|
||||
|
12. В самом сердце моды Для того чтобы играть роль на сцене, требуется мужество; для того чтобы создавать новые продукты для страны или мира, необходимо колоссальное самомнение. Я имею в виду по-настоящему творческих дизайнеров, которых в данный момент сравнительно немного. Многие так называемые дизайнеры не являются таковыми вовсе – они подражатели, которые используют дизайн творца, внося в него изменения и адаптации. Как я писал в Fortune в 1940 году, исторически сложилось, что американский рынок модной одежды использовал Европу как лабораторию моды и довольствовался созданием копий в соответствии с требованиями американок. Дело не в том, что у американцев не хватает творческих способностей, – скорее у них нет серьезных экономических причин для творчества. Париж – центр моды на протяжении большей части двадцатого столетия – создавал одежду для индивидуальностей, экспериментируя с новыми идеями, тканями, формами. Соединенные Штаты, нацеленные скорее на промышленное производство, чем на пошив одежды, считали более прибыльной адаптацию французских оригиналов для машинного производства. Так было до Второй мировой войны. Теперь, после войны, все стало меняться: индивидуальный пошив угасает, открывая во всех странах дорогу готовой одежде. Париж все еще занимает лидерские позиции как важнейший центр дизайна, поскольку самые новые и лучшие ткани производятся во Франции и Италии, но индустрия массового производства одежды еще не достигла колоссальных масштабов их американских коллег. Мода, раньше начинавшаяся с верхушки социальной лестницы, теперь зарождается на улицах; сегодня она скорее поднимается наверх, чем просачивается на дно. Голубые джинсы – культовая мода нашего поколения – хороший тому пример и заодно самый важный вклад США в моду во всей нашей истории. Молодые английские дизайнеры первыми заметили живучесть моды, которую выбирает молодежь, и создали одежду, соответствующую требованиям этого рынка. Италия же, несмотря на свою потрясающую текстильную промышленность, мало чем обогатила моду, за исключением многолетнего лидерства в производстве трикотажа. Я не отрицаю важности существования подражателей: они загружают работой фабрики всего мира и одевают миллионы женщин. В адаптировании тоже присутствует элемент творчества, когда разрабатывается новая модель, чей силуэт взят у Диора, рукав – у Сен-Лорана, а идея принтов – у Живанши. Возможно, подражатели не могут создать новое направление, но они быстро замечают и максимально используют его. С нашими слабыми и неэффективными законами о плагиате в области моды оригинальные творцы редко получают достойное своего таланта финансовое вознаграждение. Ни на одном модном показе не разрешается делать рисунки, но Гарри Шэктер, помощник Бена Цукермана в годы его расцвета, мог просмотреть все парижские коллекции и после показа легко воспроизвести по памяти пятьдесят моделей. Хотя платил он минимальную входную плату, или залог, как называют ее французы, равную в то время стоимости одной модели. Это одна из причин, почему французские кутюрье вынуждены все больше и больше полагаться на свою парфюмерию, галстуки и бутики, чтобы не нести постоянные убытки. Лучшие дизайнеры похожи на великих архитекторов, работающих с новыми материалами и конструкциями для создания новых форм и образов. У некоторых хороших дизайнеров в течение жизни может родиться лишь одна идея, которую они будут повторять до отвращения в бесчисленных вариациях, пока публика окончательно не устанет от нее. Более мелкие представители этой профессии напоминают дизайнеров по интерьеру, которые берут форму и видоизменяют ее с помощью цвета, растений и украшений. Вероятно, каждый хороший архитектор может построить одно великое здание; но для строительства сотни оригинальных строений нужен великий архитектор, использующий новые концепции и решения. Так же и в создании одежды. Великие никогда не удовлетворяются сделанным. Они постоянно ищут новые силуэты, новые методы кроя, новые способы индивидуализации человека. За последние пятьдесят лет я познакомился со множеством дизайнеров, и здесь, и за рубежом. Среди них были и величайшие, и заурядные, и те, кто находился посредине. Некоторые были скромными и застенчивыми людьми, некоторые – вспыльчивыми и агрессивными. Мои замечания четко ограничены теми, с кем я лично знаком или имел какие-либо деловые отношения. У меня нет намерений проводить аналогии или распространять свои выводы на всех дизайнеров мира. Возглавляет мой список, несомненно, мадам Вионне, которая творила чаще на раскройном столе, чем на бумаге. Она ввела крой по косой как новый способ создавать платья, используя способность ткани к растягиванию. Диана Вриленд для каталога выставки «Изобретательная одежда.1909–1930», проходившей в Метрополитен-музее, писала: «В платье Вионне, состоящее из сложно скроенных треугольников и прямоугольников, мастерски соединенных под углом в сорок пять градусов, можно проскользнуть через голову, и оно примет форму без застежек на спине или на боку. Никогда еще прежде прекрасно сложенные тела не имели более красивой упаковки… Вионне была архитектором. Ее творения были единым произведением искусства. Она была чистым творцом… Вионне, без сомнения, самый замечательный и важный создатель платья двадцатого века». Я встретился с мадам Вионне всего однажды. Испытывая благоговейный трепет, я лишь смог засвидетельствовать ей свое восхищение. Она восхищала меня своим коммерческим и творческим гением. Коко Шанель произвела революцию иным образом. Она отметила изменения, произошедшие в обществе после Первой мировой войны, и создала простые платья из джерси, которые можно было носить с кардиганами и беретами. Она сделала из английского линтоновского твида маленькие костюмы, которые смотрелись идеально в паре с белыми шелковыми рубашками, и позаимствовала удобство карманов мужских брюк для своих юбок. Доведя одежду до базовой простоты, она украсила ее копиями своих многочисленных личных драгоценностей, подаренных ей любовником, герцогом Вестминстерским. В ее творчестве было два рывка: первый – в 1915 году, в самом начале ее карьеры, и второй – когда она вновь вернулась к делам в 1954 году. В