Круг второй. Мартьянов, Крылов, Коржинский

Юность всегда купается в надеждах. Только в юности человек верит, что он сможет изменить мир, что его жизнь будет положена на алтарь отечества и не будет отринута, не будет забыта людьми. И вклад души, таланта, молодых сил в процветание России будет понят и оценен. Опыт жизни еще не научил, что «жизнь только издали нарядна и красива и только издали влечет к себе она». Равнодушие, корыстность, жадность и подлость начальничьего и чиновничьего сословия еще не опалила крылья надежд.

В 1882 году трое молодых людей стояли на крутом берегу Волги, вглядываясь в синюю даль другого берега. Двое выглядели постарше, уже с бородами, третий — молодой, нетерпеливый, порывистый.

— У меня все люди разделяются на две половины: на людей живых и людей мертвых. Самое главное и отличительное свойство людей живых — это любовь к природе, способность восхищаться ею, познавать ее красоту. А с другой стороны, не признавать ее превосходства, думать и искать научные объяснения всему живому. К мертвым я отношу разжиревших купцов, погруженных в свои расчеты, лавочников, в которых бьется только одна мысль: как еще больше разбогатеть. Есть еще средние люди, которые не могут быть отнесены ни к живым, ни к мертвым, со временем они становятся циниками и печориными…

— Ну, а мы к кому относимся, Сережа? — спросил один из них.

— Вы! Мы с вами живые люди, мы же верим в Разум, мы верим в торжество Знания.

— Эх ты, студент. В мире господствует борьба за существование, показанная господином Дарвином, и это закон. Жизни ты не знаешь.

— Нет, Порфирий, жизнь я знаю и Дарвина читал, но хочется чуда, а это только Господу нашему подвластно. А ты что скажешь, Николай?

Николай, самый старший из молодых людей, смотрел вдаль, где облака низко висели над противоположным берегом.

— Надо жить так, чтобы польза была для людей. Немного соберу денег и уеду в Сибирь. Там простор. Вы слышали про открытия капитана Невельского? Буквально недавно он доказал, что Сахалин — это остров. Это сейчас?то, в середине XIX века Нет господа если мы хотим быть людьми мы должны отправиться в Сибирь, где есть простор для Просвещения и Разума.

—Заест тебя там среда — возмутился самый молодой — будешь разводить овец пить горькую и вспоминать свои нереализованные мечты Жить надо там, где мысль кипит работать в университете, где есть все условия для научной работы. А теперь пора идти в университет на заседание.

И трое друзей отправились под величественные своды. Казанского университета прошли по гулким коридорам на очередное заседание общества естествоиспытателей при Казанском университете, на котором студент С. И. Коржинский делал первый в жизни научный доклад о флоре окрестностей Астрахани.

Вид Казанского университета в XIX веке

Каждого в будущем ждала своя судьба служения отечеству, но она неразрывно связана с развитием ботаники в Сибири. Николай Михайлович Мартьянов станет основателем лучшего в Сибири краеведческого музея в Минусинске, Порфирий Никитич Крылов — основателем томской ботанической школы и Гербария Томского университета. Сергей Иванович Коржинский в неполные 30 лет станет академиком Петербургской академии наук и главным ботаником Императорского ботанического сада. Но этот крепкий ботанический узелок завязался в Казани, и нити от него через многие поколения ботаников тянутся и в настоящее время.

Университет в Казани был утвержден 14 февраля 1805 года. Согласно первому уставу, все кафедры университета распределялись

по четырем отделениям: отделение нравственных и политических наук, отделение физических и математических наук, отделение врачебных или медицинских наук, отделение словесных наук.

Кафедра ботаники входила в состав отделения физических и математических наук. С начала основания профессорами кафедры ботаники становились: К. Ф. Фукс (1804–1818), В. И. Тимьянский (1820–1824), А. А. Бунге (1833–1836), П. Я. Корноух-Троцкий (1836–1858), А. О. Янович (1861–1863), Н. Ф. Леваковский (1867–1881). Николаю Федоровичу Леваковскому принадлежит особая роль в формировании Казанской ботанической школы. Этому способствовала не только одаренная личность профессора, но и само время выдвигало ботанику в ряд востребованных наук. А там, где есть общественно-социальный заказ, появляются выдающиеся исполнители. К этому времени Россия становилась «житницей Европы». Земля стала не только мерой богатства натурального хозяйства. Она стала источником получения значительной прибыли путем продажи сельскохозяйственной продукции. А это стимулировало изучение как почв, так и растительности. В 1864 году на заседании Академии наук был заслушан доклад академика Ф. И. Рупрехта о происхождении чернозема, в котором впервые была определена теснейшая связь между почвой и растительностью. Исследования Ф. И. Рупрехта проходили на территории Казанской губернии, и это не могло не отразиться на дальнейшем развитии этих взглядов среди ботаников.

