Круг пятнадцатый. Сергиевская и Ревердатто

Сегодня молодые ученые полагают, что в современном мире науки невозможно иметь успех и в то же время оставаться честным и принципиальным. Честность здесь понимается не как отсутствие коррупции, а как приверженность моральным принципам во всех видах научной и повседневной жизни. Сейчас ценность ученого зависит не только от качества кропотливой работы и его убеждений, но и от умения захватить дополнительное финансирование и привилегии любыми средствами. Внедряется в сознание ученых, что моральные и нравственные качества ученого не обязательны для успешного выполнения поставленных задач. Отсюда торопливость, незавершенность работ, «ботаническое мародерство», когда из гербария «выхватываются» наиболее интересные листы, а остальные пылятся не смонтированные, не определенные, не включенные в основные фонды гербариев. В одной из последних публикаций известный сибирский ботаник И. М. Красноборов сетовал, что флористические экспедиции проводятся регулярно, а «гербарные образцы по большинству видов, даже редких, отсутствуют».

Хорошо организованные гербарии в Сибири, к сожалению, редкость. В большинстве своем гербарии — это большое хранилище разрозненных листов, часто даже без этикеток, поэтому такие коллекции недоступны для специалистов.

Л. П. Сергиевская всю свою жизнь посвятила порядку в Гербарии Томского университета. За внешней суровостью, аскетичностью трудно разглядеть героическую природу этой женщины, которая однажды сформулировала все фундаментальные вопросы своего мировоззрения и прожила жизнь, придерживаясь найденных ответов. Сейчас уже никого не удивить, более того, общество цинично признается с экранов телевизоров и со страниц газет, что в частной жизни существует один стандарт поведения и морали, а на работе — другой. И уже привыкли думать, что надо иметь либо «принципы», либо реальный успех в повседневной жизни.

Под влиянием учения Л. Толстого, проповедовавшего ненасилие не только в делах, но и в мыслях, отказ от мяса, Сергиевская в четырнадцать лет стала вегетарианкой. И была ею всю жизнь. Она искренне верила в Бога, как все семинаристки, она писала стихи, хотя кто в это может поверить.

В октябрьском номере «Томских епархиальных новостей» за 1915 год было опубликовано одно ее стихотворение, посвященное Высокопреосвященнейшему Макарию митрополиту Московскому и Коломенскому — одному из самых почитаемых на Алтае миссионеров.

Не славы, не чести земной он искал,
Когда шел на подвиг смиренный.
Нет! Юный — он весь чистотою дышал
И верой в творца неизменной…

Так писала недавняя выпускница епархиального училища Лида Сергиевская. В безыскусных, чистых, дышащих верой в Бога и христианские идеалы словах отображена сама молоденькая девушка, полная доброты и милосердия, готовности на христианский подвиг и служение Богу и народу.

Не чести, не славы земной он искал,
Когда шел на подвиг смиренный.
Он, труженик скромный, того лишь желал,
Чтоб видеть Алтай озаренный…

Какие же душевные и нравственные потрясения должна вынести молодая девушка, чтобы полностью замкнуться, отгородиться от людей, превратиться в «железную» хранительницу Гербария.

Ее молодость совпала с тем временем, когда торжествовал воинствующий атеизм, разрушались церкви, моральные принципы, достоинство людей втаптывалось в грязь, благородство, духовность были смяты в угоду самым низким инстинктам люмпен-пролетариев. И в этой среде сохранить веру — а она Православие впитала с колыбели, — любовь и надежду на лучшие перемены, казалось, невозможно.

А времена были дикие, много ходило жутких историй про ГПУ и ЧОН , которые без суда, без следствия уничтожали «вредный элемент». Вот как В. Н. Скалон описывает одну из жутких историй, которой он был очевидец: «Лето 1921 года. Глубокая, ясная, летняя ночь. Окна нашей квартиры в полутораэтажном доме выходили на улицу. Тихая была улица с хорошим названием «Трудовая». Около полуночи нас разбудил грохот двух грузовиков, один из которых, застряв в яме, заглох прямо напротив нашего дома. Оттуда доносились крики и стоны вперемешку с ядреной руганью. Мы бросились к окнам.

Грузовики были затянуты брезентом. На брезенте, матерясь и гогоча, плясали охранники, а из?под него доносились крики, стоны и хрип. Охранники с дикой руганью давили эти стоны каблуками, били по брезенту прикладами. Шоферы пытались быстрее завести машину. Я не мог перевести дыхание. Мать вся в слезах молилась.