пятидесятые и шестидесятые годы ее маленькие твидовые костюмы стали объектом массового помешательства во всем мире, их копии продавались по ценам от семидесяти пяти до четырехсот долларов. В 1957 году мы пригласили ее в Даллас на вручение награды Neiman-Marcus за выдающиеся достижения в области моды. Она приехала в сопровождении Грегори Томаса, президента своей американской парфюмерной компании. Это был высокий, коммуникабельный, говорливый, обаятельный и всесторонне развитый человек. В приватном разговоре он сказал мне, что мадемуазель Шанель очень хочет посетить ранчо, поэтому мы организовали для нее вечеринку в стиле Дикого Запада на ферме Blackmark, принадлежавшей моему брату Эдди. Мы устроили обед в ковбойском стиле, кидание лассо и езду на полудиких лошадях. Оказалось, что мадемуазель Шанель не нравятся очень пряные бобы и вкус мяса, жаренного на огне, поэтому она тайком сбрасывала содержимое своей тарелки под стол. К несчастью, содержимое прилипло к атласным тапочкам Элизабет Арден, сидевшей рядом. Вечеринку венчал показ коровьих мод, где каждая корова имела на голове украшение, отвечающее последним модным тенденциям. Шанель оценила шутку. Я был представлен Шанель за ланчем в ее апартаментах моей хорошей подругой Мари-Луиз Бускет, которая была постоянным представителем Harper's Bazaar в Париже. Тогда я уже мог понимать разговорный французский, но Шанель говорила со скоростью пулемета, и вскоре я потерялся в потоке ее слов. Спасали меня только объяснения Мари-Луиз, когда ей удавалось вставить слово. Если кто-то скажет, что вел диалог с Шанель, – не верьте, это будет преувеличением. В разговоре она исповедовала пиратский принцип захвата и была невероятной эгоисткой, но такое прощается гениям. Баленсиага был скромным человеком и всячески избегал публичности. Этот истинный художник, всегда ощущавший на себе влияние своего испанского наследия, находился в вечном поиске новых тканей и силуэтов. Он имел, на мой взгляд, самый безупречный вкус из всех, его наряды были самыми красивыми и роскошными в Париже. В одной из своих послевоенных поездок во Францию я встретился с ним и предложил стать эксклюзивным представителем его парфюмерии в Соединенных Штатах. Пытаясь уговорить его, я описывал серьезную рекламную кампанию, которую готов был финансировать. Я всячески пытался убедить его в важности продаж парфюмерии Баленсиага в Америке. Он терпеливо слушал меня и отвечал: «Нет, мистер Маркус. Вся эта шумиха может сделать мое имя слишком обыденным. Я не хочу этого. Я предпочитаю продавать свою парфюмерию только в Париже». Либо я был уничтожен собственным энтузиазмом, либо я встретился с ним на пять лет раньше, чем надо, так как впоследствии он продал франшизу на свой аромат американскому дистрибьютору. Возможно, ему просто нужны были деньги. Кристиан Диор, в свою очередь, был дизайнером шляп для Agnes и дизайнером одежды для Piquet и Lelong. Имея за спиной хлопковые богатства текстильного магната Марселя Бюссака, после войны он открыл свой собственный дом моды не в маленькой квартирке, как приходилось делать большинству дизайнеров, а в особняке на фешенебельной авеню Монтень. Диор был спокойным человеком с превосходным вкусом и разнообразными интересами – от садоводства, искусства, театра до хорошей кухни и вина. У него была компаньонка мадам Брикар, которая играла при нем роль координатора в моде. Из всех известных мне женщин она обладала самым потрясающим чувством роскоши, и мне нравилось обедать с ней просто для вдохновения. По сравнению с ее представлениями о роскоши мадам Помпадур или Мария-Антуанетта выглядели бы абсолютными дилетантками. Однажды после обеда в ресторане Maxim's, когда она сделала несколько интересных замечаний по поводу нашего рождественского каталога, я сказал: «Мадам Брикар, вы очень любезно подсказали мне эти идеи. Я бы хотел отправить вам цветы. Кто ваш любимый флорист?» На что она тут же ответила без тени улыбки: «Cartier». Эльза Скиапарелли была дочерью профессора восточных языков и декана Римского университета. Эльза вынуждена была самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, и ее первым вкладом в моду стало изобретение пуловера ручной вязки с элементами дизайна в стиле trompe l'oeil. Это изобретение мир моды встретил признанием и овациями. Мне кажется, что она была больше редактором моды, чем дизайнером, и использовала своих молодых сотрудников для подпитки собственного творческого потенциала. Одним из молодых людей, нанятых ею для оформления ее бутика, был высокий молодой парень по имени Юбер де Живанши, который впоследствии прославился своим собственным Maison de couture. Скиап очень хорошо понимала ценность прессы. Поэтому в ее коллекции всегда присутствовал как минимум один костюм или аксессуар, который своей драматичностью и эксцентричностью притягивал внимание всех модных журналов. В роли «магнита Эльзы» побывали цветные тафтовые перчатки, которые заканчивались широкими у плеча и узкими у локтя манжетами, или гигантские сюрреалистические аппликации на спине манто из золотой лайки с вкраплениями полудрагоценных камней. По моему мнению, она не была великим творцом. Но одним из самых оригинальных и потрясающих дизайнеров являлась совершенно точно. Она всегда, что называется, была au courant.