Совы

Несколько лет назад на телевидении пользовалась популярностью передача под названием «Профиль». Показывали силуэтом профиль человека, потом брали у него интервью. Однажды вечером настала моя очередь выступить с рассказом о своих планах. Заканчивалась передача, как и начиналась, изображением профиля. Меня попросили захватить с собой какой-нибудь киноэпизод, он должен был наплывом вытеснить мое изображение и так же плавно уступить экран метеокарте, сопровождающей сводку погоды. Я выбрал кусок из своего самого первого фильма — «Так проходит день», кадры с четырьмя птенцами мохноногого сыча. Тогда никому не могло прийти в голову, что этот эпизод целых полгода будет периодически появляться на экранах телевизоров. «Метеосовята» стали чрезвычайно популярными, и когда на телевидении решили, что они отслужили свой срок и пора их заменить, начались телефонные звонки, и пришлось вернуть совят. «Мы обещали детям, что они могут посидеть у телевизора, пока не покажутся совята, — жаловались родители, — а теперь их невозможно уложить». Так я получил убедительное доказательство, что не только я — большинство людей симпатизируют совам.

А ведь некогда, притом не так уж давно, люди боялись сов, причисляли их к «силам тьмы». Рассекающая воздух вокруг церкви серая неясыть своим жутким «ху-ху-хуу» вызывала оторопь у всякого, кто мартовской лунной ночью проходил мимо кладбища. На самом же деле гномы лесные были всего лишь птенцами мохноногого сыча, но в них и впрямь есть что-то человеческое, что заставляло даже самого отчаянного удальца в испуге спешить домой. От нежити лучше подальше держаться! А занесет тебя к скалам, того и жди услышишь или — еще хуже — увидишь тролля. Глядишь на камень, а он вдруг оживает, вытянет руки огромные, мохнатые, щелкает, шипит и прямо на тебя идет! Так реагирует молодой филин на самых опасных своих врагов — рысь, лису, человека. На севере в старину был обычай для защиты от всяческих темных сил подстрелить длиннохвостую неясыть и распять ее на стене коровника. Возможно, обычай этот жив и поныне. Во всяком случае, его можно было наблюдать кое-где лет двадцать назад…

Конечно, совы никакая не нежить, а представители семейства пернатых, удивительно приспособленного к ночному образу жизни. Точнее, речь идет о двух семействах — Strigidae (сюда входит большинство сов) и Tytonidae, представленного в Швеции только сипухой, у которой по всему земному шару разбросано немало родичей.

Когда я учился в школе, совы казались мне чрезвычайно таинственными существами. Ночью можно услышать их голоса, а днем видно только обросший перьями цилиндр с полузакрытыми глазами. Подойдешь чересчур близко — бесшумно улетает прочь; правда, чаще всего его при этом сопровождает отнюдь не бесшумно свита возмущенных дроздов. Серая неясыть, кто же еще…

В год окончания школы кривая моего интереса к совам круто взмыла вверх и с тех пор не спадает. В ту весну один энчёпингский фермер, с которым я разговаривал только по телефону, прислал мне в ящике двух пушистых тролликов. Двадцать лет назад — как время летит! — мало кто слышал о законах, охраняющих животных, а мне очень захотелось вырастить пару сов, и я придумал дать объявление: «Куплю совят». Ответ не заставил себя ждать. Упомянутый фермер сообщил мне, что у него на чердаке обитают совы, которые издают жуткие звуки да к тому же заготавливают уйму крыс и полевок, а от них ужасный запах. Как хорошо, что можно переправить совят мне, вместо того чтобы убивать их.

Кругленькие, пушистые птенцы неясыти тотчас меня заворожили, как и положено тролликам. Живые шарики облачком обрамлял шелковистый пушок, огромные темно-вишневые глаза глядели па мир с пытливостью, столь характерной для совят. И для человеческих детенышей. Я уже говорил, что люди — нормальные люди — расположены дарить нежность очаровательно-неуклюжим существам с мягким, пухлым тельцем, коротенькими конечностями, круглой большой головой и доверчивым взглядом. Именно эти признаки будят в нас инстинктивное стремление заботиться о маленьких детях. И конечно, совенок в такой же мере, как славный толстячок коала, является для человека «сверхраздражителем». Качества, составляющие «программу», у них выражены еще ярче, чем у человеческого младенца. К тому же у совят такой потешный, важный вид. Сами неуклюжие, а лицо «мудрое».

