Леопард крупным планом

Еще в 1976 году, то есть до начала киноэкспедиции, фирма «Вингресур» попросила меня возглавить «специальную экскурсию» по Шри-Ланке с упором на самые живописные природные уголки, и я с радостью согласился. До того мне довелось быть гидом организованных той же фирмой групп истинных любителей природы на Тринидаде; мы лазали по пещерам жиряков, любовались вечерним полетом тысяч алых иоисов в Каруни, рассматривали в упор множество красочных колибри, ныряли к коралловым рыбкам в водах Карибского моря. До чего хорошо иной раз не работать с кучей камер и магнитофонов, а просто смотреть!..

Группа, приехавшая на Шри-Ланку в декабре 1976 года, состояла из чрезвычайно симпатичных и благодарных людей. Остров оделся в свежий зеленый наряд и был очень хорош. Правда, шли дожди, и было сыровато, но это не отразилось на программе: слоны, губачи, аксисы, замбары — и разумеется, леопарды — не подкачали. Ну а птичий хор, не говоря уже о лягушачьем оркестре, после ливня звучит особенно звонко.

В числе экскурсантов был Ларе Тёрн, знаменитый шведский яхтсмен, обладатель олимпийского «серебра» и «золота». Вместе с ним приехала его дочь Пиа; жадная до всего нового, она живо интересовалась всем, что мы видели. И, несмотря на малый рост, не ведала страха.

Однажды вечером от пруда по соседству с бунгало в Вильпатту, где разместились экскурсанты, сквозь кромешный мрак донеслись крики аксисов. Я мигом подготовил к работе магнитофон с длинным микрофоном и направился к пруду. Неожиданно за моей спиной послышались шаги и появилась Пиа. Чтобы не нарушать естественного ансамбля леопарда и оленей, я не включал фонарик, и вместе с Пиа мы стали подкрадываться к надрывно кричащим оленям. Вскоре они обратились в бегство — леопард, как это часто бывает, промахнулся. Остановившись, я направил микрофон на пруд, где несколько лягушек возобновили скрипучее пение, прерванное во время шумного бегства оленей. Сделав запись, я выключил магнитофон, и тут Пиа сказала мне, что вроде бы слышала тихий кашель позади нас. Кто-нибудь из нашей группы у бунгало, решил я… Но когда на обратном пути зажег фонарик, мы увидели отпечатки лап леопарда в каких-нибудь пятнадцати метрах от того места, где останавливались.

Это был первый, но отнюдь не последний раз, когда мы оказывались в непосредственной близости от крупной кошки. Думал ли я тогда, что год спустя к нам будет принюхиваться тигрица на расстоянии меньше двух метров…

Про леопардов Вильпатту никак не скажешь, что они страшатся людей. У меня позднее был сходный случай, когда я вышел в ночной мрак и стал имитировать комбинированный территориально-контактный сигнал леопарда — хриплое рыканье, издали напоминающее звук, который возникает, когда быстро пилишь фанеру, только тоном намного ниже. У самца голос басистый; самка уступает ему размерами, и резонатор у нее поменьше, поэтому для чуткого уха голос ее выше и переливы чаще. Довольно долго я издавал хриплые горловые звуки, усиленные большим калебасом, когда Джо Линэйдж, выйдя из бунгало, присоединился ко мне. Постояв рядом, он включил фонарик — и в 20–30 м прямо перед собой мы увидели леопарда!

Я многократно испытывал этот трюк, но леопард, к сожалению, не отвечает сразу. Он может издали совершенно точно засечь место, откуда я подаю сигналы, только с ответом не торопится. Иной раз откликается своим могучим рыканьем через сутки после моего зова, причем с той самой точки, где слышал меня накануне. Поскольку мой более высокий голос по тембру находится где-то между голосом самца и самки, самец, естественно, осторожничает — не соперник ли появился? — но в то же время им владеет нетерпение и любопытство: может быть, это пятнистая прелестница извещает о своем одиночестве и потребности в мужском обществе? Между прочим, в Канхе мне удалось определить расстояние, на котором слышна «леопардова пила». Свыше трех километров через леса и луга! Глухой «дикий» звук внушает почтение, и в Индии известно предостаточно случаев, говорящих о том, что леопарда следует остерегаться.