{52} Она стала одним из первых парижских дизайнеров, успешно запустивших собственный парфюм – Shocking – по названию навеянного Мексикой цвета «розовый шок», который часто присутствовал в ее коллекциях. Эльза была мудрой женщиной, которая интересовалась модой, но не до фанатизма, как некоторые ее современницы. Она была практична и знала цену современным технологиям. Я вспоминаю наш разговор с ней в 1954 году, вскоре после изобретения реактивного самолета: «Реактивный самолет окажет сильное влияние на модный бизнес Парижа, – сказала она. – Женщины, которые сегодня приезжают за покупками на четыре недели, будут приезжать в Париж на четыре дня. У них не будет времени на примерки, и они захотят выбрать что-то готовое, чтобы лететь дальше – в Эфиопию, Ангкор-Ват, на Цейлон, в другие места, о которых раньше и мечтать не могли. Бизнес по пошиву одежды от кутюр кончился. Я собираюсь закрыть свой Дом». Потом Эльза благополучно жила на доходы от парфюмерии и почивала на лаврах в своем оригинальном доме на рю де Бери в окружении прекрасной коллекции живописи и предметов искусства. Она была заядлым коллекционером, очень хорошо разбиралась в драгоценностях и антиквариате. Когда на стене не было места для новой картины, в ход шли стулья и столы. Ее философией было «Никогда не волнуйся, есть ли у тебя место для чего-либо; если нравится, покупай». Моя жена утверждала, что первый же визит в дом к Скиапарелли полностью развратил меня по части приобретений. Ив Сен-Лоран, назначенный преемник Диора и его первый последователь, достиг всего, что предсказывал его покровитель. Но он мечтал о собственном модном доме и покинул Дом Диора, чтобы воплотить эту мечту. Вначале его поддерживал богатый предприниматель из Атланты, который впоследствии продал свою долю в бизнесе молодого кутюрье главе Charles of the Ritz Дику Саломону. В то время как Дом Диора по обе стороны Атлантики был ориентирован на истеблишмент, Ив Сен-Лоран обращался к более авангардной аудитории. Он стал проводником происходивших социальных изменений и новых идей. Он создавал одежду для женщин с молодыми стройными телами и толстыми кошельками. Его коллекции надолго зафиксировали основные тренды в моде. Но мастер, устав от постоянного подражания, решил копировать себя сам, чтобы продавать эти легальные копии по более низким ценам в собственной сети бутиков Rive Gauche. Его преемником в Dior стал Марк Боан, первоклассный дизайнер, который выделил характерные черты состоятельной клиентуры Dior и был полностью ориентирован на них. Он был ровным дизайнером с редкими, но яркими творческими всплесками. Юбер де Живанши, чья близость по духу к Баленсиаге часто приводила к тому, что критики умаляли значимость его коллекций, называя их «чистейшей Живаншиагой», продолжал создавать изысканную одежду для влиятельных и знаменитых людей. Курреж из студии Баленсиаги оказался дизайнером большой идеи, но всего лишь одной. Его влияние длилось всего два года. Испанец Эммануэль Унгаро был талантливым дизайнером. Его сильной стороной стало создание повседневной одежды прет-а-порте. Он, как и Живанши, много внимания уделял своим коллекциям для бутиков и решал проблемы с производством, размещая заказы на изготовление своих коллекций в Италии. Лучшим и практически единственным успешным дизайнером Италии является Валентино, который, возможно, достиг бы еще большего признания, если бы работал в Париже. Кстати, Валентино также очень ценит сотрудничество с бутиками. Самым копируемым дизайнером нашего времени после Chanel стал итальянец Эмилио Пуччи, с которым я познакомился во время своей первой поездки в Италию в 1948 году. Тогда он был разорившимся аристократом, бывшим военным пилотом и гонщиком-любителем, которому все еще принадлежало семейное палаццо. Но он, увы, не мог позволить себе освещать и отапливать более трех комнат этой многокомнатной роскоши. Однажды Пуччи пришел в наш офис во Флоренции, чтобы показать мне шарфы, которые сам придумал и теперь хотел продать. Их дизайн был необычен, расцветка – великолепна. Я дал ему небольшой заказ и предложил создать на основе разработанного им дизайна блузки или даже простые платья. Он немедленно подхватил идею, и через несколько лет «мода на Пуччи» принесла ему такой финансовый успех, что он смог отреставрировать и открыть свой семейный дом, включая созданную его дедом великолепную столовую с потолками из веджвудского фарфора и бальный зал, который он переделал в салон для показа своих коллекций. Он открыл бутики на Капри, в Риме и Париже, а женщины считали платье от Пуччи символом высокого статуса. Пуччи был смелым человеком, обладал высокомерием итальянской аристократии, имел решимость законченного эгоиста и, похоже, был приверженцем философии Макиавелли. При желании он был обаятелен, вежлив и интересен в общении. Но до фанатизма упрям и самоуверен в большинстве вопросов, важнейшими из которых считал дизайн, розничные продажи, костюмы стюардесс, архитектуру магазина, воспитание детей, парфюмерию и болезни печени. После ошеломляющего успеха своего первого платья из шелковых платков и платья из набивного шелкового джерси Пуччи решил, что является дизайнером первого эшелона, и начал создавать коллекции из одноцветных тканей, постоянно терпевшие сокрушительное поражение. Ни друзья, ни коллеги не могли убедить его в том, что он не дизайнер. Но клиенты проявляли интерес только к его набивным тканям – и этот факт отрезвил беднягу Пуччи. Пуччи был человеком, у которого появилась идея в правильное время. Послевоенная мода жаждала взрыва цвета, и его экзотические яркие цветовые комбинации пришлись ко времени и к месту. Создал Пуччи свой первый принт сам или нет, я не знаю. Он пришел с оригинальной идеей и имел опыт в производстве одежды. У него было хорошее чувство моды, чтобы перенести свои идеи на шелковое джерси, из которого он делал платья простого покроя с круглыми, квадратными вырезами и рубашечными воротниками. Благодаря своему социальному положению он имел тесные контакты с модными аристократками и влиятельными особами, бывал с ними на Капри и горнолыжном курорте Кортина-д'Ампеццо. Это позволило ему уловить тренд на брюки в сочетании с рубашками. Он ввел эластичную ткань в горнолыжные штаны и сделал из них повседневные широкие брюки. Он умело использовал актуальную идею во всех возможных вариациях. Его принты долгое время были невероятно модными и – забавный факт – получили самую высокую оценку магазинных воров. В каждом магазине, работавшем с коллекциями Пуччи, недостача достигала катастрофических размеров. Неутомимый работник и путешественник, он мог слетать на ужин в Нью-Йорк и тем же вечером, вернувшись в Рим, посетить заседание итальянского парламента, членом которого являлся, а затем отправиться в Японию на двухдневную презентацию своей коллекции в универмаге Токио. За годы популярности он создал состояние не только себе. Колоссальные доходы получили и бесчисленные производители, имитируя и копируя легендарные принты Пуччи. Во всей моде двадцатого столетия я бы выделил только две вещи, которые могут хоть как-то сравниться по степени универсальности