндивидами, врагами общего блага, которыххорошие люди будут вынуждены физическиуничтожать. Основным недостатком этой доктрины былонепонимание либеральной программы,разработанной экономистами и реализованнойпредвестниками капиталистического свободногопредпринимательства. Последователи Жана ЖакаРуссо, восторгавшиеся природой и блаженствомчеловека в естественном состоянии, не учитывалитого, что средства к существованию недостаточныи что естественным состоянием человека являетсякрайняя нужда и незащищённость. Усилия деловыхлюдей, направленные на устранение, насколько этовозможно, нужды и бедности, они поносили какалчность и хищный эгоизм. Являясь свидетелямизарождения новых способов экономическогоуправления, которым предназначалось обеспечитьбеспрецедентное повышение уровня жизни длябеспрецедентно увеличившегося населения, онипредавались мечтам о возвращении к природе или кмнимой целомудренной простотераннереспубликанского Рима. Пока производителизанимались совершенствованием методовпроизводства и производили всё больше всё болеекачественных товаров для массового потребления,последователи Руссо разглагольствовали оразуме, добродетели и свободе. Бесполезноговорить просто о чистом прогрессе. Сначаланеобходимо определить цель, которуюпредполагается достигать. Только тогдадопустимо называть прогрессом продвижение попути, которая ведёт к этой цели. В этомнаправлении философы эпохи Просвещения несделали абсолютно ничего. О характеристикахцели, которую они имели в виду, они не сказалиничего определённого. Они лишь превозносили этунедостаточно описанную цель как состояниесовершенства и осуществление всего, что являетсяхорошим. Однако неясно, что обозначают эпитетысовершенный и хороший. В противовес пессимизму античных и современныхавторов, описывавших человеческую историю какпрогрессирующее ухудшение совершенногосостояния мифического золотого века прошлого,эпоха Просвещения высказала оптимистическийвзгляд. Как уже указывалось выше, философы этойэпохи черпали свою веру в неизбежность движенияк совершенству из доверия, которое они питали кразуму человека. Силой своего разума человекузнаёт из опыта всё больше и больше. Каждое новоепоколение наследует сокровища мудрости от своихпредков и что-то к ним добавляет. Таким образом,потомки неизбежно превосходят своих предков. Проповедникам этой идеи не приходило на ум, чточеловек не является непогрешимым и что разумможет ошибаться в выборе как конечной цели, ккоторой необходимо стремиться, так и средств, ккоторым необходимо прибегнуть для её достижения.Их теистическая вера подразумевала веру вблагость всемогущего провидения, которое будетнаправлять человечество по правильному пути. Ихфилософия исключила Воплощение и все остальныехристианские догматы, кроме одного: спасения.Великолепие Бога проявляет себя в том, чтодеятельность его творения необходимо подчиненапоступательному совершенствованию. Философия истории Гегеля ассимилировала этиидеи. Миром правит Разум (Vernunft) и это знаниеравносильно пониманию, что миром правитпровидение. Задача философии истории – проникнуть в планы провидения <Гегель Г.Философия истории. – СПб.: Наука. 1993. С. 64, 66–67>.Оптимизм Гегеля в оценке направленияисторических событий и будущего человечестваосновывался на его твёрдой вере в бесконечноедобро Бога. Бог суть истинное добро. «Знаниефилософии заключается в том, что никакая сила непревосходит мощи добра, т.е. Бога, и не можетпомешать Богу осуществлять себя, что Бог прав вконечном итоге, что человеческая история не чтоиное, как план провидения. Бог правит миром;содержание его правления, осуществление егоплана есть всемирная история» <там же. см. Гл. 7, раздел 3>. В философии Конта, так же как и в философииМаркса, места Богу и его бесконечному добру ненашлось. В системе Гегеля разговоры онеобходимом прогрессе человечества от менееудовлетворительных к более удовлетворительнымусловиям имеют смысл. Бог решил, что каждое болеепозднее состояние дел человеческих должно бытьболее высоким и лучшим этапом. От всемогущего ибесконечно доброго Господа нельзя было ожидатьникакого иного решения. Но атеисты Конт и Марксне должны были просто предполагать, что ходвремени с необходимостью суть движение ко всёболее лучшему состоянию, и в конце концов ведёт ксовершенному состоянию. Они должны былидоказать, что прогресс и совершенствованиенеизбежны и возвращение к неудовлетворительномусостоянию невозможно. Но они никогда не пыталисьэто доказать. Если бы кто-либо был готов согласиться спроизвольным предсказанием Маркса о том, чтообщество «с неумолимостью законов природы»движется к социализму, всё равно будетнеобходимо исследовать вопрос о том, можно лисчитать социализм работающей системойэкономической организации общества и неозначает