К сожалению, птенцы, которых я получил, уже «сознавали», что они — совы. Приручению не поддавались, стоит приблизиться — щелкают клювами, глаза мечут молнии. Что ж, тем лучше для них, для будущего их отношения к людям. Я уже знал, где поселить моих питомцев: на берегу озера, недалеко от Каменного острова присмотрел подходящий участок. Там стояли старые дубы, водилось множество полевок, а вот совы почему-то много лет не гнездились.

Троллики начали взмахивать крыльями, и с каждым днем их гротескные прыжки все больше напоминали настоящий совиный полет. Когда же они совсем поднялись на крыло, нельзя было не восхищаться их способностью к почти беззвучному полету, присущей только совам да козодоям. Посмотрите на перо совы или проведите им по особенно чувствительной у нас верхней губе — оно удивительно мягкое. От каждой бородки ответвляются тончайшие нити, они мягче пуха и вместе гасят шорох крыльев даже тогда, когда сова в прозрачной тиши ночного безветрия пикирует на ничего не подозревающего грызуна. И мало того, что она обрушивается на жертву, как гром среди ясного, вернее черного, неба — «глушитель» дает еще одно преимущество: слух совы работает без помех, и она улавливает в полете шорохи, которые подчас служат ей единственным ориентиром во время охоты. Если не все, то многие совы определяют направление и расстояние до снующей мыши или хрупающей сочным побегом полевки и ловят их в полной темноте.

Загадкам жизни и поведения сов в мире яркого солнца и кромешного мрака суждено было на много лет стать моим главным увлечением, да и теперь для меня нет в животном мире более увлекательного предмета. Как работает, как приспособлен глаз совы к темноте, ее поразительный слух, куча других задач, решенных эволюцией, чтобы сделать возможным существование во тьме, — все это составляет такую богатую область исследований, что не успеешь собрать урожай данных, как уже зеленеют новые всходы.

В поисках ответа на часть этих вопросов я три года держал и выкармливал сов, множество сов в лаборатории зоологического факультета Стокгольмского университета, и если бы не бесчисленные «если бы», наверное, давно защитил бы докторскую диссертацию на тему о слухе и зрении сов, вместо того чтобы, пользуясь собственными органами чувств и их продолжением — кинокамерами и рекордерами, запечатлевать сохранившуюся фауну. От первых двух неясытей и пошел мой всепоглощающий интерес к ночным животным, будь то совы и гуахаро или такие млекопитающие, как шведский барсук и житель тропиков ягуар, и они по-прежнему привлекают меня больше всего на свете.

В конце лета я выпустил своих совят, Стрикса и Плутона, там, где задумал. Думаю, они благополучно освоились. Помогать им пищей я не мог, они так и не стали ручными, корм брали неохотно и с каждым днем все более сердито щелкали клювом при виде приемного родителя. Остается надеяться, что они научились охотиться, ведь дикие совята самостоятельно осваивают это искусство. После того я всех своих сов выпускал, лишь когда убеждался, что они умеют охотиться по-настоящему, не кое-как, а в самых трудных условиях. Совы, с которыми я работал в университетских лабораториях, проходили отменную тренировку. Серые неясыти, например, безошибочно хватали добычу при таком слабом освещении, что его можно сравнить со светом, который падает на полевку от свечи, удаленной на 800 метров! Мохноногих сычей — форма и функция их своеобразных, неодинаковых ушных отверстий меня особенно занимала — учили ловить добычу в полном, кромешном мраке, какого не бывает ни в наших лесах, ни в тропическом дождевом лесу даже в самую темную ночь.

Через год после того, как мои неясыти сменили Уппланд на Сёрмланд, я получил от одного сёрмландского любителя природы совсем юного совенка. Этот малыш вырос на диво ручным, и на нем я смог многое узнать о повадках серых неясытей. Отпущенный на волю на Каменном острове, он благополучно здравствовал там пятнадцать лет! Я говорю об этом так уверенно, потому что Стрикс (латинское название серой неясыти — Strix aluco, вот и этот совенок стал Стриксом) взял себе за правило днем дремать под крышей заднего крыльца дачи, на пластиковой водопроводной трубе. Проведя зиму без нас, Стрикс отвыкал от людей. И все же, приедешь весной в первый раз на остров, глядишь — вылетает из-под крыши. А если его и не окажется на месте, так на полу под трубой лежат отрыгнутые Стриксом погадки — комки из косточек, шерсти, иногда и перьев добычи. Но однажды мы не увидели комков. Зато в одной из комнат лежала мертвая неясыть… Стрикс проник внутрь через прочищенный летом дымоход, а выбраться уже не сумел. К сожалению, так часто бывает с неясытями. Подыскивая весной дупло для гнездования, они путают дымоход с природной обителью — дуплистым дубом.