с его принтами, – типичный костюм от Chanel и голубые джинсы Levis'. Американский дизайнер Джимми Галанос чем-то напоминал Баленсиагу. Такой же застенчивый и скромный, Джимми не поддался искушениям славы самого выдающегося дизайнера Америки. Он был свободен от чужого влияния и всегда шел своим путем в стремлении к качеству и красоте. Он все делал сам: сам создавал дизайн, сам занимался оптовыми продажами и, наконец, сам отправлялся в магазины и помогал продавать свою одежду. По моим оценкам, в Париже он мог бы составить достойную конкуренцию лучшим из французских дизайнеров. Я с гордостью могу сказать, что был знаком с самым настоящим сумасшедшим гением дизайна – американцем Чарли Джеймсом. У него была стремительная, но краткая карьера. За несколько лет популярности он вывел в свет самые красивые из когда-либо созданных бальных платьев. Многие из них впоследствии были переданы музеям для того, чтобы будущие поколения могли с благоговением изучать эти шедевры. Чарли усовершенствовал крой и структуру с мастерством архитектора, но личная эксцентричность не позволила использовать его гений в коммерческих целях ни ему самому, ни его коллегам по индустрии моды. Великим американским дизайнером я бы назвал позднюю Клэр Маккарделл. Считается, что она в 40-х годах стала основательницей повседневного American look («американского облика»), для которого характерны комфорт и функциональность. В 1953 году по предложению Клэр респектабельная галерея Frank Perls Gallery в Беверли-Хиллз сняла со стен современную живопись и устроила показ современной одежды – ретроспективу находок этого инопланетного дизайнера. На том знаменитом показе она ошеломила публику вещами, украшенными заклепками и джинсовой от-строчкой, «монашеским» платьем, разукрашенным купальником, балетными туфлями Капецио, которые она ввела в повседневный обиход. По просьбе организаторов я написал вступительное слово к анонсу этого показа:
Американца Норманна Норелла я считаю дизайнером с хорошей памятью, которого очень впечатляли достижения Chanel и Molyneux. Его собственные модели возникали из воспоминаний о находках этих французских кутюрье, сезон за сезоном рождая вариации. Классические и сдержанные коллекции Норелла были пригодны для ношения. Он продолжал традиции простоты и хорошего вкуса, но его память была сильнее креативности. Его коллега Эндрю Траина, уже долгое время занимавшийся производством одежды, отвечал за качество одежды Норелла. Он был активным человеком, который после нескольких мартини за обедом мог вернуться в демонстрационный зал Норелла и обрушить потоки брани на первого же несчастного закупщика, который попадался ему на глаза. Он мог буквально разорвать его заказ. Причинами могли стать якобы мизерность заказа или наглость закупщика, спросившего, можно ли изготовить вещь в другом цвете или из другой ткани. По степени моральной распущенности я могу сравнить его только с одним производителем, с которым сам столкнулся в начале своей карьеры. Его звали Мо Солински из компании Ben Gershel, и он получал удовольствие от публичного оскорбления новых или не особо важных закупщиков и девушек, приносивших специальные заказы из нью-йоркских офисов закупщиков. Эти мужчины были хулиганами Седьмой авеню; им не нужен был кнут – у них были мерзкие языки. Еще один американец, Гилберт Адриан, был продуктом Голливуда, одним из известнейших дизайнеров костюмов для кинофильмов. Он решил заняться продажей готовой одежды – и в 1942 году открыл салон в самом центре Бе-верли-Хиллз. Женщины знали его имя по титрам фильмов, поэтому он начал свою карьеру производителя с более выигрышных стартовых позиций, чем другие американские дизайнеры. Многие могут оспаривать применимость к нему титула «великий», но никто не может отрицать, что более пяти лет он был одним из самых влиятельных дизайнеров в Соединенных Штатах. Он появился на коммерческой сцене, когда мы были отрезаны от Парижа; он стал единственным, кто тогда устраивал показы, вызывавшие настоящий фурор. Он ввел в моду костюм с преувеличенно широкими плечами, гигантские принты, тафтовые вечерние платья в стиле baby doll и улучшил качество сценических костюмов. Среди американских дизайнеров есть люди с различной степенью таланта и креативности. Полин Трижер, француженка по происхождению, относится к числу ведущих дизайнеров и обладает собственным отличительным стилем, который слегка меняет от сезона к сезону. Билл Бласс из Индианы кажется мне опытным интерпретатором повседневного американского облика, и его одежда успешно продается очень состоятельным клиентам. Джеффри Бин, скромный уроженец Луизианы, сосредоточил свои усилия и внимание на одежде в ностальгическом стиле, предназначенной для очень маленьких, стройных и молодых женщин. В другой категории – Адель Симпсон, изумительный и щедрый человек. Она не пытается вносить массу инноваций в свои коллекции, а концентрирует усилия на создании одежды, которую женщины с доходами выше среднего и не совсем идеальными фигурами могут носить с комфортом и удовольствием. Молли Парнис, старожил модного бизнеса, руководит несколькими дизайнерами и создает одежду для особо торжественных случаев в жизни ее состоятельных покупателей. Что интересно, и Симпсон, и Парнис когда-то выполняли заказы двух первых леди Белого дома – миссис Джонсон и миссис Никсон. Одаренным дизайнером, склонным к перфекционизму, была и Энн Клайн. Она сделала в дизайне две карьеры: дизайнера подростковой одежды и дизайнера шикарной повседневной одежды. Она понимала требования крупного бизнеса и организовала дизайнерскую студию, откровенно заметив, что для достижения ее целей под ее руководством будут работать многие талантливые люди. Поэтому сложно понять, где заканчивается редактирование ею творчества своих подчиненных и начинается собственно ее дизайн. Но я преклоняюсь перед ее талантами творца и руководителя. Она всегда делала гармоничную повседневную одежду, демонстрируя тем самым понимание современной американской жизни. Она была истинным профи. Бонни Кашин внесла существенный вклад в американский дизайн, создав интересные коллекции из твида, кожи и их сочетаний. Вместе с тем она возглавляла крестовый поход