Казань в середине XIX века

Надо отметить, что в данный период многие выдающиеся российские ученые были озабочены развитием сельского хозяйства и активно участвовали во всевозможных сельскохозяйственных обществах.

Так, действительными членами Вольного экономического общества состояли А. Н. Бекетов, Н. Н. Бекетов, А. М. Бутлеров, Д. И. Менделеев, В. В. Докучаев, П. П. Семенов-Тян-Шанский. Студенты в это время участвовали во многих экспедициях и полевых экспериментах и привносили новые идеи и методические подходы к изучению растительного покрова.

Наконец в середине XIX века были опубликованы сенсационные взгляды Ч. Дарвина на развитие природы. Его книга «Происхождение видов путем естественного отбора», опубликованная в 1859 году, стала тут же достоянием научной общественности Казанского университета. Как все великое, теория естественного отбора была проста и открывала широчайшие возможности для использования в ботанической науке, для обсуждения путей развития растительного покрова во времени.

В то время Ботанический кабинет, на основе которого развертывалась учебная и научно-исследовательская работа кафедры ботаники, помещался во дворе университета в здании за анатомическим театром и занимал три больших комнаты. Рядом располагался университетский ботанический сад, и это позволяло сотрудникам кафедры работать и на грядках, и в Ботаническом кабинете. Возглавлял кафедру Николай Федорович Леваковский. Он не был классическим ботаником, его больше занимали вопросы анатомии и физиологии растений, но это не мешало ему интересоваться и флорой, и растительностью. Увлеченный идеями Дарвина, Леваковский выступил с инициативой «устроить постоянные наблюдения за ходом борьбы за существование между различными дикими растениями». Для проведения наблюдений был испрошен у Совета университета пустопорожний участок, находящийся на университетском дворе. На десятом заседании Совета общества естествоиспытателей 6 апреля 1870 года Леваковский сделал предварительное сообщение, которое он начал такими словами: «Все органические существа, в силу известных законов, находятся в постоянном настойчивом состязании как с подобными себе, так и с различными внешними условиями. Эта борьба за существование необходимо вытекает уже из быстрой прогрессии, в которой стремятся размножаться органические существа». Несомненно, эти опыты способствовали формированию нового поколения ботаников. Именно здесь начиналась научная карьера молодого садовника Порфирия Крылова. В 1872 году в Казань приезжает молодой провизор Мартьянов. В 1881 году на кафедре ботаники Казанского университета появился студент Сергей Коржинский.

И всем им суждено было встретиться на заседаниях общества естествоиспытателей при Казанском университете.

Личность П. Н. Крылова остается загадкой, несмотря на то, что написано о нем немало. Он родился в семье бывшего крепостного, печника, в деревне Сагайской Минусинского уезда Енисейской губернии 14 августа 1850 года. В раннем детстве родители переехали в Пермь, где вскоре умирает отец, и Порфирий остаются с матерью одни в глубокой бедности.

Тем не менее в 1861 году он поступает в Пермскую мужскую гимназию. Вот как пишет об этом периоде Л. П. Сергиевская: «Гимназическое образование П. Н. Крылова ограничилось только четырьмя классами. Мальчик интересовался естествознанием и географией, но и эти любимые предметы, при схоластичности преподавания, не удержали его в гимназии. Оставшись в IV классе на второй год, он получил при переходе в V класс двойку на экзамене по истории и не захотел больше учиться. Директор гимназии пытался его вернуть. Он послал ему на дом сказать, чтобы продолжал сдавать экзамены, что по истории ему дадут переэкзаменовку. Но Порфирий после неудачного экзамена ушел с товарищем за 40 км от дома ловить певчих птиц. Из-за неявки на экзамены, мальчик был отчислен из гимназии с выдачей свидетельства об окончании четырех классов, в котором значились оценки: по латинскому языку «отличные», по немецкому — «посредственные».