За тигром, этим могучим двухсоткилограммовым зверем, утвердилась запечатленная в сильно приукрашенных рассказах слава людоеда. Между тем, когда на рубеже XIX–XX столетий в разных концах Индии отмечали случаи нападения хищников на человека, в роли людоеда чаще всего выступал леопард. Причин тут много. Начать с того, что леопард более непринужденно чувствует себя в соседстве с людьми и преспокойно заходит в деревню, чтобы присвоить козу, собаку, курицу и прочую заманчивую живность. Раз наметив добычу, он не останавливается ни перед чем. Во время моих съемок в Гирском лесу в Индии один леопард неоднократно забирался в защищенный двухметровой изгородью загон в деревне Сасан Гир. Зарезал свинью и ушел с ней, прежде чем кто-либо успел вмешаться, проявив изрядную хитрость и силу…

Когда мы с моей группой экскурсантов готовились ко сну на открытой веранде бунгало в Вильпатту, я обычно пересказывал что-нибудь из правдивых историй Джима Корбетта о леопардах-людоедах в Индии. Возможно, после этого моим подопечным не слишком хорошо спалось, но, право же, грех посвящать сну всю ночь, между тем как со всех сторон доносятся звуки, говорящие о разносторонней активности диких животных.

В частности, Корбетт описывает случай, когда леопард прокрался в дом, где двое индийцев сидели и курили в темноте, по очереди затягиваясь из одной трубки. Зверь ухитрился убить одного из курильщиков так, что второй ничего не услышал! В другом случае леопард вскочил как раз на веранду, где спали люди, убил и уволок человека, и никто даже не проснулся…

После таких рассказов на сон грядущий интересно очнуться в половине второго ночи от шума, поднятого около веранды леопардами, как это было однажды со мной и членами другой группы. Утром в десяти метрах от ближайшей кровати можно было видеть отчетливые следы самца и самки, затеявших ночью любовную пикировку возле самого дома!

Несмотря на такую смелость леопардов, в Вильпатту пока не отмечено трагических случаев, хотя вероятность, казалось бы, очень велика. Правда, здесь следует учитывать, что парк богат копытными, которые составляют нормальную добычу леопарда, и что в центральных частях территории никто не охотится (к сожалению, на окраинных участках парка процветает браконьерство). Стало быть, нет недостатка в естественном корме и нет провокаций, которых, разумеется, следует избегать. Что я и старался делать, по возможности. Правда, одно исключение было.

Как я уже говорил, звукозапись составляет важную часть киносъемок, а кроме того, я собирал все голоса животных Шри-Ланки и Индии, какие только мог, для пластинки с наиболее характерными звуками тех областей, где мне довелось работать.

Ранние утра в Вильпатту наполнены дивными птичьими голосами, поздние вечера и ночи насыщены тайной, и для меня великое наслаждение записывать характерные созвучия, состав которых регулярно меняется в зависимости от среды и времени суток.

Однажды вечером, вооружившись магнитофоном и так называемым параболическим рефлектором, я записывал пение местных дроздов, чьи заключительные вечерние аккорды звучат особенно мягко и мелодично. К их голосам начали примешиваться отрывистые крики обыкновенного козодоя, и вскоре на оранжевое вечернее небо наползла свинцовая теш». На пруду позади меня принялись настраивать свои инструменты лягушки, и, добиваясь более ясного звучания, я осторожно, чтобы не спугнуть их, спустился к воде.

Сижу на корточках, нагнувшись над магнитофоном, и слушаю, как лягушачий оркестр приступает к исполнению полифонического концерта. Сижу неподвижно, стараюсь не шевелиться — ведь микрофон с параболическим рефлектором воспримет малейший шелест одежды. Тихо повернув голову, чтобы проверить, насколько окраска вечернего неба приблизилась к полуночной синеве, уголком глаза улавливаю какое-то быстрое движение. Приставляю ко лбу ладонь козырьком, чтобы лучше видеть, но вместо ожидаемых оленей в сумеречном свете различаю сзади наискосок непонятное короткое возвышение, что-то вроде лежащего на земле бревна, которого, как ни странно, раньше не заметил.

Я продолжаю записывать скрипы, свисты, хрипы, бульканье, кваканье земноводных музыкантов и, лишь когда кончается лента, возвращаюсь в бунгало, где путеводной звездой светит керосиновый фонарь.