во имя функциональности одежды и делала авторитарные, никем не поддерживаемые заявления на эту тему. Однако ее «слоеный облик» все же оказал ощутимое влияние на дизайнеров Парижа. А вот весьма креативный Дональд Брукс поражал преимущественно сердца клиентов из «клубного общества», для которых и создавал свои коллекции. Еще десять лет назад казалось маловероятным, что великий дизайнер западной одежды может быть родом из Японии. Но я знаю такого мастера. Однажды нас в качестве личного одолжения попросили взглянуть на коллекцию, которую привезла в Нью-Йорк Ханае Мори. Мы отнеслись к предложению скептически, но были совершенно очарованы ею, восхищены красотой ее принтов и мастерством пошива. Мадам Мори начинала как художник-акварелист и, став дизайнером, использовала свои прекрасные рисунки для шифона и крепа, из которых создавала свою одежду. В тот период, когда казалось, что большинство дизайнеров в Соединенных Штатах и Франции потеряли понимание вектора развития, Ханае настаивала на создании модных платьев, которые должны делать женщину просто более привлекательной. Она изумительный человек, великий дизайнер и компетентный прозорливый бизнесмен. Поскольку мы давно не ходим босиком, в области создания обуви я бы выделил два имени: Эвинс и Левин. Дэвид Эвинс, крупнейший производитель высококачественной обуви в Соединенных Штатах, сосредоточил свои усилия на точности и совершенстве посадки обуви. Бет Левин, чей муж Герберт Левин занимается производственной стороной их бизнеса, продолжает радовать своим инновационным и креативным творчеством. Она – один из немногих дизайнеров моды, кто умеет работать с оригинальным исходным материалом напрямую и продуктивно. Революция, произошедшая несколько лет назад в мужской моде, вызвала к жизни новое явление: одеждой для мужчин вплотную занялись дизайнеры женской одежды. Причины были разными, имена – достойными. Билл Бласс, которому препятствовала посредственность производства, так никогда и не получил того признания, которого заслуживал. Пьер Карден, который пытался заниматься всем, имел такие же трудности с реализацией качественного воплощения своих идей. Ральф Лорен, бывший производитель галстуков, переключился на проектирование рубашек, одежды и галстуков под торговой маркой Polo и имел огромный успех во всем. Однако, как и многие дизайнеры, он хотел развиваться сразу во всех направлениях и попытался вторгнуться в сферу женской спортивной одежды. Опыт оказался неудачным. Это желание распыления хорошо известно и дизайнерам, и розничным продавцам. Некоторые достигают в этом определенного успеха; но большинство проваливается по целому ряду причин, среди которых нехватка времени, недостаток средств и преувеличение дизайнером своих возможностей в разработке новых направлений. Я никогда не встречал дизайнера, который мог бы с одинаковым мастерством создавать дизайн платья, сумки или обуви. Нет ни одного дизайнера одежды, чьи туфли были бы так же хороши, как его платья, и наоборот. Такой подход может сработать в маленькой стране, такой, к примеру, как Финляндия, но в огромных Соединенных Штатах с нашими проблемами в области производства и дистрибуции он не может быть успешным. Само упоминание Финляндии в связи с модой вызывает в памяти имя выдающегося дизайнера Арми Ратиа. Это одна из самых экстраординарных женщин, встречавшихся мне. Она была душевно щедрым человеком и удивительно творческой личностью. Арми, как и многие ее соотечественники, считала себя вполне компетентной и квалифицированной, чтобы заниматься дизайном во всех направлениях – от модной одежды до домов из готовых блоков, хотя большее признание она получила все же в области одежды. Ее фантастические принты в шестидесятые годы служили и украшением для студенток Рэдклиффа,{53} и темой для обивки диванов в фешенебельных домах Пало-Альто.{54} Когда одна из наших закупщиц встретилась с ней в Финляндии, чтобы приобрести ее коллекцию под названием Marimekko, миссис Ратиа, которая не была уверена, хочет ли она работать с еще одним американским заказчиком, задала ей массу вопросов: «Что такое Neiman-Marcus? Кто управляет им? Что это за человек?» Когда она получила ответы, она спросила: «Есть ли у мистера Маркуса кресло имса?{55}» Закупщица ответила: «Да, есть. Я видела такое кресло в его доме». – «В таком случае, – сказала миссис Ратиа, – я буду работать с Neiman-Marcus». Никогда раньше мы не сталкивались с проблемой, которая так легко решалась обладанием предметом мебели. Все дизайнеры, как и актеры, жаждут известности. Они угождают модным редакторам журналов Vogue и Harper's Bazaar в надежде на публикацию фотографий своих моделей на страницах этих диктаторов моды. Они кормят обедами и одевают многих представителей журналов, чтобы быть благоприятно представленными в этих изданиях. Некоторые нанимают специалистов по связям с общественностью, чья работа состоит в том, чтобы обеспечивать максимальное представление коллекций и имени дизайнера в журналах и разделах светской хроники. Многих достигших славы часто портит успех. Они начинают верить в собственную непогрешимость и вечную популярность. Они перестают замечать ошибки в производстве или дизайне и отказываются принимать конструктивные замечания от квалифицированных продавцов, которые из первых рук знают о проблемах, связанных с продажами их одежды. Самомнение – качество, жертвами которого пали очень многие американские дизайнеры. Продавцы, кстати, меньше подвержены этой болезни, так как ежедневное общение с огромным числом покупателей постоянно возвращает их на грешную землю. В игре самолюбий пресса тоже не всегда оказывалась добрым гением. Американский журнал Women's Wear Daily, который ранее издавался исключительно для торговцев одеждой, стал ориентироваться и на покупателей, когда в 1964 году его возглавил Джон Фэрчайлд. Он создал новую колонку «Око», посвященную значимым событиям из жизни светского общества Нью-Йорка и Парижа. Позже журнал заинтересовался вечеринками Беверли-Хиллз, Далласа и Чикаго. Колонка имела успех, и в журнале появилась вторая страница материалов о светской жизни, под названием «Взгляд». Фэрчайлд для роста интереса к своему изданию требовал от журналистов