Но здесь возникают вопросы, на которые пока нет ответа. Во-первых, в гимназию брали детей дворян, разночинцев и солдат, детей крестьян в классическую гимназию не брали. Кто и как ходатайствовал о принятии его в гимназию? Во-вторых, кто же платил за образование? Плата за обучение в гимназии в то время составляла 15–50 рублей в месяц, от которой освобождались 10% успешно учащихся учеников. О том, что эта плата была немаленькая, можно судить по зарплате учителей (без всяческих надбавок), которые получали в начале своей карьеры по 60 рублей в месяц.

Гимназический курс делился на общее (I–IV классы) и специальное (V–VII классы) обучение. В первых классах преподавался Закон Божий, русский и славянский языки, математика, география, немецкий и французский языки. Латынь, очень важный предмет для будущих ботаников, преподавалась со второго класса только в гимназии третьей категории и ей отводилось по пять часов в неделю. Возможно, поиски архивных документов пермскими учеными дадут ответы на эти вопросы.

Четырех классов гимназии П. Н. Крылову хватило на всю жизнь. В то время этого было вполне достаточно, чтобы слыть образованным человеком. Здесь есть еще одна особенность, отмеченная Л. П. С ергиевской, это любовь к птицам. Она пишет: «… он страстно увлекался певчими птицами». Это характерная черта проницательных наблюдателей, поскольку, чтобы поймать птицу или взять птенцов из гнезда (так чаще всего и делают грамотные орнитологи), надо это гнездо увидеть. В этом отношении меня всегда потрясает способность нашего современного замечательного ботаника Ю. А. Котухова находить гнезда птиц. И он искренне удивлялся, что мы такие невнимательные.

Действительно, когда он покажет в переплетении ветвей гнездо, то его трудно потом не видеть. Но отыскать самостоятельно — это дано не каждому. Возможно, эта врожденная способность избирательного зрения и являлась предпосылкой для будущих успехов в ботанике.

После ухода из гимназии шестнадцатилетний П. Н. Крылов пробует сплавлять лес по Каме, но это занятие ему не понравилось и в 1868 году он поступает на должность аптекарского ученика, имеющееся образование ему это позволяло. Более того, он мог самостоятельно писать названия лекарств на латыни — языке врачей и ботаников. Удивительное совпадение — в далеком от Казани Минске, проучившись в гимназии всего два года, в возрасте 16 лет Н. М. Мартьянов также поступал в ученики аптекаря.

Пермь в то время — крупный уездный город с 45 тысячами жителей. Тогда в городе было 19 церквей, мужская и женская гимназии, реальное училище, духовная семинария, мужское и женское духовные училища, три газеты, метеорологическая станция, научный музей. Интеллигенция посещала театр, увлеченно занималась в музыкальном кружке. Безусловно, среди местной интеллигенции были и такие, кто занимался ботаникой, собирал гербарий и оформлял в красивые альбомы. Один из таких любителей, некто В. С. Сергеев, пристрастил ученика аптекаря к собиранию гербария. Благо, что молодой человек великолепно знал окрестности Перми. Так случай определил будущее сибирской ботаники.

Следующие 14 лет Крылова были связаны с Казанским университетом. Этот период остается совершенно не раскрытым. Известны сухие даты: 1871 год — П. Крылов в Казанском университете сдает экзамен на звание помощника провизора, после успешной сдачи экзамена возвращается в Пермь и продолжает работу в аптеке; в 1873 году он снова отправляется в Казань на двухгодичные курсы провизоров; после окончания возвращается в Пермь; в 1876 году — внештатный лаборант по аналитической химии у профессора Флавицкого; в 1878 году принят на должность ученого садовника ботанического сада Казанского университета. С другой стороны, в авторитетной книге М. В. Маркова «Ботаника в Казанском университете за 175 лет» указывается, что Крылов с 1870 по 1885 год работал ученым садовником.

Первая опубликованная работа П. Крылова — это небольшая заметка о костянике хмелевидной, найденной автором в окрестностях Перми, отмеченная в протоколах заседания общества естествоиспытателей при Казанском университете за 1873 год. Вид достаточно редкий для этих мест. Нужно ли говорить, что автору тогда было 23 года. С этого времени и следует вести отсчет научной деятельности П. Крылова. В этом же году его избирают в члены Казанского общества естествоиспытателей. Это уже признание его как специалиста по флоре Пермской губернии.