ли он скорее разрыв общественныхсвязей, возвращение к первобытному варварству,нищете и всеобщему голоду. Цель философии истории Маркса – заставитьзамолчать критические голоса экономистов,указав, что социализм будет следующей ипоследней стадией экономического процесса и поэтомуболее высокой и лучшей стадией, чем предыдущие;что, более того, он будет последним состояниемчеловеческого совершенства, конечной цельючеловеческой истории. Но этот вывод не вытекаетиз схемы философии истории, не включающей в себяБога. Идея неодолимой тенденции к спасению иустановлению совершенного состояния вечногоблаженства представляет собой в высшем смыслетеологическую идею. В рамках атеистическойсистемы это суть просто произвольноепредположение, лишённое всякого смысла. Без Боганет теологии. Атеистическая система философииистории не должна основывать свой оптимизм науверенности в бесконечную благость ВсемогущегоГоспода. Любая философия истории является примеромупоминавшейся выше <см. выше. Гл.5, раздел 4>распространённой идеи о том, что будущие событиязаранее записаны в великой книге судеб.Философам дано особое разрешение читатьстраницы этой книги и открывать её содержаниенепосвящённым. Разновидность детерминизма, присущегофилософии истории, следует отличать от тогодетерминизма, который направляет действиячеловека и поиск знания. Последний тип – мы можемназвать его активистским детерминизмом – является результатом прозрения, что любоеизменение является результатом причины и чтосуществует регулярность во взаимной связипричины и следствия. Какими бынеудовлетворительными ни были усилия философиипо прояснению проблемы причинности,человеческий разум не способен представитьбеспричинное изменение. Человек не может непредполагать, что любое изменение вызванопредшествующим изменением и станет причинойдальнейшего изменения. Несмотря на все сомнения,высказанные философами, человеческое поведениецеликом и полностью и во всех областях жизни– деятельности, философии и науке – направляетсякатегорией причинности. Урок активистскогодетерминизма заключается в следующем: если выжелаете достичь определённой цели, вы должныприбегнуть к определённому средству; другогоспособа добиться успеха не существует. Однако в контексте философии историидетерминизм означает: это случится как бы вы нестарались этого избежать. Если активистскийдетерминизм является призывом к действию икрайнему напряжению физических и умственныхспособностей человека, то этот тип детерминизма– назовём его фаталистическим детерминизмом– парализует волю и порождает пассивность илетаргию. Как уже отмечалось <см. выше. Гл.5,раздел 4и далее> , он настолькопротиворечит врождённому импульсу активности,что никогда не мог действительно владетьчеловеческим разумом и отвратить человека отэнергичной деятельности. Описывая историю будущего, философ истории, какправило, ограничивается описанием событийкрупного масштаба и конечным результатомисторического прогресса. Он полагает, что этоограничение отличает его гадание на кофейнойгуще от предсказаний обычных гадалок, которыевдаются в детали и маловажные мелкиеподробности. На его взгляд, эти второстепенныесобытия являются случайными и непредсказуемыми.Его они не волнуют. Его внимание направленоисключительно на великую судьбу целого, а не намелочи, которые, как он полагает, не имеютзначения. Однако исторический процесс представляетсобой продукт всех этих мелких изменений, идущихсплошной чередой. Тот, кто претендует на знаниеконечной цели, неизбежно должен знать также и их.Он должен либо охватывать их одним взглядомвместе со всех их последствиями, либо знатьпринцип, с необходимостью направляющий ихрезультаты к предопределённой цели. Поэтомувысокомерие, с которым автор, разрабатывающийсистему философии истории, взирает на мелкиххиромантов и прорицателей, вряд ли отличается отнадменности, которую в докапиталистическиевремена оптовые торговцы демонстрировали вотношении лавочников и коробейников. В сущности,то, что они продают, является столь жесомнительной мудростью. Активистский детерминизм вполне совместим с– правильно понимаемой – идеей свободы воли. Вдействительности, именно он представляет собойкорректное изложение этого очень частонеправильно интерпретируемого понятия.Поскольку во Вселенной существует регулярностьво взаимной связи и последовательности явлений,и поскольку человек способен овладеватьзнаниями о некоторых из этих регулярностей,постольку в узких пределах появляетсявозможность для человеческих действий.Свободная воля означает, что человек можетпреследовать определённые цели, потому что онзнаком с некоторыми из законов, определяющих ходсобытий в мире. Существует область, в пределахкоторой человек может выбирать междуальтернативами. Он не подчинён неизбежно ибезнадёжно действию слепого рока, подобно другимживотным. В пределах узких границ он можетотклонять события от направления, в котором онибы развивались, если были бы оставлены в покое.