не только отчетов о модных коллекциях, но и критических обзоров. Он попытался стать «создателем королей». Он раздавал щедрые похвалы дизайнерам, которыми восхищался, и подвергал резкой критике тех, кого не любил. Многие в модном бизнесе, включая меня, считали, что он преступает границы этики и объективности. Те, кто не хотел рассказывать журналистам Women's Wear Daily истории из внутренней жизни компании, были подвергнуты редакцией настоящему бойкоту. Мы, кстати, оказались в числе таких компаний, но верили в свою правоту. В 1969 году Фэрчайлд развернул целую кампанию, направленную на принуждение фешенебельных бутиков Седьмой авеню и остальных американских розничных продавцов принять моду на длину миди, пришедшую из Парижа. Те, кто тянул с признанием этой моды, были названы им старомодными. Многие пошли у него на поводу, чтобы избежать негативных публикаций в Women's Wear Daily. В этой части кампания Фэрчайлда была успешной, но американская публика отказалась принять эту моду, несмотря на почти истерические статьи Women's Wear Daily. Модная индустрия понесла колоссальные убытки, так как покупатели, смущенные нашими разногласиями по поводу модной длины, перестали покупать вещи любой длины. Этот сезон стал катастрофой в истории американской моды. Фэрчайлд, наказанный своим поражением и осыпанный критикой, отказался от роли самовольного диктатора моды и вернулся к издательской деятельности. Возможно, к этому решению имели отношение новые владельцы издания – компания Capitol News, но это мои предположения. Изо всех рынков, на которых я работал, самым увлекательным для меня был рынок мехов. В сороковых годах производителями меха были в основном иностранцы, проживающие в США. Это были приземленные, не слишком искушенные в особенностях индустрии люди. Они были жесткими торговцами, многие хитрили и ловчили, поэтому за ними необходимо было постоянно наблюдать. Они были увлечены своим ремеслом, и, когда вы говорили с ними о технологии создания вещи, они знали все ответы. Это выгодно отличало меховщиков от производителей платьев или пальто, которые заключали контракты на пошив вещей с фабриками в Нью-Джерси и Пенсильвании и потому были далеки от производственного процесса. Я постоянно следил за новинками и тенденциями мехового рынка и всегда уходил с очередной встречи, обогащенный новыми перлами качественного среднеевропейского еврейского юмора. Развлекательная ценность визитов на рынке мехов была гораздо выше, чем шоу в Grossinger's{56}, а дополнительных денег не стоила. Теперь таких скорняков практически нет, их сменили сыновья, учившиеся в колледжах. Они ведут бизнес более эффективно, но очень уж серьезны, на мой взгляд. Однажды в наш магазин пришла женщина, чтобы предложить коллекцию галстуков. Они имели очень четкий, яркий рисунок, торговая марка была вышита на внешней стороне галстука и, что еще более ухудшало положение, была выполнена в виде короны, увенчанной инициалами C.M.{57} С уверенностью опытного продавца я отверг предложение. Мужчины предпочитают мелкий рисунок сдержанных тонов и не захотят носить галстук с торговой маркой, да еще и с женскими инициалами на внешней стороне. Я посоветовал посетительнице изменить стиль коллекции, забыть о вышитой торговой марке и использовать название мужского рода. Этой женщиной была сама графиня Мара. Выслушав мой ответ, она полностью проигнорировала его и продолжила продвигать свои галстуки в неизменном виде. Графиня добилась своей цели и имела оглушительный успех. Нам пришлось впоследствии идти к ней на поклон, признав свою ошибку. Галстуки Countess Mara стали символами статуса; мужчинам нравились четкие рисунки, они не отвергали женскую подпись или ссылку на королевское происхождение, которые нес в себе ярлык. Сама по себе моя логика была верной, но в мире моды логика не всегда работает. Популярное музыкально-развлекательное нью-йоркское шоу, построенное на использовании еврейского юмора. Прим. ред. Countess Mara, графиня Мара. Это была не первая и не последняя ошибка, которую я совершил в оценке модных тенденций. Я пытался списывать со счетов модные тенденции задолго до того, как покупатели приходили к тому же заключению. В послевоенный период я преждевременно предсказывал конец эпохи штор, гибель накидок и меховых палантинов. Я был неправ, полагая, что женщины охладели к типичным принтам Пуччи. Я ошибался по всем статьям, так как некоторые модные тенденции продолжают жить вопреки всему. Мне приходилось возвращаться к закупщикам и признаваться, что я неправильно истолковал сигналы моды. Довольно рано в своей карьере я познакомился с невероятной мисс Элизабет Арден. Она игнорировала все правила при построении своей великой косметической компании, за исключением двух фундаментальных принципов: производить хорошие продукты и агрессивно их продавать. Пожалуй, она была первым агрессивным продавцом, которого я встретил. Первый раз, когда я пришел в ее офис, она сказала: «Почему в вашем магазине не растут продажи Arden?» – и затем, прежде чем я смог ответить ей, выдала такую экспрессивную тираду, что я сумел ответить только: «Да, мисс Арден, мы будем рады закупать больше косметичек и пудрениц». Neiman-Marcus имел ценную франшизу и представлял в Далласе эксклюзивную линию Arden, поэтому мы постоянно зависели от ее милости. Хотя мы были крупнейшими клиентами Элизабет Арден, она с большим трудом отличала меня от Гровера Магнина, старейшины среди управляющих специализированными магазинами одежды из Сан-Франциско, несмотря на нашу с ним разницу в возрасте. Меня раздражало, что она называла меня «мистер Магнин», и однажды я ответил ей: «Да, мадам Рубинштейн», – имея в виду ее предшественницу в косметической отрасли. Она была потрясена достаточно сильно, чтобы в дальнейшем назвать меня моим именем. По мере того как крепло наше знакомство, она могла попросить у меня совета по вопросам бизнеса, но так никогда им и не воспользоваться. Я волновался о сохранности ее компании в случае, если что-то случится с ней, но любое упоминание о смерти было в разговорах с ней абсолютным табу и встречалось ледяным молчанием. Думаю, она была убеждена, что не умрет никогда, а просто проследует в Blue Grass – ароматные небеса, освященные Eight Hours Cream.