Наконец мотор затарахтел, машина рванулась вперед, за ней вторая. Стоявшие в кузове охранники с хохотом повалились на брезент, и скоро все стихло».

А ведь еще недавно Лиде, как и положено природой, мечталось о любви, супружеской жизни, о совместной жизни на благо других людей. Как поклонница толстовского учения, она читала письма Л. Н. Толстого сыну Илье, в которых великий писатель рассуждал о счастье в браке. «Только радости?то настоящие могут быть тогда, — писал Л. Н. Толстой, — когда люди сами понимают свою жизнь как служение: имеют определенную, вне себя, своего личного счастия цель жизни. Обыкновенно женящиеся люди забывают это. Так много предстоит радостных событий женитьбы, рождения детей, что, кажется, эти события и составляют саму жизнь. Но это опасный обман. Если родители проживут и нарожают детей, не имея цели в жизни, то они отложат только вопрос о цели жизни и то наказание, которому подвергаются люди, живущие не зная зачем, они только отложат это, но не избегнут, потому что придется воспитывать, руководить детей, а руководить нечем. И тогда родители теряют свои человеческие свойства и счастие, сопряженное с ними, и делаются племенной скотиной».

Возможно соединение счастья в браке, воспитание детей, работа на благо обществу во времена тупого и жестокого побоища гражданской войны, в которой уцелеть физически трудно, а морально — невозможно?

И Сергиевская отказывается от семейного счастья.

«Вера в том, и благо в том, — поучал великий гуманист Толстой, — чтобы любить людей и быть любимыми ими. Для достижения же этого я знаю три деятельности, в которых я постоянно упражняюсь, в которых нельзя достаточно упражняться и которые тебе теперь особенно нужны. Первое, чтобы быть в состоянии любить людей и быть любимым ими, надо приучать себя как можно меньше требовать от них, потому что, если я много требую и мне много лишений, я склоняюсь не любить, а упрекать, — тут много работы.

Второе, чтобы любить людей не словом, а делом, надо выучить себя делать полезное людям. Тут еще больше работы…

Третье, чтобы любить людей и быть любимыми ими, надо выучиться кротости, смирению, искусству переносить неприятных людей и неприятности, искусству всегда так обращаться с ними, чтобы не огорчать никого, а в случае невозможности, не оскорбить никого, уметь выбирать наименьшее огорчение. И тут работы еще больше всего, и работа постоянная от пробуждения до засыпания».

Л. П. С ергиевская выбирает полезную деятельность. Да и можно ли было совместить учение гениального утописта с реальностью геноцида 1937 года, когда остатки любви к человеку, самое его достоинство, понятие о чести выбивали из людей сапогами и прикладами в застенках? Ненависть, зависть, стукачество и доносительство на ближнего приветствовалось. Никто не гарантировал ни личной свободы, ни безопасности, ни справедливости.

Война как?то сгладила отношения, она создала неимоверные трудности и требовала постоянного напряжения, но дышалось легче. Но после войны усилилось давление биологов-мракобесов во главе с черным гением биологии Т. Лысенко. Чтобы выжить, надо было либо мимикрироваться, либо сдаться, либо пережить. И в этих условиях заводить прочные отношения, иметь семью, детей, зная, что злые силы сметут это хрупкое человеческое счастье, оставив пепел семейного очага, слезы детей и поломанные судьбы, она не хотела. Л. П. С ергиевская замкнулась в работе, выполняя завет Толстого «делать полезное людям». Повседневным трудом в Гербарии она отгородилась от всего мира, и только работа давала ей ощущение стабильности. И всю неистраченную страсть, любовь она перенесла на Гербарий.

М. М. Пришвин в эти годы писал в своем дневнике: «Окаянство жизни не в том одном, что есть люди, творящие зло, а в том, что напуганные ими люди приготовились к злу, стали очень подозрительные и уже не в состоянии встретить человека, не знакомого с доверием».

Это «окаянство жизни» полностью изменило характер Л. П. Сергиевской. Моральное спасение она находила в ботанике. Погрузиться в работу, не имея передышки, отдыха, времени, не думать, не вспоминать и никого не щадить, кто разменивается на житейские мелочи, пренебрегая интересами Гербария и Ботаники.

Она не любила брать на работу молодых женщин, имеющих семью и детей. По воспоминаниям старожилов Гербария, возникал такой краткий диалог:

— Замужем?

— Да.

— Дети есть?

— Е сть.

— Красишься? (под этим понималась губная помада и пудра).

— Да.

Сергиевская поворачивалась и уходила. Претендентка на место лаборанта не проходила испытание.