Оставаясь фармацевтом, он интересуется лекарственными растениями, используемыми населением в Пермской губернии, интерес к этой важной проблеме Крылов пронесет через всю жизнь и передаст своим ученикам. Но более всего П. Н. Крылов увлекся флористическими исследованиями. Необходимо отметить, что Казанское общество естествоиспытателей помогло материально П. Н. Крылову совершить экспедиции по Пермской губернии летом 1874,1875, 1876 годов, а в 1878 году он путешествует на север губернии на средства земства. С 1874 года ежегодно в трудах общества появляются материалы по изучению флоры Пермской области.

Пермская губерния в те времена охватывала значительную территорию и была расположена по обеим сторонам Уральского хребта — почти 3 млн кв. верст. Уральский хребет почти весь находился в пределах губернии. Нужно ли говорить, сколь велико здесь флористическое разнообразие. Уже в 1876 году П. Н. Крылов в своем отчете обществу естествоиспытателей приводит оригинальное деление Пермской губернии на несколько растительных областей — альпийскую, располагающуюся на части уральского хребта между 59.5° и 62° с.ш., каменистую, составляющую переход между альпийским поясом и лесной областью, лесную, занимающую большую часть губернии с хвойными еловыми и пихтовыми лесами, и лесостепную, находящуюся на юге.

В этом отчете П. Н. Крылов впервые в мировой ботанике применил понятие «лесостепь». Это нам сейчас кажется, что этот термин естествен и обозначает широкую переходную полосу между северной границей леса и степью. Но еще в начале XX века это понятие критиковалось многими ботаниками на том основании, что термин составлен из двух исключающих понятий — «леса» и «степи», и предлагалось вернуться к старому понятию А. Н. Бекетова — «предстепье».

При характеристике растительного покрова П. Н. Крылов не различает понятий «растительность» и «флора». Большее внимание он уделяет описанию растений, составлению общих списков, характерных для выделенных областей, без указания тех растительных группировок, с которыми они были связаны. Большое значение он придавал морфологическим отличиям, географии местонахождений и экологии растений. Материалы, собранные П. Н. Крыловым в процессе пятилетнего изучения флоры Пермской губернии, были опубликованы в трудах общества естествоиспытателей при Казанском университете. Первая часть материалов была опубликована в 1876 году, последняя — в 1885 году. В приведенном списке указано 956 видов цветковых растений, 38 папоротников, 22 лишайника и 101 вид мхов. Едва ли сейчас найдется ботаник, который одинаково хорошо знает и цветковые растения, и мхи, и лишайники. В современном определителе растений Среднего Урала, составленном большой группой ученых под редакцией П. Л. Горчаковского, насчитывается 2000 видов.

В этот период П. Н. Крылов очень тесно сблизился с провизором Н. М. Мартьяновым, этому способствовала сходная судьба молодых людей. Николай Михайлович Мартьянов родился 27 июля 1844 года. Отец его принадлежал к мещанскому сословию, почти всю свою жизнь прослужил на военной службе, был участником Крымской войны. Выйдя в отставку в чине унтер-офицера, он поступил лесным объездчиком в казенную лесную дачу в Виленской губернии. Здесь, среди природы, среди лугов и лесов, протекало детство будущего натуралиста. О матери Николай Михайлович вспоминал как об умной, доброй женщине.

Минск в конце XIX века

Скудный семейный бюджет лесного объездчика не дал Мартьянову возможности окончить минскую гимназию. Проучившись два года, он покидает стены гимназии. В этом его судьба повторяет судьбу П. Н. Крылова.

В 12 лет он поступает учеником аптекаря в минскую аптеку. Аптека была маленькой, главное лечение в то время состояло в употреблении лекарственных растений, которые заготовляли сотрудники аптеки. Для сбора шалфея, ромашки и других трав аптека командировала за город своего ученика на целые дни, и, как вспоминал сам Николай Михайлович, эти дни для него были самым светлым праздником. Он уходил на целый день в пригороды Минска, собирал все нужные для аптеки травы, а самое главное, приобщался к живой природе.

В 1866 году он приезжает в Петербург, где сдает экзамен на помощника провизора в медико-хирургической академии. Вскоре он устраивается в аптеку Царского С ела. Замечательные оранжереи, цветники, парки Царского Села как нельзя лучше благоприятствовали научным склонностям Мартьянова. Частые посещения горного института позволили молодому помощнику провизора познакомиться с миром минералов. Мир растений и минералов на несколько лет полностью поглощают время и мысли молодого естествоиспытателя.