{58} Еще одним агрессивным продавцом в косметической отрасли была современная Королева Красоты Эсти Лаудер. Она появилась на горизонте как раз в то время, когда Арден постарела, поэтому я не уверен в их личном противостоянии. Но если бы таковое имело место, эффект был бы аналогичен ядерному взрыву. Успех миссис Лаудер можно приписать ее высококлассным продуктам, ее способностям к стимулированию сбыта, наличию у нее двух компетентных сыновей и активному использованию ею тактики «подарка с покупкой», которая была придумана Charles of the Ritz за несколько лет до этого. Эта практика, порицаемая многими в косметической отрасли, но в итоге принятая всеми, увеличила скорость признания косметики миссис Лаудер. Когда я впервые встретился с ней, она вошла, двигаясь как боксер Рэй Робинсон. Сегодня, примерно двадцать лет спустя, в ней присутствуют все та же живость и энергия. Она нанесет вам удар, чтобы вы продавали больше ее аромата Estee; она внезапно стукнет вас, чтобы вы продавали больше ее товаров для ванны Azuree; она нанесет вам ощутимый апперкот со словами: «Продавайте больше Clinique, мою антиаллергенную линию! Это продукт для богатых женщин, а у всех богатых женщин есть аллергия!» Ее сыновья грамотно управляли бизнесом Estee Lauder, позволяя самой Эсти наслаждаться замком во Франции и виллой в Палм-Бич. Ее история – самая настоящая история из романов Хорейсио Алджера.{59} Но, к сожалению, только часть сделок в модном бизнесе происходит в идеальной ситуации, то есть с великими дизайнерами с одной стороны и богатыми покупателями – с другой. Основная же часть нашего времени поглощается стандартными покупками и мелкими производителями, которые постоянно ищут модные новинки, финансирование и прочие жизненно важные для них ресурсы. Иногда мы помогали талантливым производителям в их поисках. В моде во время войны стала доминировать модель сумки через плечо – и мы начали поиск достойного производителя и дизайнера. Судьба свела нас в этих поисках с супругами из Гринвич-Виллидж Биллом и Элизабет Фелпс. Они знали толк в дизайне, были определенно талантливы, имели большой опыт и могли создавать для нас актуальные сумки прекрасного качества. Но им не хватало средств, поэтому мы несколько лет оказывали им финансовую поддержку, пока супруги не встали на ноги. Мы не любим связывать себя финансами с производителем, но в данном случае сознательно шли на такой шаг, поскольку были уверены, что талант супругов достаточно велик, чтобы оправдать наш риск. Эксперимент с Фелпсами оказался одним из самых удачных. Помимо лучших на рынке сумок через плечо Билл Фелпс во время своего первого визита в наш магазин сделал одно наблюдение, которое стоило дороже золота. Он заметил: «Вы, осознанно или нет, в строительстве своего магазина следуете опробованному временем принципу. В любом старинном европейском городе вы увидите, что главная церковь стоит в центре города. Она вдохновляетвошедшего величием архитектуры, витражами, резным или позолоченным интерьером. Рядом с ней, обычно не более чем в ста футах,{60} находится магазин, где люди, воодушевленные только что увиденной красотой, могут совершить покупки. Ведь после того, как затронуты эстетические рецепторы, люди хотят приобщиться к прекрасному, то есть что-то купить. С другой стороны церкви неизменно находится лучший в городе ресторан, ведь после того, как люди насладились красотой и сделали покупки, они хотят есть. В своем магазине вы все сделали именно так. Вы предлагаете своим покупателям множество примеров изысканного дизайна, который не продается, – стены эскалатора из шведского мрамора, висячие сады, цветущие орхидеи, скульптура и живопись. Показав им всю эту красоту, вы предлагаете им желанные товары, которые легко приобрести, а затем в ресторане Zodiac кормите их лучшей в городе едой». Конечно, именно так мы и делали, но никогда не знали об исторических корнях этой формулы. Мы пришли к ней интуитивно, но сегодня предпринимаем специальные усилия во всех трех своих магазинах, чтобы сохранить баланс этих элементов. Нью-Йорк считается местом, где рождается мода. Если производитель сорок лет назад приехал из глубинки, закупщики-снобы уделяют ему очень мало внимания, фыркая и всем своим видом говоря: «Если вы из Де-Мойна, вас не стоит воспринимать всерьез». Мы прошли этот урок в середине тридцатых годов, когда женщина из Сент-Луиса Грейс Эшли предложила рынку платье спортивного покроя, отличительной особенностью которого было использование мужских запонок вместо традиционных пуговиц. Она творчески переработала идею нью-йоркского производителя спортивной одежды Уильяма Блума, платья которого продавались по более высокой цене и не имели успеха. Узнав, что мисс Эшли из Сент-Луиса, я оказал ей холодный прием и был готов отказать. Но тут она сказала: «Разрешите мне разместить у вас двадцать четыре платья на реализацию». Я не любил принимать товар на реализацию, но почему-то принял ее предложение. Двадцать четыре платья были проданы за три часа. На протяжении следующих двух лет жизни этой вещи мы продали пятнадцать тысяч платьев по средней розничной цене тридцать пять долларов, выручив свыше полумиллиона долларов. Никогда больше у нас не было предрассудков насчет места происхождения творческого человека. Этот выгодный опыт навсегда убедил нас, что идеи не бывают ограничены географическим положением, а хорошие товары могут быть сделаны везде, где есть талантливые люди, стремящиеся достичь лучшего. В модном бизнесе надо просматривать все предлагаемые новинки, чтобы не упустить ценную идею или прибыльный тренд. Это отнимает колоссально много времени, но стоит таких жертв. Однажды вечером я ужинал в Беверли-Хиллз в доме у моего хорошего друга кинорежиссера Дора Шери. Он упомянул, что его четырнадцатилетняя дочь Джил стремится стать дизайнером, и спросил, могу ли я взглянуть на ее рисунки. Рисунки девочки были образными и нестандартными; один особенно привлек мое внимание – набросок перчатки с аппликацией синей птицы на ладони, иллюстрирующий поговорку «Лучше синица в руке, чем журавль в небе». Я сказал Джил, что готов купить этот дизайн, за который она в случае