Но это было потом, а пока Стрикс здравствовал, я по обыкновению на праздники выезжал в народные парки. Так как я имитировал птиц, мне после представления часто доводилось знакомиться с любителями природы, и я пользовался случаем поговорить с мальчишками, знатоками окрестных лесов. Таким образом у меня появилось множество хороших друзей во всех концах страны.

Однажды вечером в области Сконе, в маленьком городке, где парки, сады и прилегающие леса звенели птичьими голосами, ко мне — я в это время укладывал свой реквизит — подошла ватага десяти-двенадцатилетних мальчуганов. Я спросил, не знает ли кто-нибудь из них про соловьиное гнездо, которое можно было бы заснять. Ответ ошеломил меня. Соловьиные гнезда? Как же, есть! Но все яйца из них собраны… Увы, зоркие наблюдатели оказались еще и страстными коллекционерами, они не столько наблюдали, сколько вредили птицам.

Один мальчуган рассказал мне, что у него есть ручной птенец ушастой совы, и на следующий день я, прежде чем уехать, навестил его дома. Отец с гордостью показал мне богатую коллекцию сына, в ней и впрямь были редкие экземпляры. Собирать яйца уже тогда было запрещено, но об этом мало кто знал. Не знал и гордый родитель, хотя он был начальником городской полиции!

Совенок оказался обаятельнейшим существом, ростом поменьше моего Стрикса. Воззрившись на нас изумительными оранжевыми глазами, он раскрыл клюв, и послышалось типичное для ушастых совят пронзительное «ти-хи». Косматые «уши», строгая рожица, сам пушистый, круглый… Он был неотразим, и я решил купить его, но мальчуган сурово ответил:

— Ни за какие деньги.

Достойный ответ! А ближе к осени, пришло от него письмо: не возьму ли я себе совенка, а то его все труднее становится кормить? Понятно, я не мог отказаться от такого замечательного подарка.

Совенок из пушистого мячика успел превратиться в полностью сложившуюся молодую птицу. На конкурсе красоты среди сов всех наших одиннадцати шведских видов ушастая заняла бы далеко не последнее место! Глаза оранжевые в черном ободке, бурое оперение с мраморным рисунком и в довершение всего — над глазами два высоких хохолка, или «уши», давшие название виду. «Рога» ушастой совы и филина питали воображение средневековых людей, нерушимо веривших в существование дьявола. Козлиное копыто (у всех сов два когтя смотрят вперед), рога да еще огромные горящие глаза!.. Сколько почтенных, заслуживающих доверия людей видели это ужасное зрелище в доме какого-нибудь страшного колдуна, а речь-то шла всего-навсего о ручном филине…

Естественно, мой рогатый красавец получил имя Плутон — так в античных мифах именуют князя тьмы. Плутон и Стрикс были совсем ручными, ведь их выкормили люди, совята даже не знали, как выглядят их настоящие сородичи. Оба птенца сперва поселились у меня дома на Хурнсгатан, и хотя в их распоряжении была большая, метра в три, клетка на балконе, да еще одна клетка поменьше стояла в моей комнате, они обычно летали по всей квартире. Мама — ее терпение истощалось — мечтала о непромокаемых штанишках для сов, и все мы стали мастерами по размещению газет в пометоопасных точках. Когда я сидел и зубрил, на плече у меня почти всегда восседал символ мудрости; правда, еще не известно, был ли от этого толк. А после того как Стрикс завел привычку пикировать на тарелку и «убивать» котлеты, которые я ел, мама решила, что в своем увлечении совами я хватил через край.

Очень нравилось моим совам, когда я чесал им затылок, или за ухом, или около глаз. Зажмурятся и блаженствуют. Для семейной жизни сов это типично. Благодушное пощипывание перышек на голове супруга у них, как и у врановых, у голубей и попугаев, — нормальная черта поведения. Мне удалось запечатлеть на пленке, как на вырубке, на обломленной сосне высотой около десяти метров миловалась парочка длиннохвостых неясытей.