Наутро я не обнаружил у пруда ни бугорков, ни бревен. Зато там были четкие следы леопарда; у этого зверя заведено вечером подкрадываться к водопою и занимать стратегическую позицию, прежде чем сюда же придут аксисы, чтобы поужинать окаймляющей пруд сочной травой.

Вернувшись в тот вечер в бунгало, где меня ждал обед, я установил штатив с параболическим рефлектором, направил его на пруд и сел за стол. Только я приступил к своей поздней трапезе, как от водопоя донеслись истерические крики оленей. Леопард явно пошел в атаку.

Пожелай он напасть на меня, ему было бы легче легкого осуществить свое намерение. Я сидел на корточках, а это опасное положение. Большинство индианок в Суринаме, ставших жертвами ягуара, были атакованы именно в такой позе, придающей человеку некоторое сходство с естественной добычей и потому располагающей зверя к нападению. Ну а в данном случае леопардом скорее руководило любопытство, и к странному созданию с непонятной широкой воронкой он подкрался ради забавы.

Утром я, по обыкновению, приступил к работе «раньше, чем черт свои туфли надел», как выражаются у нас в Швеции. Но леопард в отличие от черта бродил всю ночь и несомненно был недоволен неудачной охотой.

Итак, я топтал рыхлый белый песок на опушке у пруда, записывая отдельных участников утреннего концерта пернатых. Песок приглушал мои шаги, к тому же я, чтобы лучше слышать, старался двигаться бесшумно; по опыту работы с совами мне было известно, что даже эти изощренные слухачи не слышат добычу, двигающуюся по рыхлому песку. А потому, когда я внезапно появился метрах в десяти от леопарда, это явно оказалось для него полной неожиданностью. Только я обогнул зеленый мысок, как в кустах впереди послышалось негромкое, но весьма категорическое рычание. Протяжный басовитый, ровный звук напоминал жужжание хорошо отлаженного электромотора. Я осторожно установил штатив с рефлектором, направил круглое отверстие параболы на источник звука и записывал рычание, пока оно не затихло. Перемотав затем до конца остаток ленты, выключил магнитофон, потихоньку отступил, чтобы не слишком провоцировать недовольного леопарда, и стал собирать свое имущество. При этом я с досадой обнаружил, что запас магнитной ленты кончился; надо было возвращаться в бунгало за новыми бобинами.

По дороге я услышал сердитое покашливание князя тьмы в зарослях рядом с тропой. Он нарочно постарался уйти от неприятного соседства с человеком, а тот, как назло, пошел в ту же сторону…

Быстро дойдя до бунгало, я сменил бобину и сразу вернулся. От зарослей протянулся свежий след к другому зеленому островку, и, приближаясь туда, я вновь услышал негромкое ворчание. Я включил запись; стоило мне поднять руки в стороны и медленно помахать ими в воздухе, как в ответ раздавалось ворчание. Конечно, это была провокация с моей стороны, но я верю в свое умение определять границу дозволенного, и было бы обидно упустить случай присоединить столь красивый бас к созвездию артистов на моей будущей пластинке.

После трех лет работы в Индии и Шри-Ланке берусь утверждать, что хищники, пусть даже привыкшие к человеку и к тому, что он (с недавних пор) для них не оцасен, все еще относятся к нему с известным почтением, и, если не провоцировать их через меру — нечаянно или из озорства, — они вовсе не склонны атаковать. Но следует четко знать, где проходит граница, и не переступать ее!

Я сказал бы даже, что леопарды Вильпатту примирились с тем, что за последние годы стали предметом усиленного внимания. Между прочим, уже когда я в первый раз приехал в этот парк, одна из моих попыток подстеречь леопарда обрела, можно сказать, комическую развязку.

Мы подсмотрели, как леопард спустился к водопою, где его тотчас взяли на примету два замбара, которые стали приближаться к хищнику, постукивая о землю передней ногой и издавая тревожные крики. Я успел сделать издали несколько фотоснимков, но мне хотелось запечатлеть такой эпизод на кинопленке, если он повторится.

И я устроил засидку, старательно накрыл себя и густой куст камуфляжной сетью, оставив окошечко в сторону пруда. А Джо и других пассажиров джипа попросил прокатиться по парку и вернуться часа через два.