реализации идеи получит авторские отчисления. Мы отправили набросок в Париж, где наш великий перчаточных дел мастер ныне покойный Роже Фарэ сделал фантастические перчатки для нашего рождественского каталога. Они продавались очень хорошо, девочка получила чек с крупным гонораром, а у нас был новый эксклюзивный товар. Кроме того, мы прекрасно понимали ценность новости об оригинальной вещи, придуманной подростком, да еще и имеющим отношение к Голливуду, поэтому смогли получить хороший отклик мировой прессы. В поиске новых товаров мы частенько сами снабжали наших производителей собственными идеями. Иногда нужно было подчеркнуть определенный цвет, гамму оттенков, тип набивной ткани или комбинацию различных материалов. Иногда мы просили какую-либо группу дизайнеров разработать из определенного материала новую коллекцию или проработать какую-либо тему. Так мы поступили, когда взяли историю американских индейцев в качестве источника вдохновения для новой коллекции одежды. Мы использовали индейские орнаментальные мотивы, технику вышивки, бисер и украшения, чтобы создать узнаваемый по этнической принадлежности комплект одежды и аксессуаров, которые могла бы носить любая модная современная женщина. Мы предоставили разработчикам право продажи дизайнерских решений этой серии после того, как продали свою коллекцию и получили выгоду от шумихи вокруг столь креативного хода. В 1947 году мы считали, что необходимо оживить рынок спортивной одежды, поэтому организовали в выходные дни вечеринку на ранчо Flying L, расположенном в холмистой местности к западу от Сан-Антонио. Мы пригласили туда тщательно отобранных дизайнеров спортивной одежды как с Западного, так и с Восточного побережья. Каждого из них попросили создать один костюм по мотивам Юго-Запада и представить его на показе, который мы провели прямо на взлетно-посадочной полосе этого необычного ранчо. Дизайнеры с Восточного побережья поначалу пренебрежительно отнеслись к коллегам с Запада и не желали принимать их в расчет. Но после вечернего застолья лед был сломан, а региональное соперничество забыто. Чтобы придать вес своему показу, мы выбрали знаменитых судей и членов жюри, среди которых были чемпион по теннису Джек Крамер, актеры Джинкс и Текс Маккрари, покойный лже-князь Майк Романов из Беверли-Хиллз, рожденный в Оклахоме, и редактор House Beautiful Элизабет Гордон. Помимо дизайнеров, руководства магазина и прессы среди зрителей были местные ковбои, которые больше восхищались красивыми манекенщицами, чем демонстрируемой одеждой. Жюри выбрало «общеамериканский» спортивный гардероб, состоявший из моделей, навеянных тематикой приграничных и юго-западных земель. Он был предназначен для полетов, езды на лошадях, тенниса, плавания, гольфа и фиесты в патио. Показ повторили еще раз в Далласе для двух тысяч наших клиентов. А на взлетной полосе пресса была во всеоружии – и журнал Life опубликовал отчет о мероприятии в фотографиях. Журналист Life цитировал меня:
Взгляд на моду Америки не может быть полным без упоминания Тобэ, которая предлагала ведущим розничным магазинам страны услуги консалтинговой службы по вопросам моды. Уроженка Милуоки, она приехала в Нью-Йорк и работала на Франклина Саймона в годы его расцвета. Уроки Саймона она включила в свою философию торговли, которую озвучивала на сезонных просмотрах мод и в личных встречах с клиентами. Мой хороший друг и одноклассник Майк Коулз как-то сказал о себе: «Может быть, я неправ, но я никогда не испытываю необходимости в чужом мнении». Это наблюдение идеально соответствовало Тобэ, так как у нее практически всегда имелось мнение по любому вопросу, связанному с миром моды. В редких случаях, когда это было не так, она точно знала, кому позвонить, чтобы получить это мнение. В некотором смысле она была посредником по идеям, которые обменивала со сноровкой торговца фьючерсами. Все признавали ее технику, и никто не обижался на нее, так как она и получала, и отдавала информацию легко и свободно. Она была великим катализатором, собирая и убеждая в своих идеях людей из разных уголков страны и из различных отраслей. Она вела телефонные переговоры из своей спальни с шести до девяти утра и к моменту, когда добиралась до офиса, уже довольно хорошо представляла, что в данный момент творится в розничном бизнесе по всей стране. Она посещала модные показы, на большей части которых спала, но просыпалась как раз вовремя, чтобы увидеть три лучшие вещи всей коллекции. Лично у нее был плохой вкус, но ее аналитические способности в области моды просто поражали. Лучшим из талантов Тобэ была ее способность заставлять людей думать. Я понимаю, что до сих пор в долгу перед ней. Приблизительно в то же время я познакомился с Джеймсом Лейвером, куратором архива печатных изданий лондонского Музея Виктории и Альберта. Он много писал об истории и теории моды, предлагая интересные и оригинальные интерпретации причин ее эволюции. Мы считали его уникальным авторитетом по вопросам моды и в 1962 году вручили ему нашу награду за заслуги в области моды. В 1969 году после внедрения длины миди для юбок в модной индустрии воцарилась анархия, даже нашу собственную компанию раздирали противоречия: мы никак не могли прийти к компромиссу по этому вопросу. Я отправил Джеймсу телеграмму, где попросил его дать свое видение исторической перспективы столь горячо обсуждаемой темы. Я напрямую спросил его, умерла ли мода на мини. Он ответил: «Я даю ей еще два года». В интервью UPI Роберт Масел писал:
Его прогноз был верным, миди оказалось пустышкой, многие женщины продолжали носить мини-юбки, остальные перешли на брючные костюмы. Брюки уже были готовы войти в повседневный женский гардероб, но споры вокруг длины юбок ускорили этот процесс. Кампания журнала Women's Wear Daily по поддержке миди привела к ощутимой до сих пор дестабилизации бизнеса по производству платьев, популяризации брюк и подрыву доверия покупателей к журналам, магазинам и дизайнерам. Когда дым рассеялся, Билл Бласс высказал мнение: «Главное, чему мы научились, – это то, что больше никогда не надо пытаться навязывать американским женщинам моду». |
|
|||
|
Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке |
||||
|
|
||||