Когда я почесывал Стрикса и Плутона, они безропотно позволяли мне заглядывать в их огромные ушные отверстия. Тут-то я, еще не знакомый со специальной литературой, и заметил, что уши по форме разные. Ушные отверстия Asia otas так велики, что в них можно засунуть апельсиновую или, во всяком случае, мандариновую дольку. И смотрят они в разные стороны, одно — вверх, другое — вниз. Отодвинешь перья, окружающие глаз, и через ушное отверстие видишь… заднюю часть глаза! У серой неясыти я, глядя под определенным углом, увидел на глазном яблоке блик от лампочки, которая находилась прямо перед зрачком.

Не мудрено, что первые занятия совами переросли в большое увлечение.

А повороты головы… До чего потешно смотреть, когда лицо ушастой совы вдруг начинает поворачиваться в плоскости циферблата! Нормально ее глаза расположены как 3 и 9, но ей ничего не стоит развернуть голову так, что они займут место 6 и 12! Или даже 7.30 и 13.30! И в этой акробатической позе сова еще делает головой выпады, описывает круги. Мы с мамой от души смеялись, глядя на Плутона, смеялись и все те, кто потом видел этот фокус на экране, ведь я, конечно же, не преминул его заснять. И мало-помалу начал задумываться, в чем смысл этих движений. Ведь не затем же они совершаются, чтобы потешить смеющееся животное — человека. Потребовались годы, долгие годы исследований, прежде чем я нашел, как мне кажется, удовлетворительный ответ. Кому это интересно, может прочесть не столь «популярную» главу «Беззвучная охота» в моей книге «Совиные дебри». А здесь скажу только, что все движения совиной головы выполняют важную функцию. Это они позволяют определить в темноте на слух, где находится добыча — мышь-непоседа или зазевавшаяся полевка.

Мне было ясно, что, готовя Плутона и Стрикса к жизни на воле, необходимо обучить их охоте. Я тянул по полу привязанный к нитке комок ваты, и совы снова и снова пикировали на него, с каждым разом все более метко. Эта игра нравилась им ничуть не меньше, чем котенку нравится ловить и «убивать» клубок шерсти.

Но главная потеха началась, когда я принес домой детскую игрушку, заводную мышь, которая сновала между ножками столов и стульев, пока ее не настигал пернатый охотник. Совы были способны без конца гоняться за этой игрушкой.

Дождавшись лета, я выпустил их на острове. И следил, как идет охота на полевок. Когда с добычей было плохо, совы прилетали за дополнительным пайком. На этот случай у меня всегда были припасены в террариуме лабораторные белые мыши. Поздно вечером я надевал рваный халат, сажал на себя мышь и шел вдоль опушки леса. Ведь я не знал точно, где находятся совы, а звать их не хотел — пусть привыкают к самостоятельности. Судя по всему, лучшим охотником оказалась неясыть. Она редко брала белую мышь, зато Плутон частенько пикировал на меня за кормом. Время шло, вечера становились все темнее, а мои пернатые охотники — все искуснее, но по-прежнему случалось, что я вдруг чувствовал удар по плечу и белая мышь исчезала. Разглядеть, кому она досталась, я, понятно, не мог, но сила удара позволяла отличить ушастую сову от неясыти. Под конец только Плутон прилетал за дополнительным пайком, да и то очень редко.

Поведение этого ушастика вполне могло дать повод для рассказов о привидениях. Вот что случилось в один сентябрьский вечер. Мой отец — он был один на острове — захотел есть и намазал себе кусок хлеба маслом. Но сыр и колбаса лежали в погребе рядом с дачей. Он пошел в темноте туда, держа в руке бутерброд, и вдруг хлеб исчез! Всякий, кто не знал повадок Плутона (или Стрикса), мог основательно перетрусить. А потом с полным убеждением рассказывал бы о своей встрече с привидением!

На Каменном острове, на лугу мне тоже случалось как раз в осенние вечера видеть повисшую в воздухе сову. По полету это была типичная ушастая сова, вот почему я тешу себя мыслью, что не только Стрикс, но и Плутон сумел достичь почтенного для совы возраста.