Время шло, но ничего особенного не происходило. Я смотрел из засидки на пруд, занимавший все поле зрения, но не видел ни одного оленя, не говоря уже о леопардах.

А между тем леопард был рядом… Когда джип возвратился, оказалось, что зверь совершенно открыто лежал на песке позади моего тщательно замаскированного укрытия! Как будто не я подстерегал его, а он терпеливо ждал, когда же появится господин фотограф…

Впоследствии, когда мы с Фредриком занимались на Шри-Ланке киносъемками всерьез, выполняя взятые обязательства, я не устраивал засидок на земле. В других местах такой прием дает плоды — пусть даже скудные и не сразу, — а в Вильпатту леопарды и другие звери спокойно смотрят на медленно приближающуюся машину; надо только следить за признаками, которые указывают на начинающееся раздражение, и соблюдать надлежащую дистанцию.

Понятно, глядя на этих животных, недолго вообразить, что они «ручные, ленивые, вялые» — такие определения часто приходится слышать от несведущих людей, полагающих, будто дикие звери обязаны бесноваться, скалить зубы или царапать когтями землю, вроде описываемых Джимом Корбеттом тигров-подранков. Поверьте мне, четверть века наблюдавшему никем не пуганных «диких» зверей: они спокойны и флегматичны, покуда их не тревожат, — оттого и кажутся несведущему «ручными». На самом деле что «дикие», что «ручные» животные, выращены ли они в неволе или понемногу привыкли к тому, что человек не опасен, ведут куда более мирную жизнь, чем это представляется нам. Правда, чтобы звери приучились не бояться человека, должно смениться не одно поколение; ведь у животных, так же как и у людей, в формировании характера важную роль играет традиция.

Будем же надеяться, что старый, обветшалый взгляд на «дикость» животных постепенно изменится. По сей день, не говоря уже о прошлом, многим более всего по душе та дикость, которую неизбежно проявляют животные, когда на них смотрит дуло ружья. Нужно очень сильно напугать животное, чтобы оно выглядело таким, каким представляют себе дикого зверя широкие круги. Но такого стресса не смог бы долго выдержать ни один зверь!

Итак, леопарды Вильпатту свыклись с нами — двуногими прямоходящими. Однако из этого вовсе не следует, что все леопарды Шри-Ланки безопасны! В последнее мое посещение «Линдблад трэвел билдинг» в Нью-Йорке (мой однофамилец Ларс-Эрик возглавляет самое крупное в мире транспортное агентство для любителей природы) я разговорился с экзотически одетой молодой телефонисткой из Шри-Ланки. Речь зашла о леопардах, и она рассказала, что ее сестру сильно покалечил зверь, прыгнувший прямо в джип, где та сидела!

Но в Вильпатту, как уже говорилось, пока что обходилось без происшествий. Самый опасный зверь в национальном парке — и вообще на Шри-Ланке — медведь губач. За неделю до того, как мы с Фредриком приступили к съемкам в Вильпатту, в другом районе острова губач напал на человека, встал на задние лапы, обнял его передними и откусил ему щеку, прежде чем товарищи несчастного сумели отогнать зверя. Немало людей убито в разных концах Шри-Ланки губачами, особенно подранками. Поскольку медведи кормятся преимущественно муравьями и термитами, очевидно, их надо сильно испугать или раздразнить, чтобы вызвать нападение. Губачи неважно видят, их зрение приспособлено к копанию в земле, и естественно предположить, что от природы они весьма близоруки.

Моя первая встреча с губачом состоялась во время десятидневной экскурсии. Сидя в машине, которую вел Дракула, поздно вечером мы услышали сильный шум в кустах и остановились в ожидании, когда покажется виновник шума. Размерами губач немного уступает нашему бурому медведю, но весит он заметно меньше, ведь ему не нужен жир для тепла и зимовки, а этот экземпляр и вовсе был не из крупных. Выйдя на прогалину в каких-нибудь десяти метрах от нас, он настолько опешил при виде зрителей, что реагировал именно так, как чаще всего реагируют губачи, когда нервничают: с бешеным ревом двинулся прямо на нас. Дракула мгновенно включил зажигание и выжал газ, джип буквально сорвался с места, и мы на скорости удалились от строптивого кандидата в киноактеры.