Хозяин аптеки старался всячески поощрять стремление молодого человека к знаниям и нередко придумывал ему поручения в столице, чтобы дать ему возможность посещать лекции профессоров медико-хирургической академии, музеи, выставки. Частые посещения музея горного института позволили Мартьянову завести полезные знакомства, сначала с музейным сторожем, а потом уже с хранителем музея.

Через них он продает шесть небольших минералогических коллекций, собранных в окрестностях Петербурга и частично купленных на базаре за 150 рублей. С этой небольшой суммой он отправляется в Москву для подготовки к экзамену на провизора. В 1870–1872 годах он слушает курс лекций в Московском университете. Однако не только фармацевтика интересовала пытливого и любознательного молодого человека. В автобиографии Мартьянов вспоминал о том, что он «слушал лекции еще по геологии, минералогии и зоологии… и по временам занимался в университетском Ботаническом саду».

Учиться было нелегко, так как материальных средств почти не было. Выручали большие познания в естественных науках. Чтобы обеспечить себя питанием и жильем, Мартьянов систематически готовит отстающих студентов.

В 1873 году он получает диплом провизора и тут же уезжает в Казань, где получает место в аптеке Грахе. Начинается долгая жизнь на два фронта: работа в аптеке, которая дает средства к существованию, и работа естествоиспытателя, к которой его влечет сердце.

В Казани он знакомится с П. Н. Крыловым. Эта встреча вернула его к ботанике. Именно Крылов показал значимость гербария для решения вопросов, связанных с систематикой и флористикой. Он пытался убедить начинающего коллекционера в значимости гербарных коллекций. Под его влиянием и при его непосредственной помощи в определении растений он проводит первое флористическое исследование, опубликованное в трудах Общества естествоиспытателей. Оно называлось «Флора окрестностей с. Моркваши».

Мартьянов показал Крылову и Коржинскому удивительное место близ Казани «Кликовский склон». Здесь, благодаря рельефу местности и известковым почвам, развился небольшой участок степи среди лесной области, чрезвычайно сходный по своему флористическому составу и структуре с настоящей степью.

Несмотря на удачное ботаническое начинание, Н. М. Мартьянов не собирался становиться профессиональным ботаником. Его влекла Сибирь. В России в это время стали подниматься голоса о необходимости создания областных краеведческих музеев, которые бы давали полное и всестороннее представление о природе, народах, жизни данной местности. Познание родного края было весьма прогрессивной идеей в те времена. Для этого необходимо было создать областные музеи и сделать их центрами эколого-краеведческого воспитания населения. Как считали многие ученые, музеи должны были сыграть огромную культурно-воспитательную роль в жизни местного населения. Находившиеся в столицах и крупных городах царской империи картинные галереи, музеи, богатые частные коллекции произведений искусств были доступны немногим.

Эта мысль нашла горячего приверженца в лице Н. М. Мартьянова. Его кипучая подвижная натура жаждала подвига. Его манила романтика дальних путешествий на Амур, в необжитые земли…

Но чтобы добраться до глубинных районов Сибири, необходимы были немалые деньги. Таких денег у провизора не было. И мечты русского патриота об основании естественно-исторического музея в глухом уголке страны, об экономическом и культурном развитии дальних краев так бы и остались мечтами, если бы не подвернулся случай. Аптека господина Грахе имела деловые связи с городом Минусинском. И вскоре молодой провизор получает приглашение от владельца минусинской аптеки А. М. Малинина занять должность заведующего. Н. М. Мартьянов долго колебался, поскольку Минусинск, затерянный в степях южной Сибири, — это не Амур с его южной тайгой, женьшенем и амурским тигром. Он, прежде чем согласиться, изучил всю литературу по Минусинскому краю, встречался с выходцами из этих мест. И только после этого решился ехать в Минусинск, чтобы воплотить свои идеи в жизнь.

Уезжая в Минусинск, он предложил казанскому Обществу естествоиспытателей и петербургскому Ботаническому саду «посылать дублеты своих коллекций с целью своевременно узнавать научные названия предметов, которые мог найти в Минусинском крае и в определении которых мог затрудняться». В 1874 году друзья, провожая Николая Михайловича, обещали оказывать всяческую поддержку его благородному делу.