Человек суть действующее существо. В этом егопревосходство над мышами и микробами, растениямии камнями. В этом смысле он применяет термин– возможно неуместный и вводящий в заблуждение– «свободная воля». Эмоциональная притягательность знания об этойсвободе и порождаемая ею идея моральнойответственности являются такой же реальностью,как и всё, что обычно включается в это понятие.Сравнивая себя с другими существами, человеквидит своё величие и превосходство в своей воле.Эта воля непреклонна и не должна поддаватьсяникакому насилию и принуждению, потому чточеловек способен выбирать между жизнью исмертью, и предпочитать смерть, если жизнь можносохранить только ценой подчинения невыносимымусловиям. Только человек может умереть во имяобщего дела. Именно это имел в виду Данте: «Chevolonta, se non vuol, non s'ammorza» <Dante, Paradiso, IV, 76:«The will does not die if does not will.» Данте.Божественная комедия, Рай, Песнь IV, 76 «Затем чтоволю силой не задуть». Пер. М. Лозинского>. Одним из фундаментальных условийсуществования и деятельности человека являетсято, что он не знает, что случится в будущем.Толкователь философии истории, присваивающийсебе всеведение Бога, заявляет, что внутреннийголос открыл ему знание о будущих событиях. Примечания:[1] Единая наука – понятие философии логического позитивизма. Представители логического позитивизма считали, что все науки должны иметь один язык, законы и метод или, по меньшей мере, обладать двумя характеристиками из этого списка. Общность языка означала, что все научные термины могут быть сведены к набору базовых утверждений, или «протокольных» предложений, описывающих непосредственный опыт или восприятие; позже под единством языка стало подразумеваться сведение всех научных терминов к терминам физики. Единство закона означало, что законы всех наук должны дедуцироваться из некоего набора фундаментальных законов, под которыми подразумевались законы физики. Наконец, единство метода означало, что процедуры проверки и подтверждения положений разных наук по своей сути одинаковы и не отличаются от процедур теоретической физики. [2] Меркантилизм – совокупность экономических взглядов, развивавшихся на протяжении XV–XVIII вв. М. обосновывал активное вмешательство государства в хозяйственную жизнь с целью поддержания активного торгового баланса с помощью протекционизма и поощрения развития отечественной промышленности. В конце XVII–первой половине XVIII вв. меркантилизм превратился в центральную тенденцию экономической мысли и политики. Меркантилизм не представлял собой единой школы. Термин «меркантилизм» впервые обрёл своё значение в трудах Адама Смита; классическая школа – английская школа экономической мысли, возникшая в конце XVIII в.; достигла зрелости в работах Давида Рикардо и Джона Стюарта Милля. Теории классической школы доминировали в Великобритании до начала 70-х годов XIX в. К. ш. изучала динамику экономического роста. Отстаивала экономическую свободу, идеи laissez faire и свободную конкуренцию. [3] Реформация – общественное движение в Западной и Центральной Европе в XVI в., направленное на преобразование католической церкви. Родиной Реформации была Германия, датой возникновения движения считается 31 октября 1517 г. В этот день Мартин Лютер выступил в Виттенберге с 95-ю тезисами против некоторых положений католического вероучения; контрреформация – церковно-политическое движение в Европе середины XVI–XVII вв. во главе с папством, направленное против Реформации. Осуществлялась главным образом посредством инквизиции. Активными проводниками контрреформации были монашеские ордена, в особенности иезуиты (члены монашеского ордена Общества Иисуса, основанного в 1534 г.). [13] Манихейство – дуалистическое учение, появившееся в III в., о борьбе добра и зла, света и тьмы как изначальных и равноправных принципов бытия. Полемизируя с христианством, манихейство учит, что зло – начало столь же самостоятельное и исконное, как и добро. Распространилось в I тысячелетии н.