В другой раз нам с Фредриком — с помощью зоркого Раннбанды — посчастливилось увидеть губача на дереве. Он лениво разлегся на широком суку. Стояла адская жара, и мне до сих пор невдомек, с какой стати наш приятель в черной шубе вздумал позировать на солнце в два часа дня. Возможно, наверху, где дул легкий ветерок, все же было прохладнее, чем на раскаленной земле. Ну а мы медленно подъехали к другому дереву и остановились под ним. Медведь, который, может быть, только что уплел пчелиную семью со всеми личинками, медом, воском и жалящими компонентами (блюдо, слегка превосходящее остротой местный рис с пряной подливой), явно не был склонен прерывать свой полуденный отдыхи продолжал лежать на суку. Я снял, как он засыпает, как просыпается, как почесывается длиннющими когтями и скребет ягодицы о шершавую кору. Тропический Винни Пух казался таким симпатичным, что не хотелось вспоминать описанное выше происшествие. Время от времени он сонно таращился на нас, сидящих в джипе, но тут же снова засыпал. Да и как не быть сонным, когда всю ночную смену, около пятнадцати часов, приходится ходить и откапывать миниатюрные деликатесы в виде термитов, чтобы насытить ими медвежий желудок.

Наконец пришла пора Винни Пуху, а вернее, Балу, как он зовется в «Книге джунглей», приступить к вечернему поиску съестного. Для начала он (это был крупный самец) избавился от порции наполовину переваренного термитника, потом хорошенько потерся кормой о сук, обнял ствол лапами и съехал вниз.

Прерывая сон, губач уже успел приглядеться к пассажирам джипа и удостоверился, что они не представляют собой ничего нового и ничего страшного. А потому он, к моему удивлению и радости, позволил нам не спеша следовать за ним к очередному кормопункту. Естественно, я продолжал снимать и в заключение записал вблизи звуки, говорящие о том, что Балу до и после того, как засунуть беловатый нос в вырытую мощными лапами яму, выдыхает большие порции теплого воздуха, чтобы затем короткими вдохами послать пахучие вещества на свой чрезвычайно чувствительный обонятельный центр. (Этот же способ мне довелось однажды наблюдать у моих ручных росомах. Собаки тоже им пользуются. Его преимущества несомненны; если мы с вами прибегнем к нему, лес и поле наполнятся обычно скрытой от нас информацией. Поднимите с тропы щепку и попытайтесь анализировать пахучие вещества, обнюхивая ее, как это обычно заведено у человека. Чаще всего такой прием ровным счетом ничего не даст. А теперь подышите на щепку теплым воздухом и сделайте короткие вдохи. Вы с удивлением обнаружите целый набор тонких запахов. Тут может быть запах нитей грибницы, уже укоренившихся в древесине, хотя она и не начинала гнить, а тренированное чутье обнаружит даже след барсука или, скажем, лисицы.)

Обнюхивая землю в поисках корма, Балу порой оказывался всего в пяти-шести метрах от нас. И я услышал от Фредрика примечательные слова:

— Вот бы увидеть так близко шведского мишку!

В самом деле, дорогие друзья, шведские любители природы, почему нам не дано увидеть бурого медведя даже на расстоянии 100 м? До каких пор Швеция, если говорить о национальных парках, будет оставаться самой настоящей слаборазвитой страной? Не пора ли нам, приписывающим себе столь благородные стремления и большие заслуги в охране природы, позаботиться о создании хотя бы одного вполне надежного убежища для шведской фауны? Взгляните правде в глаза: это же скандал международного масштаба, что мы, располагая редконаселенными районами, не сумели добиться того, что в других, не столь богатых странах разумеется само собой: выделить хотя бы одну зону, где бы человек не глумился над природой!

Но возвратимся к медведям в Вильпатту и остановимся на случае, который мало кому довелось наблюдать; я говорю о встрече леопарда и медведя.

Завершив утренние съемки, мы с Фредриком возвращались на джипе домой. Время близилось к полудню, стояла испепеляющая жара. Вдруг я с удивлением замечаю леопарда, который бредет навстречу нам прямо по дороге. Мы останавливаемся, но леопард спокойно продолжает шагать по песку. После я не раз наблюдал, что леопарды как раз между 11.30 и 14.00 прогуливаются вдоль дорог. В это время машины почти не появляются: во-первых, у туристов обычно ленч, во-вто- рых, «в эти часы все равно ничего не увидишь». И леопард пользуется случаем прогуляться, не опасаясь встречных машин.