По дороге в Минусинск Мартьянов специально свернул на 400 верст в сторону от тракта, ведущего в Минусинск, чтобы побывать в Барнаульском краеведческом музее, основанном Геблером в 1823 году, и ознакомиться с постановкой музейного дела.

Совершенно другая судьба сложилась у самого молодого из друзей — С. И. Коржинского. Об этом удивительном ботанике я узнал давно. Едва ли не в отроческом возрасте мне попалась в руки великолепная книга Г. Д. Бердышева и В. Н. Сипливинского «Первый сибирский профессор ботаники Коржинский», выпущенная к столетию со дня его рождения.

По младости лет я запомнил только серьезного бородатого мужчину на титульном листе. Потом книга, как и многие книги из детства, потерялась. Много позднее я сделал ксерокопию с этой книги, с экземпляра, подаренного авторами Л. П. Сергиевской. Жаль, что такие книги не переиздаются.

С. И. Коржинский родился 26 августа 1861 году в городе Астрахани. По семейным преданиям, Коржинские ведут начало от запорожских казаков, якобы даже от брата того самого Коржа из повести Н. В. Гоголя «Тарас Бульба», которого поляки зарубили под Дубно.

Хотя семья С. И. Коржинского принадлежала к потомственным дворянам, помещиков в семье не было, все в роду были лицами свободных профессий, преимущественно врачами и архитекторами. Отец Сергея Ивановича, Иван Иванович Коржинский, был врачом в Астрахани. Он рано умер, и домом заправляла его старшая дочь, Мария Ивановна Коржинская. Воспитанный без семейной ласки, мальчик отличался повышенной чувствительностью и эгоцентричностью.

В 1874 году С. И. Коржинский поступил в Астраханскую классическую гимназию. Учился он хорошо. Уже в гимназии увлекся ботаникой, совершал ботанические экскурсии в район дельты Волги. В то время многие исповедовали воспитание по Ж. Ж. Руссо, в соединении с природой. Это сейчас выглядит странным, что ребенок уже в школьном возрасте увлекается собиранием растений, а в середине, даже конце XIX века это поощрялось и считалось хорошим тоном.

Это увлечение поощрялось учителями. За отличные успехи Коржинский получил в награду книгу по ботанике. В 1881 году он окончил гимназию с золотой медалью. Тем не менее впоследствии он отрицательно отзывался о классическом образовании. Он считал, что казенная гимназия, подобная той, которую он окончил, калечит детей, не готовит их к практической деятельности. Умирая, Коржинский завещал не отдавать детей в гимназию, а только в частное реальное училище. Он окончил гимназию двадцати лет отроду, скорее всего, был переростком среди гимназистов, и, очевидно, это сильно повлияло на отношение к классическому образованию.

В 1881 году С. И. Коржинский поступает на 1?й курс естественного отделения физико-математического факультета Казанского университета. Ершистый, не по годам развитый студент, обладающий несомненными способностями, С И. Коржинский сразу обратил на себя внимание. И по рекомендации Н. В. Леваковского уже на первом курсе Коржинский избирается членом Казанского общества естествоиспытателей и публикует в Трудах общества свою первую научную работу «Очерк флоры окрестностей Астрахани». В этом же году он знакомится с П. Н. Крыловым. Для обоих эта встреча была судьбоносной. С И. Коржинский нуждался в хорошем спокойном и доброжелательном оппоненте своих бесконечных идей. В свою очередь, для П. Н. Крылова эти идеи были предметом раздумий и обсуждений.

В 1885 году Коржинский заканчивает университет со степенью кандидата. Его оставляют при кафедре для подготовки к профессорскому званию, и надо было выбирать тему магистерской работы. По совету П. Н. Крылова он начинает изучение северной границы черноземно-степной области Восточной России. Этот вопрос был чрезвычайно актуален в то время. В 1877 году Паллас высказался за морское происхождение чернозема. Сейчас даже об этом смешно вспоминать, но в середине XIX века большинство ученых предполагали, что чернозем — образование болотное, хотя еще в 1763 году М. В. Ломоносов писал: «… нет сомнения, что чернозем не первообразная и не первозданная материя, но произошел от согнития животных и растений тел со временем». И наконец, В. Докучаевым в 1883 году была поставлена жирная точка в растительном происхождении чернозема. Им было доказано, что под лесом интенсивно идут подзолистые процессы и там чернозем не образуется. Но встал другой вопрос — о границе леса и степи, индикатором которой является наличие или отсутствие чернозема. Этот вопрос был дискуссионным, он широко обсуждался. Надо иметь очень убедительные факты, а главное, годы, чтобы успешно защитить эту работу. С. И. Коржинский два года посвятил этой проблеме. В эти годы Коржинский много путешествует вдоль северной границы черноземно-степной области Восточной России (Казанская, Симбирская, Самарская, Вятская, Уфимская, Пермская губернии).