Молодая женщина, лаборант, принесла своего малыша на работу. Он с удовольствием ползает по обширному гербарному столу.

— Мальчик? — спрашивает Сергиевская.

— Мальчик.

— А как вырастет, будет бандитом, людей грабить?

Женщина как можно быстрее уносит ребенка.

Она никогда не ела из посуды, в которой варилось мясо. По воспоминаниям И. В. Верещагиной, когда она бывала у них в доме, то просила посуду, которая бы «пропастиной не воняла». Поэтому для нее покупалась новая кастрюля.

И тем не менее в канун праздников каждый сотрудник Гербария у себя в столе находил дорогую коробку конфет, которые в те времена были большим дефицитом. Тем, кто неаккуратно исполнял свои обязанности, кем Сергиевская была недовольна, конфеты не полагались. Так она выражала свое отношение к лаборантам.

Сотрудники Гербария никогда не получали больших денег и многие просили у Лидии Палладиевны в долг «до зарплаты». Она никогда не отказывала в материальной помощи. И этим пользовались практически все сотрудники. «Подождите немного, касса откроется, и я сниму деньги», — извиняющимся голосом говорила Сергиевская.

Вместе с тем она была требовательна к работе и тщательно следила за тем, как монтируется гербарий, как заполняется журнал поступлений, как заполняются карточки по флоре Западной Сибири. По воспоминаниям сотрудников, она очень хорошо знала всю работу в Гербарии и, давая работу, точно отмеряла срок ее выполнения. И очень не любила, когда к назначенному сроку работа не была сделана.

Жила она по?спартански, в небольшой квартире, в доме без удобств, практически без дорогой мебели. Самым большим событием для нее была ванна, которую установили в ее убогой квартире. Она была потрясена и восхищена, казалось бы, самым необходимым квартирным удобством.

Продолжая традиции, заложенные П. Н. Крыловым, она регулярно проводила вечерние «чаи». Попасть на этот скромный прием могли только самые преданные, испытанные временем ботаники. За травяными чаями обсуждались актуальные вопросы сибирской ботаники, намечались экспедиции, дипломные и кандидатские диссертации.

Практически единственным человеком, которому она всецело доверяла, был В. В. Ревердатто. Она очень была опечалена, когда он уехал в Новосибирск создавать новый институт. И была очень рада возвращению опального ученого в Томск в 1951 году. Несмотря на то, что основным местом работы у Ревердатто было заведование кафедрой общей биологии в медицинском институте, в Гербарии ему был выделен стол рядом с ее столом. В. В. Ревердатто остался единственным от той, прошлой жизни, когда они были молоды и жив был их учитель — П. Н. Крылов. В. В. Ревердатто всегда советовался с ней по поводу определения гербария, она, в свою очередь, чрезвычайно ценила его мнение по генезису сибирских видов, особенно реликтовых.

В отличие от Лидии Палладиевны, Ревердатто был постоянно открыт для сотрудников и молодых ботаников. Жизненные неурядицы: увольнение с должности директора, вынужденная безработица почти на три года не загасили его неиссякаемого жизнелюбия. Он много читал, выписывал огромное количество газет и журналов, был в курсе всех событий в литературе и искусстве. С удовольствием слушал и классическую, и современную музыку. Он умел проявлять трогательную заботу и в то же время быть требовательным. Он считал, что молодых ученых надо учить науке, как плаванию — бросать в воду, а там его забота, выплывет или потонет. Разберется в проблеме самостоятельно — значит, будет толк, а не разберется, так и нечего время на него тратить. С умными, талантливыми учениками этот способ очень эффективен и дает блестящие результаты. Благодаря этому методу раскрылись организаторские способности у совершенно разных по характеру его учениц: А. В. Куминовой, А. В. Положий, К. А. Соболевской.

Несмотря на все жизненные невзгоды, В. В. Ревердатто всегда сохранял оптимизм и жизнелюбие. В 1944 году он женился в четвертый раз — на Лидии Гавриловне Марковой, которая во многом помогала ему справиться со всеми житейскими невзгодами (третий брак с М. Г. Дектяревой был неудачен).

Как вспоминала А. В. Положий, он активно работал с гербарием, консультировал молодых специалистов, вдохновлял аспирантов на трудную ботаническую работу, он для всех находил время и силы. Постоянно читал чьи?то диссертации, редактировал сборники, монографии, активно посещал университетскую библиотеку, тщательно следил за всеми ботаническими новинками.