Итак, наш джип стоит на дороге. Пятнистый родич Багиры в конце концов тоже остановился поодаль и сел, шумно дыша и не удостаивая нас своим вниманием. Я успел поставить на кинокамеру светосильный объектив (300 мм, относительное отверстие 1:2,8), когда зверь встал и не торопясь направился в лес. Зная почти наверное, что он заляжет там и будет ждать, пока мы проедем дальше, я решил воспользоваться случаем и снять его крупным планом среди пестрых лесных светотеней. Мы поползли вперед на первой скорости, отыскали возлежащего в ленивой позе короля лесов и остановились, но не успел я навести резкость, как в четырех-пяти метрах от нас выросла косматая черная громада! Шум мотора разбудил Балу, и близорукий медведь спросонок пошел прямо на леопарда. Багира сердито посмотрела на Балу, приподнялась и издала нечто среднее между ворчанием и рыканием. Выразительный звук заставил Балу подняться на задние лапы. С видом пожилого сутулого джентльмена, который в метро нечаянно наступил на ногу юному хулигану, он сонно воззрился на леопарда, описал, по-прежнему на задних лапах, полукруг мимо кошки и затрусил дальше в поисках более спокойной спальни. Леопарду явно опостылела вся эта суета. Он широко зевнул, встал и продолжил свое странствие в глубь леса. Как и в случае с двумя леопардами, виденными мною годом раньше, эта конфронтация была короткой и характеризовалась обоюдным, хотя и не одинаково глубоким почтением. Словом, ничего похожего на сенсационные описания «стычек диких зверей», которыми охотно упиваются наделенные богатым воображением писаки.

Есть, однако, зверь, коего леопард остерегается. Речь идет о кабане, особенно вспыльчивом, когда самки только что обзавелись потомством. Полосатые поросята — самая лакомая закуска, какую может представить себе леопард, а когда стадо находится в движении, эти живые порции белка прыгают и скачут, выписывая аппетитнейшие кренделя. Нередко малыши затевают попарно баталии. Встали на задние ноги и давай колотить друг друга передними, что твои боксеры. Может быть, в это трудно поверить, однако я запечатлел такие бои на кинопленке.

Если меню сулит молочного поросенка, можно не сомневаться, что какой- нибудь леопард в первом ряду партера следит за спектаклем, глотая слюни. Правда, атаковать весьма рискованно: кабан весит до 200 кг и вооружен клыками длиной до 32 см!

В то самое утро, когда я снимал потешные поросячьи баталии, вблизи появился леопард. Первым его заметили аксисы, вскоре и лангуры принялись осыпать пятнистого бранью. На зеленой лужайке, где рылось в земле стадо диких свиней, разом прекратилась вся активность. Вожак застыл на месте, выясняя, где кроется опасность. Приняв решение, он быстро двинулся в другую сторону, но тут же остановился, пропуская своих подопечных мимо себя. Кабаны помоложе повели стадо в глубь леса, оставив вожака в арьергарде. Он побежал было вслед за остальными, однако тотчас вернулся, чтобы загнать в лес отставшего, и порядком удивил меня, встав на его спину передними ногами: в таком положении было удобнее высматривать леопарда! Отставшим была самка, и она сразу замерла на месте, привычная к тому, что вожак принимал почти такую же позу в более интимных ситуациях.

В другой раз я снял леопарда с кровоточащей рваной раной на спине длиной около двадцати сантиметров. Не сомневаюсь, что его застиг врасплох кабан и, возможно, в тот самый миг, когда он схватил поросеночка. А представитель Всемирного фонда дикой природы в Шри-Ланке Фило Хоффман рассказал мне, как однажды утром у него на глазах кабан несколько раз загонял леопарда на дерево.

Как видите, в Вильпатту чрезвычайно благоприятные возможности наблюдать леопардов в различных ситуациях, и я всякий раз возвращаюсь туда с большими ожиданиями. Каждый визит проясняет картину взаимоотношений между разными видами в этом краю.