Но по истечении этого срока защищает магистерскую диссертацию по «проходной» теме «Материалы к географии, морфологии и биологии альдровандии пузырчатой (Aldrovandia vesiculosa L.)». Это удивительное умеренно тропическое насекомоядное растение напоминает американскую мухоловку в миниатюре. Расчет Коржинского был прост: растение редкое, совершенно не изученное, и приводимые факты не имеют дискуссионности.

«На днях показывал Леваковскому только что оконченную работу об Aldrovandia vesiculosa, — писал он П. Н. Крылову, — ее географическом распространении и морфологии. Он пришел в восторг и сказал, что лучше всего представить работу на диссертацию. Во-первых, лучше тем, что она уже написана; во?вторых, она не возбудит ни особенных возражений ни последующей полемики, как работа о черноземе, а представленный, главным образом, лишь фактический материал (и довольно солидный относительно морфологии) возбудит лишь одобрение, что, конечно, на первых порах для молодого юнца, как я, и приятнее и полезнее, чем ожесточенные ругательства. Я отчасти согласился с этим, но, к счастью, с маленьким изменением. Я думаю после экскурсии в конце лета съездить в Астрахань и сделать еще несколько наблюдений над Aldorvandia, чем я могу пополнить свою работу. Особенно интересными были бы данные относительно оплодотворения, развития семени и т. п. Aldrovandia vesiculosa, действительно, представляет большой интерес. Например, до моих исследований прорастание ее семян было вовсе неизвестно, кроме того, оказались важные географические и биологические данные».

После этого начинается стремительный взлет карьеры С. И. Коржинского как ботаника, путешественника и мыслителя. 26 апреля 1887 года он защищает магистерскую диссертацию, 15 мая 1888 года — докторскую диссертацию «Северная граница черноземно-степной области восточной полосы Европейской России в ботанико-географическом и почвенном отношениях».

Насколько велико было на него влияние П. Н. Крылова, свидетельствует отрывок его письма от 25.10.1887 года: «Сочинение мое я намерен посвятить имени одного почтенного деятеля по ботанической географии, знаменитого исследователя пермской флоры, человека, которому я лично обязан очень многим в направлении и характере моей деятельности. Я надеюсь, дорогой Порфирий Никитич, что вы не будете ничего иметь против этого посвящения. Кроме моего личного уважения к Вам, как ученому и человеку, мне кажется, что долг почтить имя человека, отдавшего все науке и не получившего от нее ничего, лежит на мне, как ближе стоящему к Вам и, кроме того, лично обязанному Вам весьма многим. Наконец, Ваши исследования и были поводом в моей настоящей работе».

Не всегда мнения П. Н. Крылова совпадали с мнением С. И. Коржинского. Так, они не смогли найти взаимопонимания в вопросе взаимоотношения леса и степи. Коржинский считал, что распределение леса и степи в лесостепной зоне не зависит непосредственно ни от климата, ни от топографического характера местности, ни от природы и свойств субстрата, но только от условий и хода взаимной борьбы за существование между лесом и степью. Лесная формация, как считал Коржинский, более сильная и поэтому происходит надвигание леса на степь. Крылов это мнение не поддерживал. Он считал, что граница между степью и лесом устанавливается в результате климатических особенностей. Тем не менее он высоко ценил его работы по сингенезу в лесных формациях, смене лесных пород. В примечании своей работы «Липа на предгорьях Кузнецкого Алатау» он пишет: «Вопрос о смене одних древесных пород другими, в силу лишь особых жизненных свойств их прекрасно разработан Коржинским в его работах…»

С 1 июня 1888 года Коржинский назначен профессором в только что организованном Томском университете. Он спешит, будто предчувствует, что жизнь ему оставила только 12 лет, чтобы выполнить все остальные ботанические свершения.

Альдровандия пузырчатая — Aldrovandia vesiculosa L.