э. от Китая до Испании. Оказало влияние на средневековые дуалистические ереси. Название манихейства происходит от имени его основателя – полулегендарного Мани (ок. 216–277 гг.); католицизм – одно из основных направлений в христианстве. Особенности католицизма (по сравнению с православием): добавление к «символу веры» (в догмат Троицы) филиокве – догмата об исхождении Святого Духа не только от Бога-отца, но «и от сына»; наличие догматов о непорочном зачатии девы Марии и её телесном вознесении, о непогрешимости папы. [14] Философия истории – объяснение смысла, закономерностей, основного направления исторического процесса. Термин «философия истории» был предложен Вольтером. Из Франции он проник в Германию. Для философии истории немалое значение имела теория общественного развития Монтескьё, который подчёркивал роль природных факторов, а также теория прогресса, сформулированная Кондорсе и Тюрго. [15] «Старый режим» (фр. ancien regime) – термин, часто используемый для обозначения феодальных порядков, существовавших до Великой Французской революции. [16] «Современный рабочий с прогрессом промышленности не поднимается, а всё более опускается ниже условий существования своего собственного класса. Рабочий становится паупером, и пауперизм растёт ещё быстрее, чем население и богатство». [Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 435]. [17] Синдикализм (анархо-синдикализм) – течение в рабочем движении, находившееся под влиянием анархизма. Считало высшей формой организации трудящихся – профсоюзы (синдикаты), которым должны принадлежать средства производства. Выступало за тактику «прямого действия» (саботаж, бойкот, забастовку). [18] Сикофанты буржуазии – в «Теориях прибавочной стоимости» Маркс называет сикофантом Мальтуса, но сикофантом земельной аристократии, а не буржуазии (при этом редакторы собрания сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса разъясняют слово «сикофант» как «подхалим», «прислужник»): «...Мальтус – как истинный член английской государственной церкви – был профессиональным сикофантом земельной аристократии, чьи ренты, синекуры, расточительность, бессердечие он экономически оправдывал [Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 26. Ч. II. С. 120–121]. В I томе «Капитала» Маркс называет «сикофантом, находящимся на содержании английской олигархии», а затем «на содержании североамериканских колоний» Эдмунда Бёрка, связывая это определение «с продажей себя на самом выгодном рынке» [Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 23. С. 770, сн. 249)]. Близкой по смыслу является характеристика К. Марксом современных ему экономистов в предисловии ко второму изданию I тома «Капитала»: «Отныне дело шло уже не о том, правильна или неправильна та или другая теория, а о том, полезна она для капитала или вредна, удобна или неудобна... Бескорыстное исследование уступает место сражениям наёмных писак, беспристрастные научные изыскания заменяются предвзятой, угодливой апологетикой» [Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 23. С. 17]. [19] Энгельс, имея ввиду идеологов старого типа, писал: «И этот процесс, который совершает так называемый мыслитель, хотя и с сознанием, но сознанием ложным. Истинные побудительные силы, которые приводят его в движение, остаются ему неизвестными, в противном случае это не было бы идеологическим процессом. Он создаёт себе, следовательно, представление о ложных или кажущихся побудительных силах. Так как речь идёт о мыслительном процессе, то он и выводит как содержание, так и форму его из чистого мышления – или своего собственного, или своих предшественников. [Маркс К., Энгельс Ф. Избр. произв. Т. 2. – М., 1955, с. 447.] В то же время марксизм коренным образом отличается от всех предшествующих теорий, так как «теоретические положения коммунистов ни в какой мере не основываются на идеях, принципах, выдуманных или открытых тем или другим обновителем мира. Они являются лишь общим выражением действительных отношений происходящей классовой борьбы, выражением совершающегося на наших глазах исторического движения. [Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 438.] [20] В работе «Государство и революция» В.И. Ленин писал, что знание о наступлении «высшей фазы развития коммунизма» является «предвидением великих социалистов, что она наступит». [Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 33. С. 97.] [21] Маркс К. Гражданская война во Франции // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 17. С. 323. [22] Маркс К. Гражданская война во Франции // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 17. С. 336–337. [23] Международное товарищество рабочих (I Интернационал) – международная организация, основанная в Лондоне 28 сентября 1864 г. Руководители К. Маркс и Ф. Энгельс. В начале 1870 г. в Женеве была основана Русская секция I Интернационала. В 1870-х гг. деятельность I Интернационала в европейских странах прекратилась; формально он был распущен в 1876 г. [24] Кокейн – сказочная страна изобилия и праздности в средневековых легендах. [25] Масса нищеты, угнетения, рабства, вырождения и эксплуатации – Маркс К. Капитал Т. I // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 773. [26] Sozialpolitik (нем. социальная политика) – сформулированная в 1878 г. программа социального законодательства, предусматривавшая государственные гарантии широким слоям рабочего класса (особенно в сфере социального страхования) и проведённая в жизнь Бисмарком. [27] Новый курс – система мероприятий правительства США в 1933–1938 гг. в целях смягчения последствий Великой депрессии. Сформулирован и реализован под руководством Ф.