Заметки В. В. Ревердатто на гербарных листах при описании новых овсяниц

В конце 50?х годов началось повальное увлечение собирания детекторных радиоприемников: диод, триод, конденсатор, наушники — и можно слушать радио. А если еще присоединить ферритовое кольцо и переменный конденсатор, то можно ловить самые далекие радиостанции. Это было маленькое окошечко в большой мир. По воспоминаниям дочери, В. В. Ревердатто был страстным радиолюбителем. Он сам собирал сложные конструкции и позднее мог отремонтировать любой транзисторный приемник. Он был страстным коллекционером марок. У него была полная коллекция советских марок, начиная с первых дней советской власти. Как и все любители-филателисты, он имел большое количество знакомых, с кем обменивался коллекциями.

Как и многие ученые-полевики, он занимался фотографией. Это сейчас все просто — наснимал красивые виды на цифровое устройство, вставил флэш-карту в компьютер, отобрал наиболее ценные кадры и оставил их в памяти компьютера или заказал фотографии в фотоателье. А в то время фотография — это было искусство. Надо было уметь не только хорошо сфотографировать красивые пейзажи на некачественную советскую черно-белую пленку, но еще самому проявить ее, а потом напечатать. Для проявления пленки и печатания фотографий приготовлялись свои растворы, насчитывающие несколько ингредиентов. И на это находилось время у всегда занятого ученого.

Много времени В. В. Ревердатто уделял детям, их воспитанию, брал с собой в экспедиции в любимую Хакасию. Вот как об этом вспоминала его дочь: «Длительно изучая растительность Хакасии, отец взял с собой всю нашу семью в очередную экспедицию. В те годы на берегу оз. Тагарское, в 30 км от Минусинска, был санаторий. Нам выделили комнату в доме для сотрудников санатория. Папа каждый день ездил в далекие маршруты, в степь, то верхом на лошади, то на телеге. Несколько раз в небольшие поездки он брал с собой меня, тогда еще маленькую девочку. Неповторимое своеобразие хакасских степей, теплое и соленое, как море, Тагарское озеро оставили на всю жизнь неизгладимое впечатление». Увлекательные рассказы о своих путешествиях по отдаленным районам Сибири, совместные поездки в экспедицию определили выбор детей: дочь стала географом, сын геологом.

Новые времена требовали особой реактивной способности от ученых. В середине XX века академизм ботанических исследований, преследующий изучение флоры и растительности, сменяется прикладными задачами: поиск новых лекарственных растений, фитоиндикация, геоботаническое картографирование, изучение запасов ресурсных растений. А поскольку специалистов в каждой из этих областей катастрофически не хватало, приходилось заниматься всеми направлениями. У В. В. Ревердатто хватало базовых знаний, организационного опыта и упорства добиваться успеха на всех этих направлениях.

В. В. Ревердатто добился больших успехов в систематике высших растений. Им описан 21 вид: Agropyron turuchanense, A. tugarinovii, Calamagrostis evenkinensis, C. koibalensis, Festuca kryloviana, F. albifolia, F. jenissensis, F. tschujensis, F. borisii, Koeleria krylovii, K. chakassica, Poa mariae, P. sublanata, P. evenkiensis, P. krylovii, Adenophora golubinzevaeana, A. rupestris, A. insolens, Eritrichium martjanovii, Thalictrum pavlovii, Trollius kytmanovii. Три вида — мятлик, овсяница и пырейник — названы в честь своего учителя П. Н . Крылова. Дальнейшее изучение флоры продолжила его ученица А. В. Положий. Теперь уже ее ученики И. И . Гуреева, А. С . Р евушкин и многие другие продолжают изучать флору Сибири, не давая прерваться ботанической школе Гербария Томского университета.

Ученики и коллеги не забыли своего учителя, называя новые виды в его честь: это вейник Ревердатто (Calamagrostis reverdattoi Golub.), астрагал Ревердатто (Astragalus reverdattoanua Sumn.), вероника Ревердатто (Veronica reverdattoi Krasnov.), остролодочник Ревердатто (Oxitropis reverdattoi Justz.), мятлик Ревердатто (Poa reverdattoi Roshev.), прострел Ревердатто (Pulsatilla reverdattoi Polozh. et Maltzeva), живокость Ревердатто (Delphinium reverdattoanum (Polozh. et Revyakina).

В. В. Ревердатто стоял у истоков российской геоботаники и ботанической картографии. Он расширил классификацию растительности, разработанную П. Н. Крыловым. Сейчас трудно себе представить любое крестьянское хозяйство, не имеющее геоботанической карты с обозначением всех кормовых ресурсов. Его ученица А. В. Куминова стала бесспорным лидером ботанического картографирования, Л. В. Шумилова разработала классификацию растительности Сибири.