Д. Рузвельта. В 1933 г. были приняты Закон о восстановлении промышленности (National Industrial Recovery Act – NIRA) и Закон о регулировании сельского хозяйства (Agricultural Adjustment Act – ААА). NIRA предусматривал введение в различных отраслях производства «правил честной конкуренции», которые фиксировали цены на продукцию, уровень производства, распределяли рынки сбыта и т.д. ААА предусматривал подъём цен на сельскохозяйственные продукты и выдачу с этой целью фермерам премий за сокращение посевной площади и поголовья скота. В 1935 г. были приняты Закон о трудовых взаимоотношениях (National Labor Relations Act), закрепивший первоначально зафиксированное в п. 7а NIRA право рабочих на организацию в профсоюзы, первый в истории США Закон о социальном обеспечении (Social Security Act), Закон о справедливом найме рабочей силы (Fair Labor Standards Act), установивший минимум заработной платы и максимальную продолжительность рабочего дня для некоторых категорий занятых. 27 мая 1935 г. NIRA был признан Верховным судом США неконституционным. [28] laissez faire – может быть определена как доктрина, требующая минимального вмешательства правительства в экономические и политические дела. Сама эта максима долгое время приписывалась Винсенту де Гурне, французскому экономисту XVIII в. Наиболее вероятно выражение происходит от «Laissez nous faire» (Позвольте нам действовать). Так ответил фабрикант Легон на вопрос, что министр финансов может сделать для промышленности. Другие приписывают эту фразу экс-министру Людовика XV д'Аржансону, известному своей приверженностью теории свободной торговли. [29] В 1880–1882 венский врач Йозеф Бройер открыл новый метод, с помощью которого он избавил девушку, страдающую тяжёлой формой истерии, от болезненных симптомов. Ему в голову пришла идея, что симптомы связаны с её волнениями в период ухода за больным отцом. Поэтому во время сеанса гипноза И. Бройер заставил её найти эти связи в её памяти и ещё раз пережить «патогенные» сцены, не подавляя возникающие при этом аффекты. Он обнаружил, что когда она это сделала, симптомы полностью исчезли. Это было до исследований происхождения симптомов истерии Ж.М. Шарко и Пьером Жане. Таким образом, Бройер сделал своё открытие совершенно самостоятельно. К этой проблеме Бройер вернулся только через десять лет, когда стал изучать её совместно с Зигмундом Фрейдом. В 1895 г. они опубликовали книгу «Studien uber Hysterie», в которой было описано открытие Бройера и сделана попытка объяснить его с помощью теории катарсиса. Позднее Фрейд внёс изменения в их методику, заменив гипноз методом ассоциаций. Он изобрёл термин психоанализ, который со временем стал употребляться в двух смыслах: 1) как специфический метод лечения нервных заболеваний и 2) наука о бессознательных психических процессах, которая иначе называется «глубинная психология». [30] Никейский символ веры – составленная на Никейском первом вселенском соборе формула христианского вероучения. [31] Нагорная проповедь – проповедь Иисуса Христа о «блаженствах», выражающая сущность новозаветного закона в его отличии от ветхозаветного; произнесена на горе Курн-Хаттин. Содержание Нагорной проповеди изложено в Евангелии: Мф 5–7 и Лук 6:17–49. [32] Агностицизм – философское учение, согласно которому не может быть окончательно решён вопрос об истинности познания окружающей человека действительности. Агностицизм отрицает абсолютную истину и ограничивает роль науки познанием явлений, доступных органам чувств, считая невозможным познание сущности предметов и закономерностей развития действительности. Соответственно, поскольку для человека невозможно познание сверхчувственного, то невозможно и Богопознание. Термин «агностицизм» введён английским естествоиспытателем Гексли в 1869 г., который противопоставлял агностицизм религиозному убеждению в существовании Бога. Наиболее видными сторонниками агностицизма были Юм и Кант. В настоящее время агностицизм стал широко распространённым учением, оказывает влияние на естественные и общественные науки; атеизм – воззрение, отвергающее религию, т.е. веру в сверхъестественное (в существование бога, духов, оккультных сил, загробного мира и бессмертия души). [33] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 30. С. 102 [34] Мелиоризм – учение об усовершенствовании мира. |
|
|||
|
Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке |
||||
|
|
||||