Решая сугубо прикладную задачу — организовать сбор и заготовку лекарственного сырья, В. В. Ревердатто сумел создать мощное научное направление — ботаническое ресурсоведение и поиск новых лекарственных растений. С одной стороны, ему в этом помогали знания ботаника, а с другой — он был химиком по образованию и мог организовать исследования по выделению вторичных метаболитов из растений, обладающих высокой биологической активностью.

Его ученицы В. Г. Минаева, Т. П. Березовская продолжили эту работу, открывая новые полезные свойства сибирских растений.

В. Г. Минаева, одна из лучших фитохимиков Сибири, так характеризовала его деятельность по изучению лекарственных веществ: «Рассматривая деятельность В. В. Ревердатто, можно сказать, что он внес крупный вклад в науку о лекарственных растениях. Он первый систематизировал главнейшие перспективные лекарственные растения Сибири, составил актуальный и сейчас список из 300 видов, в котором отмечена степень изученности действующих веществ каждого растения. По его инициативе и под его руководством В. Г. Минаевой и Г. В. Крыловым изданы книги с обзорами главнейших лекарственных веществ».

Занимаясь проблемами флорогенеза и реликтовости видов Сибири, В. В. Ревердатто обнаружил группу видов, имеющих альпийское происхождение, но произрастающих в степях Хакасии. Эти виды он назвал «нагорные ксерофиты». На основе этого открытия его ученица К. А. Соболевская разработала флорогенетический метод выбора интродуцентов. Основное положение этого метода сводится к тому, что при введении в культуру различных по своей экологии видов следует учитывать не только те условия, в которых обитает вид в данное время, но и те, в которых проходила эволюция вида. Кроме того, надо учитывать и условия становления всей современной флоры, в которой формировался данный вид. Одной из таких групп являются «нагорные ксерофиты» — растения, которые в настоящее время встречаются в более сухих местах, но в генотипе сохранены мезофитные черты. Качим Патрэна (Gypsophila patrinii) — скромный петрофит, в условиях природы почти в десять раз увеличивает объем и размеры в условиях культуры, поскольку формирование вида прошло в более мезофитных условиях и эти черты проявляются при интродукции. Пользуясь этим методом, сотрудники Центрального сибирского ботанического сада СОР АН выявили большие потенциальные возможности для введения в культуру на засоленных лугах элимусовой группы злаков. Многие морфологические, эмбриологические и биохимические особенности становятся понятными при рассмотрении их на фоне плейстоценового флористического комплекса, то есть истории флоры Западной Сибири.

Так уж получилось, что основатель многих ботанических направлений в Сибири, ботанических школ В. В. Ревердатто оказался не только забытым в современном динамичном мире ботаники, но и без своего места на ботаническом олимпе. Он работал на строительстве коксохима в Кемерове, занимался заготовкой лекарственных растений по всей Сибири, организовывал медико-биологический институт в Новосибирске, на базе которого сейчас создан ряд академических институтов, заведовал кафедрой Томского медицинского института, но считал, что его место — в Гербарии Томского университета. А там он был желанным, но гостем.

Л. П. Сергиевская всю жизнь, как муравей, по крупицам создавала монументальный памятник — Гербарий Томского государственного университета. Частица ее души, сердца, терпения и упорства хранится в каждом листе подшитого и смонтированного гербария, в неукоснительном, раз и навсегда заведенном порядке, более незыблемом, чем каменные стены университета. В. В. Ревердатто растворился в ботанической науке, он принадлежит разным отраслям ботанических знаний и практически в каждом направлении ботанических исследований Сибири оставил свой след.

Ревердатто умер 14 марта 1969 года, Л. П. Сергиевская пережила его на полтора года.

В своих воспоминаниях А. В. Куминова писала: «Велика Сибирь. И по ее нехоженым тропам, через леса и тундры, в горах и по равнинам вот уже на протяжении двух столетий прокладывают свои маршруты исследователи. В итоге их большого труда огромные пространства превращаются в отдельные пятна на картах, расцвеченные массой цветов и оттенков, характеризующих сложный природный комплекс Сибири. Наряду с геологами и топографами идут геоботаники, ботаники-географы, изучающие одно из самых замечательных явлений природы — растительный покров родной земли, и среди них много учеников Виктора Владимировича Ревердатто».

Лапчатка Лидии – Potentilla lidiae Kurbatsky